ФБР изолировало Найтшэйда от других заключенных. Агенты следили за ним двадцать четыре часа в сутки. К двум часам утра он был мертв.

Владыки могут добраться до кого угодно, где угодно.

— Сегодня второе апреля, — я заставила себя произнести слова вслух, стоя перед стеной с уликами в подвале.

4/2. Первая апрельская дата Фибоначчи.

— Следующее — четвертое апреля, — продолжила я. — Пятое апреля. Двадцать третье апреля.

— Кэсси, — ко мне подошел Дин. Я находилась здесь с тех пор, как мы вернулись домой. Я почти не повела глазом, когда мы узнали, что Мэйсон Кайл был мертв.

— Тебе нужно поспать, — пробормотал Дин.

Я не ответила, продолжая глядеть на жертв на стене. Я думала о том, что Пифия давала одобрение на каждую цепочку из девяти жертв. Она решала, что человек достоин убивать. Ведь если она отказывалась, боль начиналась сначала.

Вы выбираете тех, кто пережил насилие. Выбираете борцов. Вы заставляете их приговаривать людей к смерти.

— Кэсси, — Дин шагнул ко мне, заслоняя мой обзор на стену. — Ты не можешь и дальше так с собой поступать.

Могу, — подумала я, — и буду.

— Посмотри на меня, — голос Дина был мне знаком — слишком хорошо знаком. Я не хотела поддержки. — Ты почти не спала с момента исчезновения Лорел. Ты ничего не ешь, — Дин не сдавался. — Пора это заканчивать, Кэсси.

Я притворилась, что вижу через него. Я знала эту стену достаточно хорошо, чтобы каждое фото стояло у меня перед глазами.

— Когда мы узнали, что у моего отца был подражатель, я сбежал. Я избивал грушу, пока не сбил костяшки в кровь. Помнишь, что ты сделала?

На мои глаза навернулись слёзы. Я опустилась рядом с тобой на колени и стерла кровь с твоих костяшек. Я оттягивала тебя от края пропасти каждый раз, когда ты заходил слишком далеко.

Дин обвил одной рукой моё тело, а второй — мои колени. Он поднял меня на руки, унося меня прочь от стены. Пока он нёс меня к двери в подвал, я чувствовала, как в его груди бьется сердце.

Брось меня, — подумала я. Моё тело окаменело. — Просто брось меня. Просто отпусти меня.

Прижимая меня к себе, Дин отнёс меня в мою комнату. Он присел на мою кровать.

— Посмотри на меня, — нежность его голоса уничтожила меня.

— Не надо, — выдавила я.

Не будь со мной нежным. Не обнимай меня. Не спасай меня от самой себя.

— Ты винишь себя в том, что произошло с Лорел.

Перестань, Дин. Пожалуйста, не заставляй меня это делать. Не заставляй меня произносить эти слова.

— И в глубине души ты всегда верила, что, если бы в тот день ты не ушла из гримерки своей матери, если бы ты просто вернулась туда раньше, ты могла бы спасти её. Каждый раз, когда полиция задавала тебе вопрос, на который ты не могла ответить, ты думала, что ты сделала недостаточно. Ты не смогла спасти её. Ты не смогла помочь им поймать её убийцу.

— А теперь они делают ей больно, — правда вырвалась из меня, взрываясь убийственной силой шрапнели. — Они пытают её, пока она не даст им то, чего они хотят.

— Разрешение, — мягко произнёс Дин. — Оправдание.

Я отодвинулась от него, и он позволил мне. Я чувствовала дни истощения, но не могла закрыть глаза. Я позволила себе взглянуть на мир глазами моей матери.

— Нельзя сказать, что у меня нет выбора, — мягко произнесла я, не утруждаясь объяснять, что теперь я говорила не за себя, а за неё. — У меня всегда есть выбор: страдать или обречь кого-то другого на страдания? Сопротивляться? Или играть отведенную мне роль? Что даст мне больше контроля, больше власти? Если я заставлю их сломать меня или если буду играть роль Пифии так хорошо, что они перестанут думать обо мне, как о ком-то, кого можно сломать?

Несколько секунд Дин молчал.

— По сравнению с нами семерыми, — наконец, произнёс он, — ты всегда будешь бессильна, — он склонил голову. — Но против одного из нас у тебя будет преимущество.

Я подумала о теле Найтшэйда в одиночной камере.

— Если я решу, что ты должен умереть, ты умрешь.

— Но сначала один из нас должен спросить тебя об этом.

Пифия давала ответ, но не она выбирала вопрос. Его должен был задать один из Владык, чтобы она вынесла решение — но, прежде чем она решала, её пытали. Если Владыки не были согласны с её решением, её пытали снова и снова.

— Вы выбрали меня, потому что я умею выживать, — прошептала я. — Потому что вы видели во мне потенциал стать чем-то большим.

— Мы выбрали тебя, — продолжил Дин, — потому что как минимум один из нас верил, что однажды всё это может начать тебе нравится. Власть. Кровь. Некоторые из нас хотят, чтобы ты приняла то, кто ты есть. Другие хотят, чтобы ты сопротивлялась.

Эта группа следовала очень специфическим правилам. После девяти убийств они останавливались — навсегда.

— Пытая меня, вы переживаете свой триумф. Ты проводишь ножом по моей коже или наблюдаешь за тем, как она покрывается волдырями под огнём. Ты удерживаешь мою голову под водой или заставляешь меня наблюдать за тем, как ты пронзаешь мою плоть металлическим штырём. Ты сжимаешь пальцы на моей шее. Ты бьешь меня, — я подумала о Найтшэйде. — Ты заставляешь меня проглотить твой самый болезненный яд. И каждый раз, когда вы делаете мне больно, каждый раз, когда вы очищаете меня, я узнаю о вас что-то новое. Семь разных монстров, семь разных мотиваций.

Моя мать всегда отлично умела манипулировать людьми. Она зарабатывала на жизнь, работая «медиумом» и рассказывая людям то, что они хотели услышать.

— Некоторыми из нас, — после нескольких секунд размышления, произнёс Дин, — манипулировать проще, чем другими.

Я подумала о Найтшэйде. Когда его поймали, моя мать не приказала убить его. Владыки почти наверняка вынесли этот вопрос на её суждение, но она выдержала — и кто-то из них позволил ей.

— Когда эта группа забрала мою мать, Найтшэйд был в ней новичком, — медленно произнесла я, стараясь обдумать факты — все факты — которые могли пролить свет на их отношения. — Они завершил свои девять убийств за два месяца до её похищения, — я заставила себя снова забраться в голову моей матери. — Он любил соперничать. Был дерзким. Он хотел сломать меня. Но я заставила его хоть чего-то другого. Я заставила его хоть меня.

— Он не мог получить то, чего хотел, — Дин закрыл глаза. Тень от его ресниц падала на его лицо. — Пифия никогда не принадлежала одному мужчине.

— Но один из вас должен был распознать во мне потенциальную Пифию, — произнесла я. Я снова подумала о том, что, когда мою мать забрали, Найтшэйд был всего лишь новичком. — Один из вас выбрал меня, но это был не Найтшэйд.

Я надеялась увидеть что-то ещё, но тщетно. Пустота высасывала мои эмоции, словно черная дыра. Я не помнила, следил ли кто-нибудь за моей матерью. Я не могла вспомнить ничего, что могло бы прояснить то как — или кто — её выбрал. Дин прилег рядом со мной, опустив голову на мою подушку.

— Я знаю, Кэсси. Знаю.

Я подумала о Дэниеле Рэддинге. О том, как он сидел напротив меня и ликовал от мысли о том, что он всегда будет стоять между нами с Дином — с каждым касанием наших рук, с каждым нежным прикосновением.

Сейчас мне не нужна нежность. Судорожно вздыхая, я позволила себе повернуться к Дину. Я не хочу нежности.

Я подалась к Дину, грубо притягивая его к себе. Его пальцы зарылись в мои волосы. Не нежно. Не робко. Моя спина выгнулась, когда он сильнее сжал мои волосы. В один миг я лежала рядом с ним, а в следующий я оказалась на нём. Я поймала его губы своими — грубо и жестко, тепло и реально.

Я не могла спать. Я не могла перестать думать. Не могла спасти Лорел или мою мать. Но я могла жить — даже когда я не хотела, даже, когда было больно. Я могла чувствовать.