Все началось, когда уже наступали сумерки и завершался очередной день их полета на воздушном шаре.

Погода начала портиться внезапно, так что трудно было этого ожидать. Казалось, все шло по-прежнему, как в последние дни. Солнечный диск уже начал плавно спускаться с небесной лазури, он погружался за море в неопределенное призрачное марево, как вдруг налетел прохладный ветер и согнал с разных сторон света тяжелые облака. Черные массивные тучи, поплывшие низко, рядом с воздушным шаром, стали встречаться друг с другом, окутывая корзину темной влажной пеленой. Тучи сцеплялись, сталкивались между собой и громоздили на темнеющем закатном небе свои грозные утесы и замки, которые порой поглощали без остатка воздушный шар со всем его небольшим экипажем.

Прохладный, влажный верховой ветер безжалостно трепал темные спутанные волосы принца. Отросшие за последнее время густые пряди так и норовили закрыть измученное, задубевшее лицо, но он не замечал этого.

Вцепившись замерзшими пальцами в бортик плетеной корзины и устремив вдаль цепкий настороженный взгляд, Таррейтал вертел головой и пытался предугадать, что ждет их впереди.

Никто из его спутников уже не смог бы сказать наверняка, как окончится полет. Который день ветры носили их аэростат по бескрайним просторам воздушного океана, их мотало из стороны в сторону, но ни разу на горизонте не показался хотя бы клочок суши, ни разу жадные взгляды молодых кандианцев не смогли обнаружить нечто, хотя бы отдаленно напоминающее земную твердь.

Жарким днем и прохладной ночью, при палящем свете полуденного солнца или при безжизненных серебристых лунных лучах, каждый час постоянно под днищем корзины воздушного шара повторялась только одна картина. Менялось направление ветра, менялась погода, но юноши видели под собой только серую безупречную гладь воды.

Уже который день, с момента их побега из Небоскреба, под ними простирались только нескончаемые просторы Внутреннего моря.

Молодые кандианцы крепились. Никто не показывал своего отчаяния. Они даже пытались не обсуждать свое положение, хотя на самом деле откровенно понимали, что надежд на спасение оставалось все меньше и меньше.

Проблемы одолевали их, трудности облепляли со всех сторон, но среди всех прочих выделялась главная, — заканчивался запас капсул, наполнявших летучим газом плотную оболочку аэростата. Никто из приятелей не хотел говорить о том, что произойдет в том случае, если это случится до того, как они достигнут суши. Приятели думали об этом каждое мгновение, но старались не обсуждать это и избегали малейших намеков, напоминающих разговоры на эту тему.

Между тем, воздушный шар заметно сдувался, терял управление и снижал высоту. Оболочка сморщивалась на глазах, и ничего сделать было нельзя. Приятели не хотели об этом думать, но понимали, что вскоре неизбежно аэростат должен был упасть.

* * *

Непогода постоянно усиливалась, и в воздухе пахло настоящей бурей. Неожиданно Таррейтал понял, что направление ветра переменилось. Воздушный шар словно попал на невидимое могучее течение, и его почти вертикально понесло наверх, так что вскоре он оказался над грозовыми облаками, стелющихся мрачной пеленой над безмолвными просторами Внутреннего моря.

Аэростат поднялся, словно завис под облаками и начал плавно парить, то поднимаясь, то опускаясь на могучих потоках ветра. Он то летел вверх, то стремительно опускался вниз, словно его накрывал разъяренный пенистый гребень огромной волны.

В такие моменты Таррейтал чувствовал, как сердце его точно опускается в желудок. Он крепко держался за трос, боролся с подступающей тошнотой и ему отчаянно хотелось кричать во весь голос, но он сдерживался и не показывал вида.

В очередной раз свирепый поток подхватил их и вознес к небесам. Но после этого началось самое ужасное, — запасы газа заканчивались, и воздушный шар стал постепенно увядать.

Отчаянные взгляды приятелей то и дело поднимались к сморщенной оболочке. Каждое мгновение она уменьшалась в размерах, а вот корзина с экипажем, наоборот, приобретала все больший вес, становясь все тяжелее.

Юношам ничего не оставалось делать. Все, что они, пожалуй, могли предпринять для своего спасения, так это, лишь горячо помолившись Всевышнему, вверить свою жизнь всемогущим рукам Создателя.

Сил изменить что-нибудь у них не было. Им только суждено было, закрыв глаза, смиренно ждать своей участи…

Все они опустились на колени и молитвенно прижали ладони у груди.

— Во имя Отца… — шевелил мясистыми губами необычно бледный Маскей.

— Во имя Распятого Спасителя… — нервным, прерывающимся голосом вторил ему Парсонс.

— Во имя Отца… — запоздало бубнил коротышка Кипис.

И только Таррейтал ничего не мог из себя выдавить. Он смог заставить себя лишь опуститься на колени, но ни одного священного слова не сорвалось с его губ.

Воздушный шар падал уже почти отвесно. Лишь изредка потоки ветра подхватывали его и относили немного в сторону. Плетеная корзина прорезала влажную массу грозовых облаков и устремилась вниз…

— Молитесь! Молитесь, друзья мои! — прерывающимся, хриплым голосом прокричал Маскей. — Настал наш последний час!

Посиневшие от страха губы Киписа и Парсонса беззвучно шевелились, истово повторяя священные слова псалма. Измученный перелетом шут дрожал от страха, закрыв сморщенными ладонями квадратное лицо. Бедный коротышка уже не воспринимал ничего, не мог произнести ни одного слова, кроме жаркой молитвы.

Лишь Таррейтал молчал и с каменным лицом, покрытым мельчайшими каплями влаги, смотрел на своих спутников.

Сердце Таррейтала порой сжималось от отчаяния, но он не ощущал паники. Он уже представлял себе, как через мгновение воздушный шар рухнет в воду, как взметнется пенистый фонтан брызг и холодные волны поглотят их тела, но от этого он не дрожал от страха, как все остальные, а только ощущал приливы ледяной злобы.

«Почему! Почему должен погибнуть именно я! — с невероятной ненавистью ко всему окружающему постоянно вспыхивала у него в сознании мысль, не дававшая ему покоя. — Почему я должен исчезнуть с лица земли, хотя мне была обещана долгая жизнь?!»

Так не хотелось смириться с подобной участью. Но он владел собой и мысленно заставлял себя приготовиться к самому худшему.

Он считал себя сильным человеком, настоящим бойцом и не хотел принять смерть, стоя на коленях. Поэтому Вингмохавишну поднялся, выпрямился в полный рост, подошел к плетеному борту и выглянул наружу.

* * *

Внезапно в просвете между темными тучами, самым краем зрения Вингмохавишну заметил нечто необычное. За черными округлыми краями облаков, впервые за много дней, возникла другая картина, совершенно непохожая на ту, которая все это время представала перед их взглядами.

Не холодная гладь Внутреннего моря, а нечто огромное, темное, нечто совершенно непохожее на воду маячило внизу, выплывая из грозового марева.

— Земля! Там земля! — возбужденно крикнул он. — Несчастные трусы! Смотрите, там, внизу, суша!

Высунувшись из корзины вслед за ним, Маскей и Парсонс даже завопили от неожиданности. Действительно, все ясно увидели земную поверхность!

Но предстояло еще пережить момент столкновения с землей. Воздушный шар с каждым мгновением сдувался, набирая от этого скорость, и его мотало из стороны в сторону, как невесомую пушинку.

— Что делать, мой повелитель? — в отчаянии спросил Кипис. — Мы больно ударимся, разлетимся на куски и разобьемся насмерть!

— Что делать… что делать… — трусливо бормотал толстяк, снова бухнувшийся на колени. — Молиться? Нужно только молиться!

— Идиоты… — с холодной усмешкой процедил Вингмохавишну. — Закройтесь лучше тряпками, чтобы хоть как-то смягчить удар!

Наспех обмотавшись грубой ветошью, Таррейтал, Маскей и Парсонс свернулись клубками и забились по углам корзины. Кипис подполз к своему повелителю и после разрешения прижался к нему тщедушным тельцем. Если им суждено было исчезнуть с лица земли, он хотел в этот момент быть рядом с принцем. Несколько минут они ничего не видели, а только пытались догадаться, что может происходить снаружи. Оставалось только надеяться и ждать…

Через мгновение их потряс сильный удар от столкновения, и корзина с силой врезалась во что-то твердое. Но, к величайшему изумлению друзей, удар получился хотя и чувствительным, но не особенно жестким.

Земля удивительным образом эластично пружинила. Корзина отлетела от суши и снова подскочила вверх, потом еще раз ударилась, перевернулась, перелетая на несколько метров и накрыла едва живых от страха кандианцев.

Несколько минут приятели лежали недвижно, а потом начали приходить в себя, ощупывая руки и ноги. Первым очнулся, как ни странно, Кипис. Прижавшись к принцу, квадратноголовый коротышка прогудел, тяжело дыша:

— Мой повелитель, я поздравляю тебя!

— Ты думаешь, все закончилось хорошо?

— Надеюсь на это, мой повелитель!

Вингмохавишну со стоном выпрямил ушибленную ногу и хрипло спросил:

— Маскей, ты жив?

— Кажется, да… — раздался слабый голос из объемистой кучи ветоши.

— Парсонс, а ты?

— Вроде бы тоже… — отозвался клубок тряпья из другого угла. — Пока только не пойму, где находится моя левая нога…

— Не самый худший вариант приземления! — с отчаянной радостью сказал из темноты толстяк. — Мы живы!!! Друзья, мы целы и невредимы!!!

Громыхнул гром, и черные тучи разразились настоящим ливнем, но из-под корзины еще несколько секунд раздавались радостные вопли. Молодые люди, лежащие в кромешной тьме, не могли поверить в свое спасение. Они еще до конца не осознавали, что больше не находятся в воздухе и отчаянными, дикими воплями пытались убедить друг друга в реальности своего существования.

* * *

Всю ночь они провели внутри, спасаясь от проливного дождя под днищем огромной корзины сдувшегося воздушного шара. Все безумно устали, но от невероятного возбуждения никто не мог заснуть.

Первые солнечные лучи, пробившиеся через прутья тончайшими иглами света, возвестили о том, что ливень прекратился и наступил восход. Выпутавшись из влажных тряпок, приятели на слабых, неверных ногах выбрались наружу.

Теперь они должны были понять, куда занесла их судьба.

С изумлением друзья осматривались вокруг. Никто даже не мог предположить, как называется место их чудесного спасения. Никто, даже умный Парсонс не мог понять, в какой части света они находились.

Вокруг, куда бы ни падал взгляд, простиралась пологая равнина — бескрайняя зеленая степь, покрытая невысокими волнистыми холмами. Плавные холмы, покрытые сочной зеленой травой и напоминающие волнообразные бесконечные барханы в пустыне, купались в нежно-розовых лучах, стелющихся над бирюзовыми безмолвными просторами.

К удивлению, почва под ногами была не твердая, а как-то странно пружинила. Каждый шаг заметно отзывался под ногами плавным движением.

— Что это такое? — обескураженно спросил Маскей. — Почему это земля колышется подо мной?

Он попытался невысоко подпрыгнуть, и его грузное тело затряслось мелкой дрожью, когда он опустился одновременно на обе ступни.

— Тебе это только кажется, толстяк! — со смехом отозвался Парсонс. — Несколько дней днище корзины ходило у нас под ногами, вот тебе и кажется до сих пор, что ты еще летаешь на воздушном шаре! Соскучился по корзине? Признайся, что соскучился?

— Нет, будь я проклят, никогда я больше не залезу в воздушный шар! — рявкнул в ответ Маскей. — Отныне я буду передвигаться только по суше!

— Никогда не зарекайся… — усмехнулся Таррейтал. — Может быть, еще придется полетать… А под ногами у нас твердая земля, просто ты давно ничего не ел, вот тебя и подбрасывает вверх, как тот самый воздушный шар!

Они посмеивались и подшучивали над толстяком, но все остальные, в том числе и сам Вингмохавишну, все ощущали, что земля под ногами ведет себя совершенно по-другому, чем возле родного Наккута. Каждый шаг, действительно, отзывался легким, едва заметным эластичным колебанием, — как будто нога ступала на туго натянутую материю.

И все время принц вспоминал, как неестественно прыгала корзина воздушного шара, врезавшись на скорости в равнину. Она не вонзилась на скорости в холм, а сначала словно отскочила от него, даже подпрыгнула и только потом, перевернувшись, шлепнулась окончательно.

Нет, думал он, здесь есть какая-то загадка. Но ответа на нее пока найти не удавалось.

— Что же мы будем делать? — задумчиво сказал Таррейтал, оглядевшись еще раз по сторонам. — Тронемся в путь? Только вот в какую сторону…

Пейзаж вокруг, и действительно, не отличался особым разнообразием. В бескрайние дали, до линии горизонта уходили удручающе одинаковые пологие зеленые «барханы».

Ни раскидистых деревьев… Ни далеких гор на горизонте… Ни каких-либо человеческих построек… не было даже следов каких-нибудь дорог. Здесь ничего нельзя было обнаружить.

Лишь пологие, невысокие, покрытые зеленью травы холмы…

— Куда же нам направиться? — повторил Вингмохавишну, осмотревшись еще раз вокруг и не обнаружив абсолютно ничего. — Ума не приложу, что делать…

— Мой повелитель… я знаю, что делать! — воскликнул Маскей.

— И что же?

— Если ты не возражаешь, не мешало бы сначала хорошенько подкрепиться, — рассудительно отозвался толстяк, с тяжелым кряхтением присаживаясь на траву. — Лично я не могу думать, когда желудок мой пуст.

— Действительно, думать ты не можешь потому, что рискуешь взлететь в поднебесье! Ты взлетишь от любого порыва ветра, как воздушный шар, если тебя не заполнить пищей, как балластом! — хихикнул Парсонс.

— Я разорву тебя на куски, длинноволосый бездельник! Я сожру тебя, обглодаю все тело до последней косточки и разбросаю твои худые ребра по всей степи!

Маскей тяжело вскочил, отталкиваясь пухлыми руками от земли, и попытался поймать обидчика. Но это было не так то просто. Тот ловко уклонился от мясистых пальцев и бросился в сторону, скрывшись за корзиной воздушного шара.

Толстяк пыхтел, кряхтел и бегал вокруг корзины. Пока он неуклюже гонялся за приятелем, безуспешно пытаясь догнать проворного, юркого Парсонса, то ничего не видел.

А Кипис, между тем, пристроился за его массивной спиной и следовал за ним, не отрываясь, как приклеенный. Коротышка потешно передразнивал неуклюжие ужимки Маскея, Парсонсу это было хорошо заметно, и от этого парень заливался громким заразительным смехом.

Так продолжалось до тех пор, пока толстяк, случайно обернувшись через плечо, не заметил пересмешника. Через мгновение сила его ярости переключилась уже на квадратноголового шута.

— Уродина! Так ты еще осмеливаешься дразнить меня! — почти рычал он. — Тебя я проглочу одним куском, не разжевывая!

Пока приятели бесили толстяка и бегали от него вокруг воздушного шара, Таррейтал напряженно размышлял. Но когда громкий смех стал раздражать его, он громко приказал:

— Парсонс, иди ко мне!

Улыбка тут же сползла с лица юноши и он, приблизившись, с готовностью спросил:

— Да, мой повелитель?

— Ты бы занялся приготовлением к завтраку… Сейчас эти бездельники запросят жратвы…

Собственно, к завтраку можно было и не готовиться. Ничего особенно сложного в этом не было, но Таррейтала стала раздражать бездумная беготня вокруг лежащего на земле аэростата, и он подобным способом решил прекратить беспорядочную суету.

Но Парсонс не стал возражать, а послушно полез в корзину воздушного шара, чтобы извлечь оттуда скудные запасы. Провиант, небольшое количество пищи и воды, приготовленное еще в Наккуте аббатом Фарсмансом, стремительно исчезал и подходил к концу.

Если бы чудесным образом воздушный шар не опустился бы на этой зеленой равнине, уже, самое большее, через день молодым кандианцам неминуемо пришлось бы голодать. А если бы их воздушный шар и продолжил бы свой полет, если бы он продержался в воздухе еще неделю, их неминуемо ждала бы голодная смерть.

Непонятно было пока, где раздобыть пищу и питьевую воду здесь, на суше, но пока все же сохранялась надежда на спасение.

* * *

Ежедневный завтрак спутников в последние дни ничем не отличался от обеда. А обед точно так же напоминал их ужин, как и завтрак. Все происходило потому, что вот уже долгое время им ежедневно приходилось питаться одним и тем же продуктом!

Из походного мешка, — причем уже последнего походного мешка, принесенного Парсонсом, появились остатки сухого пеммикана. Это была традиционная, проверенная временем пища, заимствованная кандианцами у иннейцев, населявщих бескрайние просторы Тайга.

В аббатствах немного усовершенствовали древний иннейский рецепт, но основа пеммикана оставалась прежней — растительный ароматный жир и вязкий кленовый сахар, смешанные с самыми разными сушеные ягодами и овощами, как лесными, так и садовыми.

Сухая растительная смесь, заранее подготовленная, смешивалось в определенных пропорциях с клейкой, вязкой, густой питательной массой, а потом спрессовалась в формах, чтобы получились аккуратные прямоугольные пластины. Пластины пеммикана, хотя и довольно толстые, массивные на вид, были довольно легкими и очень удобными на случай длительной транспортировки.

Не случайно аббат Фарсманс, подготавливаясь к побегу, положил в плетеную корзину аэростата припас именно этой снеди. Как мудрый человек, он прекрасно понимал, что воздушный шар — очень прихотливый аппарат и во время путешествия постоянно необходимо думать не то, чтобы о каждом фунте, нужно взвешивать каждую унцию лишнего веса.

Удобство пеммикана заключалось еще и в том, что это был уже готовый продукт, не требующий какой-то специальной подготовки. Поэтому Парсонсу не потребовалось слишком много времени для того, чтобы сервировать походный «стол».

Через пару минут он почтительно сказал:

— Все готово, мой повелитель! Можно завтракать…

— Идите есть, бездельники! Иди сюда! — позвал Таррейтал обоих приятелей, по-прежнему бегавших по-детски вокруг плетеной корзины. — Не пойму, откуда только у вас берутся силы…

Услышав его приглашение, Маскей сразу потерял желание поймать квадратноголового обидчика и торопливо направился к кожаной тунике Парсонса, расстеленной на траве и служившей чем-то вроде походного «стола». На ткани лежали четыре аккуратно поделенные порции пеммикана и четыре сухаря, доведенных временем, влагой и солнцем почти до каменной твердости.

Вместе с полупустой флягой, наполненной старой прогорклой водой, это все и должно было стать основой для торжественного завтрака, для торжественной трапезы, посвященной чудесному спасению.

Несмотря на однообразие рациона последних дней, трое приятелей с большим энтузиазмом занялись пищей. Недавняя обида сразу улеглась в душе толстяка. Он, казалось, исчез на время из мира, сосредоточенно поглощая пищу и не замечая насмешливых усмешек, которыми то и дело обменивались Парсонс и квадратноголовый шут.

Кипис не так давно впервые попробовал пеммикан. Только во время полета на воздушном шаре он смог оценить вкус походной снеди, но за это время уже успел пристраститься к этой старинной пище, вполне справедливо считая ее самым настоящим лакомством. Забавным жестом он нетерпеливо, как прожорливый ребенок, схватил свой кусок с туники и расправился с ней в один присест.

Во время завтрака Маскей, Парсонс и Кипис еще больше оживилось. С каждым проглоченным куском они все больше расплывались в улыбках удовольствия, и вокруг них словно распространялась теплая волна телесного блаженства. Они перестали каждую секунду качаться в плетеной корзине на воздушных волнах, перестали дрожать от постоянного страха и холода, они грелись в лучах утреннего солнца. Как мало нужно человеку для удовольствия…

Только Вингмохавишну не разделял всеобщего веселья. В отличие от своих спутников, Таррейтал давно уже потерял аппетит. За последнее время он ощутимо похудел и осунулся. Ему не давал покоя «голос» С’герха, время от времени звучащий у него в сознании.

Фактически принц ничего не ел в эти дни. Неожиданно во время полета Вингмохавишну сделал удивительное открытие, что можно жить, подпитываясь только чистой энергией с помощью ментального рефлектора. Серебристый медальон, словно доставшийся ему по наследству от аббата Фарсманса, на самом деле не только помогал координировать работу самых важных узлов человеческого организма, но и помогал поддерживать физические силы.

Медальон висел у него на груди, почти закрывая тайный знак, отличавший род Вингмохавишну — продолговатое родимое пятно, змеившееся зигзагом молнии на коже. Серебристый диск неясным образом соединялся с этим пятном, и Таррейтал почти физически чувствовал его присутствие на коже.

В первые же дни принц обнаружил, что можно поворачивать сверкающий диск и направлять определенным образом отражающую сторону, чтобы увеличить активность действия. В такие мгновения энергия точно вливалась искристой тугой струей, его сознание словно вскипало и телепатические способности удивительным образом обострялись…

* * *

В это утро, как и всегда в последнее время, он едва заставил себя позавтракать. Волевым движением решил все-таки засунуть внутрь организма немного снеди, и то лишь для того, чтобы не прибегать до самого вечера к помощи медальона, чтобы хоть как-то поддержать силы на нужном уровне.

Походная пища вызывала у него только отвращение. Больших трудов стоило ему размочить во рту, разжевать и проглотить кусок сухого пеммикана, запив невкусной, несвежей водой из маленькой фляги.

Тяжелое чувство, преследовавшее его с того дня, когда люди-крысы пошли на штурм Небоскреба, словно вползало внутрь. Чувство это усилилось в момент побега с крыши здания и постоянно стискивало душу, только усиливая все разраставшуюся неосознанную тревогу.

Вингмохавишну почувствовал, насколько выдохся за это время. Как бы он ни поддерживал себя ментальным рефлектором, как бы ни старался находиться в боевом состоянии, постоянные переживания давали о себе знать.

Его спутники не особенно предавались размышлениям, они весело болтали и отправляли в рот все новые куски, думая только о своем голоде. Вскоре от завтрака не осталось и следа.

— Теперь нужно обязательно помолиться, — промолвил Парсонс, забрав в тугую косу на затылке длинные, давно немытые волосы. — Так нас учил аббат, и мы не должны нарушать многолетнюю традицию.

Никто не заметил, как помрачнел Вингмохавишну при одном упоминании имени священника. Принц прикрыл глаза темными веками, чтобы никто из приятелей ничего не заподозрил.

Он боялся признаться самому себе в том, что не мог больше молиться, как раньше…

После того, что случилось с ним в Небоскребе, Таррейтал не узнавал себя. Он помог лемуту убить Дино Книгочея, он выдал аббата Фарсманса и люди-крысы растерзали его. Наконец, именно он обрезал веревку, с помощью которой пытался спастись Уэлбек!

Никто об этом не знал, но он даже не старался сопротивляться во внутренней схватке с бритоголовым С’герхом, и колдун, побывав в его сознании, оставил там часть своей ментальной мощи…

Маскей, Парсонс и Кипис негромко произносили слова традиционной благодарственной молитвы во имя Отца, Распятого Сына и Святого Духа, а Таррейтал, потемнев лицом, не мог себя заставить присоединиться к ним. Необоримая преграда, выросшая внутри его души, не позволяла ему сделать это.

Вингмохавишну ощутил необоримую усталость. Он дождался, пока друзья произнесут последнюю фразу, и потом предложил:

— Может быть, отдохнем немного?

После бессонной ночи сопротивляться никто не стал. Они улеглись рядом с плетеной корзиной, приятели почти сразу захрапели, а через мгновение и принц словно соскользнул в пучину сна, как в бездонный темный омут.

Проснулся он скоро и неожиданно, словно от толчка. Несколько раз яростно встряхнул головой, пытаясь избавиться от окутавшего его наваждения.

Сон не принес ему долгожданного отдыха…

Наоборот, во сне внезапно в его сознании опять всплыл образ той самой ямы, — черной ямы, в которую он свалился в детстве, убегая от зловещего вербэра. Бездонная ловушка, в которую загнал его медведь-оборотень, словно опять разверзла свое жерло перед ним, она манила и притягивала к себе.

Ему приснилось, что он сделал несколько неверных шагов и опять упал в гортань этой страшной ямы. Опять он безуспешно пытался вырваться оттуда, корни и ростки плотно обвивали его тело, и неясные шорохи шептали со всех сторон на разные лады:

«Наш… наш… наш…»

«Теперь ты наш!» — отчетливо раздался в его сознании чей-то знакомый, жестокий голос.

Таррейтал закинул назад голову и увидел…

С’герха!

Бритоголовый стоял на краю ямы. Его безжалостный взгляд алым лучом пронзал тьму, разрезал сырую черноту, в которую провалился Вингмохавишну и скрыться от взора этих яростно полыхавших глаз было невозможно, как невозможно было и спрятаться от его голоса, грохотавшего с невиданной силой:

«Ты наш!.. Вспомни Джеллара!.. Вспомни Книгочея… Вспомни аббата Фарсманса… Вспомни Уэлбека… Тебе знакомы эти имена?»

Молодой Вингмохавишну, лежащий на дне черной ямы, захрипел, свирепая судорога скрутила его тело, и шея вздулась от напряжения. Он перекатывался и выгибался всем телом, стараясь освободиться, укрыться от взгляда С’герха. Ему снилось, что дыхание перехватывает и какая-то жгучая пена ползет изнутри гортани, слетая хлопьями с его посиневших губ…

Через несколько мгновений он еще раз безуспешно попытался освободиться и хрипло взмолился:

«Отпусти меня!.. Прошу тебя… Отпусти!»

«Нет! Теперь ты наш, ты в нашей власти!»

«Нет!» — истошно завопил Таррейтал.

«Ты в нашей власти! Но и ты будешь жить долго и получишь власть!»

Раскат грома оглушил его, и свет озарил темную яму. Кроваво-красный свет слепил глаза и переливался всеми оттенками.

Принц ни о чем не мог думать в этот момент. Он лишь ощущал во сне, как невидимые ледяные пальцы С’герха опять подбираются к его сознанию и хозяйничают в его мозгу, как это уже было Небоскребе.

Мерцающие, пульсирующие лучи слагались в силуэт бритоголового, и его фигура с каждым мгновением увеличивалась в размерах. Бритый череп, окаймленный воронкой остроконечного капюшона, все приближался, вырастая в размерах, пока не заслонил собой все.

Голова С’герха осветилось красным светом, исходящим откуда-то снизу, Таррейтал вплотную посмотрел на его лицо и внезапно понял, что это… его собственное лицо! Он словно смотрелся в чудовищное зеркало и видел свое собственное отражение, но в плаще адепта Нечистого…

Губы его зашевелились, и Вингмохавишну услышал свой голос, который был одновременно и голосом С’герха:

«…Будешь жить долго и получишь власть…»

Юноша закричал и, сделав невероятное усилие, заставил себя очнуться от сна.

Приятели все еще крепко спали, иногда всхрапывая или что-то беспокойно бормоча во сне. Маскей лежал спокойней всех, его могучий храп и фырканье иногда даже напоминали медведя.

Вингмохавишну медленно опустил голову и попытался снова заснуть. Но все было бесполезно, он лишь лежал и лежал, словно пребывая в каком-то оцепенении, даже не пытаясь разомкнуть набрякшие веки, но никак не мог снова погрузиться в сон.

«…будешь жить долго и получишь власть… будешь жить долго и получишь власть!.. будешь жить долго и получишь власть!..» — все время вертелись в памяти слова С’герха.

«Какая власть? — с отчаянием подумал принц, и слезы выступили у него на глазах. — Я все потерял! Все!.. Если бы мне суждено было родиться раньше, я правил бы Наккутом, был бы хозяином Южной Канды… Мои предки владели благословенными землями, и я был рожден для этого… Чем я хуже своего деда? Чем я хуже своего отца? Они прожили свою жизнь властителями, а что осталось мне? Квадратноголовый коротышка-шут? Издохший, сморщенный, порванный воздушный шар? Пара никчемных, нищих приятелей? Что дала мне судьба? Где же моя законная власть…»

Невыносимая ярость душила его. Лютая ненависть ко всему живому испепеляла его сознание.

Наступил душный безветренный полдень. Солнце вошло в зенит, заполняя все вокруг полыхающим, невыносимо раскаленным светом. Таррейтал, лежавший в тени плетеной корзины, все никак не мог снова уснуть.

Его спутники, напротив, безмятежно отдыхали. Они, казалось, совершенно не собирались просыпаться. Вся троица, — Маскей, Парсонс и Кипис, продолжала неподвижно лежать, посапывая и посвистывая во сне.

Бесконечные облака за это время плотно окутали низкое небо. Расплывчатый диск бледного солнца слабо просвечивал сквозь белесую пелену.

Вингмохавишну пытался успокоить себя, отвлечь память. Но в сознание неумолимо стучались слова С’герха:

«…будешь жить долго и получишь власть!»

* * *

Погода испортилась после обеда, когда приятели Таррейтала еще даже не думали просыпаться. Загудел сметающий все на своем пути ветер, поднялся свист и невероятный шум.

Могучие порывы разметали бледные облака, притащив с собой стаи темных туч, наплывавших друг на друга с разных сторон. Черные многочисленные клубы двигались навстречу, с севера и с юга двумя сплошными широкими бугристыми полосами, как два враждующих войска, сошедшихся на поле брани для последней, смертельной битвы.

Они столкнулись, и раздался такой оглушительный удар грома, что невероятный шум едва не разнес голову Вингмохавишну надвое.

Только этот грохот разбудил спутников принца. Маскей и Парсонс сразу вскинулись, испуганно озираясь вокруг, а Кипис от страха даже забился в самый темный угол.

— Что это… что это… — дрожащим голосом твердил коротышка.

Полыхнули фиолетовые зигзаги молний, заставив Киписа завизжать. Молнии врезались в долину раскаленными зигзагами и разлетелись в разные стороны пучками бесчисленных ослепительных брызг.

Казалось, ничто не поможет путникам. Ничто не могло спасти их от бушующего урагана. Один из свирепых порывов поднял в воздух и понес плетеную корзину с лохмотьями, оставшимися от воздушного шара.

— Пеммикан! Там же остался наш пеммикан! — отчаянно завопил Маскей, перекрывая жуткий вой ветра.

Толстяк ринулся вслед, безуспешно пытаясь догнать улетающую куда-то корзину, в которой лежал походный мешок со снедью. Но он сделал несколько неуклюжих шагов, налетел на что-то, споткнулся и грохнулся оземь на живот.

— Что же мы будем теперь есть на ужин? Как мы будем питаться завтра? — почти рыдая, заверещал он, протягивая руки по направлению к исчезающему вдали шару. — Мы пропали! Мы умрем от голода!

Спутники едва держались на ногах, яростный ветер бросал их из стороны в сторону. Но убежища у них не было…

Кругом простирались бескрайние пределы равнины. Не видно было ни рощи, ни строения, ни оврага, в котором можно было бы переждать непогоду.

— Смотрите! Смотрите!.. — закричал вдруг Кипис. — Смотрите! Что это?

Таррейтал повернул голову и в первое мгновение застыл от изумления. Изумрудно-зеленая трава, мягким ковром покрывавшая вокруг все пологие холмы, вдруг… пришла в движение! Вингмохавишну даже потер глаза, чтобы убедиться, что он не спит…

Можно было бы поклясться, что трава не только колышется от ветра, а, вдобавок, и отползает в одном направлении, словно плавно стекая куда-то в сторону!

Трава вела себя, как живая! Она стремительно сгущалась и исчезала, оставляя после себя странную голую почву. Матово блестящие участки земли, которые оставляла растительность, чем-то напоминали зеленые проплешины, вроде лысин, сверкающих на человеческой голове.

Можно было бы считать все увиденное бредом, подумал Вингмохавишну, если бы первым об этом не закричал Кипис, а рядом не стояли Маскей с Парсонсом. Остальные тоже обескураженно уставились на зеленую растительность, сливавшуюся в тугие струи, и пытались хоть что-то сообразить.

— Невероятно! Непостижимо… — возбужденно орал, перекрывая шквал, Парсонс. — Шагающая трава!.. Непостижимо… Она просто уходит, спасается от непогоды!

Юноша подбежал к изумрудному потоку и зачерпнул ладонью горсть колышущейся зелени. Несмотря на сильный ветер, он смог разжать кулак и показать свою добычу Таррейталу. Бледные корешки, служащие основаниями травинок, раздваивались, напоминая крохотные тонкие щупальца, шевелящиеся наподобие тонких ножек. Даже травинки, зажатые горстью в руке Парсонса, вели себя, как живые, и норовили поскорее ускользнуть в свой собственный «поток».

— Невероятно! — повторил Парсонс, уставившись на это необыкновенное растение.

— Вспомни о ползучей кровохлебке! — прокричал Таррейтал. — Кровохлебка тоже может передвигаться!

Порывы дикого ветра все больше усиливались. В любое мгновение мог разразиться страшный ливень, и дыхание урагана буквально сбивало путников с ног. Они бросали отчаянные взгляды по сторонам, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь укрытие, но тщетно, ничего вокруг не было видно.

Окружающий пейзаж менялся каждое мгновение. Все меньше оставалось лужаек, покрытых травой, — потоки ходячей травы не иссякали, а только сгущались, исчезая в неизведанных недрах.

Вместо пушистых изумрудных ковров, еще недавно покрывавших пологие холмы, теперь перед глазами молодых кандианцев расстилалась ровная глянцевая мозаичная поверхность. Теперь «барханы» состояли из какой-то странной субстанции, плотной и блестящей, словно ее натерли пчелиным воском. Причем на этой поверхности через определенные промежутки отчетливо выделялись продольные желтоватые «жилы», напоминавшие втоптанные, вдавленные в землю канаты.

Парсонс, не просто отличавшийся всегда любознательностью, но и, особенно, тягой к естественным наукам, встал ради эксперимента на пути травяного потока. Вскоре он с изумлением обнаружил, что зеленые струи не наталкиваются слепо на его широко расставленные ноги, а обтекают их с разных сторон, как вода. Взгляд его некоторое время был прикован к непонятному явлению.

— Смотрите, трава уходит в определенных направлениях! — заметил он, тряхнув своей густой косой и задумчиво сморщив лоб. — Она тащится не хаотично, а к каким-то четко установленным местам! Как же она разбирает направления?

Вскоре стало понятно, что все бирюзовые потоки устремлялись с вершин холмов вниз, к их основаниям и исчезали в едва заметных продольных расщелинах, тянувшихся вдоль неглубоких впадин.

Внезапно Парсонс вытаращил глаза, словно его осенила неожиданная догадка. Он присел на корточки, вонзив взгляд в растительные потоки, и предложил своим спутникам:

— Давайте спустимся вниз, в ложбину!

— Зачем? — прокричал Таррейтал, закрываясь ладонями от свирепого порыва ветра, хлеставшего ему прямо в лицо.

— Посмотрим, куда пропадает трава!!!

После недолгого размышления принц кивнул в знак согласия. В любом случае, внизу можно было хоть немного укрыться от ветра. А вот спрятаться от назревавшего ливня было там совершенно невозможно.

Они направились вниз, в одну из пологих расщелин, и оказались почти по колено в клубящейся зеленой массе. Некоторые шустрые травинки даже на мгновение взбирались по ногам, чтобы тут же обвалиться и рухнуть вниз.

Дотошному Парсонсу не давала покоя одна мысль. Он рассматривал потоки напряженным, горящим взглядом, пока его не осенила очередная догадка:

— Трава уходит куда-то под землю!.. — завопил он, пробиваясь сквозь завывания ветра. — Там продольные трещины…

Он присел около одной из таких расщелин и вдруг заорал пуще прежнего:

— Эта штуковина поднимается!

— Что? Что ты несешь? — переспросил Таррейтал, пытаясь защитить лицо ладонями от хлеставших порывов. — Что там поднимается?

— Помогите мне! — взмолился Парсонс.

Они нагнулись и вцепились в плотный край, на ощупь напоминавший толстенный лист выгнутого кровельного железа. Действительно, к всеобщему изумлению, Парсонс оказался прав, — покрытие ложбины подалось и поднялось вверх, как огромная крышка.

Вся поверхность вокруг состояла из подобных субстанций. Именно поэтому почва везде была такой упругой и так необычно пружинила во время ходьбы.

Изнутри пахнуло теплым влажным воздухом. Оттуда вырвались какие-то сладковатые ароматы, причудливо смешанными с миазмами гнилостных испарений.

Через мгновение должен был грянуть кошмарный ливень. Гремел гром, ослепительными пучками сверкали молнии.

— Мы можем спрятаться там! — вдруг предложил Парсонс. — Переждем дождь внутри?

— Где переждем? Где это, внутри? — чуть не задохнулся от неожиданности Вингмохавишну и с сомнением пристально посмотрел на парня: — Ты что, не с ума ли внезапно сошел?

— Трава уходит туда… значит, она возвращается потом обратно… — сбивчиво и немного виновато попытался объяснить длинноволосый юноша. — Мы только попробуем… посмотрим, что получится…

Времени на размышление почти не оставалось. Казалось, низко нависшие черные тучи уже в следующую секунду были готовы разродиться ливнем. Таррейтал, внимательно посмотрев на возбужденного Парсонса, только махнул рукой:

— Была, не была… Попробуем!

Приподняв длинную пологую «крышку», они осторожно забрались внутрь холма, прощупывая ногами перед собой каждый сантиметр поверхности.

Оказалось, что они едва успели. Стоило им только прикрыть за собой пружинистую «крышку». В это время грянул чудовищный ураган. Свирепые струи хлестали по земле, вода устремлялась в ложбины вслед за травой и подтекала под «крышки».

Таррейтал вместе со своими спутниками стоял на чем-то мягком и влажном. В полной темноте они передвинулись к центру холма, под который пришлось забраться, и обнаружили, что «крышка» образует там нечто вроде купола высотой почти в пару метров.

Там можно было выпрямиться в полный рост.

— А ты оказался прав! Молодец! — похвалил Таррейтал Парсонса. — Сейчас бы нас смыло водой куда-нибудь обратно во Внутреннее море…

И в самом деле, трудно было передать тот разгул стихии, который творился где-то там, снаружи, над холмом, под которым укрывались путешественники. Если бы не сообразительность Парсонса, все уже промокли бы до нитки и вынуждены были бы подставлять тела пронзительному холодному ветру.

А так они находились в относительной безопасности, хотя непонятное укрытие не внушало полного доверия, не вселяло окончательного ощущения надежности. Им казалось, что все вокруг скрипит и раскачивается.

Не только почва под ногами ходила ходуном, но даже и «купол» так надежно защищавший их от ливня, все это передвигалось на месте с тяжким шуршанием и скрежетом.

Приятели боязливо прислушивались, пытаясь понять, как это потоки воды, подтекая внутрь через расщелину ложбины, не затопляют все внутри, а устремляются еще дальше вниз, в какие-то непонятные отверстия.

— Похоже, там подземные колодцы! — предположил Парсонс, прислушивавшийся в полной темноте к неумолчному журчанию. — Не могу себе даже представить, куда эта прорва может исчезать…

По расчетам Таррейтала, они проторчали в своем укрытии не меньше часа. Потом буря утихла, почти так же внезапно, как и началась, стих ветер и прекратился беспощадный ливень.

С легким шуршанием ходячая трава стала выбираться наверх. Густые потоки двинулись в обратном направлении.

И настал момент, когда молодые кандианцы снова застыли в глубочайшем изумлении. Но не ходячая трава заставила их разинуть рты.

Где-то там, снаружи, взошло яркое солнце. И через мгновение спутники увидели, что купол над ними… просвечивается!!!

Задрав головы, они удивленно рассматривали высокую полусферу, светящуюся сочной зеленью. Внутрь, сквозь всю поверхность «холма», начиная от верхушки, пробивался яркий свет и они от изумления даже забыли, что пережидали бурю под землей, им показалось, что они никуда и не спускались.

— Земля родная, куда же мы попали? — протянул Маскей. — Что это такое? Кто может мне объяснить хоть что-нибудь.

Можно было не сомневаться только в том, что и под «землей», в том месте, где они очутились, все покрыто зеленью. Растительность самых разнообразных форм и видов буйствовала здесь, и взгляд ежесекундно натыкался на самые разнообразные, ни на что не похожие образцы неизвестной флоры.

Они попали в тесный, сумрачный и душный лабиринт буйной растительности. Естественная галерея петляла и извивалась среди причудливых арок, образованных ветвями и листьями.

Здесь, под куполом «холма» были даже цветы! Здесь распускались и распространяли свои головокружительные ароматы даже странные необычайные бутоны, не говоря уже о том, что кустарники и молодые деревца торчали на каждом шагу и высовывали со всех сторон свои плотные изогнутые ветви.

— Что же это такое… — зачарованно прошептал Парсонс. — Я прочитал великое множество книг по естественной природе, но нигде даже не видел ничего подобного…

Осторожно передвигаясь, спутники двинулись вперед, прокладывая себе путь между буйными зарослями. Действительно, знакомых растений, встречавшихся в родной Южной Канде, они почти не встречали.

Подняв глаза, Вингмохавишну увидел раздвоенный лист, походивший на гигантский хвост тарантула. На нем крупными влажными жемчужинами блестели белые почки. Парсонс уже протянул руку, чтобы сорвать одну из них, но принц остановил его резким мысленным приказом:

«Не трогай! Остановись!»

Неясное предчувствие заставило Таррейтала послать этот импульс. Он даже не успел ничего сообразить, не понял, почему вдруг метнул сигнал. Но какое-то странное чувство опасности подсказало ему, что лучше Парсонсу уберечься от прямого прикосновения к такому привлекательному, но странному и неизвестному растению.

Юноша мгновенно почувствовал ментальный сигнал. Его рука застыла в воздухе и он вслух изумленно спросил:

— Но почему? Я хотел только рассмотреть получше…

— Мы должны вести себя предельно осторожно… — так же, пользуясь обычной речью, ответил ему Вингмохавишну. — Лучше держись уж подальше от таких сюрпризов.

На другом, нежно-зеленом кустарнике расправлялись после дождя какие-то невероятные продолговатые бутоны, сотканные из темно-красных узлов, точно насыщенных пульсирующей кровью. В отличие от обычных цветов, от каждого такого бутона веяло таким тошнотворным смрадом, что приятели закашлялись. Сморщившись, они даже не сговариваясь, снова повернули в другую сторону.

Мясистые заросли хлестали по лицу. От влажного тумана незаметно начиналось удушье. Но определенного направления у них не было, поэтому юноши пробивались вперед.

И там, наконец, наткнулись на растение, которое все-таки встречалось и в Канде. Хотя увидеть его можно было очень, очень редко.

На приземистом, широком, почти круглом кусте гирляндами вились белоснежные раковины с нежно-розовыми волнистыми каймами. На первый взгляд возникало такое ощущение, что они были словно вылеплены из тонкого фарфора.

— Это же ползучая кровохлебка! — засмеялся Парсонс, приветствуя ее, как хорошую знакомую. — Ишь, куда забралась!

Но за этим кустом торчало нечто, состоящее из множества гроздей сизых колокольчиков, которые еще сильнее воняли болотной гнилью. Зажав носы, юноши ринулись в другую сторону.

Почти ни один из этих плодов и ни одно растение не были им прежде ведомы. Каждое порождалось будто бы невероятной фантазией, насмехавшейся над нормами природы и стремившейся изобрести удивительно правдоподобные неправдоподобия.

Никто, ни Таррейтал, ни его спутники, никто и никогда не встречали необычный кустарник, низко стелющийся вдоль поверхности. Его листья, темно-синие по одной стороне, имели по краям желтые и красные разводы в виде четких молниеподобных зигзагов, а на другой стороне были багровыми, словно полыхая закатным пламенем.

Ароматы оглушали и удивляли своей необычностью. Они продвинулся еще на несколько шагов и снова дружно закряхтели от густого смрада. Мокрые разваливающиеся плоды, свисавшие с ветвей, по запаху казались не лучше, чем отхожие места. Пахло перегноем, смешанным с подобным зловонием. Миновав этот участок, они попали в скопище лиан и ротангов, пронизанных крепкими шипами.

Отогнув жирную ветку какого-то куста, Таррейтал двигавшийся первым, занес ногу и в ужасе застыл, лихорадочно вцепившись в толстый жгут шипастого ротанга.

— Что случилось? — как ни в чем не бывало, спросил за его спиной Парсонс.

Вместо ответа принц только тяжело вздохнул. Рука его дрожала, но он не мог даже поднести ее ко лбу, чтобы вытереть мгновенно выступившую от страха испарину.

— Что произошло? — глухо крикнул из-за куста Маскей, ничего не понимающий.

— Замолчите… — наконец, смог выдавить из себя Таррейтал, с напряжением сглотнувший слюну. — Сейчас… сейчас…

Только что он был на краю гибели. Если бы он не задержался на секунду, повинуясь безотчетному чувству, и сделал хотя бы один-единственный шаг вперед, то сразу рухнул бы в бездну, внезапно открывшуюся под подошвами его сапог.

В первое мгновение он остановился и даже не мог заставить себя вздохнуть, не в силах совладать со своим ошеломлением.

Прямо под ним уходила куда-то в неясную бездну колоссальная полость. Таррейтал даже не мог себе представить, насколько глубоко расщелина уходит в недра. Однако одного взгляда, брошенного вниз, оказалось достаточно, чтобы у него возникло ощущение, будто он снова смотрит вниз, очутившись на крыше родного Небоскреба…

Только выдержка спасла Вингмохавишну от гибели, позволив мгновенно собраться и устоять на самом краю. Он настолько владел собой, что даже не отпрянул, не рванулся обратно на траву, чтобы почувствовать себя в безопасности, а заставил себя нагнуться и пристально посмотреть вниз.

С детства аббат Фарсманс тренировал учеников, заставляя избавиться от страха высоты. Священник выводил своих питомцев на крышу Небоскреба и заставлял гулять их по самому краю парапета, постоянно нацеливая взгляд вниз, в огромную бездну. Сначала занятия проходили со страховкой, а потом и без нее, поэтому Таррейтал мог позволить себе бесстрашно рассмотреть бездну, разверзшуюся под его ногами.

Только потом он попятился и отодвинулся от края. Двигаясь на своих приятелей спиной, он отошел от опасного места и сказал им с усмешкой:

— Хотите знать, где мы находимся?

— Конечно! Конечно! — загалдели они.

— Знаете, на чем мы сейчас стоим?

Головы его спутников опустились вниз. Они стали пытливо разглядывать почву, пружинящую под ногами, стараясь прийти к верной догадке.

Обменявшись недоуменными взглядами, они повернулись к принцу, ожидая объяснений.

— Мы стоим сейчас на ветви дерева! — торжествующе объявил Таррейтал.

Вопли изумления сорвались с губ его спутников.

— Что ты говоришь, мой повелитель? — недоверчиво вскричал Парсонс. — Мы находимся в подземной пещере!

— В подземной пещере… — язвительно передразнил его принц. — Где ты видел такие пещеры! Наш воздушный шар приземлился не на землю, а на крону гигантских деревьев…

— Не может быть… — округлил глаза Маскей и ошеломлено запрокинул голову. — Никогда не думал, что существуют такие деревья…

— В древности, во времена до Смерти не было таких лесов… — сказал Вингмохавишну. — Они появились только после катастрофы.

— Действительно, я читал об этом, — был вынужден согласиться Парсонс. — Но я никогда не предполагал, что увижу нечто подобное…

— Раньше я тоже только читал об этом, — усмехнулся Таррейтал. — Я тоже лишь слышал, что после Смерти на Земле появились такие деревья, как эти. Но никогда не думал, что и мне посчастливится побывать тут…

— Удивительно, мой повелитель, как могло это все вырасти… — зачарованно глядя вокруг, прогудел квадратноголовый коротышка. — Но какова их высота?

Его тщедушное тело выглядело особенно маленьким среди этих гигантских ветвей.

— Каждое такое дерево, по моим представлениям, в высоту ничуть не уступает Небоскребу Наккута… — прикинул Таррейтал. — Может быть, я ошибаюсь… может быть, эти стволы еще и повыше… Только представьте себе, что сейчас на самом деле над нашими головами никакой и не купол, как мы раньше думали. Это один из обычных, если так можно выразиться, один из самых обычных исполинских листьев, каких здесь тысячи, десятки тысяч!

— Так это обыкновенный лист… — хлопнул себя по-лбу Маскей. — Поэтому мы и смогли его приподнять, как крышку!

— Ты удивительно догадлив! — усмехнулся Парсонс. — Поэтому почва под ногами так необычно пружинила. Судя по всему, именно это нас и спасло от смерти. Если бы мы ударились об землю, то не собрали бы собственных костей. А так… так нам повезло, и мы не разбились, врезавшись со всего маха в гигантский лист на воздушном шаре…

— Не знаю, насколько нам всем посчастливилось… — вздохнул Таррейтал. — Да, ответ на один вопрос мы, наконец, получили… Теперь мы знаем, что находимся на самой верхушке исполинского леса. Теперь осталось добраться и до ответа на другой вопрос: как же нам теперь выбираться отсюда?