Поутру в нашем жилище стояла тишь да гладь. Никто не пищал и не мельтешил. Неужто и впрямь задумался о вечном, удивилась я, но заглядывать в тот шкаф, куда удалился нахальный малыш, не стала. Я толком не выспалась и решила, что смогу выдержать очередную волну суеты только после приёма терапевтической дозы горячего крепкого кофе.

Когда я спустилась, на столе меня поджидала стопка журналов. Это маэстро Лапмль прислал выпуски светской хроники, посвящённые королевским балам, я всё-таки решила полистать их в поисках важных нюансов.

За завтраком Кайлеан объявил, что посещение драконятника состоится послезавтра.

— Ой! — я просияла, сжав руки у груди, и в этот момент увидала, как за оконным стеклом промелькнул бледный женский силуэт.

Ой-й-й, повторила я про себя уже с другим выражением, радуясь, что Кайлеан сидит спиной к окну.

— Драконятник — наверное, лучшее место, чтоб провести такой день, — сказал Кайлеан. — Рядом с драконами всё видится в другом свете. Ты это почувствуешь.

— Такой день? А что с днём послезавтра? — рассеянно спросила я, наблюдая, как Дрю вновь пролетает мимо окна, изображая какие-то ослиные уши и показывая язык кайлеановской спине. (У меня возникло нехорошее предчувствие, что Дрю не будет воспитывать Ема, а напротив, стакнётся с ним, и они в кратчайшие сроки доведут меня до цугундера.)

Кайлеан помедлил, потом произнёс, пристально глядя:

— Послезавтра твой день рожденья.

Я вздрогнула, привстала с места и снова села.

…Кровь, брызжущая фонтаном, кровь на стенах, кровь на полу… и гигантские безликие фигуры, которые я сама пригласила в свой дом…

Я помотала головой.

— Нет-нет-нет. Ничего подобного. Больше никаких дней рождений. Послезавтра будет обычный день. Просто четверг.

— И четверг, и день твоего рождения. Послезавтра тебе исполнится девятнадцать лет.

— Тоже мне, событие. Вообще не понимаю, зачем ты эту чепуху запомнил.

Кайлеан повёл плечом.

— Надо было — и запомнил, — неопределённо сказал он. — Ты теперь собираешься всю жизнь делать вид, что у тебя нет дня рождения?

— Да, собираюсь, — упрямо сказала я. — Я про свой день рожденья даже думать не могу. Мне теперь всегда будет мерещиться какой-нибудь подвох. Может, ты вообще меня в драконятник зазываешь, чтобы скормить своим любимым драконам. Всем известно, что невинные девы — их любимая пища. В девах, небось, повышенное количество витаминов и всяких полезных микроэлементов.

— Очень остроумно, — холодно сказал Кайлеан Георгиевич. — Если ты так беспокоишься, то один существенный момент можно легко исправить.

Я подумала и сказала:

— Но ведь останутся ещё витамины и микроэлементы.

Он потёр подбородок.

— Да, с этим сложнее. Можно уменьшить твою питательную ценность, посадив на хлеб и воду, но к четвергу больших успехов всяко не достичь.

Я хотела продолжить пикировку в том же духе, но слова застряли у меня в горле, потому что за окном вновь появилась Дрю. На этот раз она изображала нечто вроде победной пляски папуаса, чья деревня одолела соседнюю деревню в битве за кокосовую рощу. Наверное, я застыла с приоткрытым ртом, потому что лицо Кайлеана вдруг приобрело хищное выражение, он резко обернулся. Но Дрю к тому моменту завершила своё выступление и уже исчезла из поля зрения.

Кайлеан всё же встал, подошёл к балконной двери, постоял там… и я увидела, как он медленно, будто к чему-то прислушиваясь, проводит ладонью вдоль щели между наличником и дверью.

Проверяет, не нарушена ли его защита, поняла я.

Я сидела, прилипнув к стулу, но Кайлеан вернулся успокоенным.

— Ты не могла бы смотреть на меня, когда мы разговариваем? А то мне тоже всякое мерещится.

Когда я послушно уставилась ему в глаза, он протянул руку через стол, накрыл мою ладонь и легонько сжал её.

— Данимира, год назад ты попала в беду. В серьёзную беду. Но ты выкарабкалась, жизнь продолжается. Дурные воспоминания не должны управлять твоими дальнейшими поступками. Да, дни рождения по большому счёту условность. Но откажешься от них — отдашь Мортену и его ведьмам ещё один кусочек своей жизни. Не делай этого.

Он был, конечно, кругом прав. И рука, лежавшая поверх моей, была рукой друга, а не демона, сходившего с ума по потерянному куску пентаграммы. Во всяком случае, мне очень захотелось поверить в это. Так захотелось, что даже стало страшно. Отдёрнув руку, я небрежно сказала:

— Тебе так дороги мои дни рождения… Надеюсь, ты не планировал после драконятника повести меня в ресторан и всучить там букет из девятнадцати роз и бриллиантовое колье?

Когда я увидела расширившиеся глаза Кайлеана, то поняла, что оттенок сарказма в моих словах остался незамеченным.

— Бриллиантовое колье? — переспросил он с живым интересом. — Ты хочешь именно колье или, может быть, что-то ещё?

В моём воображении к Башне быстренько подвели железнодорожную ветку, и состав из вагонеток, доверху груженных бриллиантами, уже тронулся в путь.

— Да нет же! — воскликнула я. — Наоборот! В смысле, вообще ничего не хочу!

Нехотя Кайлеан признался:

— Я действительно собираюсь сделать тебе подарок… хотя, по сути, он не может являться подарком, потому что формально он уже является кое-чем другим… но всё же это подарок… ну, если взглянуть в определённом аспекте…

— Понятно. Подарок Шредингера, дело житейское. Его вроде дарят, а вроде нет.

— Увидишь — поймёшь. Но тебе должно понравиться. А сейчас мне надо уходить… И вот что… ближайшие два дня я буду крепко занят. Придётся тебе это время поскучать дома.

Нельзя сказать, чтобы я сильно огорчилась. Вчерашний день выдался таким бурным, что идея поскучать дома показалась мне весьма привлекательной. Тем более, что мне было чем заняться.

Кайлеан отправился по своим загадочным делам, а я, выждав некоторое время, подошла к балкону и открыла дверь. Оживлённая Дрю скользнула откуда-то сверху и затараторила:

— Вот это ночка была! Они такие идут себе спокойненько, а я сверху такая — в-ж-ж-ж-ж! А они такие — «А-а-а-а!» А я — «Муа-ха-ха, трепещите, грешники!» а они — «Па-ма-ги-тя-а! Па-а-а-ли-и-цыя!»

Тщательно закрыв балконную дверь, я повернулась и увидела, что светлячки, запертые в люстре-клетке, выстроились в виде пульсирующей стрелки, и острие этой стрелки недвусмысленно указывало на засов.

— Кругом одни кровопийцы… — пробормотала я, сгребла со стола журналы и решительно повернулась к люстре-клетке спиной.

Молча я вызвала лифт. Мы поднялись на последний этаж, там я прошла к креслу у окна, уселась и раскрыла журнал, демонстративно углубившись в его содержание.

Дрю ещё какое-то время щебетала в стиле «а я такая, а они такие…», потом прервалась и недоумённо произнесла:

— Так, я не поняла, я кому рассказываю?

Я продолжала сосредоточенно читать колонку редактора. Жернова редакторской мельницы вращала мысль не новая, зато справедливая: надежды, мечты, ожидания и предвкушения, не смотря на свою безусловную эфемерность, составляют важную часть нашей жизни и зачастую оказываются более яркими, нежели непосредственно событие, к которому относятся. Поэтому их надо ценить не меньше. Порассуждав ещё в таком духе, в конце своего послания редакторша плавно вырулила к другой верной мысли — принцев, девушки, катастрофически мало. Причём, не только в Эрмитании, но и вообще. Такова суровая жизнь. На всех не хватит. Поэтому надо понимать, что надежды и мечты могут остаться несбывшимися, но они всё равно будут прекрасны, и вообще на балу следует повеселиться на полную катушку… В принципе, я с редакторшей была согласна…

— Вы что, сердитесь, что ли? — неуверенно сказала Дрю.

— Нет, радуюсь, — ледяным тоном сказала я, продолжая читать. В позапрошлом году на понимающих что к чему людей произвёл глубокое впечатление наряд леди Мармарис цвета «мардоре»…

— А чему?

— А вот этому! — Тут я не выдержала, откинула журнал, вскочила с кресла и, вихляя бёдрами, проскакала перед Дрю, попутно изображая ослиные уши над головой.

— Что это? — оторопело спросила Дрю.

— Не что, а кто. Это ты за окном, — просветила её я.

— Да ладно вам… Я была не такая.

— Конечно, не такая, ты была ещё хуже. Я чуть не поседела из-за твоего представления! Знаешь, Дрю, как это называется? Подстава, вот как!

— Подстава? — ахнула Дрю. — Да как вы можете так говорить? Он же ничего не заметил!

— А если бы заметил?

— Да не заметил бы! Я ужас какая ловкая!

— Вот именно, что ужас, — горячо начала я, но тут в шкафу кто-то кашлянул. Низким таким кашлем, ничуть не напоминающим писк.

Дрю вытаращила глаза.

— У нас что, в шкафу мужчина? — спросила она тоном мужа, вернувшегося из командировки.

В замешательстве я посмотрела на шкаф.

— Э-э-э… нет… Там малыш Ем… должен быть.

— «Малыш Ем»? Это моль?

— Нет, светлячок. Маленький совсем. Светлячочек. Я его выпустила из клетки, когда ты улетела. Из той, что над столом висит. — Дрю вытаращила глаза ещё больше, я попыталась объяснить: — Потому что так получилось… Кайлеан проснулся, Ем начал пищать… громко пищать… ну, я запаниковала и выпустила его. Но, честное слово, он маленький и хорошенький!

В качестве иллюстрации к моим словам из шкафа тотчас вывалился некий молодец — долговязый, усатый, носатый, смуглый — несмотря на призрачность, и одетый даже по здешним меркам старомодно. Общий вид у него был какой-то такой… дартаньянистый…

Мы с Дрю ойкнули и придвинулись друг к другу.

Молодец потянулся, зевнул, клацнув зубами, весело оглядел нас с головы до ног и хриплым наждачным голосом произнёс:

— Ну что, девчонки, давайте знакомиться. Лемуэль Пэн, благородный разбойник. Можно просто Лем.

Не Ем, Лем — вот что он мне тогда пропищал.

Дрю вдруг приосанилась, вздёрнула нос, демонстративно обозрела Лемуэля Пэна в ответ и повернулась ко мне.

— Не маленький и не хорошенький, — с презрительной гримаской констатировала она и принялась поправлять свою растрёпанную короткую стрижку, делая её ещё более растрёпанной.

Ого, подумала я, что это у нас здесь — любовь с первого взгляда?

Вслух я сдержанно произнесла:

— Леди Данимира. Можно просто Данимира Андреевна. — Мои инстинкты, о которых Мортен высказался, что они здоровые, отсоветовали мне фамильярничать с разбойниками, пусть даже и с благородными.

Дрю передёрнула плечиком и вместо представления сказала, надменно глядя куда-то в пространство:

— Это мой шкаф. Я его первая заняла. И вообще, там вещи дорогие. Нам там моль ни к чему.

— Тебя, Данимира Андреевна, мы хорошо знаем, — сказал Лем, не сводя взгляда с Дрю, — ты всем ребятам сразу понравилась. Хотя некоторые критиковали твоё декольте.

— Какое ещё декольте? — Я лихорадочно вспоминала, как была одета во время трапез в гостиной. — Не было у меня никакого декольте…

— Вот именно. А могла бы порадовать бедных отшельников. Но всё равно, мы с ребятами даже жалеем, что такая классная девчонка эдакому супостату досталась. А вот фифу я до вчерашней ночи не видал.

Наши с Дрю реплики прозвучали почти одновременно.

— Почему это «супостату»?

— Почему это «фифу»?

Лемуэль Пэн снова потянулся.

— Ух, как славно выпрямиться в полный рост! Спокойно, красавицы, отвечаю по порядку. — Начать он решил с меня. — Смотри сама, Данимира Андреевна. Это место завсегда наше было. Как драконов увели всех, так мы здесь и обосновались. Жили-поживали себе… кхм… то есть, не жили и не поживали, но, в общем, обитали давным-давно, и неплохо, скажу тебе, обитали. А принц твой? Заявился, сопляк сопляком, молоко на губах не обсохло, и начал свои порядки наводить. Да не будь я привидением, я бы ему ремнём по заднице надавал… тогда, конечно. Сейчас-то он заматерел, с ремнём к нему уже не подступишься. Короче, принц твой невинных людей в клетку засадил…

— Невинных благородных разбойников, — уточнила я.

— Абсолютно невинных! Да ведь не просто засадил, а ещё и скрутил, уменьшив раз в сто, — супостат он после этого или нет?.. А каково нормальному мужику пищать мышью малою? Самому себя слышать противно, это ж дополнительное издевательство! Мы первое время даже общаться не могли. Один рот откроет, остальные вповалку от смеха лежат. Потом ничего, попривыкли, но самые гордые из нас до сих пор жестами объясняются. Но главное — за что? Ну, баловались ребята маленько, налетали на окрестных селян, так на то они и селяне, чтоб пугать их. Были б умные — не орали как оглашенные. Мы же привидения… можем только по сердцу холодом ледяным могильным пройтись да волос коснуться, инеем их раньше времени покрыть…

— Хулиганьё! — Дрю снова дёрнула плечиком.

— Хм-м-м… — сказала я. — Я, пожалуй, даже знаю, как оно было. Они — селяне — такие идут себе спокойненько, а вы сверху такие — в-ж-ж-ж-ж! А они такие — «А-а-а-а!» А вы — «Муа-ха-ха, трепещите, грешники!» а они — «Па-ма-ги-тя-а! Па-а-а-ли-и-цыя!». Похоже?

Лемуэль Пэн одобрительно кивнул.

— Ну, ты, Данимира Андреевна, прям как сама всё видела. Только полицию они не звали. Мы в город не совались, по деревням летали, какая там в деревне полиция. Но они вот что удумали: королю Георгиану — тот ещё аспид, кстати, — коллективную жалобу накатали, от всех деревень. Вот он и прислал мальчишку своего. А тот, даром что сопляк, воспользовался тем, что мы померли и он власть некромантскую над нами имеет. Дорвался, понимаешь. Всех до единого переловил и в бараний рог скрутил. И за что, спрашивается, за пустяки какие-то!..

— Действительно, преждевременно поседевшие селяне с сердечным приступом — пустяки какие. А ты как думаешь, Дрю? — ласково спросила я.

— А что вы на меня смотрите? — оскорблено вскричала Дрю. — Я ничьего сердца не трогала! Я аккуратненько!

— Аккуратненько? А чего ж тогда люди кричали «А-а-а»? У вас же тут магов больше, чем обычных людей, все должны быть привычные ко всяким… — я хотела сказать «паранормальным явлениям», но подумала, что по отношению к Дрю это будет некорректным, — … ко всяким чудесам.

Дрю сказала, глядя в сторону:

— Тут такое дело… Лучше вам знать. Помните, принц сказал, что я теперь грузовик поднять могу?

— П-помню, — сказала я, хлопая ресницами.

— Ну вот.

Воцарилось долгое молчание.

Я продолжала усиленно моргать.

— То есть ты хочешь сказать… что сегодня ночью на людей сверху аккуратненько пикировал хохочущий грузовик и обзывал их грешниками?

— Ну, что-то вроде, — буркнула Дрю. — Как-то так. Почти. Но никто не пострадал и сердца я ничьего не трогала!

Благородный разбойник Лемуэль Пэн присвистнул и восхищённо ударил себя по ляжкам:

— Ай да фифа — грузовик подняла! Меня научишь?

— Не научит, — сказала я, села в кресло и прикрыла глаза рукой, — и не только потому, что это магия принца Кайлеана, а потому что теперь нам всем конец. Дрю ведь единственное привидение, которое может двигать материальные предметы. Как только до Его Высочества дойдёт захватывающая история о девушке-призраке, поднимающей грузовик, он легко сложит два и два. Он нас всех в бараний рог скрутит. Готовьтесь. Трепещите, грешники.

— Не скрутит, — сказала Дрю. — Не такая я дура, я маскировалась. Все видели только грузовик. Может, в него вселилось что-нибудь другое, не привидение. Да и те, кто по ночам кто гуляет, свидетели ненадёжные. Может, они под мухой были. Им не поверят.

— Кому надо, тот поверит, — зловеще пообещала я.

Лем подлетел ко мне и изобразил дружеское похлопывание по коленке.

— За себя не волнуйся, Андреевна, — сказал он, — уж кому-кому, а тебе ничего не будет. У нас там, в люстре, все знают, что супостат по тебе сохнет. Мы даже пари заключили. По карманам пошарили, призрачного золотишка наскребли, чтоб на кон поставить.

Я закашлялась. Вот так. Ходишь, ни о чём не подозревая, а над головой в это время на тебя пари заключают.

— И в чём суть… вашего тотализатора?

— Известно какая суть. Женится на тебе супостат или…

— Или что?

— Или так будете…

— Понятно. Некоторые женятся, а некоторые… И как ставки распределились? — поинтересовалась я.

— Большинство на «так» поставило, — честно ответил Лем. — Считают, супостат тебя охмурит. Но лично я поставил на женитьбу. Зато мой куш побольше будет. Уверен, скорее ты супостата охмуришь. Классные девчонки, они завсегда из нашего брата верёвки вьют, по себе знаю. — Он нахмурился и погрозил мне пальцем. — Ты, смотри, блюди себя, Данимира Андреевна. Негоже честной девушке до свадьбы глупости всякие парню дозволять. Парни, они ведь безбашенные… по себе знаю, а девичья честь на дороге, знаешь ли, не валяется. Как и призрачные дублоны. Если супостат к тебе с глупостями будет приставать, ты так ему прямо и скажи: вечером — свадьба…

— Знаю. Вечером — свадьба, утром — глупости.

— Почему утром? Ночью. Нет, утром тоже, это само собой. Но только после свадьбы. Ты главное в уме держи: сперва — свадьба, глупости — потом. И смотри не перепутай!

— Спасибо, — кротко сказала я, — очень полезное и своевременное напоминание. А то иногда прямо подмывает глупостями заняться.

Благородный разбойник засмеялся хриплым наждачным смехом.

— Да что ты можешь понимать в глупостях, цветочек? Вот фифа, другое дело. Уверен, она знает, что к чему.

Я была убеждена, Дрю сейчас ответит наглецу так, что придётся соскребать его со стенки. Действительно, Дрю подбоченилась, и речь её вроде была резка, но произносила она её каким-то подозрительно грудным, воркующим голосом.

— Не смей называть меня так. Дрю — меня зовут Дрю. — Она вновь поправила волосы. — И не твоя забота, Лемуэль Пэн, что я знаю, а что нет.

Лемуэль Пэн хрипло засмеялся и взмыл вверх, приблизившись к Дрю.

— Я не прочь взвалить на себя новую заботу… Дрю…

— Поглядим на твоё поведение… светлячок.

Всё, спелись, поняла я. Следовало пока не поздно произвести строгое внушение. Говорить надо было уверенно и властно, чего я отродясь не умела. Буду воображать себя Наполеоном в треуголке, решила я, встала и прошлась туда-сюда, заложив руки за спину.

— А теперь все слушают меня, — начала я, прохаживаясь. — Лемуэль Пэн, с этажа ни ногой. Не знаю, на что ты способен, но на всякий случай: никаких просачиваний сквозь канализацию и прочих фокусов. Никаких дружеских визитов к соратникам. Далее. Никаких делёжек шкафа. Мальчики — налево, девочки — направо. Лем, твой шкаф там. — Я указала на второй гардероб, не занятый Дрю. — При появлении принца немедленно прыгаешь туда и прячешься в секции с моим нижним бельём. Не думаю, что Его Высочеству вообще придёт в голову заглядывать в шкаф, но лучше подстраховаться… Особо подчёркиваю — никаких ссор. — Тут я пошла на чистый блеф: — Задумаете выяснять отношения — возьму за шиворот и собственноручно отправлю в люстру-клетку обоих. Моих способностей на это хватит. Ясно?

— Ой-ой-ой, какие мы строгие… — начала было Дрю, но благородный разбойник остановил её.

— Постой, не видишь, цветочек в правильном направлении мыслит, повелевать учится. За принца однако замуж собралась, не за лесника. Пусть командует. На ком ей ещё тренироваться, как не на нас? Надо потерпеть. Потом подучится и на других перейдёт. Молодец, Данимира Андреевна, не стесняйся, песочь нас по полной!

Дрю скептически фыркнула, но насмешничать перестала. А я, получив несколько неожиданную поддержку, не стала отрицать версию Лема. В конце концов, если не научиться руководить привидениями, очень скоро они начнут руководить мной.

— Как известно, на следующей неделе состоится королевский бал, — продолжила я хождение туда-сюда. — Это мой первый королевский бал, я должна подготовиться, изучить методические пособия, справочную литературу и научные труды на эту тему, — величавым жестом я указала на журналы. — Попрошу мне не мешать. Если хочется флиртовать, отправляйтесь за поворот и воркуйте там на здоровье. Но будьте начеку, помните — Лем здесь на нелегальном положении. Чуть что — сразу в шкаф!

— Флиртовать? С кем, с ним? С этим тощим верзилой? Ха! — Дрю взмыла вверх и изобразила какие-то замысловатые воздушные фигуры.

— Флиртовать? С этой колючкой, с этой занозой? — Лемуэль Пэн вплёл в фигуры Дрю свои, не менее сложные.

Они ныряли в воздухе как разыгравшиеся дельфины, и так, похохатывая и переплетая свои траектории, успешно продвигались к повороту. Вскоре парочка скрылась из виду.

— Луи, мне кажется, это начало прекрасной дружбы, — прокомментировала я их уход легендарной фразой и взялась за журналы.

…Картинки были какие-то мутноватые и расплывчатые. Для издания, напечатанного на бумаге отличного качества, это было несколько странно. Мне очень хотелось разглядеть знаменитый наряд леди Мармарис цвета «мардоре», но подробности непонятным образом ускользали из виду. Я сидела и озадаченно разглядывала удлинённое красно-коричневое пятно, но тут из-за поворота появилась Дрю. Она подлетела и скороговоркой выпалила:

— Вы, небось, не знаете, там надо страницу потереть, это только для магов журнал. Трите! — и улетела обратно.

Легко сказать… С точки зрения Дрю, достаточно было природной одарённости, чтобы заставить работать магический предмет, но я-то знала, что не так всё просто. Кайлеану следовало бы объяснить мне, как пользоваться местной прессой, но ему, видимо, просто не пришло в голову, что такая проблема существует. Вообще, сквозь его внешнюю уверенность постоянно проступало напряжение, и мне казалось, что таинственные дела, которые постоянно его занимали, не такие уж весёлые. Где уж упомнить такую мелочь.

Я провела пальцами по странице.

Всё осталось без изменений, но в подушечках пальцев началось характерное покалывание — бумага действительно была пропитана магией. Интуитивно я применила заклинание, которое использовала для усиления красок старых выцветших иллюстраций, затем прибавила заклинание трёхмерной проекции и принялась вытягивать изображение из журнала. Обычно я так поступала, когда надо было поменять буквы местами, чтобы открылся истинный текст, метод показался мне подходящим.

Вначале ничего не происходило, затем изображение приобрело резкость, но задёргалось, будто леди Мармарис овладела пляска Святого Вита.

Зрелище было тревожное, я закусила губу, заподозрив, что испортила чужую вещь. Страница, с которой я наобум произвела манипуляции, начала набухать, наливаться светом и выгибаться в полусферу наподобие мыльного пузыря. Вид был такой, будто сейчас всё взорвётся.

Оцепенев, я не решалась что-либо предпринять.

Но тут пузырь лопнул, радужный сноп света вырвался на свободу и передо мной возникла голограмма — черноволосая красавица с надменной улыбкой смотрела куда-то вдаль, красновато-коричневая полупрозрачная ткань отливала золотыми узорами и казалась такой реальной, что её хотелось потрогать рукой.

Я выдохнула с облегчением. Метод сработал, хотя к нужному результату я пришла явно кривым путём. Одно только причиняло неудобство — масштаб оказался один к одному, фигура была великовата. Сидя в кресле, я упиралась взглядом в проглядывающие сквозь ткань коленки леди Мармарис. Как уменьшить масштаб я не знала, экспериментировать дальше поостереглась. Пришлось подниматься каждый раз, когда надо было разглядеть изображение.

Не считая беготни вокруг объёмных иллюстраций, изучение светских хроник Эрмитании оказалось занятием чрезвычайно увлекательным. Жизнь на балах кипела, хроники поражали обилием коллизий. Взять хотя бы историю с подтыканием одеялок — главный скандал осеннего бала позапрошлого года.

Дело было так. Группа первокурсниц-провинциалок, обучающихся в столичной Магической Академии, прилюдно бросилась к ногам короля Георгиана. Они жаловались на своего нового ректора, принца Химериана. Адептки утверждали, что принц злостно пренебрегает должностными обязанностями. При разбирательстве, случившемся прямо на балу, выяснилось следующее. По традиции, сложившейся с незапамятных времён, ректор Магической Академии обязан весь первый семестр заходить в общежитие и подтыкать на ночь одеялко каждому первокурснику. Заняться ректору особенно нечем, а юные существа, разлучённые с семьёй и вырванные из привычной среды, для успешной адаптации нуждаются в дружеском участии.

Надо отметить, что первокурсники мужского пола категорически отказывались считать себя юными, разлучёнными и вырванными, и сразу же открещивались от подобной привилегии. При прежнем ректоре — почтенном столетнем старце — и в женской половине общежития желающих воспользоваться утешением уже не находилось.

О традиции не вспоминали, однако она не умерла, а просто находилась в глубоком анабиозе.

С приходом нового ректора всё изменилось. Глубокая моральная травма от разлуки с отчим домом настигла всех проживающих в общежитии адепток поголовно. И тут выяснилось, что принц одеялки подтыкать не желает и по вечерам в общежитии не показывается. Среди адепток поднялся глухой ропот, который становился всё сильней и сильней, и в конце концов вылился в обращение к самому Георгиану Второму.

Представший перед венценосным отцом принц Химериан дал показания по этому делу. Поначалу он честно пытался выполнять свой долг. Но при первом же посещении общежития подвергся пяти попыткам затащить его под то самое одеялко, которое должен был всего-навсего подоткнуть. В следующий вечер попыток стало десять. На третий день — уже пятнадцать. Зловещую прогрессию не заметил бы только грудной младенец. Причём одна из попыток чуть не увенчалась успехом, поскольку её предприняла адептка, прибывшая из далёкой горной области, где, как известно, каждая вторая семья состоит в кровном родстве с троллями. Нет, принц Химериан не расист и ничего не имеет против троллей. Отличный народ, эти тролли, если не находиться с ними под одним одеялком.

Разбирательство закончилось изданием специального королевского указа, где отныне обязанность утешения юных существ возлагалась на заведующую медсанчастью Академии леди Гобл. Она, надо полагать, являлась опытным психотерапевтом, поскольку уже через пару дней количество страдалиц по отчему дому свелось к нулю.

Да, у Химериана Карагиллейна тоже оказалась не такая простая жизнь. Было не совсем понятно, как он оказался на таком посту, — учитывая его внешность и происхождение. По моему разумению, это было всё равно что петуху… простите, павлину… сунуться в вольер с лисами. Я наказала себе не забыть расспросить об этом Кайлеана.

Дрю и Лемуэль проявили деликатность (а может, им просто было не до меня) и позволили без помех изучить королевские хроники. К вечеру картина эрмитанских балов постепенно прояснилась. Некоторые детали остались непонятыми, но на них можно было махнуть рукой. Нельзя объять необъятное, и вообще со мной будет Кайлеан. Он поддержит меня, я поддержу его, и вместе мы как-нибудь справимся.

…Драконятник напоминал римский Колизей, рукою великана вырванный с корнем, то бишь с фундаментом, и вместе с изрядным куском земли вздёрнутый в вышину. Он завис над горной долиной, со дна которой поднимался голубоватый утренний парок, каменное кольцо обильно поросло зеленью, какие-то невероятно длинные цветущие лианы свешивались вниз. Большой летающий остров окружали островки поменьше; острова соединялись друг с другом и с окружающими скалами узкими наклонными мостиками, растянувшимися над пропастью. Какие-либо ограждения отсутствовали, в сущности, это были пыльные каменистые висячие тропы, поросшие по обочинам травой. Два человека могли разминуться там, лишь соблюдая предельную осторожность. На каждой такой тропе располагалось по несколько горбатых башенок с проёмами, сквозь них должен был пройти любой, направляющийся в драконятник.

Из Башни Кайлеан перенёс нас на небольшую площадку в скалах, отсюда начиналась одна из опасных троп наверх.

— Непосредственно в драконятник перенестись нельзя, — пояснил Кайлеан. — Меры безопасности. Сначала следует проверка на детекторе ауры, ещё нас проверят на инфекции… на магические инфекции, — уточнил он, поймав мой вопрошающий взгляд, — и по некоторым другим параметрам. Нет на свете более неуязвимых существ, чем взрослые драконы, и более чувствительных, чем неокрепшие драконята. Они могут негативно среагировать на определённую ауру… на слишком тёмную, чересчур искажённую, с дефектом или ещё какую… — И зачем-то добавил: — Ко мне у любого из наших драконов полный иммунитет. Это заложено в линию, поддерживаемую Эрминарским драконятником.

Я встревожилась.

— Дракончик может заболеть, если к нему приблизится дурной человек?

Кайлеан помедлил и произнёс:

— Дурной человек… наверное, можно и так сказать. Хотя это спорное определение, всё сложней.

— Меня тогда к маленьким пускать нельзя… — упавшим голосом сказала я. — Заболеют.

Его брови дрогнули.

— Что за фантазии?

— Это не фантазии. Я… так себе человек. Не очень хороший. У меня много прегрешений… было и есть…

Я думала о том, что порядочный человек на моём месте уже давным-давно отдал бы часть чужой пентаграммы и прекратил морочить голову её владельцу. Порядочный человек не подставляет подруг, не губит своего фамильяра, не нарушает магических клятв, не выпускает разбойников из тюрьмы, не крутит романов с несколькими молодыми людьми сразу… Правда, я уже давно раскаялась во всём содеянном, кроме, разве что, выпускания Лема из тюрьмы, тут, совершенно очевидно, всё ещё было впереди… Что ещё… Мне вдруг вспомнилась ведьма Ангелина. Я ведь брезговала ею с самого начала. Не смогла взглянуть с другой стороны и подобрать к ней ключик. Даже не попыталась. А она была детдомовским ребёнком, ожесточившимся от отсутствия родительской любви, той самой любви, которой я была одарена более чем щедро… Я вспомнила её слова про Складовский детдом — судя по всему, она выросла в ужасном месте… Потом я внезапно вспомнила Одинцова из нашей Оленегорской школы. Он хотел меня поцеловать, а я, ещё ни разу не целованная соплячка, вместо того, чтобы честно признаться в любовном невежестве, от испуга изобразила Снежную Королеву и хлестнула по нему ледяной насмешкой, и прогнала прочь, и даже потом, успокоившись, не нашла в себе сил объясниться. А ведь он мне нравился… Несколько лет потом мы постоянно переглядывались, но тут же отводили глаза…

Мысли об Ангелине и, особенно, об Илюше Одинцове — в преддверье драконятника, да ещё в присутствии Кайлеана — были так несвоевременны и дики, что я потрясла головой и спросила вслух:

— Что происходит?..

Воспоминания тут же отхлынули назад, их острота сгладилась.

Кайлеан показал на тропу, которая прямо на глазах превращалась в туннель, накрытый хрустальным куполом. Одна прозрачная пластина наслаивалась на другую, стены стремительно ограждали дорогу, делая её безопасной.

— Жаль тебя разочаровывать, но твои прегрешения сочтены незначительными. По крайней мере, в плане драконьей безопасности. Тебя проверили, всё остальное тоже в норме. Мы можем идти.

— Ты хочешь сказать, мой приступ самокопания — искусственного происхождения?

— А это был приступ самокопания? Меня самого никогда не проверяли, я уже говорил почему — в моих жилах течёт кровь Карагиллейнов, но насколько известно, проверка ауры вызывает у всех разные ощущения. Дэн как-то обмолвился, что когда первый раз отправился в драконятник, перед мостом вдруг начал вспоминать свою бабушку, которая умерла давным-давно, когда он был ещё совсем мал. Оказалось, он отлично помнит всё, что с ней связано…

— Нет, — мрачно сказала я, — не о бабушке я думала.

Он взглянул пристально, но расспрашивать не стал, просто взял за руку и повёл к туннелю. Признаться, я обрадовалась, что можно подержаться за Кайлеана и крепко стиснула его ладонь — на такой высоте мне ещё ходить не доводилось. Пока мы шли, я жалась к его плечу и старалась не смотреть по сторонам — хрустальные стены создавали иллюзию полностью открытого пространства. Но потом не удержалась и всё-таки взглянула.

Ах, как было страшно, но в то же время дух захватывало не только от высоты. Голубоватая дымка постепенно таяла, сиреневые скалистые вершины озарились утренним солнцем, и драконий Колизей, согретый лучами, казался уже не каменным кольцом, а золотым. Изумрудная зелень произрастала пышными купинами везде, даже на голом камне, я знала, что это значит, — магический фон благоприятно влиял на микроклимат и плодородие долины. В подобном месте выросла я сама. Внизу пестрели разноцветные крыши, наверное, там располагался посёлок, где проживал обслуживающий персонал, и тонкой светлой ниточкой поблескивала речушка.

У входа в драконятник нас встречали — две фигуры, высокая и низкая, стояли под аркой, обрамлявшей вход.

— О, смотри, Харлин с Мицци, — оживлённо сказал Кайлеан.

Главный егермейстер Харлин, с которым мы уже были знакомы, обменялся с Кайлеаном рукопожатием, а мне поклонился. Серая дракощейка Мицци бурно приветствовала Кайлеана — натянув поводок, замолотила зубчатым хвостом, заплясала на высоких лапах. Когда мы подошли совсем близко, Мицци взглянула на меня жёлтыми драконьими глазами, втянула ноздрями воздух и так же энергично помахала хвостом и мне.

— Глядите-ка, Мицци меня помнит, — поспешила объявить я, подозревая, что дракощейке больше нравится красная нить на моём запястье, чем я сама. — Она же была в библиотеке? Вон, у неё зубец на гребне кривенький, я его тоже запомнила.

— Она тебя не только запомнила, но и включила в число любимчиков, — отметил Кайлеан.

— Взаимно, — засмеялась я и спросила: — Могу я тебя погладить, Мицци?

Харлин улыбнулся в ответ:

— Её хвост говорит, что вы можете делать с ней всё, что захотите. Но больше всего Мицци любит, когда делают вот так… — Он волнообразно провёл пальцами вдоль гребня на горбатой спине.

Я наклонилась и повторила его движение. Удивительно, серая шерсть выглядела грубой, но на ощупь оказалась мягкой и шелковистой. Дракощейка блаженно прикрыла глаза и замерла, издавая ноздрями тоненький прерывистый свист.

— Когда вылупление? — спросил Кайлеан, следя за движением моих пальцев.

— Есть ещё время в запасе. Но сейчас полетит радужный.

Кайлеан досадливо цыкнул.

— Ах ты ж… Я хотел показать его в самом конце.

— Мы не можем его дольше сдерживать — с вечера колобродит. Молодой, что с него взять. Ещё немного — разнесёт тут всё к хатшепсутам свинячим… простите, леди Данимира… В общем, как хотите, но радужный сейчас взлетит.

— Так идём же, — сказал Кайлеан и двинулся вперёд.

Мы вошли в полутёмную арку. Размеры драконятника были таковы, что арка тоже напоминала туннель, наши шаги и цоканье когтей Мицци зазвучали гулко. Понадобилось время, чтобы выйти в галерею, опоясывающую внутреннюю стену.

Первое, что бросалось в глаза — зияющие полукруглые дыры, расположенные ярусами по всему пространству внутренней стены. Драконьи пещеры, поняла я. Перед выходом из каждой пещеры размещались широкие помосты, и, так же как в Башне, соединялись между собой множеством переходов и лестниц. Так же как в Башне, повсюду змеились трубы, словом, антураж был узнаваемым, только масштабы оказались ещё больше. Если раньше старый драконятник казался весьма величественным сооружением, то теперь я узнала, что значит настоящее величие по-эрмитански. Королевский размах впечатлял.

Харлин с Мицци торопливо пошли — почти побежали — вдоль галереи, а Кайлеан крикнул им вслед:

— Я придержу его!..

Он подвёл меня к перилам, чуть отодвинулся, запрокинул лицо вверх. Руки он вытянул вперёд, ладони поставил так, будто отталкивал кого-то и замер в этой позе.

— Всё, Харлин на месте… — пробормотал Кайлеан через некоторое время, медленно опустил руки и несколько раз глубоко вздохнул. — Сейчас…

В глубине одной из пещер напротив сверкнула, замигала и погасла пронзительная рубиновая искра.

— Видишь? — спросил Кайлеан.

— Далеко… — я прищурилась. — Только искорку видела.

— Ничего, сейчас-сейчас… вылетит — не поймаешь…

Рубиновая искра вновь разгорелась, начала расти и оранжеветь, пока не посветлела до жёлтого, приблизилась к выходу и после этого рассыпалась на множество зелёных искр.

— Каждый охотник желает знать… — пробормотала я, наблюдая, как зелёные искры начинают вращаться по кругу и опять светлеть. На помост перед пещерой выкатился шар, мерцающий бледным голубым цветом. Шар стал расти, темнеть, наливаться синевой… потом появился лиловый оттенок… постепенно шар видоизменился в некую фиолетовую кляксу, которая дёргаясь и будто гримасничая, принялась вытягивать из себя какие-то отростки… но потом опять начала краснеть и сворачиваться в шар.

— Ку-уда?.. — Кайлеан выбросил руки вперёд, производя какие-то пассы. Он осторожно расправлял что-то в воздухе и вскоре краснота погасла, а шар опять стал кляксой. Фиолетовое создание нахохлилось и посидело в задумчивости, потом вновь зашевелилось… и вдруг, расправив крылья, над воздушной ареной взмыл тёмный хвостатый силуэт, немного напоминающий древнего археоптерикса… сильно не доедавшего в детстве.

— Полетел! Ой, какой! — пискнула я, глядя во все глаза на своего первого дракона.

— Погоди, ещё не всё, — сказал Кайлеан, тоже не отрывая взгляда от силуэта в вышине. — Он первый в своей линии и молодой совсем, не сразу всё выходит. Но он старается.

Тёмное тельце боролось с гравитацией, изо всех сил трепеща крыльями, руля туда-сюда тощеньким хвостиком, а потом засветилось, во все стороны брызнули цветные лучи и на месте невзрачного археоптерикса возникло сказочное создание, в три раза больше. Огромные крылья этой ипостаси переливались всеми цветами радуги и сияли так, что палевые камни драконятника запестрели от ярких бликов. Теперь дракон летел плавно и уверенно, иногда лениво — явно красуясь — выписывая округлые вензеля в небесной синеве.

— Красавец, да? — разнеженным голосом произнёс Кайлеан.

— Он и до этого был милый, но сейчас — да, совсем красавец.

Мы долго наблюдали за радужным, пока к нам вновь не присоединился Харлин.

— Другое дело, — сказал он. — Видали, в обратку хотел скуклиться?

— Я рихтанул гюйсовым, — отозвался Кайлеан, — откатил.

— Так это гюйсом? Не рано ли?

— Сработало же…

— Как бы не начал лениться потом.

— Может. Но ничего, побалует, и всё нормально будет. Стержень у него оплетён неплохо. Кто стержневал, Марк?

Кайлеан с Харлином, поглядывая на радужного, принялись увлечённо обсуждать некоего Марка, подающего большие надежды стержнёвщика, и ещё одно воспоминание возникло в моей памяти.

…Однажды, гуляя по вечернему Петербургу, мы с Женькой встретили её земляка, студента-программиста Митяя. Митяй шагал с ватагой однокурсников навстречу, они дружной гурьбой направлялись в пивную неподалёку (кажется, отмечали чей-то день рожденья) и увлекли нас за собой. В начале вечера все общались как нормальные люди, но постепенно беседа съехала в область программирования, и вскоре я поняла, что безвозвратно потеряла нить разговора. Обсуждались такие вещи, в которых я совсем ничего не смыслила, не смотря на школьную твёрдую четвёрку по информатике. При этом, как ни странно, начинающие программеры искоса поглядывали на нас с Женькой, словно ожидая, что мы внесём лепту в общую беседу и выскажем оригинальную точку зрения на обсуждаемую проблему. Со скуки я пригубила пиво, которое окружающие бодро поглощали литрами, пиво оказалось невкусным, оно скверно попахивало спиртом. Я совсем увяла, через какое-то время выскользнула из-за стола якобы попудрить носик, позвонила Женьке с улицы и предложила удалиться по-тихому, иначе я зачахну во цвете лет, придавленная грузом собственного невежества. Женька вышла, выслушала мои стенания и хмыкнула: — «Мальчишки решили впечатление произвести, умом, так сказать, блеснуть, а ты, простота оленегорская, не оценила…» «В нашей деревне в ухаживании больше ценится исполнение озорных частушек под балалайку», — поведала я ей, и мы всё-таки сбежали.

Я вздохнула, припомнив те беззаботные денёчки, но в который раз убедила себя мыслить позитивно — наверняка лекари-маги уже подняли Женьку на ноги и до встречи оставалось совсем немного. Что бы не твердили окружающие, я не верила, что Кайлеан станет удерживать меня насильно. Вернусь к родителям, успокою их и тут же помчусь на Урал. А история с программистами вспомнилась из-за схожести ситуаций — я не понимала и половины разговора, густо нашпигованного специфическими терминами… однако сейчас скучно не было. На Кайлеана, обсуждающего драконьи тонкости, я была готова смотреть сколько угодно, и делила внимание поровну между ним и прекрасным созданием в вышине. Последнее время Кайлеан выглядел напряжённым, каким-то замороченным, а тут оживился, его глаза заблестели, но не было того мрачного огня, с каким он обычно глядел на меня, и на лице не было печати властной надменности, напоминающей всем и каждому, что перед ними — будущий король. Харлин преспокойно разговаривал с высокородным собеседником на равных, и даже позволял себе ироническую интонацию, комментируя некоторые из его высказываний.

Когда Харлин вновь отошёл, Кайлеан нетерпеливо спросил:

— Ну, что?

— Что — «ну что»?

— Ты улыбалась всё время. Что смешного?

— Ничего. Мне просто нравится драконятник… и ты в нём. — Я подбирала слова, он ожидал. — Звучит парадоксально, но драконы тебя очеловечивают.

Он помолчал, потом усмехнулся, глядя в небо.

— Один раз… давно… они очеловечили меня до такой степени, что я набил себе татуировку. Надпись «драконы навсегда». Вечную, невыводимую. Не представляешь где.

— Представляю.

Образ Чудовища, бесхитростно спускающего штаны с поясницы, встал передо мной как живой. Тёмная вязь на гладкой коже… так вот что она означала…

— Да? — Он повернулся и снова усмехнулся. — Мне сказали, что это будет чертовски сексуально. И я купился.

Неожиданно для самой себя я ответила:

— Правильно сказали.

Он взглянул остро, и я подумала, что сейчас придётся задувать спичку, но, к счастью, Кайлеан прислушался и сказал:

— Харлин зовёт. Пойдём, близится вылупление. Радужный всё равно сейчас полёт закончит. Он молодой ещё, надолго его не хватает. По дороге расскажу тебе про драконов, чтоб ты была в курсе.

— Я уже кое-что поняла. Они ведь не реальные, не динозавры с крылышками. Вы их создаёте. Это магия, да?

— Верно только отчасти, — сказал Кайлеан, увлекая меня в ту сторону, куда удалился Харлин. — Основа всё равно биологическая, самая что ни на есть реальная. Мой прадед, Кайлеан Второй, начал с того, что купил у одного моряка, прибывшего из Южной Америки, несколько окаменелых яиц птерозавра. Купил случайно, как диковинку. Но потом прадед обнаружил, что яйца удивительно хорошо сохранились и любопытства ради провёл ряд магических экспериментов. В итоге то, что затевалось в шутку, стало делом всей его жизни. Уже несколько столетий Эрмитания развивает и совершенствует благородное искусство драконотворчества. Позже и другие королевства начали нам подражать… кое-что им удалось, но… — Кайлеан небрежным жестом отодвинул это «кое-что» в сторону, — мы лидеры. Равных эрмитанским драконам нет.

Мне стало любопытно, имеет ли драконотворчество кроме благородного какой-либо практический смысл. На мой взгляд, ресурсов драконятник потреблял немерено, даже с учётом выгодного расположения в зоне магического Гольфстрима. Однако Кайлеан был так явно вдохновлён своими драконами, что я не стала спрашивать и понадеялась, что тема целесообразности всплывёт сама по себе.

Инкубаторы располагались на нижнем ярусе, но телепортация в драконятнике была под запретом, дабы возмущения магического фона не повредили молодняку. Кайлеан начал первым спускаться вниз, указывая путь в лабиринте узких лестниц и переходов, излагая попутно краткий курс сотворения дракона. Начиналось всё с того, что в специально оборудованной лаборатории специально обученный некромант извлекал ДНК динозавра из предоставленного материала.

— Шутишь? — фыркнула я ему в спину. — ДНК динозавра невозможно извлечь. Научный факт. Во всяком случае, в каком-то пригодном для клонирования виде. Слишком много времени прошло, всё разрушилось.

— Останки ДНК динозавра, — уточнил Кайлеан, полуобернувшись. — Некромант извлекает останки ДНК и поднимает их.

— А-а-э-э-э… — глубокомысленно прокомментировала я это высоконаучное сообщение.

— Нам сюда. — Мы свернули на узкую галерейку, ведущую к другой лестнице. — Далее в дело вступает стержнёвщик. Он укрепляет биологическую базу магической оплёткой. Так образуется стержень, аккумулятор драконьей энергии и сосредоточие драконьей сущности. У каждого стержнёвщика свой почерк, отчасти влияющий на наружность дракона. Если приглядеться, всегда можно определить чья работа. Я в радужном фишки Марка сразу углядел — крыло в развороте на прямую линию выходит, маховые перья поверх перепонок добавлены… украшательство, конечно. Так вот, оплетённый стержень помещается в особую магическую сферу, в яйцо…

— Что-то мне это напоминает. А яйцо не в утку, случайно?

— Яйцо помещают в гнездо, которое сооружают в пещере-инкубаторе. Яйцо, конечно, не совсем яйцо, и гнездо не гнездо… просто опытным путём определено, что подражание природным формам создаёт более гармоничную среду. Пока яйцо созревает, с ним работает куратор — маг, ответственный за развитие зародыша. Процесс созревания длительный, может пройти от года до десяти лет, прежде чем драконёнок появится на свет. Сейчас мы идём наблюдать за вылуплением зелёного дракона, чей стержень был заложен пять лет назад. Кстати, хочу тебя предупредить, не кидайся прижимать к груди новорожденного зелёного. Зелёные выводятся для лесной стражи, у них бойцовое направление, этого в лесу уже заждались. Силёнок у только что вылупившегося дракончика немного, но если ему что-то не понравится, может в знак протеста цапнуть. А зубки у него уже сейчас о-го-го…

— Ну вот… и никаких «ми-ми-ми»?

— Вообще-то дракощейки тебя сразу признали… редкий случай… — в его голосе вновь прозвучала задумчивость, он даже замедлил шаги. — Насчёт «ми-ми-ми» поглядим.

Похоже, лучше будет, если дракончик меня цапнет, подумалось мне, и я оживлённо спросила:

— Зелёный — для боя, а радужный для чего? Для красоты?

— Это эксперимент. Если ничего не получится — тогда для красоты.

— А если получится?

— Тогда радужные будут кем-то вроде координаторов… миротворцев, если угодно. Драконы традиционно разделяются по цветам радуги, у каждого цвета свои особенности, и не все цвета ладят друг с другом. Одни фиолетовые у нас хладнокровные философы, зато остальные… Зелёные не любят жёлтых, оранжевые — фиолетовых, красные… — Кайлеан вздохнул, — этим поганцам вообще никто не нравится. Приходится следить, чтоб антагонисты лишний раз не встречались. Тут глаз да глаз нужен. Один раз ученик драконьеро напутал…

— Драконьеро?

— Тот, кто за драконами ухаживает… в общем, драконьеро из стажёров был, ну и выпустил красного, когда в небе жёлтый полоскался. Так этот красный провокатор сразу начал кругами вокруг жёлтого ходить… и ходил, ходил, ходил, пока жёлтый хвостом его не задел… Ну что ты — красного задели! Оскорбление, которое можно смыть только кровью! И понеслось… Получили мы та-акую драку в курятнике… чешуя да перья во все стороны летели. Лечили потом обоих долго и нудно. А стажёру тому шейную жилу перепилили.

От последних слов я опешила, но Кайлеан, обернувшись, усмехнулся и расшифровал:

— Говорили, ты был не прав, Бэзил. Что ж ты так оплошал, Бэзил, говорили. И так раз двести пятнадцать… выражения я, само собой, для тебя адаптировал. Бэзил рыдал в укромных уголках, уйти хотел.

— Ушёл?

— Остался, конечно. Куда ж он денется с воздушного драконятника…

Я хмыкнула.

— А двухцветных драконов создавать не пробовали? В горошек или в полосочку?

— Пятнистых пробовали. Но они нестабильные получаются. Там нюансы всякие имеются. А радужный принципиально другой.

Десятки вопросов теснились у меня в голове, я жаждала подробностей из жизни драконов и драконьеро, но мы уже спустились на нижний ярус. Пройдя совсем немного, Кайлеан остановился перед входом в пещеру.

— Всё, пришли. Остальное потом доскажу. Ты, главное, помни, что маленький дракон — это тоже дракон.

Он поводил ладонью перед собой, взял меня за руку и ввёл в пещеру. Возникло ощущение, что я прошла сквозь горячую воздушную завесу, но в пещере было холодно.

И темно.

Только далеко впереди золотистое сияние рассеивало мрак, озаряя стены и низкий свод пещеры — там находилось гнездо, на светлом фоне двигались чёрные силуэты. Сердце забилось сильнее, и я решила, что надо будет сохранить на память об этом событии кусочек скорлупы от драконьего яйца.

Когда мы подошли ближе, я подумала, что никогда прежде не видела подобной магической конструкции. В основании лежал круглый зелёный камень-постамент, напоминающий мельничный жернов, сверху раскинулось нечто вроде гипертрофированного цветка лотоса, чьи лепестки будто были выложены из смятой золотой фольги. В центре венчика, на подстилке, свитой из светящихся белых нитей, стояло яйцо пирамидальной формы — широкое у основания и остроконечное на вершине. Матовая оболочка яйца была зеленовато-бурой, в коричневую крапинку, из-за камуфляжного окраса яйцо выглядело неказистым и, будь оно более традиционного вида, могло бы принадлежать милой певчей птичке… вот только птенчик собирался вылупиться метрового роста.

У гнезда находилось пятеро. Рядом с Харлином стоял крупный мужчина, даже в полумраке было заметно, какое у него красное обветренное лицо. Одевался краснолицый как лесник, я уже видела подобную форму на посетителях таверны Дэна. Он взглянул на меня без особой приязни, и я расшифровала его хмурый взгляд так: он, понимаешь, пять лет ждал дракона для своих ребят, а тут заявился отвлекающий, понимаешь, фактор в лице посторонней девицы. Похоже, такая подробность, что во время представления Кайлеан продолжал держать меня за руку, его тоже не порадовала — посторонняя девица к тому же пудрила мозги его соратнику.

Краснолицый был представлен мне как капитан лесной гвардии Павор Сикора. Ещё здесь присутствовали куратор яйца Маэс Тумпс, стержнёвщик яйца Уэллс Кром и драконьеро Бэзил Куорти, на шейную жилу которого я взглянула с невольным интересом.

— Всё готово, — доложил мастер Тумпс. — Ну что, начинаем?

Неожиданно они разместились вокруг яйца на равных расстояниях друг от друга, оставив для Кайлеана место на вершине пентаграммы… я почувствовала, как моё сердце проваливается куда-то вниз и стиснула зубы — наверное, так, что гримаса была заметна окружающим.

Кайлеан шагнул было к своему месту, но потом сказал:

— Минуту. Я сейчас.

Он отвёл меня метров на пять назад, взял за плечи, повернул спиной к гнезду и тихо произнёс:

— Я буду стоять на вершине, потому что там должен находиться представитель рода. Мы настраиваем каждого новорожденного дракона на подчинение крови Карагиллейнов. Это будет обычная рабочая процедура.

— Обычная рабочая пентаграмма… — глухо сказала я. — Почему ты раньше не сказал?

— Потому что тебе надо через это пройти. Ты — магически одарённая, тебе нельзя всю жизнь трястись при виде пентаграммного ритуала.

Я молча уставилась в темноту за его плечом, потом сказала:

— Я не трясусь. И у нас нет таких ритуалов.

— А у нас есть, — жёстко произнёс он. — И ты трясёшься. — Потом голос его смягчился. — Данимира, эта пентаграмма дарит жизнь, а не отнимает её. Не обращай внимания на то, что вокруг, на яйцо смотри. Там будет на что посмотреть.

Сделав несколько глубоких вдохов я сказала:

— Тебя ждут. Иди уже. А то твой капитан Сикора в моей спине сейчас дыру просверлит. Дай человеку дракона, а со мной всё будет в порядке.

Кайлеан повеселел, отвёл меня назад к гнезду и занял своё место.

Ритуал начался.

Вначале, когда зазвучало дружное бормотание — читалось заклинание, и вокруг гнезда один за другим начали вспыхивать огоньки, так похожие на те самые чёрные свечи, я вновь почувствовала приступ паники. Очень хотелось выбежать из пещеры на открытое пространство, тем более, я была уверена, что благодаря красной нити пройду сквозь защитный полог. Но Кайлеан глядел на меня, не отрывая взгляда, я сообразила, что здорово отвлекаю его, а это могло повредить дракончику.

Я сосредоточилась на гнезде с яйцом. Зелёный камень-постамент начал медленно вращаться, но сам лотос оставался на месте. Зато его золотые лепестки удлинились и с отчётливым потрескиванием сгибались и разгибались, как живые. Постепенно лепестки, которые уже более походили на щупальца осьминога, поднялись вверх и облепили яйцо полностью скрыв его поверхность.

Бормотание стихло.

В наступившей тишине было слышно только потрескивание, будто действительно сминали фольгу. Треск становился всё громче, золотая оболочка разгладилась, порозовела, затем накалилась докрасна (мне в лицо дохнуло жаром), потом потемнела, почернела и осыпалась белым светящимся пеплом на постамент. Наступил полумрак и совершенная тишина — потрескивание исчезло.

Маги продолжали стоять в ожидании.

Я проглотила слюну и мне показалось, что все это услышали.

Наконец, с яйцом стали происходить метаморфозы. Его бурая крапчатая скорлупа посветлела и истончилась так, что начала просвечивать. Вначале я заметила только смутную тень внутри, затем проявился продолговатый силуэт с большой головой. Силуэт производил какие-то замедленные движения. Вскоре оболочка стала совсем зелёной и прозрачной, отчего яйцо теперь напоминало бутыль алхимика с диковиной внутри. Я вытянула шею, чтобы получше разглядеть дракончика, стоявшего внутри яйца на задних лапах, но тут оболочка лопнула, жидкость из неё хлынула во все стороны.

Огни пентаграммы погасли.

На мгновение стало совсем темно, но тут же раздался щелчок пальцами, по стенам загорелись факелы, в их колеблющемся свете я, наконец, увидала новорожденного дракона. Можно было даже не сомневаться — для его сотворения использовалась ДНК тираннозавра.

Он был маленький — меньше метра, мокрый, пузатенький и кривоногий. Чересчур большая голова дракончика, казалось, сейчас перевесит и он кувыркнётся с постамента. Но кривые лапки и толстый хвост твёрдо упирались в камень и взгляд, которым он обвёл присутствующих, не производил впечатления испуганного.

— Тххх-а-а-а-а… — пообещал нам всем новорожденный, продемонстрировав пасть и кинжальные зубки.

Кайлеан приблизился к дракончику и протянул к нему руку. Тот предостерегающе клацнул и снова зашипел.

— Но-но, — сказал Кайлеан, — своих не узнаёшь?

При звуке его голоса дракончик как-то встрепенулся и по-собачьи склонил голову набок. Кайлеан дал ему время подумать, а следом поднёс руку совсем близко. Дракончик замер, а затем качнулся вперёд и игриво боднул кайлеанову ладонь.

— Тот-то же, — довольно усмехнулся Кайлеан, — а то шипеть вздумал. — Он наклонился, подхватил дракончика под мышки и поднял над собой. — Отличный мальчишка, через месяц его уже так не поднимешь! Как же его назвать-то?

Сцена живо напомнила мне фрагмент из «Короля-льва» и я воскликнула:

— Симба!

Все обернулись и посмотрели на меня. Я пожала плечами и сказала:

— Просто имя хорошее. Королевское.

Все снова повернулись к Кайлеану.

— Ваше Высочество!.. — с плохо скрываемым возмущением произнёс Павор Сикора.

Кайлеан аккуратно опустил дракончика на пол.

— Предлагайте свои варианты. Вы знаете, драконья сущность сама изберёт себе имя.

— Грозный! — Капитан лесной стражи призывно похлопал себя по ноге. — Грозный, сюда, ко мне, мой мальчик! Грозный, ко мне!

Услыхав призыв, дракончик вытянул шею, опять смешно повернул голову набок… но не сдвинулся с места.

— Анцелиус… — раздумчиво произнёс мастер Тумпс и пояснил для нас: — Легендарный дракон древности, личный дракон Его Величества Георгиана Первого… Анцелиус, сюда!

— Лютый! — перебивая мастера Тумпса, повысил голос Павор Сикора. — Ко мне, Лютый!

Дракончик остался равнодушен к древним именам из прошлого, Лютым он тоже, видимо, себя не чувствовал..

— Смарагдин, — предложил мастер Кром. — Изумруд на эльфийском.

И эльфийское имя не прельстило дракончика. Он, правда, переступил с ноги на ногу, но по-прежнему оставался возле Кайлеана.

— Свирепый! — предпринял очередную попытку капитан Сикора. Впрочем, его призыв был снова проигнорирован.

— У меня с фантазией плохо, — подал голос драконьеро Бэзил. — Воздерживаюсь.

Дракончик сделал шажок вперёд.

Красное лицо капитана Сикоры изменилось и даже, кажется, позеленело. Наверное, он вообразил, что сейчас заполучит дракона по имени Воздерживаюсь. Я мигом представила, как капитан носится по лесу с криками «Воздерживаюсь, где ты, мальчик мой? Воздерживаюсь!», и хихикнула про себя. Затем присела на корточки, протянула руки к дракончику и проворковала:

— Симба… Симба… Иди, иди ко мне, маленький… Симба…

Кайлеан было предостерегающе качнулся, но остановился, только глядел напряжённо. Зато дракончик оживился, приподнял хвостик и нетвёрдо, вперевалочку поковылял ко мне на крепеньких задних ножках. Он дошёл, положил переднюю лапу мне на колено (если учитывать длину когтей, то лапа была размером побольше человеческой ладони), и, поворачивая голову сбоку набок, начал золотистыми змеиными глазами разглядывать моё лицо.

Да, у меня была часть Карагиллейновской пентаграммы, и не всё было честным в этом голосовании. Но я беззаботно решила, что жизнь вообще штука несправедливая, а Симба — имя хорошее и не помешает дракону вырасти грозою лесных тварей.

— А кто у нас такой хорошенький, а кто у нас такой глазастенький… — приговаривала я, поглаживая дракончика вдоль гребня. Поймав немигающий взгляд Павора Сикоры, я поправилась: — А кто у нас такой ужасненький! Кто такой свирепенький, такой кошмарненький! — Потом всё-таки наклонилась к треугольному, еле заметному ушку и тихонько, чтобы не травмировать чувства капитана, нежно прошептала: — Ми-ми-ми!..

Симба в ответ ткнулся носом в мою щёку и подставил холку для почесушек.

Я провела в пещере-инкубаторе длительное время. Вначале была проведена церемония именования дракона. Кайлеан велел мне возложить руку на голову Симбы и произнести длинную ритуальную речь, начинавшуюся со слов «сим нарекаю тебя Симба на веки веков и да устрашатся враги имени твоего». Было забавно, но когда я положила руку на голову дракончика, то увидала, что даже его массивная мордочка непостижимым образом приняла торжественное выражение, потому провела ритуал со всей отпущенной мне серьёзностью и даже почувствовала прилив гордости. Теперь я мать драконов! Ну, почти, — не всех драконов, а только одного, и не мать, а крёстная мать, но всё равно было чем гордиться.

Кайлеан после ритуала расслабился и сообщил, что теперь за меня не волнуется — церемония связала нас с дракончиком невидимыми узами, Симба меня никогда не тронет.

— И другие наши драконы будут знать, что ты своя.

— Драконет?

— По-другому… Они просто будут знать… виртуально чуять… На всякий случай, имей в виду, драконы ни разу не люди и, не смотря на происхождение, очень далеко отошли от животных. Они — особые магические создания, никогда нельзя до конца быть уверенным, что там у них на уме. Чем моложе дракон, тем он опаснее, в силу своей неопытности и силу соизмерять не умеет, и ситуацию неправильно просчитать может. Все, кто имеет дело с драконами, подвергаются обязательным охранным магическим процедурам — для безопасности. Я хотел тебя через это провести, но получилось ещё лучше, дракон тебя добровольно признал.

Я загадочно промолчала и потрепала Симбу по холке.

Потом в пещере начали появляться разнообразные люди, все они жаждали познакомиться с дракончиком, я вежливо отступила в сторону. Однако Симба издал вопль протеста и двинулся за мной как привязанный, пришлось оставаться рядом.

Новоприбывшие тщательно изучали стати Симбы, поздравляли мастеров, принимавших участие в его создании, жали руку капитану Сикоре и дружно уверяли, что «зверюга вырастет что надо». Попутно все, стараясь делать это не слишком заметно, изучали мои стати. Следом они взглядывали на Кайлеана, затем снова на меня и, в общем, ошибочный ход их мыслей был совершенно очевиден. Но я решила считать происходящее тренингом перед балом, там мне предстояло нечто подобное, только в гораздо больших масштабах. Однако я уже давно постановила для самой себя — никакое массовое заблуждение на тему моих отношений с младшим принцем Эрмитании не испортит мне удовольствия ни от драконятника, ни от королевского бала. Поэтому, изгнав даже тень смущения, я лишь безмятежно улыбалась окружающим. В конце концов, время неизбежно всё расставит по своим местам.

Смотрины продолжались долго, наконец Симба начал разевать пасть и раздражённо говорить «Тххх-а-а-а-а…» каждому, кто к нему приближался. Одного самого настырного исследователя он даже попытался цапнуть. Драконьеро Бэзил объявил, что дракон устал, и велел посторонним покинуть инкубатор; я отметила, что послушались его моментально, ушли все, кроме Бэзила.

— Сейчас закукливаться будем, — сказал Кайлеан, глядя вслед покидающим пещеру.

Я воззрилась на него с немым вопросом.

— Переведём Симбу в состояние покоя, иначе он свалится от истощения. Мы пока не добились полной стабилизации физического состояния. Работаем над этим, но пока часть времени драконы проводят в состоянии стазиса. Это как сон для человека, только люди в период сна форму существования не меняют, а драконам приходится. Видела, как радужный вылетал? Это он из энергетической формы в физическую возвращался.

Тем временем Симба уселся рядом, опершись на хвост, шумно вздохнул и привалился к моему бедру.

Я погладила дракончика по голове, он снова вздохнул и прикрыл глаза.

— Бедный детёныш, устал, маленький… Хочешь сказать, Симба превратится… в искру?

— В сгусток энергии высокой степени концентрации. Во что-то вроде шара, состоящего из магической плазмы. Сейчас Бэзил настроится и закуклит его.

— Симба превратится в шаровую молнию?

— Близко к тому. Но у нас всё под контролем, не так опасно. В особых перчатках закукленную форму руками можно брать. Видишь? — Он кивнул на Бэзила, который как раз натягивал чёрные перчатки, заклёпками и прорезями напоминающие байкерские. — Однако вне драконятника неподконтрольный плазменный шар способен натворить дел. Могу рассказать тебе давнюю историю. В одном из южных княжеств переселяли драконов на новое место. Везли по железной дороге. До сих пор непонятно, диверсия это была или трагическая случайность, но состав сошёл с рельсов и отправился под откос. Так вот, драконов, разумеется, везли в закукленном состоянии, десятки плазменных шаров разлетелись в разные стороны. Часть драконов, к сожалению, погибла, часть со временем удалось изловить, а вот отдельные особи улетели так далеко, что достигли границ измерения. Как энергетические сущности, не имеющие физического тела, они беспрепятственно прошли все кордоны и оказались на вашей стороне, в Империи. Тогдашние имперские власти разрешения на отлов не дали.

— Глупо… — признала я.

— Глупо, — подтвердил Кайлеан. — Даже самый вменяемый дракон в закукленном состоянии соображает плохо, он в такой момент вроде лунатика, а подсознание его к людям влечёт… Дракону хочется в физическую форму вернуться, он смутно помнит, что человек может ему помочь, вот и тянет его… Тут и магу нелегко придётся, а про простолюдинов и говорить нечего. Особенно, если это ваши простолюдины. Наши-то хоть могут понять что к чему, а ваши вообще ничего не соображают. В общем, скверная вышла история, были жертвы… Свидетелям память корректировали, подстраивали под версию явления шаровой молнии. Если вообще оставалось кому память подправлять. Где-то на востоке… может, кстати, и в твоей стране… произошёл один из самых прискорбных случаев. Закукленный дракон из тех, из беглых, в гористой безлюдной местности наткнулся на группу людей… э-э-э… кажется, они называются «туристы»… такие, знаешь, добровольные бродяги…

— Знаю. И что дальше?

— Один из туристов оказался неинициированным магом. Дракон его магию почуял, да и сунулся в палатку, тот человек неосознанно, не отдавая себе отчёта, начал взаимодействие — неудачно, конечно. Частично раскукленный дракон застрял в пограничном состоянии, заистерил, попытался применить боевую магию… в конце концов и дракон развоплотился, и люди погибли… Власти пытались замять дело, но даже толком объяснения придумать не смогли. Идиотская история, которая никогда бы не произошла в Конфедерации. Неинициированный маг — большую чушь сложно представить.

Я пропустила критику родного измерения мимо ушей, поскольку меня осенила внезапная догадка.

— А как та местность называлось?

— Не помню. Эту историю мне отец в детстве рассказывал. Когда я дракона из драконятника украл… в смысле, повёл на прогулку.

Я продолжала выпытывать:

— Ну, вспомни! Россия? Урал? Перевал Дятлова?

— Может быть, — рассеянно сказал Кайлеан. — Россия, скорей всего. Или Китай. Это же почти одно и тоже — где-то рядом? Перевалы там, безусловно, были. Всё, Бэзил настроился, давай отойдём.

С трудом отставив в сторону тайну перевала Дятлова, я стала наблюдать за драконьеро и его действиями, сильно смахивающими на шаманское камлание. Не обошлось без эксцесса — перед самой кульминацией Симба очнулся, издал душераздирающий вопль, полный отчаяния и тоски. Дракончик протянул ко мне когтистые лапки… я тоже потянулась к нему, полная решимости схватить в охапку и прижать к груди, но Кайлеан придержал меня за талию:

— Данимира, не дури! Некоторые дети не хотят ложиться спать, только и всего.

Тут фигурку дракончика окутал зеленоватый туман, произошла вспышка — и всё закончилось, в воздухе перед нами завис маленький зелёный светящийся шарик. Драконьеро ловко подхватил его руками в чёрных перчатках и отнёс в нишу, выдолбленную в стене, где опустил на подстилку из светящихся нитей.

Кайлеан насмешливо продолжил, по-прежнему удерживая меня:

— А Симба быстро сообразил, кто у нас тут слабое звено. Хитрый дракон получился, надо будет донести до Сикоры, пусть бдит.

Я сердито высвободилась из рук Кайлеана.

— Бесчувственный вы, Кайлеан Георгиевич! Он же звал меня, тянул свои лапки, бедняжечка!

Кайлеан Георгиевич опечалился.

— Как несправедлив этот мир, Данимира Андреевна… когда я тяну к вам свои лапки, меня вы почему-то не жалеете и не называете бедняжечкой!

— Наверное, это потому, что вы, Кайлеан Георгиевич, кто угодно, только не бедняжечка, — подумав, объяснила я и пожаловалась: — И вообще, мне, может, эта картина теперь сниться будет — Симба лапки тянет, маленький такой, пузатенький, криволапенький… милый такой!

Кайлеан склонил голову и задумчиво осмотрел свои ноги.

— Ноги уже не скривить, — с сожалением констатировал он, — рост тоже не уменьшить. Могу отрастить пузо. Ты будешь тогда называть меня милым? Милым бедняжечкой?

Я вспомнила недавнюю ночь и полуголого Кайлеана на пороге спальни — с безупречным торсом и кубиками на животе. Больше всего мне хотелось вскричать: «Да ты с ума сошёл, такую красоту портить?!». Но я только опустила ресницы и загадочно улыбнулась, в очередной раз убедившись в универсальности этого приёма.

Кайлеан долго смотрел на меня, ожидая ответа, потом с некоторой заминкой произнёс:

— Помнишь, я говорил о подарке, который не совсем подарок?..

У него был такой странный тон, что я встревожилась:

— Слушай… ты же не хочешь подарить мне… э-э-э… дракона?

— Тебе нельзя дарить дракона, — с сожалением сказал Кайлеан… я перевела дух. — Жестокости в тебе мало, Данимира. Любой дракон подомнёт тебя в пять секунд. Симба, нескольких часов от роду, и тот тебя раскусил. С драконами нельзя быть мягкой, это может плохо закончиться.

— Ну и ладно, — вздохнула я с изрядным облегчением. — Уж что выросло, то выросло. Поздно мне другой становиться.

— Пойдём. Ты должна кое-что увидеть. — Он взял меня за руку и повёл из пещеры-инкубатора.

На ходу я оглянулась, чтобы бросить прощальный взгляд на бедную маленькую одинокую искорку, покоившуюся среди полумрака в светящемся гнёздышке. Рядом с гнездом стоял драконьеро Бэзил, и я поняла, что он стал свидетелем нашего с Кайлеаном непринуждённого общения — мы ведь совсем позабыли о его присутствии. А теперь на его лице обнаруживались следы характерного умиления. Будто он смотрел вслед отъезжающей машине, к заднему бамперу которой прикреплены табличка «Just married» и консервные банки на верёвках. А, неважно. Я дёрнула плечом и пошла за Кайлеаном.

Идти пришлось недалеко. Место, куда меня привели, тоже находилось на нижнем ярусе. Пещера казалась совсем маленькой, быть может, потому что яйцо, лежавшее в магическом гнезде, было небольшим, чуть ли не в два раза меньше Симбиного, и его свечения хватало лишь на ближний круг. Выглядело яйцо просто — беленькое, гладенькое… лежало себе на подстилке, свитой из каких-то веточек-прутиков… но при виде него моё сердце забилось чаще.

— Кто там? — спросила я внезапно охрипшим голосом. — Дракон? — Я опустилась на колени рядом с гнездом и положила обе руки на тёплую скорлупу. По контрасту с поверхностью мои пальцы темнели, будто я была чернокожей, и красная нить на запястье тоже казалась чёрной.

Кайлеан опустился рядом.

— Я не знаю.

— Почему?.. — Я боялась на него взглянуть.

Он помолчал, подбирая слова, потом заговорил, и речь его полилась для меня райской музыкой.

— Это ловушка для Снежинки. Тело, которое зреет в яйце, пока аморфное, — просто некое неопределённое существо. Когда душа Снежинки будет уловлена и помещена в яйцо, она сама изберет форму и существо станет сущностью. Твоя Снежинка отважна. Может быть, на свет появится кошка, а может — маленький белый пушистый дракон. Душа не сможет противиться своей истиной сущности, всё будет так, как и должно быть.

— Маленький белый пушистый дракон… — прошептала я. — Снежинка… не представляю…

— Не загадывай, предсказать невозможно. К тому же, надо ещё найти и призвать её душу.

— Когда это можно будет сделать?

Он ответил с заминкой:

— Сначала надо дать телу развиться и окрепнуть, чтобы было куда поместить душу. Не меньше полугода.

Я закусила губу. В своём воображении я встречалась со Снежинкой уже завтра.

— А потом понадобится ещё какое-то время, пока будет формироваться физический облик. В общем, примерно год.

— Так долго… Через год мне надо будет возвращаться сюда… — поняла я вдруг, но сразу осмыслить эту перспективу не получилось, потому что Кайлеан забормотал торопливо:

— Я не смогу ускорить этот процесс. Я и так выложился. Никак. Честно, не могу… — Он опустил голову и после паузы сказал: — И я знаю, что это никакой не подарок. Это моё второе королевское слово. Но только я никогда — никогда! — и никому не показываю незавершённые дела и не делюсь невыполненными обещаниями. Только сейчас… только тебе… Понимаешь?

— Понимаю. Это называется доверие. Ты подарил мне доверие. И надежду. Мой лучший подарок на день рождения. Спасибо, я всё поняла правильно.

Я потянулась к нему и поцеловала в щёку.

Он повернулся, ответил мне поцелуем в губы — коротким и осторожным, затем отстранился.

Лицо Кайлеана было слабо освещено, но я увидела главное — в его глазах не было красный огней. Наверное, потому я впервые подумала о наших чувствах не как о сумасшествии или притяжении пентаграммы, а как о чём-то настоящем, что встречается раз в жизни и что ни в коем случае нельзя потерять.

Это был мой день рожденья… и, как ни странно, я ясно ощутила, что действительно стала старше.