Маар Шестипалый, вождь небольшого иннейского племени нууку, внезапно проснулся среди ночи. Его разбудило непонятное тревожное чувство, словно кто-то с силой толкнул в правое плечо.
Он пробудился и даже вскрикнул от неожиданности. Но рядом никого не было, это он понял точно уже через несколько секунд. Не поднимая век и не пробуждаясь до конца, вождь едва слышно, протяжно застонал и сквозь пелену мутной дремоты попытался понять, что это вдруг его так встряхнуло во сне.
Сделать это было нелегко…
Сначала правая рука скользнула под ворсистое, колючее покрывало. Все шесть пальцев, забравшись внутрь, тщательно ощупали и погладили смуглый мускулистый живот, на котором, несмотря на солидный возраст, все еще не было заметно ни капельки жира.
Перед тем, как улечься спать в своем шатре, вождь довольно плотно пожрал. Он недурно закусил, расправившись с отменным куском молодого грокона, поджаренного на угольях. Ломоть горячего мяса не уступал по размерам голове взрослого мужчины, и вождю пришлось немало потрудиться острыми зубами, чтобы этот огромный шмат перекочевал в его живот.
Поэтому сперва Шестипалый и подумал, что именно в обильном ужине, да еще законченном перед сном, и кроется причина непонятного резкого пробуждения.
Жирное мясо грокона, этой лесной гигантской свиньи — очень вкусная, очень сытная пища. Но, пожалуй, подумал вождь, это слишком тяжелая еда для пожилого человека, собиравшегося хорошенько поспать.
А Маар Шестипалый хотя в душе и не чувствовал себя стариком, но все-таки считался самым старым среди своих соплеменников, среди бесстрашных дождевых охотников. Ведь ему посчастливилось пережить так многое и столь многих…
Он прожил долгую жизнь и видел немало разливов лесных рек. Почти четыре раза по десять! Не каждый дождевой охотник мог похвастаться таким возрастом, не каждый мог даже и мечтать об этом!
Поэтому Шестипалый считался самым мудрым, хотя и самым старым среди иннейцев нууку.
Недаром поэтому в последнее время проницательный вождь порой ловил на себе косые взгляды молодых мужчин своего племени. Их темные иннейские глаза пристально смотрели на него и как бы намекали, что почтенному старцу пора уже направляться на покой, пора сделать первый шаг по тропе, ведущей к Серой Чаще.
Особенно частенько в таких случаях на вождя пристально поглядывал один здоровенный рыжий детина, дюжий иннеец по имени Медноволосый Хорр.
«Дух Проливного Дождя всегда говорит, что племени нужен доблестный воин, а не этот трухлявый, заплесневелый пень… — недовольно кривился в кругу своих приятелей широкоплечий парень, демонстративно независимо встряхивая темно-рыжей косой. — Можете вы ответить мне на вопрос: «Кто мы с вами? Хлипкие бабы или дождевые охотники?»
«Дождевые охотники!» — с готовностью ревели в ответ иннейцы.
«Нет, мы хлипкие бабы! Мы подчиняемся старому, трухлявому пню и ни на что большее уже не годимся…» — язвительно усмехался в ответ Хорр.
«Нет, ты ошибаешься! — негодовали его приятели. — Мы самые настоящие нууку! Мы дождевые охотники!»
«Дождевые охотники подчиняются воину! Во главе племени всегда стоял герой! — хмыкал Медноволосый Хорр. — Настоящие нууку заслуживают настоящего вожака! Первым впереди племени по лесной тропе должен идти сильный мужчина, а не седой немощный старик!»
Все чаще и чаще до вождя доходили слухи о таких перепалках, начинавшихся обычно у костра, разведенного рядом с шатром молодых воинов.
«Что же, понятно, понятно… — всегда усмехался про себя Маар Шестипалый, когда до него долетали подобные разговоры. — Молодежь есть молодежь, горячие парни… я сам был когда-то точно таким… мне тоже казалось, что старики не годятся ни на что…»
Вождь терпеливо слушал подобные слухи и только улыбался. Бесстрастно молчал, кивал головой и непроницаемо улыбался, улыбался, улыбался…
Только вот дряхлым стариком он себя в глубине души совершенно не считал. Он вполне сознавал свою мудрость, но это не значило, что он превратился в дохляка. Маар Шестипалый, несмотря на свои сорок разливов рек, как раз оставался еще вполне крепким воином. Молодая сила не уходила из его мускулов, и вождь никому не собирался сдаваться, причем так просто, без всякого сопротивления.
В любой момент его рука, обтянутая упругими, эластичными канатами мускулов, могла бы легко успокоить любого из его подданных. Он нисколько не сомневался в своей силе и знал, что может быстро навести порядок в своем племени.
Для этого достаточно было только один раз, для острастки, быстро раскроить пополам какой-нибудь тупой затылок. Например, для этого нужно было просто разбить напополам какую-нибудь, хоть даже рыжеволосую голову, чтобы показать всем, какой дрянью этот череп, этот глиняный черепок был набит при жизни.
Тогда бы дождевые охотники увидели помои, гнездившиеся внутри дурацкого котелка. После этого доблестные охотники сразу бы поняли, что власть в племени находится в надежных шестипалых руках.
Раскроить чью-нибудь дурацкую рыжеволосую голову можно было легко. Вождь вполне чувствовал в себе силы для такого решительного поступка. Могучий организм предводителя, с самого раннего детства закаленный походной жизнью, легко переносил невзгоды. Вождь вполне мог еще постоять за себя, хотя племени нууку и приходилось постоянно жить в нелегких условиях.
* * *
…Проснувшись среди ночи, Шестипалый напряженно пытался понять, в чем причина его беспокойства.
Промяв хорошенько живот и прислушавшись к ощущениям, Маар смог только звучно рыгнуть и больше ничего. После этого почти минуту он предавался сосредоточенному размышлению и потом сразу понял, что ужин тут ни причем. Излишне сытная вечерняя жратва не имела никакого отношения к его беспокойству, это было ясно.
«Спать бы и спать… — вздохнул он. — Вечер начинался так хорошо…»
Между тем, гнетущее, болезненное чувство тревоги не исчезало…
Наоборот, с каждым мгновением беспокойство как-то разгоралось все сильней и сильней. Непонятное волнение заползало в душу Шестипалого холодной, противной дрожью. По всему телу разливалась какая-то невнятная мутная слабость.
Неясная тревога угнетала старого дождевого охотника. Такое чувство было непривычно ему, оно давило на мускулистую грудь и не давало возможности забыться поскорей.
«В чем же дело… — соображал Маар. — Что происходит?»
В памяти седого иннейца внезапно возникла кривая ухмылка, которой накануне перед сном одарил его у костра тот самый Медноволосый Хорр, который постоянно подзуживал своих дружков и восстанавливал их против старого вождя.
«Не с этим ли широкоплечим парнем связана неожиданная ночная тревога?» — внезапно подумал Шестипалый.
Мысли вождя сразу полетели охотничьими стрелами в подобном направлении. Шестипалые руки, как проснувшиеся от тревоги лесные зверьки, словно сами по себе отбросили в сторону тяжелое вонючее покрывало.
Он рывком поднялся со своего просторного, нагретого ложа, набитого высушенным голубым мхом, и сунул ступни в мягкие иннейские мокасы из кожи молодого оленя.
«Нельзя ждать! Нельзя! — понял он. — Нужно быстро, решительно действовать!»
Что именно следовало делать, он пока не знал и представлял себе очень даже туманно. Но только валяться, как прежде, уже было нельзя. Гнетущая тревога не позволяла ему остаться под покрывалом на своем месте. Невнятное, но тоскливое чувство толкало, тянуло его куда-то вперед.
От небольшой речушки, на берегу которой вечером остановилось племя дождевых охотников, ощутимо веяло влажной ночной прохладой. Маар передернул плечами от озноба и поплотнее стянул на груди накидку, сшитую из шкуры волосатого ревуна, убитого им еще до прошлого разлива реки.
Все шесть смуглых пальцев крепко сжали шипастую рукоятку серповидного ножа, его самого надежного боевого друга. После этого Маар вынырнул из своего походного шатра и растворился во влажной темноте.
* * *
В племени нууку, во главе которого уже давно стоял Маар Шестипалый, насчитывалось не так много народа. В этом племени насчитывалось всего несколько десятков человек, разумеется, не считая многочисленных женщин, стариков и маленьких детей.
Жили все они незамысловато. Но, по-своему, жили как-то даже счастливо, точно также, как и их предки, — триста, четыреста, пятьсот лет назад…
Время определялось для нууку только разливами лесных рек, регулярно распухавших в сезоны проливных дождей. Каждый новый год ничем не отличался от прошлого, а удивительным образом напоминал предыдущий.
Родившись и прожив среди влажных зарослей, трудно было даже представить себе, что где-то, в других местах, существовала другая жизнь. Маар Шестипалый считался среди своих дождевых собратьев самым умным, самым мудрым, но вряд ли даже он, при всех своих невероятных мыслительных способностях, смог бы нарисовать своим могучим умом картины других, неведомых краев.
Нууку довольно много путешествовали. Но никогда не видели особых отличий от той жизни, которая выпала на их долю.
Бесстрашные дождевые охотники никогда не обзаводились постоянными домами. Они кочевали и почти не останавливались надолго на одном месте. Иннейцы постоянно передвигались в поисках добычи по бескрайним массивам Тайга.
Все они считали, что можно счастливо прожить жизнь, если удастся найти жирного зверя и избежать встреч со бесчисленными стадами баферов, своими острыми копытами уничтожавшими все на своем пути. Да если посчастливится обойти стороной тропы, на которых орудовали шайки безжалостных лемутов, среди которых особенной жестокостью выделялись ненасытные, прожорливые люди-крысы и кровожадные волосатые ревуны, напоминавшие древних обезьян.
Порой в поисках чего-нибудь интересненького иннейцы покидали границы Тайга и забредали на руины разрушенных городов. Некогда, в древности, в забытом третьем тысячелетии множество таких густонаселенных мегаполисов сверкали огнями на всем земном шаре.
Североамериканский континент, эта «земля обетованная» для многих людей древности, на территории между современной Кандой и Атвианским союзом был густо покрыт населенными пунктами. Но потом пришла Смерть, затушившая все огни, и огромный континент погрузился во тьму.
С тех пор прошло несколько тысяч лет, прежняя цивилизация погрузилась в небытие, как мифологическая Атлантида, но все равно, на древних развалинах порой можно было отыскать удивительные, чудные и занимательные предметы.
При случае дождевые охотники раскапывали что-нибудь ценное на руинах, изредка грабили небольшие торговые караваны, двигавшиеся от Внутреннего моря к кантианским селениям. Но в основном они охотились, разыскивая добычу среди бескрайних зеленых лесов Тайга.
* * *
В этот раз, оставив в укромном уголке только стариков, грудных детей и кормилиц, нууку всем племенем вышли на охоту. Дождевым охотникам улыбнулась удача, и они преследовали молодого, неопытного, но очень большого грокона, отбившегося от своего стада.
Свиного мяса, по расчетам Шестипалого Маара, должно было хватить всем, причем каждому помногу и надолго, может быть, даже на несколько дней. Этот массивный кабан ничуть не уступал по размерам взрослому баферу, хорошо откормленному быку, поэтому следопыты шли по свежим глубоким отпечаткам раздвоенных копыт неотступно, не отрываясь ни на шаг.
Добыча уходила все дальше и дальше. Грокон не хотел так просто отдавать свою жизнь и направлялся куда-то на юг, но и дождевые охотники не сдавались.
Они не могли упускать такую добычу из рук потому, что в последнее время удача что-то слишком часто начала отворачиваться от них. Уже несколько недель подряд они не натыкались на приличную добычу.
Всем, от мала до велика, приходилось питаться только мелкими свистящими попугаями, постоянно попадавшимися в хитроумные иннейские ловушки. Хотя попугаев было и довольно много, хватало на всех, но их малоаппетитное синее мясо уже до смерти надоело иннейцам. Птичья постная плоть не вызывала ни у кого восторга, она почему-то мерзко воняла, отдавала болотной плесенью и все сходились в едином мнении, что по вкусу мясо попугаев мало чем отличалось от подгнивших, протухших плодов папайи.
Опьяненные азартной погоней, несколько дней подряд голодные дождевые охотники гнались и гнались по свежим следам, оставленным острыми копытами грокона. В пылу преследования они, как водится, не осматривались вокруг. Важно было не упустить добычу ни в коем случае, вот они и неслись напролом, не разбирая направления, в котором приходится двигаться.
* * *
Грокона удалось настичь, загнать в тупик и забить.
Только тогда, когда воодушевленные нууку, наконец, догнали и прикончили уставшего зверя, после первых радостных минут, когда все праздновали удачу, Маар Шестипалый вдруг первым спохватился. Вождь раньше всех остальных умников из своего племени сообразил, что вместе со своими сородичами забрался в те опасные края, в которые раньше обычно никто из них старался не забредать.
Позади, в паре дней пути, шумели могучие леса родного Тайга. Там все тропы были так хорошо знакомы, многочисленные птицы пели на понятных языках и вся хитроумная вязь следов на земле складывалась в письмена, хорошо понятные и доступные иннейцам.
Здесь же, в том месте, куда их так неожиданно завел грокон, все было совсем по-другому. Вокруг черными стенами лабиринта виднелись приземистые заросли кустарника. Почва под ногами заметно пружинила, а любой, даже неглубокий след ноги через несколько мгновений наполнялся коричневатой влагой.
Характерный запах гнили недвусмысленно говорил о том, что убегающий от преследователей кабан заставил дождевых охотников забраться внутрь зловещего Пайлуда. Дождевые охотники вскоре ясно поняли, что оказались в огромном болотистом краю, нависавшем с северной стороны над обширной пологой границей береговой полосы Внутреннего моря.
Нууку издавна избегали показываться в этих бескрайних черных топях. Многие поколения иннейцев обходили стороной эти мрачные края. И лишь случайно, в пылу возбужденного преследования, они смогли так легкомысленно вломиться сюда.
Но делать было нечего. Вокруг чернел зловонный Пайлуд, а вот возвращаться обратно уже было поздно…
Раскаленный огненный шар солнца стремительно опускался далеко-далеко за зубчатыми вершинами Тайга, едва различимыми в туманной дымке. Сумерки накрывали болотистые края пеленой мрака, а в темноте никто из отважных иннейцев не решился бы пробираться обратно, отыскивая тропы в незнакомых пределах.
К тому же добыча, еще такая теплая, истекающая нежной кровью добыча, лежала на земле прямо перед охотниками. Желудки иннейцев давно опустели во время изнурительной погони и каждый в глубине души мечтал только о долгожданном «празднике большого живота». Никто не мог и думать ни о чем, кроме доброго куска жареного мяса и спокойного ночлега.
Маар Шестипалый понял, что вряд ли сможет без особых проблем для себя уговорить своих сородичей вернуться в родной Тайг просто так, натощак, не повеселившись около длинного вертела с мясом. Идти через темный лес нужно было бы не подкрепившись, да к тому же нести огромную тяжелую свинью на собственных плечах.
Жизненный опыт подсказывал Маару, что голодное племя может принять такой неожиданный приказ за старческие бредни. А тогда, тогда все могло обернуться совершенно неожиданно. Ему совсем не хотелось, чтобы этим вечером у дождевых охотников появился какой-нибудь новый, какой-нибудь молодой и, наверняка, рыжеволосый широкоплечий предводитель…
«Останемся здесь, — быстро решил вождь. — Ничего теперь не поделаешь. Значит, так хочет Дух Проливного Дождя! Пусть утром каждый охотник потащит мясо грокона — в своем набитом брюхе…»
Шестипалый приказал разбить лагерь на берегу, около небольшой извилистой речушки. Велел молодежи развести два костра и начал разделывать быстро остывающую массивную тушу, ловко орудуя своим «скиннером», острейшим серповидным ножом.
Это сверкающее оружие он сам нашел, причем не так давно, примерно два разлива реки назад. Острый нож валялся среди руин одного из древних североамериканских городов, который племя случайно обнаружило на западном побережье Внутреннего моря.
Клинок так понравился Маару, что с тех пор вождь носил его при себе и никогда не расставался с надежным оружием.
Острие ножа легко располосовало куски свежей плоти. Весело затрещали в кострах сухие поленья, и вскоре над болотной гниловатой водой поплыли опьяняющие запахи подкопченной свинины.
Иннейцы нетерпеливо столпились вокруг огня. С возбужденным смехом они обменивались шутками и прожигали взглядами сочные куски молодого грокона, сверкавшие в свете языков пламени крупными каплями вытекающего жирного, ароматного сока.
Основательно закусив и поблагодарив за удачу Духа Проливного Дождя, покровительствующего племени нууку, дождевые охотники недолго оставались у своих костров. Усталость брала свое, они сноровисто разбили несколько шатров на топком берегу и разбрелись на ночлег.
Все условились подняться на рассвете. Нужно было тронуться в обратный путь с первыми солнечными лучами, чтобы на исходе дня достичь родных пределов.
* * *
…Но глухой ночью Маар Шестипалый внезапно проснулся. Не открывая глаз, он вскинулся на походном ложе и попытался понять, в чем же дело… Неясный гнетущий страх заполнял каждую клеточку его мускулистого тела! Тревога, как туман, словно заполняла все пространство его шатра, впивалась в его душу и растекалась по жилам мертвенным, ноющим холодом.
Сжимая в руке рукоятку изогнутого острого «скиннера», вождь осторожно раздвинул края полога и высунул седую голову наружу. После утомительной охоты все его немногочисленное племя заснуло крепким, здоровым сном.
Рядом с его личным шатром никого не было видно. Ни один звук не нарушал тишину.
Ночь выдалась туманной. Все вокруг казалось окутанным плотным дымом. Маар Шестипалый решил проверить, чем занимается его молодой соперник Медноволосый Хорр, выбрался из своего шатра и стал бесшумно красться по небольшому лагерю, полагаясь при этом даже больше на свой слух, чем на зрение.
Чувствовал он себя очень неуютно, причем, как ни странно, именно из-за этой проклятой тишины, царившей вокруг. Вождь привык, что в эту пору его родной Тайг обычно наполнялся самыми разнообразными звуками, не прекращавшимися ни на мгновение.
С детства он привык слышать в это время резкие крики самых разных ночных птиц, сливавшиеся с дикими протяжными воплями хохочущих обезьян и рыскавших ночных хищников. В это время по просторам Тайга обычно проносились свежие прохладные ветра и прерывистый скрип веток, качавшихся над головой, спорил с осторожным шуршанием травы, растущей вокруг иннейских шатров.
Здесь, в Пайлуде, все выглядело по-другому…
Небольшой лагерь дождевых охотников, разбитый на бережку болотной реки, притих. Его словно окутывала плотная пелена безмолвия, навалившегося на огромные просторы черного болота.
* * *
…Маар Шестипалый бесшумно крался на спящему лагерю, напряженно вслушиваясь в темноту. Внезапно он насторожился…
Чуткий слух выхватил из тишины нечто необычное…
Седой вождь изумленно остановился. Он застыл, как вкопанный, так как был уверен, что именно этот непонятный звук и стал настоящей причиной его неожиданного пробуждения!
Странный звук, раздававшийся в ночном воздухе, казался совсем непохож на завывание ветра, на плеск воды или на шелест листьев. Неясный шум словно разбухал и ширился, постоянно приближаясь к лагерю иннейцев.
По мере его усиления возрастало и чувство тревоги, терзавшее душу седовласого вождя.
Ноги Шестипалого Маара двинулись вперед, словно сами по себе. Он успел сделать несколько торопливых шагов и ощутил, что почва точно уходит из-под ступней. Земля словно подалась и накренилась под ним. Не успел вождь сообразить что-либо, как его кожаные мокасы с мягким всплеском ухнули в воду.
Река почему-то оказалась даже ближе, чем он предполагал. Но не это потрясло бывалого иннейца. Он тут же попытался вернуться, постарался выбраться обратно на склизкий берег и… к своему ужасу обнаружил, что не может этого сделать!
Непонятная могущественная сила, быстро приближающаяся из темноты, так стиснула его волю, что он не мог пошевелить даже рукой, хотя, вроде бы, находился в полном сознании. Внезапно тело вождя оказалось парализовано. Несмотря на все нечеловеческие усилия, он полностью потерял способность двигаться.
Он словно со стороны услышал, как ровный, монотонный, едва уловимый шум течения реки прорезал отчетливый плеск, следом еще один. Через мгновение из тумана выплыл темный корпус какого-то судна…
Длинный борт вынырнул всего в нескольких шагах от него и плавно заскользил к берегу, причем медленно проследовал так близко от вождя, что, при желании, иннеец мог бы дотронуться до него кончиками пальцев. Только Маар Шестипалый не был способен это сделать, как бы ни старался. Какая-то невероятная, изощренная власть чуждого мозга так сковала его волю, так стиснула его тело невидимыми тисками, что в одно мгновение заставила недвижно застыть на месте и замереть.
Волна жуткого зловония накатила на него. Смрад усиливался по мере приближения зловещего судна, от этой невыносимой вони даже слезы выступили на глазах иннейца. Но даже сквозь эту пелену его зоркий взгляд выхватил черный силуэт, появившийся из ночного тумана.
Маар не мог оторвать глаз от зловещего вертикального силуэта, вздымавшегося над корпусом! В центре таинственного судна неподвижно застыла высокая фигура…
От этой фигуры и расходились в разные стороны полыхающие кольца ненависти, стремящиеся захлестнуть и поглотить все живое, попадающееся на пути.
Мужчина неподвижно стоял в центре лодки. Его фигуру от пяток до темени закрывал длинный плащ с низко надвинутым остроконечным капюшоном. Именно от него и исходили вибрирующие волны той невероятной злобы, которые в одно мгновение связали, словно канатами, волю даже такого опытного бойца, как Маар.
«Обитающий-в-Тумане… неужели это он? — промелькнула в голове Шестипалого ужасная мысль. — Неужели Обитающий-в-Тумане, действительно, существует… неужели это и в самом деле правда?»
Внезапно мозг Шестипалого пронзила догадка, что в этот сумрачный час из глубоких недр болотной страны появился тот самый правитель необозримого Пайлуда, о котором он так много слышал раньше.
Жители окружающих пределов с паническим ужасом называли властителя Обитающим-в-Тумане, хотя никто и никогда не видел его.
Точнее, за последние годы видели его многие, даже очень многие. Только ни один человек из повстречавшихся с Обитающим-в-Тумане больше так и не смог ничего рассказать.
Никто из повстречавшихся с ним больше никогда так и не узнал, что такое солнечный свет…
* * *
Несколько лет подряд среди всех лесных иннейцев ходили страшные разговоры о том, что огромными пределами зловонного Пайлуда владеет некое могущественное существо, повелитель бескрайних топей. Властитель болота, по слухам, обладал невероятной, сверхъестественной мощью воли и при встрече никого не выпускал из своих цепких объятий.
Известие о том, что на болоте появился какой-то страшный вампир, стали поступать примерно тогда, когда вождь нууку взял в свой шатер приемную дочь, маленькую девочку, приплывшую из тьмы неизвестности в плетеной корзинке.
Отважные нууку не очень-то верили этим ночным рассказам про Обитающего-в-Тумане, однако все-таки вот уже больше десяти разливов рек предпочитали держаться подальше от Пайлуда.
Только погоня за гроконом завела их, в конце концов, в зловещие края…
Вождь провожал взглядом черный силуэт, но не мог сопротивляться воле Обитающего-в-Тумане. Никогда еще Маар не оказывался в таком положении. Его душила смесь ярости и смятения. Враг приближался к лагерю, в котором спало его племя, а он не мог сдвинуться с места! Он не был в состоянии даже шелохнуться!
Шестипалый кулак, крепко сжимавший смертоносное лезвие серповидного клинка, задрожал. Сильные мускулистые руки внезапно безжизненно повисли, как у спящего ребенка. В этот момент он не смог бы поднять и прутик, валявшийся на траве, у него не нашлось бы сил даже на то, чтобы схватить и бросить маленький камешек.
Стало понятно, что ни один человек не сможет померится силами с властителем болота в честном бою. Поэтому следовало прежде всего приготовиться к смерти. Иннеец никогда не боялся гибели, он только страшился дрогнуть в последний миг своей жизни и из-за этого не попасть в загробный мир, к далеким предкам, обитающим в далеком-далеком таинственном лесу, называемым Серой Чащей, из которого никто и никогда не возвращался.
Помочь мог только великий Дух Проливного Дождя.
Самыми жаркими словами Маар обратился к всемогущему божеству. Он попросил его помочь достойно встретить смерть, достойно вступить на тропу, ведущую каждого уважающего себя воина в суровое царство теней.
Прошло несколько томительных мгновений. Долгожданная смерть все еще не приходила. У Маара возникло такое ощущение, что неожиданный пришелец, выплывший на своем судне из клубов тумана, не собирался сразу убивать его. Обитающий-в-Тумане медлил и точно рассматривал человека, застывшего у берега, оценивал все это время его собственное сознание.
Ресницы иннейца смогли только несколько раз опуститься и подняться, но он сам готов был поклясться, что холодные пальцы за это время уже успели вскрыть его череп. Ледяная рука повелителя болот словно откинула черноволосое темя, как крышку, вытащила мозг наружу и точно взвесила его, покачала на ладони, как будто это был крупный речной камень, валявшийся на берегу.
Вождь осознал, что Обитающий-в-Тумане за несколько мгновений успел рассмотреть всю его прожитую жизнь. И перед внутренним взором Маара за один миг промелькнуло все, что происходило у него на глазах: жестокие болезни и отчаянный голод, удачные охоты и веселые свадьбы, кровавые стычки с врагами и богатые находки в древних городах.
Болотный властитель холодно разглядел содержимое его сознание и… остался равнодушен! Невероятная хватка ослабла…
Черная лодка двинулась дальше. Вождь смог перевести дыхание, даже повернуть голову и взглянуть, что творится у него за спиной.
И тут он понял, что происходит чудо. Или нечто вроде чуда, что-то настолько непостижимое, что трудно было это сразу как-то осознать.
Он увидел, что все племя нууку, еще несколько мгновений назад крепко спящее на своих подстилках, уже стояло у воды. Его соплеменники торчали у реки, растянувшись в линию вдоль извилистого берега!
Опытные дождевые охотники и их бывалые жены, неженатые юноши и невинные девушки, старые и молодые, сильные и слабые, — все они высыпали из шатров и начали как-то странно, необычно подпрыгивать. Цепкий взгляд Маара переползал со одного знакомого лица на другое и изумление его только возрастало.
Все его сородичи по-прежнему крепко спали!
Иннейцы поднялись со своих мест, вышли из походных шатров к реке и как-то перетаптывались на одном месте. Но при этом глаза их оставались закрыты, а на лицах играла одна и та же тупая улыбка, бессмысленное выражение полного, невероятного блаженства.
Ближе всех к воде стоял Медноволосый Хорр. Его рослая фигура сразу бросалась в глаза, и казалось, что молодой воин готов в любое мгновение в спящем состоянии броситься в болото.
Вдруг веки парня открылись. Он изумленно уставился остекленевшими глазами сначала на черную лодку, а потом, повернувшись всем телом, на Маара, застывшего в нескольких шагах от берега.
* * *
Телепатическая мощь Обитающего-в-Тумане так встряхнула иннейцев, что мгновенно подняла их в полный рост. При этом трансцендентная сила не разбудила их, оставив погруженными в гипнотический транс, а сразу подчинила себе. В таком состоянии дождевые охотники вполне могли идти с закрытыми глазами, это было понятно с первого мгновения.
Нууку даже не сопротивлялись внутренне. Физически они вполне были в состоянии передвигаться, вполне могли шагать к черному баркасу, послушно и безропотно приближаясь к своей неминуемой гибели.
Вождь понял, что их всех настигло нечто ужасное. Существо, возвышающееся в челне, могло уничтожить всех. Шестипалый вдруг вполне отчетливо осознал, что цель этого жуткого монстра даже не обыкновенное убийство, к которому каждый дождевой охотник привыкал с раннего детства.
Нет, страшный незнакомец добивался другого, он желал полного порабощения своих жертв… Он жаждал власти, полной власти над душой каждого встретившегося ему человека, над его разумом и телом.
Все это вихрем пронеслось в голове внезапно проснувшегося вождя в тот момент, пока он лихорадочно пытался подготовиться к поединку. Черная лодка безмолвно скользила совсем рядом, футах в десяти от иннейца, и он уткнулся в пустые глазницы Обитающего-в-Тумане, сверлящие его из-под полога капюшона.
Первобытный, животный ужас волной поднялся из глубины души Маара, подступив к горлу комком мутной тошноты…
Глаз у вампира не было, не видно было ни зрачков, ни белков. Да и глазницами это можно было назвать с большим трудом. Скорее эти лунки напоминали два бездонных кровавых провала, две ненасытные красные пасти, источавшие ужас и злобу.
Удушье охватило иннейца. Казалось, со всех сторон его рассудок сдавили могучие тиски, старающиеся по каплям выжать жизненную энергию из мозга и тела.
Одновременно с этим, к своему изумлению, Шестипалый почувствовал странный покой, своеобразное блаженство! Некое странное удовольствие затопляло разум волнами, как будто телепатический вампир сначала убаюкивал его, чтобы побыстрее сломить волю к сопротивлению.
Сначала в голову словно ударила густая, маслянистая струя наслаждения, — наслаждения фальшивого, но заставившего даже бывалого дождевого охотника, помимо его воли, на мгновение растянуть губы в улыбке удовольствия. Потом появилось и быстро прошло чувство легкой тошноты, сменившееся теплыми потоками убаюкивавшей эйфории, до предела затоплявшей каждый уголок сознания.
* * *
Желтоватое пятно мертвенного лунного света колыхалось на маслянистом блеске воды. Отблеск луны точно двигался к иннейцам по волнам вместе с загадочным судном.
В первое мгновение шестипалый старый вождь подумал, что сошел с ума. У него возникло такое ощущение, что каждый из стоящих рядом с ним получает невероятное удовольствие только от того, что к лагерю приближается это черное судно, распространяющее вокруг себя облако невыносимого зловония.
Можно было поклясться, что их захлестнуло мощное чувство влечения к болотному повелителю! Внутри каждого полыхало ощущение безумной влюбленности в безобразного урода…
Маар Шестипалый видел, что его соплеменники как бы внутренне расплавились. Их души растворились, превратились в жидкую, вязкую стихию и все они тянулись к властителю Пайлуда, стремились к нему каждой клеточкой своего организма.
Нос длинной лодки уткнулся в топкий берег. Смрад только усилился, а спящая толпа нетерпеливо подалась навстречу зловещему пришельцу.
Глаза всех, кроме Шестипалого Маара и Медноволосого Хорра, были по-прежнему крепко сомкнуты. Но, тем не менее, все спящие иннейцы словно прекрасно видели Обитающего-в-Тумане. Каждый дождевой охотник дрожал и раскачивался, каждый точно рвался к нему навстречу, и только воля самого властителя болот удерживала их от этого.
Впереди всех стоял, конечно, Медноволосый Хорр. Даже в это мгновение этот выскочка стремился быть первым, раньше других он хотел приблизиться к черной воде.
«Идите ко мне… ко мне… ко мне… ко мне…» — звучал, как заклинание, в сознании вождя какой-то хриплый, монотонный голос.
Он мог бы поклясться, что эти слова не были произнесены вслух, что их никто не слышал, кроме него. Однако на лицах его соплеменников снова отразилась неподдельная бессмысленная радость.
Жаркой волной и на него снизошла великая благодать.
Это чувство еще никогда не посещало его. На него снизошла не та сытая, расслабленная удовлетворенность, которую каждый дождевой охотник испытывал обычно после удачной охоты, обильной жратвы и обладания женщиной в шатре, а неописуемое чувство исключительной полноты жизни.
Маар был готов в любой момент ринуться к судну. Он почему-то наверняка знал, что именно рядом со зловонной лодкой его, наконец, ожидает подлинное счастье.
Но все неподвижно застыли на месте. Внезапно от толпы, стоящей на берегу, отделилось несколько девушек…
Пять самых красивых молодиц из племени дождевых охотников не только вышли с плотно прикрытыми веками по приказу Обитающего-в-Тумане, но и направились к гниловатой воде. Спящие иннеанки уверенно приблизились к лодке, ловко перемахнули через борт и оказались внутри.
Через мгновение опьянение, туманившее сознание Шестипалого Маара, исчезло, как от порыва холодного ветра. Плечи его вздрогнули, он точно протрезвел и ясно осознал, что стоит по колено в воде, да только вот не может сделать даже простого шага вперед.
Судно тут же отошло от берега. Оно стало исчезать в темных клубах, плавно разрезая маслянистую гладь вонючей болотной воды.
Все остальные охотники, оставшиеся на суше, на мгновение замерли, а потом вдруг рухнули с закрытыми глазами на землю, как подкошенные. Они безвольно упали там, где стояли около своих шатров, и их расслабленные тела со всего размаха звучно шлепнулись в жидкую грязь.
Молодой Хорр дольше всех оставался на ногах. Он внутренне сопротивлялся, хотел, видимо, что-то крикнуть, но веки его захлопнулись, как по приказу, и он расслабленно грохнулся, как и все остальные.
Глотку старого вождя словно свела судорога. Отчаяние переполняло его, он хотел закричать во весь голос, не мог издать ни звука. Он хотел броситься вслед за лодкой, но не мог двинуться с места и по-прежнему торчал у берега по колено в воде.
Черная лодка увозила в ужасные, зловонные туманы пятерых самых прекрасных девушек его племени. А он, мудрый вождь, столько времени правивший доблестным племенем, ничего не мог сделать для их спасения.
Но даже не это было не самым главным.
На самой корме застыла его любимая Зеленоглазая Ратта. В бездонные топи уплывала его приемная дочь! От него отдалялся самый дорогой человек на всем свете!
Единственная из всех, она стояла в лодке с открытыми глазами. Все остальные, казалось, сладко спали, стоя на ногах, но лишь его дочь не только бодрствовала, но и устремляла пылкий, исступленный взор на своего отца, отчаянно умоляя взглядом помочь…
Его приемная дочь была еще так молода, она находилась лишь в поре женского созревания! Только недавно прошло десять и четыре разливов лесных рек с той поры, как вождь нашел крохотного младенца на песчаной полоске узкого берега лесного безымянного ручья.
Девочка лежала в плетеной корзине. Она не спала, но и не плакала, обводя все вокруг взглядом своих больших зеленых глаз.
Никто из нууку не мог понять, как очутился на берегу этот розовый и упитанный ребенок, еще не умеющий даже ходить. Лучшие охотники-следопыты исследовали все, но ничего не могли сообразить.
Девочка лежала прямо на плетеных прутьях и совершенно голая, даже без покрывала. Несмотря на то, что вокруг было прохладно, она ничуть не мерзла.
Она лежала голенькая, словно задумавшись, закинув ручки за голову. Все подходившие иннейцы замечали на ее груди странное родимое пятно.
На коже неизвестной девочки отчетливо выделялось продолговатое родимое пятно, змеившееся зигзагом молнии. Они смотрели на эту странную отметину, качая головами, и сразу отводили глаза, чтобы ни в коем случае не встретиться взглядом с найденышем.
Нууку пожимали плечами, поспешно поворачивались к корзине спиной и только обескураженно смотрели друг на друга.
Самое удивительное, что на берегу не было ни одного следа! Опытные следопыты не могли обнаружить ни одного отпечатка ступней вокруг.
Девочка точно приплыла из неведомых краев. Она сплавлялась по течению ручья и прибыла неизвестно откуда, свивши свое гнездо рядом с лагерем дождевых охотников.
Тогда Шестипалый был совершенно одинок. Его сын погиб в схватке с лемутами, а вторая жена умерла незадолго до того, как племя наткнулось в лесу на странного ребенка.
Маар, наклонившись над плетеной колыбелью и увидев родимое пятно у нее на груди, внезапно почувствовал странный озноб, как будто у него на мгновение началась лихорадка. Тогда, не особенно долго размышляя, на виду у всего племени Шестипалый вытащил ребенка из корзины и пристально, так чтобы все охотники успели заметить этот момент, посмотрел девочке в глаза.
Согласно древней индейской традиции это означало, что отныне они навсегда породнились. С этого момента Шестипалый стал приемным отцом неизвестной девочке и взял ее к себе в шатер.
С тех пор прошло сначала десять разливов лесных рек. Потом миновало еще четыре разлива.
Дни прилепились к дням, ночи к ночам. Время ни на мгновение не останавливало свое течение. Зеленоглазая Ратта росла, но только Маар знал, что по-настоящему она еще не достигла своего совершенства, и все потому, что еще ни разу не познала иннейского мужчину.
Хотя роскошные девичьи формы и были твердыми и гладкими, плотные груди упругими, но изящные щечки Зеленоглазой Ратты, обрамленные буйными каскадами жестких черных косичек, все еще сохраняли нежнейшие, невинные подростковые контуры. Несмотря на возраст, в котором обычно все девушки племени нууку уже становились матерями, Ратта все еще оставалась девственницей.
* * *
Маар Шестипалый встретился взглядом со своей любимой дочерью, уплывавшей от него в черной лодке. В ее глазах читалась невероятная тоска. Отчаяние наполняло до предела ее душу.
О, как она была хороша и как она была совершенно непохожа на остальных девушек! Лицо ее было так восхитительно, что все гости племени нууку, все незнакомые мужчины любого возраста буквально столбенели и не могли оторвать от нее взгляда.
Сам Маар предпочитал не расставаться с ней надолго. Конечно, порой он разлучался с ней, отлучаясь в глухой лес на охоту, или отправляясь во владения соседних племен для обмена товарами.
Но потом, по возвращении, при виде своей дочери он частенько ловил себя на мысли о том, что получает невероятное наслаждение. На некоторое время, общаясь с Раттой, Шестипалый как-то забывал про весь окружающий мир и про все свои неотложные дела.
Седовласый вождь терял себя, растворяясь в любовании царственной девушки. После этого обычно даже не мог припомнить, чем он, собственно, был все это время занят.
В такие мгновения он иногда проклинал судьбу за то, что в свое время посмотрел пристально в глаза и назвался этой красавице отцом. С тех пор, по древнему обычаю, он стал с ней одной крови и не мог даже пальцем прикоснуться к ней.
Вождь не мог даже подумать об обладании красавицей. Шестипалый старался гнать от себя подобные мысли, иначе Дух Проливного Дождя сурово наказал бы его.
Только все равно, с той поры, как она начала взрослеть, Шестипалый всегда втайне желал стать ей чужим. Никто не мог запретить ему думать так…
Порой его захлестывало такое исступленное чувство вожделения, что старый вождь мечтал превратиться в молодого, сильного мужчину, который имел бы право прийти к ней ночью в шатер. Самым сильным его желанием было превратиться в такого иннейца, который был бы способен покорить Ратту.
Порой больше всего на свете он мечтал стать молодым и, главное, совершенно чужим своей приемной дочери. Мечтал оказать рядом с ней в шатре и лечь прямо на нее, чтобы обладать красавицей со всей неукротимой страстью дождевого охотника и тем самым навеки подтвердить свое исключительное право на нее.
* * *
И вот сейчас его самое дорогое сокровище уплывало от него! Любимая дочь навеки уезжала в туманную гниль!
Невероятным усилием Маар напряг свою волю и внезапно почувствовал, что все-таки немного может сопротивляться воздействию болотного повелителя. Иннеец сделал в воде один неверный шаг на прямых негнущихся ногах, потом другой, точно такой же неуверенный.
Силы точно начали возвращаться к нему. По жилам побежал жаркий азарт предстоящей схватки.
— Стой, болотная нечисть! — едва слышно просипел он. — Дух Проливного Дождя поможет мне, и я убью тебя, порождение плесени!
Мозг его полыхал от ненависти. Никогда еще вождь не ощущал себя таким сильным. Казалось, еще немного, он бросится вплавь вслед за смрадной лодкой, догонит ее и выручит всех из беды.
— Стой, дерьмо грокона! Стой! — снова прокричал он, на этот раз более уверенно. — Ты не уйдешь от меня!
Тело ринулось вперед, но в этот миг как будто в ушах раздался зловещий хриплый смех, и чьи-то ледяные пальцы остановили его, безжалостно сдавив горло. Он отшатнулся, словно налетев со всего маха лбом на невидимую преграду, судорожно закашлялся и через мгновение захрипел от удушья.
Лицо иннейца налилось густым багровым оттенком. Несколько мгновений Шестипалый Маар еще держался на ногах, хотя и шатаясь, а потом рухнул на колени, как подкошенный.
Дышать он уже почти не мог, беспомощно хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег и от отчаяния схватился обеими руками за шею. Ногти Шестипалого отчаянно царапали смуглую кожу на горле. Ногти оставляли глубокие, до крови, продольные следы, точно желая сбросить с глотки невидимые руки, но таинственная хватка никак не ослабевала, и стальной обруч неумолимо сжимался вокруг его горла.
Все усилия оказались тщетны. Не успело черное судно со спящими девушками растаять в тумане, как стоявший на коленях Маар обмяк, и безжизненное тело со всего размаха упало в воду, окропив мелкими каплями брызг валявшихся на берегу иннейцев.
Последняя мысль, промелькнувшая в сгоревшем дотла сознании старого вождя, была о том, что все-таки он окончил свои земные странствия в бою. Он погибал, но был спокоен, потому что честно вступил на тропу, ведущую каждого дождевого охотника в Серую Чащу.
Единственное, о чем он мечтал — встретить в загробном мире свою зеленоглазую приемную дочь и никогда больше не отпускать ее от себя…
* * *
После охоты на грокона, продлившейся несколько дней, Зеленоглазая Ратта, дочь Маара Шестипалого, долго не могла заснуть. Как обычно, она после сытного ужина заняла свое место в девичьем шатре, рядом со своими подругами, но в эту роковую ночь не смогла так же, как они, сразу соскользнуть в пучину сна.
После обычной легкомысленной болтовни девушки быстро успокоились и заснули. Раздалось их ровное, мерное, безмятежное дыхание, а Ратта никак не могла отключиться и лежала в полной темноте, погруженная в свои мысли.
Стоило ей только прикрыть веки, как перед внутренним взором возникал Медноволосый Хорр, доблестный воин и охотник, устроившийся на ночлег в соседнем шатре. Она давно отмечала, каким влажным блеском вспыхивают глаза юноши, стоило ей только появиться рядом, но сама боялась признаться себе в этом.
Шелестела тонкая трава, растущая на берегу, а Зеленоглазой Ратте казалось, что едва слышный ветерок приносит звук мужественного голоса Хорра. Шорох раздавался где-то рядом, совсем близко от ее лежанки. Ей вдруг почудилось, что сквозь плотную пелену она отчетливо различает шум осторожных шагов. Может, он решил в эту ночь посетить ее?
От этой мысли сон совсем ускользнул от нее…
С ней происходило что-то непонятное. Жар прилил к щекам, и девушка не могла найти себе места, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Как бы она ни легла, все ей было неудобно. Наконец свернулась клубком, так что лоб почти упирался в подогнутые колени, и постаралась поймать сон.
Чтобы успокоиться, Ратта даже сняла с шеи свое любимое ожерелье и стала перебирать крупные куски коралла, похожие на огромные человеческие зубы. Это ожерелье подарил ей отец, пару разливов рек назад он выменял его у соседнего племени на огромную тупомордую рыбину.
Пальцы девушки гладили ожерелье. Обычно это всегда успокаивало ее, умиротворяло, и она, как правило, быстро засыпала. Но в эту ночь неясное томление угнетало, давило на грудь, совсем не давая забыться.
Лежащие рядом подружки мирно спали, чуть-чуть посапывая по-детски, а Ратта никак не могла избавиться от сладостных воспоминаний о Медноволосом Хорре. Он являлся к ней в памяти снова и снова, каждый раз становясь все более откровенным. Если сначала образ широкоплечего, мощного иннейца только нежно разговаривал с ней, то с каждым разом он проявлял все больше настойчивости.
Ничего Ратта не могла с собой поделать. Ей казалось, что молодой охотник уже прикасается к ней, проводит ладонью по волосам, заплетенным в тонкие косички, ласкает кончиками пальцев ее щеки, губы, шею.
Потом его воображаемая рука начала спускаться ниже. И вот наконец эта рука легла на ее высокую, тяжелую грудь, и Ратта даже вздрогнула…
Страшно было признаться в этом, но ей было хорошо, очень хорошо. От этих мыслей и от смутного страха этот смуглый, сильный, все понимающий юноша стал ей значительно ближе.
Медноволосый Хорр снова и снова посещал ее воображение…
Ладони его словно закутывали ее тело в теплое покрывало. Бархатистый низкий голос так мягко звучал в ушах, что в какой-то момент Ратта внезапно ощутила мучительное блаженство.
Ее гибкое тело изогнулось, и в этот момент с пересохших губ сорвался негромкий, но страстный стон.
Она была бы совершенно счастлива, она получила бы огромное удовольствие, если бы не одно досадное обстоятельство. Внезапно к своему ужасу Ратта услышала, что точно так же сладострастно, как и она, постанывают и подруги, крепко спящие по обеим сторонам от ее лежанки.
Неужели образ Медноволосого Хорра приходил во сне и к ним тоже? Неужели молодой охотник ласкал во сне и их точно так же, как и ее?
Волна негодования захлестнула Ратту. Такое гнусное предательство нельзя было стерпеть!
От разочарования она как бы отрезвела, охладились, но вскоре опьянение волнами снова начало опутывать ее с головы до ног. Душа ее блаженствовала, от восторга ей хотелось раскачиваться, растекаться по земле горячими потоками и добраться до ног Медноволосого Хорра.
Эйфория подчинила ее мозг, обдувая сладостными горячими потоками. Неожиданно Ратта почувствовала, что какая-то мощная сила поднимает ее на ноги. Через мгновение и ее подружки вскочили со своих мест…
Полог раскрылся словно сам по себе. Снаружи в шатер хлынул яркий лунный свет, выхвативший из темноты лица девушек, и Ратта с изумлением увидела, что глаза их по-прежнему закрыты.
Они все еще спали!
Ледяная невидимая рука точно крепко стиснула ее запястье и решительно вытащила из шатра. Сопротивляться Ратта даже не собиралась, потому что знала, что вскоре ей очень будет хорошо, даже лучше, чем с образом Медноволосого Хорра. В спину ей жарко, нетерпеливо дышали подружки, тоже рвущиеся выйти наружу.
К своему изумлению Зеленоглазая Ратта увидела, что не только она выскочила из шатра. Оказывается, все племя уже оставило свои лежанки и сейчас нетерпеливо подрагивало на берегу, растянувшись в линию.
Только отец, Маар Шестипалый, почему-то не хотел присоединиться к своим сородичам. Как и подобает вождю, он оказался впереди всех и неподвижно торчал у берега, как кряжистый ствол дерева.
Рядом с ним Ратта сразу увидела странный силуэт высокого мужчины. Незнакомец в длинной, до пяток одежде с капюшоном стоял в самом центре просторной длинной лодки.
Девушка поняла, что именно он держит ее за руку, хотя между ними и пролегло расстояние в несколько десятков шагов.
На миг она, вместе со своими подругами, отпрянула от благоговения и глубочайшего изумления. Тут же благоговение превратилось в самое настоящее вожделение, а изумление — в восторг.
Ей хотелось кричать, визжать от экстаза, изгибаться всем телом и царапать лицо острыми ногтями. Она даже не заметила, как пальцы ее непроизвольно рванули ожерелье, висящее на груди, тонкая нить лопнула, и куски коралла брызнули на сырую землю.
Девушки сладостно вскрикнули. Этот пришелец притягивал их, притягивал как водоворот, против которого не смог бы устоять никто. Непонятное жаркое чувство гнало к нему, влекло, и вместе со своими подругами Ратта приблизилась к лодке.
Она только успела удивиться, что девушки спокойно перепрыгивают через борт: ее подружки прекрасно ориентировались, не открывая тесно сомкнутых глаз. Судно отошло от берега и неслышно заскользило, увозя молодых иннеанок по извилистой паутине проток.
Внезапно Ратта почувствовала, что хмельное возбуждение начинает испаряться. С каждым мгновением она трезвела, с каждым взмахом ресниц осознавала, что леденящий холод исподволь заползает в душу.
Вихрем пронеслось вдруг в ее сознании воспоминание об Обитающем-в-Тумане…
О, ужас! Как часто она слышала перед сном, во тьме походных шатров, рассказы об этом чудовище! Как часто ее пугали Обитающим в Тумане, но никогда она всерьез не принимала эти истории, не верила в них, считая пустыми бреднями.
Даже спящие девушки, стоящие рядом с ней, уже начали беспокоиться, но только дочь вождя осознавала весь ужас их положения.
Сопротивляться в таком состоянии уже никто не мог. Даже Дух Проливного Дождя не в состоянии был выручить своих дочерей…
Парализующие лучи зловещей воли тисками сжимали сознание каждой из них. Никто не мог даже двинуть пальцем, и в отчаянии Ратта ясно поняла, что оставалось только покориться судьбе…
Судно двигалось все дальше и дальше вглубь, скользя по лабиринтам узких каналов-проток, заросших густой растительностью. Порой ветви деревьев и листы папоротников так близко смыкались над водой, что хлестали по лицам иннеанок.
Из клубов тумана медленно выступил силуэт острова, расположенного где-то в самом центре Пайлуда. Довольно высокий, но пологий конус, возвышавшийся над черными топями болот, показался издалека. Ратта почему-то сразу поняла, что именно туда, в этом направлении держит путь Обитающий-в-Тумане.
Нос судна плавно уткнулся в песчаный берег. Повинуясь телепатическому приказу, девушки вышли из лодки и направились вглубь острова.
Вскоре Ратта даже позавидовала своим подругам. Они шли с закрытыми веками и ничего не замечали вокруг, а вот дочери вождя суждено было все видеть…
Сначала взгляд уперся в какую-то кучу, белеющую в темноте. Несколько мгновений Ратта вглядывалась в беспорядочное переплетение каких-то прямых и изогнутых линий, пытаясь понять их происхождение.
«Не понимаю… что это такое? Неужели какие-то корни?» — с тоской отчаяния думала она.
Мгновенно пришедший ответ, быстрая догадка заставила ее ощутимо вздрогнуть всем тело. Какой-то голос внутри нее словно сурово отозвался:
«Кости! Человеческие ребра и позвонки! Они обглоданы почти дочиста»
Дочь вождя на несколько секунд точно оглохла и ослепла. Она некоторое время не видела и не слышала ничего. Из глаз брызнули снопы искр, как будто ей хорошенько треснули по затылку.
В глазах бросилась стояла огромная груда белых костей. Дочиста обглоданные скелеты беспорядочно плавали в лужах, и округлые ребра высовывались из темной зловонной жижи, растекшейся у подножия островного возвышения.
— Помоги мне, Дух Проливного Дождя… Помоги мне! — жалобно простонала она. — Услышь меня…
Девушке казалось, что она кричит во весь голос. Но на самом деле едва слышное сипение вырвалось из ее сдавленного горла.
Дальше показалась основательная пирамида, освещенная лунными лучами. Если бы Ратта могла, то оглушительно завопила бы, потому что, миновав несколько шагов увидела в мерцании серебристый нитей, что пирамида аккуратно сложена из множества светлых, вымытых дождями человеческих черепов…
Сердце колотилось, как бешеное. Ледяной ужас кольцом стискивал ее горло, от страха тело ее точно окаменело и сжалось в комок.
Даже в сумраке было видно, какая основательная куча громоздится на берегу. Черепа нельзя было сосчитать, их было много, слишком много. Они бесстрастно взирали на прибывших девушек бесчисленными пустыми глазницами и, казалось, едва заметно ухмылялись, скаля белоснежные зубы, торчащие в разверстых челюстях.
— Помоги мне, Дух Проливного Дождя… Помоги мне! — исступленно взывала Ратта, хотя в глубине души уже поняла, что даже всемогущий дух не сможет их спасти.
Вокруг кучи черепов на прутьях топорщились многочисленные пучки густых волос.
— Скальпы… — омертвелыми губами прошептала иннеанка. — Это же человеческие скальпы…
Они были посажены на голые, лишенные листьев ветви деревьев, как на жерди, и длинные волосы едва заметно шевелились на ветру.
— Помоги!.. Помоги! — еще раз простонала она. — Дух Проливного Дождя…
Тут же она поймала на себе холодный взгляд, полыхнувший из-под черного капюшона, закрывавшего голову властелина болот. Обитающий-в-Тумане наблюдал за ней, упивался своей властью и исподволь внушал умирающей от страха девушке мысль, что вскоре и ее голова расстанется с телом, вскоре и ее череп найдет свое место на этой ужасной куче, а скальп со множеством тонких витых косичек будет торчать на жерди, устрашая новые жертвы…
Цепочкой, одна за другой, все девушки неторопливо поднялись еще выше. Впереди показался проем, напоминающий вход в глубокую пещеру.
Подруги Ратты по-прежнему словно спали и послушно шли с закрытыми глазами. Они ничего не замечали и подчинялись каждому приказу, который мысленно отдавал Обитающий-в-Тумане.
Увидев черный провал, Ратта испуганно отшатнулась и судорожно осмотрелась вокруг. Полукруглый лаз, темнеющий среди серого мха и редких кустарников, напоминал открытую пасть какого-то чудовища с огромными черными деснами, виднеющимися издалека.
Горловина пещеры неумолимо притягивала к себе, манила, хотя и источала явную угрозу, опасность неизвестного.
— Теперь ты моя… — раздался в ее мозгу какой-то хриплый жесткий голос, напоминающий скорее скрежет. — Ты обречена… ты будешь моей…
Подруги одна за одной приближались ко входу, и тьма поглощала их.
В спину Ратты словно толкала неумолимая сила и тоже приказывала приблизиться к пещере. Она еще пыталась как-то сопротивляться, хотя и понимала весь кошмар своего положения.
Мгновение постояв около холма, дочь вождя была вынуждена шагнуть в темноту, чтобы через мгновение внезапно перевернуться в воздухе и рухнуть вниз с такой скоростью, что все органы внутри тела точно начали двигаться и меняться местами друг с другом.
Опора под ногами исчезла. Стало ясно, — она безнадежно летит в колодец, а там, на дне бездны, с отвратительным слизистым чавканьем уже разверзалась ненасытная пасть. Ратта уже чувствовала зловоние, исходящее оттуда, уже ощущал смрадное дыхание, но из последних сил пыталась остановить свой полет и вцепиться хоть во что-нибудь.
Летела она в полной темноте, так долго, что даже стала задыхаться от напряжения. Будь внизу острые углы или камни, она, конечно, в один момент переломала бы все кости и не смогла сдвинуться с места.
Но до этого впереди нее шли девушки, так что Ратта со сдавленным криком упала сверху прямо на них. Несколько раз цепляясь подолом походной рубахи за что-то мягкое, она ударилась в спину кого-то из своих подруг, а потом повалилась в рыхлую почву.
Сверху, из бледного расплывчатого пятна брезжил мертвенный лунный свет. Тяжелый запах, окружавший остров в подземном ходе только усилился и стал совершенно невыносимым.
Вскоре все поднялись и послушно пошли вперед. Девушки оказались в небольшом покатом земляном туннеле. Продвинувшись вперед, Ратта, к своему изумлению, обнаружила под ногами широкие ступени, ведущие еще глубже.
Каменная лестница, покрытая толстым мягким слоем какого-то влажного налета, устремлялась вглубь. Она вела в какую-то необычную залу с гладкими полукруглыми сводами.
Ноги иннеанок скользили по ступеням, покрытым вековой плесенью. Губы жадно хватали влажный зловонный воздух, пахнущий сырой землей, кровью и болотными испарениями.
Зала следовала за залой, лестница за лестницей. Неумолимая сила толкала их вперед, и каждый раз, попав в новое помещение, Ратта надеялась получить хотя бы миг передышки, обрести хотя бы слабый луч надежды.
Наконец они вошли в просторное продолговатое помещение, тянущееся не меньше, чем на пару сотен шагов. Дальний край комнаты терялся где-то а беспробудном мраке.
Зловещая воля, управлявшая девушками, приказала им остановиться.
Стены, сложенные из какого-то полированного камня, словно излучали неясный мерцающий свет. Зоркие глаза дочери вождя, привыкшие к темноте, в этом странном освещении могли даже различать небольшие детали обстановки. Темнели какие-то колонны, дверные проемы, черные прямоугольники окон.
Сердце Ратты и так колотилось, как безумное. А тут ее чуткий слух уловил непонятные звуки, явственный шорох, раздававшийся где-то неподалеку. В противоположной стороне залы раздался загадочный шум.
Она невольно крепко прижалась к девушкам. Прильнула к своим подругам, по-прежнему спящим, и тогда услышала жалобный глухой голос…
Все плыло перед глазами молодой иннеанки. Она давно уже лишилась дара речи и не могла даже пошевелиться от ужаса, когда перед ней возникло существо, умоляюще простиравшее вперед руки.
Длинные распущенные волосы жуткой пришелицы спускались на плечи, они доставали прядями до обнаженной истерзанной груди! Несомненно, это была девушка, — точнее, когда-то это была девушка…
Взору Ратты предстал бесплотный призрак, выглядящий жутко и чудовищно. Мертвенно-серое, покрытое гнилью лицо совершенно ничего не выражало.
На груди привидения, там, где у живого человека должно находиться сердце, зияла глубокая рваная рана. Словно дикий зверь терзал ее грудь, рассек ребра и острыми клыками вырвал сердце.
Сквозь очертания туманного женского силуэта проглядывали и другие невесомые фигуры. Все они едва слышно издавали мучительные стоны, и голоса их сливались в душераздирающий плач.
Нельзя было точно разобрать, сколько здесь насчитывалось этих несчастных созданий. Возникало ощущение, что каждое мгновение в зале появляются все новые и новые силуэты.
Здесь были старые и молодые, мужчины и женщины. Их объединяло только одно — на груди у каждого можно было заметить такую же рваную глубокую рану, как и у первого призрака, словно кто-то вырывал из рассеченных ребер сердце…
И снова Ратта позавидовала своим подругам. Девушки послушно шли вперед, раскачивались, поворачивали за угол, спускались по скользким ступеням, но продолжали спать. Счастье их состояло в том, что они ничего не видели и все еще не подозревали, какую ловушку им приготовила судьба.
За спиной снова раздались какие-то звуки.
На этот раз до слуха Ратты донеслись не стоны и не завывания призраков с обезображенными лицами. Они услышала нечто вроде зловещего шипения, неведомую нечленораздельную речь, напоминавшую, скорей, слабый скрежет.
Повинуясь могущественной силе, она повернулась. Взгляд ее обратился назад, и она увидела хозяина подземелья.
Высокая фигура в длинном темном плаще с капюшоном почти закрыла прямоугольный проем, слабо освещаемый сзади. Ратта взглянула на это существо, и ей показалось, что скользкий пол под ее ногами уходит куда-то в сторону, он выскальзывает, как небольшой плот, стремительно летящий по водам горной реки.
Обитающий-в-Тумане сделал пару шагов вперед и остановился. Кружившие по залу призраки с невероятным визгом бросились в разные стороны, сталкиваясь и сплетаясь друг с другом, как языки пламени.
Резким движением костлявой руки он откинул капюшон.
Взору трепещущей Ратты предстало ужасное зрелище: покатый череп, туго обтянутый зеленовато-бурой осклизлой кожей, цветом под стать застаревшей болотной плесени. Худое продолговатое лицо своей неподвижностью напоминало страшную маску и было абсолютно лишено растительности, на нем нельзя было разглядеть ни бровей, ни ресниц.
Над узким треугольным подбородком виднелись две коричневые изогнутые полосы. Они змеились, как-то независимо друг от друга, и постоянно подрагивали, словно вместо губ отверстие рта вампира окаймляли два огромных червя-кровососа, две жирные болотные пиявки.
Подруги Ратты, не просыпаясь, рухнули на колени и продолжали опускаться вниз, пока не приняли распластанную позу, выражавшую полное смирение. И даже в этом странном положении они еще дрожали и раскачивались, они стремились опуститься все ниже, растечься по осклизлому, покрытому плесенью каменному полу.
Но дочь вождя, к своему глубокому изумлению, продолжала оставаться на ногах. Ей даже хотелось бы упасть, отключиться от всего, но могущественная воля специально удерживала ее на ногах.
Она не могла отвести взгляда от хозяина подземелья. От страха беспомощно холодела грудь, но он безмолвно приказывал ей не опускать голову.
У чудовища не было глаз…
Из-под тяжелых мутно-зеленых век на девушку смотрели пустые проемы. На месте глаз находились два больших красных пятна, две глубокие лунки, точно наполненные сгустками запекшейся крови.
Несмотря на это, Обитающий-в-Тумане все зорко видел!
Заметив ее ужас, он откинул назад голову, и из его глотки вырвалось что-то вроде хриплого торжествующего смеха. Из глубоких глазниц, как из воронок, вырвались яркие вспышки, на несколько мгновений осветив все пространство подземной душной залы изумрудным пламенем.
Бешеные ослепительные вихри налетели на девушку и пронеслись в ее голове, озаряя все закоулки сознания. Слух ее мгновенно наполнился истошными воплями, мучительными стонами, шумом ударов и хрустом костей.
Любой человек, чудом услышавший эти ужасные звуки, содрогнулся бы и плотно зажал уши ладонями. Но Ратта не могла двинуться без приказа своего повелителя и была вынуждена безропотно все воспринимать.
Каждый вопль, каждый стон отдавался в ее мозгу калейдоскопом кроваво-красных, болотно-зеленых и черных пятен. Галлюцинирующие зеркальные образы росли, набухали и рассыпались на бесчисленное множество ломаных линий.
От криков, звучащих в ее сознании, словно сорвался камень высоко в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы грохотом. Но Ратта не могла сказать, был ли это шум падения или грохот издевательского смеха Обитающего-в-Тумане.
Некоторое время звуки продолжали звенеть, а потом все внутри смолкло. Она вздрогнула и словно очнулась после долгого сна.
По-прежнему в нее упирались холодные кровавые пятна, заменявшие вампиру глаза.
Повинуясь этому жестокому взгляду, пальцы Ратты, словно сами по себе, потянулись к подолу длинной походной рубашки. Грубая ткань поползла вверх, обнажая стройное, прекрасное, точно выточенное из камня девичье тело.
Подземный тоннель обдувал ее смуглую кожу ледяным дыханием. Иннеанка не чувствовала холода, хотя стояла перед повелителем болот совершенно обнаженной. Ей казалось, что все стройное тело ее горит, полыхает странным пламенем! Изумрудный блеск играл на длинной лебединой шее, покатых плечах, казалось, он прожигал ее вогнутый девичий живот и округлые, плавные бедра.
Она ждала смерти и ни о чем не могла думать.
Только Обитающий-в-Тумане почему-то не собирался убивать Ратту. Незрячий взгляд его глаз, напоминающих окровавленные провалы, уткнулся в продолговатое родимое пятно, змеившееся зигзагом молнии в ложбинке ее полной груди.
Это родимое пятно притягивало внимание монстра. Он впивался несколько секунд в отметину невидящим взглядом, а потом сделал нечто совершенно невероятное — распахнул свой зловонный, покрытый слизью плащ, и девушка увидела, что на груди его темнеет точно такое же продолговатое родимое пятно, отчетливо похожее по форме на зигзаг молнии.
Зловещая воля чудовища проникала в сознание девушки и просачивалась внутрь нее. Но его леденящая воля не уничтожала иннеанку, а, напротив, как будто даже ласкала.
Воля злобного существа расползалась по всем закоулкам сознания Зеленоглазой, но не губила ее, а как будто собиралась там надолго угнездиться…
* * *
Воспоминания о прежней жизни вспыхнули в памяти Обитающего-в-Тумане, как зигзагообразные удары молнии. Они хлестали по сознанию повелителя болот причудливой сетью серебристых линий, и их паутина сплеталась в один портрет, — перед его внутренним взором все время возникало женское лицо, обрамленное густыми косами…
Поток тягучего болотного воздуха точно подхватил комок его сознания вверх.
Течение воздуха за несколько мгновений вознесло его над островом, заваленного человеческими костями и черепами.
Внезапно послышался некий загадочный глухой стук. Затем раздались голоса, повторенные многократно, — о, они напоминали крики людей, мучимых невыносимой болью, но доносились тихо и протяжно, как заунывный вой.
Перед взором властителя Пайлуда из входа в подземное логово с каждым мгновением возникали призраки людей, замученных им за последние годы. Тени жертв вырывались из темницы густым потоком и выглядели особенно ужасно, словно тлен продолжал постоянно разрушать их даже после кошмарной гибели.
Остров продолжал наполняться все новыми тенями. Здесь появлялись невинные грудные дети и седовласые старики, залитые кровью воины, пытавшиеся все-таки дать отпор повелителю Пайлуда, и молодые красавицы, так и не дождавшиеся любви, — все они надвигались на вампира, и окружали его.
Призраки сжимались тесным кольцом. В груди каждого зияла жуткая глубокая рана, у каждого не было сердца.
Но через миг круг разомкнулся, призраки плавно разошлись, и в конце образовавшегося коридора показался женский силуэт.
Молодую обнаженную девушку трудно было назвать призраком.
В лунном свете фосфоресцирующе сверкали ее зеленые глаза, развевались густые волосы, заплетенные в бесчисленные косички. И, главное, на ее груди не было той глубокой раны, которую можно было заметить у всех остальных, а на груди виднелось продолговатое родимое пятно, змеившееся зигзагом молнии…
Ошеломляющей силы гром оглушил того, кто именовался Обитающим-в-Тумане. Яркая молния зигзагом прорезала темное небо.
Повелитель болот почувствовал, как невидимые персты разворачивают его сознание, словно свиток, и всевидящее око Дома разбирает начертанные на этом свитке письмена.
Вся его прошлая жизнь снова вспыхнула, как язык пламени, и взвилась вверх, чтобы в очередной раз изменить свои очертания.
Языки пламени словно лизали его со всех сторон. Обитающий-в-Тумане корчился и извивался от внезапно нахлынувших воспоминания, но из сполохов и искр, как со дна глубокого колодца, на него пристально смотрели бездонные зеленые глаза Далилы.
Он не мог бы никогда себе представить, что где-то в мире появилась его дочь, и эта дочь теперь стояла рядом с ним на скользких плитах Небоскреба, ушедшего под толщу зловонного болота…
Прежняя, одинокая жизнь закончилась, и он понял, что не сможет обитать вместе с дочерью здесь, в недрах Небоскреба.
На рассвете из тумана выплыла черная лодка. Но теперь в ней виднелся не только силуэт Обитающего-в-Тумане. Рядом с ним сидела и Зеленоглазая Ратта.
Повелитель болот проник в ее сознание до такой степени, что девушка не умерла от страха, и подчинялась, послушно воспринимая каждый его телепатический приказ.
— Куда мы плывем… — едва шевеля посиневшими губами спросила он.
В ответ раздалось что-то вроде скрежета. Рот, окаймленный чем-то вроде пиявок, почти не двигался, но девушка разобрала одно слово:
— Ниана… Ниана…
* * *
…Утреннее солнце с трудом пробилось сквозь плотную молочную пелену к бескрайним топям Пайлуда. Слабые лучи едва заметно высветили в белесом тумане лагерь дождевых охотников. Из мглы постепенно появлялись походные шатры, большое кострище, наполненное углем и фигуры крепко спящих иннейцев, беспорядочно валявшихся недалеко от реки.
Дождевые охотники, окутанные плотной влажной пеленой, один за другим просыпались, и мучительные гримасы возникали на их смуглых мужественных лицах.
Каждый из них очнулся в ужасном настроении. Голова с трудом поднималась, веки тяжело открывались после долгого сна. Все проснувшиеся иннейцы обводили мутными взглядами вокруг себя, пытаясь хоть что-то понять.
Каждый из них с изумлением обнаруживал, что все племя, вымазанное в грязи, беспорядочно валяется под открытым небом. Отважные охотники, содрогаясь от холода, лежали прямо на сырой земле, рядом со своими походными шатрами на берегу безымянной болотной речушки.
Даже яркие птичьи перья, обычно служившие горделивым украшением густых черных индейских прядей, были безнадежно перепачканы серой речной глиной. Большего позора для воинов трудно было себе представить.
Земля пахла болотной водой, прелой травой и влажным мхом. Ветер доносил издалека явственный запах гниющего тростника.
Каждый иннеец болезненно морщился, каждый чувствовал свинцовую тяжесть в голове. Всех мучила резь в желудке, все испытывали какую-то тошноту и дурноту.
О том, что же все-таки происходило этой ночью, никто не мог сказать ничего определенного. Только Медноволосый Хорр мучительно что-то пытался припомнить, обхватив затылок крепкими ладонями, как клешнями.
Но и он не мог выловить ни одного воспоминания из той тягучей, густой кипящей похлебки, в которую, как ему казалось, превратились его мозги. Похлебка вскипала и булькала пузырями в его гудящей от напряжения голове, грозя разорвать череп напополам, но припомнить он ничего не мог, как ни старался.
Вместо воспоминаний была одна чернота…
Около берега виднелись многочисленные свежие следы, словно там топталась куча народа. В воде темнело безжизненное распухшее тело Маара Шестипалого.
— Ночью на лагерь нападали враги! — завопили иннейцы, столпившиеся вокруг вчерашнего кострища. — Мы спали, а Маар защищал нас! Он не пустил их к нашим шатрам!
— Враги!.. Враги… — со всех сторон раздавались ошеломленные крики. — Здесь были враги!
— Что вы несете, тупые лесные шельмы! — отрезвил всех громогласный голос Медноволосого Хорра, заставивший всех охотников умолкнуть и обернуться. — О каких там врагах вы болтаете, трещотки?
Молодой воин стоял у берега напротив своих соплеменников, уперев узловатые мускулистые руки в бедра. Мучительно морщась от головной боли, он внимательно осмотрел всех вокруг и язвительно заметил:
— Клянусь влажным дыханием Духа Проливного Дождя, если на наше племя ночью нападали враги, почему же ваши дурные котелки до сих пор сидят на ваших плечах? Почему ваши скальпы до сих пор торчат на ваших тупых тыквенных макушках? Клянусь ресницами своей матери, если бы враги в темноте обнаружили наш лагерь, каждый из нас сейчас бы валялся на берегу, каждый стал бы жратвой для ненасытных птичьих клювов!
— Мудрый вождь защитил нас… — бросил из толпы Лысый Ниир, пожилой иннеец, еще недавно ходивший в близких друзьях погибшего. — Пока мы отдыхали после охоты и валялись в теплых шатрах, он охранял наш сон! Дух Проливного Дождя разбудил его и Маар всех спас!
— Захлопни свою зловонную пасть, облезлый крысиный хвост! Нарви мха и прикрой свой голый череп от позора, — пренебрежительно усмехнулся парень, с достоинством потряхивая густой рыжей косой, свисавшей с затылка. — Неужели ты думаешь, что всех нас смог уберечь от смертельной опасности этот трухлявый пень, валявшийся сейчас на берегу куском протухшего мяса?
Приземистый Ниир набрал воздуха грудью, чтобы гавкнуть победоносный ответ, и обвел глазами соплеменников в поисках поддержки. Но тут же он почувствовал, что время его поколения безнадежно прошло. Все почему-то отводили взгляды в сторону, воздух потихоньку выходил из глотки Лысого, и он на выдохе, не очень уверенно возразил:
— Маар Шестипалый всегда был отважным бойцом… он мог в одиночку отбить нападение…
Эти слова мгновенно вызвали у рыжеволосого воина приступ оглушительного ожесточенного хохота.
— Прежний вождь просто обожрался перед сном жирного мяса! Он ночью вышел к реке, чтобы опростать в воду свое бездонное брюхо! — зычно проревел в ответ Хорр. — Но старик не выдержал! Клянусь Духом Проливного Дождя, эту дряхлую задницу просто разорвало пополам от клубов вони, как протухшую рыбью требуху!
Ватага молодых охотников с готовностью поддержала эти слова дружным смехом. Лысый Ниир, стрельнув по сторонам глазами, как-то моментально ссутулился и счел за благо поскорее уйти с видного места, раствориться в толпе.
— А сражаться он уже не мог, он ни на что уже не был годен… — продолжил юноша. — Посмотрите, на этом гнилом теле даже нет ни одного следа драки!
С этими прозорливыми словами трудно было поспорить. Как ни старались иннейцы, но не могли обнаружить на трупе никаких следов схватки. Ни синяков, ни ушибов, ни порезов. Единственное, что указывало на возможную борьбу, — шипастая дубинка, намертво зажатая шестью пальцами правой руки.
— К тому же свиное мясо никто даже не надкусил! — торжествующе добавил Медноволосый Хорр. — Если бы на нас напали враги, что бы они взяли прежде всего?
Действительно запасы мяса грокона, немного подкопченного и переложенного сырой травой, остались абсолютно нетронуты. Это привело иннейцев в особенное замешательство. Никто уже не мог ничего возразить.
Но вскрылась еще одна страшная тайна — девичий шатер оказался совсем пуст. Пять самых красивых девушек, в том числе и дочь старого вождя, куда-то бесследно исчезли…
Этого не мог объяснить даже Медноволосый Хорр, несмотря на всю его сообразительность. Он долго бродил вокруг временного лагеря, в окрестностях постоянно раздавался его мощный голос, кличущий Ратту. Но все было бесцельно, даже эхо в этих ужасных болотных краях не отвечало взаимностью.
Следы ясно говорили опытным охотникам, что девушки направлялись к воде. У самого берега отпечатки их ног обрывались, точно красавицы решили ночью искупаться, решили окунуться в гниловатой мутной воде, даже не снимая одежды, да так и не вернулись больше обратно.
Зоркий взгляд Хорра разглядел только один странный предмет, почти втоптанный в грязь. В сырой глине светлело нечто, заставившее его насторожиться и наклониться. Тщательно покопавшись, он выковырял из земли что-то, похожее на огромный человеческий зуб.
Сомнений не оставалось — у него в руках был кусок коралла с просверленным посередине отверстием. Его пальцы сжимали один из тех кусков, которые еще накануне красивым ожерельем украшали стройную длинную шею Зеленоглазой Ратты.
Стало ясно, что в племя пришла большая беда. Ночью здесь появлялись не враги, а страшный дурной дух, утащивший самых красивых девушек.
Осознав это мужчины с безумными взглядами, спотыкаясь, стали блуждать на слабых ногах по берегу, пытаясь разглядеть хоть какие-то следы. Женщины присели в сторонке на корточках и не подавали лишний раз голоса, стараясь вести себя как можно более неприметно.
Иннейцы предпочитали не встречаться друг с другом глазами и не задавали без необходимости никаких лишних вопросов. Они напряженно размышляли, чем они могли прогневать дождливые небеса, позволившие дурному духу так коварно напасть на племя.
Если Дух Дождя не помешал вырвать из племени пятерых невинных красавиц, значит, он не стал бы препятствовать и другим жестоким проделкам дурного духа. Значит, в лесах перестало бы водиться зверье и птицы. В реках исчезли бы вкусные рыбы и съедобные змеи, и тогда, тогда великое племя дождевых охотников погибло бы от голода.
Решено было немедленно возвращаться в родные края. Тут же, у болота, племя обрело нового вождя.
Споров особенно не было, все прошло очень быстро. Вперед выступил Лысый Ниир, обмотавший голову кожаной повязкой, и громко, лживым радостным голосом предложил:
— Дух Проливного Дождя считает, что отныне великим племенем дождевых охотников нууку будет править доблестный охотник и отважный воин по имени Медноволосый Хорр!
При этом старый плешивый иннеец распрямил грудь и так преданно посмотрел на молодого широкоплечего воина, что спорить никто даже не подумал.
Тело великого старого вождя Маара Шестипалого, найденное у топкого берега было решено похоронить в родных пределах. Для этого иннейцы соорудили носилки и со всеми почестями доставили в леса Тайга, впрочем, как и приличные запасы подкопченного свиного мяса.
С тех пор миновало много дней и ночей. Уцелевшие дождевые охотники старались не вспоминать о той страшной ночи.
Исчезновение пятерых самых красивых девушек племени они объяснили обыкновенным несчастьем на охоте. Ведь каждому голозадому ребенку было известно, что гроконы — очень опасные звери, что эти дикие свиньи отличаются большой сообразительностью, жестокостью и ловкостью.
На всякий случай иннейцы нууку поклялись никогда даже не произносить слова «Пайлуд». С тех пор много раз разливались лесные реки, но племя дождевых охотников всегда обходило эти болотные края стороной, какая бы богатая добыча ни могла встретиться в тех краях.