За годы, прошедшие после московских процессов 1936—1938 годов, я провел немало бессонных ночей, думая над проблемами российской революции. Я изо всех сил старался четко представить себе результаты, которые стоили стольких усилий и стольких жертв.

Ленинская идея социализма была основана на двух постулатах: во-первых, считал он, в обобществленной экономике производительность труда будет расти гораздо быстрее, чем при капитализме, и, во-вторых, ликвидация эксплуатации наемных рабочих принесет наибольшие блага трудящимся. Советская экономическая система в сочетании с тоталитарным сталинским режимом опровергла оба эти постулата.

Работая в ходе двух первых пятилеток в промышленности и торговле, я убедился на личном опыте, что бюрократическая и деспотическая регламентация экономической жизни в России сводит на нет все преимущества, которые должно было принести обобществление производства. Можно было достигнуть гораздо большего за счет нормального частного предпринимательства без выжимания последних сил из рабочих, без расстрела честных руководителей и инженеров. Фетишизация плановой экономики приводила к огромным затратам на плохо продуманные эксперименты, стоимость которых исчислялась миллиардами рублей.

Другой основной постулат социализма – что в обобществленной экономике не будет эксплуатации рабочих – наглядно опровергается самой жизнью. Советские рабочие получают значительно меньшую часть произведенного ими продукта, чем рабочие в любой капиталистической стране, меньшую, чем они получали до революции. И эта часть столь мала не только потому, что доля, раньше уходившая капиталистам, теперь присваивается привилегированными слоями общества, но потому, что огромная часть производственного потенциала просто теряется вследствие неэффективности бюрократического управления.

Никто за рубежом не представляет действительную степень эксплуатации советских рабочих, фактически низведенных до положения рабов, даже те, кому удалось проникнуть за лживую завесу советской статистики. чтобы понять это, надо было пожить в России эти несколько лет. Даже Троцкий, который уехал из России за несколько лет до начала процесса закабаления, не представлял этого, когда он писал в своей книге «Преданная революция».

«Национализация земли и средств производства составляет основу советской социальной структуры. Именно эти достижения пролетарской революции, – подчеркивал он, – определяют природу СССР как государства трудящихся».

Несмотря на жесткую критику сталинского режима, Советский Союз оставался для Троцкого до самой его смерти «государством трудящихся». При этом он отлично видел все те бюрократические искажения. Он считал, что главное было в государственной собственности. Если бы он оставался в России, он бы увидел своими глазами, как мало значения имеет форма собственности. Самый главный вопрос заключается в том, какая часть общественного продукта возвращается рабочим в виде заработной платы и государственных социальных услуг. По этому критерию советские рабочие накануне войны и после двадцати пяти лет экспериментов могли сравниваться только с париями Индии или феллахами Египта. Но в действительности их положение еще хуже. Если рабочие в Индии и Египте получают мизерную заработную плату, то они и платят очень мало за то, что они потребляют. Сталинская политика в области цен и заработной платы не только держит последнюю на невероятно низком уровне, но и сохраняет цены на товары потребления необычайно высокими. Таким образом советский пария в «государстве рабочих» подвергается ограблению дважды.

В первые годы после революции рабочие получили неслыханные ранее привилегии: удобные квартиры, бесплатное медицинское обслуживание, освобождение от налогов, оплачиваемый отпуск, бесплатные путевки в дома отдыха, бесплатное обучение, бесплатные билеты в театры, продукты питания по сниженным ценам и т. д. По мере того как мечта о высшей производительности труда превращалась в бюрократический кошмар, а «государство трудящихся» в крепостничество, эти привилегии одна за другой отменялись. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью, которую им обещал Ленин после захвата власти от имени трудящихся, советские рабочие спустя четверть века с трудом могли обеспечить себя едой и одеждой. В довершение к этому, когда в 1939 году была отменена пятидневная рабочая неделя и ее продолжительность увеличилась на восемь часов, это не сопровождалось какой-либо прибавкой в зарплате. Война принесла новые лишения, но я не говорю о чрезвычайных условиях. Еще в предвоенные годы уровень доходов рабочих был гораздо ниже того, что они имели до революции.

От этих фактов никуда нельзя уйти. Я совершенно четко вижу, что произошло: государственная собственность на средства производства потерпела провал, и рабочий класс, вместо обретения свободы, вынужден расплачиваться за этот провал своей нищетой.

Эти два фактора образуют порочный круг: чем больше показывает свою неэффективность государственная собственность, тем больше страдают рабочие, и чем больше они страдают, тем еще ниже падает эффективность государственного производства. Можно сказать еще проще: главной причиной низкой производительности является истощение трудящихся бюрократическим аппаратом. А это уже видно невооруженным глазом. Рабочие плохо питаются, плохо одеваются, живут в плохих условиях, переутомлены и истощены.

Некоторые симпатизирующие Советскому Союзу иностранные наблюдатели считают, что отсутствие в России «миллионеров» облегчает жизнь рабочих, поэтому, мол, они и готовы мириться с таким низким уровнем жизни. Действительно, некоторых рабочих удается обмануть камуфляжем «общественной собственности». Но для них является слабым утешением, что те, кто живут как миллионеры, называются не миллионерами, а «ответственными работниками». Но они не настолько глупы, чтобы верить всему тому, в чем удается убедить легковерных иностранных симпатизантов. На этих «попутчиков» коммунизма производит большое впечатление лицемерная приверженность пролетарским принципам, которая в моде у советского правящего класса. Жизненный уровень в Советском Союзе настолько низок, что даже те, кто живет в советской роскоши, не могут позволить себе всего того, что доступно на Западе. Но разрыв в доходах у этих людей и советских рабочих гораздо больше, чем соответствующие показатели в Америке. И голодающие советские рабочие не могут так легко забыть об этом, как иностранные гости.

Я бы хотел поподробнее описать жизнь одного из представителей правящего класса в СССР, как ее удалось наблюдать перед войной. В Москве он живет в правительственном здании, где занимает восьмикомнатную квартиру с прекрасной мебелью и двумя слугами. Для отдыха ему предоставляется госдача № 10 ЦИК с двумя, тремя или четырьмя слугами, личным кинозалом, комнатами для гостей, всевозможные развлечения – все это за счет государства. Ему стоит только заполнить «бланк заказа», и будут доставлены любые продукты для него самого, его семьи и гостей. Счет будет оплачен государством. В его распоряжении одна-две автомашины с водителями. Если ему вдруг захотелось чего-нибудь, не важно, сколько это стоит, ему нужно только позвонить по телефону. За его сыном ухаживают так, как будто это сын миллионера: из-за границы для него выписывают игрушки, за ним смотрят лучшие врачи. Он знает, что ему достаточно только попросить папу, а тому позвонить по телефону, и любое его желание будет исполнено. Если этот «ответственный работник» захочет отдохнуть в Крыму или на Кавказе, то и там он найдет такую же роскошь. Путешествовать со своей семьей он всегда будет в отдельном купе спального вагона, а иногда в отдельном вагоне или специальном поезде.

Если за четыре года войны в этом и произошли какие-то изменения, то, несомненно, в сторону ухудшения положения трудящихся, а не снижения уровня роскоши тех, о ком я написал выше. Война только расширила пропасть между привилегированной бюрократией и массами.

В этом, так называемом «бесклассовом обществе» возник новый правящий класс, если кто-то думает, что эксплуатация там менее грубая, чем в демократических странах, тот впадает в опасное заблуждение. Она не менее, а более грубая и еще более отвратительная, поскольку сопровождается все проникающим лицемерием по поводу «государства трудящихся».

Рабочий в этом государстве трудящихся не только постоянно испытывает нужду в одежде и продуктах питания, но он никак не может улучшить свое положение. Протестовать в одиночку он не решается. Как член профсоюза он не может объявить забастовку. Государство является одновременно хозяином, штрейкбрехером и полицейским. Оно полностью контролирует профсоюзы, которые, по сути, являются частью полицейского аппарата. Простым указом или с помощью манипуляции ценами реальные доходы трудящихся могут быть снижены, а продолжительность рабочего дня увеличена без какой-либо компенсации. У них нет абсолютно никаких возможностей не только требовать чего-то, но даже напомнить хозяину о данном им обещании.

Какому-нибудь наивному иностранцу это может показаться привлекательным. Но для тех, кто всерьез принимает идею социализма и надеется, что она может решить все наши проблемы, я скажу только одно: социалистический эксперимент с треском провалился.

Советская бюрократия во всех отношениях превратилась в новый класс эксплуататоров. Формально она не обладает собственностью, но она контролирует государство, которое владеет всем. Государство, которое номинально всем владеет и номинально является социалистическим, на самом деле выступает как инструмент более новой и более жестокой системы эксплуатации и ограбления трудящихся.

Отмена частной собственности на средства производства сама по себе не ликвидирует эксплуатацию человека человеком, – этому нас научил Сталин!

Его режим доказал нам, что социализм как общество свободы и равенства не может быть построен посредством диктатуры пролетариата. Я убежден в том, что такое общество вообще не может быть построено на основе монополии государства на собственность. Провал российского эксперимента заключается не только в том, что из партийной диктатуры вырос уродливый режим, основанный на привилегиях, но и вследствие несовместимости человеческой природы с предложенной моделью экономического развития. Я могу привести тысячи фактов, которые говорят о том, что русский эксперимент не уникален, а является уроком для всего человечества. Реальное улучшение положения трудящихся может быть достигнуто только в демократическом обществе с частной собственностью и конкуренцией, которые удерживаются в соответствующих рамках посредством прогрессивной общественной администрации, где собственность не присваивается, как в России, и не удушается, как в Германии.

После экспериментов с пятилетними планами те советские лидеры, которые не утратили реализма и гибкости, стали понимать невозможность прихода к социализму через диктатуру и стали обращать свои взгляды к демократии. На мой взгляд, даже Сталин понимал, что это невозможно. Его представления о социализме далеко расходятся с тем, что большинство из нас вкладывает в это понятие, но я думаю, что, каковы бы ни были его представления, он какое-то время искренне пытался реализовать эту идею. Но постепенно и он утратил веру и к моменту убийства Кирова полностью от нее отказался.

Сталин был достаточно последовательным сторонником идей Ленина о том, что национализация промышленности и сельского хозяйства оправдает себя и приведет к успеху социализма только в том случае, если производительность труда в Советском Союзе будет расти быстрее, чем в капиталистических странах, а жизненный уровень советских рабочих будет выше того, что имеют рабочие в других странах. Лихорадочное напряжение пятилетки и ее провал по основным показателям продемонстрировали Сталину, что без конкуренции, без материальной заинтересованности работника производительность труда никогда не достигнет того уровня, который существует в капиталистических странах. Сталин оказался перед необходимостью принципиального выбора: ослабить диктатуру и позволить советскому обществу развиваться по демократическому пути или отказаться от идей социализма, равенства и последовать примеру нацистов и фашистов.

Какое-то время он соглашался с такой перспективой и даже поощрял демократические тенденции лучших представителей большевиков старого поколения. Какое-то время он заигрывал с идеей демократической конституции. Но когда Киров стал лидером национального масштаба, Сталин понял, что демократия будет означать конец его власти. Имея перед глазами нацистский пример кровавой чистки и зная, что в этом ему нет равных, он сделал выбор в пользу диктатуры. С этого момента он стал сознательно отказываться от программ, направленных на улучшение положения трудящихся и снижение интенсивности их эксплуатации. Он взял курс на создание общества, основанного на жестокой эксплуатации трудящихся в интересах привилегированного меньшинства, которое составляет костяк тоталитарного режима.

Это вовсе не означает, что он отказался от поддержки так называемых «коммунистов», которые стремятся к власти в других странах. Если бы он хотел этого, ему было бы достаточно одного своего слова. На мой взгляд, он просто использует их для того, чтобы ослабить эти государства в интересах Советского Союза. Он постарается распространить свою тоталитарную систему везде, где это будет возможно. Нет никаких признаков того, что он может пойти по пути «развития демократии» или «возврата к капитализму» в России или еще где-либо. Все его инстинкты направлены на захват и удержание власти, и он будет защищать позиции России в мире точно так же, как он защищал свою власть в России, убивая тех, кто начинал понимать, что демократия дает ключ к решению многих ее проблем.

В этом состоит причина и действительное значение репрессий 1936—1938 годов. Это не было ликвидацией какого-то фантастического заговора, не было уничтожением враждебных партий и группировок и подавлением оппозиции. Это было систематическим истреблением всех тех, кто сознательно служил делу социализма и сопротивлялся сознательному превращению страны в тоталитарное рабовладельческое государство. Это была контрреволюция. Если бы в ходе Гражданской войны Врангель, Колчак и Деникин дошли до Москвы, они не менее жестоко, хотя, может быть, и не так тщательно, уничтожали бы всех тех, кто сыграл заметную роль в революции или проявил бы какую-то заботу о защите интересов трудящихся.

Это было поколение революционеров, которое не стремилось к личной выгоде, не имело собственности. Будучи на государственной или военной службе, они вели скромную жизнь, думая только о том, как лучше послужить человечеству. Они боролись за то, чтобы уничтожить эксплуатацию, построить более свободное и справедливое общество, которое должно было обеспечить всем людям достойную жизнь. Некоторые из них поняли свою ошибку и пытались вернуться на путь демократии, другие – цеплялись за свою мечту. Ни тех, ни других уже нет в живых. Сталин расстрелял всех. Тот строй, за который они боролись, сегодня существует лишь по названию.

Но Сталину была нужна какая-то точка опоры, и, как все диктаторы, он стал искать ее в вооруженных силах. Ценой огромных затрат и напряжения сил всего народа он реорганизовал и оснастил армию как привилегированную часть общества. Но чтобы надежно держать этот инструмент в своих руках, ему нужна была новая офицерская каста, полностью преданная ему лично и свободная как от всяких «пережитков» революционной идеологии прошлого, так и от опасных новых демократических идей. Вот почему чистка в армии была еще более жестокой, чем среди гражданских чиновников.

Когда он уничтожил советский Генеральный штаб – этот мозг армии, лишил его возможности вести войну с нацизмом, он пошел на заключение пакта с Гитлером. Он рассчитывал, что этим маневром он завоюет расположение Гитлера и упрочит свой диктаторский режим. Позже он заявил помощнику президента Рузвельта, Гарри Гопкинсу, что он «верил этому человеку». Но ему следовало лучше разбираться в повадках бандитов. Гитлер переиграл Сталина в его же собственной игре. Отвергнув все заигрывания и попытки умиротворения, Гитлер, зная, что Советская Армия обезглавлена, напал на Советский Союз. И советскому народу снова пришлось расплачиваться своей кровью и жизнями за политическую близорукость и глупость этого ненасытного тирана.

Мы сейчас испытываем такой восторг от победы Красной Армии, что почти забываем о том, что Советский Союз был на грани поражения и какой ценой досталась эта победа советским людям. Очень важно оставить в стороне наши естественные, но преходящие, эмоции и посмотреть на это событие, как оно останется в истории. Первый год войны был для СССР годом ужасающего разгрома. К концу этого года враг был у ворот Москвы, Ленинграда и Ростова. Он всадил нож в самое сердце России. Даже в самые худшие годы послереволюционной интервенции иностранные войска никогда не достигали этих рубежей. В первые шесть месяцев немецкие войска оккупировали советскую территорию, которая в три раза превышала площадь Германии. Численность населения оккупированных территорий также превышала численность населения Германии. На этих территориях было сосредоточено около двух третей промышленного потенциала СССР, который был создан за годы первых пятилеток ценой огромных жертв. На второй год войны немецкие армии достигли Волги и Кавказа. Гитлеровские альпийские стрелки водрузили на Эльбрусе нацистский флаг. Только на третий год войны появились новые командиры, прошедшие жестокую школу поражений, они смогли переломить ход событий и погнали немцев на Запад. Но все это стоило большой крови и огромных потерь, а территории, которые с таким трудом и жертвами были превращены за годы советской власти в индустриальные районы, оказались в руинах.

Во время первой мировой войны, при прогнившем и ненавистном царском режиме, плохо оснащенная, без необходимого вооружения и боеприпасов армия остановила в Припятских болотах нашествие огромной современной армии Гинденбурга и Макензена. За три года кровопролитных боев, когда у русских было от шестидесяти до ста снарядов на дивизию, немцы никогда не ступили на исконно русскую территорию. Они никогда не прошли дальше Польши, Литвы и Латвии. А недавно созданная гитлеровская армия смогла за полгода захватить половину европейской части России, а еще через три месяца выйти к Волге. Даже шведский король Карл и Наполеон не достигли этого рубежа. Первый был отброшен от Полтавы, а второй – от Москвы. Нужно ли говорить, что главной причиной первоначальной катастрофы было состояние страны и армии после больших чисток? Гитлеровская армия существовала всего семь лет, но она сохранила все старые офицерские кадры. Красная Армия двадцать пять лет готовилась к этому нападению с Запада, но незадолго до вторжения командный состав Красной Армии был уничтожен.

Нацисты оценивали общие потери Советского Союза в вооруженных силах и гражданском населении в тридцать миллионов. Русские называют цифру восемь миллионов. Если вдвое увеличить русские цифры и вдвое уменьшить немецкие – получаем пятнадцать миллионов – вполне реалистическую цифру. Из этого числа примерно шесть миллионов должны составлять военнослужащие, а это значит, что половина Красной Армии была уничтожена. Несомненно и то, что было потеряно около половины всей военной техники.

Победа колоссальна, но и катастрофа первых двух лет войны ужасающая. И нет другого объяснения этой военной катастрофе, как полное отсутствие стратегического руководства и должной организации в Красной Армии к началу войны.

Если оставить в стороне это отсутствие стратегического руководства и организации, то в остальном силы двух армий были примерно одинаковы. У Сталина было немало естественных преимуществ над Гитлером. У него было двенадцать лет, чтобы вооружить свою армию, если принять за точку отсчета первую пятилетку, начавшуюся в 1928 году, хотя Советская Россия строила свою армию с 1918 года. В 1935 году, когда Гитлер начал создавать свою армию, Сталин имел самые крупные вооруженные силы в мире. Он также вывел советскую военную промышленность на уровень Германии. Он имел двукратный перевес в численности населения и десятикратный по ресурсам. У него не было недостатка в сырье. Весь советский народ уже давно был в состоянии военного психоза. Кроме того, Сталин имел абсолютный контроль над экономикой страны, никаких юнкеров или капиталистов, с которыми надо договариваться. Для вооружения своей армии он мог уморить голодом свой народ, чего не мог сделать Гитлер. И Сталин сделал это. В России проблема была не «пушки вместо масла», а «пушки вместо хлеба».

Располагая этими естественными преимуществами, Сталин к моменту начала войны должен был быть многократно сильнее Гитлера. В действительности по авиации и боеприпасам он был на одном уровне с Германией, а по танкам и артиллерии превосходил ее. Несмотря на это превосходство, которое должно было быть еще большим, армия Сталина, по численности вдвое превосходившая немецкую, в течение первого года войны, по существу, была неспособна вести серьезные боевые действия на современном уровне. А современный уровень требует искусного стратегического мышления, превосходной организации войск и надежного тылового обеспечения. Он требует точной координации действий всех элементов сложного военного механизма. Со всей своей огромной армией Сталин, который был главнокомандующим, и его три бесталанных маршала, Ворошилов, Буденный, Шапошников, не могли провести крупномасштабное контрнаступление. Они даже не пытались реализовать какую-то стратегию. У них не было никакого плана. Все имевшиеся в их распоряжении силы они использовали только для закрытия брешей в дамбе, через которые в Россию хлынула немецкая армия. А в начальный период войны как раз они должны были направить свои танковые дивизии через Польшу и Закарпатскую Украину в Чехословакию и Германию. Они могли быть там еще до того, как немцы достигли Минска, если бы в верховном командовании кто-то обладал стратегическим воображением и достаточными полномочиями для выполнения смелого маневра.

У меня нет ни малейшего сомнения в том, что именно так поступили бы Тухачевский, Блюхер, Якир, Уборевич; так поступил бы любой талантливый и хорошо подготовленный генерал, из числа тех, кого Сталин уничтожил для того, чтобы сохранить личную власть.

Расстрел этих генералов и тысяч других офицеров – первая и наиболее очевидная причина крупномасштабной военной катастрофы начального периода войны. Если бы Сталин в 1937 году не расстрелял эту «пятую колонну», то решающие битвы, которые спасли Россию, происходили бы на рубежах Вислы и Немана, а не Волги и Невы. Трех лет мирного развития оказалось недостаточно, чтобы у обезглавленной армии отросла новая голова. Это простое обстоятельство предпочитают игнорировать те, кто делает из Сталина героя. Бывший американский посол Джозеф Дэвис даже пришел к выводу, что расстрел военных лидеров Красной Армии пошел ей на пользу!

Вот примерный список тех, кто был уничтожен чистками:

трое из пяти маршалов;

одиннадцать заместителей наркома обороны;

шесть из восьми генералов, входивших в состав военного трибунала, который приговорил к смерти Тухачевского и еще семь обвиняемых;

семьдесят пять из восьмидесяти членов Высшего военного совета Красной Армии (все генералы и адмиралы), включая всех командующих военными округами, главком ВВС, главком ВМС и все, кроме одного, командующие флотами;

девяносто процентов всех генералов;

восемьдесят процентов всех полковников;

примерно тридцать тысяч офицеров более низкого ранга.

Большинство различных источников сходятся на том, что за два года примерно триста тысяч человек было расстреляно и около миллиона заключено в тюрьмы. Еще примерно десять миллионов было депортировано или отправлено в концлагеря. К этим цифрам надо прибавить еще полтора миллиона поляков, которых, согласно заявлению генерала Сикорского, обнаружили в советских лагерях польские представители, занимавшиеся формированием польской армии.

Мало кто в Америке представляет себе подлинные масштабы и ужасающие последствия этого всеобщего убийства лояльных граждан. Один из американских публицистов и издателей, Ральф Ингерсолл, например, утверждает, что в России на десять невиновных расстреливали все-таки одного виновного и такой способ отправления правосудия вроде бы находил поддержку советских людей. Это утверждение является наглядным примером того, до каких маниакальных пределов могут дойти люди в попытках объяснить и оправдать все, что делается в Советском Союзе. Это не было убийством десятков виновных или невиновных, счет велся на сотни тысяч. Это было систематическое истребление тех, в ком ум сочетался с компетентностью и искренностью. Это было уничтожение всех потенциальных оппонентов и критиков диктатора, просто всех тех, кто хотел, чтобы Россия пошла с Кировым по пути демократии, а не со Сталиным по пути тоталитарной автократии.

Сталин видит любую проблему в терминах силы и воли, а и то и другое есть у него. Как черта характера, его воля действительно производит сильное впечатление. Но за этим личным феноменом скрывается трагическая неспособность России обеспечить поступательное экономическое развитие, усугубляемая бюрократическим и полицейским режимом, на вершине которого восседает Сталин.

Сталин, несомненно, обладает одним огромным талантом – безжалостностью. Он знает только один метод решения проблем – систематическая безжалостность.

Этот метод принес превосходные результаты в его борьбе с оппонентами и с беззащитным русским народом. Он вознес его на вершину власти, сделал его премьером, диктатором. Он даже может сделать его хозяином Европы. Что же будет означать этот его «успех» для европейской цивилизаций?

Вся моя книга является ответом на этот вопрос. Но сегодняшние газеты заставляют вспомнить один показательный пример. Оборона Ленинграда увенчалась военным успехом, но Ленинград мог бы, без всякого влияния на исход войны, быть провозглашен открытым городом. Когда в 1942 году Манила была провозглашена американской армией открытым городом, советская пресса иронизировала по этому поводу, намекала на то, что американцы не умеют воевать. В этом и заключается один из главных контрастов войны: американцы берегли жизни людей и не жалели техники, Сталин не жалеет людей. Сегодня в газете «Нью-Йорк геральд трибьюн» со ссылкой на советские источники сообщается, что за время двухлетней героической обороны Ленинграда там погибло от голода и холода более полутора миллионов жителей, в основном женщин и детей. Были ли эти жертвы абсолютно необходимы для победы? Сколько из них погибло в результате неимоверной черствости, неуважения к человеческим страданиям, в результате ведения войны методами, которые не считаются с людскими потерями? В эйфории победы все это кажется «мелкими деталями». Но так ли великодушна будет к нам история?

Моя беспощадная критика сталинского режима продиктована моей глубокой симпатией и любовью к нашему храброму союзнику, советскому народу. Гораздо легче, как это делают многие «либералы», восхвалять тиранический режим и осуждать всякую его критику как подрыв единства и нападки на Россию. Эту политику умиротворения легко оправдать, как это сделал недавно один видный либерал, тем, что «чем больше погибнет русских, тем больше останется в живых американских парней». Вопрос, однако, заключается в том, не приведет ли эта новая мюнхенская политика к прямо противоположным результатам.

Я хочу еще раз повторить, что трагизм положения русского народа делает его храбрость и решительность еще более заслуживающими уважения. В первой мировой войне, под деспотической властью самодержавия, они сотнями тысяч шли в бой безоружными, надеясь подобрать винтовку погибшего товарища и продолжать битву. Они не просто проявляют героизм, они умеют быть героями. Никакое красноречие даже таких фигур, как Черчилль или Бивербрук, не может в должной степени оценить мужество этих людей.

Но было бы несправедливо по отношению к русскому народу и опасно для демократий приписывать, относить героизм, проявленный русским народом, за счет режима Сталина. Это тоталитарный режим до мозга костей. Отдавать заслугу в достижении победы этому режиму – значит повышать авторитет тоталитаризма в мире. «Успех Сталина – успех диктатуры». Такая линия рассуждений вполне очевидна, но она порочна в своей основе. С демократическим правительством русский народ воевал бы еще лучше и добился победы с меньшими потерями. В этом заключается правда. И эта правда абсолютно необходима всем в борьбе за демократию в мире.

Некоторые спросят меня: зачем напоминать нам о слабостях и поражениях Сталина в начальный период войны, когда это уже стало историей? Именно потому, что это так легко забывается, нужно напоминать об этом, чтобы сохранить возможность трезво оценивать современные проблемы. Слишком много людей, поддавшись сталинской пропаганде и эмоциональному воздействию замечательных событий в Европе, начинают испытывать комплекс неполноценности перед победоносным тоталитарным государством. Если этот комплекс начнет оказывать воздействие на формирование общественного мнения и нашу внешнюю политику, то вместо твердой защиты демократии мы скатимся к политике умиротворения.

Чемберлен и Даладье, загипнотизированные агрессивным тоталитаризмом нацистов, уже пробовали проводить такую политику. Всем, кто осмеливался критиковать ее, в том числе Черчиллю, они говорили: вы призываете к войне. А правда заключается как раз в том, что именно политика умиротворения с неизбежностью приводит к войне. Сегодня это так же справедливо, как и во времена Мюнхена. Истоки политики умиротворения заключаются в недооценке собственных сил и переоценке, под влиянием пропаганды, сил своего партнера. Это позволяет ему блефовать и принуждать вас занимать все более невыгодную позицию, пока наконец вы вынуждены будете «бороться за выживание».

Ведущие американские военные эксперты считают, что без американской помощи советский гигант потерпел бы поражение. В момент восхищения победой русских об этом как-то слишком легко забывают. Апологеты тоталитаризма в американской прессе и на радио стараются изо всех сил, чтобы это поскорее было забыто. Давайте для контраста послушаем журналиста, близкого к авторитетным американским кругам, в том числе к Белому дому, Эрнста Линдли.

«По общей военной мощи, как собственной, так и полученной в рамках ленд-лиза, ни Россия, ни Великобритания не могут сравниться с Соединенными Штатами. Без этих двух стран ни одна из трех великих держав не смогла рассчитывать на победу, но Россия и Великобритания, несомненно, потерпели бы полное поражение».

Это означает, что без помощи со стороны самой великой демократической страны мира одно тоталитарное государство, более эффективное, уничтожило бы другое, более крупное, но и более слабое. Своим выживанием в войне с Гитлером тоталитарный режим Сталина обязан двум факторам: во-первых, великому русскому народу, который так ненавидит диктатуры, что даже в момент наибольшей опасности Сталин должен был держать двенадцать миллионов человек в концлагерях, и, во-вторых, помощи со стороны демократий. Это нужно повторять снова и снова. Их нужно вдалбливать в голову восторженных приверженцев «планового общества», которые, ослепленные поверхностной информацией и пропагандистскими выдумками, готовы отбросить «старую», «прогнившую» и «изжившую себя» американскую систему и встать на путь тоталитаризма.

В заключение, чтобы меня правильно поняли, хочу добавить, что я с самого начала был за оказание Советскому Союзу массированной помощи. Я выступал за это еще в 1942 году, три года назад, когда многие американцы еще колебались, но моя позиция была твердой. Я более старый противник фашизма, чем лорд Ванситтарт. Создавая советскую военную и промышленную мощь, мое поколение не жалело своих жизней, готовясь к схватке с этим смертельным врагом. Это был уже не первый случай, когда германские правители повели свой послушный народ войной на Россию. Читатель уже знает, что два моих брата погибли в первой мировой войне на германском фронте. Во время немецкой оккупации Киева я сам был арестован немцами и чуть не был застрелен во время побега. Через два года я был дважды ранен под Гомелем, где польские генералы вели в бой против нас подготовленных немцами ветеранов из Силезии.

Кроме того, как миллионы американцев русского, польского, норвежского происхождения, я ненавижу нацистов в большей степени, чем коренные американцы, которые не имеют связей с родиной своих предков. Мы более трагически ощущаем происходящее. Для нас героическое сопротивление русских и поляков означает не только лишний день для подготовки американских и английских войск, это означает еще и пятнадцать тысяч убитых и пятьдесят тысяч раненых наших братьев. Это голодные дети и женщины, разрушенные дома, сожженные города, взорванные плотины и фабрики – полное опустошение нашей родной земли. В результате бандитского нашествия гитлеровцев, которое многократно усугубило все ошибки и преступления Сталина, то немногое, что еще оставалось от завоеваний русской революции, было потеряно. Трагедия русского народа – это моя личная трагедия. Как и все американцы русского происхождения, я глубоко благодарен Америке за помощь по ленд-лизу, хотя она и должна пройти через руки тирана. Но я все-таки хочу предупредить американский народ.

В течение трех лет «попутчики» и «реалисты-умиротворители» Сталина почти не давали пробиться слову правды о сталинском режиме. Под предлогом сохранения единства союзников они отвергали любые, даже самые робкие попытки сознательных сторонников демократии поставить перед Сталиным вопрос об освобождении из концлагерей миллионов русских людей, готовых включиться в борьбу с Гитлером.

Справедливости ради надо отметить, что ни защитники «единства», ни советская пресса не считали необходимым со своей стороны воздерживаться от нападок на другие союзные страны, Великобританию, Польшу, Бельгию, Грецию в их час опасности.

Тем не менее Россия действительно была в смертельной опасности, и в течение трех лет я воздерживался от каких-либо выступлений против сталинского тоталитаризма, откладывал публикацию этой книги. Все эти годы я хранил молчание, если не считать отмеченного выше выступления в поддержку ленд-лиза, а также одной-двух статей с анализом военного положения в разгар наступления Гитлера на Москву и Ленинград в 1941 году, в которых я предсказывал, что он не сможет взять эти города и он сам это уже понимает. Но сегодня, когда опасность для сталинской империи миновала и он заливает кровью таких наших союзников, как Польша, когда события в Греции и политика, проводимая коммунистами в других странах, бросают вызов демократии, долг каждого честного человека, знающего правду, говорить о ней.

Я знаю сталинский режим в России, я прожил там свою жизнь, и я знаю, что это тирания в самой неприкрытой и разрушительной форме. Президент Рузвельт был абсолютно прав, когда он 11 февраля 1940 года заявил: «Советский Союз, как хорошо знает каждый, кто имеет смелость смотреть в лицо фактам, является самой абсолютной диктатурой в мире». Как эксперимент с целью поиска новых форм организации жизни общества она потерпела полный крах. Те, кто в своем энтузиазме по поводу мощного союзника в борьбе с Гитлером закрывает на это глаза, оказывают плохую услугу всему цивилизованному миру, и особенно русскому народу.

Мы должны больше верить в демократию. Сейчас демократические страны доказывают всем, кто не ослеплен тоталитарным «светом с Востока», что они тоже могут добиваться военных побед, причем более эффективно, с меньшими людскими потерями.

Победа России достигнута не благодаря гению диктатора или преимуществу тоталитарного режима, в чем стараются убедить Америку «пропагандисты-попутчики». Здесь сыграли решающую роль огромные пространства России, снег, грязь, помощь по ленд-лизу и, самое главное, ожесточенное сопротивление русского народа.

Русские люди героически сражались за свободу и демократию, которых они лишены. Все они, кто еще обладал политическим сознанием и смелостью думать, воевали с надеждой, что после они будут жить в условиях демократии. Но что теперь обещают им наши дипломаты и журналисты, которые, возвращаясь из России, прославляют не народ, а сталинский режим? Увековечение рабства и распространение тоталитаризма под флагом победы демократии!

«Вы так хорошо сражались за свободу, – говорят им поклонники режима Сталина, – потому что вы порабощены. За это мы освятим ваше рабство, и теперь оно будет называться демократией». Вот суть позиции тех, кто приписывает победу русского народа тоталитарному режиму Сталина. Они ставят под угрозу демократию в ESS и наносят русскому народу удар в спину.

У Соединенных Штатов и Советского Союза нет конфликта интересов. Обе великие страны испытывают друг к другу симпатии, и их отношения должны быть мирными и дружественными. Главное препятствие на пути к этому – каменная стена тоталитарной тирании, которая окружает и душит Россию. Видный американский обозреватель Уолтер Липпман в своей книге «Военные цели США» писал:

«России удалось изолировать свое население от пропаганды идей западной конституционной системы, но мы не изолированы, потому что мы терпимо относимся к тоталитарной пропаганде… Пока существует это неравенство, не может быть подлинного сотрудничества между Советским Союзом и Западом. Может быть только сосуществование, только компромиссы, сделки, конкретные договоренности, только дипломатия проверки и перепроверки… Русские не должны рассчитывать на то, что остальной мир поверит в демократическую направленность их внешней политики, если они не будут соблюдать демократические принципы у себя дома».

К этому я хочу только добавить, что, если русские начнут жить у себя дома по этим принципам, дружба наших двух народов будет нерушимой. С учетом этого каждый честный и думающий американец должен отвергнуть оскорбительное утверждение, что русским нравится их рабское состояние. Он должен понимать, что у них те же чаяния и надежды, такое же право, как у американцев и других людей во всем на жизнь, основанную на «свободе и справедливости для всех».