Такаар отпрянул от гуараны, словно та обожгла его. Он даже подул на кончики пальцев, с опозданием сообразив, сколь нелепа его реакция. Но ему действительно было очень жарко. Его трясло, словно он оказался в тисках жестокой лихорадки. На лбу у него выступили крупные капли пота.

Он с трудом опустился на грубую деревянную табуретку в своем бивуаке, дрожа всем телом и тяжело дыша. На него вдруг нахлынула такая печаль, что у него защемило сердце. Подобно отчаянному крику боли бога, она эхом отозвалась в его теле. Пронзительное неверие. Ужас из темноты.

Такаар обхватил голову руками, и слезы его упали на землю под ногами. Он всхлипывал и рыдал, будучи не в силах справиться с бушующими у него в душе эмоциями. Как невозможно усмирить мчащуюся по каменистым порогам бешеную горную реку, которая отбросила его в прошлое. В те дни, когда он осознал, что сделал, бежав из-под стен Тул-Кенерита. И еще раньше, в то утро, когда узнал, что отца убили во сне повстанцы туали.

В тот день, раздираемый скорбью и печалью, он поклялся, что объединит кланы, дабы больше никто из эльфов не страдал так, как сейчас страдает он. Сегодня ему не на чем было сосредоточиться, но боль оказалась ничуть не слабее. Пожалуй, она стала даже сильнее, потому что он растерялся.

— Что тебе от меня нужно?

Его полный горя крик спугнул птиц, которые с шумом сорвались с ветвей деревьев, и на мгновение заглушил вопли обезьян, цоканье ящериц и кваканье лягушек.

Всем от тебя нужно только одно — твоя смерть. Почему ты обращаешься к богам? Они уже давно отвернулись от тебя.

— Тогда почему мне так плохо?

Это всего лишь чувство вины вернулось к тебе, чтобы напомнить о твоих преступлениях. Смирись. Прыжок к спасению совсем рядом.

Такаар покачал головой.

— Нет. Это не для меня. Послания. Послания, которые передает мне земля и воздух. Они зовут меня.

Что ты несешь? Земля передает тебе послания? Ну да, конечно. А каждое утро тебя одевают обезьяны.

— Прочь! Поди прочь от меня!

Такаар вскочил на ноги и побежал. Ветки, листья и шипы впивались ему в лицо и руки. Он пригнул голову и выставил перед собой ладони, продираясь сквозь густой подлесок. Сжигавший его изнутри жар стал нестерпимым. Невыносимая боль и тоска сводили с ума. Сердце сбилось с ритма и грозило выскочить из груди. Воздух застревал в горле, и он не мог перевести дыхание.

Продравшись сквозь последние кусты, он, скользя, замер на самом краю утеса, обрывающегося прямо к ревущим водам Шорта далеко внизу. Он задыхался, дрожал всем телом и плакал, будучи не в силах справиться с обуревающими его чувствами. Преступление было ужасающим, но он не знал, где или когда оно совершено. Органы чувств отказались повиноваться ему, и он полностью потерял чувство направления.

— Что они делают, что же они делают?!

Такаар подтянул колени к груди, обхватил их обеими руками и принялся раскачиваться взад и вперед, умоляя сердце успокоиться, а тоску — оставить его.

Знакомая поза. Что, неужели у тебя не хватает духу наклониться вперед чуточку сильнее? Это всего лишь раса эльфов напоминает тебе о масштабах твоего предательства. Они разорвут друг друга на части. Уничтожат. Не оставят после себя ничего. И все из-за тебя. Все из-за того, что ты сбежал. Все из-за того, что ты — трус.

Такаар громко всхлипнул, судорожно дыша и давясь слезами. Он знал, что это — правда. И еще он знал, что не может ничего исправить.

Беги. Беги. Это — все, что тебе осталось.

Такаар уставился на лес. Его так и подмывало сделать так, как советовал его мучитель.

— Разве я не должен убить себя, к чему ты все время меня подталкиваешь?

Теперь это бессмысленно. Уже слишком поздно.

Такаар вдруг заметил свое отражение в лужице воды, образовавшейся в небольшой впадине в скальном грунте. Рассмеявшись, он вспомнил, как смотрел на себя в свое любимое зеркало. Кто этот совершенно незнакомый ему эльф? Неровно подстриженная, клочковатая борода, все еще длинная и черная, в которой копошились вши и насекомые, с застрявшими сухими листьями и кусочками пищи. Волосы, с которыми он обращался в аналогичной манере, но так и не сумел укротить. Они росли так быстро, что ему казалось, будто сами боги тянут за них, просто чтобы подразнить его. Они превратились в густую спутанную гриву, от которой у него чесалась кожа на голове.

Такаар нахмурился. Он никогда даже и не думал о том, чтобы подстричь их. Он взглянул на свои руки. Они дрожали мелкой дрожью, которая лишь временами ненадолго прекращалась. Так было всегда, с тех пор как он появился здесь десять лет назад. Ах да.

— Это я?

Увы. Жалкое зрелище, не правда ли?

Так оно и было. Такаар оторвался от своего отражения. Боль в сердце не утихала, но сжигавший его жар ослабел, давая ему передышку. Он встал и окинул взглядом простор Верендии-Туал, там, где устье реки выходило в океан.

У него были ножи, которые следовало наточить.

* * *

Аринденет притих и затаился, и обманчивое спокойствие нарушали лишь звуки подготовки отряда к отходу. Улыбки облегчения, пробегающие по лицам людей, не могли скрыть обещаний страшной мести, срывавшихся с их губ. Силдаан закрыла врата храма, оставив за ними кровь на камнях пола перед статуей и у бассейна и воспоминание о выражении лица Ауума.

Она обошла храм по кругу, не обращая внимания на людей, укладывавших в заплечные мешки снаряжение и припасы, точивших мечи и неизменно почесывавшихся. Ни один из них не выглядел здоровым, несмотря на примочки, настойки и бальзамы, которыми она их снабдила.

Углубившись в лес, она преклонила колени и стала молиться Иниссу перед Алтарем Возвращения, священной реликвией, у которой выложили умерших, дабы лес взял их к себе. Перед нею, уже отчасти скрытые буйной растительностью, со следами пиршества подданных Туала, лежали ее верные жрецы и близкий друг Лиит. Здесь же находились и девять ТайГетен. Плоть их, почерневшая от яростной человеческой магии, отвалилась с обглоданных и омытых добела костей.

— Инисс, услышь меня. Шорт, услышь меня. Защити души новопреставленных слуг твоих, и пусть они славят твое величие и твою доброту. Пусть они узрят то, что я молю тебя явить живым. Твои армии должны восстать со мной. Эльфы не могут жить, как единое целое. Кланы не могут запятнать себя кровосмешением. Порядок должен быть восстановлен. Порядок к вящей славе твоей.

— Родословная богов должна отразиться в наших людях. Мы, члены клана Инисса, милосердные и всепрощающие, снова будем править эльфами. Мир будет нашим. Прости мне мои дела и поступки. Я живу только для того, дабы вершить дела твои и увидеть, как люди твои живут и радуются на земле твоей. Пролитая кровь да послужит грядущему процветанию.

— Твой храм будет очищен от скверны. Все следы людей будут стерты с лица его. Все, что я делаю, дороги, которые я выбираю, — все это ради тебя. Благослови руки мои, благослови глаза мои и направь меня. Душа моя принадлежит тебе. Услышь меня.

Силдаан еще долго стояла на коленях, положив одну руку на землю, а другую простирая к небесам. Жужжание мух над телами и шорохи в подлеске внушали ей покой и умиротворение. Обновление, возрождение и возвращение. Она вновь склонила голову перед павшими иниссулами и гибким движением поднялась на ноги.

Гаран уже ждал ее, и она зашагала рядом, когда он направился обратно в храмовую деревню.

— Мне нужно сообщить тебе кое-что о твоем бывшем друге ТайГетен и его жреце. Они расстались и движутся в очень интересных направлениях.

Силдаан вопросительно подняла брови.

— Ни к чему, чтобы они и дальше нарушали наши планы. Они и так доставили нам достаточно хлопот. Найдите их и убейте, если сможете. Твои люди способны выполнить такую задачу?

— У меня есть люди, обладающие нужным опытом именно в этой области.

— Хорошо. — Силдаан оглянулась на ходу, бросив быстрый взгляд на Алтарь Возвращения и мертвых, лежавших у его подножия. — Очень хорошо.

— Тебя гложет чувство вины, насколько я понимаю? — осведомился Гаран.

— Я не чувствую за собой вины. Одно лишь сожаление о том, что эти достойные эльфы не смогли раскрыть глаза и увидеть правду.

— А ты еще называешь людей жестокими. — Гаран приостановился посреди опушки. С правой стороны, у задних врат храма, стояла группа из двадцати пяти солдат и магов. Но он махнул рукой налево. — А что делать с этими? Почему я должен их помиловать?

Силдаан вздохнула. Дюжина насмерть перепуганных храмовых служителей и трое жрецов, старавшихся их утешить. Жрецов, которые поверили в дело Силдаан и избежали несчастья встретиться с Сикаантом.

— Они не совершили никакого преступления. Это — люди Инисса. Они не пострадали, и мои жрецы позаботятся о них.

Гаран покачал головой.

— Тебе виднее, но я бы советовал…

— Не стоит. Это — мои люди. Или я плачу тебе недостаточно, чтобы ты держал свое мнение относительно моих дел при себе?

Гаран коротко рассмеялся.

— Сколько бы ты ни заплатила за то, что мы деремся на твоей стороне в этой проклятой дыре, все будет мало. Но это — наша ошибка на переговорах, а не твоя, верно? Просто не опаздывай с платежами, и все дела.

— О да. Я, конечно, осталась одна, но ведь без меня вы не просто потеряетесь и погибнете в тропическом лесу, вы потеряетесь и погибнете в нем задаром. Дерись лучше, Гаран. Отрабатывай свои деньги. Убеди меня в том, что мы встретим твои подкрепления там, где должны, и именно в то время, когда они нам понадобятся.

Гаран направился к своим людям. Недовольный ропот стих, и они выжидательно уставились на него.

— Заканчивайте сборы и разбирайте снаряжение. Мы уходим. Я слышал, что в Исанденете и на побережье, к нашему великому счастью, дуют прохладные ветры, а этих кусачих тварей куда меньше. Да и пути туда всего-то три дня. Вы со мной?

Его люди повеселели, засмеялись и начали вскидывать на спины заплечные мешки, затягивать пояса и завязывать шнурки на башмаках. Кое-кто поспешно ставил примочки на язвы и нарывы.

— У вас есть только птицы, гонцы и лодки, чтобы доставлять послания на другой конец этой нелепой страны; у нас же есть магия. Мои маги умеют разговаривать с нашими кораблями так, словно сами стоят на их палубах. Мы называем это единением, и вскоре ты поймешь, что это и есть краеугольный камень твоей драгоценной победы.

Силдаан вопросительно приподняла брови.

— Вы и в самом деле способны на это?

— Тебе нужна демонстрация?

Она молча взглянула наемнику прямо в лицо. В его глазах не было и следа злорадства. Или лжи. Впервые за много дней она вдруг поняла, что может немного расслабиться.

— Я вполне удовлетворюсь тем, что твои корабли будут стоять в гавани, когда мы войдем в город.

— Что ж, благодарю тебя за то, что ты по-прежнему веришь мне.

— Разве у меня есть выбор?

— В общем-то, нет. Но для нас это не повод враждовать. Но я хотел сказать тебе еще кое-что; я могу гарантировать своевременное прибытие моих сил, а вот уверена ли ты в том, что твои люди в городе сделают то, что ты им прикажешь?

Силдаан пожала плечами.

— Ты прекрасно понимаешь, что в таком деле не может быть никаких гарантий. Но в Исанденете у меня есть влиятельные союзники. Те силы, которые мы привели в движение, способны дать только один-единственный результат. Верь мне так, как я вынуждена доверять тебе. Я знаю, как мыслят эльфы.

— И ТайГетен?

— Можешь считать их самой большой угрозой для себя. И твои маги должны находиться в постоянной готовности встретить их, потому что солдаты не будут готовы никогда.

— Вижу, твое доверие очень ограничено.

Пришла очередь Силдаан издать короткий смешок.

— Вера не остановит звено ТайГетен. А магия может. Если постараться.

* * *

Они оказались настолько глупы, что даже не поняли, что им грозит. Они так и стояли, растравляя свою ненависть и размахивая дубинками, кулаками, факелами и мечами. А ТайГетен, уже в боевой раскраске, опустили головы в краткой молитве, после чего стремительно хлынули с паперти вниз по ступеням в толпу.

— Очистить это место, — прокричала Катиетт. — Осквернители святынь. Еретики.

Лицо оказавшегося перед нею ula прояснилось в самый последний момент, и от тоскливого осознания неизбежного конца у него отвисла челюсть. Катиетт выбила у него из рук факел, который улетел куда-то в толпу. Взмахнув одним своим клинком, она отсекла ему ухо, а вторым перерезала горло слева направо. Мужчина схватился обеими руками за рану и попытался закричать.

Еще один ula свалился ей под ноги, зажимая ладонями распоротый живот, из которого вываливались курящиеся паром внутренности. Катиетт перепрыгнула через него, мельком бросив взгляд направо, где Графирр коротко взмахнул своим окровавленным клинком. Катиетт ударила ногой в лицо какую-то iad, волочившую по земле длинный меч, приземлилась на ту же ногу и с разворота вонзила свой клинок в незащищенную грудь эльфийки.

В лицо ей сунули факел. Катиетт выбросила левую ногу, блокируя палку с горящей шерстью, вымоченной в смоле. На мгновение она застыла в этом положении, удерживая ступней запястье ula и бедром касаясь щеки. Крутнувшись на месте, она взмахнула обоими клинками, вспарывая ими живот эльфа.

Затем Катиетт согнула ногу и выстрелила ею прямо в висок очередного бунтовщика, отбрасывая его в сторону, после чего шагнула вперед. К ней метнулись чьи-то руки и скрюченные пальцы, за которыми маячило искаженное злобой лицо. Рот вдруг рванулся к ней, и зубы лязгнули в опасной близости от ее лица. Катиетт поднырнула под растопыренные пальцы, уворачиваясь от укуса. Девушка завизжала и бросилась вперед. Катиетт нанесла ей прямой удар клинком. Ее жертва разразилась истошным предсмертным воплем.

На мгновение Катиетт приостановилась. Вокруг нее уже образовалось свободное пространство. Считая тех, кого разыскали и привели с собой Графирр и Меррат, всего пятнадцать воинов ТайГетен противостояли многотысячной толпе, собравшейся на небольшой площади. Но на земле валялись уже несколько десятков тел. Пламя пожара в храме Инисса отбрасывало жуткие отблески на лица эльфов и залитые кровью камни.

Пакиир возглавил другую тройку ТайГетен. Он свирепствовал в толпе, мстя за тех невинных, что заживо догорали в храме у него за спиной и, вне всякого сомнения, за Олмаата. Звено Фалин окружило группу невооруженных ula, пустивших в ход ногти и зубы. Брошенный метательный полумесяц вонзился в лоб одному из бунтовщиков. Второй лишился ноги после короткого взмаха парных клинков, а третьему сломали шею сильным ударом под подбородок.

— Гоните их обратно в их грязные норы! — крикнула Катиетт.

И вновь бросилась в бой. Ее открытая ладонь врезалась в грудь iad, которая, широко расставив ноги, стояла и плевала в сторону горящего храма. Эльфийка опрокинулась на спину. Катиетт приземлилась обоими коленями ей на грудь, ломая ребра, круша грудную клетку, легкие и сердце. Изо рта девушки хлынула кровь, брызги которой попали и на лицо Катиетт.

— Это был твой последний плевок, efra.

Катиетт прыжком стала на ноги. Толпа уже пятилась назад. Невзирая на колоссальный численный перевес, собравшиеся спасались отчаянным бегством от своих немногочисленных, но смертельно опасных противников. Она поудобнее перехватила клинки и бросилась вперед. И тут позади нее раздался крик. Кто-то выкрикивал ее имя. Катиетт резко развернулась.

По ступенькам, прихрамывая, спускалась Пелин. Кровь текла из ран у нее на лице, пятная ворот рубахи. Но девушка нашла в себе силы, чтобы двигаться. Пелин кричала им, вкладывая в слова весь гнев, на который была способна.

— Что вы творите? Прекратите. Остановитесь!

Катиетт оглянулась и увидела, что ее братья и сестры по-прежнему заняты своим делом, убивая всех, кто осмеливался оказать им сопротивление. Она перевела взгляд на Пелин и поняла, как холодно у нее на душе.

— Я делаю работу Инисса, — сказала она.

Пелин подошла к ней и остановилась на расстоянии полушага. Обе замерли посреди вымощенной каменными плитами площади, усеянной трупами и освещенной мерцающими отблесками догорающего храма. Шум поспешно разбегающейся толпы эхом отражался от стен других храмов, застывших в молчаливом осуждении того, что натворили эльфы.

— Ты сделала именно то, от чего сама предостерегала меня, — едва сдерживаясь, выкрикнула Пелин.

— О чем ты говоришь?

— Помнишь, что ты сказала мне? — Пелин брызгала слюной, которая попала в лицо Катиетт. — «Не дай им спровоцировать себя», не так ли? «Не дай им обрести мученика». Клянусь зубами Шорта, что, по-твоему, ты наделала?

— Я вынесла приговор и покарала убийц.

— Ты убила тех, кто оказался беспомощен и не смог защититься от твоей агрессии и выучки. Это называется «бойня».

Катиетт схватила Пелин за плечо и развернула ее лицом к руинам храма, над которыми еще плясали языки пламени.

— А как тогда называется вот это, Пелин? Сотни моих людей сгорели заживо в месте, которой они полагали неприкосновенным святилищем. И я не оставлю подобное преступление безнаказанным.

Пелин освободилась от хватки Катиетт.

— Я была здесь. Я была здесь, пытаясь защитить их. Самую очевидную цель во всем городе. Я была здесь. А вот где была ты? Чьих людей ты защищала на крыше театра?

Катиетт помолчала, тщетно пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

— Мы — не полиция. Это — твоя работа. Или ты действительно хочешь уверить меня в том, будто предполагала, что толпа может и впрямь поджечь храм Инисса?

— Ты не чувствовала этой ненависти, — устало ответила Пелин. — В отличие от меня. Они готовы были бросить в огонь и меня, и я должна поблагодарить тебя за то, что это им не удалось. Они бы сделали это только потому, что я посмела защищать иниссулов. Я, туали. Храм тут ни при чем, им были нужны те, кто укрылся внутри.

— Что сделано, то сделано, — сказала Катиетт, глядя на площадь, на которой лежало около полусотни тел. А, может, и больше. — Но те, кто совершил подобное зверство, отныне будут знать, что их преступления не останутся безнаказанными.

Пелин вздохнула.

— Нет, Катиетт. У тебя всегда все просто, верно? А иногда — еще и наивно. Ты слишком много времени провела в лесу. Эти люди усвоили лишь то, что элитные воины Инисса неуправляемы и никому не подчиняются. Что они готовы навязать свое представление о справедливости беспомощным эльфам.

— Они убили несколько сотен моих братьев и сестер. Они сожгли мой храм. Они сами преградили путь клинкам ТайГетен. Я должна была ответить, и я не намерена вежливо просить их удалиться с места совершенного ими преступления.

Пелин кивнула в сторону последних остатков разбегающейся толпы.

— А что бы ты сделала, если бы они не дрогнули, а остались на месте? Убила бы всех?

Катиетт ничего не ответила и лишь взглянула в глаза Пелин. Та приглушенно ахнула.

— А чему ты так удивляешься, Пелин? Мы для того и существуем, чтобы устранять угрозу разрушения гармонии. А как же иначе?

— Из-за того, что случилось здесь сегодня ночью, погибнет еще много иниссулов.

— Нет, больше никто из них не погибнет. Во всяком случае, здесь, потому что мы заберем всех с собой. Ни иниссулы, ни эльфы любого другого клана не должны повторить судьбу всех невинных жертв в моем храме.

Катиетт отвернулась, глядя на своих ТайГетен. Они собирались на паперти перед храмом, глядя на его догорающий остов, от которого вверх все еще летела россыпь искр и поднимались клубы черного дыма. Воины затянули погребальную песнь.

— Куда ты собираешься их увести?

Катиетт повернулась к Пелин. Та выглядела потерянной и опустошенной, стоя посреди следов массового побоища. Одинокая и растерянная. Испуганная. Катиетт вдруг страшно захотелось подойти к подруге и утешить ее. Но сейчас было не самое подходящее время для проявления дружеского участия. Наступило время сделать то, чему их учили, обеспечить безопасность членов клана Инисса и сохранить остатки гармонии. Если от нее осталось вообще хоть что-нибудь.

— Мы разместим их в Ултане, а потом отведем в лес.

— Вы уходите из города?

— Члены клана Инисса превратились в мишень. Если мы хотим избежать войны, то должны устранить ее катализатор. Мне понадобится помощь Аль-Аринаар. Я получу ее?

Но Пелин, похоже, уже не слушала ее.

— Город погибнет.

— Я не стану проливать слезы по тем, кто умрет, пытаясь разрушить то, что создавалось тысячелетиями.

— А как же те невинные души, что окажутся в самом сердце конфликта?

Катиетт пожала плечами.

— Это твоя гвардия призвана охранять и поддерживать мир и порядок. Именно поэтому твоих гвардейцев и набирают изо всех кланов. Сдается мне, вы будете очень заняты.

— Я до сих пор не могу поверить в то, что ты намерена сделать, — сказала Пелин.

— Я делаю то, ради чего родилась на свет. Как, кстати, и ты. Ты давеча сказала, что больше не знаешь, кому можно верить. Что ж, пришла пора верить только самой себе. Ты — сильная девочка, Пелин. Ты стояла одна перед толпой и не отступила ни на шаг. Ты пыталась спасти моих людей. Наших людей. Инисс да благословит тебя за твое мужество.

— Где-то сидят умники, которые все это придумали. Они преследуют какие-то свои цели. ТайГетен должны найти их и остановить. А если ты действительно веришь в гармонию и наследие Такаара, то попытаешься сохранить этот город в целости и сохранности, чтобы, когда конфликт будет исчерпан, у нас бы осталось это место, общество и раса эльфов, которой Инисс мог бы гордиться.

— Подумай об этом.

Катиетт отвернулась и направилась к своим людям, чтобы присоединить свой голос к погребальной песне о погибших.