Фрэнсис никогда не забывала своего первого впечатления от Кобхемхолла, прекрасного даже в тусклом свете мартовского утра.

Было еще очень рано. Они ехали всю ночь по старым дорогам – кентской и дуврской, и хоть кучер изо всех сил гнал шестерку лошадей, путешествие заняло гораздо больше времени, чем Леннокс предполагал. Кучер промок насквозь, как и форейторы, потому что кожаная ливрея не могла защитить его в такую непогоду, и к тому времени, когда они приехали в Кобхем, лошади совсем выбились из сил.

Фрэнсис чувствовала себя вполне отдохнувшей, потому что большую часть пути мирно спала в объятиях своего возлюбленного. Выйдя из кареты, она остановилась и какое-то время стояла неподвижно, словно зачарованная, и даже Ленноксу не было позволено разделить с ней это самое удивительное мгновение ее жизни.

Наконец она увидела дом, о котором так давно мечтала, хотя то, что она представляла себе, было скорее всего не реальным домом, а обобщенным образом двух домов – родительского дома в Шотландии, который она помнила по картине, и самого Кобхемхолла, изображенного на старой гравюре. Но и гравюра, и ее воображение и в малой степени не соответствовали истинной красоте того, что она увидела.

Она с восторгом рассматривала темно-красные кирпичи, из которых был построен огромный дом, множество окон, восьмигранные башенки, ряды тюдоровских труб с шероховатой поверхностью. Все это волновало ее гораздо больше, чем она ожидала, и если дом был так прекрасен даже в это пасмурное, дождливое утро, как же он должен быть хорош под лучами солнца, в окружении зеленых деревьев и цветов, растущих в парке, таком огромном, что она не могла охватить его взглядом!

Леннокс, который тем временем распорядился позаботиться об измученных лошадях и расплатился с кучером, наконец повернулся к Фрэнсис, утратившей, казалось, ощущение реальности происходящего.

– О, это восхитительно! – воскликнула она, когда он взял ее за руку. – Я не могу найти слов… О, какое счастье жить здесь с вами!

Восторженное состояние не покинуло ее и после того, как она переступила порог своего нового дома. Слуги, выстроившись в ряд, приветствовали ее, и, улыбаясь им, Фрэнсис совсем забыла, что на ней простое платье и туфли, заляпанные лондонской грязью.

Когда спустя несколько часов в собственной часовне Леннокса состоялась скромная свадебная церемония, на ней в качестве свидетелей присутствовали только несколько человек – наиболее уважаемые слуги. Фрэнсис вспомнила слова леди Суффолк, которая предвкушала, что ее свадьба будет едва ли не самым значительным событием наступающей весны, и смотрела на своего свежеиспеченного мужа, который торопил ее к столу, приготовленному слугами.

– Не слишком роскошно, – заметил он, – но все равно – об этом событии еще не скоро забудут!

По молчаливому уговору они не говорили о том, какой гнев и какая кара обрушатся на них, но думали об этом без страха. У них не было другого выхода, сказала Фрэнсис, им пришлось выбирать между честью и бесчестьем.

– Я безгранично верю королеве, – сказала Фрэнсис. – Она не в силах сделать так, чтобы король не изменял ей, но в остальном она имеет на него большое влияние.

Разве можно было найти лучшее место для медового месяца, чем Кобхемхолл? Фрэнсис открыла для себя прекрасные стороны любви, и ей нередко казалось, что она попала в сказку.

Вместе с мужем она изучала строительные планы и чертежи, и работа, которая, казалось, замерла в последнее время, возобновилась с еще большим энтузиазмом.

У Леннокса не было от Фрэнсис никаких секретов, потому что он очень быстро понял, что его жена – не только красавица, но и прекрасная хозяйка, не склонная бросать деньги на ветер. В течение нескольких недель она поняла, каким образом они могут ограничить свои расходы, чтобы сэкономить деньги, причем сделала это так, чтобы Ленноксу не пришлось жертвовать своими привычками и интересами. Она понимала, что пройдут годы, прежде чем они смогут рассчитаться с долгами, потому что реконструкция дома требовала огромных денег, но считала эти затраты оправданными не только потому, что его цена после задуманных работ возрастет в два или в три раза, но и потому, что новый дом станет для них источником постоянной радости и предметом гордости. Теперь Фрэнсис уже не сомневалась в том, что Ленноксу никогда не удалось бы собрать ту сумму, которую требовал от него король.

Однако было немало способов сделать ведение домашнего хозяйства более простым и дешевым. В доме было слишком много слуг, и даже миссис Харвест, домоправительница, признавала, что расходы можно уменьшить за счет того, чтобы закрыть комнаты в том крыле здания, где никто не живет.

– Нет, нет, – серьезно говорила Фрэнсис мужу, – только не те большие и красивые комнаты. Можно закрыть маленькие, которые мы со временем, хоть и не скоро, перестроим и расширим. В подчинении у миссис Харвест две женщины, и та, которая моложе, совсем не пользуется ее доверием. Миссис Харвест будет рада избавиться от нее. У нас слишком много слуг, и многим просто нечем заняться. То же самое и с садовником. У нас хоть и много земли, но ведь это в основном парк, в котором совсем нечего делать. Я уже не раз имела возможность убедиться в том, что помощники садовников половину времени проводят в стойлах и только мешают грумам.

– Мы не так много платим им, – ответил Леннокс, которого умилил и удивил ее серьезный подход к делу, но он лишь думал, что таким образом удастся сэкономить лишь несколько фунтов.

– Любовь моя, дело не только в том, сколько мы им платим. Их одежда и содержание тоже обходятся недешево. Вы даже не можете представить себе! Миссис Харвест тоже полностью согласна со мной. Это стоит огромных денег! Горы еды и специальные повара, которые им готовят.

В конце концов Леннокс передал Фрэнсис все бразды правления, и она получила возможность поступать так, как считала нужным. Он не мог не восхищаться ее хозяйственностью, особенно когда вспоминал их первую встречу во дворце, где она порхала прелестной бабочкой, для которой и гинея казалась ничтожной суммой.

– Лучше мы станем платить тем рабочим, которые нам действительно нужны, чем ленивым садовникам и слугам, без которых легко можно обойтись, – говорила Фрэнсис.

Хоть она и решила закрыть комнаты в том крыле, где никто не жил, но была полностью согласна с Ленноксом, который хотел, чтобы их собственные комнаты были отделаны и обставлены как можно лучше.

Им приходилось также думать и о центральной части здания, которая была полностью разрушена, но восстановлена лишь частично, а именно ей предстояло соединить два боковых крыла, построенных в тюдоровском стиле. Фрэнсис, в которой практичность прекрасно уживалась с мечтательностью и богатым воображением, уже видела будущий банкетный зал с украшенным лепкой и позолотой потолком, спроектированным Иниго Джонсом. Она решила, что банкетный зал должен быть как можно больше и в нем непременно нужен музыкальный салон, поэтому им предстояло разрушить много маленьких некрасивых комнат.

Они обсуждали эти планы, когда, держась за руки, прогуливались по саду в первые весенние дни, и Фрэнсис была безгранично счастлива. В саду оказалось немало сюрпризов, потому что прежние владельцы еще в тюдоровские времена посадили множество кустов и деревьев, привезенных из дальних стран, и сейчас они буйно зеленели. Северное крыло дома огибала аллея, устроенная в виде террасы, вдоль которой тоже зеленели деревья, а от западного фасада, как спицы колеса, расходились четыре липовые аллеи, которые были разбиты еще при дядюшке Леннокса, умершем во времена правления Протектора.

Однако больше всего нравился Фрэнсис огромный парк, в котором жили олени. Потом, в будущем, когда ее стремление к тишине и покою будет окрашено грустью, она станет часами бродить в этом парке, и он будет давать ей счастье. Никто не знал, сколько ему лет. Жителям соседних деревень казалось, что он существовал всегда. Каких только деревьев не было там! Даже огромный каштан, который имел собственное имя – «Четыре Сестры». Прекрасные олени не боялись людей, они были доброжелательны и великолепны. Поскольку парк окружал дом со всех сторон, олени имели возможность практически беспрепятственно забредать в сад, что они иногда и делали. Одно из первых распоряжений Фрэнсис заключалось в том, что она приказала поставить защитное ограждение.

Занятая бесконечными домашними делами, счастливая от того, что может быть рядом со своим любимым мужем, Фрэнсис на несколько недель полностью забыла об окружающем их мире. Лондонские новости они узнавали только из писем миссис Стюарт, которая уже вернулась в Сомерсетхаус. Она писала о том, что в доме достаточно места и для ее дочери, и для зятя, так что она надеется в скором времени принять их у себя. Ничто не может помешать им приехать к ней, хоть король и очень разозлился, узнав об их бегстве.

Миссис Стюарт просила короля принять ее, но должно было пройти какое-то время, чтобы он согласился. Королева держалась очень мило и сердечно, но Карл был весьма холоден и сказал, что ее дочь вела себя постыдно и не будет больше принята при Дворе, о чем герцог был предупрежден заранее. Кроме того, миссис Стюарт сообщила, что лорда Кларендона обвинили в пособничестве ей. Король уверен, что он поддержал Фрэнсис и помог ей, за что был выслан во Францию.

– Но это ведь ужасно! – воскликнула Фрэнсис, дочитав до конца письмо матери. – Я была едва знакома с этим несчастным стариком. Он понятия не имел о моих планах. Вы были с ним хорошо знакомы?

– Еще хуже, чем вы, – ответил Леннокс. – Это всего лишь повод. Кларендон стар, бестактен, его многие не любят. Букингем и Каслмейн ненавидят его и давно задумали избавиться от него. Карл, наверное, знает об этом и о том, что лорд уже плохо справляется со своими обязанностями.

– Но ему следовало честно поступить со стариком. Фрэнсис была потрясена и рассержена.

– Он был одним из верных помощников Карла в то время, когда это было так нужно ему! Как же герцог Йоркский не защитил своего тестя?

– У Йорка очень непрочное положение. Ведь он католик, а это не устраивает Карла, несмотря на то, что он искренне привязан к брату. Вы ведь знаете, что Дюнкерк продали Франции. Католики ненавидят его за то, что он лоялен по отношению к протестантам, кроме того, разве вы не знаете, что Карл давно уже с трудом терпел его проповеди и нравоучения по поводу того, что старик считал «аморальным»? Не исключено, Фрэнсис, что он читал ему нотации и по поводу привязанности к вам!

– Мне действительно казалось, что он нудный старик, – призналась Фрэнсис, но все равно мысль о том, что из-за нее невинно пострадал пожилой человек, очень взволновала ее.

– Это не похоже на Карла – быть таким злопамятным, – сказала она.

Однако вскоре у нее самой появилась возможность убедиться в том, что Карл – если он чувствует себя оскорбленным – может быть и злопамятным, и жестоким. Когда Фрэнсис и Леннокс приехали в гости к миссис Стюарт, она стала умолять их не афишировать свое пребывание в Лондоне и не разъезжать по городу в его роскошной карете, по крайней мере, до тех пор, пока у них не появится уверенность в том, что король склонен их простить.

– Он простил бы меня, – сказала Фрэнсис матери по секрету, – если бы у меня была возможность сказать ему всего лишь несколько слов.

Миссис Стюарт недоверчиво покачала головой. Король ее принял холодно и казался ей непреклонным. Однако она не могла отрицать и того, что Фрэнсис всегда удавалось уговаривать многих людей делать именно то, что она хотела, а сейчас, после замужества, ее дочь стала еще прекраснее, чем была раньше: любовь придала необыкновенную мягкость ее глазам и улыбке.

– Если Фрэнсис Стюарт считает, что ей все дозволено, она сильно заблуждается, – гневно сказал король Екатерине. – Я знаю, как вы к ней привязаны, и я не станут мешать вам встречаться с ней. Но только пусть это будет в Сомерсетхаус, а не здесь. А что касается этого своевольного нахала, за которого она вышла замуж, стоит ей изо дня в день понаблюдать, как он напивается до бесчувствия, и я не поручусь, что она будет по-прежнему испытывать тот же восторг.

Однако то, о чем сказал король, Фрэнсис не пришлось видеть ни разу, потому что хоть Леннокс и не перестал пить больше, чем было принято, он никогда не позволял себе этого в присутствии жены. Когда они бывали вместе, он всегда следил за собой, потому что, как он сам признавался Фрэнсис, больше всего боялся почувствовать, что она сожалеет о своем замужестве.

– Герцог еще достаточно молод и вполне может избавиться от своих дурных привычек, – ответила королева. – Что касается меня, то я рада ее замужеству, и вам не следует удивляться этому. Я очень люблю Фрэнсис, но как могла бы я продолжать любить ее, зная, что она стала второй Каслмейн или пусть даже одной из менее навязчивых ваших любовниц? Хоть я так безрассудно люблю вас, что готова простить все обиды, которые вы мне наносите, но даже мне было бы очень трудно простить, если бы Фрэнсис стала вашей возлюбленной.

Карл смотрел на жену с нежностью и раскаянием.

– Вы настоящий ангел, и это при том, сколько вам пришлось пережить, – сказал он. – Но попытайтесь понять, ma mie. Дело не только в том, что я потерял Фрэнсис, а в том, как это произошло. В этом не было никакого распутства, я любил ее. Если бы она сказала мне, что твердо решила выйти замуж за Леннокса, что она скорее тайно убежит отсюда, чем откажется от него…

– Как она могла сделать это, Карл? – Екатерина не скрывала того, что не может относиться серьезно к словам мужа. – Вы бы постарались помешать ей любой ценой, даже если бы вам пришлось запереть ее в комнате.

– Зачем ей понадобилось оставлять все драгоценности, которые я ей дарил? – спросил он. – Даже жемчужное ожерелье, которое я подарил ей сразу же после ее приезда во дворец, когда и речи еще не было ни о какой любви?

– Может быть, на этом настаивал ее жених? – высказала Екатерина свое предположение и сухо добавила: – Но я понимаю, что для вас это явилось ударом. Не исключено, что она первая женщина, которой вы стремились обладать и которая отказалась извлечь из этого какую-нибудь пользу для себя.

– Кроме вас самой.

– Но разве вы когда-нибудь желали меня?

– Вы прекрасно знаете, что да. И сейчас тоже. Когда вы были так больны, кем была для меня Фрэнсис, если не доброй девочкой, которая делила со мной все тревоги и старалась успокоить меня?

– Разве только из-за одного этого вы не должны простить ее? – спросила Екатерина.

Однако ей не удалось убедить Карла, и она не поехала с визитом в Сомерсетхаус, но отправила Фрэнсис письмо, в котором постаралась объяснить, что поскольку король пока не склонен изменить свое решение, она считает более благоразумным не встречаться с ней.

Однако Фрэнсис все-таки удалось повидаться со многими друзьями, которые пришли в Сомерсетхаус, чтобы пожелать ей счастья. И среди прочих – Джон Эвелин, который давно был влюблен в нее. Фрэнсис была откровенна с ним и сказала, что даже если бы не влюбилась в Леннокса, все равно вынуждена была бы покинуть дворец: ей больше не удавалось держать короля на расстоянии, потому что его желание обладать ею было сильнее, чем отвращение к тому, что он вынужден действовать против воли женщины.

– Но мне посчастливилось, – сказала Фрэнсис. – Потому что наконец я встретила того, кого смогла искренне полюбить, кто женился на мне и верит мне.

Те, кто помнил Леннокса в самые мрачные периоды его жизни, были поражены теми переменами, которые произошли в нем. Он горевал по первой жене, страдал во втором браке, но счастье, которое он обрел с Фрэнсис, без труда изменило его. Леннокс перестал увлекаться картами: ему никогда не везло ни за игорным столом, ни на бегах, и у него хватило здравого смысла решительно отказаться и от того, и от другого. Он видел, как нравится Фрэнсис Кобхемхолл, и ему не хотелось ставить под удар их планы и рисковать крупными суммами денег. Кроме того, он стремился к тому, чтобы сама Фрэнсис ни в чем не отказывала себе, хотя она и убеждала его в том, что еще долго может обходиться без новых туалетов. Из Уайтхолла ей прислали все ее вещи, и того гардероба, которого едва хватало для жизни во дворце, было вполне достаточно в деревенских условиях.

Несмотря на то, что старые приятели и друзья встретили Фрэнсис очень гостеприимно и дружелюбно, она не могла не заметить тех изменений, которые произошли в них за это время. Женщины, с которыми она прежде проводила немало времени, теперь были заняты домашними делами и воспитанием детей, мужчины – управлением своим имуществом и государственной службой. Фрэнсис не препятствовала встречам Леннокса с прежними приятелями, потому что самые ненадежные из них утратили к нему интерес, однако он не скучал по ним и только радовался этому.

Вернувшись из Лондона в Кобхем, они занялись ремонтом того крыла здания, где хотели поселиться сами, и время полетело с невероятной скоростью.

В начале года война с Данией пошла на убыль, и Людовик Четырнадцатый проявлял заметное стремление восстановить мир. Его цель была достигнута: и Англия, и Голландия были весьма заметно ослаблены затяжной бессмысленной войной, и в Бреде начались мирные переговоры. Однако хотя на этих переговорах и были урегулированы основные спорные вопросы, представители Англии так рьяно отстаивали второстепенные пункты мирного соглашения, что снова вспыхнула вражда, и Дания возобновила военные действия.

Известие о том, что датские суда снова вышли в море и появились вблизи английских берегов, у Корсета, было воспринято, как гром среди ясного неба. Леннокс, возглавлявший судебную и исполнительную власть Дорсетшира, получил приказ отправиться туда и организовать отпор. Он поспешно собрался и уехал, оставив Фрэнсис в большой тревоге, потому что было хорошо известно о коварстве датских моряков, которые предпочитали не вступать в сражение в открытом море, а действовать в английских территориальных водах, где их добычей становились безлюдные и неподготовленные суда, которые были оставлены там, поскольку считалось, что война закончилась.

Стоя на холме в кобхемском парке, Фрэнсис не верила своим глазам, видя, как величественная датская флотилия входит в широкое устье Темзы, где большие английские суда могли оказать ей весьма слабое сопротивление. Фрэнсис вместе с другими обитателями Кобхема могла наблюдать одно из самых трагических событий в истории английского флота и рыдала от отчаяния, когда старый дом содрогался от пушечной стрельбы и когда до нее доходили рассказы – правдивые и вымышленные – об огромных потерях, которые несла Англия.

Фрэнсис совсем ничего не знала о том, чем занят в Дорсете ее муж, до тех самых пор, пока у нее в доме не появился капитан Джонсон – шкипер с одного из принадлежавших Ленноксу каперов, названного в ее честь «Фрэнсис», – который привез ей письмо и обнадеживающие сведения о нем.

Фрэнсис принимала гостя в большом зале, где капитан с жадностью поглощал наспех приготовленную для него еду.

– Крепитесь, Ваше Высочество, – говорил он ей с грубоватым участием. – Герцог здоров и командует самым лучшим экипажем, какой только может быть. Эти дьяволы застали нас врасплох – прекрасная штука, раз мы поверили в перемирие, – но скоро они свое получат. Хотя это нам и дорого будет стоить – и корабли, и люди, которые погибают вместе с ними.

– Можно построить новые корабли, – ответила ему Фрэнсис. – Другое дело – люди, все те люди, которые ничего не подозревали… Скажите, капитан Джонсон, вы действительно уверены, что мой супруг вне опасности? Если вы здесь для того, чтобы сообщить мне, что он… что с ним… Пожалуйста, не старайтесь скрыть, потому что вам это не удастся. Такие новости невозможно смягчить.

Грубоватый моряк Джонсон смотрел на Фрэнсис с удивлением и восхищением. Он никогда не видал раньше такой красивой и равнодушной к себе женщины. Она сидела напротив него за большим дубовым столом, поставив на него локти и положив подбородок на сцепленные ладони.

– На самом деле все обстоит совсем не так, – сказал он. – Герцог все время оставался на своем посту. Датские корабли, наверное, именно поэтому прошли мимо нас, и Дорсетское побережье не пострадало. Герцог больше тревожится о Вашем Высочестве – Кобхем ведь совсем близко, в пределах досягаемости пушек. Если бы враг высадился на берег, одному Богу известно, что могло бы произойти. Многим женщинам, – честно сказал он, – вряд ли удалось бы сохранить самообладание.

– Правда?! Я не принадлежу к их числу, – ответила Фрэнсис. – Хотя было очень много шума, и я волновалась за ту часть дома, которая еще не достроена. Она вполне могла рухнуть от сотрясения. Но ничего подобного не случилось, так что вы можете порадовать герцога. Но все-таки было ужасно видеть, как они входят в наши воды, а наши пушки молчат…

– Вам надо было где-нибудь спрятаться. Моя жена хоть и не трусиха, но спряталась бы в погребе.

– Никому из нас это даже не пришло в голову, – честно призналась Фрэнсис. – Мы все смотрели с холма, а мужчины ругались. Я никогда раньше, – она невольно рассмеялась, – никогда в своей жизни не слышала ничего похожего на то, что теперь слышу от наших строителей и Уоринга, садовника. Это было так здорово! Жаль только, что я все забыла!

Капитан Джонсон не мог не рассмеяться вместе с Фрэнсис.

– Мне выпала большая честь – сказать Его Высочеству, что его супруга – храбрейшая леди!

– Может быть, мне и понадобилась бы храбрость, если бы я задумалась о том, что происходит, – призналась Фрэнсис. – Но теперь уже все позади. Принц Руперт в Шепи занимается фортификационными сооружениями.

– И эти сухопутные моряки в Лондоне наконец побеспокоились и нашли десять тысяч фунтов, – сказал Джонсон.

– Наверное, в Шепи они очень плохо обеспечены, – с тревогой сказала Фрэнсис. – Я получила от принца письмо с просьбой прислать им оленью тушу. У них нет мяса. Я выполнила его просьбу и еще отправила провизию из наших собственных запасов. И в Дорсет тоже. И немного пороха, который был припасен у герцога. Наверное, сейчас уже все получено.

До отъезда капитана Фрэнсис поспешила написать Ленноксу письмо, которое он увез с собой: «О, мой дорогой, если бы моя любовь могла защитить Вас! Я самая счастливая женщина в мире, потому что любима Вами, мой дорогой супруг, и эта любовь – единственная радость моей жизни, и я скорее соглашусь умереть, чем потерять ее».

Спустя несколько дней после отъезда капитана Джонсона в военных действиях наступил перелом. Представители Англии на переговорах в Бреде – под впечатлением последних событий в своих внутренних водах – были готовы прийти к разумному соглашению, и Ковентри, посол Англии, прибыл из Голландии с проектом мирного договора.

Однако несмотря на эти события, Леннокс не смог сразу же уехать из Дорсета, хотя король уже отдал приказ отчеканить медали в связи с окончанием войны. Несмотря на то, что Фрэнсис утратила расположение короля, и в его присутствии никто не решался вспоминать о ней, хотя многим ее очень не хватало при Дворе, на медали было ее изображение в образе Британии, с гордостью наблюдающей за своими судами, плывущими в океане.

Фрэнсис очень скучала без мужа и занималась переустройством Кобхема, проявляя при этом такие способности, которые наверняка удивили бы всех ее друзей, включая и самого короля.

Она написала Ленноксу о том, что их спальня уже почти готова и покрашена, поскольку ей удалось найти маляра, о котором он говорил, хотя, писала она, найти рабочих в это время нелегко. Кроме того, она много времени уделяла саду, сама вникала в то, где и какие клумбы должны быть подготовлены, потому что надеялась выращивать на них розы.

Фрэнсис была занята с утра до вечера и очень часто, подгоняемая нетерпением, не ограничивалась только тем, что отдавала распоряжения, но многое делала и сама, показывая, как именно следует выполнить ту или иную работу. Миссис Харвест в ужасе наблюдала за ней, умоляя поберечь себя и не забывать про отдых, что было совсем не лишним, поскольку было известно, что Фрэнсис ждет ребенка.

Однако Фрэнсис, конечно, не могла отдыхать, когда кругом было столько дел, требовавших ее участия, и сбылись самые мрачные опасения миссис Харвест: однажды Фрэнсис упала на груду кирпичей, сваленных возле дома. Она растянулась во весь рост, поранила локоть и колени, и, когда ее унесли в дом, ей было очень плохо.

Примерно через час или немного позднее грум верхом помчался за доктором, но он ничем не смог помочь Фрэнсис, и к вечеру стало ясно, что ее желанию стать матерью пока не суждено осуществиться.

Поскольку всем казалось, что мысль о будущем ребенке не очень занимала Фрэнсис, окружающие были удивлены тем искренним отчаянием, с которым она восприняла случившееся и как плакала, уткнувшись в подушку.

– Перестаньте, перестаньте! Ваше Высочество, вы еще так молоды, у вас будет много детей! – успокаивала ее миссис Харвест, но Фрэнсис качала головой: она почему-то не верила в то, что сможет еще раз зачать ребенка. Предчувствие было таким сильным, что его можно было назвать уверенностью.

Старый добрый семейный доктор, более тонкий человек, чем многие его коллеги, отвел миссис Харвест в сторону.

– Ее Высочество совсем не такая сильная и здоровая, как кажется, – сказал он. – Она – мужественная и жизнерадостная женщина, и этим вводит в заблуждение себя и других. Но, по правде говоря, она слаба. Как можно быстрее пошлите за герцогом. Война закончилась, и, может быть, он сумеет приехать. И если у нее есть мать или другие родственницы постарше, было бы очень полезно, чтобы они побыли с ней сейчас.

Миссис Харвест знала, что мать Фрэнсис живет в Лондоне, ей даже казалось, что в Сомерсетхаус, и в то время, как слуга был послан верхом в Дорсет, к Ленноксу, семейный кучер отправился в Лондон. Через пару дней миссис Стюарт уже была возле постели дочери, и какими бы ни были их отношения в прежние дни, сейчас у Фрэнсис не было к матери никаких претензий, потому что миссис Стюарт относилась к ней с большой нежностью и не скрывала своих материнских чувств.

Вскоре после миссис Стюарт прибыл и Леннокс, который проделал неблизкий путь из Дорсета всего лишь с несколькими короткими остановками. Когда он обнял Фрэнсис, она услышала от него то, что ей говорила уже и мать, и домоправительница.

– То, что случилось, не такая уж редкость. Вам следует забыть обо всем и поправляться. Не сомневаюсь, что у нас будет много детей, мальчиков и девочек, а то, что случилось, – всего лишь маленькая неудача.

Сейчас, когда он вернулся невредимым и не скрывал своей любви к ней, Фрэнсис тоже начала верить в это. Как могла она быть печальной, когда закончилась их разлука, и как могла она сказать ему, что, вопреки всем словам врача, она не верит в то, что у них будут дети?! Они должны найти свое счастье друг в друге.