4
Замок Камроуз, графство Марч на границе с Уэльсом
Старуха Глэдис клялась самыми страшными клятвами всякому, кто соглашался ее слушать, что она происходит по прямой линии от друидов, хотя этот древний народ прекратил свое существование во времена, о которых не помнили и старожилы. При этом старая ведьма обыкновенно добавляла, что умеет предсказывать события, или – как она говорила – обладает способностью «видеть».
Когда два ворона свили гнездо на раскидистом вязе во дворе дома бондаря, старуха Глэдис предсказала его бездетной вдове, что та родит близнецов. Все потешались над ней, пока бездетная вдова не поехала на ярмарку в Майклмас да не вышла там замуж за кузнеца из Брикона. И трех урожаев не собрали, а у жены кузнеца уже было четыре здоровеньких сына-крепыша, рожденных по двое за раз. После этого и дня не проходило, чтобы деревенские женщины не стучались к Глэдис и не просили у нее совета по тому или иному поводу. Большей частью они интересовались, от кого рожать и когда рожать.
Впрочем, местные жители, непостоянные, как все селяне, со временем про пророческий дар старухи Глэдис стали забывать. Зато они хорошо помнили, кто самая некрасивая девица в долине. Ее прозвали Герди-гусыня – и не только потому, что она пасла гусей. Девчонке здорово не повезло: она жутко походила на своих питомцев. Так вот, с некоторых пор каждое полнолуние Герди ходила к старухе Глэдис. Старая карга заставляла ее подниматься до восхода солнца и омывать лицо росой, собранной с пучков розовой валерианы, что растет среди скал у реки Вэй.
Не успела новая луна три раза сменить старую, как самый красивый трубадур из тех, что когда-либо проезжал через деревню Клод, влюбился в Герди с первого взгляда. Больше того, он поклялся положить свою жизнь и лиру на то, чтобы воспеть ее редкую красоту. Последний раз селяне видели их на утро после свадьбы, когда счастливый трубадур и сиявшая, как медный котелок, Герди покидали деревню. Они захватили с собой всех ее гусей, и, пока повозка трубадура не скрылась за поворотом, до селян долетал веселый гогот многочисленного гусиного семейства.
После этого не было человека, кто бы не верил в пророчества старухи Глэдис. Если она указывала на шесть черных лебедей и говорила, что это знамение, каждый старался узнать, к добру оно или нет. Если внезапно менялся ветер, женщины входили в дом, пятясь задом. А когда молодая луна приобретала багровый оттенок, они клали под подушку воробьиное перышко, чтобы отогнать дурные сны, которые в противном случае могли стать явью.
Брат Дисмас, капеллан замка Камроуз, считал старуху Глэдис чистой воды еретичкой. Кроме того, он не сомневался, что эта старая кляча давно уже повредилась в уме. Если кто-либо в его присутствии нетактично упоминал о предсказаниях безумной старухи, брат Дисмас осенял себя крестным знамением, поминал святых угодников и бормотал молитву. Сказать по правде, он терпел старуху лишь по причине собственного природного добродушия... а также потому, что так ему повелел господь бог.
По слухам, господь говорил с братом Дисмасом чуть ли не каждый божий день, а порой и в темное время суток. Когда однажды в полуночный час кто-то ударил в колокол у ворот замка и старуха Глэдис, вскочив со своего убогого ложа, завопила, что четыре удара несут беду, никто не вышел к воротам. Один только брат Дисмас. Ему велел так поступить проникновенный глас божий.
Колокол у ворот гремел и гремел, как будто кто-то лупил по металлу боевой палицей. Брат Дисмас одолжил толстую свечу у одной из вверенных ему святынь и запалил ее от светильника на стене часовни. Потом он, позевывая, пересек внутренний двор и добрался до двери сторожки, задаваясь вопросом, почему этой ночью господу богу не было угодно оставить его в покое?
Переступив через несколько спящих собак, он огляделся в поисках стражника. Из сторожки доносился громкий храп. Не покидая боевого поста, солдат свернулся калачиком на каменной скамье в темном углу и спал мертвым сном, продолжая и во сне сжимать в кулаке опустевшую пивную кружку.
Снова ударил колокол, вынуждая брата Дисмаса опять мысленно помянуть святых угодников. Он поднес свечу к смотровому окошку, толкнул его створку, и та отворилась с резким скрипом. Выглянув наружу, он поначалу ничего не увидел, сморгнул, затем поднял свечу повыше и выглянул еще раз.
Секундой позже он перекрестился и обратился к небесам:
– Милосердный боже, хорошо, что ты не забыл сообщить мне что-то действительно важное!
У ворот, дрожа от ночного холода, стояла леди Клио.
Через неделю, глубокой ночью, леди Клио металась по своим покоям в замке Камроуз не в силах заснуть. На минуту она задержалась перед здоровенным столбом, на котором было вырезано изображение Вильгельма Завоевателя, имевшее, впрочем, весьма отдаленное сходство с оригиналом. Валлиец, незаконно проживавший в замке до недавнего времени, использовал этот дубовый столб для метания в него ножей. В день приезда девушка вытащила из столба четыре страшных валлийских кинжала с двумя лезвиями. Лицо деревянного Вильгельма Завоевателя было с тех пор изувечено грубыми шрамами.
Отведя взгляд от скульптурного памятника, Клио глубоко задумалась – загадочные пророчества старухи Глэдис все еще звучали у нее в ушах.
– Пусть ярче горят свечи этой ночью! – заклинала старуха Глэдис. – На рассвете три ястреба закружат над башней, утренний ветер налетит с полей, повар в дрожжах найдет червей.
Клио попыталась выведать у старухи, как следует толковать это видение, но Глэдис ответила только, что ее удел видеть, а дело Клио – понимать. Даже лесть не сработала. Старуха Глэдис удалилась на соседний холм, разложила костер и стала прыгать вокруг него, громко распевая заклинания, которые заставили брата Дисмаса в ужасе кинуться в часовню. Оставшуюся часть вечера он провел на коленях, вознося молитвы господу.
За ужином Клио не могла смотреть на хлеб: перед ее мысленным взором тут же возникали червивые дрожжи. Она съела только маленький кусочек сыра и немного гороховой похлебки. Теперь у нее ныло в животе, и даже теплое парное молоко с медом не помогло ей заснуть.
Не находя покоя, Клио снова принялась расхаживать по комнате. От ее быстрых шагов пламя свечи колебалось, отбрасывая на каменные стены причудливые неясные тени.
Они то крутились, то извивались и вдруг приняли зыбкие очертания чего-то большого и округлого, напомнив ей расплывшуюся фигуру брата Дисмаса в те мгновения, когда он смеялся, и его пухлое брюхо дрожало, как желе из угря.
Клио подняла руки и сомкнула их над головой. Теперь тень вспорхнула по стене, будто ястреб-перепелятник, легко и свободно. Она вспомнила, как в монастыре из окна своей крошечной унылой кельи наблюдала за птицами, и ей хотелось обернуться ястребом или соколом, чтобы улететь прочь...
Клио родилась дворянкой, но при этом не была свободной. Всю жизнь ей предстояло подчиняться воле мужчин. В который уж раз пыталась она представить, какой оказалась бы ее доля, родись она мужчиной.
Клио подошла к узкому окошку и отворила закрытую на тяжелый засов ставню. Ночной ветерок принес свежесть леса и прошедшего дождя.
– Интересно, на что это похоже – быть свободной, как мужчина? – вслух произнесла она. – Что чувствует человек, когда идет в крестовый поход, ночует под звездами на другом краю света, видит новые земли и людей, совсем не похожих на тех, что оставил дома?
Еще она спрашивала себя, что это значит – быть рыцарем, и вообще – что ее суженый поделывал все эти годы. И, конечно же, пыталась представить себе, как он выглядит. Может быть, его подбородок похож на боевой топор, руки толсты, как куски ветчины, и весь он покрыт шрамами? А может быть, его прозвали Красным Львом из-за ярко-рыжих волос, как у кузнеца в замке? Впрочем, она очень надеялась, что это не так. У кузнеца волосы торчали из носа, из ушей, а на голове и вовсе стояли петушиным гребнем.
Так много вопросов роилось в ее головке, что она никак не могла заснуть, хотя очень устала. Каждую ночь с тех пор, как она приехала в замок, который когда-то был ее родным домом, она без конца предавалась размышлениям, а потому спала очень мало.
Но Камроуз уже не был таким, как прежде. Вскоре после смерти отца замок захватили валлийцы, и в мыслях она простилась с ним навсегда ... до той поры, пока не прочитала послание своего суженого, переданное аббатисе более года назад.
Камроуз был востребован королем Эдуардом, и теперь, в соответствии с королевским указом, и замок, и окружавшие его земли – да и сама Клио – принадлежали ее будущему мужу.
Она вернулась в Камроуз, но на ее родной дом он уже походил мало. Замок встретил ее холодом и мраком. Валлийцы надстроили стены, используя какой-то массивный тяжелый камень, и, казалось, Камроуз был теперь не жильем, а укрепленным казематом для содержания преступников.
Раньше в оконные переплеты были вставлены полотна тонко выделанной кожи, украшенной вышивками с изображениями ястребов в венках из плюща и роз. По семейным преданиям, бабушка Клио сама вышивала эти полотна, объединив геральдические символы ее дедушки с символами своей семьи. Клио нравились легкие переплеты с туго натянутой кожей: они всегда пропускали в залы замка солнечный свет. Теперь же в оконных проемах висели прочные деревянные ставни, даже по утрам комнаты и коридоры тонули во мраке, а стены и потолки покоев были покрыты толстым слоем копоти и цвели плесенью.
Вдоль стен теперь стояла массивная грубая мебель – дело заскорузлых рук сельского столяра. В замке почти ничего не осталось из того, что принадлежало ее семье: никаких гобеленов, никаких пушистых ковров, никаких тонких льняных простыней или подушек, набитых гусиным пухом. Ложе из прочного дерева с сеткой из толстых веревок и набитым колючим сеном мешком – вот что находилось теперь в ее комнате. Поверх было накинуто черное шерстяное одеяло, которое вызывало на коже зуд даже после того, как из него вывели блох.
Когда Клио приехала, Камроуз встретил ее мерзостью запустения. Воробьи и голуби вили гнезда на подоконниках, свободно летали по всему замку, а полы были покрыты слоем помета и грязи. Ей и нескольким служанкам понадобился не один день, чтобы все это вычистить.
В жизни женщины, в сущности, было не так уж много того, чем она могла бы гордиться. Своими детьми, если повезет – мужем и, конечно, домом. Ради всех женщин, живших здесь до нее, Клио мечтала вернуть замку прежний вид, сделать его уютным. Не все получалось, как ей хотелось, но она тем не менее оставила за собой свои прежние покои и погрузилась с головой в простые ежедневные хлопоты, ожидая приезда суженого. Клио пыталась отогнать страх, охватывающий ее всякий раз при мысли о том, что она должна встретиться лицом к лицу с человеком, которого называли Красный Лев. Это прозвище мало соответствовало образу вежливого, доброго и мягкого сердцем человека...
Однако как она ни старалась отделаться от этих страхов, они вечно присутствовали в ее мыслях, обретая вполне зримые и реальные образы. Иногда эти образы являлись ей по ночам, так что она не раз просыпалась в холодном поту. Но как, скажите, можно было обо всем этом не думать, когда вся ее жизнь находилась в руках совершенно незнакомого ей человека?!
После долгих раздумий Клио решила, что, как бы то ни было, следует встретить его с достоинством, памятуя о своем положении знатной дамы. Другими словами, она решила вести себя так, как это было заведено среди придворных дам при дворе королевы. Что бы там ни думал этот человек, она продемонстрирует ему все свои лучшие женские качества, которыми он так грубо пренебрегал, заставляя дожидаться его в течение шести лет!
Приложив палец к полураскрытым губам, занавесив глаза длинными ресницами, Клио пыталась оживить в памяти образы изящных заносчивых красавиц, виденных ею при дворе королевы. Сосредоточившись и настроившись соответствующим образом, она гордо вскинула подбородок и придала себе самоуверенный и немного высокомерный вид. Затем она плавно заскользила по полу, стараясь двигаться изящно и грациозно, как плывущий по озерной глади лебедь. Остановившись, она двумя пальчиками приподняла украшенное вышивками платье, наклонила головку и мило улыбнулась:
– Добро пожаловать, сэр рыцарь.
Клио склонилась в реверансе, выпрямилась и в задумчивости подперла пальцем щеку.
– Нет, не так это делается, – пробормотала она, сдвинув брови. Затем вернулась в исходную позицию, распрямила плечи и вытянула руку, такую по-женски хрупкую и изящную, повторяя сцену встречи.
– Сэр Меррик, для меня большая честь приветствовать столь славного рыцаря.
Она снова опустилась в реверансе, затем грациозно вскинула голову.
– Вы должны поведать нам, сэр, чем вы были заняты все эти шесть лет. Отрубанием голов? – Она провела рукой по шее, как бы отсекая себе голову, и, высунув язык, одарила невидимого собеседника шаловливой гримасой. – Или, может быть, вы варили сарацин в кипящем масле?
Клио приподняла стоявший у окна кувшин и пролила немного воды на подоконник, словно поливая кипящим маслом спину несчастного последователя Ислама. После этого она залилась злорадным смехом, сцепила руки высоко над головой, словно зажав в них воображаемое оружие, и принялась размахивать им, придав лицу зверское выражение.
– А может, вы просто рубили неверных в капусту тяжелым боевым топором?
Вернувшись в позу, полную изящества, она обратилась лицом к подпиравшему своды столбу и приятно улыбнулась.
– Ах, вот как? Вы утверждаете, что колотили их по головам булавой? С шипами? Как увлекательно! Я, конечно же, ничего подобного никогда не видела.
Внезапно Клио напустила налицо выражение, какое бывает в ярмарочный день у сельского идиота.
– Какой вы красивый, сэр рыцарь! Наконец-то я сподобилась увидеть ваши замечательные могучие мускулы. Это поистине поразительное зрелище! Хотелось бы мне их коснуться... Только вам придется опуститься на колени, иначе я не смогу дотянуться до ваших плеч – и тупой башки, которая, как я понимаю, тоже своего рода мускул... О, простите, я не хотела обидеть вас, сэр! Будьте снисходительны к слабой женщине, годной только на то, чтобы выйти замуж, а потом, пригорюнившись у окошка, дожидаться возвращения своего мужа из бесконечных походов.
Клио тяжело, с надрывом вздохнула и прижала руки к груди.
– Ждать мужчину – это такое тяжкое испытание! Ответьте, сэр рыцарь, когда же вы, наконец, соизволите прибыть сюда и взять меня в жены? Надеюсь, это произойдет раньше, чем я выйду из детородного возраста? – Она умоляюще воззрилась на подпиравший потолок столб. Затем кивнула, подняла указательный палец высоко вверх, как будто обращаясь к многолюдному собранию.
– О, прошу вас, поторопитесь! У мужчины ведь должен быть наследник, не так ли? И вас, разумеется, устроит только мальчик... А что, интересно, вы сделаете с нашими дочерьми? Без колебаний будете выбрасывать бесполезные создания в ров, пока не родится сын, из которого вы воспитаете такого же бесчувственного и невоспитанного чурбана, как вы сами?
Клио поднесла руку к щеке с притворным беспокойством.
– О, любезный супруг, я совсем забыла! Как это глупо с моей стороны. Конечно же, вы не оставите нашего сына дома, а отошлете его к какому-нибудь другому грубому чурбану, чтобы мальчик никогда не узнал материнской ласки. Потому что мать, несомненно, превратит его в сопливого труса, и из него уж никак не получится настоящего мужчины. Ведь мы, женщины, хороши лишь для того, чтобы рожать детей и ублажать в постели мужа!
Клио закружилась на цыпочках, придерживая свое платье, как будто это был придворный наряд из бархата, затем присела в глубоком реверансе – и в ту же минуту услышала аплодисменты. Громкие аплодисменты.
Клио вскочила и повернулась так резко, что в одном из светильников замерцало и погасло пламя.
Два высоких рыцаря стояли у входа в ее покои. Один из них подпирал плечом дверной косяк и хохотал. Другой же выглядел так, будто отродясь не смеялся.
Клио застыла на месте, словно ноги ее внезапно налились свинцом. Она переводила взгляд с одного незнакомца на другого и наконец остановила его на симпатичном весельчаке с рыжими волосами, который, продолжая громко хохотать, приблизился к ней.
Весельчак взял ее за руку и весьма изысканно над ней склонился.
– Сэр Роджер Фитцалан Уэльсский, миледи. – Он выпрямился и неожиданно озорно ей подмигнул. – Позвольте представить вам моего спутника: граф Глэморган.
Позднее Клио не любила вспоминать эти минуты и всякий раз приходила в смущение, когда ей напоминали о них. Она продолжала пристально вглядываться в веселого рыжеволосого рыцаря, а тот, не переставая улыбаться, обратился к своему спутнику:
– Судя по всему, твоя бритва ей не понадобится, мой друг.
Клио была обескуражена. Она перевела взгляд на другого рыцаря и поняла, что ему не до смеха. Его суровое обветренное лицо было мрачно, льдистые синие глаза внушали страх. Клио не знала, кто эти люди и зачем сюда пришли.
– Вы – граф Глэморган? – спросила она, и голос ее предательски дрогнул. Ей показалось, что дрожь выдала ее испуг, поэтому она тут же вскинула подбородок и постаралась придать себе по-королевски величественный вид.
– Совершенно верно, – ответил черноволосый рыцарь. – Я получил графский титул в прошлом году.
Теперь, когда он, наконец, заговорил, в его низком голосе отозвался тот, же ледяной холод, что и во взгляде. Он медленно подошел к ней, с каждым шагом снова становясь все выше и все больше над ней нависая. Клио не могла пошевелиться, завороженная ростом и мощью этого человека, хотя инстинкт настойчиво нашептывал ей, что пора уносить ноги.
Рыцарь остановился за полшага от нее – и перед глазами у Клио все поплыло. Внезапно ей сделалось душно, как будто в ее покоях откачали весь воздух.
В ту же минуту за дверьми послышалось какое-то шуршание. Граф обернулся на звук с такой быстротой, что у Клио закружилась голова. Одна его рука легла на рукоять меча, а в другой сверкнул клинок кинжала.
Однако это был всего лишь Долбодуб. Облаченный в длиннополую ночную рубаху, он во всем своем неуклюжем великолепии вкатился в покои Клио. Его тощие ноги с огромными босыми ступнями походили на цыплячьи лапы. Ввалившись в дверь, он сразу же зацепился за что-то, споткнулся, но, на удивление, не упал и, выпятив узкую костлявую грудь, выпалил:
– Я сумею вас защитить, моя госпожа!
Долбодуб принялся размахивать факелом, как будто это был меч, но сэр Роджер остановил его, подняв руку:
– Нет нужды подпаливать нас, парень. Здесь никому не грозит опасность.
Долбодуб недоверчиво уставился на рыцарей:
– Почему я должен вам верить?
– Граф Глэморган никогда не лжет, – во второй раз прозвучал голос не умевшего улыбаться рыцаря.
– Граф?!
За свою короткую жизнь Долбодуб только однажды видел рыцаря и с тех пор постоянно вспоминал об этом случае. Он уставился на графа с таким выражением, с каким паломник смотрит на святую реликвию.
– Вы получали этот титул за заслуги, милорд?
Роджер тяжелой рукой потрепал Долбодуба по голове, еще больше взъерошив его торчавшие во все стороны волосы.
– Ты прав, парень. Король редко одаривает графским титулом трусов.
Сам граф молча смотрел на Долбодуба. Кинжал он уже спрятал в ножны, однако рука его по-прежнему лежала на рукояти меча. Клио решила, что, если граф ударит мальчишку, она пнет его изо всех сил ногой, а потом спрячется за спину добродушного сэра Роджера. Впрочем, ей не верилось, что суровый рыцарь замыслил дурное. Просто он заехал в замок, потому что ему что-то понадобилось. Граф, надо сказать, походил на человека, который с легкостью берет все, что ему нужно, ни перед чем при этом не останавливаясь.
Клио не сомневалась, что этот высокий темноволосый рыцарь смог бы добыть и десяток графств, сражаясь во славу короля на бранном поле. А когда она к нему хорошенько пригляделась, ей снова захотелось исчезнуть. Стоило только представить себе, каково противостоять этому человеку в бою, когда он сидит на высоком боевом коне, с ног до головы закованный в доспехи, как сердце сразу же уходило в пятки.
Склонив голову, Клио присела в низком изящном реверансе, после чего обратилась к рыцарю:
– Что привело вас в Камроуз, милорд? Необходимость укрыться за здешними стенами?
Рыцарь молча кивнул.
– Понимаю. – Она выдержала паузу, но он по-прежнему хранил молчание, и ей пришлось высказать собственное предположение: – И, очевидно, потребность в провианте?
Последовал новый кивок.
Клио не знала, чего ей хотелось больше – чтобы он заговорил с нею или поскорее покинул замок, так ни слова и не сказав.
– Я всего лишь несколько дней в Камроузе, милорд, и не могу сказать, достаточно ли в замке припасов. Если позволите, я отдам необходимые распоряжения...
Она хотела выйти из комнаты, но он удержал ее.
– Не торопитесь. – Рыцарь смотрел ей прямо в глаза. – Мы пробудем здесь довольно долго.
Клио выразительно взглянула на его руку, державшую ее за локоть. Поскольку уйти она не могла, ей оставалось только гордо вскинуть голову.
– Что заставляет вас думать, что вы здесь желанный гость, милорд?
Он отпустил ее и скрестил руки на груди. Потом посмотрел на сэра Роджера и снова перевел взгляд на Клио.
– Дело в том, миледи, что этот замок принадлежит мне.
– Этот замок принадлежит лордам Камроузским и моему жениху! Я полагаю, милорд, что ни сэр Меррик, ни король не позволят вам отобрать Камроуз.
В его глазах вдруг полыхнуло пламя, но Клио даже не пыталась найти объяснение этой внезапной перемене настроения. Более всего в этот момент она боялась, что он выхватит свой меч и отрубит ей голову. Вместо этого рыцарь спокойно сказал:
– Меррик де Бокур – это я.
Глаза Долбодуба округлились еще больше.
– Красный Лев?! Тот самый?
– Верно. – Он отвернулся от Долбодуба и пригвоздил Клио к месту пронзительным колючим взглядом. – Красный Лев с «тупой башкой».
Клио от стыда не знала, куда себя девать. Если бы каменные плиты пола сейчас разверзлись под ней, она сочла бы это за благо.
Рыцарь сделал шаг по направлению к ней – и она мгновенно отступила на два шага. Он наступал – она отступала все дальше и дальше, а Меррик де Бокур двигался за ней, как хищник, который преследует свою жертву.
Клио сделала еще шаг назад и почувствовала спиной холод каменной стены. В этот момент он внезапно поднял руку.
– Не смейте!
Она услышала, как хохотнул сэр Роджер, и перевела взгляд на него. Глаза рыжеволосого рыцаря смотрели на нее вполне доброжелательно. К тому же он кивнул головой, тем самым давая понять, что Меррик не причинит ей вреда, и Клио немного успокоилась.
Между тем ее жених презрительно усмехнулся: – Я не бью беззащитных женщин.
Его слова вызывали у нее раздражение. Слишком самоуверенно он держался, всем своим видом давая понять, что она слабенькая, глупая, ни на что не годная женщина, которая без его помощи просто пропадет. В глубине души она даже пожалела, что он ее не ударил: сильный удар казался ей не таким унизительным, как снисходительные слова этого человека.
Указательным пальцем он приподнял ее лицо за подбородок и заставил посмотреть на него. Клио решила, что уж если так сложились обстоятельства, нужно по крайней мере попытаться понять, что за человек ее суженый.
Он не был красавцем. Он был воином. Мужчиной, жизнью которого были война, доспехи и оружие. Для того чтобы понять это, довольно было и одного-единственного взгляда. Его волосы были черны, как вороново крыло, а широкий обветренный лоб украшал смелый разлет густых бровей. Нос у него был длинный и чуть крючковатый, а линии подбородка и щек казались высеченными из камня. Шрам от удара мечом, который был гораздо светлее его опаленной безжалостным солнцем Востока кожи, спускался от брови до мочки уха. Меррик де Бокур был облачен в темные мрачные одежды, и столь же мрачным было выражение его лица. Зато глаза – по контрасту с черными волосами и смуглой кожей – поражали яркой синевой, на дочерна загорелом лице они казались совсем светлыми, будто отлитыми изо льда.
Льду Клио не доверяла. Однажды, еще маленькой девочкой, она подобрала длинную сосульку, которая упала с крыши кладовой, и посмотрела сквозь нее. Голубоватый лед искажал мир до неузнаваемости, и все предметы вокруг виделись ей искривленными, деформированными...
Так каким же был этот человек, в чьи руки она должна отдать свою жизнь и судьбу? Очевидно, его следовало побаиваться. Она встречала воинов, подобных ему, и прежде, но знала о них очень мало. А этот и без доспехов был будто закован в броню и казался человеком холодным, опасным, не способным на нежные, глубокие чувства.
Он придвинулся к ней вплотную и сжал ее плечи твердыми ладонями, которые больше пристали бы кузнецу, а не знатному лорду. Клио прижималась спиной к каменной холодной стене, не имея возможности ни сдвинуться с места, ни убежать. Она даже говорить не могла.
– Осторожно, рядом окно, – неожиданно произнес Меррик, и Клио даже не сразу поняла, что он имеет в виду. Он улыбался ей, однако глаза его не смеялись и смотрели на нее серьезно, даже, пожалуй, сурово. – Одно неверное движение, миледи, и вы, того и гляди, окажетесь во рву.