— Нет! — Я резко села на кровати, и вопль разорвал мою глотку.

На другом конце нашей связи в ярости метался Чейз, его волк жаждал крови и охоты. На кроликов. На оленя.

Чейзу нужно было убить кого-нибудь.

Я могла это понять. Мои ногти так впились в подушку, что я начала опасаться, как бы не разорвать ее в клочья. Как только я извлекла себя из сознания Чейза, я испытала сразу два приступа жесточайшего синдрома отмены. Один был Чейза. Другой — мой, и они так идеально отражали друг друга, что в любое другое время я бы долго прокручивала эти чувства у себя в голове, вспоминая прикосновения его кожи, и как это все было, когда я находилась у него внутри, и как нам обоим стало больно, когда я покинула его тело, И как нас обоих только что предали. Снова!

Каллум мог бороться с другими альфами. Он мог бороться с ними, и он мог победить, но мы не стоили того, чтобы это делать. Чейз, мои родители, Мэдисон Кави и бог его знает сколько еще детей, которые были разорваны в клочья, — никто этого не стоил.

Я этого не стоила.

— Брин! — В комнату ворвалась Эли с ножом в руке.

Вид у нее был еще тот. Эли не была бойцом, а о себе я сама могла позаботиться.

Это меня Каллум учил драться, а не ее.

— С тобой все в порядке? — Глаза у Эли были дикие, и я в первый раз почувствовала, как ее связь со Стаей пересекается с тем, что осталось от связи моей.

Эли была Стаей, и я до смерти напугала ее.

— Я в порядке, — сказала я, очень благодарная тому, что Эли не обладала способностью обров чуять правду. — Сон страшный приснился.

Но это был совсем не сон. Это все было на самом деле. Бешеный был жив, и если Сенат будет действовать по-своему, перемен в его жизни в ближайшее время не предвиделось. И Каллум позволил всему этому случиться — во имя демократии.

Пошла она, эта демократия. И Каллум вместе с ней.

Эли села ко мне на кровать.

— Должно быть, очень страшный был сон, — сказала она, нежным жестом отводя у меня с глаз волосы.

Эли никогда бы не предала меня таким образом. Но Эли не была бойцом и никогда бы не поняла, что я должна драться. Если Сенат не собирался убивать Бешеного, это должна была сделать я.

Эли будет беспокоиться обо мне, она будет орать и запирать меня в моей комнате до тех пор, пока мне тридцатник не стукнет. И пока я буду там сидеть, другие люди будут погибать.

— На самом деле это был не такой уж страшный сон, — сказала я Эли, стараясь не выдать дрожь в голосе. — А температуры у меня больше нет.

— Да не было у тебя никакой температуры, — улыбнулась Эли. Тон ее голоса напомнил мне, что Эли была совсем не глупа, и овсянка или не овсянка, но, скорее всего, что моя «болезнь» не обманула ее, как мне этого хотелось. — Тебе нужно было побыть одной. Я поняла это.

И у меня появилось такое чувство, что, наверное, Эли это на самом деле поняла. Хотя ее слова только подтверждали тот факт, что она понятия не имела о том, что это не относилось ко мне и к событиям нескольких предшествующих дней, а было вызвано событиями нескольких последних минут. Эли не была виновата в том, что я не стала упоминать, что Чейз и я могли запрыгивать друг другу в мозги и выпрыгивать оттуда по собственному желанию. Конечно, придет время, когда мне придется пожалеть об этой маленькой оплошности. Но сейчас мне нужно было утаить от нее кое-что другое. Хотя бы тот факт, что монотонный рев в моей голове, приказывавший мне охотиться, убивать, защищать, стал просто неуправляемым.

На другой стороне связи я чувствовала одобрение Чейза, чувствовала, как он вгрызается в горло какого-то крупного животного с яростью, которая должна была бы испугать меня, но которая меня не пугала.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — спросила Эли, прикладывая руку к моему лбу. — Ты на самом деле слегка горячая, да и выглядишь странно.

— Спасибо большое, — ответила я.

Я ведь не могла сказать: Ну, просто один оборотень, с которым я делю свои мозги, только что задрал оленя, и теперь мы вдвоем, словно дровосеки, собираемся начать охотиться на Большого Злого Волка.

Хм, подумала я, и мысли в мозгу так и запрыгали. Дровосеки! Как же, как же! И серебряный топор.

Если я собиралась охотиться на Бешеного, мне нужно было оружие, и мне нужно было выяснить, где на самом деле этот Бешеный скрывался. Я надеялась что-нибудь услышать на заседании Сената, но моя затея не сработала. Придется выяснять это самой. А что касается оружия…

— Я, пожалуй, пойду в ресторан, Лейк душу помотаю, — сказала я Эли. — Она сегодня официанткой работает, хочу посмотреть на нее в деле.

Я не стала объяснять, что под этим «в деле» подразумевалось, что мне бы очень хотелось увидеть Лейк живой и здоровой, а еще увидеть ее реакцию на мой вопрос, когда я спрошу ее, имеется ли у нее какое-нибудь другое оружие, кроме дробовика. Если другого оружия не имеется, она точно будет знать, где его найти, и с радостью это сделает. Уже за одно это я стану для нее кем-то вроде Санта-Клауса.

И пока Лейк будет заниматься поставками вооружений, я буду выслеживать Бешеного. Я не была окончательно уверена, как это будет происходить, но я знала, что сделаю это, точно так же, как я знала и то, что Эли не будет возражать против того, чтобы я пошла поболтать с Лейк.

— У нее все в порядке? — спросила Эли, перенося свои материнские инстинкты с меня на Лейк.

— С ней не все будет в порядке до тех пор, пока альфы не остановятся здесь на обратном пути, — усмехнулась я. — После этого с ней снова все будет в порядке.

Если бы я могла узнать, где скрывается Бешеный, Лейк не пришлось бы сидеть взаперти все то время, пока альфы будут проходить по Монтане. К тому времени мы бы уже давно двигались к ничейной земле.

«Странник» уже почти опустел, когда я незаметно проскользнула в угловую кабинку. Лейк, с блокнотом в руке, скользнула вслед за мной.

— Ты будешь у меня заказ принимать? — спросила я.

— Кусни меня. А потом можешь сказать, что случилось. — Она помолчала. — Ведь ты должна быть с…

Она сделала замысловатый жест, призванный закончить ее мысль. Лейк знала о моих планах на сегодняшнее утро. Я обещала ей доложить обо всем, и вот я здесь.

— Я там была. Все сделала. Дела идут не очень хорошо.

Лейк отпихнула блокнот в сторону, суммарно игнорируя три остальных занятых столика в зале.

— Дела идут не очень хорошо — это в смысле, что ты не все смогла увидеть… или дела идут не очень хорошо — в смысле, что тебе не понравилось то, что ты увидела?

— Лучше сказать, то, что я услышала, — поправила я подругу. — Второе будет правильнее.

— Бешеный снова сбежал? — высказала догадку Лейк. — И они не знают, где он находится?

— О, нет, — ответила я с напускным весельем в голосе, потому что только так я могла сдерживать себя, чтобы не заорать во всю глотку. — Ничего подобного. По всей видимости, он обладал чем-то таким, что нужно всем альфам. Поэтому они не собираются охотиться на него. Они проголосовали.

— Проголосовали? — спросила Лейк недоверчиво.

Совершенно очевидно, что она не могла даже вообразить, что Каллум может голосовать по какому-либо вопросу. Поскольку каждое его слово, по ее собственному опыту, и так являлось законом.

— Каллум остался в меньшинстве. Они его забаллотировали. Он ничего не смог сделать.

Ложь, ложь, ложь! Кое-что он сделать мог. Если бы захотел.

— Полная фигня! — вынесла свой вердикт Лейк. — Когда выезжаем?

Ей не нужно было даже спрашивать меня, что я собираюсь делать. Она это знала, и она была со мной, так же, как был со мной Чейз. Два оборотня-тинейджера и девчонка-человек выступили против врага, с которым Стая решила не связываться.

Пусть это меня убьет, но и с Бешеным тоже будет покончено. И я старалась не думать о том, что именно так все, скорее всего, и будет.

— Выедем, как только я выясню, куда нам ехать, — сказала я, сосредоточиваясь на том, что необходимо было сделать здесь и сейчас. — Слушай, пока суд да дело, ты не могла бы пошуршать насчет… — Мне не хотелось вслух произносить слово оружие, но Лейк сразу поняла, что я имела в виду.

— Насчет припасов? — спросила она, сверкнув глазами. — Кажется, я знаю, где мы можем кое-что раздобыть. Подожди, я скажу Кили, что ухожу.

Меня не очень радовала сама мысль о том, что Лейк «скажет» Кили вообще что-нибудь. Потому что я очень хорошо знала, что Кили можно было сказать на удивление много, но Лейк не могла вот так просто взять и смыться без всякого предупреждения. Разве что если бы мы захотели держать Эли и Митча в полном неведении.

— Сейчас вернусь, — сказала мне Лейк и направилась к бару.

— Извините, — подал голос мужчина с соседнего столика. — Нельзя ли наполнить мой бокал?

— Нельзя. — Лейк даже не взглянула на него, нацелившись на Кили.

Я откинулась на спинку стула, решив, что чем меньше я буду общаться с Лучшим Слушателем В Мире, тем будет лучше для меня.

Что касается Кили, то она бросила взгляд на Лейк и нахмурилась:

— Что бы это ни было, мой ответ — «нет».

— Но ты даже не знаешь, что это за вопрос, — возмутилась Лейк.

— Мне и не нужно этого знать, — парировала Кили. — Я знаю этот взгляд. А этот взгляд предвещает беду.

Тут Лейк решила к ней подольститься:

— Мне нужно пораньше сегодня закончить. Брин помочь нужно.

Кили сдула с лица прядь волос:

— Отлично, но если ты хоть полслова скажешь своему папаше о том, что я выпустила тебя отсюда без перекрестного допроса, тогда мне придется с тобой серьезно поговорить. Ясно?

Лейк в ответ улыбнулась, и я добавила Кили к списку людей — куда уже были включены Эли и Митч, — которые будут готовы убить нас в ту же секунду, как узнают, куда мы направились.

Пять минут спустя Лейк и я уже были на улице, предоставленные самим себе.

— Лачуга номер двенадцать, — сказала Лейк.

— Что? — не поняла я.

— Ну, коттедж номер двенадцать. Там отец хранит свое оружие. На двери замок — его ребенок ногтем вскрыть сможет.

Я не стала спрашивать, откуда это было известно Лейк и зачем вообще мистеру Митчеллу целый коттедж, набитый оружием. В обычных обстоятельствах я бы, конечно, задала этот вопрос, потому что, даже несмотря на особую привязанность Лейк к дробовикам, оборотням оружие не нужно. Они сами — оружие. Но мне вспомнилось лицо Митча, когда он сказал мне — весь из себя такой спокойный, — что самцы-оборотни иногда могут вести себя довольно странно по отношению к самкам. И я не очень этому удивилась.

Против людей оборотням оружия было не нужно. Против других же оборотней быть вооруженным до зубов совсем не мешало.

— О’кей, — сказала я. — Тогда ты держи под контролем ситуацию с оружием. Нам сейчас надо выяснить, куда идти и как туда добраться.

Я продолжала заниматься мелкими проблемами, вроде транспорта, потому что — не важно, сколько раз я прокручивала все это у себя в голове, — найти решение для главной проблемы я не могла. Мы не знали, где находился Бешеный. У нас в запасе было всего несколько часов, перед тем как Эли и Митч выяснят, куда мы направились. И мы не могли позволить себе слоняться туда-сюда без цели. Мы не могли действовать, руководствуясь только интуицией.

Мы должны были быть уверенными.

— Транспорт — это легко, — улыбнулась Лейк, когда я подняла эту тему. — У отца новая машина, а от старого грузовика он еще не избавился. Его мы и возьмем.

— Ты водить умеешь? — спросила я.

Мне еще не исполнилось шестнадцати, и хотя я неплохо управлялась с крадеными мотоциклами, я не была полностью уверена в том, что смогу справиться с рукояткой переключения скоростей.

— Брин, я живу в этой глуши, в самом центре черт знает чего. Школа в тридцати милях отсюда. Отец заставлял меня водить машину с двенадцати лет.

Я выслушала слова подруги и поняла, что с транспортом у нас проблем не будет. Теперь я ни о чем больше не могла думать, кроме как о Бешеном.

Мэдисон!

— Ты выглядишь так, как будто у тебя есть идея, — усмехнулась Лейк.

— Очень возможно, — сказала я.

Все, что мы узнали к настоящему моменту о Бешеном, мы узнали просто потому, что он гонялся за Чейзом в его снах, а Чейз и я заметили, как что-то мелькнуло у него в сознании. Отметины, узы, связи — это шло по всем каналам в обоих направлениях. Единственной причиной, по которой Бешеный преследовал Чейза в его снах, было то, что Чейз мог блокировать его, когда бодрствовал.

А что будет, если это прекратится?

Что, если Чейз откроет свою связь с Бешеным, и откроет ее достаточно широко, чтобы можно было залезть ему в мозги? Тогда он наверняка сообщит нам, где находится?

— Брин? Идея?

— Есть одна, — сказала я, — но Чейзу, наверное, она не понравится.

Чейза я нашла в человеческом облике, но все еще могла ощутить слабый привкус крови у него на языке, оставшийся от прошлой охоты.

Чейз!

Я не полностью вошла в его сознание. Высвободилась из его чувств и сосредоточилась на своих.

Брин!

Чейз мысленно произнес мое имя, и это успокоило его, напомнило ему о том, что он был человеком и оставался им даже тогда, когда доходил до той черты, переступив которую внешне становился зверем.

Ты ходил на охоту, сказала я. Многие люди делают то же самое.

Конечно, многие люди ходят на охоту с ружьями, а не используют для этого свои зубы. Но этого Чейзу слышать было не нужно, и я не стала это произносить. Вместо этого я сосредоточилась на том, что заставило Чейза выйти на охоту.

Мы собираемся убить Бешеного, сказала я ему. Мой голос был ровным и спокойным. Обещаю тебе, он умрет.

На мгновение на стороне Чейза наступило молчание, затем он снова заговорил, и речь его была корявой, как будто он не мог вспомнить, как нужно правильно складывать слова. Пренсер… хотеть… мертвый… защищать…

Мы убьем его, Чейз. Лейк и я, мы собрали кое-какое оружие. Если стрелять в Бешеного с дальнего расстояния, он может даже не услышать, как мы к нему подойдем. Он думает, что он в безопасности, потому что альфы не охотятся на него. Нас он не будет ждать.

Еще одна пауза, и на этот раз, когда Чейз снова заговорил, его слова были наполнены смыслом. Я устал бороться с ним.

Я подумала о том, что собиралась попросить у Чейза, и покраснела. Нам нужно найти его, медленно произнесла я. И единственный способ сделать это — влезть ему в голову.

Я не стала продолжать. Не могла заставить себя сказать это: для того чтобы я смогла проникнуть в голову Бешеного, Чейз должен был впустить его в свою голову.

Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, поклялась я. Нам будет нужно всего несколько секунд. Ровно столько, чтобы понять, где он находится.

Он захочет, чтобы я причинил тебе боль, ответил Чейз, и его голос был очень усталым, даже у меня в сознании. Он всегда этого хочет.

Я вспомнила, как Чейз бился телом о прутья клетки в подвале у Каллума, потому что тогда для него я пахла едой. Я подумала о том, как задрожало его тело, когда запах чужого волка наполнил гостиную Каллума, и о том, что первым инстинктивным действием Соры была попытка вывести меня оттуда.

Ты не сделаешь мне больно, сказала ему я. Ты просто умрешь, прежде чем сделаешь это.

Просить Чейза сделать то, что я задумала, было нечестно. Я ощущала себя Каллумом, относясь к Чейзу как к маленькому фрагменту, который совершенно неважен при рассмотрении большой картины. Но как бы мне ни хотелось сделать все самой, связи с Бешеным у меня не было. И сама его выследить я не могла.

А Чейз — мог!

Ты должна пообещать мне, что выберешься из моей головы, сказал Чейз. Если Пренсер возьмет верх, если я не смогу победить его, ты должна будешь уйти. Я не позволю ему добраться до тебя.

Я ничего не пообещала, поскольку конечно же не собиралась покидать корабль в тот самый момент, когда дела пойдут не так, как надо. Особенно когда я сама попросила Чейза рискнуть своей жизнью.

Я не позволю ему овладеть тобой, сказала я, заталкивая эти слова в голову Чейзу с такой свирепостью, которую он наверняка ощущал всем телом, с головы до пят. Ты — мой.

На мгновение наступило молчание, и затем голос Чейза, очень хриплый, зазвучал у меня в голове: Твой? Без собственничества, пожалуйста, и каждый сохраняет свою независимость. Так? И я почти увидела, как его губы ползут вверх, складываясь в хитрую улыбку.

Да, впопыхах ответила я. Именно так.

Хорошо.

Хорошо? — переспросила я.

Хорошо, повторил он. Я сделаю это. Не оставляй меня.

Чейзу не хотелось, чтобы я услышала его последние слова, но в ту же секунду, как я их услышала, я, потеряв всякую осторожность, еще глубже проникла в его сознание и стала говорить ему снова и снова, всеми известными мне способами, что он не одинок.

Он вдохнул.

Я сделала вдох.

Он выдохнул.

Я сделала выдох.

И Чейз поплыл по воле волн. Мне следовало быть к этому готовой. Больше чем кто-либо другой я знала о раскрытии и закрытии связей, и все-таки наплыв запахов и маслянистое прикосновение змеи, скользнувшей вниз по затылку Чейза, застали меня врасплох. Его шрамы, один за другим, наливались болью, на какое-то мгновение он не мог дышать.

Ну, ну, ну… никак это наш блудный сын.

Голос был таким обычным, таким человеческим, но его звук резал Чейзу уши. Я представила его, окровавленного, разорванного в клочья, таким, каким его в тот день оставил Бешеный.

Я не твой сын, подумал Чейз. Я тебе вообще никто.

Это правда, эхом откликнулась я, и мои слова были слышны только Чейзу. Он принадлежал только самому себе, и еще он был мой, точно так же, как я была его с того момента, как мы впервые прикоснулись друг к другу. Бешеный думал, что знает все, но он не знал, что я тоже была там.

Меняйся.

Слово было произнесено шепотом, но оно являлось приказом. Это было сказано совсем не так, как Каллум говорил, когда просил Кети вернуться в человеческую форму. И не так, как я, когда уговаривала Чейза стать волком.

Тон Бешеного демонстрировал его господство. Это было жестоко.

Ты не должен этого делать, сказала я Чейзу, хотя прекрасно ощущала тот нажим, который оказывал Бешеный.

Если я этого не сделаю, он поймет, что здесь что-то не так.

Я чувствовала, как ломались кости Чейза, чувствовала, как трещала его кожа, когда он терял человеческий облик. Бешеный засмеялся.

Меняйся обратно.

Переключение забирало энергию. Это было больно. Чейзу нужно было прийти в себя.

Меняйся.

Меняйся обратно.

Бешеный не давал Чейзу полностью заполнить новую форму, сразу заставляя его переходить в предыдущую.

Остановись, захотелось закричать мне. Прекрати!

Но я не закричала. Слезы текли у меня по лицу, мое тело содрогалось вместе с телом Чейза, извивавшегося от жгучей боли. И я прыгнула и проскочила сквозь сознание Чейза в сознание Бешеного.

Паленый волос и мужской одеколон.

Вонь была ошеломляющей. Удушающей. Я попробовала проблеваться, но не смогла. Я должна была сделать это, потому что Чейз не мог. Потому что его тело было вынуждено ломать само себя, а потом собираться вновь. И так раз за разом.

Пот смешался со слезами у меня на щеках. Раскаленная добела кочерга врезалась мне в живот, в руки, в челюсть.

Меняйся.

Меняйся обратно.

Мне нужно было сосредоточиться. Я должна была узнать то, что нам было нужно сделать, чтобы Чейз снова мог выставить свое заграждение.

Защищай, приказало мне мое чувство стаи. Чейз был мой. Я должна была защищать его. Я должна была вытолкнуть Бешеного прочь. Но сначала я должна была выследить его. Я закрыла глаза. Нарисовала в своем воображении извивающуюся связь, которая соединяла Чейза с этим психом. И последовала вдоль нее к ее основе. Меня окутала влажная, оглушающая темнота, пока я наконец не вспомнила, что это значит, когда по-настоящему жарко.

Кровь. Бешеный любил кровь. Он любил власть. Его звали Вилсон.

Информация пришла сразу, в одно мгновение. Но ее было недостаточно. Я стала продвигаться дальше.

Где ты? Подумала я, зная, что он не может слышать моих слов. Скажи мне, где ты находишься.

Я увидела какую-то лачугу. И кровь. Лес. И снова кровь. Городишко — один светофор на дороге. Магазин «Хозяйственные товары Мейкона».

Тропинка, ведущая в лес.

Попался. Слово прошелестело у меня в голове, и в ту же секунду, как я услышала его, инстинкты Чейза вернулись к жизни. Попался, эхом откликнулся он. Он боролся с собой, чтобы не драться с Бешеным, не оттолкнуть его.

Но нам нужно было драться. Нужно было выбраться отсюда. Нужно было заботиться друг о друге.

Но для начала мне нужно было кое-что еще. Лачуга. Светофор. «Хозяйственные товары Мейкона». Тропинка в лес.

Скажи мне, где ты находишься.

В первый раз Бешеный остановился, прервав атаку на Чейза. Он помедлил, и я испугалась, что он учуял меня, так же, как я чуяла его.

У меня совсем не было времени. Чейзу было очень больно. Если Бешеный учует меня, он накажет Чейза. Ранит его. А потом еще и еще.

Ничейная земля. «Хозяйственные товары Мейкона». Образы мгновенно перетекли из сознания Бешеного в мое. Он попытался вырваться, но когда я хватаюсь за что-то, то никогда не выпускаю этого из рук, пока дело не будет сделано.

«Хозяйственные товары Мейкона». Тропинка в лес. И наконец, название. Город.

Бешеный взревел — этот звук подходил скорее медведю, чем волку, — а потом засмеялся ужасным, дьявольским смехом, и я представила, как кровь выступает на его губах, стекает вниз по его лицу и пропитывает его руки.

Желудок скрутило. Это человек, который убивал свои жертвы… и смеялся.

Пора, сказала я Чейзу.

Я не могу. Он слишком силен. Заслонов нет. Каллум помогал мне. Я не могу.

Ты можешь, сказала я в ответ. Думай обо мне, Чейз. Думай только обо мне.

Он стал думать. Он думал обо мне, и Бешеный думал обо мне, и их образы смешивались у меня в мозгу. Запах мокрого картона, очистителя водосточных труб, запах страха маленькой девочки. Легкий, прекрасный… и домашний.

Вот так, сказала я Чейзу. Я дома. Возвращайся ко мне.

Я обязана была защитить его. Я обязана была все это уничтожить. Должен же быть для этого какой-то способ. Паника перехватила горло у него и у меня. Я видела, как взор Чейза заволокло кроваво-красной пеленой.

Попался.

На этот раз я ухватилась за это слово. Заставила Чейза услышать его. Мы были загнаны в угол. Нам было страшно. Но мы выберемся отсюда. Живыми.

Попался. Бежать.

Держись, прошептала я последнее слово, потому что Чейз, кажется, не мог вспомнить, что оно означало, и его инстинкты проснулись. Он был боец. Он дрался.

Этот человек был — ничто. Он не был всемогущ. Он был — Пренсер.

И мы не должны были позволить ему одержать над нами верх.

Чейз был мой. Я была его. Бешеный хотел нас обоих, и, осознав это, я почувствовала, как что-то щелкнуло у Чейза внутри. Бешеный мог угрожать ему. Бешеный мог его пытать… Но он не имел права думать обо мне. Никогда!

Я услышала гудение силы. Увидела, как задрожал воздух, когда Чейз захлопнул металлические заграждения, у него в зубах осталась маленькая часть власти, которой он был привязан к этому человеку. Как животное, как охотник, он вцепился в нее. И разорвал на куски.

И как только все это начало расплетаться, мальчик, которого я называла мой, взял все, что связывало его с Бешеным, и в какой-то момент бросил это мне.

Раньше у меня возникало подобное чувство: мир завертелся вокруг своей оси. А потом взрыв в мозгу. И — эхом — чарующая тишина. Тишина и Чейз.