Финские бомбардировщики в зоне Ленинграда
Участие финских войск в блокаде Ленинграда с сентября 1941 г. и в последующее время имело существенное отличие от действий немецкой армии. Оно проявилось, прежде всего, в том, что с финской стороны не предпринималось разрушительного воздействия по городу, как это делали войска немецкой группы армий «Север». Вооруженные силы Финляндии не пытались в период всей блокады Ленинграда вести по нему огонь из дальнобойных орудий или наносить бомбовые удары. Достаточно красноречивым подтверждением тому являлся следующий широко известный факт. На памятной доске, на одном из зданий в центре Ленинграда, сохранившейся со времени блокады, написано предупреждение, что наибольшая опасность при артиллерийском обстреле была на обращенной к югу стороне улицы.
Возможно, особенность поведения осаждавших город финских войск имела определенную логическую связь с событиями самого начала войны. Тогда советская авиация нанесла, как отмечалось ранее, массированный удар по тем аэродромам, которые пытались использовать немецкие самолеты для бомбардировки Ленинграда. Опасение повторения таких налетов советской авиации в дальнейшем, может быть, являлось для финского руководства сдерживающим фактором.
Вместе с тем с началом блокады Ленинграда западные державы стремились повлиять на Финляндию в том отношении с целью предотвратить возможность применения ее артиллерии и авиации в целях разрушения города, как этого требовал Гитлер. Так, в конце сентября 1941 г. посланнику в Вашингтоне Прокопе ставился в жесткой форме вопрос: «Почему финская артиллерия обстреливает Петербург?».
По этому поводу Госдепартаменту США было дано разъяснение, что, прежде всего, находящаяся у Финляндии на фронте артиллерия не имеет такой возможности — она «не достает до Петербурга». В Вашингтон все же продолжала поступать подобная сомнительная информация. В частности, американский посланник в Хельсинки Шоенфельд, ссылаясь на сведения, исходившие из генерального штаба Финляндии, телеграфировал в Госдепартамент о том, что финские войска «продолжают бомбить Петербург. Финляндии приходилось опровергать это, используя дипломатический канал. Действительно, по своим возможностям финская артиллерия и авиация не могли причинить сколько-нибудь серьезного ущерба Ленинграду, и это подтверждалось на деле.
Политическое и военное руководство Финляндии внимательно относилось в создавшихся условиях к оценке складывавшейся обстановки на восточном фронте и учитывало отмечавшиеся там серьезные перемены, особенно те, что происходили в конце 1942-начале 1943 гг. Тогда прежде всего потрясло сокрушительное поражение немецкой армии под Сталинградом. Вместе с тем, 18 января 1943 г. войска Ленинградского и Волховского фронтов прорвали блокаду Ленинграда южнее Ладожского озера. При таком развитии событий, естественно, в Финляндии возникло опасение, что может произойти и полное снятие блокады города.
Финский посланник в Берлине Кивимяки сообщал в Хельсинки, что по своей инициативе он там «особо заострил внимание на необходимости сохранения блокады». Его тревожило то, что в противном случае высвободившиеся советские войска частично «могут быть переброшены на Карельский перешеек». Финское командование, исходя из этого, начало опасаться за свою оборону к северу от Ленинграда.
Однако немецкое руководство ориентировало Хельсинки в ином направлении — готовиться к захвату Ленинграда. В марте Риббентроп в беседе с министром иностранных дел Финляндии X. Рамсаем сказал, что «битва против России, в ходе которой овладение Ленинградом является для Германии главной задачей, будет, естественно, важнейшей». В свою очередь представители германских вооруженных сил обращали внимание своих коллег в Финляндии на необходимость более эффективного использования занимаемых финской армией рубежей на подступах к городу. В частности, осенью 1943 г. в Финляндию прибыл представитель командования группы армий «Север» генерал Г. Томас. Он высказался за необходимость установления на Карельском перешейке немецких дальнобойных орудий, которые могли бы начать обстрел Ленинграда с севера. Реализация такой идеи, по мнению немецкого командования, к тому же способствовала бы вселению «уверенности в братство по оружию с Германией».
Вообще на Ленинградском фронте с пристальным вниманием следили за действиями финской артиллерии. Ее полевые орудия вели, естественно, огонь по позициям советских войск, занимавших оборону на ближних подступах к Ленинграду. Существовала такая опасность, конечно, и для города. Но были явно и определенные факты преувеличения оценок действия финской артиллерии, которые использовались советскими дипломатами, чтобы показать сохраняющуюся угрозу для города самим присутствием финской армии вблизи него. По словам шведского посланника В. Ассарссона, 18 сентября 1943 г. Молотов во время беседы с ним возмущенно говорил, что якобы «финские пушки ежедневно ведут огонь по Ленинград?»
Общая обстановка в военном отношении, складывавшаяся для Ленинграда к исходу 1943 г., характеризовалась наращиванием боевых сил оборонявших его войск, которые готовились к решительному наступлению против немецкой группы армий «Север». Эта серьезная операция была осуществлена в январе 1944 г. в результате мощного удара, нанесенного по противнику войсками Ленинградского и Волховского фронтов. Немецкие соединения и части оказались полностью отброшенными от города и отступили в Прибалтику. В этой связи президент Финляндии Рюти заявил с тревогой 2 февраля 1944 г. при встрече с германским посланником Блюхером: «Отход немцев от Ленинграда является для Финляндии большим несчастьем. Теперь Карельский перешеек может быть подвергнут мощному наступлению со стороны русских».
Действительно, после снятия блокады на юге Ленинграда для советского военного командования оставалась проблема ликвидации остававшейся опасности для город с севера.
Этого не могли не понимать в Финляндии. Известный финский писатель и фронтовой офицер службы просвещения Олави Пааволайнен записал тогда в своем дневнике: «Поражение немцев на Ленинградском фронте, говорят за рубежом, является, прежде всего, поражением финнов. Утверждается, что Говоров, командуя русской артиллерией, прорвал ранней весной 1940 г. «линию Маннергейма», а теперь перейдет успешно от обороны Ленинграда к наступлению. Против кого — это следует себе уяснить. У него есть опыт ведения боевых действий на Карельском перешейке!».
В правительственных и военных кругах Финляндии приходили к выводу, что если не будут предприняты усилия для достижения сепаратного мира с Советским Союзом, то с его стороны последует наступление. Что касалось советского правительства, то оно не было уверенно в готовности финского руководства прекратить «братство по оружию» с Германией и заключить мир с СССР на требуемых им условиях. Сталин в послании к Черчиллю писал 15 марта 1944 г. об отсутствии у него оснований считать, что Финляндия «уже решила порвать с Германией и готова предложить приемлемые условия».
В Москве делали такое заключение, основываясь, очевидно, на результатах негласных контактов в Стокгольме в феврале 1944 г. между Ю. К. Паасикиви и А. М. Коллонтай, когда финскому представителю были переданы предварительные условия советского правительства для достижения перемирия. В них важнейшим положением было восстановление мирного договора 1940 г. и отвод финских войск за установленную им границу. Ответ из Хельсинки последовал на это отрицательный. Не привела к положительным итогам и поездка в Москву в конце марта Ю. К. Паасикиви и К. Энкеля, где им были переданы советские условия перемирия с уточнениями отдельных положений.
В ходе переговоров с финскими представителями Молотов обратил их внимание, в частности, на то, что полтора месяца тому назад самолеты Финляндии бомбили Ленинград. Такое утверждение не совсем соответствовало действительности. Это было всего два раза — 21 февраля и еще в ночь с 9 на 10-е марта 1944 г., когда финский бомбардировщик нанес удар по ряду аэродромов и посадочных площадок вблизи Ленинграда (в Горской, Левашове, Юкки и Касимово). Это впоследствии объяснялось с финской стороны как бы ответным действием, вызванным налетами советских бомбардировщиков на Хельсинки 6, 16 и 26 февраля.
Факт нанесения бомбовых ударов по финской столице в указанные дни имел место, хотя преимущественно с других, а не с названных аэродромов. О налетах на Хельсинки официально сообщалось в советской печати. Они как, считали в Финляндии, имели цель оказать давление на руководство страны, заставив его принять решение о выходе из войны. По этому поводу Таннер, принадлежавший к «узкому кругу» лиц, определявших политику Финляндии, отмечал: «Советский Союз хотел, очевидно, таким путем оказать давление на Финляндию». Действительно, именно в это время в Стокгольме проходили переговоры между Паасикиви и Коллон-тай (18,19 и 21 февраля) по поводу восстановления мира между СССР и Финляндией. Но, как подчеркнул Таннер, воздействие с помощью воздушных налетов «являлось плохой тактикой в финляндском вопросе».
Тем не менее, ситуация, складывавшаяся в связи с проникновением финских самолетов в воздушное пространство над районом Ленинграда, свидетельствовала о проявлении активности с финской стороны. Эти действия уже явно показывали, что финские войска, которые в течение 900 дней блокады Ленинграда находились в пассивном состоянии, изменили свое поведение. Фактически оставшийся финский сектор существовавшей блокады города начал давать знать о себе. Особенно это проявилось в начале апреля 1944 г.
В апреле 1944 г. финская авиация повторила попытку вторгнуться в воздушное пространство Ленинграда. В ночь с 3 на 4 апреля 35 бомбардировщиков «Юн-керс-88» двигались из района Иоэнсуу в этом направлении. Маршрут полета их пролегал над Ладожским озером с поворотом затем на запад, курсом на Ленинград. Воздушное пространство Финляндии находилось в это время под наблюдением трех советских радиолокационных станций. Самолеты были обнаружены на далеком расстоянии, что позволило командованию Ленинградской армии противовоздушной обороны заблаговременно привести в полную боевую готовность истребительную авиацию и зенитную артиллерию. Как впоследствии выяснилось, удар наносился по аэродрому Корнево, но опасение было такое, что бомбардировщики, возможно, попытаются проникнуть к Ленинграду. Налет был отражен с потерями для финской авиации. Так закончилось последнее вторжение самолетов Финляндии в воздушное пространство города. В финской исторической литературе осталось без внимания рассмотренное событие. Возможно, это потому, что проникновение финской авиации в зону Ленинграда противоречило ранее существовавшему запрету производить такого рода полеты. Здесь необходимо заметить, что до конца 1990-х гг. в отдельных публикациях в Финляндии существовали ошибочные утверждения на этот счет. Отмечалось, что за всю войну лишь «однажды финский бомбардировщик сбросил на город 600-килограммовую бомбу, в силу того, что летчик сбился с маршрута и бомбил по ошибке». На самом деле все это было далеко не случайно. Проникновение же довольно значительного количества финских самолетов в зону Ленинграда, как уже отмечалось, имело место, однако, на заключительном этапе войны.
То, что происходило в апреле 1944 г., явно заставило советское командование поспешить с ликвидацией северного «финского звена», оставшегося от блокады Ленинграда. Войска противника находились в трех десятках километров и могли произойти новые неожиданные действия с его стороны. К тому же к финскому театру военных действий оказывались прикованными значительные силы двух фронтов — Ленинградского и Карельского, которые могли более эффективно вести боевые действия уже непосредственно против Германии.
После отклонения Финляндией 19 апреля советских условий и прекращения переговоров о достижении перемирия. Ставка советского Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб приступили к разработке плана проведения наступательной операции против финской армии. Целью этого плана была окончательная ликвидация оставшегося звена существовавшей блокады Ленинграда, и вывода Финляндии из войны на стороне Германии.
Стремительный прорыв
Уже 1 мая 1944 г. командование Ленинградского и Карельского фронтов получило распоряжение Верховного Главнокомандования начать активную подготовку к наступлению против финской армии на двух направлениях: выборгском и свирско-петрозаводском. В целом же речь шла о проведении единой Выборгско-Петрозаводской стратегической наступательной операции.
Через несколько дней к юго-западу от Ленинграда в недавно освобожденном от немецких войск поселке Ропша состоялось весьма важное совещание, проводившееся с участием командующего Ленинградским фронтом генерала армии Л. А. Говорова, члена Военного совета генерал-лейтенанта А. А. Кузнецова и начальника штаба генерал-полковника М. М. Попова. В уцелевшем от разрушения немецкими войсками старинном Ропшинском дворце собрались начальники управлений и отделов штаба фронта, командующие и члены военных советов 21-й и 23-й армий, командиры ряда соединений. Там состоялось обсуждение деталей проведения намеченной операции. Время на ее подготовку отводилось крайне мало — всего один месяц. Главный удар должна была нанести на выборгском направлении 21-я армия, прибывшая из резерва Ставки ВГК. Командовал ею генерал-лейтенант Д. Н. Гусев, возглавлявший перед этим штаб Ленинградского фронта. 23-я армия генерал-лейтенанта А. И. Черепанова, занимавшая ранее оборону на Карельском перешейке, должна была наступать в северо-восточной его части на кексгольмском направлении.
Стояла весьма сложная задача штурмовать три сильно укрепленные полосы глубиной почти до 100 километров, перерезавшие Карельский перешеек. В прошлом для того, чтобы прорвать «линию Маннергейма» потребовалось 3,5 месяца. Теперь же путь преграждала значительно более совершенная система обороны с сотнями долговременных железобетонных сооружений и убежищ, прикрытых густой сетью гранитных надолбов и противопехотных препятствий. Всего было три полосы укреплений: первая представляла собой систему обороны полевого типа с сильными узлами сопротивления и опорными пунктами; вторая — главная (линия «ВТ») с 926 подземными железобетонными и иными сооружениями, соединенными линией окопов; третья — южнее Выборга — восстановленная по существу «линия Маннергейма».
В преддверии боев, когда разведка фронта под руководством генерал-майора П. П. Евстигнеева вела напряженную работу по тщательному изучению и обобщению сведений о системе обороны противника, в войсках 21-й и 23-й армий шло непрерывное обучение бойцов различным способам прорыва укреплений, захвата опорных пунктов и дотов. Для этого во всех дивизиях были оборудованы учебные поля с элементами той обороны, которую предстояло штурмовать.
Не менее важной и сложной задачей являлась скрытная переброска соединений 21-й армии с нарвского направления на Карельский перешеек. «Шутка ли, — вспоминал начальник инженерных войск фронта генерал Б. В. Бычевский, — тайно перевезти десять дивизий, около трех тысяч орудий, танковые части, тылы!». Большую роль сыграли здесь моряки Краснознаменного Балтийского флота, транспортировавшие из Ораниенбаума в район Лисьего Носа, пять стрелковых дивизий. Удалось также перевезти через Ленинград четыре дивизии мелкими подразделениями. Это делалось незаметно в условиях оживленного движения в городе различных видов транспорта.
Всего к началу наступления войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке было сосредоточено до 260 тысяч человек, около 7,5 тысяч орудий и минометов, почти 630 танков и самоходно-артиллерийских установок и до 1 000 самолетов. В результате соотношение сил было в пользу советских войск по пехоте — почти в 2 раза, по артиллерии — в 5, по танкам — в 7 и по авиации — в 6 раз.
Оборону финских войск на Карельском перешейке занимали III армейский корпус генерала X. Сийласвуо и IV армейский корпус генерала Т. Лаатикайнена, подчинявшихся непосредственно ставке главнокомандования. Наряду с ними оборону побережья Финского залива и Ладожского озера держали две бригады. Всего на Карельском перешейке находилось 26 процентов сухопутных войск и артиллерии финской армии.
Приближался день начала наступления. Войска заняли исходные рубежи. На выборгском направлении командование сосредоточило 60–80 % всей группировки. 30-й гвардейский стрелковый корпус генерала И. П. Симоняка, отличившийся в боях под Ленинградом, должен был осуществить прорыв на участке Средневыборгского шоссе; находящийся на левом фланге 109-й стрелковый корпус генерала И. П. Алферова — вдоль железной дороги и Приморского шоссе; расположенный справа 97-й стрелковый корпус генерала М. М. Бусарова — в направлении на Каллелово.
9 июня в 8 часов утра началось предварительное разрушение артиллерией и авиацией Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота противостоявших оборонительных сооружений. «Чтобы замаскировать участок прорыва… 21-й армии, — писал впоследствии генерал Г. Ф. Одинцов, — разрушение производилось на всем Карельском перешейке, включая полосу 23-й армии».
Первой нанесла удар по узлам обороны авиация. 370 самолетов бомбардировочных и штурмовых авиационных дивизий участвовало в этой операции, продолжавшейся около часа.
Последовавший затем артиллерийский удар по первой полосе обороны представлял собою методичное разрушение укреплений, длившееся без перерыва 10 часов. Все это время командующий фронтом Говоров находился на участке 21-й армии, внимательно следя за ходом операции. И ему, как профессиональному артиллеристу, не трудно было оценить, сколь значительным оказался результат. В тот день на Карельском перешейке удалось уничтожить 335 инженерных сооружений.
Предпринятая вечером разведка боем позволила определить оставшиеся неподавленными огневые средства и уточнить сведения о противостоявших частях. А уже в 4 часа утра 10 июня 21-я армия изготовилась для перехода в наступление, и почти в то же время Говоров вместе с оперативной группой выехал на специально оборудованный наблюдательный пункт для руководства войсками.
Переходу соединений и частей в наступление предшествовала сильная артиллерийская и авиационная подготовка, позволившая уничтожить уцелевшие за рекой Сестрой оборонительные сооружения, командные и наблюдательные пункты. В многочисленной исторической и мемуарной литературе Финляндии отмечается огромная мощь этого огневого воздействия, которое перемололо оборонительные сооружения, превратив их в груды песка и земли. По свидетельству командира 1-го пехотного полка (впоследствии генерал-лейтенанта, начальника генерального штаба финской армии) Т. В. Вильянена, «был такой огненный ад, которого никогда не было в истории Финляндии».
Нанесенный удар и последующее быстрое наступление войск Ленинградского фронта на Карельском перешейке, по утверждению премьер-министра Финляндии Э. Линкомиеса, были «полной неожиданностью» для Маннергейма. Бывший начальник генерального штаба финской армии генерал-лейтенант Эш считал, что командованию Ленинградского фронта, стремившемуся к достижению внезапности и скрытно сосредоточившему свои войска, «удалось в этом отношении преподнести неожиданный сюрприз». Сам Маннергейм пишет в своих мемуарах, что он возлагал надежду на достаточную надежность и силу оборонительных укреплений на Карельском перешейке.
Впоследствии Линкомиес, критикуя маршала Маннергейма, несшего в первую очередь ответственность за возведение этих укреплений, писал, что следовало создавать главную линию обороны не близко от линии фронта, а дальше от нее, используя более удобные для этого условия местности. Но главнокомандующий, по мнению Линкомиеса, принимал во внимание в данном случае следующее: «Если бы цепь укреплений начали строить далеко от линии фронта, то, естественно, распространилось бы мнение, что верили в возможность сдачи противнику той части перешейка, которую заблаговременно не укрепляли. По этой причине размещение цепи укреплений планировалось вдоль исторической государственной границы. Маршал при одобрении плана недостаточно обдумал его и ввел себя в заблуждение, дав волю фанатизму».
Непосредственно наступление войск Ленинградского фронта началось 10 июня в 8 часов 20 минут. 21-я армия, форсировав реку Сестру, стала стремительно продвигаться вперед. К исходу 10 июня ей удалось вклиниться в оборону IV армейского корпуса финляндской армии и продвинуться на 5-15 км. В это время с финской стороны стали приниматься меры, чтобы, используя резервы, контратаковать советские войска. Но это, оказалось, сложно сделать в силу быстроты продвижения советских войск.
Кто мог сказать тогда с полной определенностью, что оно окажется столь успешным? Можно ли было без тени сомнений думать, что наступавшие, проломив бреши в трех железобетонных поясах, всего через десять дней, подойдут к стенам Выборга и возьмут его штурмом? Анализ происходившего позволяет ответить, что уверенность у советского командования, несомненно, была. Хотя и оно не могло категорически сказать, что для осуществления поставленной цели понадобится ровно столько дней, сколько запланировано.
Генерал Попов, возглавлявший Ленинградский фронт в начале Великой Отечественной войны и возвратившийся в Ленинград весной 1944 года, писал: «Когда мы с Говоровым остались одни, произошел очень интересный разговор. Леонид Александрович попросил меня, как участника операций под Москвой, под Сталинградом, на орловско-брянском направлении и в Прибалтике, со всей искренностью сказать, верю ли я в успех подготавливаемой операции. Откровенно говоря, подобный вопрос был для меня неожиданным. Подумав, я с полной убежденностью дал положительный ответ. Действительно, мы накопили уже огромный опыт ведения войны. В силах у нас было бесспорное превосходство, и организация наступления была хорошо продумана. В этих условиях никаким сомнениям в успехе готовящейся операции не оставалось места».
Первый день наступления дал положительный результат. На главном направлении успешно действовали гвардейцы 30-го корпуса генерала Н. П. Симоняка. Стремительно продвигались вперед 45-я гвардейская стрелковая дивизия генерала С. М. Путилова и 63-я гвардейская стрелковая дивизия генерала А. Ф. Щеглова.
Уже к вечеру и на приморском участке соединения 109-го корпуса значительно продвинулись вперед. Части 72-й стрелковой дивизии генерала И. И. Ястребова, овладев станцией Оллила (Солнечное), вели бои в Куоккала (Репи-но). Одновременно к репинским «Пенатам» подходили со стороны Финского залива полки 109-й стрелковой дивизии генерала Н. А. Трушкина.
На второй день наступления войска 21-й армии, развивая успешное продвижение, выходили уже к главной укрепленной полосе противника, именовавшейся «линией «ВТ»». Части 30-го гвардейского корпуса подошли к мощному узлу обороны Кивеннапа (Первомайское), а войска приморского направления вступили в Терийоки (Зеленогорск).
В этот же день начала наступление 23-я армия на кексгольмском направлении. Всего к исходу 11 июня на Карельском перешейке было занято 80 населенных пунктов.
За успехи, достигнутые в боях по прорыву первой линии обороны на Карельском перешейке, наиболее отличившимся соединениям и частям было присвоено почетное наименование «Ленинградских». Вместе с тем Ставка направила командованию фронта весьма лаконичную директиву: «Продолжать наступление, энергично преследуя отходящего противника, с задачей 18–20.06 овладеть г. Выборг».
Однако до него оставалось еще 90 километров, и путь продвижения войскам вперед преградила вторая мощная железобетонная линия укреплений. К тому же финское командование, угадало направление главного удара и сосредоточило в центре перешейка перед 30-м корпусом советской армии большие силы, максимально возможные. Так, в частности, здесь была введена в бой единственная в финской армии танковая дивизия.
После овладения частями 30-го корпуса 12 июня поселком Кивеннапа дальнейшее продвижение их затормозилось. И на приморском фланге 109-му корпусу удалось овладеть только лишь станцией Райвола (Рощино) и поселком Тюрисевя (Ушково). Войска 23-й армии смогли продвинуться всего на 2–6 км.
От командующего фронтом требовалось в сложившейся обстановке принятие такого решения, которое бы обеспечило выполнение в срок приказа Ставки. И оно созрело, показав полководческое искусство Говорова. Несомненно, когда через несколько дней — 18 июня было объявлено о присвоении Говорову звания маршала, это имело прямое отношение к оценке достигнутого результата.
Смысл решения, принятого командующим фронта 12 июня, заключался в использовании фактора внезапности путем переноса направления главного удара с центра перешейка в полосу Приморского шоссе. Туда в течение суток требовалось скрытно перебросить со средневыборгского направления свыше ста дивизионов артиллерии и минометов, а также подготовить к введению в бой резервы фронта — 108-й и 110-й стрелковые корпуса. Имелось также в виду усилить взаимодействие сухопутных сил с Балтийским флотом путем поддержки им наступавших в районе Койвисто (Приморск).
Целые сутки 13 июня и до утра следующего дня шла скрытная перегруппировка сил. На приморском направлении был быстро сосредоточен 3-й артиллерийский корпус прорыва генерала И. Н. Жданова, что позволило создать там сильную огневую мощь — до 250-ти орудий и минометов на километр фронта.
Прорыв линии «ВТ» начался утром 14 июля артиллерийской и авиационной подготовкой, длившейся в общей сложности более двух часов. 108-й стрелковый корпус генерала М. Ф. Тихонова и 109-й стрелковый корпус генерала И. П. Алферова, перешедшие в наступление, начали штурм финских укреплений. Наиболее упорный и ожесточенный характер носили бои у Кутерселькя (Лебяжье), где была сложная система обороны с 23 дотами.
Прорыв линии укреплений во многом облегчился благодаря выходу 1-й танковой бригады к Приморскому шоссе. Это создало для оборонявшихся угрозу окружения. 46-я стрелковая дивизия полковника С. Н. Борщева и 90-я стрелковая дивизия генерала Н. Г. Ляшенко, форсировав реку Ваммелсууйоки (Черная речка), взяли штурмом сложные узлы сопротивления, созданные в этом районе.
Со стороны финских войск — 3-й пехотной дивизии генерала А. Паяри и танковой дивизии генерала Р. Лагуса — была предпринята попытка контратаковать наступавших, но она не дала результата. Более того, войска 21-й армии расширили участок прорыва до побережья Финского залива.
В обстановке отхода частей IV армейского корпуса к третьей полосе обороны значительно упал моральный дух среди финских солдат, проявились панические настроения, дезертирство. В тылу, по свидетельству Блюхера, также «поднялась на новый гребень волна настроений безнадежности, захлестнувшая не только городское население, но и сельское».
Происходившее стало предметом весьма критического обсуждения среди генералитета и офицерского состава. Маннергейм был даже склонен уйти со своего поста. Стали производиться перестановки в командном составе. Руководство войсками на Карельском перешейке возглавил командовавший до этого Олонецкой группой войск генерал Эш. В дополнение к уже переброшенным в район боев 4-й и 17-й пехотным дивизиям, 3-й и 20-й пехотным бригадам, было направлено из Южной Карелии управление V армейского корпуса.
В стремительно менявшейся к худшему обстановке для финских войск наступал новый этап боев на ближних подступах к Выборгу, где проходила третья полоса укреплений. К этому времени, за 17–18 июня с боями была уже занята наступающими западная часть Карельского перешейка. 46-я дивизия С. Н. Борщева при взаимодействии с моряками КБФ овладела к исходу 18 июня городом и портом Койвисто (Приморск).
«Теперь, — писала английская газета «Дейли Мейл», — русские прорвали на Карельском перешейке стальную, бетонированную линию которая, как считается, принадлежала к числу самых сильных в мире… и полным ходом устремились к Выборгу».
Третья линия укреплений не задержала продвижения наступавших. К концу 19 июня 21-я армия завершила ее прорыв на протяжении 70-ти км фронта. Поздно ночью Говоров отдал приказ о взятии Выборга в течение следующего дня. В обращении военного совета Ленинградского фронта к войскам еще до этого требовалось выполнить задачу «по разгрому финских войск на Карельском перешейке и обеспечению полной безопасности Ленинграда со стороны Финляндии». Ни о каких последующих действиях при овладении Выборгом речи не шло.
Тем временем маршал Маннергейм отдал своим войскам приказ, во что бы то ни стало остановить на рубеже третьей линии обороны продвижение наступавших. В свою очередь тогда же, 19 июня, перед немецким генералом Эрфуртом был поставлен вопрос о необходимости получения от Германии поддержки войсками путем переброски на Карельский перешеек шести немецких дивизий. Ответ из ставки Гитлера, полученный на следующий день, был положительный, однако содержал условие, чтобы финские войска сохранили за собой третью оборонительную линию.
Но сделать этого финской армии не удалось, так как уже 20 июня части 108-го стрелкового корпуса, прорвали последние укрепления на подступах к Выборгу и начали штурм города. Еще утром наступавшим удалось частично овладеть его южными окраинами. 90-я стрелковая дивизия генерала Н. Г. Лященко одной из первых смогла прорваться в центр Выборга, расчленить 20-ю бригаду финских войск, державшую внутреннюю оборону города, и нанести ей поражение в уличных боях.
Характерно, что о начале штурма Выборга советскими войсками стало известно в финской ставке необычным образом. Представитель ее полковник В. Нихтиля свидетельствовал о происшедшем так: «Узнали мы об этом явно прежде, чем командование армейского корпуса. Один русский командир из танковых войск сообщил шедшим в первом эшелоне: «Вступил в Выборг и намерен дальше двигаться вдоль улиц». Разведка ставки перехватила, а также расшифровала указанное сообщение и доложила о том мне в оперативный отдел». Заметим здесь, что финская радиоразведка действовала весьма эффективно. Как отмечал в своих мемуарах начальник отдела разведки ставки полковник Паасонен, им удавалось расшифровать сведения в сети трех полков НКВД в Карелии, а также в другой радиосети — бронетанковых войск в период их наступления в июне 1944 г. на Карельском перешейке.
В ходе боев за Выборг во второй половине дня 20 июня командиру 20-й пехотной бригады финской армии полковнику А. Кемппи стало ясно, что город уже не удержать и, по свидетельству одного из участников боев, он сказал: «Все потеряно. Флаг надо опустить». В 17 часов он был спущен с Выборгской крепости. Командование финской армии сочло, однако, что Кемппи не использовал всех возможностей для удержания города в своих руках и по этой причине командир бригады был привлечен к судебной ответственности.
Тем не менее, все же старинную выборгскую крепость наступающим пришлось штурмовать. Овладел ею батальон 90-й стрелковой дивизии, которым командовал майор Д. А. Филичкин. В 19 часов знамя победителей было водружено над куполом крепости. Всего 84 соединения и части получили почетные наименования «Ленинградских» и «Выборгских».
Согласно воспоминаниям маршала А. М. Василевского, за два дня до взятия Выборга в Ставке ВГК рассматривался вопрос о последующих действиях на этом направлении. Было решено продолжать продвижение вперед, а с выходом войск на рубеж Элисенваара—Иматра— Виройоки и овладением при помощи Балтийского флота рядом островов Выборгского залива «прочно закрепиться на Карельском перешейке» и, перейдя затем к обороне, сосредоточить основное внимание Ленинградского фронта на участии в боях по освобождению Эстонии. Из этого можно заключить, что наступления в дальнейшем в глубь Финляндии не предусматривалось.
К тому же, как и планировалось, 21 июня перешел в наступление Карельский фронт под командованием генерала армии К. А. Мерецкова. Главная группировка войск в составе двух стрелковых корпусов 7-й армии генерала А. Н. Крутикова после форсирования реки Свирь стала преследовать 5-ю и 8-ю пехотные дивизии и 15-ю пехотную бригаду группы финских войск «Олонец» генерала П. Талвела. Наступавшим удалось прорвать долговременную укрепленную полосу, именовавшуюся «линией ПСС» и овладеть городом Олонец. В дальнейшем их наступление велось вдоль восточного берега Ладожского озера в направлении города Питкяранта, а также часть сил продвинулась на петрозаводском направлении. В свою очередь нанесла улар по медвежьегорской группировке финских войск и 32-я армия генерала Ф. Д. Гориленко севернее Онежского озера. С 20 по 27 июня ей удалось освободить 40 населенных пунктов и овладеть при этом городами Повенец, Медвежьегорск и Кондопога. Наступавшие устремились навстречу 7-й армии с целью содействовать ей в ликвидации петрозаводской группировки финских войск.
По словам историка В. X. Халсти, маршал Маннергейм «готов был полностью отказаться от Восточной Карелии, лишь бы иметь подкрепления для Карельского перешейка». Кульминационным для финского руководства при этом стало 22 июня 1944 г. Именно в тот момент оно решило обратиться к СССР через Стокгольм о выходе из войны. В это время к тому же в Хельсинки внезапно прибыл министр иностранных дел Германии Риббентроп с целью воспрепятствовать заключению Финляндией мира с Советским Союзом путем оформления германо-финляндского военно-политического соглашения.
В конечном счете, в сложившейся ситуации взяло верх решение финского руководства сохранить «братство по оружию» с Германией. Оно просуществовало еще три месяца. Почему так случилось, что выход Финляндии из войны опять затянулся, рассмотрим в конце особо. Теперь же подведем итог достижениям советских войск в результате их стремительного наступления летом 1944 г. К северу от Ленинграда и в Карелии было ликвидировано оставшееся «финское звено» блокады города и укрепилась его безопасность.
В соответствии с указаниями Ставки ВГК войска Ленинградского фронта приостановили дальнейшее наступление 11 июля, а Карельского фронта — с 29 августа 1944 г. К этому времени 21-я армия незначительно еще продвинулась севернее и северо-восточнее Выборга и во взаимодействии с Балтийским флотом овладела островами Выборгского залива. Части 23-й армии достигли рубежа реки Вуоксы и частично форсировали ее. 7-й и 32-й армиям Карельского фронта удалось освободить почти всю территорию Карелии, а некоторым частям выйти к государственной границе. Первой достигла границы с Финляндией 176-я стрелковая дивизия 32-й армии, о чем Мерецков доложил в Ставку ВГК 21 июля.
В исторической литературе Финляндии подробно освещаются оборонительные бои, которые велись финской армией после овладения советскими войсками Выборгом. Тогда проявилась исключительная стойкость ее солдат, получивших поддержку от Германии авиацией, противотанковым оружием и бригадой штурмовой артиллерии. Северо-восточнее Выборга в боях у Талли и Ихантала, а также при обороне рубежей Вуоксинской водной системы в районах Вуосалми и Яюряпяя наступавшим войскам 21-й и 23-й армий не удалось после ряда попыток преодолеть сопротивление оборонявшихся и сколько-нибудь существенно продвинуться вперед. Поэтому в некоторых финских публикациях стали давать этим боям своеобразное определение: «Победа в противостоянии». В него начал вкладываться затем особый, все более глубокий смысл: «После предвещавшегося предсказания полной катастрофы, — говорилось в многотомнике «Нация в войне», — была достигнута победа (выделено мною — Н.Б.) противостоянием».
В таком определении сути боевых действий на Карельском перешейке в течение 23-х дней после взятия войсками 21-й армии Выборга, содержится явное преувеличение. При этом оно послужило основой для того, чтобы представить все так, будто бы тем самым удалось предотвратить захват советскими войсками всей Финляндии. Это хорошо видно, в частности, из статьи профессора Маннинена «Крупное наступление и его цели», помещенной в Военно-историческом журнале Финляндии к пятидесятилетию рассматриваемых боев. Указанная публикация и другие материалы этого журнала обобщены под единым названием: «Победа противостоянием 1944».
Обращает на себя внимание то, что в упомянутой статье уважаемого нами ученого и давнего коллеги профессора Маннинена отсутствует все-таки главное — оперативный документ Генерального штаба Красной Армии, основанный на решении Ставки ВГК. Он мог бы подтвердить или опровергнуть факт существования «широкомасштабных планов относительно Финляндии» в период заключительного этапа битвы за Ленинград, т. е. тогда, когда проводилась Выборгско-Петрозаводская стратегическая наступательная операция. В рассматриваемой публикации, а также в вышедшей ранее книге магистра философии Пентти Аланена «Как закрыли путь вторжению», используемой Манниненом, делаются, к сожалению, ссылки на источники, не являющиеся документами. П. Аланен пишет, в частности, что летом 1944 г. «высшее военное руководство Советского Союза хотело (выделено мною — Н.Б.) военным путем сокрушить Финляндию» и что такие планы оно «довело до войск». По его словам, об этом сообщали военнопленные, а «Говоров в своем обращении к войскам перед наступлением подтвердил о необходимости достигнуть Выборга, границы 1940 г., и Хельсинки». Говоря, что Говоров и другие генералы «довели до всех своих солдат приказы Москвы», Аланен не указывает, о каких «приказах» идет конкретно речь.
В свою очередь в развитии утверждений Аланена профессор Маннинен, ссылаясь на советскую литературу, и, прежде всего, на мемуары генерала армии С. М. Штеменко, указывает, что уже в июне 1944 г., в самом начале наступления советских войск, перед ними стояла задача разбить финскую армию и продвигаться «к важнейшим жизненным центрам Финляндии, в том числе к Хельсинки». Без ссылки на источник говорится также, что перед 21-й армией была поставлена задача, занять, после овладения Выборгом, рубеж Котка—Коувола. Сказанное иллюстрируется при этом авторской схемой. Заметим, что подобного рода схема дана Аланеном без уточнения источника, на основе которого она составлена.
Если все это принять на веру, то в таком случае Выборгско-Петрозаводская стратегическая наступательная операция будет выглядеть не как задуманная и проводившаяся в целях ликвидации все еще существовавшей опасности для Ленинграда с севера и восстановления государственной границы с Финляндией на всем ее протяжении, а как направленная на ее захват и оккупацию. Но как же тогда быть с известными уже источниками, которые опровергают это?
Представляются весомым в данном случае сведения, которые стали достоянием финской разведки в первой половине июля 1944 г., о позиции Сталина относительно ведения боевых действий с Финляндией после взятия войсками 21-й армии Выборга. На них ссылаются в своих книгах упоминавшийся уже финский офицер ставки главнокомандующего К. Лехмус, а также известный политический деятель, депутат парламента А. Виртанен и военный историк X. Сеппяля. «В первой половине июля, — пишет Лехмус, — располагавшаяся в ставке радиоразведка перехватила телеграммы, которыми обменивались Сталин и Говоров. Последний получил от него приказ направить ряд дивизий, находившихся на финском участке фронта, в резерв для другого предназначения. В своей ответной телеграмме Говоров, по-видимому, возразил и заявил о способности за две недели достигнуть Хельсинки, если ему разрешат использовать прежние войска. Ответ же от Сталина пришел быстро (Сеппяля указывает, что «приказ пришел через час» — Н.Б.). Он гласил: «война решается в Берлине, а не в Хельсинки. Сосредоточенные войска, указанные в распоряжении, должны находиться в резерве, в Ленинграде».
Полученные разведывательные данные были без промедления доложены высшему финскому руководству. Как пишет Виртанен, «из ставки в Миккели позвонили сразу Маннергейму, который находился тогда в Хельсинки, и в то же время отправили курьера туда с текстом телеграммы». Характерно обобщение, сделанное впоследствии начальником разведки полковником Паасоненом относительно сложившейся обстановки на фронте. Маннергейм посчитал, что это необходимо изложить в своих мемуарах. По его словам, Паасонен определил, что «наступление русских на Карельском перешейке, а также в северной части Ладоги отложено по указанию свыше и что оборона северо-восточнее Выборга особенно отличается тем, что исключительно благоприятствуют этому условия местности. То обстоятельство, что большая часть танков, использовавшихся для наступления, и артиллерия переброшены на Прибалтийский фронт, свидетельствует, что никакого крупного наступления не ожидается».
В процессе анализа рассматриваемых событий возникает вопрос, до какого, в конечном счете, предела Сталин считал необходимым осуществлять продвижение войск Ленинградского фронта, начатое на Карельском перешейке? Такой предел был установлен за два дня до взятия Выборга. Допускалось углубиться на 8— 10 км от государственной границы—до рубежа Иматра-Виройоки и перейти к обороне, о чем упоминалось уже ранее со ссылкой на воспоминания А. М. Василевского.
Переходом границы требовалось, очевидно, дать понять правительству Финляндии, что следует поспешить с принятием решения о выходе из войны, поскольку советские войска и далее могут продвигаться вперед, если станет затягиваться заключение мира. Не исключено, что Сталин мог иметь у себя вариант разработанного генеральным штабом оперативного плана с учетом возможных действий войск на хельсинкском направлении, в качестве эффективного средства воздействия для достижения перемирия с Финляндией. В таком именно контексте становится понятным то место в воспоминаниях С. Штеменко, где он пишет, что задача состояла в том, чтобы «создать угрозу вторжения советских войск в глубь Финляндии к основным политическим и экономическим центрам, в том числе Хельсинки». Стремление же Говорова практически реализовать такую угрозу не получила поддержки у верховного главнокомандующего.
Не обнаружено документов, которые бы свидетельствовали, что со стороны Сталина и высшего государственного руководства было принято политическое решение о развертывании наступления в глубь Финляндии. Не исключено, что у Сталина могла быть к тому же устная договоренность с Рузвельтом, а, возможно, и с Черчиллем о ненарушении с советской стороны суверенитета Финляндии, поскольку западные союзники не склонны были к тому, чтобы вооруженные силы СССР вступали на финскую территорию.
С приостановкой наступления вскоре после взятия Выборга часть войск Ленинградского фронта, использовавшаяся в рассматриваемой операции, была переброшена Ставкой ВГК на другое направление — для ведения боевых действий в Прибалтике и Белоруссии. Это являлось уже своего рода красноречивой констатацией того, что была достигнута определенная удовлетворенность в решении проблемы обеспечения безопасности Ленинграда с севера. В то время, однако, государственная граница на Карельском перешейке не была еще восстановлена. Перед советской дипломатией стояла очередная задача добиться заключения перемирия с Финляндией и восстановить соответствующее положение мирного договора 1940 г. Тем самым тогда можно было подвести окончательный итог событиям, связанным с битвой за Ленинград в северном от него секторе.
Запоздалый мир
Анализ процесса выхода Финляндии из войны, затянувшегося на долгое время, показывает, что она могла бы заключить мир гораздо раньше, чем это произошло (19 сентября 1944 г.). У финского правительства, конечно, были опасения относительно реакции Германии на такую акцию вооруженными действиями против Финляндии на севере, поскольку Лапландия, как известно, находилась под контролем немецких войск. Однако существовали в Хельсинки и иные соображения, препятствовавшие прекращению войны с СССР. Прежде всего, это подход к вопросу о границах Финляндии.
В силу же менявшейся в ходе войны обстановки прослеживается два периода в подходе к решению проблемы достижения мира между СССР и Финляндией. Начало первого периода относится к августу 1941 г. В это время, как об этом уже указывалось, для Ленинграда складывалась чрезвычайно опасная ситуация в связи с приближением к городу с юга немецких войск и наступлением финской армии на Карельском перешейке, а также вдоль восточного побережья Ладожского озера. Тогда советское правительство впервые сделало предложение при посредничестве США заключить мирный договор с Финляндией с возможными территориальными уступками ей. На это из Хельсинки последовал отказ. «Ожидаемое взятие Ленинграда, — заявил тогда Рюти, — прояснит положение Финляндии на фронте».
Ожидание этого очень затянулось. Почти год спустя- в октябре 1942 г. — предложение, сделанное Финляндии о заключении мира, было вновь повторено неофициально при шведском посредничестве. Однако и на этот раз последовал из Хельсинки отрицательный ответ. Так закончился первоначальный период, когда инициативной стороной в достижении выхода Финляндии из войны являлся Советский Союз.
Второй период длился более 20 месяцев и начался после катастрофы немецких войск под Сталинградом и продолжался до сентября 1944 г. В Финляндии с поражением финских войск на Карельском перешейке и в Карелии были полностью утрачены иллюзии о так называемых новых «стратегических границах». В этот период теперь уже финское правительство вело поиски пути выхода из войны, но делалось это с таким расчетом, чтобы не допустить восстановления границы, определенной мирным договором 1940 г. Вместе с тем, важно иметь в виду, что в это время происходили значительные перемены во внутриполитической обстановке Финляндии. Наблюдалось серьезное ухудшение экономического положения в стране и нарастало противодействие населения политике продолжения войны, возникла «мирная оппозиция» в верхах общества.
Второй период, будучи весьма длительным, имел несколько этапов. Каждый из них, соответственно, охватывал время:
1. С января до середины 1943 г.;
2. С лета по сентябрь 1943 г.;
3. С ноября 1943 г. по апрель 1944 г.;
4. Вторую половину июня 1944 г.;
5. С конца августа по сентябрь 1944 г.
При всем этом проблема обеспечения безопасности Ленинграда, как первостепенная задача, находилась у советского руководства в центре внимания при изложении им своей позиции относительно достижения мира с финской стороной. На отдельных этапах Молотов в жесткой форме указывал представителям Финляндии на то, сколь велики были жертвы, понесенные Ленинградом в результате соучастия ее в блокаде города. Кроме того, прохождение сухопутной и морской границы северо-западнее Ленинграда, по его словам, явилось определяющим, речь шла о более удаленном рубеже, чем это имело место в 1939 г. Поэтому советская сторона ставила в категорической форме вопрос о восстановлении мирного договора 1940 г. В Финляндии же такая позиция рассматривалась, как неприемлемая. Многократное ведение представителями финского правительства мирного зондирования и переговоров с СССР, в значительной мере, являлось следствием несогласия в данном случае с тем, на чем настаивали в Москве.
Необходимо кратко остановиться на том, как развивался теперь сам процесс достижения мира, высказав определенные суждения о происходившем.
На первом этапе второго периода финская дипломатия пыталась лишь окольными путями выяснить возможности выхода из войны. В области общественно-политической жизни Финляндии важным событием в это время явилось образование «мирной оппозиции», поставившей своей целью добиться разрыва Финляндии с Германией и заключения мира с Советским Союзом.
При всем при этом, однако, не ставилась задача прямого обращения к советскому правительству. Из двух наиболее подходящих каналов, по которым предполагалось вести мирный «зондаж», — шведского и американского — был избран второй. Видимо, так поступили в Хельсинки по двум причинам: во-первых, было известно о положительном отношении официальных кругов США к вопросу ревизии территориальных положений советско-финляндского мирного договора 1940 г., во-вторых, США, являясь союзником СССР по антигитлеровской коалиции, могли оказать определенное влияние на советское правительство, чего, скажем, Швеция не имела возможности сделать. При этом, судя по всему, в Вашингтоне проявляли заинтересованность в решении финляндского вопроса, о чем Сталин, как уже упоминалось, телеграфировал Черчиллю 20 марта 1943 г.
Что же касалось позиции финского руководства в это время, то в ней проявлялась двойственность: с одной стороны оно было намерено определить возможности выхода из войны, а с другой — считало, что нужно все делать по согласованию с Германией. Для этого специально выезжал в Берлин Рамсай, хотя вряд ли можно было рассчитывать на то, что Гитлер санкционирует такое поведение Финляндии. По данному вопросу не заблуждался и премьер-министр Линкомиес. Он считал, что «Германия отнесется к этому резко отрицательно». В таком случае вообще терялся смысл финской акции, если для решения вопроса о достижении мира требовалось получить предварительное одобрение Германии. Сделанное в Берлине внушение финскому министру иностранных дел явилось достаточным, чтобы Финляндия приостановила мирный зондаж.
Чего же в результате добилось финское руководство? Прежде всего, оно не выяснило позицию Советского Союза. (Заметим здесь следующее: правительство СССР сообщило 27 марта Соединенным Штатам, что главным условием, на котором мог быть заключен мир с Финляндией, стало бы восстановление мирного договора 1940 г., но США воздержались от передачи этой информации в Хельсинки.) Отказавшись использовать американское посредничество, финское правительство настолько ухудшило свои отношения с Вашингтоном, что посольство США покинуло Хельсинки (там остался лишь временный поверенный и шифровальщик). Германское правительство в свою очередь стало серьезно сомневаться в благонадежности своего северного «брата по оружию» и изыскивало меры воздействия на Финляндию. Немецкий посланник Блюхер также демонстративно покинул в начале апреля на некоторое время Хельсинки.
На втором этапе выяснение возможного пути выхода из войны велось Финляндией по-прежнему через западные страны, но уже неофициально и сугубо скрытно от Германии.
К достижению мира с СССР вынуждало все более четко вырисовывавшееся катастрофическое военно-политическое положение Германии после сокрушительного поражения на Курской дуге. Наряду с этим продолжалось ухудшение состояния финской экономики, и резко усиливались антивоенные настроения в стране. Обращение 20 августа 1943 г. 33-х деятелей «мирной оппозиции» к президенту Рюти с призывом как можно быстрее выйти из войны, стало широко известно в стране и за ее пределами.
Финляндское руководство должно было возобновить «мирный зондаж». Но делать это уже мыслилось только на основе неофициальных контактов с представителями влиятельных общественно-политических кругов западных держав. Пока историкам известны три случая таких наиболее весомых контактов. Один из них связан с передачей летом 1943 г. в Швеции финляндских условий перемирия руководителем профсоюзного объединения Финляндии, членом «мирной оппозиции» Э. Вуори видному профсоюзному деятелю Англии А. Дикину. Указанные условия, предусматривавшие изменение границы 1940 г. в пользу Финляндии, докладывались правительству Черчилля.
Другой факт, относящийся к августу 1943 г., заключается в попытках Финляндии воспользоваться посредничеством бельгийского посланника де Круа. Целью было передать советскому представительству в Стокгольме заведомо неприемлемых для СССР условия перемирия, предусматривавшие ревизию договора 1940 г. То есть позиция финляндского правительства не претерпевала таких изменений, при которых можно было бы иметь реальные основы для переговоров. Как указывал впоследствии в своих мемуарах Линкомиес, правительство Финляндии не было намерено возвращаться к границам 1940 г. и категорически сообщило об этом через своего посланника в Стокгольме Грипенберга.
Существенно иного характера третий факт. В военно-политических кругах Финляндии возник план решения вопроса о выходе из войны путем впуска на свою территорию войск западных держав, которые могли осуществить десантную операцию в Заполярье. Предполагалось, что реализация такого замысла позволила бы Финляндии очистить Лапландию от немецких войск и положительно для себя решить вопрос о заключении мира с Советским Союзом. Как известно, на американо-финских переговорах, проходивших в Лиссабоне в конце лета — начале осени 1943 г., рассматривалась возможность практической реализации такой идеи.
Выход Финляндии из войны во всех случаях предусматривалось теперь осуществить в тайне от Германии. Когда же отдельные сведения о «мирном зондаже», предпринимавшемся с финской стороны, стали известными немецкому руководству, то в Хельсинки заявили, что это делалось без санкций правительства.
Следовательно, существенных изменений в решении проблемы выхода из войны не было достигнуто. Дальнейшее же развитие событий неизменно требовало от финского руководства продолжить поиски пути к миру.
На третьем этапе, начавшемся в ноябре 1943 г., Финляндия установила уже прямые контакты с Советским Союзом через соответствующие дипломатические каналы, стремясь сохранить свои действия в тайне от Германии. Финские политические деятели, реалистически подходившие к оценке сложившейся обстановки, считали, что именно такой путь может привести к выходу из войны. Обращаясь к президенту Рюти 25 сентября 1943 г., Кекконен выразил сомнения в том, что Советский Союз будет инициировать мирные переговоры, и даст необходимые гарантии. Такое представление, отмечал он, «не отвечает фактически существующему положению». По его мнению, достигнута такая стадия, «когда необходимо от имени правительства Финляндии официально предложить Советскому Союзу начать переговоры о мире».
В конце ноября 1943 г. стало известно относительно желания Финляндии вступить в прямые переговоры с Советским Союзом. Секретарь МИД Швеции Э. Бухеман сообщил об этом советскому посланнику в Стокгольме Коллонтай. На предложение правительства СССР финской стороне изложить условия, при которых Финляндия могла бы выйти из войны, последовал весьма определенный ответ, который сводился к тому, что необходимо восстановить границу 1939 г. При такой постановке вопроса мог быть в дальнейшем закрыт путь к установлению советско-финляндских контактов. Складывалось мнение, как его выразил Сталин на Тегеранской конференции, что в Финляндии «не хотят серьезных переговоров с Советским правительством».
Советский Союз, однако, не пошел на то, чтобы прервать начавшийся диалог с финской стороной. В ответном заявлении советского правительства, полученном 20 декабря в Хельсинки, говорилось о согласии обсудить с финскими представителями проблему заключения мира. Но лишь в середине февраля 1944 г. произошла первая встреча в Стокгольме советского и финского представителей — Коллонтай и Паасикиви. Приблизило ли это Финляндию к принятию решения о выходе из войны? Ни на один шаг. Получив советские условия перемирия, содержавшие, в частности, положения о необходимости разрыва отношений с Германией и интернировании немецких. войск из Финляндии, а также сохранении в силе мирного договора 1940 г., финское правительство не стало возобновлять переговоры в Стокгольме.
Такая позиция финского правительства и парламентариев, которые его поддерживали, являлась, очевидно, следствием того, что еще не был осознан до конца факт неминуемого поражения Германии. Прав был Рузвельт, когда заявил на Тегеранской конференции, что в Финляндии руководство еще явно верило в Германию и «было бы лучше», если бы произошло «изменение состава финляндского правительства», чтобы переговоры вели «другие финны» (это, естественно, не касалось Паасикиви, который занимал конструктивную позицию в подходе к советским предложениям).
С другой стороны, в Финляндии, видимо, существовали также опасения, что Германия, стремясь сохранить свои стратегические позиции на европейском севере, может попытаться оккупировать всю финскую территорию. Во всяком случае, когда в Берлине стало известно о переговорах Паасикиви с Коллонтай, то оттуда последовали угрозы. А в марте Блюхер и Эрфурт прямо устрашали оккупацией Финляндии.
Но ведь этих угроз со стороны гитлеровского правительства следовало ожидать при возможной утечке сведений о секретных беседах представителей СССР и Финляндии в Стокгольме. И если уж принималось решение идти на прямые переговоры с Советским Союзом, то нельзя было не учитывать, что при действительно решительном стремлении Финляндии выйти из войны во весь рост становился и вопрос о разрыве с Германией, об очищении страны от ее войск.
Значит, подход к февральской встрече с советским полпредом в Швеции не предусматривал реалистических возможностей решения проблемы заключения мира с СССР. Это была всего лишь дипломатическая разведка. И, судя по всему, она имела задачу не только выяснить позицию Советского Союза, но, кроме того, преследовала цель показать стремление финляндского руководства к миру, чтобы приглушить антивоенные настроения в собственной стране и успокоить определенные влиятельные круги в Стокгольме и Вашингтоне. К серьезному же обсуждению с Советским Союзом перспектив выхода из войны финское руководство не было готово.
В противном случае даже при отрицательном отношении к советским условиям стали бы изыскиваться пути к выработке конструктивных решений. Озабоченность скорее проявилась в Швеции, когда 6 марта король Густав V через своего министра иностранных дел высказал Рюти и Маннергейму «надежду», что дальнейший обмен мнениями с Советским Союзом все же будет продолжен. И в более жесткой форме выразили свое отношение к позиции Финляндии Соединенные Штаты Америки. 16 марта Рузвельт заявил, что в связи с отрицательным отношением финского правительства к советским предложениям рассматривается в США вопрос о возможном разрыве дипломатических отношений с Финляндией.
В такой обстановке из Хельсинки был направлен 17 марта ответ советскому правительству, где в расплывчатых выражениях говорилось о желании вести переговоры с СССР, но в то же время указывалось и на невозможность заранее принять его условия.
Видимо, положение финляндского правительства сразу же упростилось, если бы из Москвы был получен отрицательный ответ. К тому же из Берлина последовала гневная реакция, выразившаяся в требовании, чтобы Финляндия прекратила какие-либо контакты с СССР. Советское же правительство направило уведомление финскому руководству о возможности продолжить переговоры без предварительного принятия финской стороной ранее определенных условий.
Такого поворота совершенно не предвидели в Хельсинки. «Произошло неожиданное», — писал впоследствии в своих мемуарах Линкомиес. Однако не оставалось ничего другого, как послать в Москву свою делегацию. А это означало — кризис дипломатии лавирования. Ведь, во-первых, заходя так далеко в контактах с Советским Союзом, финское руководство утрачивало и себе всякое доверие со стороны Германии, ставя о «ношение с ней в остро критическое положение. Во-вторых, поездка в Москву была сама по себе обнадеживающим фактором для сторонников выхода из войны как внутри страны, так и за ее пределами. Но безрезультатность такой акции могла лишь подорвать и довольно шаткие позиции тех, кто нес ответственность за судьбу Финляндии.
27 и 29 марта вели переговоры прибывшие в Москву Паасикиви и Энкель, не имея больших полномочий. Паасикиви при изложении позиции правительства Финляндии сделал акцент на том, что «граница, определенная Московским миром, является очень тяжелой» для того, чтобы с ней согласиться. На это Молотов ответил так: «После двух войн мы не можем вести речь по иному, чем о границах 1940 г., которые являются нашими минимальными требованиями». В качестве обоснования такой позиции он сослался на то, что в Советском Союзе «народ не одобрил бы уступок» в данном случае, поскольку «финны вместе с немцами осуществляли блокаду Ленинграда, которая унесла жизни сотен тысяч человек».
Фактически проходившие переговоры свелись к конкретизации с советской стороны отдельных положений, касавшихся условий перемирия и выражения финскими представителями своего отношения к ним. После возвращения Паасикиви и Энкеля в Хельсинки, доложенные ими правительству предложения СССР относительно достижения мира с Финляндией, не получили поддержки. Впоследствии Паасикиви следующим образом характеризовал позицию тех, кто отвергал советские предложения: «Первое условие состояло в том, чтобы были установлены границы 1939 года. Шовинистов и это не устраивало, им захотелось получить Восточную Карелию, а другие, более умеренные, были готовы отдать какую-нибудь небольшую часть Карельского перешейка за соответствующую компенсацию». Достигнуть мира с учетом этого и ряда других условий, констатировал Паасикиви, «была чистая фантазия».
Правительство СССР получило из Финляндии через шведское министерство иностранных дел сообщение об отклонении предложенных условий заключения перемирия. Это произошло через двадцать дней —19 апреля, — после того, как их рассмотрел парламент. Тем самым был прерван процесс развития советско-финляндских контактов, которые могли привести к миру.
Судя по всему, в складывавшейся военно-политической обстановке у финского руководства оставалась надежда, что Советский Союз будет связан боевыми действиями с основным своим противником — Германией, и в таком случае Финляндии удастся продержаться на занятых позициях вплоть до окончания Второй мировой войны. А тогда уже, при решении вопросов послевоенного устройства мира, возможно, могли быть благоприятно для Финляндии решены сложные проблемы с помощью стран Запада. Известно также, что у противников Советского Союза оставалась надежда на возникновение на заключительном этапе Второй мировой войны серьезных противоречий в антигитлеровской коалиции, в силу чего Финляндия, контактируя с западными державами, смогла бы извлечь для себя определенную выгоду.
Как показали последующие события, успешное наступление советских войск в июне 1944 г. на Карельском перешейке и в Карелии, поставило финскую армию на грань катастрофы и потребовало от политического и военного руководства Финляндии искать пути к миру с учетом произошедших изменений.
Именно тогда наступил четвертый этап, когда правительство Финляндии рассчитывало достичь заключения мира с СССР. Теперь уже надо было спешно приостанавливать наступление советских войск. Делалось это, однако, с подстраховкой: у Германии заранее запрашивалось получение эффективной военной помощи. Такая тактика поведения привела к тому, что контакты с Советским Союзом не получили развития.
«Мирное зондирование» стало предприниматься на второй день после взятия советскими войсками Выборга. Посланник в Стокгольме Грипенберг обратился 22 июня через Министерство иностранных дел Швеции к советскому правительству, чтобы выяснить возможность выхода Финляндии из войны. В ответе, который пришел из Москвы в Стокгольм на следующий день, требовалось, чтобы в официальном заявлении, подписанном главой правительства и министром иностранных дел, было указано, «что Финляндия капитулирует и просит мира у СССР». В случае получения такого ответа выражалась готовность принять в Москве финскую правительственную делегацию.
Из сказанного вытекало, что советское правительство не ставило вопроса о безоговорочной капитуляции, а имело в виду в данном случае чисто престижный смысл этого термина, означавшего прекращение сразу военных действий и принятие уже выдвигавшихся ранее условий. Но, как пишет профессор Вехвиляйнен, «в правительстве Финляндии считали, что это означало безоговорочную капитуляцию». На заседании ее комиссии по иностранным делам было принято решение вообще не давать ответа Советскому Союзу.
Вместе с тем, еще до того, как все это происходило, а именно 19 июня начальник генштаба финской армии генерал Хейнрикс обратился к Эрфурту с запросом относительно возможности оказания Германией помощи Финляндии войсками (конкретно вопрос ставился о шести дивизиях) и военной техникой. Ответ из Берлина пришел положительный, хотя и был обусловлен требованием Гитлера, чтобы финские войска снова заняли утраченную третью оборонительную линию. Неся тяжелые поражения в боях с Советской Армией, Германия, тем не менее, направила в Финляндию, как уже упоминалось, часть запрашивавшегося подкрепления войсками и боевой техникой. Риббентроп, прибывший в Хельсинки в тот самый день, когда в Москву ушел запрос относительно возобновления мирных контактов с Советским Союзом (22 июня), имел задание юридически закрепить германо-финское военное сотрудничество.
Ясно, что в этой ситуации правительство Финляндии лишалось возможности вести двойную игру. Выбор фактически был уже сделан тогда, когда в ответ на запрос Хейнрикса Германия приступила к оказанию военной помощи. Сложность для финского правительства заключалась лишь в том, что не хотелось подписывать военно-политического соглашения с Германией, которое бы лишало Финляндию в дальнейшем возможности вести сепаратные мирные переговоры. Но и эта проблема была решена, как мы увидим, весьма своеобразным способом. В обстановке, когда советские войска продолжали вести наступление за Выборгом, тянуть с ответом на требование Германии у финского руководства не было времени. К тому же, 25 июня Гитлер направил в Хельсинки Риббентропу телеграмму, в которой сообщил о принятом им решении прекратить всякую поддержку Финляндии, пока она не сделает открытого заявления о своей политике.
На следующий день было оформлено германо-финляндское соглашение в виде письма Рюти Гитлеру, в котором содержались обязательства, бравшиеся на себя финским президентом. Рюти обещал, что не разрешит никакому правительству Финляндии вести переговоры о мире без согласования с германским руководством. В выступлении премьер-министра Линкомиеса по радио 2 июня также со всей твердостью было подтверждено, что Финляндия продолжит ведение войны на стороне Германии. Таким образом, обстановка складывалась так, что если в Финляндии не произойдет персональных изменений в руководстве страной, то тогда трудно будет рассчитывать на существенные перемены в ее внешнеполитическом курсе.
Вопрос о необходимости замены президента и правительства в целях ускорения процесса выхода Финляндии из войны уже обсуждался во влиятельных финских политических и общественных кругах. «Мирная оппозиция» выступала с предложением, чтобы президентом стал главнокомандующий вооруженными силами Финляндии Маннергейм, рассчитывая на то, что в этом случае будет сделан решительный шаг к выходу страны из войны.
С советской стороны также было заявлено, что если Финляндия желает выйти из войны, то переговоры могут сразу же начаться при условии отставки Рюти и его правительства. Об этом передала Коллонтай в Хельсинки 14 июля через шведский дипломатический канал.
Стимулирующим фактором к тому, чтобы в Финляндии со всей серьезностью подошли к рассмотрению советского предложения, являлись успехи войск Ленинградского фронта в Прибалтике. 27 июля они овладели городом Нарва. Не случайно, что министр иностранных дел Рамсай заявил в этой связи: «Падение Нарвы создает для Финляндии новую ситуацию».
В финских правительственных кругах фактически созрело уже решение, что соглашение с Германией следует ликвидировать. В конце июля, когда Рюти, Таннер и генерал Вальден обратились к Маннергейму с просьбой, чтобы он стал президентом. Их предложение было принято. Приход 4 августа к власти Маннергейма, а затем и замена кабинета Линкомиеса новым правительством А. Хакцеля предвещали решающие перемены в политическом курсе Финляндии. И они, действительно, произошли. 17 августа в беседе с Кейтелем, прибывшим в Хельсинки, Маннергейм заявил, что не считает себя связанным теми обязательствами, которые были даны Германии бывшим президентом Рюти. А это означало: сделан первый важный шаг по пути разрыва отношений с Третьим рейхом.
Так, Финляндия вступила в заключительный пятый этап процесса выхода из войны. Ее положение в это время характеризовалось все большим нарастанием движения за мир среди населения и вооруженных сил, а также усилением внешнеполитической изоляции. Ясно было и то, что, после сделанного заявления Маннергейма во время беседы с Кейтелем, Германия могла бы предпринять самые крайние меры воздействия, не исключавшие и использование войск, находящихся на финской территории.
В этой обстановке промедление с решением вопроса о выходе из войны было для Финляндии крайне опасным. 24 августа финский посланник в Швеции Грипенберг, вызванный в Хельсинки, получил указание передать в Стокгольме обращение к Советскому Союзу с просьбой принять делегацию Финляндии для ведения мирных переговоров в Москве. Грипенберг сразу же на следующий день вручил Коллонтай указанное обращение и устно уведомил ее о том, что Финляндия больше не считает себя связанной соглашением с Германией, которое было подписано Рюти.
Ответ советского правительства был передан через Коллонтай финскому руководству 29 августа. В нем выражалось согласие принять делегацию Финляндии в Москве, но необходимым для этого условием являлось публичное заявление с финской стороны о своем разрыве с Германией, и, второе, чтобы немецкие войска были выведены с финской территории до 15 сентября. В противном случае оставшиеся гитлеровские воинские части должны были быть пленены.
Однако финляндское правительство, считавшее чрезвычайно сложным решение вопроса об изгнании немецких войск, обратилось к Коллонтай с просьбой, чтобы полученный Финляндией ответ советского руководства был детализирован. В последовавшем затем 31 августа пояснении сообщалось, что Финляндия должна официально объявить о разрыве отношений с Германией, а выезд финской делегации в Москву можно осуществить, приступив одновременно к разоружению немецких войск.
Но видно было, что финское правительство хотело отсрочить принятие решения относительно разрыва отношений с Германией. Что это означало: опасение каких-либо действий со стороны немецких войск в Лапландии или, быть может, были другие соображения? Во всяком случае, в личном послании Маннергейма советскому правительству 1 сентября высказывалась мысль о целесообразности несколько отложить разрыв Финляндии с Германией. Но вместе с тем он предлагал прекратить сразу военные действия между финскими и советскими войсками и начать переговоры.
2 сентября на закрытом заседании парламента правительство Хакцеля поставило вопрос о выходе страны из войны. Большинство депутатов поддержало это предложение. Таким образом, дело стало за практическим осуществлением принятого решения.
В тот же день Маннергейм уведомил об этом Гитлера, а немецкому посланнику в Хельсинки Блюхеру и соответствующим военным представителям было предложено, чтобы германские войска в двухнедельный срок покинули Финляндию. В речи по радио, произнесенной поздно ночью, премьер-министр Финляндии Хакцель официально сообщил о принятом в парламенте решении выйти из войны и о требовании, чтобы немецкие войска покинули страну. Однако глава правительства ничего не говорил о разрыве отношений с Германией. Так и осталось до сих пор не ясным, почему это так было сделано.
Советский Союз не склонен был недооценивать серьезность выполнения Финляндией требования о разрыве с Германией, и настаивал на том, чтобы вопрос о принятии соответствующих мер против немецких войск, находившихся на финской территории, решался без промедления. В ответе, переданном из Москвы в Хельсинки 3 сентября, подтверждались прежние требования советского правительства. Добавлялось лишь, что если у финнов возникнут сложности с изгнанием немецких войск, то Советская Армия сможет оказать помощь в этом.
4 сентября правительство Финляндии официально заявило о принятии предварительных условий Советского Союза, и в тот же день в 8 часов утра финские войска прекратили военные действия. Через сутки распоряжение о прекращении военных действий с Финляндией было передано также Советским Верховным Главнокомандованием войскам Ленинградского и Карельского фронтов. Теперь, по словам Паасикиви, предстояло «пером восстанавливать то, что было разрушено мечом».
7 сентября финская делегация во главе с премьер-министром А. Хакцелем прибыла в Москву для ведения переговоров. Советскую делегацию возглавил В. М. Молотов, а Великобритания была представлена послом в Москве А. Керром. Однако переговоры начались только 14 сентября. До этого между делегациями СССР и Великобритании согласовывались условия установления мира с Финляндией.
8 проекте соглашения, который был передан финской делегации в первый же день переговоров, содержались три основных группы вопросов: урегулирование проблем, касавшихся межгосударственных отношений Финляндии со странами, находившимися с ней в состоянии войны; меры, которые должна предпринять Финляндия в отношении Германии и ее союзников; вопросы демилитаризации и демократизации Финляндии. С целью контроля над выполнением условий соглашения о мире должна была быть создана Союзная Контрольная Комиссия с местопребыванием ее в Хельсинки.
В ходе переговоров финляндская делегация с трудом приняла предложенный проект соглашения о перемирии, центральное место в котором занимало восстановление положения мирного договора 1940 г. о государственной границе, что имело непосредственное отношение к обеспечению в будущем безопасности Ленинграда. Но вместе с тем на одном из заседаний, 17 сентября, возникла обостренная ситуация, когда вопрос коснулся проблемы прикрытия Ленинграда со стороны Финского залива. Имелось в виду создание советской военно-морской базы в Порккала-Удд вместо той, которая находилась ранее на полуострове Ханко. Глава финской делегации К. Энкель, сменивший на этом посту заболевшего премьер-министра Финляндии А. Хакцеля, хотел добиться исключения вопроса относительно Порккала-Удд. Он прямо сказал, что «не имеет полномочий соглашаться с этим требованием». Тогда Молотов в категорической форме заявил, что «финская делегация может возвращаться вновь в Финляндию, если она не считает возможным продолжать переговоры; можно вообще на этом переговоры прекратить, если финская делегация считает нецелесообразным их продолжать».
В конечном счете, глава советской делегации поставил вопрос о подписании соглашения о перемирии без дальнейшего затягивания переговоров. Конкретно было предложено завершить их к 12 часам 19 сентября. Именно так и было сделано в указанное время. Под соглашением о перемирии поставили свои подписи А. А. Жданов и К. Энкель. То, что с советской стороны эту миссию было поручено выполнять А. А. Жданову, как одному из руководителей обороны Ленинграда, являлось весьма красноречивым. Он же стал и председателем Союзной Контрольной Комиссии, начавшей вскоре свою деятельность в Хельсинки.
Так Финляндия, по словам известного финского политического деятеля И. Хело, «легко вступила в войну, но тяжело шла к миру» и, наконец, достигла решающего рубежа на этом пути. Предстояло теперь финской армии выдворять немецкие войска из страны, вступив в военные действия с ними в Лапландии.
В истории битвы за Ленинград заключенное соглашение о перемирии с Финляндией означало, что война полностью завершилась теперь и к северу от него. Это являлось, несомненно, важным итоговым событием. За ним начинался новый период, знаменовавший собой развитие добрососедства и дружественного сотрудничества обоих соседних народов. Очень хорошо писала об этом в свое время финская газета «Хямеен Юхтейстюэ»: «Соглашение о перемирии послужило началом новому, самому светлому периоду в жизни финского народа. С этого времени начался период мира и дружественной политики».