Хочу одно: увидеть луг С простыми пестрыми цветами, И рожь с родными васильками, И неба светло-синий круг. Хочу войти, без дум, без слов, В зеленые благоуханья, Внимая птиц перекликаньям, Стозвучьям шорохов и снов. Хочу одно: печаль забыв, Идти в полях с улыбкой ясной, Встречая жизни самовластной Всеисцеляющий призыв. О, трепет ласковых берез, И ветер неуемный воли! …Ах, в область снеговых раздолий Я жизнь нечаянно занес. Такая, видно, полоса. Но тяжелей мне год от года: Реки бесплодная коса, Задернутые небеса, Вся эта мертвая природа.

В иных краях безумствует земля, И руки девушек полны цветами, И солнце льется щедрыми струями На зеленеющие тополя… Еще бесплодный снег мертвит поля, Расстаться море не спешит со льдами, И ветер ходит резкими шагами Вдоль ржавых стен угрюмого кремля. Непродолжительною, но бессонной Бледно-зеленой ночью сколько раз Готов был слух, молчаньем истомленный, Гудок желанный услыхать, для нас О воле приносящий весть, быть может… Но все молчит. Лишь чайка мглу тревожит.

Заброшен я в тринадцатую роту, Где стены прошлым отягощены, Где звук псалмов сменила брань шпаны, Махорка — ладан, сумрак — позолоту. Как древле жрец, которому видны В мечтаньях небожителей высоты, Пел гимн и смолы сожигал без счету Во мгле святилищ, полных тишины, — Так я, вам благодарный заключенный, Под сводами собора заточенный, Во храме обветшалом и глухом, Спешу гиперборейской Афродиты Восславить лик, увы, от взора скрытый — Махорки воскуреньем и стихом.

Мы все от них отрезаны лесами, Водой, болотами, нас прикрывает мгла… — «Забудь и не пиши — дождаться не могла», — Одни из них сюда напишут сами. Другим изменят здесь — всесильна и смела Довлеющая похоть и над нами. Но знаю: ждет меня — по-прежнему мила — Любимая с зелеными глазами. Ключом сонета заключу ответ, Я дам себе торжественный обет, Мне об измене и помыслить гадко. И верен я обету своему, Параграф внутреннего распорядка Невольно соблюдая потому.

Я изведал радостный опыт, Ощутил движенье времен, Пулеметов карающий ропот, Торжествующий шелест знамен. И, взвиваясь на гребнях массы, Слышал я сквозь уколы ран, — Как крушились классы о классы, Как трещали границы стран… Конь летит, беспощадно топчет Полевые цветы и рожь… Хорошо пулеметы ропщут На земную подлость и ложь!

Весна. Карелия… И струи рельс… И десять лет, распахнутые в вечность… И хрупкий смех, змеящийся беспечно Вдоль узких губ, вдоль глаз, где бродит хмель. Есть, вероятно, в этой жизни цель — Она в любви и радости, конечно, Но разве можно так бесчеловечно Мне прямо в сердце выплеснуть апрель? На будущее жалобней взгляни. Как вспугнутые кони, эти дни.. Но в этих днях над дымкой сероватой, Сквозь скучный мрак болот и острых скал, — Лица очаровательный овал. И лишь улыбка, как письмо без даты.

Твой статный муж охранником и хватом Был для других. Но преклонялся ниц Он пред твоим воинственным ухватом, Пред гневом глаз, пред манием ресниц. Ты счет вела его карманным тратам, Ежовых не снимая рукавиц, И, в ужасе пред окриком крылатым, Детишки жались стайкой робких птиц. Но в час, когда очаг твой разметала Двух революций пенная волна, Ты на допросах — стойкая жена — О прошлом мужа говорить не стала. И, теша здесь характер непреклонный, Ведешь ты женщин узкие колонны.

Был гроссбух Рока широко раскрыт На новом счете — юной баронессы. Раздернул мир пред ней свои завесы Сиянием приветственным облит. И заревом зардевшихся ланит Она встречала комплимент повесы Под ритмы вальса иль пасхальной мессы, Когда орган ликующе гремит. Но дебет рос. И вот пером крылатым Собрался Рок всем знатным и богатым Баланс свести. И Вам не миновать Бесспорных цифр бесстрастного закона: Сменил топчан старинную кровать, И скучно Вам над гроссбухом УСЛОН'а Зевать, склоняться и опять зевать.

Окно, левкои. Тюль и занавески… Застенчивый и розовый уют. Года неспешно, бережно куют Металл судьбы, металл такой невеский! Но шалый нэп вознес в нежданном блеске Твою звезду. Сияньем взоры жгут Ногтей рубины (маникюрши труд), Свистящий шелк, чулок расцветкой резкой. Тюрьма. Этап. И желтый женбарак Тебя принял под кров гостеприимный. Ты в трауре: мечта лишь, облак дымный — Ушедших лет веселый кавардак. О нем звенят, поют в ушах подвески, В окне ж — ромашка, тюль и занавески.

От поля, что устало зеленеть, От брошенных, ненужных больше грабель В голодный год ты к тем, кто крал и грабил, Пришла кудрями цвета ржи звенеть. Разгульных дней похмелье — злая снедь. За штабелем ты ставишь бурый штабель, Словечки сыпля, что в бандитском штабе Заставили б любого покраснеть. Но мерный труд, и спорый, и жестокий, И без румян румянит знойно щеки, О прошлом шепчет, разгоняя кровь, — И в ласках краденых, в лесу иль в травах, Ты вновь познаешь просто, нелукаво Нехитрую крестьянскую любовь.

Стою у озера в смиренье… И, чуть колеблемо волной, В воде темнеет отраженье Мое — пришедшее со мной. Из той же вещей ткани сшито — Родной и чуть усталый вид — И вдруг пискливо и сердито Мне отраженье говорит: — Довольно северного спорта! Чужда мне мерзлая вода! И, вообще, какого черта Вы привезли меня сюда? Вы совершили преступленье, Бродя, как кислое вино, Но я — я ваше отраженье, За что же я сидеть должно? Хочу я, может, отражаться В краях, что отоснились вам… Зачем же я должно скитаться И услоняться по СЛОН'ам? Страдаю я почти три года, Вдыхая ваших сроков чад. Теперь я требую развода — И отраженья жить хотят! Замолкло… Это хуже бед — Мне изменяют даже тени. Но я сумею дать ответ, Достойный этих нападений. — Послушайте. Вы — отраженье, Непостоянное, как дым. Считал я в сладком заблужденье Вас отражением родным. Когда я мог ее касаться, Ее волос, ее лица — С ответной тенью целоваться И вы умели без конца. Что?.. Мне не надо извинений, Вы знали радости предел. Какую глубину падений У отражений — я узрел! Молчит… Колышется в смущенье… Что отраженью возразить? Все уверенья отраженья, Измены горькое броженье — Сумел я силой возраженья Без сожаленья — отразить!

Испуганным голосом сердце вскричало, Ворвавшись надсадой в метелистый гам: Не моя ли любовь лебединым причалом Всегда приставала к твоим берегам. Не нам ли с тобой улыбались сполохи, Посланники верные северных стуж. Птенец-недокормыш сиротские вздохи Недаром просыпал в сосновую глушь. Я словно отшельник в суровом затворе Слезой неуемной спалил рукава. Припомнились мне соловецкие зори, Бросавшие в море цветные слова. Тебе я хвалился стиховой обновой, Из песенных ульев ты черпал мой мед. О, белые ночи, о, лов окуневый, Морошковый праздник — убранство болот. Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий В Березовой тоне нас потчевал семгой, Как сосны пылали в осеннем пожаре И я уходил за плечами с котомкой. Олени страшились всегда гидроплана, В глубокую чащу стремился их след. Не мы ли с тобой так восторженно рано Своим славословьем встречали рассвет. Чудные тюлени боялись мотора, Бензинного запаха, алых огней. Не к нам ли с тобой с золотого дозора Заря приходила родимой родней. И вереск лиловый нам под ноги стлался, Он был нам дороже бухарских ковров… И я восхищался, и я восторгался, Смиряя молитвой мятежную кровь… Теперь моя радость причалила к устью. Беззвонной обедней скучает село… Рыбацкую смелость подернуло грустью, Волной беломорской разбило весло. Ушел от меня ты на раннем закате, До дна не истратил кипучести сил… Не нас ли с тобой преподобный Савватий За Светлой Заутреней лаской кропил… Два старца, слюбившись, в Зосимины дали Молитвенно плыли на новой ладье… В последнюю осень всё чайки рыдали, Прощаясь с утехой в озерной воде. Простились и мы у забытой часовни. А грудь подсказала: «прощанье навек»… Лечь бы с тобой, как с отцом, по-сыновьи, В голубом стихаре под серебряный снег… Задумался Анзер, и Муксальма тоже В брусничном пространстве теряет свой взор. Ушел от меня ты с земных бездорожий От горького подвига в Божий Собор… Ну разве ты думал, ну разве мы мнили, Что так изомнутся любовь и цветы. Нева и граниты тебя приютили; Надежная встреча: тот город и ты. Узнав про утрату, Ока затужила, Зеленые Липицы взвыли тоской, И ангел пропел над родимой могилой: «За крестным страданьем — блаженный покой». Все сердце исходит большими слезами, Закуталась в схиму орлиная мысль… Прими мою душу на вечную память В свою светозарно-безбрежную высь… Прими мою душу, как птицу и зорю Под саккос своей необъятной любви. И грешного странника в вечном просторе Трепещущим словом опять обнови… Я в сумрак повергнут и в холод железный, Ищу, где кончаются скорби концы. Возьми от скитаний, прими от болезней Под ноги твои расстилать орлецы…