Королеве не хватало денег, чтобы купить себе серебряные пряжки на туфли. Но у короля всегда находились деньги, чтобы оплачивать многочисленных шпионов. Когда он понял, что даже признания убийц не смогут заглушить слухи, что один из принцев остался в живых, он достал из своих тщательно охранявшихся сундуков золото и послал шпионов, чтобы те прочесали города Западной Европы и постарались проникнуть к вдовствующей герцогине Бургундской. Шпионы отсутствовали долго. Когда они вернулись и начали составлять мозаику из кусочков полученных сведений, стала складываться странная картина. Они наконец узнали имя таинственного молодого человека, которого все называли «герцогом Йоркским». Его также иногда звали, к возмущению Генриха, Ричардом Четвертым, королем Англии. Имя было весьма простым и неромантичным — Перкин Ворбек.

— Но может, его звали Осбек? — сомневались шпионы.

Они ни в чем не были уверены. Но все в один голос твердили, что он живет в процветающем городе Турне.

— Но почему тогда, — заметила Елизавета, которую призвали в покои короля, чтобы она тоже послушала сообщения, — почему он говорит на таком правильном английском?

— Жан де Ворбек, его отец, будучи свободным гражданином города, послал его в торговые дома Антверпена и Миддлбурга, где он постоянно сталкивался с английскими купцами, — ответила ей одна из ищеек Генриха.

— У нас есть доказательства, что он провел здесь время от Рождества до Пасхи.

— Не так уж много времени, чтобы прекрасно выучить язык, — скептически заметил сэр Вильям Стенли.

— Чтобы улучшить знание языка, сэр, его послали в Португалию в семью сэра Эдуарда Брэмптона, и он там оставался достаточно долго, — объяснили ему люди Генриха.

— Но это же все равно не Англия, — заметила Елизавета. Она вспомнила, как долго ее муж говорил с легким французским акцентом, несмотря на то, что родился в Англии.

— Вполне возможно, Ваше Величество, что этот молодой человек был действительно рожден в Англии, когда его родители жили здесь, — объяснил ей архиепископ Мортон. Он умел так прекрасно собирать воедино всю, часто противоречивую, информацию.

— Жан де Ворбек, как нам кажется, был крещеным евреем. И даже существует предположение, что ваш отец стал крестным отцом молодого человека, чтобы лучше развивалась торговля с Фландрией или еще по каким-либо другим причинам.

— Его родители умерли? — спросил лорд Стенли.

— Считают, что его мать Кэтрин де Фаро все еще жива.

— А что эта Кэтрин де Фаро, она очень красива? — спросил Джаспер со странной усмешкой. Он присутствовал при разговоре, сидя в кресле, — к которому его приковала болезнь.

— Об этом у нас нет сведений, милорд, — спокойно ответили ему информаторы. Казалось, их удивил его странный вопрос.

— Но возможно, если судить по тому, что молодой человек сам весьма привлекателен…

— Мой дорогой дядюшка, вы будто намекаете, что этот молодой человек не просто крестник моего отца? — резко поинтересовалась Елизавета.

— Мне кажется, что ваша нелепая идея будет разбита в пух и прах тем, что Его Величество никогда не назвал бы мальчика Питером или каким-то иным сокращением от этого имени типа Перкин…

— Вы не считаете, что нам следует узнать, каким образом этот Перкин оказался в Ирландии? — спросил лорд Стенли. Он был весьма земным человеком.

Архиепископ Мортон пролистал огромную кипу бумаг.

— Он приехал туда, чтобы путешествовать, вероятно, также из погони за приключениями. Кроме того, он помогал купцу из Бретани по имени Прежент Мено, который торгует бархатом и другими дорогими тканями, — ответил он.

— Возможно, он одевался в эти дорогие ткани и тем самым покорил ирландцев своей элегантностью. Они решили, что он весьма важная персона, — предположил Стенли и громко рассмеялся.

— Хорошо, обязательно запишите это предположение, — приказал король. Он внимательно слушал все рассуждения. Его писцы зашуршали своими пергаментами. Архиепископ, стоявший рядом с ним, наклонился и посмотрел на короля.

— Сэр, это весьма интересная история, и нам следует опубликовать ее, — предложил он. Его живые темные глаза блестели от возбуждения.

— Наверное, народу будет занимательно узнать ее, — согласился Генрих. Он напомнил себе, что ему следует написать Его Святейшеству в Рим насчет кардинальской мантии для своего самого способного архиепископа.

— Ну что, милорды, нам следует покончить с этим призраком, чтобы наша королева смогла снова обрести покой, — добавил он своим высоким и несколько пронзительным голосом. Он встал, и ему накинули на плечи плащ.

— Я уже написал эрцгерцогу, сообщил ему о том, что мы узнали, и попросил его выгнать самозванца из Фландрии. Давайте оставим наших писцов, чтобы они подготовили сообщение для печатного станка, а мы перейдем в палату Совета. Прибыли свежие вести от их величеств из Испании. Мы должны обсудить важные вопросы брака нашего возлюбленного сына, принца Уэльского, с принцессой Екатериной Арагонской.

Он торжественно подал Елизавете руку и проводил ее из комнаты. Она увидела, как он ожил и даже походка его стала прежней — уверенной и какой-то пружинящей.

— Вы видите, что все повернулось так, как я вам об этом говорил. Всего лишь еще один глупый самозванец — сын очередного торговца, — насмешливо заметил он, когда они расстались.

Елизавета согласилась со здравым смыслом, который содержался в его словах, но ей от этого не стало легче. Когда она вместе со своими дамами шла по галерее к саду, она вдруг почувствовала, что из ее жизни что-то ушло. Как будто та безумная надежда, которая все еще теплилась у нее в душе, исчезла навсегда. Увидев сэра Вильяма Стенли и сэра Роберта Клиффорда, которые стояли в арке, она спросила:

— Что вы, джентльмены, думаете по этому поводу?

У них в руках были документы с королевской печатью, они были так заняты разговором и так внезапно замолчали при ее приближении, что Елизавета была уверена: они продолжали обсуждать Перкина Ворбека.

— Несмотря на свою уверенность, король правильно сделал, издав приказ, чтобы мы со своими людьми были готовы выступить в случае необходимости, — ответил ей сэр Вильям.

Он сообщил ей факты, но, собственно, на вопрос не ответил.

— А что думаете вы, сэр Роберт? — продолжала настаивать Елизавета, стараясь говорить спокойным тоном. — Вы же первый почти поверили самозванцу и находились некоторое время в его окружении.

Положение Роберта Клиффорда было весьма сложным: в это время он был в фаворе у короля, и ему нелегко было ответить на прямые вопросы королевы.

— Мне кажется, сведения, которые мы все выслушали со вниманием, верны, — осторожно ответил он. — Но мне также кажется, что тем, кто стоит за спиной этого молодого человека, сильно повезло, что они смогли отыскать мужчину, который так похож на членов вашей семьи.

Хотя это высказывание было именно таким, которое ожидает услышать королева, она гордо вздернула подбородок и потрогала ладанку, висевшую у нее на шее под платьем.

— Мне кажется, вы не правы! Как вы можете находить черты моего отца в сыне лавочника?

Сэр Вильям постарался смягчить неловкое высказывание Клиффорда — не зря он столько времени жил при дворе.

— Если бы кто-нибудь из нас действительно верил, что этот Перкин Ворбек брат Вашего Величества! — заявил он, похлопывая по бумагам ладонью. — И в то же время Ваше Величество должны быть уверены, что я никогда не подниму на него свой меч.

Елизавета покинула их с ощущением, что Клиффорд, порядочный и преданный им человек, не был уверен ни в чем и весьма озабочен происходившим. Ей было необходимо повидать свою тетку Маргариту Бургундскую, чтобы понять, что в ней сильнее — ненависть к Ланкастерам и вера в то, что этот Перкин действительно ее племянник. Елизавета хорошо относилась к тете Маргарите с детства и все годы с симпатией вспоминала ее.

Прошло лет десять с тех пор, как Маргарита Плантагенет видела Дикона в Англии, — когда ему было всего лишь восемь лет. По прошествии десяти лет, когда видишь взрослого мужчину, как можно быть уверенной, что это тот самый мальчуган? Могла ли быть в чем-то уверена она сама — Елизавета, а ведь она видела его несколько позже Маргариты Бургундской. Но она знала, что при виде его сердце подскажет ей настоящую правду. Кроме того, подлинный Дикон мог вспомнить такие мелочи, смешные и глупые события, о которых мог знать только настоящий Плантагенет. Но она не должна думать об этом. Почему она застыла здесь со слезами на глазах? Почему она постоянно вспоминает, каким милым был ее младший братик, как прелестно он улыбался? Дикон умер. Его задушили, бедного мальчика. И это был Дайтон или Форест — с их грубыми мускулистыми лапами.

В ту ночь ей снились Дикон и Нед, которые звали ее на помощь.

Просто сумасшествие, что она надеется снова увидеть Дикона в этой жизни! Конечно, Маргарита Бургундская, во что бы она на самом деле ни верила, действовала, как сестра умершего короля, Эдуарда Четвертого, обожавшая его. Она, кроме того, была ярой приверженицей Йорков. Только прошлым вечером Елизавета слышала, как ее муж диктовал письмо молодому эрцгерцогу Филиппу и жаловался, что ее бесконечная злоба имеет под собой почву. Казалось, Генрих не мог избавиться от убеждения, что во всем виновата Маргарита Бургундская, и она также виновата в том, что Ламберт Симнел утверждал, что он Уорвик.

«Она сама уже не может рожать, но произвела на свет взрослого самозванца, — диктовал он. — Разве она не должна быть благодарной всемилостивому Богу, что ее племянница Елизавета занимает такое почетное положение и ее дети унаследуют английский престол?»

Как всегда, Генрих четко обосновал все положения своего послания. Он был весьма сдержан и предпочитал заканчивать послание не угрозами, а просьбой. Хотя он вполне мог прибегнуть и к угрозам.

«Король Франции Карл выгнал самозванца, я молю Вас сделать то же самое», — в заключение написал он.

Хотя пятнадцатилетний эрцгерцог, по совету своего отца императора, написал, что, к сожалению, у него нет власти изгнать вдовствующую герцогиню и ее гостей со своей территории, Елизавета прекрасно понимала, что ее муж вскоре найдет средства, чтобы принудить его к этому шагу.

«И куда же пойдет бедный «парень из Турне?» — спрашивала она себя. И сразу же начинала жалеть, что подобные мысли приходят ей в голову.

Вскоре о существовании нового претендента на престол узнали все.

— Он высадился в Англии! — кричали люди. Некоторые из них настолько увлеклись, что орали во всю глотку: — Герцог Ричард вернулся домой!

Весь Лондон был в возбуждении! И двор тоже гудел от разных слухов. Потом по лондонскому мосту прогремели копыта лошадей новых гонцов, привезших свежие, более точные известия. Все стало глупой шуткой, что добавило уважения к Генриху, а Елизавета тайно сгорала от стыда. Оказалось, хотя небольшой флот Перкина, собранный с помощью денег доброжелателей за границей, несколько часов действительно стоял неподалеку от берегов Кента, и многие последователи Иорков молились за него и желали удачи, однако сам он не ступил на землю Англии. Он послал на берег для разведки небольшую группу людей, которые побывали в какой-то маленькой рыбацкой деревушке. Жители Кента, рьяно поддерживающие Тюдоров, прельстили их обещаниями пищи, крова и поддержки, а потом убили.

Деревенские убийцы позже объяснили, что «они верили, что Господь Бог и король Генрих помогут им и что сам король приедет к ним, если люди с суденышек высадятся на берег, и защитит их от возмездия!»

Но иностранные суденышки не стали мстить, а просто ушли прочь, навечно оставив в чужой земле тела несчастных разведчиков.

— Это показывает, что он не Плантагенет! — с отвращением заявила Елизавета.

Эта новая попытка была столь беспомощна, что все вскоре позабыли об испытанном шоке. Де Пуэб-ла, испанский посол, даже написал своему королю, который волновался по поводу шаткости трона Тюдоров, что подобные самозванцы лишь дают пищу для насмешек над ними. Но Генрих волновался больше своих подданных и приказал, чтобы наблюдение велось во всех портах. Он также отдал под суд своего гофмейстера. Против него не было никаких обвинений, кроме слов вельможи, что, если бы самозванец оказался настоящим сыном Эдуарда, он никогда не поднял бы меч против него. Но этого оказалось достаточным, чтобы осудить беднягу. Елизавета решила, что на них донес сэр Роберт Клиффорд, участвовавший в разговоре, и сделал он это из подлости или же чтобы обелить себя за прошлые грехи, когда он чуть не удрал из страны в стан самозванца. Она собиралась поговорить с мужем, но архиепископ Мортон объяснил ей, что они знают, как сэр Вильям обещал почти все свои богатства тлеющему огоньку в поддержку дела Йорков. И тогда она подумала, как, наверное, подумал и Генрих, что самозванец действительно сын короля Эдуарда, ее отца, но не герцог Йоркский…

Многие были возмущены, что такой человек мог быть лишен жизни из-за подобного пустяка. Тем более что король был таким милосердным… Однако другим было приятно сознавать, что ни семейные связи, ни высокие посты не могут спасти человека, если его подозревают в предательстве.

Елизавета незаметно наблюдала за мужем. Он стал еще более скрытным и начал стареть. Она понимала: какими бы сведениями ни обладал Генрих в качестве доказательства вины сэра Вильяма, ему было очень сложно подписать смертный приговор человеку, чье вмешательство в битву так помогло ему в Босуорте. Природная осторожность должна была предупредить его, что нельзя терять преданность отчима. Ну, а больше всего он не хотел огорчать свою мать и всю семью. Зачем же он сделал это именно тогда, когда ему была так нужна популярность? Елизавета размышляла. По своей натуре Генрих не был жестоким, он старался избегать насилия. Но страх может привести нормального и вполне уравновешенного человека к излишней жестокости. Можно ли было сказать, что, когда дело касалось престолонаследия, Генрих был не просто озабочен, а впадал в смертельный ужас?

Здесь были затронуты и его гордость, и так необходимая ему уверенность в своих силах. А развивающиеся хвастливые знамена с драконами должны были замаскировать ужасное чувство собственной неполноценности, какое испытывал этот человек, у которого не было ни прямых прав, ни личной привлекательности, чтобы владеть захваченной им короной…

Эта маскировка исключала симпатию и сочувствие, на какие Елизавета была готова. Она впервые подумала о том, что, может быть, сам Генрих совсем не уверен в том, что Перкин самозванец.

Жизнь продолжалась. Елизавета родила Генриху еще одну дочь. Девочка с самого первого мгновения жизни несла в себе радость. Они назвали ее Мэри. Хэри, ее брат, обожал сестренку. Мать считала, что если он станет играть с малышкой, это немного усмирит его шумный и несколько строптивый нрав. Дети составляли счастье Елизаветы. Артур большую часть времени проводил в Лэдлоу со своим учителем, и она гордилась его успехами в учении. Но в последнее время ее начало беспокоить его здоровье. И еще она старалась подготовить старшую дочь для будущего высокого положения, которое может прийти к ней после брака. Девочке нужно было несколько умерить свою гордость и надменность. А больше всего Елизавета старалась не испортить Хэри своей любовью, на которую он отзывался так сильно и безгранично.

Елизавета счастливо проводила время с семьей в Ричмонде или Гринвиче. Она мало видела Генриха, который постоянно уплывал на лодке в Вестминстер. Он работал больше любого из своих подданных: занимался флотом, старался контролировать и сдерживать опасную власть сильных баронов — запрещал им держать слишком большую охрану. Генрих старался повысить уровень жизни подданных и обеспечить процветание своей страны, налаживая торговые связи за рубежом. Он помогал организовывать путешествия такого известного мореплавателя, как Кэббот, чтобы открывать новые страны и новые рынки сбыта. Он проводил долгие часы в переговорах с де Пуэбла, испанским послом, торгуясь по поводу приданого и пытаясь договориться о браке по доверенности: он понимал, что Англия только выиграет от предполагаемого союза с Испанией.

Но долгое время их продолжали мучить претенденты на трон, выдававшие себя за потомков Плантагенетов. Они омрачали царствование Генриха! Никогда не забыть того вечера, когда после ужина они слушали музыкантов и прибыл гонец от северных границ, которому нужно было срочно увидеть короля. Пыльного и измученного, его ввели в зал, где он объявил, что Перкин Ворбек, которого наконец выгнали из Фландрии, так как торговля страдала из-за ограничений, введенных Генрихом, высадился в Шотландии.

После опубликования двух признаний по поводу убийства сыновей покойного короля в Тауэре и печатных листовок о родителях Перкина, весь королевский двор не мог прийти в себя от такой наглости.

Конечно, Эдинбург по расстоянию не был ближе к ним, чем Фландрия или Ирландия, но между ними уже не было защищавшего их моря!

— О чем думают шотландцы, когда Ваше Величество приложило столько усилий, чтобы заключить с ними долгосрочный мирный договор? — возмущался сэр Реджинальд Брей. Он приложил массу усилий, чтобы помочь Тюдорам материально.

В посланиях из многострадального города Бер-вика ясно говорилось, что Вербек высадился там по приглашению короля Шотландии Джеймса IV.

— Вы хотите сказать, что Джеймс относится к нему как к особе королевской крови?! — воскликнула Елизавета.

— Видимо, так, — ответил Генрих. Он продолжал держать в руках полученное письмо.

— Но Джеймс не станет делать этого просто чтобы позлить тебя!

— Мне тоже так кажется, особенно после разговоров о том, что он сможет жениться на нашей старшей дочери.

Елизавета поднялась с кресла, стоявшего у огня.

— Нет, нет, только Джеймс, — повторяла она, — не предатель. Несмотря на постоянные конфликты на границах, все считают Джеймса IV, короля Шотландии, одним из самых образованных людей в христианском мире. Она знала, что он легко цитирует латинские изречения, свободно говорит по-французски; он как знающий человек беседует о скоте и пашне со своими подданными на кельтском языке. — Он никогда не нарушит данного слова. Я всегда считала, что он станет нашим родственником, и мы будем гордиться им.

Она остановилась перед мужем и заговорила с ним без всяких обиняков.

— Генрих, разве вам не ясно, что если Джеймс признал его, то он явно считает, что Перкин — мой брат! Эта… мучительная неизвестность приближается к нашему дому.

Все сочувственно посмотрели на нее. Даже Генрих, казалось, понял, как она страдает, и постарался успокоить жену — на свой лад.

— Нет никакой неизвестности после того, как мы узнали новые сведения по поводу смерти ваших братьев. Мы располагаем исчерпывающими сведениями о происхождении этого самозванца. Кроме того, Джеймс никогда не видел настоящего герцога Йоркского. Почему же вас так волнует его мнение?

Когда Генрих стал расспрашивать курьеров, сколько солдат привел с собой Ворбек, он получил странные и путанные ответы. Все так поддались влиянию этого молодого человека, что казалось, для них не имело никакого значения, сколько солдат привел с собой самозванец, — на всех влиял его личный магнетизм. Можно успешно сражаться против определенного числа боевых судов, или всадников, или лучников, но где то оружие, с помощью которого можно победить обаяние личности!

Как сообщил гонец, осторожный король Шотландии, который только недавно обсуждал преимущества брака с дочерью Тюдора, принял протеже Маргариты Бургундской с большой долей сомнения. Он снова и снова расспрашивал его с истинно шотландской въедливостью и тем не менее, как и все остальные, убедился, что тот — настоящий Йорк.

Генрих продолжал обсуждение с Нортоном, когда они остались одни в его кабинете.

— Этот наглый молодой купец, как заложник, переходит из рук в руки всех суверенов, которые перебрасывают его друг другу. Он тот, кого они могут бросить на весы, чтобы осадить меня, когда им кажется, что я становлюсь слишком сильным, и чтобы подорвать нашу безопасность. Для них — настоящий или фальшивый — он бесценен. Им все равно, кто он, лишь бы он причинял нам вред и мутил воду.

— Настоящий только Уорвик, сын Кларенса, — напомнил ему Мортон. — Но он надежно упрятан в Тауэр.

Они так успокаивали себя до тех пор, пока Джеймс Шотландский не отдал замуж за так называемого герцога Йоркского свою прекрасную кузину Кэтрин Гордон.

Большинство придворных ничего не могли сказать по поводу этого странного маневра — они просто замерли от ужаса. Только стареющий Джаспер Тюдор смог собрать силы и выразить их мнение.

— Можно предоставить самозванцу охрану, как это сделал для хитрого политического маневра король Франции Карл, — заявил он. — Но нельзя себе представить, что кто-то отдаст свою родственницу королевской крови замуж за какого-то проходимца! Значит, он искренне верит, что молодой человек — настоящий сын Эдуарда.

Елизавета никогда не видела своего мужа в такой ярости. Кэтрин Гордон была и его кузина. Он еще больше обозлился, когда хитрый и уклончивый де Пуэбла под каким-то предлогом возвратился в Испанию: Фердинанд и Изабелла перестали обсуждать с Англией замужество своей дочери.

— Вот чего добился этот проклятый самозванец! — бушевал Генрих. Он тщетно пытался худыми руками пригладить свои жидкие волосы. — Его выходки мучают меня уже в течение более чем шести лет. Будет ли когда-нибудь конец этому?

— Разве вы не понимаете, Ваше Величество, что любой человек, посягающий на трон, таскает из огня каштаны для ваших врагов, да еще голыми руками! — Елизавета услышала эти слова из уст Мортона. — Они не боятся подобного риска, потому что, если этот маленький фламандский хвастунишка погибнет в каком-нибудь приключении, останется Уорвик, который находится в безопасности.

— Еще одна заноза у меня в боку! — тихо и задумчиво промолвил Генрих.

— Он, конечно, не блещет умом, и его отец был объявлен предателем, но, как вы думаете, не его ли существование заставляет Фердинанда и Изабеллу так долго колебаться?

Будущий кардинал был, безусловно, самым умным человеком в Англии. Он был и единственным, кому доверял Генрих.

— Мне кажется, — услышала Елизавета, — не будет никакого испанского брака до тех пор, пока жив Уорвик.

Генрих вздохнул, как смертельно усталый человек.

— Тогда мне придется схватить этого узурпатора, — сказал он. — Может, Господь Бог подскажет мне, как можно использовать его в моих целях.