Когда я возвращаюсь в барак, все уже знают о том, что произошло с близнецами. В комнате висит тяжелое молчание, циркачи собрались в круг. Амина обнимает меня.

— Мы ждали тебя, — говорит она. — Близняшек больше нет.

— Знаю, — отвечаю я. — Мне сказал Сильвио. Что случилось?

Она смотрит на Грету с куклой в руках и других детей, которые грустно сидят рядом с ней.

— Акулы. По-видимому, у них не было шанса на спасение.

Я присаживаюсь в круг рядом с Гретой. Эммануил подходит к двери, чтобы убедиться, что все в порядке. Он мрачно кивает. Амина уходит в лазарет и возвращается со свечой и спичками. Когда я только попала в цирк, у нас было пять свечей, не знаю, как Амина раздобыла их. Похоже, она может просто приобретать такие вещи. Мы зажигаем их каждый раз, когда кто-то умирает, и они постепенно тают. Сейчас остался только один маленький огарок. Амина зажигает его и ставит в центре комнаты. Пламя свечи отбрасывает жутковатый свет на круг торжественных лиц. Она садится рядом, и мы все беремся за руки, образуя одну большую живую цепь.

Сегодня здесь много незнакомых лиц: это новые Отбросы, только что определенные в труппу. Теперь они — часть нас, часть нашего сообщества. Их глаза остаются в тени, лица бледны. Если у них и были когда-то иллюзии относительно этого места, то теперь они растворились. Вот такое крещение огнем.

Мы довольно долго сидим молча, объединенные общим горем.

Траурная церемония формировалась долгие годы. Она не носит религиозного характера, хотя некоторые все еще цепляются за свое наследие: иудейские, исламские, индуистские, христианские корни. Они верят, желая обрести надежду. Я восхищаюсь ими, иногда даже завидую. Другие — таких большинство — не могут и не желают верить в Бога, который отвернулся от нашего мира. Это не значит, что наша церемония не важна. Прощаясь, вспоминая и отдавая дань жизни, которая была слишком рано украдена, мы становимся человечнее, остро ощущая каждую смерть.

Нам никогда не становится легче, да это и невозможно. Мы никогда не станем равнодушными и не позволим им отнять нашу человечность, хотя сами Чистые давно утратили ее. Они пытаются низвести нас до уровня животных, но им это никогда не удастся. Никогда. Астрид и Луна, возможно, были для них никчемными созданиями, но для нас их жизни важны так же, как жизнь каждого существа в этом холодном и жестоком мире.

Тишину нарушает первая нота песни, которую мы все тотчас подхватываем. Это мрачная, бесхитростная панихида, излияние нашего горя.

С последним аккордом начинает говорить Эммануил, его низкий звучный голос заполняет комнату.

— Братья и сестры, сегодня мы вспоминаем Астрид и Луну. Они жили вместе и погибли вместе.

Прервавшись, он продолжает, но его тон уже больше не ласков, он пронзителен и полон гнева.

— Их постигла ужасная смерть. Жестокая смерть. Астрид, Луна, покойтесь в мире. Мы скорбим о вас и готовы наполнить смыслом ваши жизни и вашу гибель. Мы никогда не сдадимся. Мы будем сильными.

Он оглядывает комнату и начинает произносить слова, объединяющие нас.

— Мы преодолеем.

Повторяя его слова хором, сначала нестройно, а затем все дружнее и дружнее, наши голоса сливаются в один:

Мы преодолеем.

Мы преодолеем.

Мы преодолеем.