Каждой частицей возбужденного мозга Везавий чувствовал отвращение к своему жуткому обличью. Но сильнее отвращения было чувство безграничной власти над миром людей. И власть эта возрастала с каждым мгновением. И хотелось убивать уже не ради мести, а для укрепления своей власти. Но Везавий не желал признаться себе в этом, словно оставлял последний путь к отступлению.

Этот город… Он теперь принадлежал ему — драду! Везавий ощущал страх людей перед ним. Людей, которые не осмеливались высунуться из своих убежищ. Они были ничтожно бренны перед его могуществом, и они знали это.

Везавий не спешил. Он прогуливался по узким улочкам Речи ленивой походкой повелителя, наслаждаясь чувством безграничной власти. Невероятно приятным и опьяняющим чувством, перед которым трудно было устоять.

И вдруг что-то неуловимо изменилось. Исчез страх — не полностью, только впереди — словно Везавий перешел границу своей власти. Там дальше была другая сила, более мощная и мудрая, чем его. Везавий почувствовал ее. Это был вызов — настоящий вызов его могуществу. Там дальше мог быть только тот, кого он искал, — Эгей!

Рафи провела рукой по резному гербу на воротах города.

— Это Речи.

— Да, я вижу. — Гафф внимательно огляделся по сторонам. — Не думаю, чтобы еще кто-то сунулся сюда. Мы здесь одни.

— И что?..

— Ничего, просто размышляю. Мы одни против орды нечисти — это глупо, если не сказать больше. Лучше убраться отсюда, и как можно скорее.

Рафи немного подумала и ответила:

— Хорошо, ты можешь идти. Я справлюсь одна. Гафф недовольно поморщился.

— Но уже почти стемнело. Смотри, как пасмурно — ни луны, ни звезд. Давай хотя бы дождемся утра.

— Я же сказала, ты можешь идти.

Присев на корточки, Рафи достала из-под своей одежды какие-то непонятные металлические предметы и принялась что-то мастерить.

— Девка, я утащу тебя отсюда силой! — пригрозил Гафф, потеряв терпение.

— Не думаю, — спокойно ответила Рафи. Она поднялась на ноги и с удовлетворением осмотрела собранное ею причудливое продолговатое оружие.

— Что это? — с подозрением спросил Гафф.

Рафи повела своим оружием в сторону большого валуна у дороги.

— Это излучатель, — произнесла она и нажала спуск.

В доли секунды яркий луч разнес камень на тысячи кусков.

— О боги!.. — От жуткого грохота Гафф даже присел. Ты кто?! — спросил он, в изумлении посмотрев на Рафи.

— Кара небесная! — ответила она, и в глазах у нее сверкнул недобрый огонек.

— Ну да, — Гафф выпрямился, — а я тогда буду Божьим умиротворителем. Ты, девка, можешь мне толковать что угодно, но одну я тебя в город не пущу.

Рафи с чувством погладила рукой свое оружие, и ее глаза в преддверии боевого возбуждения холодно взглянули на мрачный ночной город.

— В чем же дело? Пойдем со мной.

Не дожидаясь ответа, Рафи потянула на себя городские ворота, и они со скрипом отворились.

— Придется пойти, — недовольно пробурчал Гафф, отправившись вслед за девушкой. — Тебя нельзя оставлять одну. У меня дочь точно такая же. Если кто обидит — никому спуску не дает. Я тогда всюду хожу за ней — чтоб чего не натворила.

— Вот и хорошо, — ответила Рафи без какого-либо интереса к откровению Гаффа.

«Отец бы не одобрил того, что я задумала», — мысленно осудила она себя, но вслух неожиданно добавила:

— А он и не узнает об этом… Никогда!!!

***

Их было много — около тридцати истощавших людей в старой, ободранной одежде, без оружия, но с несколькими крепкими сетями. И впереди них шел Эгей.

Везавий огляделся вокруг. Он был один против силы Эгея, только верная волчица шла рядом. Везавий остановился. Никаких чувств не было. Только ярость новой неудержимой волной захлестнула его да заиграла кровь в предвкушении предстоящей схватки.

Они приближались. Везавий уже видел лицо Эгея — как всегда невозмутимое. Старик уверенно шел вперед, не сводя с него жесткого, холодного взгляда. И вдруг, когда, оскалясь, Везавий готов был уже броситься в схватку, Эгей остановился. Он поднял вверх руку, и замерли все люди, идущие за ним. Старик как-то по-новому взглянул на своих противников и неожиданно спросил:

— Везавий?! Это ты?! — впервые голос его дрогнул. Везавий промолчал. Он вдруг вспомнил старую хижину и пятнадцать несчастных сирот, вырванных из лап нечисти. Ярость отступила перед необыкновенно яркими картинами нелегкого детства, и Везавий почувствовал, как задрожали его ноги, готовые к броску. И опять накатился страх. Везавий ясно осознал, что ничего этого в его жизни больше не будет: ни галдящей детворы, ни шумных тесных городов, ни простого человеческого счастья. Все это было безвозвратно поглощено миром драдов, как поглощен был Лад. Единственной нитью, которая еще связывала его с людьми, оставался Эгей. И словно услышав мысли чудовища, старик вновь окликнул его:

— Везавий?!

— Узнал… Значит, я не ошибся. — С немым укором Везавий оглядел свой чудовищный облик, а затем посмотрел на старика. — Что ты сделал, Эгей?! — В голосе Везавия чувствовалось больше боли, нежели ярости. — Ведь все было так хорошо… Весь этот мир… Мне невыносимо смотреть на него — чувствовать, что все это уже не мое, не для меня! А Лад?! Без содрогания я не могу даже подумать о нем!

— Ты все не так понял… — Эгей сделал шаг вперед.

— Стой, старик! — неожиданно злобно проревел Везавий. — Я все понял правильно! Ты не человек!!! Ты не принадлежишь этому миру!!! Я долго не замечал очевидного, за что и поплатился. Смотри на меня! Я твое творение! Но не спеши радоваться! Вопреки твоим планам, я сумел вернуться. Ты не ожидал этого, верно ведь? Как не ожидаешь того, что я задумал.

Не дослушав Везавия до конца, Эгей вдруг резко повернулся к своим людям и крикнул необыкновенно громко:

— Уходите! Все уходите из этого города! Вы знаете, что надо делать, и я вам больше не нужен!

С тихим ропотом отряд Эгея быстро ретировался, побросав на землю все свое снаряжение. Старик вновь повернулся лицом к чудовищу и сделал шаг вперед. Уголки его губ дрогнули, словно сдерживая смех, а глаза вдруг стали необыкновенно живыми.

— Ну так что же ты задумал, баламут? — тихо, с какой-то непонятной интонацией спросил он.

Почему-то Везавий попятился. Нет, он не испугался старика, просто это словечко — «баламут» задело какую-то невидимую струну в душе Везавия. Именно так, и никак иначе, называл его Эгей, когда был сердит, тогда — десять лет назад. Только теперь в этом обращении появилось что-то от теплого, дружеского — «Привет, как дела?!»

— Ну так что же ты надумал, баламут?! — вновь повторил старик и сделал еще один шаг вперед.

И собрав воедино всю свою злость, только для того, чтобы подавить все то человеческое, что еще осталось в нем, Везавий вдруг яростно проревел:

— Я убью тебя! Убью!!! — И уже задыхаясь от чрезмерной злости, он скороговоркой добавил: — А потом я убью себя. Нам с тобой нет места в этом мире.

— Не обманывай себя. — Эгей приблизился еще на один шаг. — Ты не сможешь сделать ни того ни другого.

— Смогу! — зло произнес Везавий, продолжая пятиться.

— Нет. — Эгей отрицательно покачал головой и сделал очередной шаг вперед.

— Смогу, — упрямо повторил Везавий, все больше распаляясь.

Не понимая почему, но он продолжал пятиться. Эгей даже не пытался обратиться драдом, чтобы быть с ним на равных. Он неумолимо надвигался на огромное жуткое чудовище, словно был абсолютно уверен, что оно не нападет.

— Я убью, убью тебя! Убью! Убью! — упрямо повторял Везавий, пятясь и с горечью начиная понимать, что он не в силах разорвать эту единственно оставшуюся спасительную нить.

И осознав свою полную беспомощность, словно очнувшись после какого-то странного небытия, Везавий вдруг упал на колени и горько заплакал. На какой-то миг он потерял ощущение времени и пространства. Перед глазами лишь вновь и вновь появлялись то старая хижина в лесу, то лица пятнадцати названых братьев и сестер, то суровый образ Эгея. Он часто наказывал бедных сирот, наставляя на путь истинный, но это всегда происходило без злости и с какой-то особой отцовской любовью. И вдруг Везавий понял, почему не может убить Эгея. Каким бы невероятным это ни казалось, но он любил старика — любил, как любят отца. Эта любовь овладела им и необыкновенным блаженным теплом разлилась по всему телу. И какими же нелепыми показались Везавию все его подозрения, когда, подняв мокрое от слез лицо, он опять посмотрел на Эгея. Всегда суровый, старик теперь приветливо улыбался ему и как-то уж слишком часто хлопал глазами.

— Все хорошо, мой мальчик, посмотри на себя. Видишь, ты опять стал человеком. Нужно было только прогнать злость.

— Но как, как же это?!!

Везавий не верил своим глазам. Он опять стал прежним, не было ни намека на гадкую бурую шерсть. Вот только был он совсем голым.

«Где же моя одежда?» — растерявшись, подумал Везавий. И вдруг вспомнил, как с треском разлетелась она там, в саду, когда…

Неприятный холод пробежал по спине Везавия. Опять накатил страх, и словно по команде тело пронзила уже знакомая неестественная судорога.

— Тихо, тихо… — Эгей быстро приблизился к Везавию и взял его за руки. — Успокойся, ты же умный малыш, ты не можешь повторить одну ошибку дважды. Ты должен совладать с этим.

— Что это, Эгей?! — Покрывшись холодной испариной, Везавий напрягался из последних сил. — Кто я? Кто ты?! Мы ведь больше не люди, да?!

— Ты совладаешь с этим, я верю. — Эгей по-прежнему пытался успокоить Везавия, глядя ему прямо в глаза.

— Не уходи от ответа, — Везавий встряхнул головой. Кто ты?!

— Да, — как-то на удивление спокойно произнес Эгей, — я не человек, вернее, не совсем человек. В этом ты был прав, обвиняя меня. — Эгей немного помолчал. — Да, я не человек, — повторил он, — но я и не драд. И в отличие от тебя я прекрасно владею своим телом.

Эгей вытянул вперед правую руку.

— Вот, посмотри.

Кисть старика вдруг покрылась густой шерстью, а на пальцах почти мгновенно выросли огромные когти.

Поморщившись, Везавий невольно взглянул на свои руки. Они оставались прежними, и это его немного успокоило.

— Я ничего не понимаю, — ошеломленно прошептал он. — Ты кто?!

— Стиглер, так же, как ты. Я здесь, чтобы помочь людям. Мир драдов один из самых черных в пространстве. Это паразитирующий мир. Драды живут тем, что уничтожают все белое, низвергая его в хаос многомирья, и благодаря этому сами уходят от него и продвигаются к самому краю черноты.

— Я ничего не понял, — Везавий непроизвольно сделал шаг назад. Прежние страхи вдруг опять овладели им. — Ты словно специально хочешь запутать меня!

— Извини, извини. — Эгей предостерегающе поднял вверх руки. — Я думал, что ты вникнешь во все сразу. Я не учел, что ты еще не совсем полноценный стиглер. Ведь я и сам долго не мог поверить в себя. Мне казалось… — Эгей вдруг запнулся, словно испугавшись чего-то. — Ну да это не важно, — тихо произнес он и через секунду добавил: — Скоро ты научишься постигать суть вещей без каких-либо объяснений. А пока… Ты помнишь притчу о добре и зле, об их постоянной борьбе?

— Да, — едва слышно прошептал Везавий. Что-то еще весьма смутное стало вырисовываться в его сознании, словно открывались неведомые ранее запретные тайники.

— Добро и зло, — продолжал Эгей, — день и ночь, белое и черное — вот суть устройства внутреннего и внешнего пространства Вселенной. Есть мир драдов — черное, и есть мир людей — белое. Но между этими мирами существует огромный промежуточный спектр, словно у радуги. Один цвет незаметно переходит в другой, и нет между ними четкой границы. — На какое-то мгновение Эгей задумался, затем продолжал: — Есть черные миры и есть белые миры, но есть также и многомирье стиглеров — ни добро, ни зло, ни черное, ни белое — хаос, где в самом центре нет даже понятия времени.

— Подожди, — перебил Везавий старика, — если стиглеры — ни добро и ни зло, то почему ты помогаешь нам?!

Эгей горько усмехнулся.

— Ответ в тебе самом. Ты стиглер — существо белого и черного, добра и зла. Существо, принадлежащее многомирью. Существо, не знающее времени, — бессмертный. Когда я сказал, что этот мир — белое, я немного приукрасил действительность, чтобы подчеркнуть контрастность. На самом деле люди скорее серы, чем белы. Сейчас они находятся на самом краю многомирья, на краю бездны. И когда мы с тобой поможем передвинуться им к белым мирам — мы тоже станем людьми.

— Но как мы это сделаем?

— Связь с черным миром уже нарушена, теперь надо сделать так, чтобы она не возникла в будущем. Мы создадим новую религию, возможно, даже две или три. Мы покажем людям живого Бога, умирающего за их грехи, и его воскрешение. Чтобы опять не возникла связь с черными мирами, мы внушим людям основные заповеди Господни: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не возжелай зла ближнему и другие.

— Думаешь, этого будет достаточно, чтобы люди изменились?!

Эгей снисходительно улыбнулся.

— Не сразу, конечно, но для начала будет достаточно и покаяния. Связь возникает из помыслов, а не действий. Покаяние — вот та стена, которая оградит людей от черноты. А затем заповеди Господни изменят их, и они уйдут от многомирья к белому, светлому будущему. И мы, стиглеры, ты и я, введем их в это будущее!

— Люди, люди, люди!!! — неожиданно, даже для самого себя вспылил Везавий. — Все для людей! А как же я?! Я уже не в счет?! А Маура?.. Я ничего так не хочу, как быть с ней! Но ведь и ты, и я знаем, что она не сможет принять того, что заложено во мне. Так зачем же вся эта суета? Пусть многомирье поглотит этот мир, без Мауры он меня не интересует!

Дрожа всем телом от чрезмерного возбуждения, Везавий отошел в сторону. Вопреки его желанию память опять возвратила ему ту страшную ночь в саду, когда счастье казалось уже таким близким… До той поры, пока глас сидящего в нем зверя не потребовал: «Убей!» И невозможно было ему противостоять.

— Я убил ее, — прошептал вдруг Везавий, повернувшись лицом к Эгею.

Старик вздрогнул, словно от громкого крика, но ничего не ответил. Зная истинную цену этому признанию, он никак не мог принять того, что услышал. Только его глаза почему-то вдруг сделались влажными, и дрожащие руки потянулись за спину, к висящему там мечу.