КАРТИНА XXII. Трансальпийский паритель возле горы Спика.

 

Килевый брюхолаз

КАРТИНА XXIII. «Скрытая камера для яиц заполнена дождевой водой и защитной грязью».

В начале своего второго лета на Дарвине IV перед моими глазами впервые предстала область предгорий, которая окаймляет большую экваториальную горную цепь. Когда я пересёк область Сингэна, мягко закруглённые холмы постепенно сменились более неровной, более суровой местностью, где туманы и дождь не представляли собой чего-то необыкновенного. В отличие от плоской монотонности равнин эта холмистая область манила чудесно разнообразными видами, и везде дальним фоном были серые, окутанные туманом утёсы. Хотя между холмами местами попадались отдельные густые заросли кустарников, большая часть земли была покрыта низкорослыми голубыми растениями – не более пятнадцати сантиметров в высоту и, по-видимому, очень цепкими. Было замечено, что это растение, которое наш ботаник, доктор Доротея Кей, назвала горной лозой, росло в самых неприспособленных для жизни местах вроде нижней стороны нависающих над пропастями утёсов и вдоль крутых склонов трещин в скалах. Это растение, встречающееся в изобилии, покрывает горные местности до самого подножия гор. Повсюду среди этого красивого голубого ковра были разбросаны бесчисленные серые валуны, покрытые лишайником, контрастно выделяясь цветом на фоне лозы, переплетённые усики которой можно было увидеть среди валунов. На вершинах холмов было разбросано больше всего камней, и это заставило меня предположить, что они представляли собой подвергшиеся эрозии остатки древних некков.

Килевый брюхолаз оставляет глубоко параллельные борозды в болотистой почве, когда подтягивает себя вперёд при помощи веслообразных лап. Хотя его внешность кажется неуклюжей, он вовсе не медлителен, и была реально зафиксирована его скорость до двадцати пяти км/ч при спуске по горному склону во влажную погоду.

Я плыл на высоте не менее восьми метрах над холмистой землёй. Почва была влажной и очень вязкой, а в некоторых местах я заметил прозрачный радужный туман, висящий в метре над поверхностью земли. Через разрыв в снижающихся тучах солнце осветило туман, выдыхаемый скоплением торфяных пузырников – занятных существ овальной формы розового цвета, погружённых в вертикальном положении в заболоченную землю, что было необходимо для увлажнения и защиты их чувствительной морщинистой кожи. Когда эти животные пели мне свою серенаду, сморщивая свои дряблые, вывернутые наружу губы, звуки их хриплых голосов звучали очень забавно. Около четверти часа я записывал их крики.

Углубляясь в горную местность, я начал замечать большие борозды, вырытые в легко проминающемся торфе, словно какой-то великан провёл пальцами по голубой листве, чтобы открыт взору бурую почву под нею. Борозды перекрещивались на поверхности холмов явно случайным образом. Они сопровождались оставляемыми через определённые интервалы глубокими канавками и отдельными кучами помёта, которые позволили мне сделать вывод о том, что следы были животного происхождения. Я двигался по одному следу, который, как оказалось, был оставлен двумя особями, движущимися на север; вывод о направлении движения был сделан на основе формы канавок по обе стороны каждой борозды. Судя по всему, канавки и борозды указывали на то, что эти крупные существа подтягивались при помощи конечностей и тянули за собой часть своего тела. Меня очень обрадовало то, что догадка оказалась верной.

Высоко на вершине, увенчанной большим пламенеющим некком, под скалу забилась пара существ, сохраняющих полную неподвижность, за исключением небольших движений их серповидных голов.

Два головных трофических щупальца килевого брюхолаза также используются для выкапывания камеры для яиц. Затем самка откладывает яйца глубоко под землёй, где они затем оплодотворяются самцом, и, очевидно, оказываются брошенными на произвол судьбы обоими родителями.

Я мало что уловил, прослушивая их эхолокаторы; они издавали лишь редкие короткие сигналы.

Низкие облака потемнели, брызнул дождь. Я увидел, как бурая кожистая шкура этих существ намокала всё сильнее по мере усиления дождя. Камни заблестели, а среди уже напитанного водой торфа стали образовываться лужи, которые на склонах гор начали выходить из берегов и потекли вниз грязными ручьями.

Внезапно тишину моего бдения разорвал громкий взрыв высокочастотных сигналов. Я увидел, как одно из существ (которых я назвал килевыми брюхолазами) отползло назад где-то на метр, а другое в это время стало проявлять беспокойство, переступая с одной мускулистой веслообразной лапы на другую. Его спутник продолжил медленно двигаться назад, пока, наконец, не обосновался прямо под большим нависающимвыступом скалы, скрывшись от проливного дождя. Я заметил, что его блестящие бока начали раздуваться от каких-то необъяснимых усилий. С каждым сокращением существо издавало пронзительный ультразвуковой визг, который, похоже, усиливал волнение его партнёра, сильно кивающегов это время своей огромной головой. После двадцати таких визгов и более пристального сканирования с моей стороны я решил, что брюхолаз под скальным козырьком был самкой. Она выкопала своим трубчатым яйцекладом длинный узкий подземный тоннель и отложила в маленькой камере на глубине около пяти метров двадцать длинных яиц. Она покинула место гнездования и медленно скользнула вперёд, под дождь, а её мягкий, раздутый яйцеклад волочился по грязи. Самец брюхолаза в данный момент неистовствовал от возбуждения и без лишних церемоний поспешил к освободившемуся тоннелю. Он быстро вставил свой фаллос в отверстие, прорытое его брачной партнёршей, и в течение двух минут исполнил долг по оплодотворению лежащих под землёй яиц. Затем, также выбившись из сил, он отполз от гнезда, чтобы тихо встать рядом со своим дрожащим партнёром; дождь моросил по их широким спинам. Я наблюдал, как они, дрожа, обнюхивали друг друга и нежно попискивали. Они опустились в колыбель из грязи, и, видя, как постепенно ослабевают их спинные и боковые шипы, я предположил, что они заснули. За их телами узкий вход и скрытая камера с яйцами наполнялись дождём и защищающей их грязью.

Позже я понял, что ливни размягчили плодородную почву как раз до нужного состояния, позволяющего килевому брюхолазу выкапывать гнёзда-тоннели; после этого ливня я обнаружил и другие пары на вершинах подобных же вулканических хребтов. Через несколько часов, когда солнечный свет хлынул из-за редеющих облаков и зажёг великолепные двойные радуги, я снова посетил многие гнездовые участки. Все они были покинуты взрослыми килевыми брюхолазами, единственным признаком присутствия которых были параллельные борозды, прорезанные в земле. Что касается яйцевых камер, то невозможно было обнаружить практически ни одного признака их наличия.

 

Крылоскок

КАРТИНА XXIV. «Выгнув спину, оно взвилось над бездной». (Предварительный набросок)

Горы Дарвина IV относительно молодые, островерхие и зубчатые, хотя не достигают пугающей высоты. Лишь немногие вершины остаются покрытыми снегом круглый год. Выглядя ещё более неприступнымииз-за своих голых склонов, они образуют цепь, опоясывающую всю планету – это признак наличия активных субконтинентальных литосферных плит на Дарвине IV.

Не без ощущения беспокойства я выдвинулся в эту суровую гористую местность близ горы Бёртона. Наши летающие конусы, пусть даже чрезвычайно надёжные и хорошо спроектированные, был подвержены случайным сбоям, которых, как я понимал, не потерпит не прощающий ошибок склон горы. Вариант ручного управления в условиях неожиданных восходящих токов воздуха на высокогорье даже не рассматривался. Я понимал всё это, когда задал по координатной сетке направление в сторону горного кряжа, запрограммировав компьютер на постоянное поддержание тридцатиметровой минимальной высоты.

Когда я поднялся на свою первую вершину, передо мной открылась внушительная горная страна, край которой терялся в тумане раннего утра; восход солнца был около двух часов назад, и туманы, которые придавали суровым горам эфирный облик, ещё не испарились. Я заметил отдельные движения среди облаков, и либо моё зрение стало острее, либо водяной пар рассеивался, но я сумел разглядеть маленьких крылатых существ, уверенно скользящих в воздушных потоках. Они неторопливо ложились в крен, чтобы сделать разворот, совершенно не взмахивая своими полосатыми треугольными крыльями. Чтобы спуститься, эти странные существа кружились по спирали с всё уменьшающимися витками, пока не исчезали за каким-нибудь горным пиком.

Спина утёсного прыгуна покрыта бронёй из сцепленных друг с другом щитков. Однако, несмотря на эту защиту, многие из них гибнут во время камнепадов и лавин, случающихся из-за частыхподземных толчков в молодых и всё ещё нестабильных экваториальных горах Дарвина IV.

Постепенно туман рассеялся, и я более чётко разглядел этот воздушный балет. Эти животные двухметровой длины, которых я назвал малыми горными крылоскоками, являются бесспорными хозяевами своих местообитаний. Крылоскоки (которые представлены множеством разновидностей) живут в одной из самых суровых областей на Дарвине IV. Похоже, что это виды, находящиеся в процессе становления, одинаково хорошо чувствующие себя и на уступчатых склонах, и в холодном высокогорном воздухе, перемещающиеся из одной стихии в другую так быстро, что можно долго сомневаться насчёт того, какая же из стихий для них родная. В течение дня я наблюдал, как они садятся на утёсы, чтобы кормиться, спариваться или просто лазать по ним. Хотя они превосходно лазают по скалам, используя почти невидимые глазу точки опоры, большую часть своего времени они проводят, планируя над пиками, следуя за острым запахом высокогорных скальных полипов – их единственного корма. Мне понравилось наблюдать прекрасную картину, когда эти ярко расцвеченные жители гор стремительно носятся с одного уступа на другой, скрываясь в синей тени гор и вновь показываясь из неё. Они наполняли воздух своими металлическими эхолокационными щелчками – этот звук не был похож на сигналы большинства представителей фауны Дарвина IV.

Я наблюдал, как один крылоскок вырулил в сторону выбранного уступа с замечательной аэродинамической точностью. В нужный момент, когда его ноги и задняя шпора коснулись земли, он аккуратно сложил свои кожистые крылья вдоль тела; ребро переднего края крыла точно легло в длинный желобок на боку. Позади и по обе стороны его головы нервно подёргивались большие, хорошо развитые стабилизаторы, отвечающие за поддержание равновесия. Мне было слышно, как существо делает короткие глубокие вдохи холодного, насыщенного ароматами воздуха, обследуя утёс. Через мгновение оно получило в награду небольшой пучок сиреневых скальных полипов. Растения упрямо цеплялись за камнями, и каждое из них время от времени выдувало наружу желтоватое облако сильно пахнущих спор. Крылоскок сунул свой клювовидный рот в группу растений и принялся обрывать их суккулентные шаровидные кончики. Он кормился в течение нескольких минут, пока его не вспугнул внезапный поток падающих сверху маленьких камешков. В считанные секунды существо развернулось к краю уступа и воткнуло свою заднюю шпору в землю. Затем, выгнув спину дугой, оно взвилось над бездной, распахнув полосатые крылья, и уплыло из поля зрения.

К исходу дня я встретил ещё двух обитателей гор – большого горного крылоскока и утёсного прыгуна; оба вида занимали различные, но сходные экологические ниши в этой экосистеме. Первое из этих животных в полтора раза крупнее своего более мелкого родственника и щеголяет гребнем на черепе, который у некоторых экземпляров изгибается почти к самому позвоночнику. Я наблюдал много случаев, когда этот массивный гребень использовался в перемежающихся с полётами демонстрациях за выяснение главенства, что часто приводит к серьёзным разрывам крыльев – ранам, которые почти всегда смертельны, поскольку из-за них животные просто разбиваются об камни внизу.

У крылоскока нет никаких средств для активного движения в воздухе. Спрыгнув со своего выступа, он намертво фиксирует замок на крыльях и далее вынужден собственными силами планировать к конечной точке прыжка. Однако, используя восходящие потоки воздуха в горах, некоторые особи крылоскоков способны совершать парящие прыжки на расстояние в несколько миль и даже преодолевать высокие хребты.

У утёсного прыгуна нет крыльев, как у его дальних родственников крылоскоков. Это невероятно ловкое существо, от его способностей к прыжкам у меня просто дух захватывало. Я сделал записи множества прыжков через пропасти на расстояние свыше двадцати метров, и заметил очень мало травм. Похоже, что он непрерывно занят поиском корма, выбирая в качестве основного компонента своего рациона щебёночную траву, которая обрастает вертикальные поверхности скал. Как и скальные полипы, щебёночная трава выбрасывает свои пахучие споры в воздух, иногда в таком количестве, которого хватает для того, чтобы создать туман над значительной областью горного склона.

На исходе своего первого дня в горах я зашёл вслед за группой утёсных прыгунов в одно такое облако спор, чтобы понаблюдать за их кормлением. Облако, должно быть, запустило инстинктивный рефлекс кормления, поскольку стадо начало кивать вверх-вниз своими большими головами. Они продолжили эти движения, подходя всё ближе и ближе к стене, и издавали громкие звуки, когда скребли своими лицевыми роговыми чехлами по камням. Воспользовавшись большим увеличением экрана, я смог разглядеть, что существа на самом деле сбривали щебёночную траву длинными полосами при помощи своих трофических желобков. Ранее у меня возникал вопрос о природе многочисленных следов трения на утёсах; наблюдение этого способа питания дало мне ответ на него.

Я наблюдал за пасущимися утёсными прыгунами в течение часа, пока сумерки не начали окрашивать в красный цвет горные пики вокруг меня и делать глубже тени в долинах внизу. Сумерки в горах были прекрасны. Когда утёсы потемнели, я стал различать нежные светящиеся узоры, когда начали светиться различные горные растения; животные, также обрисованные собственными биологическими огнями, выглядели завораживающе, когда прыгали с одного уступа на другой, мерцая, словно подвижные двойники звёзд, восходящих в небе.

Темнота в целом снижает активность горных травоядных, и многие крылоскоки и утёсные прыгуны в сумерках устраиваются на ночлег. Происходит ли это из-за того, что часы их дневной активности подходят к концу, или же из-за усиления активности сумеречных хищников, летающих и бегающих по горам – на этот вопрос у меня нет чёткого ответа. Когда мой первый день в горах подошёл к концу, я приготовил обед и сидел, разглядывая темнеющие горные пики и размышляя над моими бесполезными тревогами, связанными с путешествием сквозь эту величественную экосистему. И, как часто случалось во время моих путешествий по Дарвину IV, я думал о богатстве и изобилии Природы, о загубленной планете, которую я называю своим домом, и о моих жене и ребёнке, которые были так далеко.

 

Пузырерог

КАРТИНА XXV. «Было довольно сложно удержаться от смеха, наблюдая за этими продолжительными стычками».

К этому обитателю горных ручьёв меня привёл его крик – громкие гудки, что весьма необычно для Дарвина IV. Этот звук – результат того, что воздух выжимается из его парных пузырей во время их резкого сокращения; он эхом отражается от каменных стен, и его можно расслышать за несколько километров. Я полагаю, что это сигнал, обозначающий территориальные притязания.

Горные ручьи на Дарвине IV не очень богаты растительной жизнью, и эти существа, которых я назвал пузырерогами, вынуждены проводить до трёх четвертей своего времени в поисках в воде своего корма – красной горной колючки. В результате этого пузырероги чрезвычайно территориальны и используют свои гудки, а также демонстрацию ярких биологических огней, чтобы отпугивать соперников.

Сдутые пузыри пузырерога располагаются на его боках на гигантских ветвистых «рогах». Когда они раздуты, их жуткий гудящий крик – это один из самых назойливых и легко узнаваемых звуков на планете.

Во время стычки с соперником пузырерог растопыривает в стороны свои «рога», агрессивно надувая большие пузыри небольшими порциями воздуха. Претендент отвечает тем же, и ещё начинает ходить вокруг своего соперника медленным и неторопливым (и столь же смешным) шагом на цыпочках. Было сложно удержаться от смеха, наблюдая за этими продолжительными стычками; мне приходилось постоянно напоминать себе, что эти два дуэлянта готовы сражаться насмерть. Я никогда не видел, чтобы эти территориальные демонстрации заканчивались смертельным исходом, но длинные кровавые шрамы были обычным делом.