Мэтью Кэролайл сидел в своем офисе, на третьем этаже здания, в котором размещалась «Пауэрдэйм», и смотрел в окно на залив Сан-Франциско. Рядом с ним стоял хрустальный бокал с отменным шотландским виски. Он даже ощущал его запах, однако не прикасался к нему.

Из окна открывался великолепный вид, но солнце было таким ослепительным, что, несмотря на кондиционер, в комнате было довольно жарко. К тому же она была слишком тесной, а окна от пола до потолка создавали ощущение беззащитности и лишали ее уюта.

С этим новым зданием просто беда. Все в нем раздражало Кэролайла, и его сотрудники тоже не испытывали восторга от нового помещения — тем более оно стало тесным для них.

Хотя прибыли по-прежнему росли и «Пауэрдэйм» продолжал лидировать в сфере производства компьютерного оборудования, последнее маркетинговое исследование показало, что у сотрудников компании понизилась удовлетворенность своей работой, а это всегда служило тревожным признаком. Правда, оставалось неясным, были ли тому причиной новое здание, организационные проблемы или тот печальный факт, что президент фирмы больше года провел в заключении.

Кэролайл не раз представлял, с какой радостью вернется в свой солнечный офис из тюремной камеры. Но все оказалось совсем не так. Он не находил себе покоя, а о плодотворной работе в такой обстановке и речи быть не могло. Это проклятое здание было ошибкой от начала до конца.

Так же, как и вся его жизнь.

Есть вещи, о которых не думаешь, сидя в тюрьме по обвинению в убийстве жены. Иначе можно сойти с ума. И он старался не вспоминать те далекие счастливые годы, когда они с Франческой любили друг друга, те первые дни нежности и счастья. Не вспоминал он и ту нескончаемую вереницу дней, когда Франческа начала пить, и он столько раз мечтал, чтобы она исчезла из его жизни. Как убедить присяжных, что ты невиновен, если они уверены, что в мыслях тебе случалось совершать это убийство?

Никто из них и представить себе не мог, что значит жить с такой красивой, но такой неверной женой, как Франческа, от одного присутствия которой мужчины, казалось, сходили с ума. Она была превосходной актрисой, и только немногие близкие ей люди знали, насколько она была властной, своенравной и глубоко непорядочной женщиной.

Но ты не думаешь об этом, просто не можешь позволить себе вспоминать те муки ада, через которые прошел из-за нее. И особенно стараешься не задумываться о том, что твоя несчастная жена была беременной и что экспертиза ДНК, результаты которой твои защитники представили в суд в качестве доказательства, свидетельствовала о том, что она носила твоего ребенка. Да, этот брак был трагедией для него, но если б он только знал, что она беременна после стольких лет бесплодных попыток завести ребенка, он приложил бы больше усилий, чтобы наладить их отношения. Много больше, черт побери!

Ему уже сорок один, и, как писали во время процесса бульварные газеты, последние двадцать лет он «жил в свое удовольствие». Он основал одну из самых преуспевающих в мире компаний и обладал миллиардным состоянием — и тут газеты не врали. Но как многие люди, достигшие вершин успеха, он обнаружил, что за все деньги мира невозможно купить счастья, спокойствия и умиротворения. Не смогли они защитить его и от медлительных, неумолимых жерновов американской системы правосудия.

Его друзья — те немногие, что остались, — советовали ему выкинуть все из головы, забыть и не оглядываться на прошлое. Но никому из его друзей не приходилось в течение полутора лет жить в камере с узкой койкой и стальным унитазом, есть отвратительную, жирную, невесть из чего приготовленную пищу, через каждые пятнадцать минут их не проверяла охрана. Не мучили бессонница и отчаяние от того, что двенадцать незнакомых людей, глядя тебе в глаза, будут судить твой мозг, тело и душу на основании только предположений и превратно истолкованных фактов.

Франческу уже не вернуть. А он жив, свободен. И надо как-то, черт побери, налаживать свою жизнь.

Мэтью взял телефонную трубку и набрал номер телефона преподобной Барбары Рэй — человека, которому он мог полностью довериться. Мудрая и великодушная, эта женщина поддерживала его на протяжении всего процесса, несмотря на свою дружбу с Франческой. Кэролайл не верил в Бога, но это не имело значения. Доброта Барбары Рэй распространялась не только на верующих. Может быть, с ее помощью он поймет, что ему, черт возьми, делать с остатком своей жизни.

— Я люблю его, — прошептала девушка. Энни обеими руками сжимала дрожащие руки девчушки. Они беседовали наедине в юношеском центре Ангельского милосердия преподобной Барбары Рэй, что в районе миссии, где Энни дважды в неделю добровольно дежурила по вечерам. Юношеский центр был всего в квартале от строительной площадки, так что для Энни не составляло труда заходить сюда после работы.

История, поведанная девушкой, пришедшей сюда за советом, была стара как мир. Семнадцатилетняя Паулина была бедна и красива. У нее была необычная для полуиспанки внешность: золотистая, светящаяся, как тончайший мрамор, кожа, длинные, доходящие чуть ли не до бедер русые волосы и безукоризненный овал лица с выразительными точеными чертами.

В своей дружной, сплоченной семье, какие редко встретишь в нынешнее время, Паулина была старшей среди своих трех сестер и трех братьев. Родители у нее были очень строгие. Ее отец в качестве средства воспитания своих детей обычно использовал широкий кожаный ремень.

Паулина, рыдая, уверяла, что она всегда была послушной девочкой. Она не перечила своим родителям, усердно училась, помогала матери присматривать за младшими детьми, готовила и убирала, а с прошлого года подрабатывала швеей, чтобы помочь семье.

— Я не испорченная, — шептала она.

— Нет, конечно, нет, — успокаивала ее Энни.

У Паулины, по ее словам, никогда не было парня до прошлой зимы, когда она встретила и полюбила молодого человека. Она никогда раньше не встречала таких, как он. Он не признавал никаких правил и авторитетов, однако верил в Бога и почитал его.

— Он говорил мне, что то, чем мы занимаемся, — это грех в глазах Бога. И мы пытались остановиться. — В ее темных прекрасных глазах сверкали слезы. — Но я так люблю его, и когда он прикасается ко мне, у меня такое чувство, будто сам Господь улыбается, глядя на нас. Вы понимаете?

Энни кивнула. Иногда с Чарли ей доводилось испытывать такое чувство.

— Но как он может улыбаться теперь, когда случилось такое? — Девочка с горечью посмотрела на свой заметно округлившийся живот. — Мне так стыдно!

Паулина была уже на четвертом месяце беременности. Несмотря на ее попытки скрыть изменения своей фигуры под просторной одеждой, они начинали становиться заметными. Прошлой ночью это обнаружили ее родители, и отец угрожал высечь ее ремнем. Мама умоляла его не делать этого, и отец в результате избил ее, рассказывала Паулина. Потом он велел ей уйти из дома и никогда больше не показываться ему на глаза.

— Ах, Паулина, это грустно, конечно. Но может быть, он успокоится и передумает?

— Нет, вряд ли, — покачала головой Паулина. — Тут дело даже не в том, что я его опозорила, а в том, с кем я его опозорила. Он ненавидит Вико. Он не может простить его. Знаете, Вико сделал что-то противозаконное, и его искала полиция. Он потерял работу и теперь в бегах.

История стала представляться совсем в другом свете.

— Погоди. Твоего друга зовут Вико? Он имеет отношение к Людовико? Людовико Бриндеши?

— Людовико Джинес, — поправила девушка. — Но он в родстве с семьей Бриндеши, да, Джузеппе Бриндеши — его дядя.

Она смотрела на Энни взглядом, полным тревоги.

— Вы о нем слышали? Наверное, от полиции?

Энни покачала головой.

— Я знаю людей, на которых он работал, вот и все.

— Он неплохой, — сказала Паулина, — только немножко вздорный и поэтому совершает ошибки.

— Его преследуют за наркотики, да? Это кокаин или что-то другое?

Паулина отчаянно затрясла головой.

— Он считает их недоумками. И говорит, что у них куриные мозги. Он никогда бы не стал употреблять наркотики.

Но может быть, он без зазрения совести продает их тем, кто их употребляет. По словам Барбары Рэй, которой приходилось несколько раз сталкиваться с ним, от Вико уже не первый год были сплошные неприятности. Он с детства был связан с шайкой. А теперь он скрывается от полиции. И если Паулина прячет его, она, по существу, становится соучастницей.

— Паулина, а ты знаешь, где Вико?

Девушка отрицательно покрутила головой. Энни чувствовала, что она врет. Но тут девушка разразилась рыданиями, и естественное, что оставалось Энни — это обнять и приласкать ее.

— Пойдем поговорим с Барбарой Рэй. Она подскажет нам, что делать. Преподобная хорошо умеет уговаривать людей, и, может быть, ей удастся убедить твоего отца пойти на мировую.

Энни старалась говорить уверенно, но на душе у нее было неспокойно. Конечно, Барбара Рэй — замечательный миротворец. Просто поразительно, как люди меняют свои взгляды, стоит ей пустить в ход свое деликатное искусство морального убеждения. Но даже она не всесильна. Положение Паулины было настолько сложным и трагичным, что Энни просто боялась за нее.

Они уже поднимались, чтобы идти к Барбаре Рэй, когда Энни услышала, как позади них хлопнула дверь.

— Где она? — раздался громовой мужской голос, и у Паулины в глазах появилось безумие. Она вскочила на ноги, шепча: — Madre de Dios, — а потом выдохнула: — Вико!

Темноволосый молодой человек размашисто шагнул в комнату, и у Энни промелькнула мысль: «Вот он, юный Аид, мрачный и безумный, который пришел похитить нежную Персефону и унести ее в свое подземное царство».

Как и Паулина, он был поразительно красив. Его блестящие черные волосы вопреки современной юношеской моде были настолько длинными, что полностью скрывали шею и уши. Классическое, романского типа лицо — надменный орлиный профиль и выдающийся подбородок. Где-то в глубине его черных глаз сверкали холодные искорки. Он был среднего роста, коренастый, мускулистый и выглядел так, как выглядел, наверное, лет двадцать назад все еще привлекательный Джузеппе.

Энни видела его в то время, когда он работал на стройке со своим дядей, и ненароком слышала несколько фраз из их перепалки. Он запомнился ей высокомерным, дерзким и презирающим мнение окружающих о себе.

Ему семнадцать лет.

Он сильнее всех.

Он храбрее всех.

Он знает, чего хочет.

Он не позволит никому стоять на своем пути.

И уж, конечно, не этой робкой бледненькой девице, которая вместе с Джеком Флетчером уволила его с работы на стройке, может быть, значившей много в его жизни.

С выражением холодного бешенства на лице он направился прямиком к Энни. Он схватил за руку Паулину, которую, казалось, притягивало к нему, как железо к мощному магниту.

— Мне сказали, она тут беседует с юношеским консультантом, — надменно усмехнулся он. — Вы теперь так себя величаете?

— Да, я работаю здесь в свободное время, — ответила Энни.

— Держу пари, не сказали ей, что вы — та самая сука, которая выгнала меня с работы.

Глаза Паулины переметнулись на лицо Энни. Энни заставила себя сдержаться. Она слишком хорошо знала таких людей. Она по себе знала, как остро он переживает предательство.

— А ты сказал Паулине, почему тебя уволили? — парировала она. — Или ты наврал ей, что не продаешь наркотики детишкам?

Что-то вспыхнуло в его черных, зачаровывающих глазах.

— Я не врал, я не продавал никаких наркотиков! — выкрикнул он и потянул Паулину за руку. — Пошли! Мы уходим.

— Ей нужна помощь, Вико, — сказала Энни. — Ты скрываешься от полиции, но они тебя найдут в конце концов, и до суда тебя будут держать в тюрьме, а что тогда будет с матерью твоего ребенка?

Не обращая на нее никакого внимания, он круто развернулся и потянул за собой Паулину. Казалось, какие-то невидимые путы связывают ее с ним.

— Ты хочешь быть мужчиной, Вико, и хочешь, чтобы к тебе относились как к мужчине. Но пока ты не научишься нести ответственность за свои поступки, ты по-прежнему останешься только мальчишкой, и очень эгоистичным мальчишкой.

— Да пошла ты!.. Госпожа Менеджер Проекта, — взорвался Вико. — Ты ничего не видела и ничего не знаешь, и работаешь ты на ублюдков.

И за ними захлопнулась дверь.

Энни вздохнула. Так трудно быть рассудительной в такой ситуации. Вико очень живо напомнил ей ее саму, когда она была девчонкой.