В комнату к лорду-камергеру без конца заглядывали посетители, и Елизавете просто повезло, что она застала лорда Стенли одного. Она ждала, когда он закончит разговор с иностранным посланником, и, благодарение Богу, случилось так, что, когда тот выходил из комнаты, за ним выбежал секретарь с кучей бумаг в руках, которые тот забыл у лорда. Через полуоткрытую дверь Елизавета увидела, что Стенли в одиночестве стоит у окна, и, воспользовавшись моментом, тихонько прошмыгнула к нему.

— Вы были другом моего отца, милорд. И потому прошу вас: помогите мне! — с мольбой в голосе промолвила она.

Стенли как воспитанный человек постарался скрыть свою досаду.

— Что, нашли еще одного жениха, который тебе не по нраву? — спросил он в шутливой манере, как будто разговаривал с юной Сесиль.

— Да. И на сей раз это не кто-нибудь, а сам король, — ответила Елизавета.

Смех замер на его круглом веселом лице, он широкими шагами прошел к двери и захлопнул ее перед носом обескураженного клерка и нескольких назойливых посетителей.

— Дорогая моя леди Бесс, ты сошла с ума! — сказал он довольно сдержанно, однако в его голосе слышалась явная тревога.

На всякий случай Стенли задвинул засов, но, чтобы дать себе время собраться с мыслями, он не торопился отойти от двери.

— Может, это только одни разговоры, — уклончиво прошептал он, направляясь к ней.

— Однако я вижу, вас, милорд, это не очень удивило.

— Насколько я понимаю, Его Величество обсудил… э… преимущества вашего брачного союза с кем-то из своих советников.

— А вы не были одним из них?

— Нет, — признался Стенли.

И тут Елизавета нанесла ему неожиданный удар:

Значит, вы знаете, что он вам не доверяет?

— Не доверяет мне? — высокомерно усмехнулся он, гордо кивнув в сторону своего стола, на котором лежали стопки очень важных на вид бумаг, однако смех его звучал невесело.

— Мне сказала об этом перед смертью королева Анна.

— А!

Восклицание, слетевшее с его губ, говорило о том, что наконец, его давние подозрения подтвердились, и Елизавета, не долго думая, решила воспользоваться своим преимуществом. Она опустилась перед ним на колени и обхватила пальцами его пухлую руку.

— Послушайте, милорд. В ответ на клятву, которую вы дали моему отцу, обещая быть нашим защитником, я даю вам свою клятву, — сказала она. — Но предупреждаю, что я ее сдержу. Клянусь его бессмертной душой: если вы не поможете мне избежать этого отвратительного брака, — я покончу с собой.

Он заметил, что она вот-вот упадет в обморок, и хотя ему вовсе не хотелось продолжать этот разговор, он вынужден был из сострадания поднять ее и усадить в кресло.

— Но что я реально в состоянии для тебя сделать? — неохотно спросил он.

— Пошлите за Генрихом Ланкастером. Придумайте что-нибудь, чтобы он приехал и женился на мне, — ведь именно это пытался организовать Генрих Букингем.

— Букингем — дурак! — вспыхнул он, оскорбленный таким сравнением.

— Он был храбрым другом.

— Ну, а тебе что это дало? Надо было понимать: тогда еще не пришло время.

В ее глазах вспыхнула надежда.

— Вы имеете в виду, что, если бы сейчас это время пришло, вы помогли бы нам, как пыталась помочь ваша жена? — тихо спросила Елизавета.

— Тогда король был слишком популярен в народе, — добавил он, не решаясь напрямую ответить «а ее вопрос.

Елизавета умоляюще протянула ему руку.

— Вы думаете, что теперь, когда люди считают его виновным в гибели моих братьев, когда до них дойдет, что он хочет жениться на мне, именно теперь можно будет послать весточку Генриху Тюдору? — упрямо продолжала она.

Лорд Стенли уже взял себя в руки.

— Вовсе не обязательно посылать весточку Генриху Тюдору, — заметил осторожный лорд-камергер. — Но я предпочитаю не обсуждать такие вещи с женщинами. Прости меня за эти слова, но вы все слишком любите делиться с закадычными подругами. Вспомни о судьбе Букингема!

Он не назвал ничьего имени, но Елизавете нетрудно было догадаться, кого он считал виновным в этой трагедии. Она встала и посмотрела ему прямо в лицо. Он был одинакового с ней роста, и ее глаза оказались на уровне его глаз.

— Хотя я и была всегда послушной дочерью, я не стала похожа на свою мать. Вы знаете меня всю жизнь и должны были бы заметить это, — твердо заявила она. — Точно так же, как вы знаете, что Маргарита своим молчанием уберегла вас от неприятностей.

Он был поражен чувством собственного достоинства прозвучавшего в этом коротком монологе.

— Все остается в силе — нам только нужно дождаться благоприятного момента. Если моему пасынку, Генриху Тюдору, что-то однажды посулили, он так просто не отступится, — медленно начал он, как бы повторяя хорошо заученную фразу. — Его дядя Джаспер Тюдор, который вырастил его, представляет немалую силу. Французский король обещал корабли. Умная голова епископа Мортона тоже может сослужить нам хорошую службу, поскольку он остался на свободе и живет за границей. Твой брат Дорсет поддерживает с нами связь. Человек Маргарет — Льюис — продолжает информировать ее обо всем. Нет нужды уже сейчас вводить Генриха Тюдора в курс дела.

Сердце Елизаветы запрыгало в груди, переполненное надеждой и радостью. Ее щеки снова порозовели.

— Значит, на этот раз вы будете сражаться на нашей стороне! — воскликнула она.

Но Стенли знал, каким искусным царедворцем нужно быть, чтобы пережить троих таких разных правителей. Он был не из тех, кто полагает, что достаточно поднять знамя и прокричать «ура» — и победа у тебя в кармане.

— С четырьмя сотнями вооруженных вассалов и людьми твоего брата, которых будет примерно столько же, может быть, разумнее будет вообще не вступать в бой, — сухо ответил он.

— Значит, когда Генрих высадится, Ричард обратится к вам за помощью…

Стенли остановил ее решительным жестом.

— Не торопись, дорогая леди! Это все совсем не просто. Думаешь, Ланкастер такой дурак, что безоглядно полезет в петлю и не потребует письменных гарантий с нашей стороны, в которых было бы указано, на какое количество сторонников можно рассчитывать и где они будут стоять со своими силами? Более того: он потребует письменного обещания, что ты действительно выйдешь за него, когда он прибудет в нашу страну, и тем самым обеспечишь ему популярность в народе и укрепишь его политические позиции. Генрих — человек решительный, но осторожный, как и я. Узнав через Льюиса о судьбе твоих братьев, он потребовал уверений в том, что, если — не дай Бог! — с тобой что-нибудь случится, он получит руку Сесиль.

Елизавета, будучи женщиной, взглянула на это Дело с другой стороны. Несомненно, подобные предосторожности продиктованы холодным расчетом. И хотя она никогда не видела этого мужчину, она уже не раз погружалась в романтические мечты, думая о нем как о своем избавителе. Однако после всего услышанного ее придуманное счастье заволокло темной тучей.

— Тогда почему вы не отсылаете ему то, что он требует? — холодно спросила она.

— Потому что я не могу написать такой документ, — сказал могущественный Стенли, под комананием которого находилась огромная армия, почти как у самого короля, и половина всех крепостей, расположенных на территории Ланкашира.

Это признание повергло в изумление дочь Эдуарда Плантагенета и Елизаветы Вудвилль, правда, она знала, что некоторые бароны в состоянии написать только то, немногое, в основном цифры, — что необходимо для управления их землями.

— Но ведь в вашем распоряжении целая армия писцов, — возразила она, нежно улыбаясь ему.

— Думаешь, я смогу доверить такой документ кому-нибудь из них? — заметил он. — Каким бы он ни был преданным, в секунду наша жизнь окажется в его руках.

Он метнул взгляд в сторону двери, как бы желая убедиться, что там никого нет, перегнулся через стол и, наконец, решил быть с ней до конца откровенным.

— Послушай, Бесс. Надеяться на успех этого грандиозного плана можно только в том случае, если король до последнего момента ничего не будет знать о моих намерениях. У него острый ум, его шпионская сеть работает отлично. Ты права: он никогда по-настоящему не доверял мне. И пока Генрих не высадится, я должен оставаться в тени, должен быть тем довеском, который так необходим обоим противникам, — и сколько я потяну, не должен знать даже такой опытный вояка, как Ричард.

По мнению Елизаветы, он рассуждал очень разумно, в его словах звучала мудрость… предателя. Ей стало не по себе при мысли о предательстве, но она поняла, что было бы более справедливо вспомнить, как в свое время его поставили перед выбором: или заставить себя служить новому королю, или разделить судьбу Гастингса.

— Позвольте мне написать эти письма, — предложила она. — Надеюсь, вы доверитесь той, о ком в основном и пойдет речь в этих бумагах?

Его красивые карие глаза расширились от изумления. Он оторопело смотрел на нее. Она подсказала ему решение, которое никогда раньше не приходило ему в голову, ее предложение слишком заманчиво, чтобы отказаться он него.

— Но очень опасно заниматься такими делами в стенах дворца, — нерешительно сказал он. — Тут нас могут накрыть в любой момент. Ты же понимаешь, что, кроме нас с тобой, должны присутствовать и другие люди. Те, кто обещает поднять войска, обязаны поставить свою подпись на этих документах.

— А где бы вы предложили собраться? — спросила Елизавета.

Сейчас, когда дело приняло серьезный оборот, он заметил, что она может мыслить хладнокровно и практично.

— Не знаю. Если только в какой-нибудь лондонской таверне, которую содержит один из моих людей.

— Тогда давайте отправимся с вами в таверну, — согласилась она.

Стенли с восхищением смотрел на нее. Она молода, отважна, она дочь его друга, думал он, и опасное предприятие, к которому они так давно готовились, показалось ему уже не таким безнадежным. Впереди замаячила блистательная цель, ради которой действительно стоит рисковать жизнью, — своей и людей.

— Но каким образом? — спросил он, как будто не он, а она была организатором заговора.

— Оденусь, как ваш слуга, — не задумываясь, ответила она. — Я однажды уже так сделала, когда пыталась бежать из аббатства.

«Значит, не всегда она была покорной, исполнительной старшей дочерью!» Это было приятной новостью.

— Ну что же, это вполне возможно, — произнес он, разглядывая ее высокую стройную фигуру. — Я найду способ, чтобы передать тебе ливрею одного из моих парней.

Елизавета перегнулась через стол и, преисполненная благодарности, чмокнула его в щеку, а затем с облегчением рассмеялась; он с любовью смотрел на нее, потому что в эту минуту она невероятно походила на своего отца.

— В этом нет необходимости, — сказала она. — Меня сохранился костюм Неда, и думаю, я еще могу влезть в него. Нет, это абсолютно скромное одеяние, оно не бросается в глаза, уверяю вас! Так что дайте мне только значок с орлом от ливреи одного из ваших слуг.

Итак, она снова раскрутила свои золотые пряди, чтобы они ровно, без завитушек, падали ей на плечи, и надела скромный черный костюм старшего брата; но на этот раз она не была одинока и не чувствовала страха. Несмотря на то, что ее задели слова Стенли о женской болтливости, она вынуждена была посвятить в свои планы Метти, потому что в любом случае кто-то должен был запереть за ней дверь и отвечать всем, кому вздумается заглянуть к ней, что госпожа приболела и спит.

А на внутреннем дворе ее ждал Хамфри Брэртон с оседланной лошадью. На фоне закатного неба причудливо вырисовывались очертания крыш и шпилей Лондона, и, оказавшись на улице, она вспомнила, что пользуется огромной любовью народа, что у нее прочный тыл, и потому она просто обязана изменить судьбу этой страны! Жаркий день был позади, с реки дул легкий свежий ветерок, и они быстро скакали по Черинг-Виллидж. Когда они миновали Лад-Гейт и увидели строения Сити, Брэртон замедлил у постоялого двора, на двери которого кто-то вывел мелом когти орла. Он не рискнул помочь ей спешиться, но позвал конюха, чтобы тот принял их коней, и стал подниматься по лестнице впереди нее.

В маленькой душной комнате с задернутыми шторами было полно людей, которые вполголоса возбужденно переговаривались друг с другом. Все дружно повернулись, как только в проеме низкой двери вслед за Брэртоном появилась Елизавета, и с этого момента она уже перестала играть роль пажа. Лорд Стенли отделился от остальных, склонился на одно колено и поцеловал ей руку. Брэртон с обнаженным мечом остался стоять у запертой двери. Среди собравшихся Елизавета узнала сторонников Ланкастеров, кое-кого из присутствующих она не ожидала тут увидеть.

На столе горели свечи и лежала чистая бумага: вероятно, теперь они окончательно утвердились в своих планах и не желали отступать. Елизавета в своем смешном мальчиковом костюме села за стол и начала под их диктовку писать письмо Генриху Ланкастеру. Когда они стали называть даты и пункты сбора, она наконец полностью осознала всю серьезность их замыслов. И сама она, обещая Ланкастеру выйти за него замуж, оказывалась центральной фигурой заговора. Никогда еще она не испытывала такой благодарности к родителям, которые не поленились дать ей образование. Красивым четким почерком она сообщала сведения о войсках, снабжении, возможных местах высадки и, покончив с этим, положила на стол запечатанное письмо, которое она решила передать ему лично от себя, — любовное послание девушки, умолявшей его приехать к ней. Она сняла с пальца кольцо.

— Прошу вас, Хамфри, вручите все это графу Ричмонду от меня лично, — обратилась она к Брэртону, которому предстояло взять на себя опасную миссию гонца.

У нее сохранились самые смутные воспоминания о том, как они возвращались в Вестминстер. На этот раз она ехала вместе с лордом Стенли и остальными. После духоты в переполненной людьми комнате свежий воздух подействовал на нее опьяняюще. Было темно, и, кроме отдельных освещенных окон, только звезды, сияющие над покатыми крышами домов, указывали им путь по узким лондонским улочкам. Елизавете было и страшно, и радостно при мысли о том, на что она решилась. В ее голове проносились торжественные фразы, прозвучавшие в той комнате: «В стране воцарятся мир и процветание», «Алая и Белая розы, наконец объединятся». И вот звучит проникновенный голос ее матери: «Теперь мои сыновья будут отомщены!» И вспоминается вкрадчивый голос Маргариты Ричмонд, расхваливающей своего сына: «Он упорный, способный и добрый». Будет ли он добр к ней, своей жене? Направляясь к дому при свете звезд, она почувствовала себя королевой, хотя ехала вместе со Стенли под видом о пажа. Она готова взять в свои руки верховную власть. По доброте душевной она предложила Генриху Тюдору все, что у нее есть, представляя его себе сказочным рыцарем, который приедет и освободит ее. Взглянув на свою руку, держащую поводья, с которой она сняла кольцо, Елизавета подумала: «Этой ночью я, возможно, изменила судьбу Англии».

Но когда перед ними выросла темная громада дворца, Елизавета несколько сникла. Заметив свет в личных апартаментах короля, она впервые вспомнила о Ричарде. Не как о представителе правящей династии, а как о человеке. О человеке, с которым она общалась и которого сейчас предала. И возможно, это грозит ему смертью. Как и она, он был йоркистом, а не ланкастерцом. «А если когда-нибудь выяснится, что он непричастен к смерти моих братьев?» — нашептывала ей ее придирчивая совесть. А что, если Нед жив и скрывается сейчас где-нибудь? Выходит, она и его лишит возможности занять трон, принадлежавший ему по праву. Не получится ли так, что всю свою жизнь она будет раскаиваться в сегодняшнем поступке?

Узнав лорда Стенли, стражник отдал честь. Из караульной комнаты выскочили солдаты, на ходу застегивая ремни. Конюхи подбежали к лошадям, и заспанный слуга принес факел. Елизавета, у которой от езды верхом онемело все тело, буквально вывалилась из седла.

— Эй, мальчишка, держи мою шляпу и перчатки! — крикнул Стенли, чтобы дать ей возможность оставаться рядом с ним, когда они проходили в ворота. А потом он грубо толкнул ее к черной лестнице.

— Быстро наверх — и в постель, иначе наутро вообще ничего не будешь соображать! — громко приказал он, чтобы все слышали.

Елизавета в душе поблагодарила его и стала подниматься, почувствовав облегчение оттого, что все уже позади. Зевая во весь рот, она отцепила с рукава значок с орлом.

Дойдя до конца ступенек, Елизавета остановилась и огляделась. К счастью, во дворце, похоже, все спали. Она слышала через закрытую дверь, как кто-то храпит. Вот уж поистине Бог милостив к ней!

Чтобы попасть в свою скромную комнатку, которая находилась в хозяйственном крыле замка, ей нужно было миновать королевские апартаменты. Она снова остановилась и прислушалась, когда подошла к длинной галерее, находящейся в конце апартаментов; кажется, там тоже пусто. Под арками в начале и в конце галереи всегда горели светильники. Поднялся ветер, где-то хлопнуло окно, и от движения воздуха в полумраке будто бы ожили огромные, в рост человека, фигуры, вышитые на гобеленах. Елизавета сделала шаг вперед, надеясь, что сумеет благополучно проскользнуть мимо них. Внезапно, когда было уже слишком поздно что-то предпринимать, она заметила в дальнем конце коридора человека, который яростно сражался с призраками и вот-вот должен был вступить в круг света под аркой.

Елизавета зажала себе рот рукой, чтобы подавить крик ужаса.

Это был король.

Он не стал наказывать меня за сочувствие в деле Букингема, думала она. А сейчас, если он заметит меня, мне не жить. Зажатая в руке ливрейная кокарда будет означать для меня смертный приговор.

Но он смотрел куда-то в сторону. На нем был его неизменный алый халат, и его взгляд был устремлен в коридор, который отходил от галереи под прямым углом и вел в его спальню. Более того, он лихорадочно вертел кольца на своих длинных пальцах, что свидетельствовало о крайнем возбуждении. Он двигался осторожно, и казалось, что он следит за кем-то или за чем-то.

Елизавета была уверена, что он не заметил ее.

Ей оставалось только тихо сделать шаг назад. Может быть, заскочить в какую-нибудь комнату и спрятаться за шкафом? Или вернуться на черную лестницу? И Бог поможет ей избежать опасности.

Но прежде чем она вышла из оцепенения и заставила себя сдвинуться в места, Ричард, похоже, уловил какой-то звук. Он круто развернулся и стремительно выхватил кинжал, словно почуяв, что сейчас на него нападут сзади. Елизавета стояла, окаменев, в круге света, немилосердно льющегося на нее, и представляла, как холодная сталь пронзает ее сердце. Она почувствовала, что кровь отхлынула от ее лица, и в страхе не могла пошевелиться. Она смотрела на него через весь коридор, и глаза ее были полны ужаса и мольбы.

Она знала, какая у него сильная хватка, когда он впадает в ярость. Волей случая она оказалась у него в руках. «Сейчас я отправлюсь вслед за своими братьями», — думала она.

Но минуты шли, а Ричард не двигался. Он устремил на нее взгляд, в котором читался еще больший ужас. Увидев, как он съежился, и как исказилось его лицо, она почувствовала, что к ней возвращается ясность мысли. Ее вдруг осенило, что под алым халатом он, должно быть, носит кольчугу и пояс с кинжалом. Она была почти уверена, что они никогда не расстается с ними — ни днем, ни ночью. И тут ей подумалось, что, наверное, именно по этой причине он перестал спать с Анной: он не хотел, чтобы Анна догадалась, что его терзают страхи из-за совершенного им преступления…

Постепенно Елизавета начинала понимать, что происходит. Она вспомнила, что на ней костюм брата Эдуарда, что волосы у нее зачесаны так же, как и у него, и луч света загадочно выхватывает ее фигуру из темноты. Она знала, что ее лицо покрывает смертельная бледность. И что Ричард не слышал, как она прошла в галерею, а только случайно оглянулся и увидел ее, стоящую под аркой. Она была потрясена, когда до нее дошло: Ричард потому взирает на нее с таким ужасом, что принял ее за призрак Эдуарда.

Кинжал снова ушел в ножны. Какой в нем прок, когда перед тобой лишь дух убитого! Ричард закрыл лицо ладонями, не в силах больше выносить эту муку, и устремился по коридору в свою спальню.

Как только Елизавета услышала, что он захлопнул дверь, она заставила себя сдвинуться с места. Трясясь от страха, она бежала по галерее, кипящей, казалось, призраками и ожившими гобеленами, не сделав ни единой остановки, пока Метти не впустила ее в их уютную комнатку.

Елизавета упала на колени и зарыла лицо в подол няни. Ее душу разрывали самые противоречивые чувства — скорбь и ужас, облегчение и благодарность за спасение.

— Теперь я знаю! Наконец я знаю, что именно он это сделал! — Взахлеб шептала она. — Даже отец не стал бы укорять меня за то, что я предала его. Как бы ни обернулось дело, я ни секунды не жалею о том, что сегодня ночью снова пошла на сговор с Ланкастерами!