На организацию допроса ушло шестнадцать часов. По одну сторону зеркала Бриггс и Стерлинг сидели напротив Найтшэйда. По другую за ними наблюдали мы с Дином, Майклом и Лией.

Мы оставили Слоан дома с Селин и Джаддом. Единственным взрослым по нашу сторону стекла был отец агента Стерлинг.

Это сработает, — подумала я. — Должно сработать.

— Скорее всего, ты считаешь, что тебе нечего нам рассказать, — агент Стерлинг начала допрос, словно обычный разговор. Она говорила о чувствах и желаниях убийцы, словно они имели значение. — Но, думаю, эта фотография может заставить тебя передумать.

Она опустила на стол снимок — не Мэйсона Кайла. Слишком рано. Агенту Стерлинг нужно было с чего-то начать, чем-то нарушить молчание убийцы — в данном случае, фотографией Лорел.

— Ты называл её Лорел? — спросил агент Бриггс. — Или Девяткой?

Ответа не последовало.

— Знаешь, они забрали её, — агент Стерлинг говорила спокойно, но в её тоне читались нотки напряжения, словно каждое слово, слетавшее с её языка, было живым. — Мы спрятали её, но недостаточно хорошо. Они нашли её. Возможно, они знали о том, где она, с самого начала. Возможно, они просто ждали подходящего момента.

Я должна была защитить её, — яростно подумала я. — Я должна была быть рядом.

Дин опустил ладонь на тыльную сторону моей шеи. Я хотела податься навстречу его прикосновению, но не стала. Я не заслуживала прикосновений. Не заслуживала чувства безопасности. Я заслуживала только сидеть здесь и наблюдать за тем, как убийца дочери Джадда потянулся к фотографии Лорел.

— Ты привёз её с собой в Лас-Вегас, — произнесла агент Стерлинг. — Почему?

— Если бы я не знал, — когда стало ясно, что Найтшэйд не собирался отвечать, заговорил Бриггс, — я бы сказал, что ты заботишься о ребенке. Что ты хотел помочь ей выбраться из жизни, которой она жила.

Найтшэйд ответил на эти слова очередной оглушительной тишиной.

— Он не был рад, когда узнал, что она снова у Владык, — сообщил агентам Майкл. На нас были надеты микрофоны. Бриггс и Стерлинг могли нас слышать, а Найтшэйд — нет. — Но он не был удивлен или расстроен. Если он что-то и чувствует, то тоску.

По чему ты тоскуешь? Не по Лорел. Что-то другое. Кто-то другой…

— Спросите у него о моей матери, — сказала я.

Когда тебя поймало ФБР, ты использовал свой последний — и единственный козырь — чтобы поговорить со мной. Ты увёз Лорел от других Владык. Ты рассказал мне о том, что не должен был знать никто за пределами ваших священных стен.

— Лорелея попросила тебя увезти её малышку? — спросил агент Бриггс. — Нашептала отчаянную мольбу тебе на ухо?

Пифия не шепчет. Пифия не станет молить. Я почти чувствовала, как эти слова — или что-то вроде них — бурлят под поверхностью молчания Найтшэйда. Но ФБР не может узнать о том, кем и чем была Пифия — для тебя, для таких, как ты. Ты им не расскажешь.

В молчании — власть.

— Покажите ему Мэйсона Кайла, — предложил Дин.

Отнимите его власть, — подумала я, — отнимите его молчание.

Не произнося ни слова, агент Стерлинг достала фотографию Мэйсона Кайла, которую нашла Слоан.

Майкл присвистнул.

— Только что он едва заметно выставил подбородок. Ему едва удается не сжать губы. Видите, как его руки сложены на столе? Его большие пальцы напряжены.

— Он злится, — заключила я. — А ещё он напуган, — я вспомнила всё, что я знала о Найтшэйде. — Он зол, потому что он напуган, и напуган, потому что он зол. Ему полагается быть выше подобного. Выше всего этого.

Я понимала эмоции не так, как это делал Майкл. Я не думала о мышцах не челюсти Найтшэйда или блеске его глаз. Но я знала, что чувствует человек, живущий ради победы, осознавая, что он прогадал.

Он проиграл.

— Вот состаренная версия этой фотографии, — агента Бриггс достал набросок, который нарисовала для нас Селин.

Пока Найтшэйд пристально смотрел на собственное лицо, агент Стерлинг пошла в атаку.

— Мэйсон Кайл, родился в Гейтере, Оклахома. Номер социальной страховки 445-97-1011.

Вот и всё, что мы знали о Мэйсоне Кайле. Но этого было достаточно. Мы не должны были знать его имя. Ему полагалось быть фантомом, призраком. Даже находясь за решеткой, ты должен был обладать властью.

— Я — труп, — слова были едва слышны. Несколько месяцев молчания сказались на горле убийцы. — Я недостоин.

Для Владыки это смертный приговор, — подумала я. — Если недостойна Пифия, она умирает, сражаясь со своей преемницей. Если ребенок оказывается недостоин стать Девяткой, его оставляют умирать в пустыне. А если Владыка не может выполнить свой долг…

— Будет много боли. И крови, — Найтшэйд — Мэйсон Кайл — глядел сквозь агентов, словно их там и не было. — Она не может позволить, чтобы это было иначе — не после того, как она позволила мне дожить до этого момента.

У меня пересохло во рту. Она — моя мать.

— Пифия? — спросила агент Стерлинг. — Она решает, кто умрет, а кто будет жить?

Ответа не последовало.

— Дайте мне с ним поговорить, — попросила я. Бриггс и Стерлинг ничем не показали, что они услышали мои слова. — Дайте мне с ним поговорить, — повторила я, снова и снова сжимая и разжимая кулаки. — Я — единственная, с кем он по-настоящему разговаривал. Он не станет говорить с вами о моей матери, потому что вы — не часть этого. Но, в его глазах, я — часть. Или могу ею стать.

Во время нашего последнего разговора Найтшэйд сказал, что однажды мне может прийтись сделать выбор Пифии — убить или умереть.

Кивнув, агент Стерлинг сняла наушник. Она положила его на стол и увеличила громкость, чтобы Найтшэйд мог меня услышать.

— Это я, — я попыталась найти подходящие слова. — Дочь Лорелеи. Дочь твоей Пифии, — я сделала паузу. — Я думаю, когда ты уезжал в Вегас, ты взял Лорел с собой из-за моей матери. Ты отправил меня прямо к ней, хоть и знал, что я передам её ФБР. Мою сестру ещё не проверяли. Её не признали достойной или недостойной. А ты отпустил её, — он не ответил, но я чувствовала, что подбираюсь ближе. — Ты обращался с Лорел, как с ребенком — не как со своим будущим лидером, не как с Девяткой, — я понизила голос. — Она рассказала об игре, в которую она играет, когда мою мать заковывают в цепи.

Находись я по другую сторону стекла, я бы подалась вперед, вторгаясь в его личное пространство.

— Знаешь, что я думаю? Думаю, моя мать хотела, чтобы Лорел выбралась. Она умеет быть очень убедительной, не так ли? Она может заставить человека почувствовать себя особенным. Словно тебе не нужен больше никто и ничто, если у тебя есть она.

— Ты говоришь, как она. Твой голос похож на её голос, — вот и весь ответ — десять слов.

— Ты увёз Лорел из того места по её просьбе. Ты знал, что они вернут ребенка. Знал, что Владыки будут тобой недовольны — но всё равно сделал это. А теперь ты говоришь, что моя мать скажет остальным, что ты должен умереть? Почему? — я повисла вопросу повиснуть в воздухе. — Зачем ей это делать, после всего на что ты пошел ради неё?

— Ты ещё не поняла? — негромко ответил он. — Пифия делает то, что должна, чтобы выжить.

— И чтобы выжить, она должна сказать им убить тебя?

— Ты говорила об игре. Но ты знаешь, в чём заключается эта игра?

Я знаю, что мою мать приковывают к стене. Знаю, что в игре присутствует кровь.

— Чтобы принять решение, Пифия должна пройти обряд очищения, — произнёс Найтшэйд. — Чтобы принять кого-то в наши ряды, она должна пройти через ритуал Семерых. Семь дней и семь мук.

Я не хотела думать о значении этих слов, но не могла остановиться. Семь Владык. Семь способов убийства. Утопление, сожжение, пронзение, удушение, удары ножом, избиение, отравление.

— Семь мук, — грохот моего сердца заглушал мои слова. — Вы пытаете её на протяжении семи дней.

— Если она признаёт одного из нас недостойным, его изгоняют. Мы находим другого, и операция повторяется. Снова. И снова. И снова.

Ты наслаждаешься тем, что рассказываешь мне об этом. Тебе нравится делать мне больно. А ещё тебе нравится делать больно ей.

— Почему ты спас Лорел? — отрешенно спросила я. — Зачем увозить её, если ты знал, что они найдут её?

Найтшэйд не ответил. Я выжидала, позволив тишине нарасти. Когда стало ясно, что он не станет её нарушать, я развернулась и вышла за дверь. Не сбавляя шага, я зашла в комнату для допросов.

Судя по выражению лица Бриггса, я знала, что ещё заплачу за это, но я была полностью сосредоточенна на Найтшэйде. Он оглядел моё лицо и моё тело. Он впитывал каждую деталь моей внешности, а затем он улыбнулся.

— Зачем позволять Девятке спастись от Владык, если ты знал, что они найдут её? — повторила я.

По глазам Найтшэйда я видела, что он ищет во мне сходства с моей матерью.

— Потому что я подарил Пифии надежду, — с улыбкой на губах произнёс он. — И никакая боль не сравнится с отнятой надеждой.

Во мне вспыхнула раскаленная ярость. Я шагнула к нему. Каждый мускул в моём теле был напряжен.

— Ты — чудовище.

— Я тот, кто я есть. А она та, кто она есть. Она выносила приговор другим, чтобы спастись. Она вынесет приговор мне.

— После семи дней пыток? — негромко спросила я.

Агент Стерлинг поднялась на ноги, не позволяя мне подойти ближе. Найтшэйд склонил голову. Его тело тряслось. Через несколько секунд я поняла, что он смеялся — бесшумным, довольным смехом, от которого мне стало плохо.

— Для менее важных вопросов хватит одного обряда очищения. Если Владыки будут великодушны, они могут даже позволить ей выбрать.

Выбрать, как именно её будут пытать. Мой желудок взбунтовался, но я сжала зубы, отказываясь думать о тошноте, подступившей к моему горлу.

— Но что, если им не понравится её решение? — спросила я, снова контролируя себя. — Что, если она скажет им оставить тебя в живых?

— Не скажет, — Найтшэйд откинулся на спинку стула. — Если её суждение покажется не объективным, они снова проведут обряд очищения.

Снова станут её пытать.

— Где она? — резко спросила я. — Скажи нам, где она, и мы сможем это остановить. Мы сможем спасти тебя.

— Нет, Кассандра, — с почти любящей улыбкой произнёс Найтшэйд, — не сможете.