Я позволила агенту Бриггсу поговорить с моим отцом. Папа позвонил мне. Меньше чем через неделю после того, как я сказала отцу, что это то, чего я хочу, я узнала, что Бриггс получил нужное разрешение. Мои документы прошли. Этим вечером я уволилась из закусочной. Приняла душ, переоделась в пижаму и приготовилась к Третьей Мировой Войне.

Я собиралась сделать это. Я знала это практически с того момента, как Агент Бриггс начал говорить. Я беспокоилась о моей бабушке. Правда. И я знала как она, и остальные члены семьи пытались заставить меня чувствовать себя любимой, не важно, как я пришла в их семью или как много во мне было от матери. Но в действительности я никогда не принадлежала этому месту. Часть меня, на самом деле, никогда не покидала тот театр: огни, толпу, кровь. Может я никогда бы не покинула его, но Агент Бриггс предложил мне сделать с этим что-нибудь.

Я могла никогда не раскрыть убийство моей мамы, но эта программа могла превратить меня в того человека, способного поймать убийцу, который мог бы убедиться, что другая маленькая девочка, в другой жизни, с другой матерью, никогда не увидит то, что видела я.

Это было болезненным и ужасающим, и даже самая последняя в мире семья не могла представить этого. Поэтому я хотела этого больше, чем чего-либо в моей жизни.

Я запустила пальцы в волосы. Мокрые, они выглядели достаточно темными, чтобы сойти за каштановые вместо русых. Пар из душа окрасил мои щеки в красный. Я выглядела как тип девушки, которая могла принадлежать семье и этому месту.

С мокрыми волосами я была не так похожа на маму.

— Цыпленок, — я направила оскорбление на собственное отражение, а затем отошла от зеркала. Я могу остаться здесь, пока не высохнут мои волосы — вообще-то, я могу остаться, пока мои волосы не поседеют — но это не облегчило бы предстоящий разговор.

На первом этаже Нонна свернулась в кресле в гостиной, очки висели на ее носу, а любовный роман в твердой обложке лежал на ее коленях. Она посмотрела вверх, когда я вошла в комнату, ее взгляд был острым.

— Ты рано приготовилась ко сну, — сказала она, с небольшой подозрительностью в голосе. Нонна успешно воспитала восемь детей. Если бы я была проблемной, то уже не было бы ничего, что я могла бы скрыть от нее.

— Я уволилась сегодня, — сказала я, и блеск в ее глазах сказал мне, что это были неподходящие слова, чтобы начать разговор. — Я не нуждаюсь в твоей помощи, чтобы найти новую, — поспешно добавила я.

Нонна издала пренебрежительный звук.

— Конечно же, нет. Ты независима. Тебе ничего не нужно от твоей старой Нонны. Тебе плевать на то, что она волнуется.

Что ж, пока неплохо.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась, — сказала я. — Но мы придумали кое-что. Возможность.

Я уже приняла окончательное решение, что Нонне не нужно знать, что я буду делать или почему. Я придерживалась истории, которую придумал Агент Бриггс.

— Это школа, — сказала я. — Специальная программа. Руководитель приходил увидеть меня на прошлой неделе.

Нонна хмыкнула.

— Он говорил с отцом.

— Руководитель этой программы говорил с твоим отцом, — повторила Нонна. — И что сказал мой сын этому мужчине, который не удосужился представиться мне?

Я объяснила столько, сколько могла. Я дала ей брошюру, которую мне дал Агент Бриггс — ту, в которой не упоминались слова как профайлер, серийный убийца или ФБР.

— Это маленькая программа, — сказала я. — Вроде групповых занятий на дому.

— А твой отец, он сказал, что ты можешь поехать? — Нонна прищурилась, смотря на улыбающихся детей на брошюре, как будто они лично ввели ее драгоценную внучку в заблуждение.

— Он уже подписал бумаги, Нонна. — Я посмотрела вниз на свои руки, которые сцепила на талии. — Я собираюсь поехать.

Тишина. Резкий вздох. А потом взрыв.

Я не говорю по-итальянски, но основываясь на жестах и том, как она выплевывала слова, я была в состоянии обоснованно перевести все.

Внучка Нонны собиралась поехать в другую часть страны, чтобы поступить в программу для одаренных детей, спонсируемую государством, пройдясь по ее гниющему трупу.

Никто так не силен в объединении, как семья моего отца. Бэт-Сигнал ничто по сравнению с Батаглиа-Сигналом, и меньше чем за двадцать четыре часа после того, как Нонна разослала сигнал бедствия, семья объединила силы. Были крики, визги, рыдания — и еда. Много еды. Мне угрожали и задабривали, окружили со всех сторон. Но с первого раза, как я познакомилась с этой частью своей родословной, я просто не могла не реагировать на них. Я не могла дать им того, чего они хотели. Я не могла притворяться.

Шум накалился до предела, и я ушла в себя, ожидая пока все уляжется. В конце концов, они бы заметили, что я ничего не говорю.

— Кэсси, милая, ты несчастна здесь? — наконец спросила одна из моих тетушек. Остальная часть стола замолчала.

— Я... — я больше не могла сказать ничего. Я видела ожидание на их лицах. — Это не из-за того, что я несчастна, — я быстро добавила: — Это просто...

На этот раз они услышали то, чего я не говорила. С того момента, когда они узнали о моем существовании, я была семьей для них. Они не понимали, что в собственных глазах, я всегда была — и возможно буду — аутсайдером.

— Мне нужно сделать это, — я говорила столь же тихо, сколь они громко. — Ради мамы.

Это было ближе к правде, чем я могла сказать им.

— Ты думаешь, твоя мама хотела, чтобы ты сделала это? — спросила Нонна. — Оставить семью, которая любит тебя, которая заботится о тебе, чтобы уехать в другую часть страны, одной, делать, Бог знает что?

Это был риторический вопрос, но я ответила: яростно, решительно.

— Да, — я остановилась, ожидая аргументов, но их не было. — Я знаю, что вам это не нравится. И я надеюсь, что вы не ненавидите меня за это, но мне придется сделать это. — Я встала. — Я уезжаю через три дня. Я бы очень хотела приехать на Рождество, но если вы не хотите этого, я пойму.

Нонна в мгновение пересекла комнату, на удивление быстро для кого-то ее возраста. Она ткнула пальцем мне в грудь.

— Ты приедешь домой на Рождество, — сказала она в манере, которая являлась, по сути, приказом. — Даже не думай, не приезжать домой, — она прищурилась и приставила палец к шее в угрожающем жесте. — Поняла?

Мои губы дрогнули в улыбке и слезы жгли глаза.

— Поняла.