Как только мои ноги касаются земли, я быстро бросаюсь влево, низко пригибаясь под линией живой изгороди. Я вижу манящие школьные ворота. Конечно, они заперты, но они наверняка скоро откроются. Обед — это время, когда автобусы развозят всех по домам.

Я остаюсь на прежнем месте и замечаю на остановке целую кучу первоклассников. Они, должно быть, ждут автобус. Вдруг в маленьком окне появляется беспокойное лицо Стэнли, значит, он обнаружил, что я куда-то делся. Он тут же исчезает. Неужели он сообщит об этом родителям? Нет, из-за этого он потеряет работу. Я чувствую себя немного виноватым. Но не достаточно, чтобы вернуться назад. Если он будет молчать, а я вернусь вовремя, то все будет хорошо.

Автобус, наконец, подъезжает к остановке, и девочки младших классов толпой забираются в него. Через пару минут автобус уже покидает школу. Когда он проезжает мимо, я отбегаю от изгороди и прячусь за ним. Он движется медленно, и я могу идти следом быстрым шагом. Я держусь центра, почти прижимаясь к боковой поверхности, чтобы водитель не увидел меня в зеркале заднего вида. Кроме того, я останусь незамеченным, если кто-нибудь выглянет из заднего окна.

Это просто. Большие ворота открываются, когда водитель протягивает свой ключ-пропуск на посту охраны. Я двигаюсь вперед рядом с автобусом, выезжающим из ворот.

Когда машина набирает скорость, я отпрыгиваю от нее за столб ограды. Затем оглядываюсь — за мной никого нет, никто меня не видел. Я свободен.

Чувствую себя по-настоящему уязвимым, оказавшись вне школы в середине дня. В первый раз в жизни я остался в одиночестве. Я всегда был в безопасности: охранник, учитель, мои родители. Я не совсем вписываюсь в окружающую обстановку: школьную форму знают все. Наша школа — самая дорогая в стране. Это почти то же самое, что нести флаг, кричащий о моем статусе: «Ученик элитной школы — прогульщик», или, может, того хуже: «Плохо охраняемый человек со статусом высокой защиты». Снимаю галстук с блейзером и кидаю их в рюкзак.

Я улыбаюсь, глядя на осенние листья на ветру, которые, сбиваясь в этакие банды мятежников, ложатся на идеально ровные лужайки дерзкими ярко-золотыми и багряными кучками. Бьюсь об заклад, это сводит с ума тех, кому приходится подметать их каждый день: тщетные попытки укротить неуправляемых бунтарей.

Найти путь к цирку несложно. Он виден издалека, с расстояния нескольких миль — яркое пятно среди холодных серых небоскребов.

Десятки шатров, соединенных воздушными туннелями и переходами, окружают огромную главную арену, которую я посетил в вечер знакомства с цирком. Все крыши богато украшены всевозможными расписными металлическими завитушками с драгоценными камнями. Красные, золотые и серебряные постройки похожи на гигантские соблазнительные сладости. Крыша арены — самая красивая из всех — ярко-бирюзовая с темно-фиолетовым, сверкающая золотом на солнце. Она напоминает мне сари Прии, и по коже пробегают мурашки. Надеюсь, с ней все в порядке. Я просто не переживу, если из-за меня с ней что-то случилось. Солнечный свет ложится на блестящие поверхности крыши и как будто подмигивает мне.

Я чувствую, как мое сердце замирает, просто потому, что я стою здесь, рассматривая шатры цирка. Меня раздражает, что это сооружение настолько впечатляет. Это плохое, злое место.

Я бросаю взгляд на остальную часть города. Все небоскребы, все башни меркнут по сравнению с цирком. Есть только одна вещь, способная затмить его величие: я вижу ее каждый день и поэтому перестал замечать, насколько впечатляюще она выглядит, но сегодня я смотрю на нее снова. В центре города она вознеслась в небо настолько высоко, что ее падающая вниз тень покрывает весь цирк. Это величественный монумент Дома Правительства, мой будущий дом, если мать станет новым лидером. Золотая статуя, сияющая широкой улыбкой, на телах извивающихся, кричащих Отбросов.

Я снова вздрагиваю.

Скрываясь в тени, я сбегаю вниз по склону холма. Сейчас стоит тишина. Все Чистые дети в школе, а их родители на работе в офисах или обедают в винных барах и ресторанах города. Отбросы, не занятые на работах, заперты в трущобах.

Я прохожу мимо огромной каменоломни и на мгновение останавливаюсь. Внизу сотни Отбросов добывают минералы. Скованные в лодыжках цепями, они работают группами по четыре человека. Я слышу звон лопат. Там есть и несколько Чистых: охранники с электрошокерами. Они держат их наготове на тот случай, если возникнут проблемы.

Я отворачиваюсь, бегу дальше и беспрепятственно добираюсь до ворот. Они закрыты. Перед ними стоят два вооруженных охранника.

Черт, как же мне попасть внутрь?

Оглядываюсь и замечаю синее свечение мигалок полицейской машины. За ней сразу следует другая, а потом еще одна. Процессию замыкают три мотоцикла. Но это еще не все. В этой кавалькаде я замечаю хорошо знакомый мне гладкий черный «Мерседес» с правительственной эмблемой на серебряном щитке.

Это машина моей матери. Как же я мог забыть? Вчера она сказала, что ей придется вернуться в цирк. Кортеж кажется вычурным даже для нее. Именно такой сопровождал и нас. В нем около десятка автомобилей и мотоциклов, окружающих лимузин с правительственным символом, на открытых грузовиках стоят снайперы, нацелившие во все стороны свои винтовки. Я быстро отскакиваю в сторону и наблюдаю за тем, как процессия въезжает в ворота. Мне ничего не видно сквозь затемненные окна, но это точно машина мамы. Я знаю ее номерную табличку — «ЧИСТЫЙ № 1».

Как только автомобиль проезжает, ворота с лязгом захлопываются.

Я оглядываю себя, чтобы оценить внешний вид. Даже без галстука и блейзера я похож на школьника. Мне ни за что не попасть внутрь, особенно сегодня, со всеми этими мерами дополнительной безопасности.

И тут я понимаю, что нужно делать — я должен назвать свое имя, сказать, кто я такой, а вовсе не скрывать его.

Прежде чем я успеваю передумать, я направляюсь прямо к охранникам.

— Я — Бенедикт Бейнс, — уверенно заявляю я. — Моя мать велела мне встретиться с ней внутри.

Они недоуменно переглянулись.

— Нас не предупредили о вашем визите, — говорит один из них.

— Правильно, — добавляет другой. — Мы строго выполняем приказ не допускать тех, у кого нет разрешения на вход.

Как бы мать отреагировала, если бы ее кто-то не устроил? Я стараюсь передать ее чувство превосходства, ее высокомерие, ее холодность.

— Вы действительно меня допрашиваете? — задаю я вопрос. — Моей маме это не понравится. Она велела мне встретиться с ней внутри.

Они снова переглядываются.

Один из них вытаскивает из кармана телефон.

— Не стоит, — небрежно говорю я ему. — Если вы отнимете ее время, то потом пожалеете об этом.

Второй охранник кладет руку на телефон своего коллеги.

— Это точно он. Я видел его здесь вчера, — говорит он. — Это парень был здесь накануне вместе с Сильвио. Его показывали в новостях — посмотри.

Он передает охраннику свой телефон. Должно быть, хочет показать ему видеозаписи с арены.

После попытки похищения я больше не бывал ни в каких общественных местах. Родители решили, что будет лучше, если никто не узнает, как мы с Фрэнсисом выглядим. Прошлым вечером все было по-другому: мать решила появиться на публике всей семьей: есть много фотографий и видеозаписей, где мы сидим рядом с ней в этих дурацких креслах в отдельной ложе.

Тон первого охранника становится почтительным и нервным.

— Сэр, мне очень жаль. Не имел представления. Мы пытались защитить вашу мать. Вы понимаете, сэр?

Я холодно киваю.

— Просто откройте ворота.

— Конечно. Вас проводить куда-нибудь?

— Нет. Открывайте. Этого будет достаточно.

Он нажимает кнопку, и ворота послушно раздвигаются.

Я уверенно прохожу прямо во двор. Я снова вернулся в цирк.