— Ох, надо остановить его! — Тетя Джейн, трепеща от волнения, схватила племянницу за руку.

— Что он такое вытворяет? — осведомилась Мэгс, заинтригованная тетушкиным восклицанием ничуть не меньше, нежели странным поведением незнакомца. — И зачем его останавливать?

По настоянию вдовы они свернули с тропинки и бросились наперерез через кладбище к одинокой фигуре: чужак как раз дошел до середины очередного круга. Поспешая вперед, миссис Филдинг объясняла на ходу, что существует старинное народное поверье: ежели обойти могилу таким образом двенадцать раз подряд, то возможно вызвать в мир дух усопшего и вновь наделить его голосом.

Незнакомец обошел памятник в пятый раз и двинулся по шестому кругу.

— Думаете, это могила Марчантов — старика викария и его супруги? — осведомилась Мэгс, приятно взволнованная тем, что тетушка доверила ей еще один секрет. — Те призраки, что Марк с мистером Лэнгли якобы видели у Далройдской пристани… Думаете, их именно этим способом и призвали?…

Миссис Филдинг, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, ничего не ответила. Однако, приблизившись, дамы осознали, что эта могила никак не может принадлежать злосчастным Марчантам, скончавшимся от разбитого сердца: их надгробие было куда скромнее, да и располагалось у самой церкви. А одинокая фигура, по-прежнему двигающаяся вокруг могилы спиной вперед, при ближайшем рассмотрении превратилась в джентльмена в темной визитке, черном шейном платке, крапчатых брюках, лакированных сапогах с коротким голенищем и спортивной шляпке с загнутыми вверх полями — джентльмена с невыразительным тяжеловесным лицом, усами и бакенбардами и рядом посаженными маленькими узкими глазками. Монумент, вокруг которого кладбищенский гость описывал круги, оказался одним из надгробий талботширских Тренчей, а сам визитер — не кем иным, как нынешним сквайром Далройдским.

Примерно тогда сквайр и заметил появление кузины. Поначалу он твердо вознамерился продолжать обход, игнорируя дам совершенно в духе Марка Тренча, и так и поступил, однако более двух кругов не выдержал. Две пары женских глаз, неотрывно следящие за ним сбоку, ужасно его отвлекали; настолько, что он даже споткнулся. (Непростое это дело — ходить спиной вперед вокруг надгробия по неровной кладбищенской земле, вытянув руки в стороны, да еще в сгущающихся сумерках. Не верите? Попробуйте однажды сами — в полутьме, на свой собственный риск!) В результате сквайру пришлось прервать свое странное занятие, по крайней мере на время. Мэгс подумала было, что ее кузен пьян, но тут же осознала, что такое невозможно: иначе куда бы ему проделывать этакие акробатические трюки вокруг могилы, не теряя равновесия! По всей видимости, Марк себя не помнил от досады: ему помешали, не говоря уже о том, кто именно; в довершение неприятностей у него слегка закружилась голова.

Любопытную картину представляли собою эти трое под сенью кладбищенских деревьев: сквайр вернулся к созерцанию надгробия, склонив голову, скрестив руки на груди и развернувшись к дамам спиной, а те молча стояли рядом, дожидаясь объяснений. Между тем на погосте становилось все темнее и печальнее по мере того, как последний свет дня таял за Талботскими пиками.

Минуты текли, а сквайр так и не проронил ни слова, что для нашего сардонического джентльмена было весьма нехарактерно, тем более в присутствии дам. Похоже, он уже собирался уйти прочь и бросить кузину и тетушку Джейн одних в этом мрачном месте, когда Мэгс сочла нужным нарушить молчание.

— Это могила вашей матери, — тихо отметила девушка. Сквайр чуть приподнял голову и искоса глянул на собеседницу.

— Да, — отвечал он, еле заметно дернув подбородком. — Всякий раз, проходя здесь, я останавливаюсь почтить ее память.

— Мне показалось, только этим вы не ограничились.

— Если и так, то это мое личное дело.

— Приходское кладбище — место общедоступное, здесь чьи угодно дела оказываются достоянием всех и каждого, — возразила мисс Моубрей.

— А могу ли я спросить в таком случае, каким таким боком мои дела касаются вас, кузина? — вопросил Марк, разворачиваясь на каблуках лицом к собеседнице.

— Возможно, что и никаким, — отвечала Мэгс, улыбаясь одной из своих обезоруживающих улыбок. — Но, по чести говоря, любопытства мне не занимать, да вы, кузен, и сами это отлично знаете; так что ежели я вдруг подсмотрела на кладбище нечто ужасно загадочное, я просто обязана это дело расследовать.

— Вы и тетушку заодно втянули?

— Можете думать, как вам угодно, Марк. Прежде чем мы вас прервали, вы успели обойти могилу своей матери раз этак десять. Прошу прощения за вторжение. Поначалу мы подумали, что это — надгробие преподобного викария и миссис Марчант и кто-то затеял вызвать к жизни их призраки. Это ведь их вы с мистером Лэнгли повстречали у Далройдской пристани? Престарелого священника с женой, о которых в деревне никто слыхом не слыхивал?

— Мы действительно видели нечто, — отвечал сквайр, — однако до сих пор не имеем никаких доказательств того, что именно явилось нашим глазам. Так что на сегодня — это все.

— А кстати, где же мистер Лэнгли? С тех пор как он сюда приехал, вы с ним почитай что неразлучны. Вы, Марк, можно сказать, завладели им безраздельно.

— Я бы предположил, что в этот час мистер Лэнгли находится в Далройде, сражается, храбрец, с занудой Силлой. Хотя, разумеется, я могу и ошибаться. Разве я сторож мистеру Лэнгли? Он, я так понимаю, вот уже несколько лет как совершеннолетний.

— Ну вот, теперь вы умничать вздумали, да еще и Писание перефразируете. Что же дальше-то будет? Сквайр Далройдский зачитывает Библию во время воскресной службы?

— Сами вы больно умны, моя девочка; не доведет вас это до добра! — резко отпарировал Марк. — Остерегитесь, а то того и гляди в неприятности угодите. А теперь не будете ли вы так добры меня оставить? Искренне сожалею, тетушка, обещаю непременно искупить свой проступок, но сейчас мне хотелось бы побыть одному.

У мисс Моубрей так и вертелась на языке ответная колкость — сегодня, после словесной дуэли с юной Черри Айвз за завтраком девушка пребывала в отличной форме, — однако, поймав на себе предостерегающий взгляд тети и оценив серьезность просьбы кузена, Мэгс предпочла сдержаться. Так что язвительное замечание так и умерло у нее на устах, и вместо этого девушка спросила:

— Марк, что вы здесь ищете?

— Ответы, — отозвался он, более ничего не поясняя; было видно, что ничего иного и не последует. Сквайр поднес к шляпе руку в знак прощания и заверил дам, что от дальнейших экспериментов с могилой воздержится — на сегодня по крайней мере.

Мэгс подняла глаза на тетушку: тревога миссис Филдинг, по всей видимости, улеглась, и теперь почтенная дама внимательно изучала тропу, петляющую сквозь лощину. Девушка молча повиновалась; дамы удалились, предоставив сквайру Далройдскому в одиночестве исполнять свой сыновний долг в сгущающейся тьме под густыми раскидистыми деревьями. Что до мисс Моубрей, лицо ее, обычно столь жизнерадостное, ныне омрачала отчетливая тень озабоченности. На кладбище сквайр повел себя как хорошо знакомый дамам раздражительный сварливец; и все же в последнее время Марк менялся на глазах, с каждым днем утрачивая толику привычной ему равнодушной праздности.

Возвратившись в Далройд, Марк направился прямиком в рабочий кабинет, бросился в кресло и с полчаса задумчиво и мрачно разглядывал узор из листьев на ковре, блестящую и темную дубовую обшивку, написанные маслом портреты, что злобно поглядывали на него со стен, парчовые шторы на окнах и разбросанные по столу счета и гроссбухи, отвергая все призывы Забавника поиграть с ним. Убедившись, что хозяин не в настроении, терьерчик горестно вздохнул, поджал хвост, опустил уши и устроился в тростниковой корзинке в ожидании того часа, когда сквайр сочтет нужным с ним повозиться.

Прошло полчаса. Туча тяжких мыслей снялась с чела сквайра и растаяла в воздухе. В голове у него прояснилось; он поднялся с кресла, кликнул Забавника, и хозяин и пес затеяли развеселую возню: сквайр дразнил своего любимца, делал отвлекающий маневр-другой, подкрадывался, прятался; терьер с фырканьем резво носился туда-сюда. И такую эти двое устроили кучу малу, что в конце концов оба рухнули на диван совершенно без сил.

Отрывистый стук в дверь возвестил о появлении мистера Смидерза: он исполнил приятную обязанность, сообщив сквайру, что ужин на столе. Едва исполненная достоинства фигура дворецкого скрылась за дверью, в проеме возникла улыбающаяся физиономия Оливера: мистер Лэнгли, в свою очередь, до смерти устал от возни с занудой Силлой и с нетерпением предвкушал аппетитную трапезу и добрую компанию. Сквайр хлопнул в ладоши и встал; Забавник выжидательно застыл у его ног.

— Эй ты, послушай-ка, — промолвил Марк, обращаясь к псу, — ежели будешь хорошим мальчиком, глядишь, за столом какая-нибудь награда перепадет. Так что бери пример со всех нас, лови свой шанс, пока можно. Ха!

Оливер поразился тому, как хорошо понимают друг друга Забавник и его хозяин. При словах сквайра терьерчик так и задрожал от возбуждения, словно и впрямь осознал, что его собираются угостить, более того, повел себя подобающим случаю образом, как это у собак водится: восторженно высунул язык, затанцевал на ковре, завилял хвостом и одобрительно затявкал. Разумеется, объяснялось все это куда более прозаично: Забавника всегда кормили именно в этот час, да еще на рассвете; и энтузиазм сквайра лишь придал остроту предвкушению.

Раз стряхнув с себя мрачность, за столом сквайр вскорости вновь впал в угрюмую задумчивость, так что ужин получился довольно унылым. Оливер попытался было завязать разговор, принявшись описывать, как корпит над пропыленным римским испанцем и как отчаянно старается вывернуть английский язык наизнанку и снова наружу и в разные стороны, переделывая на латинский лад. Сквайр ко всему этому особого интереса не выказал: орудовал ножом и вилкой, точно во сне, механически пережевывал пищу, без удовольствия пил вино и отрешенно разглядывал скатерть. Выходил он из транса только ради Забавника, которому то и дело бросал кусочек-другой со своей тарелки; на эти мелкие любезности он и впрямь отвлекался, однако мысли его были далеко.

Но вот со стола убрали, и сквайр принялся готовить пару сигар — тем же самым эксцентричным способом, что Оливер наблюдал не раз и не два. Марк зажег первую сигару и кликнул Забавника: песик метнулся к хозяину, встал на задние лапы и застыл неподвижно, только ноздри и хвост возбужденно подрагивали. Сквайр вложил дымящуюся сигару псу в зубы, сам взял в рот вторую и, прикоснувшись ее кончиком к Забавниковой, зажег и ее. Минуту-две Марк с наслаждением вдыхал дым, затягиваясь как можно глубже, а потом извлек первую сигару из зубов терьера и предложил ее Оливеру. Гость из Вороньего Края учтиво отказался, заверив, что свою сигару раскурит и сам, спасибо огромное. Сквайр равнодушно пожал плечами и швырнул сигару в камин. Похоже, даже он любил Забавника не настолько сильно!

Джентльмены перешли в библиотеку; Марк по-прежнему пребывал в мрачной задумчивости, как ни пытался Оливер ее развеять, так что беседа не клеилась. Дабы убить время, Оливер снял с полки старинную книгу ин-октаво, богато украшенный том в сафьяновом переплете с гравюрами, и принялся медленно переворачивать страницы одну за одной, но содержание ни искры интереса в нем не пробудило. Мистер Лэнгли взялся за другой фолиант — и отверг его по той же причине. За ним последовала еще одна книга, и еще, и еще одна, и так далее. Оливер курсировал между полками и креслом, точно челнок ткацкого станка, туда-сюда, — все тщетно. В тот вечер гостю никак не удавалось сосредоточиться, настолько расстраивало его поведение друга; наконец он и вовсе махнул рукой на книги и чтение и предложил партию в бильярд, втайне надеясь, что игра хоть отчасти взбодрит и развеселит сквайра. По счастью, трюк сработал: предложение было с готовностью принято, и друзья поразвлеклись на славу — отдельным великолепным ударам завсегдатаи «Герба» позавидовали бы смертельной завистью.

По завершении партии Оливер с Марком вышли на балкон полюбоваться ночным пейзажем. Сразу за лужайкой начинались Клюквенные угодья, а за ними темнел Мрачный лес. Вставшая луна серебрила кроны деревьев. Вечер выдался прохладный — впрочем, не настолько, чтобы озябнуть в костюме, перчатках и шляпе, хотя очень скоро должно было похолодать. Ночи сделались заметно свежее: короткое горное лето уже перетекало в осень.

К превеликому облегчению Оливера, сквайр наконец-то нарушил молчание.

— Как по-твоему, Нолл, — вопросил он, глядя скорее вдаль, нежели на Оливера, — разумно ли заподозрить в мистере Биде Уинтермарче, этом суровом джентльмене, с которым мы познакомились в гостиной Скайлингдена совсем недавно, — разумно ли, спрашиваю я, заподозрить в нем полоумного безумца?

— Ты спрашиваешь, как он может быть Чарльзом Кэмплемэном, если Чарльз Кэмплемэн сошел с ума? Как он может оказаться тем же самым человеком, если мистер Боттом нам не солгал?

— Именно. Назвал бы ты мистера Бида Уинтермарча рехнувшимся маньяком, исходя из нашего недолгого с ним общения?

— Нет, не назвал бы. Напротив, он — джентльмен с виду весьма респектабельный и, насколько я могу судить, весьма и весьма здравомыслящий. Здравомыслящий, однако замкнутый и чересчур чопорный; по чести говоря, с таким бы мне близко общаться не хотелось.

— Стало быть, с головой у него в полном порядке?

— Точно так.

— И мозги в норме?

— Еще бы.

— Ну и как же ты это объясняешь? Оливер на минуту задумался.

— Возможно, его вылечили? — предположил молодой человек не то с надеждой, не то недоуменно. — У нас в городе есть превосходные доктора.

— По-твоему, такое возможно? — с сомнением осведомился Марк.

— Что — возможно? Существование превосходных докторов?

— Возможно ли, что Чарльз Кэмплемэн излечился от своего недуга?

— Полагаю, очень даже, — отвечал Оливер, поглаживая подбородок. — Во всяком случае, я от души на это надеюсь. Но, поскольку сам я не врач, поставить диагноз я затрудняюсь.

— Ты веришь в рассказ старика Боттома? Веришь от начала и до конца?

— У меня нет причин подвергать его сомнению. А почему ты спрашиваешь? Он что, склонен к притворству?

— Боттом живет в деревне с незапамятных времен, — ответствовал сквайр, — и всегда был не прочь приврать безбожно, просто красного словца ради.

Оливер снова пораскинул мозгами.

— Думаю, очень может быть, что некоторые подробности в его рассказе и впрямь преувеличены, — произнес он медленно, тщательно подбирая слова.

— Согласен.

— Но что до самих событий — в самом ли деле все произошло так, как он описал, — здесь тебе, конечно же, известно побольше моего. Я здесь чужой.

— И тем не менее твое беспристрастное мнение чертовски ценно. Ты — человек городской, со стариком Боттомом познакомился совсем недавно. Ну и как он тебе показался? Можно ли ему верить?

— В общем и целом — да. Вряд ли он солгал — в том смысле, что не сочинил всю эту историю от начала и до конца. В конце концов, чего ради ему врать? Что ему в этом за выгода? Что за цели он преследует?

Сквайр вновь обвел взглядом лужайку и Клюквенные угодья, густой подлесок и гигантские ели и сосны, в лунном свете похожие на старинные замки.

— Вот и я о том же думаю, — признался Марк. Поразмыслив про себя еще немного, он заговорил на тему, от которой по спине Оливера вскоре побежали мурашки. Спокойно и методично Марк поведал гостю о своем недавнем приключении у колодца, рассказав, как распутал крепления, как снял осколок крышки, как снова заглянул в чернильно-черную бездну и услышал обращенный к нему голос. Оливер внимал словам друга с замирающим сердцем; он последовательно удивлялся, волновался, тревожился, пугался и ужасался. Последнего похода в пещеру мистер Лэнгли вообще не одобрял, а теперь вот выясняется, что Марк обманул его, задержался у колодца, якобы для того, чтобы покрепче затянуть веревки, а сам развязал узлы, открыл шахту и вновь наслушался тамошних голосов и звуков… Ну, это уж чересчур!

— А что, если я скажу тебе, Нолл, — промолвил сквайр, глядя в ночь и покуривая сигару, — что, если я скажу тебе: голос, который я там слышал, был голосом моего почтенного родителя?

Это заявление Оливеру показалось еще более неудобоваримым, нежели любые самые дикие домыслы мистера Шэнка Боттома.

— Как ты можешь быть уверен? — вопросил он, до глубины души потрясенный.

— О, право же, я ни минуты не сомневаюсь. Да, верно, я узнал голос не сразу: ведь в последний раз я слышал его еще ребенком, при жизни матушки — здесь, в этих самых стенах Далройда прозвучал он для меня в последний раз. Интонации показались мне чертовски знакомыми; я прислушался повнимательнее и понял, кто это: мистер Ральф Тренч, девятый сквайр Далройдский, прославленный отпрыск талботширских Тренчей! А целый ряд подробностей, что поведал мне голос — воспоминания моего детства, факты, известные только в кругу моей семьи, — убедили меня окончательно и бесповоротно.

— Это и в самом деле был голос твоего отца или, скорее, то, как отцовский голос тебе запомнился? Это — ощущения многолетней давности; много воды утекло с тех пор, как мистер Ральф Тренч в последний раз к тебе обращался. Может, тебя ввели в заблуждение? Помнишь, как мистер Боттом назвал этих тварей? Дьяволы колодца, верно?

— Это был голос моего отца, — не отступался сквайр. — И пересказывал он мне отцовские воспоминания. Он ссылался на события давно минувших дней, о которых я и сам давно позабыл. Эпизоды и картины раннего моего детства, дорогие сердцу образы нас с отцом вновь воскресали перед моими глазами. Ну, как это все может быть ложью? Кому еще знать о таких вещах? Разве что матери; впрочем, кое о чем не знала и она.

— А мне казалось, ты отца терпеть не можешь, — отозвался Оливер. — Почитай что всю свою жизнь зуб на него точишь.

— Теперь это значения не имеет, — отвечал сквайр, свирепо затягиваясь сигарой. — Это все пустое. Как же ты плохо меня понимаешь, Нолл. Мы с тобой похожи как гвоздь на панихиду — ровным счетом ничего общего!

— Эгей! Да в тебе попробуй разберись, — отпарировал Оливер не без раздражения. — Отчетливо помню, как ты клялся и божился, что в жизни не простишь отца за то, что бросил жену с ребенком, как ты от души надеялся, что его давно нет в живых, и как ты просил не изводить тебя навязшей в зубах темой и вообще не упоминать имени Ральфа Тренча. Почти тридцать лет ты безжалостно истреблял в себе самую память о нем. А как насчет последних твоих догадок касательно отца и мисс Марчант и предполагаемой связи между ним и ее загадочным ребенком? Дескать, он погубил честь девушки и вынужден был покинуть тебя и твою мать? Честное слово, ты меня просто в тупик ставишь!

— Ну, мистер Лэнгли, спасибо вам большое! Ты, может, предпочел бы, чтобы девятый сквайр Далройдский оказался одним из тех дьяволов колодца, о которых толковал старина Боттом? Что ж, возможно, и так. Что до меня, мне плевать, в самом ли деле он — один из дьяволов или у дьяволов в плену; спустя столько лет я просто обязан разгадать тайну исчезновения моего отца!

Оливер воздел руки.

— Боже милосердный, Марк, просто не верится, что мы с тобою тут рассуждаем о вещах настолько сумасбродных и невозможных! Дьяволы в колодце? Облако голосов? Твой отец, нашептывающий всякие секреты из глубин шахты? Да это просто помешательство какое-то! Безумие постепенно подчиняет нас себе, именно так, как описывал мистер Боттом. Точно так же, как подчинило себе Чарльза Кэмплемэна и мисс Марчант, едва те повадились спускаться в колодец. Дай мне слово чести, Марк, — взмолился мистер Лэнгли, хватая друга за плечи и серьезно глядя ему в лицо, — поклянись честью никогда больше не возвращаться в пещеру на Скайлингденском мысу и никогда больше не открывать колодца. Держись от него подальше; там — смертельный яд. Ты поклянешься?

— Я ничего обещать не стану, — упрямо возразил сквайр. — Теперь, когда представилась такая возможность, я просто обязан выяснить, что случилось с моим отцом. Разве ты сам не понимаешь, Нолл, как это важно? Именно здесь — ключ ко всем тайнам. Возможно, отец вовсе и не бросал свою семью и усадьбу, возможно, он вовсе и не сбежал за горы и невесть в какие дали из страха перед разоблачением! Возможно, он покинул Шильстон-Апкот не по собственной воле. А возможно, вообще не покидал!

— А просто-напросто взял да и поселился в колодце? На мой взгляд — чушь несусветная!

— Ничуть не большая чушь, чем твои колодезные дьяволы! Ты же сам видел, какой эффект оказывает колодец на часы! Ты сам знаешь, что таится в тамошних чернильно-черных глубинах: обширный и безбрежный океан бытия, вечность в пределах земли! Станешь отрицать? Ты только подумай, Нолл, что из этого следует! Мой отец жив, он там — ничуть не изменившись обличием и видом за прошедшие двадцать восемь лет; возможно, он томится в плену, по доброй ли воле или вопреки ей!

— А ты подумай вот о чем, Марк: в равной степени вероятно, что все это — обман и подвох, — парировал Оливер. — Что, если яд, заключенный в колодце, может воспроизвести и голос твоего отца, и его воспоминания? Что, если тебя пытаются заманить в ловушку, точно так же, как много лет назад заманили Чарльза Кэмплемэна и мисс Марчант, сыграв на их собственных слабостях? Господи милосердный, тебе что, так уж приспичило лишиться рассудка? Ты слышал рассказ мистера Боттома; ты знаешь, какая участь постигла мистера Кэмплемэна и мисс Марчант. Вот почему ты просто обязан пообещать, Марк, здесь и теперь, на этом самом месте, никогда, никогда больше не возвращаться на Скайлингденский мыс. Оставь колодец в покое, навеки, как советовал мистер Боттом, или, боюсь, всех нас постигнет некая ужасная катастрофа — когда и как, сказать не могу, но я это чувствую!

— Я ничего не могу обещать, — повторил сквайр, хмуря брови. — Ничего не могу обещать — пока жив мой отец. Назвался груздем — полезай в кузов!… А где, собственно, Смидерз? Пойдем, Нолл, — нужно отыскать Смидерза, да срочнее срочного!