Тем же вечером — в то время как над округой лениво сгущались летние сумерки, и вот уже от солнца ничего не осталось, кроме слабого отблеска за изрезанной грядой Талботских пиков, — доктор Уильям Холл, завершив объезд пациентов и отужинав в одиночестве, задумчиво прогуливался по Нижней улице вплоть до самого ее конца. Наконец он поднялся по каменным ступеням лестницы, ведущей к «Деревенскому гербу». Вечер выдался на диво погожий; над головой перемигивались и мерцали звезды, да и гостиница, то есть «Герб», глаз радовала — уютный гостеприимный приют для покрытых дорожной пылью путешественников, славный постоялый двор с чистыми комнатами, чистыми постелями и цветочными ящиками на окнах; место, где простыни мягки и белы и пахнут лавандой, где кормят лучше лучшего, где сам хозяин и штат прислуги радушны и почтительны. Не одни только путешественники, но и многие другие подкреплялись и восстанавливали силы в «Деревенском гербе», ибо его массивная дубовая стойка и его развлечения жителями Шильстон-Апкота были ценимы ничуть не менее, нежели проезжающими мимо по каретному тракту.

Доктор пересек двор и подошел к двери — весьма тяжелой и старомодной; в середине ее, как раз на уровне головы, был вделан крохотный стеклянный «глазок», круглый, как «Скайлингденский глаз», однако далеко не столь зловещий. Войдя внутрь, гость снял в прихожей пальто и шляпу; восседающий на своем законном месте напротив регистрационной стойки коридорный оживленно болтал о чем-то с группой бездельников и праздных зевак.

— Вечер добрый, доктор, сэр! — громко поздоровался сей дородный, свирепо глядящий джентльмен с железной челюстью и неаккуратной стрижкой, великий визирь обувной ваксы и платяных щеток, сей лучший из носильщиков в плотно облегающем жилете и черных рукавах из каламянки. Рожденный под именем Альфред Снорем в городе Джей, на дальнем берегу озера, он в равной степени славился и под профессиональным своим псевдонимом как Коридорный «Деревенского герба».

— По-отрясающе погожий вечер, доктор, сэр, — как же, весна уж миновала, а я слыхал, что в этом году лето ожидается по-отрясающе погожее! — Мистер Снорем всегда изъяснялся именно так, громовыми восклицаниями, даже когда понижал голос до шепота, ибо бедняга был на три четверти и малую толику глух и всегда сомневался, расслышали ли его толком. Некогда он числился помощником садовника в одном из домов побогаче в верхней части Шильстон-Апкота, но ему дали от ворот поворот, как выражался он сам, потому что голосом своим он распугал всех котов.

Доктор кивнул, здороваясь с мистером Сноремом и его собеседниками, и прошел прихожую насквозь, заслышав из картежной наверху голос хозяина, куда менее гулкий. Там, как с порога заметил гость, шло без числа битв, и в каждом случае требовалось немало горячительной жидкости для подкрепления игроков, так что мистер Джон Джинкинс, долговязый буфетчик, трудился не покладая рук у пивного насоса за массивной дубовой стойкой. Бессчетные посетители, удобно развалившись на стульях вдоль ряда окон, беседовали друг с другом или наблюдали за игрой в пикет, ломбер и в двадцать одно.

В примыкающей зале для отдыха, по правую руку от доктора, полным ходом шла игра в нарды, да и бильярдный стол за камином приверженцы дарили вниманием самым пристальным. Несколько усталых путешественников, устроившись на диванах и мягких креслах вокруг очага, лениво листали старые газеты, или молча курили, или просто наслаждались атмосферой горной гостиницы (и, возможно, пытались отдышаться, учитывая, сколь разрежен в горах воздух). Юная леди разыгрывала гаммы на фортепьяно, особого успеха, впрочем, не снискав — как в силу отсутствия таланта, так и в силу того, что инструмент был безнадежно расстроен.

Над всей честной компанией в гостиничной зале нависал жуткий зверинец из укрепленных по стенам трофейных голов. Застывшие морды бизона и медведя, тапира и пекари, оленя и лося глядели с обитых дубовыми панелями стен, а морда саблезубого кота — с камина; стеклянные глаза критически рассматривали человеческий зверинец внизу, а иссохшие мозги, чего доброго, измышляли достойную месть виновникам своего бедственного положения.

Среди штата трактирной прислуги особенно выделялась мисс Черри Айвз, дочка хозяина. Её вдумчивая и вместе с тем любезная речь, ее стремительная, целеустремленная поступь, ее неутомимое усердие бросались в глаза повсюду, не важно, отправляла ли она одного или более слуг с тем или иным поручением, или радела о нуждах посетителей, или при необходимости помогала отцу. В свою очередь мистер Ним Айвз проводил вечер, бродя туда-сюда по заведению и задерживаясь то тут, то там — в зале для отдыха, и в комнате для игры в карты, и во дворе перед конюшней, и перед регистрационной стойкой, справляясь о том и о сем, буде возникала необходимость, а по ходу дела перебрасывался шутками с местными завсегдатаями и вовсю смеялся заодно с гостями, некоторые из которых прибыли только что, последней каретой. В этом и состояла главная цель его жизни, его raison d 'etre: одаривать клиентов и друзей остроумием и добрым приветом, предоставляя дочери надзирать за штатом прислуги и за приготовлением снеди.

Среди картежников наблюдался преподобный мистер Скаттергуд вместе со своими посеребренными очками: он увлеченно разыгрывал партию в пикет с мистером Лэшем, деревенским учителем. Были там и мистер Марк Тренч, и его гость из дальних краев, мистер Лэнгли; с избытком запасшись пивом и сигарами, они старались как могли, подзуживая викария и его противника при помощи разнообразных тонких замечаний и сдержанной остроты-другой, а те изо всех сил пытались сосредоточиться и не сбиться со счета.

Подметив в руках у большинства собравшихся до краев наполненные стаканы, доктор вновь задумался о предстоящем ему одиноком ужине и о том, сколь небогат его буфет горячительными напитками; засим он направился прямиком к стойке и потребовал пинту шестипенсового хвойного у расторопного мистера Джинкинса, прежде чем мало-помалу погрузиться в течение и ход общего разговора.

Сгустилась тьма, и теперь мало что можно было рассмотреть сквозь ряды окон на галерее, забранных старинными решетками-ромбами; днем за ними открывался весьма живописный вид на Одинокое озеро, отчасти скрытое за деревьями. Несколько створок были распахнуты в ночь, пропуская свежий воздух. Утвердившись у одного такого окна и наблюдая за четверкой, играющей в вист, доктор вдруг услышал снаружи шум крыльев. А мгновение спустя послышался леденящий душу крик и тут же — пронзительный хохот вроде совиного. Пергаментно-бледное лицо доктора посерело еще больше, ежели такое возможно. Сощурившись, он вгляделся сквозь железные прутья. От жуткого звука у доктора мороз пробежал по коже: он безошибочно распознал охотничий клич тераторна. На всякий случай мистер Холл тщательно прикрыл оконную створку и, снова взявшись за стакан, обнаружил, что пива в нем осталось совсем на донышке; сделав сие открытие, доктор вновь направил стопы свои к мистеру Джинкинсу и пивному насосу.

Спустя некоторое время сквайр Далройдский и его гость, истощив запас добродушного подтрунивания, адресованного игрокам в пикет — как всегда, скрытный мистер Лэш выигрывал, а викарий — напротив; к такому положению дел почтенный джентльмен давно привык и относил его за счет непостижимости Господнего промысла, — так вот, спустя некоторое время сквайр и Оливер перебрались к дубовой стойке, где к мистеру Тони Аркрайту, ветеринару по профессии, и мистеру Айвзу уже присоединился доктор Холл с очередной пинтой.

— Чертовски рад вас видеть, любезный хозяин, — промолвил, небрежно развалясь, Марк. — Вот тут мой друг мистер Лэнгли хотел вас кое о чем спросить. Я по меньшей мере целый день отговаривался да увиливал, поскольку почти уверен: ерунда все это; но вот мы, а вот и вы, так что, видимо, никуда не денешься. Кроме того, он же меня вконец изведет, если ответа так и не добьется.

— А в чем же заключается это ваше «кое-что»? — полюбопытствовал мистер Айвз, обращая выразительное лицо к гостю из Вороньего Края.

— Не останавливался ли у вас в «Гербе» некий пожилой священник? — осведомился Оливер. — Я только потому спрашиваю, что нам с Марком довелось вчера утром столкнуться с человеком, соответствующим такому описанию, у Далройдской пристани. Он прогуливался по берегу с женой или с женщиной, которую мы таковою сочли. Оба выглядели весьма жалко и словно себя не помнили от тревоги и беспокойства.

— По-жи-лой свя-щен-ник… — медленно повторил мистер Айвз, нахмурившись и задумчиво потирая подбородок. — Часом, не был ли наш викарий, сэр? Наш мистер Скаттергуд? Если говорить о священниках, так в здешних краях только его и встретишь; по чести говоря, он — вообще единственный, хотя пожилым я бы его не назвал.

— Нет, это вряд ли. Тот священник задал нам пару вопросов, а когда мы так и не сумели дать вразумительного ответа, он и его спутница ушли прочь, даже не представившись. В результате ни я, ни Марк понятия не имеем, кто они такие, но разумно было предположить, что эти люди остановились здесь, в «Гербе».

Мистер Айвз покачал головой:

— Насколько мне известно, сэры, никакие престарелые священники у нас не живут — и в последнее время не останавливались. Но, вы уж меня извините, я справлюсь у высших авторитетов.

Трактирщик огляделся по сторонам, кликнул дочь, и та сей же миг подоспела к стойке; живое воплощение проворства и компетентности, вплоть до последнего блестящего темного локона.

— Черри, милочка, — промолвил отец, — а не найдется ли, часом, в числе наших постояльцев священника? В летах и, возможно, с супругою?

Мисс Айвз заверила, что нет, не найдется.

— А не останавливался ли у нас, часом, такой человек, и, возможно, с супругою, на прошлой неделе?

— Нет, отец, не останавливался.

— А не доводилось ли кому-либо из вас повстречать в деревне священника с женой — не считая наших мистера и миссис Скаттергуд, разумеется? — не отступался Оливер. — Может статься, почтенная чета проезжала через Шильстон-Апкот в карете и, пока меняли лошадей, вышла поразмяться?

Нет, почтенной четы никто не видел.

— А в котором именно часу вы столкнулись с этими людьми, сэр? — уточнил хозяин гостиницы.

— Приблизительно в половине девятого утра.

— Ага, значит, это никак не могла быть пассажирская карета, сэр; до одиннадцати часов нет рейсов ни в ту, ни в другую сторону. Если хотите, милости прошу, загляните в дорожный справочник на стойке и убедитесь своими глазами. Что до частных экипажей, здесь я не поручусь, нет, сэр, ни в коем случае не поручусь. Черри, милочка, как там насчет частных экипажей?

— Сколько бы их мимо нас ни проехало, никаких священников я в глаза не видела, — ответствовала умница Черри.

— Если этот священник с женой прогуливались у Далройдской пристани не далее как вчера в указанное вами время, сэр, тогда, может статься, они гостят у кого-то в деревне, Черри, милочка?

— Никоим образом, отец. Ни про каких священников я в деревне и слыхом не слыхивала.

— Что ж, сэр, если моя Черри утверждает, что в деревне священников нет, значит, это и впрямь так, — объявил мистер Айвз, хлопая себя по бедрам и широко улыбаясь, — уж она-то знает все, что происходит на мили и мили вокруг, с такими-то подругами — тут и супруга викария, тут и мисс Вайолет, та, что вафельную содержит, и мисс Моубрей из Грей-Лоджа — ваша кузина, мистер Тренч, — и ее тетушка миссис Филдинг. От их внимания ничего не укроется! Если дамы никакого священника не видели, сэр, стало быть, никакого священника и нет вовсе.

— Подписываюсь под каждым словом, — согласился мистер Аркрайт, кивая шлемом коротко подстриженных темных волос.

Оливер смущенно умолк, но вскорости заговорил снова:

— А не могла ли эта пара остановиться на другом постоялом дворе? Скажем, в «Перевозчике» — ну, в местечке под названием Джей?

Трактирщик признал, что такое возможно, хотя и маловероятно, поскольку от Шильстон-Апкота до Джея путь неблизкий, тем паче для пожилой четы, по всей видимости, немощной и хворой.

— А не могли бы вы подробнее описать, как выглядели эти люди и как себя вели? — осведомился мистер Аркрайт, супя длинные кустистые брови.

Оливер постарался по возможности удовлетворить любопытство собеседника; время от времени на помощь ему приходил и Марк; хотя оба джентльмена вынуждены были признать, что престарелая чета ничем таким особенным не отличалась, если не считать до странности удрученного вида: заботы и тревоги словно выпили из них последний отблеск света.

— А о чем священник вас спрашивал, мистер Лэнгли? — полюбопытствовала Черри. — Ну, когда вы не нашлись, что ответить?

— Речь шла о ребенке, или так мы подумали сначала. Он осведомился у нас, сперва у меня, а потом и у Марка, причем в одних и тех же словах, не видели ли мы их девочку. В конце концов мы заключили, что «девочка» — это вовсе не ребенок, но собака, что, верно, потерялась в окрестностях озера.

— А какое-нибудь имя они называли?

— Да. Эдит.

При этих словах открытая добродушная физиономия трактирщика преобразилось словно по волшебству. Добряк разом помрачнел, серые глаза его потемнели; он суетливо провел ладонью по губам — и улыбки как не бывало. Не приходилось сомневаться: это имя что-то для него значило, но что именно — трактирщик открывать не спешил, да и на последующие расспросы Оливера внятного ответа не дал.

— Что до собаки, держу пари, здесь кроется некая тайна, — вот и все, что сказал мистер Айвз, со своей стороны ставя точку в дискуссии. Он прочистил горло, вспомнил внезапно, что неотложные дела призывают его в залу для отдыха, и со всех ног устремился туда.

— Чертовски странно, — пробормотал сквайр, впервые проявляя к предмету обсуждения живой и непосредственный интерес.

— А что не так? — осведомилась Черри, поведением отца весьма озадаченная.

— Сдается мне, услышав имя «Эдит», ваш отец отчего-то встревожился, — промолвил Оливер.

— Понятия не имею, сэр, с какой бы стати; я не знаю никого с таким именем — ни собаки, ни женщины, — и, сдается мне, у отца таких знакомых тоже не водится.

— Похоже, у этого священника есть друзья в деревне, — промолвил Оливер спустя некоторое время, уже после того, как по своим делам ушла и Черри. — Просто он не попался девушке на глаза, вот и все. Марк, а ты что скажешь?

В ответ сквайр буркнул что-то неразборчивое и глотнул пива; из чего Оливер заключил, что никакого определенного мнения по данному вопросу у его друга пока нет.

В течение почти всего разговора доктор Холл хранил свойственное ему безмятежное спокойствие, но теперь, едва Оливер с Марком обратились к нему за советом, обнаружилось, что он взыскует у долговязого Джинкинса новой порции пива. От природы доктор к пьянству не склонялся; одной пинты ему обычно хватало на целый вечер — сей достойный эскулап был куда более привержен к горячему чаю и кофе, нежели к алкоголю. Марк отлично это понимал в отличие от Оливера, чужака в здешних краях. К тому времени, как доктор возвратился — чуть заметно изменившись в лице, как если бы приходил в себя после глубокого душевного потрясения, — разговор уже перешел к теме Скайлингдена, и к плаванию Марка и Оливера на шлюпе накануне утром, и к тупорылому медведю, замеченному у входа в пещеру. Оливер к слову упомянул об архитектурных особенностях Скайлингдена, замеченных с судна — о руинах, в беспорядке разбросанных тут и там на краю холма, — но ответил ему, как ни странно, не доктор, а мистер Аркрайт:

— Вы абсолютно правы, мистер Лэнгли; там, в чаще леса, Скайлингден-холл стоял отнюдь не всегда. Собственно говоря, особняк как таковой возвели бок о бок с развалинами совсем иного строения.

— Что еще за строение? — полюбопытствовал Оливер, в котором сей же миг пробудился антиквар. — Значит, те древние руины — серые плиты и остатки каменной кладки — некогда были его частью?

— Безусловно.

— Так что же там располагалось?

— Аббатство, — отвечал мистер Аркрайт. — Обитель монашеского ордена, члены которого называли себя Озерными братьями. То были отшельники, и весьма ревностные. Аббатство считалось горным святилищем; там монахи и вся их братия могли предаваться медитации, приближаясь тем самым к Господу, ибо, как то и пристало пустынникам-анахоретам, предпочитали созерцательный образ жизни.

— Об этом ордене я слышу впервые.

— И здесь вы не одиноки, отнюдь. Много, много лет назад монахи отстроили свое аббатство из кирпича, извести и доброго талботширского камня. По всем отзывам, братия отличалась беспримерным благочестием: эти святые люди занимались своим делом и с деревенскими жителями почти не общались. Скажу больше: они отказывались принимать подаяния, что либо к добру, либо к худу; и тем разительно отличались от этого вашего современного ортодоксального духовенства.

— Да уж, это мне современное ортодоксальное духовенство! — кисло улыбнулся Марк, раскуривая новую сигару.

— Мне отлично известны нетрадиционные взгляды сквайра на религию, церковь и церковников в частности, — промолвил Оливер. — Нет нужды лишний раз заострять на этом внимание, мистер Аркрайт.

— Как я уже сказал, — продолжал ветеринар, все более увлекаясь, — Озерные братья жили по большей части уединенно, в хижинах и кельях в самом аббатстве, и в общем и целом вроде бы вели себя как оно подобает и надлежит монахам. Однако со временем в деревне заподозрили недоброе. Поползли слухи, будто монахи вовсе не таковы, какими кажутся на первый взгляд; будто на самом деле они отреклись от обетов служения Всемогущему и, что еще хуже, занялись черной магией и всяческими тайными искусствами. В те времена говорилось, будто их совратили демоны; и, учитывая все события последующих лет, я склонен разделять это мнение.

— Но что послужило причиной? Каким образом местные жители пришли к этой мысли?

Мистер Аркрайт расхохотался, да так, что из тесной темницы рта проглянули огромные желтые зубы.

— Монахи… паписты! По-вашему, этого недостаточно? Хотя, конечно же, свидетельств никаких нет, только слухи да пересуды, а уж много ли в них правды — во всем том, что я услышал от отца и брата, — на мой взгляд, это вопрос спорный. Мой отец и брат в отличие от меня к пустопорожней болтовне не склонны, тем паче в таких вопросах, так что рассказывали они не то чтобы много. Но вот вам один пример. Похоже, время от времени кто-нибудь из братьев, в черной рясе, капюшоне и сандалиях, ускользал из аббатства — а может статься, его просто выставляли за порог, — и пробирался в деревню. То-то переполох поднимался всякий раз! А что вы хотите, у монаха все признаки безумия, как говорится, были налицо: взгляд блуждает, сам что бесноватый, на губах пена, точно у взбесившегося пса, бранится, сквернословит, проклинает всех и каждого. Вот из таких историй — а они передавались из уст в уста снова и снова, причем не раз и не два, — становится ясно, что деревенские жители рассмотрели дело со всех сторон и пришли к мнению, что за всем этим кроется черная магия и злое чародейство.

Как-то раз летом, накануне дня святого Варфоломея, после очередного такого случая, когда страсти кипели в полную силу, местные жители, опасаясь за собственные души и не желая рисковать вечным спасением, призвали аббата к ответу. Перебранка вышла нешуточная, но, разумеется, ни к чему не привела. После того селяне собрались штурмовать аббатство; однако, прибыв на место, никаких монахов не обнаружили — просто-таки ни одного; хитрющие святоши унесли поскорее ноги, пока живы. Охваченные страхом и яростью жители Шильстон-Апкота сожгли аббатство вместе со всем содержимым — и церковь, и кельи, и дормитории — и сровняли его с землей.

— Вот храбрецы! — воскликнул Марк, одобрительно хлопнув рукою по стойке. — Чертовски здравомыслящие, бесстрашные парни жили в здешних краях в былые дни, Нолл, — не чета теперешним малодушным слабакам! Но, конечно же, я с собственным временем не в ладу.

— Должен признать, что мне такие погромы вообразить трудно, — отозвался Оливер. — Жуткое, должно быть, зрелище.

— Скрепленные раствором кирпичи, что вы углядели на вершине, — это остатки фундамента аббатства, — сообщил мистер Аркрайт. — Я и сам на них то и дело натыкаюсь, пробираясь через лес. Когда рядом с руинами стали возводить усадьбу, семейство Кэмплемэн — то самое, что затеяло строительство, — использовало сохранившийся от аббатства камень.

— Так что сам видишь, Нолл: на Скайлингден-холл пошел булыжник от дома с привидениями, — усмехнулся сквайр, свирепо дымя сигарой. — Вот поэтому об обитателях столь нечестивого жилища и судачат на каждом шагу.

— Кстати, а не расскажете ли в двух словах о пресловутом мистере Уинтермарче и его семье? — попросил Оливер. — Мне тут сообщили, что вы, доктор Холл, не далее как сегодня побывали в усадьбе с визитом.

Доктор, стряхнув с себя глубокую задумчивость, в каковой пребывал вот уже некоторое время, очевидного отрицать не стал и вынужден был вкратце поведать о своей поездке. Сколько бы он ни старался, ему не удалось умолчать о том, что в семействе Уинтермарчей ему почудилось нечто до странности знакомое, и о том, как мистера Томаса Доггера, встреченного на Скайлингденской дороге, заинтриговали и озадачили подозрения доктора, и как в конце концов все пришлось списать на разыгравшееся воображение — хотя в справедливости данного вывода доктор был уже далеко не так убежден, как прежде.

Вышеупомянутый рассказ еще сильнее распалил фантазию Оливера, да и Марка равнодушным не оставил, поскольку все, что интриговало и озадачивало ханжу Тома Доггера, весьма занимало и сквайра. Марк отлично знал о давней неприязни, существующей между доктором Холлом и пролазой-поверенным, каковую относил на счет разительного несходства характеров или, может, на счет какого-нибудь профессионального расхождения во взглядах; хотя, по правде говоря, об истинной причине сквайр понятия не имел и не представлял, кто бы мог его в этом отношении просветить.

К тому времени, как ближе к ночи они покинули трактир и под недвижным звездным пологом вышли на дорогу, а потом поднялись к Далройду, и сквайр, и его гость — тот самый сквайр, который еще недавно чихать хотел на Скайлингден, — твердо вознамерились своими глазами убедиться, что представляют собой обитатели усадьбы, — и не позже, чем на следующий же день.