— Я бы сказала, что ты не можешь злиться на меня вечно, но у меня такое чувство, что ты воспринимаешь это как вызов.

Ровно два часа спустя после произнесенной мною клятвы, что только через мой труп Эли сумеет уехать вместе со мной и близнецами, я сидела на переднем сиденье, вполне себе живая и уж совсем никак не истекающая кровью. Последнюю сотню миль я изводила Эли молчанием, хотя толку от этого не было абсолютно никакого.

Где-то в глубине души я понимала, почему она это делала. Если бы Эли не была столь решительной по отношению ко мне, я бы, наверное, возненавидела и Стаю, и Каллума. Но это «если бы» можно было оставить до лучших времен. Прямо сейчас я еще могла справиться со своей злостью на Эли, но не была уверена, что смогу справиться потом. Я не собиралась рисковать из-за того, что бурлящий водоворот эмоций, затаившийся в моей душе, вдруг вырвался наружу. Сдаваться я не собиралась. Ни здесь, в машине. Ни в Монтане, когда мы туда приедем. Вообще нигде.

— Ты сама бы сделала то же самое, — сказала Эли. — Если бы что-то случилось со мной, а ты бы отвечала за Кети, ты бы сделала то же самое, если бы Стая настроилась на нее.

— Заткнись, — нарушила я молчание.

— Я это делаю, и я не жалею, что делаю это, — усмехнулась Эли. — Так что можешь жить с этим и дальше, малышка.

— Ты даже не спросила меня, чего я хочу, — бросила я в ответ. — Что бы ни случилось, это случилось со мной. — Конечно, плохо было то, что Каллум возложил на себя право решать, что я могла и чего не могла знать относительно той ночи, про которую-нельзя-говорить. И я не собиралась позволять Эли забрать у меня еще и право распоряжаться своей дальнейшей жизнью. — Я — та, которую они избили. Я — та, которая истекала кровью. И это я — та самая, чье тело так покрыто шрамами, что теперь я вполне могу откликаться на прозвище Штопаная. И именно я должна была смотреть, как Каллум…

Я смолкла. Не хотелось заходить так далеко.

— Смотреть, как он — что? — тихо спросила Эли.

— Ничего, — буркнула я сквозь стиснутые зубы. — Он сделал все, что мог.

Я знала, что глупо было злиться на Эли за то, что она старалась защитить меня. И уж тем более на Каллума — за то, что бил меня. Мне было просто все равно.

— Ты на самом деле веришь, Брин, что Каллум не знал того, что может произойти? Начиная с того самого момента, когда он оставил тебя наедине с Чейзом?

Эли, не отрываясь, смотрела на дорогу перед собой, а я наклонилась вперед и стала вертеть ручку радиоприемника, надеясь, что музыка заглушит ее слова.

Лицо Эли напряглось, и она выбросила руку вперед. Моя же рука, словно одержимая бесом, дернулась верх, защищая лицо, еще до того, как рассудок сообщил мне, что Эли просто собиралась выключить радио.

Сконфуженная, я опустила руку и крепко прижала ее к груди, чувствуя себя маленькой, и глупой, и самым неприличным образом разоблаченной.

Если Эли и заметила мою реакцию, у нее, по крайней мере, хватило деликатности не укорять меня этим. Вместо этого она продолжала развивать старую тему: Каллум, правосудие и я.

— Сколько раз в жизни тебе удавалось взять верх над Каллумом, Брин? И вообще кому-нибудь это удавалось? Альфа прекрасно знал, черт возьми, что ты нарушишь условия еще до того, как он их отменит.

Каллум всегда знал, что я собираюсь сделать, еще до того, как я делала это. Всю жизнь я посвятила тому, чтобы хоть в чем-нибудь обыграть его.

Нет! Я не хотела ничего слышать. Эли не может меня заставить… Радио… Включить…

На заднем сиденье захныкала Кети, сидевшая в кресле для младенцев. Весь первый час близнецы отчаянно ревели и минут пятнадцать назад, окончательно обессилев, заснули. Мои брат с сестрой были не счастливее меня, покидая наш дом.

Ш-ш-ш, сказала я Кети беззвучно. Все хорошо. Я здесь.

Чем дальше мы отъезжали от владений Каллума, тем слабее становилась связь близнецов со Стаей, и они все крепче вцеплялись в Эли и в меня. Особенно в меня. И я была абсолютно уверена в том, что Кети вскоре осознает, что я не волк. Та ночь, когда я бежала со Стаей, сбила малышку с толку. Даже сейчас, когда моя собственная связь со Стаей ослабла, я была для девчушки самым прочным связующим звеном с обрами.

С домом.

— Я больше их не чувствую, — пробормотала я, и мои слова были заглушены ревущей из динамиков музыкой.

Начался дождь. Эли включила дворники и выключила радио.

— Ты не чувствуешь кого? — повернулась она ко мне.

— Обров. Даже после того, что я сделала, они все еще были со мной. Едва ощутимо…

Но сейчас, когда быстро мелькающие столбики за окном размеренно отсчитывали мили, все становилось еле слышным, и я совсем не чувствовала обров, кроме Чейза, хотя и его было слышно еле-еле. Он существовал как образ, как звук, как ощущение в закоулках моего сознания, но даже это постепенно ускользало.

— Чейз не сделал ничего плохого, — сказала я, позволяя гневу заполнить пустоту в своей душе. — Ты заставила засадить его в клетку, а он ничего плохого не сделал.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я не чудовище, Брин, — вздохнула Эли. — Я попросила Каллума запереть его в клетку, потому что Каллум издал указ, чтобы никто не смел препятствовать нашему отъезду. Судя по тому, как мальчишка стоял на страже возле тебя, пока ты была без сознания, и со скоростью молнии переходил из одной формы в другую, так что нам пришлось увести его от тебя, я предположила, что он, скорее всего, не сможет сдержаться, когда мы уедем, и что тебе, наверное, не захочется, чтобы он встретился с тем самым правосудием, с которым столкнулась ты.

Целую секунду я не знала, что сказать.

— Ты что, и Кейси предложила им запереть? — усмехнулась я, как только пришла в себя от потрясения.

— Если хочешь знать правду, — ответила Эли, и ее руки еще крепче вцепились в руль, — сказала.

Радио… Включить… Только на этот раз это было решение Эли, не мое. Она убавила звук и сменила станцию. На заднем сиденье Кети снова закрыла глаза, и следующую сотню миль мы четверо провели почти в полной тишине, только тихие переливы кантри звучали в машине.

Эли гнала машину сквозь ночь. В какой-то момент я заснула, и во сне ко мне пришел Чейз в волчьем обличье. У него была черная шкура, тело — худое и мускулистое, а глаза светлее, чем у него же в человеческом образе: два голубых, как лед, кристалла. Я не произношу ни слова, он тоже не издает ни звука. Мы лежим, распростершись, вдвоем на траве, сантиметрах в тридцати друг от друга. Я чувствую на своем лице его теплое дыхание; мы, не отрываясь, смотрим друг на друга; проходит целая вечность, и я зарываюсь руками в его мех, которому, как мне кажется, следует быть грубым, но на ощупь он оказывается нежным, как шелк. Когда он дышит, его грудная клетка вздымается и опускается, и я чувствую, что мое сердце бьется в унисон с его сердцем.

— Ведь это не значит, что мы — пара, — говорю я Чейзу.

Он широко зевает.

— Борьба за равноправие женщин и все такое… — продолжаю я и хватаю его руками за морду. — Никаких отметин. Никаких пожизненных обязательств. Никаких вывесок «собственность такого-то». Просто связь между нами, вот и все.

Его хвост тихо бьет по грязной земле, и улыбка появляется у меня на лице.

— Неудачник, — говорю я и треплю его по загривку, испытывая непреодолимое желание почесать ему брюхо.

В ответ на это страшное оскорбление Чейз в притворной угрозе скалит зубы, а сам прижимается ко мне, я кладу голову ему на шею, и мы двое — волк и девушка — засыпаем и во сне видим сон.

Я тебя вижу.

Слова капают, кап-кап… Лица нет. Тела нет. Просто рот. Кости трещат, челюсти хрустят…

Я тебя вижу.

Улыбка коварная, клыкастая и красным вымазана.

Я узнала голос. Я узнала кровь. Но это не мой кошмар. Это все — Чейза.

И, словно вспышки стробоскопа, передо мной появляются и исчезают образы, быстро, как при стрельбе из пулемета. Мужчина — карие глаза, открытое лицо, нет и тридцати. Зубы красные. Серый волк, белая звезда. Челюсти щелкают.

Как много крови.

Я ищу Чейза, зову его, но не могу найти. Я слишком далеко.

Волк. Драться.

Не мой сон. Не мой инстинкт. Не мой туман в голове, а весь мир все равно кроваво-красный, почти лиловый. Разложившийся. Свернувшийся, как кровь.

Чейз. Я должна найти Чейза.

Я чувствую, как открываются его глаза. Резкая, как молния, боль в животе. И острая боль в челюсти, когда в человека переключаешься.

Посмотри на меня, шепчет ему Каллум, призрак, сидящий на его плече.

Ты мой, говорит волк с белой звездой на лбу. Я тебя сделал. Ты принадлежишь мне.

Чейз не принадлежит крови и панике. Не принадлежит Бешеному. Он не принадлежит даже Каллуму, решительному и уверенному.

Он принадлежит мне.

Свет, оплетая нас огненными языками, вздымается вверх — что-то среднее между взрывом атомной бомбы и фейерверком на День независимости.

Теплый. Невредимый. Мой.

И вдруг, ни с того ни с сего, Чейз и я — мы снова на кровати из мокрых листьев и травы, и прелый запах напоминает мне о том, что это был сон. Всего лишь сон.

Чейз в человеческом обличье лежит, свернувшись, рядом со мной. Его лоб влажный от пота, и я провожу пальцами по его свалявшимся волосам так же естественно, как проводила ими по волчьему меху. Я прижимаюсь к Чейзу всем телом, и слежу за тем, как замедляется его дыхание, и мое дыхание тоже замедляется, и мы оба растворяемся в безмятежном, блаженном небытии.

— Просыпайся, Спящая Красавица.

Первая инстинктивная реакция на слова Эли — зарычать. Но поскольку меня снова окружал реальный мир, а защитный инстинкт, пробудившийся под влиянием сна, от меня ускользнул, я вспомнила две вещи. Во-первых, я вообще-то не была оборотнем и поэтому не имела гена обладания и защиты, который мог бы диктовать мне каждое движение, а во-вторых, в настоящий момент я с Эли не разговаривала. Чувствуя себя очень неуютно в собственном теле, я стерла кулаками остатки сна из уголков глаз и вместо рычания пристально уставилась на нее.

Эли же меня игнорировала. Она просто расстегнула ремень безопасности и вылезла из машины, захлопнув дверь перед самым моим носом. Ей плевать было на мое мрачное настроение. И пока я пыталась пережить это оскорбление, Эли открыла пассажирскую дверь со своей стороны и, расстегнув ремни, взяла Кети с сиденья.

— Я так понимаю, мы остановились? — спросила я.

— Мы уже здесь, — поправила меня Эли. — Ты спала мертвым сном и пропустила завтрак. Может быть, у кого-нибудь здесь найдется немного еды, если ты голодна. — Усадив Кети на бедро, Эли махнула рукой на другое сиденье. — Не возражаешь?

Я хотела сказать, что возражаю, но, взглянув на несчастное лицо Алекса, решила, что из принципиальных соображений капризничать не стоит. Расстегнув ремень безопасности, я открыла дверцу и выскользнула из машины. И уже наполовину освободила Алекса из кресла, когда мой разум наконец-то воссоединился с телом и заинтересовался, где же находится это самое «здесь».

Воздух был слишком свежим для лета и пах, как мне показалось, снегом, хотя на покрытом травой куске земли под моими ногами не было даже намека на что-нибудь белое. Взяв Алекса на руки, я повернулась и подняла глаза. И попятилась от того, что раскинулось передо мной — зеленая, ровная и нетронутая земля.

Медленно повернувшись на триста шестьдесят градусов, я осмотрелась. Прямо перед нами стояло большое деревянное здание — ресторан или придорожная кафешка; чуть дальше, над невысоким крыльцом, изогнутая вывеска, слова на которой я не смогла прочитать. Вдаль, к горизонту, темными пятнышками тянулись дома поменьше, и выглядели они так, как будто их вырезали из земли, на которой они стояли. Виднелись там еще деревья, разбросанные в беспорядке, и где-то совсем далеко я разглядела густой лес и что-то голубое. Вода. Озеро, наверное.

И вот в ту самую секунду я и поняла, где мы находимся и кто живет в этой самой Монтане.

И точно, как только Эли и я пошли по направлению к самому большому зданию, сразу стало видно, что написано на вывеске. На пороге показался мужчина — высокий, с неопрятной бородой, смотревший на нас с обманчиво скромным видом.

— «Странник», — прочитала я вывеску.

— Разве я не сказала тебе, что это то самое место, куда мы направляемся? — спросила Эли.

— Нет. Этой деталью ты пренебрегла, — усмехнулась я.

— Ах да, конечно. — Эли улыбнулась. — Ведь мы не разговаривали.

Иногда Эли могла быть такой же мерзавкой, как и я. Вот что значит, когда опекун старше тебя всего лишь в два раза. Даже меньше.

— Эли! — поприветствовал ее стоявший на пороге мужчина.

— Митч! — Эли пожала мужчине руку, и тон ее голоса был почти такой же, как у него, — нежный, теплый, и удивления в нем совсем не было.

— Это твои детеныши? — спросил Митч, посмотрев на близнецов.

Эли кивнула:

— Да. Кейтлин и Александр. Им почти четыре месяца уже.

— А эта малышка любит своего волка, — сказал Митч с улыбкой. — Она растет быстрее, чем ее брат.

Эли дунула на выбившуюся прядь волос, а Кети, словно совершенно определенно зная, о чем ведут речь старшие, выгнула спинку, и ее зрачки расширились.

— О, нет, маленькая мисс, — сказала Эли. — Подожди, пока мамочка вынет тебя из этой одежды, и тогда…

Тело Кети содрогалось от приближения перемены, и Митч пришел Эли на помощь.

— Дай-ка ее сюда. Я подержу девушку.

Кети с удовольствием пошла к Митчу на руки, и на какое-то мгновение показалось, что она обо всем на свете забыла и меняться не собирается, что было бы просто чудом и вряд ли продлилось долго. С самого дня рождения Кети никогда так долго не пребывала в человеческом облике, и сейчас, когда дикая природа раскинулась перед ней, ее стремление к переключению возьмет верх, без всяких сомнений. Это был всего лишь вопрос времени.

— Брин, — поприветствовал меня Митч.

Он взглянул на мое побитое лицо и больше не обращал на него внимания. Кажется, его совсем не удивляло, что мы здесь.

Он знал.

У меня было такое чувство, словно я снова стояла в полнолуние перед Стаей, сдирая свою внутреннюю защиту, чтобы позволить обрам избить меня.

Да пошло все к черту!

То, что случилось, касалось только меня, и больше никого.

— Привет, мистер Митчелл, — сказала я.

— Митч, — грубо поправил мужчина, но, кажется, ему давно было известно, что это бесполезно.

Что-то было в нем такое, отчего я не могла назвать его по имени, которое он для себя выбрал. Может быть, из-за того, что он был частью нашей Стаи, хоть и посещал ее достаточно редко.

А может быть, оттого, что он был отцом Лейк.

— А Лейк сейчас… — начала было Эли.

— Она скоро будет, — сказал Митч. — Понятия не имею, чем она занимается. Мне вообще-то и знать это неохота, но, подозреваю, что от хорошей компании она не откажется. — Митч замолчал на долю секунды. — Смотри только, чтобы она тебя не подстрелила.

Что касается Лейк, это был хороший совет. Может быть, она и мне ружье даст. В этот раз я была не прочь пострелять.

— Можно, я зайду? — спросила я, махнув рукой в сторону входной двери «Странника».

— Если только твоя мама не будет возражать, что ты уйдешь до того, как вы все четверо устроитесь.

— Все нормально, — сказала Эли. Сейчас она была не прочь от меня избавиться.

— Тогда давай! — Митч кивнул на дверь. — Заходи.

Я зашла.

Ресторан был почти пустой. Два человека сидели в угловой кабинке да какая-то белобрысая тетка лет тридцати пяти-сорока стояла за стойкой бара и вытирала прилавок. Когда я вошла, она наклонилась вперед, опершись на локти, и на лице у нее появилось выражение, по которому я поняла, что она была, наверное, из той породы барменов, которым посетители изливают души.

Я на это не купилась.

Барменша заметила, что я смотрю на нее, и я отвернулась потупившись и опустив плечи. Реакция была совершенно рефлексивная и к тому же совершенно мне незнакомая. И это заставило меня задуматься: когда это я стала девочкой-паинькой из Стаи, которая отводит взгляд и не нарывается на неприятности, и вдобавок к этому, когда это я начала подчиняться людям? Я же всегда украдкой желала, чтобы чужие не пялились на меня повсюду с любопытством и скрытой симпатией.

Пора было отсюда убираться.

Задняя дверь «Странника» находилась всего лишь футах в двадцати от входа, но я обнаружила, что быстро дойти до нее я не смогу. За многие годы я столько всего слышала об этом месте. Я прекрасно знала, какие половицы нужно было приподнять, чтобы извлечь из-под них пачки жевательной резинки и скрытые запасы детских сокровищ. Я знала, что виски за прилавком иногда бывает разбавлен, потому что кое-кто изредка отливал себе втихаря стаканчик-другой, а потом доливал бутылку водой. И еще я знала, что бильярдный стол слегка покосился на правую сторону — знание это помогало, если вы собирались как следует отделать клиента.

К тому времени, когда я добралась до задней двери, у меня было такое чувство, будто я находилась внутри целую вечность. Желание выбраться отсюда, смыться куда-нибудь подальше и снова стать самой собой было непреодолимым. Едва я вышла на улицу, порыв холодного ветра ударил мне прямо в лицо, охлаждая мои синяки. Я огляделась. Недалеко стоял деревянный забор. На нем сидела девчонка с длинными ногами, длинными волосами и двуствольным дробовиком. Ноги у девчонки были загорелые, волосы — цвета пшеницы, а дробовик был нацелен прямо в мою левую коленную чашечку.

Пустое лицо Соры. Ребра трещат. И западают внутрь.

Я затрясла головой, прогоняя это воспоминание. Лейк — это не Сора. А Сора — не Бешеный. Никто в меня здесь не выстрелит.

— Что, так страшно, что боишься подойти ко мне поближе? — крикнула я, выдавливая из груди сгусток беспокойства. — Только не говори мне, что ты раскисла, Лейк.

Девчонка фыркнула, обнажив зубы в злой улыбке, потом соскочила с забора, бросила дробовик на землю и побежала ко мне. Я тоже рванула к ней, но не сделала и трех шагов, как она врезалась в меня и свалила на землю.

— Эй, у меня ребра сломаны! — взвизгнула я.

— Ах ты, плакса желтопузая, — ответила Лейк. — Масенькая Бриночка опять упала и головкой бумкнулась?

— В тот раз я с дерева не падала, это ты меня столкнула, — возразила я.

— Ябеда, — приветливо усмехнулась Лейк.

— Дура! — засмеялась я и бросилась к ней и крепко-крепко обняла.

Если не считать Кети, Лейк была единственной самкой, родившейся на территории Каллума за последнюю сотню лет. А может быть, и больше, в зависимости от того, сколько лет было Соре. Лейк с отцом не часто приходили на наш участок леса, и не знаю, по какой причине, но Каллум никогда не заставлял их этого делать. Поэтому, когда я росла, между мной и Лейк установились отношения, которые, как я подозреваю, были очень похожими на те, которые случаются у людей, отдыхающих в летнем лагере. Когда мы были вместе, разделить нас было невозможно. С восхода солнца и до заката если вы находили одну из нас, то находили и другую. Девон был моим лучшим другом, но когда в городе была Лейк, наш дуэт легко превращался в трио: человек, чистокровка и обр-самка. Все натуральные фрики.

Лейк, еще не вполне осознающая свою силу, слишком крепко обняла меня в ответ, но, несмотря на это объятие, мои ребра лишь слегка заныли, и я восприняла это как хорошее предзнаменование. Может быть, Эли не так уж и ошиблась, привезя меня сюда. Может быть, мне просто нужно время, чтобы перегруппироваться.

И разработать план.

Еще одна долгая пауза, и я оттолкнула Лейк от себя. И хотя я раньше никогда по собственному желанию объятий не размыкала, она немедленно отпустила меня. Мы сели, и я внимательно осмотрела Лейк, по привычке сравнивая с собой. На мне были джинсы, свитер и ботинки. Лейк была босая, и единственной причиной, по которой на ней были надеты майка-алкоголичка и мальчишечьи шорты, было то, что стрикинг она переросла уже лет в семь.

Правда, случилось такое это еще один раз, летом, когда нам было лет по двенадцать, но это к делу не относится.

— Тебе не холодно? — спросила я ее.

Лейк ухмыльнулась:

— Нет.

Едва закончилась самая холодная за многие годы весна, а Лейк уже загорела, румянец на щеках, волосы местами выгорели. Я не могла даже вообразить, что кто-нибудь посмеет ударить ее, какой бы ни была причина.

Как будто почувствовав, в каком направлении движутся мои мысли, Лейк решила меня отвлечь:

— На сколько поспоришь, что я у того парня пулей пробью банку с колой?

Она махнула рукой в сторону «Странника», и я заметила новую группу людей, занявших одну из кабинок. С этого расстояния я едва могла рассмотреть их сквозь запыленное стекло, но ни на секунду не засомневалась, что Лейк видела их гораздо четче.

— Ничего не выйдет, — сказала я Лейк. Я научилась не спорить с ней — вообще-то было не из-за чего — с тех пор, когда нам обеим было лет но восемь.

Кроме одного раза, тогда, летом, когда нам было двенадцать. Но это, опять-таки, совершенно к делу не относится.

— И кроме того, Матильда твоя у забора лежит.

Я на самом деле никогда не встречалась с любимым дробовиком Лейк, но слышала о нем так много всевозможных историй, что вполне могла выстроить свое предположение на знании реального положения дел.

— Она очень непостоянная, моя Матильда, — признала Лейк. — Но, черт возьми, твоя старая подруга сможет справиться с этим делом.

— А что тот парень сделал вообще? — спросила я.

У Лейк было правило: она не стреляла в людей без причины или хотя бы уверенности в том, что их раны зарастут сразу же после того, как она в них выстрелит.

— Этот придурок девчонку свою кинул, — ответила Лейк. — И меня с чаевыми надул в прошлый раз.

Лейк работала официанткой в «Страннике» с двенадцати лет. Всякому, кто бывал в этом ресторане больше, чем один раз, было известно, что в бильярд у дочери Митча выиграть — дело безнадежное и что на чаевых экономить не следует. Я здесь раньше не была, но даже я это знала. И еще я знала, что если у вас есть тайна, то в «Странник» лучше не заходить. От Лейк скрыть что-либо было невозможно. Вообще!

— Так ты, значит, спрашиваешь разрешения, нарушаешь договор и Каллум тебя лупит, так что ли? — усмехнулась Лейк.

Первым моим инстинктом было отступить и не связываться с ней, но еще до того, как мои губы начали складываться в сердитую гримасу, я передумала, и напряжение сошло с моего лица. Все-таки Лейк — это Лейк. Не спросить она не могла. И возможно, было бы еще дерьмовей, если бы она не спросила. Но это не меняло того факта, что если бы я и решила рассказать кому-нибудь об этом деле, то это было бы только на моих условиях.

В следующий раз, когда имя Каллума слетит с моего языка, это случится потому, что я сама захотела произнести его, а не потому, что кто-то спросил о нем.

Ожидая моего ответа, Лейк сорвала травинку и начала ее жевать с невозмутимым видом.

— Не хочешь об этом говорить? — догадалась она.

Хотелось ли мне говорить о том, что я не повиновалась Стае? Что Каллум предал меня — и предавал много раз, снова и снова? Что каждый день он отпускал меня с верой во что-то несуществующее? Хотела ли я говорить о том, что мы вместе, Каллум и я, разрушили брак Эли и мою семью?

— Не особенно, — призналась я.

— Хочешь, побежим наперегонки к пристани? — спросила Лейк тем же небрежным тоном.

Я подумала о том, как я бежала вместе со Стаей и как это объединяло нас. Какой непобедимой я себя чувствовала.

— Десять секунд форы? — С Лейк можно было поторговаться.

— Пять, — засмеялась она.

Я сорвалась с места в тот самый момент, как слово слетело с ее языка. Не обращая внимания на боль в боку и на ноющие мышцы.

Я была в порядке.

Мимо меня вихрем пронеслась Лейк, не переключаясь на сверхзвуковую скорость только потому, что соперница не была такой быстрой. Челюсть выдвинута вперед, зубы крепко сжаты. Я поднажала, стараясь догнать подружку или просто не выпустить ее из виду, — и где-то в подсознании почувствовала его.

Чейз.

Он и его волк хотели быть здесь. Они хотели бежать со мной, и я, напрягаясь все сильнее и сильнее, вообразила, что Чейз рядом со мной, что он тоже бежит, взяв меня за руку. В своих мечтах я продолжала наблюдать за ним. Охранять его. Я была сильной.

Меня не сломали.

«Странник» остался позади, и я бежала, стараясь оставить в пыли за собой все, кроме своих воспоминаний. Я изо всех сил старалась не отставать от Лейк, будто хотела наказать свое тело за слабость.

Если то, что я видела прошлой ночью, произошло на самом деле, Бешеный все еще преследовал Чейза в его снах. Тот самый Бешеный, который охотился за ним, как за добычей.

Не важно, что болели ребра. Не важно, что каждый раз, когда я моргала, я видела подступающий к лицу кулак Соры. Мне нужен план. Я должна быть сильной. И я продолжала бежать, что бы ни случилось, пусть бы даже наводнение накрыло всех с головой. Я не могла позволить себе быть слабой или слишком человечной.