Геракл

Из греческой героики мы в первую очередь, разумеется, будем разбирать образ Геракла. Персонаж, мягко говоря, колоритный. Традиционно считается, что Геракл – это герой, очищающий землю от чудовищ. Но если мы возьмем описание его подвигов в любом популярном изложении, то с интересом обнаружим, что подавляющее большинство чудовищ, которых Геракл одолевает, он затем благополучно отпускает. И его образ как истребителя чудовищ несколько не соответствует фактографии мифов. Геракл – это идеальный пример архаического героя, хотя до нас не дошла какая-либо связная литературная обработка сказаний о Геракле; быть может, это и к лучшему. В основном мы судим о нем по Аполлодору. По «Мифологической библиотеке» Аполлодора.

Начинаем с происхождения героя. Алкмена, его мать, происходит из рода Персея. Кто такой Персей? Персей, как нам известно, сын Зевса и Данаи, которая была заточена отцом в подземный дворец. Но из какого рода Даная? Даная принадлежит к потомкам Ио – возлюбленной Зевса, которую он обратил в корову, дабы скрыть от гнева Геры. Гера все равно все узнала, наслала овода, и он жалил бедную Ио. Вот такая грустная история. Таким образом, не в шутку, а всерьез Геракл приходится потомком Зевса аж три раза. Как потомок Ио, как потомок Данаи и Персея и как, наконец, сын его, поскольку рожден Алкменой от Зевса. Замечу, что у Геракла есть брат-близнец Ификл, присутствующий в греческой мифологии как тень своего брата-полубога. Сам он рожден Алкменой от ее смертного мужа Амфитриона. В связи с этой замечательной парой не могу не сказать об одном из лучших романов живого классика Генри Лайона Олди (он же Олег Ладыженский и Дмитрий Громов) «Герой должен быть один», в котором представлена весьма оригинальная версия того, насколько значим был Ификл в этой паре. Рекомендую эту книгу прочитать, потому что это действительно одно из лучших произведений русскоязычной литературы самого конца XX века. Но нас прежде всего интересуют не роман, а греческие представления. Последний момент, связанный с происхождением Геракла. Он трижды потомок Зевса. Путем несложных подсчетов мы получаем, что его процент божественной крови значительно больше половины. Здесь это очень четко выражено. А в образе других аналогичных героев, как правило, только подразумевается. Лучше всего это сформулировано в вавилонском «Эпосе о Гильгамеше», где про героя открытым текстом сказано: «На две трети бог, на одну – человек». Наиболее яркий герой любого эпоса любого народа будет не полубогом, а почти богом, существом с преобладанием божественной крови в нем.

Оставим родословную Геракла и примемся за внешность. Как он выглядит? Попытаемся себе его представить. Получаем голого дядьку с дубиной в правой руке, всю одежду которого составляет львиная шкура на плечах. Если вспомним еще его вооружение, то у него должен быть лук со стрелами, отравленными ядом Лернейской гидры. Стрелы, которые способны убивать… А что именно они способны убивать, разберем чуть-чуть позднее. Поскольку речь здесь не о сверхсильном яде, а о яде совершенно особой природы. Представим потенциальный бюст Геракла или даже конкретный: римских императоров любили изображать в обличье Геракла. Получаем бородатого дядьку, на плечи которого накинута львиная шкура. И голова льва лежит на его голове капюшоном. Если мы все эти визуальные образы будем воспринимать буквально с точки зрения мифологии, то у нас получится очень милое существо, которое обладает природой и обликом одновременно человека, льва и змеи. На две трети – бог, на одну – человек. Ну, здесь не бог, а иномирное существо. Облик Геракла – это получеловек-полулев и, кроме того, обладает ядом. Заметим, что в благородном оружии нормального воина, бойца (меч, копье, колесница) Геракл не нуждается. Он действует голыми руками. Ему вполне хватает палицы и лука. Человеческие способы ведения боя ему чужды. Впрочем, с людьми он практически и не сражается. А если и сражается, то даже поражение терпит. Бывало это у него, бывало. Бьется он исключительно с себе подобными, то есть с монстрами. И как уже говорилось неоднократно, он их не убивает, потому что приказа убить, как ни странно, у него нет. И кроме того, чего убивать себе подобных? Возвращаясь к книге Проппа «Исторические корни волшебной сказки», мы вспоминаем, что змей должен погибнуть от змея. Если расширить суждение Проппа: герой, обладающий иномирной природой, должен убивать себе подобных. Итак, мы выяснили, что у Геракла природа тройственная: человеческая, львиная и змеиная. В таком случае совершенно логично, что его первые подвиги должны быть убийствами змей и льва. И это мы видим не один раз, а дважды. Убийство змей, которых подослала нехорошая Гера, когда он был еще младенцем и лежал в колыбели. И затем убийство Киферонского льва. На горе Киферон жил один нехороший лев, очень любил людьми закусывать. Но пришел Геракл, и в итоге из шкуры этого кровожадного льва получился отличный плащ. Первые детские и юношеские подвиги – змеи и лев. Из двенадцати подвигов вновь змей и лев, правда в другой последовательности: Немейский лев и Лернейская гидра. Заметьте, как отлично, как красиво сохраняется даже принцип единичности-множественности. Шкура львиная одна – льва убивает одного. Стрел в колчане множество (стрелы символизируют змей) – змей он убивает или двух (во младенчестве), или много (головы гидры, которые к тому же имели нехорошее свойство делиться и множиться). Этот принцип подобия соблюдается очень жестко.

Характер Геракла – стихийное бедствие. Поскольку нечеловеческого в этом существе слишком много, то это на него давит, это его гнетет и приводит к безумию. Геракл и безумие – неразрывные понятия. Геракл в безумии убивает своих детей. Геракл в безумии, истребляя кентавров, убивает друга. И гибель его отчасти тоже с безумием связана. Мотив безумия настолько серьезно связан с образом Геракла, что греки, которые, как мы уже говорили, любили все рационально объяснять, и этому нашли объяснение. Выяснилось, что это нехорошая Гера, ревнуя Зевса из-за того, что тот завел себе очередную земную возлюбленную и очередного смертного сына, насылает на Геракла безумие. И само имя «Геракл» означает «отмеченный Герой». Как раз Олди в своем романе бедную Геру всячески оправдывает. Ее оправдывают с позиции романического сюжета. А я скажу доброе слово в защиту Геры с позиции чистой мифологии. Конечно же мотив безумной ярости Геракла, когда он не различает своих и чужих, уничтожает всех, кто подвернется под руку, восходит к универсальным представлениям об архаическом герое, о полубоге, который не справляется со своей сверхчеловеческой мощью. А история с ревностью и местью Геры не более чем поздняя рационализация.

Далее история, которая не пишется в изданиях для гимназистов и гимназисток, о том, как Геракл гостил у царя Теспия, у которого было пятьдесят дочерей. И царь подослал всех дочерей, чуть ли не в одну ночь, Гераклу. Гиперэротизм Геракла – вполне понятное явление. На досуге можно посчитать, сколько у него было жен. Это все вполне объяснимо. Теперь похвальное слово царю Эврисфею. Вот уж кому не повезло, так не повезло. Эврисфей – царь Микен. Что такое Микены? Микены – город в северо-восточной части Пелопоннеса, древняя столица греческой культуры. Город, прославленный некогда своим дворцом, от которого до сих пор сохранились фундаменты на высокой горе, следы колонн и так далее. Город, прославленный гробницей Агамемнона, золотой маской и прочими предметами высокой культуры. Одним словом, культурная столица Греции. Эврисфей (всячески унижаемый в изложении мифов и абсолютно у всех авторов и в любом восприятии) – правитель этого прекрасного культурного центра, которому боги навязывают Геракла в качестве, так сказать, раба. Обычно все сочувствуют Гераклу: его, бедного, отдали в рабство Эврисфею на десять лет, велели совершить десять подвигов, потом два подвига не засчитали, потому что один совершил с помощником, а за второй запросил плату; пришлось двенадцать совершать. Мне в этой истории, честно говоря, жалко Эврисфея, потому что он получает в качестве, так сказать, раба того, от которого не может отказаться, перепродать его или что-нибудь еще с ним сделать. Он получает монстра немыслимой силы, который уже сжег своих детей и детей брата, а заодно поджег дворец. Вам Микены не жалко? Мне жалко. Геракл – монстр, в приступе ярости крушащий всё, и даже восьмиметровые стены Микен. А в Микенах стены действительно восемь метров в толщину. Так вот восьмиметровые стены Микен могут не выдержать ярость этого подарочка богов. Поэтому Эврисфей отсылает Геракла в Тиринф. Тиринф – древний город неподалеку от Микен (минутах в 20–25 езды). В Тиринфе стены толщиной десять метров, и они, наверное, выдержат Геракла. Соответственно, Гераклу запрещено появляться в Микенах. Как я понимаю Эврисфея! И общается Эврисфей с Гераклом исключительно через своего глашатая. Шутки шутками, но действительно персонаж получается из Геракла жутковатый.

Далее у нас начинаются двенадцать подвигов. Замечу, что значительное число подвигов могут идти в совершенно произвольной последовательности. И образ Геракла складывался в то время, когда в центре внимания сказителей и, самое главное, слушателей было обладание силой как таковой. Как она применяется, каким образом, кем, ради чего – это все частности. И эти частности в круг их интересов не входили. Именно этим объясняется тот факт, что Геракл бедных чудищ побеждает, приводит в Микены и отпускает. Стандартное его поведение с большинством монстров. Тем не менее некоторые подвиги имеют жестко зафиксированные номера. И сейчас я покажу, почему они ни на каком другом месте стоять не могут.

Первые два подвига – это Немейский лев и Лернейская гидра. Лев идет первым. Что мы знаем об этом существе? От его шкуры отскакивало любое оружие. Лев этот промышлял людоедством. И жил он в некой пещере с двумя выходами. Когда Геракл понял, что ничем этого монстра не может поранить, дождался, когда лев ушел в пещеру, и завалил один выход. Затем зашел через другой и зверя задушил. Олди в своем замечательном романе задает логичный вопрос: что же лев не сбежал через запасной выход, пока Геракл заваливал основной? Ответ на этот вопрос в самой греческой мифологии мы найти не можем. Но он кроется в универсалиях мифологического мышления. В частности в образе владыки преисподней. Потому что в качестве владыки преисподней выступает не просто змей, а змей двуглавый, который своей западной головой проглатывает вечером солнце, а своей восточной головой изрыгает его. К этому образу мы вернемся чуть позже, когда дойдет дело до Кербера – там будет трансформация того же самого образа. Соответственно, владыку преисподней можно одолеть внутри него же самого, и, естественно, сбежать из себя он никак не может. Геракл душит льва голыми руками, и это его первый подвиг.

Второй связан с Лернейской гидрой, обитавшей в каких-то нехороших болотах. Когда в советское время читали эти мифы, верили им на слово. В наше время в связи с развитием сети турагентств и возможностью побывать во всяких разных странах, о которых раньше только книжки читали, иначе начинаешь ко всему относиться. И в частности, с большим интересом относишься к сообщению о болотах в Греции. Потому что воды там до слез мало, жара там летом стоит вполне адекватная, и о каких болотах идет речь, мне не очень понятно. Греция – это не Финляндия, не Поволжье, не Западная Сибирь. Там болот, в общем, нет. Я готова допустить наличие какого-нибудь завалящего давнишнего болота. Но в любом случае это не было местом массовых поселений людей. Я веду к тому, что от гидры людям вреда не было. Когда будем проходить русские былины, у нас будет там очень похожий образ – образ Соловья-разбойника. Он такой интересный разбойник, что дорога к нему заросла до такого состояния, что ее приходится расчищать. Лернейская гидра – то же самое. Победа над такими существами для героя (или просто архаического, как Геракл, или имеющего хорошо выраженные архаические черты, как Илья Муромец) всего лишь проявление богатырства, своей героической силы, но не более того. Благородной миссии защиты людей здесь и близко нет.

Гидра – многоглавая змея, яркое и выразительное воплощение сил преисподней, хаотических, бессистемных, неструктурированных, да еще к тому же из одной главы две вырастают, то есть сила, порождающая сама себя. Геракл на этот подвиг отправляется вместе со своим племянником Иолаем. Геракл отрубает гидре головы, а Иолай прижигает места от них, чтобы новые не выросли, и последнюю бессмертную голову заваливает камнем. И этот подвиг Гераклу не засчитывают, поскольку он его совершил с помощником, а по правилам он должен совершить эти подвиги без помощи богов и людей.

Далее идет череда подвигов, последовательность которых и не важна. Керинейская лань – это лань, посвященная Артемиде. Как мы знаем, Артемида – богиня-охотница. Зооморфная ипостась самой Артемиды – лань. (Поэтому и Актеон превращается не в кого-нибудь, а в оленя.) Керинейская лань – не просто лань, а лань с золотыми рожками и медными копытами, от которой якобы вред был из-за того, что она вытаптывала посевы. Геракл очень долго за ней гоняется, догнать ее не может. В конце концов он ранит ее в ногу и только тогда настигает. После чего приводит ее в Микены. Ее приносят в жертву Артемиде или же просто отпускают, и таким образом лань возвращается к богине, ипостасью которой фактически она является. В чем смысл этого подвига? Перед нами трансформирован чрезвычайно архаичный миф. Миф о приведении в мир людей богини света. Ваша покорная слуга написала в свое время небольшую, но очень насыщенную статью «Женщина с воздетыми руками», где как раз и рассматривается образ богини света, богини неба, который присутствует в самых разных мифологиях земли. В частности, он имеет форму женщины с поднятыми руками. Но иногда это может быть женщина рогатая, причем с рогами, как правило, оленьими или лосиными. В некоторых случаях изобразительно рога и руки могут сливаться. И если мы посмотрим по различным сказаниям Евразии, то там женщина с оленьими рогами или просто женщина в обличье оленихи со светящимися рогами будет чрезвычайно распространенным образом. Это действительно универсальный евразийский образ. И тогда становится понятным, почему Геракл должен привести эту самую лань живой. Здесь у нас трансформированный миф о культурном герое, то есть о том, кто добывает для мира людей свет, солнечные лучи, персонифицируемые в образе лани. Понятно, почему ее нельзя ни в коем случае убивать.

Несколько иная ситуация у нас со Стимфалийскими птицами, которые обладали перьями острыми, как стрелы, и которых Геракл просто прогоняет. Птица с железными крыльями – это образ тоже широко известный. Греческий миф в этом смысле невнятный, периферийный для реализации этого образа. Громптица, как правило, одна, не в стае. Единичная милая пташечка такого размера, что, когда у нее, например, падает перо, оно не стреле подобно – его десять богатырей несут, а может, и двадцать. Такие большие масштабы эта птица принимает у степных народов. Огромные же у нее размеры и у народов приморских, будем проходить орла Хресвельга в «Старшей Эдде». В Греции этот мотив связан со стаей птиц с железными перьями. Любопытно, что эту птицу никто и никогда убить не может. Если с ней пытаются взаимодействовать, в некоторых сказаниях ее не трогают или прогоняют.

Эриманфский вепрь. Самый яркий мотив, связанный с ним, в том, что когда Геракл принес его царю, то Эврисфей спрятался в огромный сосуд. Конечно. Эврисфей – слабое и трусливое существо, об этом мы уже говорили. Но нам важно другое. Почему надо кабана непременно живым доставить? Дело в том, что кабан – одна из ипостасей бога преисподней. Причем я замечу, что у индоевропейских народов память о том, что кабан – священное животное, связанное изначально с преисподней, достаточно широко жила, и долго жила. Она нашла отражение в том, что свинина у большинства индоевропейских народов была мясом священным, ритуальным, а никак не повседневным.

Затем у нас «Кони Диомеда», которые были такие нехорошие, что занимались людоедством. Поэтому Геракл их опять привел в Микены, на лесистых склонах отпустил, где их разодрали дикие звери. Дальше мы оказываемся на скотном дворе Авгия. Замечу, что, вопреки известному фразеологизму («авгиевы конюшни»), на дворе содержались быки, а не лошади. Быки были разнообразной рыжей масти, а один бык сверкал, как звезда. И эти быки стояли по самое брюхо в навозе. Геракл за то, что он очистит этот самый двор, потребовал десятую часть всех быков, и поэтому ему этот подвиг не засчитали. Что он сделал? Он запрудил течение двух рек, отчего они потекли на скотный двор, и столь мощным был поток этих рек, что весь навоз вместе с постройками вода рек смыла. Попытаемся это представить себе визуально. Мы имеем некий напор рек, который сносит постройки, но там стоят быки. С быками ничего не случается. Навоз и постройки уносит вода, быки «освобождаются». Парадоксальным образом здесь мы имеем дело с пресловутой греческой рационализацией. Понятно, что никакой логической критики это сказание не выдерживает. Речь идет о том, что перед нами еще раз трансформированный миф об освобождении коров из пещеры. Действие происходит за рекой. За рекой – потусторонний мир. Кстати, когда мы разбирали это применительно к Гермесу, мотива реки не было. А в индийском мифе, параллельном ему, эта самая скала, в которую замурованы коровы, находится за рекой, и это специально подчеркивается. Замечу, что иной мир, и в частности преисподняя, очень часто предстает не просто как грязное место, а как место чудовищной, сверхъестественной грязи. Так что образ быков, стоящих в навозе по самые уши, – вполне адекватный образ именно для заточения в преисподней. И дальше идет освобождение человеческими методами.

Затем следует уже разбиравшийся нами Критский бык. Геракл приводит быка в Микены и благополучно отпускает, хотя бык ужасный. И убивает потом этого быка Тесей. Мы сейчас говорим о подвигах, последовательность которых произвольна.

Дальше идут последние четыре подвига, последовательность которых вполне логична и мотивированна. Девятый подвиг – «Пояс Ипполиты». Девять – число женское (девять месяцев беременности). И соответственно, в девятом подвиге фигурируют женщины – амазонки. Дочь Эврисфея захотела получить пояс царицы амазонок. Что по этому поводу можно сказать? Войны всегда развязывались из-за ничтожных и даже не поводов, а просто предлогов. В греческой мифологии образ царства женщин-воительниц, которые принципиально замуж не выходили, рожали, но от кого получится, мальчиков убивали, а девочек воспитывали такими же воительницами, весьма распространен. И во всех сказаниях об амазонках, конечно, рассказывается о том, как их истребляют. Истребляют многократно и с большим удовольствием – видимо, мотив победы над женщинами для греков-мужчин был слишком актуальным. Таким образом, разгром царства амазонок, учиненный Гераклом, приобретает для них особое значение. Потом амазонки точно так же будут выступать на стороне Трои в Троянской войне и будут разгромлены уже в этой битве, и каждый раз разгромлены окончательно и бесповоротно.

Далее у нас идут три подвига по принципу «все дальше и дальше в иной мир», потому что все чудовища, с которыми Геракл имел дело до того, они свои, греческие, рядышком. Только за Критским быком надо сплавать, но все-таки не очень далеко.

Три последних подвига («Коровы Гериона», «Яблоки Гесперид» и «Кербер») – это все более и более удаление за пределы мира людей, все глубже и глубже в иные миры. Квинтэссенцией является нисхождение в мир смерти. Причем в сказании «Коровы Гериона» встречается уже упомянутый мотив, что некоторые быки от Геракла удирали, уплывали в море. И Гераклу приходилось за ними бегать чуть ли не до Сицилии. При этом Герион находится где-то на западной оконечности мира – это западная оконечность Европы, то есть крайний запад, но все-таки своего мира. И служит ему двуглавый пес Орф, которого тоже надо победить. Отдельный вопрос, как у этого пса расположены головы, потому что из имеющихся текстов нам ничего о расположении голов не известно. Опять-таки когда мы будем разбирать Кербера, то этот вопрос встанет заново. «Яблоки Гесперид» мы уже практически разобрали, когда речь шла о мировой оси. Напомню, что само слово «Геспериды» происходит от греческого «вечер». Здесь Гераклу надо выйти за пределы всего, чего можно достичь по суше. Он переправляется в челне Гелиоса – бога солнца – на остров, где стоит Атлант. И здесь выход за пределы всех человеческих возможностей будет максимален, поскольку Геракл вместо Атланта будет держать на себе небо. В этом же сказании Геракл как богоборец тоже достигает апогея. Любой архаический герой прямо или косвенно богоборцем является. Чтобы узнать путь к Атланту, он освобождает Прометея. Изначально против воли Зевса, потом, правда, эту историю «причесали»: Зевс был не против того, чтоб его орла убили, но его орла убивает Геракл. К этому мотиву мы значительно позже вернемся уже за пределами греческой мифологии. Геракл в сказании «Яблоки Гесперид», с одной стороны, обходит все границы не мира людей, а иных миров, вполне достижимых греками в исторический период. У него в Африке будет и поединок с Антеем, сыном богини земли Геи. У него будет и ссора с Гелиосом, которого он пытается подстрелить из лука стрелами, напоенными в яде Лернейской гидры. Здесь надо видеть отголосок подвига еще одного культурного героя, присущего Гераклу. В некоторых сказаниях культурный герой отстреливает лишние солнца. Понятно, что Гелиос – солнце не лишнее, а единственное. Поэтому убивать его уже не надо. Но я замечу, что стрела Геракла грозит Гелиосу смертью. Именно потому, что напоена ядом Лернейской гидры. И кстати, в одном из своих приступов ярости Геракл приходит в Дельфы, схватывается с Аполлоном, бьется с ним. Зевс бросает молнию между своими сыновьями, чтобы не допустить гибели одного из них. Олди в своем романе иронизируют – гибели какого именно сына не хотел допускать Зевс? Это сказитель не уточняет, в том смысле, что Геракл вполне мог убить Аполлона, и, соответственно, Зевс вступился за Аполлона, а отнюдь не за Геракла. Так что богоборчество Геракла – вещь впечатляющая, как, впрочем, и все, что с ним связано. Одиннадцатый подвиг – «Яблоки Гесперид» – выход за самые разнообразные пределы. Богоборчество.

И наконец, высшая степень героизации – катабасис в самом буквальном смысле – нисхождение в преисподнюю. Геракл отправляется за Кербером, которого он просто должен привести в Микены. Во-первых, что сторожит Кербер? Вход или выход из подземного царства? Все-таки он сторожит выход. Строго говоря, войти в подземное царство может любой, а вот выйти несколько сложнее. Как выглядит эта милая зверюшка? На плечах у нее одна или три песьих головы (это частности), а хвост заканчивается головой дракона. И последнее для нас чрезвычайно важно, потому что, как я уже говорила, в образе Кербера мы имеем отголоски образа двуглавого змея – владыки преисподней, при условии, что у такого монстра преисподняя находится внутри него самого (тождество центра и границы). То, что изначально могло быть и границей мира мертвых, и воплощением всего мира мертвых, здесь, уже при появлении относительно антропоморфного образа Аида, не более чем страж, не более чем просто пес. Пусть и изначально, видимо, это образ гораздо более могучий и универсальный, образ зооморфного владыки мира мертвых, всепожирающей смерти (отсюда трехглавость). Одна голова – это пожирание. А три головы – это сверхпожирание, потому что в архаике «три» – синоним множества. Естественно, убить его невозможно. Это действительно высшая степень героизации – привести в мир людей владыку смерти. И естественно, увести обратно, иначе от мира людей ничего не останется. Таковы его двенадцать подвигов.

Дальше Геракл участвует в гигантомахии, когда Гея порождает гигантов против олимпийцев. Вырываются дикие хтонические силы, которые Геракл усмиряет. И самое интересное для нас, связанное с Гераклом, конечно, его смерть. История смерти Геракла начинается с того, что он в очередной раз изгнан, а при, гм, мягком, покладистом, деликатном характере Геракла совершенно неудивительно, что его где-то не хотели терпеть в качестве соседа и регулярно изгоняли. И вот он очередной раз изгнан, едет со своей женой искать себе новое пристанище. Подъезжают к реке, где находится перевозчик – кентавр Несс, который предлагает на своей спине перевезти Деяниру, жену Геракла. Геракл соглашается, Несс сажает Деяниру себе на спину и вместо того, чтобы ее перевезти, пытается ее похитить. Геракл хватает свой лук с отравленными стрелами, стреляет в Несса, убивает его. Но Несс, желая отомстить Гераклу за свою смерть, советует Деянире собрать его кровь в особый сосуд, и, когда Геракл вздумает Деянире изменить, она может натереть одежду Геракла его кровью, дабы заново Геракла к себе приворожить. Что Деянира и делает. Проходит некоторое количество лет, Геракл хочет жениться на другой – захваченной в бою пленнице, заодно и царевне. Деянира вспоминает совет Несса, берет этот сосуд, втирает кровь Несса, смешанную с ядом Лернейской гидры, в одежду Геракла, посылает ему отравленный хитон. Под лучами солнца кровь и яд вспениваются, все начинает липнуть к телу Геракла. Он рвет с себя этот хитон вместе с кусками кожи, яд язвит его тело. Умирающий Геракл приказывает себе живому сложить погребальный костер, восходит на него еще живой, мучаясь от этого яда. В огне костра уходит на Олимп и принимается Зевсом в число богов. В дальнейшем Геракл так или иначе становится богом. В Древней Греции еще не очень, а в Риме культ Геркулеса был чрезвычайно распространен. И там он тесно связан был с различными сельскими богами – богами, которым поклонялись в деревнях и усадьбах. Но нас сейчас интересует не культ Геракла. Нас сейчас интересует масса логических неувязок (якобы неувязок!) в этом сказании. Как раз Олди тоже весьма иронизируют по этому поводу. Деянира в перчатках из бычьей кожи, что ли, втирала эту самую кровь в хитон? Геракл умирает оттого, что надевает хитон, натертый кровью. Но предварительно Деянира сама этой кровью натерла одеяние, то есть она этой крови касалась. Между тем ей никакая смерть не грозит, с ней ничего не происходит. Узнав, что она невольно убила мужа, она покончила с собой. Но это уж она сама. Почему Деянира не умерла? Это первый вопрос. Второй вопрос. Очень красивая, антуражная картинка. Геракл приказывает сложить себе, еще живому, погребальный костер, восходит на него. На меч броситься не проще, не быстрее? Зачем возникает мотив костра? Почему возникает образ Геракла, горящего заживо? Два вопроса. Если подходить к греческим мифам так, как к ним подходили греки (все это люди, и объяснять все надо по законам человеческой психологии), то эти два вопроса остаются без ответа, а эти два эпизода оказываются абсурдными. Если же подходить к этому по законам мифологического мышления, то тогда никаких натяжек здесь не будет и все окажется строго логичным. Кого убивает яд Лернейской гидры? То он грозил Гелиосу, то Аполлону. Это яд, способный убивать бессмертных. В Геракле, как мы знаем, божественной крови на две трети, и, соответственно, яд в Лернейской гидре убивает в Геракле божественную составляющую. Но поскольку Геракл – не бог, а человек, то окончательно убить его этот яд не может. В Геракле есть и смертная плоть, которая этому яду не подвластна. И поэтому бедный Геракл мучается, страдает от этого яда, но умереть не может. Деянира, как вы понимаете, человек, для нее яд гидры безвреден.

Далее об обстоятельствах сожжения заживо. При всей формальной нелогичности мотив самосожжения внутренне, эмоционально чрезвычайно убедителен. И как художественный образ он абсолютно никаких возражений не вызывает. Почему? Потому что «Геракл» и «ярость» – понятия абсолютно неразрывные. Мы говорили, для мифологического мышления нет абстрактных понятий, есть только конкретные представления. Поэтому ярость должна быть конкретно материализована. И действительно, эта материализация есть в огромном количестве сказаний. Во всех архаических эпических сказаниях любых нам известных народов (и даже отчасти это проскакивает в классику) ярость – это огонь. В ирландском сказании, в сказаниях народов Сибири в момент ярости тело героя охватывает огонь, а иногда и не один: голову окружает алое пламя, со скул слетают языки синего пламени, со лба – белого и так далее. Не герой, а фейерверк ходячий. Шутки шутками, а зрелище весьма впечатляющее. В буддийской иконографии Тибета тело гневных божеств объято пламенем. Поскольку Геракл – это воплощенная ярость, то и смерть его, как и другие крайние проявления ярости (он и детей сжигал заживо, и дворец), гибель через пламя, не просто логичная гибель, а единственно возможная.

Почему он приказывает развести для себя погребальный костер? Почему не сам делает? Видимо, потому, что хотя, как мы уже говорили, для мифологического героя гибель прямо или косвенно самоубийство, но, очевидно, человеческое в Геракле должно быть убито, как убито в нем божественное, и убито именно людьми. Поэтому костер для него и складывают. На таком мощном аккорде, на таком ярком образе и завершается биография Геракла.

 

«Илиада»

А теперь мы постараемся разобрать «Илиаду». Сразу скажу, почему мы не будем тратить время на «Одиссею». Потому что «Одиссея» при своей внешней чудесности – произведение чрезвычайно прозрачное. Трактовка мотивов для любого, кто читал «Исторические корни волшебной сказки», чрезвычайно проста. С «Одиссеей» при знании сюжета вы вполне способны справиться самостоятельно. Теперь момент, связанный с чтением текстов. В отличие от большинства педагогов, которые считают, что тексты по их предмету непременно должны быть прочитаны к экзамену, я скажу вещь прямо противоположную: пока вы студент, ни в коем случае не читайте Гомера. Знания содержания по Куну, по любому другому источнику вам вполне хватит, потому что «Илиада» (да и «Одиссея», но «Илиада» в большей степени) заслуживает внимательного, вдумчивого, очень серьезного чтения. Пока вы студент, у вас на это нет времени. Поэтому прочитайте как-нибудь потом, на досуге, в спокойной обстановке. Это первый момент. Второй момент: «Илиада» из всех произведений классической литературы, из того, что вошло в золотой фонд мировой культуры, самое жестокое, самое страшное, самое кровавое произведение. Поверьте мне на слово. И никто его не смог адекватно воплотить в искусстве, и это хорошо, потому что всех спецэффектов Мэла Гибсона не хватит передать то, что у Гомера.

Теперь, собственно, об авторстве Гомера. Слово «гомер» по-финикийски означает «слепец», так что «Гомер» – это не имя собственное, это диагноз офтальмолога. Вполне очевидно, если в то время мужчина терял зрение, для него единственным способом добывания средств существования было исполнение эпических сказаний. Другого просто не было. Сколько существует поэма Гомера, столько люди и спорят: «Одиссею» и «Илиаду» один и тот же слепец сложил или разные? Я не буду давать однозначного ответа на этот вопрос, но могу заметить, что ценности для автора «Илиады» и для автора «Одиссеи» совершенно различны. Традиционно принято считать, что Гомер «Илиаду» сложил в молодости, а «Одиссею» – в старости. Я склонна думать, что это были все-таки два разных слепца. Почему? Типовое место из «Илиады»: тогда копье могучее, окованное медью или железом, пущенное героем таким-то, попало в голову герою такому-то, пробило ему рот, вышибло зубы, прошло сквозь основание шеи и вышло где-нибудь в районе затылка. И типовое место из «Одиссеи»: Одиссей стреляет в Антиноя, Антиной в этот момент потянулся к кубку; кубок был высоты такой-то, сделан из золота такого-то, украшен такими-то орнаментами; Антиной, раненный или убитый, кубок уронил, а в нем было вино такое-то (сорт, виноградник); вино расплескалось по столу, забрызгав скатерть, сотканную из такого-то пурпура с таким-то рисунком, привезенного таким-то купцом, на таком-то корабле, таможенное удостоверение номер такой-то. Если про таможенное удостоверение я шучу, всё остальное примерно так и есть. Автора «Одиссеи» интересует вещный мир. А автор «Илиады» создает самый кровавый боевик в истории европейской культуры.

В свое время у меня была по «Илиаде» отдельная лекция под добрым названием «Черный юмор “Илиады”». С черным юмором там действительно все в порядке. Но об этом чуть позже. «Илиада» – произведение очень и очень компактное, как это ни странно. Хотя состоит из 24 песней. Полное исполнение занимает не одну неделю, поскольку человек способен слушать часа два, а петь не останавливаясь дольше точно не способен. Несмотря на это, «Илиада» – произведение с очень четким сюжетом. Мало того что это только десятый год войны, это всего пятьдесят дней. В первой строке Гомер заявляет о том, чему будет посвящена поэма: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына». Сюжет «Илиады» в двух словах, ровно в двух, – это гнев Ахилла. Сначала Ахилл гневается на Агамемнона за то, что у него отобрали пленницу. Потом он сидит у себя в палатке, продолжает гневаться, видя, как троянцы бьют ахейцев. Потом погибает Патрокл, и гнев Ахилла возрастает. И это уже гнев на троянцев вообще и на Гектора в частности за гибель Патрокла. Затем Ахилл идет биться с Гектором, убивает его. С гневом Ахилла ничего не делается, он остается по-прежнему. Ахилл терзает тело мертвого Гектора, он объезжает трижды вокруг Трои с трупом, он бросает тело Гектора собакам (и те, кстати сказать, его не едят – они гуманнее, чем их хозяин). К Ахиллу приходит Приам с просьбой вернуть ему тело сына. Ахилл в конце концов соглашается. Приам забирает тело обратно в Трою. Гектора хоронят. Гнев Ахилла иссякает. Последняя строчка «Илиады»: «Так погребали они конеборного Гектора тело». Очень динамичный, компактный сюжет.

Поскольку воинам – слушателям «Илиады» очень интересно, кто кого убил, все это разбавляется чрезвычайно подробными описаниями боев с выбитыми зубами и прочим членовредительством, с колесницами, едущими по трупам. В известном фильме «Троя» это даже разочек показали, я очень радовалась, что они так хорошо следуют источнику в этом аспекте.

В эпосе как в сериале (точнее, это в современных сериалах ничего нового не придумали, идут по проторенной эпосом дорожке): раз народу нравится, то сюжет надо искусственно растянуть. Для этого есть вставные эпизоды. Самый известный здесь – ночная вылазка Одиссея и Диомеда. Есть, конечно, некоторые логические неувязки, вроде поединка Париса и Менелая, который явно должен был быть в первый год осады Трои, а тут волею судьбы он оказался перенесен на десятый. Это эффекты сериальности.

Теперь про обещанный черный юмор. Все прекрасно знают, что у Ахилла был товарищ Патрокл, который был его слабее (копье Ахилла поднять не мог). Но между тем когда Патрокл в доспехах Ахилла ринулся в битву, то отнюдь не по доспехам, а по тому, как именно он бил троянцев, все решили, что это вышел биться сам Ахилл. Патрокл бьет троянцев, отгоняет от лагеря греков, который они уже почти полностью захватили; троянцы совершают отход на заранее приготовленные позиции – или, попросту говоря, во все лопатки бегут к Трое. Патрокл гонится за ними. Тут уже начинают беспокоиться не только троянцы, но и боги, потому что Патрокл, несмотря на все пророчества, способен взять Трою. Боги забывают, кто чью сторону держал. Их беспокоит то, что сейчас все пророчества будут нарушены. Патрокл, уже кем-то раненный, взлетает на крепостную стену. Там стоит Аполлон. И на чистом древнегреческом языке он заявляет Патроклу: что же ты такой-сякой, нарушаешь все пророчества, а ну иди отсюда. С этими словами он его сталкивает со стены. После чего Аполлон идет к Гектору и говорит: ты великий герой, вон там лежит раненый Патрокл, пойди соверши великий подвиг, добей его. Этого терминатора убивали трое! Один из них бог, другой – величайший герой Трои. Это еще не смешно. Смешно дальше. А дальше греки приходят к Ахиллу и говорят ему: «Вспомни кроткого духом друга Патрокла». Ну да, кроткого духом…

И опять же о юморе «Илиады». Гомера очень не любили, и не только в Греции, но и в Риме, за то, как он вел себя по отношению к богам. В отношении богов Гомер ничем даже отдаленно напоминающим политкорректность не страдал. Что делают в «Илиаде» боги? Интригуют друг против друга. Посейдон всячески хамит Зевсу. Гера всячески Зевса обманывает. Если «Илиаду» все-таки прочесть, то сцены с богами – это такая хорошая для слушателя и позже для читателя отдушина после кровавого месива очередных батальных эпизодов. Там льется ручьями кровь и все друг друга убивают, а здесь какие-то интриги, склоки… Можно передохнуть. Скажем честно: в «Илиаде» боги играют роль шутов, комических персонажей. И за это Гомера очень не любили. Потом, когда Вергилий написал свою «Энеиду», там боги вполне правильные, и Вергилия за это уважали.

Из чего следует, что «Илиада» – это произведение, говоря в рамках данного курса, которое мы рассматриваем просто из-за отсутствия других. «Илиада» – это не мифология. Это литература. Гомер, кто бы он ни был, безусловно, автор. И авторское начало в «Илиаде» огромно. И если все рассматривать по законам мифологического сюжета, то мы увидим, что самым литературным образом в «Илиаде» оказывается образ Гектора. Почему? Рассмотрим сказания о Троянской войне с самого начала. У нас есть Елена – дочь Зевса и Леды, прекраснейшая из женщин. Персонаж, по своей природе являющийся богиней плодородия. Воплощение красоты, жизненных сил земли. Естественно, ею хотят завладеть. Ее похищают троянцы – существа, живущие за морем в этой самой Трое. И какой бы ни была историческая Троя, о ней мы знаем по сказаниям о Троянской войне. Там правит царь Приам, у которого пятьдесят сыновей и пятьдесят дочерей. При всем при этом одна жена. Он старик. Сочетание старости и сверхплодовитости. Что это такое? Заметьте: люди живут за морем, похищают богиню плодородия, старик и огромное число детей. Здесь очень четко виден образ мира смерти. Когда мы дойдем с вами до Индии, там это будет опять-таки во всей красе: похищение демонами смерти богини плодородия, живущей за морем. И там будет очень милый персонаж – брат похитителя, который занимается тем, что спит. Начинается битва, надо его разбудить. И удается это сделать только тогда, когда по его телу пробежалась… дюжина боевых слонов. Представили себе размеры тела такого братца. И Гектор, как самый мощный вражеский воин, по происхождению своего образа должен быть именно таким гипермонстром, сверхсильным и ужасным, самым страшным чудовищем мира смерти. И что мы видим у Гомера? Во-первых, поэма называется «Илиада». Из этого уже понятно, на чьей стороне симпатии. Вместо того чтобы симпатии были на стороне «наших» (ахейцев), симпатии на стороне Трои. Если задать вопрос, кто из героев «Илиады» нравится больше всего, стабильно отвечают: Гектор, потому что человек хороший. Патриот, сражается за родной город. Прекрасный полководец. Великий воин. Любящий сын, муж, отец. Одним словом, очень хороший человек. Безумный Ахилл рядом с Гектором никакого сравнения не выдерживает. Ахилл способен вызывать трепет, ужас, но не симпатию. В образе Гектора Гомер, безусловно, позволяет себе вещь для эпоса, как явления фольклорного, совершенно непростительную. Он из монстра, врага, делает человека, хорошего человека! Так что именно образ Гектора выводит поэму Гомера за пределы фольклорной традиции в литературу. Это уже произведение не народное, хотя оно содержит огромное количество фольклорных клише, а авторское. И к слову – напоследок о небезызвестном фильме «Троя». При всей своей голливудности и весьма суровых отступлениях от сюжета, в целом фильм очень удачный. И очень удачный по своей идее. Как Гомер показывает свой фактически атеизм (выводя богов в роли шутов), так в фильме богов вообще убрали за рамки. И Гектор там провозглашает сугубо атеистические позиции: помощь богов нам не нужна, потому что боги не дадут нам ни одного воина. Этот атеистический пафос – это Гомеру Гомерово. В фильме из сюжета убрали Гекубу, хотя оставили визуально. И в сцене на башне появляется на заднем плане, а в какой-то момент и крупным планом пожилая дама в золотом уборе, который с археологической точностью соответствует троянским уборам, раскопанным Шлиманом.

Очень жалко, что сценаристы, объединив двух героинь любовной линии, промахнулись с именем. Они взяли из «Илиады» Брисеиду, которая никакая не царевна, и дочь Приама Поликсену, которой нет у Гомера, она известна по другим источникам: в нее влюбился Ахилл, да так, что решил перейти на сторону Трои, явился в Трою в храм Аполлона жениться на ней и там был убит то ли Парисом, то ли самим Аполлоном. Кто смотрел фильм – узнаёт эту линию. Назови сценаристы героиню Поликсеной, народ бы бросился в Википедию искать, кто это такая, а так все с презрением сказали: «Фи, отсебятина». Хотя это не отсебятина, это просто народ мифологию не знает и, как обычно, обвиняет других в своих недостатках.

Но, повторюсь, то, как обошлись создатели этого фильма с исходным материалом, как устроили махровый атеизм, – это логическое развитие идей самого Гомера и в чем-то даже смягчение его. Всё-таки они не превратили богов в шутов; наш сегодняшний атеизм до такого не доходит.