Глава 1

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ И НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Поскольку все члены маленького отряда очень устали (кроме, пожалуй, Психеи), было бы разумно выспаться, а уж потом все выяснить, но волнение было столь велико, что никому и в голову не пришло отдыхать. Все тараторили наперебой, и хотя каждый счел своим долгом упомянуть, что утро вечера мудренее и он (или она) немедленно отправляются спать, разговоры долго не затихали. Говорили о вторжении Вальдо, о гибели столицы, о том, как Аматус обрел левую руку, о полете на Чудище Загадочнике, и даже о том, кем на самом деле была Каллиопа, — она сама решила, что теперь хватит это скрывать.

— Если уж что-то происходит из-за меня, то пусть так и будет, — заявила она. — А если мы погибнем, Вальдо прикончит и меня, невзирая на то, кто я такая.

Но все эти новости меркли в сравнении с удивительным открытием: дьякон Дик Громила оказался тем самым женихом, которому не хватило храбрости вызволить Сильвию из Царства Гоблинов, как о том пелось столько лет в балладе «Пенна Панк».

— Но я думала, что «Пенна Панк» — такая старая песня! — воскликнула Каллиопа. — Ведь ей несколько сотен лет!

— Чем песня старее, тем правдивее, — пояснила Психея. — А уж «Пенна Пайк» — такая древняя, что в ней не может быть ни слова вымысла.

Каллиопа всегда относилась к Психее немного подозрительно, но промолчала, больше выспрашивать не стала.

— Что ж, по правде говоря, на скользкий путь преступлений меня толкнула трусость, — признался Громила Сильвии. — Ты же знаешь, я всегда мечтал про героические поступки и про всякое такое, а тут ведь такая возможность представилась, да и в песне все пелось так просто и ясно… и ведь не сказать, чтобы дело такое уж трудное было, понимаешь? Ну а я просто развернулся и дал деру. Не было во мне чего-то такого, из чего герои сделаны, вот и весь сказ. Короче, я рванул на север.

Ты же знаешь, как это бывает: решишь, что ты разбойник из разбойников, ну и, стало быть, раз ты такой, то и принимаешься за разбой. Вот и начал я грабить лавки, потом по карманам шарить принялся, потом — кур воровать, потом на овец переключился, потом — на коров и лошадей, словом… очень скоро я стал заправским грабителем.

Ну а грабителей кто любит? Никто их не любит, никто не уважает, ничего им в жизни не светит — и что мне оставалось? Конечно, я размечтался о том, чтобы стать настоящим разбойником или пиратом. Как я качку переношу, Сильвия, это не мне тебе рассказывать, так что оставалось одно: в разбойники податься.

Поначалу у меня просто поджилки тряслись, я ведь думал, что храбрости у меня ну ни капельки нету. Но потом оказалось, что из мушкета я палю довольно-таки метко да и с мечом неплохо управляюсь. А когда кого-то грабишь, люди попадаются чаще всего безоружные или такие, кого припугнешь как следует — и бери голыми руками. Словом, научился я и оружие в ход пускать, и орудовать им со временем выучился неплохо… короче, вот он я. Самый страшный разбойник во всем Королевстве. Но все это — расплата, честное слово. У меня советник имеется, много песен знает, так он мне то и дело твердит про эту самую расплату. В одной песне про меня поется, какой я удачливый, а в другой поется про то, как меня побили, а я уж привык и к тому, и к другому.

Да и все привыкли. Кстати сказать, зовут-то меня по-настоящему Браун. Старина Ричард Браун. Конечно, такое имечко для предводителя шайки разбойников никуда не годилось, вот я и взял себе прозвище — Дик Громила. Ну а когда я завел такой порядок, чтобы бедных не грабить, а часть награбленного раздавать сиротам да вдовам, это, конечно, нам здорово по карману ударило, сама понимаешь, но зато народ нашу шайку зауважал и ни в жизнь бы нас никому не выдал… словом, вот за все эти глупости меня и прозвали Дьяконом.

Но кое-что хорошее все-таки из этого вышло, ты сама признай. Уж как ни крути, а шайка дьякона Дика Громилы все-таки получше звучит, нежели «карманники и курокрады Ричарда Брауна».

Разбойники одобрительно загомонили.

Рассказ Сильвии, конечно, оказался куда короче. Ведь для нее время, проведенное в Царстве Гоблинов, пролетело, как один долгий сон. А потом она нанялась в подавальщицы в одну маленькую таверну, а потом ей сказали, что вульгарианцы платят получше, и она перебралась в их квартал и стала работать в одном из «ступоров».

Наконец, когда все истории были рассказаны, а время уже было позднее, Громила — Брауном его назвать как-то даже язык не поворачивался, да и люди его об этом и слышать не желали — предложил отправиться в один из тайных лагерей его шайки, расположенный в густом лесу, дабы там как следует закусить, пораньше лечь спать, основательно выспаться, а потом уж обмозговать, как быть дальше. Мысль эта показалась Аматусу настолько гениальной, что он шепнул сэру Джону:

— Знаешь, а я понимаю, как он стал предводителем шайки.

— Вот-вот, — согласно кивнул сэр Джон и прошептал на ухо принцу:

— Только, ваше высочество, всеми богами заклинаю вас, не вздумайте сказать об этом вслух. Ему ненавистна мысль о том, что главарем разбойником он стал вследствие административных талантов и здравого смысла. Он по-прежнему жаждет верить, что главарем стал исключительно из-за того, что он — самый отчаянный, самый дерзкий разбойник от Озера Зимы до Горькой реки. Не стоит задевать его чувства — он страшно обидчив.

Когда друзья в сопровождении разбойников приблизились к лагерю, их встретила радостная толпа женщин и ребятишек. Похоже, у каждой из женщин среди разбойников был муж или отец. Вскоре друзья почувствовали себя присутствующими на некоем подобии военного парада. Дети сторонились Аматуса из-за его странной внешности, а Каллиопу и сэра Джона обступили и просто прохода им не давали — ведь они ни разу в жизни не видели настоящей принцессы и настоящего рыцаря.

Дик Громила отстал от отряда, чтобы переговорить с Аматусом.

— Надеюсь, — сказал он, — нам удастся сделать так, чтобы война не докатилась до северных границ. Наши лагеря за много лет стали почти что городками. Мои люди грабят теперь так — время от времени. А большей частью трудятся, как крестьяне. Некоторые уже и приличными домами обзавелись, так что терять эти дома им ох как не захочется.

Аматус улыбнулся:

— Такое впечатление, что территории Королевства, помеченные на карте как «незаселенные», очень даже заселены.

— Ну, они же ничьи…

— Это мы уладим. Уладим, если Королевство возродится. Как его можно сейчас назвать? «Узурпация»? Или «Узурпия» — на манер графства или провинции? Я не согласен. Я вижу, что у тебя тут множество отчаянных храбрецов и им определенно есть за что сражаться.

— Потому они такие отчаянные, — кивнул Громила. — От холостых разбойников толку чуть. Во-первых, они женщин не уважают, а из-за этого женатые ребята страшно бесятся. Тут глазом моргнуть не успеешь, как они за оружие похватаются, и такое начнется, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Хуже того… Вы как думаете, ежели холостой разбойник награбит добра, он что — в шайке задержится или работать будет? Да ни за какие коврижки! Он тут же рванет в город, чтобы денежки спустить, ну а там его, как пить дать, изловят, и он, ясное дело, чтобы шкуру свою спасти, всех нас заложит. А вот семейный разбойник, а еще лучше — целая шайка семейных разбойников — это, я вам доложу, из разбойников разбойники. Этот на шлюху и не покосится. Он ведь понимает, что, закрути он со шлюхой, другие ребята женушкам своим проболтаются и рано или поздно и его благоверная про это дело узнает. Ну а что касательно того, чтобы денежки в городе промотать, — это навряд ли. Надо же что-то иметь на черный день, да детишкам башмаки купить, да крышу перекрыть… А когда поселение большое, тут еще и в складчину много чего покупать приходится.

Кстати говоря, так оно и самому разбойничку лучше. Холостой разбойник за собой не следит. Когда ему за собой следить? Он ведь или по веревке к какой-нибудь бабе в окно лезет, или напивается в стельку и песни горланит ночь напролет, а то еще примется перед женщинами хорохориться, натворит чего-нибудь. Еду он себе приготовить не умеет, вот и лопает что попало в каких-нибудь грязных харчевнях, и какое тут, спрашивается, у него будет здоровье? Никакого, а без здоровья на большой дороге и делать нечего.

Ну а семейный разбойник… этот пару-тройку дней пограбит, постреляет, поспит на холодной земле, а потом домой возвращается, а там чисто прибрано и обед готов, он и вымоется, и выспится, и с детишками поиграет, так что через недельку уже опять свеженький, бодренький, готов к новым, как говорится, подвигам.

Аматус даже не нашелся, что на это ответить. Он только сказал Громиле, что кому, как не ему, знать, как управлять шайкой разбойников.

— Ну, это дело ясное, — кивнул Дик. — А что делать? Приходится, когда добычи маловато, а еще какой-нибудь шибко умный решит, что настоящий разбойник — это тот, кто все награбленное имеет право прикарманить. С этими я борюсь нещадно. А ведь это помимо всего прочего, всей этой тягомотины с управлением, а ее, я вам руку на сердце положа, скажу, просто терпеть не могу, только больше некому у нас этим делом заняться…

Громила продолжал таким образом разглагольствовать, и наконец они въехали в лагерь. С первого же взгляда стало ясно, что «разбойничье логово» устроено и обустроено куда лучше многих королевских поселений на востоке. Поселок был обнесен крепким частоколом, дома тут стояли крепкие, солидные, вот только раскрашены были странно — зелеными и коричневыми пятнами. За частоколом располагалась большая общая трапезная, но оказалось, что обедать там собираются нынче далеко не все разбойники.

— Тут у многих семьи, — пояснил Громила, — а кое-кого пригласили на домашний обед. У нас тут дружеские связи очень уважаются.

За частоколом принца и его товарищей ждал сытный обед, уютный кров — то есть все, о чем можно было только мечтать. Пусть это был не их дом, пусть столица и даже самое Королевство пока были для них потеряны, но все же было чему порадоваться.

 

Глава 2

ОЗЕРО ЗИМЫ

Миновала неделя. Аматус стоял на берегу Озера Зимы, а рядом с ним — Психея, сэр Джон Слитгиз-зард и Каллиопа. Дьякон Дик Громила показывал им окрестности.

— Вон там, где с Белой Горы ледник спускается чуть не до самого края воды, — видите? — берег маленько смахивает на Колокольное Побережье на Железном озере. Но только тут похолоднее будет, и река с ледника стекает только летом, зато уж и буйствует она в это время — я вам доложу. На восточном берегу — отличные гавани, и земля там отменная. Можно было бы там садов насадить вишневых и яблоневых, но вы же знаете, королевские власти сюда не шибко наведывались, а мне пока не под силу за такое взяться. На другом берегу живут лесорубы, охотники на газебо да несколько крестьян — картошку сажают. Ну а на этом берегу — пара-тройка маленьких рыбацких деревушек. Они, кстати сказать, вам, ваше высочество, податей уже давненько не платили, да и мы с них денег за охрану не брали — рука не поднимается. Есть тут еще несколько ферм, а еще ваш, если можно так выразиться, замок. Ну а гарнизон тамошний… ладно, молчу, сами увидите.

Они вместе обогнули высокий скалистый мыс, и перед ними открылся вид на пологий полуостров. На самом его конце возвышался небольшой, грубо сработанный замок — проще говоря, каменный бастион, огражденный деревянным частоколом, а посередине — башня.

— Что ж, удержать такое укрепление можно, но только не тогда, когда на него повалит целое войско, — глубокомысленно изрек сэр Джон.

— Однако не исключено, что это последняя крепость, оставшаяся в руках тех, кто верен королю, — добавил Аматус.

— Это как посмотреть, — буркнул Дик Громила, и все они поскакали вниз по извилистой тропке, а затем обогнули небольшой залив и направились к крепости. На полпути к цели ее загородили холмы, и когда крепость снова стала видна, путники находились намного ниже нее. Хотя крепость по-прежнему казалась скромной, впечатление она все же производила довольно устрашающее.

— Палестрио! Эй! Командор Палестрио! — выкрикнул Громила. — А ну-ка, выходи, да порадуй нас!

В крепости послышался шум и возня, и наконец над крепостной стеной появилась голова в шлеме.

— Ступай своей дорогой, Дик Громила. До уплаты следующей подати еще целых десять дней осталось.

— Это ты верно говоришь, только я к тебе сегодня не за этим явился, — объявил Громила, и лицо его озарилось широченной ухмылкой. — Это тебе ровным счетом ничегошеньки не будет стоить…

— Ничего я тебе не дам. Я — слуга короля, его представитель в здешних краях…

— Откажешься — не ходить тебе по ягоды в лес и не видать летних пикников, как своих ушей, — строго и решительно ответил Дик Громила, и притом громко, чтобы командор слышал все, слово в слово. — Ну давай, будь паинькой, спускайся, да потолкуем по душам!

— Мы с тобой так не договаривались!

— А тут кое-что изменилось. Ладно, кончай волынку тянуть да канючить. Спускайся, говорят тебе, покалякаем. Ты не бойся, ничего такого страшного. Слово даю.

— Ну, ладно, уговорил, — вздохнул командор. — Я мигом.

Даже оттуда, где стояли путники, было видно, что командор действительно спешит на зов атамана разбойников.

— Но как же это… — вырвалось у Аматуса, который, похоже, был не шутку возмущен.

— Ну, понимаете, ваше высочество, тут такое дело… — усмехнулся Дик Громила. — Ваш батюшка и министры его издавна сюда на службу отправляли такой народец, в котором, скажем так, сильно сомневались. А что до командора Палестрио, так он малый очень даже неплохой, просто ему ничего другого не оставалось, как нам дань платить. Если бы еще ему одному решать, так он, может, и взбунтовался бы, да только у него под началом ребята, которые, считай, в этих краях лет по двадцать прожили, да и в рекруты их набирали по тутошней округе, так что они нас, можно сказать, побаиваются. Ну а командор малый мягкосердечный, и ему жалко ребят — зачем зря на рожон-то лезть, правильно?

Аматус не совсем понимал, как ему себя вести в сложившейся ситуации.

Принц видел, что Слитгиз-зард с трудом удерживается от улыбки, Каллиопа, не стесняясь, улыбается, да и Психея едва заметно усмехается. И тоже сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Хорошо-хорошо, — сказал Аматус. — Я его не стану наказывать, да и ругать особо не собираюсь. Но все равно я желаю знать, что тут происходит.

Деревянные ворота крепости распахнулись, и оттуда вышли двое военных. На командоре Палестрио красовалось некое подобие королевской военной формы, вот только мундир был латан-перелатан, а вот его подчиненный выглядел похожим на разбойников из шайки Дика Громилы, правда, еще более оборванным.

Оба представителя гарнизона крепости молча приблизились к Громиле и встали перед ним. Но тут, не говоря ни слова, Аматус откинул плащ, дабы его подданным стало ясно, кто перед ними. Двое вояк выпучили глаза и раззявили рты, а потом командор Палестрио бухнулся на колени.

— Ваше высочество, — выдохнул он. Его подчиненный, соображавший несколько помедленнее начальника, с заметным опозданием последовал его примеру.

— Встань, командор. Полагаю, мне следует поинтересоваться, с какой стати из королевской казны платится дань атаману разбойников…

— Нет-нет, ваше высочество, из казны ни единого флавина мы им не платим! У нас тут прибыль кое-какая имеется — за переправу на лодках, от ресторанчика, от лавки, все в таком духе…

Бровь Аматуса взметнулась вверх. Трудно сказать, что он испытывал — изумление или любопытство, — по одной брови разве скажешь? Но поскольку затем он заморгал обоими глазами, скорее всего им все-таки овладело любопытство.

— Переправа? Это еще что такое?

Дик Громила пояснил:

— Мы с командором Палестрио, ваше высочество, а точнее говоря, мы со Скеледрусом — вот этим малым — наладили лодочную переправу через озеро. Надо же как-то охотникам на газебо, лесорубам да картофелеводам на другой берег перебираться. Ну а что до ресторанчика, так тут дело такое… словом, долгое время командор Палестрио подати со здешнего народа получал рыбой, дичью да овощами. И вот вы мне скажите, ваше высочество, вы бы хотели, чтобы в королевскую казну вместо флавинов вам рыбу да дичь присылали, а? Короче говоря, четыре дня в неделю тут работает очень славный маленький ресторанчик с видом за озеро. И по-моему, нынче он должен быть открыт.

— Открыт-открыт! — радостно подхватил командор Палестрио. Похоже, он немного оправился от потрясения. Едва заметно улыбнувшись, он добавил:

— Да и будь сегодня нерабочий день, тут у нас такое строгое правило имеется: ежели наезжает к нам кто-то из важным персон, не говоря уж о королевских особах, мы ресторанчик наш мигом открываем.

— Вот не знал, что у нас такое правило, — захлопал глазами Скеледрус.

— Поэтому я пишу правила, а ты занимаешься переправой, — ловко выкрутился Палестрио. — А уж что я сам написал, того никогда не забуду.

Скеледруса, похоже, ответ начальника убедил, и он понимающе кивнул.

Аматус начал улавливать логику в происходящем.

— Насколько я понимаю, лавку вы открыли из-за того, что…

— Ну, тут дело в том, что торговые караваны больше нигде не желают останавливаться, кроме как у нас. Крепость стоит в самом конце дороги, и мало кто сюда доберется к приходу каравана, ну а караванщики долго гостить не любят, — пустился в объяснения Палестрио. — Да и денежки нужно все время в оборот пускать. Не будь мы так предприимчивы, все свободные флавины в этих краях оседали бы у нас в казне, да так и лежали бы, если бы мы их не пускали на разные приобретения. К тому же всякий раз, как новый караван приходит, цены подскакивают, ну и…

Аматус переводил взгляд с дьякона Дика Громилы на командора Палестрио, и у него мелькнула мысль: вот этих двоих людей с огромной радостью взял бы на службу Седрик и поручил бы им любые посты, вплоть до самых высоких. Вспомнив о Седрике, принц вспомнил о погибшей столице и о том, что вскоре и в эти края могло нагрянуть войско Вальдо, и сказал:

— Мне бы хотелось, если, конечно, это возможно, собрать здесь как можно больше людей со всей округи — с побережья и из лесов… ну скажем, через неделю. Если бы вы изыскали возможность открыть кредит для вашего нанимателя, командор, мне бы также хотелось устроить для всех, кто соберется, хорошее угощение.

— Будет сделано, — отчеканил командор.

— Дорогонько обойдется, — заметил Скеледрус.

— Рот закрой, — посоветовал ему Палестрио. В крепости оказалось приятно и уютно, хотя как укрепление она, бесспорно, оставляла желать лучшего.

— Мы, если бы захотели, могли бы ее в любое время захватить, — сказал Громила. — Но вот вопрос: куда бы мы тогда отправились, чтобы прикупить одежонки да переплавить мечи и кинжалы, когда они затупятся? Ну и потом, сюда можно без опаски отпускать моих ребят-холостяков, чтобы они тут пар спускали да встречались бы с порядочными деревенскими девушками. — Карие, с поволокой глаза Дика Громилы весело сверкнули. — Было времечко, когда дела тут шли туговато, так мы в долг давали командору Палестрио — из тех самых денежек, что он нам отстегивал.

Сэр Джон поскреб макушку:

— Королевский форпост брал взаймы у разбойников?

— Ну, мы же по-людски договаривались, и отдавал он долги всегда вовремя.

Той ночью друзья спали в комнатах для гостей, и хотя простыни им постелили грубые, домотканые, а полы здесь не были устланы коврами, зато все было чисто и аккуратно, и все проснулись отдохнувшими и посвежевшими.

Дик Громила, как и предсказывал Седрик, был готов оказать друзьям поддержку и старался изо всех сил. Ведь разбойник, приходящий на помощь законному монарху, как ни крути, всегда найдет достойное отображение в тысячах старых песен. А хорошим атаманом разбойничьей шайки вряд ли может стать человек, не отличающийся глубокой прозорливостью в делах такого сорта. По предложению Громилы компания на ближайшие несколько дней разделилась, дабы постранствовать по окрестностям и пробудить у местных жителей интерес к предстоящей встрече с принцем.

Поскольку сэра Джона Слитгиз-зарда здесь еще хорошо помнили под прозвищем Джек-Твоя-Голова-с-Плеч, ему разумнее всего было проехаться по разбойничьим лагерям. То, что Каллиопа была принцессой, похоже, вызывало к ней неподдельный интерес в разбойничьей среде, и потому она решила присоединиться к сэру Джону.

— Тут дело понятное, — высказался по этому поводу Дик Громила. — Сроду тут никого королевских кровей не видали, вот и интересуются. — Ну а поскольку вдобавок вы, сударыня, единственная наследница престола, а всю вашу родню перебили, то, считайте, сердца моих людей вы покорили сразу. То есть я чего сказать хочу… такая, как вы, может рассчитывать на помощь от разбойников.

В результате на долю Аматуса выпало плавание по озеру на лодке в сопровождении Скеледруса, но дело это отчасти осложнялось тем, что Скеледрус Аматуса побаивался, можно даже сказать — трепетал перед ним.

И дело тут было вовсе не в том, что Аматус был принцем, и не в том, что у него не хватало нескольких частей тела. Просто-напросто Скеледрус был на редкость исполнительным солдатом и все распоряжения командора Палестрио воспринимал буквально. Сказано ему было: «трепещи перед принцем» — вот он и трепетал и даже не задумывался, а зачем бы ему трепетать.

Психея отправилась вместе с Аматусом, и с этим никто не стал спорить. Гораздо больше все подивились тому, что Сильвия выразила желание составить компанию Дику Громиле, который собирался объехать несколько небольших деревушек к югу от озера, высоко в горах.

— Мне всего-то и надо — рассказать крестьянам о том, что случилось с городом, — уверяла друзей Сильвия. — Я сумею их уговорить, вот увидите. Ведь все эти люди добывали все, что у них есть, тяжким трудом, и когда они узнают, что вот-вот кто-то может явиться и отнять у них все нажитое, да еще, глядишь, земли перепортят… словом, они столько лет мирно соседствовали с разбойниками, потому что у разбойников строго заведено: они никогда не отберут лишнего. А это не одно и то же. Они все придут, вы уж мне поверьте. А еще… — Тут Сильвия склонилась к Каллиопе и широко улыбнулась. — А еще мне просто очень хочется несколько дней побыть наедине с Ричардом.

— Неужели ты все еще…

— Ну конечно! Он был мне замечательным возлюбленным, и муж из него получится чудесный. Ну, не вышло из него героя, и он до сих пор страшно из-за этого переживает. Но если на то пошло, мы поженимся, а в семейной жизни так уж ли важно подвиги совершать? Просто нужно время, чтобы он свыкся с этой мыслью, вот и все.

Расстались они рано утром. Скеледрус и его команда наотрез отказались от помощи Аматуса и Психеи, так что они сели в лодку, забрались на небольшую надстройку на палубе и помахали на прощанье руками Каллиопе и Слитгиз-зарду, которые затем ускакали на запад, а также Сильвии и Дику Громиле, направившимся на юг.

В первый день принц и его нянька направились к небольшому лагерю лесорубов, расположенному на юго-восточном берегу озера. По пути Аматус репетировал свою речь. Лодка скользила по волнам, на которых весело играли солнечные блики, но принц почему-то очень разволновался.

Но когда они сошли на берег, добрались до поселка и Аматус встал спиной к походной кухоньке лесорубов и окинул взглядом окрестности, то здесь, где величавые голубые сосны вздымались над зеленым мшистым подлеском, он вдруг почувствовал себя как дома. Принц бросил быстрый взгляд на Психею, она улыбнулась ему, и Аматус, воспрянув духом, обратился к лесорубам.

Начал он с того, что попытался внушить лесорубам, что те живут в Королевстве только потому, что у них есть король, но эта прелюдия ему самому тут же показалась дурацкой. Правда, Аматус отметил, что для Скеледруса первая фраза его речи прозвучала истинным откровением. Затем принц поведал собравшимся о землях, которых они никогда не видели, но могли никогда и не увидеть: о Загорье, о столице, о землях к югу от Железного озера, о Колокольном Побережье, о бескрайних пустынях на востоке и о Великих Северных Лесах, протянувшихся от Длинной Речной дороги до Железного озера. Принц постарался в красках описать, какими были эти края до нашествия Вальдо, а потом сообщил, что Вальдо захватил страну и разрушил столицу и что многим землям также грозит разорение.

Затем принц сказал о том, что скорее всего Вальдо почти наверняка двинет войска в эту сторону, потому что не такой он человек, этот Вальдо, чтобы забыть о землях, которые еще ему неподвластны. Принц ничего не обещал своим подданным, кроме крови, железа и огня, и ничего не предлагал, кроме жестокого выбора: пойти и найти все это или ждать, пока все это само их отыщет.

Когда Аматус закончил свою речь, все лесорубы, высоченного роста, с каменными мышцами, один за другим вышли вперед и дали принцу слово непременно прибыть на встречу И заверили Аматуса в том, что готовы ко всему, о чем он их попросит.

Принц разделил с лесорубами их скромную вечернюю трапезу, а они при этом ужасно стеснялись, но все же Аматусу удалось перекинулся парой слов с каждым.

К следующей стоянке пришлось добираться ночью, дабы воспользоваться попутным ветром. Ночь выдалась спокойная, и большая часть команды спала. Аматус и Психея долго не ложились, сидели на крыше кабинки, любовались звездами, луной и темной тенью лодки, скользившей по отражению небес.

Они долго молчали, а потом Аматус негромко проговорил:

— Только ты одна и осталась у меня.

— Верно.

— Знаешь, я бы с радостью остался получеловеком, лишь бы сберечь всех вас, и даже Мортис, хоть я ее и боялся, и даже Кособокого, который порой заставлял меня содрогаться от отвращения.

— Увы, выбирать тебе не приходится, принц Аматус. Никто из нас, знай он тому цену, не предпочел бы стать целым, но у нас нет иного выбора. Ты понимаешь, что станешь целым, когда уйду я…

— Физически целым — да. Но по Голиасу я тоскую даже теперь. И эта тоска — как незаживающая рана. Да и всех остальных мне недостает.

— И по мне ты тоже будешь тосковать. Это неизбежно, но так должно быть.

Дул ветер — не сильный, но ровный, и лодка рассекала сверкающие волны Озера Зимы почти бесшумно, только изредка еле слышно у борта плескала вода. Мимо проплывали величавые горные вершины, а дальше к северу возвышались заснеженные остроконечные пики, замыкавшие мир. Ясные звезды казались близкими. Аматус долго-долго, ни о чем не думая, наслаждался их светом и следил за тем, как опускается луна за западные горы.

Наконец он спросил у Психеи:

— Скажи, а кто-нибудь из вас знает о том, как вы уходите?

— Эту тайну каждый из нас уносит с собой, ваше высочество. Голиас умер при свете, побывав во мраке. Мортис умерла как тайна, которых была полна.

— А Кособокий?

— С отвращением и ненавистью, — холодно и равнодушно произнесла Психея.

Аматус снова долго сидел, слушал тихие всплески волн и шелест ветра, вдыхал влажный воздух, колыхавшийся над горным озером, спускавшийся с ледников и струившийся затем в долину Длинной реки. Было холодно, и лицо принца пощипывало.

— Люди Дика Громилы говорят, что его нашли с гирляндой из одуванчиков, которую ты сплела для него. Мне кажется, он любил тебя, или что-то вроде этого.

— Что-то вроде этого, — ворчливо отозвалась Психея. — Не все мы — твои друзья, принц. Ты уже знаешь: Мортис тебе другом не была. Голиас и я — пожалуй, да. А Кособокий… он был тебе не другом и не врагом. Он был тем, кем должен был быть.

Аматус вздохнул, но осмелился задать еще один вопрос:

— А ты можешь сказать мне, как уйдешь ты?

— Я была с вами много лет, ваше высочество. Когда меня не станет, вы станете целым.

С этими словами Психея встала и спустилась с кабинки вниз. Чуть погодя спустился и принц, лег, но еще долго не мог заснуть. Завтра ему предстояло говорить с лесорубами еще в трех лагерях, а на следующей день — в четырех, и только потом они должны были вернуться в крепость, к Палестрио.

В каждом поселке принца встречали одинаково. Люди готовы были подарить ему свою любовь и преданность. Не помни Аматус так ярко пылающий в огне пожарищ город и уничтоженное врагами за один-единственный день войско, на создание которого Седрик потратил столько лет, наверное, его сердце забилось бы радостнее и к нему вернулась бы надежда.

Скоро — а наверное, даже слишком скоро — Скеледрус и его команда уже вели небольшое суденышко обратно к прибрежной крепости, а когда лодка подплыла поближе, то все увидели, что над бастионом гордо реет знамя с изображением Руки и Книги.

— Странно, — нахмурился Аматус. — Этот флаг должен подниматься там, где находится нынешняя резиденция короля. Наверное, это означает, что мой отец погиб и что теперь я король, и именно поэтому над крепостью подняли флаг. Но все-таки им не следовало так поступать, пока об этом не станет известно наверняка.

— Ждите и смотрите, ваше высочество, — сказала Психея негромко.

Долго ждать принцу не пришлось. Лодка подплывала все ближе и ближе к берегу, и вскоре Аматус увидел, что его встречают вернувшиеся из своих странствий сэр Джон Слитгиз-зард и Каллиопа, а рядом с ними — Дик Громила и Сильвия, а еще командор Палестрио, а еще… кто-то еще…

Только ступив на берег, Аматус понял, что перед ним, весь в пороховых ожогах, с растрепанной бородой, стоит не кто иной, как Седрик. А когда Седрик обратился к нему «ваше величество», принц все понял. В сказках потом так и написали, потому что так оно и было: в тот миг, когда Аматус узнал, что стал королем, он заплакал.

 

Глава 3

ИСТОРИИ РАССКАЗАНЫ, СВЕДЕНИЯ ПОЛУЧЕНЫ, ПЛАНЫ СОСТАВЛЕНЫ

Почти весь день все только тем и занимались, что слушали рассказы друг друга, но про путешествие Аматуса мы уже рассказали. Странствие Седрика, по его словам, заключалось всего-навсего в том, что он переставлял ноги. По пути ему встречались заброшенные деревни и поля, потому он всегда находил себе пропитание и кров, так что пересказывать его путешествие нам нужды нет.

Да и сам Седрик, правду сказать, был необычайно краток.

— Безусловно, — отметил он, — совершать кражи со взломом и заниматься мародерством в моем возрасте — довольно-таки увлекательное занятие, но рассказывать об этом не очень интересно. Я шел. Я оглядывался. Набрал кое-каких припасов, когда понял, что деревни мне по пути больше не попадутся. А сюда я пришел, потому что знал, что именно сюда доставит вас сэр Джон.

Ну а если вам все же не терпится узнать о путешествии Седрика в подробностях, обратитесь к «Хроникам Королевства», только имейте в виду, что большинство летописцев обычно опускает этот эпизод, а если он и упоминается, то исключительно в связи с описанием социальных условий и экономической статистики тех времен.

Известие о гибели Кособокого опечалило Седрика больше, чем всех остальных. Может быть, причина крылась в том, что других Кособокий пугал своей угрюмой кровожадностью, а Седрику как раз это его качество казалось определяющим для человека, занимающего пост начальника стражи. Именно поэтому премьер-министр не обращал никакого внимания на физическое уродство Кособокого. Друзья с огромной грустью узнали о смерти герцога Вассанта. Особенно огорчилась Каллиопа — ведь герцог был ее первой любовью. Нечего и говорить о том, как все расстроились, узнав о гибели короля Бонифация. Осиротевший Аматус почти на полдня удалился в башню, выходившую на Озеро Зимы, и никто не осмелился подняться к нему и заговорить с ним о смерти отца.

Когда же отзвучали все рсссказы, остались сведения, которые принес Седрик. Покидая замок, премьер-министр прихватил из королевской библиотеки две толстенные книги: «Всякие пакости, знать о которых порой все-таки необходимо» и «Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе». Но гораздо важней этих книг оказался рассказ Седрика о том, что он видел собственными глазами, и те выводы, что он сделал на основании этих наблюдений.

— Я не так уж старался идти только днем, — объяснял Седрик. — Это верно, что по ночам всякой нечисти больше, но и бессмертные, и гоблины не настолько дисциплинированы, чтобы выставлять по ночам дозор или отправляться на разведку. Похоже, они даже не знали, что искать им нужно именно меня. Один из недостатков столь быстрого захвата города состоит в том, что потом не сразу разберешь, что на месте, а чего недостает. Словом, выпадали дни, когда я не спал, а просто лежал в кровати или сидел на стуле и думал… Но, несомненно, самое главное — то, что я понял в королевской библиотеке: когда убиваешь тех, что на одно лицо, остальные обретают силу, а когда убиваешь тех, что от них отличаются, они сразу становятся слабее.

Так вот… Во «Всяких пакостях…» написано о том, что подобное соединение душ происходит из-за злобных деяний разных злых колдунов в течение многих столетий. Тела таких воинов легко сотворить, а потом их души соединяют по две-три в одну. Если один из таких рукотворных людей погибает, его дух передается остальным, и они становятся сильнее. Но если убить одного из настоящих людей, которые питают рукотворных живым духом…

Аматус кивнул и поднял руку, чтобы ненадолго прервать Седрика:

— Я понял. Тогда они все слабеют, даже живые воины, потому что в целом духа у них становится меньше. И если бы удалось перебить всех настоящих, живых воинов…

— Я видел, как это происходит, — продолжил свой рассказ Седрик. — Рукотворные люди начинают качаться, спотыкаться. Они живые, но не более, чем туша только что заколотой свиньи на прилавке у мясника. — Седрик вздохнул. — Более того, я имел сомнительное удовольствие прочесть об этой процедуре в первоисточнике, то бишь в книге «Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе». Я выяснил, что как всякая черная магия такого сорта, эта также требует чудовищной расплаты — столь высокой, что, за нее вряд ли возьмется хоть один здравомыслящий человек. Для того чтобы обрести силы на сотворение этого злого колдовства, Валь-до должен был лишиться собственного сердца. Оно теперь не в его теле, а где-то еще. Если мы разыщем его сердце и уничтожим, его сила испарится, как роса на траве летним утром.

— Никогда не мог до конца уразуметь названия этой книженции, — проворчал сэр Джон Слитгиз-зард. — Она хранилась в библиотеке, и теперь получается, что мы почерпнули из нее весьма полезные сведения.

— Творить то, о чем написано в этой книге, дурно, — вмешался Аматус. — А тот, кто получает такие знания, может впасть в искушение и сотворить что-либо из того, о чем там написано. А если так, то, зная о таком, ты всегда в опасности. Вот живой пример: посудите сами, что эти знания сделали с Вальдо. И можно ли теперь, спрашивается, убить Вальдо обычным путем? А если мы изыщем способ уничтожить его, что станет с его войском?

— Ну… я бы сказал так: если отрубить ему голову, выколоть глаз да ткнуть в глазницу кинжалом поглубже — до самого мозга, или печень проткнуть — тут Вальдо и конец. Так скорее найдешь его сердце, а как найдешь — надо швырнуть его в огонь или пополам разрубить — что-нибудь в этом роде. Что касается его войска — что ж, видимо, уйдет сила, которая прежде управляла сотворенными воинами. Они превратятся в куски мяса, а живые воины, думаю, будут не на шутку потрясены случившимся. Так можно разделаться не меньше чем с третью врагов. А остальные… какой бы Вальдо ни был кровожадный, он все-таки должен оставить в живых довольно много подданных Королевства, чтобы было кому гнуть на него спину. А его повсюду ненавидят лютой ненавистью. Бессмертные и гоблины на нас и прежде, бывало, нападали. Позволю себе предположить, что к тому времени, когда Вальдо лишится своего войска, а с ним — возможности охранять логовища, где бессмертные прячутся днем, и входы в Царство Гоблинов, ваши подданные, ваше величество, быстренько перебьют всю нечисть одними вилами и рогатинами. Аматус кивнул:

— Скажи, Седрик, а каково настроение в Королевстве? Удалось ли тебе за время странствия его почувствовать? Готовы ли люди сражаться за свободу?

— Еще как готовы, и победили бы, если бы знали, как победить.

— Что ж, в таком случае они должны стать свидетелями хотя бы нескольких побед.

Дик Громила негромко кашлянул.

— Вы побывали у них дома и в лагерях, король Аматус и сэр Джон. И как вам кажется, что за бойцы получатся из наших северян?

— Молчаливые и упорные, на мой взгляд. Они привыкли обедать рядом с пушками и не снимая портупей, так что, думаю, стрелки из них выйдут преотличные. Но вот холодным оружием они вряд ли владеют в совершенстве — я имею в виду рыбаков, охотников и лесорубов, Дик. Я знаю, что твои разбойники в своем ремесле специалисты, но…

— Прошу прощения, ваше высо… то есть… ваше величество, — вмешался сэр Джон. — Похоже, вы не до конца вникли в суть дела. В свое время я заработал прозвище Джек-Твоя-Голова-с-Плеч не за то, что переворачивал мечом жареную картошку или рубил им куриные окорочка, а за то, что умел с его помощью делать кое-что другое, и притом недурственно. Что касается охотников, то они-то как раз стрелки превосходные, поскольку им, ваше величество, дробь приходится экономить. Не скажу, чтобы они были так уж хороши при стрельбе с близкого расстояния, но издалека не промахнутся и способны целое войско ухлопать.

— Золотые слова, — подхватил Дик Громила. — Так что, ежели вообразить, что нам придется встретиться с войском Вальдо днем, да вдобавок там, где побольше кустов да каменюк, за которыми попрятаться можно, да чтобы еще перебежать с места на место в случае чего, тогда…

— Вот-вот, — поддержал его Седрик. — И при этом стараться стрелять по живым воинам, пока одноликие не начнут падать и спотыкаться. А потом выпустить лесорубов с топорами и рыбаков с баграми… Я считаю, что это просто превосходная мысль. Но сможем ли мы вооружить и обеспечить провиантом войско в здешних краях?

— Сейчас у нас конец весны, — отозвался командор Палестрио. — Но это все равно, потому что в это время года мы так и так провизию с юга закупаем. В последнее время поставок не было, мы имеем только то, что запасено в кладовых с прошлого года. Снега в горах пока многовато, чтобы на газебо охотиться, а если и повезет пристрелить газебо, мяса у них сейчас — смех, да и только. С рыбой сейчас тоже не сезон — рыба пойдет, когда горные ручьи ото льда очистятся, а это через месяц, не раньше. Так что если Королевство в разрухе, то можно считать, что мы — на осадном положении. Станем сражаться и не победим — будем голодать, и не станем сражаться — все равно будем голодать. Только если сразимся и победим, есть надежда выжить.

В ходе дальнейшей дискуссии выяснилось, что под ружье удастся поставить не меньше тысячи человек.

— Но это ничто в сравнении со ста тысячами воинов Вальдо, ворвавшимися в столицу, — заметил Седрик. — Правда, тут надо учесть, что две трети вражеского войска при свете дня бессильно. А это значит, что в худшем случае нам придется сразиться с тридцатью пятью тысячами врагов. Пока я сюда добирался, мимо меня несколько раз проходили патрули, и, по моим подсчетам, на одного настоящего бойца у них приходится по пятьдесят рукотворных.

— Это в конных патрулях, — уточнил чей-то скрипучий старческий голос, послышавшийся откуда-то сверху. — В пехоте теперь на сто сотворенных один живой приходится, потому что на людей Вальдо — на живых людей — напала какая-то душевная хворь.

При звуке этого голоса все подняли головы и посмотрели вверх и, к превеликому изумлению, разглядели среди густых ветвей раскидистого дерева, под которым сидели, старика Эврипида, лучшего королевского разведчика.

— Долго же ты сюда добирался, — улыбнулся Седрик. — Ну и какой же ты разведчик после этого?

— По правде говоря, на редкость никудышный, — вздохнул Эврипид и, кряхтя, спустился с дерева. — Ведь заметь я все эти пакости в Загорье несколько месяцев назад, сидеть бы нам сейчас дома за бутылочкой отменного подогретого гравамена да любезно толковать про это. Но поздно все-таки лучше, чем никогда, по крайней мере чаще всего оно так бывает. — Он снова вздохнул и почесался. — А не мог бы никуда не годный разведчик поинтересоваться насчет кусочка бисквитика?

— Отчего же не мог? — ухмыльнулся Дик Громила. — Пусть поинтересуется, так получит полный обед. Ты только скажи, старина, как же тебе удалось обойти моих дозорных?

— С трудом, представь себе. С превеликим трудом. Еле-еле кости унес, если честно, — признался Эврипид.

Затем все последовали за Громилой, а он направился туда, где Сильвия готовила обед. На полпути к костру атаман разбойников обернулся и шепнул Аматусу и Каллиопе:

— Супы готовить — это она всегда мастерица была. Вот не думал, что удосужусь снова отведать ее стряпни. Разве только если… ну ладно, это я так.

Заметив энергичный кивок и взмах руки Каллиопы, Аматус сказал:

— Знаешь, Дик, она ведь почти наверняка всегда ходила с… ну, конечно, в Царстве Гоблинов никаких факелов не жгут… но в городе — да, и… ну, ты же знаешь этот обычай. Готов поклясться, она всюду ходила с факелом, куда бы ни шла, поэтому никому и в голову не приходило за ней приударить. Но здесь… здесь я ее ни разу с факелом не видел, а ты?

Глаза Громилы озарились надеждой. Аматус потрепал атамана по плечу.

Суп действительно оказался превосходным, и чем больше его поглощал Эврипид, тем больше друзья узнавали о результатах его разведывательного рейда и тем легче становилось у них на душе. Правда, вести о том, как бесчинствуют приспешники Вальдо в округе, у всех вызвали гнев и возмущение, тем более что друзья понимали: все, что бы ни вытворял Вальдо, — следствие низкого, грязного обмана.

— Ну, что ж, — изрек Седрик, осушив вторую кружку темного эля, которым некий вульгарианский торговец снабжал командора Палестрио в кредит, — остается решить вопрос: что делать и как это сделать. При свете дня войско севера… кстати, «войско севера» — это звучит неплохо, согласитесь, а для таких сказок, как наша, звучное название — это весьма немаловажная деталь… так вот, при свете дня войско северян имеет неплохие шансы одолеть ту часть армии Вальдо, которая представлена живыми людьми. Как только это произойдет, мы произведем сокрушительную революцию, в ходе которой будет произведено массовое истребление гоблинов и бессмертных. Тогда возникает следующий вопрос. Как вам кажется — если учесть, что в этой битве мы должны победить, — не задать ли нам войску Вальдо решающее сражение… ну, скажем, где-нибудь ниже быстрин Длинной реки?

Дик Громила, король Аматус и командор Палестрио — то есть те, кто кое-что понимал в военном искусстве, одобрительно кивнули, высоко оценив выбранное Седриком место предстоящего генерального сражения. Каллиопа и Сильвия тоже кивнули — потому что не знали, что же Седрик скажет дальше, а им хотелось, чтобы он поскорее сказал об этом. Психея безмятежно смотрела вдаль, а сэр Джон Слитгиз-зард и Скеледрус кивнули просто так, за компанию.

— Ну, так вот, — продолжал Седрик. — Если мы выиграем сражение именно там, мы можем уповать на то, что вскоре в стране вспыхнет восстание, однако до столицы нам вряд ли удастся добраться быстро. Наверняка в каждой деревне нас будет ожидать пышное празднество, да еще надо будет расправляться с разбежавшимися врагами, ну и так далее и тому подобное. Не сомневаюсь, когда вся страна взбунтуется, гоблины и бессмертные вряд ли решатся вернуться в столицу. Стены у нас там длинные, удержать их сложно — особенно если учесть, какие они претерпели разрушения во время осады. Так что смело можно рассчитывать на слабое сопротивлении при нашем подходе к городу. Но боюсь, крестьяне с равнин навряд ли станут хорошими бойцами, да и на то, что к нам быстро присоединится уцелевшая часть моего регулярного войска, тоже надеяться не приходится, не говоря уже о том, что наверняка немногим нашим воинам удалось сберечь оружие. В лучшем случае мы подойдем к столице с войском северян, к которому добавится примерно столько же обученных королевских солдат. Как ни жаль, былого порядка в моей армии не будет. Ну и еще можно прибавить втрое больше людей, которые с лопатой управляются намного ловчее, чем с мортирой. С такими силами мы без труда одолеем крепостную стену, если повезет, — в столице наверняка засело не слишком много живых, настоящих воинов, да и те, судя по всему, хворые. Но даже если мы пронесемся по городу ураганом, сметающим все на своем пути, у нас не хватит сил захватить замок, и это меня очень печалит.

— Ну, допустим, не хватит у нас на это сил, — вмешался Дик Громила. — А Вальдо мы измором взять сумеем?

— Вероятно, со временем. Но просто загнать его в угол — это примерно то же самое, что гадюку к земле палкой прижать. Змея-то в беде, но и ты по-прежнему в опасности. А что он может вытворить, засев в замке… нет, он слишком хитер, чтобы давать ему такую возможность.

— В таком случае не сомневаюсь, ты что-то задумал? — спросил Аматус, и его единственная бровь подпрыгнула вверх. — Я уже давным-давно заметил: ни один мудрый премьер-министр ни за что не обмолвится о какой-то проблеме, если у него уже не припасено готового решения для монарха.

— Ничто так не греет сердце старого учителя, как успехи талантливого ученика, — сказал Седрик, пригладил жалкие останки некогда роскошной бороды, и его глаза весело сверкнули. — Что ж, вы, несомненно, правы, ваше величество. У меня такое подозрение: то, что сердце Вальдо отделено от его тела, имеет к нашей сказке самое прямое отношение. А это означает, что мы изо всех сил должны постараться отыскать сердце злодея, ибо это сразу избавило бы нас от массы сложностей. Стало быть, помимо сражения, предстоит еще и небольшое испытание. Проще говоря, кто-то должен найти сердце Вальдо и уничтожить его.

Кроме того, мне представляется крайне важным еще одно мероприятие. Мероприятие это зовется обманным маневром. Если бы нам удалось выманить Вальдо из замка — а еще лучше, из города, — то замок захватить мы смогли вообще безо всякого боя. Ну а если нам это удастся, то останется только выследить Вальдо и позаботиться о том, чтобы он и близко не смог подойти к месту, где прячет свое сердце, пока наш герой не разрубит его на куски или не сожжет. Как только мы отвоюем столицу и замок, а мерзкое войско узурпатора будет перебито или расползется по своим вонючим норам, его злая сила померкнет. Ну а если мы затем проявим упорство и настойчивость в поисках, без сомнения, мы сможем добиться того, чтобы у этой сказки был счастливый конец.

Седрик тут же пожалел о своих последних словах. Взгляд Аматуса затуманился болью, он посмотрел на Психею. Долго-долго все молчали, и тишину нарушало только чавканье старика Эврипида. Простим его — он так отвык от горячей пищи и приличного общества, что манеры его стали настолько же дурными, насколько превосходным было его мастерство разведчика.

— Ну, что же… — наконец проговорил Аматус, — все это звучит здраво и трезво, и по всей вероятности, ты знаешь, кому какое дело поручить. Поначалу я было решил, что именно мне следует совершить подвиг и найти сердце Вальдо, но испытания и подвиги — это игры для принцев, а я теперь король, следовательно, обязан возглавить войско. Психея не расстанется со мной. Кроме того, я не допускаю и мысли о том, чтобы идти в бой без двух людей, которым в этих краях все безоговорочно доверяют и которых я намерен назначить командирами, — я говорю о Дике Громиле и командоре Палестрио. Следовательно, для выполнения двух остальных задач у нас остаются…

— Гм-гм, — кашлянул сэр Джон. — А-а-а… В общем, у меня есть мысль. Такая, знаете ли, мысль… Словом, в столице я, конечно, кое в чем отличился, но в рыцарских испытаниях сроду не участвовал. Никто меня, правда, и не думал на них отправлять, потому что поначалу я буйствовал и дебоширил, и никто не верил, что я пройду какие-то там испытания. Ну а потом, мой принц, я от вас — ни на шаг, куда вы — туда и я, во всех приключениях, так что небось народ думал, что я уже… того… — Он запнулся, умолк, но не сводил с Аматуса взгляда, полного надежды.

— Ну, конечно, сэр Джон! — Аматус хлопнул в ладоши и изумленно уставился на свои руки, ведь прежде он никогда не мог этого сделать. — Тебе мы это и поручим.

— Но это еще не вся моя мысль, — уточнил Слитгиз-зард, опустил глаза и почти покраснел. Все ждали, когда он заговорит снова. — Мне кажется… словом… ну, вы все знаете, что я не слишком-то сообразителен. Умом похвастаться не могу, это не мне вам рассказывать. А для того, чтобы что-то искать, тут одной ловкости мало, хоть ее у меня — завались. Вот и я подумал, может, мне не топать сразу сердце это самое искать, а не разыскать ли мне для начала Чудище Загадочника да не поспрашивать ли у него, куда мне лучше, так сказать, направить свои стопы?

— И он еще говорит, что умом не вышел! — рассмеялась Каллиопа. — Превосходная идея!

Вот тут уж сэр Джон зарделся как маков цвет. Все решили, что он смутился из-за комплимента, но на самом деле покраснел он от радости, что никто над ним не посмеялся. Быть может, Каллиопа догадалась об этом, поскольку она поспешила сменить тему разговора.

— Так, — сказала она. — Значит, для обманного маневра остаемся я, Седрик и Эврипид, если, конечно, Аматус, ты можешь пожертвовать разведчиком. Кстати, я уже кое-что придумала.

Аматус кивнул.

— Думаю, в этих краях лучших разведчиков, чем люди из шайки Дика Громилы, нам не сыскать. Что до Седрика, то мне, конечно, будет недоставать его мудрых советов, но наш изворотливый старикан всегда сумеет оказаться там, где нужно и когда нужно.

— Это кого вы, ваше величество, стариканом назвали? — притворно возмутился Седрик, но похвала Аматуса его явно порадовала, и у молодого короля сразу стало легче на сердце. Дело в том, что Аматусу не очень хотелось, чтобы во время его первого великого сражения Седрик заглядывал ему через плечо, как учитель в тетрадку ученика, но при этом не хотелось обижать старика.

— Согласен с тобой, верная моя Каллиопа. Говори же, что ты задумала, — кивнул Аматус и улыбнулся куда более невинно, чем мог бы улыбнуться по-настоящему невинный человек.

— Словом, как бы то ни было, — отозвалась Каллиопа, — диверсию я придумала вот какую. Думаю, можно не сомневаться, что Загорье Вальдо просто-таки вымел дочиста, чтобы устроить вторжение в Королевство. И хотя народ там состарился на двадцать лет и изнемог под игом узурпатора, тем больше шансов, что люди обозлены до крайности. Думаю, мне удастся поднять там восстание, ну а если мне улыбнется удача, быть может, я сумею отвоевать мой фамильный замок в Оппидум Оптимуме. Это заставит Вальдо зашевелиться, и к тому времени, когда он узнает о завоевании столицы, он окажется далеко от нее, на дороге к Железному озеру.

— Только обещай мне, что будешь осторожна, — попросил Аматус.

— Хорошо, милый, — ответила Каллиопа, пожалуй, чересчур покорно. Но хотя все теперь знали, что Аматус — король, не смогли удержаться от смеха, да и сам Аматус весело рассмеялся.

— Что ж, тогда теряй голову, делай глупости, попадай в беду, сколько тебе вздумается, только, всеми богами заклинаю тебя, возвращайся целая и невредимая, — сказал Аматус. — Итак, со стратегией мы определились, а теперь самое время приняться за ее осуществление.

 

Глава 4

ИСПЫТАНИЯ И ОБМАННЫЕ МАНЕВРЫ

О тех трудностях, которые выпали на долю сэра Джона Слитгиз-зарда во время его испытания, нам, пожалуй, упоминать не стоит, поскольку он терпеть не мог жаловаться. Вероятно, именно из уважения к нему никто не отважился записать рассказ о его приключениях. Однако из того же уважения к сэру Джону мы должны отдать ему должное и сказать, что мужество и терпение он проявил незаурядные.

Нам известно, однако, что быстрый путь он предпочел легкому. Долгий обходной путь мог просто-напросто прискучить сэру Джону. Выбери он его, ему бы пришлось спускаться к Длинной реке, искать мост, потом спускаться в предгорья, потом топать до развилки, а на развилке свернуть к Великим Северным Лесам. Затем бы ему предстояло идти по темной, безлюдной, заколдованной лесной дороге три-четыре дня, и только тогда бы он добрался до Железного озера, а там ему нужно было бы искать лодку, но скорее всего он бы ее не нашел и тогда вынужден был бы идти по берегу озера в обход. На это ушло бы еще несколько дней. А потом нужно было искать дорогу, ведущую на север от Железного ущелья, а потом — идти по ней в горы вдоль Железной реки, в результате чего сэр Джон в конце концов оказался бы во владениях Железняков. Люди они были странные, необщительные, пусть и не всегда опасные, но и не совсем дружелюбные.

Отправься сэр Джон в путь по Железянии, он бы в конце концов забрел слишком высоко в горы — к самым пикам, где вообще не обитало никакой живности, кроме разнообразных чудовищ, гоблинов и газебо. Правда, теперь там поселилось и Чудище Загадочник.

Но этот путь был легким, и не этим путем пошел сэр Джон. Он знал, что существует один проход высоко в горах — так высоко, что тамошний перевал в любой другой стране могли бы запросто счесть вершиной. А перевал этот находился между Северными горами, вздымавшимися над Озером Зимы, и безымянными горами к северу от Железного озера, куда и направилось Чудище Загадочник. Еще через месяц на этом перевале мог бы, наверное, растаять снег, но месяца у Слитгиз-зарда в запасе не было, поэтому он тронулся в путь без промедления.

— И не волнуйтесь, ваше величество, — сказал он Аматусу перед тем, как Скеледрус перевез его на лодке через озеро и еще немного вверх по течению горной речки. — Одно дело, когда вы отправляете на испытание какого-нибудь желторотого мокрохвостого юнца, который еще ни разу пороха не нюхал, а когда испытание предстоит человеку, умудренному опытом, это же совсем другое дело, верно? Такому человеку испытание просто стыдно не выдержать.

Скеледрус сообщил, что сэр Джон очень обрадовался, когда увидел двух вьючных мулов, которых Скеледрус выпросил для него у самого богатого картофелевода в округе. Мулов сэру Джону дали как бы взаймы, но он решил купить их.

— Не думаю, что они выдержат всю дорогу, — сказал Слитгиз-зард. — Ну а если каким-то чудом один из них все же останется жив, я хотя бы его с почестями провожу на заслуженный отдых.

Последнее, что видел Скеледрус, — это то, как сэр Джон уходил в горы, насвистывая «Дочь мошенника». Врал он безбожно, но свистел громко, чтобы фальшь была не так заметна.

Каллиопа отправилась в путь через день после того, как Скеледрус проводил сэра Джона. Она собиралась спуститься к Длинной реке, потом намеревалась следовать по дороге через Великие Северные Леса до Железного озера, чтобы в конце концов проникнуть в Загорье через Железное ущелье.

Аматус сам удивлялся, почему так тревожится за нее. Спору нет, путь ей предстоял опасный, но не более опасный, чем ее былые приключения. И дело Каллиопе выпало важное, но не менее важное, чем сэру Джону и самому Аматусу. И все же никогда прежде Аматусу не было так тоскливо при расставании со своей подругой.

Он понимал, что испытываемые им чувства целиком и полностью соответствуют счастливому окончанию сказки, и потому взволнованно поискал взглядом Психею, чтобы убедиться, что она по-прежнему здесь.

Странствие Каллиопы по Великим Северным Лесам в компании с Седриком и Эврипидом прошло без особых приключений — путешествие как путешествие. Великие Северные Леса на протяжении многих веков служили королевским заповедником. Не стучал здесь топор дровосека, не ступала нога воина. Обитали тут создания, встреча с которыми сулила испытания, а также твари, которых следовало бы в ходе испытаний истребить. На редкой поляне не попадалось могилы рыцаря, под редким пригорком не пряталось логово людоеда или не лежал черный прах какого-нибудь субъекта с темным прошлым. Поговаривали, будто бы дорога, ведущая через Великие Северные Леса, существовала чуть ли не раньше самого Королевства, но ничего не было известно о том, как она была проложена и почему не зарастала. Ходили и ездили по ней крайне редко, но тем не менее она всегда пребывала в сносном состоянии. Как бы то ни было, охотников ходить по этой дороге было мало.

На сей раз, сколько бы опасностей ни таила лесная дорога для других странников, за четыре дня пути ровным счетом ничего страшного не произошло. Эврипид то и дело бубнил себе под нос:

— Слишком тихо.

Но стоило ему произнести эти слова, как в чаше начинали шебуршать звери, словно пытались успокоить старого разведчика, доказать ему, что все тут, в лесу, в полном порядке.

Когда путники не молчали, они спорили о том, почему, интересно, в Великих Северных Лесах никогда не водились гоблины. Эврипид считал: потому, что ни один гоблин никогда не сунется туда, где до него не побывал хотя бы еще один гоблин. Каллиопа сочла такой вывод слишком уж примитивным. По ее гипотезе выходило примерно следующее: что бы собой ни представляли Великие Северные Леса, они наверняка были древнее и могущественнее гоблинов, однако и сама Каллиопа признала, что предположение у нее слабенькое. Во всяком случае, вопрос этот предоставлял троим спутникам возможность вести пространные беседы, когда у них возникало такое желание, но возникало оно не слишком часто.

Время от времени деревья расступались, и в просветах между ними становились видны какие-то развалины или горы, древние, полуразрушившиеся от старости, но чаще путники видели только сомкнувшиеся аркой над их головами ветви деревьев.

Ближе к ночи, стоило только им подумать о привале, они выезжали на поляну, вполне подходящую для ночлега. На полянах всегда хватало хвороста для костра. Друзья распаковывали дорожные мешки и перекусывали лепешками, сушеным мясом газебо и прочими нехитрыми припасами.

Наконец, незадолго до полудня четвертого дня пути по лесам, путники добрались до Плоского Камня — громадной каменной плиты, на которой могла бы плечом к плечу встать тысяча человек. Этот камень один краем упирался в Железное озеро в том месте, где на северо-западе обрывались Великие Северные леса. Почему он лежал именно в этом месте — судить трудно, но надо же ему было где-то лежать? Взойдя на Плоский Камень, друзья торопливо позавтракали.

А потом Каллиопа, сама не понимая, зачем бы ей это понадобилось, решила прогуляться по Плоскому Камню и дошла до самой воды. И как только она дотуда дошла, горизонт озарился вспышкой.

Как потом описывал это видение Седрик, вспышка напоминала нечто, что увидишь краешком глаза, когда резко повернешь голову. Но потом сияние начало разрастаться, а Каллиопа стояла выпрямившись, подняв голову и не шевелясь, словно за ней наблюдали миллионы людей.

Над линией горизонта поднялся корабль под коричневым парусом с темно-синими полосами. На мачте реял флаг, но какой державе он принадлежал, было непонятно. Корабль помчался к Плоскому Камню с необычайной скоростью. Седрик и Эврипид побежали к Каллиопе, поскольку Седрик сначала решил, что Вальдо построил флот, а Эврипид подумал, что это пираты.

Молниеносно, в одно мгновение ока корабль оказался возле Плоского Камня, и при ярком солнце стало видно, что он самый что ни на есть настоящий, прочный, как и Камень, и все-таки он был как-то странно врезан в воздух, окружавший его. Ощущение создавалось такое, будто корабль еще более реален, чем все, что находится рядом с ним. Корабль мягко покачивался на волнах рядом с Камнем, на расстоянии вытянутой руки. Видимо, он смог подойти так близко к берегу из-за того, что возле Плоского Камня было достаточно глубоко. Неведомо откуда появился деревянный трап и с громким стуком упал на край Плоского Камня.

На палубе не было ни души — никто не стоял у руля, никто не управлял парусом, никто не бегал туда и сюда, не отдавал приказаний — все происходило как бы само по себе. Корабль стоял и, похоже, ждал, когда люди взойдут на него.

— Как вы думаете… — взволнованным шепотом начала Каллиопа.

— Я думаю… Ничего не думаю, — негромко отозвался Седрик. — Но только… это нечто такое, чего в сказках упускать никак нельзя. Такой корабль способен отнести нас туда, куда мы желаем попасть, можно в этом даже не сомневаться. Этот трап… на вид он прочный, надежный. Как думаете, может быть, попробовать провести по нему лошадей и мулов?

— Но нам понадобится еда для них — сено, овес, — возразил Эврипид.

— Навряд ли, — покачал головой Седрик. — Это настолько быстрый корабль, что он, без сомнения, доставит нас до любого берега Железного озера за несколько часов.

— Но как знать, за нами ли он приплыл? — недоверчиво спросила Каллиопа и нерешительно шагнула на трап.

— За вами, сударыня, — решительно заявил Эврипид.

— Откуда ты знаешь?

— А оттуда, что, как только вы ступили на трап, флаг на мачте, который до сих пор был непонятно чей, сразу же превратился в полотнище с изображением Ворона и Петуха — ваше фамильное знамя, — пояснил Эврипид и указал на верхушку мачты. Каллиопа и Седрик посмотрели и убедились, что это так и есть.

Немного погодя они завели по трапу на борт последнего мула и собрали с Плоского Камня остатки поклажи. Каллиопа спросила:

— Ну а теперь, если мы уберем трап?..

В это же мгновение трап поднялся сам по себе, а на канатах завязались узлы, из-за чего трап быстро втянулся на палубу. Корабль едва заметно качнулся и боком отвалил от Плоского Камня, а потом его парус поймал попутный ветер, и что интересно — за миг до этого стоял полный штиль. Судно понеслось по волнам быстрее скачущей во весь опор лошади, и притом совершенно бесшумно.

Каллиопа все еще пыталась понять, откуда взялся корабль и зачем он появился.

— Вы утверждаете, что он явился мне на помощь, так как на его мачте возник флаг с Вороном и Петухом, но ведь я прежде бывала на Железном озере десятки раз, а такого корабля ни разу не видела.

Седрик усмехнулся; Переубедить его теперь вряд ли кто смог бы. Он окончательно уверился в том, что появление старинного неизвестного волшебного корабля означало выступление добрых сил на борьбу со злыми, а уж это значило, что Вальдо окончательно зарвался, зашел слишком далеко и теперь, в самом скором времени, его ждала расплата за злодеяния.

— Не видели вы его потому, что раньше его просто-напросто не было. События ускорили свой ход. А это добрый знак, очень добрый.

Корабль причалил к Плоскому Камню как раз тогда, когда путешественники закончили завтракать. Примерно через час после отплытия, еще до того, как друзья успели проголодаться и подумать о том, что неплохо бы немного вздремнуть, впереди возник западный берег Железного озера. Из густого колючего кустарника выступал камень — ни дать ни взять уменьшенная копия Плоского Камня на противоположном берегу. За камнем виднелась полуразрушенная стена, а за ней начиналась дорога. Извиваясь, она уходила вперед и исчезала под сенью деревьев.

— Где же это мы? — изумленно спросил Седрик.

— Местечко знакомое, — отозвался Эврипид. — Бывал я тут, как почти везде. Здешние рыбаки зовут его Старым Причалом, так что я всегда думал, что так оно и есть. Ну а эта дорога — кстати говоря, она никогда слишком не зарастает травой, совсем как та, что ведет через Великие Северные Леса, — вьется-вьется, а потом встречается с Королевской дорогой. До этого места отсюда пара десятков миль. Там, в холмах. Королевская дорога поворачивает и ведет к Железному ущелью. Так что кораблик этот нам путь сократил на несколько дней, да и от опасностей избавил.

Пока Эврипид говорил, корабль с аккуратностью кошки, укладывающейся на мягкую подушку, причалил к прибрежному камню. Опустился трап, и путешественники свели по нему лошадей и мулов и отнесли на берег поклажу.

Теперь они ждали от корабля чего угодно — на их взгляд, он мог бы взять и затонуть, или превратиться во что-то другое, или уплыть за горизонт, но пока они смотрели на корабль и гадали, как же он себя поведет, его просто-напросто не стало. Корабль исчез, а вода разошлась и со вздохом сомкнулась на том месте, где он только что покачивался.

Дорога увела путешественников в горы. Ехать по ней было легко и приятно. Ближе к вечеру они остановились на привал неподалеку от форта, охранявшего вход в ущелье. Костра разводить не стали и устроились подальше от дороги, стараясь производить как можно меньше шума — ведь форт почти наверняка был захвачен солдатами Вальдо. Друзья намеревались утром встать до зари и поискать путь в обход крепости.

Задолго до рассвета, когда Каллиопа и Седрик проснулись и, позевывая, попили холодной воды из походных фляжек, старик Эврипид, подобно безмолвной тени на фоне темного мха, крадучись, пошел вперед, чтобы разведать, как и что. Когда он ушел, Каллиопа с Седриком прибрали вещи, обвязали копыта лошадей и мулов тряпьем, шепотом успокаивая животных, чтобы те не вздумали шуметь. Чутье подсказывало им, что они не должны оставлять на стоянке никаких следов своего пребывания. Покончив со сборами, старик и девушка уселись на поваленное дерево и перекусили лепешками и сушеным мясом газебо.

Эврипиду, по идее, уже следовало бы вернуться, но он не появлялся. Наверняка обнаружил какое-то препятствие, а значит, можно было ждать его в любой миг.

Каллиопа шепотом предложила Седрику лечь поспать, а сама вызвалась постоять в дозоре до возвращения Эврипида. Седрик согласился, расстелил на траве плащ и улегся. Было еще темно, Каллиопа с трудом видела спящего Седрика. Она осталась наедине со своими мыслями. Она думала об Аматусе, от том, как пал в бою король Бонифаций, как погиб герцог Вассант, о том, как ушли из жизни трое Спутников. Странно… Психея поначалу казалась просто милой, доброй девушкой, а потом стала верной подругой, но теперь, когда Каллиопа стала лучше понимать, что собой представляют Спутники, она начала догадываться, что ее подруга — стихия природы, подобная ветру, истине, притяжению Земли, полету.

Звезды мало-помалу меркли, и вот на небе осталась только Утренняя звезда, яркая и торжественная. Она озаряла опушку, проглядывая сквозь пушистые ветви сосен. Эврипид ушел на разведку на полчаса, а задержался на несколько часов. Если он не вернется сейчас же, придется ждать следующей ночи.

Миновали предрассветные сумерки, унесли с собой Утреннюю звезду, но по-прежнему стояла тишина. Эврипид не возвращался. Красное солнце встало над горизонтом, предвещая ветреный день, набежали серые тучи, затянули голубое небо, стало почти так же темно и мрачно, как до рассвета, а разведчик все не появлялся. Каллиопа было подумала, не разбудить ли Седрика, но потом решила, что делать этого не стоит. Если Эврипида схватили приспешники Вальдо, оставалось надеяться, что он выдержит пытки и не проронит ни слова о своих спутниках. Не имело смысла покидать стоянку до следующей ночи.

Седрик проснулся от топота копыт, послышавшегося со стороны дороги. И он, и Каллиопа вскочили, когда услышали, как их окликнул Эврипид. Они быстро переглянулись. Седрик, яростно отряхивавший листья и грязь, прилипшие к плащу, прошептал:

— Это может быть…

Но не успел он произнести слова «ловушка», как из-за кустов вышел Эврипид, а следом за ним — трое мужчин, и все опустились на колени перед Седриком. Старый главнокомандующий и по совместительству — премьер-министр, не успевший до конца очистить плащ и бороду от листьев и грязи, обладал даром опытного вельможи и умел мгновенно обретать величественный и гордый вид. Он его обрел и царственным жестом велел всем троим подняться с колен. Когда перед ним встал последний из троих, Седрик изумленно воскликнул:

— Командор Псевдолюс! О боги! О боги всевышние! А я-то думал, что крепость пала и все вы погибли!

— Так, стало быть, война все-таки была, — выдохнул Псевдолюс. — Знаете, к нам сюда, в Железное ущелье, вести с опозданием приходят. Тут на днях явился какой-то чудаковатый парень. Говорит, теперь королевством какой-то Вальдо правит, и передал нам какие-то диковинные приказы. Наверняка вранье. Самозванец какой-нибудь, наслышался про того Вальдо, что в Загорье сидит, вот и все. В общем, он нам, кроме этого вранья, ничего такого плохого не сказал, ну вот мы его и отколотили для острастки хорошенько — так что он потом еле на ногах держался, и пустили по дороге в ночной сорочке, а на грудь табличку повесили с надписью «дурак». Наверное, надо будет извиниться перед ним, если еще приведет с ним свидеться.

— Не советую так уж сильно извиняться, — усмехнулся Седрик. — Пожалуй, начнем с того, что осмотрим форт, — тут он подмигнул Каллиопе, — а затем продолжим наш путь.

Более проницательный человек, чем командор Псевдолюс, наверное, обратил бы внимание на то, что кухню Седрик осматривал чересчур придирчиво. Но с другой стороны, более проницательный человек, пожалуй, уже давным-давно сдал бы крепость захватчикам.

На следующее утро Седрик установил, что в крепости под командованием Псевдолюса имеется сотня бомбардиров и мечников, все в добром здравии и вымуштрованы на славу.

— Ну что же, — заявил Седрик, с лучистой улыбкой потирая руки, — вот вам и первый отряд вашего войска, ваше высочество.

Псевдолюс был просто-таки ошарашен, но Седрик без колебаний отмел какие бы то ни было возражения:

— Ваша стойкость в деле сохранения королевского гарнизона в нашей стране навсегда станет примером верности и преданности монаршему престолу. Если вы женаты, командор Псевдолюс, можете смело сказать вашей супруге о том, что и вы, и ваши потомки будут носить дворянские титулы, поверьте мне на слово.

У бедняги командора, всю жизнь считавшего, что на службу в Железное ущелье его определили не иначе как потому, что хорошего офицера в такую дыру не пошлют, голова закружилась, и он заплетающимся языком произнес слова благодарности.

— Не за что меня благодарить, не за что, вы это честно заслужили, — замахал руками Седрик.

— Ну а если власти Королевства все же проявят вопиющую неблагодарность и не даруют вам дворянского титула, — вмешалась Каллиопа, — я даю вам слово принцессы и будущей королевы Загорья, что там вас будут ждать и титул, и власть, и богатство. Правда, богатство под сомнением, учитывая, во что Вальдо превратил страну. Есть ли у вашего семейства какой-нибудь девиз?

— Ну… мой старик всегда говорил, что верности королю у меня больше, чем мозгов, сударыня. А его папаша про него говорил то же самое. — Псевдолюс растерялся, немного помедлил и выпалил:

— Вот не знал, что вы королева! Надеюсь, я ничего такого не сделал неправильного…

Каллиопа лучисто улыбнулась командору:

— Вы все сделали великолепно. А королевой я решила стать только что. А ваш фамильный девиз мы напишем по-латыни, и он произведет неизгладимое впечатление на ваших потомков. «Quam stultus sed quam fidelior». Но теперь я хочу спросить у вас, Седрик, обращаясь к вам как к премьер-министру Королевства и верховному главнокомандующему: не могли бы вы оказать посильную военную помощь соседнему королевству? Мне бы хотелось попросить вас о…

— Что ж, думаю, нам стоит назвать здешний гарнизон Войском Запада. Да, безусловно. Королевство пошлет это войско на помощь соседям. Командор, готовьте ваших солдат к немедленному выступлению. Мы с Королевой отправляемся в Загорье. Ну а поскольку мое звание, как минимум, маршал, вы у нас будете… вы у нас будете генералом — думаю, на время хватит с вас такого звания. Насчет повышения жалованья решим попозже. Как скоро вы будете готовы выступить?

— Нынче к вечеру, если пожелаете, сэр. Молодцы у меня тут быстрые — вмиг соберутся.

— Торопиться не будем. Готовьте своих ребят к завтрашнему утру. А теперь можете идти и рассказать вашей супруге о повышении в должности и прочих успехах.

Уходя, командор Палестрио бормотал себе под нос:

— Вот-вот, старик мне всегда твердил: делай, что тебе говорят, да не раздумывай много. Прав был, ох как прав.

На следующее утро отряд покинул крепость, миновал перевал и начал спуск в ущелье. Вид у воинов был такой бравый, что сердце Каллиопы забилось веселее. Теперь, возвращаясь на родину, она уже свыклась с мыслью о том, что она — королева. Каллиопа видела, что Седрик произносит ее титул без запинки, да и Эврипиду, похоже, больше нравилось обращаться к ней «ваше величество». Помимо всего прочего, в горах было необычайно красиво. К дороге подступали величавые сосновые леса, сменявшиеся весело зеленевшими лугами. Начиналось лето, и снега растаяли почти повсеместно. В небе кружили орлы, в кустах прыгали газебо и шуршали маленькие юркие цвибеки, в полноводных ручьях плескала крупная рыба. Словом, первые несколько часов пути напоминали приятную королевскую прогулку.

Но к тому времени, когда отряд остановился на привал ближе к полудню, дорога приобрела такой запущенный вид, что казалось, тут даже разбойники много лет не появлялись. Это еще можно было бы пережить, если бы леса и горы оставались столь же живописными, как в Королевстве, но чем ниже спускалось по дороге небольшое войско, тем более удручающее впечатление производила картина окрестностей. Деревья стояли почти голые, лишь кое-где топорщилась хвоя и дрожали на ветвях листья. Трава вдоль дороги здесь росла не густая и изумрудная, как в Королевстве. Она напоминала спутанные волосы утопленницы. Зелень уродовали черные и коричневые пятна, трава высохла и стала похожей на кожу мумии. По холмам не скакали газебо, а два замеченных по пути цвибека оказались тощими и понурыми. С гор стекали грязные илистые ручьи, издававшие ужасную вонь.

Чем дальше продвигался отряд, тем более гнетущее впечатление производила местность. Деревья, прежде казавшиеся обрызганными какой-то отравой, теперь стояли просто мертвые, затем деревья исчезли, потянулись гнилые пустоши, а потом поля, усыпанные пеплом. Рядом вниз стекала слизистая, непрозрачная, медленная, зловонная река. Если воздух не был сухим и горьковатым, он становился затхлым и сырым. Если тут и водилась какая-то живность, то она затаилась и тайком подглядывала за отрядом из щелей и нор.

— Какой правитель — такая и страна, — вздохнул Седрик. — Вот когда Вальдо не станет…

— Между прочим, сейчас тут еще получше, чем было в прошлом году, — заметил Эврипид.

Незадолго до заката отряд подъехал к развалинам небольшой деревушки. Дома были почти полностью разрушены, редко где можно было увидеть прямо стоящую стену или дверь, плотно прилегавшую к притолоке. На усыпанной пылью площади не было ни души. Но как только отряд поехал по главной улице, со всех сторон послышались шуршание и скрипы. Деревенские жители выбирались из своих жалких лачуг.

Это были большей частью дети и подростки с лицами маленьких старичков. Наверное, они выжили потому, что их родители голодали, чтобы спасти их, а может быть, потому, что еще не успели поддаться отчаянию и пока не собирались умирать. Деревенские жители, одетые в лохмотья, не сводили глаз с процессии.

Каллиопа спешилась и подошла к самому старшему из крестьян — мужчине лет сорока, и проговорила твердо и решительно:

— Я — Каллиопа, королева Загорья. Я пришла для того, чтобы вернуть себе престол и уничтожить узурпатора и его приспешников.

В этот миг у нее за спиной зашелестел и затрепетал на ветру флаг с изображением Ворона и Петуха, который вышил в подарок Каллиопе один из гвардейцев Псевдолюса.

Каллиопа ожидала какого угодно ответа на свои слова — бурной радости, горькой насмешки, но она никак не думала, что крестьянин разрыдается и упадет перед ней на колени.

Каллиопа склонилась к нему, помогла подняться.

— Не нужно, не нужно, прошу тебя. Встань… Крестьянин наконец встал, низко поклонился и пробормотал:

— Я один из немногих в этой стране, кто еще помнит этот флаг, ваше величество, и кто еще знает, что такое «королева». Но остальные это выучат и крепко-накрепко запомнят.

Вечером снова питались сухими пайками, к которым добавилось жареное мясо газебо, подстреленных днем. Солдатам подобная трапеза — так, обычный перекус на марше, но для изголодавшихся крестьян то был настоящий пир. Каллиопа переходила от одного жителя деревни к другому, у одних о чем-то спрашивала, другие сами ей о чем-то рассказывали, и постепенно перед ее взором начала разворачиваться картина всего, что произошло в Загорье за эти годы. Большинство жителей этой деревни время от времени отправлялись в странствия, чтобы продать камни, которые еще можно было добыть в здешних копях. Добывали тут в основном просцениум да еще кое-какие полудрагоценные камни — самниты и смитерины. Некоторым довелось гнуть спину в подневольных трудовых батальонах Вальдо. По всему Загорью дела обстояли примерно так же.

— Высосал у нас всю кровушку, чтоб войско собрать и пойти войной на Королевство, — горько вздохнула одна женщина, — а теперь выкинул, как мусор. Неужто мало ему того, что он все Загорье по миру пустил, так он еще, видать, хочет, чтобы сюда во веки веков никто больше носа не совал.

Поутру выяснилось, что среди крестьян есть добровольцы, желающие присоединиться к войску королевы. Вид волонтеры имели такой, что было ясно: они и мили не протянут. Поэтому из них отобрали самых крепких. Вооружиться они смогли только посохами да дубинками, но, похоже, это крестьян нисколько не смущало. Когда отряд снова выступил в поход, Седрик отметил, что новобранцы попадают в ногу, на марше не болтают, а через некоторое время он добавил к своим наблюдениям еще одно: на лицах крестьян застыла гримаса ненависти. Однако шаг за шагом, по мере продвижения войска по дороге, крестьяне начали изредка улыбаться, а когда ближе к ночи войско остановилось на ночлег, Седрик отметил, что все новобранцы, как один, за время пути окрепли и даже немного подросли.

За первый день марша по Загорью Войско Запада миновало еще одиннадцать деревень и небольших городков по дороге на Оппидум Оптимум. Седрик вел дневник, начала делать записи и Каллиопа. Судя по тому, что они записывали в те дни, можно заключить, что уже тогда они задумывались над тем, как привести Загорье в порядок. В каждом поселении они находили новых новобранцев, и к концу дня число людей в войске значительно умножилось.

По подсчетам Седрика, кроме восьмидесяти солдат под предводительством Псевдолюса, в войске теперь насчитывалось шестьсот пятьдесят человек. А по подсчетам Каллиопы — восемьсот двадцать пять.

Поздно вечером по пути попался арсенал, набитый кучей никудышного ржавого железа. Воины взяли оттуда лишь несколько более или менее крепких клинков. Затем была без боя захвачена полевая житница, которую охранял один-единственный полу дохлого вида сержант и семеро одноликих бойцов. Одноликих без шума обезглавили, и сержант сразу пошел на поправку, но той же ночью помер в страшных муках, и глаза его перед кончиной дико выпучились от ужаса.

В житнице, наполненной до краев пшеницей, ячменем и овсом, почти все запасы, созданные непосильным трудом загорян, сгнили, но все же сохранилось достаточно зерна, чтобы пополнить запасы провианта. Поздно ночью Каллиопа и Седрик покончили с записями и улеглись спать, полные замыслов, выводов и вопросов. Оба понимали, что обманный маневр зашел уже слишком далеко и должен бы уже привлечь внимание Вальдо. Думать пока о чем-либо другом и тешить себя надеждами на лучшее было бы дерзко и самонадеянно.

Но на следующее утро выяснилось, что пока они почивали, к Войску Запада присоединилось еще четыре тысячи новобранцев-добровольцев.

 

Глава 5

ДЕЛА ИДУТ НА ЛАД

Когда Аматус наконец засел за свои краткие «Мемуары», фрагментом из которых мы располагаем, он описал битву на Длинной Речной дороге в нескольких коротких, рубленых фразах. В книге «Разбойник — барон. Про то, как семейство Громилы, слывшего грозой Севера, стало самым уважаемым баронским родом в Королевстве», приписываемой самому дьякону Дику Громиле, содержится подробнейшее описание сражения, однако авторство сего произведения сомнительно. Совершенно ясно, что оно составлено из рассказов людей, очевидцами битвы не являвшихся, и к тому же изобилует откровенным враньем.

Поэтому лучше всего руководствоваться краткими воспоминаниями Аматуса, согласующимися со столь же кратким отчетом командора (впоследствии — генерала) Палестрио, а также не вступающими в противоречие с некоторыми фрагментами псевдобиографии Дика Громилы. Однако читателю следует помнить о том, что его заранее предупредили о возможности вольной интерпретации событий, и уж теперь ему самому решать, верить или нет в то, что было, а чего не было.

Аматус встал лагерем довольно высоко в предгорьях. Войско Севера готовилось к предстоящему бою. Время от времени молодой король задумчиво смотрел вдаль. Все думали, что он в уме прорабатывает стратегию будущего сражения, но Психея знала, что с ним.

— Послушайте, ваше величество, хватит вам горевать о Каллиопе. Все с ней будет хорошо. Вы бы лучше занялись диспозицией вашего войска, — посоветовала Аматусу Психея, поставив перед ним тарелку с завтраком.

Аматус посмотрел на нее и улыбнулся так печально, что многие порадовались тому, что видели только половину его улыбки.

— Неужели так заметно? Ладно, тогда посиди со мной, попиши под мою диктовку, и мы разработаем план сражения. Признаюсь, я действительно отвлекся от мыслей о нем, но на самом деле все проще простого.

Он тут же отыскал глазами гонцов и отправил их за Громилой и Палестрио. Вскоре начался военный совет. Как сказал Аматус, задача их в значительной мере упрощалась тем, что теперь они все знали про сотворенных Вальдо воинов. Настоящие люди, вынужденные одалживать свой дух сотворенным, годились только на то, чтобы тупо выполнять приказы, отдавать которые должен был Вальдо собственной персоной.

Вальдо был, безусловно, хитер, но положение для него создавалось безвыходное. Он не мог позволить Войску Севера взять его в окружение, следовательно, обязан был принять бой В этих краях сражение могло состояться в одном-единственном месте — на Длинной Речной дороге. Именно по этой дороге Вальдо должен был повести свою орду, но именно на этой дороге его ожидала малоприятная встреча с тысячей лучших стрелков и мечников округи, у которых просто руки чесались перерезать и перестрелять людей узурпатора. Таким образом, план Аматуса заключался всего-навсего в том, чтобы выманить войско Вальдо туда, где Войско Севера могло бы перестрелять живых вражеских бойцов, но при этом оставаться в засаде до тех пор, пока ряды противника основательно не дрогнут.

И как только этому суждено было произойти, на врагов должны были наброситься ополченцы, вооруженные чем попало, дабы добить одноликих воинов, — лесорубы с топорами, крестьяне-картофелеводы с остро заточенными лопатами и рыбаки с баграми.

У Вальдо оставалась единственная надежда: заставить свою орду сражаться ночью, но и тут его ждало жестокое разочарование. Согласно расчетам Аматуса, через несколько дней войску узурпатора пришлось бы занять оборонительную позицию из-за налетов Дика Громилы. А разбойники из шайки Громилы должны были прискакать в какую-нибудь деревню, выкупить там дома и все имущество крестьян на деньги из королевской казны, позволить жителям деревни унести все, что те сумеют, осторожненько (чтобы никто не пострадал) сжечь деревню, а затем подкупить проверенных людей, дабы те добрались до ближайшего гарнизона Вальдо и рассказали о налете. Тогда бы Вальдо вынужден был тронуться на север, тем более что в народе уже распевали песни про то, что власти на Севере у Вальдо никакой, что его владения ограничиваются Извилистой рекой. А в Королевстве уж так повелось, даже тогда, когда оно пребывало под пятой узурпатора: о чем сегодня поют, то завтра сбывается. Это знали все, от мала до велика, потому что и про это тоже пелось уж в самых древних песнях.

В общем, все случилось именно так, как и было задумано: Вальдо со всем своим войском выступил на север, вот только теперь днем ни его живые воины, ни рукотворные не могли, как положено, следить за гоблинами и бессмертными, поскольку на войско то тут, то там, налетала шайка Дика Громилы. Разбойники размахивали веревками, к концам которых были привязаны крюки, срывали с опор шатры, укладывали наповал беспомощных гоблинов и бессмертных и наносили значительный урон живым воинам Вальдо стрельбой из засады. Гоблины в страхе прятались в любую щель, а вампиры, которым деваться было некуда, о смерти мечтали сильней, чем о свежей крови. Таким образом, приближаясь к позиции в холмах, где обосновался Аматус, Вальдо полагал, что угрожает ему только Громила во главе пары сотен головорезов. Узурпатор решил, что проще всего задать им бой и перебить всех до одного при свете дня или измотать до захода солнца, а потом уж уничтожить.

Как и положено простым планам, план Аматуса сработал в полной мере. Люди Громилы, преследуемые по пятам большей частью кавалерии врага, поскакали вверх по дороге, и как только разбойники миновали условленное место, взревели пушки и мортиры, спрятанные за каждым деревом и камнем. Живые воины Вальдо гибли десятками, а уцелевшие, которым теперь пришлось делить дух со множеством одноликих, слабели и валились на землю. Шагавшие следом за кавалерией пехотинцы дрогнули и начали было отступать, но имевшиеся среди них живые воины погнали одноликих вперед. Духа у них оставалось маловато, но страх перед Вальдо еще жил в них.

А позади наступавшего войска Вальдо, невидимые — поскольку на разведку Вальдо отправить было положительно некого, — двигались угрюмые северяне-охотники. Они бесшумно забирались на деревья, а лесорубы и рыбаки прятались за кустами и камнями. Северные края жестоки, но и люди тут под стать земле, по которой Вальдо было чрезвычайно трудно вести свою орду. По сигналу Скеледруса прозвучал пушечный залп. Орудия ударили по передней линии врагов и с флангов, и пало еще несколько десятков живых воинов. Скеледрус потом утверждал, что, похоже, некоторые живые воины сами подставляли грудь под выстрелы и гибли добровольно, с улыбками на устах. Что ж, это может быть правдой. Наверняка они изнемогли от того, что им приходилось делить душу с таким количеством одноликих выродков, и потому они мечтали о том, чтобы душа их отделилась от тела, и не важно как. К тому же Скеледрус вряд ли бы сумел так красиво соврать.

Вальдо, естественно, как только увидел, какой оборот приняло дело, решил поскорее смыться. За ним было устремились и уцелевшие живые бойцы, но длительная дележка духом сделала свое дело, и не успели они удрать далеко, как упали замертво. Битва началась утром и не рано, а ближе к полудню Вальдо уже во весь опор скакал к столице, а за ним, еле передвигая ноги, топали остатки его войска. К концу дня на врагов налетела шайка Громилы и подожгла повозки, на которых везли вампиров.

Ночью не было замечено ни единого гоблина. Стало быть, они не намеревались устроить контрнападение, а раз так, то Вальдо лишился союзников.

На следующий день провинции присягнули на верность Аматусу, и эта весть облетела страну быстрее ветра. В маленьких гарнизонах, оставленных Вальдо для устрашения населения, зачастую насчитывалось всего по пять живых воинов. Теперь, когда все знали о том, что за бойцы в войске у узурпатора, с ними легко справлялись местные лорды, мэры и любые предводители. Живых убивали из огнестрельного оружия, а затем быстренько казнили и сжигали бессмертных. Охота на гоблинов была стремительной и жестокой — людям было за что мстить этим подонкам, и потом в течение нескольких десятков лет гоблины в Королевстве не появлялись. Они разбаловались за время краткого владычества Вальдо, не боялись, что люди заметят входы в их логовища, но входы были замечены и замурованы на веки вечные.

Но вот о том, чем каждый из наших героев отличился во время сражения на Длинной Речной дороге, история умалчивает — ну, если только, конечно, вам охота поверить в вопиющую ложь, изложенную на страницах «Барона-разбойника». Но скорее всего несколько воинов Аматуса были легко ранены, и, похоже, никто не был убит. Те, кто видели, как войско молодого короля подходило к городу, были просто до глубины души потрясены великолепным зрелищем. Рядом с Аматусом ехала Психея, по обеим сторонам от них — дьякон Дик Громила и командор Палестрио. А над их головами развевался на ветру флаг с изображением Руки и Книги. В общем, зрелище это настолько ярко запомнилось очевидцам, что даже их далекие потомки рассказывали о нем так, словно все видели собственными глазами.

Прибытие Каллиопы в Оппидум Оптимум по духу очень напоминало торжественный марш короля Аматуса, вот только числом ее войско, конечно, уступало. В Загорье, измученном двадцатилетним игом Вальдо, превратившемся за это время в отравленную пустыню, людей стало еще меньше, чем тогда, когда сюда явились первые поселенцы.

И все же люди собрали с полей все, что могли, а солдаты командора Псевдолюса захватили житницы, так что впервые за много лет появилась возможность засеять поля (если бы в Загорье могло прорасти хоть одно зерно). Но по крайней мере хотя бы голод обитателям страны не грозил. Большинство крестьян дожидались, когда им дадут зерна, затем они приветствовали свою новую королеву и спешили вернуться домой, чтобы поскорее заняться севом. Но по несколько человек от каждой деревни присоединялось к Войску Запада.

Словом, к тому времени, как войско Каллиопы подошло к Оппидум Оптимуму, в нем было несколько тысяч человек, а в крепости оказалось всего-то шесть живых воинов Вальдо и около восьмидесяти одноликих, так что сражение вышло коротким и не особо кровопролитным. Погибло всего несколько человек из отряда Псевдолюса. За час с небольшим все живые воины Вальдо были перебиты, а с одноликими разделались, как на скотобойне.

По пути не нашлось ни одной мортиры, ни единого ружья, а ведь когда-то в Загорье процветала охота. От оружия Вальдо избавился в первую очередь, и не потому, что так уж опасался бунта. Просто он опасался, что при таком количестве оружия для самообороны вероятность бунта увеличивается.

Когда тела павших врагов оттащили и свалили в кучу, чтобы затем сжечь, Каллиопа спросила:

— Как вы думаете, почему вообще кто-то пошел за Вальдо? Не считая одноликих, которые не имели собственных душ, гоблинов и вампиров, которые всего-навсего жаждали добычи, живым-то людям с какой стати было идти к нему на службу? Вы только посмотрите, какие они тощие, измученные! Зачем им это было нужно?

Седрик понимающе кивнул:

— Ваше величество, мне представляется, что в такой, полной зла стране, какой стало Загорье за годы правления Вальдо, всегда можно отыскать людей, которые верят, что все должно быть именно так, как есть. Уверовав в это, такие люди затем начинают искать для себя тепленькое местечко. Думаю, именно это и произошло с большей частью тех, кто пошел в услужение к Вальдо. Были, наверное, и другие. Этим было все равно, что их изредка колотят, лишь бы иметь возможность колотить других.

Стоявший рядом с ними Эврипид вздохнул и пожал плечами:

— Разве когда-нибудь было так уж трудно найти человека на дурное дело?

Церемония занятия цитадели была скромной, но радостной. На всех башнях водрузили знамена с изображением Ворона и Петуха, кроме Шпиля Духа. Просто пока никто не смог отыскать дверь, ведущую на эту, самую высокую башню.

Трое сильных мужчин забрались по столбу на знаменитый флюгер у ворот крепости и хорошенько смазали его. Вскоре флюгер заработал: пять железных воронов завертелись по кругу около фигурки петуха, сжимавшего в крыле копье, отчего казалось, будто он готов сразиться с любым ветром, налетавшим на Оппидум Оптимум. Флюгер не представлял собой ничего особенного. Его миниатюрные копии в Королевстве можно было купить в любой игрушечной лавке, и все же все приветствовали его вращение радостными криками.

Каллиопа произнесла короткую тронную речь, а потом все, кто пришел в Оппидум Оптимум вместе с ней, отправились в город, чтобы посмотреть, в каком состоянии дома. Город был пуст, и Каллиопа объявила, что любой, кто способен привести дом в сносный вид, может забрать его себе и передать по наследству потомкам.

Только ближе к вечеру Каллиопа поднялась в комнатку под Шпилем Духа, где была убита ее семья, и откуда ее унесла нянька и спасла в последнее мгновение. Каллиопа пробыла там долго. Сначала она взошла по лестнице и бережно подобрала останки отца и старшего брата, которому в день гибели исполнилось шестнадцать, и завернула их в шелковый покров. Затем она спустилась по лестнице и вошла сквозь разбитые двери в королевские покои.

Там, у двери, она нашла останки старшей сестры. Кости одной руки были сломаны, и Каллиопа не сразу поняла, что отважная двенадцатилетняя девочка во время нападения врагов вставила руку в кольца на двери, как засов. Каллиопа бережно подняла останки сестры и тоже завернула в шелк.

Затем она обернула шелком обгоревшие кости матери и младшего брата, которому было всего шесть лет. Ужаснее всего было увидеть останки годовалых близнецов, изрубленных на куски самим Вальдо. Каллиопа терпеливо разобрала кости и бережно завернула в шелк. Когда она покончила с печальными заботами, уже смеркалось. Каллиопа позвала слуг, и они отнесли останки членов королевского семейства, легкие, словно соломинки или бумага, в фамильный склеп.

Сэр Джон Слитгиз-зард обошел по краю отвесную скалу, ступая по зарубкам, видимо, оставленным здесь когда-то одиноким странником, и изумился: перед его глазами предстала голая каменная долина, закрытая со всех сторон скалами от ветра. Идти по ней было легко и просто. Не успел сэр Джон пройти и десяти шагов, как оказался перед входом в пещеру. Несколько дней назад сэр Джон видел, как Чудище Загадочник кружило над этой горой, и сердце его радостно забилось.

Однако то, что он увидел внутри пещеры, заставило его сердце уйти в пятки. А увидел он там здоровенный очаг, вокруг которого валялось множество человеческих костей. Наверняка это была пещера людоеда. Не будь у сэра Джона такого важного задания, он бы глазом не моргнув сразился с людоедом. Надо сказать, что одним из наиважнейших мероприятий в области здравоохранения Седрик считал истребление людоедов. По его указу каждый вооруженный мужчина при встрече с людоедом обязан был его прикончить. Слитгиз-зарда, правда, очень удивил тот факт, что людоеду удалось уцелеть, проживая на одной горе вместе с Чудищем Загадочником. Вряд ли оно было большим поклонником людоедов.

Сэр Джон уже собрался было выйти из пещеры, но вдруг услышал ужасный скрежет. Слитгиз-зард в один миг спрятался за камнем и разложил рядом с собой заряженные мушкеты и мортиру, страшно жалея о том, что у него нет с собой старого широкоствольного отцовского ружья — ведь у людоедов ужасно толстая шкура. А еще через мгновение в пещеру забралось что-то огромное, и сэр Джон радостно вскрикнул.

Это оказалось Чудище Загадочник, которое, по всей вероятности, только что разделалось с людоедом: между его зубами свисала здоровенная трехпалая ручища. Сэр Джон вышел из-за камня, и как только Чудище узрело, кто перед ним, они друг дружку немного поколошматили по-товарищески — совсем как два пса, когда-то водивших знакомство, но успевших об этом подзабыть. Невзирая на дружеский характер потасовки, к концу церемонии приветствия оба тяжело дышали.

— А я только что переехал, — сообщило Чудище не без гордости. — Такая чудненькая пещерка, а досталась какому-то вонючему людоедишке. Наверняка этот пакостник забрался так высоко потому, что где-то услышал сказку про то, что здесь, в горах, люди живут чуть ли не вечно и регулярно прогуливаются странники. Но со странниками: у него промашка вышла. Во-первых, их тут маловато, а во-вторых, всякий странник, мечтающий о вечной жизни, блюдет строгую диету, так что мяса на них — смех, да и только.

— Так значит, сказки не врут?

— Конечно, не врут. Они старые, сказаные-пересказаные, так что наверняка правдивые. Если хочешь, как только мы разделаемся с твоим испытанием, можно было бы наведаться в эти края, поглядеть, как тут и что. Я считаю, человеку не мешает узнать дорогу в такое место. — Чудище уселось, тяжело дыша, и заговорило дальше, время от времени взрываясь хохотом:

— Ну… так вот… Я уже месяц, как здесь поселился. Света, воздуха — сколько твоей душеньке угодно. А я это очень уважаю. Одиноко, правда, но зато питание отменное — свеженькие гоблины, газебо, красота, да и только. И движение, дружище, движение! Словом, поздоровел я тут несказанно. Между прочим, твоя подружка, колдунья, меня маленько перезаговорила и обещала, что, как только у Царства Гоблинов появятся другие ворота, я обрету свободу. Кстати, как она поживает?

— Боюсь, она плохо кончила, — вздохнул сэр Джон.

— Что ж, жалко, колдунья была первосортная. А теперь выкладывай, сэр Джон. Не иначе, ты для какого-то испытания сюда забрался?

Слитгиз-зард кивнул:

— Расскажу, только, если ты не возражаешь, я бы сначала развел костерок и воды нагрел. Нужно приготовить чаю или супа, а потом поговорим. Разговор у нас будет долгий.

— Уф! Что же ты сразу не предупредил? А у меня в старых копях немножко освежеванных газебо развешано — так, на перекус. Погоди. Я мигом. Будет тебе бифштекс или похлебка — не знаю уж, что вы там готовите из этих газебо. Одного тебе хватит?

— О, конечно! — воскликнул сэр Джон. — Хоть я и проголодался зверски, больше одного окорока мне не одолеть.

— Как скажешь. Но я все-таки про запас еще парочку прихвачу. Может, не откажешься зажарить их. Я еще ни разу жареного мяса не пробовал — хочется отведать чего-нибудь новенького.

— Пальчики оближешь, — пообещал сэр Джон.

К счастью, у людоеда оказался изрядный запас дров, и к тому времени, как Чудище Загадочник вернулось, сэр Джон успел развести большой костер. Кроме того, он самым тщательным образом очистил вертела, чтобы от них даже не пахло человеческим мясом. Туши газебо, которые приволокло Чудище, оказались на редкость аккуратно освежеванными и выпотрошенными. (Позднее сэр Джон узнал, что Чудище проделывает эти процедуры кончиками когтей, совсем как креветка.) Туши отвиселись ровно столько, сколько нужно, и были вполне готовы к употреблению. Вскоре сэр Джон принялся жарить мясо, которого, по его мнению, должно было хватить, чтобы накормиться до отвала человек пятьдесят. В итоге до отвала наелся сэр Джон, а Чудище легко перекусило. Во время еды оба молчали. Наконец сэр Джон сказал:

— Что же это я расселся тут, лопаю, а надо было бы сразу рассказать тебе о деле. Просто мне показалось, что будет невежливо сразу с этого начинать.

— Всему свое время, — глубокомысленно изрекло Чудище. — Ты, сударь мой, сэр Джон Слитгиз-зард, угодил в такую сказку, где время играет важнейшую роль. Пока все идет, как надо. Даже если бы ты и припозднился, для этого отыскалась бы веская причина.

Слитгиз-зард и кивнул и рассказал, зачем пришел, присовокупив к рассказу все, что ему было известно о Вальдо.

— Знаешь, — сказал он, — мне кажется, что вопрос: «Где находится сердце Вальдо» — совсем неплохая загадка, над ней бы стоило голову поломать.

Чудище Загадочник уселось на пол пещеры и задумалось. Думало оно долго и упорно. Сэр Джон занялся делами, приличествующими окончанию долгого странствия: перебрал пожитки, что-то починил, что-то почистил, и так далее. Оба удобно устроились у костра, и к потрескиванью поленьев изредка примешивался то негромкий звон стали (это сэр Джон проверял, хорошо ли ходит спусковой крючок у мушкета), то громкое царапанье (это Чудище чесало себе задней лапищей макушку или нос).

Костер уже почти догорел, когда Чудище Загадочник заявило, что утро вечера мудренее. Чудище было теплокровным, спало крепко и сладко, так что сэр Джон свернулся калачиком у него под боком и мгновенно заснул. «Честное слово, — подумал он, — если и есть на свете место, где еще можно вот так заснуть, не переживая за то, останешься ли цел и невредим, то я такого места не знаю».

Но посреди ночи сэр Джон проснулся, разбуженный шепотом Чудища.

— Сэр Джон, я отгадал загадку, — сообщило оно.

— О-о-а-а? — зевнул сэр Джон.

— Я все вспоминал какую-нибудь подходящую старинную пословицу и наконец выбрал вот какую: «Где дом, там и сердце». Потом я вспомнил, что дома у Валь-до нет. Как ты помнишь, в Загорье он явился под видом нищего со своей страхолюдной старой мамашей. И тогда я понял, что свое сердце он оставил у нее, а уж ее он оставил там, куда сейчас вряд ли кто сунется. А куда сейчас вряд ли кто сунется? Правильно, в Загорье. И тогда я уразумел, что она до сих пор охраняет сердце Вальдо не где-нибудь, а прямо в Оппидум Оптимуме!

Сэр Джон выругался.

— Вряд ли кто сунется! А Седрик и Каллиопа как раз туда и отправились! Может, они уже там!

— Ну, что ж, — пожало плечами Чудище Загадочник. — Если ты собрал свои пожитки, то мне собирать нечего. Учитывая, сколько гоблинов нынче мечется по округе, думаю, перекусить по пути мне удастся. Не взлететь ли нам сейчас, пока луна высоко?

В считанные мгновения дорожный мешок сэра Джона и его владелец водворились на спину Чудища. Сэр Джон покрепче ухватился за шерсть зверюги, и они взлетели ввысь. Не сказать, чтобы сэр Джон так уж сильно переживал за Каллиопу и Седрика, их всего-навсего нужно было спасти, а спасение предполагало всего-навсего встречу с опасностями. А пока он просто наслаждался полетом, чувствуя, как ритмично работают могучие крылья Чудища, и наблюдая за проплывавшими под ними заснеженными горами, озаренными луной. Задолго до восхода солнца они уже летели над северо-западной окраиной Великих Северных Лесов. Вскоре внизу мелькнул Плоский Камень, а когда они пролетали над темно-серебристой зыбью Железного озера, взошло солнце.

 

Глава 6

ТАИНСТВЕННАЯ БАШНЯ

После погребения родственников Каллиопа положительно не знала, чем бы ей заняться, чтобы привлечь внимание Вальдо. Она рассчитывала, что для этого будет вполне достаточно захватить его прежнюю цитадель. Каллиопа была готова в любое мгновение распустить новобранцев, дабы им не грозили репрессии, после чего собиралась и сама бежать вместе с отрядом Псевдолюса. Однако ни слова, ни весточки из Айсотского ущелья не приходило, и еще через пару дней Каллиопа отправила Эврипида и еще двоих разведчиков, дабы те выяснили, что же там происходит.

Тем временем она решила придать отвлекающему маневру большую убедительность. Словами не описать то возмущение, которое Каллиопа испытала при виде тех покоев, где были убиты ее родители, братья и сестры. Не меньший гнев у нее вызвала и разруха в крепости, но более всего огорчило ее то, что узурпатор сотворил с ее народом. Она сама не заметила, как быстро это произошло, но она уже называла народ Загорья своим! Каллиопу мучила совесть. Все эти годы она безбедно жила в Королевстве, а в это время ее подданные страдали под пятой и плетью Вальдо. Она понимала, что Войско Севера под предводительством Аматуса вооружено и экипировано гораздо лучше, чем ее небольшая, впопыхах собранная армия. Она понимала и другое: не успеет Вальдо отъехать на несколько миль от столицы Королевства в сторону Айсотского ущелья, как город будет для него потерян и он будет вынужден повернуть обратно и встретиться с Аматусом в открытом бою. И все же она тайком мечтала о том, чтобы именно она, а никто другой, лично разделалась с Вальдо, полагая, что прав у нее на это больше, чем у кого-либо еще.

Каллиопа поделилась своими соображения с Седриком, предполагая, что нужно дать ему шанс отговорить ее от подобных замыслов, однако, к ее изумлению, Седрик ее поддержал.

— Если у волшебства есть законы, — сказал Седрик, — то один из этих законов — высшая справедливость, а иметь на своей стороне высшую справедливость — это очень немало. Кроме того, я знаю, как усилить действие нашего обманного маневра. Только бы до Вальдо дошла весть об этом. Я заметил, что, въехав в страну, вы вполне естественно приняли титул королевы. Однако пока вы не коронованы, но это легко исправить, поскольку при вас находится высокопоставленный представитель иноземной державы в моем лице. А также командор Псевдолюс, которому вы можете даровать, скажем, титул барона, дабы у нас имелся еще один аристократ. А два аристократа, один из которых иноземец, — вот все, что вам нужно. Собрать с десяток простолюдинов труда не составит.

— Думаю, теперь, когда мы уверены, что собрали достаточно хорошего зерна, чтобы все, кто хочет, смогли засеять поля, — сказала Каллиопа, — мы могли бы устроить по поводу коронации что-то вроде пиршества. Конечно, пиршество получится скромное — увы, уж чего я лока не могу себе позволить, так это закатить королевский пир на широкую ногу.

— Великолепно! — воскликнул Седрик и погладил бороду. — Не сомневаюсь, люди, которые так долго голодали, воспримут такой шаг как проявление истинной заботы.

— Да нет же, по-моему, это просто практично, — возразила Каллиопа несколько раздраженно. Она начинала понимать, как много теперь в ее жизни будет политики.

— Практичность — лучший способ проявления заботы, — урезонил ее Седрик.

— Ну, значит, мне аристократичности недостает. Я вот о чем думаю… Ко мне подходили женщины — десять — двенадцать женщин — и спрашивали, не нужно ли чем помочь. А я не смогла придумать, какую бы им поручить работу. Мужчин занять делом всегда легче — поручить им разобрать полуразрушенные дома, что-то починить, ну и так далее. А как вы думаете, не будет ли невежливо с моей стороны попросить женщин как следует здесь прибрать и перемыть посуду, чтобы замок чуть получше выглядел к коронации?

— Думаю, если вы обратитесь к женщинам с такой просьбой, то окажется, что они только об этом и мечтали. Для них это будет такая честь, что они работу друг у дружки из рук рвать станут.

Каллиопа недоверчиво усмехнулась. Но старый министр был, по обыкновению, мудр, и вскоре все пошло именно так, как он предполагал: от желающих взяться за работу по уборке отбоя не было, и не прошло много времени, как почти везде в замке был наведен порядок — любо-дорого посмотреть. Каллиопа решила, что, как только она выйдет замуж за Аматуса, будет непременно устраивать здесь приемы, и вельможи из воссоединенного с Загорьем Королевства будут только мечтать о том, чтобы попасть сюда. Светлые изящные арки, прозрачные купола — ведь Оппидум Оптимум строили не с расчетом на то, чтобы он мог выдержать осаду, — большие окна… здесь все казалось таким просторным, воздушным, и Каллиопа купалась в этом море света и тепла. В гардеробных было найдено множество старинных нарядов. И некоторые из них вполне подошли Каллиопе после того, как прачки как следует их выстирали — удивительно, где они разыскали мыло! На взгляд Седрика, эти наряды не были так модны, как те платья, в которых Каллиопа щеголяла прежде, зато они очень шли королеве.

В цитадели оставалась одна нераскрытая тайна — дверь за Кровавым Гобеленом. Гобелен назвали Кровавым, и хотя Каллиопа содрогалась при звуке этих слов, она понимала, что название нужно сохранить как символ и что оно пристало к полотну, как засохшая на нем кровь. Скорее всего таинственная дверь и была той самой, что вела в башню, увенчанную Шпилем Духа.

Однако на двери не было ни замка, ни запора, ни ручки. Петли были навешены с внутренней стороны, и, видимо, открывалась дверь вовнутрь, но даже совместных усилий четверых дюжих воинов не хватило, чтобы выбить ее. Поскольку за дверью могло находиться все, что угодно, командор Псевдолюс поставил около нее стражу. С ночного дозора стражники возвращались, рассказывая о том, что слышали за дверью какой-то шум — вроде бы чьи-то шаги и стоны.

— Знаете, — сказала Каллиопа, склонившись над планом цитадели, который для нее нарисовал лучший маркшейдер командора Псевдолюса, — я готова поспорить: там кроется какая-то тайна Вальдо. Но сегодня вечером моя коронация, а об этом позаботимся позднее.

— Ну, что же, — довольно крякнул дьякон Дик Громила, — обманного маневра из всего этого не вышло, но зато Загорье свободно. И еще я рад, что все живы и здоровы.

Друзья собрались на военный совет в старом доме Каллиопы, одном из немногих домов в столице, имевших столь прочный фундамент, что гоблины не сумели его подкопать. К тому же дом, как ни странно, не пострадал при пожаре. В городе все только и говорили о новой королеве Загорья из рода Фартингейлов, но Вальдо отступил в замок вместе с остатками войска и носа оттуда не высовывал.

В столице шла ожесточенная охота на гоблинов и вампиров, а каменщики денно и нощно трудились, замуровывая дыры, в которые горожане предварительно выливали расплавленную смолу или выгружали полные тачки горящего мусора. Перебитых гоблинов и вампиров уже и считать перестали.

Было захвачено столько арсеналов и складов оружия, в город вернулось столько воинов из регулярного войска, что Вальдо теперь был полностью окружен и заперт в замке. По кольцу около замка стояли кулеврины и стояли плотными рядами воины, вооруженные мортирами и мушкетами. А из замка уже два дня не доносилось ни единого выстрела.

Разбойники Дика Громилы оказались превосходными снайперами, и войско Вальдо таяло на глазах. Не проходило часа, чтобы по замку не было выпущено пять-шесть метких залпов, и каждый из них достигал цели, пусть даже этой целью становился один из одноликих воинов. На стенах более удобного для обстрела Западного бастиона валялись трупы бойцов узурпатора, но никто не убирал их — у врагов попросту не было на это времени. Ни днем ни ночью они не ведали покоя.

Однако, несмотря на то, что с таким войском Аматус мог бы без труда в любой день захватить замок, он все оттягивал день последнего наступления. Ему нестерпима была мысль о том, что во время штурма могут погибнуть люди.

— Будет для этого более подходящее время, и планы будут соответствующие, — объяснял он Громиле и Палестрио в то утро. — Я не хочу сказать, что мы обойдемся без лобовой атаки. Она непременно будет, и предпримем мы ее со стороны Западного бастиона. Но кроме этого, необходимо заняться еще кое-чем. Это не обманный маневр, но нечто такое, чего Вальдо должен бояться. Он явно больше не владеет положением. А если узурпатора отвлечь угрозой, которую он не сможет проигнорировать, погибнет меньше хороших людей.

И тут негромко заговорила Психея:

— Ваше величество, вспомните: Седрик знал о том, что из замка ведет потайной ход. Ведь он именно по нему и ушел из библиотеки. Похоже, я знаю заклинание, с помощью которого можно открыть дверь в потайной ход с нашей стороны, — ему меня научил Голиас давным-давно. Но по этому ходу смогут пройти лишь несколько человек. Туннель узкий, извилистый и темный, а дверь в библиотеке и вовсе крошечная. Так что пойти туда смогут человека три от силы.

— И один человек способен на многое, — сказал Аматус. Он встал и подбросил в огонь полено левой рукой — отчасти, потому, что ему было просто интересно что-то делать новой рукой, а отчасти потому, что старался при любой возможности упражняться и набираться сил, дабы и его левая рука стала такой же ловкой и умелой, как в свое время стала правая благодаря муштре Кособокого.

— Наша сказка должна закончиться поединком, — сказал он. — Если я отправлюсь в замок с Психеей, чтобы застигнуть Вальдо врасплох и убить его, сумеете ли вы без меня пойти на штурм?

— Вы станете нашим знаменем и полководцем, — пообещал Дик Громила. — Войску Севера — а надо вам сказать, ребята про себя переименовали его в «Личных стрелков короля», но если вам это название не по душе, можно его быстренько искоренить — шибко нравится думать, что они ваши душой и телом. Но они — закаленные бойцы, все переживут, и я так думаю, что, если бы вы даже нынче ночью померли во сне, они бы все равно захватили замок и возвели бы на престол Каллиопу.

— Регулярное войско в отличной форме, — добавил командор Палестрио. — Наши молодцы будут только счастливы участвовать в штурме замка и истреблении врагов. Если честно, ваше величество, и то, и другое войско могло бы в одиночку захватить замок хоть сейчас. Силы Вальдо тают как снег, и будь я уверен, что он — обычный смертный, я бы предложил его измором взять, потому что за нашу осаду ему не вырваться. Но такой оборот для сказки не годится. Вдобавок если наш король отправится драться с Вальдо один на один, это здорово поднимет у ребят боевой дух. Мы немного выждем, ваше величество, а потом уж все объявим солдатам и рванем на штурм.

Потом Аматусу показалось, что у него закружилась голова и время ускорило обычный ход. Он пришел в себя только на следующее утро, когда они с Психеей и Родериком пробирались в предрассветных сумерках по пригородным холмам. Было решено, что с королем и его нянькой пойдет только Родерик, чтобы не привлечь лишнего внимания ни к королю, ни — тем более — к потайному ходу. Родерик довольно быстро отыскал дверь и хорошенько запомнил это место — как знать, вдруг потайной ход и ему еще понадобится.

— Желаю удачи, ваше величество. И вам тоже, сударыня. Гвин просила передать вам, что она вас очень любит.

— Любовь — самое лучшее из всего, что можно передать, — улыбнулась Психея. — Я сохраню ее любовь в моем сердце, а ты передай ей, что я ее тоже очень люблю и часто вспоминаю о том, как мы с ней вместе трудились в детской.

Родерик кивнул и слегка поклонился, словно получил очень важный королевский приказ. А потом Психея отвернулась, прижалась щекой к двери, спрятанной в темном гроте, и что-то прошептала. Дверь легко, бесшумно отворилась.

Аматус плотнее закутался в плащ — он ведь хорошо представлял себе, что произойдет, если в замке заметят человека, у которого недостает половины — ну, почти половины тела. Но на нем был не только плащ: он предусмотрительно нарядился в форму, снятую с захваченного в плен воина Вальдо. Вряд ли бы кто-то остановил и стал допрашивать человека в этой форме в замке, когда бы начался штурм, если бы кто-то не пригляделся к нему получше.

— Я пойду за тобой до двери, ведущей в библиотеку, — сказал Аматус Психее. — Ее тоже придется открывать с помощью заклинания?

— Надеюсь, что нет, ваше величество, потому что я такого заклинания не знаю.

— Похоже, мне предстоит совершить небольшой подвиг, Родерик. Но ты все-таки не спеши, подожди, посмотрим, как все закончится, а уж потом вставляй этот эпизод в свою пьесу.

Родерик, слушавший Аматуса очень внимательно, дабы ничего не упустить, густо покраснел, но, к счастью, было еще темно, и никто этого не заметил. Рассказал он об этом Гвин или нет — этого никто не знает.

— Ну, что ж, — вздохнул Аматус, — если дверь в библиотеку открывается легко, то я пойду первым. Ты, если хочешь, потом можешь вернуться обратно.

— Я всегда с тобой, — отвечала Психея.

— Я знаю, — с нежностью отозвался Аматус. — Но если ты имеешь право выбирать, мне бы хотелось, чтобы ты избрала безопасность, потому что я ступаю на опасный путь. Тебе решать — воспользуешься ли ты оружием, но боюсь, нам не придется разговаривать до тех пор, пока на нас не нападут. Я сразу отправлюсь в тронный зал — Вальдо наверняка там. Молится своим мрачным богам или выкрикивает приказы — все зависит от того, знает ли он, что на него пошли штурмом. Как только я его увижу, я постараюсь его пристрелить. Когда имеешь дело с таким мерзавцем, как Вальдо, мешкать нельзя. Да и потом, почетнее и приятнее вернуться обратно живым. Ну а как только Вальдо будет мертв, я, пожалуй, немного поимпровизирую.

Психея кивнула и повторила:

— Я буду с тобой.

Пока Аматус шагал по сырому холодному туннелю следом за Психеей, у него было предостаточно времени на размышления, но все о чем он тогда думал, записано в утраченной части его «Мемуаров». Быть может, он рассказал о своих тогдашних думах Седрику под строжайшим секретом — таким строжайшим, что Седрик не отважился изложить рассказ короля в своем дневнике, а быть может, и вообще никому ничего не рассказал.

Аматус прошел мимо Психеи, толкнул дверь и шагнул в библиотеку. Там было пусто и темно, но доносившиеся сверху выстрелы и топот подсказали королю, что штурм замка начался. Сжав в одной руке меч, а в другой — мушкет, Аматус ногой распахнул дверь из библиотеки на лестничную площадку. Там тоже не оказалось ни души, и он пустился бегом вниз по лестнице, мечтая как можно скорее добраться до тронного зала. Сейчас Аматус благодарил всех богов на свете за то, что в детстве был любопытен и потому знал в замке каждый уголок — по крайней мере все уголки, куда ему дозволялось заглядывать. За считанные мгновения он добежал до тронного зала, но и там никого не обнаружил.

Вальдо, что бы там о нем ни твердила молва, трусом никогда не числился. Значит, скорее всего он отправился на Верхнюю Террасу, дабы оттуда руководить обороной замка. Аматус побежал по лестнице вверх.

Он миновал одну амбразуру, повернул за угол, добежал до следующей и чуть не столкнулся с одноликим воином, который тащил целую охапку заряженных мортир — наверное, нес их снайперу, засевшему на террасе. Воин вытянулся по стойке «смирно», отсалютовал Аматусу, торжественно передал ему груду оружия и поспешил вниз по лестнице.

Аматус бросил мортиры на пол и выглянул в амбразуру. На крыше часовни он разглядел с десяток живых воинов, командующих сражением на Западном бастионе. Аматус схватил мортиру, прицелился и выстрелил самому дальнему от него воину в затылок. Выстрел получился метким и заставил Аматуса вспомнить о сэре Джоне Слиттиз-зарде, о Кособоком и о герцоге Вассанте, что погиб, защищая замок, в той самой библиотеке, через которую Аматус вернулся в родовое гнездо. Он поднял еще одну мортиру и пристрелил еще одного воина, потом еще одного, и еще…

Он перестрелял половину приспешников Вальдо прежде, чем они поняли, откуда пальба. Тогда они задумали бежать, и один из них свалился с крыши на мостовую и разбился. Видимо, это явилось для врагов последней каплей. Они начали шататься и падать, а в рядах одноликих бойцов, стоявших на парапетах, произошла сумятица. В это же время на стены Западного бастиона были заброшены приставные лестницы и тысячи крюков, привязанных к крепким веревкам. Войско Севера начало штурм.

Взревела большая пушка, и огромное ядро пробило дыру в главных воротах. В ворота хлынуло королевское войско.

Аматус развернулся и быстрее прежнего побежал вверх по лестнице в поисках Вальдо.

На верхней лестничной площадке стоял дозорный. Он знаком велел Аматусу проходить. Вероятно, плащ вполне достаточно скрывал обличье короля. Он бегом припустился по коридору, миновал еще одного стражника… На Верхней Террасе было пусто. Аматус обернулся к одноликому стражнику, лишь на миг задумавшись о том, умеют ли эти выродки разговаривать, и произнес единственное слово:

— Вальдо?

— В детской, — коротко отозвался стражник. Аматус опрометью бросился по лестнице вниз. На пути ему не попалось ни души — все воины, и живые, и одноликие, кто еще мог держаться на ногах, спешили во двор, чтобы биться с наступавшими со всех сторон войсками. Дверь в детскую была заперта, но оттуда доносились звуки. Голос принадлежал мужчине, и этот мужчина хныкал от страха. Аматус попробовал выбить дверь плечом. Она не поддавалась. Он бил и бил в дверь плечом, чувствуя, что разбил его в кровь, но ничего не получалось.

Голос за дверью продолжал хныкать и проклинать судьбу. Воюя с неподатливой дверью, Аматус вынужден был признать, что его вывод относительно того, что Вальдо — не трус, несколько преждевременен. Просто раньше никто не видел, чтобы он проигрывал.

Рано утром, на следующий день после коронации, как раз в то самое время, когда Аматус и Психея распрощались с Родериком у двери, ведущей в потайной ход, Каллиопа проснулась и бродила по замку Оппидум Оптимум. Солнце еще не взошло, но Каллиопа за последние дни стала очень непоседливой и разлюбила подолгу валяться в постели. В кухне об этом знали и уже успели испечь для королевы горячие булочки, которые она просто обожала.

— Чудная была коронация, ваше величество, — сказала повариха, подливая королеве шоколада. — Уж такой красивой коронации мы сроду не видали. И все честь по чести, как положено.

— Спасибо тебе, — поблагодарила ее Каллиопа. — Я рада, что тебе понравилось. Надеюсь, прибрать в замке после пиршества будет не так уж трудно?

— А когда я пришла на кухню, ночные слуги уже как раз все закончили. Говорили, будто быстро управились. Там же только еда оставалась, особого мусора не было, а в Загорье, ваше величество, народ не привык едой разбрасываться. Люди унесли свои горшки с угощением домой, а многие остались, чтоб помочь прислуге вымыть посуду.

Каллиопа была просто убита.

— Если бы я знала, что тут столько народа всю ночь трудилось, я бы ни за что не легла спать!

— Это все понимали, ваше величество, потому вам ничего и не сказали. Знаете, вам надо позволять своим подданным любить вас. Это дело непростое, но нужное.

Каллиопа улыбнулась.

— Тогда можно мне еще капельку шоколада и еще одну булочку? У меня сегодня прилив сил, нужно будет их на что-нибудь употребить. Думаю, обедать я сяду не скоро.

Покончив с завтраком, Каллиопа быстро обошла замок и обнаружила, что все в полном порядке. Наконец она пошла к лестнице, ведущей в башню, но на первой же площадке ее остановил стражник.

— Ваше величество, — с волнением проговорил он, — меня послали гонцом к вам и господину Седрику.

Шум за дверью стал просто жуткий, и нам там страшновато.

— Так беги же разыщи Седрика, а я поспешу к твоим товарищам, — распорядилась Каллиопа и побежала вверх по лестнице.

Шум за дверью действительно был ужасный, и Каллиопа порадовалась тому, что трое из гвардейцев Псевдолюса остались на посту. Кто-то оглушительно громко стучал за дверью, а так выть мог бы зверь, страдающий от боли, или женщина от страсти, или зверь и женщина совместно. Однако вой был премерзкий, кто бы там ни выл.

Каллиопа велела снять и выстирать гобелен. Она понимала, что кровь отмыть не удастся, но ей хотелось, чтобы гобелен выглядел почище. Она надеялась, что когда-нибудь его повесят в каком-нибудь дальнем зале, где она редко бывает, и тогда она сумеет забыть о нем. В стене, которую прежде скрывал гобелен, виднелась небольшая округлая дверца, так плотно пригнанная к краям арки, что между ней и камнем стены невозможно было даже лезвие ножа просунуть.

Каллиопа заметила, что стражники напуганы не на шутку. Следовательно, ей нужно было действовать смело и уверенно. Она шагнула к двери так, словно всю жизнь только тем и занималась, что до рассвета ликвидировала в замках таинственные шумы, кивнула стражникам и коснулась двери ладонью.

О том, что произошло потом, до сих пор не утихают споры. Двое стражников утверждали, будто бы Каллиопа толкнула дверь рукой, дверь упала и увлекла королеву за собой. А третий божился, будто бы Каллиопа прошла сквозь дверь. Сама же Каллиопа уверяла, что она только прикоснулась к двери и мгновенно оказалась по другую сторону.

На самом деле ничего удивительного не случилось. Ведь теперь Каллиопа стала законной королевой, и доброе волшебство, таившееся в замке, стало дарить ей свою силу. Каллиопа обернулась, попробовала уйти обратно, но дверь на сей раз не поддалась, не могли открыть ее и стражники с другой стороны. Наконец, когда стук и вой стали еще громче и когда к ним добавился еще какой-то странный чмокающий звук, прибыл Седрик. Они с Каллиопой переговорили через закрытую дверь и пришли к обоюдному согласию: королеве не оставалось ничего иного, кроме как пойти и посмотреть, что же таится в Шпиле Духа, — что бы там ни таилось, встретиться с этим Каллиопе предстояло наедине.

Лестница обледенела, ступени были мокрыми и скользкими, предрассветный сумрак еле-еле пробивался сквозь узкие окна. Лестница уводила по спирали вверх, и ступени ее, чем выше, тем более угрожающе накренялись внутрь, к тому краю, где не было перил.

Башня эта всегда называлась Шпилем Духа, но за время правления Вальдо в Загорье многое успели подзабыть, и теперь никто не знал, зовется ли башня так потому, что там обитает какой-то призрак, или потому, что она насквозь пропитана духовностью, или еще почему-нибудь. Наконец, когда Каллиопа уже начала всерьез опасаться, что того и гляди сорвется со ступеньки и упадет с огромной высоты, она добралась-таки до самой вершины, отворила дверцу и оказалась на верхней площадке Шпиля Духа.

Стук мог исходить только от сердца Вальдо, лежавшего на подставке под стеклянным колпаком.

А вой и чмоканье издавала голая старуха, такая жуткая на вид, что поначалу Каллиопа приняла ее за огромную ящерицу. Она стонала, вопила и терлась лицом о стекло, и стекло при этом противно визжало. То и дело старуха принималась целовать стеклянный колпак, омерзительно чмокая. Серо-синяя кожа старухи, морщинистая и обвисшая складками, напоминала шкуру древнего бегемота. Грязные седые волосы спутанными космами нависали на лицо. Но самое страшное зрелище являли собой ее руки с черными, немыслимо длинными ногтями, все в глубоких морщинах, с кожей, в которую въелась несмываемая грязь. Даже оттуда, где стояла Каллиопа, до нее доносился удушливый запашок — но то была не вонь, а запах мерзких, дешевых духов, которыми старуха, наверное, пыталась заглушить исходившее от нее зловоние.

Несомненно, перед Каллиопой предстал персонаж, пропавший из сказки лет сто назад, — мать Вальдо.

Она обернулась, увидела девушку, и в ярости, с диким криком бросилась на нее. Королева не удосужилась вооружиться, но была молода, сильна и уже приобрела кое-какую боевую закалку, поэтому заехала старой карге со всего размаха по носу. При этом она почувствовала, как беззубые челюсти старухи пытаются укусить ее за руку, и, в отвращении вскричав, отшвырнула омерзительную тварь подальше от себя.

Однако старуха оказалась сильнее, чем казалась на вид, и снова рванулась к Каллиопе, схватила за горло, сжала шею девушки своими мерзкими когтями и потянула на пол. Как ни отбивалась Каллиопа, ей удавалось отвоевать только возможность изредка вдохнуть и выдохнуть. Она ухитрилась запустить пальцы в глазницы старой ведьмы, но пальцы ее нащупали только прах — глаза матери Вальдо давным-давно высохли. Она ничего не видела, ни о чем не думала, она только скалилась, выла и стонала.

Они упали на пол и покатились к подставке. Каллиопа отпустила старуху, а та изо всех сил вцепилась ей в горло, и девушка даже на миг потеряла сознание, но ухитрилась дотянуться до сердца, лежавшего под стеклянным колпаком. В глазах у нее потемнело, она понимала, что вот-вот окончательно лишится чувств. Но ей хотелось захватить сердце Вальдо, превратить его во что-то вроде заложника.

Но под ее пальцами стекло хрустнуло, и в следующий миг она уже сжимала в руках живое, бьющееся сердце Вальдо. Старуха тут же отпустила горло Каллиопы, и девушка жадно вдохнула ледяного, промозглого воздуха, напоенного ароматом фальшивых роз. Она напряглась и нанесла старой карге удар коленкой в живот. Казалось, больно от этого удара старухе не стало, но она взлетела в воздух, перевернулась и шмякнулась на пол, но тут же вскочила на ноги.

Старуха и девушка вновь сцепились, каждая тянула сердце к себе, а сердце билось и сотрясалось. У Каллиопы кружилась голова, ей показалось, что башня раскачалась, но она изо всех сил рванула к себе сердце и, покачиваясь, бросилась к краю площадки.

И тогда мать Вальдо зашептала:

— Дай мне его, дай, дай, дай! У-у-у, миленькая, хорошенькая, ну что тебе стоит! Хочу кушать! Дай мне его, оно мое, дай!

Каллиопа, пошатываясь, сделала еще один шаг. Нет, ей не показалось, что Шпиль Духа раскачался. Он качался все сильнее с каждым мигом. И в любое мгновение мог рухнуть. Но все же, скользя по залитому слизью полу площадки, королева неумолимо приближалась к ее краю, нависшему над внутренним двором. Мать Вальдо плелась за ней, хватала сердце сына, пыталась лизнуть, но ее беззубые челюсти не в силах были оторвать от сердца ни кусочка.

И тут где-то совсем рядом раздался оглушительный выстрел из мушкета, и голова старой карги взорвалась, словно надутый воздухом пузырь. Когти старухи разжались. Вздрогнув всем телом, Каллиопа изо всех сил швырнула сердце злодея вниз, а потом шпиль покачнулся, и девушка заскользила вниз, ища руками, за что бы ухватиться, чтобы удержаться, но хвататься было не за что.

Она уже видела булыжники мостовой внутреннего двора. Каллиопа закрыла глаза и упала…

Она падала и думала о том, что все, что случилось сегодня, станет легендой о королеве, которая пробыла королевой всего один-единственный день и разбилась насмерть. Она только мечтала, чтобы вместе с ней разбилось и сердце Вальдо.

Но тут, откуда ни возьмись, под ней возникла чья-то огромная косматая спина, и Каллиопа мягко приземлилась на нее, но чуть не соскользнула. Сэр Джон ухватил ее за воротник и втащил на спину Чудища Загадочника, после чего сам покрепче вцепился в его шерсть, ибо Чудище резко взмыло ввысь, чтобы не угодить под обломки Шпиля Духа, засыпавшие пустой внутренний двор.

Каллиопа, сэр Джон Слитгиз-зард и Чудище Загадочник своими глазами видели, как сердце Вальдо накололось на копье петуха-флюгера у ворот и взорвалось, словно шар, наполненный жидким варом. А еще через мгновение обломок шпиля угодил в петуха, сбил его, и флюгер упал на камни, унося с собой проколотое сердце Вальдо. Затем вся башня, увенчанная Шпилем Духа, развалилась на куски, обломками завалило и двор, и часть крепостной стены, и то, что осталось от сердца злодея узурпатора.

Друзья переглянулись и поняли, что уже сейчас могут присутствовать при окончании сказки. Каллиопа рассмеялась, радуясь тому, что осталась жива, и тому, как хорошо теперь без Вальдо и его жуткой матери. Но потом бедняжку вытошнило, потому что она вспомнила, как мать Вальдо хотела съесть сердце своего драгоценного сыночка. Каллиопа затем попросила у Чудища прощения и самолично вымыла его душистым мылом, но это было потом.

 

Глава 7

ЛЮБОВЬ

Всхлипывание за дверью стихло, а со двора донеслись громкие крики. Дело в том, что в этот миг (Аматус узнал об этом позже) уцелевшие воины Вальдо, все, как один, пали замертво. То ли они безраздельно принадлежали своему владыке и потому умерли одновременно с ним, то ли, как впоследствии написал один автор, со смертью Вальдо разрозненные частицы душ вернулись к их владельцам, но сотворенного зла в этих душах накопилось столько, что этого не выдержал бы ни один человек. Как бы то ни было, ярким солнечным утром во дворе королевского замка с дикими воплями, в муках погибли живые воины Вальдо, и на лицах их запечатлелась гримаса ужаса.

Но обо всем этом Аматус узнал потом. А в это время молодой король стоял совершенно изможденный у двери в детскую и успел даже немного разозлиться. «Какой же это конец для сказки, — думал он в отчаянии, — если Вальдо за дверью, а я тут стою, как дурак, плечо разбил, измотался, а чего добился? Снайпером поработал, только и всего?»

Короля окликнули взбегавшие по лестнице Дик Громила и командор Палестрио.

— Я здесь! — крикнул Аматус. — Цел и невредим. Вальдо за этой дверью, но что-то он притих.

— Прислать сюда кого-нибудь с топором! — гаркнул Палестрио, и по лестнице вразвалку поднялся здоровяк лесоруб. Остановившись у двери, он примерился, размахнулся топором и пятью точными ударами снес петли и запор. Дверь сорвалась и упала в комнату.

Вальдо лежал мертвый на полу, схватившись рукой за грудь.

— Его сердце, — вырвалось у Аматуса. — Сэр Джон или кто-то другой уничтожили его сердце!

Он мог бы это не говорить и, наверное, произнес эти слова только потому, что перед глазами всех, кто вбежал в детскую, предстало удивительное, поистине невероятное зрелище. У Вальдо-узурпатора, точно так же, как некогда у Аматуса, не хватало половины тела — правой половины.

— Точно, он ведь всегда разъезжал весь закутанный-замотанный, и ни один порядочный человек с ним сроду лицом к лицу не встречался, а если и встречался, то вряд ли остался жив, — задумчиво проговорил дьякон Дик Громила. — Ну, теперь-то ясно почему. Небось ему тоже Винишка Богов плеснули.

— Ваше величество! — вскричал тут Палестрио. — Ваше величество, когда это… где это…

— Тише! — оборвал его Аматус. Он только что заметил, что рядом с ним нет Психеи. Он дважды окликнул ее, но Палестрио, не в силах сдерживаться, снова воскликнул:

— Ваше величество, ваше величество, простите, что говорю вам об этом… сир… но вы… вы целый!

Аматус опустил глаза и убедился в том, что это так и есть. Он стал обычным человеком, и его левая половина была точным подобием правой, и обе половины крепко-накрепко соединились между собой — ни дырочки, ни стежка. И когда Аматус увидел это, он расплакался. Дик Громила взял короля под руки и тихо отвел в отдаленные покои, дабы Аматус пришел в себя.

Тела Психеи так и не нашли. Аматус решил, что она, по всей вероятности, погибла вскоре после того, как они проникли в замок, и именно поэтому стражники не заметили ничего особенного в его внешности. Когда впоследствии обо всем случившемся узнала Каллиопа, она задумалась о том, не было ли какой-то связи между Психеей и Вальдо, и от этой мысли она никак не могла избавиться, и она не давала ей покоя, потому что она очень любила Психею.

Гораздо позже Седрик изложил в дневнике свои размышления по этому поводу. Он полагал, что исчезновение Психеи и то, что Аматус обрел целостность, вовсе не обязательно означало, что Психея умерла. «Вероятно, — гласят его записи, — она свершила все, что от нее требовалось, а потом ушла. Всех законов, касающихся исключительно важных вещей, нам не узнать никогда».

Торжество Освобождения, отпразднованное в первый день лета, стало грандиознейшим событием, подобного которому в Королевстве не видели потом еще много лет. И если вам когда-нибудь доведется побывать в Королевстве, вы увидите, что Торжество Освобождения по сей день празднуется, как в добрые старые времена.

На веки вечные этим праздником стал первый день лета, тот самый день, когда Каллиопа уничтожила сердце Вальдо, а войска Аматуса отвоевали замок столицы Королевства. В этот день исполняются торжественные оратории, горят фейерверки, устраиваются парады и представления. Но самое первое Торжество Освобождения прошло наиболее торжественно, потому что именно в этот день Каллиопа и Аматус наконец поженились, а провинция Загорье снова вошла в состав Королевства.

Праздник из-за этого, спору нет, прошел веселее, но все же не так весело, как, наверное, хотелось бы. Многое уже было сделано, но еще многое предстояло сделать за годы правления Аматуса Великого и Каллиопы Отважной, чтобы столица Королевства обрела былую красоту и чтобы Оппидум Оптимум стал таким, каким его мечтала видеть Каллиопа. Еще нужно было разгрести обломки и восстановить дома из руин, а пока почти все подданные Королевства, от благородных господ до простых крестьян, только-только успели оправиться от пережитого ужаса и оплакивания павших.

И все же труды по наведению порядка в стране уже шли полным ходом, несмотря на то, что казавшийся незаменимым Седрик все-таки ушел в отставку и основательно засел за «Хроники Королевства». Кроме того, он посвятил немало трудов переизданию летописей, не один десяток лет провалявшихся в королевской библиотеке. Командор Палестрио и дьякон Дик Громила — ныне граф Палестрио и барон Громилио — были поставлены во главе восстановительных работ и стали, соответственно, верховным главнокомандующим и премьер-министром. Палестрио добился выдающихся успехов, ибо, как отмечал Седрик, только человек, который способен сохранить войско, не имея почти ни гроша, был так нужен Королевству во дни, когда ни при каких обстоятельствах нельзя было повышать налоги. Что же касается Громилы, то разве умение управлять громадной, прославившейся на всю страну шайкой разбойников не есть свидетельство наивысшей квалификации в области дипломатии и административной деятельности?

Сэр Джон Слитгиз-зард стал начальником стражи, и Каллиопа с Аматусом радовались этому несказанно, так как имели возможность в любое время пригласить его отобедать с ними. Кроме того, сэр Джон не отказывался от исполнения обязанностей няньки и почетного дядюшки многочисленных детишек короля и королевы. Раз в год при хорошей погоде сэр Джон брал отпуск и на месяц отправлялся в северные горы, чтобы навестить Чудище Загадочника. Поговаривали, будто бы много лет спустя они вместе улетели в какую-то далекую долину, поскольку стали неразлучными друзьями. В промежутках между визитами сэра Джона Чудище не скучало. Оно стало настоящим экспертом во множестве областей и просто обожало давать всевозможные советы, за которыми к нему время от времени являлись самые разные люди. Аматус предлагал Чудищу переселиться в более приятные места, чем далекие северные горы, однако Чудище упорно отказывалось, мотивируя тем, что туда, где оно обитает сейчас, со всякими глупостями вряд ли кто потащится, а придут только люди серьезные, озабоченные истинно важными проблемами.

Вечером того дня, когда праздновалось бракосочетание Аматуса и Каллиопы и Торжество Освобождения, труппа актеров, спешно созданная из гвардейцев под командованием лорда Псевдолюса, должна была представить на суд зрителей новую пьесу. Это было первое театральное представление после победы над Вальдо. Актеры страшно волновались — по крайней мере так утверждали те, кому удалось заглянуть за кулисы. Ведь большинству из них до этого момента пришлось поработать и ткачами, и плотниками, и торговцами, да кем угодно, лишь бы хоть как-то свести концы с концами, и вот наконец они обрели возможность вернуться к своей былой профессии. Больше всех нервничал Родерик, поскольку король и королева упросили его представить трагедию, дабы в день всенародного торжества веселье уравнялось с печалью. Вот Родерик и боялся, как бы его пьеса не испортила зрителям праздничного настроения.

Волновался же он совершенно напрасно, поскольку спектакль имел грандиозный успех, и потом еще много лет на Торжествах Освобождения непременно разыгрывали «Трагическую смерть Бонифация Доброго». В конце третьего действия сэр Джон Слитгиз-зард (актер) и герцог Вассант (также актер) прощались друг с другом в горящем городе. Сэр Джон (актер) поднял руку и прокричал вослед герцогу:

— Прощай, прощай, старый друг, и погибни, если тебе суждено погибнуть, но живи ради своего принца!

Актеры вышли на поклон, а публика долго и громко аплодировала им. Настоящий сэр Джон, сидевший в первом ряду, был весьма смущен.

— Ну нет, — сказал он, — я такого сроду не говорил. Красивые слова говорить — с этим у меня туговато.

Каллиопа, явившаяся в театр в великолепном подвенечном платье, улыбнулась Слитгиз-зарду и лукаво проговорила:

— А может быть, ты тогда так и хотел сказать?

— Да я и сейчас не понял, что эти слова значат! — признался сэр Джон. — Любой, кому был знаком бедняга Вассант — ох, кто бы знал, как же мне его не хватает до сих пор, — знал, как он любил жизнь, и расстался бы с ней, только если бы это было нужно или защищая свою честь. Сроду бы я не дал ему такого глупого совета, а дал бы, так он бы посмеялся надо мной.

Каллиопа тайком сжала руку Аматуса, они незаметно подмигнули друг другу, и Аматус сказал:

— Ну ладно, не стоит ругать старину Родерика. Ну приврал он немного, приписал тебе какие-то слова, которых ты на самом деле не говорил, — главное, чтобы все оценили значительность этих слов, верно?

Сэр Джон поглядел на огромную толпу зрителей, на город, на закатное солнце. На уличной сцене это глупое представление не могло продлиться после заката, хоть это согрело душу Слитгиз-зарда.

— Ну уж нет, — покачал головой сэр Джон. — Чего-чего, а значительных слов я в жизни ни разу не говорил.