Большой турнир вместо запланированного июня состоялся в мае и занял почетное место в потоке веселых праздников. В Гринвич отовсюду стекался народ: плыли по реке, добирались на лошадях; на солнце переливались яркие флаги, весело кричали дети, радовались приходу весны. Они высыпали на луг, чтобы насобирать цветов, сплести их в гирлянды и украсить королевскую трибуну, куда впервые после болезни предстояло выйти королеве. На глазах у всех она должна была занять место рядом с королем.

Фрейлины уже закончили одевать ее, Анна выглядела по-прежнему соблазнительной и стройной. Перенесенные страдания придали чертам ее лица еще большую привлекательность, но все же возраст наложил свою печать — не было той живости и энергии, свойственной молодым, тридцать три прожитых года давали о себе знать.

Долгие недели выздоровления Анна провела в полном унынии и одиночестве, единственной отрадой служили игры с собачками в опустевших садах Гринвича, да отдых в покоях, когда Марк Смитон напевал свои песни. Анна теперь уже не пела сама. Ей оставалось наблюдать и ждать, она гадала, где проведет остаток жизни и что это будет за жизнь без милости Генриха. Она, не строила никаких иллюзий, знала, что не получит его прощения.

Желая оттянуть минуту встречи с королем, Анна задержалась на пути к арене: она засмотрелась на Марка Смитона, который с трудом удерживался на норовистой лошади, которую он недавно купил. Рядом покатывались со смеху Арабелла и Мадж Скелтон. Марк, несмотря на свой пышный наряд, был никудышным наездником. Анна тоже не удержалась и улыбнулась. Она чувствовала себя легко и свободно в обществе этих двух замечательных девушек, отсутствие Джейн Рочфорд и Джейн Симор вселяло покой в ее душу.

— Господи, Марк, куда это ты так разоделся? — поддразнила она его.

— На обед к секретарю Кромвелю, — напыщенно произнес он и преисполнился при этом чувством собственного достоинства.

— А с каких это пор ты на короткой ноге с Томасом Кромвелем, ведь он такая важная персона! Никогда не присутствовал на подобных легкомысленных турнирах, а тут вдруг переменился и решил подружиться с тобой да еще пригласил к себе? — с плутовской улыбкой поинтересовалась Арабелла.

— У него собираются гости, Белла, а кому-то надо петь, — подхватила Мадж. — Вот откуда у нашего соловья появилась лошадь!

Но Смитон, покраснев до корней волос, важно достал из кармана изрядно помятое письмо и, с трудом удерживаясь в седле, наклонился и помахал у них перед носом бумагой, на которой отчетливо была видна личная печать Кромвеля.

— До него дошли слухи, что я часто провожу время с королевой, тогда как многие покинули ее, — самодовольно заявил он, бросив на Анну взгляд, полный обожания.

Затем с торжественным видом Марк выехал на дорогу, ведущую в Лондон.

Женщины рассмеялись ему вслед, а Маргарэт прошептала что-то насчет опасности, идущей от таких вот напыщенных пижонов.

— Уилл Бриртон говорил, что все недоумевают, где он достает деньги, — вскользь заметила Мадж.

Насмешки девушек вдруг напомнили Анне, с какой нежностью он обращался с ней в те ужасные часы.

— Бедный наивный мальчик! — вздохнула она, тронутая его преданностью; ее собственные страдания смягчили душу Анны.

Но вскоре она напрочь позабыла о фрейлинах и о певце. Приняв царственную осанку, Анна приблизилась к королевской трибуне. Она старалась изо всех сил унять нервную дрожь, которая охватила ее при мысли о встрече с Генрихом. Начнет ли он снова укорять и позорить ее на глазах у всех?

Но волнения ее были напрасны. Хотя он ни разу не улыбнулся ей, не обратился с личным вопросом, Генрих строго придерживался существующего этикета — торжественно поклонился, ответил на вопрос о его самочувствии, в свою очередь официально справился о ее здоровье, затем усадил ее подле себя, и никто, кроме самых близких людей, не заподозрил что-либо неладное между ними. Анна была королевой Англии и королевой турнира. Слегка бледная после болезни и жестокого разочарования, но по-прежнему элегантная и красивая. Может, ей снова улыбнется фортуна и вновь зазвучат колокола…

— Так и надо этой ведьме, она превратила доброго короля в тирана! — ворчали злые завистницы.

Но Анна переносила свое горе с таким достоинством, что женские сердца смягчились к ней.

Когда прозвучали фанфары и Норфолк как главный маршал торжественно возвестил об открытии турнира, Анна попыталась сосредоточить свое внимание на событиях, происходящих на арене, и не думать о грозном мрачном человеке, сидящем рядом. Ей это удалось, поскольку Генрих не обращал на нее внимания. Он озабоченно перешептывался с Саффолком или, когда рыцари вызывали соперника на поединок, кидались в бой, бросали друг друга на барьер, хмуро разглядывал списки желающих сразиться, в которые ему самому уже не придется вносить свое имя, не придется мериться силами и ставить на дыбы своего коня.

Анна догадалась, что вид рыцарей, не обладающих и половиной его умений, стремительно атакующих друг друга, приводит короля в бешенство, как точат его сердце мысли о нелепости положения, в которое он попал, и о потере наследника, которого он так долго ждал.

Но жалости к нему Анна не испытывала. Она отвернулась от него и решила развлечься.

При звуках труб и громком стуке копыт она наполнялась живительной силой. Как прекрасно, что она королева на таком турнире, где собрался весь цвет рыцарства, что она видит эти краски и движение вокруг. Вон брат и Бриртон, они улыбнулись ей подбадривающе, когда проезжали мимо, а Норрис, выступающий вместо короля, держит при себе ее талисман. Все они насколько могли выражали ей свои дружеские чувства, стремились скрасить небрежение Генриха.

«Мои фрейлины и мои кавалеры оказались настоящими друзьями; для них не важно, довольна ли мной высочайшая особа!» — подумала Анна и развеселилась. Она показывала пальцем, билась об заклад, гадала, кто станет победителем; зрелище полностью захватило ее — она громче всех хлопала в ладоши, когда ее молодой рыцарь вызвал на поединок ее брата и блестяще выиграл схватку с ним. Она забыла напрочь о неудовольствии короля, когда Хэл Норрис неожиданно осадил коня прямо перед трибуной.

Хэл попросил оруженосца помочь снять шлем: он весь раскраснелся от долгой борьбы и нервного напряжения и хотел немного остыть. Минуту спустя он посмотрел вверх и отдал королеве честь.

— Рад снова видеть вас, мадам! — прокричал он по-дружески, гарцуя на лошади перед нею.

Они с улыбкой, как старые добрые друзья, посмотрели друг на друга. Когда Анна увидела, что пот струится по лицу Хэла, она кинула ему носовой платок. Платок падал, кружась над шлемами алебардщиков. Норрис рассмеялся и пришпорил коня в погоне за ярким лоскутком шелка, а когда поймал его, бесцеремонно вытер вспотевший лоб.

Солнце согревало всех своими лучами, и Анне казалось, что все по-прежнему хорошо. Она забылась минутным счастьем и не заметила, как поднялся король. Не заметила она, как его бледное лицо вдруг покраснело. Реальность вернулась к ней, когда Маргарэт тронула ее за руку. Анна увидела, что волнение вызвано появлением гонца, который прокладывал путь к трибуне через толпу разодетых придворных.

— Он доставил письмо королю…

— Как он похож на племянника Кромвеля…

Смутные подозрения закрались в душу королеве. В это время Генрих показывал письмо Саффолку, затем, опираясь на плечо Уилла Сомерса и прихрамывая, начал спускаться с трибуны. Вместе со своим зятем он поторопился обратно во дворец, призывая рыцарей следовать за ним. Норриса и Бриртона тоже позвали, и им пришлось в спешке снимать доспехи. Без каких-либо объяснений турнир прервали. Король срочно выехал в Лондон и забрал с собою всю свиту.

«Наверное, Кромвель прислал ему сообщение о вторжении испанцев…» — пронесся слух по арене. Эта единственная мысль, которая могла прийти в голову легковерным и боязливым. Задача маршала упростилась: разочарованная публика быстро расходилась по домам, алебардщикам не пришлось никого разгонять.

— Вам лучше вернуться в свои покои, — любезно предложил Норфолк Анне. Он тоже собирался последовать за королем. Неизвестно было, догадывался ли он о причине столь необычного поведения Его Величества, но он упорно отказывался даже говорить на эту тему. Единственное, в чем оба были уверены, так как прекрасно знали Генриха, что, случись нападение испанцев, король обязательно объявил бы об этом подданным, собрал бы всех и повел за собой.

Остаток дня Анна провела вместе с фрейлинами в недоумении, ожидании и беспокойстве.

Только вечером, с наступлением темноты, из Лондона к ним приплыл на лодке Джордж Болейн. Джордж заплатил пажу, чтобы тот передал через Маргарэт, что он будет дожидаться королеву в зарослях ивняка на берегу реки. Такая осторожность была вызвана тем, что в Лондоне за ним следили.

Две женщины использовали ту же, что и много лет назад, уловку: они закутались в плащи, прикрыли лица капюшонами и пробрались через опустевший сад к реке. На пустые объяснения времени не оставалось.

— Нэн, письмо касалось тебя. Пришел конец всему, — сразу же объявил Джордж взволнованным тихим голосом.

— Меня? — Анна замерла, прижимая руку к бешено бьющемуся в груди сердцу.

— Все наши друзья арестованы, я могу оказаться утром в их числе — это я знаю наверняка. Король вместе с нашими врагами намеревается выследить и загнать тебя в угол…

— Но как им это удастся? Что я такого сделала?

— Дело не в том, что ты сделала, а в том, что они смогут поставить тебе в вину.

Он взял в руки ее холодные пальцы, торопясь все рассказать и опасаясь, что в любую минуту им помешают.

— Кромвель, Норфолк, Саффолк и другие на стороне короля и готовы состряпать любую подлую клевету.

— Мой муж! Я знаю, он рассержен, но я не могу поверить…

— Они обвинят тебя в нарушении супружеской верности.

Анна сдавленно вскрикнула. Джордж притянул ее подальше в тень, где она прислонилась к низенькой стене сада.

— Но я ни разу не изменяла ему! — запротестовала она.

— Он пылает страстью к Джейн Симор, — напомнила ей Маргарэт. — Если это правда, что король хочет жениться на ней, то он согласится на что угодно, как уже когда-то случалось с ним.

— И с кем они говорят, что я… что я… — жалостно начала Анна.

— Кажется, ты сыграла им на руку, когда утром кинула платок Норрису.

— Ты хочешь сказать, что причиной всему платок…

— Дорогая моя, ты лучше меня знаешь, с какой быстротой крутится флюгер при дворе!

Анну охватил ужас. Она не в силах была поверить рассказу.

— Но дружба с Хэлом приятно скрашивала не один наш день! Как только мы появились при дворе, он стал для нас словно родной брат.

— Это не спасет его! — съязвил ее родной брат, но при этом необычайная горечь чувствовалась в его словах.

— Что за ужас! Для него тоже…

— По дороге в Лондон король, умоляя его, обещал простить и вознаградить, чем тот пожелает, стоит только ему признаться в существовании флирта. Ему даже намекнули, что достаточно упомянуть о том, что ты однажды соблазнила его…

— Господи, Боже мой, какой грех! Что же Хэл, что он…

— Неужели ты считаешь его идиотом? Он сначала удивился, а потом ужаснулся, так же как и ты. Но продолжал до самых ворот Уайтхолла доказывать твою невиновность.

Анна подняла искаженное лицо к звездам.

— Несмотря ни на что, мир прекрасен! — мягко сказала она.

— Но Хэл не единственный, кого хотят обвинить!

Не веря своим ушам, Анна пристально всматривалась в бледное безжизненное лицо брата, которое вырисовывалось на фоне плакучих ив.

— Что? Они хотят представить меня обыкновенной проституткой? — заикаясь произнесла она. — Я знаю, нет лучшего средства, как возвести злобную клевету на врагов своих, но кто еще, ради всего святого, должен пострадать из-за меня? С кем еще я осквернила супружеское ложе?

— С Уиллом Бриртоном и Фрэнсисом Уэстоном…

— Джордж, это немыслимо! — запротестовала Маргарэт.

Живой ум Анны, подгоняемый страхом, уже искал лазейку в паучьей сети.

— Уилл, думаю, не предаст меня. Он такой же храбрый и сильный, как Хэл! — перебирала она, а в глазах читалось отчаяние. — Вот, Фрэнсис Уэстон, его вечные непристойности и надушенные рубашки…

— Его страсть привирать может навредить тебе, — признал Джордж.

— Но каким образом смогут эти раболепные шавки короля доказать мою вину?

— Боюсь, найдется с дюжину завистливых языков, готовых поклясться, что часто встречали названных мужчин в твоих покоях.

— Но все знают, что Фрэнсис приходит повидаться с моей кузиной Мадж, а его смелые и откровенные комплименты — один пустой звук.

— Кроме того, у всех троих хватило ума появляться в компании или же когда присутствовали фрейлины, — заметила Маргарэт. — Посмотрим, в чем смогут обвинить Нэн!

— Короли всегда находят словоохотливых свидетелей, дорогая Марго, — печально сказал Джордж.

Они примолкли, почувствовав долю правды в его словах.

— Это все? — наконец спросила потрясенная Анна.

Некоторое время Джордж молчал, не в силах заставить себя говорить. Ради спокойствия Маргарэт он не хотел упоминать имя их лучшего друга.

— Еще Том Уайетт, — промолвил он.

— Том! — вскрикнули одновременно обе женщины. В сердцах Анна подскочила, забыв о своей слабости.

— Я знала, что король ревновал, но это было давно. Томас всегда был осторожен и никогда не переступал мой порог, предпочитая скорее не видеться со мной, нежели навлечь на меня подозрения! Я была уверена, что еще давным-давно доказала свою преданность Генри!

— И вновь докажешь ему, Нэн, — успокаивала Маргарэт. — Все это кажется таким невероятным! Если они предстанут перед судом, я уверена, Джордж, что мой брат оправдается.

— Надеюсь, что всем удастся оправдаться за отсутствием свидетельств, — мрачно заявил Джордж, — надо только, чтобы Смитон держал свой гнусный язык за зубами.

— Смитон?!

Анна словно окаменела. Ей показалось, что она ослышалась, настолько все было невероятным.

— Боже правый! — воскликнула она. — Только в Бедламе серьезно смогут поверить, что я снизойду до общения с этим ничтожеством. Даже если б на земле не осталось ни единого мужчины…

Джордж предостерегающе закрыл ей рот.

— Он всегда ходил вокруг тебя и мурлыкал песенки. Король за это не раз давал ему пинка.

Из-за сильного беспокойства, что их услышат, он говорил кратко и невольно получалось грубо.

— Джордж! Как ты можешь предполагать…

— Что касается меня, то я не верю, зная твой разборчивый характер и представляя его сальные локоны, спадающие на лицо! — рассмеялся он, уверенный в ее неподдельном отвращении и ненавидя себя за то, что на миг усомнился в ней. — Но ты должна понимать, что он единственный из всех, кого легко заставить дать ложные показания, что поможет убедить окружающих в твоем грехе. Он один противостоит им, за его спиной нет высокородной семьи, готовой защитить его. Кроме того, моя жена посчитала своим долгом сообщить Кромвелю, что в день, когда случилось несчастье, она и наш прославленный дядюшка нежданно вошли к тебе и застали у твоих ног Марка Смитона, который к тому же прижимался к твоим коленям. Господи! Пусть ее мерзкая душа горит в аду!

Непроизвольно Анна и Маргарэт посмотрели друг на друга в темноте.

— Вот почему Кромвель…

— Говорят, приглашение на обед польстило самолюбию Смитона. Но в доме Кромвеля он попал в западню. За приятной беседой и бокалом крепкого вина — способ некогда изобретенный Уолси — пытались выудить у него признания. Дергающийся мальчишка, его и трезвого не надо упрашивать, он готов всем рассказывать о часах, проведенных с покинутой королевой, о том, как он успокаивал ее! Кромвель притворился, что ему понравился новый камзол Марка, чулки, которые так хорошо сидят на нем, он начал задавать глупые вопросы о том, где тот взял деньги на их покупку. Кстати вопросы, которые волнуют всех! Пока даже бедный дурак не почуял опасность, нависшую над ним.

— Опасность! Над ним? — выдохнула Анна.

— И над тобой тоже, дорогая Нэн, тебе грозит неменьшая опасность. Смитон начал бурно протестовать! Кромвель послал за двумя крепкими молодцами, которые уже давно поджидали за дверями. Они пытали его. Затащили предварительно в подвал, оттуда и доносились его вопли.

— Они — пытали его?

Анна с жалостью, присущей женщине, вспомнила, как впервые Генрих привел к ней мальчика с золотым голосом.

— Они обвязали веревками его голову и сжимали ее с помощью двух палок, — раздавался из темноты ив безжалостный голос. — Смитон кричал: «Сжальтесь, господин министр! Я скажу правду! Королева давала мне деньги!» Но когда веревки сжимались сильнее, одному Богу известно, в чем еще мог признаться этот жалкий трус. Не сомневаюсь, что он выдал свои мечты о любовной связи с тобой за действительность.

Анна вновь прижалась к стене, Маргарэт обняла ее, Анна закрыла лицо руками и затряслась от боли и ужаса, охвативших ее.

Но даже в такую минуту она не могла винить влюбленного юношу, не искушенного в дьявольских уловках в духе Макиавелли, на которые были большие мастера государственные мужи. Он подобно ей самой поднялся на незнакомую головокружительную высоту и теперь расплачивался за свою неопытность.

— После этого люди поверят всему, — жалобно повторяла Анна. — Боже мой, Томас, Хэл и двое других подвергаются страшной опасности, и неизвестно за что! Вместо меня принимают муки!

Терзаясь из-за любви и поддаваясь самобичеванию, она протянула руку Рочфорду.

— Слава Богу, что ты мой брат, Джордж! По крайней мере, такие постыдные обвинения не смогут выдвинуть против тебя!

Джордж мягко высвободил руку и молча уставился в темноту, на быстрое течение реки.

В наступившей тишине до сознания Анны дошла вся степень риска, которому подвергались ее друзья. Учитывая настоящее настроение Генриха, им грозила смерть! Хэлу, которого король всегда любил, тихому и сильному Уиллу, жизнерадостному весельчаку Фрэнсису и Томасу.

Страсть Тюдора к новой женщине положила конец их шикарной жизни, конец восхитительным выдумкам, беззаботным шуткам.

Хотя Анна искренне беспокоилась за них, но в душе, к своему стыду, благодарила Бога, что родилась женщиной. Страшно даже было подумать о таком слове — смерть. Ей-то, конечно, она не грозит!

— Как ты думаешь, он поместит меня в Тауэр? — выговорила она.

При одном только воспоминании об этом месте у нее по коже прошел мороз.

— Если они смогут доказать твою измену, — ответил Джордж и с жалостью посмотрел на нее.

Анна была в отчаянии, она хотела прижаться к брату, чтобы он успокоил ее, но по какой-то причине он старался не касаться ее. Джордж вдруг страшно постарел, потерял свою былую жизнерадостность. Он стоял не двигаясь, но Анна чувствовала всю глубину и силу его симпатии к ней — как никто другой он разделял ее трагедию.

На мгновение ей показалось, что и над ним нависла смертельная опасность.

Прежде чем скользнуть в заросли ивы, где его поджидала лодка, Джордж обернулся к Маргарэт, обнял ее и поцеловал, вложив в поцелуй всю нежность разбитой, но неувядающей любви, которую он столько лет хранил в своем сердце.

— Король ценит талант Томаса, — попытался он успокоить ее. — В любом случае, ты не в состоянии помочь ему. Теперь для меня важнее всего на свете, чтобы ты осталась с Нэн.

— Что бы ни произошло, я не брошу ее, — пообещала Маргарэт, она пристально посмотрела на него, и в глазах ее отразился свет звезд.

На следующий день утром, едва они успели разговеться, явился Норфолк в сопровождении алебардщиков, чтобы препроводить Анну в Тауэр.

— В чем меня обвиняют? — потребовала объяснений Анна, храбро представ перед дядей.

— В прелюбодеянии, — заявил он.

— Чем вызвано такое чудовищное отношение ко мне? Он хочет допросить меня? — гордо подняв голову, спросила она.

Анна была глубоко признательна Джорджу, что он предупредил ее: неожиданное известие Норфолка не привело ее в шоковое состояние, у нее хватило сил держаться с достоинством.

— Какими бы ни были его намерения, племянница, он приказал доставить тебя, пока не закончился прилив.

— Но Ее Величество не готова! Прошу вас, подождите, пока я упакую ее платья, — вежливо попросила Арабелла.

— Там не понадобятся ее наряды, только теплый плащ от холода и сырости! — рассмеялся он; его всегда отличало испорченное и странное чувство юмора.

Даже в малом им было отказано, такого удара они не ожидали.

— Но как я буду одеваться, и кто станет прислуживать мне за столом? — рассердилась Анна; она была похожа в эту минуту на Екатерину Арагонскую.

— Вам предоставят женщин, — ответил он с ненавистью. — Ваша тетушка, леди Болейн, и госпожа Косинс.

— Но они мои смертельные враги, постоянно следили за мной! — воскликнула Анна. Она была уже на грани обморока.

Все молча спустились к водяным воротам. И вдруг Маргарэт и Арабелла прыгнули на баржу, противясь воле Норфолка. Баржа предательски качнулась, когда алебардщики оттолкнули ее.

— Вам придется отвезти нас на берег или столкнуть в воду. Мисс Савайл и я тоже поплывем в Тауэр, — твердо заявила Маргарэт, вспомнив, как королева Екатерина не повиновалась герцогу Саффолку.

— Хорошо, можете остаться, — сдаваясь, проворчал Норфолк. Он не осмелился поднимать шум: на берегу и так уже собралась огромная толпа. — Но предупреждаю, гораздо приятнее находиться по другую сторону стен Тауэра. У женщин, которых выбрал король, строгие предписания. Они не позволят вам говорить с ней наедине.

Вверх по реке в Лондон они отправились по тому же пути, что и три года назад, когда Анна с подобающей ей пышностью плыла на коронацию.

— Если б только мне позволили встретиться с королем! Если б только я могла поговорить с ним! Умоляю тебя, мой добрый дядюшка, высади меня в Вестминстере! — просила Анна.

Легкие ритмичные взмахи весел неумолимо отдаляли ее от светлых надежд, веселья и радости, семьи, дочери, опьяняющего восхищения, которое она любила больше всего на свете. Никогда еще баржа не двигалась так быстро, и никогда еще не управляли ею так ловко. Никогда еще в жизни у Анны не было такого короткого путешествия.

Возможно, она все же надеялась, что он доставит ее в Вестминстер и она вновь увидит знакомые покои, сад, по дорожкам которого прогуливается уверенный в своей безжалостной правоте Генрих. Но когда баржа замедлила ход у причала Тауэра, Анна опустилась на колени не в силах более держать себя в руках.

— Неужели это правда, что Его Величество, кому я в таких муках родила ребенка, позволит заточить меня в это ужасное место! — простонала она, и слезы градом заструились по ее щекам.

Внезапно она вспомнила, как пытали Марка Смитона, и вне себя закричала:

— Дядя Томас! Дядя Томас! Что они сделают там со мной?

— Мадам, ничего не могу вам сказать, — ответил Норфолк и от стыда отвел глаза в сторону.