Рубиновые бусинки вспыхнули ярче. С невнятным восклицанием я грохнула перед собой ментальным щитом, тем самым, которому научил Кайлеан, — скорее инстинктивно, чем осознанно, и застыла на месте.

Как ни странно, это сработало. Ушебти замедлил движение, замер в нерешительности, огоньки в его глазах потускнели. Может быть, кроме обычного запаха, ему нужно было что-то ещё? Ментальный запах, запах мыслей?

Впрочем, размышлять было некогда.

Я чуть отступила… человечек оставался на месте, хотя и склонил голову набок, будто прислушиваясь.

Ещё шаг назад … и ещё один… Мелкими шажками я отступала к кровати, попутно выстраивая между нами все защитные заклинания, которые смогла вспомнить. Ушебти не двигался с места. Робкая надежда затеплилась в моём сердце, ведь продержаться надо было совсем немного, Кайлеан, должно быть, уже в пути…

Я осторожно присела на кровать, плавно забралась на неё с ногами, перебравшись в угол, как можно дальше от края. К животу я прижала подушку, намереваясь отбиваться ею от ушебти… в конце концов, он же маленький!

Базальтовый человечек постоял, поглядывая по сторонам, наклоняя голову то влево, то вправо… опустил копьё и вдруг принялся ритмично постукивать им в пол. Именно эти звуки я слышала в коридоре ранее… негромкие такие… словно птичка-синичка солнечным зимним днём стучала по оконной раме. Сжавшись в комочек, затаив дыхание, я наблюдала за непонятными действиями ушебти.

Впрочем, непонятными они оставались недолго. Очень скоро обнаружилось, что от тихих постукиваний все выстроенные преграды задрожали и пошли трещинами — магическая вибрация разрушала защиту. Заклинания сыпались как старая штукатурка, вскоре рухнуло всё, кроме Кайлеанова щита. Истончившийся, он всё ещё держался.

Глаза ушебти разгорелись, чёрное недоброе личико обратилось в сторону кровати.

Направление он определил верно.

Тёмная фигурка двинулась в мою сторону, продолжая постукивать копьём об пол.

Я вдруг сообразила, что анималингва способна передаваться на большие расстояния, нежели обычная человеческая речь. Надо было попытаться мысленно призвать Кайлеана, но для этого придётся убрать последний щит… последний, не считая подушки.

Ушебти приближался, я рискнула и приоткрылась, чтобы послать призыв о помощи… и ушебти сразу же, без разбега, прямо с места прыгнул ко мне на кровать.

Защита пала.

«Кайлеан!» — выкрикнула я на анималингве, а в сторону ушебти вслух выдала бессмысленное «Отстань от меня, дурак!». Взмах подушкой смёл человечка с кровати. Он слетел вниз и прокувыркался до соседней стены, но тут же поднялся, разбежался и прыгнул. Он опять оказался рядом и на этот раз был настороже. Когда я попыталась ударить его, он ловко увернулся и ответным ударом распорол подушку сверху донизу.

Пух и перья взлетели и закружились в воздухе, этот странный снегопад отвлёк меня на долю секунды. Острая игла вдруг вонзилась в ступню — это ушебти подскочил и ткнул копьём и попал, наверное, прямо в нерв — боль была адова. Нога сразу как-то онемела и перестала слушаться, я не могла ею пошевелить. От боли и ужаса я вдруг отчаянно заголосила на анималингве «Мяу-у-у!».

Надо было внятно предупредить Кайлеана об опасности, но меня заклинило странным образом, и вместо нормальных слов выходил только кошачье «Мяу-у-у!».

Он уколол меня опять, на этот раз в голень другой ноги и я замяукала ещё истошней, обнаружив, что обе ноги перестали слушаться. Хлестнув по ушебти зажатой в руке изуродованной подушкой, я отшвырнула ушебти от себя. В воздух взвилась новая порция пуха и перьев, чёрная фигурка отлетела на другой конец кровати, но в полёте сделала сальто и приземлилась, даже не упав.

Ушебти отвёл копьё назад, присев для прыжка… Я зажмурилась, закрыв лицо руками, чтобы защитить глаза…

«Мяу! Мяу! Мяу-у-у!..»

По комнате раскатился низкий глухой рык.

Не веря своему счастью, я вскинула голову.

Каменный человечек застыл, не успев прыгнуть. В дверном проёме стоял Кайлеан… с искажённым потемневшим лицом, глаза уже светились красным не хуже, чем у ушебти, волосы удлинились и шевелились змеями… не было зрелища прекрасней в мире! Кайлеан выкинул вперёд руку и рыкнул что-то по-древнеегипетски. Ушебти вздрогнул, выпрямился, застыл, потом задёргался, делая нелепые шажки то вперёд, то назад, то вбок. Он замахнулся на меня копьём, снова застыл…

Пух и перья, взлетевшие в воздух, тоже зависли.

Кайлеан, оставаясь на пороге спальни, начал читать заклинания.

Я наконец опомнилась, перестала мяукать… и заплакала как обычный человек.

На переподчинение ушебти ушло, наверное, не так много времени, как казалось, но каждую минуту я засчитала бы за час. Каждая молекула чёрного базальта была насквозь пропитана верностью Мортену, низкий глухой голос Кайлеана звучал, не умолкая. Заклинания обрушивались на ушебти, не давая ему опомниться, человечка крючило, будто он состоял из плоти и крови и его терзал приступ неведомой лихорадки. В конце концов Кайлеан добился своего — ушебти спрыгнул с кровати, строевым шагом приблизился к нему, пал ниц и протянул копьё в знак покорности.

Кайлеан с надменным видом что-то произнёс и ушебти заговорил, не поднимаясь с пола. Голосок у него был жуткий — тонкий, но какой-то механический, будто его для неузнаваемости пропустили через компьютерную программу. Допрос длился недолго, затем огонь в глазах Кайлеана угас. Он наклонился, бестрепетно взял человечка за шею, отнёс к комоду, повернул лицом к стене и оставил так, рявкнув напоследок что-то повелительное. Затем бросился ко мне и сгрёб в охапку.

— Я виноват… не думал, что так скоро… прости… прости… — бормотал он, сжимая так, что все мои косточки затрещали.

— У меня ноги как ватные! — (Пришлось сделать некоторое усилие, чтобы изгнать мяукающие интонации.) — Он копьём меня колол! И глаза хотел выколоть!

— Ш-шустрый, с-скотина! — сквозь зубы произнёс Кайлеан, ослабил объятия и метнул в ушебти энергетический разряд. Молния ударила в чёрную фигурку и скрючила её. Ушебти упал, свернувшись в позе эмбриона, копьецо отлетело в сторону.

Потревоженный пух пришёл в движение и медленно-медленно поплыл по комнате, будто находился в невесомости.

— Ой-й-й… — поморщилась я. — Оставь его, он просто слуга. Но я ходить не могу теперь!

— Зло ушебти уже исчезает, потерпи немного. И он не в глаза целился.

— А куда?

— В горло. Его задачей было обездвижить и лишить дара речи. А затем пригласить Мортена… к десерту.

— Он вызвал Мортена? — Я содрогнулась.

— Не успел, поскольку не выполнил приказ до конца. Но был близок к тому. Прости, я распылил бы его на атомы прямо сейчас, но он нам ещё послужит.

— Больно нужны мне его атомы… пусть только с комода не слезает!

Кайлеан уткнулся лицом в мои волосы, обнял покрепче, вдохнул несколько раз и заговорил:

— Мортен послал ушебти на поиски сразу, как только понял, что ты ускользнула. Однако след затерялся. Сначала был «карман бога», после мы прошли сквозь многие измерения, как сквозь воды множества рек. И в моём доме ты тоже была в безопасности. Замок Карагиллейнов защищён от посторонних взглядов, его обитателей не так-то легко запеленговать. Поэтому я и хотел удержать тебя в Башне.

— Я не могла остаться… ну никак не могла…

— Не могла, — согласился он, снова зарываясь лицом в мои волосы, — и я чуть не потерял тебя…

Я ткнулась носом в его щёку. К запаху кожи примешивался слабый полынный аромат, и я вдохнула его с нежностью.

— Не потерял же.

Он помолчал и заговорил твёрже:

— Когда Мортен призовёт ушебти для отчёта, чтобы проверить состояние дел, он обнаружит, что слуга сменил хозяина.

— Их связь сохраняется и сейчас? — с тревогой спросила я.

— Все значимые каналы обрублены, управлять ушебти Мортен больше не сможет. Но тонкая нить их всё же связывает. Оставил для иллюзии, убрать не могу, иначе Мортен почует чужое вмешательство. Полагаю, мы узнаем, когда это произойдёт.

— Каким образом?

— Негодный инструмент принято уничтожать. Ушебти надо держать на виду… как индикатор. Когда с ним начнёт происходить… что-то странное, это и будет сигналом.

Я покосилась на комод. Каменный человечек подобрал своё копьё и неподвижно стоял лицом к стене. Пока целый и невредимый.

— Странно… — пробормотала я. — Он, конечно, жуткий. И копьём меня колол… Но всё равно как-то жаль его…

— Как самочувствие? — спросил Кайлеан, проигнорировав жалостливую тему. — Онемение прошло?

Я пошевелила пальцами ног.

— Вроде да, лучше. Надо походить, чтобы понять.

Он какое-то время поразглядывал мои ноги, а потом вдруг длинно провёл ладонью от щиколотки до бедра.

— Что-то чувствуешь?

Я поглядела на его руку, остававшуюся на моём бедре чисто в терапевтических целях, очевидно, подняла голову и сказала:

— Чувствую.

Он напрягся, убрал руку и даже слегка отодвинулся.

— Сейчас ликвидирую беспорядок… и уйду, — он кивнул в сторону двери.

— Не уходи.

— Не бойся, ушебти я заберу с собой, и спать не буду.

— Я не боюсь. Не уходи.

— Ты хочешь, чтобы я остался? — уточнил Кайлеан, словно я говорила с ним на незнакомом языке.

Всё-то он понял. Но отчего-то медлил. Что там говорила Дрю о желательном целомудрии для царской невесты? Младший сын всё ещё мечтал о собственном троне, и эта мечта оказалась сильней… всего остального… Мне стало горько на мгновение, но только на мгновение, — я уже приучила себя к мысли, что с Кайлеаном мне многим придётся поступиться.

— Милый, — сказала я, потянувшись к нему и легонько поцеловав в губы, — у нас очень мало времени. У нас, может, только и будет всего, что эта ночь… Но вначале мне нужно сказать одну очень важную вещь. Не береги меня… не выйдет ничего с нашим королевством… забудь. Тебе ведь не нужна проклятая королева?

Он глядел на меня с непонятным выражением, зрачки расширились так, что глаза казались чёрными. На тёмные спутанные волосы опустились белые пушинки и придали ему неожиданно новогодний вид.

Сердце снова защемило. Неужели мне сейчас предстоит узнать, что Кайлеана интересовала только безупречная принцесса с правом наследования?..

Нет, в это я поверить не могла.

— Я, видишь ли, нарушила магическую клятву. Тогда, на Тучковом мосту, во время побега от ковена… я взмолилась… и меня спас кто-то… кто-то могущественный… божество, которому я дала клятву. Не знаю, кто это, но клятва была принята.

— Клятву? — отрешённо переспросил Кайлеан.

— Да. Я поклялась не любить больше никогда и никого…

— Зачем?

— Не знаю зачем! Затем, что это очень больно и очень страшно, когда предают и обрекают на смерть! Я клялась искренне!.. А потом встретила тебя… и случилось то, что случилось. Не сразу… но это произошло… и ничего не изменить, милый. Я люблю тебя — вопреки всему… но удачи твоему королевству не принесу… Прости…

Он всё сидел неподвижно и рассматривал меня, и я залепетала, не веря, что произношу это вслух:

— У нас не получится с королевством, со свадьбой, с «жили они долго и счастливо»… я-то точно не буду счастлива без тебя… но несколько часов до рассвета — они наши…

Он перебил задумчиво, будто и не слышал моих последних слов:

— Тебе рассказывали, как погибла мать Химериана?

— А-э-э… ну так… в общих чертах… — Я опешила от внезапной перемены темы и хлопала ресницами, совершенно не представляя, к чему он клонит. — Твоя мать застала Шайну, читающую заклинание над колыбелью, и стала с ней драться. Ну и победила. А Шайна… сам знаешь… пожалуй, всё.

— Это лишь относительная правда. Детали знают лишь несколько человек в королевстве… мать, отец, Мерлин, я. Ещё Химериан… имеет кое-какое представление. Одно время у Хима с мамой совсем испортились отношения, и отец рассказал… не всё, но достаточно, чтобы Хим кое-что осознал…

— Что осознал?

Кайлеан криво усмехнулся.

— Например, что его мать (а у неё ведь было очень мало времени) помчалась не к нему, а к чужому ребёнку — с целью прихлопнуть его как муху. Лучше бы Химу обо всём таком не задумываться, но отец обычно идёт к цели напрямик. Впрочем, сейчас не об этом. Тщательно сформированное народное мнение гласит — мать успела отбить атаку Шайны. На деле она опоздала… к началу представления. Два стражника и нянька были убиты на месте, и мне просто повезло, что в тот момент я находился в колыбели. Королевскую колыбель окружала магическая защита, это спасло меня от физического уничтожения. Не так-то просто убить дитя Карагиллейнов в родовом замке. Обозлённая ведьма метала все проклятия, что приходили ей на ум. Жгучая южная порча сквозь полог всё же просочилась, я схватил порядочную дозу. Хватило бы на дюжину младенцев. Некоторые заклятия удалось уничтожить сразу, от некоторых меня долго лечили, вплоть до совершеннолетия. Согласно одному из проклятий я должен был стать убогим уродом, волосатым недоумком… Мерлин расщепил мою сущность и запечатал вторую, звериную половину в глубине первой, основной. Как выяснилось, отвратительная двойственность моей натуры иногда всё же вырывается наружу…

— Вовсе не отвратительная, — вставила я, — не наговаривай.

— Перед отъездом я зашёл к матери попрощаться. В ходе нашего разговора прозвучало, что женитьбу на тебе я считаю делом решённым и бесповоротным, и возражений не потерплю.

— Да? — пискнула я, ощутив, как вопреки здравому смыслу сладко трепыхнулось сердце.

— Да.

— А были возражения?..

Он пожал плечами.

— Были. Разумеется, никому не хочется… сложностей. — Кайлеан протянул руку и снял несколько пушинок с моих волос. — Ты будто только что вошла со снегопада.

— Но теперь-то ты понимаешь? Твоя мама была абсолютно права. Я тебе не пара. — Я с грустной улыбкой показала ему пёрышко, снятое с его волос.

— Далее мать странно обмолвилась: уж лучше так, чем по-другому. Меня зацепило, я настоял на объяснении. И узнал ещё об одном проклятии, прозвучавшем над колыбелью, и о котором до недавнего времени пребывал в неведении. Родители решили, как выразилась мама, «не портить мальчику личную жизнь». Да и зло считалось обезвреженным. — Он помолчал, затем заговорил: — Мать всегда уверяла, что любовь отца к Шайне была пустой, поскольку зародилась с помощью чар, но Шайна, видимо, считала иначе. Умирая, она пожелала мне повторить её участь. Любимая должна была предать меня, нарушив любовные клятвы, и предательство стало бы причиной моей гибели. Вышло так, что именно это пожелание стало последними словами матери Хима.

— Предсмертное проклятие… его не отменить…

— …Но можно видоизменить. Когда мне исполнилось семь, Мерлин сумел затянуть проклятие в «инверсионный калейдоскоп», чтобы разрушить его структуру.

— «Калейдоскоп»?

— Мерлин создал особое пространство… м-м-м… в виде трубы… магической ветровой трубы… разбил там проклятье, вращением перемешал осколки, собрал их в другом, нарочито парадоксальном порядке и вернул обезвреженное проклятие обратно, то есть, мне.

Я сдвинула брови, медленно соображая:

— Так оно обезвредилось или нет?

— Суди сама. Мерлин вывернул порчу наизнанку и собрал проклятие так: смерть будет не в конце, а в начале, и не моя, а девушки. Лишь после смерти она нарушит любовную клятву, причём нарушение клятвы повлечёт за собой не смерть, а новую жизнь.

Мой рот, должно быть, напоминал букву «о». Заглавную букву «О».

— Логическая бессмыслица должна была сработать, но когда стало очевидно, что я — прирождённый некромант… мать признала — они с отцом всё же тревожились…

Я моргнула.

— В смысле, не воспылаешь ли ты пагубной страстью к какому-нибудь изящному скелету… со всеми вытекающими?

— Что-то вроде того. Технически я мог.

— И потому «лучше так, чем по-другому»?.. Это она про меня… но ведь… — Внезапно жуткая мысль явилась во всей полноте. — А я… я ведь… я не… — Слово не выговаривалось.

Он вдруг придвинулся и взял мою голову в свои ладони.

— Не дрожи. Настоящей смерти не было — хотя душа и прогулялась по пограничной полосе. Но скажи, прекрасная Данимира… почему же ты умолчала о нарушенной клятве?

Удивительно, он этого не понимал.

— Потому что я девочка!

— И-и?.. — Кайлеан разглядывал моё лицо, поглаживая скулы большими пальцами.

Я опять объяснила ему как маленькому:

— Девочки не признаются первыми.

Он приблизился и приглушённо проговорил, почти касаясь моих губ:

— Что же ты тогда призналась?

— Ну… иногда приходится… когда горит… вот здесь… — Я коснулась груди.

— А ты горишь?

— Я вся в огне, мой принц, — пробормотала я, отвечая на прикосновения губ, становившихся всё более требовательными.

— А я схожу от тебя с ума… уже сошёл… — Его руки были везде, и я выгибалась от удовольствия, и голова моя кружилась от восторга, и ладони сами по себе скользнули к нему под футболку, прошлись наконец собственнически по гладкой тёплой коже, скрывающей каменные мышцы… и ощутили тепло пентаграмм, и передвинулись ниже… и тут Кайлеан как-то отчаянно помотал головой, схватил меня за запястья и остановил.

— С-стой, — безжалостно сказал этот пыточных дел мастер, этот инквизитор. — Подожди. Я должен дать тебе королевское слово. Третье. Прямо сейчас. Прежде чем…

— Не надо, — взмолилась я, тщетно пытаясь освободиться и то ли вернуть его руки туда, где они только что были, то ли самой вернуться к прежнему занятию… — Никакого не надо, ни третьего, ни сто пятьдесят седьмого!

— Третье королевское слово необходимо.

— Да что там с этим словом?!

— Это брак, Данимира.

Я перестала вырываться.

— Брак? Какой брак?

— Который вершится на небесах. Третьим королевским словом я возьму тебя в жёны перед лицом магических сил, и он будет законным для людей и для богов.

— Но королевства-то не будет! — жалобно воскликнула я. — Зачем тебе это?

Он встал и поднял меня, и, обнимая, спросил:

— Ты отказала принцу… так, может, выйдешь за лесника?

…Хотела ли я выйти за него? Ещё как! Но все тёмные мысли из глубин сознания восстали разом и парализовали мой язык. По свершении брака перед Кайлеаном откроется прямая дорога к трону Аннмории… устоит ли он перед соблазном — он, честолюбивый, властный, лелеющий мечту о собственном королевстве долгие годы? Действительно ли его остановит мой отказ сражаться за власть с родной кровью, с маминой сестрой? Вряд ли можно будет отыграть обратно. А вдруг обман вновь притаился за углом, поджидая неисправимую доверчивую дурочку? Помнится, мне уже говорили, что Кайлеан всегда получает то, что хочет. Пока выходило так, как он и планировал, — он задумал жениться на принцессе с королевством и уже стоял в полушаге от цели.

Но даже если подвоха здесь нет… как он будет жить, потеряв мечту? Как обычный человек? А получится ли? Пройдут годы, и не подточит ли червь сожаления наши отношения?

Его родители, должно быть, будут меня ненавидеть… и за дело.

Его товарищи будут знать, что потерял их друг.

Да что там друзья — все будут знать.

Молчание затягивалось, я понимала, что выглядит это скверно.

Кайлеан меня не торопил, даже как-то отстранился… лишь смотрел, не отрываясь, пристально.

— А как же моё собственное проклятие — нарушенная клятва? — кашлянув, хриплым голосом сказала я. — С ним пока ничего не ясно.

— Неужели ты ещё не догадалась? Ты предназначенная. Предназначенным всё прощается.

Я моргнула. Если взглянуть с такого ракурса… В магическом сообществе действительно существовало устойчивое представление, что предназначенные и вправду не отвечают за последствия, поскольку ими движут высшие силы. Однако истинно ли это утверждение, я не знала.

— Всё равно надо спросить у того… который под мостом…

— Спросим.

— Этот порядок событий… совпадение есть… но всё может оказаться игрой случая.

— Так же как и тот факт, что я старше тебя на семь лет и девять месяцев.

— Тебе двадцать семь? — оживилась я. — Мне иногда казалось, что больше.

— Почему?

Снова откашлявшись, я с нервным смешком пояснила:

— В жизни не думала, что скажу такое адскому демону, но тебе не кажется, что ты слишком… э-э-э… правильный?

Он хмыкнул, ничего не ответив.

— Может, немножко поживём во грехе? — робко предложила я. — Ну, так, для начала.

Кайлеан некоторое время изучал меня задумчиво, будто прикидывал, говорить — не говорить, а потом спросил чрезвычайно мягко:

— Даня… Ты хорошо запомнила, как Мерлин изменил проклятье Шайны? Чем должно закончиться, помнишь?

— Нарушение клятвы повлечёт за собой не смерть, а новую жизнь… да, всё сбылось, ты дал мне второй шанс, — я потёрлась о его плечо.

У него вдруг стало другое выражение лица… какое-то такое особенное… обнимающие руки притянули ближе, медленно прошлись вверх-вниз по моему телу… так, что у меня слегка подкосились ноги, а он склонился к моему уху и вкрадчиво прошептал:

— Насчёт новой жизни… других вариантов нет?..

Я замерла, высоко вскинув брови… потом вздрогнула. Взглянула на Кайлеана с ужасом, повернулась и посмотрела на окно.

— Высоко, не стоит, — правильно истолковал мой взгляд Кайлеан и тихо засмеялся, стиснув покрепче. — Даня… Не пугайся так, я чисто гипотетически… мы же не можем сбрасывать со счетов такую возможность. Тем более, в схеме Мерлина ничто этому не противоречит, а я высший. У нас желания материализуются иногда вопреки рассудку…

— Я не готова, — в отчаянии пробормотала я, уткнувшись в его грудь. — Не думай, я не отказываюсь. Я очень даже хочу. Но вот прямо сейчас… не готова. Не материализуй, пожалуйста!

Он снова тихо засмеялся.

— Это обычный учёт возможностей. Меня всю жизнь учили просчитывать последствия. — Его голос отвердел. — Даже если вероятность минимальна, я не могу позволить своему первенцу родиться бастардом, слишком многое поставлено на карту.

Всё-таки он продолжал мыслить по-королевски. Я терялась в догадках, инерция ли это или отголоски неведомого плана.

— У лесников не бывает бастардов.

— Лесник леснику рознь, — заметил Кайлеан туманно.

Мы снова замолчали. Ступор, овладевший мной, и не думал отступать. Брак, о котором можно было только мечтать, начал казаться воротами в геенну огненную, где поджидали осуждение окружающих, маленькая копия Кайлеана, с которой мне было не совладать, и большой медный таз, наподобие инопланетной тарелки плавно опускающийся с неба на Смольный институт.

…Драгоценные минуты улетали в никуда. Хотелось свернуться калачиком где-нибудь в осеннем лесу, в норке под вывороченной берёзой и впасть в спячку до весны… и чтоб ни один лесник не нашёл тайное убежище и не стал требовать ответов на чересчур сложные задачи.

— Не знаю, что сказать, — устало призналась я, глядя в стену за его плечом. — Мысли раздирают меня на части, и я не знаю, как поступить.

Он поднял мой подбородок, заставив взглянуть на себя.

— Всё очень просто, Данимира. Ты веришь мне? Веришь в меня? Реши для себя раз и навсегда, тогда всё станет просто.

Кажется, я даже перестала дышать от напряжения и вдруг моя рука, упиравшаяся в широкую грудь, ощутила бешеную пульсацию — так билось его сердце. В изумлении я вгляделась в спокойное непроницаемое лицо и сказала:

— У тебя сердце колотится!

Он помолчал, чуть дёрнул щекой и буркнул в сторону:

— Как ни странно, оно у меня есть.

…Мама ушла за отцом в неизвестность, оставив позади всё — родину, привычный уклад жизни, трон… каково было ей, принцессе, оказаться в чужом мире, да ещё в маленьком северном посёлке, изолированном от большого мира… Никогда она не жаловалась, нашла себе новое занятие, вырастила меня… и всегда в нашем доме было спокойно и надёжно… прошло немало лет, а мама по-прежнему любит папу, а он её…

Вот и настал мой черёд делать выбор… история повторялась… правда, на этот раз колоду стасовали совсем уж причудливо.

Иллюзий не осталось — со Смольным институтом можно попрощаться и маленькая библиотека в маленьком городке меня не дождётся.

Я ещё немного послушала стук его сердца и улыбнулась:

— Я верю тебе, Кайлеан Карагиллейн. Кем ты бы ни стал — лесником или королём, я всегда буду рядом. Ты — моя судьба.

Ответная улыбка медленно проявилась на его лице, сначала нежная, потом торжествующая, почти хищная. Таков уж он был, мужчина, которого я любила… не плюшевый медвежонок.

— Ты выйдешь за меня?

— Да!

Глухой рокот прокатился по небу и лиловая зарница на мгновение осветила небо над тёмным лесом. Кайлеан вдруг быстро пригнулся, его губы припали к жилке, бившейся у меня на шее и двинулись вверх. «Я, Кайлеан Карагиллейн Третий…» Шёпот был горячим, как и отрывистые нетерпеливые прикосновения. «Чаша крови Карагиллейнов, ковчег костей Карагиллейнов…» — продолжил он магическую формулу и легонько прихватил зубами мочку моего уха. Я непроизвольно охнула и выгнулась, дивясь скорости, с которой третье королевское слово превращало меня в сливочное мороженое на солнцепёке. «Даю слово Данимире Шергиной…» — его губы скользнули по щеке и встретились с моими… «Дальше!» — выдохнула я, когда смогла говорить, и со словами «Я всегда буду рядом…» он содрал с себя футболку, отшвырнув её в сторону. «И в радости, и в горе…» — подсказала я, и моя футболка полетела в ту же сторону. «И в радости, и в горе…» — согласился Кайлеан, взялся за ремень своих джинсов и остаток клятвы проговорил в ускоренном темпе, однако мы успели избавиться от остальных одежд прежде, чем прозвучали последние слова о том, что отныне одиночество для нас закончилось и дорога теперь одна на двоих.

На небе вроде бы опять громыхало и вспыхивало, но мы не отвлеклись и многообещающе улыбнулись друг другу.

Наверное, полагалось трепетать в полуобмороке, стыдиться наготы, страшиться грядущего опыта, но я видела только отражение своей красоты во взгляде Кайлеана, в оживлённом свечении его лица… и я видела, как он красив, и в силе моего желания было столько новизны, что стыд так и не явился, душу наполняла только чистая радость и азарт постижения правил новой игры.

— И это всё теперь моё?.. — мурлыкнула я, с кошачьим любопытством разглядывая своего великолепного мужа.

— Через секунду, — ответил Кайлеан, поднял руку и совершил круговое движение кистью.

Лампа под потолком угасла, но взамен мягко засветились зависшие в воздухе пух и пёрышки. Они качнулись в полумраке и поплыли по спирали, образовывая вокруг нас конус из светящихся узоров, напоминающих созвездия. Исчезла комната в деревенском доме — вокруг вращалась Вселенная. Кайлеан опять создал пространство для концентрации магии, как тогда, в «кармане бога», когда он сотворил необыкновенную ёлку, в которой возродил моё тело.

— Здесь и сейчас время замедлит свой бег… Мы всё успеем, Данимира… Не бойся, боли не будет… я всё-таки высший…

— Я не боюсь… — сказала я отважно и повторила заветное: — Я верю тебе, Кайлеан Карагиллейн.

— А я тебе, Данимира Карагиллейн…

Я расширила глаза, но не смогла обдумать новое имя, потому что он захохотал, обхватил и увлёк за собою вниз… и мы действительно не упустили ничего. В нужный момент я успела шепнуть ему «Отдаю всё!»… наверное, главные слова в жизни ведьмы. Кайлеан получил всю мою силу — до последней капли, а мне теперь предстояло долго восстанавливать магию… но жертвой это не было вовсе. Следом пришёл черёд долгого познания друг друга — Кайлеан управлял мною, щедро открывая новые возможности, я следовала за ним послушно, и он хрипло бормотал как в бреду: «Отзывчивая… Какая же ты отзывчивая…»

Мне даже удалось поспать несколько часов. Когда я проснулась, за окном брезжил серенький рассвет, лес скрывала пелена тумана, на столе дымились чашки с кофе. Кайлеан — полностью одетый — мастерил бутерброды на разделочной доске.

В углу белела кучка пуха, статуэтка ушебти по-прежнему стояла на комоде.

Моя одежда была аккуратной стопкой сложена на стуле.

Я откинула одеяло, села и, вскинув руки, потянулась длинно.

— С добрым утром.

Он замер, аккуратно отложил нож в сторону и быстро вышел из комнаты, пробормотав: «С-добрым-утром-одевайся-нам-пора».

Да, с моей стороны это было хулиганством чистой воды… но этой ночью я познала, до какого безумства могу довести Кайлеана… и мне так не хотелось расставаться с ощущением будоражащей власти… потом я вспомнила, куда и зачем мы направляемся… и будто кто-то щёлкнул выключателем.

Сказка закончилась, пора возвращаться в реальность. Я получила свой кусочек счастья… но кто знал, что ждёт впереди?

Когда он вернулся, я, тоже одетая, с заплетённой косой, сидела за столом и как примерная девочка раскладывала готовые бутерброды на тарелку.

— Мне понравилось, — сказал Кайлеан, внимательно глядя на меня, — то, что сейчас было. Просто сейчас я не могу… реагировать.

— Прости. — Я потупилась. — Больше не повторится.

— Повторишь потом. Когда всё закончится. А сейчас… мне очень надо сосредоточиться. Не сбивай мою настройку. И прошу — там, в поселении, не отходи от меня ни на шаг. Я призвал все защитные чары, какие только знаю, но чем дальше объект охраны, тем сложнее поддерживать щиты.

— Думаешь… там всё плохо?..

Он ничего не ответил, лишь повторил:

— Будь рядом.

Вообще мне показалось, что мыслями он уже не со мной — вид у него стал хмурым, а взгляд отстранённым. Когда я произнесла что-то в ироническом ключе, он послушно улыбнулся одними губами.

Я уставилась в чашку, свернув разговор.

В молчании мы прикончили бутерброды и быстро собрались. Кайлеан щёлкнул пальцами, подзывая ушебти, и тот немедленно возник у ног нового хозяина.

У порога мы, не сговариваясь, остановились и оглянулись на небрежно застеленную кровать.

Невероятно. Вот к чему привела встреча взъерошенной чёрной кошки и безумца со звериной головой. Я вышла замуж за того самого типа, чей холодный взгляд так не понравился мне в первые дни нашего знакомства… До сих пор не верилось. Этой ночью произошло чудо из чудес, и никак не удавалось думать иначе.

— Представляешь, у нас уже был свадебный торт, — задумчиво сказала я. — Помнишь наш первый день, когда ты позволил мне пирожное? Там ведь сначала торт появился, гигантский такой, белоснежный… и на верхушке определённо были мы… — Я хмыкнула: — Сладкая парочка, у тебя рога, у меня хвост. Я ещё ужасно испугалась, что ты подумаешь, будто это я воображаю бог весть что… всякие женские глупости…

Кайлеан привлёк меня к себе, поцеловал в макушку, потом всё-таки быстро в губы.

— Это я воображал бог весть что. В основном мужские глупости. — Он снова поцеловал меня, отстранился и сказал: — Идём. А то мне уже чертовски хочется остаться.

— И мне… — вздохнула я. — Тоже чертовски.

Он негромко рассмеялся, на этот раз, кажется, искренне, вывел меня в коридор и закрыл дверь.

На крыльце я поёжилась — было довольно прохладно, и туман образовался такой, что забор с воротами обозначался лишь намёком, а за самим забором висела серая пустота.

У машины обнаружился часовой: Фёдор Филиппович деревянно вышагивал вдоль нашего авто — туда и обратно.

— Ты упокоишь его? — с просительными интонациями сказала я.

— Позже. Неправильно его подняли… затратно выйдет. Не могу распыляться. — Мановением руки Кайлеан отослал беднягу и тот заковылял мимо по направлению к дому.

Когда машина тронулась с места, я выглянула в окно. Фёдор Филиппович стоял на крыльце… жалкий, безвозвратно мёртвый… мы были последней надеждой на освобождение, но покидали его, уходили прочь… через мгновение тёмная фигура, крыльцо и сам дом скрыла пелена.

— Мы вернёмся, — пообещала я тихонько.

…Ехать до посёлка было недолго, но из-за тумана мы ползли минут десять. Я разглядывала ушебти, усаженного Кайлеаном на приборную доску в качестве зловещего сувенира, но думала о родителях. Вероятней всего, они находились в нашем доме — под домашним арестом. Несколько производственных циклов были замкнуты на отце, на его личной магии. Если захватчикам нужно, чтобы завод функционировал, они не могут причинить существенный вред отцу. И, разумеется, неприкосновенность моей матери являлась в таком случае необходимым условием для того, чтобы папа хоть пальцем пошевелил.

На подъезде к посёлку Кайлеан загнал машину в ближайший лесок, и дальше мы пошли пешком.

Низ джинсов сразу намок — роса на высокие травы выпала обильная. Ушебти, следовавший сбоку от дороги, скрылся полностью. Там где он двигался, роса осыпалась, и оставался тёмный след.

К счастью, мой дом располагался на окраине; можно было попасть к нему, пройдя узкой тропинкой вдоль соседских участков. В центре посёлка раскинулся многоэтажный квартал, но многие, вроде нашей семьи, предпочитали жить в собственном доме.

Тишина стояла неимоверная. И угнетающая. Ни петушиного крика, ни лая собак, ни щебета птиц. А ведь обычно в это время те, кто держал домашнюю скотину, просыпался. Но строения выплывали из тумана как покинутые корабли — тёмные силуэты с погашенными огнями. Я вдруг представила своих соседей в состоянии Фёдора Филипповича… оглянулась, взяла Кайлеана за руку, ощутила пожатие его тёплой сильной ладони… мне стало спокойнее.

Наконец, потянулся наш участок. Из серой дымки проступили фруктовые деревья — яблони, вишни… и ни на одной ветке я не увидела плодов. А ведь мама всегда по весне проводила обряд плодородия.

— Год… неурожайный… — оглянувшись, произнесла я дрогнувшим голосом.

Кайлеан остановил меня, не говоря ни слова переместил себе за спину и двинулся первым.

Мы подошли к задней калитке… пелена тумана скрывала дом, стоявший в глубине. Я просунула руку сквозь штакетник, нашарила крючок, скинула его, и мы ступили на участок.

Через мгновение открылся вид… дома не было. На его месте раскинулось пепелище… и оно было свежим. Кое-где под обуглившимися балками, наваленными друг на друга, вспыхивало оранжевым, и угли всё ещё потрескивали, и дым уходил в небо… Только полуразрушенные трубы — печная и каминная торчали в окружении груды кирпичей…

Остановившимся взглядом я таращилась на пепелище, не в силах уразуметь происходящее. Кайлеан обнял меня, притянул и прижал к себе. Наверное, если бы не он, я рухнула бы на землю.

…Справа в тумане послышалось металлическое звяканье. Я встрепенулась и уставилась в ту сторону с иррациональной надеждой, одновременно ощутив, как напряглись руки Кайлеана. Однако он оставался на месте, продолжая прижимать меня к себе.

Снова звякнуло, из тумана выступили сначала две человеческие фигуры, а за ними показалась третья… что-то высокое и странное. Они приблизились, и я узнала супружескую пару из соседнего дома, с которой наша семья поддерживала тёплые дружеские отношения. Ольга Петровна работала в заводской бухгалтерии, Валерий Егорович — в горячем цеху. А высокое и странное оказалось их бодливой и вредной коровой Ночкой, прозванной так за чёрную масть. На пастбище, что ли, они её вели в такую рань? Впрочем, это было совершенно неважно.

— Ольга Петровна, что произошло? Где мама с папой? Они в больнице? — Я рванулась было к соседям, но Кайлеан удержал меня, тихо сказав: «Не подходи».

— Ах, Данечка! — воскликнула бухгалтерша, всплеснув руками. — Видишь, горе-то у нас какое? Нет больше соседушек наших, сгорели, а ведь ровесники наши с Валериком… молодые ещё…

— Как… сгорели?! — Я уже не понимала, стою ли на своих ногах, или только поддержка Кайлеана позволяет мне оставаться в прежнем положении.

— Так и сгорели… в одночасье… одни уголёчки остались… а ведь люди-то какие хорошие были… Андрей Сергеевич, красавец, ясный сокол наш… и Ларочка-душечка…

Что-то в этих словах царапнуло слух. Соседи были людьми вполне современными, не старше моих родителей, и отца «ясным соколом» никогда не называли… да и маму «душечкой» тоже. Но задумываться о лингвистических тонкостях я сейчас была не в состоянии.

— Когда это произошло? — спросил Кайлеан.

— Так уж год как прошёл, — сообщил сосед, спокойно созерцая язычки пламени, вырывающиеся из-под развалин. — Прошлым летом всё и случилось. И пожар, и похороны…

— На Ивана-Купалу горело. Прошлым летом, — поддакнула его жена.

— Так ведь вон… дымится ещё… — Я в недоумении взглянула на Ольгу Петровну.

— Вижу, что дымится. Чай, не слепая, — отозвалась она. — А только было это прошлым летом. Всем заводом на кладбище проводили… и Андрея Сергеевича, и Ларочку… — Тут соседка запнулась, потом, глядя мне прямо в лицо, расстроено продолжила: — И девочку их, Данечку-умничку… зачем только на каникулы приехала… всех закопали!

— Что вы такое говорите, Ольга Петровна… — пробормотала я, всматриваясь в свою очередь в лицо соседки. На зомби она не походила… но в глазах явно плескалось безумие. Я почувствовала, как робкая надежда шевельнулась в душе. Если соседи под каким-то заклятием, всё, что они тут наговорили, может оказаться ложью.

— А то и говорю! — обиделась вдруг Ольга Петровна. — На кладбище сходи, Данечка… три могилки в ряд… ухоженные, не извольте беспокоиться! Цветочки поливаем…

— Всем цехом поливаем, — поддакнул Валерий Егорович. — По очереди, то есть. Ходим и поливаем. Первая смена поливает вечером, вторая — утром.

Я вывернулась и посмотрела на Кайлеана.

— Это же бред, — сказала я тихо. — Они под воздействием?

— Разумеется. Не думаю, что здесь есть кто-то в своём уме. Всё поселение накрыто магической сетью. Фонит тут сильно, вот искажения и сказываются.

— Пусть они бредят… Но… я не могу не пойти… туда…

— Проводите нас на кладбище, — велел Кайлеан соседям. — Вы идёте впереди, животное за вами. Мы пойдём следом.

— Ночка и так прекрасно дорогу знает, — возразила Ольга Петровна. — Она вас и проведёт. А мы пока с кем надо свяжемся, известим… Мы ведь как ближайшие соседи, обязаны доложить о посторонних…

— Непременно доложите. — Голос Кайлеана был обманчиво мягок. — А кому?

Лицо Ольги Петровны посветлело, глаза поднялись вверх.

— Мальчику… златокудрому светозарному ангелу… — залепетала она. — Ему просто надо крикнуть… и там, на облаках, он услышит…

Валерий Егорович кашлянул.

— Не слушайте её. Чушь разводит. Парнишка приезжал, рыженький такой. Вот ведь счастье Андрюхе привалило! Дочка сгорела, так тут же пацан, наследник объявился! Так что нам велено о посторонних докладывать. У соседушек наших ведь вещей дорогих много осталось, — он кивнул в сторону пепелища. — Рояль… этот, как его… Стейвей… яйца Фаберже… стулья гамбсовские… А мы охраняем. Вдруг кто позарится? Так что сейчас телеграмму-молнию наследничку отобьем… он обещался появиться сразу… и все дела.

Никакого рояля у нас никогда не было, равно как Фаберже и Гамбса, о чём я и сообщила Кайлеану. Он кивнул, следом протянул руку к соседям, произвёл движение, будто что-то зашивал и произнёс несколько слов на незнакомом языке. Я с оторопью увидала, что рты соседей действительно зашиты бечевой и кровь стекает по их подбородкам.

— Им больно? — воскликнула я.

Кайлеан пожал плечами.

— Понятия не имею. То, что ты видишь, просто внешнее отражение того факта, что эти люди никому не передадут информацию.

— А как-то по-другому нельзя?

Он опять пожал плечами и произвёл пару пассов. Бечева исчезла… вместе с губами. Соседские рты заросли кожей за одно мгновение.

— Надеюсь, ни у кого из них нет насморка, — безразлично уронил Кайлеан. — Первый вариант был безопасней. И менее затратный.

Я смотрела на него во все глаза, и он сказал с досадой:

— Данимира, я не злодей. Я берегу энергию. Сейчас её много… очень много… благодаря твоему дару. Но может случиться так, что и этого окажется мало. Потому заботиться о каждом встречном я не намерен. На первом месте твоя безопасность, а остальные… пусть терпят.

— Ты прав, конечно. Просто я не умею мыслить так, как ты.

— Нельзя спасти весь мир.

— Нельзя, — грустно согласилась я. — Но можно тех, кто попадётся по дороге.

Он взглянул как-то странно, затем сказал:

— Идём. Надо торопиться. Времени мало совсем.

Щёлкнув пальцами, Кайлеан погнал вперёд соседей вместе с их Ночкой.

И мы пошли сквозь туман — к могилам моих родителей… и к моей собственной могиле.