Под городом, глубоко под его улицами и мостовыми, спит старик.

Погруженный в объятия преисподней, он не знает хода времени, он не ведает продолжительности своих снов. Может, наверху прошли годы, а может, он лишь вздремнул на пару часиков.

Во снах подземного Рипа ван Винкля мало логики и нет различимого узора. Порой ему снится прошлое. Иногда же он видит то, что кажется ему тенью грядущего. А время от времени старику являются образы, никоим образом не связанные с его личным опытом,— фрагменты, осколки чужих воспоминаний.

Он тихо, тоненько храпит, он вздыхает, ворочается во сне и возвращается в прошлое.

Он видит свои последние дни в Хайгейте. Видения столь живы и реальны, что он даже чувствует запах своей старой комнаты, спертый, тяжелый смрад пота, свечного нагара, грязного белья, застарелой мочи и испражнений. Рядом Джиллмен. Как всегда, хлопочет над ним с флакончиком лекарства в одной руке и судном в другой. На фоне окна вырисовывается еще одна фигура, низенькая, лицо ее скрыто в тени. Старик пытается вспомнить, кто это, но прежде чем ему удается узнать незнакомца, видение ускользает, сменяясь другим, из более ранних времен. Он снова молод, он в Сиракузах, а его жена, которая должна вот-вот родить, давно уже оставлена на сомнительную милость семьи и друзей дома. Он наткнулся на раскопки и много часов наблюдает сквозь тучу пыли, как люди вытаскивают и освобождают от земли статую Венеры Ландолина. Красоту, вернувшуюся из подземного мира в мир живых. Он видит, как с изящных округлостей ее бюста сметают песок и пыль, видит обрубок там, где раньше была ее голова, по утверждениям знатоков, потрясающей красоты. Онемев от восторга, он взирает на восхождение к свету этого совершенного существа, олимпийской богини.

И тут, с доводящим до бешенства пренебрежением к хронологии, сон меняется. Он снова старик, сновав вонючей комнате, снова Джиллмен хлопочет около него с лекарством в одной руке и судном в другой, а коротышка у окна по-прежнему в тени. Несмотря на прозаичность сцены, спящий чувствует, что это какая-то переломная точка в его жизни, какой-то поворотный момент, истинный смысл которого ему еще откроется.

Незнакомец поворачивается, выходит на свет и начинает говорить.

Старик тихо всхрапывает, шевелится во сне. Над ним с головокружительным шумом проносится город, совершенно не подозревая о дремлющей под ним опасности.

В девяти с половиной милях от только что упомянутого места заключенный W578 принимал посетителя.

— Хозяин?

Варавва вразвалку подошел к решетке.

— Принес?

— Оно здесь, сэр.

Пухлые короткие пальцы Мейрика воровато протиснулись между прутьев, сунув в руки заключенного лиловую коробочку. Варавва схватил ее с жадным возбуждением избалованного ребенка и исчез в углу мрачной обители. Оусли уловил мимолетный отблеск, какой способен породить лишь благородный металл. Варавва захлопнул коробочку. Ей предстояло пополнить жалкую коллекцию заключенного, обычно завернутую в грязную тряпку и спрятанную в тайнике за вынимающимся из стены камнем.

— Еще один проблеск,— просипел узник, дрожа всем телом от возбуждения, — еще одна вспышка красоты.— Он завернул коробочку, убрал все в тайник, затем мешковато разлегся на полу, опустошенный кратким усилием. Его жировые складки еще некоторое время подрагивали.

— Мне кажется, вам надо знать это, сэр,— Мун и Сомнамбулист...

— Да? — внезапно оживился Варавва, на время даже забыв о новом сокровище.

— Они теперь работают на Скимпола, сэр. Если слухи не врут, их шантажировали. Директорат славится подобными вещами. Я беспокоюсь, не подбирается ли он к разгадке?

Варавва оставался подозрительно беспечным.

— Не волнуйся. Мне кажется, можно ожидать очередного визита Эдварда. Как думаешь?

Оусли не ответил, но его неодобрение было очевидным.

Толстяк ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— Мне это начинает нравиться.

Отель, где Скимпол организовал места для мистера Муна и Сомнамбулиста, считался самым роскошным и одним из самых дорогих в городе. Их апартаменты состояли из нескольких комнат, обставленных и украшенных с отвратительным безвкусием. Спальня, приемная, гостиная, кабинет — все поражало вычурной пышностью', доселе совершенно не знакомой ни тому ни другому. Повсюду в здании отеля присутствовал характерный запах — мягкая смесь воска, политуры и фруктового послевкусия от по-настоящему дорогого вина. Старые ароматы богатства и роскоши. Сразу по прибытии в распоряжение иллюзиониста и великана предоставили личного камердинера, исполненного готовности претворить в жизнь любое их пожелание, удовлетворить малейшую прихоть, лишь бы гости млели от его раболепия.

Короче, их засунули в ужасную позолоченную клетку.

За три с половиной недели, пролетевшие с момента гибели Театра чудес, Эдварду позволили выйти из отеля лишь четыре раза и только в сопровождении слуги, джентльмена из джентльменов, который, если тщательно изучить его личное дело, был полностью обязан мистеру Скимполу собственным местом. Сломленный и униженный, мистер Мун просто-таки задыхался в своей роскошной тюрьме. Сомнамбулист даже начал опасаться за его рассудок. И потому оба испытали странное облегчение, увидев на двадцать третий день пребывания в отеле их мучителя, почтившего пленников визитом.

Альбинос осторожно пристроился на диван и достал из кармана щегольской серебряный портсигар.

— Не желаете?

Пленники мрачно покачали головой.

— Ну, хорошо.— Скимпол благоговейно закурил сигару. По лицу его скользнуло нечто вроде намека на удовлетворение.— Надеюсь, вам здесь удобно? Мне самому всегда нравилось это очаровательное убежище.

Мистер Мун скривился.

— Весьма признателен.

— Да как угодно. — Скимпол выпустил две струйки дыма из ноздрей.— Я пришел просить вашей помощи. Мне очень жаль, что я не мог навестить вас раньше, но я был просто до ужаса занят. Уверен, вы меня поймете.

Эдвард и Сомнамбулист ответили ему гневными взглядами.

— Ладно, к делу. Приношу вам глубочайшие извинения за ваше вынужденное пребывание здесь. Я знаю, что вы не могли заниматься вашей внеурочной деятельностью, Эдвард, но мы должны быть уверены, что вы не отступите от нашего соглашения.

— Чего вы хотите? — Голос иллюзиониста сделался подчеркнуто нейтральным. В нем даже почти не чувствовалось неприязни.

Скимпол глубоко затянулся.

— Мы с коллегами обладаем информацией, которая указывает на существование некоего заговора против города.— Он говорил искренне, со знанием дела и при этом совершенно обыденно. Словно опасность давно стала для него ежедневным, привычным обстоятельством, а грядущие катастрофы — неотъемлемой частью жизни.— Мы уверены, что во время вашего расследования убийств Хонимена и Данбара вы наткнулись на уязвимое звено этого заговора, на ниточку, выбившуюся из общего клубка. И не исключено, что за найденную вами ниточку можно вытянуть весь клубок.

Словно пораженный внезапной мыслью, Сомнамбулист принялся царапать на доске мелом.

МУХА

Скимпол одарил его легкой улыбкой.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас с вами всерьез считал, будто Муха действовал в одиночку, друзья мои. Насколько я понимаю, этот человек был умственно отсталым.

Альбинос на мгновение замолчал и смерил Сомнамбулиста взглядом, словно испугавшись, не оскорбил ли он ненароком великана.

— Нет,— продолжил Скимпол более серьезно,— у меня такое ощущение, что он был лишь лапой зверя. Винтиком. Тем не менее примите мои поздравления за его поимку. Жаль, что он так быстро погиб. Однако его гибель весьма типична для подобной ситуации. Впрочем, как мы от вас обоих и ожидали. Словно страница, вырванная из низкопробного детективного романа. Нечего и говорить, такого никогда бы не случилось, работай вы на нас. Мы гордимся нашей прозаичностью, практичностью и здравым смыслом. В Директорате, джентльмены, нет места мелодраме.

Мун с Сомнамбулистом переглянулись.

— То, что я собираюсь вам рассказать, известно лишь пятерым... шестерым во всей стране, и все они занимают высшие посты в нашей организации. Это государственная тайна, так что советую вам об услышанном здесь не распространяться. Да, я говорю стандартные вещи, и, возможно, мне следовало опустить штампы и формальности, но поверьте, люди погибают и за куда меньшее. За последние пять месяцев моя организация получила жизненно важную информацию от... как бы это сказать? Из необычного источника. От женщины. После того как один из моих людей покопался в ее прошлом, мои коллеги в Уайтхолле сочли нужным кое в чем полагаться на ее мнение. Как мне кажется, даже больше, чем следовало. Теперь ее советы в определенных вопросах политики считаются настолько бесспорными, что скажу без преувеличения: без нее последняя война, в которой участвовала наша страна, могла для нас завершиться куда менее удачно.— Тут Скимпол растерянно уставился на свои ноги, словно малодушный школьник, пойманный на воровстве яблок.— Боюсь, что дела немного вышли из-под контроля.

— Ее имя? — спросил мистер Мун. Альбинос глубоко вздохнул.

— Мадам Инносенти.

Эдвард с трудом удерживался от ехидной улыбки.

— Она медиум,— закончил Скимпол, и его известково-бледные щеки вдруг сделались алыми.— Ясновидящая. Живет в Тутинг-Бэк. Утверждает, будто ей приходят сообщения из мира духов.

Мистер Мун сцепил пальцы, наслаждаясь мгновением.

— По сути дела, мистер Скимпол, вы хотите сказать нам, что последние пять месяцев британская разведка руководствовалась бредом третьесортной гадалки.

Альбинос поморщился от его прямоты.

— Вы ошеломлены?

— Вовсе нет. Если обнаруживаешь, что все твои худшие подозрения оказались верны, это даже немного утешает.

Великан фыркнул, а иллюзионист продолжил развивать успех:

— И насколько далеко зашло влияние этой женщины? Как высоко?

Скимпол вздохнул.

— До самых верхов, мистер Мун.

— Скажите... — Эдвард просто наслаждался дурацким видом альбиноса.— Скажите, а к нам-то она какое отношение имеет?

— Уже некоторое время мадам Инносенти информирует нас о заговоре против страны.

— Детали?

— Ничего особенного. То, чего и следовало ожидать. Смутные, двусмысленные предсказания, изложенные самыми пышными и пространными словами. Мы бы хотели, чтобы вы лично повидались с ней и докопались до истины.

— Боюсь, мне до сих пор не понятно, почему это должно интересовать именно меня.

Скимпол с видимым сожалением загасил окурок.

— Мадам Инносенти во время своих откровений упомянула три имени... Сирил Хонимен. Филип Данбар.

Иллюзионист спокойно кивнул, словно ожидал чего-то подобного.

Альбинос сглотнул.

— И Эдвард Мун.

Дом мадам Инносенти оказался удручающе не приспособлен для исполнения нужд современной Кассандры. Несомненно, он в достаточной мере отвечал требованиям респектабельности. Скромный двухэтажный особнячок на одну семью, более чем прилично смотревшийся в качестве жилья, например, школьного учителя, клерка или бухгалтера. А вот размещение в нем провидицы со способностями и влиянием мадам Инносенти казалось едва ли не подозрительным. Здание имело неухоженный, заброшенный вид, а вокруг него царила атмосфера ветхости и упадка.

Мистер Мун взошел на подгнившее крыльцо и осторожно постучал в дверь старинным бронзовым дверным молоточком. Его все время терзали опасения, как бы дерево не рассыпалось в прах.

Сомнамбулист, окинув взглядом Тутинг-Бэк — мрачное, серое, безликое место,— сморщил нос от отвращения. Альбион-сквер, Театр чудес, даже опиумный притон Яньгоу, каждое из перечисленных мест, каким бы неприятным оно ни оказывалось, имело собственную жизнь и присущие только ему краски. Где-то преобладал раздражающий глянец, где-то обычный для арены острый запашок сырых опилок. В Тутинге, так называемых Дельфах Лондона, что-либо подобное отсутствовало. Здесь все выглядело слишком обыденным, слишком бесцветным и повседневным.

Дверь отворилась. Наружу выглянул долговязый нервный мужчина, весь испуганный и подозрительный. Он еще не успел состариться, но его волосы уже изрядно поредели. Сквозь чересчур толстые стекла очков он по-совиному уставился на пришельцев.

— Да?

— Я Эдвард Мун, а это мой приятель Сомнамбулист. Уверен, нас ждут.

— Конечно. — Мужчина закивал с чрезмерной энергией. Столь неуклюжее изъявление готовности наводило на мысль о ранних симптомах какой-то ужасной разрушительной болезни.— Входите же. Моя супруга вскорости к нам присоединится.

Он провел их по грязному коридору в темную приемную, едва освещенную десятком или около того конвульсивно мигающих свечей. В центре помещения стоял длинный узкий стол, окруженный девятью пустыми стульями.

— Это происходит здесь,— напыщенно проговорил мужчина.— Чая?

Мистер Мун кивнул за обоих. Хозяин поклонился и исчез.

— Ты сыт? — спросил Эдвард Сомнамбулиста, однако не успел тот нацарапать ответ, как в приемную влетел хозяин.

— Чай и молоко сейчас подадут. А пока позвольте представить вам мою супругу.

Он отступил в сторону. Вслед за ним вошла, вернее сказать, вплыла женщина средних лет. Миссис Инносенти оказалась куда ошеломительнее, элегантнее и намного интереснее любой дебютантки вдвое моложе ее. Грациозная, по-кошачьи гибкая, с лицом, обрамленным ореолом каштановых кудрей. Тугое платье аккуратно подчеркивало мягкие очертания ее высокой груди. Мистер Мун опешил. Беззубая цыганка в безвкусном одеянии и с броскими серьгами из фальшивого золота со стекляшками вдруг предстала великолепной, стильно одетой дамой.

Она улыбнулась, продемонстрировав ряд безупречных жемчужных зубов.

— Мистер Мун. Сомнамбулист. Какая честь. Простите мою легкую взволнованность. Должна признаться, я всегда испытывала перед вами некоторое благоговение.

— Предо мной? — переспросил Эдвард, откровенно польщенный. Его молчаливый, но не всегда вежливый спутник грубо пихнул иллюзиониста в бок. Бывший хозяин театра тут же поправился: — Перед нами?

— Я, наверное, раз пять видела ваши представления. Мы с мужем большие ваши поклонники.— Она повернулась к лысеющему супругу. — Разве не так, голубчик мой?

Тот промямлил нечто утвердительное.

— Как жаль, что случилось это несчастье, — задумчиво проговорила мадам Инносенти.— Такая трагедия. Примите мои соболезнования.

— Благодарю вас, сударыня.— Мистер Мун склонил голову. И специально замечу — он при этом слегка покраснел.

— О вас говорил сеньор Коркоран. Как я понимаю, вы тут по поручению мистера Скимпола.

— Это верно.

Она пренебрежительно фыркнула.

— Вы его друзья?

— Нет, сударыня,— осторожно ответил Эдвард.— Возможно, союзники. Коллеги поневоле.

— Это приятно слышать. Мы с мужем не выносим его. Безобразный, бледный коротышка. Извините меня, но я должна подготовиться. Вы явились немного рано, но вскоре прибудут и остальные. Вас не затруднит подождать?

— Нисколько.

— Сегодня у нас семеро гостей. Вы двое и еще пятеро. Вам никогда прежде не доводилось бывать на спиритических сеансах?

— Нет, сударыня.

— Ну, все когда-то бывает впервые.— Мадам Инносенти направилась к выходу,— Даже для вас, мистер Мун.

Она выплыла из помещения, и они вновь остались наедине с ее мужем, разочарованные, как если бы королева покинула тронный зал, бросив верных рыцарей в обществе простого лакея.

— Ждите здесь,— угрюмо пробормотал он.— Я принесу вам чая.

К чаю подали неаппетитное сухое печенье, и пока Мун с Сомнамбул истом вежливо, но без энтузиазма его грызли, прибыли остальные гости. Очень любопытная компания. От всех просто разило отчаянием. И все они испытывали готовность платить сколько угодно за одну лишь искру знания от мадам Инносенти.

Сначала явилась супружеская пара, мистер и миссис Солсбери. Оба на исходе средних лет, пухлые и уютные. За ними следовала до странности некрасивая молодая женщина, представившаяся как Долли Крид. Ее лицо, без того осунувшееся и резко бесцветное, еще больше уродовали четыре одинаковые коричневые бородавки, торчавшие вокруг левой ноздри. Далее прибыла миссис Эрскин. Сутулая пожилая дама хоть и опиралась на палочку, но двигалась проворно, с хрупкой, торопливой грацией. К моменту появления седьмого гостя печенье успели сгрызть, а чайник полностью опустел. Рыжеватый, робкого вида молодой человек раздал всем присутствующим визитки на имя мистера Эллиса Листера, бакалавра из Оксфорда. Он уклонился от разговоров относительно собственной профессии, лишь скромно причислив себя к государственным служащим. Мистер Мун и Сомнамбулист тут же сочли его человеком Директората.

Тем временем в приемную незаметно проскользнул муж мадам Инносенти.

— Садитесь. Моя супруга здесь.

Они послушно расселись. Эдвард с великаном постарались занять места во главе стола по обе стороны от стула, оставленного для самой мадам Инносенти.

Предваряемая шорохом атласного платья и еще более очаровательная, чем прежде, женщина-медиум выплыла, купаясь в щенячьем восторге клиентов. Ее муж удалился в угол и тихонько прикрыл дверь, снова погрузив помещение в залитый тусклыми свечами полумрак.

— Добро пожаловать! — изрекла мадам Инносенти.

Послышались тихие аплодисменты, и после грациозного поклона, кратких рукопожатий и поцелуев она заняла свое место.

— Смерть — еще не конец, — мягко произнесла женщина-медиум.— Жизнь не кончается вместе с гибелью хрупкого физического тела. Есть миры кроме нашего, царства, населенные мертвыми, планы бытия, которыми руководят силы, недоступные нашему пониманию. Поверьте мне, я знаю. Я знаю, что приходится переживать душе. Я это знаю, потому что заглядывала за этот рубеж. Я говорила с ушедшими, и их выбор пал на меня. Меня, неискушенный сосуд, они призвали стать их голосом в мире живых.— Инносенти засмеялась.— Но довольно. Я не хочу утомлять вас. Я уверена, что вы и прежде такое слышали.

— Соедините руки,— велел ее муж, и все повиновались.

Каждый взял соседа за кисть, сформировав вокруг стола гирлянду из потных ладоней и дрожащих пальцев. Мистер Мун с Сомнамбулистом, обменявшись короткими взглядами, удостоверились, достаточно ли крепко они держат медиума.

— Вы правы в своих опасениях,— заметила женщина.— Мы понимаем ваше нежелание верить просто так. Духи простят вас.

— Рад это слышать,— хмыкнул Эдвард. Теперь голос мадам Инносенти приобрел оттенок величественности .

— Сейчас я вас покину. Мой дух поднимется из мира смертных в солнечное царство мертвых. Когда я снова заговорю с вами, мы будем не одни. Мое тело станет сосудом для другой души. Моего духа-проводника. Испанца века Елизаветы. Он также известен как сеньор Коркоран.

Вокруг стола пробежал шепоток горячайшего согласия.

— Не бойтесь.

Закончив вступление, мадам Инносенти выпрямилась. Глаза ее оставались закрытыми, и, хотя она казалась прежней женщиной, во внешности медиума все же произошли какие-то почти неуловимые изменения. То ли выражение лица стало другим, то ли сами его черты. Когда она заговорила вновь, голос ее оказался низким и звучным, с раздражающе неуловимым континентальным акцентом.

— Я вижу, у вас накопилось много вопросов. Кто готов первым обратиться к мертвым?

— Мой сын, он среди вас? — нетерпеливо прострекотала миссис Солсбери.

Неестественная улыбка появилась на губах мадам Инносенти.

— Мне нужно имя,— произнесла она, все еще псевдоиспанским голосом Коркорана.

— Альберт,— прошептал старик.— Альберт Солсбери.

— Альберт? — повисла долгая пауза. Лицо женщины-медиума исказилось, словно она решала какую-то невероятно сложную проблему.— Альберт? — Она громко выдохнула.— Да, тут есть человек по имени Альберт. — Несколько ужасных мгновений тело мадам Инносенти дрожало и корчилось, выгибалось, дергалось, как будто через него пропускали электрический ток. Во время всех конвульсий мистер Мун и Сомнамбулист крепко держали ее за руки. Затем она произнесла монотонным писклявым голосом ребенка:

— Папа? Папа, это ты?

Мистер и миссис Солсбери одновременно всхлипнули. Женщина старалась скрыть слезы, но мужчина, смеясь и плача, едва не сорвался на крик:

— Да, да, мальчик мой! Это я!

Развернувшаяся сцена выглядела довольно жалко. Лысый круглоголовый джентльмен, более всего похожий на директора школы в отставке, из тех, что с радостью перепорол бы всех мальчиков в классе перед завтраком, плакал, скрежетал зубами и бился в бабьей истерике.

Мадам Инносенти по-детски рассмеялась.

— Папа,— пропищала она.— Мне тут хорошо. Духи такие добрые. Такие добрые-добрые! Здесь тепло, папа, мягко и тепло и много пушистых зверей и маленьких меховых игрушек.

Глаза супругов Солсбери блестели от слез. Эдвард подавил зевок.

— Тут со мной бабушка,— продолжала Инносенти.— И дедушка тоже. Каждый день Рождество и все чудесно. Я плаваю, милый папочка, плаваю в янтаре и меде. Я люблю вас. Но мне надо уходить. Пожалуйста, пожалуйста, приходите ко мне поскорее!

Голос прервался. Инносенти резко подалась вперед.

— Прошу меня извинить,— произнесла она голосом Коркорана.— Мы потеряли контакт. Кто следующий?

Мистер Мун перехватил взгляд Сомнамбулиста, и они обменялись скептическими усмешками.

Сейчас я уже почти наверняка умер, и кто вы — мне абсолютно все равно. Но кем бы вы ни были, я представляю вас как минимум циником, в лучшем случае искренним, кристально честным мизантропом. Ничто, кроме неизлечимого цинизма, в конечном счете не может поддерживать вашего интереса к череде воров, проходимцев, фантазеров и вралей, заполнивших страницы моей рукописи. И я сомневаюсь, что человек со столь пессимистическим взглядом на жизнь тратит время на столоверчение, на сеансы ясновидения и тому подобную мистическую чепуху. Я прав?

Так и думал.

Естественно, мистер Мун, в чьем характере присутствовала изрядная доля мизантропии, лишь изредка смягчаемая актами милосердия, наверняка бы согласился со мной. До того как мистер Скимпол разрушил его дом и лишил средств к существованию, он зарабатывал на жизнь, заставляя людей верить в невозможное. Как оказалось, мадам Инносенти жила тем же самым, только гораздо прибыльнее и имея куда больший вес в обществе, если, конечно, можно верить утверждениям альбиноса, будто сотрудники Директората часто навещали Тутинг-Бэк.

Во всяком случае, в ее таланте актрисы сомневаться не приходилось. То, как она легко переключалась на разные роли: псевдоиспанца Коркорана, детский голосок малыша Солсбери, себя саму, выходящую из транса,— все свидетельствовало о незаурядном мастерстве и способностях, несомненно отточенных годами лицедейства, упражнений перед зеркалом, отработкой мистических образов. Мадам Инносенти умела сообщить слушателям именно то, что они желали услышать, подтвердить несколькими короткими фразами туманной утешительной болтовни то, о чем они мечтали и на что надеялись.

По завершении встречи четы Солсбери с сыном Коркоран привел миссис Эрскин тень ее мужа, погибшего в море двадцать лет назад, а с мисс Долли Крид поговорил тонким, педантичным голосом ее покойного жениха. Мистер Мун, несколько озадаченный выбором джентльмена, согласившегося жениться на такой троглодитке, пришел к выводу, что тот, вероятно, сам подстроил собственную гибель, дабы избежать венчания. Сколь тягостно, подумал он, при жизни обзавестись постоянной компанией существа с лошадиной физиономией. Хотя беспечная прогулка по полям Элизиума ради встречи с ним может оказаться еще менее привлекательной.

Эллис Листер, в отличие от всех предыдущих клиентов, попросил встречи не с духом мертвого родственника, былой возлюбленной или усопшим домашним любимцем, а с самим Коркораном.

— Мистер Листер? — Инносенти заговорила бесцветным голосом псевдоиспанца.— Думаю, мы прежде встречались.

Да, сеньор. Весьма польщен тем, что вы обо мне помните.

— Вы из разведки, да? Листер натянуто улыбнулся.

— Я бы не хотел говорить об этом.

Понимаю. Я и сам в свое время плутал в лабиринтах политики и интриг. И очень хорошо помню тамошний этикет.

Мистер Мун вдруг поймал себя на странном ощущении. Он уже не наблюдал за действом с точки зрения специалиста по лицедейству и мимике. Эдвард стал воспринимать Коркорана как отдельную, обособленную личность. Придя к подобному выводу, иллюзионист жесточайшим образом приказал себе не терять бдительности.

— Чем могу помочь?

— Мне нужно имя. Мы подозреваем, что один из наших молодых сотрудников перевербован иностранной разведкой.

Мадам Инносенти мудро кивнула.

— Охранка.

Листер быстро шикнул на нее.

— Мы не одни.

— Да, простите.

— Вы можете мне сказать, кто это?

— Назовите имена подозреваемых.

Листер, откровенно смущенный, назвал имена пяти главных подозреваемых. Инносенти замолчала.

— Нужный вам человек,— наконец произнесла она,— это...— И с напускным безразличием прелата, развернувшего билет с выигрышем на церковном празднике, назвала третье имя. — Его уже несколько месяцев как используют.

— Я в долгу перед вами, сеньор Коркоран.

— Обходитесь с ним милосердно. Он молод и неопытен и виноват лишь отчасти.— Она вздохнула.— Я устал. Но тут есть еще один человек, который еще не задавал вопроса. Мистер Мун? Хотите ли вы с кем-то поговорить? Может, с кем-то из дорогих вам людей? С родителями или с возлюбленной, ушедшей в иной мир?

Сомнамбулист даже вздрогнул от неожиданности, услышав ответ спутника.

— Да.

— Имя?

— Его настоящее имя мне неизвестно, но при жизни его звали Человек-Муха.

Последовала долгая пауза.

— Здесь есть тот, кто себя так называет. Должен вас предупредить, сэр, Муха беспокоится. Это разгневанный, неупокоенный дух.

— Тем не менее я желаю поговорить с ним. По лицу мадам Инносенти прошла тень.

— Как вам будет угодно.

Она пронзительно вскрикнула, запрокинула голову, задергалась в кресле, словно стиснутая невидимыми путами. Ее лицо исказилось, и вместо красивой женщины перед потрясенными адептами вдруг предстало умственно неполноценное чудовище. От прежнего красноречия псевдоиспанца не осталось и следа. На глазах у всех мадам Инносенти просто зарычала.

— Привет, — сказал Эдвард с беспечным видом. Как вы догадались, в действительности он себя таковым отнюдь не ощущал.— Помнишь меня?

— Мун,— пробормотала женщина-медиум дребезжащим гортанным голосом.— Мун.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Часть схемы.

— Схемы? Какой схемы?

— Сделал просто. Приятно было. Как горох давить. Раз — и за окно! Легко. Легко.

На самом деле, по-настоящему мистер Эдвард Мун удивлялся крайне редко. Так вот, спектакль мадам Инносенти его просто-таки ошарашил. Иллюзионист разинул рот, побледнел. Затем спросил:

— Кто ты?

— Пророк,— пробулькала мадам Инносенти.— Креститель. Делаю пути прямыми.

Эдвард взял себя в руки.

— Рассказывай дальше.

Инносенти осклабилась. Из-за тусклого освещения всем почудилось, будто количество ее зубов выросло в несколько раз.

— Предостережение.

— Предостережение? Для меня?

— Десять дней осталось, и ловушка захлопнется. Лондон сгорит, и город падет.

Иллюзионист вскочил.

— Объясни. Муха долго молчал.

— Пошел в... — Казалось, мадам Инносенти наслаждается произнесенным далее словом, катает его во рту, словно вкушая первый глоток немыслимо дорогого вина.

— Простите?

— Жопу! — нарочито ясно повторила женщина-медиум.— Сука. Говно.— Последнее слово она выплюнула с особым удовольствием.

Супруги Солсбери сидели с отвисшими челюстями, Долли Крид выглядела всего лишь несколько озадаченной, а мистер Листер сражался с рвущимся наружу нервным смехом.

— Мистер Мун! — раздался голос мужа мадам Инносенти.— Это заходит слишком далеко!

— Падла, — непринужденно бросила его супруга. — Говно, говно, говно!

— Разорвите круг! Пусть он уйдет.

Собравшиеся поспешно отпустили руки, и женщина-медиум резко выпрямилась. С ее губ упала большая капля густой слюны. Солсбери, спотыкаясь, повскакали на ноги, а миссис Эрскин сердито ткнула пальцем в Эдварда.

— Это вы виноваты! — воскликнула она.— Вас в тюрьму засадить мало!

Мадам Инносенти, открыв глаза, расплылась в лучезарной улыбке.

— Я вернулась,— произнесла женщина-медиум нормальным голосом, стирая слюну, все еще свисавшую с губ густыми нитями.

Все ошеломленно уставились на нее.

— Надеюсь, я ничем не оконфузилась? — мягко поинтересовалась она.

Следующим утром, едва они проснулись, к ним заявился альбинос.

— Есть о чем доложить? Мистер Мун зло посмотрел на него.

— Я вам не слуга.

— Просто расскажите мне, что случилось.

Слегка поумерив гнев, Эдвард рассказал ему о визите к медиуму. Скимпол нетерпеливо барабанил хрупкими пальчиками по столешнице, явно обеспокоенный новостями.

— Десять дней,— задумчиво пробормотал он. — Как думаете, она не врет?

— Если бы вы спросили меня вчера днем, — осторожно проговорил иллюзионист,— я бы твердо сказал: врет. Мой инстинкт подсказывал мне, что она шарлатанка, как и все остальные деятели подобного рода.

— А сейчас?

Сомнамбулист нацарапал на доске:

МУХА

— О чем это он? — поинтересовался Скимпол, раздраженный эдакой бесцеремонностью.

Мистер Мун объяснил.

— Я попросил вызвать дух Человека-Мухи.

— И вы с ним поговорили? Эдвард побледнел.

— Да,— признался он.— Нечто вроде этого. Скимпол приказал им наведаться на Тутинг-Бэк при первой же возможности, пробубнил некий эквивалент объявления благодарности за службу короне и пошаркал к дверям. Перед выходом он обернулся.

— Кстати, в холле вас ждет сюрприз. Эдвард и великан спустились на первый этаж.

— Мистер Мун!

Даже иллюзионист позволил себе коротко улыбнуться при виде старой знакомой.

— Привет, миссис Гроссмит.

Сомнамбулист же без всякой сдержанности бросился к экономке, и они крепко обнялись.

— Это мистер Скимпол нашел меня,— объяснила Гроссмит, выпуская великана из объятий.— Теперь я буду служить у вас.

— Вижу.

— Вы не рады?

— Просто слишком много забот.

Кто-то вежливо кашлянул. В десяти шагах позади миссис Гроссмит топтался на месте незнакомец. Нескладного вида джентльмен, на несколько лет старше экономки. Он обладал примечательным носом-картошкой и неестественно большими ушами, благодаря которым походил на большую пивную кружку. Мужчина неуклюже шагнул вперед, наступил на собственный шнурок и растянулся на полу. Поднявшись, он отряхнулся и спросил тихим нервным голосом:

— Ладно, Гро. Вы нас представите когда-нибудь? Миссис Гроссмит налилась краской.

— Простите, — смущенно произнесла она с какой-то доселе непривычной интонацией. Прямо по-девичьи.— Это Артур Бардж. Мой домовладелец. И... — Экономка хихикнула и продолжила еще более пронзительным от переживаний голосом.— Мой ближайший друг.

Воцарилась долгая неловкая пауза. Исполненным отвращения взглядом иллюзионист окинул джентльмена с ног до головы и неохотно пожал руку.

Артур Бардж сконфуженно расшаркался. К счастью для всех, примчался камердинер.

— Мистер Мун,— тихо и раболепно доложил он, как обычно.— У вас еще один посетитель. Боюсь, он настаивает на встрече.

— Кто?

Вместо ответа вслед за камердинером в холл ворвался человек. Он говорил не переставая. Слова его наталкивались друг на друга, торопясь достигнуть чужого слуха.

— Надеюсь, не помешал? Ненавижу прерывать встречу. Но с учетом того, что случилось, выглядите вы прекрасно.— Уродец протянул руку.— Эдвард, рад снова увидеть вас. Хотите прогуляться?

Да. Это был Томас Крибб.