Глава 1

Анахейм. Калифорния

— Кончай меня разыгрывать. Ты хочешь сказать, что твоя мать спала с Джоном Кеннеди?

— Точно. — Поправив юбку, Эйприл вышла из кабинки дамского туалета анахеймского конференц-центра.

Прихватив пакет с брошюрами, листовками, проспектами и гранками, она подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок свои золотисто-каштановые волосы, мягкими волнами лежавшие на плечах. Аккуратно поправив все еще густые и пока без признаков седины пряди, Эйприл привычным движением уложила их тугим пучком на голове.

И белокурые волосы Рины тоже были всегда великолепны.

— Вот это да! — воскликнула в одной из кабинок Мэгги.

По меньшей мере еще две кабинки были заняты, и строгого вида дама с пышным шиньоном на голове усиленно мыла руки, всем своим видом демонстрируя непринужденность. Но Мэгги и не подумала говорить тише:

— А как она его подцепила? Он что, уже тогда был президентом? Неужели ты его видела?

— Конечно, видела! — Эйприл тщательно разгладила блузку и поправила гостевую карточку на лацкане пиджака. На карточке значилось: Эйприл Хэррингтон, книжная торговля, магазин «Пойзн Пен», Бостон, штат Массачусетс. — Правда, я никогда не была с ним особенно любезной. Как-то раз я ему сказала, что они оба с моей мамашей попадут прямехонько в преисподнюю. — Эйприл улыбнулась. — Я была прозорливым ребенком.

Мэгги вышла из кабинки, одергивая красное платье, чуть ли не лопавшееся на ее мощных бедрах.

— Ну, и каким он был? И в самом деле таким сексуальным, как все утверждают? — Она подошла к зеркалу, у которого стояла Эйприл.

Гостевая карточка на груди Мэгги Маккей свидетельствовала о том, что она торгует любовными романами в Сомервилле, штат Массачусетс. Четыре года назад они с Эйприл встретились на конференции Ассоциации книжных торговцев Новой Англии и очень подружились.

— Господи, Мэгги, чего же ты ждешь от девятилетней девочки? Я страшно злилась на него. Кеннеди был моим кумиром, как и для многих в то время. Мое уважение к нему не знало границ. Я видела по телевизору счастливое семейство Кеннеди и мечтала о такой же семье. И тут, представь себе, я узнаю, что Джон спит с моей матерью. В то время мало кто знал, какой он бабник. Я, подобно многим, верила в сладкую сказочку о женитьбе на Джекки, о трогательно обожаемых детишках. Вечная американская мечта. Когда все это лопнуло, точно мыльный пузырь, я возненавидела его, я… я просто не поняла.

— Так что, это был роман? Твоя мать не раз и не два встречалась с ним?

— О да. Рина была бы не Риной, упусти она такую удачу.

— Невероятно! Эйприл, почему ты раньше не рассказывала мне эту историю?

Эйприл резко открыла тюбик губной помады и стала подкрашивать губы, пытаясь отвлечь себя от неприятных воспоминаний и успокоиться. Под ложечкой у нее засосало: она не на шутку разволновалась. Было немало вещей в ее жизни, о которых ей не хотелось рассказывать Мэгги, не только о своей матери, но и о самой себе.

— Мы переехали в Вашингтон. — Эйприл достала из сумочки тушь, намереваясь подкрасить ресницы, открыла ее, но потом передумала и убрала назад: с тушью у нее всегда были неприятности. — Несколько месяцев она с ним продолжала встречаться. Все шло как надо: моя мать не разменивалась по мелочам… И если она хомутала мужика, то ему было не отвертеться, будь он хоть сам президент Соединенных Штатов.

— Ну и дела! — Мэгги никак не могла прийти в себя от удивления. — Сколько тебя знаю, ты никогда и не упоминала о своей матушке.

Поймав ее взгляд в зеркале, Эйприл со вздохом пожала плечами.

— Я никогда не говорила о ней, потому что она бросила меня, двенадцатилетнюю, чтобы уехать в Париж со своим новым любовником, французом. Мать познакомилась с ним еще когда была с Кеннеди. Пообещала, что пришлет за мной. Но так и не прислала.

Мэгги кивнула, в ее темных глазах появилось сочувствие. Дама с грандиозным шиньоном тоже кивнула. Она чересчур уж долго мыла и сушила свои холеные руки. Взяв пачку материалов по встрече, сверху которой лежала биография последней литературной знаменитости, она повернулась к Эйприл:

— Простите, но я невольно подслушала ваш разговор. — Она прочла именную бирку на лацкане пиджака Эйприл. — Вы ведь эксперт по детективам? Эйприл Хэррингтон? Месяца два назад я читала заметку о вас в «Паблишерс уикли».

— Ну, настоящие эксперты, конечно же, читатели. Наша задача — угодить их вкусам, предлагая широкий выбор новых и классических детективов.

— А ваша мать еще жива? — Судя по всему, случайную собеседницу мало интересовало состояние дел в торговле детективами. — Если да, то ей следовало бы написать книгу.

Женщина достала из сумочки свою визитную карточку и протянула ее Эйприл. «Сандра Лестринг, литературный агент», — гласила гравированная надпись, за которой следовали адрес и телефон в Нью-Йорке.

Эйприл кивнула. Она знала имя Сандры Лестринг, поскольку та представляла интересы нескольких всем известных людей, среди которых были и кинозвезды, и политики, и даже один или два писателя.

— Многие до сих пор интересуются всем, что связано с Джоном Кеннеди, — добавила Сандра.

— Благодарю, но вы опоздали, — улыбнулась Эйприл. — У нее уже есть свой агент.

— Это ничего. — Сандра Лестринг пожала плечами. — Просто имейте меня в виду. Кто знает? Всякое может случиться.

— Непременно, — вежливо сказала Эйприл вслед Сандре, уже выходившей из дамской комнаты.

Мэгги не отрываясь смотрела на Эйприл. Ее огромные карие глаза стали круглыми от удивления.

— Эйприл, что это значит? У твоей матери есть литературный агент? Да кто, в самом деле, твоя мать? Она что, публикуется? Боже, Эйприл, неужели она здесь, на конференции?

Эйприл встретилась с Мэгги взглядом и кивнула. В конце концов, это то, зачем она проделала весь долгий путь в Калифорнию на ежегодную конференцию Ассоциации американских издателей, бросив на Брайана, своего компаньона, книжный магазин и работу с клиентами. Правда, у Брайана к этой работе был особый талант. В компании совершенно счастливых дамочек средних лет, собиравшихся слушать его лекции, он мог часами обсуждать фабулу, характеры и удачно сделанные подставки в случаях с умышленными убийствами. Он помнил абсолютно все криминальные истории Агаты Кристи. Он цитировал стихи Адама Дэлглейша. Казалось, он знает все интимные подробности жизни Джеймса Ли Бьюрка. Покупателям Брайан частенько заливал, как однажды ехал в такси, которое вела сама Шарлотта Кэрлил.

Иными словами, компаньон Эйприл был знатоком детективного жанра, и клиенты его обожали. Приятно думать, что ты можешь оставить дело в надежных руках, в руках человека, которому доверяешь.

Эйприл взглянула на часы. Через пятнадцать минут Рина, ее мать, которую она не видела почти тридцать лет, даст одно из своих редких представлений на публике.

Эйприл намеревалась встретиться с ней лицом к лицу.

Роб Блэкторн снова и снова смотрел на фотографию Джесси, хотя и убеждал себя, что делать этого не стоит.

Бессмысленно.

Напрасная трата времени.

Вредно для здоровья.

Ни к чему — прошло почти два года.

Он покосился на с большим вкусом обустроенный мини-бар номера-люкс отеля «Четыре времени года» в Ньюпорт-Бич. Бар соблазнял Роба еще со вчерашнего вечера. Ключ от заветных напитков лежал на стойке, прямо за ведерком со льдом и бокалами.

Блэкторн взглянул на часы: 12.39. Но сейчас не 12.39. Сейчас без двадцати десять. Приехав вчера вечером, он забыл перевести часы на калифорнийское время.

Только 9.30 утра, а ему уже хочется выпить.

Нет, у Роба не было проблем с пьянством. Теперь уже не было. Он горько усмехнулся.

«Эх, парень, у тебя пристрастие к чему-то другому. К кому-то другому. Ты — джессикоман. Зациклившийся на женщине, умершей почти два года назад. И ни один проклятый «Бетти Форд центр» этого не излечит».

Блэкторн снова уставился на мини-бар. Наверняка там есть «Шевье». «Шевье» — единственная вещь, способная помочь ему забыть о том, что он вернулся в Калифорнию, вернулся туда, где умерла Джесси.

Джесси. О Иисусе! Джесси, Джесс, Дже…

Черт с ним со всем! Роб взял ключ, отпер дверцу бара и достал бутылку шотландского виски. Поставив ее на телевизор, он стал наслаждаться бесподобными переливами темно-золотистого напитка, тускло замерцавшего в проникавших сквозь оконное стекло лучах солнца.

«Ты можешь любоваться, дорогой, но лучше не трогай. А то начнешь пить, как прочие идиоты в твоей семье, и, клянусь, я вынуждена буду вернуться на эту грешную землю».

Обещание?

«Мое возвращение тебе не понравится. Я не стану являться этаким маленьким, худеньким, печальным привидением. Я стану демоном, рвущим тебя на части, лишающим сна и покоя. Так что лучше не пей. Не впадай в смертный грех «ухода Блэкторна». Обещай мне».

Конечно же, он обещал. И не нарушил слова. Пока. Все эти месяцы со дня похорон Джесси Роб мужественно держался вдали от алкогольной темы. Но сегодня…

Ему вспомнилось имя Рины де Севиньи. Вот на ком он должен сосредоточить свое внимание. Фокус на Рину. «Это должно тебя вылечить, придурок», — подумал Роб.

«Ну давай же, Джесси, явись мне. Ты ведь так или иначе постоянно это делаешь. Мне плохо без тебя, что трезвому, что пьяному».

Роб взялся за бутылку. Но прежде чем он успел распечатать ее, зазвонил телефон. Блэкторн улыбнулся и покачал головой. Подобное уже случалось и раньше — раз или два. Может быть, она все еще где-то рядом? Не демон, но ангел-хранитель.

Роб подошел к прикроватному столику и снял трубку:

— Да?

— Блэкторн. — Роб сразу же узнал этот резкий женский голос — Карла Мерфи, работающая на него в «Мировых системах безопасности». — Я звоню из конференц-зала.

— Привет, Карла. Что случилось?

— Кажется, тебе лучше приехать сюда.

— Зачем? Я не задействован в пьесе до самого вечернего приема.

— Ситуация изменилась. Клиента такой расклад не устраивает. Вообще-то это ее муж настаивает на твоем присутствии здесь. Говорит, что так он чувствует себя более безопасно.

— Ладно, буду. — Блэкторн поморщился. Ему не очень нравился Арманд де Севиньи.

— Но мне кажется, мы зря тратим время. Насколько мне известно, она ведь не какая-нибудь знаменитая писательница.

— Да нет, довольно знаменитая. Правда, не столько у нас, сколько в Европе. Хотя и здесь у нее полно поклонников, особенно после выхода видеороликов, которые крутят в свободные вечерние часы по кабельному телевидению. В них заняты сенаторы, космонавты и кинозвезды, участвующие в ее персональной программе «Горизонты власти».

— Ну, и кому же понадобилось ее убивать? Кто-то обиделся, что его не пригласили в программу? Елки зеленые, мое дело выслеживать мафию, а я торчу на этой идиотской конференции книготорговцев!

Блэкторн усмехнулся. Потом вздохнул, вновь взглянув на бутылку. В этом деле Карла сделала за него большую часть работы: она проанализировала запросы Рины и разработала комплексный план обеспечения ее безопасности. Блэкторну план понравился. Просто замечательный план.

«— Так почему вы думаете, что кто-то намеревается вас убить? — спросил он Рину, когда та настоятельно просила его заняться этим делом.

— Возможно, потому что я знаю слишком много о слишком многих. — Своим ответом Рина напомнила Блэкторну, что ей известно кое-что и из его личных секретов».

— Блэкторн, ты еще здесь? — раздался в трубке голос Карлы.

— Да, слушаю. Итак, ты снова хочешь мной прикрыться? Но каковы проблемы на сей раз? Конкретно, в двух словах.

— Недоволен не только муж Рины. Ее подруга, Дейзи Тулейн, тоже.

— Феминистка, претендующая на кресло в сенате?

— Она самая. Очевидно, Рина в свое время помогла миссис Тулейн собрать голоса, и теперь та платит по счетам. Она недовольна тем, что по контракту мы обязались предоставить четырех телохранителей, а на деле их только трое.

— Ради Бога! В контракте сказано о нескольких телохранителях и надежной защите. И двух было бы более чем достаточно.

— На самом деле нет. Ситуация сложная, Блэкторн. Рина настаивает на встрече с «друзьями», как она их называет, незнакомыми людьми, принесшими ее книги и аудиокассеты с ее записями и балдеющими от ее программы. Я сейчас говорю с тобой, а она раздает автографы в конференц-зале, окруженная сотнями людей.

— Мы за это не отвечаем. Как обеспечить безопасность, если она не следует нашим инструкциям?

— А я откуда знаю? Признаюсь честно, от этой ситуации у меня шарики за ролики заходят. Обеспечить безопасность в таком месте просто немыслимо. Во-первых, зал огромный и повсюду копошится масса народу с пачками книг и издательских проспектов в руках. Во-вторых, проникнуть сюда — нечего делать. Запросто можно пронести «узи» в каком-нибудь бумажном пакете. К тому же нас только трое, и мы не в силах держать ситуацию под контролем. Черт, да здесь и десятерым не справиться!

«Дрянь дело, — подумал Роб. — Похоже, придется все-таки ехать».

— Блэкторн, — Карла несколько замялась. — Я тебе не помешала? Может, я не вовремя? Могу перезвонить чуть позже.

Роб усмехнулся. Изо всех его друзей Карла как никто ждала первых признаков того, что Блэкторн уже свыкся с положением обычного одинокого мужчины. Все прекрасно понимали — он не совсем в своей тарелке, поскольку все еще не в силах забыть умершую жену. Что ж, может, и не совсем в своей тарелке. Может, совсем не в своей тарелке. А может, он просто ищет выход?

— Послушай, сейчас же прекрати эту возню с автографами. Отволоки Рину в какой-нибудь кабинет, и пусть сидит там до моего приезда. Я быстренько объясню их светлости, что им можно делать, а что нельзя.

— Я не смогу вытащить ее куда-либо, покуда. Рина не выступит. В 10.30 у нее конференция по «Горизонтам власти». В зале семинаров довольно безопасно, но все равно мы не сможем уследить за каждым, кто соберется ее послушать.

— Делайте что можете. Я скоро буду.

— Спасибо, Блэкторн.

— Не за что.

Роб повесил трубку и поставил бутылку на прежнее место.

«Молодец, Джесси», — подумал он с благодарностью.

Господи, как же он тоскует по ней! Там, в реальном мире, он знал своих врагов — это были парни с оружием. С ними он мог справиться. Но с безмолвными клетками-убийцами, убившими Джесси, он не в силах бороться. Даже самые лучшие телохранители в мире не могут защитить от рака.

И все-таки Джесси не должна была умереть! Может, она бы еще жила, если бы точные медицинские предписания стали бы для нее законом.

«Прекрати, — приказал себе Роб. — Сосредоточься на Рине де Севиньи, жизнь которой ты нанят защищать».

— Если мы хотим попасть на этот семинар, нам следует поторопиться, — сказала Эйприл подруге. Она еще раз посмотрела на план этажа и направилась сквозь толпу в один из наиболее переполненных посетителями зал конференц-центра.

Вдоль стен вытянулись киоски крупных и мелких издательств. С потолка свисали полки с образцами продукции. Огромное пространство занимали стенды самых солидных американских и международных издательств, порой весьма экстравагантные. Над ними висели увеличенные развороты книжных обложек и портреты писателей-классиков.

Повсюду выступали знаменитости — писатели, спортсмены, политики, кино- и телезвезды. Многие из них рекламировали свои последние книги. В одном из киосков издатель известной негритянской романистки только что выставил пробные экземпляры ее новой работы. Толпа была взбудоражена слухом о том, что вот-вот появится сам автор. Писательница совсем недавно вошла, как говорится, в моду, и ее книги пользовались огромным успехом. Само собою, каждому хотелось взглянуть на предмет всеобщего восхищения.

Каждому, но не Эйприл. Сегодня ее не интересовали знаменитости. Вместо того чтобы глазеть на них, она тащила за собой Мэгги в большой зал семинаров, зарезервированный издательством «Крествуд Локи Марс, Инк».

В зале перед небольшой сценой стояли ряды мягких кресел. На сцене красовался рекламный плакат с фотографией в натуральную величину, тут же были установлены подиум и большой видеоэкран. Из динамиков зазывно грохотала веселая музыка, и возбужденные участники конференции толпами валили в зал, заполняя ряды кресел.

Мэгги отпрянула назад.

— Мама миа! Эйприл, не собираешься же ты подвергнуть меня одному из этих безумных экспериментов над скрытыми возможностями человеческой личности? Я слышала, что в такие вот джазовые мелодии закладываются посылки в подсознание, что-то вроде: «Заплатите денежки! Присоединяйтесь к нам!», и ты идешь и подписываешь заявку на участие в недельном семинаре на Гавайях или Каймановых островах.

— Не волнуйся, — улыбнулась Эйприл. — Как только подсознание направит тебя к сцене, чтобы поставить подпись, я тут же помогу тебе вернуться в реальность.

Они нашли два свободных кресла в задних рядах и сели. Эйприл заняла место у прохода, чтобы в случае необходимости быстро выйти.

Огромный лозунг над сценой, гласил: «Горизонты власти» — ключ к внутренней силе и внешнему успеху!» За подиумом с потолка свешивалась огромная ярко-желтая суперобложка, с очень выразительным фотопортретом автора и несколькими цитатами, превозносящими книгу как «бесподобное, жизнеутверждающее произведение».

— Думаю, в этом году, в силу экономического кризиса, мало кто преуспел. Так что выглядит все это довольно нелепо, — скептически заметила Мэгги.

Эйприл ее не слышала. Она внимательно всматривалась в фотографию на суперобложке. Мать спустя тридцать лет по-прежнему оставалась привлекательной женщиной. И даже больше. Черты лица каким-то образом смягчились. Нет, невозможно. Это всего лишь великолепная работа фотографа. В жизни в Рине не было никакой мягкости. Напрочь не было.

Неожиданно шум в зале стих. Мысленно Эйприл перенеслась в начало 1965 года.

Нью-йоркский порт. Она стоит под сводчатым навесом на пароходной пристани, крепко прижавшись к материнской руке. Ей вдруг вспомнился тот день, все до мельчайших подробностей: серо-черный цвет морских волн, оглушительные гудки пароходов, холодный, с примесью дыма, ветер в лицо. Рина, нарядная и стильная, в красном меховом пальто с щегольским лисьим воротником, в коричневых перчатках и крошечной шляпке, приколотой к вьющимся золотым волосам. Рядом с ней стоит хорошо одетый учтивый француз. Тот самый, что увозит ее — Арманд. Вдовец с двумя детьми. Ему нужна новая жена, а детям — новая мать.

Эйприл ненавидит Арманда. Она ненавидит и его детей, оставшихся без матери. Но больше всех Эйприл ненавидит Рину, которая уезжает от нее.

Пароход ждет. Он огромный. Он стоит прямо у причала, и черный борт его вздымается ввысь, словно гора. Люди по трапу поднимаются на борт, а потом начинают прощально махать своим родственникам и друзьям, оставшимся на берегу.

— Это совсем ненадолго, — говорит Рина. — Я пришлю за тобой, как только мы поженимся и приведем в порядок все документы. Понимаешь, мы должны получить на тебя визу. А для этого нужно выполнить кое-какие формальности.

Эйприл знает, что Рина лжет. Она знает, что больше никогда не увидит свою мать. Но девочка изо всех сил старается не показать виду, старается поверить словам Рины.

— Пора прощаться, ма шер, — фальшиво беспокоится Арманд. — Мы должны подняться на борт, а то уплывут без нас.

— Сестра будет хорошо о тебе заботиться, пока я не пришлю за тобой. Все будет хорошо…

Рина кивает в сторону суровой грузной монахини из женской школы «Святых сердец» при монастыре, куда определили Эйприл. Но девочка не собирается оставаться в этом вонючем старом монастыре. Она убежит. Она удерет за границу на каком-нибудь пароходе и даже не заглянет к матери, когда приедет в Париж. О нет! Она найдет себе мать получше. Она найдет кого-нибудь, кто бы действительно ее любил. И у нее будет своя семья. Настоящая семья.

— Ну, поцелуй меня. — Рина наклоняется к дочери, и маленькая лисья головка с воротника касается щеки Эйприл. Девочка резко отбрасывает эту ненавистную голову. — Будь умницей, — шепчет Рина. — Я люблю тебя. Мы скоро увидимся.

«Вранье, вранье, вранье! — кричит про себя Эйприл. — Не оставляй меня, мамочка! О, мамочка, пожалуйста, не уезжай!»

Пока Рина и Арманд поднимаются по трапу, сестра-монахиня крепко держит ее безвольную руку. Рина оборачивается в последний раз и весело машет рукой. Хвост рыжей лисы треплет морской ветер.

Громадный пароход поглощает Рину.

За Эйприл так и не прислали, даже тогда, когда Рина и ее новая семья вернулись в Нью-Йорк.

Эйприл не видела свою мать с 1965 года. Брошенная еще ребенком, она изведала немало ужасного, немало того, что с трудом укладывается в голове. Кошмарного и, как говорится, не подлежащего огласке. И виновата в этом была ее мать…

— Ты в порядке? — слегка коснувшись руки Эйприл, с беспокойством спросила Мэгги.

Эйприл кивнула. Под ложечкой у нее сосало, ладони от волнения стали мокрыми. Она изо всех сил пыталась взять себя в руки, но…

У входа в зал публика несколько оживилась. Эйприл обернулась вместе со всеми и увидела новую, только что вошедшую группу людей. По мере приближения вновь прибывших к сцене музыка играла все громче.

Первым, кого увидела Эйприл, был Арманд. Для своих лет он выглядел неплохо: ладная стройная фигура, среднего роста, более моложавый, чем можно ожидать от семидесятилетнего старца. Седовласый, кожа загорелая и гладкая, не считая легких морщинок вокруг глаз. Его крепкое телосложение подчеркивалось еще и тысячедолларовым костюмом «от кутюр».

За годы, прошедшие с тех пор, как Рина уплыла с Армандом на пароходе, Эйприл узнала о нем все. Французский промышленник из знатной семьи, мотающийся между своими резиденциями в Париже и на Манхэттене. В ту пору, когда Арманд встретил Рину, он изучал политику и дипломатию, пробуя свои силы на посту сотрудника консульского отдела посольства Франции в Вашингтоне. По возвращении в Париж, после свадьбы, Арманд с головой ушел в развитие и расширение промышленных и финансовых предприятий своего семейства, самым крупным из которых были международные морские перевозки с центром в Нью-Йорке.

Кроме Арманда, Эйприл знала как минимум еще двоих из мамашиной команды — мужчину и женщину. Эйприл достаточно внимательно изучила уйму брошюр, издаваемых «Горизонтами власти», чтобы узнать их. Стройная черноволосая женщина — Изабель де Севиньи, одна из двух детей Арманда от первого брака, заботу о которых он поручил Рине. Рядом с Изабель — Чарльз Рипли, личный секретарь Рины, румянощекий молодой блондин с широкой открытой улыбкой, не уступающей своей искренностью и очарованием улыбке самого Мэджика Джонсона. Поднимаясь по ступенькам на сцену, Чарльз едва коснулся руки Изабель.

«Любовники?» — заинтересовалась Эйприл.

Брат Изабель, Кристиан, в представлении не участвовал. Он был официальным наследником Арманда, но ходили слухи, что его отношения с отцом сердечностью никогда не отличались.

Арманд, Изабель и Чарльз стояли на сцепе, взявшись за руки, улыбаясь и кивая публике. Нельзя не отметить, что это трио выглядело исключительно привлекательно — симпатичны, грациозны, прекрасно одеты, с модными прическами. Глядя на них, не приходилось сомневаться: кто-кто, а уж они-то явно преуспели в поисках «внутренней силы».

Грохот музыки достиг апогея. Из скрытой двери слева от сцены появилась главная звезда шоу. В сопровождении высокой, великолепно сложенной девушки на подиум поднялась элегантная блондинка, которую со своего места Эйприл не сразу узнала.

— Это она. — Эйприл поразилась бесстрастности собственного голоса. — Эффектное появление, а?

— Что? Кто?

— «Сабрина де Севиньи, мастер доверительных отношений, вдохновенный оратор и автор бестселлеров, трижды отмеченный «Нью-Йорк таймс», — вслух прочла Эйприл аннотацию на обложке брошюры, врученной ей при входе в зал. — Недурно сохранилась, правда? И через тридцать лет можно поверить, что эта женщина привлекала самого Джона Кеннеди.

— Господи, Эйприл! Так Рина де Севиньи — твоя мать?

Он ловко прошел сквозь толпу и, не привлекая всеобщего внимания, отыскал себе местечко сзади. Попасть в здание конференц-центра было нетрудно. Как и планировалось, его заранее зарегистрировали под именем Джеральда Морроу, мелкого книготорговца из Индианаполиса. Необходимые взносы, опять-таки как планировалось, за него уже оплатили, оставалось только расписаться. Охрана была никакая. Никто никого не обыскивал. А стало быть, его пистолет, полуавтоматический кольт «Вудсмен» двадцать второго калибра, остался незамеченным.

Восемь патронов в обойме и еще одна обойма в кармане. Больше вряд ли понадобится. Относительно бесшумный, мощный, хорошо пристрелянный, простой в обращении. В момент выстрела его можно будет спрятать в сложенной газете. Местная охрана даже и глазом не успеет моргнуть.

Кучка любителей. Работенка — проще простого. Никто ни о чем не спрашивал. А Морроу любил, когда его спрашивали. При выполнении подобных заданий он любил блеснуть всеми своими способностями, и умственными, и физическими, блеснуть своим профессионализмом.

Прежде чем прийти на презентацию «Горизонтов власти», Морроу побродил по залам центра, собирая рекламные материалы, мило улыбался, кивая направо и налево. Убивал время, прежде чем убить.

На Цель он вышел без труда, изучив программу ее выступлений по пути сюда, в зал семинаров. Цель была пунктуальна, и Морроу это понравилось. Он тоже строго придерживался графика, исполняя все точно в срок.

Клиент описал Цель очень хорошо. Блондинка. Элегантная. Состоятельная. В летах, но хорошо сохранилась.

Морроу мог бы покончить с нею еще раньше, после раздачи автографов, но ожидалось еще выступление на конференции, и он решил позволить ей выполнить намеченную программу полностью. Кто знает, может, она научит и его чему доброму. Морроу любил читать и любил учиться, веря в необходимость самосовершенствования. Возможно, впереди у него долгая и интересная жизнь. Не как у нее, его Цели.

Жить ей оставалось меньше часа. Выстрелить он решил во время выхода из зала семинаров. Самый подходящий расклад — густая толпа, боковые проходы забиты суетящимися людьми. Прикрытие что надо. Внешность Морроу была самой обычной, трудно поддающейся описанию: средний рост, средний вес, плюс в высшей степени распространенный цвет волос — шатен. Никаких особых примет или отметин. Приятное лицо, так по крайней мере говорили ему женщины. Лицо, вызывающее у людей доверие. Он потянулся, устраиваясь поудобнее на дешевом складном стульчике в боковом проходе, и приготовился слушать и учиться.

Убить время, прежде чем убить.

 

Глава 2

Из-за пробок на шоссе Блэкторн добирался до конференц-центра гораздо дольше, чем рассчитывал. Несмотря на полуденное время, движение было как в Нью-Йорке в час пик. Роб ненавидел Южную Калифорнию — скучную, неестественную и бесплодную в культурном отношении. К тому же и дорожное движение черт знает какое. В общем, место — дрянь.

Приехав в конференц-центр, Блэкторн сразу увидел, что проблемы у Карлы и впрямь нешуточные. В главном павильоне творился просто кошмар — броуновское движение в огромной массе людей на очень ограниченной площади.

В зал пропускали по именным карточкам, настолько примитивным, что их ничего не стоило подделать. Люди сновали туда-сюда мимо безразличных, невнимательных контролеров, ни один из которых не занимался проверкой по-настоящему. У Блэкторна был пропуск, но он не стал его доставать, а предъявил фальшивое журналистское удостоверение, и его пропустили.

Просто жуть. Попасть сюда мог любой желающий. А уж профессионалу и бумажка никакая не понадобилась бы.

Заглянув в программку, Блэкторн посмотрел на часы. Как раз сейчас Рина проводила свою презентацию.

«На месте киллера, — стал размышлять Блэкторн, — я бы дал ей закончить, потом, когда она направится к выходу, подобрался бы поближе и в переполненном проходе между рядами с близкого расстояния выстрелил из бесшумного пистолета. Пистолет можно тут же бросить на пол и раствориться в толпе».

По карте Роб определил, где находится зал семинаров. Интуиция подсказывала ему, что надо спешить.

Как только умолкла музыка и стихли аплодисменты, Рина взяла микрофон и шагнула с подиума к самому краю сцены. Она широко развела руки в стороны, словно желая обнять всех присутствующих в зале, и, выдержав небольшую паузу, заговорила:

— Добро пожаловать, дорогие друзья, и спасибо вам всем. — На лице Рины засияла знаменитая на всю Америку улыбка. — Я счастлива видеть здесь сегодня так много хороших людей. Возможно, именно с этого момента жизнь ваша начнет меняться к лучшему.

Эйприл сидела на самом краешке своего кресла. Мать была почти такой же красавицей, какой она помнила ее с детства. Конечно, без инструкторов по аэробике и пластического хирурга ей вряд ли удалось бы так сохраниться; лицо практически без морщин, гладкий подбородок, тонкая изящная шея, волосы мастерски подстрижены и покрашены. В Рине ключом били жизнерадостность и энергия, всегда помогавшие ей пробить себе дорогу в этом сложном и жестоком мире.

— Среди вас немного тех, кто не был бы задет нынешним всеобщим экономическим упадком, — вещала Рина. — Почти все вы, я знаю, пострадали в эти трудные годы. И все же, даже теперь, во время спада экономики, я здесь, чтобы сказать вам: ваше богатство — в ваших руках. Все, друзья мои, абсолютно все будет хорошо, если иметь волю и мужество не только желать и мечтать, но и заставлять себя активно добиваться своих целей!

«Абсолютно ли? — мысленно Эйприл горько усмехнулась. — Все, чего я хотела, так это иметь семью. Но благодаря тебя, мама, у меня никогда не было ни семьи, ни дома».

Эйприл мимоходом вспомнила о Джонатане Хэррингтоне. Три года длился их брак, но в конце концов и эта связь, подобно всем предыдущим, закончилась ничем.

Но неудачный брак — всего лишь одна из причин, из-за которых Эйприл оказалась сегодня здесь. В профессиональном плане жизнь ее складывалась успешно, а вот на личном фронте поражение следовало за поражением. У нее были поклонники, много поклонников. Но полностью Эйприл отдавала себя лишь работе, лишь своим обожаемым книгам; ей представлялось, что она не в состоянии довериться мужчине целиком и взвалить на себя какие-то обязательства по отношению к нему.

Время шло, приближалась середина жизни, и, если Эйприл действительно собиралась обзаводиться семьей, следовало поторопиться.

— В каждом из нас заключен источник неиссякаемой энергии, — продолжала Рина. — Глубоко внутри все мы творческие, динамичные и решительные люди. Фокус в том, чтобы научиться найти в себе эти внутренние ресурсы и реализовать их!

Рина вошла в раж Она говорила быстро, энергично, слегка повышая интонацию в конце каждого предложения. Теплая очаровательная улыбка не сходила с ее губ.

Но Эйприл подозревала, что все выступление было заранее подготовлено во всех мельчайших подробностях и нюансах. Она вспомнила, как в свое время ее мать часами простаивала перед зеркалом, отрабатывая мимику, жесты и интонацию голоса. Рина даже любила поинтересоваться мнением дочери о той или иной позе. Она постоянно донимала ее вопросами на эту тему.

— Выгляжу я искренней? Хорошее у меня произношение? Как ты думаешь, я мила?

Нет больше зеркала в старом коттедже, давно нет. Теперь к услугам Рины видеозаписи, профессиональные имиджмейкеры, новейшие компьютерные программы. Тридцать лет шла она к своему звездному часу, и ничего удивительного, что великолепный спектакль ей удался. Окружение Рины с восторгом ловило каждое ее слово, что, по мнению Эйприл, тоже было отрепетировано заранее.

Эйприл успокоилась. Она почувствовала себя вновь десятилетней девочкой. Кому как не ей знать истинное лицо своей матери? Кому как не ей догадаться, что все представляемое лишь умная игра?

Эйприл стало грустно. Когда она слушала записи речей Рины о самопомощи, ей иногда казалось, что в этих обращениях что-то меняется. Эйприл хотелось верить, что Рина уже не та эгоистичная женщина, предавшая много лет назад своего ребенка. Дочь жаждала увидеть свою мать в самом деле изменившейся к лучшему.

Раздался короткий взрыв аплодисментов, на который Рина ответила благодарной улыбкой.

— Что нас больше всего угнетает? Давайте поговорим об этом. Я хочу услышать ваше мнение. Да, мнение каждого из вас. Что не дает вам развернуться в жизни?

— Недоверие, — сказала женщина средних лет в третьем ряду. В руках она держала две книги, изданные «Горизонтами власти», и кассеты с записями выступлений Рины. — В детстве со мной плохо обошелся отчим, и с тех пор я никому не верю. Я не в состоянии наладить нормальные отношения с людьми.

Эйприл почувствовала озноб. Недоверие для нее всегда было глобальной проблемой.

— У вас не может быть нормальных отношений с людьми только в том случае, если вы сами не верите в возможность таковых. Свое недоверие вы внушили себе сами. — Рина смотрела женщине прямо в глаза. — Я тоже испытала то, что чувствуете вы.

«Только не это», — подумала Эйприл.

— Многие годы у меня тоже не складывались отношения с людьми, но я сумела с этим справиться. Поэтому я совершенно убеждена в том, что вы, как и любое человеческое существо, способны верить людям. На самом деле все мы постоянно, ежедневно демонстрируем свое доверие к ближним. Это неотъемлемое условие нашего существования в современном цивилизованном обществе.

— Я не понимаю, как…

Рина прервала женщину быстрым нетерпеливым движением руки. Голос ее звучал серьезно и твердо:

— Скажите, вы могли бы доверить свою жизнь незнакомому человеку?

— Нет, конечно же, нет.

— Или сесть в машину водителя, которого вы не знаете?

— Никогда.

— Тогда скажите мне, вы приехали на эту конференцию из другого города?

Женщина кивнула.

— А на чем вы добирались из аэропорта до конференц-центра?

— Я взяла такси, — ответила женщина после некоторой паузы.

— А до этого вы когда-нибудь видели таксиста, который вас вез?

— Простите, я не совсем понимаю…

— А вам пришел в голову вопрос, как давно этот таксист водит машину? Не попадал ли он в аварии? Нет ли у него привычки выпить пивка перед работой? Или, возможно, нюхнуть кокаинчику? Вы знали, когда его машина в последний раз проходила техосмотр?

— Нет. Ничего такого я не знала.

— И все же вы доверили таксисту свою безопасность по пути сюда?

Женщина молчала.

— Вы доверились ему так же, как доверились людям, нанявшим этого таксиста, механикам, обслуживающим это такси. Вы также верили в водительские способности всех, кто ехал по дороге в одно время с вами. Я уже не говорю о пилоте самолета, на котором вы прилетели. И об авиадиспетчерах. И о конструкторах самолета. Всем им вы доверяли.

Люди в зале закивали головами, очевидно, вспоминая примеры из собственной жизни.

— Правда в том, — Рина чуть наклонилась вперед, — что все мы ежедневно доверяемся множеству людей. И не важно, что случилось с вами в детстве. Не совершайте ошибку, убеждая себя в том, что никому не верите. Этим вы сами порождаете свое неверие. Все мы находимся во власти собственных предубеждений.

— Никогда об этом не задумывалась, — призналась женщина.

— Вы убедили себя, что лишены важных человеческих качеств. Я же утверждаю, что у вас они есть. У каждого из нас они есть. Если вы хотите улучшить свои отношения с людьми, вы должны взять контроль над собственными внутренними силами. Вы должны познать собственные уникальные возможности. И прежде всего вы должны избавиться от негативных самооценок. Это они ввергают вас в пучину уныния. Понимаете?

— Да, да! Понимаю! Спасибо вам!

Женщина выглядела совершенно потрясенной. Рина протянула к своей собеседнице руки, как бы желая обнять ее:

— Благословляю вас!

Она по-театральному выдержала паузу.

— Поверьте мне, — голос Рины звучал низко, но сильно, — я знаю, что значит испытывать недоверие к миру. Что значит ощущать собственную никчемность. Потерять сердце. Знать, что, как бы сильно ты ни старалась, ничего не вернется. О да, мои дорогие друзья! Мне хорошо известно состояние потерянности, бессилия и полного отсутствия самоуважения.

Сейчас, глядя на меня, вы видите энергичную, преуспевающую женщину, которая любит жизнь и встает каждое утро полная энтузиазма. Вы бы поверили, что десять лет назад я весила на пятьдесят фунтов больше, чем сейчас? Что я растратила все свои деньги и ходила в долгах как в шелках? А ведь так оно и было, друзья мои. Отчаяние мое не знало границ. Мне хотелось только одного — как можно побыстрее и безболезненнее покончить со своей ничтожной жизнью.

Публика, замерев, ловила каждое слово Рины, а Эйприл хотелось встать, расхохотаться над их восторженностью и крикнуть на весь зал:

— И вы верите во всю эту чепуху?!

— Но я решила не умирать, — продолжала тем временем Рина. — Я предпочла мобилизовать энергетический потенциал своих внутренних сил и изменить себя. Измениться, друзья мои. Это слово, которого многие из нас боятся. Но измениться — это единственная возможность для человека спастись, то есть приспособиться к вечно меняющемуся вокруг нас миру. Я спаслась. То же самое можете сделать и вы. — Рина вновь немного помолчала. — Но в отличие от меня вам не придется делать это в одиночку. Вам не надо блуждать в пустыне. Все, что вам нужно, — она протянула руки к восторженно внимавшей аудитории, — так это принять мою помощь.

Эйприл вскочила. Потеряв контроль над собой, она неожиданно сделала то, что никак не планировала.

— Все ваши речи — лицемерие и обман, Рина Флэхерти, — громко произнесла Эйприл. — Вы — эгоцентричный, самовлюбленный, одержимый собою монстр, который не затруднит себя даже тем, чтобы протянуть руку собственному ребенку!

Все в зале обернулись к Эйприл. Она услышала, как рядом охнула Мэгги. Заметно побледнев, Рина словно окаменела.

— Да помните ли вы вообще, что у вас есть дочь? Нетрудно было забыть за тридцать лет, не так ли? Но я все помню очень хорошо, мамочка! — не в силах совладать с собой, почти закричала Эйприл. — И помню слишком хорошо то, как протягивала к тебе руки, а ты просто отвернулась от меня!

— Эйприл?! — Из голоса Рины пропал весь пафос, он стал слабым и дрожащим. Она вдруг на глазах постарела.

— Удивляюсь, что ты еще помнишь мое имя. Ты предала меня! Ты разбила мою жизнь!

Эйприл выскочила в узкий проход между рядами. Она вся дрожала. Еще немного и ей не сдержать своих слез.

Надо было бежать отсюда.

— Эйприл, подожди! — закричала Рина и рванулась вперед.

Замершая в молчании аудитория вдруг вновь ожила. Люди зашумели, повскакивали с мест. В зале воцарился хаос. Эйприл, окруженная толпой, пыталась пробраться к выходу, но тщетно: шаг за шагом ее теснили к сцене.

Еще больше людей окружили Рину, пытающуюся пробиться сквозь толпу. Во всеобщей суматохе Эйприл расслышала срывающийся женский голос:

— Ради Бога, уберите ее отсюда, мы не можем этого позволить!

Борясь с толпой, Эйприл со стыдом почувствовала, что плачет: слезы как в детстве чуть ли не ручьем катились по щекам. В отчаянии она полезла в сумочку за платком. И вытащила его вместе с тюбиком губной помады.

Внезапно раздался хлопок, словно открыли бутылку шампанского.

Кто-то вскрикнул.

— Черт! — выругался Блэкторн и рванулся к стройной женщине с яркими каштановыми волосами.

Она была ошеломительно хороша — рыжеватые, в цвет червленого золота волосы, огромные голубые глаза и бесподобные ноги — и… смертельно опасна.

— В нее стреляли! Господи, ее застрелили! — закричал кто-то в толпе, как бы не желая верить самому себе. — Помогите ей! В нее стреляли!

— Проклятие! — Блэкторн мощным телом стал пробивать себе дорогу в охваченной паникой толпе, но во всеобщей толчее ничего нельзя было разобрать.

Рину Блэкторн теперь не видел. Он предположил, что она упала. Теперь главное — не упустить так называемую «брошенную дочь». В данный момент она куда важнее. Роб впервые слышал об оставленном много лет назад ребенке.

Эта особа сейчас силилась пробиться к выходу. Стоп, леди! Резким движением Блэкторн обхватил ее за шею и дернул, лишая равновесия. Она привалилась к нему. От нее исходил едва уловимый запах хороших духов. Прижав женщину к себе, Блэкторн заломил ее левую руку вверх и услышал, как она вскрикнула от боли.

— Бросьте! — прошептал он ей на ухо. Свободной рукой он отыскал и вывернул правую руку женщины.

На мгновение новоявленная дочь ослабела, приникнув к Блэкторну, но потом вся как-то собралась, пытаясь вырваться. Однако тщетно: Блэкторн крепко держал свою жертву. Едва слышно женщина застонала и скорчилась от боли. Тело ее было мягким, гибким и сильным одновременно.

— Блэкторн! — закричал кто-то, похоже, Карла. — Блэкторн, черт возьми, мы теряем ее! Пульс не прощупывается…

Звучал целый хор возбужденных голосов:

— Кто-нибудь, вызовите скорую! Нужна скорая помощь, быстрее!

— Господи Иисусе, ее застрелили!

— Всем на пол! Всем лечь на пол! В этом зале убийца!

— Дайте пройти, прошу вас! Боже мой, пожалуйста, это моя жена!

Кровь стучала в висках Блэкторна. Он сильнее завернул руку своей пленницы и почувствовал, как она дернулась.

— Знаете, где в Калифорнии заканчивают свои дни убийцы? — снова прошептал он женщине. — В уютной маленькой комнатке, именуемой газовой камерой. Я сказал вам бросить пистолет!

Рука, которую выкручивал Блэкторн, ослабела. Выпавший из нее на пол предмет издал слабый металлический звук.

Блэкторн и женщина посмотрели вниз. Тюбик губной помады.

Другая рука женщины была пуста. Она вздрогнула.

— Уберите свои лапищи! — Голос у нее был глухой, но чистый.

Но Блэкторн по-прежнему не отпускал незнакомку. Все вокруг смотрели на них.

— Где пистолет?

Женщина тяжело дышала. Роб чувствовал, как дрожит ее тело.

— Пистолет? — прошептала она.

— Выстрел прозвучал с этой стороны, черт вас возьми! Я видел, как вы полезли в сумочку и достали из нее какой-то металлический предмет. Несколько секунд спустя раздался выстрел, и Рина упала.

Женщина опять попыталась было вырваться. Блэкторн прижимал к себе ее так плотно, что ощущал теплоту ее груди и бедер.

— Рина? Не понимаю. Мне был нужен платок. Что? Что случилось? Кто вы? Рина мертва?

Блэкторн начал понимать, что ошибся. Она вовсе не походила на хладнокровного киллера. Тем временем его люди лихорадочно обшаривали зал в поисках подозрительных лиц.

Все произошло с дьявольской быстротой. Акустика зала исказила звук пистолетного выстрела, введя всех в заблуждение относительно угла, с которого он был произведен.

И все же Блэкторн не торопился отпускать свою жертву. Он развернул ее к себе лицом. Схватив за волосы, откинул ей голову назад. Боже, да она просто красотка. Большие голубые глаза, полные смущения, испуга и… гнева.

— Кем вы приходитесь Сабрине де Севиньи?

— Я ее дочь. — Она подняла подбородок. — Я не убивала Рину. Она — моя мать.

— Вы лжете. Я, слава Богу, знаком с этой семьей.

Женщина вновь попыталась вырваться. Лицо ее пылало, вид был растерянный.

Наконец разжав руку, Блэкторн отступил на шаг. «Дочь» тряхнула головой, пытаясь откинуть со лба выбившуюся из прически рыжеватую прядь волос. Она судорожно обхватила плечи руками.

— Где она? Я должна ее видеть. Отведите меня к ней, прошу вас!

Роб колебался лишь мгновение. Может, ее реакция поможет что-нибудь выяснить?..

— Хорошо. Пойдемте.

Крепко взяв незнакомку за руку, он приготовился тащить ее через зал, но, удивительно, она совсем не сопротивлялась. И даже наоборот. Ее пальцы судорожно сжали его ладонь. Блэкторн понял: бедняжка смертельно напугана. Возможно даже, она в состоянии шока.

— Служба безопасности. — Блэкторн стал пробираться сквозь плотную толпу. — Пропустите. Служба безопасности. Дайте нам пройти!

Притихшая небольшая группа людей окружала лежавшее на полу тело. Блэкторн увидел Арманда, жестикулировавшего в своей галльской манере, по щекам его бежали слезы. И Изабель, прекрасная Изабель, с лицом белым, словно лист бумаги, опустившись на колени, поддерживала ладонями голову своей мачехи, в то время как Карла отчаянно пыталась сделать Рине искусственное дыхание.

Пуля попала в голову. По характеру небольшой сине-черной дырочки над переносицей она была 22-го или 25-го калибра — в этом Блэкторн мог поклясться. Как и в том, что выходное отверстие вряд ли удастся найти. Попадая в черепную коробку, пули этого калибра теряют скорость и наносят массу смертельных поражений в мягкой ткани головного мозга.

Обмякший рот и расширившиеся зрачки не оставляли сомнений — Рина де Севиньи мертва.

Новоявленная дочь издала сдавленный стон и стала медленно оседать. Блэкторн тут же подхватил ее за талию, не дав упасть на пол. Очевидно, позабыв о грубости, с которой с ней только что обошлись, она, вся дрожа, приникла к его груди.

Не без удивления Блэкторн услышал едва произносимый шепот: «Не оставляй меня, мамочка! О, мамочка, пожалуйста, не уезжай!»

 

Глава 3

Эйприл прижала к уху трубку платного телефона в вестибюле полицейского участка и говорила в нее тихо, гадая про себя, подключен ли к этой линии магнитофон. «Вот так и боишься, — подумалось ей, — тех организаций, которые, казалось бы, призваны тебя защищать».

— Никаких проволочек с прибывающими новыми заказами, — наставляла Эйприл своего партнера Брайана в Бостоне. — Я жду несколько ящиков с новыми книгами из трех крупнейших издательств. Необходимо, чтобы ты распаковал их и выставил на прилавки как можно скорее. Наши постоянные клиенты замучали вопросами, когда же мы получим последний роман Кинси Милхоуна.

— Погоди, — удивился на другом конце провода Брайан. — Ты сидишь под арестом и беспокоишься о том, как бы получить новые книжки для наших покупателей? Знаю, что ты ставишь интересы клиентов превыше всего, но…

— Послушай, я не арестована, — перебила его Эйприл.

«Возьми себя в руки», — приказала она себе, краем глаза наблюдая сутолоку людей, входящих и выходящих из участка.

— Меня только допрашивали, после чего сказали, что я могу идти. У нас ведь разница в три часа, а я хотела застать тебя до закрытия магазина.

— Эйприл, как ты себя чувствуешь? Голос у тебя ужасный. Ты была близко от места, с которого стреляли? Говоришь, это случилось прямо в конференц-центре?

— Извини, но подробности потом. Сейчас не могу. — Она нервно намотала телефонный шнур на руку.

Конечно, нужно пообстоятельнее рассказать Брайану о случившемся, но пока это было выше ее сил. Она слишком устала и как бы оцепенела.

Эйприл казалось, что подробный рассказ в полиции не очень-то ей помог. И хотя никто не спросил ее прямо, в воздухе так и витал вопрос: «Если она ваша мать, почему же вы не плачете, леди?»

И все же они ее отпустили. Промурыжили несколько часов, но отпустили. Слава тебе, Господи, что не арестовали! Больше бы она этого не вынесла.

Узнали они что-нибудь о ее прошлом? Было ли ее дело введено в компьютер, и вообще существовала ли компьютерная сеть тогда, в 1969 году? Как бы это проверить? Что будет, если прежняя история выплывет наружу?

— Единственное, чего я сейчас хочу, так это немедленно выбраться отсюда и поехать домой, — вернулась Эйприл к разговору с Брайаном. — И сделаю я это, как только полиция позволит мне покинуть Калифорнию.

Голова Эйприл гудела. Она машинально прижала ладонь ко лбу.

— Ты, конечно же, исключаешь возможность подозрений в твой адрес? — съязвил Брайан.

— Боже, сколько иронии! — Эйприл вдруг четко представила себе толстяка-компаньона, сидящего за ее столом, обложенного стопками детективных романов в «Пойзн Пене». — Я торгую литературными убийствами и неожиданно сама оказываюсь прямо в центре одного из реальных.

— Но, босс, я не пойму. Кто она вам была — книготорговец-конкурент? — Брайан натянуто рассмеялся.

— Это была моя мать.

На другом конце провода воцарилось молчание. Уголком глаза Эйприл заметила группу направляющихся к ней людей. Некоторые из них держали на плечах телекамеры.

— Брайан, мне надо срочно уходить. Я перезвоню тебе завтра.

— Стой-стой, погоди минутку…

— До свидания! — Эйприл торопливо повесила трубку.

Разумеется, пресса, ухватившись за убийство в конференц-центре, уже оккупировала полицейский участок. Рина де Севиньи была знаменитостью, так что ее смерть стала настоящей сенсацией. Пропавшую много лет назад дочь Рины, ясное дело, допрашивали по поводу убийства. Репортеры, вне всякого сомнения, постараются поглубже раскопать ее прошлое. Так что, если не достанет полиция, то достанет пресса.

Трясущимися руками Эйприл собрала свои вещи — сумку, книги, стопку рекламных материалов с конференции, которые она таскала с собой весь день, и быстро пошла прочь от репортеров. Она нашла боковой выход и спустилась по бетонным ступенькам в душную жару, приносимую ветром из Санта-Ана.

Эйприл чувствовала себя слишком ошеломленной и измученной. Спасибо Мэгги, она оставалась с ней большую часть послеполуденного времени, но сейчас ей надо было нестись на коктейль, который этим вечером устраивали торговцы любовными романами в честь Сандры Браун и Джейн Энн Кренц — лучших авторов по последнему рейтингу «Нью-Йорк таймс». Мэгги долго извинялась и обещала вернуться, как только покончит со своими официальными обязанностями.

Репортеры следовали за Эйприл по пятам. Она выскочила на тротуар, ища глазами такси. Но это не Нью-Йорк и даже не Бостон: в Калифорнии почти у каждого жителя своя машина. Такси здесь — большая редкость.

Вот не везет! Придется вернуться в здание и заказать машину по телефону. Несмотря на жару, Эйприл знобило. Она постаралась взять себя в руки.

Рина мертва. Кошмар наяву…

— Миссис, э-э-э, Хэррингтон? — окликнул ее какой-то высокий парень с видеокамерой. — Это ведь вы, верно?

«Ну, вот, началось», — успела подумать Эйприл, прежде чем град вопросов посыпался на ее голову.

— …У вас есть комментарии к убийству Сабрины де Севиньи?

— Эй, Эйприл, это правда, что вы знали убитую?

— Вы — дочь Рины де Севиньи?

— У меня нет комментариев, — пробормотала Эйприл, отворачиваясь от видеокамер.

— Вы видели, кто ее застрелил?

— Что вы думаете по поводу того, как полиция ведет расследование?

— Это вы ее убили, Эйприл?

«Эйприл». Они уже знают ее имя и так запросто к ней обращаются. Она представила себе кричащие заголовки на первых полосах бульварных газет: «ЭЙПРИЛ ИЗРЕШЕТИЛА ПУЛЯМИ СВОЮ ДАВНО ПОТЕРЯННУЮ МАТЬ!»

Кто-то коснулся ее плеча, и она вздрогнула.

— Позвольте мне увезти вас отсюда, — произнес чей-то знакомый голос.

Обернувшись, Эйприл увидела высокого темноволосого мужчину. Это был тот полицейский, или секретный агент, что схватил ее в конференц-центре, тот, кто одним из первых подумал, будто она убила свою мать.

Эйприл успела отметить, что он хорош собою: голубые глаза в обрамлении густых ресниц, резкие черты лица, мощный торс и длинные ноги. Мужчина был примерно ее возраста, может, немногим более сорока.

— У меня машина. Вы едете к себе, в гостиницу? Я отвезу вас.

— Нет, спасибо.

— Автомобиль припаркован прямо напротив, на той стороне улицы. Вы никогда не поймаете здесь такси: Калифорния — это не Нью-Йорк и даже не Бостон. Ведь вы остановились в одном из отелей конференц-центра?

— Так, но, право, не надо…

— А я настаиваю. — Он взял ее за руку.

— Эй, приятель, а ты кто такой? Муж ее, что ли? — заорал один из газетчиков.

— Разговор окончен, — отрезал Блэкторн и тут же шепнул Эйприл:

— Скорее, пойдем.

Под его напором воля Эйприл растаяла. Это было необычно, совсем на нее не похоже. К тому же удержаться от соблазна поскорее смыться отсюда, скрыться от дотошных журналистов и перевести дух в тихом, укромном месте она не смогла.

«Какого черта, — думала Эйприл, идя к машине. — Этот агент тащит меня, словно куклу… Впрочем, не все ли равно? По крайней мере он лучше, чем полиция». Да любой в такой ситуации был бы лучше полиции.

— Я даже не знаю, как вас зовут, — спохватилась Эйприл.

— Блэкторн. Роб Блэкторн.

«Блэкторн. Зловещее имечко», — мелькнуло у нее в голове.

— Почему вы меня схватили? Вы думали, что у меня пистолет? Я не стреляла в Рину, мистер Блэкторн.

— Я знаю.

Возможно, это было нелепо, но Эйприл мгновенно почувствовала благодарность к Блэкторну за его короткое «я знаю». Роб открыл заднюю дверцу автомобиля, и Эйприл юркнула внутрь.

Репортеры не отставали от них ни на мгновение, но новый знакомец Эйприл не обращал на прессу ни малейшего внимания, впрочем, так же как и она сама.

— Как они обращались с вами в участке? — сев в машину и заводя двигатель, поинтересовался Роб.

— Довольно скверно. Правда, могли бы и хуже. Полицейские не очень-то любезны с подозреваемыми в преступлении.

Кто-кто, а Эйприл испытала это, как говорится, на своей шкуре. Сколько же им понадобится времени, чтобы поднять то вашингтонское дело? И в какой степени отразится тот давнишний жуткий случай на ходе нынешнего расследования?

— Когда убивают столь выдающуюся личность, как Рина де Севиньи, полиция берется за дело более тщательно. Это вам не алкаш, убитый в пьяной драке, — заметил Блэкторн.

Эйприл не ответила. Из-под полуопущенных ресниц она смотрела на проплывающие за окном пальмы.

— Я тоже выполняю свою работу более скрупулезно, когда теряю клиента, — продолжал Роб.

— Весьма печально, что вы не делаете свою работу «более скрупулезно» несколько загодя.

Блэкторн замолчал, и Эйприл пожалела о своих словах. Она украдкой взглянула на него. Несмотря на невозмутимое выражение лица, было видно, что ему неприятны ее слова. Эйприл вдруг заметила его руки — одна на руле, другая на коробке передач. Большие, сильные руки. И действовали они очень уверенно, заставляя машину ловко маневрировать в сумасшедшем транспортном потоке.

— Я допустил ошибку, — сказал Роб через некоторое время, — и я намерен эту ошибку исправить. Я найду убийцу Рины. Я представлю его, — он бросил на Эйприл взгляд в зеркальце заднего вида, — или ее, перед лицом правосудия.

Блэкторн помолчал, а потом добавил:

— Вы не стреляли в Рину, но вы могли нанять того, кто это сделал.

Глаза Эйприл стали круглыми от удивления:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что здесь работал профессионал. Убийство. В Рину стрелял наемный убийца. Этот человек выбрал самый подходящий момент для выстрела, затем без проблем скрылся в толпе. Исполнено мастерски.

— Но в полиции меня не познакомили с этой версией.

— В первый момент картина была сумбурной. — Блэкторн искоса взглянул на Эйприл. — Думаю, что лучшие детективы Анахейма до сих пор ломают голову над тем, что же все-таки произошло. Пока их расследование будет сосредоточено на поиске мотива. Если они выяснят, почему, то смогут выйти и на того, кто…

— Не обязательно, — возразила Эйприл. — Ведь людей, имевших причины желать смерти Рины, может же быть несколько.

— В литературе, возможно, — криво усмехнулся Блэкторн, — а в реальной жизни — только один.

— Понятно. Это вы к тому, что искусство и жизнь суть вещи разные?

— Искусство и смерть, — сурово поправил Роб.

— Послушайте, мистер Блэкторн…

— Так вы на самом деле дочь Рины?

— Остановите, пожалуйста, машину. Я хочу выйти. Как-нибудь сама доберусь до гостиницы.

— Расслабьтесь. Мы почти приехали.

На крутых поворотах колеса взятой напрокат машины пугающе скрипели, но Блэкторн полностью сохранял контроль за движением. Эйприл почти не сомневалась, что водительское мастерство этого загадочного человека отработано богатой практикой отрыва от преследований террористов.

— Я лично знаком с семьей де Севиньи, но до сего дня что-то о вас ничего не слышал.

— Мать бросила меня, когда мне было двенадцать лет. Сегодня я впервые за двадцать восемь лет оказалась с ней в одном зале.

— Она вас бросила? Почему?

— Почему? — Эйприл горько усмехнулась. — Да потому же, почему все женщины пренебрегают своими детьми или вообще отказываются от них. Был мужчина. Он намеревался изменить ее жизнь. А я была препятствием.

— Звучит печально. Двадцать восемь лет — большой срок. Сейчас вы уже взрослая, преуспевающая женщина.

— Иные чувства время не врачует.

Что-то изменилось в лице Блэкторна, словно по нему пробежала туча. Он отвел глаза, потом кашлянул и сказал:

— Вы в курсе, что теперь под следствием? Вами будут заниматься местные власти и ФБР.

— ФБР?

— Если убийцу нанимают в одном штате для совершения убийства в другом, то случай подпадает под юрисдикцию федеральных служб. Принимая во внимание факт, что Севиньи живут в Нью-Йорке, а убийство совершено в Анахейме, можно не сомневаться — расследованием непременно займется ФБР. — Голос Блэкторна был резок, а взгляд холоден. — Мы выясним, соответствует ли ваш рассказ действительности.

У Эйприл сжались кулаки.

— Мне нечего скрывать!

А внутренний голос кричал: «Лжешь! Лжешь!»

Блэкторн резко затормозил машину перед парадным входом гостиницы.

— Один из главных принципов нашей работы гласит: каждому человеку есть что скрывать. — Он повернулся и открыл дверцу, у которой сидела Эйприл, прежде чем к ней подоспел швейцар в ливрее. На какое-то мгновение рука Блэкторна коснулась талии Эйприл. — Какими бы ни были ваши тайны, я их узнаю. Делом моей личной и профессиональной чести станет задача узнать все, что касается миссис Эйприл Хэррингтон.

О! Она в этом не сомневалась. Он выяснит все о ее прошлом. Боже, как знать, что он будет делать, узнав ее тайну?

Содрогнувшись от этой мысли, Эйприл вышла из автомобиля.

Блэкторн следил за ней, пока она не скрылась за парадным входом. «Чертовски привлекательная особа», — печально усмехнувшись, подумал он. Способна ли она на ярость, ненависть, месть? Что-то не похоже.

Но годы общения с законом сделали Блэкторна довольно циничным. Женщина для него не становилась менее опасной от того, что была красива.

Все время с момента выстрела Роб скрупулезно анализировал каждую деталь случившегося в Анахейме: переполненный конференц-зал, столкновение между Риной и этой странной женщиной, замешательство и волнение публики, блеск чего-то металлического, выстрел, крики.

Роб как бы вновь прокручивал видеопленку, останавливая действие на тех или иных деталях. Но вот беда, то, что произошло после выстрела, а не перед ним, занимало его мысли куда больше. Он бросается к рыжеволосой женщине. Хватает ее. Крепко прижимает к себе. Слышит запах ее духов.

Черт возьми! Что-то было сделано не так Он же контролировал себя! По крайней мере должен был контролировать.

Как ни странно, Блэкторну не хотелось выпить. И все же он испытывал жажду… Эйприл Хэррингтон. Роб не сомневался: она — ключ ко всему. Какая бы роль ей ни отводилась в этом спектакле.

— Я не верю утверждениям этой женщины, — заявил, позвонив, Кристиан де Севиньи. — Она, без сомнения, мошенница. С вашим опытом расследований и знанием различных форм надувательства вы что-нибудь найдете, Блэкторн. — Кристиан говорил в своей обычной пренебрежительной манере. — Разузнайте о ней все. Выведите ее на чистую воду.

— Кто она такая? — возмущенно спрашивала Изабель по пути в полицейский участок — Видеть ее не могу. Если бы она не подняла весь этот переполох в зале, убийца ни за что бы не осмелился… и Рина была бы сейчас жива.

— Боюсь, что эта женщина говорила правду, — сказал Блэкторну Арманд. — У Сабрины действительно был незаконнорожденный ребенок. Мне довелось видеть эту девочку много лет назад. Я не очень хорошо помню ее, но вполне возможно, что она и есть та самая девочка. Правда, нам сказали, что дочка Рины умерла. Видимо, я слишком опрометчиво поступил, не проверив эти сведения.

Не исключено, что к убийству мог быть причастен и кто-то из близких Рины. Выяснить, кому была выгодна ее смерть, займет не так много времени.

«Мне уж точно нет», — подумал Блэкторн.

Черт! Ему захотелось выпить. «Помоги мне, Джесси!» — подумал Роб.

 

Глава 4

Сидя в кресле с высокой спинкой, Эйприл не отрываясь глядела на адвоката, готовившегося зачитать последнюю волю и завещание Рины де Севиньи. Ей стоило немалых сил не поддаться искушению пристально рассмотреть присутствующих в зале людей. Несколько лет назад она непременно бы вызывающе уставилась на каждого из них, нимало не заботясь их отношением к ней, их ненавистью и искренним возмущением относительно ее присутствия в этом зале. В детстве Эйприл, так она по крайней мере помнила, была неугомонной, дерзкой и смелой. «Вдохновенной», как выразился о ней один из наиболее терпеливых учителей. Как бы ей хотелось сейчас вернуть хотя бы частичку петушиного детского задора!

Полиция и толпа тележурналистов не давали Эйприл ни минуты покоя. Всю неделю ее выслеживали, преследовали, задавали вопросы, лишали покоя. Однако не арестовали. И, слава Всевышнему, пока еще никто не спросил ее о тех ужасных днях, когда она подростком сбежала…

По дороге домой Эйприл заехала в Нью-Йорк, испытывая почти болезненную потребность присутствовать на похоронах матери. Она убеждала себя, что желание это абсолютно бессмысленно, но никак не могла побороть в себе стремление использовать последний шанс изменить отношение к Рине и проститься с ней.

К тому же Эйприл чрезвычайно интересовало само убийство. В известном смысле преступления такого рода составляли ее профессиональный интерес. Разумеется, книжные убийства совсем не то, что реальные, но ей хотелось попытаться найти ответы на многочисленные вопросы и разгадать загадки, заданные самой жизнью.

Накануне представитель адвокатской конторы «Стенли, Роршах и Макгрегор» уведомил Эйприл, что ей необходимо присутствовать на оглашении завещания. Невероятно, но она входила в число наследников. Эйприл ума не могла приложить, на что может претендовать. По тому, какими глазами на нее смотрели присутствующие, она заключила, что вопрос этот так же живо интересовал и остальных членов семьи.

Было совершенно очевидно, что они вовсе не в восторге от ее присутствия. Арманд оказался единственным, кто поздоровался с ней. Несмотря на то что смерть жены сильно потрясла старика, она никоим образом не отразилась на его безупречных манерах и гипнотическом обаянии.

— Я очень сожалею, что нам пришлось встретиться при столь печальных обстоятельствах, — сказал Арманд на похоронах. — Моя жена часто говорила о вас.

— Неужели? — Эйприл была не в силах скрыть удивления.

— Она очень раскаивалась в своем поступке относительно вас. Так же как и я. Если только можно хоть как-то загладить свою вину перед вами, я сделаю все, что в моих силах.

«Какое трогательное проявление чувств, — подумала Эйприл. — Правда, несколько запоздалое».

Пасынки Рины, Кристиан и Изабель, избегали ее, держась на расстоянии и храня молчание. Чарльз Рипли, красавец-секретарь Рины в «Горизонтах власти», подошел к Эйприл и пожал ей руку.

— Спасибо, что пришли, — сказал он с чувством, и Эйприл заметила в его глазах слезы.

Интересно, о чем все они подумали сегодня утром, узнав, что Эйприл тоже будет присутствовать при чтении завещания? Эйприл взглянула на Изабель, выглядевшую наиболее враждебно.

От волнения Изабель раскраснелась и все время нервно покусывала нижнюю губу. Беспрерывно постукивая о пол туфелькой на высоком каблуке, она нервно сжимала в кулаки свои длинные пальцы с ярко-красным маникюром.

Взгляд Эйприл упал на Кристиана. Он спокойно стоял у дальней стены, слегка прислонившись к ней. Глаза полуприкрыты, на лице написано полное безразличие к происходящему.

Кристиан все еще оставался привлекательным мужчиной с классическими чертами лица, которые в молодости были, судя по всему, даже слишком хороши. Едва заметные морщины и складки в уголках рта, говорившие скорее о зрелости и искушенности, чем о старости, придавали его внешности особый шарм.

Прежде чем явиться в адвокатскую контору, Эйприл старательно навела справки о семействе де Севиньи и кое-что узнала о людях, которых с полным основанием могла считать своими сводными братом и сестрой. О Кристиане говорили, что в жизни он ценит более всего роскошь — от самых лучших вин до самых дорогих женщин. Он работал у своего отца, имевшего множество коммерческих предприятий, включая «Де Севиньи Лимитед» — международную транспортную компанию, занимающуюся также производством танкеров и круизных теплоходов. Компания располагалась в одном из крупнейших портов мира — Нью-Йорке.

Изабель не работала непосредственно у отца, и, по слухам, это вносило некоторую напряженность в отношения между сестрой и братом. Изабель трудилась в созданном ее мачехой фонде «Горизонты власти», помогая Рине вести предприятие, развивавшееся, ко всеобщему удивлению, неожиданно быстрыми темпами даже в условиях экономического спада.

Изабель никогда не была замужем. Это все, что узнала Эйприл о личной жизни своей сводной сестры.

Помимо родственников, в зале находились Чарльз Рипли и несколько человек, имен которых Эйприл не знала, хотя лица их были ей знакомы по похоронам. Кого Эйприл точно узнала, так это Роба Блэкторна. Он стоял, скрестив руки на груди, в одном из углов зала, подпирая своей могучей спиной инкрустированную стенку.

«Для телохранителя, — размышляла Эйприл, — этот парень слишком наглый. Кого он охраняет на сей раз?»

Встретившись с ней глазами, Блэкторн улыбнулся. Настроен он был явно миролюбиво. Безжалостный — да. Неумолимый — вне всякого сомнения. Эйприл вспомнила его обет узнать о ней все, что возможно. Теперь-то он уж наверно знает, что Эйприл родная дочь Рины.

Интересно, что еще он разведал?

Артур Стенли, адвокат Рины, громко прокашлялся:

— Я хотел бы как можно быстрее закончить с нашим делом, но меня попросили подождать до прибытия официальных лиц.

— Каких официальных лиц? — удивилась Изабель.

— Кажется, представителя местного отделения ФБР.

Присутствующие в зале оживились: Изабель засмеялась, Кристиан нахмурился, а Арманд артистично, по-галльски, пожал плечами. Лишь Блэкторн остался невозмутим.

— Это что, действительно необходимо? — поинтересовался Арманд. — Учитывая, что все мы пережили за последние несколько дней, они могли бы хоть ненадолго оставить нас в покое.

— Я понимаю, это неприятная для всех вас формальность, — стал оправдываться Стенли. — Поверьте, и для нас тоже… Мадам Севиньи была не только нашим клиентом, но и близким другом.

«У Рины было немало близких друзей, — заметила про себя Эйприл, — если впечатляющее количество пришедших на похороны людей принять за реальный показатель. И вообще не слышно, чтобы у нее имелись недруги или явный заклятый враг».

— Но расследованием обстоятельств ее смерти занимается полиция, — продолжал адвокат, — и, боюсь, власти действительно имеют право на получение информации, содержащейся в завещании…

Его перебил резкий звук открывшейся двери. В комнату вошел высокий, худощавый человек средних лет с чемоданчиком в руке. Он предъявил удостоверение и представился:

— Агент Мартин Клемент, ФБР. Надеюсь, вы извините меня за вторжение, но данное расследование поручено нашему манхэттенскому отделению.

— Конечно, конечно, — ответил Стенли. — Позвольте мне лишь заявить, что, несмотря на нарушение процедуры огласки последней воли усопшего, мы понимаем, что, когда смерть становится предметом полицейского расследования…

— Именно так, — вставил Клемент.

— Уверен, что сотрудник ФБР имеет полное право присутствовать в этом зале, — нетерпеливо вмешался Кристиан. — Так почему бы нам не приступить к делу?

Мистер Стенли кивнул и начал чтение. Завещание было написано с исполнением всех формальностей и наполнено стандартными юридическими терминами и бесконечными скучными предложениями общего характера. Наконец речь дошла до собственно завещаемого, которое началось с мелочей, отписываемых друзьям и дальним родственникам. «Ничего не скажешь, достойный способ испытывать всеобщее терпение», — с грустной усмешкой подумала Эйприл.

Чарльз Рипли получал наследство в двадцать тысяч долларов, предназначавшиеся ему как «должное воздаяние сподвижнику, если ему так будет угодно». Блэкторн тоже получил свою долю (так вот почему он здесь) в виде картины с пейзажем «в память о его жене и спутнице жизни Джессике».

У Блэкторна была жена, которая умерла? Эйприл посмотрела на Роба и заметила, что лицо его помрачнело и осунулось. В ее душе шевельнулось нечто вроде сочувствия.

— Как вам известно, — продолжал Стенли, глядя поверх документа, — многие финансовые дела мадам Севиньи велись ею совместно с мужем. Они включают в себя движимое имущество и ценные бумаги. Вместе с тем мадам Севиньи имела в независимом владении право на компанию «Горизонты власти», единоличным владельцем которой и являлась, а потому была вправе распорядиться этой собственностью по своему усмотрению.

Адвокат сделал паузу. Аудитория чуть оживилась, ожидая продолжения. Эйприл снова посмотрела на Изабель. Та несколько подалась вперед. Ни для кого не секрет, что за последние несколько лет она стала активным деловым партнером Рины, а значит, «Горизонты власти» своим успехом обязаны и ей. Будет ли Изабель таким же вдохновенным лидером, каким была Рина?

— Мадам Севиньи несколько недель назад внесла изменение в свое завещание, — сообщил Стенли. — Не подлежит сомнению, что сделала она это без какого-либо давления со стороны или принуждения. Я собственноручно засвидетельствовал данное изменение.

«Он словно оправдывается», — мелькнуло в голове Эйприл.

— Я прочту вам соответствующее место в завещании, гласящее буквально следующее: «Сабрина де Севиньи оставляет компанию «Горизонты власти», с правом полного контроля и распоряжения всеми активами компании, своей дочери — Эйприл Хэррингтон».

Что? Эйприл услышала тяжкий вздох из той части зала, где находилась «семья». Она постаралась держать себя в руках, хотя была уверена, что все услышали ее невольный возглас изумления.

— Далее завещание предусматривает, что в случае невозможности обнаружить упомянутую Эйприл Хэррингтон или ее отказа от наследования, а также в случае ее смерти без соответствующих распоряжений долю миссис Хэррингтон наследует Изабель де Севиньи.

Изабель, казалось, была вне себя от негодования.

— Таким образом, я вдруг стала второй в престолонаследии? — вскочив, воскликнула она. — Это невозможно! Кто эта женщина? Явилась неизвестно откуда и наложила свою лапу на собственность моей мачехи? Невероятно! Я протестую! Все это очень подозрительно!

Арманд взял дочь за руку:

— Изабель, прошу тебя! Здесь не место для истерик. Присядь.

— Нет, папа, я не сяду. Рину убили у нас на глазах, а теперь эта женщина… которая, может, ее и убила… теперь эта женщина — единственная наследница «Горизонтов власти»? Я работала с Риной рука об руку. Я, а никто иной, ее наследница! Что за бессмыслица с изменением в завещании?

— Изабель. — Арманд говорил тихо, но строго. Даже сурово. Он искоса взглянул на агента Клемента, бесстрастно наблюдавшего за происходящим. — Прекрати!

Эйприл сидела, крепко сцепив руки.

«Это просто сумасшествие, — лихорадочно думала она. — В самом деле, какая-то бессмыслица».

Возмущение Изабель неудивительно и, более того, вполне оправданно. На ее месте Эйприл реагировала бы точно так же. Она неуверенно поднялась.

«Надо куда-нибудь выбраться отсюда», — подумала Эйприл и, обращаясь ко всем, пробормотала:

— На несколько минут прошу меня извинить.

С этими словами она вышла из зала и, отыскав ближайшую дамскую комнату, заперлась в кабинке.

Эйприл чувствовала себя выбитой из колеи, ослабевшей, взволнованной и не на шутку перепуганной. Она вдруг с удивительной четкостью вспомнила лицо Рины в последние мгновения ее жизни, когда та неожиданно поняла, что вновь видит своего единственного ребенка.

«Ты сломала мне жизнь!» — закричала тогда Эйприл, и Рина бросилась к ней. «Эйприл, подожди!» — это были ее последние слова. Что она хотела сказать, что объяснить? Теперь уже никто и никогда этого не узнает.

Мать, оставившая Эйприл на холодном морском причале провожающей тоскливым взглядом неуклюже разворачивавшийся океанский лайнер, наконец признала свою дочь.

Эйприл вспомнился холодный пристальный взгляд Блэкторна.

«Замечательно, — подумала она. — Теперь-то он точно уверен в моей причастности к убийству».

 

Глава 5

— Я намерена опротестовать завещание!

— Ты этого не сделаешь. — Арманд сурово смотрел на дочь.

— Не препятствуй мне в этом, отец! — Изабель заплакала.

Обстановка в зале заседаний, где читалось завещание, превратилась в настоящий хаос — как раз то, что, по мнению Блэкторна, больше всего любили следователи по раскрытию убийств. Семейство пребывало в полнейшем расстройстве. Условия завещания были и впрямь непредвиденными. У Блэкторна появилась редкая возможность понаблюдать за реакцией каждого на столь неожиданный поворот событий.

Роб перекинулся быстрым взглядом с Марти Клементом, которого хорошо знал еще со времен своей работы на ФБР. Марти слегка приподнял брови в знак того, что понял своего бывшего коллегу. Блэкторн мысленно порадовался тому, что на это дело назначили именно Марти, а не какого-нибудь неопытного, излишне идеалистического молокососа. С Марти можно даже будет обменяться кое-какой информацией.

— Изабель! Я настоятельно советую тебе следить за своими эмоциями, прежде чем что-то сказать. Ты можешь потом пожалеть об излишней горячности, — жестко произнес Арманд.

В интонации Арманда сквозила злоба: от его привычной доброжелательности не осталось и следа.

За несколько дней после смерти жены Арманд постарел прямо на глазах. Взгляд потускнел, походка стала тяжелой. Блэкторн не знал, был ли их брак с Риной счастливым, но скорбь вдовца казалась искренней. Интересно, стал ли новый текст завещания откровением для Арманда, или же он и раньше знал о намерениях своей жены?

Вот кто уж точно ничего не знал, так это Изабель. Лицо ее пылало от гнева, глаза метали молнии. Она была склонна к драматическим эффектам. Своими черными как вороново крыло волосами и поразительно стройной фигурой Изабель постоянно привлекала всеобщее внимание, но не внимание толпы занимало ее. Блэкторн знал, что единственным человеком, чью любовь и уважение всегда стремилась завоевать Изабель, был Арманд. Однако по некоторым причинам ей никогда не удавалось завоевать отцовского сердца.

Лицо Кристиана оставалось, как всегда, непроницаемым.

«Насколько же они разные — родные брат и сестра, — подумал Роб. — И внешность, и темперамент. Изабель — открытая и вспыльчивая; Кристиан, напротив, скрытен и холоден».

Блэкторну Кристиан не очень-то нравился. Не нравилась искусная маска безразличия на лице, не нравился взгляд холодных серых глаз.

Хотя Изабель тоже… Она, бесспорно, интересная женщина. Полна энергии, всегда нетерпелива. Подкупало и ее жизнелюбие. Однако главным стремлением Изабель было стремление доказать отцу и брату, что они явно недооценивают ее таланты.

Наследование «Горизонтов власти» могло бы помочь ей убедить их в этом. Ничего удивительного, что она так расстроена.

Зал постепенно пустел, в нем остались лишь члены семьи, Рипли, Клемент и Блэкторн. Теперь, после первой бурной реакции на завещание, все примолкли. Блэкторн понимал, что присутствующих смущает участие в разыгравшейся сцене его и Марти Клемента.

Да пошли они к черту со своей подавленностью!

— Ну, и что же вы все собираетесь с ней делать? — прервал наконец всеобщее молчание Блэкторн. — Я имею в виду Эйприл Хэррингтон. Спрашиваю об этом, исходя из вашей реакции на новый текст завещания Рины. Оно ведь было неожиданным, не так ли? — Блэкторн сделал паузу. — Или, быть может, Рина поделилась с кем-нибудь из вас своими планами на сей счет? — Он взглянул на Арманда.

— Похоже, официальное расследование началось? — выдавил из себя Кристиан. — Вы представляете ФБР?

— Мистер Блэкторн не является больше представителем ФБР, — вступил в разговор Клемент. — Данное расследование поручено мне. — Он достал из кармана пиджака диктофон и положил его на стол. — Я буду говорить с каждым из вас персонально. С этого момента действительно начинается официальное расследование.

Мартин включил диктофон, назвал свое имя, дату и время, а также перечислил всех присутствующих в зале.

— А вы не намерены зачитать присутствующим их права, или как там у вас это делается? — спросил Кристиан с явным сарказмом.

— В настоящий момент — нет. Никто из вас пока не обвиняется в преступлении.

— Я не боюсь, что мои слова будут записаны, — заявила Изабель. — Мне скрывать нечего. И я убеждена, что зачитанное нам завещание — мошенничество. Эта женщина, Хэррингтон, каким-то образом вышла на Рину и оказала на нее давление, не исключаю даже шантаж Она убедила Рину изменить завещание, а потом убила ее. Эта самозванка должна сесть в тюрьму, а не наследовать «Горизонты власти».

— Я что-то плохо слышу, — съязвил Кристиан.

Изабель пропустила замечание брата мимо ушей.

— Я намерена немедленно дать задание нашим адвокатам опротестовать завещание.

— Нет, — возразил Арманд. — Это совершенно неуместно.

— Папа, ради Бога…

— Само собою, все мы ошарашены услышанным сегодня утром, — спокойно продолжал Арманд. — И я подозреваю, что чем больше мы будем размышлять об этом, тем больше будем расстраиваться. А посему теперь же, не откладывая, я выскажу свое мнение по поводу сложившейся ситуации. — Он помолчал, как бы собираясь с мыслями, а затем обратился к дочери: — Опротестовывать завещание твоей мачехи нельзя.

— Прости, папа, но я не могу с этим согласиться.

— Я не спрашивал твоего мнения.

— Ты никогда его не спрашиваешь.

Блэкторн услышал в голосе Изабель обиду. Он знал, что многие годы она надеялась стать преемницей отца, но Арманд придерживался консервативных взглядов на родственные отношения. И хотя Кристиан менее всего подходил на роль наследника, Арманд упорно готовил себе в преемники своего индифферентного сына.

— Будь любезна выслушать меня до конца.

Блэкторн не мог определить, игнорирует ли Арманд тот факт, что слова его записываются на диктофон, или же высказывается подобным образом намеренно.

— Правда в том, что была допущена несправедливость. В этом я виню себя. Я знал, что у Рины есть дочь. И даже больше — я видел ее много лет назад. Мне помнится, она была трудным ребенком. Грубым и диким. Та женщина, которую мы видели сегодня, не имеет с ним ничего общего. Если бы я только мог себе представить, что она преобразится таким образом! Но, увы, мне это даже в голову не приходило. Кажется, это я убедил Рину оставить девочку в пансионе в Штатах, решив не брать ее с собой в Париж Вам известно, что в то время Рина была женщиной совершенно не моего круга. И хотя она никогда не стыдилась своего прошлого, каюсь — я его стыдился.

Арманд печально покачал головой:

— Я не ищу оправдания в том, что хотел сделать из Рины женщину по своему вкусу, что перспектива перевоспитывать еще и ребенка пугала меня. Рина никогда не занималась воспитанием своей дочери. Девочка была неуправляемой. Я беспокоился за вас. Я считал, что Эйприл будет плохо на вас влиять… — голос его замер.

Блэкторна немало удивило и заинтересовало, что в детстве Эйприл Хэррингтон слыла «грубой и дикой». И все же он с трудом представлял себе, каким образом она могла бы плохо повлиять на Кристиана и Изабель.

— Сегодня я, отбросив снобизм и страх, признаюсь, что принял тогда неверное решение, — продолжал Арманд. — И стыжусь этого. Я разлучил мать и дочь. Это было непростительно.

Жаль, что Эйприл Хэррингтон вышла. Блэкторну было интересно, как бы она отнеслась к такому признанию?

— Девочка выросла, естественно, в обиде на нас. Что касается матери, — Арманд пожал плечами, — то изменение, внесенное в завещание, говорит о том, что Рина попыталась, скажем так, извиниться перед своим единственным ребенком. «Горизонты власти» были вдохновением Рины, ее собственным, самым интересным в жизни приключением. Она, а не я, их создатель. Она — ум и сердце компании. Я хочу, чтобы все знали — это я поддержал свою жену в правильности ее выбора будущего компании. Уверен, выбор этот справедлив. Считаю, что завещание Рины должно оставаться неизменным. Надеюсь, всем все ясно?

— Лично у меня нет ни малейшего интереса оспаривать завещание Рины, — сказал Кристиан. — Вышеуказанный предмет мне абсолютно безразличен.

Арманд обернулся к Изабель. Она стояла, скрестив руки на груди, в позе этакого оскорбленного достоинства.

— Справедливый выбор? — переспросила она. — Если и есть какая-либо справедливость в попытке загладить свою вину перед прошлым, то сделать это можно было и иначе. Однозначно, выбор Рины нельзя назвать удачным. Более того, в нем совершенно отсутствует здравый смысл. Это бизнес, отец. Как можешь ты, сидя здесь, так запросто утверждать, что какая-то женщина, мы даже не знаем ее… какая-то книготорговка, сможет управлять компанией с оборотом в несколько десятков миллионов долларов? Для меня совершенно очевидно — она погубит дело! Или ты именно на это и рассчитываешь?

— Прекрати, Изабель! — возмущенно воскликнул Арманд.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я не буду бороться за то, что по праву принадлежит мне!

— А почему бы тебе просто не убить Эйприл-Хэррингтон? — неожиданно, с чувством, предложил Кристиан. — В этом случае ты становишься наследницей.

Изабель с изумлением уставилась на брата, холодно, в упор, глядевшего на нее.

Арманд печально покачал головой. Блэкторн и Клемент снова обменялись взглядами.

«Попахивает чем-то скверным», — подумал Блэкторн. Он кашлянул.

— Лично мне полностью безразлично, кто в конце концов будет управлять «Горизонтами власти». Единственное, что я хочу знать, — кто убил Рину. И я это узнаю.

— Выдающийся сыщик за работой? — В тоне Кристиана чувствовалась издевка. Он обладал особым талантом унизить человека одним словом. Да что там словом, просто интонацией. И самое главное, упрекнуть его в откровенном оскорблении, как правило, было невозможно.

— «Выдающийся» не совсем подходящее определение в случаях с убийством, — невозмутимо ответил Блэкторн. — Вряд ли можно говорить о «выдающихся» убийцах.

Этими словами Блэкторн надеялся дать понять, что такового, несомненно, в их семье не будет.

— Тщательный анализ обычно срабатывает лучше теоретических выкладок, — продолжал Роб. — Киллеры оставляют следы. Порой следы эти трудно обнаружить, и мы ходим кругами, пытаясь отделить ложное направление от истинного. Но в конечном итоге настоящий след все же находится и приводит нас туда, куда нужно.

— Мне казалось, вы были наняты с тем, чтобы предотвратить случившееся, а не махать кулаками после драки, — заметил Кристиан.

— Да, со своей задачей я не справился, — спокойно признался Блэкторн. — И именно поэтому для меня вопрос профессиональной чести доказать, что проигран лишь первый раунд, а драка далеко еще не закончена.

Он замолчал, переводя взгляд с одного Севиньи на другого. Как всегда в случае заказного убийства ближайшие родственники становились наиболее очевидными подозреваемыми. Мотивы, побуждающие людей убивать, чаще всего обыденны и даже тривиальны. Реальное или надуманное пренебрежение, намеренная или бессознательная жестокость. Несмотря на популярность книжек о загадочных убийствах, столь успешно реализуемых магазином Эйприл Хэррингтон, за реальными убийствами чаще всего не скрывалось благородных или разумных целей. В жизни на одно умышленное и спланированное убийство приходились тысячи бессмысленных, не приносящих никаких выгод убийств. Люди сводили своих ближних в могилу в порыве страстей, в которых зачастую тут же и раскаивались.

Безусловно, смерть Рины в этот разряд не попадала. Был заключен контракт и нанят стрелок. Планировалось все тщательнейшим образом, и, конечно же, рассчитывать на то, что мотивы преступления лежат на поверхности, не приходилось.

Но факт остается фактом — у близких Рины больше, чем у кого бы то ни было, оснований желать ее смерти.

— Впрочем, здесь затронута не только профессиональная честь. Рина помогла многим людям, в том числе и моей жене во время болезни. И когда я остро нуждался в поддержке, всегда приходила на помощь Рина. — Блэкторн был вынужден сделать медленный осторожный вдох, чтобы успокоить нахлынувшие чувства. — Мне есть за что благодарить эту женщину. И, поскольку я упустил возможность отплатить ей за добро при жизни, я сделаю все, чтобы воздать должное ее памяти. Я добьюсь торжества справедливости. Достану убийцу из-под земли и засажу его, или ее, в тюрьму!

Несколько секунд все молчали. Затем Арманд шагнул к Блэкторну и пожал ему руку:

— Благодарю вас за преданность. Если я смогу хоть чем-нибудь вам помочь, непременно дайте знать. Буду надеяться и молиться за ваш успех.

Кристиан и Изабель молчали, хотя Изабель выглядела взволнованной, будто порываясь что-то сказать. Лицо Кристиана оставалось холодным и непроницаемым, как у мраморного изваяния.

Блэкторн посмотрел на Клемента. Взгляд его бывшего коллеги был суров. Он, вероятно, как и Роб, понимал, что зацепиться здесь пока не за что.

Изабель де Севиньи с силой хлопнула дверью своей квартиры в Челси. Пройдя через громадную гостиную в роскошную спальню, она села у старинного туалетного столика. Внимательно посмотрела на себя в зеркало. Изабель не была красавицей, по крайней мере она сама себя таковой не считала: черты лица были, пожалуй, несколько резковаты и особенно нос. Ей показалось, что сейчас они стали еще грубее: ведь с момента смерти Рины она толком и не ела. Изабель заметно похудела за эти дни, и Чарли подсмеивался над ней. Он был удивительно бестактен, заявив, что хотел бы увидеть чуть побольше плоти на ее косточках. Изабель же предпочитала оставаться худой. Мысль о том, что кто-то будет смеяться над ее полнотой, вызывала у нее тошноту.

Она почувствовала в груди легкий спазм, что случалось с ней всякий раз, когда предстояло участвовать в ночном представлении.

Изабель взглянула на украшенные бриллиантами ручные часики. Двенадцатый час. В «Шато» начинается раскрутка. По пятницам там проводили вечера гетеросексуалы. В течение недели залы и оборудование «Шато» распределялись следующим образом: во вторник и четверг — лесбиянки, а в понедельник, среду и пятницу — гомики. По выходным же клуб отдавался в полное распоряжение гетеросексуальных «актеров».

В нынешний уик-энд Изабель не собиралась выходить на сцену, но и появление на ее жизненном пути Эйприл Хэррингтон тоже не входило в ее планы. Она была разгневана и расстроена. Ей необходимо было успокоиться и расслабиться.

Сняв телефонную трубку, Изабель набрала номер Чарли.

— Ты один? — спросила она.

— Разумеется, один. — В голосе Чарли звучало удивление, подразумевающее, что иначе и быть не могло.

— Я собираюсь в «Шато». Ты не хотел бы присоединиться?

— Как ты себя чувствуешь? — забеспокоился Чарли.

— Все нормально.

— Я постоянно думаю о том, что сегодня произошло, Изабель. Мне так жаль. Не могу поверить. Надеюсь, ты опротестуешь новый текст завещания? Здесь же очевидное мошенничество!

— А я стараюсь выбросить из головы эту дурацкую историю. Ты хочешь со мной встретиться сегодня ночью или нет?

— Ну естественно. Конечно. Я просто беспокоюсь за тебя, вот и все.

— Спасибо, — невесело усмехнувшись, поблагодарила Изабель. — Но в сложившейся ситуации ты ничем не можешь помочь.

— Могу попытаться. Ты ведь знаешь, я всегда желал тебе только добра.

Голос Изабель стал строже:

— Еще бы, ведь ты — мой раб, лапушка.

— Так что, встретимся там? — помолчав, спросил Чарли.

— М-м-м, я приеду к полуночи.

— Буду ждать, — прошептал Чарли.

Но Изабель уже вешала трубку. Некоторое время она сидела, уставившись на телефон. Чарли был дружелюбен и любезен, с ним она могла расслабиться как ни с кем другим. Однако интимные отношения между сотрудниками одной организации никогда не приветствовались. Видимо, пришло время подыскать Чарли замену.

Изабель сбросила с себя одежду и голой стала рыться в стенном шкафу, подыскивая необходимые для представления вещи. Она надела черный корсет из мягкой кожи. Зашнуровывался он спереди и лишь слегка прикрывал грудь. Изабель торопливо натянула тонкие кожаные трусики-бикини, достаточно закрытые спереди, но практически не скрывавшие бедра и ягодицы, такую же по цвету кожаную юбку, сетчатые чулки с подвязками и лаковые туфли на высоком каблуке. Никакой блузки. Все равно придется снять, впрочем, как и юбочку.

Да и душу придется обнажить.

Со дна шкафа она извлекла свою «игрушечную» сумку, в которой лежали наручники, плети и трости.

Изабель приехала в «Шато» чуть за полночь. Чарли уже дожидался ее в баре. На нем была черная кожаная жилетка поверх темной рубашки с высоким воротником. Узкие кожаные штаны облегали длинные ноги. Со своими белокурыми волосами, серыми глазами и приятными чертами лица Чарли выглядел весьма привлекательно. Изабель спиной чувствовала, как, пользуясь тем, что она не видит, женщины строят ему глазки. Если они расстанутся, у Чарли не будет проблем с новыми партнершами. Вполне возможно, что он сам уже этого хочет. Хотя и твердит не переставая о своей любви и преданности Изабель.

Она подошла к Чарли и подставила шею для поцелуя.

— Вы просто ослепительны, повелительница!

— Мерси, раб.

— Я скучал без вас. Мне бы очень хотелось встречаться с вами не только здесь и не только в офисе.

— Это единственное, чем я вольна теперь распоряжаться.

Они прошли в большой центральный зал клуба, где парами бродила публика в стилизованных нарядах с сильным упором на кожу и блестящие виниловые аксессуары. Кое-кто из смельчаков нацепил какие-то кожаные лохмотья, лишь едва прикрывающие тело.

В одном конце зала довольно мрачного вида, вокруг слабо освещенного странного сооружения собралась небольшая группа людей. Оттуда доносились звуки ударов плети по голому телу, сопровождаемые вскриками скорее удовольствия, нежели боли. Это было подлинное действо. Плетьми били настоящими, но сделанными из очень мягкой кожи; коротко обрезанные, они вряд ли могли сделать больно. Даже оставить след на самой чувствительной коже с помощью такого орудия казалось проблематичным.

— Как с настроением? — Серые глаза Чарли пристально смотрели на Изабель. — Ты чем-то обеспокоена?

— Все в порядке. Давай играть.

Чарли пожал плечами, а Изабель опять подумала, что он лишь покорная посредственность. Проявления воли были ему не свойственны.

Возможно, она слишком снисходительна к Чарли. Наиболее сильные доминанты умеют подавлять капризы. Личности типа А. Они хотели, а в сущности в этом и заключалась их потребность, повелевать всем и вся на сцене. Им помогала так называемая сила включения. Впрочем, сейчас лучше оставить подобного рода умозаключения. Все эти нюансы, столь важные для многих любителей властвовать, доводящие их чуть ли не до умопомешательства, не трогали Изабель. Для нее главным в сцене было ощущение власти. Она испытывала истинное наслаждение, когда мужчина, а еще лучше несколько мужчин, униженно валялись у ее ног.

Достав из сумки кожаные наручники с меховой оторочкой, Изабель взглядом приказала Чарли протянуть руки. Замкнув наручники на его запястьях, она ощутила знакомую волну возбуждения.

Увлекая за собой Чарли в ту часть зала, где были установлены позорный столб и козлы для наказания плетьми, Изабель, закрыв глаза, представила себе Рину, безмолвно лежащую в неестественной позе на полу конференц-зала.

 

Глава 6

«Итак, нас «опустили», — констатировал Блэкторн Карле Мерфи.

Он сидел в своем ладном костюме, положив ноги на стол в офисе «Мировых систем безопасности» на Седьмой авеню, всего в двух кварталах от Централ-парка.

— Увы, уже ничего не исправишь. Необходимо тщательно проанализировать причины своего поражения. Проклятие! Сокрушительного поражения!

— Насколько я понимаю, у тебя тут еще и личная заинтересованность?

— Да, но в данный момент я больше думаю о деле, чем о персональных отношениях с семейством Севиньи.

«А лучше бы наоборот», — добавил про себя Блэкторн. Помимо Карлы, у него работали еще три человека. В обязанности Роба входило организовывать ужин для всей компании. Правда, если он был занят, ребята ходили за сандвичами и кофе сами.

— Обстоятельства более чем скверные, — продолжил Блэкторн. — Прямо у нас под носом убивают такую знаменитость, как Рина де Севиньи. Сомневаюсь, что после такого казуса хоть один, пусть самый отчаянный клиент, сунет свой нос в эту дверь.

— И к бабке не ходи, — мрачно согласилась Карла. — Мы уже потеряли кое-какие контракты, а два джентльмена из Саудовской Аравии, прибывшие в Вашингтон на переговоры по нефти, за которыми должен присмотреть Джонас, позвонили и потребовали подтверждения гарантий своей безопасности.

— Надеюсь, ты успокоила их?

— Успокоила? Да я просто выложилась, рассыпаясь перед ними в уверениях! Прежде мы уже охраняли эту парочку, и они были чуть ли не на седьмом небе. Джонас немного шпрехает по-арабски. Кто-кто, а он-то знает, куда этих чурок можно свозить и как навешать им лапшу на уши. Так что, думаю, они не откажутся от наших услуг.

Джонас был отличным парнем. Молодой, порой излишне горяч, но в толковости ему не откажешь, к тому же знание иностранных языков. И еще Джонас был асом в компьютерном деле: умел проникнуть в любую систему.

— Что ни говори, а мы должны оправдать себя в глазах потенциальных клиентов, — продолжал Блэкторн. — И сделать это можно только одним путем — обставить полицию и ФБР. Необходимо во что бы то ни стало первыми найти убийцу Рины.

— Понятно. — Карла хмыкнула. — Ты ведь и сам был агентом ФБР. И «Мировые системы безопасности» начинались как детективное агентство. Но мы давно уже не занимаемся расследованием убийств. К тому же убийство произошло в Калифорнии, а здесь — Нью-Йорк.

— В ФБР у меня еще остались друзья, и кое-кто из них уже помог нам с информацией. — Блэкторн бросил на стол синюю папку. — Здесь все, что мы в настоящий момент знаем. Убийца Рины был профессиональным стрелком. Как известно, он не прикасался к своей жертве и потому не оставил каких-либо следов ни на ее теле, ни на ее одежде. Он скрылся со своим оружием, пистолетом 22-го калибра. Полиция Анахейма опросила кучу свидетелей, заявивших о том, что видели убийцу, но нет хотя бы двух похожих описаний его внешности. Затеряться в зале, где находилось более сотни человек, проще простого. С точки зрения криминалистической экспертизы это была полная помойка: составляя описание места преступления, они собрали уйму никак не относящихся к делу волос, ниточек, отпечатков пальцев и прочего мусора, плюс куча стеклянных стаканчиков и бумажных пакетов. Так что здесь мы имеем нулевой результат. Тот самый случай, когда расследование нельзя построить на основе вещественных доказательств.

— Пистолет, понятно, не нашли?

— Нет. Вероятно, преступник разобрал его, отвез куда-нибудь в Лос-Анджелес и выбросил в море. Оружие мы не найдем никогда. В подобных случаях «пушку» либо оставляют на месте преступления, либо выбрасывают с концами, и тогда она пропадает в той же черной дыре, что и непарные носки, оставленные в сушилке.

— Ты считаешь, что он выбросил пистолет в Калифорнии?

— А как иначе? Не возьмет же он его с собой в самолет.

— Но киллер мог быть и из местных, калифорниец. В Лос-Анджелесе полно крутых ребят.

— Это точно. Он может быть откуда угодно, в том-то вся и беда.

— Так, возможно, это вообще глухой номер?

— Не совсем. Кто-то желал смерти Рины де Севиньи. И когда мы выясним, почему, мы узнаем, кто. Безусловно, давно потерянная дочь — подозреваемая номер один. Особенно после того, как оказалась наследницей Рины.

— Кстати, это правда, что ты тоже входишь в число наследников?

— Да, Рина завещала мне картину. Сам не ожидал.

— Не подозревала, что вы были настолько хорошо знакомы.

— Нас с Риной свела болезнь Джесси.

— Господи, босс, в этом случае полиция будет заниматься и тобой.

— А то как же. — Блэкторн поморщился: данное обстоятельство действовало ему на нервы. — Ну да ладно. Итак, я хочу знать все о женщине по фамилии Хэррингтон: чем она занимается, ее интимная жизнь, друзья, жизнь с матерью, если предположить, что они вообще жили вместе. Джонас проведет компьютерный поиск информации о Хэррингтон. Я хочу знать, на каком боку она спит, ее астрологический знак, группу крови, оценки в университете, ее первый парень, ее последний парень и что она съела за ленчем в прошлый вторник. Как думаешь, справишься?

— Тебя никак навязчивые идеи начали посещать? — сухо заметила Карла. — Ну подумаешь, ну лажанулись. Бывает.

— Сделай это, Мерфи. — Блэкторн нахмурился. — Прошу, сделай…

«Может, у меня и вправду навязчивая идея? — подумал он, когда Карла вышла из комнаты. — Ну и черт с ним. В любом случае все детали должны быть собраны тщательнейшим образом».

Роб бегло припомнил годы, что проработал в ФБР. Отец его был полицейским в Нью-Йорке, и сам Блэкторн с детства мечтал об одном — служить правосудию.

Вьетнам во многом изменил Роба. Слишком много насилия, слишком много разочарований. Именно там он разучился определять свое отношение к людям. После Вьетнама ему долгое время казалось, что единственное его умение — убивать.

Тогда-то Роб и начал пить. Запой продолжался несколько месяцев, пока он вдруг не понял, что у него только два пути: либо вытащить себя за волосы из дерьма, либо смыть свою жизнь вместе с этим дерьмом в унитаз. Роб выбрал первое и, с отличием окончив Нью-Йоркский университет, поступил на службу в ФБР.

Это были славные годы его жизни. Работа ему нравилась. Но служба в ФБР предполагала строгое подчинение приказам, и Блэкторна постоянно вызывали на ковер и распекали за чрезмерную самостоятельность.

Джесси убедила Роба создать «Мировые системы безопасности». Это оказалось как нельзя кстати, но потеря Джесси трагически перепутала все карты. Блэкторн утратил способность сосредоточиваться. Он стал слишком взвинченным, принимал неправильные решения, действовал неудачно…

Теперь же ему показалось, что появился шанс обрести прежнюю форму, наконец-то прийти в норму.

Рина была убита.

Убить ее мог любой. Родственник. Друг. Коллега по работе. Религиозный фанатик. Тот, кому помогла ее программа. Тот, кому ее программа не помогла. Тот, для кого «Горизонты власти» представлялись полным дерьмом.

Или же давно потерянная дочь Рины.

— Я все еще не могу понять, — недоумевала Эйприл. — Я видела свою мать в последний раз двадцать восемь лет назад. Почему она завещала свое дело мне?

Артур Стенли пожал плечами:

— Мадам Рина не посвящала меня в свои замыслы.

Стенли пригласил Эйприл в свой офис утром в субботу, с тем чтобы разъяснить условия завещания Рины. Он потряс Эйприл сообщением о размерах ее наследства. «Горизонты власти» были предприятием с многомиллионным оборотом капитала. За последние несколько лет, с тех пор как Рина стала духовным наставником кинозвезд, политиков и многих обыкновенных людей, стремящихся обрести душевное равновесие, ее фонд просто купался в деньгах. Стенли с нескрываемой гордостью поведал Эйприл, что компания Рины в отличие от других частных компаний в стране круто шла в гору.

— Цель Рины совершенно очевидна, — сказал Стенли. — Она не только завещала вам компанию, но и была уверена, что вы прекрасно справитесь с делом. Рина очень надеялась на то, что вы согласитесь занять ее место.

— Об этом не может быть и речи, — встрепенулась Эйприл. — У меня есть собственный бизнес.

— Мадам, по всей видимости, отдавала себе отчет в этом. Собственно говоря, в ее указаниях констатируется, что ваша несомненная компетентность в ведении собственного дела и утвердила Рину в правильности оценки ваших способностей. Она изменила завещание, исходя не только из сентиментального каприза. Рина была убеждена, что вы, и только вы, можете стать ее достойной преемницей.

— Рина даже не знала меня, — покачала головой Эйприл. — Я уже не тот ребенок, которого она оставила на причале нью-йоркской гавани.

— Похоже, она следила за вашими успехами, особенно в последние годы. Мадам была еще не старой женщиной. Уверен, что она не думала о смерти. Я склонен предположить, что Рина собиралась в скором времени встретиться с вами и посвятить в тонкости своего бизнеса. К несчастью, трагическая развязка перечеркнула все ее планы. Бесспорно, вам нелегко будет найти общий язык с семьей. Кто-то из них, не исключаю, что и не один, захочет оспорить завещание. Но оно было оформлено очень тщательно, и воля мадам де Севиньи абсолютно очевидна.

— Ее воля — может быть. Но не моя. Я не собиралась становиться наследницей матери.

— Понимаю. — Стенли протянул Эйприл глянцевую папку, на обложке которой красовался портрет пленительно улыбающейся Рины. В папке лежала плотная стопка бумаг, относящихся к «Горизонтам власти». — Но я надеюсь, что после знакомства с этими документами вы измените свои намерения.

Эйприл взяла материалы. Честно говоря, ее протест шел скорее от головы, чем от сердца. Да и умом она понимала, что дело Рины, заманчивое, интригующее, может стать важным и для нее.

— Но все это касается только бизнеса, — сказала Эйприл и пристально посмотрела на адвоката. — Помимо деловых бумаг, мать оставила что-нибудь личное, касающееся только меня?

— Имеется арендованная квартира, принадлежавшая ей, или, я бы сказал, принадлежащая «Горизонтам власти». Полагаю, там могли остаться какие-то личные вещи. И еще вот это. — Стенли протянул Эйприл большой плотный конверт. — Мне было приказано вручить это лично вам, если с мадам что-нибудь случится. Насколько я тогда понял, в конверте предмет, имеющий лишь символическую ценность. «Подарок на память», как она выразилась.

Эйприл вскрыла конверт и достала фотографию размером 12x18 в рамке. На фото были Эйприл с Риной, стоящие у своего коттеджа тем летом, на Кейп-Коде. Рина в коротких шортах и мужской рубашке большого размера с короткими рукавами, узлом завязанной на животе; Эйприл в поношенных рваных шортах и футболке клуба «Бостон Селтик». Обе стояли босиком, в руках Эйприл держала бейсбольную перчатку.

Выцветшая фотография в металлической рамке. Последнее ее беззаботное лето. Жизнь Эйприл в ту пору вела беспокойную и бродячую, и все же она была счастлива со своей матерью.

Стенли кашлянул:

— Скромная память, но, уверен, оставлена она с любовью.

Эйприл покачала головой:

— Ни этого слова, ни этого понятия в словаре моей матери не было.

Она поднялась и прошлась по комнате, стараясь успокоиться, собраться с мыслями. Остановившись у окна, Эйприл посмотрела на город. Она совсем не знала Нью-Йорка. Для ее же матери Нью-Йорк был городом, в котором она достигла своего наивысшего и самого драматического успеха. «Горизонты власти». Собственная империя Рины де Севиньи.

Завещанная ею своей единственной дочери. Которую она бросила, когда той было двенадцать лет. Почему?

Эйприл обернулась:

— Мистер Стенли, вам, как я понимаю, хорошо знакома семья Севиньи. Вы ведь могли бы сказать, или по крайней мере подсказать мне, почему Рина оставила это наследство мне, а не кому-либо из них?

— Я сказал все что знаю.

— Она на самом деле считала, что жизнь ее в опасности, не так ли? Иначе зачем бы ей было нанимать телохранителя?

Адвокат пожал плечами.

— Может, Рина никому в семье не доверяла? Может, поэтому она оставила свое богатство мне, единственному в ее жизни человеку, который не имел ничего общего с семьей Севиньи?

— Все возможно, — медленно произнес Стенли. — Но, повторяю, мадам Севиньи не посвящала меня в свои личные отношения.

— И вам нечего сказать, чтобы помочь мне? Кажется, Изабель была потрясена, услышав завещание. Я получила то, что рассчитывала унаследовать она?

— Думаю, нет никакого секрета в том, что, согласно прежнему завещанию мадам де Севиньи, Изабель являлась главной наследницей. Но по каким-то причинам Рина заменила Изабель вами.

— И вы не знаете почему?

Стенли отрицательно покачал головой:

— Прошу прощения, миссис Хэррингтон.

— Черт возьми, мистер Стенли, моя мать убита. Теперь меня просят занять ее место. И прежде чем принять решение, я хотела бы представлять, как мне вести себя в доме, который может стать для меня змеиным гнездом.

— Вы вольны отказаться от наследства, — поджав губы, заметил Стенли. — И тогда оно перейдет Изабель.

— Что, естественно, будет самым простым выходом для всех, заинтересованных в этом деле. Прошу меня извинить, но я должна подумать.

— Разумеется.

Эйприл вложила фотографию в конверт и, прижав его к груди, поспешно вышла из офиса.

— Она стоит шесть тысяч фунтов, но я сомневаюсь, чтобы они это понимали. — Кристиан говорил по телефону со своим агентом в Лондоне. — Думаю, следует предложить им четыре и быть готовыми поднять до пяти. Если они предъявят более высокую сумму обложения, чем та, которую я видел последний раз на своем дисплее, мы заплатим им все шесть и ни цента больше. — Он помолчал. — Тут надо поторговаться, Жиль. Для этого я вас и держу.

— Конечно, сэр. И я очень высоко ценю ваше доверие, — затараторил в ответ Жиль. — Можете быть спокойны — эта сделка будет заключена к полнейшему вашему удовлетворению.

«Лакействующий подхалим», — подумал Кристиан, а вслух, перед тем как бросить трубку, сказал:

— Надеюсь на это, Жиль.

Он откинулся на спинку черного кожаного кресла в библиотеке своей квартиры на Пятой авеню и закурил. Вот так-то лучше. Не столько сам табак, сколько вид тлеющей сигареты и запах дыма немного успокоили его. Ему нужна была эта ваза, он страстно о ней мечтал. Редкий образец особенного стиля китайского экспортного фарфора, она замечательно дополнила бы его коллекцию. И все же не стоило тратить на нее столько времени. Есть дела и поважнее, вот где надо было бы поломать голову.

К примеру, кутерьма, в которую втянул их отец.

Пуская клубы дыма, Кристиан включил монитор компьютера и вызвал нужную финансовую информацию. Просмотрев серию последних сообщений, он покачал головой и потушил сигарету.

«Дерьмо», — выругался про себя Кристиан.

С утра показатели не изменились. Хотя на иной ход дела рассчитывать и не приходилось. Последние три месяца он заведовал финансовым отделом и был главным кассиром гигантской корпорации, которая именовалась им в шутку «Империя де Севиньи». Десять лет назад, когда по настоянию отца ему пришлось заняться семейным бизнесом, их компания была фантастически преуспевающей. Дело, начатое в Марселе еще прадедом Кристиана и бывшее поначалу небольшой конторой по морским перевозкам, с годами выросло в компанию, осуществляющую панъевропейские сухопутные и международные морские перевозки.

Вторая мировая война парализовала деятельность компании «Де Севиньи Лтд.», перебравшейся незадолго до оккупации в Париж Семья, в кровь которой немалую долю добавили предки-евреи, бежала на Запад, в США, и снова открыла дело уже в Нью-Йорке. Они смогли восстановить марсельские связи, где находились крупнейшие судостроительные заводы компании, и дело переросло в процветающее транснациональное предприятие.

На протяжении пятидесятых и шестидесятых годов корпорация «Де Севиньи» устояла против всех попыток национализации и осталась частной, управляемой только членами семьи. Она расширила свою деятельность, начав строительство сухогрузов, роскошных морских лайнеров и военно-транспортных судов. В семидесятых годах во время энергетического кризиса их танкеры поспели как раз к транспортировке ближневосточной нефти; бум в начале сумасшедших восьмидесятых на высококлассные круизные суда настолько укрепил их положение, что Севиньи расширили свое представительство в Нью-Йорке, а позже и вовсе перевели сюда из Парижа главный офис.

Теперь же, после многолетних сокращений государственных субсидий, свертывания военных заказов и всеобщего экономического упадка, кораблестроение шло ни шатко ни валко.

Времена для всех были нелегкими, но семейство Севиньи переживало их особенно тяжело, поскольку Арманд, по мнению сына, поступал очень глупо, вкладывая средства корпорации в краткосрочные проекты. Не раз Севиньи в этом веке приходилось переживать кризисные времена, и существовала масса способов не сдаваться без борьбы. Но сейчас все могло обернуться крахом, если Арманд не прекратит истощать ресурсы компании серией эксцентричных, уносящих бешеные деньги проектов.

Отец не должен больше разорять «Де Севиньи Лтд.», если у него возникла такая безумная идея.

Кристиан чертыхнулся при воспоминании об этой дурацкой истории с убийством. Ему не хватало Рины. Она была единственным здравомыслящим человеком в семье. Она знала толк в бизнесе, как никто из Севиньи. Ее советы всегда приходились как нельзя кстати.

Снова зазвонил телефон.

— Привет, милочек! — раздался в трубке знакомый женский голос.

— Здравствуй, Дейзи.

— Ты все еще протираешь задницей свое долбаное кресло, парниша? Время-то уже позднее, да и суббота сегодня — давно пора бы выбраться на какую-нибудь тусовку. Гуляй, пока молодой.

Кристиан улыбнулся. У Дейзи Тулейн, вдовы техасского миллионера и ближайшей подруги Рины, был чудный южный акцент. Только что вылупившийся политик, Дейзи благодаря программе Рины по «овладению собственной внутренней силой» теперь собиралась пройти в сенат от штата Техас.

— Без тебя — никак. Ты когда собираешься заглянуть в Нью-Йорк? Во время похорон мы, по сути, не виделись. Я надеялся, что ты останешься на выходные.

— У меня очень жесткий график, радость моя, но, поверь мне, я мечтаю увидеть своего котика. Надеюсь, что смогу свалить в следующий уикэнд. Скорее всего в воскресенье утром, поскольку вечером в субботу у меня благотворительное выступление в Далласе.

— Эскорт нужен? — Кристиан пожалел о вопросе уже после того, как задал его: времени лететь в Даллас у него, естественно, не было.

— Сопровождающий, конечно же, не помешал бы, дружок Я подумывала о том, чтобы отдать себя в руки одного местного полицейского уполномоченного, но могу поставить его вторым в очередь, если появится шанс пойти с тобой.

«Как бы не так! — цинично подумал Кристиан. — Хорошие отношения с местной полицией принесут тебе лишнюю тысчонку голосов, а это будет поважнее любовных похождений».

— В любом случае я не смогу, — холодно сказал он в трубку. — У меня здесь пропасть работы.

— Бедный мальчик. Я соскучилась по тебе, дружок. Мы ведь так давно не уединялись, а?

Да, собственно говоря, они вообще редко уединялись. Во время похорон Дейзи носилась туда-сюда по городу, встречаться же они начали всего за несколько недель до гибели Рины. Их отношения находились в начальной стадии, и Кристиану действительно хотелось бы чаще видеть Дейзи. Она была очаровательной женщиной, сильной во многих отношениях и в то же время очень ранимой, почти застенчивой. Особенно в сексе. Судя по всему, ее мужа вряд ли можно назвать хорошим любовником.

Кристиану хотелось о многом поговорить с Дейзи, довериться ей, если бы только она уделяла ему чуть больше времени.

С другой стороны, следовало бы найти себе женщину в Нью-Йорке. Причем женщину своего возраста. Или моложе.

Дейзи была значительно старше Кристиана. Не по внешнему виду, конечно. Она следила за своим телом, что, впрочем, не играло существенной роли — от природы ей досталась ангельски замечательная кожа… И все-таки стоило подыскать себе подругу среди более молодых особ женского пола. Более уступчивых и не таких деловых, как богатая сорокадевятилетняя вдова техасского миллионера, решившая сделать карьеру в политике.

— Ну, как вы там справляетесь, милочек?

— С трудом. — Кристиан говорил отрывисто. Он знал, что люди считают его хладнокровным и полностью контролирующим свои эмоции человеком. Его это вполне устраивало. Многие годы он учился владеть своими чувствами, и ему приятно было сознавать, что он преуспел в этом. — Полиция и ФБР постоянно суют нос в наши дела, этот дурак, телохранитель, тоже, и, в придачу ко всему, давно потерявшаяся дочка заполучила «Горизонты власти» — дело, которое она, одно могу сказать, ну никак не потянет.

— Заполучила? О чем ты говоришь?

— Оказывается, Рина изменила свое завещание, и ее компанию унаследовала Эйприл Хэррингтон. Изабель с расстройства на стенку лезет. Это надо видеть!

— Дорогой, мне кажется, ты должен быть более снисходительным к родной сестре. — В голосе Дейзи слышался легкий упрек.

— Мы с Изабель годами не вспоминали о снисходительности.

— Так почему же дочка стала наследницей?

Кристиан коротко рассмеялся:

— Кто знает? Рина всегда была непредсказуема.

— А что полиция, продвинулась хоть немного в поисках убийцы?

— Насколько я понимаю, ничуть.

— Очень надеюсь, что они все-таки найдут его. Твоя мачеха была моей самой близкой подругой. Собственно говоря, она… — Голос Дейзи на секунду осекся, Кристиан услышал глубокий вздох. — Если бы не Рина, я бы никогда не баллотировалась в сенат. Она изменила всю мою жизнь. И мысль о том, что убийца разгуливает на свободе, просто невыносима.

— Да, конечно, но есть шанс, что далласский полицейский уполномоченный сможет как-то облегчить твои страдания. У них за плечами немалый опыт раскрытия загадочных убийств.

Пауза. А вслед за ней:

— Ты что, ревнуешь, дружок? Этот человек счастливо женат. — Ее прокуренный голос перешел в смех. — Ему уже под шестьдесят и в нем двести пятьдесят фунтов веса. Не мой тип, уверяю тебя.

— Да нет, я не ревнив. И если ты в скором времени сможешь вставить Нью-Йорк в свой рабочий график, буду очень рад тебя видеть. А теперь давай прощаться. Мне нужно сделать еще несколько звонков.

— Обещаю, что буду у вас в воскресенье утром, дружок. Я скучаю по тебе.

— Счастливо! — Кристиан бросил трубку.

Конечно же, никому ему звонить не надо. Это просто так, для отмазки. Он снова закурил и повернулся к компьютеру. Пытаясь собраться с мыслями, Кристиан посмотрел на часы, затем достал портмоне и нашел визитную карточку, которую вручил ему, как и всем присутствовавшим на оглашении завещания, агент ФБР Мартин Клемент.

Кристиан набрал номер его телефона.

Сработал автоответчик. Дождавшись длинного гудка, Кристиан назвал себя и заговорил:

— Вы просили связаться с вами в случае получения какой-либо информации. Так вот, я кое-что вспомнил. В нашей семье всем известно, что моя мачеха была в близких отношениях с президентом Кеннеди незадолго до его гибели. Лично я никогда не причислял себя к поклонникам версий о заговоре, но вдруг здесь не обошлось без оного? Вдруг Рина что-то знала о заговорщиках?

Знаю, звучит неправдоподобно. Вы скорее будете заниматься разработкой клиентов Рины, не обращая внимания на странных и неприятных людей, в кругу которых вращается моя сестра Изабель. Но я уверен, что вы не хотели бы упустить из виду и малейшей детали.

Повесив трубку, Кристиан откинулся в кресле и улыбнулся.

 

Глава 7

Войдя в здание на Парк-авеню по адресу, который она узнала по телефону, Эйприл поняла, что попала в совершенно иной, до сих пор не знакомый ей Нью-Йорк.

Многие здания обслуживали швейцары, но у этого дома стоял субъект настолько чопорный и вежливый, что смахивал он скорее на английского дворецкого. Эйприл собиралась объяснить швейцару, кто она, собственно говоря, такая, но оказалось, его уже известили о ее визите.

— Лифт доставит вас прямо наверх, мадам, — сообщил швейцар, проводя Эйприл до просторного, отделанного мореным дубом лифта, пол которого покрывал персидский ковер.

— А какая квартира? — поинтересовалась Эйприл.

— Это пентхауз, мадам, — важно улыбнулся швейцар.

В лифте Эйприл не обнаружила ни одной кнопки. Должно быть, он управлялся швейцаром с пульта.

Из лифта, доставившего ее прямо в пентхауз, расположенный на двадцать втором этаже, Эйприл шагнула в маленький холл, обставленный в китайском стиле. По обеим сторонам высоких двойных дверей красовались бело-голубые фарфоровые вазы на консолях. У входа висел латунный молоток, размерами своими напоминавший скорее кувалду. Пока Эйприл размышляла, сможет ли она его поднять, двери отворились и навстречу ей вышла средних лет горничная в униформе.

— Миссис Хэррингтон? Добро пожаловать! Проходите.

Служанка говорила с французским акцентом, и Эйприл с усмешкой подумала, что она в эту минуту очень похожа на Жанну Марш из романа «Вверх — вниз».

Ничего себе «квартира на двадцать втором этаже»! Больше похоже на первый этаж грандиозного особняка.

Из уютного холла Эйприл попала в большую галерею с римскими колоннами. Пол здесь был выложен черным мрамором, стены украшены гобеленами, несколько выцветшими, но все же прекрасными. На одном из них — группа всадников, на другом — великолепная репродукция «Варфоломеевской ночи». Монументальная лестница в конце галереи вела на следующий этаж.

Служанка взяла у Эйприл шерстяной свитер и повесила его в стенной шкаф, скрытый массивной дубовой дверью, которую Эйприл поначалу приняла за туалет.

— Месье ждет вас наверху. Прошу следовать за мной, — торжественно провозгласила служанка.

— Не окажете ли честь отобедать со мной сегодня вечером? — спросил Арманд де Севиньи, позвонивший Эйприл на следующее утро после оглашения завещания Рины.

Звучало это столь изысканно, что отказаться было просто невозможно.

Кроме того, ее заинтриговало подобное приглашение.

Эйприл и служанка поднялись до половины лестницы, когда Арманд появился наверху и стал спускаться, чтобы приветствовать свою гостью.

— Добро пожаловать, миссис Хэррингтон! — Арманд кивнул служанке. — Можете быть свободны, Анна. Мы не будем придерживаться строгих церемоний.

Анна следовала чуть позади Арманда, взявшего Эйприл под руку.

— Прислуга слишком серьезно относится к своим обязанностям, — прошептал Арманд с улыбкой, заговорщицки обращаясь к Эйприл. — Они просто терроризируют меня!

— Для меня это тоже ужасная проблема, — улыбнулась в ответ Эйприл.

— Сабрина знала, как ими управлять, я же совершенно не умею. — Лицо Арманда омрачилось. — Не могу поверить, что ее больше нет.

Эйприл пожала его руку:

— Я вам сочувствую.

— Полагаю, для вас это чрезвычайно странная ситуация, Эйприл? Вы позволите вас так называть, миссис Хэррингтон?

— Ради Бога.

— Надеюсь, вы не слишком расстроились происшедшим вчера в адвокатской конторе? Я сожалею о поведении своей дочери.

— Ее можно понять.

В конце лестницы располагался еще один небольшой холл, а за ним открывалась просторная гостиная: мягкий свет, портьеры приглушенных тонов, изящная мебель просто завораживали. Арманд подвел Эйприл к дивану в стиле Людовика XIV и, пока та устраивалась поудобнее, стоял рядом. Затем он взял великолепный резной стул и сел напротив своей гостьи.

— Благодарю, что откликнулись на мое приглашение.

— Визит к вам — одно удовольствие. — Эйприл вежливо улыбнулась.

— Итак, как я уже сказал, вы в очень трудном положении. Меня поддерживают мои дети. А на вашу долю досталось одиночество.

По мнению Эйприл, сцена, разыгравшаяся у адвоката, не давала оснований верить в особую поддержку со стороны детей, но, разумеется, говорить ей об этом было незачем.

— Мне не привыкать, — без тени злобы сказала она. — Я сама была себе поддержкой многие годы. И как ни странно, это пошло на пользу.

— Не сомневаюсь. Вы поражаете меня силой своего характера, уверенностью в себе и независимостью. Сабрина, убежден, обожала бы эти качества в вас.

Эйприл коротко вздохнула:

— Она выбрала свой собственный путь.

Арманд кивнул:

— И совершенно не жалела о нем. Я хотел бы, чтобы вы сумели это понять.

Эйприл с сомнением покачала головой — ей, видно, не дано разобраться в сердечных делах своей матери.

Арманд перевел разговор на другие темы, и через несколько минут Эйприл обнаружила, что успела расслабиться и находит общество Арманда приятным. Он и впрямь оказался замечательным собеседником, остроумным и знающим. В каждой его фразе и движении сквозил аристократизм. Приятный шарм, исходящий от Арманда, напоминал ей старый фильм о рыцаре Морисе.

Арманд говорил с явным, но не сильным французским акцентом. Во многих отношениях старший Севиньи представлялся основательно американизировавшимся французом. В нем было мало общего с тем человеком, которого смутно помнила Эйприл: учтивого, но ненавистного для нее любовника матери.

Тот мужчина был начисто лишен сочувствия к ребенку, остающемуся без единственного близкого ему человека. Тогда Арманду достало хладнокровия наблюдать, как на удаляющейся пристани нью-йоркского порта застыла одинокая, несчастная фигурка двенадцатилетней девочки. Теперь же казалось, что к старости его характер смягчился, хотя, как правило, бывает наоборот — старики вечно чем-то недовольны.

— А теперь, если не возражаете, — Арманд провел Эйприл в столовую, настолько большую, что ее вполне можно было использовать для дипломатических банкетов, — мы слегка утолим голод. Нахожу для себя затруднительным беседовать о делах на пустой желудок. К тому же мне хотелось бы получше узнать вас.

И действительно, за обедом серьезные темы не затрагивались. Лишь когда убрали блюда и подали кофе, Арманд наконец завел разговор, ради которого, по мнению Эйприл, он и пригласил ее в этот вечер.

— Вы уже приняли решение относительно работы у нас, в «Горизонтах власти»? — поинтересовался он для начала.

— Если честно, то у меня не было возможности подумать над этим как следует.

— Я предполагаю, что после всего сказанного и сделанного первым вашим порывом станет отказ. — Арманд помолчал. — Но я, если позволите, хотел бы просить вас все же дать согласие.

Эйприл опустила чашку, которую поднесла было к губам.

— Простите, но я более чем удивлена. Минуту назад я готова была поклясться, что вы пригласили меня именно затем, чтобы уговорить отказаться от «Горизонтов власти».

Арманд слегка наклонил голову и сдержанно улыбнулся.

— Если разрешите, я постараюсь объяснить. Видите ли, я очень любил вашу мать. «Горизонты власти» для нее были не просто бизнесом — это было ее призвание. Она помогла огромному количеству людей, огромному количеству организаций. Никто из них не мог бы достичь желаемого, если бы не вдохновенное руководство Рины.

Он умолк, сделал маленький глоток кофе и снова заговорил, но уже медленнее, словно что-то мешало ему:

— У меня двое детей. Кристиан и Изабель. Оба они по-своему необычны, но ни один из них, боюсь, э-э-э… — Арманд пожал плечами, на лице его появилась печаль. — Я хочу сказать: ни мой сын, ни моя дочь не кажутся мне подходящей заменой вашей матери у руля «Горизонтов власти».

— Отчего же?

— Рано или поздно вы все равно об этом услышите, так что я могу не скрывать от вас истинного положения дел. Многие годы между мной и моим сыном нет, мягко говоря, взаимопонимания. — Арманд сокрушенно покачал головой. — Я никогда не понимал своего сына. Знаете, он всегда очень скрытен и, я бы сказал, равнодушен. Но в последнее время его, как мне кажется, увлекла работа в «Де Севиньи Лтд.», и в конце концов я надеюсь сделать Кристиана своим наследником. «Горизонты власти» никогда его не интересовали, и совсем не удивительно, что Сабрина не завещала их Кристиану.

— А ваша дочь?

Арманд отрицательно покачал головой.

— У Изабель прекрасная голова, но у нее напрочь отсутствует дисциплина. Она всегда выбирает «не ту компанию», так, кажется, у вас говорят? Ее выбор друзей оставляет желать лучшего. Сказать по правде, — в голосе Арманда зазвучала горечь, — она доставила мне чрезмерно много сердечной боли и беспокойства за последнее время. Вы, разумеется, читали великого английского драматурга Шекспира?

Эйприл утвердительно кивнула.

— Как это ни печально, но в последнее время я все больше чувствую себя в роли несчастного короля Лира: «Во сколько раз острей зубов змеиных детей неблагодарность жалит!»

— Понимаю. — Эйприл видела в Арманде человека драматического склада, не стесняющегося, если того требовали обстоятельства, проявлять свои эмоции. — Но какое отношение это имеет к деловым способностям вашей дочери? Не в пример вашему сыну, Изабель представляется довольно эмоциональной натурой. Если страстность — необходимое условие руководства компанией, то это как раз то, чем она обладает в полной мере.

— Страсть нуждается в коррекции. — Речь Арманда текла ровно и плавно. — Темперамент моих детей — это две крайности: с одной стороны — лед, с другой — пламень. А я стремлюсь найти нечто среднее, сочетание страсти с благоразумием. — Он поставил подбородок на сложенные в кулак руки. — Именно поэтому вы так поразили меня.

— Простите, но что вы обо мне знаете, месье?

— Я навел кое-какие справки, дорогая. Я знаю, что вы успешно начали и ведете собственное дело и что вы весьма уважаемы среди своих коллег, которые высоко ценят вас как большого специалиста, к тому же вас обожают ваши сотрудники и друзья.

Эйприл покручивала чашку на столе. Похоже, ее прошлым интересуются все, кому не лень: полиция, ФБР, Блэкторн. А теперь вот и Севиньи. Хотелось бы ей знать, как далеко они зашли в своих проверках? Как глубоко им удастся копнуть?

— Если бы я знала о вас столько же, сколько вы знаете обо мне, я была бы счастлива, — сказала Эйприл с некоторым раздражением.

— Готов предоставить вам такую возможность. Это, кстати, входило в мои планы относительно нашей встречи. — Арманд с готовностью развел руки в стороны. — Прошу, спрашивайте меня о чем угодно.

— Извольте. — Эйприл глубоко вдохнула и пристально посмотрела на Арманда. — Не хотите ли для начала поведать мне, почему вам вздумалось разлучить мать с ее единственным ребенком?

Арманд выдержал ее взгляд.

— Этому нет оправдания. Я был молод и эгоистичен. Наверное, то же самое можно сказать и о Сабрине. Она заставила меня поверить в то, что вы с ней не были… — Он осекся и пожал плечами. — Ну хорошо. Скажем просто: она ухватилась за возможность убежать от жизни, полной лишений, от жизни, которая никогда ее не устраивала. И я и она считали, что, определив вас в престижный частный пансион, мы обеспечиваем вам условия, которых в детстве ваша мать… — Он помолчал. — Но на самом деле тогда вы, конечно, более всего нуждались в родительской любви, в семье, в доме… Сейчас, глядя в прошлое, это гораздо проще понять.

Арманд замолчал, глядя на Эйприл с сочувствием, словно выгравированном на его аристократическом лице.

— Если еще не слишком поздно, я хочу предложить вам то, чего лишили вас в детстве. Говорю это совершенно искренне. Конечно, прошлое нельзя стереть и забыть, но попытаться исправить свои ошибки никогда не поздно. И я знаю, что сейчас Сабрина, будь она жива, поддержала бы меня.

Арманд наклонился над столом и бережно взял Эйприл за руку. О, как холодны были его ладони!

— Приходите и работайте с нами, Эйприл. Прошу вас. Жизнь предлагает вам новый сюжет. И я умоляю вас дать мне шанс, прежде чем сойти в могилу, искупить ошибки прошлого.

Эйприл почувствовала, что вся дрожит. Раскаяние Арманда казалось в высшей степени правдоподобным. Искренность его слов затрагивала за живое. Он смотрел ей прямо в глаза, и она вдруг совершенно иначе взглянула на Арманда. Так когда-то, по всей вероятности, глядела на него Рина.

— Мне необходимо подумать. До вчерашнего дня ничего подобного я и представить себе не могла. И потом, у меня свое дело в Бостоне. Как быть с ним?

— Но у вас же есть компаньон? Без сомнения, какое-то время он справится с делами и без вашего участия. Думаю, месяц-другой, и вам станет ясно, как поступить. Сначала приглядитесь, попробуйте, а потом уж решайте. Отказаться вы успеете всегда.

— Вряд ли это понравится Изабель. Если она ожидала…

— Изабель всегда слишком многого ожидает.

Не найдя, что ответить, Эйприл развела руками. Отношения в семье Севиньи по-прежнему оставались для нее не совсем понятными.

— В любом случае останьтесь на несколько дней. У вас же масса нерешенных вопросов, на которые вы, уверен, хотели бы получить ответы. И относительно «Горизонтов власти», и относительно вашей матери. Вы ведь знали ее недостаточно хорошо, не так ли? — добавил Арманд нейтральным тоном.

— Разумеется.

— Она была непростой женщиной. Я искренне любил ее, в этом трудно усомниться даже постороннему. Но временами Сабрина бывала и… — он запнулся, как бы подбирая подходящее слово, — …невыносимой.

Эйприл ждала. Она надеялась, что Арманд также подробно разовьет тему, как он сделал это, говоря о своих детях, но вместо продолжения он лишь еще раз пожал плечами.

— Думаю, вам будет интересно познакомиться с местом, где жила ваша мать. Это лучший способ узнать человека поближе. Я дам вам ключи от квартиры Сабрины. Там все осталось так, как было при ней.

Эйприл с удивлением подняла брови:

— Вы хотите сказать, что Рина жила не с вами?

Арманд усмехнулся и тряхнул головой.

— Нет, вижу, я недостаточно ясно выразился. Конечно, Сабрина жила со мной, но у нее еще было и собственное гнездышко. Небольшая квартира в Верхнем Вест-Сайде. Вначале там располагалась штаб-квартира «Горизонтов власти», но потом компания выросла настолько, что Сабрине пришлось открывать настоящий, большой офис. Она оставила эту квартиру в качестве, так сказать, личного кабинета, где можно в одиночестве подумать, поработать над планами, помедитировать. — Арманд развел руками. — Она обычно называла это место «Мое убежище».

— Иметь которое очень важно для любой женщины, — улыбнулась Эйприл.

— Да, обычно мне все женщины говорили то же самое. Я мог бы сам показать вам ее квартиру, но, думаю, будет лучше просто дать ключи. Понимаете, я там чужестранец. Естественно, мне уже пришлось заглядывать туда после трагической гибели Сабрины — просмотреть бумаги, разобрать кое-какие дела, но я оставил все так, как было при ней.

Эйприл догадалась, что речь идет о той самой арендованной квартире, которую упомянул адвокат, о той самой, что считалась собственностью «Горизонтов власти», а стало быть, и частью наследства Рины, завещанного ей. И еще она подумала, этично ли было со стороны Арманда просматривать бумаги и другие личные вещи в квартире Рины? Арманд, вероятно, считал себя вправе поступать подобным образом. А учитывая все скорбные обстоятельства, можно предположить, что там побывала и полиция.

— Мне бы хотелось посмотреть квартиру, — сказала Эйприл.

— Прямо сейчас? Сегодня вечером? Думаете, это поможет вам принять решение относительно «Горизонтов власти»?

Эйприл ответила утвердительно. Прежде чем что-либо решать, надо попытаться лучше узнать Рину.

— Я распоряжусь, чтобы мой водитель отвез вас туда, как только мы допьем кофе. — Арманд протянул ей связку ключей, которые за минуту до этого достал из кармана пиджака. — По-моему, здесь ключи и от внешних, и от внутренних дверей. Там есть привратник Я позвоню ему, и он будет вас ждать.

— Спасибо, — поблагодарила Эйприл.

— Ради Бога, живите там сколько захотите. В конце концов, фактически эта квартира теперь принадлежит вам. И помните, если вы решите работать с нами, вам нужно будет подыскать более основательное жилище.

«Как странно, — подумалось Эйприл. — Все выглядит так, словно я унаследовала жизнь своей матери: сперва ее работу, а теперь вот и квартиру. Осталось только умереть таким же образом».

 

Глава 8

«Ненавижу отца!» — бормотала про себя Кейт де Севиньи, поднимаясь в лифте в квартиру, где раньше жила ее бабушка, «бабуля», как она ее называла. Кейт повторяла эту фразу, точно молитву, с того самого момента, как, сбежав из дома, где жила с отцом, села в такси. Таксист посмотрел на девочку с недоверием, но после того как Кейт вытащила из кармана джинсов полную горсть монет, довольно быстро отвез ее по адресу.

«Проклятый бездельник!» — добавила Кейт, выходя из лифта на одиннадцатом этаже и торопливо направляясь по коридору к бабулиной квартире. То есть к бывшей бабулиной квартире.

«Мне плохо без тебя, бабуленька!» — подумала Кейт.

Было почти десять часов вечера. Папочка присвистнет, когда, вернувшись домой, обнаружит, что ее нет. Ну и отлично! Быть может, он хоть тогда по-настоящему забеспокоится. Ей хотелось, чтобы он обзвонил все больницы и морги. Чтобы все полицейские города бросились искать худенькую семиклассницу с темно-каштановыми волосами, ненавидящую своего отца.

Черта с два они ее найдут!

Войдя в квартиру, Кейт сразу же направилась в просторную гостевую спальню, в которой обычно устраивала ее бабушка. Бросив там свой ранец, девочка заглянула в бабушкину комнату посмотреть, что они там уже успели натворить.

Оглядев комнату, Кейт сразу же поняла — здесь побывали чужие. Бабуля всегда была очень аккуратна. Каждая вещь у нее знала свое место. Теперь же почти все лежало как попало.

«Ну что за кретины! — подумала Кейт. — Зачем им понадобились ее вещи?»

Последние два года бабуля часто и надолго наведывалась в Нью-Йорк, а стало быть, ее квартира превратилась в убежище и для Кейт. Она даже иногда прогуливала школу, чтобы навестить бабушку. И самое классное было в том, что никто об этом не знал. Отец не любил бабушку и вечно за ее спиной говорил о ней гадости. Кейт подозревала, что бабушка тоже не очень-то жаловала отца, но при этом оставалась предельно деликатна. Бабуля как никто иной понимала Кейт. Она с искренним сочувствием выслушивала жалобы внучки на свою несчастную судьбу.

О, бабуля была такой замечательной слушательницей!

Как несправедливо, что ее уже нет!

Все в этом мире несправедливо.

Кейт пришла к столь неутешительному выводу два года назад, когда ее мать погибла в автомобильной катастрофе. До того дня она и не подозревала, что люди, которых ты знаешь и любишь, могут умереть. А теперь, глядя на все творящиеся вокруг гнусности, ей день ото дня становилось очевиднее — справедливость не стояла в верхних строчках списка благодеяний, которыми Господь одарил человечество. Если, конечно, допустить, что все от Бога, чему Кейт верила уже не вполне.

Но смерть бабушки это не ужасный несчастный случай. Ее убили. Застрелили, как в телевизоре. Отец говорил, что бабушкин убийца — настоящий профессионал, которому, вероятно, заплатили. Хотя никто не знает, кто заплатил и почему. Поэтому полиция пока разводит руками. Не исключено, что им никогда не раскрыть этого преступления. Бабулю убили, а преступник все еще на свободе, и никому до него дела нет.

Но Кейт решила сама заняться расследованием. Она вернулась в спальню и расположилась на кровати. Обмотавшись бабушкиным шерстяным платком, девочка извлекла из ранца свой компьютер-ноутбук и, включив его, решила, что будет записывать свои наблюдения. Это поможет не упустить даже самые малозначащие на первый взгляд детали.

«Загадка убийства бабушки» напечатала Кейт первую строчку нового файла. Она прочла написанное и покачала головой. Ей представилась седовласая леди в кресле-качалке, с вязаньем на коленях, которую прибила палками банда подростков. Бабуля, вне всякого сомнения, была бабушкой, но выглядела совсем иначе.

Кейт стерла этот заголовок.

«Смерть на подиуме» набрала она новое название. Вот так гораздо лучше.

Кейт разузнала о стрельбе у Долорес, бабушкиной секретарши, которая, поминутно понукаемая ею, рыдая, выдала все что знала. Если у Долорес подробности вызывали отвращение, то для Кейт было просто необходимо узнать марку пистолета (о чем Долорес не имела ни малейшего представления) и характер пулевого ранения в бабушкином черепе (за этот вопрос Долорес просто выбранила Кейт и сказала, что никак не ожидала такой кровожадности от двенадцатилетней девочки).

Но Кейт необходимо узнать все. Она страстно желала, чтобы мир открылся ей. Больше всего, конечно, Кейт привлекало прекрасное — Метрополитен-музей со своей изящной живописью и публичная библиотека Нью-Йорка, хранящая во множестве самые разнообразные собрания сочинений, были местами ее постоянных паломничеств. Кейт лелеяла мечту стать писательницей. А значит, и это она прекрасно понимала, музеями и галереями ей не обойтись: чтобы понять человеческую натуру, надо узнать и о темной стороне жизни. Увы, но стать великим писателем, не узнав, чем живут твои персонажи, невозможно.

Бабушка считала, что каждый писатель должен вести дневник. Она подарила Кейт толстую тетрадь в роскошном кожаном переплете, на котором было вытиснено полное имя внучки: Кэтрин Мари-Клауди де Севиньи.

Великолепная тетрадь! Но свое имя на ней Кейт ненавидела всей душою, как, впрочем, и своего отца, давшего ей это имя. Так издеваться над собственным ребенком! Неудивительно, что ровесники смеются над ней. А Барни Чассен как-то сказал Кейт: «С таким именем тебе в самую пору быть ведьмой или лесбиянкой!»

За нанесенное оскорбление Кейт рассчиталась с Барни кулаками. Что не составило, само собою, особого труда — уже в прошлом году она могла побить большинство, если не всех, мальчишек-шестиклассников. Мелкота и трусы! Никто драться-то по-настоящему не умеет. Но похоже, теперь Кейт придется забыть об этом своем умении: в нынешнем году она пошла в среднюю школу, что требовало большей солидности. Здесь уже нельзя восстанавливать справедливость кулаками; битвы с мальчишками, как в начальной школе, придется забыть. Надо стараться быть взрослой.

Кейт ненавидела быть взрослой. Полгода назад у нее впервые появились месячные. Ужасная гадость. Кровь, слабость, да к тому же не знаешь, когда начнется. Состояние, на самом деле, отвратительное. Господь сильно ошибся, возложив на женщин обязанность деторождения.

Да что и говорить! Бог, если Он существует, все-таки мужчина. Женщина ни за что не создала бы проблемы ежемесячной мороки с дурацкими гигиеническими прокладками.

Широко зевнув, Кейт опять сосредоточилась на экране компьютера. Она старательно записывала события в бабулину тетрадь, но писать роман решила на компьютере: работать с ним было гораздо удобнее — получалось быстро и довольно аккуратно. Кейт считала, что бабушка не осудила бы ее за предпочтение, отданное компьютеру, а не подаренной тетради.

Кейт намеревалась, как только вырастет, стать писательницей и, по возможности, знаменитой писательницей. Поэтому сейчас ей просто необходимо научиться набирать текст. Нельзя стать настоящим писателем, когда, уставившись на белый лист бумаги, грезишь непонятно о чем.

Кейт решила написать роман о смерти бабушки. Разумеется, она изменит имена и все прочее. Эта книга будет замечательна тем, что преступление в конце концов раскроют, поскольку полицейские в романах всегда куда более энергичны и сообразительны, чем в реальной жизни.

Не подлежит сомнению, что главным следователем по делу бабушки у Кейт будет женщина. Обычная женщина со своими обычными проблемами, связанными, разумеется, с конфликтами на работе. Ведь в полицию идут одни женоненавистники! Но в финале ее ум, мужество и решительность покорят всех мужчин, и они станут ее уважать и восхищаться ею. Вместе со своим парнем она распутает сложный клубок преступления и сорвет маску с убийцы. Правосудие восторжествует.

«Смерть на подиуме». Отличное название. Кейт отодвинула ноутбук в сторону и свернулась калачиком, обдумывая события первой главы. Все будет почти так, как на самом деле.

Засыпая, Кейт представляла себе, как она в одиночку раскроет преступление и схватит убийцу.

Тогда-то отец научится ее уважать.

После всего увиденного у Арманда де Севиньи Эйприл несколько удивилась, когда водитель подвез ее к обычной высотке на Шестьдесят второй улице напротив Центра Линкольна. Было почти одиннадцать. На нижних этажах располагалось несколько квартир, принадлежавших, судя по всему, людям примерно одного с Эйприл положения. Они образовывали своеобразное лобби нижних этажей, отражающее мощную энергию и стремительность перемен современной жизни в отличие от благосостояния и сложившегося уклада Старого Света.

Эйприл представилась привратнику, и он без всяких церемоний проводил ее к лифту.

— Одиннадцатый этаж, — уходя, сказал привратник.

Войдя в лифт, Эйприл отметила, что в доме двадцать девять этажей, а значит, квартира Рины явно не пентхауз.

Без труда отыскав нужную дверь и открыв ее ключами, полученными от Арманда, она вошла в современную, просторную квартиру.

По левую сторону от входной двери располагалась большая г-образная гостиная, в которой стояли покрытые мягкими зелеными покрывалами два современных дивана на коротких ножках. На пол, застеленный ковром цвета слоновой кости, со стен сползали сильно разросшиеся виноградные ветви. «Право слово, джунгли», — подумала Эйприл, глядя на виноград.

Прямо в огромное окно гостиной ярко светили огни здания «Метрополитен-опера», а много дальше за театром, за черными волнами реки Гудзон, виднелось побережье Нью-Джерси.

Эйприл взглянула на шторы. Интересно, как часто Рина меняла их в своей новой жизни? Она вдруг отчетливо вспомнила все эти жестяные коттеджи и однокомнатные квартирки, где они жили, и все эти смены занавесок, знаменовавшие новый этап в амурной жизни ее матери. Прекратила ли она заводить любовников, выйдя замуж за Арманда? Он ведь до сих пор очарователен и энергичен. А тридцать лет назад, должно быть, Арманд был чертовски красив и сексуален. Хватало ли Рине мужа, или же она так никогда и не отказалась от своей фривольной жизни?

У нее имелась собственная квартира, собственное гнездышко. Говорит ли это о том, что ей нужно было место для свиданий?

Если Рина по-прежнему оставалась все той же грешницей, то причиной ее убийства могла стать какая-нибудь любовная история.

Разрабатывает ли полиция эту версию? За обедом Арманд упомянул, что сегодня утром он несколько часов подряд отвечал на вопросы следователей. Неужели его тоже подозревают?

Они всегда всех подозревают. А в подобных случаях тем более.

Когда речь идет о таком огромном состоянии, любой, имеющий к нему отношение, автоматически становится объектом пристального внимания полиции. Печально усмехнувшись, Эйприл приступила к знакомству с квартирой, доставшейся ей в наследство.

Кейт проснулась неожиданно. В комнате было темно, и девочка не сразу сообразила, где находится. Все показалось чужим и незнакомым.

Ей захотелось обнять своего любимого плюшевого пса, но руки ее поймали лишь пустоту. Кейт в испуге вскочила. Она обнаружила себя в спальне, где окружающая незнакомая мебель жила как бы своей собственной жизнью.

Наконец Кейт вспомнила. Квартира бабули. Кейт снова убежала из дома. Очередная ссора с отцом. Казалось, она делала в эти дни все возможное, чтобы досадить отцу. Даже не желая, даже против своей воли.

Значит, она у бабушки. Как и миллион раз прежде, если не считать того, что бабушки больше нет и… Если бабушки нет, то почему же из ее спальни доносятся звуки шагов?

Сердце Кейт замерло, когда она поняла, что разбудил ее именно звук шагов. В квартире кто-то был. И этот кто-то находился в соседней комнате.

«Убийца, — решила Кейт. — Наверняка пришел за бабушкиными вещами. Наверно он просто вор, а не профессионал… А вдруг это кто-то знакомый, кто связан с убийцей? Он, наверное, ищет особо важные улики, которые необходимо уничтожить! Если так, то ему точно захочется заглянуть и сюда. А тут не спрячешься».

Потуже затянув шарф на поясе, Кейт сползла с кровати. Зажечь свет она не решилась.

Девочка попыталась осмотреться в темноте и вспомнить интерьер спальни. В стенной шкаф нельзя: бандит непременно заглянет туда. За шторами? Нет, они слишком тонкие, ее будет видно. Лучше всего, бесспорно, как-нибудь незаметно выскользнуть из комнаты. Но что если они одновременно выглянут в холл?

Кейт на цыпочках подкралась к полуоткрытой двери и притронулась к ней. Ее ладони стали влажными. В холле и в гостиной горел свет. Ну, не удивительно ли? Кем бы ни был убийца, он был до нелепости неосторожен. Или…

Неужели это кто-нибудь из семьи? По телевизору часто говорят, что большинство жертв знает своих убийц. Господи, а если кто-нибудь из Севиньи и есть хладнокровный убийца? Вдруг это сделал отец?

«Приехали!» — подумала Кейт. Одно дело ненавидеть собственного отца за непонимание, за обиды, за несчастья, за то, что взрослые высокопарно называют гормонами, и совсем другое — подозревать его в убийстве. Отец с бабушкой всегда о чем-то спорили. Обычно он говорил саркастически и холодно, бабушка же прекрасно аргументировала свои доводы. Это ее свойство особенно нравилось Кейт — она всегда изъяснялась понятно. Вы могли не соглашаться с ней, но точка зрения ее была ясна. Об отце такого не скажешь.

Дверь в гостиной хлопнула, и Кейт услышала, как скрипнула половица у порога се комнаты. Теперь не убежишь. Оставалось только спрятаться под кроватью или попытаться выскочить, когда убийца распахнет дверь…

Девочка, вся дрожа, прижалась к стене, борясь с искушением шагнуть вперед и предоставить все на волю судьбы. Это лучше, чем трястись от страха, чем бояться быть застигнутой врасплох. Кейт призвала на помощь все свое мужество. Будь она героиней романа, она не стала бы прятаться за дверью, она придумала бы что-нибудь поумнее.

По полу зацокали каблучки. Высокие женские каблуки, как поняла Кейт. Киллер оказался женщиной!

Таинственная гостья, нащупав выключатель, зажгла свет, а затем сделала то, чего по телевизору никто никогда не делал: она обернулась и, увидев девочку, вскрикнула от неожиданности.

Кейт, завизжав, оттолкнулась от стены, подобно пловцу, достигшему конца плавательного бассейна, и рванулась вперед. Она наклонила голову и боднула женщину в живот, заставив ее отшатнуться. Правда, Кейт при этом тоже отлетела назад и шлепнулась на пол, но тут же вскочила и попыталась убежать. Однако незнакомка цепко схватила ее за руки.

— Отпустите меня! — завопила Кейт и принялась царапаться. Да, жаль, ногти она обгрызла слишком коротко, поэтому отчаянное сражение успеха не принесло. Незнакомка оказалась очень сильной. Кейт и охнуть не успела, как та, сделав мощный захват, прижала ее к полу. Совсем как бандиты в сериалах.

Оказавшись в плену, Кейт решила не тратить время даром и повнимательнее рассмотреть преступницу. Благо глаза уже привыкли к свету, да и голову повернуть не составляло труда… Боже! Кейт даже ахнула от неожиданности: приложившая ее дама была очаровательна. Мягкие и тонкие волосы, о каких Кейт мечтала всю жизнь, голубые глаза, рот, как у фотомоделей на рекламе губной помады. Короткая юбка, чулки, блузка с жабо и украшения: нет, она явно не походила на хладнокровного убийцу.

— Боже мой, ребенок! — удивилась женщина.

— Идите к чертовой матери! — огрызнулась Кейт.

— Сквернословящий ребенок, — уточнила незнакомка. — Кто ты?

— Я здесь живу! А вы кто?

Женщина на мгновение задумалась; Кейт показалось, что в ее глазах мелькнуло любопытство.

— Ты Севиньи?

— Это квартира моей бабушки, и я, кажется, имею полное право находиться здесь. — Кейт ухватилась за возможность объясниться. — Вы, наверное, пришли осмотреть квартиру для продажи или что-то в этом роде? Не успели бабушку похоронить, а вы уж тут как тут.

— Твою бабушку?

Красавица некоторое время молча разглядывала Кейт. Видимо, сейчас она пребывала в некоторой растерянности, и Кейт решила воспользоваться этим и вновь попыталась освободиться. Но не тут-то было: женщина только крепче прижала ее к полу.

«Точно не агент по недвижимости, — заключила Кейт. — Настоящие чиновники все рохли».

— У Рины Севиньи нет внуков, — холодно сказала женщина.

— Ну, собственно говоря, приемная бабушка, — поправилась Кейт. — Мы не были в прямом родстве.

Недоверчивый взгляд голубых глаз просветлел.

— В таком случае, ты, очевидно, дочь Кристиана? Я слышала, что у него есть дочка. Но ты… — незнакомка запнулась, — ты ведь не была на похоронах?

Глубоко внутри у Кейт словно что-то сжалось, напряглось, готовое в любую минуту вырваться наружу.

— Я хотела… — сказала она дрожащим голосом. — Больше, чем кто-либо. Но он не разрешил мне пойти. Он мне: «Лучше бы тебе туда не ходить». А я ему: «Но я хочу пойти». А он не обращает внимания и говорит: «Ты должна верить мне, потому что я твой отец и знаю лучше тебя». А это полное дерьмо. Потому что он ничего не знает. Он не знает меня.

Кейт удивилась тому, что выдает всю эту чепуху в лицо незнакомому человеку, к тому же сидящему на ней верхом. Но она не могла остановиться.

— Он рассказал мне, как было ужасно, когда ребенком его заставили пойти на похороны моей родной бабушки. И что он страшно испугался, когда надо было целовать ее мертвую, или что-то в этом роде, и ему до сих пор жутко. А я не понимаю, чего здесь жуткого. Я — не он. Я имела право пойти на похороны собственной бабушки. Он полное дерьмо. Я его ненавижу!

Пока Кейт взахлеб выдавала свой монолог, женщина почти совсем выпустила ее руки. Кейт почувствовала, что может сесть, если захочет. Но она уже не знала, хочет ли этого. Кейт очень устала и готова была вот-вот расплакаться. Ах, до чего же все унизительно!

Но глаза незнакомки уже подобрели, и в них читались внимание и сочувствие. Так что Кейт не могла сдержать поток слов, рвущихся наружу.

— Мы постоянно ругаемся, — продолжала она. — Мы поругались сегодня вечером, и я убежала. Я всегда приходила сюда, когда становилось невмоготу, и бабуля всякий раз меня выслушивала. Она была очень хорошей. А он всегда говорит со мной, как с придурком. Он мне: «Ты не можешь этого делать, потому что ты еще маленькая». А я ему: «Не обращайся со мной, как с ребенком». А он мне: «Пока тебе не исполнилось восемнадцать и пока ты живешь под моей крышей, ты будешь поступать так, как я тебе велю». А я ему: «Пошел к чертовой матери, папочка! Я ненавижу тебя!» Правда, я не говорю это вслух, иначе бы он меня ударил или что-нибудь подобное. А тогда я бы вообще сошла с ума и вызвала бы полицию, и потребовала бы, чтобы его арестовали за издевательство над ребенком.

— Ну и дела, — произнесла женщина, стоявшая теперь рядом с Кейт на коленях — Возможно, это прозвучит дико, но я тебя понимаю.

— Я даже не знаю, кому я все это рассказываю, — пожаловалась Кейт. — Не знаю даже, кто вы и что вы делаете ночью в бабушкином доме.

— Ключи от квартиры мне дал твой дедушка. Я сегодня с ним обедала. Меня зовут Эйприл Хэррингтон.

Но Кейт лишь недоуменно пожала плечами — она слышала это имя впервые.

— Тебе никто обо мне не говорил?

— Мне вообще никто ничего не говорит.

— Мне тоже, — вздохнула Эйприл. Она медленно поднялась с пола. Причем с грацией, которую Кейт ненавидела. — Рина Севиньи — моя мать. Когда мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас, Рина отправила меня в пансион, чтобы выйти замуж за Арманда. И они уехали в Париж. А я осталась в Америке, в штате Коннектикут, в монашеской школе. Я ненавидела эту школу и постоянно пыталась сбежать оттуда. Но каждый раз меня ловили и били. С тобой случалось такое?

Не сводя с Эйприл изумленных глаз, Кейт отрицательно покачала головой.

— Меня все время пугают, но еще никогда не били. Папа тоже. Он всегда грозится, но ни разу не ударил. Сначала он орет, а потом посылает меня к врачу.

— И как тебе нравится твой врач?

— Он — шарлатан.

Эйприл Хэррингтон понимающе кивнула, как бы подтверждая, что врачи-шарлатаны — явление обычное. Кейт решила, что Эйприл ей нравится.

— Кажется, кое-что все-таки о вас я слышала. Если вы та, которую все называют бабушкиной дочкой, — уточнила она. — В нашей семье никогда не произносят вашего имени, но вспоминают теперь постоянно.

— Могу себе представить.

— Насколько я поняла, это вы убили бабулю? Ну, стреляли-то не вы: вы просто наняли киллера.

— Да, что-то подобное я уже слышала. — Эйприл улыбнулась, поправляя несколько растрепавшуюся прическу. — Я торгую детективами, и все считают меня большим специалистом по части убийств.

— Торгуете детективами? Серьезно? И что, у вас там куча детективов?

Эйприл кивнула.

— Обожаю детективы, — призналась Кейт.

— Я тоже. Но только в книгах. А они подозревают меня в убийстве. — Эйприл печально покачала головой. — Это ужасно.

— Зачем вам было убивать свою мать?

Красавица ничего не ответила. Она отрешенно скользила взглядом по комнате.

«Черт», — подумала Кейт. Ей знаком был этот взгляд. В нем читались сожаление и досада: «Я слишком много наболтала, я была невменяема». Кейт такой взгляд совершенно не выносила.

— Я не вас имела в виду, — поправилась она. — Я хотела только сказать, кому вообще понадобилось убивать ее?

— Ну относительно меня возможным доводом может считаться желание отомстить. Злопамятность, иными словами. Когда я была ребенком, Рина совершенно мною не занималась и в конце концов бросила меня. Я ненавидела ее за это. Примерно так же, как ты сейчас терпеть не можешь своего отца.

Кейт кивнула, а про себя задумалась: «Неужели эта ненависть настолько живуча и настолько сильна, что ты готова даже убить? Неужели можно ненавидеть человека до такой степени?»

— А тут еще оказалось, что мне завещаны «Горизонты власти», — продолжала Эйприл. — Я и не знала и уж точно не хотела ничего такого. Меня никогда не интересовала вся эта абракадабра о самопомощи. — Она тяжело вздохнула и, помолчав, продолжила: — Компания Рины приносит десятки миллионов ежегодно, а если речь идет о наследстве в миллионы долларов, у вас, соответственно, появляется мотив для убийства.

— Только в том случае, если вы знаете, что наследство будет вашим. Вы знали?

Эйприл улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Ты умная девочка. Нет, я не знала. Я никогда не общалась с Риной или с кем-либо, кто следил за ее бизнесом долгое время. И тем не менее убедить в этом полицию мне не удалось. Кажется, твой дедушка мне верит, но он единственный.

Кейт с нескрываемым интересом смотрела на Эйприл. Что-то в этой женщине было такое… Она не могла точно сформулировать, но что-то трогательное, откровенное, оставляющее сильное впечатление. Эйприл ей нравилась. Глупо, должно быть, симпатизировать так, вдруг. Получается, сидит перед вами человек, возможно — убийца, но он вам нравится. Вы забываете об опасности, и тут-то, когда вы меньше всего того ожидаете, вас хватают за горло. Нет, доверяться человеку, прежде чем узнаешь его, очень неразумно.

— Я вам верю, — как бы со стороны услышала собственный голос Кейт.

Эйприл Хэррингтон, улыбнувшись, крепко и тепло обняла девочку.

Эйприл не скоро покинула дом, в котором совсем еще недавно жила ее мать. Кейт показала ей всю квартиру, попутно рассказывая анекдоты из жизни бабули, как она беспрестанно называла Рину, и о себе самой.

Эйприл узнала, что Кейт любит писать и мечтает стать романисткой. Кроме того, она еще любит рисовать карандашом и красками, а одно из ее любимейших занятий — забраться в пасмурный дождливый день в Метрополитен-музей и учиться там «по-настоящему понимать картины».

Слушая рассказы Кейт, Эйприл вдруг почувствовала, как сердце ее сжимается от жалости к этой двенадцатилетней девочке. Казалось, она села в машину времени и вернулась на двадцать восемь лет назад…

Кейт, как и Эйприл, росла одиноким ребенком. У нее тоже не было настоящей семьи. Общего языка с отцом она не находила. Ей приходилось трудно. Очень трудно. Кейт, непосредственная и впечатлительная, жила в собственном, придуманном ею самой мире, как бы игнорируя равнодушную, полную унылой прозы взрослую жизнь.

Единственным «доверенным лицом» Кейт, ее палочкой-выручалочкой, была Рина.

Теперь Рины не стало. Опять она исчезла в тот самый момент, когда в ней больше всего нуждались.

Но Кейт, так решила Эйприл, не будет теперь одинока. С ней не случится ничего ужасного. С ней все будет хорошо.

Возможно, желание взять на себя ответственность за эту девочку и не стоило называть основным аргументом в стремлении Эйприл изменить свою жизнь.

Возможно, для этого стремления и не стоило искать никаких аргументов.

Но вопреки собственным желаниям, вопреки собственной воле еще до смерти Рины в Эйприл начало что-то меняться. Что-то, что заставило ее поехать в Анахейм, прийти в конференц-зал и неожиданно для самой себя встать и, забыв обо всем, заговорить с матерью.

Уже до этих трагических событий Эйприл вдруг начала понимать — в жизни ей не хватает главного, не хватает того, за что человека уважают. Да, у нее был свой, пусть небольшой, но вполне успешный бизнес. У нее были друзья. Но любви, Любви с большой буквы, у нее не было. Прошлое, которое она не могла изменить или забыть, но с которым во что бы то ни стало ей необходимо справиться.

Хватит киснуть. Пора действовать.

Утром она позвонит Арманду де Севиньи и даст согласие занять пост главы компании «Горизонты власти».