Куда ни глянь — везде портрет верблюда. Его правление — восьмое в мире чудо: Всяк голоден, а жалобщиков нет, И сыт верблюд и весь шакалитет. Для безопасности страны Ловить врагов наряжены Медведь, Гадюка и Бобер [25] , — Пошла потеха с этих пор! Непротивленцев злу громят: Козлят там всяких и ягнят, И схвачен соловей-артист, Космополит и террорист! За хитроумный анекдот В тюрьму попал старик енот И вместе с ним гуляка кот — Обоих взяли в оборот. Упрям подследственный осел: — Не подпишу я протокол. И-а! И-а! Зверям я нужен, К тому же… родственник верблюжий. Но всё упрямился зазря: Теперь он едет в лагеря. — Признайся честно, заяц белый, Зачем к зайчихе ночью бегал, Что п о снегу ты напетлял И что мышонку рассказал? — И заяц начал признаваться: «У нас была организацья, Где заводила-воробей Преступно совращал зверей: — Чирик-чирик-чирик, ребята, Верблюд-то наш — злодей треклятый! Чирик-чирик, он всех орлов Намерен превратить в ослов; Уже под пыткой соловей Отрекся от жены своей, И для общественных работ Переселен на Север крот. Чирик-чирик, где демократья? Мы все дрожим от страха, братья». — Чистосердечное признанье Всегда смягчает наказанье, — Промолвил следователь волк И, чтоб зайчишка не умолк, Его слегка зубами щелк… Откуда только что берется! — С верблюдом я решил бороться! — Несчастный заяц завизжал. — Так отчего же ты молчал? Ты завербован был мышонком, Ты жил с зайчихою-шпионкой. Известно даже и воронам, Что ты матерым был шпионом… — «Мышей и зайцев проучу! — Решил верблюд. — Всех затопчу!» За попустительство врагу Велел согнуть бобра в дугу. Медведя вызвал на бюро — Копытом хрясть ему в ребро: — Хватай ежовой рукавицей, А там узнаем, что за птица [26] .

Звон колокольный дальний — В камеру, вместе с рассветом. Колокол слышу печальный: «Где ты? — доносится. — Где ты?» «Здесь я!..» — И слезы привета, Слезы неволи скупые… Не перед Богом это, Перед тобой, Россия.

Четыре стены и потолок. И был человек И не был. Но из сердца пробьется росток — Пробьется, Увидит небо. Он камня сильней, Он железа сильней, Он пробьется сквозь темные своды. Смотри! В тумане грядущих дней Багровеет цветок свободы.

Куда ни пойдешь наудачу, Под радугой мир голубой, И всюду на тысячу зрячих Один бедолага слепой. А впрочем, бывает иначе: Под радугой — черная ширь, Где мечутся тысячи зрячих И с ними слепой поводырь.

Как похожи луна с Колымою, Когда ночью в метельную муть Проплывают одна над другою, Друг на друга не смея взглянуть. Словно вдовы, сойдясь на свиданье, За туманами прячут лицо. Только светится перстень-страданье, Ледяное земное кольцо.

Десятые сутки с утра разменяв, Хожу по бетонному полу. Теперь уж ничто не волнует меня: Ни жажда, ни холод, ни голод. Увижу невольничье небо опять И дни до поры я не буду считать.

В промерзшем теле жизни мало, И ты, душа моя, устала И разлучаешься со мной, Оцепеневшая в молчанье На этой ярмарке страданий, На карусели ледяной.

Там нет карет — Каретный ряд. Там Эрмитаж — Московский сад, И шахматы, И та скамья, Где довоенным летним днем Среди мужчин Мальчишка, Я Впервые сделал ход конем — И от Садового кольца До северной земли конца — Во мрак Каретный ряд пролег, Чтоб я бежать из мрака мог. Кто говорит, что нет коней В каретах лет, В каретах дней? Кто говорит — пусть говорит, Но пыль летит из-под копыт. Каретный ряд, Широкий ряд, Всю ширь твою объемлет взгляд И — восполнение утрат — Всех обнимает наугад, Во всех влюбляется подряд. И вдаль летит Каретный ряд.

Тороплив был век, непочтителен, Рушил-строил с утра до утра, Но остался маленький домик В глубине большого двора. С палисадником домик тихий. В нем, от шумных дел далеки, Осторожно и неприметно Жили скромные старики. Выходили они на улицу, Семенили они в гастроном, Огибая тяжелый, сумрачный, Над двором их нависший дом. Знал он твердо, в каких чинах, Где служили его хозяева, И в квадратных его глазах Багровело холодное зарево. И горбатились тихие, смирные Переживчики-старики, И цвели в палисаднике синие Удивленные васильки И глядели, как век непочтительный Рушил-строил с утра до утра, Не касаясь старого домика В глубине большого двора.

Наш дом и школа были Почти крыльцо в крыльцо, Спешат автомобили, Садовое кольцо. Над нами громоздилась Рассветная Москва И в прутьях-клетках билась Лиловая листва. Мы по двору бежали, Чтоб обогнать звонок, И кляксу-ночь стирали С камней десятки ног… Ах, что б ни говорили, Та школа хороша. Меня зовут Четыре Высоких этажа. Зовут не дозовутся, Звонок звенит, Бегу! А годы остаются На мертвенном снегу.

Ослепительны сопок верха. И опять на весенней проталинке Голубика средь бурого мха, И кусты смолянистого стланика, И листок иван-чая тугой В снежном блюдце, На солнце сверкающем… Да и сам я сегодня — Такой Островок, снова жизнь начинающий.

Господи, раньше тебя не знал И себя не знал я среди тревоги. Я от жизни средь многих людей устал, Дай мне жизни среди немногих.

Пусть зло во все века сильней, Но доброта неистребима, Идет безвестным пилигримом Она дорогою своей. Давно уж слуха нет о ней… И вдруг…    Вдруг, как с икон Рублева, Она глядит — сама основа И оправданье жизни всей.

От Эльгена на нартах оленьих До Сеймчана… Алеют снега, И лиловые лиственниц тени Разметала по сопкам тайга. И каюры колдуют шестами, И олени по насту летят, Хлещут красное солнце рогами И копытами топчут закат.

Неделю их качало в трюме. Неделю задыхались в трюме В отсеках темных. И плыл корабль к далекой Колыме. И неотступный, Вперясь в него, Как глаз дремучей бездны, Бежал за ним по следу перископ [28] . Идут, От ветра встречного пьянея, И строятся безмолвными рядами. Потом выносят трупы. Считают. И холодно глядят немые сопки. …Стоят живые мертвыми рядами. Их принимает некто из ГУЛАГА И шарит наторенными глазами По синегубым, по землистым лицам И повторяет, словно заклинанье: — Вопросы есть? Вопросы есть? — Штыки блестят на солнце. — Вопросы есть? — Клыки овчарки скалят. А высоко, Незримы и неслышны, Торжественно поют людские души.

Средь мокрых трав шагаю вдоль ручья И узнаю расцветшими глазами Овраг с набухшим лесом на плечах, Дорогу, поле, пруд под тополями. В ненастный день сюда явился вдруг, Все бросив, как влюбленный на свиданье. И хоть одна из множества разлук Окончила свое существованье.

Вам,    зарытым в распадках, —    память.    Память. Вам,    зарытым рядами,—    Память.    Память. Пусть    революции горло Звенит    над тусклыми льдами. Не разделяют годы.    Вы с нами.    С нами. И, перешедшие Лету сомкнутыми рядами, вы    поднимаетесь к свету    с нами.    С нами.