Сосна, к которой вел подвесной мостик, оказалась деревом весьма впечатляющим, одновременно буйным и спокойно-безмятежным, с плотной медно-красной корой, сплетением лохматых ветвей и изящной короной, вознесенной на невероятную высоту над арочными фронтонами «Пиков». Здесь, в восьмидесяти и более футах над лугом, на раскидистых древесных сучьях крепился причудливой формы домик или помост, сооруженный из тех же надежных досок, что и мост; ствол сосны пробуравливал его насквозь. В домике обнаружились четыре высоких окна, причем зелень вокруг была подрезана так, чтобы не закрывать обзора ни в одном из направлений, при том, что само строение почти полностью пряталось среди ветвей. В результате шале капитана разглядеть с расстояния не представлялось возможным: окна казались естественными разрывами в кроне. А поскольку домик сооружен был высоко на сосне, сама же сосна росла на холме, из окон, естественно, окрестности просматривались весьма далеко. На востоке открывался вид на Одинокое озеро и деревню, на западе высились Талботские горы, на севере, за «Пиками», просматривался протяженный тракт через Мрачный лес, а на юге — Скайлингденский лес и усадьба.

— Что за великолепное зрелище! — воскликнул Оливер: ясные глаза его светились неподдельным восхищением. Он снял шляпу, промокнул лоб и огляделся по сторонам, сразу во всех направлениях. — Ух ты! Оригинальное сооружение этот домик! И меблирован так… так естественно, прямо как гостиная… ого, да здесь даже удобные кресла с подлокотниками поставлены, и канапе, стол и секретер, комод для книг и прочего, часы с мелодией и жаровня для тепла…

— Поднебесный домик строился силами арендаторов моего хозяина, а также силами самого капитана и вашего покорного слуги, строго по указаниям и инструкциям хозяина. Вот держите, мистер Оливер, сэр, — произнес Слэк, трогая потрясенного гостя за плечо, — обзор улучшится многократно!

Из ящика комода Слэк извлек подзорную трубу работы весьма изящной и укрепил ее на штативе с тонкими паучьими ножками из еловой древесины. Смонтировав инструмент, философ установил трубу у восточного окна.

— Хозяйская труба, — улыбнулся коротышка-слуга. — С ее помощью он озирает окрестности, точно владыка и лорд здешних мест.

— Мне казалось, так оно и есть.

— Это верно лишь отчасти, сэр; строго говоря, он — владелец «Пиков», но не всей долины. А вы знаете, что она вулканического происхождения?

— Усадьба или долина?

— Долина, сэр. Вам известно, что Одинокое озеро заполняет собою жерло древнего вулкана? По крайней мере хозяин так утверждает — на основе исчерпывающих и всесторонних изысканий здешних геологических формаций. Знаете ли вы, что озеро в самой глубокой его части до сих пор так и не удалось измерить лотом?

— Да, Слэк, признаюсь, обо всем об этом я наслышан. А капитан абсолютно уверен насчет вулкана?

— Еще как уверен. Хозяин — убежденный плутонист, сторонник теории вулканического происхождения базальтов. Но гляньте же в трубу, мистер Оливер, — пригласил слуга, почтительно кивая в сторону прибора.

Оливер послушно заглянул — и обнаружил, что обзор и впрямь несказанно улучшился. С отчетливой ясностью он различал гряду холмов на дальнем берегу озера, и — вот те на! — теперь из-за них показались заснеженные вершины головокружительно высоких и весьма далеких гор — гор на окраинах Эйлешира, по всей вероятности. Где же прятались до сих пор эти внушительные гиганты? А какой потрясающий вид открылся бы его глазам, находись солнце в зените, прямо над головой!

Оливер чуть сместил трубу в сторону, и в объективе показались очертания соседней деревушки Джей. По темной поверхности Одинокого озера скользили туда-сюда крохотные ялики и смэки. Еще ближе виднелась вторая деревня — сам Шильстон-Апкот. Оливер со всей отчетливостью различал сложенные из камня коттеджики под красновато-бурыми черепичными крышами, общинный выгон, базарную площадь с крестом, одинокую колокольню церкви Святой Люсии Озерной, укрытый под сенью дерев «Деревенский герб» и даже струйку дыма, поднимающуюся над одной из труб Далройда. По Нижней улице взад-вперед расхаживали люди, то и дело проезжала двуколка или фермерская телега, беззвучной рысью проносились верховые. В какой-то момент Оливер зафиксировал трубу, заметив преподобного мистера Скаттергуда и его рыжеволосую супругу: эти двое беседовали не с кем иным, как с мистером Томасом Доггером, джентльменом, чей обширный подбородок, вьющиеся седые волосы и прямая осанка позволяли опознать его с любого расстояния.

— Изумительно! — воскликнул Оливер, отходя в сторону и уступая инструмент мисс Моубрей.

Спустя какое-то время инструмент передвинули к южному окну, чтобы полюбоваться на Скайлингден-холл. Глазам наблюдателей открылся особняк, такой же мрачный и потрепанный непогодой, как обычно; бесконечно длинная крыша лениво тянулась над чащей. Взгляд различал отдельные окошки — те, что еще не закрыл собою кустарник, целый архитектурный лес флеронов, фронтонов и унылых дымовых труб, а главное — внушительный портал над входом и огромный круглый «глаз», взирающий сверху вниз на добрых жителей Шильстон-Апкота. Чуть выше усадьбы, у самой вершины, там и тут виднелись остатки каменной кладки и серые каменные плиты — все, что сохранилось от злополучного аббатства Озерных братьев.

— Изумительно! — вновь воскликнул Оливер.

— Да, наверное, так оно и есть, мистер Оливер, сэр. Но, в конце концов, к чему все это? — размышлял вслух задумчиво-мечтательный Слэк: он стоял поодаль, невозмутимо скрестив руки на груди, пока Оливер и Мэгс по очереди глядели в окуляр.

— О чем вы? — осведомился Оливер, оборачиваясь.

— Это я в общем и целом, сэр. В свете великих событий. В перспективе, так сказать, более широкой. В летописях жалкого, разъединенного мира — к чему все это? — Он взмахнул рукою, словно пытаясь охватить домик вместе со всем содержимым. — Лучше ли нам от этого по итогам?

— Честное слово, Слэк, я не совсем понимаю, о чем идет речь…

— Что значит наша краткосрочная жизнь в сравнении со всеобъемлющей панорамой бытия? Много ли стоит этот домик в ветвях, и часы, и подзорная труба? Разве все то, что мы видим вокруг себя, не доказывает, сколь мы жалки, ничтожны и во всем подобны насекомым и сколь преходяща наша сущность? Широта и громадность мира природы, ставшего для нас темницей, сами по себе умаляют все то, что происходит в данный момент здесь, в «Пиках», или в деревне, или в городе Малбери, или в Вороньем Крае, если на то пошло. Да и что такое данный момент, один из многих, в сравнении с необозримой безбрежностью вечности? О, что за тайны, что за непостижимые тайны! Стоит лишь задуматься о том, что наши краткосрочные жизни может раз и навсегда оборвать вмешательство кометы — если, конечно, это комета послужила причиной Разъединения, как считает хозяин, — и поневоле надолго умолкнешь! Вы только представьте себе, мистер Оливер, как ненадежно и непрочно наше положение!

— Опять ты философствуешь, Слэк, во всю мочь, как говорится, и, на мой вкус, слишком уж мрачно, — промолвила мисс Моубрей. — Похоже, в твоей краткосрочной жизни с некоторых пор мелодраматичности поприбавилось. Никак великие тайны бытия отделали тебя не на шутку!

— Ох, верно, и досталось же мне за последнее время, мисс Маргарет, вы просто не поверите! Прошу меня простить — моя вечная слабость, то и дело ей поддаюсь! Слишком часто предаюсь я удручающим раздумьям; боюсь, вы сочтете, что я совсем впал в уныние. Однако здесь, в поднебесной обители, так высоко над миром, просто невозможно не задуматься о подобных вещах, сами понимаете.

— Да, полагаю, это вас в некоторой степени оправдывает. Но по чести говоря, Слэк, вы же всегда таковы!

— О да, — вздохнул философ, сцепляя руки за спиною и серьезно кивая, как если бы и впрямь твердо решил исправиться. — Да, мисс Маргарет, все, что вы говорите, — чистая правда. Вы меня уличили — и вы, и мистер Оливер. Виноват, что греха таить. Злополучная привычка, пагубная привычка, неотвязная привычка; привычка, от которой виновному подобает и следует избавиться.

— Эгей! Вот каяться здесь совершенно ни к чему, — улыбнулся Оливер, опасаясь, что коротышка-слуга принял упрек чересчур близко к сердцу. — Сдается мне, тут ничего не поде…

Тишину вспорол пронзительный, душераздирающий вопль, а в следующий миг за восточным окном зашумели крылья. Домик содрогнулся и заходил ходуном. Мисс Моубрей в свою очередь тихонько вскрикнула и пошатнулась на ногах, а Оливер крепко вцепился в ближайший стул, опасаясь, что «оригинальное сооружение» того и гляди рассыплется на куски. Свет в восточном окне заслонила гигантская темная тварь с головой и шеей, щедро сбрызнутыми кармазинно-алым, с пронзительными холодными глазами, крепким, изогнутым, зловещим клювом и черными как смоль крыльями. Не успел Оливер крикнуть: «Берегитесь!», как в комнату влетела огромная птица, отчасти смахивающая на грифа-стервятника, а в следующий миг прянула назад, вновь взметнув крыльями настоящий ураган. Острые, как бритва, когти намертво вцепились в подоконник; незваный гость утвердился понадежнее. Пронзительные холодные глаза внимательно уставились на двуногих пленников поднебесной обители.

— Господи милосердный! — испуганно воскликнул Оливер. — Если это не… не тераторн… тогда, слово христианина, я съем собственный сюртук!

— Это и впрямь тераторн, — отозвалась мисс Моубрей, отчасти придя в себя; внезапное появление птицы потрясло даже ее. — Хотя лакомиться одеждой пока никакой нужды нет, мистер Лэнгли.

— О нет, не беспокойтесь, сэр, не беспокойтесь, это просто-напросто мистер Шейкер! — воскликнул задумчиво-мечтательный коротышка-слуга, бросаясь вперед и осыпая незваного гостя ласковыми словечками и похвалами, а тот вращал безобразной головой туда-сюда, пытаясь получше рассмотреть Оливера; здоровенная птичья туша заполнила собою почитай что весь оконный проем. Как ни странно, увещевания Слэка как будто бы имели успех: тераторн изящно сложил крылья, устроился на подоконнике поудобнее и успокоился, хотя внимание его по-прежнему было приковано к двуногому незнакомцу, и поглядывал он на Оливера весьма свирепо.

— Откуда здесь тераторн? - осведомился Оливер, бледный как полотно.

— Мистер Шейкер — капитанов питомец, — отвечала мисс Моубрей.

— Прошу простить мне эту вольность, мисс Маргарет, но только мистер Шейкер вовсе ничей не питомец, — возразил Слэк. — Он странник эфира, джентльмен и скиталец небесных сфер; просто он из любезности навещает нас всякий день примерно в этот самый час, дабы оказать нам честь своим визитом и провести время в обществе хозяина — когда хозяин здоров, как равный с равным, поспешу добавить, — и в обществе его смиренного слуги тако же, позволю себе заметить.

— Опять философствуете, Слэк.

— Прошу прощения, мисс Маргарет, трудно воздержаться от философствования при виде этакой твари, — ответствовал Слэк.

Оливер охотно согласился про себя с коротышкой-слугой, хотя покамест не вполне ясно понимал, что происходит. Тераторн! Кошмарнейший, гнуснейший из крылатых хищников, чей силуэт в небе — распростертые черные крылья и кармазинно-красная голова — в глазах большинства селян служил предвестием грядущего бедствия, здесь, в «Пиках», в Талботшире, по всем признакам числился желанным гостем! И все-таки при виде мерзкой птицы Оливер холодел от страха, по спине его бежали мурашки, а сердце учащенно билось — о чем мистер Лэнгли и не преминул поведать Слэку и мисс Моубрей.

— Ах, да не тревожьтесь вы, мистер Оливер, — успокоил его коротышка-слуга, разворачивая принесенный из кухни сверток. — Поскольку близился час его визита, я предусмотрительно захватил тут кое-что — на случай, если мистер Шейкер застанет нас в домике.

В свертке обнаружились полголовы озерной форели, окунек и пара свиных колбас. При виде этих лакомств тераторн сей же миг встрепенулся: пронзительные холодные глаза и острое чутье птицу не подвели. Но вместо того чтобы жадно наброситься на угощение, как можно было бы ожидать, птица позволила Слэку класть яства себе в клюв одно за другим. Голова птицы резко дернулась назад — и форель исчезла, канула в бездонную глотку; еще одно судорожное подергивание — и окунька как не бывало; голова качнулась еще раз, и еще, и колбасы последовали за всем прочим. После чего Слэк вновь обратился к джентльмену и страннику со словами утешительными и ласковыми, тераторн уставился мимо него, словно одаривая прощальным взглядом Оливера, распростер могучие крылья и сорвался в воздух. Домик вновь задрожал и заходил ходуном; птица унеслась прочь; в окно заструился пасмурный свет; жуткий призрак исчез, точно его и не было.

— В жизни не видывал ничего удивительнее, — объявил Оливер. Щеки его уже слегка порозовели. — Тераторн — и ручной!

— Мистер Шейкер нисколечко не ручной, сэр, — поспешно уточнил Слэк. — Он просто учтив и любезен — в силу долгой привычки.

— Но как такое возможно?

— Да это все капитан, — объяснила Мэгс. — Видите ли, подобрал тераторна совсем еще птенцом неоперившимся; видно, мать его бросила. Бедняжка был еще и ранен… Подозреваю, что капитан принял судьбу малыша близко к сердцу, ведь друг наш и сам вечно причиняет себе какой-нибудь урон, вот он и выкормил и выходил птенца. Со временем тераторн поправился, а в должный срок научился летать и зажил своей поднебесной жизнью; однако же всякий день возвращается в домик за угощением — и общения ради, если на то пошло. На удивление умная птица, не так ли, Слэк? Должна признаться, я ощущаю в мистере Шейкере некое направляющее сознание, некую искру разума, пусть и примитивного, некую способность к пониманию. Иначе с какой бы стати такому существу водить дружбу с представителями рода человеческого? Зачем подвергать себя опасности?

— Невероятно, — только и смог промолвить Оливер.

— О да, не так ли? — улыбнулся капитан Хой, выслушав из уст Оливера тот же краткий отзыв, когда экскурсанты, осмотрев домик на дереве, возвратились в комнату недужного. — Итак, наш небесный странник и вам показался? Потрясающее существо, вы не находите? Что скажете, мистер Лэнгли, — вы, конечно же, поняли, почему мы именуем джентльмена мистером Шейкером?

— Как не понять. Когда он на нас с грохотом обрушился, весь дом так и затрясся, точно коктейль в шейкере!

— Именно; хотя так бывало не всегда. Сначала я назвал его Крошкой Осбертом, потому что нашел его в день святого Осберта, но со временем пернатый джентльмен вошел в возраст, и стало очевидно: имя ему больше не подходит. Вот тогда-то кухарь мой и вассал и окрестил его наново: год тому назад дело было, в сезон сбора гороха, после того, как тераторн сотряс мою «виллу» в очередной раз. Нет-нет, насчет прочности постройки не тревожьтесь: дом укреплен в ветвях так же надежно, как если бы составлял с деревом единое целое. Меня настил вполне выдерживает, а, как вы заметили, я человек крупный. Кстати, Лэнгли, что скажете о подзорной трубе?

— Превосходного качества линзы. Озеро, сосновый лес по берегам, хребты далеких заснеженных гор — все видно как на ладони. Можно заглянуть в любой уголок деревни и рассмотреть людские лица во всех подробностях. Я так понимаю, сверху даже за усадьбой можно шпионить, — отвечал Оливер.

— Еще как можно, — кивнул Слэк.

— Что наводит меня на мысль: а ведь мистер Шейкер — не первый весьма любопытный представитель пернатого царства, с которым мы с Марком столкнулись за сегодняшний день.

— Не первый? Как так? — удивился капитан. Оливер вкратце поведал об их со сквайром утреннем визите в Скайлингден, описал тамошних обитателей, и загадочное круглое окно, и — особенно многозначительно — то, что они подсмотрели краем глаза в занавешенной комнате, идя по темной и безмолвной галерее. Капитан Хой рассказом весьма заинтересовался, как явствовало из многочисленных признаков: он морщил лоб, задумчиво поглаживал усы и невнятно бурчал что-то себе под нос по-контрабасовски.

— Любопытно, очень-очень любопытно… Я, видите ли, готов поклясться, что вот этот мой кухарь уже неделю по меньшей мере твердит мне, будто мистера Шейкера что-то беспокоит. Что скажешь, мужлан?

— С уверенностью ничего утверждать не берусь, — отозвался Слэк, — хотя есть у меня такое чувство, что с недавних пор покой джентльмена нарушен. Что послужило тому причиной — понятия не имею. Но только он проводит в окрестностях «Пиков» куда меньше времени, чем обычно, как если бы его отвлекало нечто до крайности интересное.

— Может статься, в природе существует миссис Шейкер и целый выводок птенцов? — предположил Оливер.

— Не исключено, — отозвался капитан Хой. — Собственно говоря, таких выводков может быть и несколько, хотя самцы тераторнов о потомстве не заботятся. Эта обязанность целиком и полностью предоставлена самке — или, точнее, группам самок; как я заметил, птицы помогают друг другу ухаживать за птенцами.

— Удобно устроились, — отметил сквайр.

— Но возвращаясь к Скайлингденской сове, — не отступался капитан. Он бросил теребить усы и вместо того взялся поглаживать удлиненную лысую голову. — Более чем вероятно, что на ночь ее выпускают.

Оливеру тотчас же вспомнился вторгшийся в его сны зловещий кошмар: видение огромной птицы, угнездившейся на створном окне, и два горящих в темноте глаза — в точности как у совы. Мистер Лэнгли ни словом об этом не обмолвился, но встретился глазами со сквайром, и джентльмены многозначительно переглянулись. Возможно, это и не сон вовсе, как некогда предположил Марк; хотя, если память Оливера не подводила, в объяснении фигурировал тераторн, а не сова.

— Ну, надо же ей время от времени полетать, — нахмурясь, произнес сквайр. — Птица должна охотиться, в конце-то концов, хищник она или нет? Разумеется, в течение дня она предпочитает занавешенную комнату; ведь совы по большей части ведут ночной образ жизни.

— Ястребы ночи! — высокопарно возгласил капитан гулким голосом.

— Возможно, как раз эта сова и беспокоит мистера Шейкера, — предположила мисс Моубрей.

— Скорее всего. Вот вам и разгадка, — промолвил сквайр, лениво поводя плечами. — Кузина, вы, как всегда, сама проницательность.

— Клянусь душой, Маркхэм, ну и свирепой же тварью должна быть сова, способная обеспокоить тераторна, — вставил капитан Хой.

— Это верно, — кивнул Слэк.

— Судя по тому, что мы видели, весьма крупная и массивная птица, — произнес Оливер.

— Именно, — вмешалась Мэгс. — Похоже, в долине идет «борьба за власть», вот мистер Шейкер и нервничает.

— Хм-м… Не исключено. С другой стороны, думается мне, что сова, вне зависимости от размера, для тераторна не соперница. Но, конечно же, здесь мне, приезжему из Вороньего Края, судить трудно: много ли я знаю о провинции? По счастью, у нас над городом тераторны не летают!

Капитан надолго уставился прямо перед собою — в направлении дальнего подлокотника дивана и пострадавшей ноги под одеялом — с видом весьма умудренным, скрестив руки на груди; губы его под нафабренными усами беззвучно шевелились.

— Проклятие, есть что-то в этих людях, в этих Уинтермарчах, кто бы они ни были… — наконец изрек он.

— И что же такое в них есть? — переспросила мисс Моубрей. Она сомневалась, дошел ли до капитана слух насчет Чарльза Кэмплемэна, но не желала первой поднимать эту тему, зная, что ее кузен сквайр терпеть не может сплетни и пересуды.

— Это касается подзорной трубы, милая моя юная леди. Дня два тому назад — как раз перед тем, как меня укухарили, пока нога моя была в полном порядке, а сам я числился лучшим наездником Талботшира, — расхаживал я по своей «древесной вилле», осматривая окрестности, как вдруг заметил у высокого окна усадьбы одного из Уинтермарчей. Точнее, одну, ибо речь о женщине. Скользящая рама была поднята, занавески отдернуты, женщина выглядывала наружу. Дело шло к вечеру, сумерки быстро сгущались, светоносный Феб к тому времени уже опустился за Талботские горы. Сперва я подумал, что женщина любуется видом, но нет: взгляд ее был прикован к пернатому созданию, парящему в воздухе тут же, под окном. Я пригляделся повнимательнее: огромная рогатая сова, спина и крылья ее отливали золотисто-коричневым, все такие пятнисто-крапчатые, а брюхо и голова светились мертвенной белизной.

— Ха! — щелкнул пальцами сквайр. — Стало быть, вы про птицу и без нас знали, верно, сэр?

— Я здорово удивлюсь, если эта птица — не та самая сова, которую вы с мистером Лэнгли углядели в занавешенной комнате, и если окно это — не то самое окно, а занавески — не те самые занавески, если на то пошло.

— Если это — та самая сова, домашняя любимица, так женщина просто выпускала ее на ночь, — промолвила мисс Моубрей.

— Видели бы вы выражение лица этой женщины, дорогая моя юная леди, — отпарировал капитан Хой. — В подзорную трубу я разглядел все в подробностях. В лице ее отражалось отвращение, обреченность и страх - согласитесь, странная гамма эмоций для хозяйки, что любуется на домашнюю любимицу!

— Но ведь вы же находились так далеко оттуда, в «Пиках», и на Скайлингден смотрели сквозь трубу. Согласен, инструмент у вас мощный — и все же возможно ли рассмотреть такие детали?

— О да, еще бы, милая моя мисс Моубрей; вы же знаете, я подзорной трубой пользуюсь не первый год, так что опыта мне не занимать!

— Хозяин — лучший шпион во всем Талботшире, — закивал Слэк.

— Возможно, женщина эта — прислуга, просто-напросто исполняющая свои обязанности, — предположила Мэгс.

— Верно, мы с Марком заметили, как служанка поправляла занавески на окнах в той комнате, где живет сова, — промолвил Оливер.

— По платью и по манере держаться было очевидно: никакая это не прислуга, — пробасил контрабас. — И обреченность в ее лице!…

— Тогда со всей определенностью это миссис Сепульхра Уинтермарч, — заключил Оливер. — Она и впрямь показалась нам существом безответным и кротким. Хотя, должен признаться, я все равно отчасти озадачен. Сов держат дома не так уж и редко — я о таком и в Вороньем Краю был наслышан, — но, согласитесь, домашний любимец хозяину страха обычно не внушает.