Остаток дня рождения мы провели в Башне. Вечер оказался таким по-домашнему мирным, что, учитывая грядущий бал, приходило на ум выражение «затишье перед бурей». Кайлеан Георгиевич изъявил желание продолжить знакомство с кухней моей страны; немного поразмыслив, я выставила на стол чугунок с горячей картошкой, исходившей паром, глубокую тарелку с пышными румяными котлетами и окружила всё это мисочками с хрустящей квашеной капустой, солёными грибочками-огурчиками и черемшой.

— Интересно, — сказал Кайлеан Георгиевич, оглядев яства, — и лаконично.

Я фыркнула и добавила тарелку с бело-розовым квадратом «селёдки под шубой».

— На сегодня достаточно. А вообще наша кухня, Ваше Высочество, велика и могуча. У нас ещё много чего интересного есть… э-э-э… шашлык, форшмак, каймак, бешбармак… и так далее. Не говоря уж о таком старинном русско-народном ритуальном кушанье как салат «оливье». Но пузо будете отращивать без моей помощи.

Кайлеан воздал должное всему, а тарелку из-под «шубы» ему, по-моему, хотелось вылизать, однако воспитание не позволило. Потом он рассказывал мне о драконах, а я сидела напротив, подперев щёку, и слушала, очарованная сказочной действительностью этого мира.

В последующие дни мы виделись урывками, но скучать не приходилось. По утрам, перед тем как отправиться по делам, Кайлеан переносил меня в библиотеку, где препоручал Ариэлю Аттиусу, или в мастерскую Себастьяна Лампля. Маэстро Лампль доставал кристалл с хроникой какого-нибудь бала, включал его и я бродила среди разряженных фигур, подмечая детали, изучая манеры. Несколько раз Кайлеан отводил меня в драконятник. Там я виделась с Симбой, подраставшим прямо на глазах, и обязательно заходила в маленькую тёмную пещерку, где на подстилке из веточек белело небольшое яйцо. Я присаживалась возле яйца на низкую скамеечку, гладила тёплую шелковистую скорлупу и подолгу разговаривала с тем, кто находился внутри. По словам Кайлеана выходило, что некому там меня слушать, но я всё равно рассказывала неведомому существу о Снежинке, о том, какая она чудесная, — милая, добрая, храбрая… и красивая. Своего фамильяра я приняла бы в любом виде, даже в облике пятнистой ядовитой жабы, но по правде говоря, очень хотелось, чтоб вернулась прежняя белоснежная кошечка с вечно удивлёнными оранжевыми глазами.

Время летело, бал стремительно приближался.

За день до бала случилось происшествие, лишний раз подчеркнувшее, как много я не понимаю в происходящем. В тот вечер я как всегда ожидала Кайлеана в гостиной, чтобы накормить его ужином, это стало нашей маленькой традицией. В сущности, при наличии волшебного холодильника любой мог за секунды организовать себе самую роскошную трапезу на свете, но я-то знала, что Кайлеану нравится получать ужин из моих рук. Он возвращался усталым и замкнутым, а я подсовывала ему всякие интересные вкусности и начинала щебетать что-нибудь беспечное, стараясь шутливыми речами развеять его пасмурность. Через какое-то время напряжение покидало Кайлеана, он оттаивал и расслаблялся.

Обычно он приходил поздно, но в этот вечер уж как-то слишком задержался. Дело шло к ночи, я продолжала бродить по гостиной в одиночестве. Когда внизу в городе часы на ратуше пробили полночь, я собралась подняться к себе наверх, но тут послышался отдалённый шум, вскоре дверь лифта открылась и в комнату ввалился Кайлеан… но в каком виде! Он ухватился за дверь и застыл, опустив голову, дыша тяжело и, видимо, не имея сил оторваться от опоры. Волосы удлинились, чёрные змееподобные дреды почти доставали до пола, и когда он поднял голову, я с трудом удержалась от вскрика. Потемневшее искажённое лицо напоминало морду Чудовища, в глазах плескалось мутное пламя… он колдовал недавно и колдовал отчаянно, до полного истощения. Я бросилась к нему, чтобы помочь, но Кайлеан резко взмахнул рукой, между нами по ковру пролегла полоса магического огня. Хиленькая полоса, надо сказать, которую я легко смогла бы перепрыгнуть, — на большее у него просто не хватило сил.

— Уйди!.. — хрипло рявкнул он и, шатаясь, направился в спальню. Я шла за ним с другой стороны огня, Кайлеан повернулся и вновь прохрипел: — Прочь поди!.. живо!..

Он добрался до спальни и скрылся, захлопнув за собой дверь. Я посидела немного в гостиной на диване, потом на цыпочках подошла к спальне и осторожно заглянула. Было необходимо убедиться, что всё в порядке, случаи гибели магов от истощения всё же иногда случались, хотя и очень редко.

Кайлеан одетый лежал поперёк кровати и было понятно, что рухнул он на постель как срубленное дерево.

Я зашла в спальню и приблизилась.

Звериный облик уже начал исчезать, лунный свет падал на бледное лицо, обращённое к потолку, — неподвижное, напоминающее маску мертвеца. Но грудь равномерно, хоть и еле заметно, поднималась и опускалась. Послушав и убедившись, что ритм дыхания ровный, я пришла к выводу, что опасности нет, и уже собралась было пойти к себе, как вдруг заметила кое-что странное. Одна рука Кайлеана была бессильно откинута в сторону, почти свисая с кровати, и на рукаве я увидала словно бы белого светящегося червяка. Присев рядом с кроватью, я рассмотрела странную находку. Это был обрывок силовой нити, прилипший к ткани рубашки. Магическую энергию, обычно невидимую и неосязаемую, можно овеществить, если обладать достаточно мощным потенциалом и знанием боевой магии. Вот эту овеществлённую энергию я и видела сейчас. Мортен и его ведьмы при нападении пользовались похожими нитями, чтобы обездвижить свою жертву, но до овеществления дело не дошло — их было пятеро против одной, да и не являлась я таким уж сильным противником. А тут… толстая нить виднелась отчётливо и даже не просвечивала — концентрация энергии зашкаливала… немудрено, что Кайлеан оказался в таком плачевном состоянии… Он с кем-то дрался? С кем?

Я вновь взглянула на Кайлеана и вздрогнула: его голова была повёрнута, глаза открыты и взгляд устремлён на меня. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, потом я подцепила пальцем силовую нить, показала и спросила:

— Для кого это было?

Он долго молчал, потом разомкнул сухие запёкшиеся губы и выговорил:

— Для друга.

Наверное, если бы я не глядела прямо в его глаза, я бы попалась. Но я глядела, и, увидев, как чернильная темнота заливает глазницы, вскочила и метнулась прочь от кровати. Со звуком, напоминающим рычание, он рывком приподнялся и успел ухватиться за оборку на юбке. Я рванулась, раздался треск. Оторванная оборка осталась в сжатом кулаке Кайлеана, на юбке образовалась дыра. Вновь зарычав, он прижал скомканные кружева к лицу и по-звериному шумно втянул ноздрями мой запах.

«Вон отсюда!..», — услыхала я сдавленный рык сквозь смятое кружево и на этот раз послушалась беспрекословно. По правде говоря, я даже не смогла повернуться к кровати спиной и добралась до двери, отступая мелкими шажками.

Очутившись на своём этаже, я нервно зашагала туда-сюда вдоль панорамного окна. Сна не было ни в одном глазу. Дрю и Лем молча наблюдали за моей беготнёй, первой не выдержала Дрю:

— Что случилось? И что у вас с платьем?

Расправив юбку и обозрев прореху, я пояснила:

— У Кайлеана магическое истощение.

— А платье причём тут?

— Он чуть было не восстановился за мой счёт.

Они смотрели на меня непонимающе, и я вспомнила, что Дрю и Лемуэль не маги.

— Я ведьма-девственница. Для истощённого мага — просто подарок судьбы. За полчаса можно восстановиться на сто процентов.

— И как? — спросила Дрю.

— А-а-а… понятно… — закивал Лем.

Дрю посмотрела на Лема, потом протянула:

— А-а-а… в этом, что ли, смысле?

— Что ли в этом, — подтвердила я. — Он меня прогонял, но я подошла слишком близко к кровати, и Кайлеан меня чуть не схватил.

Лем спросил задумчиво:

— А супостат, стало быть, тебя гнал?

— Гнал…

— А ты, значит, Данимира Андреевна, ведьма-девственница, таки потащилась к его кровати?

— Потащилась… но надо же было убедиться, что всё будет в порядке…

Лем стукнул себя по ноге и с чувством заявил:

— Вот правду всё же говорят — все бабы… — Тут он запнулся, а мы с Дрю ожидали окончания фразы, прищурясь, будто глядели в невидимый прицел. Лем оценил наш прищур и закончил: — Легкомысленные очень.

Я раздула ноздри, но была вынуждена признать:

— Твоя правда, Лем, я действительно… экхм… очень легкомысленная. Вот потому спать сегодня ночью я не буду, а просто прилягу подремать. В одежде. А вы, пожалуйста, побудьте рядом, если что — подадите сигнал тревоги. Не знаю, правда, чем это поможет… если что… Наверное, я просто боюсь оставаться одна.

— Думаете, он придёт… восстанавливаться? — догадалась Дрю.

— Не знаю. Надеюсь, что нет. Но на всякий случай побудьте со мной.

Дрю с Лемом переглянулись, потом Лем достал из кармана потрёпанную колоду и веером перекинул её из одной руки в другую.

— Ну что, перекинемся в картишки?

Не снимая испорченного платья, я улеглась на кровать и свернулась калачиком, Дрю с Лемом подлетели и опустили на меня плед — как два ангела-хранителя. Потом ангелы устроились у меня в ногах и принялись азартно шлёпать призрачными картами, попутно яростным шёпотом препираясь на тему прошлой игры, в которой, как я поняла, жульничали все, но никто не хотел в том признаться. Впрочем, мне было не до них. От тревожных мыслей я даже задремать не могла, хоть и лежала с закрытыми глазами — всё прислушивалась, не раздаются ли в ночи шаги командора, и гадала, кому предназначались овеществлённые нити силы. Он сказал «для друга»… что он имел в виду?.. Дикая мысль пришла мне в голову: а вдруг Кайлеан знал Мортена раньше и даже дружил с ним?.. Нет, такого быть просто не может… он бы сказал… или может?..

Меня так истерзали фантастические и ничем неподтверждённые догадки, что тело начала сотрясать нервная дрожь… потом я ощутила тонкий аромат, который постепенно становился отчётливей, и услыхала, как Дрю пробормотала: «Ого…», а Лем присвистнул и воскликнул: «Тысяча чертей!»

Я перестала дрожать, раскрыла глаза и села.

Пахли розы, которые вились по стене над кроватью. Цветущие ветви шевелились, новые побеги вырастали на старых стеблях, оплетая кровать цветущей колючей завесой, распускались новые бутоны и листья. Через некоторое время мы оказались в закрытом и защищённом пространстве, как будто моя кровать была замком спящей красавицы… Сгустился сумрак, запах усилился и сон начал неудержимо захватывать сознание.

— Что это значит? — спросила Дрю.

Опустившись обратно, я обняла подушку и сонно улыбнулась в темноту.

— Это значит, что я легкомысленная, а он — сумасшедший.

— Почему?

— Первую же восстановленную энергию потратил на меня… отбой тревоги…

— Уверены?

— Разбудите меня рано… — произнёс мой заплетающийся язык, — пока принц не сбежал…

Я вдохнула запах цветущих роз, но их аромат внезапно обернулся запахом полыни — я оказалась в чёрной степи, сидящей на тёплой земле. Степь вокруг была исчерчена тускло светящимися красными линиями, а рядом лежал Чудовище, его голова покоилась на моих коленях. Но вместо того, чтобы задать тысячу вопросов, я гладила его звериную морду и бормотала тысячу ласковых слов, и словно бы от моего лепета красные линии вокруг разгорались всё ярче…

Проснувшись поутру, я обнаружила, что розы вновь скромно вьются по стене. Потом я вспомнила свой сон и впала в состояние крайней досады, хоть и чувствовала себя неплохо. Да, было прекрасно повидаться, но говорить должен был Чудовище, вместо того всю ночь говорила я, не задав ему ни единого вопроса… эх, подумать только, упустить такую возможность! Впрочем, у меня всегда имелось ощущение, что в чёрной степи кто-то искусно мною управляет… то, что там происходило, не могло зародиться в моём мозгу.

Утренние процедуры я совершила в ускоренном темпе, чтобы застать Кайлеана дома, и еле успела. Мы встретились у дверей лифта. Кайлеан был в полном облачении и явно собрался улизнуть пораньше. Он уставился на меня напряжённо, я тоже окинула его пытливым взглядом. Что ж… выглядел он неплохо, хотя был бледнее обычного… Мои ночные труды не прошли даром. Судя по всему, этой ночью я вновь помогла восстановиться его пентаграмме… и он опять не имел об этом ни малейшего понятия.

— Ты завтракал? — напористо спросила я и, не дожидаясь ответа, констатировала: — Не завтракал. Пойдём, — я увлекла его обратно.

— Мне надо идти, — вяло сопротивлялся он, но всё же позволил усадить себя за стол.

Завтракали мы в полном молчании. Я, признаться, ожидала если не извинений (тут я понимала сложность ситуации), то хотя бы каких-либо комментариев по поводу вчерашнего инцидента, но Кайлеан упорно не поднимал глаз от тарелки, должно быть обнаружил там новый, неизвестный науке вид омлета.

Наконец настало время для кофе. По нашей давней традиции, сложившейся ещё в «кармане бога», именно сейчас можно было обсуждать любые вопросы.

Судя по пристальному вниманию, тёмно-коричневая жидкость в чашке Кайлеана тоже принадлежала к неопознанным объектам.

— С кем ты вчера дрался? — требовательно спросила я после первого же глотка.

Ответил он скупо:

— Я не дрался. — И снова замолчал, созерцая чашку.

— Тогда что же вчера случилось?

Он наконец поднял глаза и глядел на меня с каким-то неопределённым выражением.

— Не сейчас. Завтра бал, я расскажу тебе всё в ближайшие дни.

Кайлеан Георгиевич был в своём репертуаре. Я почувствовала, что внутри поднимается волна возмущения, но титаническим усилием воли подавила её и только спросила:

— Надеюсь, ты помнишь, что обещал передать весточку от родителей?

Он повторил:

— В ближайшие дни после бала.

— Всё-таки это странная привязка, — высказала я мысль вслух.

— Послушай, Данимира. Завтра бал. Не думай ни о чём, повеселись и получи удовольствие. А всё остальное оставь на потом. Всему своё время.

Как-то он это произнёс — «всему своё время» — таким странным тоном… моё сердце вдруг сжалось от дурного предчувствия… Я хотела было возразить, но он вдруг произнёс несвойственным ему просительным тоном:

— Пожалуйста… прошу… сделай, как я говорю… выкинь из головы всё, кроме завтрашнего события. Сделай это.

— Из-за твоих недомолвок я скоро начну опасаться твоего бала, — сказала я в сердцах. — Скажи, откуда это ощущение грядущих пакостей?

Он отвёл глаза в сторону.

— Ты не приготовил мне какого-нибудь странного сюрприза на балу?

Мне казалось, что я попала в точку. Но он вдруг явно расслабился и с готовностью ответил:

— Нет-нет, только радость, только наслаждение!

И я сдалась. Поскольку отчётливо увидела, что это именно тот случай, когда следует «расслабиться и получить удовольствие». Прошибить стену под названием «Его Высочество лучше знает, что надо Дане Шергиной» мне оказалось не под силу.

— Ладно. Но после… готовьтесь дать мне полный отчёт, Кайлеан Георгиевич.

— Договорились. — Кайлеан сопроводил своё согласие несколько кривоватой полуулыбкой.

Одним махом он осушил свою чашку и встал из-за стола. Я тоже встала и положила руку на его предплечье.

— Спасибо за розы, — сказала я.

Он пробормотал: «Прости за вчерашнее», быстро погладил мою ладонь и стремительно ретировался в лифт.

— Р-р-р-р! — сказала я закрывшейся двери. — Скользкий, скользкий Кайлеан Георгиевич!

Наконец наступило утро того самого дня; взошло солнце и лихорадка зажглась в моей крови. Время «Ч» неумолимо приближалось.

Платье обещали доставить за несколько часов до бала, вместе с ним должна была явиться некая Элломиана, призванная придать моей внешности соответствующий блеск. Маэстро Лампль кроличьей головой поручился перед Его Высочеством за вкус и мастерство своей протеже. В томительном ожидании я слонялась по Башне — от зеркала к зеркалу — и поминутно меняла суждение о предстоящем событии. То я ужасалась беспечности, с которой согласилась предстать перед всем королевским двором в качестве спутницы принца, то вдруг чувство строптивого авантюризма наполняло мою душу, как газ наполняет смятую оболочку воздушного шара. Тогда дух мой взмывал высоко и с высоты птичьего полёта я твердила в сотый раз: «Этот вечер — для меня и Кайлеана. А люди пусть думают что хотят».

К обеду вернулся Кайлеан, покинувший Башню чуть ли не на рассвете, он усадил меня за стол и заставил что-то съесть.

Я жевала, не ощущая вкуса.

— Всё-таки нервничаешь?

Я ответила классической формулировкой:

— Я не трус, но я боюсь.

— Ты будешь со мной, — сказал он просто, будто это обстоятельство отодвигало все другие в сторону. — И потом, — оживился он, — скоро доставят твои вещи. Когда преобразишься, тогда и почувствуешь себя готовой. Уж я-то знаю — можно сказать, завсегдатай, посещал балы с младенчества.

— Подгузник со стразами и вышитые пелёнки?

— Я не возражал… говорят. Очевидно, тогда я был записным франтом.

Меня вдруг осенило, что до сих пор я не поинтересовалась одним существенным обстоятельством.

— Ну-у-у… пожалуй, с тех пор ты уже слегка подрос и не влезешь в старые пелёнки… В чём же ты будешь сегодня? — От любопытства я даже подалась вперёд.

— Смокинг, — буднично сказал Кайлеан. — Чёрный. Брюки чёрные, рубашка белая… Ты разочарована?

— Смокинг, оно, конечно, хорошо. — Я откинулась назад. — Но как-то… при всём уважении… смокинг — это же просто чёрный пиджак…

— Просто чёрный пиджак? А портной обещал, что это будет произведение искусства. Вот и верь после этого людям… Хм-м… но чего ты ожидала?

— Чего-нибудь такого… экзотического… вроде шкуры за плечами. Или клетчатой юбки с белыми гольфами и музыкальным бурдюком наперевес.

— Юбка и гольфы? — Кайлеан усмехнулся. — О, как я ошибся… Тебе можно доверить дракона, с жестокостью у тебя всё в порядке.

Я смерила его задумчивым взглядом.

— Пожалуй, я разрешила бы оставить пиджак… Пиджак с юбкой, очень миленько смотрится, видела в каком-то фильме. Так у тебя нет в роду шотландцев?

— Гиллейн — ирландская фамилия. Потом, конечно, намешалось всего, в наших жилах течёт этнический коктейль, однако известно, что в основе династии Карагиллейнов лежит брак ирландца и француженки.

— Минуточку! Предок ирландец! Тогда твой смокинг должен быть зелёным. В петлице клевер с четырьмя лепестками. И зелёный цилиндр как у лепрекона.

Кайлеан демонстративно поёжился:

— Пожалуй, теперь я доверил бы тебе целый драконятник… маленький, правда.

— Почему это маленький? Обрати внимание, на сцене вновь появляются белые гольфы — к зелёным башмакам с пряжками.

— Ха! Представь… я медленно, медленно натягиваю белый гольф… и начинаю горько плакать. Тут ты меня сразу жалеешь и соглашаешься на обычный костюм со смокингом. Всё просто.

Я надулась.

— Не факт. Вовсе не такая я уж мягкосердечная.

— Такая, такая…

В том же духе мы перебрасывались словами ещё долго, пока наша шутливая пикировка не была прервана — лицо у Кайлеана вдруг сделалось отрешённое, он сообщил, что сейчас прибудет мой бальный наряд.

…Элломиана оказалась энергичной красоткой лет двадцати пяти, её наружность показалась мне смутно знакомой. Лишь присмотревшись, я вдруг вспомнила лица трёх девушек в мастерской маэстро Лампля, уловила фамильное сходство и поняла, что это одна из дочерей маэстро, судя по возрасту, скорей всего старшая. В присутствии Элломианы Лампль всё встало на свои места — она решительно тряхнула каштановыми волосами, объявила Его Высочеству, что время не ждёт, и немедленно утащила меня наверх, где на кресле уже высилась груда таинственных коробок.

Я быстро огляделась. Дрю была одна, Лемюэль должен был прятаться под ванной. Вчера мы с Дрю решили, что шкаф — недостаточно надёжное убежище в момент подготовки к балу, мало ли что и кому может понадобиться.

— Итак, приступим! — Элломиана усадила меня перед зеркалом, распустила мои волосы, подхватила их, подняла наверх, потом опустила, взвесила… — Укоротить не хотите? Кардинально?

Я поморгала.

— Э-э-э… Я сейчас не готова принять взвешенное решение… что-то голова не работает… знаете, я вдруг начала волноваться… раньше — нет, а сейчас — да…

— Ну разумеется! — вскричала Элломиана. — Так и должно быть! Ещё не хватало, чтобы вы шли на королевский бал ничуточки не волнуясь! Не меньше ста балов должно пройти, прежде чем вы сможете заявиться туда с холодным сердцем. Но тогда уже и по балам ходить не имеет смысла, лучше посидеть дома у камина с чашечкой какао.

Её слова возымели прямо противоположное действие. Волнение, получив одобрение извне, немедленно улеглось и затаилось.

— Впрочем, поступайте так, как считаете нужным, — отважно сказала я.

Элломиана в зеркале хмурилась.

— Нет, — пробормотала она, — пожалуй, я погорячилась… Вам очень пойдёт короткая стрижка, такая, знаете, с максимально открытым затылком, чтобы продемонстрировать потрясающую шею и божественную линию плеч… и ведь платье подходящее… ах, если бы вы принадлежали сами себе, мы бы славно поэкспериментировали… но, боюсь, меня испепелят на месте. Мужчины вечно умудряются создать фетиш из женской внешности и яростно противятся изменениям… как это мешает творить! — закончила она с чувством.

Конечно, меня не могли не порадовать лестные высказывания о «потрясающей шее» и «божественной линии плеч» (хотя мелькнуло подозрение, что лесть — такой же рабочий инструмент стилиста, как кисть и палетка с тенями). Но в то же время в речи Элломианы содержался недвусмысленный намёк на то, что меня считают собственностью младшего принца, который вправе решать, стричься мне или нет. Допустим, я и сама иногда замечала соответствующие признаки, но досадно было обнаружить, что окружающие в том ничуть не сомневаются. Я открыла рот, чтобы сказать всё, что я думаю по этому поводу, потом снова закрыла. Молчание — золото, как учит народная мудрость, и я решила последовать этому совету. После бала я получу известия от родных, они тоже узнают, где я. Если Кайлеан будет по-прежнему тянуть резину, отец сам придёт и заберёт меня домой, даже если всё адское измерение встанет на его пути. Вот так, а люди снова пусть думают, что хотят.

— Милочка, поди сюда, — небрежно поманила Элломиана Дрю.

Дрю подлетела, на её лице было написано скептическое: «Кто-кто милочка?»

— Простолюдинка? — Элломиана так же скептически оглядела Дрю. — Надеюсь, тебе хватит сообразительности. — Она пояснила: — Его Высочество отказал моим ассистентам в допуске на территорию Башни, но предложил воспользоваться помощью вашей прислуги. Это привидение действительно может удерживать материальные предметы?

— Да, это правда.

— Тогда на, держи. — Элломиана сунула Дрю потёртый матерчатый несессер. — Будешь делать что скажу, и уж постарайся, милочка, не напутай. Сейчас будешь шпильки подавать, по одной.

Я отчётливо видела, как Дрю раздирают противоречивые чувства. С одной стороны, ей страсть как хотелось нахамить магине и, возможно, даже запустить в неё несессером, с другой стороны, дело касалось моего благополучия.

Дрю выбрала мою сторону.

— Слушаюсь, мадам, — безразличным тоном произнесла она.

— Спасибо, — произнесла я одними губами, благодарно взглянув на Дрю, и она чуть заметно мне подмигнула.

Элломиана приступила к работе, разделяя волосы на волосы на пряди и подкалывая их по непонятной мне пока системе… что-то в её движениях вдруг навеяло воспоминание: маленькая горбунья в чёрном платье втыкает зачарованные шпильки в мою причёску, а я, наивная, с благоговением наблюдаю за её действиями… я скривилась так, что Элломиана остановилась.

— Что? Неужели больно? — изумилась она.

— Нет… просто… неприятные воспоминания. — Повинуясь некоему наитию, я спросила: — Вы случайно не знакомы с такой мадам Трюмо?

Элломиана заулыбалась.

— Мадам Трюмо? Она же преподавала у нас в «Кукушке»! То есть, в Королевском училище моды имени Коко Шанель. Между нами говоря, странноватая дама была, но преподаватель от бога, мне её уроки очень помогли. Но девчонки из нашей группы говорили, что она, вроде бы, не то заболела, не то ушла на пенсию, в общем, уволилась и уехала к себе на родину. Жаль, у неё был безупречный вкус. А вы с ней встречались? Надо же как тесен мир!

— Да, — сказала я глухо, — мир тесен. Продолжайте, мне ничуть не больно. А откуда родом мадам Трюмо?

Элломиана замешкалась, но сказала:

— Из Аннмории… ну, вы знаете, наверное… это оттуда принц Кайлеан возвращался, когда пропал.

— Конечно, знаю, — солгала я.

Вот как. Он ездил свататься в Аннморию. На родину принцессы Даннеморы, так похожей на меня. Маленькая деталь, о которой принц предпочёл умолчать.

Лицо Элломианы стало виноватым.

— Вы же понимаете, что для принца это ничего не значило. Королева Илгалея в матери ему годится и вообще, говорят, она — синий чулок, из своего подземелья не вылезает, алхимичит ночи напролёт. Какому мужчине учёная жена нужна… — Она передёрнула плечиком. — Аннмория богатая страна. Там много чего есть. Но думаю, Его Высочество ездил на смотрины из-за голубых драконов.

— Почему из-за голубых драконов?

Элломиана удивилась:

— Так вы не знаете? — Она начала кусать губы и перестала укладывать мои волосы. — Зря я тут разболталась…

— Но ведь уже сказали. Так что там с голубыми драконами?

— Ну, у Эрмитании нет голубых драконов. А в Аннмории — есть.

Настал мой черёд удивляться.

— Но я же видела голубых драконов в драконятнике!

— Вы видели, наверное, молодых синих, у них шкура бледнее. С возрастом синие драконы темнеют, до глубокого кобальта. А те, что называются голубыми — они другие, скорее серебристые, лишь с голубовато-дымчатым отливом.

Я продолжала недоумённо смотреть на Элломиану и та пояснила:

— Голубыми драконами называют морских драконов. Они очень редкие.

— А-а-а… Вот, значит, как… Выход к морю…

— У Эрмитании его нет.

— А Его Высочеству, значит, за державу обидно?

Элломиана с гримаской пожала плечами:

— Мужчины… Власть и политика — их любимые игры… и есть ещё любимые игрушки…

— Вроде драконов?

— Да. — Она спохватилась и сказала: — Вам, наверное, неприятно было слышать про королеву Илгалею… но то сватовство дело прошлое, принц ведь отверг брачный договор, и драконы не помогли, тут нечего волноваться!

— Никто и не волнуется, мне-то какое дело… Что ж, королева Илгалея такая страшная? — спросила я, в упор глядя на отражение Элломианы. Мне было интересно посмотреть на её реакцию, а вот её ответ меня не очень интересовал, я и так его знала — в моей голове разрозненные кусочки паззла шевелились как живые и начали сползаться друг к другу, образовывая более-менее понятную картину. На самом деле, только страус, сунувший голову в песок, не догадался бы раньше. Но я и была тем страусом. Каждому хочется думать, что его любят за красивые глаза и бессмертную душу, а вовсе не за нефтяные скважины.

Как и предполагалось, Элломиана занервничала:

— Да нет… ничего подобного… не страшная… наоборот… — Потом она взмолилась: — Давайте сменим тему, иначе меня ждёт двойное наказание — сперва меня испепелит принц Кайлеан, а потом папа оторвёт голову или что там от неё к тому времени останется.

— Вам не велено обсуждать мою внешность… э-э-э… не в профессиональном ключе? — Я обвела пальцем вокруг своего лица.

Элломиана проводила глазами мой палец и тревожно забормотала:

— Надо ещё маникюр успеть сделать… а я так и не решила насчёт лака… мне вообще не велено обсуждать что-либо кроме профессиональных вопросов, но я привыкла разговаривать с клиентами, это часть настроя… Я художник в конце концов, не маляр какой-нибудь! Мне надо не только увидеть, надо прочувствовать ауру объекта! Что же выбрать, что же выбрать? «Серебряный рассвет» или «Вечернюю розу»… а, может, взять «Ночную росу»? Покажите руки!

Если бы Элломиана не была дочерью Себастьяна Лампля, я, пожалуй, решила бы, что она наводит тень на плетень, прикидываясь существом не от мира сего. Но в её речи так явственно слышались интонации маэстро, что в искренности сомневаться не приходилось.

Разумеется, я могла бы, что называется, «дожать» Элломиану. И она выложила бы мне всё. Но мне стало её жаль. И себя жаль. И приподнятого, праздничного расположения духа жаль — ведь от таких выяснений настроение могло испортиться кардинально. А вот кого не было жалко совсем, так это одного скользкого типа, который, похоже, воображал меня кем-то вроде потерянной принцессы, основываясь на некоем случайном сходстве. Или не случайном. Выходит, красные уголья разгорались в его глазах не от нежных чувств, а от предвкушения «сбычи мечт»? Он смотрел на меня, а видел выход к морю и серебряные тела, мелькающие среди волн? Что ж… мечта не хуже других.

Я вытянула руки, растопырив пальцы.

Пальцы чуть-чуть подрагивали.

Да, маникюр был необходим.

Не то, чтобы я воображала, что у нас с Кайлеаном впереди большое светлое будущее… всё равно наши пути вскоре должны были навсегда разойтись… но раньше я могла надеяться хотя бы на светлые воспоминания.

— Элломиана, пожалуйста, продолжайте. И не волнуйтесь, о нашем разговоре никто не узнает. Тем более, что вы и не сказали ничего такого… особенного.

Ясное дело, я намеревалась изловить Его Меркантильное Высочество, припереть к стенке и не выпускать, пока он не изложит все свои бредовые идеи насчёт моего родства с кем-то там царственным. Затем расставить все точки над «i» и на этом завершить наши странные отношения. Которые, впрочем, уже можно считать завершёнными.

Но это после бала.

Всё будет после бала — и объяснение с принцем, и расплата за запретную любовь… ведь в моём сердце ничего не изменилось — Кайлеан Каррагилейн продолжал находиться там как ни в чём ни бывало — со всеми своими королевскими амбициями, трезвой расчётливостью и взглядом, устремлённым в морские дали.

А пока я подниму выше голову и никому не позволю испортить мне сегодняшний вечер, единственный в жизни.

Элломиана оторвалась от созерцания моих ногтей и благодарно улыбнулась:

— Вы можете называть меня Эллой, меня все так зовут. Наверное, я всё же выберу «Зимнюю бабочку».

— В таком случае я буду как все, Элла, — улыбнулась я в ответ. — «Зимняя бабочка»… очень подходящее название.

Улыбаться, улыбаться, улыбаться…

Её руки задвигались с удвоенной скоростью, с помощью магических заклинаний пряди разглаживались и превращались в сияющий золотой шёлк. Элла разделила мои волосы на прямой пробор и теперь два золотых крыла обрамляли лицо; на затылке же кудри были оставлены и уложены в удлинённый пышный узел, ниспадающий с макушки, покрытый почти незаметной, лишь чуть мерцающей сеткой. В качестве завершающего штриха был добавлен тоненький серебряный ободок, покрытый бриллиантовой крошкой и удлинённые серёжки в виде капель.

Когда причёска была готова, наступил черёд макияжа. На признание, что я, вообще-то, никогда не пользуюсь косметикой, Элла осуждающе отметила, что гордиться здесь абсолютно нечем, но обещала пощадить мою неопытность и не делать из меня женщину-вамп.

Бояться действительно оказалось нечего: магическая пудра выглядела прозрачной, но полностью скрыла веснушки, искусно нанесённые тени сделали глаза ярче и выразительнее, губы с нанесённой помадой бледно-розового цвета теперь можно было смело охарактеризовать известной цитатой — «к поцелуям зовущие»…

Я повертелась перед зеркалом и сказала:

— Восхитительно! А теперь — платье?

Элла кивнула и велела Дрю достать из коробок туфли, чулки и бельё. Потом они с Дрю деликатно прогулялись за поворот, пока я переодевалась.

Туфли поначалу меня смутили. Спору нет, они были прекрасны — изящные, сшитые из серебристой полупрозрачной узорчатой парчи, но хрустальные каблуки выглядели чересчур высокими, а я ведь собиралась натанцеваться вдоволь. Я позвала Эллу, она заверила, что эти туфли сработал лучший маг-башмачник в Эрмитании, про которого говорили, что в его обуви можно танцевать неделю, ни разу не споткнувшись и ничуть не уставая. Пройдясь по комнате вдоль зеркальных шкафов, я убедилась в её правоте — чувствовала я себя превосходно. И кроме того, ноги в чулках и туфлях на высоких каблуках выглядели совсем по-другому… я снова повертелась перед зеркалом. Да, это были ноги не девочки, но женщины. Именно так я себя чувствовала — женщиной с прошлым. У меня много чего было в этой жизни… меня предавали те, кого я любила… и я предавала тех, кто любил меня… и путь мой был усеян пеплом несбывшихся надежд.

— А теперь закройте глаза и поднимите руки вверх, — скомандовала Элла.

Я починилась и почувствовала, как мягкая прохладная ткань принимает тело в свои объятия. Чьи-то пальцы пробежали по моей спине, закрывая магическую молнию, потом ещё что-то поправили.

— Вау! — произнёс голос Дрю. — Принцесса! Настоящая!

«Нет, не принцесса! Королевна!» — хмыкнула я про себя.

Спустя томительные секунды Элла сказала:

— Всё, можно смотреть.

Надо отметить, что сама Элла была одета с таким вкусом, что я, человек не так чтобы сильно завистливый, увидев её, испытала самую настоящую зависть к умению непринуждённо сочетать цвета и детали. Причём сейчас, находясь с закрытыми глазами, я совершенно не могла вспомнить, что конкретно на ней надето… что-то артистически-небрежное, даже в цыганском стиле, но в приглушённых тонах — сиреневых, бежевых, винных, изумрудных… множество тонких оттенков, которые мне бы и в голову не пришло совмещать, по крайней мере в таком количестве. Мне захотелось, чтобы творение отца Элломианы напоминало её изысканный наряд… я с любопытством и предвкушением открыла глаза.

…Я была безупречна и я сияла… другое определение трудно было бы подобрать. Сияла светлая ткань, расшитая искорками как струями дождя, сияли уложенные золотые волосы, светилось идеальное лицо — с огромными глазами, тонкими бровями, нежным ртом… Стоявшая позади красотка Элла вдруг показалась грубоватой, приземистой, и одетой в старые бурые тряпки… и всё это не смотря на то, что со второго взгляда стало ясно, что моё платье, в сущности, очень простое. Вверху оно напоминало облегающую маечку с короткими рукавчиками, струящаяся юбка в мелкую складку-плиссе расширялась где-то от середины бёдер, и подол состоял уже из нескольких кисейных слоёв. Главную скрипку в наряде играла ткань — чувствовалось, что простое с виду платье сшито из чего-то необыкновенного и, наверное, безумно дорогого. И кстати, маэстро выполнил мои пожелания насчёт удобства, платье сидело как влитое, я чувствовала себя в нём свободно и выглядела прекрасно, вот только…

Ещё я казалась очень юной, по-девичьи чистой… казалось, это светится моя невинность… Я не знала, как к этому отнестись.

Мои размышления прервала самокритичная Элла:

— Я по сравнению с вами выгляжу просто коровой под седлом! Папа опять создал шедевр. Сложная простота — это его конёк. Эх, мне такое не дано… люблю я накрутить всякого…

— Замечательное платье! — поддержала я её и снова замолчала, разглядывая себя в зеркало.

— Вас что-то смущает?

Сказочным свинством было с моей стороны критиковать такую прекрасную работу. И маэстро Лампль, и Элломиана постарались на славу. Но я всё же попыталась объяснить.

— Понимаете, Элла… платье замечательное… причёска замечательная…. Всё чудесно. Но я не чувствую себя такой идеальной! Я не невинная овечка и не нарисованная принцесса из детской книжки. Во всяком случае, не хочу такою быть. Я живой человек и мне свойственно… всякое разное. Вы же говорили, что изучаете ауру клиента… и что вы художник… Вы должны понять… что-то сейчас не так… — от безнадёжности попытки я умолкла.

Элла принялась меня разглядывать, и по её напряжённому взгляду я поняла, что она вновь считывает мою ауру.

— Вообще-то понимаю. Вы гораздо сложнее…

— Да! — обрадовалась я. — Да! Я сложнее! Не слишком, но сложнее!

— Но папа увидел вас такой, — она показала на зеркало.

— Он увидел правильно, но с тех пор прошёл миллиард лет. Я тогдашняя была бы в восторге от образа принцессы. А сейчас у меня настроение совсем другое. Можно ли что-нибудь изменить? — Я молитвенно сложила руки.

Элла раздумывала.

— Хотите выглядеть по-другому?..

— Да! Хочу!

— Ладно… — медленно сказала Элла. — Рискну. Художник я или где… Была у меня одна задумка… Предупреждаю, волосы будут вполовину короче, если не больше, на целые сутки и вернутся к прежнему состоянию не раньше. Но учтите, если вам не понравится, времени на переделку в прежний образ уже не останется. И сэкономим на маникюре. Он будет, уж простите, тоже магическим, на приличный настоящий времени уже не остаётся.

— Да-да-да, я на всё согласна! Волков бояться — на бал не ходить. Платье снимать?

— Ну нет, нового наряда я вам предоставить не смогу. Модернизируем этот. — Она закатила глаза к потолку и с нервным смешком сказала: — Папа меня убьёт.

— Не убьёт. Он тоже художник.

— Вот именно поэтому и убьёт. Художники — страшные люди, когда дело касается их творений.

— Он вас любит. Вы тоже его творение и, смею надеяться, родная дочь ему всё же дороже чужих тряпок.

— Я иногда в этом сомневаюсь, — задумчиво проговорила Элла. — Но это ничего, я такая же. Он меня простит, если я сделаю хорошо. Вы не представляете, что значит быть дочерью Себастьяна Лампля в мире моды… Меня никто всерьёз не воспринимает… Рискну.

— С ума сошли, — осуждающе буркнула Дрю, отлетев в сторону, — не надо, красиво же! Очень красиво!

— Красота не приносит мне счастья, Дрю, — равнодушно сказала я. — И ничей мир она не спасёт. — Я опустилась на стул перед зеркалом. — Элла, смелее. Машу кашей не испортишь… или как там…

Заклинание разглаживания было снято, как и бриллиантовый ободок. Магически укороченные волосы вновь завились, но не скучным равномерным завитком, а прихотливыми, не повторяющимися изгибами, — словно струи золотистого сигаретного дыма хаотично клубились, поднимаясь вверх. Вообще всё выглядело так, как будто взрыв на макаронной фабрике благодаря непостижимой игре случая породил гармонию и своеобразную упорядоченность. И даже обилие прядей, якобы выбившихся из причёски, работало на эту гармонию, наверное благодаря тому, что хаос всё-таки имел чёткую определённую форму и ни один изгиб не был случаен.

— Мне нравится! — сказала я, когда Элла отступила, разглядывая своё удивительное воздушное творение. — Очень нравится! Очень-очень! — Я повертела головой, причёска упруго колыхнулась, но внешний вид сохранила. — Держится!

— Двадцать четыре часа гарантирую. Но подождите, ещё не всё. Тут макияж нужен совсем другой. Будем делать вам «смоки айс».

— «Смоки айс»?! — взвизгнула Дрю, вытаращившись. — Леди Данимире?

— «Смоки айс»? — заинтересованно спросила я. — Что-то слышала, но не помню. А что это?

— Закрывайте глаза, — скомандовала Элла.

Я подчинилась, а когда вновь увидала себя в зеркале, то долго не могла наглядеться на преображение. Так долго, что Элла занервничала и заговорила осторожно:

— Может показаться слишком ярким, но так надо. Сейчас мы платье немного подкорректируем и станет лучше. Пойдёмте к большому зеркалу.

Мы подошли к зеркальному шкафу и там со словами «как хорошо, что я знаю папину магию» Элломиана Лампль взялась за оба рукава моего бального наряда и каким-то непростым движением оторвала их напрочь.

— Мы все умрём, — прокомментировала Дрю с потолка, подхватив, видимо, это выражение от Леммюэля Пэна. — Ещё до начала бала.

— Весьма вероятно, — отозвалась Элла, наклонилась и таким же непростым движением убрала примерно треть длины платья. — Подай-ка, милочка, несессер.

Она достала катушку прозрачных ниток с воткнутой в неё иглой и моток тесьмы.

— Стойте смирно, все инструменты и материалы у меня зачарованные. А не то уколю иголкой — будете потом бантик хирургическим путём удалять, прирастёт намертво.

Моток Элла покатала в руках, поднесла к лицу, что-то пошептала ему как живому и бросила на пол, удерживая тесьму за один конец. Моток развернулся и оказался полосой великолепной длинной сверкающей бахромы.

Преображение продолжилось.

Дрю подала небольшие ножнички, Элла разделила бахрому на отрезки и приладила к проймам. Теперь рукава стали длиннее, но как только я приподнимала руку, бахрома соскальзывала и рука обнажалась до плеча. Потом такую же процедуру она проделала с подолом — он вновь удлинился, но щиколотки остались открытыми. Вырез спереди стал не таким целомудренным, вырез сзади также увеличился… На туфли были добавлены застёжки, на шее появилась длинная жемчужная нить, небрежно завязанная узлом где-то в районе пупка.

— О! Двадцатые годы? «Великий Гэтсби» и всё такое? — Я вдруг поняла, что мне это напоминает.

— Не совсем. Мешковатости маловато. Талия, опять же, не там, совсем не там. Но эклектика — наше всё, цитаты присутствуют, — рассеянно отвечала Элла, обходя меня кругом. — Я же диплом защищала по этой теме. «Сравнительный анализ эстетики Империи и Конфедерации в период первой половины прошлого столетия». Или что-то такое же длинное. Название забыла сразу же после защиты. Стойте смирно, надо кое-что проверить.

Она отобрала у Дрю свой несессер, порылась в его недрах и извлекла деревянную палочку с гранёным хрустальным шариком на конце. Один взмах — и по моему сияющему серебристо-белому платью снизу вверх пробежала цветовая волна, придавая ему оттенок расплавленной бронзы.

— Волшебная палочка?

— Спектральный преобразователь. Нет, так слишком темно. — Элла взмахом палочки вернула платью прежний вид, а затем придала ткани и бахроме более лёгкий золотистый оттенок, жемчуга приобрели оттенок слоновой кости. Она полюбовалась на дело рук своих и, достав что-то из несессера, кинула этот предмет мне. — Надевайте и пора делать маникюр.

У меня в руках оказалась кружевная эластичная повязка с золочёной розеткой в виде расплющенного цветка мака. Я растянула её на пальцах, повертела и в недоумении сказала:

— А я причёску не испорчу?

— Это же на ногу, — вмешалась Дрю. — Подвязка для чулка.

— Да чулки вроде неплохо держатся… а почему одна?

— Это для настроения, — пояснила Элла, — другого смысла в одинокой подвязке для чулка нет.

— Да? А-а-а… логично!

Я натянула подвязку и тщательно осмотрела ногу. Потом опустила подол и так же придирчиво осмотрела себя целиком. Но придраться было не к чему. Вот теперь всё было как надо. Прихотливо вьющиеся золотые кудри, чёрная пушистая щётка ресниц, затеняющая глаза с тёмно-серой подводкой, и матовая красная помада сделали меня старше и вдребезги разбили предыдущий образ юной непорочной девы, ожидающей рыцаря, чтобы вручить ему полцарства в придачу. Шарада, штучка? Да. Тёмная лошадка, тихий омут, неудачница Лилит? Скорей всего. Любительница фокстротов, подружка гангстера? Очень может быть — цитаты присутствуют! Прекрасная принцесса, невинный барашек, выход к морю прилагается? Нет, не дождётесь.

— Я живая! — радостно сказала я, вертясь перед зеркалом. — Я настоящая! Давайте же сделаем мне маникюр — красный лак, правда? — и можно спускаться к Его Высочеству.

И тут я увидела как сползают улыбки с лиц Дрю и Эллы.

— Я вообще только шпильки подавала… устала… пожалуй, пойду под ванну… полежу, отдохну немножечко… — сказала Дрю и исчезла.

— Что-то я тоже чувствую себя утомлённой… А как там у вас под ванной — много места? — задумчиво произнесла Элла.

Вздёрнув подбородок, я произнесла:

— Спокойствие, только спокойствие. Его Высочеству понравится. Я знаю, что и как надо сказать.

Дрю наполовину высунулась из двери ванной и сказала:

— Конечно, понравится, классно выглядите. Принц у нас не слепой, однако. Только вначале он всех вскипятит и испарит за самодеятельность, а уж только потом ему понравится.

Я отмахнулась.

— Бросьте, ничего ни с кем не случится. Элла, а вы-то на бал идёте?

— Да, у нас же и папа и мама на королевской службе. Мы всегда получаем приглашение на всю семью. Но Его Высочество принц Кайлеан велел по окончании ваших сборов отчитаться о проделанной работе. И мне, знаете ли, неспокойно. Его Высочество ожидает одобренный им лично вариант.

— Это он здорово придумал, — восхитилась я, — перед балом каждой девушке просто необходимо отчитаться о проделанной работе — посадила ли семь розовых кустов, отделила ли зёрна от плевел, познала ли самое себя… Ступайте к себе, собирайтесь и отправляйтесь на бал, там увидимся. А с Его Высочеством я как-нибудь разберусь.

Элла помедлила в замешательстве, потом взбодрилась и зашептала что-то, помахав волшебной палочкой, то есть, спектральным преобразователем. Мои ногти удлинились и приобрели тёмно-красный цвет. Я полюбовалась ими (это были ногти независимого и решительного человека!) и произнесла:

— Вы сделали мой бал, Элла. Никогда не выглядела лучше. Благодарю за всё. А теперь ступайте и не беспокойтесь.

Фигура Эллы начала таять, затем вновь сгустилась.

— Кольцо, кольцо наденьте! Какое-нибудь одно, но большое! Кольца там, в сафьяновой шкатулке, — она указала на стол, — И духи там же стоят! Они вам подойдут! — Её силуэт начал бледнеть… и опять проявился. Элла торопливо забормотала: — Косметическая магия, даже щадящая, всё равно вредит, надо будет потом ванночки для ногтей поделать, витаминизированные. И магическое укорачивание тоже не на пользу волосам, маски питательные лучше всего с маслом окки или с экстрактом…

— Да идите уже, Элла! — воскликнула я. — До бала совсем ничего осталось…

Когда Элла поборола свою деятельную натуру и исчезла окончательно, я надела кольцо, нанесла на шею сзади несколько капель духов. У них оказался лёгкий, но сложный аромат, и мне понравилось.

Теперь я была готова.

Дрю с освобождённым Леммуэлем выпорхнули из ванной комнаты, закружили вокруг меня с напутствиями:

— Удачи! Удачи, леди Данимира! Счастливо повеселиться, — щебетала Дрю.

— Шикарно выглядишь, Данимира Андреевна, — сказал Лем, — считай, супостат у тебя в кармане. Мне даже немного жаль парня — ни одного шанса у него. Веселись, Андреевна, и да хранят тебя боги!

— Ага. И да пребудет со мной сила. Пока-пока, ребята. Вернусь под утро, не скучайте тут без меня. — Я помахала им, шагнула в лифт и нажала на кнопку второго этажа.

…Нужная фраза была заготовлена заранее, чтобы произнести её с порога, но вместо того я, раскрыв рот, уставилась на фигуру в плаще и короне, стоящую ко мне спиной. Потом я произнесла совсем другое:

— Это не смокинг.

Кайлеан повернулся и долго разглядывал меня с неопределённым выражением лица.

— Это не то платье, — наконец ответил он в тон.

Мне всегда думалось, что все люди равны, но, как оказалось, человеком в короне манипулировать сложнее.

Во всяком случае поначалу, с непривычки.

Взяв себя в руки, я опустила ресницы, потом вновь вскинула глаза, чуть коснулась волос, улыбнулась и бесхитростно спросила:

— Тебе же нравится?

Да, Кайлеан Георгиевич являлся личностью демонической, с изрядными перекосами в характере от непомерной магической мощи и чересчур высокого социального статуса… а так же, по моему убеждению, его сильно портил общенародный трепет перед вышеописанным сочетанием благ, дарованных судьбой. Но было в его натуре что-то такое, что позволяло надеяться, — некое глубинное джентльменство не позволит Его Высочеству ответить отрицательно на подобный вопрос. Он начал двигаться, обходя меня сбоку, я поворачивалась к нему, как цветок поворачивается к солнцу.

Он разглядывал меня, я — его.

Не было никакого смокинга, а были чёрный камзол поверх тёмно-серой шёлковой рубахи, перетянутый широким ремнём с массивной квадратной пряжкой, узкие тёмно-серые брюки, заправленные в высокие чёрные сапоги, и плащ, скреплённый серебряной фибулой, — длинный плащ до самого пола, цвета мокрого асфальта, но с изнанки будто полыхало пламя.

И, разумеется, корона — серебряный обруч с зубцами в виде наконечников копий.

Треклятая корона, без которой всё было бы так просто.

— У тебя плащ с кровавым подбоем, — сказала я.

— Символизирует стихию, — ответил он со вздохом, — подземный огонь. У меня такая же стихия, как у предков, чьё имя я ношу, — Кайлеана Первого и Кайлеана Второго. Эта одежда — точная копия их парадной одежды, включая цвета. Традиция, прах её побери. Я пять лет боролся за право не напяливать это по торжественным дням, а носить нормальную современную одежду! И вот, когда я добился своего…

Такое возмущение, такая трагическая нотка прозвучали в этих словах, что я засмеялась.

— Тогда появилась я и забраковала твой смокинг… бедный, бедный… бедняжечка… — Я подошла и провела рукой по ремню, пересекавшему грудь, — ножны с каким-то оружием висели у него на боку. — Ну прости, не знала, что это больной вопрос. Из чего этот ремень?

— Мой первый василиск. Я выгляжу персонажем из комикса, — проворчал он. — Но ты же хотела чего-то экзотического.

— Прекрасно выглядишь, — возразила я. — Только в сапогах и плаще стал в два раза больше. Просто человек-гора. Ты так и не ответил. Тебе нравится, как я выгляжу?

Он снова напрягся.

— Нравится. Может быть, даже слишком. Но иди сюда, — он взял меня за локоть и увлёк к зеркалу. — Видишь?

Я понимала, что он хотел сказать. Сейчас рядом с ним — таким всем из себя монументальным, в плаще и короне — должна была находиться благородная принцесса. А стояла легкомысленная особа с воздушными кудрями, сверкая бахромой словно певичка из кабаре.

— Вижу. Мы не подходим друг другу. Но ведь это было ясно с самого начала, не так ли? Так стоит ли притворяться?

Чуткий Кайлеан Георгиевич сразу же уловил подтекст и немедленно сдал назад.

— И всё же мы вместе. Не смотря ни на что.

— Да, вместе не смотря ни на что. На этот вечер. И не надо злиться… нельзя контролировать всё на свете. Особенно женские наряды.

По его лицу пробежала тень. Видно было, как сильно ему хочется контролировать всё на свете.

— И всё равно платье должно было быть другим.

При виде такого упрямства я вспылила и ощутила, что мне глубоко безразлично, что там у некоторых на голове — корона или кепка, и пора применять тяжёлую артиллерию. Я на несколько секунд приподняла подол, вытянула ногу и продемонстрировала всемирному контролёру подвязку с золотым маком.

— Ну как можно было одеть это с тем платьем, сам посуди?! Пришлось поменять имидж.

Адекватным ответом на это бредовое заявление мог быть только такой же бред. Но Кайлеан Георгиевич не был искушён в искусстве театра абсурда. Он только молча вытаращился на меня и явно не находил подходящих слов. Зато его глаза с загоревшимися углями сказали обо всём.

— Данимира, — хрипло вымолвил Кайлеан, — если ты ещё раз так сделаешь, ни на какой бал мы не пойдём. А пойдём мы вон туда, — он указал в сторону спальни, — и я точно знаю, что не пожалею о замене. Ты, кстати, тоже.

Тут сердце моё ёкнуло. Я попятилась и послала ему стоп-сигнал, дунув на воображаемую спичку.

— По-моему, это бал в твою честь. Как ты себе представляешь…

— Я очень хорошо себе всё представляю, — зловеще сказал Кайлеан. — А вот ты, видимо, нет. Немедленно иди сюда и бери меня за руку, отправляемся на бал сейчас же. Пока я не передумал.

— Я боюсь. Я к тебе подойду, а ты вообразишь бог знает что…

— Боится она! А платье задирать не боялась!

Он говорил раздражённо, но огни в зрачках пригасил. Я осмелела.

— И пообещай, что не будешь пилить Элломиану.

— Хорошо, вопрос закрыт, обещаю. Иди сюда.

Получив желаемый результат, я нежно улыбнулась Кайлеану, порхнула к нему и взяла под руку.

— И вовсе незачем было так кричать и топать ногами. Сказал бы сразу, что я чудесно выгляжу. Но я тебя прощаю. Это у тебя нервное, от осознания моей красоты.

Он мрачно покосился и шутку не поддержал. Через секунду мы перенеслись под открытое небо, в тёмный вечерний сад, в начало длинной аллеи, по обеим сторонам которой на равных расстояниях друг от друга стояли котлы с пылающей в них смолой. Двойная череда огней уходила, казалось, к горизонту, туда, где высилась чёрная громада замка Карагиллейнов.