Утром в День мальчиков Фумико преподнесла Хидео огромного карпа из яркого шелка. «Пусть развевается над нашим домом, когда родится сын!» — сказала она.
Хидео лишь улыбнулся и слегка шлепнул жену по круглому заду. По очень круглому — Фумико округлилась со всех сторон.
— Беременные женщины всегда так толстеют? — спросил он позже мать.
— Бывает по-разному, — ответила она. — Осталось шесть недель до срока… Наверное, мальчик будет крупный.
— Ну почему вы обе так уверены, что будет мальчик? — не выдержал сын. — Ты поосторожнее, а то родится девочка, и меня все знакомые засмеют!
— Да нет, мальчик, и не сомневайся! — уверенно улыбнулась она.
Хидео озадаченно пожал плечами и вышел прогуляться под весенним майским солнышком. Однако его слова гвоздем засели в материнском сердце. Матушка Имаи весь день ходила сама не своя. Мальчик, только мальчик! Как потом смотреть в глаза сестре, если родится девочка, да еще в год Огненной Лошади! Мало она натерпелась насмешек за то, что покорно уступила свою спальню и перебралась вниз. Сестра не хотела слушать никаких доводов, не желая понять, что спать внизу на самом деле удобнее.
Даже музыкантша на уроке пения осуждающе подняла нарисованные брови.
— Так мне не приходится спускаться по лестнице, когда ночью нужно выйти, — объясняла матушка Имаи. — Даже удивительно, как я за столько лет не додумалась перебраться вниз.
— А как у вас складываются отношения с новой невесткой? — с подозрением спросила учительница.
— Просто превосходно! — воскликнула госпожа Имаи. — Гораздо лучше, чем с Мисако. В доме теперь не так скучно. Маа! Фумико такая веселая, любит пошутить. И Хидео изменился к лучшему, уж это точно. Боюсь только, не запустил бы он свою работу. Раньше то и дело оставался допоздна, а то и на ночь, а теперь…
— Что ж, неплохо, — усмехнулась музыкантша, раздавив окурок в пепельнице. — Итак, начнем наш урок?
Женщины сели на колени и принялись обсуждать, чем займутся сегодня. Затем учительница начала наигрывать мелодию на сямисэне, в то время как госпожа Имаи устанавливала ноты на низком пюпитре.
— Начнем, пожалуй, вот с этого, — указала она на пассаж, который не получался у нее на прошлом уроке.
— Хай, — кивнула учительница и стала перебирать струны, напевая первый куплет.
Госпожа Имаи попыталась повторить, сбилась, снова начала и снова сбилась.
— Еще раз! — Музыкантша повторила введение. — Итак… Ити, ни, но!
Сидя на пятках и придерживая очки, сползавшие на кончик носа, бедная матушка Имаи пыталась повторить куплет раз за разом. Наконец на третьей строчке учительница присоединилась к ней, чтобы задать темп. Увлекшись пением, они не слышали, как Фумико спускалась по лестнице, и заметили ее лишь в дверях. В ночной рубашке и неряшливо наброшенном кимоно, кое-как подвязанном красным кушаком поверх выпирающего живота, невестка стояла, протирая сонные глаза, наполовину скрытые под водопадом распущенных черных волос.
— Доброе утро, — поклонилась учительница с улыбкой, думая про себя, какая дорогая куртизанка могла бы получиться из этой женщины.
— Доброе утро, — ответила Фумико. — Вы извините, что я стою, но в моем положении… — Она коснулась рукой своего огромного живота.
— Надеюсь, мы тебя не потревожили? — робко спросила матушка Имаи.
— Я вообще почти не спала, — пожаловалась невестка. — Этот мальчишка все время брыкается, не терпится ему наружу.
— Когда срок? — поинтересовалась музыкантша.
— В середине июня, — вздохнула Фумико.
— Маа! Еще так долго, а вы такая большая… Неужели близнецы?
— Близнецы? — переспросили хором свекровь с невесткой, в ужасе переглянувшись.
Старушка серьезно кивнула.
— В наше время такое случается все чаще, — уверенно сказала она. — Одна моя знакомая в прошлом году родила близнецов. Такая же была большая, и как раз за месяц до родов.
— Да нет, — отмахнулась матушка Имаи, — в нашей семье близнецов отродясь не бывало. Не может такого быть!
— Как знать… — пожала плечами музыкантша.
Фумико расхохоталась.
— А вдруг будут два мальчика? Вот это здорово! Или вообще три…
— Не говори глупости, Фумико, — одернула ее матушка Имаи и тут же покраснела.
Она где-то читала, что близнецы чаще родятся у темпераментных пар. Это уж точно относилось к ее сыну и новой невестке. Даже несмотря на поздний срок беременности, они чем-то таким по ночам занимались, причем, судя по доносящимся звукам…
Матушка Имаи взяла с пюпитра ноты и принялась ими обмахиваться. В комнате внезапно стало очень душно.
— Знаете, сэнсэй, — начала она, — может быть, мы отменим сегодня урок? Лучше пойдемте в столовую, и я подам свежий чай. Фумико плохо спала ночью, ей нужно отдыхать, и наша музыка…
— Хай, понимаю, — кивнула музыкантша и стала укладывать инструмент. — Можно перенести уроки на более поздние часы. По средам я свободна после обеда.
Фумико капризно надула губы.
— А потом, когда родится ребенок? — недовольно спросила она. — Ему нужно будет спать и днем. Так что, если вы не возражаете, уроки вообще лучше пока отменить. Мне очень неудобно, мама, но иначе и вправду не получится.
Учительница подняла руку в знак согласия.
— Понимаю, понимаю. Фумико-сан совершенно права. Уроки лучше временно отменить.
Бедная матушка Имаи нервно потирала руки.
— Да, наверное… Можно снова начать через несколько месяцев. Фуми-тян, ты ложись еще поспи, а мы больше не будем шуметь. Попьем тихонько чаю. Я тебе тоже принесу чашечку, хочешь? Или чего-нибудь еще?
— Ну разве что кусочек хлеба с медом… Спасибо, мама. — Фумико одарила старушек улыбкой и, тяжело ступая, двинулась вверх по лестнице.
— Бедняжка, последний месяц всегда самый тяжелый, — сочувственно заметила музыкантша, закуривая сигарету.
Матушка Имаи поставила поднос на обеденный стол и налила кипятку в чайник.
— Сэнсэй, а если у Фумико близнецы, разве доктор не сказал бы?
Старушка задумчиво выпустила струю дыма в потолок.
— Он и сам может не знать. Нужно внимательно слушать, одно сердце бьется или два. Попросите его проверить более тщательно.
Ночью матушка Имаи не заснула ни на минуту, все ворочалась и ворочалась. На следующее утро она взяла такси и отправилась к сестре, испытывая непреодолимую жажду поделиться с кем-нибудь страхами. В конце концов, для чего существуют родные сестры?
— Близнецы, вот еще новости! — фыркнула сестра. Сверкая золотыми кольцами, она бросила два кусочка сахара в чашку с английским чаем. — Маа! Как у кошек или собак.
Матушка Имаи робко помешивала чай, скорчившись на краешке стула.
— Не говори так! Может быть, Фумико просто родит здорового крупного ребенка. А близнецы… в конце концов, что в них такого страшного… Где один мальчик, там и два. Я помогу…
— Два мальчика! — Сестра, у которой было лишь две девочки, громко рассмеялась. — Сама послушай, что несешь! Твоя новая невестка совсем тебя с толку сбила. То, что у тебя сын, еще не означает, что внуки обязательно будут мальчиками. Никто ничего заранее не может знать. А откуда вообще эта дурацкая идея про близнецов?
Матушка Имаи вздохнула.
— Фумико остался месяц, а она уже очень большая. Учительница музыки посмотрела и сказала, что могут быть близнецы.
— Вообще, гейша второго класса кое в чем должна разбираться… Но почему вдруг мальчики? Запросто могут быть две девочки!
Последнее соображение явно привело сестру в восторг.
— Представляешь? Не одна Огненная Лошадь, а сразу две!
Несчастная госпожа Имаи почернела лицом, уронив руку с чашкой.
— Маа! Какой ужас!
— Такое бывает, что поделаешь, — надменно пожала плечами сестра. — Ну и поделом им! Не надо было Хидео так поступать с женой. Она такая милая, а он… Ха! Вот когда Мисако посмеется! Представляешь? Две огненные лошадки устроят им такое…
Лицо госпожи Имаи пылало от ярости.
— Как тебе не стыдно! — выкрикнула она. — А я-то, дура, явилась к родной сестре за утешением! Ты всегда ненавидела меня за то, что у меня Хидео, а у тебя только девочки…
— Что-о? — взвилась сестра. — Да по мне так лучше совсем не иметь детей, чем такого законченного эгоиста, как твой сынок! — Она наклонилась и понизила голос: — Ну как ты не хочешь понять, что я хочу тебе только добра. Маа! Зачем говорить глупости? Ребенок еще не родился, а ты уже икру мечешь…
Госпожа Имаи вскочила на ноги и схватила сумочку.
— Ноги моей больше не будет в этом доме! Если захочу с кем-нибудь поговорить, то лучше с Фумико. Теперь она член моей семьи. Хидео, Фумико, мой внук и все другие дети, которые родятся.
Заливаясь слезами, она побежала к выходу, оттолкнув служанку, которая хотела помочь гостье обуться.
— Стой, онее-сан,[6]Сестра (яп.).
— кричала вдогонку сестра, с детства не переносившая ее слез. — Стой! Я была не права! — Но матушка Имаи уже не слышала ее.
*
Каждый звук, каждый запах, все ощущения, испытываемые Мисако в деревне Нейя, были по-прежнему с ней. Она носила их, как ткани бесчисленных кимоно, как оболочки луковицы, которые можно снять одну за другой и рассмотреть на свет, попробовать, оценить, прежде чем уложить аккуратно, слой за слоем, в потайное хранилище самых дорогих воспоминаний. Она собиралась заняться этим на обратном пути в Токио, но вагон был настолько переполнен, что люди толпились даже в проходах, и сосредоточиться было невозможно. Очередь в вагон-ресторан растянулась чуть ли не на весь поезд. Некоторые безбилетники ухитрились занять столики и беспрерывно заказывали еду и напитки, чтобы ехать дальше. В воздухе висело напряжение и сигаретный дым.
К тому моменту, как Мисако вышла на перрон, утонув в сутолоке и шуме вокзала Уэно, голова у нее раскалывалась. При виде длинной очереди ожидавших такси молодая женщина чуть не разрыдалась от досады. В квартиру она вошла, буквально валясь с ног от усталости.
— О нет! — сказала она, когда дверь открылась и наружу вырвались взрывы смеха и все тот же сигаретный дым.
Сатико принимала гостей, и среди прочих французского посла с супругой. Они зашли в квартиру выпить шампанского перед ужином в ресторане, который был заранее заказан. На кофейном столике стояли многочисленные бутылки, а также блюда с фруктами и лучшим французским сыром. Мужчины при виде Мисако любезно вскочили с дивана, меж тем как она остановилась перед ними в дверях, словно перед взводом солдат, приговоренная к расстрелу. Впрочем, французские слова, которыми ее тут же осыпали, били не хуже пуль. Даже миниатюрная, изящная японская жена французского бизнесмена, казалось, напрочь забыла родной язык.
Желая больше всего на свете добраться до постели, Мисако тем не менее постаралась проявить вежливость и присела на диван рядом с тоненькой японкой. Она надеялась обменяться с ней хотя бы двумя словами, но женщина лишь сверкнула белозубой улыбкой и сообщила, что живет во Франции так долго, что предпочитает французский.
— А соо… — робко кивнула Мисако.
Сатико старалась как могла переводить, но толку было мало. Мисако лишь молча сидела, держа в руке бокал. Шампанское было кислое, било в нос и щипало язык. Ну почему Сатико так его любит? И зачем ей этот вонючий сыр? В детстве в родной Ниигате они никогда не ели сыра, а когда взрослые говорили, что от иностранцев пахнет маслом и сыром, то вовсе не хотели сделать комплимент. Мисако с гораздо большим удовольствием отведала бы маринованной редьки, которую привезла из Ниигаты, а вместо шампанского выпила чашечку теплого сакэ, но не скажешь же этого подруге!
К счастью, пытка продолжалась недолго. Через двадцать минут шумная компания вывалилась в дверь, и Мисако осталась одна. Помыв посуду и убрав еду подальше от кошек, она стала прибираться в гостиной. Собой удалось заняться лишь к десяти часам. Включив воду в ванной, Мисако, как всегда, скривилась при виде многочисленных флаконов и склянок с ароматными маслами и пеной. Почему иностранцам так нравится все пенистое и шипучее? — спрашивала она себя, вдруг осознав, что лавировать между двумя мирами больше не в силах.
Лишь нежась в горячей воде, Мисако наконец смогла вновь пережить в памяти события последних дней. Запертая изнутри ванная комната была достаточно надежным местом, где мысли и воспоминания могли течь свободно.
По пути в дом, где жила родная сестра пропавшей Кику-сан, старый Хомма предупредил:
— Не ждите, что она много вспомнит. Столько лет прошло, да и возраст, сами понимаете. В последнее время она даже не всех узнает. В прошлом месяце спрашивала, кто я такой.
Старая женщина сидела на татами, закутавшись в несколько слоев шерстяных кимоно и шалей. Она казалась очень маленькой, не больше десятилетней девочки. Длинные пряди белоснежных волос были заправлены за уши. Господин Хомма представил гостей, они поклонились и уселись на пятки в формальной позе перед старушкой. В ответ она вежливо кивнула сморщенным обезьяньим личиком, которое время и солнце совместными усилиями исчертили тысячами глубоких борозд.
Хомма стал громко объяснять, кто эти люди и зачем приехали. Она слушала его, по-прежнему вежливо улыбаясь, но с пустыми глазами, словно кукла, украшавшая парадную нишу, и, похоже, не понимала ни слова, но лишь до тех пор, пока старик не произнес имя Кику.
— Кто? — переспросила она, слегка приподняв подбородок.
— Кику-сан, ваша сестра, которая давно пропала!
— Нас было четыре сестры, — проговорила она тоненьким голоском, похожим на мышиный писк, подняла иссохшую ручку, загнув внутрь большой палец удивительно детским жестом, и снова пискнула, еще более сморщив лицо, что, очевидно, означало смех. — Четыре — несчастливое число.
— Вы помните вашу сестру Кику-сан? — настойчиво спросил Хомма, нагнувшись к самому ее лицу.
— А, нет уха… — пропищала старушка, дотронувшись рукой до правого виска. — Уехала… совсем.
— Мы знаем, тетушка! — громко сказала дочь Хоммы, погладив старушку по плечу. — Эти люди из Сибаты!
— А, Сибата… — Она подалась вперед, вглядываясь в призрачные фигуры, застывшие перед ней. — Вы знаете мою сестру?
*
Все еще улыбаясь воспоминаниям, Мисако вышла из ванной и направилась в спальню, где на кровати уже в ожидании разлеглись Клео и Коко. Ласково гладя кошку, она сразу вспомнила о другой, пушистой и трехцветной, с коротким хвостом, которую держали Хомма. За обедом в их доме она терлась о ноги гостей, выпрашивая подачку. Дзиро хотел прогнать животное, но Мисако не дала.
— Какая прелесть, — сказала она, почесывая кошку за ухом.
— Она приносит счастье, — усмехнулся Хомма. — Будь лодка побольше, брал бы ее с собой. Трехцветные в самый раз для рыбаков.
— Одно разорение от них! — вздохнула его дочь. — Снова ждет котят. Что с ними делать, просто ума не приложу. В деревне кошек и так девать некуда.
— Я возьму котенка, можно? — тут же подняла руку Мисако. — В храме Сибаты полно крыс, а кошки нет.
— Да берите хоть всех, — рассмеялась женщина. — Только Сибата далеко.
— Мы все равно приедем еще, привезем вам урну с прахом.
Хозяева неловко переглянулись.
— А соо ка? — проговорил Хомма.
— И привезем с собой священника из храма, — поспешно добавила Мисако. — Если, конечно, вы позволите…
Она не упомянула Кэнсё, не зная, как у него со временем, и не ошиблась. На обратном пути в Сибату он признался, что уезжает в Калифорнию.
Мисако отодвинула кошек и забралась под одеяло. Сердце ее щемило от одиночества при одной мысли о том, какой дальний путь предстоит другу. К кому теперь обратиться за советом? Вздохнув, она закрыла глаза, оживляя перед внутренним взором сцену прощания. Монах вновь стоит внизу, она на высокой ступеньке кухни, глаза их совсем рядом, полные слез. Вот ее голова вновь у него на плече, совсем как тогда… Только на этот раз Кэнсё поцеловал ее волосы и прошептал:
— Мне будет не хватать вас.
— А мне вас, — тихо ответила Мисако, и тогда его губы, слегка задев лоб и щеку, остановились напротив ее губ.
Что было бы, если… Лучше не думать. Внезапно монах отстранился и сухо наклонил голову:
— Я должен исполнить свой долг.
— Хай, — поклонилась Мисако в ответ. — Я понимаю.
Надев туфли, молодая женщина сошла с крыльца, и монах молча проводил ее до машины. Снова раскланявшись, они попрощались, и никогда еще слово «сайонара» не звучало так печально.