Уильям Мальмсберийский начинает четвертый том своей книги следующими словами: «Я знаю, что многие считают глупостью с моей стороны писать о деяниях королей нашего времени и говорят, что в истории о современных событиях говорить правду зачастую рискованно и поэтому здесь в чести ложь, ибо рассказывать о деяниях сих дней допустимо, если они добрые, но опасно, если они злые». Гильом де Пуатье, столкнувшись с той же трудностью, решил просто скрывать или оправдывать недостойные поступки Завоевателя. Однако то, как именно он защищает Вильгельма, достаточно интересно. В Западной Европе после завершения эпохи язычества и до начала Крестовых походов было нелегко придать образ героя-христианина человеку, запятнавшему себя кровью собратьев-христиан. Тем не менее Пуатье, насколько это возможно, показывает, что совершаемое Вильгельмом насилие не противоречило понятию справедливой и даже христианской войны. Говоря о завоевании Англии, он утверждает, что уничтожить тирана-клятвопреступника, которого поддерживала еретическая церковь, было законным, похвальным и богоугодным делом. Норманны, одновременно свирепые и благочестивые, во многом способствовали укреплению в Италии, Испании и Англии тех настроений, которые привели к крестовым походам.
Любой историк предстает перед неразрешимой проблемой, когда обнаруживает эту двойственность, сочетание самых высоких идеалов с самыми низменными мотивами. Обращая внимание лишь на внешнюю сторону, он может показаться наивным, а попытавшись показать этих людей только изнутри, — циничным. Нет ничего проще, как назвать кого-то праведником или негодяем. Однако для того чтобы судить человека, который, нимало не смущаясь, оправдывает свои эгоистичные деяния нравственными принципами, нужен тонкий подход опытного исповедника. Вильгельм, этот растолстевший и запятнанный кровью воин, был, кроме того, по меркам своего века, набожным человеком, который стремился к правосудию. Возможно, именно на этом нам и стоит оставить обсуждение данного вопроса. Когда английские историки пишут о Вильгельме, они сталкиваются с еще большей трудностью, так как даже девятьсот лет спустя страсти вокруг завоевания Англии еще не утихли. Тем не менее следует осознавать, что у историка могут быть предубеждения, к которым нужно относиться терпимо.
Как мы уже видели, один из летописцев того времени посчитал удобным и, возможно, даже подобающим позаимствовать несколько слов из книги Эйнхарда «Жизнь Карла Великого» и с их помощью описать Вильгельма. И хотя оба этих человека едва ли принадлежали, так сказать, одному классу, они поистине прошли одну и ту же школу, а воспользоваться высокопарными строками, которые написал о коронации Карла виконт Брис, в отношении завоевания Англии Вильгельмом будет даже более справедливо: «Это одно из тех немногих событий, о которых, если их рассматривать отдельно от других, можно сказать следующее: если бы они не произошли, мировая история была бы другой». Если бы Нормандское завоевание не произошло в 1066 г., то его бы вообще никогда не было, как, возможно, и бесконечной череды его последствий — и положительных, и отрицательных. Всегда существовала вероятность того, что Англия будет захвачена тем или иным скандинавом. Однако покорить эту державу смог только нормандский герцог и только в 1066 г.
Тем не менее, как только Вильгельм умер, казалось, что вскоре восстановится старое положение вещей. Герцогство и королевство существовали порознь. По свидетельству Ордерика Виталия, в Нормандии «бароны изгнали из своих замков всех королевских смотрителей и со своими солдатами снова стали грабить свою богатую страну. Таким образом, те богатства, которые нормандцы силой отобрали у англичан и других народов, они заслуженно потеряли в результате грабежей и разорения». Как и предвидел Вильгельм, правление Роберта Коротконогого привело герцогство к краху.
В Англии же все пошло по-иному. После того как Ланфранк короновал Вильгельма Рыжего, новый король сначала дал отпор мятежникам, выступавшим на стороне его старшего брата, а затем упрочил свою власть и продолжил отцовские и староанглийские традиции за одним исключением: Вильгельма II не заботила церковь, поэтому в Англии реформаторское движение в конце концов потерпело такую же неудачу, как и в Нормандии. С другой стороны, Вильгельм Рыжий был преданным сыном. Произведя осмотр сокровищницы в Винчестере и обнаружив те огромные богатства, которые ему достались, он сделал все так, как завещал покойный король. На молитвы за упокой души отца он выделил по 10 марок золота всем крупным кафедральным соборам, по 6 марок — более мелким и по 60 шиллингов — всем обычным церквям. К тому же он отослал по 100 фунтов в каждое графство для раздачи малоимущим. Также были освобождены пленники Вильгельма Завоевателя. Кроме того, Вильгельм Рыжий поручил живущему в Англии немецкому ювелиру Оттону изготовить позолоченное серебряное надгробие, усыпанное драгоценными камнями, чтобы установить его на могиле отца. Этот памятник во многом напоминал описанное Эйнхардом надгробие в месте погребения Карла Великого. Эпитафию, которую решили высечь на памятнике золотыми буквами, сочинил Фома, архиепископ Йоркский. Стихи эти довольно туманны, да еще и бездарны, а строки, в которых саркофаг Вильгельма сравнивается с маленькой урной, в которую положили прах великого короля, особенно неуместны ввиду той неприятности, которая произошла во время похорон. Мы можем согласиться с Ордериком, который дает понять, что этим строкам была оказана такая честь только из-за высокого сана автора. Безусловно, у самого Вильгельма Рыжего и не могло быть других критериев выбора.
К 1090 г. многие достижения Вильгельма сошли на нет. Его империя была разделена. В Нормандии царила анархия, а Мэн и большинство пограничных феодов отделились или же в них постоянно вспыхивали восстания. Реформа церкви не только повсеместно прекратилась, но и ее результаты намеренно пытались аннулировать. Кроме того, королевство снова приобрело большее значение, чем герцогство. Нормандии пришлось дорого заплатить за завоевание Англии. Потеряв своих лучших людей, она теперь сама время от времени становилась жертвой завоевателей. В конце концов, Вильгельм Рыжий, а затем и Генрих, используя английские ресурсы, отобрали герцогство у Роберта. После 1144 г. Нормандией правили анжуйские графы, а в 1204 г. король Иоанн уступил ее Филиппу Августу. В Англии род Вильгельма по мужской линии прекратился на его сыновьях, поэтому нормандская династия продолжилась только через его дочерей.
Тем не менее нормандцы оставили свой след в истории. Археологи продолжают извлекать из земли остатки римских строений, а путешественники до сих пор благодарны римлянам за их дороги, но римская культура быстро исчезла. Что касается викингов, то они изменили несколько географических названий, немного обогатили английский язык, возможно, повлияли на развитие некоторых общественных институтов и, вероятно, улучшили генофонд нации, однако общий их вклад в жизнь королевства следует признать незначительным. Именно Нормандское завоевание решительным образом изменило те принципы, развитие которых происходило со времен заселения Англии германскими племенами в V в. и привело к появлению тех напряженных отношений между германской и романской культурами, которые оказались столь плодотворными для королевства.
Вот как описывает своих соотечественников Уильям Мальмсберийский:
«Как тогда [в 1066 г.], так и сейчас [в 1124–25 гг.] они одеваются так изысканно, что вызывают зависть; за столом они эпикурейцы, но не допускают излишеств. Это народ, который привык к войне и почти не может без нее жить. Они с готовностью нападают на врага, но если сила не помогает, уничтожают его хитростью и подкупом. У себя дома они много строят, при этом тратя мало; они завидуют равным, стремятся превзойти вышестоящих, сами обирают тех, кто ниже, но защищают их от всех остальных. Они преданны своим сеньорам, но из-за малейшей обиды могут нарушить клятву верности. Попав в беду, они обязательно обдумают свое предательство, а за деньги изменят свое решение. С другой стороны, это самая дружелюбная из всех наций: иноземцам они оказывают не меньше почтения, чем соотечественникам; с теми, кого они покорили, они соединяются брачными узами; и, наконец, своим приходом они воскресили в Англии исчезнувшие религиозные традиции. Куда бы вы ни пошли, вы увидите постройки в новом архитектурном стиле: в селах — церкви, а в городах — монастыри. С новым порядком в Англию пришло такое процветание, что любой дворянин посчитал бы свой день прожитым зря, если он не прославил его каким-нибудь блестящим достижением».
Нормандцы на самом деле обладали важнейшими качествами господствующей нации — уверенностью прирожденных правителей и основанной на ней способностью приспосабливаться. Если не считать того, что среди предков Вильгельма были бретонцы, он был почти чистокровным скандинавом, а потомки Рольфа добились очень многого. Будучи наиболее восприимчивой ко всему новому нацией, нормандцы перенимали у своих соседей и даже у более дальних народов, соприкасавшихся с ними, каждую идею, которая казалась им полезной. Будучи деятельными и прагматичными, они отказывались от любого обычая, если он не действовал так, как было нужно. Вот почему они всегда пользовались тем запасом идей, который наилучшим образом отвечал условиям, в которых они оказывались, и этот их арсенал никогда не отличался особой утонченностью или сложностью. Воинам требуются надежное оружие, простые планы и несложная организация их жизни. Нужно также отдать должное умению норманнов управлять: мудрые священнослужители, выдающиеся художники и архитекторы, все иноземные мастера, нанятые ими, учились служить своим покровителям именно так, как те того требовали.
Обладая такими качествами, нормандцы не могли не оставить своего следа в жизни Англии. Они были готовы учиться и учить, при этом давая поистине суровые уроки. Как и большинство завоевателей, имеющих творческие способности, они с готовностью строили. Холмы, на которых возводились нормандские замки, не исчезли до сих пор. И поныне стоит лондонский Тауэр. В архитектуре церквей легче всего распознать именно романский стиль нормандцев. Его простые геометрические формы, оживленные несколько аляповатым орнаментом, его тяжеловесность и грубоватое исполнение, неожиданная высота некоторых алтарных сводов, впечатляют и радуют глаз. В этом стиле нет ничего усложненного, но в то же время он показывает уверенность и подчас дерзость.
Хотя нормандцы довольно поздно пришли в уже обжитую сельскую местность, им все же удалось оставить свой след и здесь. В названиях англосаксонских деревень часто есть имена нормандских феодалов. Неизбежным было то, что влияние нормандцев на общественную жизнь оказалось менее ощутимым. Однако и сегодня можно встретить таких англичан, которые с гордостью заявляют, что их предки «пришли с Завоевателем». Французский остается вторым по распространенности языком в Англии. Детей чаще называют Уильямом, Робертом и Генри, а не Эдгаром, Эдуардом или Гарольдом. Нормандская аристократия надолго стала объектом подражания для нижестоящих слоев населения. Поэтому и английский язык обязан французскому почти так же, как и древнеанглийскому, благодаря чему он обладает наиболее богатым словарем.
Принеся с собой сильные традиции, нормандцы обогатили большинство сфер английской жизни. Мало в какой стране была более многоликая культура, чем в средневековой Англии. Ни в одном государстве не сохранялась столь долго непростая ситуация равновесия между североевропейскими германскими и южноевропейскими романскими традициями. В основном же, несмотря на влияние нормандцев и их французских последователей, Англии удалось сберечь германский характер в общественных порядках и религиозном мироощущении. Англичане чувствуют свое родство с северными народами Европы, но в то же время они почти всегда обращаются к югу в поисках художественного вдохновения, поскольку их притягивают страстность, фривольность, логичность и ясность — вся палитра романской культуры. Вильгельм Завоеватель обладал очень малой долей этого романского своеобразия, а Ланфранк стремился свести его в себе до минимума. Тем не менее Вильгельм, проложив, так сказать, более широкий путь на юг и перекинув мост через Ла-Манш, впустил в Англию те влияния, которые помогли ей войти в новый век — век французской цивилизации.