Они встречались дважды в неделю: иногда шли в гостиницу, иногда устраивались в квартире подруги. Любовница Хидео оставалась все такой же веселой и соблазнительной, однако в последнее время стала предъявлять излишние требования, настаивая, чтобы он получил развод и женился на ней. Он чувствовал себя так, будто попал в медленно сжимающиеся тиски. Какой-либо скандал совершенно исключался: могущественный родственник мог прийти в ярость и от куда меньшего проступка. С каждым днем преступная связь с Фумико становилась все более опасной, но Хидео по-прежнему был не в силах провести без любовницы хоть сколько-нибудь длительное время.

Нельзя сказать, чтобы он не пытался. Несколько раз говорил ей, что им нельзя больше встречаться. Она тут же ударялась в слезы, и разговор всякий раз заканчивался в постели. С точки зрения Хидео, они подходили друг другу как любовники, но любовь ли это? Сам он не смог бы ответить, что же касается Фумико, у нее никаких сомнений не было. «Я люблю тебя», — то и дело повторяла она, давая понять при каждом удобном поводе, что хочет выйти замуж и необходимость ждать делает ее несчастной.

В середине ноября дядя устроил Хидео разнос по поводу какой-то мелочи, и молодому человеку стало ясно, насколько непрочно его положение в компании. Семейный скандал из-за Фумико наверняка положит конец всей его служебной карьере. Откладывать решение больше было нельзя.

Он устроил себе короткую командировку, оставив в конторе, где работала Фумико, записку, что не может прийти в понедельник. В среду она позвонила и потребовала встретиться тем же вечером. «Надо поговорить». Хидео вздохнул и начал что-то лепетать о срочных делах, но Фумико оборвала его. «Нам надо поговорить, — упрямо повторила она. — Ты же не хочешь, чтобы я явилась к тебе на работу?» Хидео пришлось согласиться. Они назначили встречу в семь, в том же кафе, что обычно.

Хидео немного задержался в офисе и пришел в семь двадцать. Фумико сидела за столиком в кабинке, подкрашивая свои чувственные губы. Взгляд ее был устремлен в зеркальце. Даже будучи в плохом настроении, Хидео испытал возбуждение при виде ее красной шелковой блузки с расстегнутым воротом.

— Прости, что опоздал, — буркнул он, садясь напротив.

Фумико поднялась со стула.

— Пойдем, — произнесла она с улыбкой.

— Ты не будешь ничего есть? — удивился он.

— Моя подруга уехала, у нас есть квартира. Там достаточно выпивки, и я уже позвонила в китайский ресторан, заберем заказ по дороге.

Хидео безропотно последовал за ней. Разговаривать в кафе было все равно неудобно, а есть ему хотелось. Поговорить можно и потом, вдали от лишних ушей. Покончить со всем этим раз и навсегда.

За ужином он заметил, что Фумико необычно мало ест и почти не притрагивается к своему виски с водой, да и вид у нее какой-то хмурый.

— Что с тобой сегодня? — спросил он, взяв ее за руку. — Тебе нехорошо?

— Говоря по правде, у меня большие неприятности. — Казалось, она вот-вот заплачет.

Хидео нахмурился и отнял руку.

— Опять начнешь про развод? — сердито бросил он. — Сколько можно? Я не могу, Фумико, понимаешь? Просто не могу. Все слишком запуталось. Думаю, пришло время расстаться и забыть друг о друге. Нам нельзя больше встречаться.

Вот и все! Наконец-то он это сказал. Твердо, по-мужски. Фумико разразилась потоком слез, но к слезам Хидео был заранее готов. Он встал из-за стола, отвернулся и закурил сигарету, сердито выдохнув облако дыма.

Утирая слезы платком, Фумико заговорила. Ее дрожащий голос звучал так тихо, что Хидео едва расслышал слова:

— Слишком поздно… я беременна.

— Что ты сказала? — воскликнул он в ужасе.

— Слишком поздно. Я беременна, — выговорила она уже тверже.

— Черт побери!

Фумико смело встретила его взгляд.

— Можешь сердиться сколько хочешь, — бросила она гневно, — но у меня в животе твой ребенок, и вина тут не только моя!

Хидео кипел от ярости, и ему понадобилась вся сила воли, чтобы сдержаться.

— Я сто раз спрашивал тебя, Фумико, — начал он тихо, но твердо. — Ты убеждала меня, что принимаешь меры предосторожности, что волноваться не о чем… А теперь что? Как мне это понимать? Ты решила поставить меня перед фактом, чтобы заставить развестись?

— Предосторожности! — фыркнула она. — Они не всегда действуют, я узнавала. При чем тут я? Или ты думаешь, я сошла с ума, что решила завести ребенка без мужа? Что скажет моя семья?

Хидео глубоко затянулся, сел за низкий столик и раздавил окурок в пепельнице.

— Что ты собираешься делать?

Фумико яростно сверкнула глазами.

— Что я собираюсь делать? — переспросила она сквозь сжатые зубы.

— Да, — холодно кивнул он. — Думаю, это резонный вопрос.

— А что ты собираешься делать, позволь тебя спросить? — взвизгнула она. — Или ты хочешь сказать, что я одна должна выкручиваться?

— Послушай, давай говорить спокойно. Крик тут не поможет. В конце концов, такое случается сплошь и рядом. Я могу дать тебе денег на аборт. На работе скажешься больной, наплетешь что-нибудь родным и поживешь пару дней в гостинице. На прошлой неделе еще все было в порядке, так что срок небольшой. Одним словом, никаких проблем, аборты сейчас — обычное дело.

Она снова принялась всхлипывать.

— Ты говоришь будто о какой-нибудь сделке. Тебе правда этого хочется?

— Да, — твердо ответил он. — Другого выхода нет.

— Значит, ты никогда не собирался на мне жениться?

— Фумико, — вздохнул он с раздражением, — сколько можно тебе повторять: не будь я женат, все было бы иначе. Я не в силах ничего изменить, понимаешь? Мой дядя ни за что не согласится, а он глава семьи и мой начальник. Неужели ты хочешь стать женой безработного?

— Я тебе не верю! — выкрикнула она истерически. — Если бы ты любил меня, то нашел бы выход. А ты посылаешь меня на аборт, просишь, чтобы я пошла к врачу и убила твоего сына, единственного, которого тебе, может быть, суждено иметь!

— Почему сына? Откуда ты знаешь?

— Как бы то ни было, это твой ребенок, и он вполне может оказаться мальчиком. — Фумико прижала руки к животу. — Я уверена, что так и есть, женщины всегда чувствуют… А твоя тощая фригидная жена вообще никого тебе не родит, уж это точно! Когда-нибудь ты состаришься, останешься один, и некому будет даже вспомнить о тебе после смерти. Вот тут-то ты и пожалеешь, что убил сына! Кто тогда тебе поможет — твой хваленый дядя?

Хидео молча прикрыл глаза. Потом встал, сунул руки в карманы и отвернулся.

— Извини, — проговорил он наконец, — я виноват. Голос его дрожал. — Дай мне время подумать, хотя бы немного. Я пойду прогуляюсь, скоро вернусь, обещаю.

Не оборачиваясь, он взял со стола пачку сигарет, вышел и закурил, ежась от ночного холода на металлических ступенях. В голове крутилось слово «сын». О наследнике он мечтал давно, но у Мисако, похоже, и в самом деле проблемы. Правда, она говорила, что доктора ничего не нашли, однако женаты они шестой год, а детей все нет. Хидео горестно покачал головой. Брак их, надо признать, не слишком удался. Мисако очень мила и неплохая хозяйка, но им никогда не было весело вместе, во всяком случае, так, как с Фумико, не говоря уже о сексе. Неужели он не может хоть немного порадоваться жизни? Тем не менее развод — это просто немыслимо. Мать ни за что не согласится, для нее слишком важно, что скажут люди. С другой стороны, ей всегда хотелось внуков. Может быть, если рассказать о ребенке, она смягчится? В конце концов, какая разница, кто мать, если это его ребенок, да и отношения со свекровью у Мисако сразу как-то не заладились. Жалко, конечно, причинять боль жене, она такая нежная… если узнает, не станет бороться, просто уйдет. Ну что ж, может, оно и к лучшему. Она должна согласиться на развод, потому что знает, как он хочет сына. С какой стати ему отвечать за неспособность жены родить?

Мысли метались, он тщетно пытался привести их в порядок. Докурив сигарету, раздавил ее каблуком и поднялся по ступенькам наверх. Приглушенный свет едва разгонял мрак. Стол исчез, вместо него на полу из татами была расстелена постель. Фумико вышла из ванной и остановилась рядом с футоном, почти обнаженная, лишь с полотенцем вокруг бедер. Ее грудь и плечи сияли, будто натертые маслом, длинные черные волосы струились по спине. Здоровая, сильная, похожая на туземку с какого-нибудь тропического острова. Приподняв руками полные груди, женщина повернулась к Хидео, словно предлагая их ему.

— Скоро они наполнятся молоком, — тихо произнесла она, опускаясь на постель.

Хидео встал на колени и нежно погладил лицо возлюбленной.

— Я не хочу, чтобы ты делала аборт, — сказал он. — Роди мне сына, будь моей женой. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я не смогу жить без любимой, моей маленькой мамочки.

Они слились в страстном поцелуе. Потом Фумико нежно прижала его голову к груди и стала укачивать, как младенца.

*

В течение положенных семи недель после смерти отца Кэйко приходила в храм каждый день: возносила молитвы, жгла благовония, обновляла чашечки с рисом на алтаре и ухаживала за цветами. Разглаживая алтарное покрывало или сметая пепел, Кэйко сдвигала урну с прахом, потом ставила обратно и отступала на шаг, оценивая эффект.

— Ну вот, — произносила она ласково, словно мать, беседующая с ребенком, — теперь все чисто и красиво.

Лицо старика улыбалось в ответ с фотографии, украшенной черной лентой. Кивнув ему, Кэйко отправлялась искать Тэйсина, чтобы обсудить повседневные дела. Веря, что дух покойного ждет семь недель, прежде чем отправиться в дальний путь, она торопилась поскорее привести в порядок его земные дела. Отец не успокоится, если храм не будет в надежных руках, а способности Тэйсина вызывали сомнение. Страшно подумать, как прошли бы похороны, если бы не своевременное присутствие монаха из Камакуры. Нет, за всем, что делает Тэйсин-сан, придется пока тщательно присматривать.

Кроме всего прочего, дочери настоятеля не давал покоя зловещий ящик с прахом, обернутый белым шелком.

— Я нашла останки, из-за которых все случилось, в комнате за алтарем, — сообщила она мужу за чаем. — Их не должно быть в храме, и я этого добьюсь!

С того дня, как отец согласился принять злополучный прах, он стал вести себя странно, что привело к трагическому исходу. Однако убрать урну без разрешения Тэйсина означало подорвать его авторитет. Это совершенно исключалось, тем более сейчас, когда она так старалась помочь толстяку преодолеть слабость и нерешительность.

— Пока я буду молчать, — продолжала Кэйко, — но потом, когда жизнь наладится, обязательно подниму вопрос. Если урну увидит Мисако, то с ней неизвестно что может случиться. Я уверена, что Тэйсин-сан возражать не будет. — Она в сердцах хлопнула ладонью по столу. — Хватит с нас мистики!

Добряк доктор с удивлением поднял брови, впервые увидев Кэйко столь решительно настроенной.

— Хай! Я понимаю, — произнес он, подражая ее тону, тоже хлопнул по столу и рассмеялся. Однако жена в ответ лишь натянуто улыбнулась.

С мужем и свекровью Мисако, прежде чем они уехали, Кэйко имела серьезный разговор. Пригласила их к себе на чай и откровенно объяснила ситуацию:

— Моя дочь испытала глубокое потрясение, оказавшись свидетельницей смерти деда. Мы с доктором Итимурой серьезно беспокоимся за ее здоровье и надеемся, что вы о ней позаботитесь. Мисако ни в коем случае нельзя волноваться. Мы рассчитываем, что к церемонии сорока девяти дней она полностью поправится. С вашей помощью.

Тогда, в Ниигате, Хидео согласно кивал, однако в свете последующих событий исполнить просьбу Кэйко едва ли представлялось возможным. На повестке дня стоял развод, и старания матери, обильно расточавшей любезности невестке, только раздражали неверного мужа. Еще большую досаду вызывало поведение самой Мисако: в ответ на его попытки обострить отношения она лишь улыбалась, избегая любых споров.

К тому же все обстоятельства были против него. Как мог он заявить жене, по-прежнему оплакивавшей деда, что намерен поменять ее на восхитительно сексуальную беременную любовницу шестью годами моложе? В то же время Фумико продолжала его донимать, не желая дожидаться не то что сорок девять дней, а и сорок девять часов.

Говорить с матерью или дядей было еще страшнее. Мать точно его не поймет. Прожив худо-бедно с невесткой пять лет, оказаться лицом к лицу с новой? Выехать из родительского дома просто немыслимо. Нельзя нарушать долг перед матерью, да и денег не хватит, чтобы устроиться хоть сколько-нибудь удобно. Тем не менее решимость Хидео жениться на Фумико не ослабевала. Она лучше подходила ему во всех отношениях, а главное, могла родить сына, без которого он уже не представлял себе будущей жизни. В тридцать пять лет пора иметь нормальную семью.

Внезапное потепление отношений между матерью и Мисако было совершенно некстати. Вдобавок у них появились общие интересы: племянница матери, двоюродная сестра Хидео, собралась замуж, и женщины только и делали, что обсуждали приготовления к свадьбе. За завтраком вместо привычного разговора о том, почему он так поздно вернулся, шло беспрерывное перечисление нарядов, которые должна будет сменить невеста в ходе торжества.

— Сначала, перед выходом к гостям, — возбужденно верещала матушка Имаи, — она переоденется из белого свадебного платья в праздничное кимоно. Боже мой, ты бы видела пояс оби, который ей преподнесли родители! Тканный вручную в Киото, стоит целое состояние! Потом, после первого блюда, она выйдет и снова переоденется — в европейское вечернее платье, длинное, до пят!

— И еще, — подхватила Мисако, — я слышала, что к вечернему платью у нее в прическе будут настоящие орхидеи!

— Ну что за глупая болтовня! — сердито бросил Хидео, однако женщины в ответ лишь дружно захихикали.

Он с досадой швырнул на стол палочки для еды и вышел. В последнее время все его замечания вызывали лишь смех. Что делать? Такая горячая дружба между домашними в его планы никак не входила, наоборот, он рассчитывал, что привычные склоки послужат удобным фоном для решительного наступления. И вот теперь эта дурацкая свадьба, из-за которой в семье тишь да благодать!

Отношения между Мисако и старшей госпожой Имаи и в самом деле становились все более искренними и доверительными.

— Ну что ты всегда такая серьезная, — увещевала старушка невестку. — Живи веселее, ты слишком часто задумываешься. Займись чем-нибудь интересным, заведи увлечение. У женщины тоже должен быть собственный мир, не только у мужчины.

Нельзя сказать, чтобы Мисако не старалась. Она совсем перестала укорять Хидео за поздние возвращения и не жаловалась, даже если он вообще не приходил ночевать. Старалась уделять больше времени себе, заниматься физическими упражнениями. По средам ездила на поезде в Олимпийскую деревню, построенную для Игр 1964 года, и плавала в бассейне, проводя таким образом целых полдня вне дома.

Она снова начала играть в теннис со своей подружкой Юрико. Они встречались каждую субботу. Госпожа Имаи была только рада. Здоровье Мисако понемногу поправлялось: она лучше спала, обходясь почти без таблеток, и ночные кошмары вместе с видениями остались в прошлом.

Хидео, конечно, не мог не доставлять ей беспокойство вечной раздражительностью, однако теперь, когда мать все чаще принимала сторону невестки, справляться с мужем стало куда легче. Хотя интимные отношения между супругами так и не возобновлялись после той ночи в Ниигате, Мисако убеждала себя, что после пяти лет совместной жизни некоторое охлаждение вполне естественно. Ей и раньше не было по-настоящему хорошо с Хидео в его доме с постоянно подслушивавшей матерью. Тем не менее она решила пойти к врачу, уже другому, и выяснить наконец, можно ли ей надеяться когда-нибудь родить. Доктор заверил, что никаких нарушений не видит, и велел ежедневно измерять температуру с целью определить лучший момент для зачатия. Он посоветовал молодой паре, когда нужное время наступит, снять номер на ночь в гостинице для любовников. «Вам нужна спокойная романтическая обстановка», — сказал он. Тогда Мисако чуть не прыснула со смеху, но у нее возникла идея предложить Хидео провести выходные где-нибудь на курорте с горячими источниками, где никто не будет таиться за перегородкой.

Конечно, временами она подозревала, что связь мужа с той женщиной продолжается, но старалась выбросить неприятные мысли из головы. Юрико, выслушав опасения подруги, лишь усмехнулась, мол, мужчины всегда одинаковы: их ничто не привлекает слишком долго. К примеру, покупают себе кучу снаряжения для гольфа или рыбалки, а через месяц-другой оставляют пылиться в углу. Она убеждала Мисако, что Хидео наверняка уже и думать забыл о женщине с уродливыми ногами и совместное романтическое путешествие должно решить все проблемы.

Мисако и самой не хотелось думать ни о чем неприятном. Если Хидео хмурился, она отворачивалась, если на его белой рубашке обнаруживались следы губной помады, говорила себе, что они давние, просто в прачечной плохо отстирали. Однако эта тактика успешно действовала лишь до того ноябрьского дня, когда молодую женщину посетило очередное видение, настолько яркое и ошеломляющее, что выбросить его из головы она никак не могла. Однажды вечером Хидео, как обычно, позвонил и сказал, что вернется поздно. Мисако со свекровью поужинали и сели смотреть телевизор. Мисако вязала свитер, время от времени бросая взгляд на экран. Передача ее не очень интересовала, свекровь же была в полном восторге и смотрела не отрываясь. Речь шла о злоключениях какой-то старушки с северного Хоккайдо.

В очередной раз подняв глаза от работы, Мисако остолбенела. Картинка на экране не имела ничего общего ни с сюжетом передачи, ни даже со звучащим диалогом. В высшей степени эротическая, она просто не могла быть показана в такое раннее время. Обнаженная женщина в постели на коленях и мужчина, стоящий перед ней. У женщины полные красивые груди, он — вылитый Хидео. Даже голубая рубашка та же самая, что муж надел утром. Он тоже опустился на колени, и любовники стали жадно целоваться. Мисако в ужасе вскрикнула и зажмурилась. Матушка Имаи, не отрываясь от передачи, возмущенно шикнула. Вновь открыв глаза, Мисако увидела на экране лишь прежнюю несчастную старушку, ковылявшую по глубокому снегу.

Мисако была абсолютно уверена, что узнала Хидео и женщина с ним была та самая. На этот раз лицо ее было видно достаточно четко, никого из сотрудниц мужа она не напоминала. Как такое возможно? Вот бы поговорить с Кэнсё, он единственный, кто способен что-то объяснить. Но разве можно говорить на такую интимную тему, как супружеская измена, с посторонним мужчиной? Совершенно немыслимо! А если попробовать посоветоваться со свекровью — не рассказывая ей всего, конечно, и тщательно подбирая слова?

— Как должна вести себя жена, если она уверена, что муж завел любовницу? — спросила она на следующий день.

Матушка Имаи подняла брови и вздохнула. Она прекрасно понимала, что у Мисако достаточно поводов для беспокойства.

— От этого не застрахован даже самый прочный брак, — покачала свекровь головой. — Ты же понимаешь, мужчины — они как дети. Наш Папа много лет назад, когда Хидео был еще совсем крошечный, тоже связался с какой-то гейшей. Впрочем, в те времена такое было обычным делом. Я просто не обращала внимания, и все быстро закончилось.

— А что делать, если жене трудно не обращать внимания? — не отставала Мисако. — Теперь ведь все иначе… То есть я хочу сказать, что они ведь женились по любви.

Свекровь фыркнула.

— Ох уж эти новомодные веяния… Так или иначе, жена все равно не должна обращать внимание. Кроме того, содержать гейшу в наши дни слишком дорого. — Она рассмеялась, припомнив ту старую историю. — Так что, считай, вашему поколению даже повезло.

— А если она не гейша, а просто какая-нибудь девчонка из бара, официантка?

Мисако самой очень нравилась эта идея. Девчонка из бара казалась куда безопаснее гейши.

Матушка Имаи от души расхохоталась. В последнее время она чувствовала себя совершенно счастливой и очень хотела, чтобы хорошие отношения с невесткой продолжались. Разговор следовало закончить на легкой ноте.

— Надеюсь, ты не подозреваешь Хидео? — игриво спросила она. — Ты что-то снова принялась задумываться. Даже если бы это было и так, можешь не волноваться. Ты не кто-нибудь, а законная жена. В семье Имаи не разводятся.

— Иногда меня беспокоит, что Хидео возвращается так поздно, — промолвила Мисако, не отводя глаз от чашки.

Свекровь снова расхохоталась.

— Глупости! Любому мужчине иногда приходится работать допоздна. Опять же, в последнее время он задерживается реже, всего раз или два в неделю. Где ему найти время на любовницу?

— Надеюсь, что так, — кивнула Мисако, закусив губу.

Они сидели за столом, между ними стояла раскрытая коробка с фигурным печеньем. Матушка Имаи обхватила ладонями чашку с чаем и, помолчав немного, заговорила:

— Мисако, я давно уже хочу тебе сказать… Все проблемы оттого, что у вас нет детей. Чего ты ждешь? Роди ребенка, и тебе вообще не о чем будет волноваться.

Глаза Мисако наполнились слезами. Слова свекрови попали как соль на открытую рану. Былая неприязнь вновь всколыхнулась в душе.

— Вы что, думаете, это я не хочу ребенка?

— Мне просто кажется, что вы с Хидео не слишком для этого стараетесь.

Матушка Имаи понимала, что выбрала небезопасную тему, но ничего не могла с собой поделать. Стараясь не встречаться с невесткой глазами, она протянула руку за печеньем.

В глазах Мисако вспыхнул огонь. Ей хотелось крикнуть во весь голос: «Какой жене захочется стараться, если свекровь вечно торчит под дверью?» Пересилив себя, она заговорила про недавний визит к доктору:

— Он сказал, что у меня все в порядке, но я хочу еще пойти к другому, чтобы знать наверняка.

Свекровь тут же нахмурилась.

— Так у тебя есть какие-то опасения? Месячные не вовремя или еще что-нибудь?

Выражение ее лица привело Мисако в бешенство. Мало того что подслушивает, так еще и лезет не в свое дело! Хотя достаточно было ответить отрицательно и закончить разговор, ей вдруг захотелось подразнить старуху.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Потому и иду к доктору. Вдруг я вообще не могу иметь детей? В конце концов, мы женаты целых пять лет…

Старая госпожа Имаи напряженно выпрямилась. До сих пор подобная мысль не приходила ей в голову.

— Значит, ты считаешь, что это возможно?

В голосе ее прозвучало такое возмущение, словно речь шла о невесть каком преступлении.

Мисако снова пожала плечами. Потом закрыла коробку с печеньем.

— Такая вероятность всегда есть. Посмотрим, что скажет другой доктор.

Она встала и понесла печенье в буфет, пряча ехидную улыбку.

— Ну что ж, передай своему доктору, что ты должна родить! — яростно фыркнула госпожа Имаи, включая телевизор. — Сходи к нему поскорее и лечись, если нужно. У меня должен быть внук, и я не могу ждать целую вечность!

Мисако тихонько выскользнула на кухню и, прислонившись к столу, сложилась вдвое от беззвучного смеха.