Шел снег. Большие мягкие хлопья беззвучно падали с темного декабрьского неба, укутывая белой сверкающей пеленой окрестные леса, небольшие озера, холмы, болота. Кое-где виднелись крестьянские дворы, редкие замки и усадьбы и великое множество небольших и совсем маленьких домов, в которых доживали свой век любящие природу горожане.

Весь этот пейзаж немного напоминал цветную рождественскую открытку. И почтальон, поднимавшийся по тропинке к дому на опушке леса, еще больше усиливал это впечатление. Капюшон форменной шинели делал его похожим на самого Деда Мороза. Никто бы не упрекнул почтальона в том, что после долгого и утомительного рабочего дня он радовался при мысли, что этот маршрут последний. Будь он менее исполнительным, он мог бы просто пропустить этот дом из-за снегопада, но старик был ревностным служакой — и откуда же ему было знать, что доставка одного письма и двух вечерних газет для молодой художницы повлечет за собой такие «безделицы», как покушение, убийство и самоубийство. Нет, никто и ни в чем не смог бы упрекнуть старого почтальона. Он был лишь малым звеном в игре случайностей, необходимым, чтобы замкнуть цепь бессмысленных совпадений.

Впрочем, сам он не мог не подосадовать на утомительное путешествие к дому на опушке. Он считал, что молодые горожане поступают безнравственно, предаваясь покою деревенской жизни, не соблюдая полностью ее правил. И не потому, что художница Лотта Эскильдсен относилась к худшим представителям общества. Старик признавал, что она работала не покладая рук пять дней в неделю. Зато почти каждый уик-энд она наполняла свой дом толпой шумной молодежи, а то и сама отправлялась в город и возвращалась домой утром в понедельник, усталая и измученная, после нескольких суток лихорадочного веселья в гостях. Но девушка выглядела весьма недурно, стройная и длинноногая, как персонажи ее собственных рисунков, а если ее неправильному лицу и не хватало классической красоты, то об этом быстро забывалось, стоило с ней поговорить, хотя бы несколько минут. Уж очень она была славной, веселой и хорошо улыбалась.

Почтальон плотнее запахнул ворот шинели. Начинался ветер и, взглянув на темное небо, старик не мог не порадоваться, что все-таки дошел до этого дома, несмотря на непогоду: уж, конечно, прийти сюда еще раз удастся нескоро. Завтра все дороги здесь занесет, а если снегопад не прекратится, пройдет немало времени, пока машины не расчистят дорогу к лесу. Окоченевшие пальцы вынули из черной сумки две газеты и письмо, опустили их в дверную щель для почты. Тонкий белый конверт с американскими марками в последний момент заупрямился и упал на снег. Однако его заботливо подняли и снова воткнули в щель.

Художница Лотта Эскильдсен увидела в первый момент лишь светлый четырехугольник на коврике у двери. Одетая в элегантный дорожный костюм из твида, она спустилась по лестнице в холл, где объемистый чемодан уже ждал, когда его внесут в машину. Сводка погоды предвещала буран, и у Лотты не было ни малейшего желания оказаться отрезанной от всего мира в занесенном снегом доме. Сегодня утром она отправила заказчикам последние работы и считала, что с чистой совестью может немного отдохнуть в городе. Переходя из комнаты в комнату, она наводила последний лоск перед отъездом, и ее голубые глаза блестели от предвкушения городских развлечений. Огонь в большом камине еще не погас, и она поставила перед ним экран. Несколько комнатных растений, не переносящих мороза, перекочевали с подоконника на стол.

— Я брожу под дождем, — напевала она, натягивая меховые сапоги на узкие лакированные туфельки.

Лотта рассеянно собрала вечерние газеты и положила их в чемодан сверху. Также небрежно она сунула в карман костюма письмо, но оно оказалось слишком длинным. Ей пришлось вытащить это письмо и посмотреть на него более внимательно. Отдых или нет, но письмо было из Америки, а это, как правило, означало чек или новый заказ. Лотта быстро вскрыла конверт. Письмо содержало краткое сообщение о том, что в течение пятницы ей позвонят по телефону для обсуждения некоторых новых заказов. Сегодня — четверг. Поездка горела. Если заказ выгодный, досаду от сорвавшегося отпуска можно пережить. А когда сидишь и работаешь, погода не имеет никакого значения.

Лотта снова втащила чемодан наверх. Лучше побыстрее его распаковать и привести комнаты в жилой вид. Было только три часа, но сумерки уже начали сгущаться. Лотта зажгла свет. Чемодан был распакован, а платья — повешены на распялки. С газетой под мышкой Лотта спустилась вниз убрать в комнатах.

Дом был обставлен простой и удобной мебелью. Глубокие кресла и широкие диваны уютно группировались перед камином и большим окном, возле них стояли низкие столики: чтобы достать сигареты или пепельницу, стоило лишь протянуть руку. В библиотеке, гостиной и кабинете пол устилали толстые светло-серые ковры, заглушающие шаги. Это таило в себе некоторые неудобства: друзья часто неслышно прокрадывались через весь дом и с оглушительными криками радости неожиданно возникали уже за спиной. Стены в библиотеке закрывали книжные полки. На огромном письменном столе помещались пишущая машинка, телефон и блокнот для зарисовок. Если заказ делался по телефону, Лотта могла тут же набросать несколько эскизов. Но, кроме блокнотов, ничто не напоминало о работе в этой части дома. По другую сторону холла располагалась столовая. Она была слишком большой и обедали в ней редко. За ней шел большой спартански обставленный рабочий кабинет. Еще одна дверь вела из холла в просторную кухню, где за дубовым столом могли обедать восемь человек.

На первом этаже Лотта чувствовала себя прекрасно всегда: была ли одна или принимала тридцать человек гостей. Не то было на втором этаже: чтобы добраться по узкому коридору до собственной спальни, Лотте каждый вечер приходилось проходить мимо семи пустых и холодных комнат для гостей. Когда она поднималась наверх из теплых комнат первого этажа, от одной мысли об этих пустых и холодных спальнях у нее по спине пробегали мурашки. Зато в конце каждой недели Лотта брала реванш за свое одиночество и собирала полный дом гостей, воображая, как было бы прекрасно, если бы все комнаты были обитаемыми.

Мгновение Лотта колебалась. Неплохо бы позвонить друзьям и пригласить их сюда, чтобы сделать уик-энд более праздничным. Они бы привезли с собой лыжи и провели прекрасное спортивное воскресенье. И не страшно, если дом занесет снегом: в холодильнике всегда полно продуктов — хватит на всех гостей.

Я брожу под дождем, — напевала она, проходя по комнатам. — Я брожу…

Лотта остановилась у письменного стола и тяжело опустилась в кресло. Что-то беспокоило ее, но что, понять она не могла. Напрасно она приняла участие в этой глупой шутке с господином Петерсеном, владельцем усадьбы Ро-зенбринк. Не доведенный до конца розыгрыш всегда оставляет ощущение какой-то неловкости. А здесь дело обстояло именно так.

Лотта осторожно дотронулась до шишки на затылке и попыталась воспроизвести в памяти вчерашний вечер. Последнее, что она помнила до того, как свалилась в темноте с винтовой лестницы в Розенбринке, был сильный толчок, но кто и зачем ее толкнул, понять она не могла. И когда через несколько минут она пришла в себя, нападавший уже исчез, очевидно, нимало не интересуясь ее судьбой. Когда сталкиваешься с человеком в темноте, твой естественный долг удостовериться, не покалечился ли он. Прислуга в Розенбринке знала ее как близкого друга дома, а гости были ее лучшими друзьями.

Лотта зажгла сигарету и уставилась на мятущиеся снежные поля. Внезапно она поняла, что избегала мыслей о вчерашнем происшествии потому, что оно каким-то образом было связано с ее близкими друзьями. Глубоко в подсознании гнездилась уверенность, что ее толкнул один из друзей. Там же пряталось неприятное ощущение, что на долю секунды до падения она… Нет, она больше не хотела об этом думать. Ушиблась она не очень сильно.

Возможно, несколько минут она была без сознания, но, когда очнулась, голова была ясной.

Чтобы отделаться от навязчивых мыслей, Лотта отправилась на кухню и приготовила себе чай с гренками. Она не стала завтракать в расчете на основательный обед в городе. Лотта удобно уселась в кресле, развернула газету и протянула руку к чашке с чаем.

Если бы кто-нибудь заглянул в эту минуту в окно дома на опушке леса, он бы увидел весьма странную картину: казалось бы, нормальная девушка, внезапно превратилась в неподвижную восковую куклу. Он бы увидел руку, застывшую в воздухе с полной чашкой чая, в то время как секунды слагались в бесконечные минуты. Он бы увидел, как все краски сбежали с живого лица, а изумление на нем сменилось ужасом. Он бы увидел, как напряглись и заострились скулы, и повзрослело молодое доверчивое лицо. Но никто не заглянул в окно. Лотта была одинока как никогда. Читая в газете об ужасной новости, она впервые так остро ощутила свое одиночество. Она слышала, как ветви стучатся в окна. Она чувствовала, что снегопад превратился в настоящую снежную бурю, деревья в саду сгибались под порывами ветра, а обледеневшие сучья терлись друг о друга со зловещим скрежетом. Лотта медленно перевернула газету и опустила ее на стол. Как завороженная, она смотрела на чашку с чаем, которую все еще держала в руке.

Свет от лампы мягко освещал стол и лежащую на нем газету. Страшную газету, где черным по белому было напечатано, что Лотта разыскивается в связи с убийством господина Петерсена. Точнее, на первой странице газеты сообщалось, что владелец поместья Петерсен застрелен в ночь на четверг. На месте убийства найден узкий золотой браслет со звеньями в виде дубовых листочков. Лиц, знакомых с этим браслетом просят немедленно обратиться в полицию. Сообщение сопровождалось фотографиями поместья, кабинета Петерсена и браслета. Лотта не отрываясь смотрела на фотографии, а затем перевела взгляд на свое тонкое запястье. Браслет был ее. В этом не было никакого сомнения. Более того, он украшал ее руку еще вчера вечером, когда она отправилась в Розенбринк.

Как нужно поступить, когда вдруг поймешь, что тебя разыскивают в связи с убийством? Если бы речь шла о других, Лотта, не задумываясь, ответила бы, что надо немедленно бежать в ближайший полицейский участок и все объяснить. Но теперь, когда замешана была она сама, Лотта поняла, что принять мгновенное решение не так-то просто. Разумеется, она обязана дать и даст полиции объяснение, но вся эта история, такая простая и понятная друзьям, покажется посторонним странной.

Эта шутка с похищением началась совершенно невинно. Две недели тому назад у нее обедали друзья. Эрдель-терьер Ролло ходил колесом, чтобы понравиться гостям, и кто-то сказал, что он немного стоит как сторожевая собака. Петерсен, который тоже присутствовал на обеде, принялся расхваливать своих овчарок, провоцируя собеседников в своей отвратительной манере, при этом он заявил:

— Я сниму шляпу перед тем, кому удастся стащить у меня хотя бы зубную щетку.

Да, все началось именно так. Замечание прозвучало, как вызов, и они приняли этот вызов, чтобы посрамить надутого собачьего владельца. Едва он вышел за дверь, как друзья начали строить планы похищения зубной щетки, и как-то получилось, что, по общему мнению, Лотта была признана самым подходящим взломщиком, потому что собаки Петерсена, выдрессированные ее кузиной Френсис, всегда были с Лоттой в самых дружеских отношениях. Все казалось очень простым. Ей следовало лишь послать отказ от званого обеда. Вечером она проникнет в дом через дверь в башне, которую ей кто-нибудь оставит открытой, и на месте зубной щетки оставит записку: «Шляпу долой перед хозяйкой Ролло!» Но все вышло отвратительно. Когда она, благополучно миновав собак, вошла в башню, свет погас, и ее столкнули с лестницы, и самое ужасное, что, видимо, в то же время, был убит Петерсен.

Чем больше она думала о случившемся, тем непонятнее оно ей казалось. Произошло убийство, и ее браслет, найденный на месте преступления, свидетельствовал о том, что убийца хотел сделать из нее козла отпущения. Однако о визите Лотты в усадьбу в тот вечер знали только пять человек, и все пятеро были ее лучшими друзьями.

Во-первых, рыжеволосый Петер, некрасивый и милый, — ее антрепренер вот уже три года. Он хорошо зарабатывал на ее известных чуть ли не во всем мире иллюстрациях — слишком хорошо, чтобы желать ей зла. Но что она о нем знала? Он приходил и уходил, говорил о делах, был душой общества и знал все последние светские сплетни, но, кроме этого, из него нельзя было вытащить ни единого слова. Кто были его родители? Чем он занимался в прошлом? Она слышала, что детство он провел на плантациях в Сиаме, но сам он об этом никогда не рассказывал.

В свое время Лотта встретилась с ним у Ютты и Енса, единственной супружеской пары, замешанной в это странное дело. Ютту она знала, как свои пять пальцев. Они были неразлучны с первого класса школы до того дня, когда надели студенческие фуражки. Ютта вышла замуж за Енса. Оба были талантливыми инженерами-химиками и работали на известном заводе медицинских препаратов, строя далеко идущие планы, — когда-нибудь заполучить свой собственный.

Лотта встала и подошла к окну. Черные стекла окон неожиданно сделали ее комнату пустой и холодной. Темнота сгустилась. Только слабый отблеск света из комнаты смягчал снежное буйство за окнами. Лотта задернула тяжелые бархатные портьеры. Конечно, надо позвонить в полицию, но сначала ей бы хотелось послушать, что расскажут друзья о злополучном вечере в Розенбринке. Лучше всего позвонить Георгу. Он юрист и знает, как ей следует вести себя в полиции, чтобы об этом деле было поменьше разговоров. Он присутствовал на обоих злосчастных обедах и сможет подтвердить ее слова. Но из-за этой непогоды с ним можно говорить только по телефону, а кто знает не подслушивают ли здесь на телефонных узлах?

Нет, уж лучше не обращать внимания на буран и пойти к Бенту. Бент, лесничий, был ее ближайшим соседом. Правда, он немного сухарь, но Лотта была уверена в его доброжелательности. Не он ли и советовал с самого начала отказаться от этой авантюры? Или это был Георг? Во время яростных споров чей-то предостерегающий голос произнес несколько слов об опасности вторжения в чужой дом даже в шутку. Это все, что она могла вспомнить.

Плохо, что она забыла, кто именно произнес эти слова. С равным успехом это могли быть Ютта, Петер или Енс. Во всяком случае ей необходимо встретиться с кем-нибудь из них, и ближе всех живет Бент.

Скрепя сердце, Лотта оставила теплые светлые комнаты и позвала Ролло. Сняв туфли, она надела толстые шерстяные носки и лыжные ботинки. Сначала она решила идти к Бенту на лыжах, однако, поколебавшись, отказалась от этой мысли: было темно, к тому же она не очень хорошо знала дорогу. Накинув пальто, Лотта открыла дверь в кипящую снежную белизну.

По старой привычке Лотта засунула руки в карманы и теперь уже окончательно потеряла самообладание. Едва прикоснувшись к маленькому холодному предмету, она поняла, что это револьвер. Чтобы в этом убедиться, даже не надо было вынимать его из кармана. Она поняла это также отчетливо, как и то, что преступник рассчитывал, что в убийстве обвинят ее. Ого убийца столкнул ее с лестницы, это убийца положил ее браслет рядом с убитым. Это убийца опустил в ее карман револьвер. Убийца предполагал, что ее найдут на месте преступления с этими неопровержимыми уликами. Это было тщательно продуманное убийство, и она невольно помогла преступнику, появившись в нужный для него момент. На мгновение Лотта застыла, не замечая бьющего в лицо света. Снова подступило неприятное ощущение: будто она знает того, кто столкнул ее с лестницы. Она отчаянно напрягла свой мозг, пытаясь понять, кто же это был. Конечно, друзья могли бы помочь ей, но как обратиться хотя бы к одному из них, когда каждый мог оказаться убийцей!

Лотта зябко поежилась и побежала назад к дому. Все свидетельствовало против нее, но именно поэтому и следовало немедленно обратиться в полицию. Пусть думают о ней, что угодно. Рано или поздно ей удастся доказать свою невинность. Но ее объяснения будут звучать убедительнее, если она свяжется с полицией немедленно.

Внезапно Лотта вспомнила об убийцах, которые совершали новое преступление из страха, что откроется первое, А что, если убийца боится, что она его все-таки узнала? Лотту охватил ужас. Она позвала Ролло в дом и захлопнул а дверь. Пальто было сброшено по пути к телефону. Мокрые сапоги оставили следы на светлом ковре.

Лотта кинулась к телефону, как к последнему прибежищу в этом мире хаоса. И, когда она подняла трубку, произошли два события. Старый телефонный столб в нескольких километрах от ее дома упал под натиском ветра, лишив связи с внешним миром всю округу, и вкрадчивый голос за ее спиной произнес:

— Вот как, милая Лотта, потеряла свой золотой браслет?

Медленно, почти машинально, Лотта опустила трубку и обернулась.

Тридцатипятилетний инженер Енс Ергенсен закрыл тяжелую дубовую дверь современной загородной виллы за; тремя агентами уголовной полиции. Захлопнув французский замок, он тяжело прислонился к двери. Любезная улыбка, предназначавшаяся для уголовной полиции, как маска, сползла с его лица, и в углах рта пролегли горькие морщины. Он боялся полиции, боялся скандала, боялся будущего. Его нервы с трудом выдержали жестокий трёхчасовой допрос, к счастью Георг и Юта, присутствовавшие при этом, подтвердили его показания. В конце концов, только Георг и Ютта знали, как отчаянно запутался он в денежных делах с убитым Петерсеном, но они будут молчать.

Он глубоко вздохнул и вернулся в Комнату. Ютта стояла у камина и смешивала коктейли с энергией, достойной лучшего применения. Выглядела она великолепно. Темнокрасное бархатное платье и золотые босоножки нисколько не подходили для допроса, но кто же знал, что праздничный вечер будет нарушен тр» емя идиотскими полицейскими? Он подошел к Ютте и опустился на стул. Ее несгибаемая энергия немного поддержала его. Она ободряюще подмигнула ему, — перед ее серо-голубыми глазами никто не мог устоять. Потом налила ему крепкого виски и села рядом на диван.

Напротив в самом удобном кресле развалился Георг; из-за опущенных век он рассматривал супружескую пару. Счастливые! В этом мерзком деле они, по крайней мере, были вместе, а он должен бороться в одиночку, если все обнаружится.

Он прекрасно знал, что супруги запутались в долгах у Петерсена, но что значил для полиции этот жалкий мотив по сравнению с подозрениями, которые вызывают наследники? В убийстве всегда обвиняют наследников, а им с Петером предстояло получить по хорошему куску от этого пирога.

Хорошо еще, что они договорились заявить полиции, что ушли задолго до того, как Петерсен поднялся к себе наверх. Веселенькое дело, если бы обнаружилось, какой дикий скандал разыгрался у них с хозяином дома, и в какой ярости он бросился к себе наверх. Они ждали его часа три, ровно до двух ночи, и потихоньку убрались всей компанией, когда поняли, что разгневанный хозяин не вернется к гостям. Во время перебранки им пришлось услышать много неприятных вещей, однако для него самым ошеломляющим было заявление:

— Я изменю завещание. Я изменю его завтра же.

В это мгновение они с Петером переглянулись, он мог бы поклясться: Петер знал, что Георг тоже был наследником Петерсена. Пренеприятнейший момент! Он надеялся, что другие ничего не заметили, иначе они смогут предположить самое худшее, когда завещание будет вскрыто.

Нет, лучше взять быка за рога и поговорить начистоту. Георг лениво поднялся, сделал себе коктейль и сказал:

— Так или иначе, мы все под подозрением.

Ютта зажгла сигарету и задумчиво посмотрела на дым.

— Я не могу понять, почему полиция обязательно должна подозревать кого-нибудь из нас. Видит бог, я часто испытывала желание убить этого человека, но от желания до свершения — огромный шаг. В конце концов у Петерсена было больше врагов, чем друзей, поэтому несправедливо замешивать нас в этот скандал только потому, что мы, к несчастью, были там в тот вечер.

— Конечно, у него было много врагов, но не забывай, что он был надежно защищен от них крепкими замками и злющими овчарками, — сказал Енс.

Собравшиеся испуганно уставились друг на друга.

— Лотта, мы забыли про Лотту. Приходила ли она в тот вечер? — прошептала Ютта и продолжала будто про себя. — Интересно, как бы мы поступили, если бы похищали чужую зубную щетку, а ее владелец в этот момент в бешенстве вбежал в комнату. Я не обвиняю Лотту. Лотта мухи не обидит, но и мы тоже его не убивали, — добавила она кротко и подошла к телефону. — Во всяком случае, я спрошу, была ли она в Розенбринке и не заметила ли там чего-нибудь подозрительного.

Позвонили.

Енс сделал предостерегающий знак Ютте, и она быстро положила трубку. Енс вышел открыть дверь позднему гостю. Но это были не полицейские, а Петер, с ног до головы облепленный снегом. Не снимая мокрого пальто, он направился к столу, взял стакан с виски и тяжело опустился на стул.

— Я ждал перед домом два часа. Со мной они покончили уже к шести часам, и я бросился к вам предупредить, чтобы вы не впутывали Лотту в это дело. Перед домом увидел полицейскую машину и понял, что опоздал, но решил подождать, пока вы не освободитесь.

Петер испытующе посмотрел на них.

Они покачали головами.

— Мы ничего не сказали, потому что совсем забыли о ней, — проговорила Ютта с обезоруживающей улыбкой. — Если бы я вспомнила, я бы назвала ее, конечно, и понимаю, что ситуация для нее не очень-то выигрышная.

— Ясно одно. Нужно узнать, была ли она в Розенбринке вечером и видела ли там кого-нибудь?

Ютта снова подошла к телефону, назвала номер и в замешательстве опустила трубку.

— Говорят, линия не в порядке. Как нелепо! Бедняжка Лотта! Если она уже знает об убийстве, ей непонятно, почему никто из нас не связался с ней. — Ютта поежилась, будто от холода, хотя в камине пылал огонь. — Если бы я очутилась одна в пустом доме, то умерла бы со страху, зная, что убийца где-то поблизости.

— Ну, Лотта не из тех, кто поддается панике, и, если у Петерсена были враги, у Лотты их нет, — сказал Енс. — Давайте-ка немного встряхнемся и выпьем.

— Разумеется, мы знаем, что никто из нас не убивал, но кто же тогда? Кто из врагов Петерсена находился поблизости в это время?

Петер пожал плечами. Георг выпрямился на стуле.

— Наши уверения в невиновности не снимают с нас подозрений. Я убежден, что полиция старается доказать, что виновен именно один из нас, и считаю, что объединенными усилиями мы должны сколотить неопровержимые алиби. Пока все обстоит прекрасно. Но как только полиция узнает, что мы ушли через несколько часов после того, как Петерсен поднялся к себе, начнутся неприятности. Где мы были в течение этих трех часов? Слонялись по комнатам в ожидании, что хозяин все-таки спустится и вежливо скажет «до свидания», но не забывайте: все эти три часа мы провели вместе.

Правда, я выходил на минуту из комнаты вынуть из пальто стержень для чистки трубки, но смогу ли я доказать, что был именно там? Другие тоже выходили поодиночке, но куда и зачем? Возможно, в туалет, но разве полиция не может предположить, что они именно в это время убивали Петерсена? Сказать по правде, положение невыгодное для каждого из нас, но если мы будем держаться вместе, нам, пожалуй, удастся выпутаться из этого кошмара. Хорошо еще, что благодаря утреннему звонку Петера, мы смогли договориться и заявили полиции, что мирно распрощались с Петерсеном за несколько часов до убийства… Давайте смотреть правде в лицо. Возможно, сначала полиция и не заподозрит нас, но пока настоящий убийца не найден, нельзя чувствовать себя в полной безопасности.

— Все это прекрасно, — вмешался Енс, — но я все-таки настаиваю, что только Лотта поможет нам избавиться от подозрений полиции и избежать скандала в газетах. Мы все время забываем, что Лотта, видимо, была в доме Петерсена в то время, когда его убили. Может быть, она, хотя бы мельком, видела убийцу. Лотта очень наблюдательна, и никакая метель не помешает мне отправиться к ней и все разузнать.

Полузакрытые глаза Георга блеснули.

— В таком случае, я поеду с тобой. Если она видела убийцу, то сейчас ей быть одной в пустом доме очень опасно. И пока мы не знаем, кто убийца, лучше если ее будут охранять двое.

— Ты хочешь этим сказать… — лицо Ютты побагровело от бешенства, — ты хочешь этим сказать, что мой муж?..

— Я ничего не хочу сказать, абсолютно ничего, дорогая Ютта. Все мы друзья, а друзья должны хоть изредка помогать друг другу. — Голос Георга стал бархатным. — Бели Лотте угрожает опасность не лучше ли, если защищать ее будут несколько человек, а не один? В противном случае этот единственный может быть заподозрен.

Ютта переводила взгляд с одного на другого. На ее щеках горели пятна. Она прикусила губу и посмотрела на Енса, ища поддержки.

— Георг прав, — пробормотал Енс. — Не будем ссориться. Пока не найден настоящий убийца, все мы под подозрением, и нам лучше держаться вместе. Ради всего святого, поедем к Лотте и расскажем ей, что произошло в тот вечер.

Петер со стуком поставил стакан на стол.

— Предложение Георга может ошеломить кого угодно. Я хотел отправиться к Лотте прямо отсюда, и думаю, что ей удобнее принимать одного гостя, а не целое скопище. Но, чтобы убедиться, что вы не поотрываете друг другу головы, я поеду туда вместе со всеми.

— Давайте поедем как цивилизованные люди, — предложила Ютта. _ Сейчас расстанемся, чтобы захватить свои вещи. Нам не удастся вернуться домой сегодня ночью. Хорошо еще, если в такую погоду благополучно доберемся туда. Я оденусь, как на лыжную прогулку, и вам советую сделать то же самое. Если мы застрянем на несколько дней, лучше если полиция примет нас за компанию молодежи, которая приехала к подруге кататься на лыжах. — Ютта наморщила лоб, смахнула слезу и закончила: — И, ради бога, останемся добрыми друзьями. Кому будет легче, если мы вцепимся друг другу в волосы, оттого что какой-то сумасшедший бродяга убил Петерсена, которого ненавидели все?

Это был конец. Конец мира, который он так упорно создавал вот уже двадцать лет. Это было крушение всего. Теперь он замешан в деле об убийстве Петерсена. Полиция допрашивала его весь день, и, если бы Георг не позвонил как раз перед их приходом, он бы не знал, что отвечать.

Бент сжал кулаки так, что косточки побелели. Какой ужасный день. Он вежливо и спокойно отвечал на вопросы полицейских, но ему казалось, что он сходит с ума.

…Нет, он не был близко знаком с покойным. Он встретился с ним совершенно случайно на одном вечере несколько месяцев тому назад, и одна встреча повлекла за собой другую. Петерсен иногда заходил к нему в лесничество, а когда в поместье устраивались вечера для молодежи, Бента, разумеется, приглашали. С остальными он тоже не был знаком, пока не поселился в этой местности. В тот злополучный вечер они все вместе ушли домой около двух часов. Поэтому убийство было совершено, вероятно, после отъезда гостей.

Бент закрыл глаза. Да, во время допроса он хорошо справился со своей ролью. Уже не первый раз он играл роль немного скучного сухаря-лесничего. Молодого человека, который интересуется только своим лесом и книгами и наслаждается одинокой жизнью. К счастью, играя эту маленькую комедию, он находился в привычной обстановке. Когда нетвердо знаешь реплики, кулисы помогают очень хорошо. Маленькая квартирка лесничего была его настоящей крепостью. Здесь нет строгого порядка, но зато сразу чувствуешь себя дома. Полицейские отдыхали в его мягких кожаных креслах, они отказались от вина, но закурили его сигары и, как городские жители, по достоинству оценили закуску, которая была коньком фрекен Енсен.

От чашки чая не отказываются даже при исполнении служебных обязанностей, а если к чаю подается домашний пшеничный хлеб с салом и солониной, надо быть очень сытым, чтобы не отведать их. Официальный визит постепенно превратился в приятную мужскую беседу, но эта словесная дуэль могла окончиться его гибелью. Постепенно он понял, что ловушки таились даже в самых невинных вопросах.

Часто ли он ходит на охоту?

Да, он удачливый охотник. Не хотят ли они посмотреть его коллекцию оружия?

Разумеется, они захотели посмотреть коллекцию, и он привел их к старому дубовому шкафу и показал все свои отличные охотничьи ружья.

Нет ли у него револьвера? Или, может быть, был когда-нибудь?

Да, был, но после окончания войны револьвер был передан надлежащим властям. Они могут сейчас же позвонить по его телефону и спросить полицию в Орхусе, не значится ли револьвер в их картотеках, потому что он вовсе не хочет, чтобы подозревали, будто он не сдал оружие.

Боже упаси, они ничего такого и не думали, и они обязательно позвонят в Орхус, когда вернутся в свой полицейский участок. Калибр оружия и дата его сдачи были тщательно записаны.

Поскольку разговор зашел так далеко, Бент решил, что пришло время самому задать несколько вопросов. Невиновный должен задавать вопросы; лучше не стесняться и спросить — так его обязывает роль.

— А известно, когда был убит Петерсен?

— Нет, точное время определить не удалось, так как тело нашли уже утром, однако считают, что он умер между половиной первого и тремя часами ночи. Многое говорит о том, что его убили между часом и двумя, но, поскольку, пятеро свидетелей утверждают, что в это время он был жив и невредим, следует полагать, что его убили сразу же после их ухода.

Слова «пятеро свидетелей утверждают» были произнесены сквозь зубы, и Бент понял, что уголовная полиция не так доверчива, как могло показаться.

— А орудие убийства?

— Судя по всему, это был револьвер довольно малого калибра. Многое говорит за то, что он принадлежал самому владельцу поместья, так как известно, что у него был револьвер, и обнаружить его не удалось. Самоубийство тоже исключается, так как он застрелен на большом расстоянии. Странно, что убийца унес оружие с собой. Видимо, в панике он не подумал, что проще оставить его на месте, чем прятать.

Бент согласился с ними, и они еще немного посидели молча, пока Бент не кашлянул и как бы невзначай не обронил, что его дом, разумеется, к их услугам. Они могут осмотреть все, что им вздумается. Они не заставили повторить приглашение дважды, и, задыхаясь от бешенства, он вышел на улицу, пока они исследовали и переворачивали вверх дном его уютный дом.

Но, несмотря на злость, Бент чувствовал себя победителем. Необычайно ловко он обошел все рифы. Он сошел за молодого человека, которому нечего скрывать, и чем скорее они заподозрят кого-нибудь другого, тем лучше. Он уже чувствовал себя в полной безопасности, когда услышал через открытое окно слова полицейского:

— Да, здесь вроде все в полном порядке, но нужно все-таки разузнать о прошлом этого парня; пока у нас только его собственные показания о том, что он не знал Петерсена раньше.

Бент не понимал, как после этих слов он проводил полицейских так же спокойно, как и встретил. Он чувствовал, как напряжены его нервы, и даже не мог радоваться, когда фрекен Енсен без всякого приглашения влетела в комнату и рассказала полиции, что она слышала, как в ту ночь он вернулся домой пять минут третьего. Она лежала без сна, и, как только часы пробили два, услышала, что его машина въехала в ворота, и вскоре после этого он поднялся по лестнице в свою комнату. Часы отставали на пять минут, а доехать от Розенбринка до дома лесничего можно за четыре-пять минут.

Разумеется, ему подарили идеальное алиби. Во всяком случае, оно было идеальным, пока полиция верила в то, что Петерсен стоял на лестнице и махал гостям ровно в два часа ночи.

Но какая от этого польза, если они начнут рыться в его прошлом?

Бент без устали ходил взад и вперед по комнате. Он не мог собраться с мыслями. То, чего он ждал и о чем мечтал целых двадцать лет, произошло. Возмездие все-таки настигло человека, который довел его отца до разорения и самоубийства. Справедливое возмездие. Но желаемое редко превращается в действительность. Мысленно можно убить человека семьдесят раз и не навлечь на себя ни малейшего подозрения.

Бент прекратил свое неустанное хождение. У Петерсена было много врагов. У многих были такие же веские основания убить его. Почему Георг так старался дать ему надежное алиби? Они были только обычными знакомыми. Едва ли Георг поступал так из любезности. Конечно, если покопаться, то и с ним дело обстоит не совсем чисто.

Непонятно, что там произошло с Лоттой; они ничего не сказали о ней во время допроса, но была же она в ночь убийства в доме Петерсена. Что видела Лотта? И что она слышала?

Бент вышел в переднюю. Заменил домашние туфли лыжными ботинками, надел дубленку и натянул на уши шапку. Когда он открыл дверь, в переднюю ворвался вихрь. Снегопад превратился в настоящую снежную бурю, однако ни буря, ни тайфун, ни землетрясение не смогли бы сейчас помешать ему отправиться к Лотте и расспросить ее обо всем, прежде чем она успеет поговорить с кем-нибудь другим.

Петер в бешенстве нажал на педаль газа. Он безнадежно засел в сугробе, но все его усилия привели лишь к тому, что колеса еще глубже увязли в снегу. Уже во второй раз пришлось останавливаться. Единственное на что он надеялся: остальным ехать не легче, и он все-таки доберется первым.

Прекрасная идея Ютты отправиться по домам за необходимыми вещами была ему на руку. Из этой проклятой истории он может выпутаться, если первым успеет поговорить с Лоттой. Какое счастье, что и другие тоже не рассказали о ней полиции. Хорошенькое было бы дело, если бы Лотту допросили прежде, чем он встретится с ней. А вдруг полиция уже у нее? От этой мысли Петера бросило в жар, хотя вокруг бушевала метель.

Все коврики и резиновые маты были подложены под колеса. Он работал с утроенной энергией, пытаясь вытащить машину из снега. Пряди рыжих волос сосульками повисли на его лбу, всегда спокойное лицо исказилось от напряжения и бешенства.

Постепенно машина вылезла из сугроба. Петер испытал большое искушение ехать дальше, бросив здесь все эти маты и коврики, но, пожалуй, он опять может увязнуть в снегу. Ехать становилось все труднее. Начинался настоящий буран. Если бы он выехал хотя бы часом раньше, то доехал бы вовремя, но теперь повезет, если он вообще доедет.

Дворники уже не справлялись с толстым слоем снега. Чтобы разглядеть хоть что-нибудь, приходилось прижиматься носом к ветровому стеклу. Временами дворники вообще останавливались, и тогда нужно было вылезать из машины и счищать снег руками.

Петер в сердцах выругался. Пока он пробивался сквозь мрак и снег, уходило такое дорогое время. До сих пор все шло более или менее нормально. Разумеется, полиция подозревала их всех, однако до того, чтобы подозрение упало только на него, было еще далеко.

Не дай бог, если полиция заинтересуется им как наследником убитого, но, насколько ему известно, Георг тоже наследник Петерсена и разница между ними лишь в том, что Петер и раньше был достаточно состоятельным. Однако каждому ясно, что наследство в кругленький миллион все-таки немного подозрительно. Ему даже не удалось притвориться, будто известие о наследстве было для него неожиданностью. Георг знает, что оба они были наследниками. Это он увидел по его глазам, когда Петерсен в ярости крикнул, что хочет изменить завещание.

Да, притвориться ему не удалось, но эти деньги принадлежали ему, Петеру. Великолепный Петерсен никогда бы не сколотил такого большого состояния, если бы тридцать лет назад ему не помог отец Петера. Они были школьными товарищами, и отец Петера не мог не видеть, как тот медленно погибает в Сиаме.

Он принял в нем участие. Дал пристанище, пищу и одежду. Познакомил с влиятельными коммерсантами и одолжил денег, чтобы Петерсен открыл собственное дело. Петерсен оказался способным учеником, даже слишком способным! Прихватив большую сумму отцовских денег и отбив у него несколько лучших клиентов, он уехал из Сиама. Вот как было заложено состояние Петерсена. В последние десять лет он разыгрывал роль помещика и, надо отдать ему должное, ничего не боялся.

Через два года после возвращения из Сиама он прислал отцу Петера письмо, в котором признался, что обманул его на порядочную сумму. Ради старой дружбы он думал отдать эти деньги, но его дела идут отлично, и в настоящий момент ему не хочется вынимать деньги из оборота. Каждый день они приносят проценты, и поэтому он предлагает оставить деньги в деле, чтобы Петер в один прекрасный день смог их унаследовать.

Да, так Петер стал наследником. Отец был более склонен получить деньги немедленно, однако на его письма Петерсен каждый раз отвечал, что находит существующее положение вещей правильным и справедливым. Отец был тихим человеком, ненавидел публичную огласку и судебные дрязги, и на этом дело кончилось. Он жил на востоке в покое, а его сын Петер вынужден теперь пробиваться сквозь ужасную метель к девушке, которую звали Лоттой.

Она была милой, веселой, талантливой и хорошенькой, и он бы в любое время согласился бороться с пургой, чтобы только увидеть ее, но сейчас он ехал к ней не из-за ее превосходных качеств. Нет, одно лишь заставляло его отчаянно бороться с непогодой — Лотта была для него сейчас очень опасным человеком. Он должен был встретиться с ней, пока не приехали остальные. Лотта была в поместье в ночь, когда совершилось убийство. Никто не знал, где она находилась и что видела, но он-то боялся, что она видела его, когда он наклонился над трупом Петерсена в его спальне.

Машина свернула в сторону. Теперь до дома Лотты оставалось только пятьсот метров через поле. Лучше осторожно подойти с черного хода и посмотреть, нет ли у нее кого-нибудь. Возможно, он приехал первым, и он, и только он, узнает, что видела Лотта.

— Вот как, милая Лотта потеряла свой золотой браслет, и теперь довольно трудно объяснить, почему он валялся в спальне убитого Петерсена, — повторил вкрадчивый голос.

Лотта медленно обернулась.

— Как же ты ненавидишь меня, Фрэнсис, как ненавидишь и как ты любишь подкрадываться и пугать людей!

Ее кузина Фрэнсис бросилась в ближайшее кресло и задумчиво вынула пачку сигарет из кармана куртки. Она была одета в модный зеленый лыжный костюм. Светлые волосы были уложены назад в большой узел. Эту прическу она сохранила с тех пор, когда была одной из популярнейших фотомоделей Скандинавии. Автомобильная катастрофа изуродовала правую сторону ее лица и быстро покончила с ее карьерой, но никто не мог отрицать, что эта тридцатилетняя женщина еще сохранила некоторую гротескную красоту. Но Фрэнсис болезненно и извращенно подчеркивала свое уродство. Весьма эффектно одетая, она проделывала неизменный трюк: сначала старалась повернуться так, чтобы была видна лишь красивая сторона лица, и вдруг, резко обернувшись, демонстрировала всем изуродованную щеку и уже сидела так до конца вечера. Злые языки утверждали, что Фрэнсис унесла из прошлой блистательной светской жизни так много сомнительных чужих секретов, что могла теперь жить вполне безбедно.

Фрэнсис постучала сигаретой по длинному серебряному ногтю.

— Ненавижу тебя? — воскликнула она своим вкрадчивым голосом. — Боже мой, дорогая Лотта, почему же я должна тебя ненавидеть? Не потому ли, что у меня изуродовано лицо? Ты ведь не хочешь сказать, что я с моим безобразием конченый человек, тогда как перед тобой открыта вся жизнь?

Она прищурила глаза и злорадно наблюдала из-под длинных ресниц, как Лотта корежится под ее взглядом.

— Фрэнсис, ты хорошо знаешь, что я совсем не это хотела сказать, — начала Лотта.

— Почему я должна это знать? — сухо прервала ее Фрэнсис. — Почему я вообще должна пытаться понять, о чем ты думаешь? Сейчас я только хочу знать, каким образом твой браслет попал в ту комнату.

— Почему ты вообразила, что это мой браслет? — воскликнула Лотта в отчаянной попытке атаковать вражеский лагерь.

Фрэнсис рассмеялась.

— Милая Лотта верно забывает, что Фрэнсис бывает везде. Недавно я случайно увидела его на письменном столе Георга. Естественно, я спросила, кому он предназначается. Таким образом, нам троим известно, что браслет твой. Вы с Георгом, я полагаю, намерены молчать, но не следует рассчитывать на кузину Фрэнсис, которая считает, что закон есть закон.

— Замолчи, Фрэнсис, — прервала ее Лотта. — Ради бога перестань, или ты заставишь меня поверить слухам, которые о тебе ходят.

— Слухи о том, что зарабатываю не только на собаках, — Фрэнсис сдержанно засмеялась, — шантаж — прекрасное слово. Слово, которое мы не должны употреблять, дорогая Лотта. Подумай, как это может повредить фамильной чести.

— На свете сотни людей по фамилии Эскильдсен, — пробормотала Лотта, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Верно, но мы обе знаем только тех Эскильдсенов, которые жили в Розенбринке целых четыреста лет. — Фрэнсис улыбнулась. — Об этом не так-то легко забыть. Я не могу забыть твоей ярости, когда поместье несколько лет назад было продано Петерсену. Как ты тогда сказала? «Не страшно, что наша семья не владела поместьем последние семьдесят лет. Оно принадлежало порядочным людям. Но я могла бы хладнокровно убить мошенника, который присвоил его теперь». Да, — продолжала Фрэнсис с триумфом, — ты так и сказала: «Я бы могла хладнокровно убить». — Она подалась вперед. — Скажи мне, Лотта, ты убила хладнокровно или в состоянии аффекта?

Лотта встала.

— Перестань, Фрэнсис. Отдохни от своих выходок. Ты знаешь не хуже меня, что я никого не убивала. Могу тебе сообщить, что когда ты появилась, я как раз собиралась позвонить в полицию и признаться, что браслет принадлежит мне. К сожалению, телефон не работает, но утром я надену лыжи и сбегаю в деревню, чтобы выложить все начистоту.

— Странно, я почти готова тебе поверить, — процедила Фрэнсис. — Пожалуй, тебе трудно убить человека, но именно потому мне очень интересно, как же туда попал твой браслет? Впрочем, ты не отделаешься от меня сейчас, потому что в такую погоду не выгоняют и собаку. Знай я, что метель разыграется, никогда бы не пришла к тебе; не может быть и речи, что я в такую погоду отправлюсь обратно. Если ты ничего не имеешь против, я займу, как обычно, голубую комнату для гостей, и тебе придется одолжить мне пижаму и халат, потому что у меня с собой только то, что на мне.

— Можешь взять все, что тебе нужно, в моей комнате, — устало сказала Лотта. — Вещи, которыми я сама не пользуюсь, висят в шкафу рядом с зеркалом.

— Ну тогда я пойду наверх, — поднимаясь, сказала Фрэнсис. — Не ожидай, что я спущусь, если тебя вдруг навестит убийца — никакие силы не заставят меня открыть дверь, как только я запрусь в комнате для гостей. Мне кажется, тут могут быть два случая: ты убила Петерсена, и я не могу чувствовать себя в безопасности в одном доме с тобой; или, что более вероятно, его убил кто-нибудь из твоих замечательных друзей. Я знаю, что все вы были в Розенбринке вчера вечером. И я знаю также, — добавила она со злорадным смехоэд, — что никто из посторонних не может проникнуть в дом, когда его охраняют собаки. Не забудь, что я сама дрессировала этих псов, пока они не стали такими злыми, что я едва с ними справлялась.

Она хлопнула дверью, предоставив Лотту собственным мыслям.

Минуту Лотта, как потерянная, смотрела на закрытую дверь. Она чувствовала, что после разговора с Фрэнсис последние силы оставили ее. Бедная Фрэнсис, конечно, и наполовину не была такой ужасной, какой хотела казаться, но выносить ее было тяжело. Лотта давно бы порвала с ней, но не так-то просто выставить несчастную девушку, лишив ее привычного круга знакомых именно теперь, когда ей так трудно найти новых друзей.

Лотта вздохнула. Фрэнсис была наказанием. Она вечно сеяла раздор. Делала ядовитые замечания, которым сначала не придавала значения, но которые впоследствии оказывались гораздо опаснее ее прямых и злобных высказываний.

Что она сказала на этот раз? «Никто из посторонних не может проникнуть в дом».

Никто из посторонних не может проникнуть в дом… Фрэнсис хотела этим сказать, что убийство совершил один из них. К Лотте вдруг снова пришло то ощущение чего-то неясного, но хорошо знакомого ей, которое было у нее вчера, когда она упала в темноте с лестницы.

Боже мой, и телефон не работает! Единственно правильным было бы передать это дело в руки полиции. Лотта безнадежно уставилась на безмолвный телефон. Связь едва ли наладится раньше завтрашнего дня, а это значит, что ей придется сидеть отрезанной от окружающего мира с кузиной Фрэнсис, не слишком-то приятным компаньоном. Часы показывали только одиннадцать, и стрелки ползли йак улитки. Она протянула руку за чайником и налила себе чашку чая. Медленно и внимательно прочитала газетную статью еще раз. Никуда не денешься. Господин Петерсен был застрелен примерно в то же время, когда она вошла в Розенбринк, а револьвер теперь лежал в ее кармане. Конечно, это не говорило в ее пользу, но ведь должно же быть этому какое-то объяснение?

Она подошла к своему пальто, которое все еще валялось на стуле, там, где она его бросила. Вынула из кармана револьвер, внимательно рассмотрела его и заперла в угловой шкаф. Положила ключ в карман и повесила пальто в передней.

Когда она снова вошла в комнату, у нее возникло странное ощущение, что мир, несмотря на вьюгу за окнами, стал беззвучным, только тиканье больших настенных часов нарушало тишину дома.

Лотта подбросила в камин несколько поленьев. Ярче вспыхнул огонь и затрещали дрова. Чтобы прогнать зловещую тишину, она поставила на проигрыватель стопку пластинок. Но даже любимые мелодии не могли избавить ее от беспокойства, которое заставило напряженно прислушиваться к незнакомым звукам. Она почти ненавидела Фрэнсис за то, что та заразила ее своими подозрениями.

А ведь Фрэнсис еще не знала самого худшего. Она не знала, что золотой браслет был подброшен в комнату Петерсена, чтобы навлечь подозрение на нее, Лотту, а револьвер лежал здесь в угловом шкафу. Но кто бы мог с уверенностью сказать, что Фрэнсис не знала этого? С тем же успехом Фрэнсис сама могла прийти в Розенбринк: ей было легче всех пройти мимо собак.

Лотта быстро встала. Она решила подняться к кузине и прямо спросить, что ей известно о случившемся. Очень часто Фрэнсис знала гораздо больше, чем рассказывала.

Проигрыватель с шумом остановился, и в наступившей тишине Лотта вдруг услышала, как хлопает дверь черного хода. Дул восточный ветер, а Фрэнсис, очевидно, забыла закрыть дверь на крюк. Лотта почувствовала, что ее охватывает ужас. Ей чудилось, что в каждом темном закоулке кто-то притаился и следит за каждым ее шагом. Казалось, что дом, который только что был таким тихим, внезапно наполнился самыми странными, незнакомыми звуками. Может быть, это скрипят ступени или кто-то стучит в окно?

Лотта стремительно взлетела по лестнице и постучала в комнату Фрэнсис.

— Фрэнсис, проснись. Ты должна сойти вниз и закрыть черный ход. Ты оставила дверь открытой, я боюсь идти туда одна, — почти кричала она.

За дверью послышался издевательский смех.

— Вот как, спокойная Лотта начинает поддаваться панике? Если это тебя утешит, я сама на грани истерики. Этот дом наполнен самыми невероятными шорохами, к тому же я предполагаю, что убийца уже находится на пути сюда, если, конечно, это не ты, поэтому никакая сила не заставит меня выйти из комнаты до завтрашнего утра. Могу сообщить тебе, что я взяла в комнату Ролло для пущей безопасности.

Лотта снова побежала вниз. Она должна любой ценой закрыть дверь. Глухой звук хлопающей двери заставлял бешено стучать ее сердце. Она укусила себя за руку, чтобы не зареветь в голос. Наконец, она добралась до темного короткого коридора, который вел в прачечную. Дверь была распахнута настежь, и снег намел перед ней сугробы. Лотта схватилась за дверную ручку и выглянула в бушующую снежную стихию.

В нескольких шагах от нее с распростертыми руками стоял огромный снеговик, и не успела она закричать, как он начал медленно приближаться к ней.

Георг в сердцах громко выругался. Он собирался выбежать на улицу, когда телефонный звонок вернул его обратно, и это во второй раз. Сначала это был деловой разговор, от которого он никак не мог увильнуть. Он болтал, не спуская глаз с часов, битых двадцать минут, хотя мысли его давно уже были с Лоттой. Его большой «Мерседес» должен был доставить его за город гораздо раньше, чем Петер одолеет полпути на своем маленьком «Фольксвагене», поэтому Георг опять поднял трубку — на этот раз с весьма нелюбезным и грубым «алло».

— Алло, Георг, это Ютта. Знаешь, наша машина, к несчастью, совершенно замерзла, мы бились четверть часа, чтобы ее отогреть, но у нас ничего не вышло, и Енс спрашивает, не можешь ли ты сделать крюк и прихватить нас. Не сердись, мы ведь должны помогать друг другу в этой ситуации.

Мелодичный задушевный голос Ютты просто не допускал отказа, Георг против воли согласился, и теперь исчезла возможность первым поговорить с Лоттой.

Георг натянул свитер и спортивную куртку. Теперь, как и предлагала Ютта, он был похож на спортсмена, который выехал за город только для того, чтобы наслаждаться лыжами. Георг затолкал в машину лыжи и чемодан с необходимыми вещами, и чтобы поддержать свою репутацию предусмотрительного холостяка, пошел на кухню и наполнил ящик консервами, бутылками шерри и красного вина, чтобы Лотте не пришлось беспокоиться о продуктах при таком нашествии гостей.

Енс, одетый в лыжный костюм и нагруженный чемоданами, ждал на лестнице. При первом гудке машины из дверей виллы вышла Ютта, более очаровательная, чем когда бы то ни было, в ослепительном белом лыжном костюме и куртке из меха оцелота. Серо-голубой мохеровый платок закрывал темные волосы. Друзья предусмотрительно подготовились к поездке в холодной машине.

Георг включил радио, но танцевальная музыка не развлекала, а скорее усиливала мрачное настроение. Ютта пыталась вторить мелодиям, чтобы немного развеселить своих спутников, но скоро и она предалась унынию, умолкла. Почти час звуки радио и метели были единственными признаками жизни в машине. Наконец Ютта сказала:

— Хотела бы я знать, чего так испугалась Лотта и почему она сбежала. Интересно все-таки, что она видела в Розенбринке? Давайте я поговорю с ней первая. Едва ли Лотта расскажет о своих заботах вам, если, конечно, они не настолько серьезны, что ей пришлось данным давно рассказать о них полиции.

— Возможно, Лотта предпочтет рассказать обо всем полиции, — заявил Георг. — Лотта не глупа и едва ли станет скрывать обстоятельства, которые могут помочь раскрыть преступление, даже если при этом сама окажется в щекотливом положении. Впрочем, признаться, я буду рад, если мы приедем раньше полиции. Может быть, Лотта видела что-то совсем не имеющее значения для дела, но что может нас скомпрометировать, если мы вовремя ее не предупредим. Я уверен, что Лотта никогда не станет подслушивать, но представьте, что она хотела войти в комнату, но была остановлена запальчивыми голосами, доносившимися из-за двери. Должен напомнить, что мы все наговорили много лишнего и едва ли будет приятно услышать это в зале суда. Зная ваши отношения с Петерсеном, я полагаю, что и вам не очень бы этого хотелось.

— Не впутывай нас в это дело, — робко прервал его Енс. — Насколько мне известно, между нами и Петерсеном не было произнесено необдуманных слов.

— О, нет. — Георг пытался скрыть свое раздражение оттого, что его положение было более шатким. — Однако я припоминаю жестокие и обидные замечания с обеих сторон. Даже наша маленькая Ютта в ярости кричала, что Петерсен — ростовщик, когда тот заявил, что ссудные проценты надо бы повысить. Давайте лучше признаемся, что влипли в эту историю и нам нужно держаться вместе. И, конечно, следует уговорить Лотту молчать, если она видела или слышала что-то компрометирующее кого-нибудь из нас.

— Не думаешь ли ты всерьез, что убийцей может оказаться один из нас, пятерых? — запальчиво начала Ютта.

— Я ничего не думаю и ничего не знаю. Мои уши не слышат, глаза не видят, уста безмолвствуют, — заявил Георг. — Ясно одно, если убийца среди нас пятерых (или даже шестерых, так как Лотта тоже там была), разумнее всего держать наши подозрения при себе, пока мы не сможем уличить преступника. Человек, совершивший одно ловкое убийство, страшась разоблачения, легко совершит и следующее, и об этом надо помнить.

— Звучит угрожающе, — начал Енс, но внезапно умолк и уставился в стекло, за которым снежные хлопья неузнаваемо преображали ландшафт.

Они немного помолчали, затем Ютта сказала:

— Не мог бы ты ехать побыстрее? Так мы никуда не доедем. Мы двигаемся со скоростью улитки, а бедная Лотта сейчас совсем одна в доме. Пусть Енс сядет за руль, если ты боишься ехать быстрее при гололеде.

— Спасибо, я еду так, как позволяет дорога, и дальше намерен ехать так же. Кажется, не я просил вас ехать со мной, — огрызнулся Георг.

— Ну, послушай, так не годится. Мы не должны распускаться из-за того, что влипли в эту проклятую аферу, — воскликнул всегда уравновешенный Енс. — Давайте не будем браниться. Глупо, что три взрослых человека так распустились, что взрываются от любого слова.

— Извини меня. Я очень люблю Лотту и сам нервничаю из-за этой черепашьей скорости, но ведь мне приходится объезжать все сугробы, — ответил Георг. — Теперь мы скоро приедем. По-моему, на краю дороги стоит машина Петера. Он, видно, пошел в обход пешком через поле, но я думаю, что моя машина достаточно сильна, чтобы проехать по боковой дороге, и мы сможем добраться до самого дома с сухими ногами.

— Спасибо, все-таки ты милый, — сказала Ютта и поцеловала его в щеку. — Я сама погорячилась, ведь Лотта моя самая близкая и старая подруга.

Ютта плотнее запахнула воротник меховой куртки, крепче завязала платок на голове и приготовилась вылезти из машины, которая завернула на боковую дорогу, ведущую к дому Лотты. В сумерках под падающим снегом дом казался очень уютным и гостеприимным. Все окна были освещены, но Лотта не открыла дверь, когда машина с гудками остановилась перед окном. Было пустынно и тихо, так подозрительно тихо, что они выскочили из машины, забыв про багаж и чемоданы. Георг бросился первым, и в ответ на его звонки в передней послышались быстрые, но тяжелые шаги.

Когда Лотта очнулась, оказалось, что она лежит на собственном диване перед камином. Заботливая рука подложила ей под голову пару подушек и кто-то наливал в стакан какое-то питье. Несколько мгновений она лежала тихо с закрытыми глазами. Кошмарное ощущение, что она бегает по пустому дому, начало покидать ее. Ощущение какого-то зла, не поддающегося определению, зла, которому она должна воспрепятствовать, но над которым она не властна.

Она медленно открыла глаза. Поодаль у стола стояли Петер и Бент и, оживленно перешептываясь, наливали в большой стакан ее лучший коньяк. Их, видимо, совсем запорошило снегом. Даже сейчас на волосах и одежде все еще не растаяли комки снега. Лотта почувствовала себя неловко. Закричала, как в самых низкопробных фильмах, и брякнулась в обморок без всякой причины, только потому, что они были похожи на угрожающих снеговиков.

— Что произошло? — спросила она со смущенным смехом.

Бент поднес к ее губам стакан с коньяком и, заботливо поддерживая ее затылок, ответил:

— У тебя, очевидно, был нервный припадок. Это не удивительно, когда живешь так уединенно. У тебя был такой вид, будто ты подумала, что я собираюсь тебя убить. Я подошел к двери черного хода, но, прежде чем успел сказать хоть слово, ты тихо повалилась. Разумеется, меня было трудно узнать, но при виде меня потерять сознание — это уже слишком. Но я тебя понимаю. Ты чем-то травмирована и теперь тебе нужно отдохнуть. Мы здесь позаботимся о тебе. Очень удачно, что Петер подошел в тот момент, когда я поднял тебя на руки, и мы вместе внесли тебя в дом. — Он сделал небольшую паузу. — Мне кажется, что нам обоим пришла в голову мысль сделать тебе сюрприз, но приходится сознаться, что сюрприз получился неудачным, если мы напугали тебя до потери сознания.

Лотта переводила взгляд с одного на другого. Петер и Бент всегда были хорошими друзьями, но теперь они будто подстерегали друг друга. Они разговаривали преувеличенно вежливо, но в их голосах слышалась враждебность. Несомненно, они мешали друг другу, и она видела, что Петер открыл было рот, чтобы сказать резкость, но в этот момент яростно позвонили в дверь. Петер и Бент вопросительно переглянулись, и пока Лотта не спустила ног на пол, чтобы пойти открыть, никто из них не двинулся с места. Поскольку Петер находился ближе к двери, открывать пришлось ему, но, судя по тому, как он посмотрел на Бента, он сделал это без всякого желания.

— Лотта скажи мне… — Бент одним прыжком очутился рядом с ней, но в этот момент сзади раздался приглушенный смешок.

— Что должна сказать тебе Лотта и почему ты не спрашивал ее, когда Петер был в комнате? — Фрэнсис проскользнула в комнату из двери кабинета. Она была одета в лучший халат Лотты, длинные волосы падали ей на плечи. — Что должна сказать тебе Лотта? г— повторила она. — Если это государственная тайна, я охотно уйду. Если же Лотта должна поведать тебе интимные секреты, связанные с убийством, я останусь. Ты ведь знаешь, что я люблю секреты, дорогой Бент.

— О, дьявол! — прорычал Бент и залпом выпил свой стакан. — Если ты тоже здесь, то…

В этот момент дверь распахнулась. Ютта, Енс и Георг ввалились в комнату, в один голос спрашивая, не больна ли она. Лотта, которая только полчаса назад желала быть окруженной людьми, вдруг почувствовала, что нежные друзья готовы задушить ее своими заботами. Она встала с достоинством, плохо гармонировавшим с ее растерзанным видом.

— Могу я узнать, зачем вы все сюда приехали?

Последовало долгое молчание, наконец заговорил Георг:

— Сказать по правде, Лотта, мы приехали узнать, была ли ты в Розенбринке в ночь убийства и не видела ли чего-нибудь, что помогло бы раскрыть преступление. Мы все попали в щекотливое положение, и если ты, к примеру, виделй постороннего около усадьбы, для всех нас это было бы большим облегчением, потому что сняла бы с нас подозрение одним махом.

Лотта переводила взгляд с одного на другого. Ее друзья пришли к ней за помощью. Как же она могла хоть на секунду вообразить, что один из них убийца! Они были так озабочены своими собственными бедами, и все же беспокоились и тревожились о ней! Если бы она могла им помочь!

— Я не видела ничего, — вздохнула она. — Я совершенно ничего не увидела, потому что свет был погашен, когда я дошла до середины лестницы. Я почти дошла до площадки, когда сильный толчок свалил меня вниз. Нет, я не споткнулась, — воскликнула она, заметив их изумленные лица. — Меня кто-то сильно толкнул, и поэтому я сбежала в панике, как только пришла в себя. Зато я знаю, что как раз перед толчком меня что-то удивило. Это было что-то такое странно неопределенное, что мне следовало бы помнить. Это было что-то напомнившее мне об осени, но не спрашивайте меня, что это было и какое отношение имеет к делу. Я думала, как одержимая, целый вечер, потому что у меня есть смутное ощущение, что это очень важно понять. Но право же, я ничего не могу вспомнить.

Ютта пришла к ней на помощь.

— Бог мой! Дадим Лотте опомниться от нашего вторжения. Предлагаю обсудить это дело за ужином, а потом разойдемся по нашим комнатам. Если Лотта боится спать одна, я охотно останусь с ней, если нет — займем наши обычные комнаты.

— Это становится интересным, — растягивая слова, произнесла Фрэнсис и, обхватив руками колено, уселась на край стола.

— Что становится интересным? — резко спросил Георг.

— Прежде всего признание Лотты, что она была в Розенбринке. Мне-то она не сказала этого, и еще интересно послушать, как ее браслет попал в спальню Петерсена.

— Значит, полиция показывала нам твой браслет? — воскликнула Ютта со страхом уставившись на Лотту.

— Да, это мой браслет, — нервно сказала Лотта. — Мне его недавно подарил Георг, но я ума не приложу, как он очутился в комнате Петерсена.

Ожидая поддержки, она посмотрела на Георга, но он в этот момент, казалось, был поглощен своим коньяком.

После паузы, показавшейся бесконечной, он поднял голову и посмотрел на нее странно холодным и отчужденным взглядом.

— Если ты уверяешь, что это тот браслет, который я подарил тебе, видимо, так оно и есть, но я бы затруднился сразу определить, мой это браслет или чужой. По-моему, все браслеты выглядят совершенно одинаково, и должен сказать, что, когда полиция показала мне браслет, я его решительно не узнал.

— Но, Георг, ты же сам говорил, что этот браслет исключителен по своему рисунку. Помнишь, ты еще сказал, что купил его, когда в последний раз был в Швеции. И просто не мог его не купить, потому что каждое звено было выполнено, как настоящий дубовый лист.

— Я ничего этого не помню. — Георг сделал глоток и откинулся на спинку стула.

— Будущий адвокат суда первой инстанции дает ложные показания полиции, спасая свою возлюбленную. Забавно, но ужасно неоригинально, — пробормотала Фрэнсис.

— Ради бога, давайте поедим и пойдем спать, — сказала Ютта и отправилась на кухню.

Стол был накрыт в несколько минут, и за ужином они рассказали Лотте, как прошел злосчастный вечер в Розен-бринке.

— Ты понимаешь, его легко могли убить, когда мы еще были там, — начал Петер. — И именно это и делает ситуацию такой невыносимой. Если мы не найдем убийцу немедленно, мы сами быстро превратимся в обвиняемых. И действительно, заподозрить нас легко. Насколько я понял со слов полиции, со всех слуг снимается подозрение, потому что они всей компанией поехали на ночной праздник в трактир. Праздник начался в десять тридцать, и они отправились туда все вместе, как только подали нам вино. Посетители трактира могли дать им алиби почти до четырех часов утра, когда вся компания отправилась домой. Когда утром нагрянула полиция, мне позвонил дворецкий и рассказал обо всем. И я позвонил вам, чтобы мы придерживались одной и той же версии: Петерсен был жив, когда мы уезжали от Розенбринка. Разумеется, его убил посторонний человек, проникший в дом. У Петерсена было много врагов, и наша задача выяснить, кто в тот вечер был в поместье, кроме нас.

Резко выпрямившись, Фрэнсис пристально посмотрела на Петера.

— Ты сам не веришь истории, которую сочинил, — воскликнула она. — Я хотела подразнить Лотту, но шутка зашла слишком далеко. Я уже говорила Лотте, что закон есть закон. Тогда я смеялась, но сейчас не шучу. Я считаю, что версия, за которую вы уцепились, — незнакомец, проникший в дом, — абсолютно несостоятельна. Я сама выдрессировала этих трех зверей — овчарок Петерсена, и знаю: ни один посторонний не смог бы пройти мимо них после наступления темноты. Лотта единственная могла бы миновать их, потому что помогала мне в дрессировке, и, конечно, еще я сама. Но я-то не убивала Петерсена.

Остаток утра прошел в обычной домашней суете. Ютта сменила лыжный костюм на черные бархатные брюки и черный пуловер с высоким воротом, ловко завладела единственным нарядным передником Лотты и расхаживала по дому, как домовитая хозяйка в голливудских фильмах. Фрэнсис надела яркую рубашку, остальные облачились в более практичные серые халаты. Стремясь уйти от своих мыслей, они единодушно решили, что каждый хорошенько уберет свою собственную комнату и по одной из комнат первого этажа. Лотта сказала, что в своей мастерской уберет сама, а на долю Георга досталась большая кухня.

Время шло. По всему дому разносились веселое пение и свист. Никто из семи не был особенно привычен к домашней работе, однако они взялись за нее с усердием и энергией, будто речь шла о Нобелевской премии, и Лотта быстро поняла, что она сможет обойтись без генеральной уборки.

Лотта заглянула на второй этаж. Стулья стояли на столах. Ковры были скатаны в рулоны, а склонившаяся фигура в брюках свидетельствовала, что уборку здесь производил старательный мужчина. На лестнице слышались веселые возгласы:

— Дай мне метлу… Кто взял мой совок?.. Нет, теперь моя очередь мыть пол…

Дело было в надежных руках, и Лотта отправилась наводить порядок в своей мастерской. Она уберет свою спальню и ванную, когда другие кончат хозяйничать наверху. В мастерскую, свое святилище, Лотта не пускала никого, она терпеть не могла, когда кто-нибудь рылся в ее работах или клянчил забракованные рисунки.

Лотта гордо оглядела светлое помещение. Пришлось совершить титаническую работу, чтобы мастерская приняла теперешний вид. Только когда она сломала потолок верхнего этажа, помещение начало принимать нынешние очертания. Разумеется, требовалось много дров, чтобы обогреть комнату с таким высоким потолком, но зато освещение было прекрасным.

Лотта закрыла дверь на ключ. Она наслаждалась одиночеством и безопасностью, которые чувствовала здесь. В мастерской она даже не ощущала присутствия других, она была сама собой, одна со своими мыслями, со своими мечтами… и вновь вернувшимся к ней страхом. Страх подкрался к ней именно здесь, где ей лучше всего. Она не могла отделаться от своих мыслей и не смела разобраться в них. Что поняла Фрэнсис, внезапно покинув их за завтраком? Почему она побледнела, когда увидела перевернутое изображение в чайнике? Не было никакого сомнения в том, что Фрэнсис каким-то образом о чем-то догадалась, но о чем?

Лотта вздохнула. Как все запутывается, когда изо всех сил пытаешься уйти от правды! Фрэнсис не относилась к тем, кто закрывает глаза на неприятную правду. Она беспощадно смотрела ей в лицо и поэтому приходила к ясному выводу быстрее других. Не было никакого сомнения, что Фрэнсис считала, что убийца один из них, но не было сомнения и в том, что даже Фрэнсис потрясло это открытие.

Лотта присела на кончик стула, задумчиво покусывая ноготь. Кто из них мог так сильно ненавидеть ее, что желал обвинить ее в убийстве? На этот вопрос не было ответа, но именно это они обсуждали, когда Фрэнсис увидела в медном чайнике перевернутое изображение и ее поразило неожиданное открытие. Ненависти противоположна любовь. Но тут какая-то чепуха. Кто из-за любви будет обвинять другого в убийстве? Нет, бесполезно пытаться понять, что подумала Фрэнсис, Лучше спросить ее с глазу на глаз.

Лотта лихорадочно принялась за уборку. Она не выбрасывала мусор из корзины для бумаг, торопясь выполнить заказ. Она закончила рисунки к сроку и отправила их еще до бурана. Теперь ей было немного стыдно за ужасный беспорядок в мастерской. Содержимое корзины давно вышло из берегов, а паркетный пол усеивали забракованные наброски. Лотта решительно затопила камин и сожгла содержимое корзин листок за листком. Туда же отправились валявшиеся на полу рисунки. Теперь оставалось натереть пол электрическим полотером.

В дверь постучали, и кто-то взялся за ручку.

— Кто там?

— Я принес тебе горячего кофе, — прошептал голос за дверью, и в комнату с победным видом вошел взъерошенный и перепачканный Георг.

Внезапно Лотта почувствовала, что никогда еще не любила его так сильно. Сейчас он не был похож на снисходительного выхоленного адвоката. Ее всегда бессознательно раздражало, что Георг был таким образцовым. Он великолепно выглядел, был прирожденным спортсменом и душой любого общества. Конечно, и сейчас он был хорош, но в другом духе. Он казался далеко не таким самоуверенным и гораздо менее снисходительным. Он так трогательно гордился своей помощью! Глядя на его славное лицо с пятном на щеке, Лотта поняла, что сейчас не могла бы сказать ему «нет».

Георг осторожно поставил поднос на ее захламленный рабочий стол, наклонился и легко поцеловал ее в лоб, затем уселся в единственное удобное кресло.

— Я уже давно покончил и со своей комнатой и с кухней и хочу помочь тебе, — заявил он, но, говоря честно, если ты заставишь меня работать вместо того, чтобы предложить чашку кофе в этом прибежище мира и покоя, я буду разочарован.

Он вытащил вторую кофейную чашку из кармана пиджака и искоса взглянул на Лотту. Она бросила уборку и уселась на высокий чертежный табурет с чашкой на коленях, чувствуя, что с Георгом она может быть В ПОЛНОЙ безопасности.

— Здесь ты не можешь мне помочь, пей уж свой кофе, и я тоже немного отдохну.

Георг подошел к двери, повернул ключ в замке. Он присел на край стола и нерешительно взглянул на Лотту. Она заметила, что он нервничает.

— Лотта, можешь сердиться и буйствовать, можешь бить меня ногами, вышвырнуть отсюда, но только обещай ответить мне честно. Мне важнее всего, чтобы ты сказала правду, и что бы ты ни сказала, я буду поддерживать и защищать тебя и поставлю на карту все, чтобы спасти тебя.

— И ты, Брут, — вздохнула Лотта. — Не стоит прибегать к таким обходным маневрам. Ты ведь хочешь спросить меня, не я ли застрелила Петерсена. И я поистине не знаю, что тебе ответить, так как, что бы я ни сказала, у тебя останется искра сомнения, пока настоящий убийца не будет найден.

— Нет, я больше не сомневаюсь, Лотта, пойми же меня. Я тебя люблю и верю тебе больше, чем себе самому. Я в ужасе от того, что стараясь выпутаться, сделал все, чтобы отвести подозрения от нас пятерых — гостей Петерсена, и одна мысль, что я попаду на первые страницы газет как подозреваемый убийца, приводила меня в отчаяние; я боялся потерять последнюю надежду на тебя.

Ах, Лотта, я вел себя как колоссальный дурак. Я думал, что все просто, а теперь все настолько запуталось, что до правды добраться почти невозможно. Я рассчитывал, что преступник рано или поздно выдаст себя, и я, как великий криминалист, смогу сказать: «Стоп, мой друг, это ты убийца». Но убийца, очевидно, гораздо хитрее, чем можно было предполагать. Он поставил на тебя все свои козыри, и я не представляю себе суда, который мог бы тебя оправдать, если станет известно, что ты прячешь у себя орудие убийства. Поэтому я умоляю тебя, не говори полиции ни слова о револьвере. Расскажи им все, что помнишь до того, как тебя столкнули с лестницы, потому что можно считать доказанным: столкнул — убийца. Но забудь о том, что ты нашла револьвер. Я заставлю и других молчать об этом, если уговоры не помогут, я применю угрозы, а револьвер устраню тем или иным способом.

Георг вытер капли пота со лба.

— И еще я уверен, что мысль: « А может быть Георг сам убийца», рано или поздно засядет у тебя в голове, но ты должна гнать от себя эту мысль. Поверь мне Лотта, я единственный, на кого ты можешь положиться в этой ситуации. Теперь ясно, что каждый из наших добрых друзей может оказаться убийцей. Обещай не доверяться никому из них. Если что-нибудь покажется тебе подозрительным, подожди и расскажи об этом полиции, если боишься довериться мне. Но держи свои подозрения при себе до тех пор, пока не свяжешься с официальными властями. Видимо, мы имеем дело с очень хитрым преступником, и тебе угрожает опасность, пока мы его не найдем и не обезвредим.

Минуту Лотта сидела молча. Как хорошо, что у нее есть Георг! Он совершенно прав, она должна быть осторожной с другими и целиком положиться на него. Она уже хотела сказать, что во всем ему доверяет, но вдруг вспомнила осколок стакана с приставшим к нему порошком. Георг разбил стакан с невыпитым молоком. Разумеется, это могло быть случайностью, но могла ли она знать точно? Глаза Лотты потемнели от страха. Она посмотрела на Георга, и он показался ей совершенно чужим человеком.

— Мне безразлично, что подумает полиция, — медленно произнесла Лотта, — конечно, я не в восторге от перспективы быть обвиненной в убийстве, но намереваюсь передать револьвер первому попавшемуся полицейскому и объяснить, как попал ко мне этот револьвер. А теперь уходи, пожалуйста. Я хочу закончить уборку и немного побыть одной. — Ее голос дрогнул. — Извини меня, Георг. Я знаю, что ты один из моих лучших друзей и хочешь помочь мне, но, судя по всему, убийца тоже мой лучший друг, знающий мои привычки и мысли, так откуда мне знать, на кого я могу положиться!

Она подошла к двери и отперла ее. Георг взглянул на нее и понял: любые слова сейчас бесполезны. Он молча вышел, и Лотта повторила про себя: «Откуда мне знать, на кого я могу положиться!» На ее глазах выступили слезы, и самоуверенная Лотта никогда не позволявшая себе поддаваться чувствам, опустилась на стул и заплакала. Она положила голову на чертежную доску, стиснула руки и плакала безнадежными слезами, не приносящими облегчения.

Она успокоилась только тогда, когда пробили стенные часы. Из-за метели нельзя убежать от друзей из дому, но она все равно покажет, что не боится их. Спокойно и методично она начала убирать на чертежном и письменном столе. Неожиданно она с досадой обнаружила, что кто-то принес сюда пишущую машинку. Лотта рассердилась: никто не имел права входить в ее мастерскую, а если понадобится машинка, можно печатать на письменном столе в библиотеке, где она стояла всегда.

Если бы Лотта знала, что на этой машинке напечатаны ее собственное признание в убийстве Петерсена и предсмертная записка, она едва ли так спокойно отнеслась к этому открытию. Теперь же она только заперла пишущую машинку, поправила свои бумаги и вышла из мастерской, тщательно заперев за собой дверь.

Оставалось привести в порядок собственную спальню и ванную, после этого она готова встретить кого угодно.

Первым, кого увидела Лотта, поднявшись по лестнице, был Петер. Осторожно закрыв дверь ее спальни, он вышел в коридор. Увидев Лотту, он смутился и проговорил, немного запинаясь.

— Понимаешь, я глупейшим образом порезался, когда складывал свой бритвенный прибор, не нашел липкого пластыря и подумал, что смогу проскользнуть в твою комнату и взять пластырь из твоей аптечки. Я бы, конечно, тебе об этом сказал, как только спустился вниз, но ты пришла сама и застала меня на месте преступления.

Он похлопал ее по плечу и сбежал вниз по лестнице.

Во второй раз в этот день Лотта подосадовала, что у нее не было в доме места, куда бы никто не смел заходить. Друзья не могли или не хотели понять, что не должны бесцеремонно вторгаться в ее личные комнаты, ведь ей даже в голову не приходило входить в их комнаты.

Она рассеянно открыла дверь и остановилась, как вкопанная. Комната была убрана, кровать застлана, дверь в ванную распахнута; пол тщательно вымыт. Все следы молока и осколков исчезли. Как во сне, Лотта подошла к аптечке. Повернула ключ и убедилась в своем худшем предчувствии. Осколок стакана с белым порошком исчез и вместе с ним исчезла последняя надежда, что порошок в стакане оказался случайно. Кому понадобилось рыться в ее аптечке и убирать завернутый в бумагу кусок стекла? Никому из нормальных людей. Но человек с больной психикой, желавший ей зла, разумеется, имел все основания уничтожить следы неудавшегося покушения. Человек/-который, очевидно, готов пойти на все, чтобы скрыть какое-то обстоятельство, которое, по его мнению, она знала. Лотта рассеянно накручивала на пальцы прядь волос. Боже мой, ведь она ничего не знала! Только бы внушить убийце, что она вообще ничего не знает!

И все же что-то она знала. Она была абсолютно уверена, что человек, столкнувший ее с лестницы, убил Петерсена, и что убийца — один из ее пяти друзей, запертых метелью в ее доме. Она не может привести доказательств. Однако события последних суток не были случайностью. Не случайно в ее кармане лежал револьвер, и не случайно в ее стакан насыпали снотворного или чего-то там еще.

Лотта перестала терзать свои волосы и взглянула в зеркало: случайно ли Петер вышел из ее комнаты? Случайно ли Георг разбил ее стакан? Случайно ли Петер порезал палец в то время, когда у нее исчез осколок стекла? Конечно, все это могло быть простым совпадением, но может ли она в этом поручиться? Может быть, Петер и Георг были соучастниками, а может быть, один из них виновен, а другой нет? Откуда она вообще могла знать, был ли кто-нибудь из них невиновным? Надо было сразу же утром показать Ютте этот порошок. Инженер-химик, она могла незаметно произвести анализ, если бы сразу не определила, что это за порошок. Может быть, ей следовало довериться Ютте и Енсу или всегда спокойному Бенту? Один из них смог бы ей помочь. Ведь не могли же они все быть убийцами!

Лотта подошла к двери, чтобы позвать Ютту, но внезапно остановилась. Если заметят, что она шепчется с Юттой, убийца поймет, что ему следует быть осторожным. Лучше она отведет ее в сторону, когда никого при этом не будет. Лотта медленно опустилась на край кровати. Георг умолял ее никому не доверяться. Он бы, конечно, просил ее об этом, если бы и сам был убийцей, но не было ли, однако, в его словах зерна истины?

Георг и Петер. Именно они, два ее самых надежных друга, вели себя подозрительнее всех. А ведь они в последние годы так много значили для нее! Петер, благодаря своему исключительному коммерческому таланту и деловым связям, помогал ей продавать и рекламировать рисунки, утешал ее, когда были забракованы первые работы, часами объяснял ей, что требуется публике, — и вот теперь, в свои двадцать восемь лет она известная художница. Лотта всегда чувствовала себя хорошо и уверенно с Петером. Какое-то время она думала, что Петер в нее влюблен. Почти каждый вечер он звонил ей и приглашал куда-нибудь развлечься. Он любил трепать ее волосы, и когда они танцевали, он мог шептать ей на ухо самые пылкие любовные признания. Правда, он никогда не сватался к ней, и поэтому она не придавала им большого значения.

Георг принадлежал к ее постоянным поклонникам. Он сватался к ней каждый раз, когда видел ее, здороваясь и прощаясь, и, конечно, очень нравился ей. Она всегда говорила ему «нет», но была бы уязвлена, если бы он забыл посвататься хоть раз. Лотта понимала его страх быть замешанным в дело об убийстве. Разумеется, она ничего не знала об адвокатах первой инстанции, но могла понять, что для него предстать перед судом в качестве обвиняемого по делу об убийстве — серьезный удар. Уже по этой причине Георг не мог быть убийцей. Лотта вздохнула: разумеется мог. Убийца всегда рассчитывает остаться неразоблаченным. Если бы он на это не надеялся, он бы никогда не совершил убийства.

Когда же закончится этот ужасный буран? Пока она не выдворит всех гостей, она не в состоянии дать им ясную и холодную оценку. Пока они в ее доме, она не может чувствовать себя в безопасности. Однако, видимо, придется сидеть отрезанной от окружающего мира еще целые сутки, так как сводка погоды по радио была не слишком удовлетворительной.

Сутки не так уж много. Ночью она запрет и забаррикадирует свою дверь. Она будет осторожна с едой.

Лотта встала. Нужно спуститься на кухню и проследить за приготовлением завтрака. Она не съест ни кусочка, пока не попробуют остальные. Может быть, она сошла с ума, но ей нужно надеяться только на себя. Дрожащей рукой Лотта взяла гребень и причесалась. Вопреки обыкновению, она наложила немного румян на слишком бледные щеки. Если в доме убийца, он не должен заметить, что она об этом знает. Внезапно по всему дому разнеслись звуки ее сиамского гонга — подарка Петера. Веселые удары возвестили, что завтрак готов.

Кухня была пуста, и на ней царил беспорядок, но веселые голоса из столовой подсказали Лотте, где обосновались ее гости. Никто, видимо, не обращал внимания на то, что столовая была самым холодным и мрачным местом в доме. Стол был накрыт праздничной скатертью, уставлен ее лучшей посудой и украшен двумя большими бутылками водки. В камине трещали дрова. Но огонь лишь подчеркивал мрачность комнаты. Языки пламени неожиданно выхватывали какой-нибудь темный угол, на стенах плясали зловещие тени. Столовая находилась с подветренной стороны, и было слышно, как воет вьюга за стенами дома. Снежные сугробы теперь достигали окон, и старая яблоня, поваленная бурей в первый же день, теперь была покрыта снегом, так что наружу торчали только несколько голых сучьев.

Минуту Лотта разглядывала своих гостей, сидевших за слишком большим столом. Завтрак и водка, по-видимому, заставили их забыть о мрачной причине, которая свела их вместе. Они выглядели как компания беззаботной молодежи. Фрэнсис, вопреки обыкновению, не показывала изуродованную щеку и блистала холодной красотой. Гладко зачесанные волосы подчеркивали шелковистую нежность кожи. Она сменила живописную блузу на одну из лучших кофточек Лотты. В синих глазах светились нежность и доверчивость, совершенно не свойственные Фрэнсис. Ют-та, как всегда, была душой общества. От водки и внимания друзей щеки ее раскраснелись и глаза заблестели.

— Лотта, дорогая, иди к нам и выпей немного водки, чтобы согреться, — крикнул Петер, который уже пропустил несколько рюмок.

— Почему вы накрыли здесь? — спросила Лотта, ежась от холода.

— Ютта с Фрэнсис решили, что мы должны устроить праздничный завтрак. Они шептались и шушукались и не пускали нас в кухню, так что мы здесь совершенно ни при чем, — улыбнулся Георг, подавая Лотте стул.

— Мы решили есть и пить, пока не согреемся, — сказала Фрэнсис, которая сейчас напоминала довольную мурлыкающую кошку.

— Сейчас мы дадим тебе хорошую порцию нашей стряпни, — продолжала она и, прежде чем Лотта успела отказаться, наполнила ее тарелку.

— Я буду есть бутерброды, — резко сказала Лотта, и едва произнесла эти слова, поняла, что они прозвучали совершенно дико. Присутствовавшие устремили на нее изумленные взоры. Петер негромко присвистнул. Енс сдвинул очки на лоб, а Георг пролил водку.

— Ты очень странно выражаешься, — сказала Ютта, взглянув на нее. — Я готовила еду и могу тебя заверить, что там нет яда, если ты этого боишься.

— Ах, Ютта, ты хорошо знаешь, что я не это хотела сказать… Я… Я в последнее время не ем горячих блюд с соусом, потому что поправилась на несколько фунтов, — пролепетала Лотта.

— Конечно же, ты подумала про яд, — сказала Фрэнсис. — Это из тебя прямо выпирало. Но вина моя. Я напугала тебя за первым завтраком, и ты поверила, что убийца один из нас. Чепуха! Насколько я помню, мы сидели и рассуждали о психологии, я увидела перевернутое отражение, и это навело меня на совершенно посторонние мысли.

— Фрэнсис… — начала Лотта, но спохватилась и попросила кузину передать ей соль. Ее мозг лихорадочно работал. Как хорошо, что она не произнесла того, что вертелось у нее на языке! Тех слов, которые она бы сказала наедине с Фрэнсис, но которые ни при каких обстоятельствах не могла сказать при других.

Как бы они реагировали, если бы она начала умолять Фрэнсис не играть с огнем. Если бы она сказала: «Боже мой, а ведь я знаю, что в доме находится убийца. Он пытался меня убить, а доказательство — осколок с белым порошком — исчезло из моей аптечки ».

Лотта машинально начала есть. Она лишилась союзника, потому что убийца уже успел поговорить с Фрэнсис. Но кто говорил с Фрэнсис? Утром все могли поговорить с ней, пока Лотта была в мастерской. Лотта медленно обвела взглядом друзей. Она участвовала в разговоре, но мозг ее интенсивно работал. Она посмотрела на Енса. Тихий, спокойный Енс… Но разве не самые спокойные бывают самыми опасными, когда теряют рассудок? А Ютта? Она была очень вспыльчива. И оставалась самым обаятельным человеком, пока все шло так, как она хотела. Ютта могла поговорить с Фрэнсис, когда они были одни в кухне за полчаса до завтрака. Правда, Ютта не отличалась храбростью.

Лотта перевела взгляд на Бента. Он был хорошим стрелком, и она часто слышала, как он презрительно отзывался о покойном. Фрэнсис, сидящая рядом с Бентом, исключалась… А, может быть, нет? Лотта вздохнула и посмотрела на Петера. С ним она всегда чувствовала себя уверенно, но если она может подозревать Енса, Ютту, Фрэнсис или Бента, то точно так же можно подозревать и Петера.

Остается Георг. Георг любит ее и сватается каждый день. Видимо, он разбил стакан случайно. Георг не может причинить ей зла.

Георг поймал ее взгляд и поднял свою рюмку. В ответ она подняла свою — водка пробежала огнем по ее жилам. Все поплыло перед ней, и она подумала, что выпила слишком много. Георг оставался единственным трезвым человеком за столом. Он сидел, прикрыв глаза, но его взгляд был достаточно острым.

Под воздействием спиртного Фрэнсис быстро опьянела, а Енс и Ютта страшно развеселились.

— Нужно выпить кофе, — воскликнула Лотта. — Крепкого черного кофе, а то нас совсем развезет!

— Малютка Лотта считает, что напиваться уже за завтраком не комильфо, — сказал Петер.

На губах Фрэнсис заиграла злая, насмешливая улыбка.

— Нет, кузина Лотта лишь придерживается добрых семейных традиций. Разве не правы были наши предки, наполняя свой винный погреб благородными французскими винами, чтобы устоять перед плебейской датской водкой? — спросила она и продолжала, будто про себя: — Наши предки, прожившие в Розенбринке четыреста лет…

Ее слова не сразу дошли до гостей. Первым опомнился Бент:

— Ваш предки жили в Розенбринке? Почему же вы раньше никогда не говорили, что Розенбринк принадлежал вашей семье?

— Наша семья не владеет им уже семьдесят лет, — прервала его Лотта. — Почему же мы должны об этом болтать?

— Вероятно досадно, когда подлый тип, вроде Петерсена, владеет тем, что создавали твои предки, — задумчиво проговорил Енс.

— Досадно — не то слово. Когда Петерсен купил поместье, я сама слышала, как Лотта заявила, что готова хладнокровно его убить, — процедила Фрэнсис и налила себе еще рюмку.

На минуту воцарилось молчание. Все уставились на Лотту. Она почувствовала, как кровь ударила ей в голову. Часы в углу вдруг начали тикать нестерпимо громко. Мучительное молчание прервал Георг. Он с шумом отодвинулся от стола.

— Тебе все-таки удалось замарать Лотту, — процедил он сквозь зубы. — Теперь ты снабдила ее прекрасным мотивом, а уликами она была увешана и раньше. Может быть, ты их и организовала, или ты в сговоре с убийцей?

Фрэнсис рассмеялась ему в лицо:

— Дорогой, я Лотту вовсе ни в чем не обвиняю. Напротив, я сообщаю, что она из хорошей семьи. Разве этим не стоит гордиться?

— Перестань, Фрэнсис. — Стараясь усадить Георга на место, Лотта пыталась поймать взгляд кузины. — Перестань. Ты слишком много выпила, Неужели ты надеешься заставить кого-нибудь поверить, что я убила владельца Розенбринка только потому, что в далеком прошлом моя семья основала это поместье?

— Лотта права. Мы слишком много выпили. Отправимся в теплую комнату и перейдем к черному кофе, — предложила Ютта и встала.

— Спасибо, я еще не кончила есть, — сказала Фрэн

сис. — Не ждите меня.

— А мы и не собираемся, — сказал Петер и поднялся.

За столом осталась только Лотта, внезапно испугавшаяся за кузину. Если Фрэнсис узнала убийцу, она подвергается смертельной опасности.

— Фрэнсис, скажи мне, что ты узнала? Ради бога, Фрэнсис. Ты затеяла опасную игру. Если убийца обещал за молчание деньги, я охотно дам тебе еще больше. Откройся мне.

Фрэнсис подняла голову и посмотрела на Лотту удивительно честно.

— Я не позволю из тебя сделать преступницу, — сказала она. — Я не могу удержаться от злости, но знаю, что делаю. Небольшая атака должна была показать, что я на стороне убийцы. Это обезопасит меня в ближайшие дни, пока мы не уедем отсюда. Потом я потребую свои деньги и нанесу удар. Может быть, это и подло, но я не испытываю никакого сострадания к преступнику.

— Почему ты не хочешь открыть мне его?

— Я ничего не могу доказать, и убийца может вывернуться из любой ситуации. Кто поверит, если я объявлю, что убийца обещал мне деньги за молчание? Мне не предлагали никаких денег. Просто я получила очень выгодное предложение на дрессировку новой собаки. Мыс убийцей заключили соглашение, но для обвинения этого недостаточно.

— Почему все-таки ты не хочешь назвать убийцу?

— Вряд ли ты сумеешь притвориться, убийца поймет, что я проболталась, и я не получу ни гроша. Впрочем, вспомни, кто начал говорить, что следует все поставить с ног на голову.

— Ты говоришь, что вину убийцы нельзя доказать. Боже мой, а если у меня есть доказательства, почему ты не хочешь мне рассказать, что знаешь?

— Я думаю, — сказала Фрэнсис и встала. — Ты увидишь, кому я передам собаку на будущей неделе. Если дело к тому времени не разъяснится, ты сама можешь попытаться разгадать эту головоломку.

— Фрэнсис я отдам тебе все, что у меня есть в банке… — начала Лотта, но осеклась. В небольшом зеркале в конце комнаты отражался Георг. Она не видела, как и когда он вошел, но он без сомнения слышал ее последние слова.

— Могу я узнать, что происходит? — спросил он. — О чем должна молчать Фрэнсис, и за что ты хочешь отдать все свои деньги? — Он грубо схватил Лотту за руку и повернул к себе. — Оказывается, у малютки Лотты не такая уж чистая совесть! — в бешенстве Георг начал трясти Лотту.

— Перестань, Георг, — вмешалась Фрэнсис. — Во-первых, не подслушивай под дверьми, и, во-вторых, не делай неправильных выводов из того, что слышишь. Я хочу купить дом побольше и просила Лотту одолжить мне определенную сумму, и она обещала все деньги, которые у нее лежат в банке. Надеюсь, Лотта имеет на это право? Она сама зарабатывает деньги и сама себя кормит.

Георг выпустил руку Лотты и сел у стола, закрыв лицо руками. Фрэнсис выскользнула из комнаты.

— Извини меня, Лотта. Пожалуйста, извини. На мгновение я поверил, что убийца ты. Я мог убить тебя на месте, слишком сильно я люблю тебя. — Он посмотрел на нее. — Только теперь я понял, как много ты для меня значишь.

— Я сама ужасно боялась, вдруг убийцей окажешься ты, — сказала Лотта, пытаясь успокоиться. — Сейчас я этому не верю, но недоверие снова вернется. Мы все будем подозревать друг друга, пока не будет найден настоящий убийца.

— Я думал — это Фрэнсис, — сказал Георг. — Слишком яростно она всех обвиняет.

— Она старается казаться хуже, чем есть. Фрэнсис никогда не была особенно милой и симпатичной, однако это еще не значит, что она убийца.

— Она шантажистка!

— Ты думаешь? — Лотта уселась на колени к Георгу. — Вероятно, я защищаю ее, как родственница, но все же я не поверю, что она вымогает деньги. Просто у нее такая неприятная манера шутить. Она играет эту роль, чтобы убедиться в своей власти над людьми. Но денег она безусловно не берет. В глубине души она добрая.

— Ну, до глубины ее души мне не Достать, а примириться с тем, что она тебе досаждает, я не могу. — Георг обнял Лотту и крепко поцеловал.

Лотту охватила слабость. Сейчас она верила Георгу, как самой себе. Георг любил ее, и она его любила. Лотта теснее прижалась к нему. С ним она в безопасности. Она уже хотела просить его быть с нею и в эти трудные дни, и всегда, как вдруг сцена за завтраком всплыла в ее памяти. Фрэнсис уставилась в их перевернутые отражения. Ненависть — любовь. Ненависть противостоит любви. Может быть, Фрэнсис хотела сказать, что убийца был не тот, кто ненавидит, а тот, кто любит. Лотта с усилием освободилась от рук, в которых чувствовала себя в безопасности.

— Пойдем к остальным, — пробормотала она, целуя его. Она уже хотела убежать. Георг схватил ее за руку и посмотрел ей в лицо. Лотта спрятала глаза, Георг выпустил ее руку. — И все-таки это, может быть, ты, — выдавила она.

— Да, все таки это, может быть, я. — Георг попытался поймать ее взгляд, но она не смотрела на него. Он тихо пошел к дверям и сказал: — Ты права, лучше вернуться к остальным. Невыносимо быть наедине, когда мы так далеки друг от друга.

После холодной столовой гостиная показалась Лотте удивительно теплой и уютной. Темно-зеленые бархатные портьеры обрамляли снежный ландшафт за окнами; в камине весело трещали березовые поленья. Енс уселся в самое удобное кресло, придвинул к себе столик и разливал кофе, булькающее в стеклянной колбе. Рядом с ним сидела Ютта, поглощенная последним номером французского журнала мод, а у окна Петер и Бент поставили шахматный столик и начали небольшой турнир на личное первенство.

Фрэнсис — прекрасный игрок — сидела на подоконнике и следила за их игрой, но ей было трудно удерживаться от замечаний, и вскоре она отошла от них и поставила на проигрыватель несколько пластинок. Некоторое время Лотта неподвижно сидела, глядя на языки пламени. Георг поставил на ручку ее кресла кофе. Ютта вышла из гостиной.

— Можно подумать, мы участвуем в спектакле «Семейная идиллия в доме пастора», — простонала Фрэнсис. — Господи, хоть бы погода немного улучшилась, мы вышли бы на воздух.

— Судя по всему, метель утихает и завтра можно будет покататься на лыжах, — заявила Ютта, появляясь с бутылкой шерри.

— Судя по всему, Ютта надеется уже завтра продемонстрировать свой новый лыжный костюм, — подал реплику Енс.

Все засмеялись. Лотта вдруг стала серьезной:

— Судя по всему, я завтра смогу сбегать на лыжах в полицейский участок, если не исправят мой телефон. Ко-ечно, не очень-то хочется признаваться, что мистический Икс с золотым браслетом я, но лучше через это пройти.

— Стоит ли тебе признаваться? — спросила Фрэнсис.

— Во всяком случае, не следует упоминать о револьвере, — заявил Георг.

Бент, видимо, хотел возразить ему, но промолчал. Петер после некоторого раздумья повернулся к Георгу.

— Попытайся на минуту забыть, что ты поклонник Лотты. Вспомни, что ты адвокат. Как чисто юридически будет выглядеть дело, когда она выложит револьвер и скажет, что сбежала с места преступления?

Георг рывком поднялся и нервно заходил по комнате.

— Дело выглядит мерзко, очень мерзко. Если в скором времени убийца не будет найден, а Лотта вылезет с револьвером, браслетом и туманной историей о похищении зубной щетки, ей придется туго.

— Боже мой, мы обязаны помочь Лотте, — воскликнула Ютта. — Сколько раз в жизни она выручала меня! Я в отчаянии при мысли, что теперь ей придется выпутываться в одиночку. Мы должны что-нибудь придумать.

— Надо забыть о револьвере. Я постараюсь его убрать, и Лотта может признаться полиции, что браслет принадлежит ей, а Петерсен брал его, чтобы снять копию.

— Нет, на это я не пойду, — сказала Лотта. — Убийца на свободе, и полиция его никогда не найдет, если все будут о чем-то умалчивать из страха навлечь на себя подозрение. Мой долг рассказать обо всем, что я знаю, даже если я сама на какое-то время и попаду в неприятное положение.

— Давайте относиться к этому спокойно, — сказал Енс. — В конце концов, настоящий убийца может быть давно пойман, почему же нам пока не занять выжидательную позицию? Разумеется, никто из нас и не подумает упоминать о револьвере, если вы считаете, что так лучше. Но, может быть, мы понапрасну волнуемся. Узнаем более подробно о расследовании и тогда решим, что говорить.

Лотта потянулась за кофейной чашкой и сделала несколько глотков. Она встретилась взглядом с Фрэнсис. Взгляд Лотты просил о помощи. Фрэнсис тоже знала, что убийца среди них. Только она могла бы возразить Енсу. Конечно же, убийца не был найден. Убийца — в этом доме и выдал себя Фрэнсис, обещав ей сказочную сумму за обыкновенную собаку. Однако Фрэнсис не хотела помочь Лотте, а одна Лотта ничего не могла поделать. Возможно, завтра погода улучшится, и тогда она доберется до полицейского участка. Ночью она возьмет Ролло к себе в комнату и запрет дверь. Все-таки Фрэнсис, несмотря на молчание, была ее союзником.

Ютта встала и подбросила дрова в камин.

— Может быть, хватит говорить о возможном аресте Лотты? — пробормотала она. — Ненавижу неприятные разговоры. Лучше делать вид, что ничего не произошло. Сидя здесь, мы все равно бессильны что-либо предпринять, а если Лотта не хочет слушать разумных доводов и спрятать револьвер; мы ничем не можем ей помочь. Я не стала бы так стремиться в полицию. Откровенно говоря, на месте Лотты я бы упаковала свой чемодан и убралась из страны на первом самолете. Рано или поздно они найдут настоящего убийцу, или дело само затухнет, и тогда можно вернуться и все объяснить.

— Женская логика, — простонал Георг. — Сбежать из страны, это худшее, что может сделать Лотта.

— Моя Ютта никогда не отличалась храбростью, — улыбнулся Енс и притянул Ютту к себе. — А когда она трусит, логика у нее совсем отказывает.

Ютта засмеялась.

— Предоставь мне любовные хитросплетения, избавь от преступных интриг, и я проживу прекрасно.

Лотта почувствовала внезапное раздражение от того, что ее подруга мгновенно прикинулась беззащитным котенком. Ютта умеет выпутываться из затруднительных положений. Она была трусливой, но быстрой в решениях. Лотта вспомнила многочисленные случаи, когда Ютта разыгрывала из себя «пай-девочку» или просто предоставляла расхлебывать неприятности другим. И в том, что убийца не Ютта, не было никакой гарантии. Конечно, она лучшая подруга Лотты, но человек она ненадежный и может потерять голову, если ей начать противодействовать.

— На твоем месте я бы немного отдохнул. — Ход мыслей Лотты прервал Георг. — Ты выглядишь совершенно измученной, а впереди еще длинный день. Поспи несколько часов и почувствуешь себя гораздо лучше. Я дам тебе легкое снотворное, чтобы ты немного подремала и не клевала носом остаток дня.

Лотта посмотрела на Георга. В глубине души она смертельно боялась, что убийство совершил он. Правда, поводов к этому у него было меньше, чем у остальных. Но разве все криминальные романы не доказывали, что убийцей является самый невиновный? Все улики вели к Лотте, а как раз Георга заподозрить было почти невозможно. Но очень странно, что за день до убийства он подарил ей злополучный браслет. Характерный браслет, который рано или поздно приводил к нему, а следовательно, и к ней. Лотта вздохнула и отвела взгляд от озабоченных глаз Георга. Глаза, казалось, умоляли взять белую таблетку, лежащую на протянутой к ней ладони. Разумеется, она могла взять таблетку и попросить Ютту или Енса произвести анализ, однако, выглядело бы странно, если бы она не проглотила ее на месте. Она покачала головой.

— Спасибо, я не люблю лекарств, а выгляжу усталой потому, что сегодня не была на воздухе. Впрочем, я вспомнила, что нужно прогулять Ролло. Ветер больше не дует в дверь черного хода, мы сможем выскочить на минуту.

— Я пойду с тобой. — Георг решительно поднялся и пошел к двери.

Лотта испугалась. Она не хотела выходить вместе с Георгом в тесный коридор прачечной. Она вообще не хотела выходить с кем бы то ни было.

— Нет, лучше оставайся в тепле, — улыбнулась она. — Глупо выходить из-за такой ерунды.

Георг уже взялся за дверь.

— Я пойду с тобой, — упрямо повторил он.

Лотта посмотрела на Фрэнсис, но не дождалась ответа на свой молчаливый вопрос. Фрэнсис взглянула на нее так бегло, что она ничего не могла понять.

— С тем же успехом ты можешь идти один. Мне незачем мерзнуть, если ты пойдешь с собакой, — пробормотала Лотта и снова уселась в кресло. Она пыталась изо всех сил смягчить свои слова безмятежной улыбкой, однако хорошо понимала, что маневр ее не удался.

Георг хлопнул дверью. Ютта посмотрела на нее с изумлением. Фрэнсис криво улыбнулась, не поднимая взгляда. Бент протяжно свистнул:

— Один уже погорел.

Прошло несколько минут, в комнате слышались лишь завывание ветра да тикание часов. Наконец, Фрэнсис зевнула и заявила, что никогда еще так не скучала.

— Помоги мне мыть посуду, — предложила Лотта.

— Никто сегодня не заставит меня заниматься домашней работой, — ответила Фрэнсис и подняла свой бокал с шерри. — Я устроюсь в библиотеке с хорошей нагоняющей сон книгой. Позовите меня к обеду.

— Я помогу тебе, — сказал Петер, оставляя шахматную доску.

— И я, — сказала Ютта. — Енс, сонный осел, давно собирается поспать, так что на его помощь рассчитывать нечего.

— Я тоже записываюсь в сонную бригаду, — сказал Бент, потягиваясь.

Бент и Енс поднялись по лестнице, остальные принялись наводить чистоту в кухне и столовой. В разгар работы вошел Георг и предложил свою помощь. Его допустили к работе только после того, как он стряхнул снег с Ролл о. Насквозь промокший пес укрылся в свою корзину. Вскоре кухня была убрана.

— А теперь мы заслужили доброго старого виски, — заявил Георг. — У меня в чемодане прекрасное шотландское виски. Принесите стаканы и лед, а я схожу за бутылкой.

Он исчез из кухни, остальные отправились за стаканами и льдом. Все было готово, когда вернулся щедрый рыцарь.

— Интересно, хотела ли Фрэнсис, чтобы ее разбудили только к обеду? — сказала Лотта, удобно усевшись в кресло.

— Фрэнсис не любит виски, я предпочитаю не будить ее, — сказал Георг. — Впрочем, трудно не услышать наших приготовлений, пусть сама решает, хочет она с нами пить или нет.

Ютта раздала стаканы, Георг разлил виски. Лотта встала и задвинула на окнах толстые портьеры. Петер и Бент зажгли торшеры. Енс задумчиво протирал свои очки. Тихо и спокойно угасали последние часы дня. Георг и Лотта вполголоса беседовали обо всем, кроме того, что занимало их мысли. Ютта и Енс развлекались, составляя химические формулы. Бент и Петер играли в шахматы. Не было только Фрэнсис, и они подсознательно чувствовали некоторое облегчение от того, что на несколько часов избавлены от ее злого языка.

Часы пробили шесть. Фрэнсис все еще не появлялась. Лотта решительно направилась будить кузину. Она просунула голову в дверь и уже было кликнула: «Эй, Фрэнсис», — но слова застряли у нее в горле. Она не могла произнести ни звука, в ужасе застыв в проеме двери. Фрэнсис сидела, уткнувшись в твердый мраморный обвод камина. Голова ее была разбита, и не нужно было звать врача, чтобы убедиться, что она мертва. Лотта не знала, прошли секунды или часы, прежде чем она вернулась с хриплым криком:

— Она мертва! Она мертва!

Не знала, прошли секунды или часы, когда потрясенные они все оказались в библиотеке.

Как всегда, Георг был решительнее остальных. Он наклонился над Фрэнсис, пощупал пульс и печально покачал головой.

— Ничего сделать нельзя, решительно ничего, — сказал он, поднимаясь. — Она мертва уже несколько часов и, видимо, умерла мгновенно при падении. Бедняжка не страдала, она не успела даже ничего понять.

— На ней твои домашние туфли, может быть, из-за них Фрэнсис подскользнулась? — вмешалась Ютта. Вдруг она побелела и закричала: — Прикройте ее, прикройте же ее!

— Нет, так не пойдет, — сказал Бент и схватил ее за руку. — Отправляйтесь с Лоттой в другую комнату. А Георг и Петер перенесут Фрэнсис.

Бент выдворил женщин из библиотеки. Георг и Петер осторожно подняли Фрэнсис на одеяле и отнесли наверх. Их шаги гулко прозвучали в холле. И словно для нагнетания ужаса, в кухне завыл Ролло.

Дрожащая и бледная Ютта повернулась к Лотте.

— Заставь замолчать свою проклятую собаку, — с ненавистью прошипела она. — Эго твоя собака, и все это твоя вина, твоя вина. — Ее голос оборвался в истерике. Лотта хотела ее успокоить, но разъяренную Ютту не так-то легко было утихомирить. — Не подходи ко мне, убийца! — закричала она. — Ты думаешь, мы не знаем, что ты убила Петерсена и навлекла на нас все эти несчастья? — Внезапно она остановилась и зажала рот. — Прости, Лотта, прости, я не хотела этого сказать, не хотела, — простонала она, протягивая к ней руки. Лотта отвернулась. — Я не хотела этого, Лотта!

— Тогда давай забудем об этом и постараемся вести себя прилично, — ответила Лотта. — Если хочешь выпить, пей, но прекрати истерику, всем и так тяжело.

Лотта отвернулась. Она не могла выносить подругу ни одной секунды больше, и все же знала, что ни в чем не может упрекнуть Ютту. Все были подавлены, а тут еще этот вой Ролло.

— Займись женщинами, а я успокою собаку, — сказал Бент и исчез так стремительно, будто боялся, что его задержат.

Енс пытался успокоить Ютту. Лотта слышал, как он налил в стаканы виски, и знала, что ей следует подойти к ним и сказать несколько примирительных слов, однако она была не в состоянии это сделать. Она могла думать только о том, что Фрэнсис мертва. С ее смертью Лотта лишилась единственного человека, на которого могла положиться. Общаться с кузиной ежедневно было не легко, но в минуту опасности Фрэнсис пришла бы ей на помощь, и Фрэнсис знала, кто убийца.

Фрэнсис знала… И потому мертва.

Можно предположить несчастный случай, но это убийство. Отвратительное, грязное убийство из-за угла; оно было совершено, когда остальные мыли посуду. Фрэнсис была борцом по натуре и конечно бы сопротивлялась. Значит, ей нанесли удар раньше, чем она поняла, что в комнате кто-то находится. Убили ее, видимо, кочергой. Их много в доме. Кочергу быстро вытерли и поставили на место. Лотта застонала. Если бы она знала! Если бы она знала, на кого из друзей можно положиться. Если бы она могла довериться хотя бы одному.

Она заметила, что ей в руку вложен стакан виски. Георг, Петер и Бент вернулись в комнату, а она этого и не слышала. Над ней озабоченно склонился милый рыжий Петер. Она благодарно улыбнулась ему. Он-то не мог совершить убийства. Он был вместе с ней все время и помогал мыть посуду. Или нет? Лотта вздохнула — конечно, мог. Он несколько раз выходил из кухни, и Ютта с Георгом выходили тоже. Енс и Бент, очевидно, были наверху, но кто знал, говорили ли они правду. Нескольких минут было достаточно, чтобы прокрасться вниз по лестнице и убить Фрэнсис.

Георг тяжело опустился на стул напротив нее. Неподвижно уставившись в стену, он вытирал лоб платком. Ютта тем временем пришла в себя, залпом выпила виски и снова протянула свой стакан.

Лотта думала и курила, курила и думала. Ролло начинал тихо скулить. Но сколько она ни думала, решение не приближалось. Часы текли, и пепельница уже переполнилась, когда Лотта рывком села на кровати. Ее мысли нарушил очень тихий звук. Она посмотрела на Ролло, но он лежал спокойно, положив голову на лапы. Лотта напряженно прислушалась, она так хорошо знала все звуки в доме, что сразу поняла, кто-то тихо крадется внизу. Слабый скрип лестницы сливался с шумом бури, однако сомнений не могло быть.

Лотта спустила ноги с постели и воткнула в пепельницу последний окурок. Разумеется, ее друзья имеют право ходить ночью по дому, однако хотела бы она знать, кто это там разгуливает? Слишком много загадок. Должна же она, наконец, понять, что происходит в ее собственном доме. Не дав себе времени подумать, она всунула ноги в мягкие комнатные туфли, оттолкнула Ролло и выскользнула в коридор. Минуту она стояла прижавшись спиной к стене. По контрасту с воем бури дом был тихим, как кладбище.

Стоя в холодном коридоре, Лотта невольно вздрогнула. Может быть, убийца уничтожает внизу свои следы. Времени было достаточно, чтобы удалить отпечатки с орудия убийства. С того орудия, которым ударили ничего не подозревающую Фрэнсис.

Внезапно Лотта страшно рассердилась. Фрэнсис убили, она стоит тут в нерешительности, а убийца заметает следы. Она посмотрела на закрытые комнаты для гостей. Везде темно. Может быть, позвать на помощь? И все же она далеко не убеждена, что в гостиной прячется убийца, и пока ничего нельзя доказать, опасно открыто подозревать кого-нибудь. Лотта бесшумно спустилась с лестницы и услышала, как где-то тихо закрылась дверь. Она не поняла, что это была за дверь, поэтому спряталась под лестницей и несколько мгновений, показавшихся ей бесконечными, напряженно прислушивалась. В доме снова стояла мертвая тишина — такая тишина, что Лотта начала сомневаться, не ошиблась ли она. Медленно выйдя из своего укрытия, боясь зажечь свет, она стала ощупью пробираться вдоль стен. Неожиданно Лотта наткнулась на распахнутую дверь гостиной.

Лотта пробралась в теплую комнату. Угли в камине бросали мягкий отсвет на ковер, здесь было не так темно, как в холле, и ждать дальнейших событий лучше здесь. Она съежилась в глубоком кресле, сама не понимая, чего ждет. Однако знала, что должна довести дело до конца. Лотта вдруг почувствовала страшное напряжение бесконечно длинного дня. Она начала клевать носом. Она не знала, долго ли дремала и дремала ли вообще. Видимо, прошло совсем немного времени. Вдруг Лотта насторожилась. В комнате кто-то был.

Лотта вжалась в кресло, пытаясь стать совсем маленькой и плоской. Она боялась, что ее выдаст громкий стук сердца, она едва смела дышать. Теперь Лотта поняла, что ее одинокая вахта была сумасшествием. Она напрягла зрение, однако темнота была совершенно непроницаемой — давящая, удушающая, ужасная темнота. Лотта прислушалась, но услышала только тиканье часов и биение собственного сердца. И тем не менее, она твердо знала, что в комнате была не одна.

Время шло. Вдруг в противоположном углу она услышала шорох: кто-то ощупью шел вдоль стены. Лотта успела лишь подумать: «Стенной шкаф! Револьвер», — как послышалось щелканье замка, в котором повернули ключ. Звякнули чайные ложки, чья-то рука шарила в темноте. Снова стало тихо, но чуткое ухо Лотты уловило почти неслышный звук: кто-то осторожно закрывал дверцу шкафа.

Теперь наступило время действовать. Необходимо узнать, кто этот непрошенный ночной гость. Лотта выждала, пока неизвестный по ее предположению оказался рядом с дверью, затем осторожно встала с кресла и шагнула в темноту. По прямой от ее кресла не было никакой мебели, поэтому, когда рука Лотты наткнулась на что-то мягкое, она подумала, что пошла не в ту сторону. Лотта схватилась за препятствие, чтобы определить, где она находится, и только сейчас поняла, что неосторожно поспешила. Ее пальцы ощутили не обивку кресла. Перед ней был человек, очень рослый человек, одетый в грубошерстный пиджак. Вместо того, чтобы выпустить рукав, Лотта в отчаянии вцепилась в него еще крепче. В безумной надежде что она ошиблась, и это все-таки кресло. Но она не ошиблась. Чья-то рука мгновенно схватила ее за руку, и мягкий голос сказал:

— Это ты, Лотта? Зажги свет, не будем играть в прятки.

« Если я выпущу его руку, он может застрелить меня в темноте», — пронеслось в голове Лотты, и она закричала. Она кричала, зная, что крик ее разбудит весь дом, не слушая, что говорил ей мужчина, стоящий перед ней. И через долю секунды произошло удивительное. Комната ярко осветилась и она увидела бегущего к ним Петера. Он бежал не из холла, а из библиотеки и держал в руке кочергу. Увидев целую и невредимую Лотту, он опустил кочергу и крикнул в волнении:

— Что здесь происходит? Что значит этот вопль?

Лотта посмотрела на человека, которого все еще держала за руку. Это был Бент. Бледный, как смерть, Бент, пытавшийся спрятать револьвер, который он держал в руке. И все же он овладел собой раньше других. Выпрямился, сунул револьвер в карман, хотел что-то сказать, но наверху завыл Ролло, и комната внезапно наполнилась людьми.

Первой появилась Ютта. Она быстро вышла из кухни, держа тарелку с бутербродами, ее лицо было растерянно. Затем примчался Георг, видимо, одолевший лестницу одним прыжком. Он оказался столь же стремительным, как Ютта, к тому же был одет, а она была в пижаме. Вскоре по лестнице неловко спустился совершенно сонный, зевающий Енс с возбужденным Ролло. Все уставились на Лотту, она же смотрела только на Бента.

— Я пошел вниз за книгой и в темноте наткнулся на Лотту, — начал он.

— Неправда. Ты взял револьвер, — почти крикнула Лотта.

Бент посмотрел на нее странным сострадательным взглядом. Взгляд говорил: дурочка, теперь ты все испортила.

— О-кей, — сказал Бент и вынул револьвер из кармана. — Я пошел вниз вот за этой штукой, испугавшись, что вы выполните вашу идиотскую затею спрятать его от полиции. Я вовсе не хочу, чтобы Лотту арестовали, но ночью понял, что Лотта совершенно права, от полиции ничего нельзя скрывать, если мы хотим, чтобы это мистическое дело было раскрыто. И поэтому я стащил револьвер, чтобы вас опередить. Из-за прискорбного недостатка опыта по части краж мне не повезло, и я попал в руки к хозяйке дома. — Он повернулся к Лотте. — Прости, я напугал тебя, но так уж получилось.

Бент снова сунул револьвер в карман и направился к двери. Резкий голос Петера вернул его обратно.

— Тебе не кажется, что револьвер следует отдать Лотте и ей предоставить решать, что с ним делать?

Мгновение они смотрели в глаза друг другу.

— Если бы я был уверен, что решение примет сама Лотта, я бы не колебался ни секунды, — ответил Бент, но не успел договорить, как Георг выхватил револьвер из его кармана, спокойно направился к стенному шкафу, запер его там и кинул ключ Лотте.

Бент проследил за ним взглядом и снова посмотрел на Петера.

— А теперь я хотел бы знать, откуда ты возник так мгновенно, — сказал он.

Георг переводил взгляд с Лотты на Петера.

— Вы были здесь вместе?

— Очевидно, но я этого не знала, — ответила Лотта.

— Я спустился вниз за книгой и нечаянно задремал на диване, — ответил Петер.

— Здесь на диване ты не лежал, — возразила Лотта.

— А кто говорит, что это было здесь? Я лежал на диване в библиотеке, если хочешь знать.

Мгновение было совершенно тихо. Мучительное молчание прервала Ютта.

— Нет, вы посмотрите, бедный Енс совсем спит, а я еще спускалась на кухню, чтобы покормить его бутербродами, — сказала она с улыбкой. — Боже мой, как я испугалась, услышав крик Лотты, но раз выяснилось, что ничего не произошло, давайте поднимемся наверх и хорошенько выспимся.

Когда Лотта проснулась, часы на ночном столике показывали десять. Впервые за эти нескончаемые, ужасные дни она почувствовала себя в некоторой безопасности. Теперь она знала твердо, что не Георг навлек несчастья на ее дом. Он не мог быть преступником, и при первом удобном случае, когда они останутся одни, она ему доверится. Если Фрэнсис убили, именно он сможет это расследовать. И вдруг Лотта поверила, что скоро удастся разрешить все проблемы. Бели бы только погода позволила ей сегодня добраться до ближайшего полицейского участка, а ее друзьям отправиться к себе домой. Тогда бы она осталась наедине с Георгом!

Лотта вскочила с постели и подбежала к окну. Казалось, счастье всей ее жизни зависело в это утро от погоды, однако погода была не на ее стороне. Она отодвинула портьеру, в комнате забрезжило серое зимнее утро. Вторые сутки земля сливалась с небом. От холода и расстройства Лотту начала бить дрожь. Мысль провести еще один день в обществе друзей, из которых один — убийца, показалась ей невыносимой. А тут еще эта ужасная погода. Лотте захотелось на весь день запереться в своей комнате. Она нехотя пошла в ванную. Радость и спокойствие исчезли, на душе заскребли кошки. Лотта знала, что следует торопиться, что и этот, второй день следует зорко следить за друзьями и попытаться разгадать убийцу; однако она бессознательно тянула время.

Медленно и тщательно Лотта закончила свой утренний туалет. Хорошо бы поговорить с Георгом без свидетелей. Давным-давно нужно было рассказать обо всем Георгу, и он бы сделал все, чтобы помочь ей. Лотта отправилась вниз; Ролло следовал за ней по пятам. Проходя мимо комнаты Фрэнсис, Лотта невольно отвернулась, но легче от этого ей не стало. Лотта тяжело вздохнула. Судя по звукам, все уже на кухне, и, хотя убийца там, разумнее всего присоединиться к обществу. Изобразив подобие улыбки, она заглянула в дверь кухни и при виде друзей почувствовала некоторое облегчение. Трудно представить, что один из этих милых, озабоченных людей, хлопотавших вокруг стола, — убийца. На секунду Лотта забыла все заботы. Об убийцах думаешь наедине со своими мыслями, но когда ты не один, мрачные подозрения отходят на задний план.

Сердечно поздоровавшись с друзьями и слегка улыбнувшись Георгу, Лотта заняла свое место за столом и налила себе большую чашку душистого чая. Георг вынул из холодильника кувшин с апельсиновым соком, а Ютта гордо поставила на стол свежеиспеченные булочки. Бент, привыкший к более солидной пище, положил себе большую порцию овсяной каши, и Лотта, принимаясь за домашнюю булочку, с восхищением созерцала его волчий аппетит.

Разумеется, все разговоры вертелись вокруг погоды. О Фрэнсис не упоминали совершенно, но Лотта все же почувствовала, что все потрясены этой ужасной смертью. В непринужденную домашнюю беседу вплеталась едва уловимая напряженная нота; ее звучание все усиливалось; казалось, все были внутренне насторожены. Лотта поняла, что на самом деле все подозревали друг друга, и вежливость, всегда отличавшая ее друзей, была просто щитом, за который они прятались теперь, когда нервы были готовы им отказать.

Например, не было ничего странного в том, что Бент попросил у Георга нож, так как его оказался тупым. Ничего не было странного и в том, что Георг попросил вернуть нож, когда он не будет нужен Бенту, но все это происходило совершенно неподобающим образом. Странными были и короткие паузы, во время которых Георг, слегка приподняв брови, передавал нож Бенту, и вопросительное, насмешливое выражение на лице Бента, когда он протягивал нож обратно. Лотта понимала, что следит за странствием ножа с волнением, совершенно не соответствующим мирному завтраку. Не было ничего необычного в том, что кто-то задел чашку Ютты, и она пролила кофе на чистую рубашку Петера. Это была случайность, но преувеличенная вежливость, которую проявили при этом инциденте обе стороны, внушила Лотте зловещее предчувствие какого-то зла, которое она не могла предотвратить. Сам эпизод прошел довольно тихо. Лотта смотрела в другую сторону, когда Ютта воскликнула:

— Ты что толкаешься?

— Я? У меня и в мыслях не было, это, наверное, Бент, или ты сама неудачно повернулась, — ответил Петер и раздраженно схватил платок, чтобы вытереть пятно.

— Извини, Петер, я днем выстираю твою рубашку, если Лотта позволит воспользоваться ее стиральной машиной, — нашлась Ютта. — Могу постирать и другим.

Пребывание здесь, по-видимому, затягивалось, поэтому все захотели, чтобы им выстирали рубашки. Лотта услышала свой голос:

— Я постираю сама. Вы ведь знаете, что я не разрешаю другим трогать новую машину.

Ютта кинула на нее благодарный взгляд, и Петер необычайно тихо исчез из кухни, чтобы переодеться.

Собственно, все это было ерундой, и все же напряжение не оставляло присутствующих. Лотта пыталась убедить себя, что виной всему были ее собственные нервы. Она поднялась.

— Я хочу здесь убрать, — сказала она, надеясь остаться наедине с Георгом; однако Енс и Бент в один голос заявили, что раз они увильнули от работы вечером, теперь их черед работать.

Убрав кухню, Лотта отправилась вместе с Юттой и Георгом в гостиную. Через несколько минут к ним присоединился Петер, и скоро они принялись разжигать камин и наводить порядок. Георг и Лотта все время пытались держаться поближе друг к другу, но настоящего разговора не могло получиться, пока в комнате были другие, и вся ситуация с внезапной смертью в доме запрещала им проявлять недавно открытую любовь. Они могли лишь слегка пожать друг другу руку или обменяться беглой улыбкой. И едва Георг нашел предлог уйти из комнаты, Ютта предложила играть в бридж; стол она поставила у окна, чтобы было видно, что творится на улице.

Лотта не выносила бридж, но Георг и Ютта были хорошими игроками, а Петер тоже был явно не прочь убить время, и она села с ними за карточный стол. Вскоре пришли Енс и Бент и принялись за шахматы. Медленно потянулись утренние часы: все делали вид, что их мало интересовало то, чем они занимались.

У каждого дома есть свое уязвимое место, и образцовое жилище Лотты не было исключением из этого правила. Ее подвал, и она первое признавала это, был ниже всякой критики, но поскольку она использовала его только в качестве чулана и прачечной, ей не хотелось приводить его в порядок. Собственно, настоящий подвал был только под ее мастерской. Под остальной частью дома было просто оставлено полуметровое полое пространство. Стоило спуститься вниз по крутой лестнице и глазам представал обширный захламленный подвал. В длинном помещении кучами громоздились старые картонные коробки, газеты, книги и журналы. Из этого помещения вели две двери — в прачечную и сушилку.

Прачечная, где стояла гордость Лотты, суперавтоматическая стиральная машина, представляла собой неказистую, темную комнатушку без окон, но если держать дверь открытой в сушилку и чулан, света было вполне достаточно. Однако сегодня окна были почти занесены снегом. Лотта включила освещение, зажгла газовый водогрей и быстро положила белье в машину.

Пока машина работала, Лотта пошла в сушилку и вытерла пластиковые шнуры, чтобы они не запачкали белье, когда она его повесит. Лотта всегда радовалась, что сам процесс стирки продолжался только полчаса, но сегодня ей казалось, что время тянется невыносимо медленно. Она поймала себя на том, что прислушивается к подозрительным звукам, но из-за шума машины она, конечно, ничего не могла услышать. Странное предчувствие беды вновь овладело ею. Больше всего сейчас ей хотелось закрыться на ключ в собственной комнате. Подвал, который никогда не был уютным, теперь внушал ей страх. Хотя стирка еще далеко не была закончена, Лотта выключила на несколько минут машину и быстро вынула белье, чтобы сразу же повесить его сушить. Наступившая тишина показалась ей более страшной и зловещей нежели шум от машины. Лотта с лихорадочной поспешностью развешивала белье. Она напряженно вслушивалась в эту зловещую тишину и вдруг резко остановилась. Она услышала тихий звенящий звук, доносящийся из прачечной.

Ошибиться было невозможно. В подвале кто-то был. Лотта с молниеносной быстротой обвела взглядом пол в поисках оружия защиты. Вдруг она заметила обломок швабры, который милостью судьбы оказался на полу сушилки. Минуту Лотта стояла неподвижно. Она хотела предоставить врагу, кем бы он ни был, сделать первый и решающий шаг. Она стояла, прижавшись спиной к стене с жалким подобием оружия в руке, и чувствовала себя в относительной безопасности. Секунды тянулись медленно, но Лотта еще раз поблагодарила судьбу, что осталась в сушилке. Сугробы перед окнами, разумеется, почти не пропускали света, но сумрак был ей на пользу. Там, где она стояла, ее трудно было заметить, а она могла разглядеть того, кто войдет в помещение. От страха привлечь к себе внимание Лотта едва смела дышать. Она посмотрела на дверь, ведущую в чулан и на лестницу, но дверь, как обычно, была надежно заперта снаружи, и Лотта могла выбраться отсюда, только набравшись мужества и пройдя через прачечную.

Вдруг в мертвой тишине послышался странный свистящий звук, и затем дверь между прачечной и чуланом осторожно закрылась. Лотта прислушалась. Она решительно ничего не понимала. Если кто-то спустился сюда, чтобы причинить ей зло, было очень странно, что он исчез, ничего не сделав, а если кто-то из друзей пришел помочь ей стирать, почему он не окликнул? Шипящий звук усиливался и внезапно Лотта поняла, какую смерть выбрал для нее убийца. В маленькой комнате растекался тошнотворный запах газа. Следовало немедленно пойти и закрыть газовый кран. Лотта понимала, что убийца сам не намерен отравиться газом и уже успел скрыться. Однако здесь была какая-то неувязка. Ведь убийца должен догадаться, что рано или поздно она пойдет и выключит газ? Лотта подождала еще секунду, затем, набравшись мужества, пробралась по стенке в маленькое темное помещение.

После каждого шага она останавливалась и прислушивалась. Жалкий обломок швабры, казалось, был ее последней соломинкой. Лотта до боли сжимала его в руке. Медленно и бесшумно она прокралась в прачечную. Постепенно ее глаза привыкли к темноте. Лотта смогла убедиться, что в прачечной никого нет. Решительными шагами Лотта подошла к газовому водогрею — выключить газ. Она плохо видела в темноте, но точно знала, где находится кран, и ее проворные пальцы быстро нащупали это место. И только теперь она поняла, что убийца был хитрее, чем она думала. Кран на старом аппарате был просто-напросто отвинчен и перекрыть газ было совершенно невозможно.

Она подбежала к двери, которая вела в чулан на лестницу и к спасительному главному газовому крану, однако убийца предусмотрительно закрыл дверь на засов снаружи, так что ничего нельзя было сделать. В сушилке есть окна, и их, несмотря на сугробы, можно открыть. Лотта бросилась в сушилку, но невидимая рука медленно закрыла перед нею двери; задвижка с внешней стороны защелкнулась.

В тишине и темноте подвала прозвучал крик. От ужаса Лотта не поняла, что это кричала она сама. Крик оборвался в кашле. Рассудок Лотты стал холодным и ясным от бессильной ярости. Значит, ей суждено быть убитой в собственном подвале собственными друзьями. Но она не собиралась укорачивать свою жизнь, расходуя последний кислород на бесполезные крики о помощи. Если ей суждено умереть, она сделает все, чтобы отсрочить смерть. Никто во всем доме не сможет услышать ее крик, так что лучше использовать силы на то, чтобы выбраться отсюда. Она заметила, что все еще сжимает в руке палку от швабры, и изо всех сил принялась колотить ею в дверь, чтобы пробить дырку в крепких досках. Но двери в доме Лотты были старыми и основательными. Там не было тонких фанерных филенок, которые можно было бы пробить палкой. Лотта прекратила бесполезные попытки и легла на пол так, чтобы ее нос и рот находились против узкой щели между полом и дверью.

Она знала, что рано или поздно ее хватятся. Вопрос заключался только в том, успеет ли помощь прийти вовремя. Лотта заметила, что начинает слабеть. Ею овладела блаженная сонливость, и больше всего на свете ей захотелось лечь на спину и заснуть. В сущности, ей было очень хорошо, следует только о чем-то вспомнить. Что-то связанное с лестницей и осенью; это очень важно вспомнить. Воспоминание пряталось где-то в глубине ее мозга, но его трудно вытащить наружу. Зачем думать о чем-то серьезном, когда погружаешься в такой приятный сон? Глаза Лотты закрылись, тело обмякло, и она откатилась от спасительной щели. Теперь в темном подвале слышались только шипение газа и тяжелое дыхание, которое становилось все слабее и слабее.

Примерно в четыре часа гости Лотты снова собрались в гостиной. Бент и Енс уселись за шахматы, Ютта и Петер болтали, а Георг расположился в самом удобном кресле перед камином, лениво наблюдая за языками пламени.

Впрочем, вскоре Георг заявил, что не позволит лишить себя дневного чая, даже если хозяйка дома собирается спать целый день, и, бросив на ходу: «Кто хочет мне помочь?» — отправился на кухню в сопровождении Петера и Ютты. Через несколько минут они вернулись обратно, нагруженные чашками, тарелками и печеньем, и Бент, на секунду оторвавшись от шахматной доски, заметил: не может быть, чтобы Лотта спала, он слышал, как она тихо спустилась по лестнице, когда все отдыхали.

— Значит, она в прачечной, — воскликнул Георг, и Ютта заявила, что пойдет вниз и поможет Лотте закончить стирку.

— Она ушла уже давно и должна сейчас вернуться. Ведь современная стиральная машина стирает только полчаса, — вставил Енс и передвинул шахматную фигуру.

Бент, опасавшийся поражения в этой интересной партии, сделал несколько ходов, потом заметил:

— Тогда она должна была вернуться давным-давно. С тех пор, как она спустилась вниз, прошла целая вечность.

Наступила пауза. И вдруг замечание Бента дошло до сознания присутствующих. Дальнейшие события разворачивались молниеносно. Георг и Петер уставились друг на друга. Ютта пробормотала:

— Только бы ничего не случилось, — и все бросились по длинным коридорам вниз, в подвал.

— Оставьте дверь на лестницу открытой и распахните дверь на улицу, — крикнул Бент, первый проникший в наполненный газом подвал. Петер догадался закрыть главный газовый кран по пути вниз с лестницы, кто-то зажег свет.

Еще не успев понять, что произошло, они перенесли безжизненное тело Лотты в гостиную и принялись приводить ее в чувство. Временами им казалось, что все их усилия тщетны, и они впадали в полнейшее отчаяние, но вдруг кто-нибудь вспоминал, что искусственное дыхание иногда дает результаты лишь через час, и тогда они вновь с утроенной энергией принимались за работу. Четверо мужчин работали по очереди, а Ютта бегала с грелками, которыми они обкладывали холодное тело Лотты. Время от времени они хватались за мертвый телефон в надежде, что связь восстановлена, но безуспешно. Они были предоставлены себе именно в тот момент, когда врачебная помощь решала все. Порой они думали, что их усилия напрасны, и тем не менее продолжали свою работу. По их лицам катился пот, они работали ритмично и спокойно, чтобы наполнить легкие Лотты свежим воздухом. Работая, они настороженно следили друг за другом; теперь доверять можно было только себе.

И чудо свершилось. Бледное до зелени лицо Лотты стало розоветь. Легкий выдох и стон подтвердили, что их тяжелый труд был не напрасен. Ободренные этими первыми признаками жизни, они начали работать с новой энергией, и через полчаса Лотту уже можно было отнести в ее комнату; они уложили ее в постель, обложив еще партией грелок. Их взгляды скрестились поверх ее постели. Четверо мужчин и одна женщина молчали. У них не было времени осмыслить несчастье, и они еще не успели хорошенько обдумать ситуацию. Вдруг они увидели большой белый конверт, который был прислонен к настольной лампе. Надпись гласила: «Ютте, Енсу, Петеру и Бенту». Георг протянул руку, но Петер взял письмо, не спеша открыл его, пробежал глазами и, бросив взгляд на спящую Лотту, сказал:

— Мы обсудим это внизу. Я думаю, Лотту можно оставить на несколько минут?

Его взгляд был так серьезен, что Георг не стал протестовать. Ютта возразила, что Лотта еще очень слаба и ее не следует оставлять одну, но как она ни протестовала, Петер заставил ее спуститься в гостиную вместе с остальными. Занятые Лоттой, они забыли про камин. Большие головни почти догорели, и Георг подложил новую охапку дров, затем повернулся к Петеру и сказал:

— Читай! Я надеюсь, ты не собираешься скрыть от нас его содержание? Ведь оно адресовано всем.

Петер, опустошенный и измученный событиями последних часов, медленно развернул письмо и прочел:

«Мои дорогие!

Это прощальное письмо объяснит вам, почему я лишила себя жизни. Не стоит причислять убийство Петерсена к ряду неразрешимых загадок, поэтому я прошу вас передать письмо полиции после того, как вы сами его прочтете.

Мне очень трудно писать эти строки: я знаю, что все вы — мои друзья, а признаваться друзьям, что ты — убийца, да еще пытавшийся избежать наказания, — совсем не весело. Видимо, кто-то вчера догадался, что убийца Петерсена я. Мой рассказ о падении с лестницы, конечно, был вымыслом запутавшегося и отчаявшегося человека, и я прекрасно понимаю, что он совершенно неправдоподобен. В свое оправдание я могу лишь сказать, что убийство было несчастным случаем. Я была в спальне Петерсена, когда он вбежал с револьвером в руке, и в его глазах я прочла намерение убить. Мне кажется, в тот момент он был сумасшедшим. Он кричал и вопил, и я поняла, что у него надо отобрать этот дурацкий револьвер. Я попыталась вырвать револьвер, и когда овладела им, он нечаянно выстрелил.

Когда я увидела, что Петерсен упал, меня охватила паника. Он был мертв, я ничем не могла ему помочь, и, вместо того, чтобы позвать вас, я схватила револьвер и засунула его в карман. Если бы вы случайно не наткнулись на него, я бы давно от него отделалась.

Простите меня за неприятные минуты, которые вы пережили, когда нашли меня, но у меня не было другого выхода. Я не смогу пережить тюрьму и позор. Я прожила очень счастливую жизнь, а за это ведь тоже надо платить».

Письмо было подписано: «Лотта».

Пятеро потрясенно глядели друг на друга. Ютта опустилась на стул и зарыдала. Георг побелевшими губами бормотал:

— Боже мой, это невозможно… Это невозможно…

Петер без конца убирал со лба прядь рыжих волос, которая вдруг стала ему мешать.

— Бедная маленькая Лотта. А мы из себя выходили, чтобы вернуть ее к жизни. В законодательстве должен быть параграф, по которому она может получить более мягкое наказание. Георг, ты обязан сделать все, чтобы она получила самое мягкое наказание.

— Может быть, нам настаивать на том, что она помешана? — предложил Енс. — Психопаты всегда дешево отделываются. Мы можем уговорить ее разыграть в суде дурочку.

— Почему она не доверилась никому из нас? — воскликнул Георг. — Ведь знала же она, что мы ее друзья и всегда поможем ей.

— Надеюсь, мы и дальше будем помогать ей, — заметил Петер. — Если мы протянем еще сутки, пока дороги не станут проезжими, она поправится, и мы обсудим с ней это дело, прежде чем вмешается полиция.

— Суток в нашем распоряжении не будет, буран стихает, и если полиция пронюхала, что с Лоттой неладно, они усердно примутся расчищать сугробы и вломятся сюда сегодня же ночью или завтра утром, — сказал Енс. — Но нам никто не мешает обсудить все и без Лотты.

— Конечно, прежде всего, надо уничтожить револьвер, а потом мы должны внушить ей, несмотря на ее полубессознательное состояние, что она не должна говорить о нем ни звука, — заявил Георг.

— Попытку самоубийства мы изобразим как несчастный случай с газом, — сказал Петер.

— Мы заставим ее отрицать все.

— Мы скажем, что она одолжила браслет Петерсену, потому что он хотел снять с него копию.

— А может быть, полиция и не придет?

— Если нет доказательств и будешь все упорно отрицать, тебя никогда не осудят.

Волны спора вздымались несколько часов. Каждый вносил гениальные, по собственному мнению, предложения, и все предложения при ближайшем рассмотрении обнаруживали просчеты и недостатки. Разумеется, самым уязвимым было то обстоятельство, что никто не знал, согласится ли Лотта на это предложение. Она была чрезвычайно прямолинейной особой и едва ли потерпела бы сильное давление. Она была честной и искренней, и никто из пятерых не мог представить себе, чтобы Лотта согласилась уйти от ответственности за свой поступок.

— Не забывайте, именно поэтому она и пыталась покончить самоубийством, — напомнила Ютта. — Она не могла дальше скрывать от нас правду, а мы были здесь так недолго. И в школе она была такой же. Как ни боялась она наказания за свои сумасшедшие проделки, она сознавалась всегда и терпеть не могла, чтобы ее считали лучше, чем она есть.

— Придумал, — почти закричал Петер. — Если нам повезет и мы избегнем встречи с полицией, мы отвезем Лотту на аэродром, и я полечу с ней в Бангкок. В северном Сиаме у меня плантация, где она сможет жить, я уговорю ее молчать об убийстве. Если она согласится быть моей, я ей быстро растолкую, как мало значит такое убийство. Ведь фактически она убила при самозащите, и если мы только уговорим ее не признаваться на первых порах, то в новой обстановке она быстро забудет все дурное и начнет новую жизнь. Насколько мне известно, ее паспорт в порядке, и полиция не имеет права вернуть ее в страну для допроса по одному подозрению.

— Эта идея хромает на обе ноги, — возразил Георг. — Во-первых, я люблю Лотту, и Лотта любит меня, а, во-вторых, нельзя тащить такую полубесчувственную девушку на аэродром и транспортировать ее в Сиам, не возбуждая сильных подозрений. Не говоря уже о том, что ее жизнь все еще в опасности. Ей пришлось перенести очень много, и я думаю, что еще целые сутки ее жизнь будет под угрозой. Переезд в такую погоду может ее убить, если ехать не в карете скорой помощи.

Стенные часы пробили семь ударов. Комиссар уголовной полиции Берг выругался. Он уже трое суток работал над этим проклятым делом с убийством хозяина поместья Розен-бринк и не добился ничего. Перед ним на столе громоздились кипы актов по этому делу, и допросы истекшего дня показали, что он с самого начала взялся неправильно.

Казалось, все ясно и понятно. У Петерсена было много врагов, и за восемь дней до убийства один крупный делец был совершенно разорен Петерсеном. Поскольку этот делец в присутствии слуг кричал Петерсену о мести и убийстве, очень легко было принять за виновника именно его. Особенно, когда оказалось, что делец бесследно исчез из своей квартиры в середине дня убийства и, по-видимому, скрывался где-то и в последующие дни. Поэтому весь сыскной аппарат был брошен на поиски этого человека. Допрашивались знакомые и друзья Петерсена, немного побеседовали с некоторыми из гостей, которые были у него в последний вечер, однако вся работа была направлена на поиски исчезнувшего дельца.

И вот теперь он найден, и Берг рвал на себе волосы, оттого что потерял столько времени и труда. Оказывается, этот тип тихо и спокойно сидел в горном отеле под Лилле-хаммер, и, по утверждению свидетелей, находился там с того момента, как вылез из самолета трое суток тому назад, то есть за восемь часов до убийства Петерсена. Короче говоря, этот человек был невинен, как новорожденный младенец, и, в то время как на него тратили время, у настоящего убийцы была возможность спрятаться, выдумать алиби или исчезнуть из страны.

Берг глубоко вздохнул и вопросительно посмотрел на своего сотрудника, ассистента уголовной полиции Лунда; тот мрачно потянулся за кипой актов, лаконично заметив:

— Придется начать сначала.

Почти два часа они перечитывали заново многочисленные протоколы допросов. Закончив чтение, они обменялись материалами и стали не спеша вычеркивать лишних свидетелей.

— Судя по бумагам, все выглядит очень просто, но мне не нравится адвокат, который был в гостях у Петерсена. Насколько мне известно, он был и адвокатом убитого, — пробормотал Берг. — Удалось выяснить, не совпадают ли отпечатки его пальцев с отпечатками, обнаруженными в спальне убитого?

— Его отпечатки вообще не были взяты, — сознался Лунд. — Все это дело с самого начала казалось таким очевидным, что мы не уделили ему должного внимания.

Берг побагровел от ярости. Он прекрасно сознавал, что с самого начала нацелился на этого проклятого дельца, но его подчиненный именно по этой причине мог бы быть более старательным.

— Неужели я сам должен думать обо всем? — взорвался Берг. — Что это за детский сад? Даже не взять отпечатков у гостей, присутствовавших на том вечере? Я требую, чтобы это было сделано и немедленно…

Лунд вылетел за дверь. Связался с техническим отделом и попросил их безотлагательно взяться за дело.

— И ради бога, у всей компании, — шепнул он. — Очевидно, убийца кто-нибудь из гостей, и, пока не доказано противное, я не хотел бы оказаться на месте этих молодых людей.

Через десять минут вернулся немного сконфуженный Лунд:

— Похоже, что наше подозрение относительно молодого адвоката подтверждается, — сказал он. — В его квартире никто не отвечает на звонки, а в конторе заявили, что не видели его несколько дней.

— А как насчет остальных? Быстро найди мне других гостей. Это его друзья, и они должны знать, где он находится, — взорвался Берг.

Телефоны и дверные звонки звенели в пустых домах и квартирах, но в конце концов полиции повезло. В квартире лесничего трубку взяла верная фрекен Бнсен и сообщила кратко, ясно и точно, что, по ее мнению, лесничий должен находиться по такому-то телефону. А затем полицию вновь постигла неудача: номер не отвечал. Телефонистка сообщила, что сильный буран повредил линию и раньше завтрашнего дня нечего и рассчитывать на восстановление связи. Спешно позвонили в справочную и выяснили, что телефонный номер принадлежит известной художнице Лотте Эскильдсен.

Лунд медленно опустил трубку на рычаг:

— Интересно! Меня нисколько не удивит, если обнаружится, что эта молодая дама имеет какое-то отношение к золотому браслету. И если нам повезет и окажется, что она знает владельца усадьбы Петерсена и его гостей, может статься, мы на правильном пути.

Они положили браслет перед собой на стол, зажгли трубки и принялись сопоставлять некоторые факты. Лесничий был знаком с художницей. Лесничий знал адвоката, и теперь возникал вопрос, не знал ли адвокат художницу. Позвонили в контору адвоката, установили, что знал. Молодая конторщица, которая очень хотела угодить полиции, рассказала, что часто заказывала цветы для художницы.

— В конторе болтают, — добавила она, — раз его нигде не найдут, должно быть, он у нее в доме.

Спросили, не знает ли она чего-нибудь о золотом браслете. Девушка немного помялась, потом позвала коллегу, и тот с уверенностью заявил, что видел необычный браслет на столе адвоката на прошлой неделе после его возвращения из Швеции.

Теперь все внимание полиции было направлено на загородный дом Лотты. Пытались добраться до него на машинах с севера. Пытались добраться до него на машинах с юга. Пробовали послать лыжный патруль, но из-за ужасной метели все попытки были напрасны. Однако Метеорологический институт сообщил, что метель ослабевает, и, значит, к вечеру можно будет осилить дорогу: снегоочистительные машины и тракторы были приведены в боевую готовность, чтобы тронуться в путь, как только утихнет вьюга.

Но на этом Берг не закончил свою деятельность. Он поручил своим сотрудникам исследовать связи адвоката, и в своем усердии зашел так далеко, что заодно изучил подноготную всех прочих гостей Петерсена. Если он рассчитывал обнаружить признаки взяток в делах адвоката, его ждало разочарование, зато он обнаружил другие немаловажные детали. Оказалось, что адвокат и мистический сиамец были наследниками убитого. Молодой инженер и его жена были по уши в долгу у Петерсена, а лесничий двадцать лет тому назад взял фамилию матери, потому что его отец, разоренный Петерсеном, покончил самоубийством. Это было уже чересчур. Берг бы прекрасно обошелся и одним мотивом. Он взмок от старания, но каждый раз, когда он был готов сказать: «Вот убийца», — входил Лунд с новым, не менее убедительным мотивом, который свидетельствовал против кого-нибудь еще.

Опять пригласили на допрос старого слугу Петерсена, который переехал в гостиницу поблизости от полицейского участка. На прежних допросах Берг в основном интересовался случаем с разгневанным дельцом. Теперь все начали сначала и слугу расспрашивали только о гостях последнего вечера. Узнали, как они приехали, как вели себя.

Слуга рассказал, что уже во время обеда между хозяином и гостями установились странные, натянутые отношения. Комиссар Берг проводил слугу до дверей и, только закрыв за ним дверь, позволил себе улыбнуться довольной улыбкой, которой боялись многие преступники. Берг шел по следу, а когда он шел по верному следу, ничто не могло его остановить, пока преступник не оказывался под замком.

В темной комнате второго этажа Лотта боролась со сном. Она была еще в том зыбком состоянии между бодрствованием и глубоким сном, когда собраться с мыслями ужасно трудно, но в ее памяти осталось смутное ощущение пережитого кошмара и опасности, которая уже миновала. Медленно, с большим трудом Лотта открыла глаза. В комнате было темно, однако она видела слабую полоску света под дверью. Значит, ночь еще не наступила. Остальные, должно быть, не спали, но почему, собственно, она лежит здесь? Собрав силы, Лотта повернула голову и посмотрела на часы со светящимся циферблатом. Еще нет шести. Как прошло это время? И что вообще произошло? Лотта попыталась приподняться, но снова потеряла сознание. Когда она очнулась, было уже семь часов. Голова стала более ясной, но Лотта чувствовала себя совершенно измученной, как будто работала без отдыха много месяцев. Она попыталась собраться с мыслями, и вдруг события последних часов нахлынули на нее во всей их безысходности. Убийца охотился за ней снова, и на этот раз ему почти повезло.

Лотта прислушалась. Где-то скрипнула ступенька лестницы, где-то отворили дверь. Снизу донеслись приглушенные голоса, такие тихие, что нельзя было разобрать слов, но их звучание было успокаивающим и приятным.

Если бы не эта слабость. Как ей хочется встать с постели, спуститься вниз и узнать, кто же был убийцей. Слава богу, его поймали. Пускай это один из ее лучших друзей, все равно хорошо, что его поймали. Но почему он пытался ее убить? Значит, она может отгадать загадку? Если бы она ничего не знала, вряд ли он стал бы покушаться на ее жизнь. Лотта вздохнула. Но ведь она ничего не знает. В том-то и ужас, что она ничего не знает об убийстве Петерсена. Ничего, кроме того, что уже рассказала.

Освещенную щель под дверью закрыла тень. Кто-то медленно повернул ручку. Лотта с надеждой посмотрела на дверь. Сейчас она все узнает. Она должна знать, кто же дважды за последние сутки пытался ее убить. Дверь отворилась. На нее смотрел Георг.

— Ага, ты проснулась, — прошептал он. — Я думал, ты спишь. Тебе что-нибудь надо?

— Георг, — начала она слабым голосом, — все это так ужасно.

— Да, — ответил он, — но не думай сейчас об этом, не волнуйся и постарайся скорее поправиться. Я позабочусь о том, чтобы у тебя не было никаких хлопот.

Он наклонился над ее постелью. В эту минуту дверь отворилась и в комнату заглянула Ютта.

— Как дела? — прошептала она.

— Она в сознании, но очень слаба, — ответил Георг и поправил подушку Лотты.

— Бедняжка Лотта, — Ютта подошла ближе и осторожно присела на другой конец постели.

Они долго сидели молча.

— Как хорошо, когда тебя понимают, — прошептала Лотта.

Георг и Ютта переглянулись. Лотта молча лежала с закрытыми глазами. Почему они не рассказывают, кто же пытался ее убить? Ведь спрашивать самой так трудно.

— Как вы это обнаружили? — спросила она.

— Просто мы тебя хватились, — сказал Георг. — Мы собрались пить чай, а ты все не приходила, и мы спустились за тобой в подвал.

Мысли Лотты вернулись к ужасным минутам в подвале.

— Все это так тяжело, — пробормотала она.

Ютта ласково похлопала ее по руке.

— Мы тебя хорошо понимаем, не думай об этом, пока не поправишься.

В дверь постучали и в комнату вошел Петер.

— Если Лотта пришла в себя, объясните ей, что мы сожгли письмо, — прошептал он.

Лотта ничего не понимала. Она очень удивилась, что и Петер здесь, значит, Георг и Петер не могли быть убийцами, как она было подумала. Следовательно, это Бент или

Енс. Но едва ли это Енс, иначе Ютта не сидела бы здесь так спокойно.

— Это Бент? — спросила она.

— Нет, — ответил Петер, — это сделал я. — Но с тревогой заметив, что лицо ее исказилось от страха, он поспешил добавить: — Не бойся, малышка. Я дотла сжег это проклятое письмо, и мы твердо решили о нем забыть.

Лотта подумала, что она сошла с ума: почему все с улыбкой слушают, как Петер пытался ее убить? И что это за болтовня о каком-то письме? Нужно разобраться во всей этой чепухе. Однако она была так слаба, что не могла больше бороться со сном. Глаза ее закрылись, она только успела спросить:

— Какое письмо?

Присутствующие переглянулись. Георг слегка покачал головой и положил ей руку на лоб.

— Тебе надо отдохнуть, любимая, — пробормотал он. — Сейчас мы уйдем, а ты немного поспишь. Енс и Бент ждут нас с едой. Петер хотел сказать, что сжег твое признание. Мы боимся, что полиция уже на пути сюда, и сейчас пытаемся сочинить убедительную историю, чтобы они тебя не забрали. Письмо, в котором ты сознаешься в убийстве Петерсена, и твоя отчаянная попытка покончить с собой не оставляют нам никаких шансов на то, что тебя оправдают. Однако предоставь все нам. Мы выпутаемся из этой истории наилучшим образом.

Он повернулся и вышел из комнаты вместе с остальными, и все надежды Лотты рухнули, как карточный домик. Мысли в ее усталой голове роились в хаотическом беспорядке. Сначала она не поняла ни одного слова из того, что говорилось, но постепенно мысли начали выстраиваться в систему, как длинные шеренги марширующих солдат, и из сумбура стали вырисовываться более или менее четкие линии. Лотта пришла к весьма справедливому выводу, что ее жизнь все еще под угрозой. Что бы она ни говорила, как бы ни поступала, убийца явно убежден, что она узнала его, и потому Лотта представляла для него опасность. Лотта с ужасом посмотрела на открытую дверь. В любой момент может войти убийца и покончить с ней тем или иным способом. Нужно запереть дверь до наступления ночи. Или лучше сейчас.

С огромным трудом Лотта спустила ноги с кровати. Страх придал ей силы подняться, но на большее она не была способна. Она лишь убедилась, что переоценила свои силы. Она успела только посмотреть на спасительный ключ, который нужно повернуть. Больше она ничего не чувствовала, предметы стали удаляться, и наступила тьма.

Пятеро гостей Лотты обедали на кухне за длинным столом. Еда была превосходной. Чтобы рассеять мрачное настроение, Ютта украсила стол горящими свечами, а Георг открыл две бутылки хорошего красного вина. На первый взгляд все это напоминало приятную дружескую трапезу, но забыть о пустующем стуле Лотты было невозможно. Гнетущее молчание нарушил Георг:

— Она чувствует себя лучше, — заявил он, — но не стоит больше утомлять ее сегодня вечером. Она выглядит недостаточно крепкой и едва ли столько выдержит, лучше будем навещать ее поодиночке.

— Мне кажется, она выглядит ужасно, — вставила Ютта. — Боюсь, она погаснет, как свечка, и я этого почти хочу: не могу себе представить, что Лотте придется закончить жизнь в тюрьме.

Петер с серьезным и расстроенным лицом сказал:

— Она показалась мне почти сумасшедшей. Подумать только, забыть о письме, которое сама же написала. Если бы я совершил неудачную попытку самоубийства, то прежде всего подумал бы, где мое прощальное письмо.

Бент, странно молчавший с того момента, как нашли Лотту, вмешался в разговор.

— Она не помнит о своем прощальном письме? Удивительно. Вообще в этом самоубийстве меня что-то поразило. Я думал об этом, когда мы принесли Лотту наверх, но, убейте меня, не могу вспомнить сейчас. Там было что-то никак не вязавшееся с самоубийством, я только хотел сказать об этом, как мне велели делать искусственное дыхание. Потом я был так занят оживлением Лотты, что эта мысль от меня ускользнула, но, помнится, она была очень важной и совершенно сбивала с толку. Он замолчал и погрузился в глубокие размышления.

— Уж лучше бы полиция приехала сейчас, — заявил Енс. — Пока Лотта в полубессознательном состоянии, она им не выложит никаких дурацких признаний, и мы сможем ее выгородить так, что они никогда ее не заподозрят. Гораздо хуже сидеть и ждать. Скорей бы все ее объяснения были позади. Будем держаться как можно ближе к правде, не рассказывая, конечно, об убийстве и самоубийстве, совершенных Лоттой, и мы дешево отделаемся.

Некоторое время они молчали.

— Мне кажется, Енс прав, — сказал Георг. — И для нас, и для Лотты будет лучше, если полиция явится сейчас, и мы сможем дать собственные показания. Пока Лотта без сознания, у нас стопроцентная гарантия, что она не вмешается в эту историю, но когда она придет в себя, ручаться нельзя ни за что. Она станет рваться совершить признание, и это будет для нее концом.

Петер встал и принялся вышагивать по кухне. Он остановился перед спущенными шторами и, приподняв их, посмотрел в окно.

— Метель прекратилась, и луна светит. Не поехать ли мне в город? Полиции покажется подозрительным, что мы все собрались здесь и даже не сообщили у себя в конторах.

— Думаю, нужно остаться здесь еще на одну ночь, — ответил Георг. — Сугробы еще очень большие, нам не удастся проехать, пока тракторы и плуги не проложат дорогу. Может быть, сегодня вечером исправят телефонную линию, тогда ты позвонишь своей секретарше и скажешь, где находишься.

Петер опустил штору.

— Ты прав, разумеется, но если мы сами не можем уехать, тогда нужно послать за врачом для Лотты.

— Я могу это сделать, — вмешался Бент. — Я видел у черного хода лыжи и при всех обстоятельствах собираюсь отправиться домой сегодня вечером. Если мой телефон работает, я позвоню врачу. Если телефон не исправен, сбегаю за врачом — это пять километров. Правда, он пожилой человек, но я знаю, что он может стоять на лыжах. Так или иначе, я притащу его сюда.

— Ты собираешься отправиться сейчас? — спросил Петер.

— Надо бы, но я хочу еще подождать. У меня не проходит странное ощущение, что головоломка не сходится, — отозвался Бент. — Если я не решу ее сейчас, я, конечно, отправлюсь домой. Раз мы вернули Лотту к жизни, не так уж важно, когда приедет врач — часом раньше или часом позже.

— Надо помочь твоей памяти, — сказал Енс. — Я присутствовал однажды на докладе, и профессор утверждал, что всегда можно вспомнить ускользнувшее из памяти, если приложить усилие. Садись и думай, как одержимый, а мы будем играть в двадцать вопросов.

— Это произошло до или после того, как Лотта отравилась газом? — начала Ютта. — Это то, что она говорила в течение дня? — продолжал Петер. — Не связано ли это с убийством Петерсена?.. Это что-нибудь, что говорили мы?.. Имеет ли это событие отношение к нам?.. Связано ли это с подвалом, в котором мы ее нашли?..

Бент поднял голову. Он был очень бледен.

— Может быть, я ошибаюсь. Господи, как бы я хотел ошибиться! Письмо подействовало на меня так убедительно, что я в тот момент ему поверил. Но в суматохе в подвале меня что-то поразило. Я думал из всех сил. Я был в таком же состоянии, как бедняга Лотта, когда она никак не могла вспомнить, что случилось на лестнице. Она знала, что вспомнить чрезвычайно важно, и я знал, что в глубине моего мозга скрывается доказательство того, что вся наша головоломка не сходится. — Он сделал паузу. — Лотта не хотела покончить с собой. Ее пытались убить. Потому что дверь в подвал была заперта снаружи. — Он колебался. В мертвой тишине было слышно равномерное тиканье часов. Когда он заговорил, в его голосе прозвучали недоверие, страх и отвращение. — И убийца — один из нас.

После ошеломляющего замечания Бента никто не посмел раскрыть рта. Никто не смел протестовать, потому что все в глубине души знали, что он прав. Они медленно вышли из-за стола, избегая смотреть друг на друга. Прежде таких сплоченных друзей охватило гнетущее чувство недоверия. Они не знали, куда смотреть и что говорить.

Теперь они предоставили ведущую роль Бенту, он сел перед камином, они мрачно расположились рядом. Среди них был убийца, и в первую секунду он чуть не поддался панике. Все выношенные планы, казалось, рухнули, однако надежда еще оставалась. У Бента, очевидно, не было определенного подозрения, а он был тугодумом.

— Я знаю, что соображаю не так быстро, как вы, — сказал Бент, словно в ответ на мысли убийцы, — и поэтому прошу вас постараться вспомнить, что произошло в тот вечер, когда мы были у Петерсена. Мы должны воспроизвести события того вечера и, тем самым, логически установить, что произошло, что видела Лотта, и кто мог быть убийцей.

— Мы ведь все с ним ругались, — пробормотал Георг.

— Да, мы все с ним ругались, а он поднялся в свою комнату и разыграл обиженного, — вставил Енс.

— Он ушел в гневе и не возвратился обратно, потому что его убили, — прервал его Бент. — А теперь я хочу, чтобы каждый вспомнил, где он находился после ухода Петерсена. Сперва Георг!

— Честно признаюсь, что на какой-то момент выходил из комнаты, — сказал Георг. — Я уже говорил, что искал ершик для чистки трубки, но, убейте меня, не помню, который был час и как долго я отсутствовал. Я бродил, занимался всякими мелочами, разглядывал книги и трубки.

— Я тоже уходил на минуту, — заявил Енс. — Ты сам меня попросил найти шахматную доску, и я тоже не могу сказать, на какое время отлучался из комнаты.

— Я вышла в туалет подновить мой «мейк-ап» и думаю, что отсутствовала несколько минут, — сказала Ютта. — К сожалению, я тоже не помню точного времени.

— Видимо, все это безнадежно, — сказал Бент. — Ведь я сам в какой-то момент отсутствовал. Я был в библиотеке и искал одну книгу по лесоводству, о которой говорил Петерсен. И это заняло определенное время. А ты, Петер?

— Если мы хотим из этого кругового допроса извлечь истину, нужно быть абсолютно честными, — побелевшими губами проговорил Петер. — Если ты непременно хочешь знать, я отвечу тебе, что я не только выходил из комнаты, но был наверху в спальне Петерсена. Я видел его. Он лежал на полу и был совершенно мертв. До этого мы ожесточенно спорили с ним, поэтому мне совсем не хотелось оказаться в положении человека, нашедшего труп, и я молчал. Я никогда особенно сильно не любил Петерсена, и поэтому не рвался подвести кого-нибудь из вас под монастырь за убийство. Вы для меня значили больше, чем он. А потом я, как дурак, поверил, что его убила Лотта. Но теперь, когда выяснилось, что убийца пытался покончить и с ней, теперь, когда я знаю, что он в совершенном отчаянии и ему наплевать на других, я первым расскажу полиции, что нашел Петерсена, и что он в тот момент был мертв. Я предусмотрительно посмотрел на часы. Было несколько минут первого.

— Ну вот, мы и вернулись к тому, с чего начали. Лотта и только Лотта знает что-то об убийце, — сказал Бент, — Мы должны помочь ей вспомнить. Ведь на свете не так уж много вещей, связанных с осенью… — Вдруг он замолчал. — Кажется у меня есть идея, — сказал он. — Какими же мы были глупцами. Я должен немедленно поговорить с ней и хочу, чтобы вы были свидетелями, что я не буду задавать ей наводящих вопросов.

Они нерешительно поднялись по лестнице. Судя по всему, через несколько секунд обнаружится, прав ли Бент со своей новой теорией. Бент тихо открыл дверь и, забыв о всякой осторожности, кинулся в комнату. Остальные только успели увидеть, как он поднял с пола бесчувственную Лотту и понес ее на кровать.

— Она пыталась встать, но, к счастью, это просто обморок, — сказал он и быстро приказал наполнить грелки горячей водой. Он тщательно укутал Лотту и исследовал ее пульс, остальных он выставил из комнаты. — Придется подождать не меньше часа, пока я смогу задать Лотте свой вопрос, — сказал Бент, выходя из комнаты. — Подождем внизу. Там вы все будете у меня на глазах, и мы не испугаем Лотту, когда она очнется. Мы сделали для нее все, что могли, давайте посидим в гостиной. Мои подозрения еще очень слабы, — продолжал он. — Я буду рад, если вы сообщите мне все, что помните о том вечере.

Собравшиеся смотрели на огонь в камине. Наконец Ютта не выдержала тягостного молчания.

— Хотите чего-нибудь выпить? — предложила она шепотом.

— Это как раз то, что нам сейчас необходимо, — сказал Петер.

Георг поднял палец и сказал:

— Спасибо, мне шерри.

Через несколько минут они уже были на кухне, и Бент крикнул им вдогонку, что предпочитает пиво. Они были страшно заняты. Ютта несла рюмки, Енс тащил бутылки, Георг вытаскивал пробки, Петер разливал. После долгих минут, когда они молча сидели в каком-то трансе, было приятно заниматься обычными будничными делами. Они уселись поудобнее и больше не казались такими скованными. Ґеорг, воспользовавшись этой минутой, сказал то, о чем думали все:

— Бент, расскажи нам о своей теории. Если она несостоятельна, не стоит утомлять ею Лотту, а если она верна, мы можем узнать о ней и сейчас. Если несколько человек исходят из одной и той же предпосылки, то больше шансов прийти к финишу.

Бент кинул на него печальный взгляд.

— Не думай, что это меня забавляет, — сказал он. — Это страшнее, чем ты думаешь. Можем ли мы с уверенностью утверждать, что смерть Фрэнсис не была насильственной, если теперь мы знаем, что один из нас — убийца? Если моя теория надежна, дело в действительности удивительно простое и ясное, — продолжал он, отхлебнув глоток пива. — Это, конечн… — Его голос сломался. Он безуспешно пытался что-то сказать, но у него начались судороги, и прежде чем до присутствующих дошло, что случилось, преступник расправился еще с одной жертвой.

— Боже мой, это цианистый калий, — простонал Енс, и остальные в отчаянии уставились на стакан с пивом, который все еще сжимала мертвая рука.

Бента отнесли наверх, в его комнату. Четверо оцепеневших людей, один из которых был убийцей, положили труп на кровать и покрыли его простыней, затем снова спустились с лестницы, подальше от страшного второго этажа, где двери скрывали два неподвижных тела.

Из своей комнаты Лотта слышала тяжелые шаги по коридору. Она слышала бормотание в комнате Бента, и снова тяжелые шаги, которые как будто замедлились в нерешительности перед ее дверьми, а затем уже глуше зазвучали внизу. Даже в своем полубессознательном состоянии Лотта поняла, что случилось что-то нехорошее. Ей хотелось позвать кого-нибудь, но она не посмела. Страх завладел ею, она едва решалась открыть глаза.

Она знала, что была в комнате одна, и все же ее не покидало ощущение, что кто-то ее подстерегает. Она боялась смотреть на тяжелые портьеры. Они висели немного криво, и ей чудилось, будто за ними кто-то прячется. Еще больше она боялась смотреть на приоткрытую дверь ванной. Тихий дом был наполнен негромкими, но пугающими звуками: где-то заскрипело рассохшееся дерево, а когда забулькала вода в радиаторе, Лотта и вовсе замерла от ужаса. С большим трудом она сползла на пол. Чтобы понапрасну не расходовать силы, ползком, часто отдыхая, она добралась до двери, повернула ключ и забаррикадировала дверь стулом.

Внизу, в большой гостиной страха было не меньше. Четверо поочередно подходили к бездействующему телефону. Они поднимали трубку и нажимали на рычаг в надежде, что их сигнал услышат на сельском телефонном узле, но телефон молчал. Наконец поднялся Петер и заявил, что сделает то, что намеревался предпринять Бент: возьмет лыжи, попытается добраться до города и приведет полицию и врача.

— Прекрасно, — заметил Енс, — но откуда мы знаем, что ты не убийца и не собираешься вовремя скрыться? Насколько я припоминаю, у тебя и раньше был великолепный план посадить Лотту на самолет и отправить ее в Сиам, пока полиция не напала на след. Случайно, это не тот план, который ты разработал для себя?

— Конечно, у нас у всех есть основания подозревать друг друга, но надо же что-то делать!

— Я придумал, — сказал Георг. — Мы выйдем во двор и откопаем мою машину, затем двое поедут за помощью, а двое останутся здесь. Если один из двоих и окажется

убийцей, ему будет трудно одолеть другого в открытой борьбе. Силы у нас примерно равные. Если дойдет до схватки, обоим будет одинаково трудно.

Енс задумался.

— Я склонен с тобой согласиться. Конечно, мы вздохнем с облегчением, если вы уберетесь из дома, но кто гарантирует, что вы не в сговоре друг с другом?

— Я гарантирую, — резко сказал Петер.

— Смешно, — ответил Георг.

— Енс прав, — отозвалась Ютта. — Мы должны все вместе оставаться здесь или все вместе отвезти Лотту на машине.

— Пойдемте посмотрим, можно ли вообще вырыть машину из снега, — предложил Георг.

— Мы останемся здесь, — возразил Енс. — Убежден, что утром телефон исправят. Я вовсе не хочу подвергать свою жену, не говоря уж о тяжело больной Лотте, опасной поездке в машине в компании одного или двух убийц.

— Не волнуйся, мы выдадим тебе револьвер, чтобы ты мог защищать женщин и самого себя, — насмешливо сказал Георг.

— Протестую, — возмутился Петер. — Я знаю, что не совершил ни первого, ни второго убийства и не покушался ни на чью жизнь, а Енс, которому не терпится обвинить нас всех, вполне и сам может оказаться убийцей. Так зачем же давать ему револьвер!?

Четверо с ненавистью смотрели друг на друга. Ютта протянула руку к своей рюмке с шерри и поднесла ее к губам. Подумала, понюхала и поставила ее обратно.

— Кто, собственно, наливал рюмки? — спросила она.

— Если хочешь знать, наливал я, — ответил Петер, с трудом сдерживая бешенство. — Но не забывай, что у нас всех была точно такая же возможность подсыпать яду в его стакан. Около бара совсем темно, и мы все ходили взад-вперед. Ошибиться было невозможно, потому что пива попросил только бедняга Бент. Если бы он, как другие, попросил шерри, было бы трудно дать рюмку с ядом именно ему.

Они уставились на стойку бара, где все еще стоял недопитый стакан Бента. Пролитое пиво образовало на светлом

ковре темное влажное пятно, кто-то предложил спрятать стакан, как важную вещественную улику. В чем именно должен был уличать стакан, никто толком не знал. Все они так или иначе прикасались к нему, и на нем остались отпечатки их пальцев, однако теперь никому бы не пришло и в голову притронуться к нему.

— Если мы будем сидеть здесь и глазеть в пространство, пока телефонная компания не восстановит связь, держу пари, мы все спятим, — сказал Георг. — Я все-таки хочу выйти и посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать с машиной. Вы прекрасно понимаете, что при таких сугробах я не смогу исчезнуть.

— Я помогу тебе и немного разомнусь, — предложил Петер, на что Георг с деланной беззаботностью ответил:

— Нет, пожалуй, я еще немного подожду.

Они со злостью посмотрели друг на друга, и снова в комнате наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Сейчас они даже не думали о происшедших убийствах — сейчас они пытались разрешить две загадки: что знал Бент и что знала Лотта. Совершено, по крайней мере, два убийства. Внезапная смерть Фрэнсис тоже, видимо, не была случаем. Эта мысль пугала всех, однако пока Лотта была без сознания, преступник чувствовал себя в безопасности. При некоторой ловкости не очень трудно заставить ее умолкнуть навеки, прежде чем она вспомнит, что же напомнило ей об осени. А кого же можно осудить без улик? Убийца молчал, как все, и выжидал, а время шло…

Наконец, Георг сказал:

Пойду посмотрю, как там Лотта, — и, он оказался у двери, прежде чем до остальных дошли его слова.

— Да, Лотта, мы совсем забыли про Лотту. Я тоже пойду к ней, — воскликнула Ютта. Енс встал и заявил, что не отпустит свою жену с убийцей.

И Георг повел себя так, будто он и правда был преступником. Он бросился к Енсу, словно желал убить его, однако быстро взял себя в руки и сказал холодно:

— В таком случае, и Петер должен идти с нами. В конце концов, убийцей может оказаться и он, зачем же предо-ставлять ему возможность удрать, когда мы все будем наверху?

Все вместе они тихо поднялись наверх, и через четверть часа им также тихо пришлось спуститься вниз. Лотта заперлась и, как они не просили открыть, ее не удалось уговорить.

Наверху в своей комнате Лотта удивлялась, что никто не идет спать.

Смущенные ее поступком или из врожденного такта, они не сказали ей об убийстве Бента. Они умоляли Лотту открыть дверь, спрашивали, не нужно ли ей чего-нибудь, но никто даже не заикнулся о трагической судьбе Бента.

Лотта заметила, что голос Бента не слышался в общем хоре, но успокаивала себя тем, что он отправился домой на лыжах, и радовалась при мысли, что он установит связь с внешним миром. Если он верил, что она убила Петерсена, он, конечно, даст знать полиции, а если убийцей был он сам, его по крайней мере нет в доме, и ей не нужно бояться новых покушений. Она ни за что не отопрет дверь своей комнаты до утра. Если не Бент был убийцей, она абсолютно уверена, что полиция явится сразу же, как только дороги станут проходимыми, и, хотя ее собственное положение было весьма шатким, никто так не ждал полицию, как она.

Тишину вновь нарушил звук хлопающих дверей. Она слышала, как кто-то вышел на кухню, она слышал крадущиеся шаги на лестнице. Кто-то осторожно тронул дверную ручку. Голос, которого она не смогла узнать, шепнул:

— Лотта, ты спишь?

Лотта заколебалась. Разумеется, надо бы ответить, но ей не понравилось, что она не узнала голоса. Голос явно хотели изменить. И вообще она не желает разговаривать ни с кем. Лотта снова откинулась на подушки, выжидая, когда шаги удалятся.

Но вдруг она поняла, что ее молчание было воспринято тем, кто стоял за дверью, как благоприятный знак. В замочную скважину просунули какой-то предмет и ключ, который она добросовестно и надежно повернула в замке, начал угрожающе шевелиться, Лотта закричала, но события этого дня так сказались на ней, что пронзительный крик, который должен был бы поднять на ноги весь дом, прозвучал, как шепот. Однако, он подействовал на того, кто стоял за дверью. Затаив дыхание, Лотта слышала, как предмет был осторожно вынут из скважины. Свет и тень переместились под ее дверью, крадущиеся шаги стали удаляться по коридору, и где-то тихо открылась и закрылась дверь.

Лотта ни за что не смогла бы определить, что это была за дверь, однако ясно было одно: убийца все еще находится в доме, и он не отказался от намерения свести с ней счеты.

Шли часы ночи. Четверо в гостиной сидели и полулежали в креслах. Горела одна настольная лампа. Ее дрожащий отсвет отбрасывал на пол и потолок причудливые пляшущие тени. Казалось, эти четверо спали, но, присмотревшись, можно было заметить настороженный острый взгляд под опущенными веками. Когда в камине падала головня, они открывали глаза и смотрели друг на друга холодно и испытующе. Старинные часы пробили половину третьего ночи. Но никто не собирался ложиться спать. Никому и в голову не приходило нарушить новый неписаный закон ненависти, который заставлял их держаться вместе. Так они сидели. Четверо друживших многие годы: они всегда воспитывали друг в друге хорошие качества, но теперь это не мешало им с лупой выискивать слабости друг у друга.

Мозг убийцы тоже работал напряженно, отыскивая у других слабые стороны. Две неудачные экспедиции к двери Лотты не дали результата, однако ночь еще была долгой, хотелось думать, достаточно долгой. Петер встал и подложил в камин полено, Все взгляды устремились на него, и только когда он подошел к окну и поднял штору, они поняли, что тишина вот-вот будет нарушена звуком, который доносился извне. Издалека придвигался шум работающего трактора. Можно было разобрать жужжание мотора, вот машина остановилась ненадолго, затем проехала еще немного.

— Приближается спасение, помощь или судный день, — тихо сказал Петер. — Насколько я понимаю, полиция на пути к нам с тракторами и снеговыми плугами…

Они бросились к окну.

— Я пойду к ним навстречу, — сказал Георг.

— И я, — сказала Ютта и вопросительно посмотрела на Енса.

— Никто никуда не пойдет, — сказал Петер.

— Хотел бы я посмотреть, кто это меня не пустит, — ответил Георг и пошел к двери.

— Я не пущу, — сказал Петер. — Как только мы окажемся в темноте, убийце удастся скрыться, и, раз мы продержались вместе до сих пор, я не хочу рисковать.

— Послушайте эту угнетенную невинность, — с издевкой сказал Енс и выпрямился с тем достоинством, которое ему позволяла его долговязая, тщедушная фигура. Он поправил свои большие роговые очки. — Малыш Петер, очевидно, хочет доказать свою невиновность, спихивая свои грехи на других. Очень ловко, Петер. Чрезвычайно ловко, но у тебя было достаточно времени за долгую ночь, чтобы высидеть эту идею. Однако не тебе одному приходят в голову удачные мысли, — продолжал он жестко. — У меня тоже есть хорошая идея, и к тому же я придумал ее еще вчера вечером. Я хочу задать тебе, мой дорогой Петер, один небольшой, но весьма неприятный вопрос. — Его рука нырнула в глубокий внутренний карман пиджака и появилась снова с револьвером, которому полагалось лежать в стенном шкафу. Другой рукой он схватил Ютту и пихнул ее себе за спину. — Три шага назад, мой милый Петер и ты, Георг, тоже. Я никому из вас не доверяю. Сядьте в свои кресла, и ты, Петер, отвечай на мой вопрос. Не из-за тебя ли вчера вечером Лотте пришлось спускаться в этот проклятый подвал, оттого, что на твою драгоценную рубашку посадили пятно?

Краска отлила от щек Петера.

— Да, — выдавил он, — но мог ли я подумать, что такое простое дело, как стирка, повлечет за собой покушение на убийство?

— Да, да, мог ли ты это подумать? — издевался Енс, затем направил револьвер на Георга. — А теперь ты, Ге-opr, — продолжал он. — Вчера, когда я проходил по коридору, ты вышел из мастерской Лотты с каким-то письмом. Перед этим я слышал стук пишущей машинки. Как ты это можешь объяснить?

Георг густо покраснел.

— Не думаешь ли ты всерьез, что я напечатал признание Лотты? Черт возьми, что ты! Я же люблю ее. Я всего-навсего напечатал деловое письмо, которое отошлю, как только попаду в город.

— Можно посмотреть?

Георг вынул из кармана сложенный лист бумаги и протянул Енсу. Енс не спеша развернул бумагу и прочел.

— Да, выглядит весьма убедительно, но это еще не доказывает, что ты не напечатал и другого письма.

— А нельзя ли спросить, почему ты здесь размахиваешь револьвером, который должен лежать в шкафу? — спросил Петер.

Енс устало провел рукой по волосам.

— Потому что я боюсь, — сознался он. — С того момента, как Бент вспомнил, что дверь подвала была заперта. Прежде чем его убили, я понял, что необходимо какое-нибудь оружие, чтобы защищаться от такого отчаянного преступника. Я не могу равняться с вами физической силой, однако револьвер дает мне недостающую силу. Когда мы были наверху у Лотты, я воспользовался случаем и достал ключ от шкафа и, если вы пошевельнетесь в своих креслах до прихода полиции, я буду стрелять. Как видите, ваша безопасность представляется мне несколько иначе.

Не спуская глаз с Петера и Георга, Енс подошел к окну и поднял шторы, чтобы свет из окон освещал дорогу тем, кто продвигался со стороны шоссе.

Со стороны наполовину занесенный снегом дом напоминал замок Спящей красавицы, и комиссар Берг, заметивший свет, льющийся из окон, с досадой подумал, что опять ошибся. Дом казался воплощением самых идиллических рождественских сказок. Немыслимо, чтобы здесь скрывался убийца. Он поднял воротник, открыл дверцу и выпрыгнул в глубокий снег. Немного помедлив, Лунд последовал за ним. Собачий холод пробирал до мозга костей, а двумя минутами раньше или позже — какая разница. Полицейские двинулись к дому, даже не подозревая, с каким нетерпением их ждали: они шли распутывать дело об убийстве Петерсена. Но когда входная дверь распахнулась и стройная девушка крикнула:

— Ах, скорей же, скорей! — они поняли, что паника и страх давно поселились в уютном доме.

Увязая в глубоком снегу, но при этом пытаясь соблюсти максимальное достоинство, они взбежали по главной лестнице и были почти впихнуты девушкой в огромную комнату с камином. Их глазам предстал молодой мужчина, державший под дулом револьвера двух других. Берг и Лунд запыхались от пробежки по снегу и были измучены трудной поездкой из города, но они были людьми действия и одним прыжком набросились на человека с револьвером. Вырвали револьвер, завернули руки назад так, что он скорчился от боли. И только после того, как все это проделали, до них дошло, что девушка, открывшая им, колотит их кулаками и кричит:

— Отпустите его! Отпустите! Это мой муж, он не причастен к убийствам. Он задержал убийц, когда увидел, что вы приближаетесь.

Берг предоставил свою жертву Лунду, выпрямился и произнес:

— Убийцы? Что вы хотите этим сказать? Совершены другие убийства?

Ютта закричала истерически:

— Полиция спрашивает, не совершены ли другие убийства?! Поднимитесь наверх и загляните в спальни, вы найдете два трупа и полумертвое тело. Мы сами остались в живых по чистой случайности, является полиция и хладнокровно ломает руки моему мужу, а двое убийц сидят и радуются.

Георг с расстановкой сказал:

— Пока эта молодая истеричная дама не выплеснула других обвинений, я хотел бы сказать вам несколько слов наедине, господин комиссар.

— Я тоже, — вмешался Петер.

— У вас будет возможность поговорить со мной обо всем, — резко ответил Берг. — Вам не удастся избежать разговора со мной, и скажу вам наперед, когда мы закон-чим разговор, я узнаю всю правду о том, что здесь произошло. В нашем распоряжении дополнительная бригада и люди из технического отдела. Обещаю, что никто не отделается лживыми историями. Отпустите же этого человека, — зарычал он на Лунда, который все еще держал Енса. — Впустите наших людей. Я слышу, что они уже здесь, и хочу оставить парочку полицейских, чтобы эти молодые люди перестали ссориться. — Он повернулся к Ютте. — Есть в этом доме помещение, где можно без помех провести небольшой предварительный допрос? Я хочу поговорить со всеми поодиночке и предупреждаю, что все, что вы сообщите, может быть использовано против вас.

— Мастерская Лотты самое лучшее место, — ответила Ютта, показывая дорогу и пытаясь толково объяснить, что произошло в последние дни.

Дом Лотты постепенно превратился в нечто среднее между тюрьмой и полицейским участком. Уголовная полиция была внизу и наверху, внутри и снаружи. Гости Лотты по очереди приглашались на допрос к Бергу и по очереди сидели в гостиной под неусыпной охраной Лунда, который следил за тем, чтобы они ни словом не обменялись друг с другом.

Всегда подтянутый Берг за один час превратился в потную развалину. Из показаний следовало, что все четверо могли убить Петерсена. Все в какой-то момент выходили из комнаты, и у всех был мотив. Что касается покушения на художницу, Берг располагал только заверениями, что в момент этого трагического происшествия все спали в своих комнатах — и опять он не продвинулся ни на шаг. Смерть девушки тоже была весьма загадочной и утопала в объяснениях о несчастном случае. Отравление лесничего ставило под подозрение супружескую пару, которая работала на большом химическом заводе, однако при более тщательных допросах выяснилось, что и адвокат, и парень из Сиама во время войны были в Англии в специальных войсках. Под сильным давлением оба сознались, что в их воинском подразделении не любили, чтобы враг брал пленных живыми, поэтому им выдавали ампулы с цианистым калием. И снова Берг был в тупике.

Допрос молодой художницы тоже был весьма трудным делом. Она, очевидно, получила тяжелое воспаление легких, и половина из того, что она говорила, было неразборчивым бормотанием. Однако она все время твердила об исчезнувшем белом порошке и осколке стакана, поэтому Берг послал своих людей обыскивать дом, а сам тем временем попытался восстановить обстоятельства убийства лесничего.

Каждый из гостей получил приказ точно воспроизвести свои действия. Они взяли бутылки и рюмки и беспорядочно задвигались в темноте у бара, но даже подозрительный Берг затруднился бы определить, кому можно предъявить обвинение. Их сфотографировали в креслах, в которых они сидели тогда, и ассистент Лунд изображал лесничего, но все напрасно.

В тот момент, когда Берг уже почувствовал, что ему надо разводить кур в деревне, а не работать сыщиком, произошел небольшой эпизод, представляющий интерес. Прибежали люди, исследовавшие подвал, и в возбуждении сообщили, что газовый кран водогрея старой конструкции отсутствует. Берг приказал бригаде, которая занималась обыском дома, искать не только осколок, но и кран. После этого события стали развиваться с молниеносной быстротой. Однако не совсем так, как ожидал Берг: два вещественных доказательства были обнаружены в разных комнатах. Газовый кран нашли у сиамца, а осколок лежал в портфеле адвоката.

Лунд, почувствовавший себя на высоте, шепнул Бергу, что это именно то, о чем он все время говорил. Эти истории свидетельствовали о сговоре, но Берга это не убедило. Конечно, оба парня были наследниками Петерсена и поэтому имели некоторое отношение друг к другу. Однако Берг склонялся к тому, что все убийства совершил один из них, а вину пытался свалить на другого. Ошибка состояла в том, что убийца не избавился от другой улики, впрочем, это было вполне закономерно. По опыту Берга, все преступники рано или поздно совершали ошибки, а в данном случае убийца едва ли предполагал, что полиция прибудет так скоро.

История с осколком произошла раньше покушения в подвале, так что, с точки зрения чистой логики, наиболее вероятно, что тут действовал сиамец: он устранил осколок до того, как отвинтил газовый кран. По каким-то причинам у него не было возможности спрятать кран у адвоката вместе с осколком. У Берга от мыслей лопалась голова. Его теория была великолепна, но доказательств не было. И Лунд со своей версией о сговоре тоже мог оказаться прав. Ясно было одно. Обоих надо везти в город для дальнейшего расследования. Берг уже послал в ближайшую деревню за каретами скорой помощи и полицейскими машинами. Надо было увезти трупы, а больную отправить в больницу.

Берг устало потер лоб. Ночь выдалась длинной, и день едва ли будет короче, если он не найдет какую-нибудь решающую улику. Художница много говорила об осени. Надо выяснить у этих двух, что она имела в виду. Может быть, один из них сватался к ней осенью, может быть, это у них какой-то символ. Он должен все узнать.

Несмотря на усталость, он приказал вывести этих двоих. Машина уже ждала. Карета скорой помощи уже побывала здесь и забрала трупы, однако старый деревенский врач отказался везти больную, пока у нее не спадет жар. Берг бросил прощальный взгляд на дом. Он снова казался уютным и надежным. Комиссар приказал Лунду оставаться с молодыми супругами, они должны были ехать в город на следующей машине. Супруги обещали побыть здесь, пока найдется сиделка для больной, впрочем, в таком комфортабельном доме не так уж трудно провести несколько лишних часов.

У Георга не выходила из головы больная Лотта. Девушка, которую он любил, но заподозрил в убийстве, а потом так плохо защищал. Только бы ей не проговорились, что его увезли в префектуру. В теперешнем состоянии это ее убьет.

Он глубоко вздохнул. Тяжело любить и знать, что, может быть, в этот момент твоя возлюбленная узнает, что тебя обвиняют в убийстве. Еще тяжелее сознавать, что не справился со своей задачей. Надо было не спускать с нее глаз, чтобы лишить Петера всякой возможности покушаться на ее жизнь. Он с ненавистью посмотрел на Петера — убийца, который к тому же пытался свалить вину на него, подбросив осколок стакана. Страшное дело с этим стаканом. Кажется, это тот самый, который он вчера утром по своей неуклюжести разбил в ванной. Сразу надо было догадаться, что в нем снотворный порошок. Господи, если бы он только знал! Он с легкостью поубивал бы всю компанию, прежде чем они приблизились к Лотте.

Единственное облегчение, что Петер тоже сидит в машине. Если бы Петер не был настолько глуп и не забыл про газовый кран, Георг ехал бы сейчас с ужасным сознанием, что убийца все еще рядом с Лоттой. Георг слегка улыбнулся. В сущности, даже хорошо, что сам он едет в машине, в твердой уверенности, что каждая минута уносит «убийцу Петера» все дальше и дальше от его любимой Лотты.

Петер отвернулся от окна и посмотрел на Георга. «Поразительно хладнокровие, — подумал он, заметив, что тот улыбается. — У человека, должно быть, стальные нервы. Он виновен не меньше, чем в трех убийствах, и еще может улыбаться. Вероятно, он воображает, что он такой талантливый адвокат, что всегда защитит себя. Он не представляет, что ему предстоит. В сущности, даже жаль его, должно быть, он сумасшедший. Три убийства и одно, вернее, два покушения на самую замечательную девушку на свете. Если бы я мог предвидеть, я бы вовремя его притормозил, но все мы крепки задним умом».

«Он не особенно хитер, — продолжал свои мысли Петер. — Если бы он был законченным убийцей, он бы постарался подбросить мне и осколок и кран. Что-то не сработало в его голове, ведь осколок у него был раньше, чем кран. В этом есть что-то противоестественное, — размышлял Петер. — Разумеется, даже самый ловкий преступник может совершить ошибку, но такая явная ошибка не вяжется со всегда логичными поступками адвоката. Однако все это позади, и следует благодарить небо, что убийца найден. Путаница с ним самим разъяснится, когда Георг раскиснет и сознается, и, в сущности, можно порадоваться, что он сам, Петер, сидит в машине и видит, как каждая минута уносит убийцу все дальше и дальше от Лотты и ее милого дома».

Комиссар Берг беспокойно заерзал на сиденье. Тридцать лет службы в уголовной полиции научили его тому, что не все доказательства надежны, и не все, что видишь, очевидно. Он сидел в машине с двумя убийцами, у него была куча улик, следовало бы чувствовать себя уверенно и спокойно, однако ни радости, ни уверенности он не испытывал. И чем дальше они ехали, тем ему трудней становилось верить, что он поймал преступников. Инстинкт Берга часто наводил его на след опасного преступника, но на этот раз инстинкт молчал, и это беспокоило. Его мысли все чаще и чаще возвращались к оставшимся в доме, и он ругал себя, что не прихватил всю эту банду. Да, в этом было что-то сомнительное, беспокоящее, но что именно, он никак не мог определить. Может быть, то, что все улики свидетельствовали против этих двоих, которых он сам подозревал с самого начала. Старая истина, что подозрение часто падает на невиновных, промелькнула в его мозгу, но он в ярости отбросил ее. Хватит, он везет убийцу, и чем раньше он возьмет его в работу, тем лучше для всех.

Машина завязла в сугробе, и трое полицейских, сидевших на переднем сиденье, вылезли с лопатами. Георг с интересом наблюдал за их работой. Петер скользил взглядом по белому ландшафту и задумчиво насвистывал популярную мелодию, пока Георг в ярости не прошипел:

— Замолчишь ты, наконец?

— Тебе не по вкусу мелодия?

— Мне она совершенно безразлична, но я не могу собраться с мыслями, когда ты без конца повторяешь одно и то же. В точности, как вчера днем, когда все спали, а я пытался собраться с мыслями, но это было совершенно невозможно, потому что ты без конца насвистывал этот проклятый мотив. Не можешь ли ты придумать что-нибудь другое, или я… — Он оборвал себя на полуслове. — Вчера днем, когда все спали, — прошептал он. — Когда все спали. Боже мой, значит, ты не мог в это время быть в подвале, потому что я все время слышал, как ты свистел. — Он выпрямился и беззвучно произнес: — Петер, я все время тебя слышал, господи, это невозможно. — Он стремительно повернулся к Бергу: — Господин комиссар, — простонал он. — Поверните машину, клянусь вам всем святым, что я не убийца, и я сейчас понял, что и Петер не убийца, потому что в то время, когда в подвале пытались убить Лотту, я все время слышал, как он насвистывал. Поверните машину, — умолял он. — Пристрелите меня на месте, если считаете меня преступником. Делайте со мной, что хотите, но, ради бога поверните машину и спасите Лотту, потому что убийца все еще в доме.

Берг и Петер уставились на Георга. Перед ними был или великий актер-или человек, говорящий чистую правду. По искаженному ужасом лицу Георга катился пот. Петер быстро спросил:

— Что я еще насвистывал?

— Ты начал с «Long ago» и через полчаса перешел на «Tipperary» и закончил «Over there».

— Бог мой, он говорит правду! — вскричал Петер и схватил Берга за руку. — Я думал, что убийца он, но тогда бы он не знал, что я насвистывал.

Берг колебался лишь мгновение.

— Я не верю вам ни на йоту, — сказал он. — Видимо, вы убивали сообща, а теперь любым способом пытаетесь выкрутиться. Однако никто не может сказать, что полиция бездушна, — продолжал он, вынимая из кармана служебный револьвер. Левой рукой он откинул складное сиденье и сел напротив с револьвером наготове. Громовым голосом, как будто провозглашая судный день, он крикнул полицейским на переднем сиденье: — Поворачивайте машину и ходу! Кажется, мы ошиблись, а если это так, да поможет нам небо.

— Да поможет нам небо, — прошептал Георг, вглядываясь в ночь, беспомощно сжимая и разжимая кулаки.

В спальне Лотты ассистент Лунд удобно растянулся в голубом кресле. Он смотрел в окно, но теперь остановил взгляд на спящей Лотте. Сейчас эта девушка выглядит лучше. Дыхание почти нормальное, можно биться об заклад, от укола пенициллина, который сделал ей врач, жар уменьшился. Нет никакого сравнения с тем, как она выглядела, когда он ворвался в ее комнату. Любой бы испугался до смерти, если бы забаррикадированная им дверь внезапно распахнулась и стул бы с грохотом опрокинулся.

Со стулом она неплохо придумала, он как раз подпирал ключ. Было чертовски трудно отпереть дверь. Лунд сунул руку в карман, нащупывая трубку. Ему хотелось пойти покурить, но врач запретил оставлять больную одну. Подруга больной обещала немного посидеть с ней.

Как бы в ответ на его мысли в дверь тихо постучали. В комнату заглянула Ютта.

— Час освобождения приближается. Я приготовила завтрак для вас и мужа, а свой прихватила сюда. Отдохните немного, а я подежурю. Бедняга, у вас ужасно измученный вид.

Лунд улыбнулся.

— День выдался тяжелый, но и вам досталось. Не хотел бы я когда-нибудь быть запертым в одном доме с убийцами. Хорошо, что мы так быстро обнаружили улики. Что бы эти господа ни говорили, им придется туго на суде присяжных. Теперь надо поставить на ноги эту молодую даму, чтобы она в конце концов сказала решающее слово.

Ютта отвернулась и посмотрела в окно.

— Да, — ответила она. — Мы не должны об этом забывать. — Они немного помолчали, глядя на Лотту, которая видимо спала. — Надеюсь, она выживет, — сказала Ютта, — но, честно говоря, я в это не верю. Чтобы перенести отравление газом, да еще такое сильное воспаление легких, нужна крепкая конституция, а бедная Лотта всегда была слабенькой.

БЕДНАЯ ЛОТТА ВСЕГДА БЫЛА СЛАБЕНЬКОЙ.

Лотта собралась протестовать. Она лежала в полусне, но ей не хотелось открывать глаза и отвечать на вопросы. Но что за чушь несла Ютта? Она всегда была выносливой, как лошадь. Она по пальцам могла сосчитать дни, когда за последние годы болела.

Лотта задумалась. Голоса Ютты и Лунда стали сливаться в неясное бормотание. Лотта пыталась понять непостижимое: как Георг мог стать соучастником в убийствах. Она знала, что полиция увезла его и Петера, и чувствовала, что здесь произошла какая-то вопиющая ошибка. Георг никак не ассоциировался с осенью. Во всяком случае, с тем неуловимым воспоминанием, которое таилось в глубине ее сознания с тех пор, как она упала с лестницы в Розенбринке.

Единственное, о чем она могла вспомнить, связанное с Георгом и осенью, — это приятные прогулки в лесу: голубое небо высоко-высоко, а листва на деревьях пламенеет. Как она любила эти прогулки! Они болтали о пустяках или обсуждали серьезные проблемы. Когда она была вместе с Георгом, ей казалось, что весь мир принадлежит ей. Как часто она хотела сказать «да», когда он просил ее руки. Странно, что она давным-давно не сказала этого. Ведь она любила Георга. Да, она любила Георга, а теперь его разоблачили как убийцу.

А Петер, он всегда был другом ей. Если думать о нем и осени, на память приходит горящий камин. Петер ходит взад и вперед по комнате, что-то внушает и объясняет ей. Ему принадлежит большая доля в ее успехах: он точно знал, что требуется от художника-иллюстратора, он заставил ее работать так, что она приобрела настоящую известность, несмотря на свою молодость.

Покойного беднягу Бента она подозревала больше всех. Так естественно связать воедино лесничего, лес и осень. Если бы она доверилась ему после эпизода со стаканом молока!

Если бы они действовали заодно, едва ли дело обернулось так скверно.

Или ей следовало довериться Ютте и Енсу? Они дружили с Юттой много лет. Когда она думала о Ютте и осени, ей на память приходили их веселые нашествия на универмаги. Каких только дурацких модных тряпок не покупали они за эти годы! И непременно каждый раз приобретали что-нибудь одинаковое.

Этой осенью они купили пару великолепных нижних юбок из трех слоев нейлона, они так забавно шуршали…

Мысли Лотты прервал звук закрывшейся двери: это Лунд отправился завтракать.

О чем это она думала? Мысль была очень важной. Что-то о новых нижних юбках, они забавно шуршали, словно кто-то сметал в кучу опавшие листья. Это было похоже на шорох осенних листьев, и это она услышала перед тем, как ее столкнули с лестницы.

На лестнице была Ютта. Значит, это была Ютта! Сердце Лотты билось так, будто вот-вот разорвется. Убийца — Ютта! И сейчас она с ней наедине… Лотта открыла глаза и в ужасе уставилась на подругу, та медленно приближалась к постели. Лотта пыталась закричать, пыталась выскочить из постели. На лбу у нее выступил пот, но она смогла лишь поймать взгляд Ютты.

Ютта подошла ближе.

— Значит, ты, наконец, вспомнила, — сказала она бархатным голосом. — Жаль, что ты не. вспомнила немного раньше.

Право, я даже хотела, чтобы ты вспомнила: все было бы проще, если бы меня взяли сразу. Я убила Петерсена по несчастной случайности, как и писала в признании, которое выдала за твое. Мне его не жаль, он был мерзким типом, просто я решила немного запутать следы, подложив тебе револьвер.

Сначала я не хотела ничего предпринимать, но тут появилась ты со своим дурацким замечанием об осени, и, хотя оно еще ничего не доказывало, я. поняла: чтобы чувствовать себя в относительной безопасности, нужно устранить тебя.

Все это получилось очень легко, слишком легко, стоило только начать. Мне жаль, что Фрэнсис и Бенту пришлось умереть, но инстинкт самосохранения гораздо сильней, чем ты думаешь, Лотта, гораздо сильней.

Лотта закричала что есть силы, но крик прозвучал, как хриплый шепот, и бархатный голос продолжал:

— Ты хорошо знаешь, что это не поможет, Лотта. Из кухни тебя не услышат. — В умных глазах Ютты мелькнуло безумие.

— До сих пор никому и в голову не приходило подозревать меня, — сказала она. — Ты одна можешь разрушить мои планы, и поэтому я вынуждена тебя убить.

Это необычайно просто, я их убедила, что ты болезненна от природы и едва ли справишься с воспалением легких.

Она была уже рядом с постелью, и Лотта едва успела увидеть выражение ее глаз, как к ее лицу была прижата подушка.

Лотта изо всех сил пыталась освободиться и глотнуть воздуха, но руки крепко держали подушку. В ушах у Лотты зашумело, перед глазами заплясали красные блики. Она погрузилась в темноту.

Внезапно мрак был разорван режущим белым светом. Послышались взволнованные голоса, крики и топот. Голос Георга отчаянно звал ее издалека, с шумом захлопнулась дверь.

Захлопали другие двери, и кто-то закричал еще громче. Лотта разобрала слова: «Она мертва», — и пыталась сказать, что она еще жива, и, хотя могла только хрипло бормотать, кто-то понял ее, кто-то пожал руку, и голос-Георга сказал:

— Они говорят не о тебе. Спи.