Пролог

3157 год до н. э., восточная окраина огромной южной пустыни в Месопотамии…

Свесив голову так, что его лицо едва не касалось нагретых солнцем кусков твердой, как камень, грязи, Кортхак тащился вверх по склону. Длинный подъем содрал кожу с его рук и колен, и каждое прикосновение к раскаленным от солнца камням обжигало его плоть, пока он с трудом взбирался по откосу.

«Закрой глаза, всего на одно мгновение».

Внутренний голос звучал все настойчивее, все обольстительней, когда Кортхака накрывала очередная волна головокружения.

«Отдохни! Пусть другой прокладывает путь».

Стиснув зубы, он лез и лез, борясь с голосом так же, как боролся с крутым склоном и безжалостным солнцем. Кортхак не имел права выказать слабость перед своими людьми. Пустыня могла его убить, но не могла победить. Наверху он найдет воду и выживет. Цепляясь за эту мысль, он продолжал тащиться вверх.

Вода! Самой трудной была борьба с жаждой. Он заставлял себя не обращать внимания на распухший язык и запекшееся горло. Вода! Кортхак вообразил чистые, журчащие ручьи под тенистыми сикаморами и ивами. Усилием воли он прогнал это видение и заставил себя подняться еще на длину руки. Видения и голоса продолжали преследовать его.

Он должен найти воду, не то пустыня восторжествует над ним, успокоит навеки его и всех его людей. Этого не должно случиться.

Верх перевала, почти рядом, манил Кортхака. Он осторожно поднимался, следя, чтобы не подвели дрожащие ноги.

Дважды за последний час Кортхак слышал предсмертные вопли людей, падавших обратно, в расстилавшуюся внизу пустыню. Он сомневался, что, если хватка подведет и он начнет соскальзывать, у него хватит сил задержать падение.

Им правила жажда.

Удача спасала его и его приверженцев снова и снова в течение последних двух месяцев, но даже боги не могут сохранить жизнь человеку в пустыне без воды. Кортхак отказывался поверить, что ему предназначено так умереть: его преследовали и загнали в эти бесплодные восточные земли, как какого-то подлого раба, чтобы жажда свела его с ума, прежде чем боги заберут его тело.

Прошлой ночью, за несколько часов до заката, Кортхак и его люди достигли подножия плато, которое впервые заметили три дня тому назад. Добравшись до плато, остатки некогда могучей армии упали ничком и проспали до рассвета. Когда утром они проснулись, двое не смогли встать.

Кортхак не обратил внимания на их мольбы:

— Убейте их.

Последние две недели он отдавал подобные приказы почти каждое утро.

Те, кто стояли ближе всего к ослабевшим воинам, вытащили ножи и вонзили их в грудь беспомощных людей. Остальных не нужно было подгонять. Они сгрудились вокруг умирающих и резали жертвы на куски, отталкивая друг друга, чтобы ухватить клочок свежей плоти, драгоценный как из-за утоляющей жажду влаги, так и из-за того, что мог послужить едой.

Когда кровавый пир подошел к концу, на влажном покрасневшем песке остались только расщепленные кости, из которых досуха высосали костный мозг. Даже черепа были разбиты и из них был вычерпан мозг.

После этого чуть меньше восьмидесяти человек начали карабкаться по крутому предательскому склону.

Кортхак ел вместе с остальными, стоя на коленях и как можно быстрее запихивая окровавленное мясо в рот. Такие пиршества больше не ужасали ни его, ни его людей. Сильные питались слабыми, чтобы продержаться еще один день. Но даже в телах только что зарезанных жертв было недостаточно жидкости, чтобы поддержать силы стольких людей, идущих через пустыню. У них не было воды уже три дня, с тех пор, как короткий ливень окропил пески и наполнил несколько впадин в камнях драгоценной влагой. Если они не найдут воду наверху плато, они умрут к закату.

Протянутая рука Кортхака не нашла, за что ухватиться, и он понял, что добрался до вершины.

Подтянувшись, он перевалился через край откоса, перевернулся на спину, тяжело дыша, не замечая слепящего солнца. Услышав скребущие звуки — это поднимались те, кто следовал за ним, — он заставил себя сперва подняться на колени, потом встать. Его люди не увидели бы его, если бы он продолжал валяться в грязи.

Заслонив ладонью глаза, Кортхак огляделся по сторонам. Ландшафт изменился. Впервые за много недель он увидел, что бесконечные пески сменились каменистой землей и глиной. Там и сям виднелись низкорослые кустарники. Ближе к востоку Кортхак разглядел то, что надеялся найти, — темную полосу примерно в двух милях отсюда. Это могла быть только полоса деревьев.

Там, где растут деревья, должна течь вода. Боги снова проявили к нему благосклонность. Он выживет, чтобы найти свое предназначение.

Кортхак снова повернулся к обрыву и хриплым голосом прокричал новости своим людям. Поглядев вниз, на пустыню, он подивился, какой далекой она кажется отсюда.

Держа руку на рукояти ножа, Кортхак убедился, что первые четыре человека, добравшиеся до перевала, все еще несут свой груз — небольшие мешки, привязанные за спинами. Только уверившись в этом, он позволил себе расслабиться и стал пересчитывать и окидывать оценивающим взглядом каждого из бойцов, чтобы решить: не выглядит ли кто-нибудь слишком слабым для дальнейшего пути.

Но вид далеких деревьев придал людям силы. Грязная, покрытая запекшейся кровью и песком, их кожа казалась почти черной после недель, проведенных под палящим солнцем. Все они походили скорее на демонов, чем на людей.

Когда последний добрался до вершины, Кортхак закончил свои подсчеты. Семьдесят четыре человека выжили в походе через пустыню — меньше половины армии, уцелевшей в битве и бежавшей за своим предводителем в восточные земли.

Теперь ничто не могло их остановить.

Кортхак указывал путь, его люди, спотыкаясь, следовали за ним. Они двигались на восток, в ту же сторону, куда бежали, шли, а потом ползли последние два месяца.

На полдороге к деревьям Кортхак заметил деревню и сменил направление. Когда они приблизились к небольшой кучке глинобитных хижин, пустая земля уступила место ячменному полю; ветер разносил пьянящий аромат ячменя. Прокладывая себе путь через посевы, поднявшиеся уже до бедра, Кортхак заметил канал, который нес воду будущему урожаю.

Кортхак пустился бегом, его люди, шатаясь, спешили за ним, как могли. Он добрался до края оросительного канала и бросились в него лицом, чтобы глотнуть грязной воды. Его люди облепили оба берега канала, ползли и толкались до тех пор, пока тоже не погрузили лица в воду.

Кортхак пил, останавливаясь только чтобы перевести дух, потом снова ронял лицо в мутную жижу. Лишь когда его желудок запротестовал, он остановился.

Чувствуя отвращение к себе из-за выказанной слабости, Кортхак заставил себя встать. Он заметил, в какую сторону течет вода, пошел прочь и шагал до тех пор, пока не достиг той части канала, которую не успели загрязнить его люди.

Там он снова встал на колени, но выпил всего несколько пригоршней и смог заставить себя остановиться. Потом вымыл лицо и руки; зачерпнул прохладную воду и окатил ею себя, смыв большую часть грязи и крови, что запеклись на его коже за эти дни.

Когда Кортхак встал, он чувствовал себя освеженным, даже голод притупился. Он и его людьми возьмут все необходимое в деревне и отдохнут здесь, пока не восстановят силы.

Кортхак двинулся вдоль канала, отдавая приказы своим командирам, отгоняя людей от воды, пока кто-нибудь не выпил слишком много и не умер.

Перейдя через канал, Кортхак пошел к хижинам.

Странно, что никто не заметил их приближения и что никто не работал в поле. Уже очутившись неподалеку от глинобитных строений, он услышал впереди причудливую смесь звуков: вопль — пронзительный крик муки — и смех. Пройдя через деревню, Кортхак насчитал около дюжины беспорядочно разбросанных хижин и навесов. Скорее всего тут было меньше пятидесяти человек, бившихся изо всех сил, чтобы выжить в этом каменистом месте на краю великой пустыни.

Голоса, на которые шел Кортхак, зазвучали громче. Он увидел собравшуюся в центре деревни толпу, внимательно следившую за чем-то, чего он не мог разглядеть. Маленький мальчик, приплясывающий от возбуждения, заметил приближение Кортхака и закричал, показывая на него рукой. Все повернулись, и на лицах проступили страх и удивление: жители смотрели на мрачных спутников Кортхака, двигавшихся сквозь толпу, держа руки на рукоятях ножей.

При виде этого оборванного отряда толпа расступилась и загудела. Кортхак шел до тех пор, пока не оказался в самой ее середине; там он остановился, его люди сгрудились за ним.

На земле лежали пять человек, голые, в грязи. Двое из них были мертвы, кровь собралась в лужи вокруг их шей — муки этих двоих кончились, когда им перерезали горло. Вокруг трех других, все еще живых, стояли на коленях несколько мужчин и женщин с палками, камнями и ножами в руках. Кортхак заметил, что один из пленников — крупный мужчина с черными волосами и тронутой сединой бородой — имел лишь царапины и синяки на лице и груди. Кортхак решил, что это, должно быть, предводитель, которому сохранили жизнь, чтобы он мог увидеть, как умирают его люди и лучше представить собственную надвигающуюся пытку.

— Как называется эта деревня? — хриплый голос Кортхака заставил толпу замолчать. Он почти не возвысил голос, но все распознали в его тоне властность. — Как называется эта деревня?

Один из стоявших на коленях мужчин встал и ответил, но Кортхак ничего не смог разобрать в его тарабарщине.

Кортхак задал вопрос еще несколько раз, прибегнув ко всем языкам, какие знал, но с тем же результатом.

— Она называется Магабад.

Кортхак с трудом разобрал эти слова и огляделся, ища того, кто их произнес. К его удивлению, это сказал распростертый на земле бородатый предводитель. Приподняв голову со слипшимися от пота и крови волосами, он старался поймать взгляд Кортхака.

— Ты понимаешь язык Египта?

— Несколько слов, господин… Научился у людей, которыми командовал.

— И кто ты такой? — Кортхак силился понять речь этого человека.

— Меня зовут Ариам. Я был… — голос человека прервался, он не смог больше произнести ни слова.

Кортхак повернулся к своим командирам:

— Освободите его.

Так как никто из жителей деревни не понимал иноземного языка, все стояли молча во время этого разговора. Но когда люди Кортхака протиснулись вперед и начали разрезать веревки Ариама, толпа запротестовала, издав залп неразборчивых звуков, ничего не значивших для Кортхака.

Один из крестьян встал перед Кортхаком, крича и жестикулируя. На лице этого человека, возбужденно размахивавшего руками, был написан гнев, и остальные жители деревни поддержали своего предводителя криком.

Нож, вылетев из-за пояса Кортхака, погрузился в живот крестьянина. Почти так же молниеносно Кортхак выдернул нож, а другой рукой толкнул человека на землю. Умирающий схватился за живот, истекая кровью в грязи, на лице его было столько же удивления, сколько боли.

Бойцы Кортхака двинулись через замолчавшую толпу, оттесняя людей. Около дюжины местных мужчин, окруженных женщинами и детьми, не имели ни единого шанса выстоять против семидесяти людей Кортхака, хоть и ослабленных испытаниями в пустынной восточной земле. Несколько ножей, все еще сохранившихся у воинов, заставили толпу отступить. Ни у одного из людей Кортхака не было меча, даже сам он несколько недель назад бросил свой меч с прекрасным клинком — он стал слишком тяжел для пути через жаркую пустыню.

Несколько жителей древни повернулись и побежали. Кортхак нахмурился: этак, чего доброго, крестьяне вообще сбегут, а у его людей не было сейчас сил преследовать их.

Один из командиров Кортхака перерезал путы Ариама, потом поднял пленника на колени и толкнул к ногам своего начальника.

— Воды, господин, — выдохнул Ариам, опустив голову к самой земле.

— Почему я должен давать тебе воду? Ты предводитель этих пленников?

— Да, господин. Пожалуйста, господин, у нас не было ни воды, ни еды со вчерашнего дня.

Кортхак подумал о собственном голоде и о только что закончившемся мучительном переходе.

— Ты будешь служить мне… Ариам? Если я подарю тебе жизнь, ты и твои люди поклянетесь слушаться моих приказов?

Его голос прозвенел над деревней, и Кортхак почувствовал, как к нему возвращаются былые силы и властность.

— Служи мне верой и правдой или умри!

— Все, что прикажешь… господин. Только дай мне воды.

Кортхак посмотрел на окружавших его крестьян. Лишь страх или покорность были написаны на их лицах — на лицах тех, кто первыми на этой новой земле подчинился его воле.

Он повернулся к своим командирам.

— Соберите жителей. Заставьте их принести еду и воду.

И Кортхак направился к самой большой из ближайших хижин, не в силах больше сопротивляться соблазну укрыться в ее прохладных недрах.

— И приведи этого ко мне, — добавил он, указав на Ариама, который все еще сидел скорчившись на земле. — Нам с ним многое нужно обсудить.

Пятнадцать дней спустя ужас путешествия через пустыню поблек в памяти людей.

Кортхак вернул почти весь вес, который потерял, и почти обрел былую силу. Кровавые ссадины на его руках и коленях зарубцевались, потом и вовсе затянулись. На его поясе висел хорошей работы бронзовый меч, отобранный у одного из деревенских жителей, который, в свою очередь, отобрал его у Ариама. Темные волосы Кортхака спускались до плеч, аккуратно постриженные и расчесанные одной из местных женщин. Стройный гибкий человек со стальными мышцами и выносливостью бегуна, Кортхак знал, что должен оставаться в форме, должен быть сильнее и искусней во владении любым оружием, чем воины, которыми он командует. Они должны бояться его гнева и уважать его за ловкость. Так должно быть всегда.

На следующий день после того, как они попали в деревню, Кортхак установил для себя строгий распорядок. Каждое утро он устраивал тренировки с деревянными мечами, которые вырезали для него и его людей угрюмые жители деревни. Потом проводил три часа с Ариамом, учась главным диалектам Междуречья — так здешние жители называли свою землю.

После этого Кортхак два часа ездил верхом, укрепляя бедра и спину и заставляя единственного деревенского коня скакать вверх и вниз по крутым каменистым холмам до тех пор, пока не начинал чувствовать, что к нему возвращается умение управляться с животным.

Пока он ездил верхом, его командиры не давали Ариаму бездельничать: они заставляли нового рекрута учить язык северного Египта. Тут их деревянные мечи служили еще одну службу — заставляли ученика прилежно заниматься.

С приближением темноты Кортхак возвращался к своим урокам с Ариамом. Они говорили далеко за полночь. Кортхак должен был знать не только язык, но и обычаи и верования людей своей новой земли.

Этой ночью, за час до рассвета, Кортхак отдыхал на маленькой циновке под тополем, прислонившись к тонкому стволу. В шести шагах от него сидел на земле Ариам, скрестив ноги, а два человека Кортхака примостились на корточках за спиной Ариама.

Кортхак научился от Ариама уже очень многому, куда большему, чем этот человек собирался открыть. На то, чтобы обнаружить слабости Ариама — его любовь к женщинам, золоту и власти, — не ушло много времени. Но Кортхак никому не доверял, поэтому его люди держались неподалеку. Ариаму не позволят внезапно переметнуться на другую сторону, до тех пор пока этот человек не выдаст до последней крупицы все, что знает.

— Итак, Ариам, расскажи мне снова об этой огромной деревне Орак.

— Я уже рассказал тебе все, что знаю, господин. У меня болит голова от попыток вспомнить, что еще можно тебе рассказать.

Ариам поднял глаза на Кортхака, заметил, что тот нахмурился, и быстро продолжал:

— Господин, Орак находится примерно в двухстах милях от этого места и, чтобы попасть в это селение, надо пересечь Евфрат и Тигр. Несколько недель назад оттуда отогнали могучие варварские орды. Теперь Орак — самое могущественное селение в здешних землях. Говорят, скоро все деревни в этих краях будут считаться с мнением Орака.

— А тамошний правитель, этот, как его… Эсккар?

— Высокомерный варвар, господин. Глупая деревенщина. Он изгнан собственным родом, без сомнения, за дело. Он едва умел говорить на нашем языке, когда пришел в Орак, и пропивал свое жалование, как только его получал. Он был моим младшим командиром, когда я был начальником стражи Орака. Если бы не его умелое обращение с лошадьми, он был бы самым обычным воином.

— Однако теперь, по твоим же словам, он командует в Ораке тысячью людей, а ты чуть не подох тут в грязи. Это не кажется тебе… странным?

Ариам поежился и сжал кулаки, смутившись при напоминании о том, как низко он пал.

— Эсккар взял в жены ведьму. Какую-то рабыню с юга, принадлежавшую прежде одной из правящих семей Орака. Она околдовала его. Говорят, через него она правит Ораком.

Кортхак не верил в чародейство, но большинство из его людей верили, поэтому он оставил эти слова без комментариев. Предрассудки помогали ему в Египте, и какие бы глупые верования ни правили этой землей, здесь будет то же самое.

— А на людей Орака она тоже наложила чары, чтобы превратить их в воинов? Или варвары, которых ты так боишься, настолько слабые бойцы, что позволили кучке крестьян и лавочников их разбить?

— Варвары — неистовые бойцы, господин, никто не может выстоять против них. Но жители построили вокруг Орака стену из земли, и варвары не смогли ее преодолеть. Стена спасла их, а не Эсккар.

Кортхак заметил, как Ариам покраснел при упоминании о варварах — очевидно, диких кочующих племенах из отдаленных степей. Хотя Кортхак вытянул из него всю историю больше недели назад, он продолжал копаться в памяти Ариама в поисках новых деталей или любого намека на обман. Каждый новый рассказ давал еще несколько фактов, над которыми можно было поразмыслить.

И снова Ариам рассказывал, как маленький верховой отряд этих варваров устроил ему засаду, как убил большинство его людей и похватал всю собранную ими добычу и всех лошадей. Ариам и горстка его людей ухитрились спастись пешком и бежали на запад. Они бежали и шли больше недели, пока не добрались до этой жалкой кучки хижин под названием Магабад. Ариам захватил деревню, но у него было слишком мало людей, и спустя два дня жители поднялись ночью против завоевателей, двоих убили во сне и взяли в плен остальных, чтобы подвергнуть пытке. Если бы Кортхак появился на час позже, Ариам погиб бы под ножом вместе со всеми своими людьми.

— Ты сказал, что Эсккар был когда-то одним из тех самых свирепых варваров, поэтому люди Орака его ненавидят. Однако, несмотря на это и несмотря на то что, судя по твоим словам, он ничего не сделал для спасения города, жители Орака сделали его своим правителем. Ваши обычаи выбирать себе правителей очень сильно отличаются от обычаев Египта.

Услышав в голосе Кортхака насмешку, Ариам прикусил губу, без сомнения, борясь с искушением ответить грубостью.

— Нет, господин, это не так. Эсккар умеет сражаться и неплохо орудует мечом.

Кортхак подумал: а что еще умеет Эсккар? Впрочем, это было не так уж важно.

— Раз ты так хорошо его знаешь, опиши его снова, Ариам. Дай мне увидеть его с помощью твоих слов, прежде чем я его встречу.

Поставив пустую чашку из-под вина, Ариам облизнул губы.

— Он обычный варвар, господин, один из «лошадников». Они обычно выше и сильнее нас, выросших на этих землях. Любой человек, целый день ездящий на лошади, будет крепким и сильным. Эсккар выше большинства своих соплеменников, выше меня по меньшей мере на длину руки и почти настолько же сильнее.

Египтяне Кортхака считали мощного Ариама высоким, поэтому Эсккар должен был быть громадного роста, что делало его страшным бойцом, по крайней мере для этих людей.

— Продолжай. Покажи мне его лицо.

Ариам на мгновение закрыл глаза.

— У него всклокоченные темно-коричневые волосы, почти черные, он обычно забывает их завязывать, и они часто скрывают большую часть его лица. Карие глаза, почти безбородый. Вниз по левой щеке от глаза тянется тонкий шрам, вероятно от ножа. Он все еще сохранил в целости все зубы — по крайне мере, так было, когда я в последний раз его видел. Говорит медленно и с сильным акцентом. Впервые встретившись с ним, я подумал, что он тупица, — Ариам пожал плечами. — Просто обычный варвар, господин. Я до сих пор не могу поверить, что он отбил нападение дикарей.

Несмотря на то, что последние слова Ариама прозвучали так, будто ему уже нечего прибавить, Кортхак в это не поверил. Чтобы командовать, требовалось нечто большее, нежели умение орудовать мечом, и обычные люди не правят могучими селениями.

— Но теперь дикари исчезли, поля уничтожены, и разбойники вроде тебя грабят страну.

Кортхак улыбнулся Ариаму. Как только этот человек усвоит, где его место, из него выйдет превосходный слуга. Но, что еще важнее, его зверские привычки и грубые желания как раз были на руку Кортхаку. Пришло время рассказать ему о роли, уготованной Ариаму в плане Кортхака.

— Ты опытный боец, Ариам, и мне нужен такой человек, как ты, знающий эту землю и ее людей. Ты можешь мне помочь и в то же время отомстить Ораку. И ты сможешь получить много золота и занять почетное место в моем городе.

При упоминании о золоте Кортхак заметил заинтересованный блеск в расширившихся глазах Ариама. Но потом на его лице появилось озадаченное выражение.

— В твоем городе, господин?

— Да, в моем городе. Орак станет моим городом, когда я им овладею. Мои люди — могучие и опытные воины. Они прошли через множество битв и выжили в походе через великую пустыню. Я собираюсь стать сперва правителем Орака, а потом всех здешних земель — как был правителем городов и деревень Египта. Ты поможешь мне и, как мой слуга, получишь такую власть, о какой не мог и мечтать. Или ты уже забыл, что дал мне клятву верности?

Ариам посмотрел на двух людей неподалеку, молча наблюдавших за ним и слушавших каждое его слово.

— У тебя не хватит людей, чтобы завоевать Орак.

— Ты недооцениваешь моих бойцов-пустынников. Они самые сильные из воинов, сражавшихся за меня в Египте, и каждый из них стоит двух или трех таких, как ты.

— И все равно в Ораке сотни людей, готовых защищать этот город, господин, — сказал Ариам, покачав головой. — У тебя не хватит бойцов.

— Пока — да. Но ты найдешь их для меня и будешь командовать ими. Эти люди предпочитают следовать за кем-нибудь из своих соплеменников, по крайней мере, сперва. Вот почему мне нужен кто-то из этой земли, тот, кто умеет сражаться и сумеет возглавить людей. Я буду платить своим новым воинам сокровищами, которые перенес через пустыню, — до тех пор, пока богатства Орака не станут моими. Если на этих землях и впрямь царит такой беспорядок, как ты говоришь, скоро у нас будет более чем достаточно бойцов.

В пустыне люди Кортхака несли по очереди четыре прочных мешка с аметистами, сердоликами, яшмой, ониксами, изумрудами и другими священными камнями, отобранными у богатых торговцев или добытыми в храмах египетских богов. Эти люди выбросили свое оружие, золото, даже одежду, но Кортхак не дал им выкинуть последние остатки захваченного богатства. Они умоляли позволить все это закопать, но Кортхак убил одного из тех, кто отказывался от лишней ноши, и тогда остальные смирились. Кортхак знал, что если они сумеют пересечь пустыню, богатства ему понадобятся.

Он увидел на лице Ариама сомнение.

— Не думай, что я поскачу на стены Орака, как те невежественные варвары. Нет, я возьму Орак изнутри. Мое правление будет зиждиться на одной-единственной ночи крови. И ты мне поможешь.

— Что я могу сделать, господин? — Ариам подался вперед. Жадность и желание отомстить Ораку боролись в нем с обычной осторожностью. — Я имею в виду… господин… как же я смогу…

— Ты сможешь, и ты сделаешь все, что я прикажу, Ариам. Ты поможешь мне выполнить мое предназначение, которое заключается в том, чтобы править этой землей. Если тот город и впрямь такой богатый и процветающий, как ты говоришь, он даст мне и моим людям все необходимое. Скоро все остальные селения вверх и вниз по течению двух рек подчинятся моей воле. Я построю могучую империю, и началом ее будет Орак.

Солнце садилось, но света все еще было достаточно, чтобы Кортхак увидел, что глаза Ариама не покидает сомнение. Кортхак улыбнулся своему новому воину.

— И ты, Ариам, став моим командиром, будешь куда богаче и могущественней, чем действуя в одиночку. Ты будешь командовать от моего имени сотнями бойцов и наслаждаться самыми избранными женщинами Орака и его окрестностей. Или тебя не интересует то, что я тебе предлагаю?

— Интересует, господин, — ответил Ариам. — Я буду твоим командиром!

Кортхак улыбнулся. Как он и ожидал, жадность Ариама возобладала над любыми опасениями. За богатство и власть этот человек готов был на что угодно.

В отличие от большинства других, Кортхак не интересовался золотом и драгоценными камнями — для него это были всего лишь жалкие орудия, способные ослеплять нужных ему людей. Только власть, дающая возможность править всеми, повелевать их жизнью и смертью, имела значение для Кортхака. Это предназначение направляло его поступки еще до того, как он возмужал, и теперь он не отвернется от пути, написанного ему на роду.

— Завтра мы покинем это место и двинемся на восток. Мы возьмем с собой нескольких жителей деревни: они будут нашими рабами и понесут еду и воду. Я позволю тебе и твоим людям убить остальных в отместку за то, что они захватили вас в плен. И будет лучше, если никто не узнает, откуда мы пришли. В пути я расскажу тебе, как я захвачу Орак.

Махнув рукой, Кортхак сменил тему:

— Но сейчас расскажи мне еще что-нибудь об Эсккаре — кочевнике, ставшем могучим правителем. Я должен знать о моем противнике все.

— Господин, я уже рассказал тебе все, что смог припомнить.

— Уверен, ты сможешь припомнить больше, Ариам. Или тебя нужно поощрить?

Кортхак снова улыбнулся и прислонился к стволу дерева.

— Не торопись и начни сначала. Расскажи, когда ты пришел в Орак, что ты там делал, как ты стал начальником стражи.

Кортхак слышал эту историю уже несколько раз, но каждое повторение добавляло к ней что-то новое, что помогало ему лучше понять эту землю и этот народ. Он крикнул, чтобы принесли эля — все, что здешняя жалкая деревушка могла предложить из крепких напитков. Появилась женщина с кувшином и парой деревянных чаш. Опустившись на колени, она наполнила чашу Кортхака, потом чашу Ариама и исчезла в тени.

Кортхак наблюдал за Ариамом: тому хотелось выпить, но теперь он знал свое место и за последние несколько недель научился подчиняться. Только после того как его новый хозяин сделал глоток, Ариам отхлебнул тоже. Кортхак выпил горький ячменный напиток, потом подождал, пока Ариам, гулко глотая, осушит чашу.

— А теперь, Ариам, расскажи мне снова об этом варваре и рабыне, которая его околдовала. Они стоят на моем пути… на нашем пути. Поэтому расскажи мне все, каждую маленькую историю, какую сможешь припомнить, об Эсккаре и его жене-колдунье.

 

Глава 1

3157 г. до н. э. — город Аккад (Орак), восточный берег реки Тигр…

Правитель Аккада Эсккар осадил беспокойную лошадь, которой так же, как ее хозяину, не терпелось начать долгожданный путь. Он собирайся отправиться в дорогу вскоре после восхода, но сперва пропавшая лошадь, потом порвавшаяся подпруга и, наконец, двое воинов, все еще не пришедших в себя после слишком усердного ночного пьянства, помешали выйти рано. Наконец смущенные командиры Эсккара дали знать, что все готово.

Эсккар стиснул зубы, рванул узду, повернул лошадь и шагом двинулся вперед. Поход, целью которого было очистить округу от шастающих повсюду разбойников и грабителей, начался.

Из небольшой толпы аккадцев, собравшихся, чтобы посмотреть на уход отряда, донеслось несколько приветственных криков, но большинство людей молчали. Меньше двух месяцев назад все они славили Эсккара перед богами, провозглашая его правителем Аккада за то, что он спас их жизни и их дома. Но теперь многие были недовольны теми самыми жесткими правилами, которые он ввел, чтобы их спасти.

Проезжая со своими воинами через городские ворота, Эсккар чувствовал, что сейчас ему больше хочется убраться из Аккада, чем навести порядок на окружающих город полях. С каждым шагом, отдалявшим его от города, он чувствовал, как с его плеч спадает груз ответственности, и ему очень хотелось пустить лошадь галопом. Но это было бы нечестно по отношению к следующим за ним семидесяти воинам, только двадцать из которых ехали верхом, поэтому Эсккар сдерживал и себя, и свою нетерпеливую лошадь, пока не достиг первых невысоких холмов.

Он повернул лошадь в сторону от тропы и направил ее вверх по самой крутой части склона. На перевале лошадь фыркнула с высоты, потом беспокойно заскребла землю копытом, как бы говоря, что ей хочется скакать по мягкой, покрытой травой земле, а не взбираться по каменистым скользким склонам.

Первым делом Эсккар осмотрел неровную колонну воинов, движущуюся внизу. Слишком небольшой отряд для стоящей перед ним задачи, но это все, что удалось наскрести, чтобы прогнать грабителей, почти целый год нападающих на здешние земли. Разбойники процветали среди хаоса, оставшегося после нашествия варваров. Кошмарные всадники алур мерики двинулись дальше, но после их вторжения повсюду на этих землях царил беспорядок.

Эсккар обратил взгляд к реке, протекавшей всего в нескольких сотнях шагов отсюда. Полуденное солнце отражалось в медленных водах Тигра, окрашивая широкий поток в редкий бледно-голубой цвет. Эсккар сделал глубокий вдох, наполнив легкие чистым речным воздухом, радуясь случаю избавиться от запахов города, где жило слишком много людей и животных.

Эсккар оглянулся туда, где в изгибе реки лежал Аккад. Высокие деревянные ворота все еще были открыты, и на одной из охранявших ворота башен полоскалось на ветру большое знамя. Эсккар мог различить вышитого на нем крадущегося льва. Теперь львиный дух охранял новый город — город, который сделал Эсккара из простого воина начальником стражи, из начальника стражи — полководцем… и почти убил его при этом.

Еще одна лошадь взобралась на вершину холма, телохранитель Эсккара остановил ее рядом с лошадью командира.

— Ты уже скучаешь по нему, командир? — Гронд назвал своего начальника его прежним титулом.

— По Аккаду? Скучаю ли я по вони и шуму? Или по хныканью и интригам? Нет, я ничуть не пожалею, даже если этот город рассыплется в пыль. Но я еще почти не отъехал от него, а уже беспокоюсь о Трелле.

— Госпожу Треллу очень хорошо охраняют, — спокойно сказал Гронд. — Думаю, за месяц с ней ничего не случится.

Последние несколько дней все это обсуждалось уже много раз. Гат, второй командир Эсккара и самый старый из его воинов, любил Треллу, как родную дочь. Когда Эсккар уезжал, вместо него оставался Гат, но все знали, что настоящим правителем Аккада была госпожа Трелла. Гат, как никогда занятый сейчас муштрой новобранцев, не сделал бы ничего без ее одобрения.

Тем не менее Эсккар продолжал смотреть на город, окруженный наспех возведенными стенами, выдержавшими жестокие атаки и все еще носившими на себе следы недавних стычек. С этой самой вершины холма на город смотрели пять тысяч варваров, которые почти два месяца осаждали Аккад. В нескольких сотнях шагов за спиной Эсккара находились остатки лагеря осаждавших. Эсккар и его люди обычно проходили через этот бывший лагерь во время своих вылазок на север.

Эсккар потянул за узду, и его лошадь повернулась мордой к северу. Повсюду бросались в глаза напоминания о страшном нападении. Черные круги потрескавшихся от огня камней, до сих пор окружавшие рассыпанный пепел, отмечали места сотен лагерных костров. Везде валялись кости, их растаскивали и передвигали с места на место собаки, птицы и звери-падальщики. Падальщики уже много недель объедались плотью тех, кто погиб в битве.

Но к этому времени все, что можно было легко растащить, исчезло, кости были обглоданы дочиста. Человеческие и звериные останки еще будут более-менее лакомыми кусочками в течение нескольких недель — или до тех пор, пока не пойдут дожди. Жители города уже собрали здесь все ценное много дней тому назад. Они исследовали все оставленное варварами в поисках того, что могли бы использовать или продать.

Больше дюжины высоких насыпей отмечали места, где были похоронены убитые враги. В одни ямы легли и те, кто пережил битву, но умер от ран, и те погибшие, кого сочли достаточно важными, чтобы отнести в лагерь варваров и похоронить в общей могиле.

Варвары, погибшие при атаке на стену, страдали от последнего унижения — покинутые своим кланом, они были сброшены врагами в реку, чтобы она унесла их туда, куда заблагорассудится богам. Этим их обрекли на горькую посмертную участь. Все знали, что без надлежащего погребения дух непохороненного мертвеца будет целую вечность странствовать под землей, служа добычей для теней и демонов, которые живут за счет терзаемых ими душ.

— Сколько лет пройдет, прежде чем все это покроет трава? — спросил Гронд.

Эсккар думал о том же.

— Наверное, два, а может, три года, — ответил он. — Крестьяне выкапывают из земли такие останки еще дольше. Битвы вроде этой не могут не оставить повсюду следов.

Эсккар бросил взгляд в сторону города. Его города. Он не мог рассмотреть отсюда шрамов на стенах, оставленных тысячами стрел. Даже сегодня, спустя два месяца после ухода варваров, люди все еще трудились над восстановлением Аккада. Столько всего было разрушено, но город и его люди выжили.

Большинство из них, мрачно напомнил себе Эсккар. Много хороших и храбрых людей погибли, защищая город. Эсккар нашел утешение в том, что тела его воинов похоронили со всеми надлежащими церемониями и их тени не будут обречены на скитания в темноте.

Он постарался выбросить из головы мрачные мысли. Лучше думать о будущем, а не о прошлом.

— Пора в путь, Гронд. Прошло уже полдня, а впереди у нас длинная дорога.

Они повернули лошадей от Аккада и поскакали вниз по склону. Лошадям хотелось размяться так же, как и их хозяевам, и двое всадников вскоре поравнялись с задними рядами воинов.

Тут, однако, Эсккар придержал кобылу, чтобы, как обычно, ехать за колонной, а не перед ней. Сзади он мог наблюдать за людьми, видеть, как они маршируют, мог и подбодрить их, если понадобится. За прошедший год тренировок и сражений один урок Эсккар усвоил очень хорошо: верность воинов нужна ему не меньше, чем их мастерство.

Сознавая, что на них смотрят, воины в конце колонны выпрямились и прибавили шагу. Эсккар знал, что новички считают его живой легендой, свирепым воином, который одолел могучих алур мерики. Другое дело — опытные ветераны. Они понимали, что варвары едва не смяли их. Новичкам же надо было отточить свои воинские навыки.

«И лучше им учиться побыстрей, — подумал Эсккар. — Возможно, не пройдет недели или двух, как им уже придется сражаться не на жизнь, а на смерть».

— Что ты думаешь об этих людях? — спросил Эсккар, посмотрев на своего товарища.

Гронд был рабом в далекой западной земле, до того как пришел в Аккад. Он хорошо сражался во время осады и заслужил должность командира, но теперь стал телохранителем и другом Эсккара. Большой, почти такой же высокий, как его командир, Гронд был даже шире его в плечах и имел огромные сильные руки, которые не так давно несли Эсккара в безопасное место легко, как ребенка. За последние несколько месяцев бывший раб не раз спасал Эсккару жизнь.

Гронд ответил не сразу:

— Думаю, они справятся. Но тебе стоило взять с собой побольше ветеранов, командир. Семьдесят человек — слишком мало, чтобы навести порядок вокруг города, к тому же половина из них почти не тренированы.

Эсккар не хотел снова начинать спор, тем более, что он уже настоял на том, чтобы достаточно испытанных людей остались охранять город. Вряд ли напавшие на Аккад орды вернутся, но Эсккар слишком хорошо знал воинские качества варваров и их ненависть к поражениям, чтобы рисковать.

— Мы всего лишь прогоним несколько грабителей, Гронд. Непохоже, чтобы нам предстояло встретиться в ожесточенной битве с сотнями воинов. Кроме того, рекрутам нужен боевой опыт, а это лучший способ его получить.

Кроме воинов в колонне шагала дюжина лагерных мальчиков — они прислуживали тем, кто мог позволить себе их кормить. Пять конюхов присматривали на пятнадцатью вьючными животными и двадцатью верховыми лошадьми, а три юных сына главных аккадских торговцев представляли торговые интересы своих отцов. Они помогут возобновить торговлю с местными жителями везде, где только можно.

Правящий совет Аккада послал также в помощь Эсккару двух писцов. Они будут вести записи обо всем, что покажется им интересным, и учитывать всю добычу, какую сумеют захватить люди Эсккара.

Эсккар не хотел брать с собой этих писцов, но старейшины настояли. А как же еще, спрашивали они, можно вести всему учет? Эсккар посмотрел на Треллу, сидевшую на другом конце стола, увидел, что та кивнула, и сдался. А теперь гадал — достаточно ли у него с собой воинов. Отряд казался слишком маленьким, чтобы защитить все деревни и фермы к северу от Аккада.

— Ты слышал какие-нибудь новости о Дилгарте? — спросил Гронд, сменив тему беседы.

— Еще один торговец появился вчера перед самым заходом солнца, — ответил Эсккар. — Заявил, что видел, как других торговцев ограбили рядом с этой деревней. На дороге, которая ведет отсюда к Дилгарту, может орудовать несколько разбойничьих шаек, нападающих на путников и грабящих их.

Маленькая деревня Дилгарт находилась к северу от Аккада. Эсккар собирался пройти через нее на пути в Биситун, куда большую деревню — конечную цель похода его отряда. Он намеревался очистить от разбойников земли между Аккадом и Биситуном, чтобы защитить сотни фермеров и пастухов, снабжавших город продовольствием.

— Что ж, нам должно быть нетрудно расправиться с горсткой грабителей, — сказал Гронд.

— Да, после сражений с варварами — что такое для нас несколько бандитов? — ответил Эсккар. — А как только мы очистим от них земли вокруг Биситуна, в округе должен воцариться мир.

— Надеюсь, в Биситуне варят приличный эль, — сказал Гронд. — Я уже чувствую жажду.

— Варят, — со смехом заверил Эсккар. — Только постарайся не выпить весь.

Воины в этот первый день одолели порядочный путь, люди радовались случаю размять ноги, выбраться из города на свежий воздух, в котором чувствовалась прохлада приближающейся осени. К тому времени, как разбили первый лагерь, Эсккар уже расслабился достаточно, чтобы улыбаться и перекидываться шутками со своими людьми, наслаждаясь свободой дороги и не думая об Аккаде и тамошних интригах.

В глубине души он радовался, что оставил город, что снова свободен, снова сам по себе и не должен беспокоиться о том, что о нем думает какой-нибудь торговец или ремесленник. Последние несколько месяцев Эсккар старался освоиться со своей новой ролью. Теперь он больше не был обычным воином, защищающим селение, он правил почти тремя тысячами людей, которые постоянно требовали, чтобы он уделял внимание их личным проблемам. Годы странствий не подготовили его к такой ответственности.

Несмотря на помощь Треллы, груз необходимости постоянно принимать решения истощал терпение Эсккара. Во время подготовки к осаде все было совсем не так: тогда он принимал решения, касающиеся только войны; теперь же чуть ли не каждый противоречивый иск требовал бесконечных часов обсуждений, неизбежно переходивших в споры и жалобы — и в результате ни одна из сторон не оставалась довольной.

Эсккар верил, что новое положение ему по плечу, но не прошло и нескольких недель, как в его душу начали закрадываться сомнения, он все чаще раздражатся и выходил из себя… И понял, что из-за этого ему еще трудней ладить с людьми.

Поэтому его радовала возможность, пусть даже временная, заняться чем-то знакомым — например, разъезжать верхом по землям, полным грабителей.

Здесь, на открытых равнинах, среди своих людей, он снова мог стать воином. Удовольствие от этого, а в придачу свежий воздух, незамысловатая еда и усталость после целого дня езды и пешей ходьбы позволили ему насладиться первой за несколько недель ночью крепкого сна.

На следующее утро Эсккар поднялся перед рассветом, радуясь, что его тело не отвыкло от прежней жизни. Он потребовал, чтобы воины пустились в дорогу через час после восхода солнца, и пригрозил бросить каждого человека и каждую вещь, которые не будут готовы вовремя.

У людей едва осталось время, чтобы наспех поесть, позаботиться о животных и собраться. Отряд двинулся на север по восточному берегу великой реки Тигр, и почти сразу над колонной зазвучали жалобы на натертые ноги и натруженные мускулы.

Сегодня Эсккар в сопровождении Гронда и шести его всадников ехал впереди. Они забрали чуть ближе к востоку, прочь от реки, углубляясь в здешние земли. Эсккар хотел собственными глазами увидеть опустошения после нападения варваров.

Повсюду изредка попадавшиеся дома были оставлены жителями, поля лежали заброшенными, посевы были сожжены. Зелень только-только начала пробиваться: сперва все сожгли крестьяне, чтобы оставить врага без еды и корма для скота, а потом, едва трава снова начала расти, ее уничтожили стада варваров. Зимняя жатва будет скудной. И все-таки крестьяне считали, что им повезло: по крайней мере, у них осталось достаточно драгоценных, тщательно сбереженных зерен для посева.

По мере того как Эсккар и его спутники продвигались на север, фермы становились все мельче и уединеннее, навстречу попадалось все меньше людей.

Многие при виде всадников пускались бежать. Другие замирали на месте, нервно стискивая кулаки или сжимая в руках примитивное оружие. Когда же люди узнавали Эсккара и понимали, что он не собирается на них нападать, они оставляли свою подозрительность. От местных жителей он услышал, что маленькую деревушку Дилгарт неподалеку больше недели назад захватили разбойники.

Рассказы о том, что творится в Дилгарте, становились тем мрачнее, чем больше людей, бродивших по разоренным полям, встречалось отряду.

Эсккар помрачнел.

Отправив всадника к главному отряду с приказом поторопиться, он со своими людьми поспешил к деревушке Дилгарт, двигаясь то галопом, то быстрым шагом.

Солнце миновало полуденную черту, когда они, обогнув излучину реки, увидели впереди деревню и остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям. Эсккар и его воины заметили, как из деревни не спеша выехал отряд вооруженных всадников и направился на север.

— Похоже, они знают, что мы идем, — заметил Гронд. — Может, погонимся за ними?

Эсккар приподнялся на лошади и начал пересчитывать далеких всадников, молча шевеля губами. Двенадцать человек, вдвое больше, чем в его отряде, и все на свежих лошадях.

— Нет, мы подождем здесь, пока не подойдут остальные.

Теперь он мог сказать это легко, не опасаясь, что кто-нибудь решит, будто он боится драки. Никто не сомневался в его храбрости. И на обитателей Дилгарта произведет большее впечатление, если он явится туда со всеми своими силами.

Прошло еще три часа, прежде чем появились остальные воины, тяжело дыша и жалуясь на усталость. Эсккар не дал им отдохнуть. Он вошел в деревню во главе своих людей за час до заката.

Дилгарт был маленьким селением — не больше сорока хижин, слепленных из глины и тростника, все в один этаж. Эсккар раньше несколько раз бывал здесь, выслеживая воров и беглых рабов.

До нашествия варваров тут жило больше полутораста человек. Все они бежали, оставив свои дома; большинство — в Орак, теперь известный как Аккад, но многие переправились через реку или остались на юге. Некоторые из жителей деревни к этому времени могли вернуться, но большинство, скорее всего, бросили свои дома навсегда.

Эсккар понимал всю важность Дилгарта. Это было последнее значительное селение перед Аккадом; окружавшие Дилгарт поля были почти такими же плодородными, как аккадские, и давали большой урожай. Но еще важнее было то, что жители Дилгарта умели искусно обрабатывать основной урожай своих полей — растения, выращиваемые не ради еды, но ради тонких, прочных волокон, из которых можно было прясть холсты.

До нашествия варваров местные мастера отбирали самые тонкие волокна и делали из них прекрасные льняные ткани. Торговцы в Аккаде хотели знать, когда снова появятся эти ткани. После вторжения дикарей не хватало искусных мастеров, умеющих превращать материю в одежду. Дилгарт процветал годами, прежде чем варвары опустошили эти земли, и не было причин, чтобы он не начал преуспевать снова.

Когда Эсккар и его воины явились в деревню, их встретило меньше дюжины людей. Жители стояли кто где, молча наблюдая за колонной чужаков, двигавшуюся через селение. Не слышалось никаких приветствий. Те немногие, что встречались глазами с Эсккаром, глядели мрачно и подозрительно. На всех было грязное рванье, едва прикрывавшее худые тела. У многих виднелись синяки. Эсккар не увидел ни женщин, ни детей.

По узкой улице отряд выехал к крошечному рынку в дальнем конце деревни. Там не было ни повозок с товарами, выставленными на продажу, ни огней, на которых готовилась бы еда, источая аромат жарящегося мяса, даже собаки не бегали туда-сюда, беспрестанно лая и пощипывая за ноги лошадей.

Когда-то жители Дилгарта были довольно богаты и счастливы. Теперь обитатели деревни не имели ничего, кроме тряпок, прикрывающих истощенные тела. Те, кто хоть чем-то владели, потеряли все по вине или варваров, или только что покинувших деревню грабителей.

Без надежды на будущее здешние люди могли бросить свои дома и пуститься в дорогу, может быть, даже к Аккаду. Но городу Эсккара нужны были ремесленники, мастеровые и постоянные поставки льна, а не новые беженцы.

Эсккар все хорошо рассмотрел за то время, что ехал через деревню. Он не спешивался до тех пор, пока его люди и вьючные животные не заполнили площадь. Воинам здесь едва хватало места, но они терпеливо стояли, ожидая приказа.

Слова Треллы сами собой всплыли в памяти Эсккара: «Когда ты завоюешь сердца своих воинов, ты должен завоевать тех, кем хочешь править».

Эсккар повернулся к Сисутросу, своему второму командиру, стоявшему впереди остальных в ожидании приказов.

— Сисутрос, пусть люди отдохнут здесь, пока ты не найдешь для них места, где они смогут переночевать, — Эсккар перевел взгляд на Гронда: — Собери всех жителей деревни и приведи ко мне. Я хочу услышать, что с ними случилось, после того как они вернулись в Дилгарт. Не пугай их. Просто приведи.

Приказ отдыхать, но не расходиться на ночь, означал, что воины могут положить ношу и сесть на землю… Но было в нем и еще кое-что: Эсккар не хотел, чтобы его люди шлялись тут, заглядывая в дома и пугая жителей еще больше, пока он не узнает точно, какое новое бедствие постигло деревню Дилгарт.

Эсккар соскочил с лошади, протянул узду одному из лагерных мальчиков, а Сисутрос начал выкрикивать приказы. Некоторые воины оставили ряды и повели лошадей к грубо сделанному загону, чтобы напоить их и накормить. Большинство же, захватив пожитки и вьючных животных, разместились по краю площади, оставив середину пустой.

Эсккар подошел к колодцу из грубо отесанных камней в центре площади и остановился. Он пытался догадаться, что же здесь могло произойти. Он не принимал поспешных решений нигде, кроме поля боя, где он доверял своим инстинктам. Эсккар научился использовать все отпущенное ему время, чтобы как следует все обдумать и понять, чего он хочет добиться и какие слова надо сказать, чтобы достичь цели. Поэтому он стоял, гадая, что же приключилось с этой деревней, и готовясь перейти к действиям, как только ему расскажут об этом.

К тому времени, как Гронд и несколько воинов обошли хижины и привели на площадь всех их обитателей, Эсккар успел собраться с мыслями. Гронд доставил последних жителей деревни на рынок как раз тогда, когда Эсккар закончил свои подсчеты. Перед ним стояли тридцать шесть человек. Четырнадцать мужчин и мальчиков старшего возраста годились для ручного труда. Многие женщины дрожали от страха, глядя на окружавшую их толпу воинов. Остальные стояли, понурив головы. Эсккар легко распознал признаки долгих избиений и насилия. Но он не видел слез. Дни и недели плача высушили эти глаза. Женщины дошли до такого состояния, что смерть могла показаться им желанной.

— Кто говорит от имени этой деревни? — спокойно спросил Эсккар.

Ответом ему было молчание, и он повторил свой вопрос.

— Все говорившие от имени деревни уже мертвы, благородный.

Это сказала седая старуха, сгорбленная от работ в поле, почти неразличимая в центре толпы. За ее руку испуганно цеплялась девочка лет трех-четырех.

— В таком случае есть ли здесь деревенские старейшины?

— Все они тоже мертвы, благородный, — голос старухи звучал устало, равнодушно, но она без страха встретила взгляд Эсккара.

Эсккар осмотрел толпу: все головы по-прежнему были опущены, никто не собирался заговорить. Эсккар почувствовал, что его терпение истощается, но сдержался и подошел к этим людям. Они съежились, шарахнувшись от него, и он очутился прямо перед старухой.

— Как тебя зовут, почтенная? — Эсккар говорил негромко и мягко.

— Меня зовут Нисаба, благородный. Что до остальных, они боятся говорить с тобой, чтобы разбойники не убили их за это, когда вернутся. Разбойники сказали, что вернутся, как только ты уйдешь.

— Но ты не боишься, Нисаба?

— Они уже убили двух моих сыновей. Моя жизнь кончена, и я слишком стара, чтобы служить им потехой. Самое большее, что они могут сделать, — это убить меня.

— Я обещаю, Нисаба, что никто тебя не убьет. Теперь ты под моей защитой.

Эсккар взял ее за свободную руку и повел к колодцу. Девочка шла за старухой, широко раскрыв глаза и все еще крепко цепляясь за руку старой женщины.

— Сядь, почтенная.

Эсккар сбросил с плеча перевязь и сел рядом с женщиной на землю, положив ножны поперек колен.

— Ты знаешь, кто я такой?

Она ответила не сразу, укутываясь остатками рваного платья.

— Ты благородный Эсккар, и пока ты правишь Ораком.

Эсккар не смог удержаться от улыбки, услышав это «пока». За последние месяцы ему часто приходила в голову та же самая мысль.

— Его больше не называют Ораком, Нисаба. Теперь это город Аккад.

— Орак… Аккад… Это все равно, благородный. Его называли Ораком, когда я была ребенком, и я не вижу нужды что-то переименовывать.

Эсккар потянул себя за жидкую бородку. Трелла предложила переименовать город из Орака в Аккад, чтобы помочь людям освоиться с новым правителем и новыми порядками. Эсккар предупреждал ее, что такое переименование в отдаленных местах может пройти не так гладко, как в самом городе.

— Что ж, почтенная, об этом мы поговорим позже. А сейчас — ты самая старшая в Дилгарте и будешь говорить от имени деревни.

Эсккар посмотрел поверх ее головы, чтобы увидеть, как отреагируют на это крестьяне.

— Есть здесь кто-нибудь, кто думает, что он должен быть деревенским старейшиной?

Никто не оспорил его решения.

— Нисаба, Дилгарт находится под защитой города Аккада, и отныне все здесь будут повиноваться законам Аккада.

Эсккар возвысил голос, обращаясь к жителям деревни:

— Воины Аккада скоро очистят землю от разбойников, и вы и ваши семьи будете в полной безопасности в своих лавках и на своих фермах. Торговля с Аккадом льном и другими товарами возобновится, и так же, как раньше, вам будут честно платить за ваши товары. Если у вас будут жалобы, излагайте их деревенской старейшине, — он кивнул на Нисабу, — а она передаст их воинам, которые останутся здесь, или принесет в Аккад. Если понадобится, я сам вынесу окончательное решение. Покупатели из Аккада будут обращаться с вами как с равными, а Нисаба и воины позаботятся о том, чтобы аккадцы вели себя честно.

Эсккар обрадовался, что с формальностями покончено, хотя сомневался, что все поняли значение его слов. Не то чтобы это было так уж важно. Через несколько месяцев все в Дилгарте сами оценят безопасность, которую предложил им Аккад.

Эсккар снова посмотрел на новую деревенскую старейшину:

— А теперь расскажи мне о грабителях, которые уехали при нашем появлении.

История тянулась медленно, и командиры Эсккара тесно окружили своего начальника: им тоже не терпелось обо всем услышать. Остальные воины напрягали слух, чтобы разобрать тихие слова Нисабы, и долго был слышен только ее голос да время от времени топтанье лошадей, сгрудившихся на другой стороне площади.

Два месяца назад жители деревни вернулись в Дилгарт, после того как кочевники-варвары двинулись дальше. По одному, по двое крестьяне проскальзывали в свои дома, начинали чинить их, снова ухаживать за посевами и домашними животными. Они возликовали, услышав, что захватчиков победили и прогнали от Аккада, и в деревню вернулось еще больше земледельцев и ремесленников.

Но чуть меньше двух недель тому назад, когда Эсккар и его люди все еще оставались внутри городских стен, опасаясь двинуться вперед, пока варвары не уберутся подальше от города, человек двадцать налетели на Дилгарт посреди ночи, преодолели небольшую ограду и убили всех, кто попытался сопротивляться. К рассвету они овладели всеми приглянувшимися женщинами и разграбили деревню.

Нисаба думала, что через несколько дней, утолив жажду наслаждений, разбойники уйдут, но их, похоже, устраивало, что мужчины деревни доставляют им еду, пока они наслаждаются их дочерьми и женами. Грабители остались в деревне. Некоторые из них время от времени отправлялись в небольшие вылазки, обирая тех, кто пытался работать на своем поле, или одиноких путешественников на дороге в Аккад.

У незваных гостей хватило хитрости прикончить каждого, кто пытался бежать в Аккад, поэтому только слухи об их делах доходили до города, хотя немало путников было убито и ограблено на дорогах. Разбойники забирали всю еду, а жители деревни голодали.

Этим утром, перед самым рассветом, всадник принес весть о появлении Эсккара. Разбойники не торопились с отъездом, нагло выжидая, пока воины из Аккада не показались рядом с деревней.

Нисаба закончила рассказ; толпа продолжала молчать.

Эсккар знал, что все — и воины, и крестьяне — ждут его ответа.

Прошло всего два дня, как он оставил Аккад, — и вот уже начались трудности. Дилгарт был незначительным селением, всего лишь вехой на пути в Аккад, и никто, ни один воин и ни один житель деревни, не удивился бы, если бы Эсккар предоставил деревню ее несчастной судьбе. У Эсккара были срочные дела дальше на севере, в Биситуне, и он вряд ли мог себе позволить обшаривать округу в поисках небольшого отряда отлично вооруженных разбойников на хороших лошадях или беспокоиться о судьбе нескольких жалких крестьян. Рано или поздно грабители уйдут отсюда, когда прикончат тут всю еду и устанут от здешних женщин. Или когда Эсккар подчинит северные земли. Поэтому в течение нескольких дней или недель эта проблема все равно разрешится, даже если он ничего не предпримет.

Тем не менее эти люди находились теперь под его защитой. Если Эсккар не позаботится о несчастных, убив нескольких разбойников, он будет не лучше любого предводителя грабителей.

Пока он здесь остается, разбойники не вернутся в деревню, но он не может задержаться тут надолго. Не может и оставить достаточно людей, чтобы как следует защитить Дилгарт: на севере ему понадобятся все его воины. Если он оставит все как есть, грабители вернутся, едва он покинет деревню. Без необходимого количества людей и, что еще более важно, без необходимого количества лошадей он не сможет прогнать разбойников. Кроме того, Эсккар не знал, сколько людей в разбойничьей шайке, и вскоре перед ним могла встать необходимость сразиться с врагом, равным ему или даже превышающим его по силе. Так что этот вопрос не имел легкого решения… И все-таки его надо было решить — и побыстрее.

Эсккар посмотрел на Нисабу и понял, что те же самые мысли крутятся и в ее голове.

— Почтенная, я подумаю обо всем этом. Ты и остальные можете поесть. Мои люди поделятся с вами едой.

Эсккар взглянул на сидевшего поодаль Сисутроса, чтобы убедиться, что его второй командир понял приказ.

— А потом мы снова поговорим, Нисаба.

Эсккар встал, и его люди задвигались. Он слышал, как Сисутрос отдает приказы разбить лагерь, выставить часовых, накормить жителей деревни. Командиры распределяли между своими людьми спальные места, остальные заботились о вьючных животных.

Оставив всю эту суету позади, Эсккар вошел в самый большой дом деревни, в котором жил главарь разбойников.

Пол был усыпан костями и кусками жареного и сырого мяса, разбитыми горшками и обломками мебели. Повсюду жужжали мухи, слетевшиеся на падаль. Один угол служил отхожим местом. Потеки крови покрывали стену, земляной пол в дальнем углу запекся красным — то ли вином, то ли кровью. Гнилая вонь пропитала воздух, перебивая даже запах мочи.

Не обращая на все это внимания, Эсккар нашел опрокинутую скамью, поднял ее и сел лицом к двери. Он не взглянул на Гронда и двух воинов, когда те вошли и начали прибираться в доме. Один из них нашел метлу, другой принес ведро чистого песка, чтобы присыпать пропитанную мочой грязь.

Люди работали молча, стараясь не беспокоить своего командира; к тому времени, как они закончили, явился Сисутрос, а вслед за ним — один из лагерных мальчиков и две местные женщины. Они принесли тарелки с сушеным мясом, хлебом и финиками, а в придачу — незамысловатую чашу с вином. Еда и вино были аккадскими; разбойники, покидая Дилгарт, забрали все до крошки.

Эсккар посмотрел на одну из женщин, поставившую перед ним угощение.

— Мне нужны головы этих разбойников, Сисутрос.

— Грабители, вероятно, уже исчезли, командир, — осторожно ответил Сисутрос. Он слышал и раньше, как Эсккар говорил таким тоном, и понимал, что это означает. — Им незачем болтаться поблизости. Все селение обобрано вконец, здесь даже не осталось еды. А что касается женщин…

Он пожал плечами.

Второй командир Эсккара был крепким молодым человеком двадцати трех лет, на семь лет моложе своего начальника, но он прошел через всю долгую войну против алур мерики и заслужил общее уважение. Что еще важнее, у Сисутроса была голова на плечах. Эсккар собирался оставить его за главного на севере, в деревне Биситун, когда они доберутся до цели своего путешествия.

— Они вернутся, — тихо проговорил Эсккар. — На полях еще остались кое-какие овощи, и, прежде чем навсегда покинуть деревню, разбойники захотят захватить с собой несколько человек, чтобы продать в рабство или держать при себе. Они ушли всего за несколько минут до нашего появления и даже не взяли с собой ни одной женщины.

— Похоже, им неплохо известны наши планы, — сказал Сисутрос. — Они, вероятно, думают, что мы не задержимся тут. Но мы могли бы оставить здесь достаточно людей, чтобы защитить деревню, во всяком случае — на какое-то время.

— Если мы оставим здесь людей, нам придется оставить тут и несколько лошадей, — возразил Гронд. — А у нас их и так мало.

Нехватка лошадей мучила Эсккара еще до осады Орака.

— К тому же мы не знаем, сколько людей надо оставить, — Эсккар отхлебнул из чаши с вином. — Если мы оставим слишком мало, их могут одолеть. — Он покачал головой. — Нет, я не хочу тратить время и воинов на защиту Дилгарта. Я хочу, чтобы эти головорезы погибли, как только вернутся с востока.

— А почему с востока, командир? — спросил Гронд. — Почему не с севера, не с юга?

— Они не могут переправиться через реку без лодок: поток здесь слишком широк. И они не могут проникнуть в Аккад. Гат захватил бы любой хорошо вооруженный отряд на добрых конях, нагруженный добычей, поэтому они не пойдут на юг. А мы двигаемся на север, и они не захотят, чтобы за ними следовал большой военный отряд. Значит, остается только восток — земля, дочиста разграбленная варварами. Если разбойники пойдут туда, пусть даже всего на несколько дней, им понадобится столько еды, награбленного добра и рабов, сколько они смогут с собой захватить.

Никто не ответил на это ни слова. Это всего лишь означало, что пока никто не углядел изъяна в рассуждениях Эсккара. Он успел установить кое-какие правила, и одно из них гласило, что его командиры могут свободно обсуждать его идеи и планы. То был один из болезненных уроков, усвоенных Эсккаром за последние шесть месяцев: куда лучше выслушать мысли каждого, чем поневоле принимать все решения самому.

— Это означает, что они, вероятно, следят за деревней, — сказал Гронд. — Они подождут, пока мы уйдем, убедятся, что мы отсюда убрались, вернутся, захватят жителей, еду и все остальное, что пожелают, и смоются.

— А почему они не могли взять все, что им заблагорассудится, сегодня? — спросил Сисутрос.

— Потому что у них не хватает лошадей для рабов и добычи, — ответил Эсккар, радуясь, что уже задавал себе тот же самый вопрос. — И они не были уверены, что мы не погонимся за ними. Если бы они нагрузились рабами и награбленным, мы легко могли бы их настичь. Нет, они вернутся. Какой-то дурак-разбойник так и сказал Нисабе.

Эсккар посмотрел в сторону двери, чтобы убедиться, что часовой стоит на посту, и только потом продолжил, не желая, чтобы кто-то из жителей деревни подслушал его слова. Часовой был на месте, но Эсккар все-таки понизил голос почти до шепота:

— Вот что мы сделаем…

Как и все планы Эсккара, этот казался довольно простым. И, как в большинстве случаев, слишком многое могло пойти наперекосяк. Сисутрос первым попытался отговорить командира, потом предложил занять его место, но Эсккар не стал его слушать.

— Я знаю, что ты говоришь разумно, Сисутрос, — заявил Эсккар, положив конец спору. — Но мне не будет грозить большая опасность. И об этом я хочу позаботиться сам.

Сисутрос сделал еще одну попытку:

— Перед нашим уходом госпожа Трелла просила меня проследить, чтобы ты не рисковал понапрасну.

Но даже имя Треллы не заставило командира передумать. Тогда воин изменил тактику:

— По крайней мере, пусть с тобой останется Гронд. Клянусь богами, Эсккар, у них может быть больше людей, чем у тебя.

Раньше Эсккар повысил бы голос, требуя повиновения. Теперь же он сказал твердо, положив конец спору:

— Если мы сделаем все, как надо, мы захватим их врасплох, а со мной будут опытные люди, которые легко смогут справиться с дюжиной разбойников.

Гронд и Сисутрос начали протестовать, но Эсккар поднял руку:

— Довольно споров. Давайте спокойно поедим, а потом отберем нужных людей и сделаем все необходимые приготовления. Когда мы будем готовы, я поговорю с Нисабой. Она и жители деревни тоже должны будут сыграть свою роль.

Два командира Эсккара переглянулись. Они высказали свои доводы и выслушали его решение. Теперь перед ними стояла одна задача: позаботиться о том, чтобы их командиру сопутствовал успех. Оба кивнули, сдаваясь, и каждый из них начал обдумывать свою часть плана.

 

Глава 2

Через час после рассвета аккадцы покинули Дилгарт. Деревенские жители угрюмо глядели, как они уходят. Только когда воины были уже далеко, крестьяне вернулись к своим делам. Одни мужчины отправились на поля, другие — к реке. Женщины вскоре последовали за ними и, выйдя из разрушенных ворот, опустились на колени в грязь, чтобы заняться починкой оросительных каналов, которые несли драгоценную воду вечно жаждущим посевам.

Тонкий дымок поднялся над очагом кузнеца, застучал молот плотника — началось восстановление деревни. Так же, как и грабители, воины пришли, и воины ушли. У жителей селения не было другого выхода, кроме как попытаться снова наладить свою жизнь.

Утро прошло без происшествий. Наступил полдень, и крестьяне потащились по домам, чтобы съесть скудный обед и немного отдохнуть, перед тем как снова приступить к работе.

Под конец дня, хотя солнце все еще стояло высоко в небе, люди начали возвращаться в деревню, неся инструменты, ступая медленно, с опущенными головами, устало глядя в пыльную землю.

Когда последний из них прошел через ворота, Эсккар вышел из-за углового дома на площади. Отсюда он мог видеть только вход в деревню, поэтому вернулся к дому деревенского старейшины и отворил дверь.

Большую часть дня он провел, охраняя этот дом и восемнадцать его обитателей — в основном, детей и тех, кто был слишком стар или болен, чтобы работать. Воины Эсккара отправились в поля: он не хотел рисковать тем, что жители деревни предадут его — сознательно или с ножом у горла.

Его люди все время присматривали за женщинами, которых взяли с собой в поля. Лишь тем из женщин, за кого поручилась Нисаба, было разрешено отдалиться, но не настолько, чтобы скрыться из глаз людей Эсккара.

Остальные жители Дилгарта, переодетые в воинов, ушли утром вместе с основным отрядом. На самом высоком «воине» в колонне была одежда Эсккара, и он ехал на лошади командира. Этот воин возглавлял колонну, а слева и справа от него ехали Гронд и Сисутрос — так аккадцы покинули селение и продолжили путь на север. Если разбойники оставили тут шпиона, тот сообщит, что Эсккар лично возглавил свой отряд. Если же шпион умел считать, он подтвердит, что все воины ушли на север.

По крайне мере, Эсккар надеялся, что все будет именно так.

Воины двигались на север до тех пор, пока не настали сумерки. Тогда они разбили лагерь, а двадцать всадников повернули назад и поскакали обратно к деревне. Если повезет, они появятся там до полуночи, хотя Эсккар считал, что к тому времени все уже будет кончено.

Эсккар остался в деревне вместе с десятком людей. Лишь столько человек можно было выдать за здоровых жителей Дилгарта. Зато он отобрал самых искусных бойцов и лучников, какие были в отряде — все они рвались отличиться, сражаясь рядом с Эсккаром, и доказать, что достойны клана Ястреба.

Пока Эсккар набирал власть, многие старые порядки были отброшены и появились новые. После одной из самых первых битв Эсккар основал новый клан, объединявший людей не по крови, не по месту обитания, — боевое братство. С тех пор каждый новый член клана Ястреба давал клятву верности сперва Эсккару, а потом остальным членам клана.

В сражениях с варварами клан Ястреба рос, хотя многие его члены погибли во время последнего штурма. Только те, кто хорошо проявили себя в битве, могли претендовать на вступление в этот клан. Если их принимали, их прошлое, их родина, их старый клан становились неважными. Люди со всех концов земли, некоторые и вовсе бездомные, не имевшие прежде друзей, обрели теперь свой клан, новую семью, где все считались равными.

Символ Ястреба превратился в знак доблести, и любой воин, достойный того, чтобы носить меч, жаждал иметь эмблему Ястреба. Хотя членов клана было меньше тридцати, эти отборные воины составляли костяк командиров и телохранителей Эсккара, ту боевую сердцевину, на которой держалась власть Эсккара.

Каждый член клана Ястреба с гордостью носил эмблему на левом плече, чтобы все могли видеть эту метку храбрости и высоких заслуг. И любой из людей Эсккара не упустил бы возможность проявить свою храбрость и воинские достоинства — а как лучше можно было это сделать, если не сражаясь бок о бок с Эсккаром? Пять из десяти оставшихся в деревне воинов принадлежали к клану Ястреба. Остальные надеялись заслужить эту честь в надвигающейся битве, какой бы жесткой она ни была.

Поскольку Эсккар понятия не имел, наблюдают ли враги за деревней, он приказал людям рано вернуться с полей. Он не хотел, чтобы разбойники ворвались в селение, когда его немногочисленные воины будут рассеяны в полях или будут возвращаться в деревню; не хотел, чтобы его людей убили или взяли в плен. Кроме того, воинам потребуется время, чтобы отдохнуть, приготовить оружие и занять места. Эсккар надеялся, что если враги за ними наблюдают, они не придадут значения раннему возвращению с работ.

Хамати, один из старших воинов, подошел к командиру и остановился у колодца, чтобы напиться и смыть грязь и навоз с рук и лица.

— Да проклянет Мардук этих крестьян, командир, и их грязную жизнь! Мне уже много лет не приходилось так вкалывать.

Легенды гласили, что Мардук, правитель небес и отец всех богов, создал первого крестьянина из речного ила, чтобы тот возделывал землю. Деревенские жители просили бога благословить посевы, хотя и кляли за то, что он сделал их труд таким тяжелым.

— Ты размяк от слишком долгой легкой жизни, Хамати, — со смехом ответил Эсккар. — Провел всего лишь часть дня в поле и уже жалуешься. Будь благодарен, что тебе не приходится заниматься этим ежедневно. Женщины не доставляли тебе хлопот?

— Нет, но они все время оглядывались через плечо на холмы. Половина женщин хотели сбежать обратно в деревню, а остальные — спрятаться в полях или у реки.

— Несколько нервничающих женщин не возбудят ничьих подозрений. После того, что вынес Дилгарт, вполне естественно, что здешние женщины все время высматривают грабителей. Позаботься о том, чтобы твои люди поели и приготовились, Хамати. На месте разбойников я бы очутился тут за час или за два перед закатом. Тогда у них будет достаточно времени, чтобы забрать все необходимое и скрыться.

А может, они и вовсе не придут.

Эсккара беспокоило то, что враги могли быть уже далеко отсюда или вернуться в деревню через несколько дней, а то и недель. Он пытался представить себя на их месте и надеялся, что они поступят так, как поступил бы он. Но если он ошибается, если разбойники уже в трех днях пути от Аккада, он, одураченный несколькими жалкими грабителями, будет выглядеть идиотом перед своими людьми.

Эсккар решительно отбросил эти мысли.

Солнце обещало еще несколько часов дневного света. Ночью вернутся всадники Эсккара, и, если разбойники не явятся сегодня, завтра он сможет отправиться на их поиски.

Может, у Хамати и имелись какие-то сомнения, но он их не высказывал. Вместо этого он двинулся дальше, чтобы присмотреть за другими воинами.

Эсккар повернулся и увидел, что рядом с ним стоит Нисаба. Она, как и Хамати, была покрыта грязью: женщины починили оросительный канал в нескольких сотнях шагов от деревни. Даже в лучшие времена такие канавы нуждались в постоянном ремонте.

— Что тебе нужно, почтенная?

— Ничего, благородный. Я уже вознесла молитвы, чтобы вы одержали победу в битве. Убейте их всех, благородный. Отомстите за моих сыновей.

Эсккар улыбнулся ей.

— Возьми самых храбрых женщин и займи их работой рядом со входом в деревню, почтенная. Разбойников может насторожить, что никого нет рядом с деревней. Но, как только запахнет бедой, возвращайтесь в этот дом и заприте дверь.

Едва эти пустые слова сорвались с губ Эсккара, он о них пожалел. Если он и его люди потерпят поражение, деревянный засов поперек двери не остановит врагов.

Нисаба поклонилась и ушла.

Эсккар быстро зашагал через крошечную площадь, проверяя, стоят ли люди наготове и понимают ли, что нужно делать. Тем самым он заслужил неодобрительный взгляд Хамати, который только что сам занимался этим.

Но Эсккар не хотел рисковать, а его внимание показало воинам, как важны полученные каждым приказы.

Борьба с алур мерики научила Эсккара тому, что нет деталей настолько мелких, чтобы можно было пренебречь ими, как нет приказа настолько простого, чтобы какой-нибудь дурак не забыл его в пылу битвы.

Только убедившись, что все готовы, Эсккар пошел на свое место рядом с главным входом, оставив под началом Хамати лучших лучников. Хотя сам Эсккар неплохо умел стрелять, он никогда не смог бы состязаться в быстроте со своими натренированными воинами. Лучше он поможет удержать вход в деревню, там его меч будет полезней всего.

Когда-то здесь стояли грубо сделанные ворота, предназначенные скорее для того, чтобы удержать в деревне домашних животных и не впустить в нее ночью диких зверей. Но разбойникам нужно было быстро и беспрепятственно врываться в селение и покидать его, поэтому они свалили ворота и пустили их на дрова.

Постояв некоторое время у входа, Эсккар понял, что у него не хватает терпения просто торчать тут и ждать, ничего толком не видя.

Выругавшись под нос, он вернулся в дом старейшины и взобрался по деревянной лестнице на крышу.

Митрак, самый младший из лучников Эсккара, поднял глаза на командира. Юноша опирался на локоть, рассматривая подходы к деревне. Одеяло служило ему подстилкой, лук и два колчана со стрелами были под рукой. Кинжал, почти такой же длинный, как короткий меч, который носили все воины, лежал рядом с ним на одеяле. Могучий лук был на целый фут длиннее любого другого лука, а стрелы Митрака были не только длиннее всех прочих стрел, но и слегка толще; по каждой из них рядом с оперенным концом проходила красная полоска.

Лицо юноши казалось совсем детским, и Эсккару пришлось напомнить себе, что нельзя считать мальчиком никого из убивавших в сражении врагов, не говоря уж о том, кто убил так много, как Митрак.

— Что-то не так, командир? — спросил Митрак, удивленный неожиданным появлением Эсккара. — Я думал, ты будешь у ворот.

Эсккар сел на край крыши.

— Нет, Митрак, я просто хочу посмотреть, что происходит, а от ворот ничего не разглядишь.

Бросив взгляд за хлипкий частокол, Эсккар увидел полдюжины женщин, работающих на самом близком к деревне оросительном канале. Часть его берегов обрушилась, то ли сама по себе, то ли потому что грабители скакали здесь верхом.

Три женщины стояли в канале по колено в коричневой воде и, вычерпывая грязь, кидали ее на берег. Только у одной женщины была лопата. Остальные пользовались глиняными черепками или руками. Пока Эсккар наблюдал за ними, в поле его зрения появилась Нисаба. Стоя на краю канавы, она, видимо, пыталась успокоить женщин и уговаривала их продолжать работу. Деревня должна была показаться возвращающимся разбойникам настолько обычной, насколько возможно.

— Женщины боятся, командир, — заметил Митрак. — Они все время смотрят на холмы.

— Что ж, не удивительно: их достаточно насиловали и били.

Эсккар повернулся к молодому лучнику.

— Ты тоже нервничаешь, Митрак?

— Нет, командир, пока ты здесь. Куда бы ты ни шел, я последую за тобой. Ты всегда знаешь, что надо делать.

Эсккар улыбнулся такому доверию мальчика. Митрак и его лук, вероятно, убили больше варваров, чем любой другой в Аккаде. Эсккар надеялся, что вера юноши в предводителя не окажется неоправданной.

— Давай надеяться, что удача не обманет нас, Митрак.

Отчасти уважение к Эсккару было вызвано его способностью разгадывать планы врагов, и за последние несколько месяцев удача не раз была к нему благосклонна. Трелла подала эту идею — пытаться думать так, как думают враги, поставить себя на место противников и предугадать их действия. Без сомнения, попытки это сделать помогли богам даровать удачу защитникам Орака. И теперь Эсккар думал о своей молодой жене, которая оказалась самой большой удачей в его жизни.

Пронзительные женские вопли заставили его повернуть голову в ту сторону, откуда они прозвучали, и Эсккар увидел, что женщины со всех ног бегут к воротам. Спустя еще мгновение он заметил группу верховых. Разбойники приближались скорее с юга, чем с востока, откуда ожидал их увидеть Эсккар. Он наблюдал, как они едут к деревне легким галопом, срезая путь через поля и направляясь к тропе, ведущей в деревню.

Через несколько мгновений они достигнут этой тропы, и тогда их будет отделять от входа в селение всего пятьсот шагов.

Они скакали, как варвары, испуская воинственные кличи, чтобы вызвать панику у жителей деревни.

Эсккар не двигался с места, пока не пересчитал всадников.

— Проклятье богам! Я насчитал восемнадцать. Доброй охоты, Митрак.

Не выпрямляясь, Эсккар скользнул вниз по лестнице и побежал к главному входу в деревню.

Десять его воинов встретятся с неравным противником. Сегодня ему понадобится вся удача, какую смогут послать непредсказуемые боги.

Эсккар добрался до ворот в тот момент, когда последние женщины, тяжело дыша и спотыкаясь, вбежали в деревню.

Вслед за ними вошла Нисаба, все еще вытирая руки о платье. Проходя мимо, она кивнула Эсккару, давая понять, что все женщины вернулись.

Эсккар взял лук и кивнул двум воинам, стоявшим по другую сторону ворот. Один из них тоже держал лук — стрела уже лежала на тетиве; другой же прислонился к невысокой повозке из тех, на которых крестьяне раскладывают на рынке овощи и фрукты.

Эсккар встал на колени за этой повозкой, прислонился к грубым кольям частокола и заглянул в щель между ними, пригнув голову и наложив на тетиву стрелу. Бандиты должны были появиться через несколько мгновений. Ожидание битвы щекотало его нервы, Эсккар чувствовал, как сильно колотится его сердце — как всегда перед боем.

Первый всадник с воинственным кличем галопом проскакал в ворота, легко крутя мечом.

Эсккар продолжал прятаться за повозкой, считая лошадей, врывающихся в деревню. Всадники придержали загнанных коней и медленней поехали по Дилгарту. Они не ожидали сопротивления, даже панические крики женщин уже утихли. Последняя лошадь в конце концов миновала вход, двигаясь рысцой; ее седока явно больше заботила узда лошади, чем то, что творилось вокруг.

Едва последний всадник въехал в деревню, Эсккар встал и, натянув лук, пустил стрелу в спину этого человека. В тот же миг из дальнего конца деревни донесся оглушительный вопль, а за ним — ржание перепуганных и раненых коней.

Тот, в кого выстрелил Эсккар, был от него меньше чем в двадцати шагах, но лошадь встала на дыбы, услышав шум, и выстрел получился скверным: вместо того чтобы угодить между лопаток, стрела ударила разбойника низко в спину. Тем не менее выстрел, сделанный со столь близкого расстояния, оказался настолько мощным, что сбросил седока на землю.

Едва Эсккар потерял цель из виду, он повернулся и, держа лук в левой руке, сильно толкнул служившую ему прикрытием тяжелую повозку, изо всех сил направив ее к пробоине в частоколе. С другой стороны об эту повозку стукнулась вторая, полностью перекрыв выход из деревни.

Две повозки высотой по пояс образовали не слишком серьезное заграждение. Хорошая лошадь с умелым седоком смогла бы его преодолеть, но Эсккар был полон решимости не дать ни одному разбойнику возможности испытать свое искусство верховой езды.

К тому времени, как Эсккар наложил на тетиву новую стрелу, второй стрелок успел выстрелить по далеким всадникам четыре раза, бросая стрелы на тетиву и пуская их в полет так быстро, что Эсккар не мог и надеяться когда-нибудь овладеть подобным мастерством. Но попасть в подвижную, крутящуюся мишень было делом непростым.

Повсюду вилась пыль, высоко поднимаясь над улицей. В дальнем конце деревни застигнутые врасплох разбойники, едва добравшись до площади, наткнулись на Хамати и его шестерых воинов, которые продолжали осыпать стрелами растерянных врагов.

Эсккар знал, что у главаря разбойников будет всего один миг, чтобы принять решение. Если он спешится и заставит своих людей двинуться вперед на лучников Хамати, заваруха станет кровавой. Но верховые воины не любили сражаться пешими, да и атака на невесть сколько людей, прячущихся за заграждением из повозок и столов, не очень-то их прельщала.

Толпа паникующих лошадей вырвалась из пыли и ринулась обратно к воротам. По приближающемуся топоту копыт Эсккар понял, что главарь решил бежать, а не драться. Эсккар высмотрел этого человека среди других — низко припавшего к лошадиной шее, кричащего на своих людей, направляющего лошадь обратно к выходу из деревни.

Митрак, стоя на краю крыши, учинял опустошение в рядах врага почти каждой выпущенной стрелой. Только три седока добрались до деревенских ворот.

Не обращая внимания на первых двух, Эсккар прицелился в главаря и пустил стрелу в его лошадь — легкую мишень, по которой даже Эсккар не мог промахнуться с такого близкого расстояния. Животное закричало и заметалось по дороге, прежде чем споткнуться и остановиться. Как седок ни цеплялся за шею раненой лошади, он не удержался и рухнул на землю. Второй разбойник тоже упал, но последний всадник направил свою лошадь прямиком на повозки, и кобыла взвилась в воздух.

Лошадь и седок пронеслись над повозками и приземлились на другой стороне. Но тут одна из тяжелых стрел Митрака ударила наездника высоко в плечо, и разбойник рухнул с лошади как раз в тот миг, когда она приземлилась.

— Держите этого человека! — закричал Эсккар. — Не дайте ему уйти!

Он вытащил из ножен меч.

Главарь разбойников сильно ударился при падении, но уже успел подняться на ноги и с мечом в руке побежал к воротам. Лишившиеся лошадей враги при виде повозок повернули обратно. Тупые скоты побежали на площадь, откуда явились. На мгновение пространство перед воротами опустело.

Глядя на лошадь, бродящую снаружи в нескольких шагах от входа в деревню, предводитель разбойников рванулся туда.

Эсккар преградил ему путь.

— Брось меч!

Тот оказался настоящим воином: он стремительно бросился на Эсккара, направив меч в голову противника. Враг знал, что он в ловушке, но у него еще есть возможность спастись, если он сможет выбраться из деревни.

Меч Эсккара, сделанный из самой лучшей бронзы, взлетел, отражая удар, громкий звон столкнувшихся клинков заглушил прочие звуки битвы. Не успел враг опомниться, как Эсккар опустил плечо и ударил главаря в грудь.

Двое мужчин шумно сшиблись. Разбойник бил с разбега и поэтому сильно, но Эсккар был мощнее и вложил в удар весь свой вес.

Воздух вырвался из легких бандита. Задыхаясь, он рухнул на землю и не успел встать, как один из воинов прыгнул на него, наступив на руку с мечом, а Эсккар опустил свою сандалию на вражеский клинок как раз рядом с рукоятью. Разбойник выпустил бесполезное оружие и схватился было за висевший у его пояса нож, но Эсккар приставил острие меча к шее врага. Тот замер, хотя глаза его перебегали от Эсккара к мечу и обратно.

Пленник не успел ничего решить, как воин Эсккара сорвал с пояса разбойника нож и крепко стукнул его рукоятью по лбу. Это на несколько мгновений утихомирило врага, и, прежде чем он снова начал сопротивляться, воин перерезал завязки его сандалий, перевернул пленника на живот и начал скручивать его запястья за спиной.

Эсккар держал меч у шеи разбойника до тех пор, пока тому не связали руки.

— Командир! Сюда!

Эсккар повернулся и увидел другого воина, помогавшего защищать ворота. Тот перелез через тележки и поднял на ноги раненого, из плеча которого все еще торчала стрела. Пленник морщился от боли — то ли из-за раны, то ли оттого, что его страж заломил ему руку за спину и держал у его горла нож.

Эсккар отпихнул с дороги повозки, чтобы эти двое могли войти в деревню.

Появился Хамати, держа в руке лук с лежащей на тетиве стрелой — он шагал так уверенно, будто шел по тренировочному плацу в Аккаде. На его широком лице играла широкая улыбка.

— Я видел, как он на вас замахнулся, командир, — сказал Хамати. — Немногие сумели бы отбить такой удар.

Эсккар опустил глаза на оружие, которое все еще держал в руке, потом снова поднял взгляд на Хамати. Там, где столкнулись два клинка, виднелась крошечная зазубрина, но никаких серьезных повреждений на мече не было, хотя Эсккар знал: обычный меч разлетелся бы на куски от такого неистового удара.

— Подарок Треллы уберег меня.

Огромный меч, тщательно сработанный из самой прочной бронзы лучшим мастером Аккада, ковался несколько месяцев. Трелла приказала сделать меч специально для Эсккара, и это оружие не раз спасало ему жизнь.

— Как все прошло, Хамати? — спросил Эсккар.

— Как мы и ожидали. Когда они въехали на рынок, мы выпустили несколько стрел по лошадям. Те запаниковали. Бедные животные начали пятиться и метаться, и два человека слетели наземь. Мои люди продолжали стрелять. Каждый из нас выпустил не меньше пяти стрел, и это отбило у разбойников желание сражаться.

Эсккар не был большим знатоком чисел, но некоторые давались ему легче других. Лошади, люди, стрелы — такого рода подсчеты он мог делать достаточно быстро. Хамати и шесть его воинов выпустили тридцать пять стрел примерно за двенадцать-пятнадцать секунд. За те же самые пятнадцать секунд Митрак, стоя на крыше, выстрелил по меньшей мере семь раз, поскольку стрелял быстрее всех остальных. Почти сорок пять стрел были пущены в толпу человек из шестнадцати; некоторые не успели добраться до площади, когда остальные нарвались на засаду.

— У нас есть потери?

Хамати негодующе фыркнул.

— Один из разбойников в конце концов натянул тетиву, и Маркас получил стрелу в руку. Но выстрел был дрянным, стрела даже не прошла насквозь. О раненом сейчас заботятся женщины, и через несколько дней с ним все будет в порядке.

Когда накладываешь стрелу на тетиву, одновременно управляясь с перепуганной лошадью, порой не сможешь натянуть лук достаточно сильно. А поскольку луки всадников были меньше, их выстрелы были слабее. Луки людей Эсккара представляли собой оружие куда более мощное и куда больших размеров, они выпускали более тяжелые стрелы и годились для охоты как на дичь, так и на людей. Правда, они были слишком велики, чтобы стрелять из них со спины лошади. Но это неудобство не заботило Эсккара, имевшего немного лошадей и людей, умеющих сражаться верхом.

Лежащий на земле главарь разбойников застонал, и Хамати небрежно пнул его в ребра — не настолько сильно, чтобы их сломать.

— Командир, кроме разбойника, который потерял сознание на площади, слетев с убитой лошади, эти двое — единственные, оставшиеся в живых. Все остальные мертвы или умирают.

Второго пленника толкнули на землю рядом с человеком, с которым сражался Эсккар. Раненый задохнулся от боли: древко стрелы, все еще торчащей из его спины, царапнуло по земле, шевельнув древко в его плече и, без сомнения, причинив разбойнику страшные мучения.

— Лучше вытащите ее, — приказал Эсккар, глядя на рану.

Стрела Митрака ударила врага в правое плечо и, похоже, достаточно глубоко, чтобы рана оказалась смертельной. Скорее всего, разбойник умрет, но он сможет прожить достаточно долго, чтобы ответить на некоторые вопросы.

— Приведите обоих на площадь, и посмотрим, что удастся из них выудить.

Эсккар взглянул на солнце и увидел, что оно едва сдвинулось с места на небосклоне. Бой длился всего несколько мгновений.

Тем временем Хамати шагнул к раненому пленнику, и, прежде чем тот успел понять, что сейчас будет, схватил стрелу и выдернул ее из плеча. Раздался пронзительный крик, и раненый потерял сознание от боли.

Эсккар вернулся на площадь.

Он насчитал тут девять трупов, утыканных стрелами, торчащими из груди и горла. Уцелевшие животные, некоторые из них раненые, нервничающие от запаха крови, с глазами, все еще огромными от страха, были окружены и загнаны в тот же веревочный загон, где стояли прошлой ночью лошади воинов Эсккара. От людей и от животных воняло кровью, мочой и фекалиями. Эсккар не возражал против знакомого запаха. Он знал: если ты чуешь его, ты жив.

Он был всадником с того возраста, когда стал достаточно большим, чтобы садиться верхом, и ему была ненавистна мысль об убийстве таких прекрасных лошадей. Но, несмотря на то что он чувствовал знакомое щемящее сожаление, Эсккар понимал: в битве приходится делать то, что надлежит.

Люди стреляли по лошадям, вспомнив свои тренировки. Даже если ты только ранишь лошадь, животное начнет паниковать, и седок не сможет с ним справиться. Когда скакун падает, это обычно парализует или ранит наездника. Сперва ты останавливаешь атаку всадников, а потом убиваешь оказавшихся на земле людей.

Все ветераны Хамати сражались при осаде Орака и очень хорошо усвоили тогдашние уроки. Сегодня вечером у всех будет вволю свежего мяса, и воины Эсккара получат восемь или девять новых лошадей.

Другое зрелище, представшее перед Эсккаром, было менее приятным. Женщина с забрызганными кровью лицом и руками всхлипывала, стоя на коленях возле дома старейшины. Нисаба и еще одна женщина обнимали и пытались утешить ее. Один из попавших в засаду на площади разбойников лежал мертвым. Эта женщина, теперь дрожащая, дождалась, пока люди Хамати свяжут пленника и уйдут ловить сбежавших лошадей, и перерезала бандиту горло. Кровь все еще текла из глаз и носа мертвеца, из его шеи и груди. Эсккар понял, что женщина ударила ножом беспомощного человека не меньше дюжины раз, прежде чем кто-то ее оттащил. Должно быть, погибший раньше обидел ее или кого-то из ее родни.

Теперь Эсккар ничего уже не мог с этим поделать. Он повернулся к Хамати, но тот, возмущенно мотнув головой, уже отдавал приказы охранять двух оставшихся пленников: он явно негодовал на небрежность своих людей.

Эсккар подошел к колодцу и, вытянув ведро свежей воды, напился, а остаток выплеснул себе на лицо. И снова удивился тому, какую жажду испытывает после боя, даже такого короткого. Наверное, таково следствие большинства битв — внезапного, короткого взрыва активности, который не оставляет времени на мысли и страх.

Потом ему вспомнились долгие бои за стены Аккада. Эти сражения казались бесконечными, а когда все-таки подходили к концу, все были измучены до предела. Эсккар вспомнил, как люди стояли на коленях, пытаясь отдышаться, как по лицу некоторых бежали слезы, как чувства внезапно выходили из-под контроля и даже руки отказывались подниматься.

Эсккар стряхнул мрачное видение, снова наполнил ведро и выпил еще. Утолив жажду, он вошел в дом, поднял скамью, на которой сидел прошлой ночью, и вынес ее наружу.

Он уселся под маленьким деревом, почти не дающим тени. Люди Хамати подтащили двух пленников и поставили перед Эсккаром. Оба разбойника истекали кровью и были покрыты пылью. Их заставили опуститься на колени; горячее солнце било им в лицо. Без сомнения, жажда мучила их еще сильнее, чем Эсккара; они сделали верхом большой круг, чтобы вернуться в Дилгарт, где нашли вместо воды и еды подстерегающую их смерть.

— Как вас зовут? — резко спросил Эсккар.

Раненый ответил немедленно:

— Меня зовут Уту, благородный.

Его голос прерывался, он слегка покачивался из стороны в сторону. Потеря крови согнала краску с его лица.

— Воды, благородный, могу ли я получить…

— Молчи, трусливый пес! — главарь словно выплюнул эти слова, хотя его голос тоже был хриплым от жажды.

Прежде чем его успели остановить, предводитель разбойников толкнул Уту плечом, швырнув того в грязь и вырвав у него длинный стон боли. Раненый лежал, корчась в пыли.

Хамати пнул вожака изо всей силы ногой. Один раз. И второй. После третьего удара главарь застонал сквозь сжатые зубы.

— Отведи Уту в дом, Хамати, и дай ему воды. Полегче с ним. А этот пусть останется здесь и помалкивает!

Эсккар встал, взял скамью и отнес ее обратно в дом. Внутри крыша и глинобитные стены немного укрывали от дневного зноя. Эсккар снова сел, а Хамати и один из его людей привели Уту и поднесли к его губам чашу с водой.

Пока раненый пил, Эсккар внимательно рассматривал его. Лицо разбойника стало белым, как невыпеченное тесто, рана все еще кровоточила, хотя и не так сильно, как раньше. Человек этот потерял много крови, и Эсккар полагал, что ему недолго осталось жить. Уту допил воду и попросил еще. Эсккар кивнул и подождал, пока раненый опорожнит второй черпак.

— Уту, тебе больно, и, наверное, не пройдет и часа, как ты умрешь. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своем предводителе и о том, чем вы занимались последние несколько недель. Если ты об этом расскажешь, то получишь вволю вина и воды. Если не расскажешь, тебя будут пытать. Я могу даже выдать тебя женщинам, которые ждут снаружи, и позволить им позабавиться с тобой. На этот раз они не будут спешить, как поспешила та женщина.

Человек всхлипнул, из глаз его потекли слезы.

— Значит, я умру? — прошептал он дрожащим голосом.

— Ты умираешь, Уту. Стрела вошла глубоко и ударила сильно. Ничто тебя не спасет, даже боги. Тебе осталось только выбрать, какой именно смертью ты умрешь.

Эсккар говорил с уверенностью человека, который повидал уже немало смертей.

Потом стал молча ждать. Умирающему требовалось время, чтобы уяснить, что происходит.

Уту потратил на решение всего несколько мгновений.

— Вина, благородный! Чтобы оно облегчило мою боль.

— Развяжите ему руки и подложите что-нибудь под голову, — приказал Эсккар.

Он уже не раз проделывал это раньше. Скажи людям откровенно, что они умирают или что их казнят — неважно, что именно. В таком состоянии большинство раненых ценят любое утешение.

Хамати развязал пленного, опустил на земляной пол и подложил под его голову сложенное одеяло. У Хамати были с собой остатки вина, нашедшегося у воинов, и он поднес флягу к губам Уту, позволив ему пить до тех пор, пока тот не закашлялся и не выплюнул немного терпкого напитка.

— А теперь скажи мне, Уту, — проговорил Эсккар, — как зовут твоего главаря и сколько других разбойников совершают набеги на здешние земли?

— Шулат, благородный. Его зовут Шулат, — Уту снова закашлялся, но, отдышавшись, с трудом сглотнул и повел глазами в сторону Хамати.

Эсккар снова кивнул, и Хамати влил в рот пленного еще вина.

— Сколько других разбойников, Уту? — повторил Эсккар.

Уту дважды сглотнул, прежде чем смог заговорить, и даже тогда ответил лишь шепотом:

— Есть еще одна шайка к северу отсюда, в Биситуне. В ней много человек… Шулат — брат их главаря, Ниназу. Ниназу правит в Биситуне.

Голос Уту прервался, раненный жалобно посмотрел на Хамати, и тот дал ему еще глоток вина.

— Ниназу… Ниназу хотел разузнать о землях к югу, а Шулат решил совершить набег на деревни, поэтому мы явились сюда несколько недель назад.

Человек с трудом вдохнул и надолго закрыл глаза.

— Дай ему еще вина, — сказал Эсккар.

Он воспользовался наступившим молчанием, чтобы подумать.

Биситун был куда большей деревней, чем Дилгарт, в пяти или шести днях пути к северу отсюда. Он стоял на северном рубеже земель Аккада, там, где Тигр резко сворачивал на север. Деревня отмечала дальнюю границу земель, которые Эсккар намеревался взять под свое правление.

Он собирался оставить Сисутроса за главного в Биситуне, когда с разъезжающими по округе разбойниками будет покончено. Если Аккад и Биситун объединятся, больше половины лучших земель на этом берегу Тигра будут под властью Эсккара. Он придумал это вместе со старейшинами Аккада, и весь план строится на надежности и безопасности Биситуна.

— Сколько людей у этого Ниназу в Биситуне?

Раненый застонал, но не ответил.

Эсккар положил руку на здоровое плечо Уту и слегка потряс его, зная, что малейшее движение пошлет по телу пленника волну боли и не позволит ему потерять сознание.

— Сколько там людей, Уту? — спросил он резко, чтобы вопрос наверняка дошел до меркнущего сознания Уту. — Скажи! Или тебе не дадут больше вина!

Уту повел глазами в сторону Эсккара; на лице разбойника были написаны страх и боль. Но умирающий хотел получить еще вина — чего угодно, что ослабило бы его боль и страх смерти.

— Семьдесят или восемьдесят… Может быть, девяносто… Не знаю… Может, и больше… — голос его слегка прерывался.

— Они собираются остаться там или покинут деревню?

Глаза Уту снова закрылись, он не ответил. Эсккар посмотрел на Хамати, и еще несколько капель вина аккуратно влились в рот раненого. Уту закашлялся, захлебнувшись вином. Прошло некоторое время, прежде чем его дыхание выровнялось и он снова смог заговорить.

Эсккар терпеливо ждал.

— Уту, они собираются остаться там или уедут?

Эсккару пришлось нагнуться, чтобы разобрать ответ.

— Ниназу собирается… остаться в Биситуне. Он говорит, что деревня теперь принадлежит ему. Оттуда… он правит окрестностями.

Эсккар в гневе скрипнул зубами. Еще один жалкий правитель! С восемьюдесятью-девяноста решительными и хорошо вооруженными людьми легко было захватить Биситун, уже опустошенный варварами алур мерики. Теперь, когда Ниназу установил там свою власть, его отряд будет расти с каждым днем: к нему будут присоединяться отчаявшиеся люди — кто из желания захватывать добычу, кто просто чтобы не умереть с голоду. И снова Эсккар молча проклял варваров и их нашествие. Повсюду, где бы они ни проходили, воцарялся хаос. Он ожидал, что в Биситуне и окрестностях ему придется нелегко, но не ожидал встретить деревню, полную бойцов, превосходящих числом его отряд.

У Эсккара были еще вопросы, но теперь мысли Уту блуждали где-то далеко, его голос становился все слабее, раненый боролся за каждый вдох. Неясные ответы становились все медленней и медленней. Кровь пропитала землю под пленником. Лицо Уту было еще белее, чем раньше, голубоватый оттенок окрасил его губы. В конце концов единственное слово, которое мог разобрать Эсккар, было: «Вина».

Хамати, все еще державший флягу с вином, посмотрел на Эсккара, но тот заметил, что фляга почти пуста, и покачал головой.

— Нет, нам может понадобиться вино для того, другого. Дай ему воды. Он уже не заметит разницы.

Эсккар вышел наружу. Послеполуденное солнце все еще ярко светило в небе, и Эсккару пришлось прикрыть рукой глаза, когда он шагнул из дома.

На площади царила суета. Дракис, один из людей Хамати, сидел на земле рядом с пленником, следя, чтобы тот молчал и остался жив. Не успел Эсккар заговорить, Дракис опередил его:

— Я поставил одного часового рядом с главным входом, командир, и Митрак продолжает наблюдать с крыши, — он показал на дом слева от Эсккара. — Тела погрузили на повозку, их свалят в реку. Остальные наши люди помогают женщинам разделывать убитых лошадей и собирать топливо для костра. Следующие несколько дней у нас будет вволю мяса.

Эсккар наблюдал, как два воина подняли последнее голое тело и швырнули на повозку. Они уже раздели убитых и сняли с них все ценное. Эсккар отошел от дома и посмотрел на крышу.

— Митрак! — окликнул он. — Ты что-нибудь видишь оттуда?

Молодой стрелок, шагнув вперед, показался в поле зрения Эсккара.

— Ничего, командир. Поля пусты. Даже путников нет на дороге.

Было уже слишком поздно, чтобы немногочисленные путешественники осмелились продолжать путь.

— Хорошо. Продолжай внимательно наблюдать, Митрак, — сказал Эсккар.

Он вернулся в тень дерева и сел, почти касаясь ногами Шулата.

— Ну что, Шулат, тебе еще не хочется пить?

У пленника был свежий синяк на лице — без сомнения, напоминание Дракиса, что нужно помалкивать.

— Пора нам поговорить о твоем брате.

— Я ничего тебе не скажу, Эсккар. Я не боюсь умереть.

— Как я уже сказал Уту, твоя смерть неизбежна. Остается только решить, как именно ты умрешь.

Хамати вышел из дома, держа в руке флягу с вином, и встал рядом с Эсккаром.

— Тот, второй, умер, командир.

— Вот видишь, Шулат, твой человек, Уту, мертв, — сказал Эсккар. — По крайней мере, он умер, упившись вином, которое облегчило его боль. Ты собираешься рассказать мне о своем брате?

— Мой брат отомстит за меня, оторвав тебе башку, — Шулат выплюнул эти слова, как проклятие. — Ему нравится убивать деревенских ничтожеств и торговцев.

Эсккар улыбнулся этим словам, но за бравадой пленного сумел распознать первые признаки страха.

— Я сам варвар, Шулат. И мои деревенские ничтожества достаточно легко разделались с твоими людьми. Поэтому не будь слишком уверен, что за тебя отомстят, — Эсккар повернулся к своему помощнику. — Хамати, этому человеку нужно вправить мозги. Распни его тут, на площади. Мы позволим женщинам провести с ним некоторое время.

Подняв глаза, Эсккар увидел, что Нисаба стоит в тени, наблюдая за ним. Ее женщины уже раздели труп Уту. Теперь нагруженная повозка стояла неподалеку, ожидая лишь когда на нее бросят тело Шулата. Остальные женщины, желающие отведать мяса, бодро и проворно работали, разводя костры, на которых будут зажарена разделанная конина.

Эсккар подошел к Нисабе.

— Ты слышала, что я сказал?

— Да, благородный.

Она теребила маленький нож в форме листа, который забрала у одного из убитых. Кровь полосками застыла на тусклом медном лезвии.

Эсккар увидел, чем она занимается.

— Никаких ножей, Нисаба. И пока займитесь только его руками и ногами. Понимаешь?

Когда работаешь только с руками и ногами человека, можно избежать слишком серьезных повреждений.

— Да, благородный, я поняла.

Нисаба посмотрела на группу женщин, потом снова на Шулата.

— Шулат убил мужа Нитари на глазах у нее и ее детей, а потом овладел ею. И еще…

— Достаточно, Нисаба, — перебил Эсккар. Без сомнения, разбойник овладел каждой женщиной в деревне. — Только ты и две других женщины, для начала. Он не должен умереть, должен лишь почувствовать боль. Вы сможете это сделать?

— Да, благородный.

Ее рука стиснула рукоять ножа.

— Я говорил серьезно, Нисаба. Если одна из твоих женщин слишком увлечется… Пока он не нужен мне мертвым. Вы сможете отомстить ему после того, как он все расскажет. Проследи, чтобы женщины хорошенько это поняли, Нисаба.

Эсккар пошел к Хамати, который присматривал за своими людьми, распинающими пленника. Воины срезали его одежду, потом распластали на земле с широко раскинутыми руками и ногами. Из кузни были принесены деревянные колья и молот, и люди вколотили четыре кола глубоко в землю, чтобы привязать к ним веревки.

Эсккар встал над пленником.

— Позаботься о том, чтобы веревки были туго натянуты, Хамати. Я не хочу, чтобы он шевелился.

Если этот человек сможет шевелиться, даже немного, он ненароком может погибнуть. Это напомнило Эсккару еще кое о чем.

— И сломай ему сперва большие пальцы на руках.

Эсккар однажды видел, как распятый вроде Шулата человек схватил женщину за руку и сломал ей запястье. Ни к чему было давать Шулату такую возможность. А со сломанными пальцами он не сможет ничего схватить.

— И хорошенько присматривай за женщинами. Я не хочу, чтобы он погиб.

— Да, командир, — терпеливо ответил Хамати.

Он подождал, пока его люди надежно привяжут Шулата, потом встал на колени рядом с его правым запястьем, придавив коленом руку узника к земле. Шулат крепко сжал кулак, но еще один воин добавил к весу Хамати свой вес, и вместе они заставили Шулата разжать руку, не обращая внимания на его проклятия и борьбу. Пришлось затратить кое-какие усилия, но Хамати наконец схватил большой палец пленника. Быстрый рывок, хруст — и дело было сделано. Боль исторгла у разбойника тихий стон, его сопротивление стало слабее. Со вторым пальцем управиться оказалось гораздо легче.

Эсккар посмотрел на Шулата сверху вниз. Он знал, что его присутствие даст этому человеку силы сопротивляться, поэтому вернулся в дом и снова забрался по лестнице на крышу.

Там дул легкий ветерок, и воздух, казалось, был свободен от запахов крови и мочи.

Митрак повернулся к появившемуся на крыше Эсккару.

— Ничего не видно, командир. А что, в холмах есть еще бандиты?

— Не думаю, но в Биситуне стоит большой отряд, и я не знаю, что они затевают. Я хочу как можно быстрей соединиться с остальными нашими людьми.

Он посмотрел в сторону холмов. Не торопясь, медленно обвел глазами каждую точку горизонта, а потом несколько раз оглядел равнину между холмами. Эсккар хорошо знал, как высматривать врагов. Все выглядело мирным, и он решил, что больше ничего не может сделать. Его двадцать всадников появятся позже сегодня ночью, а завтра все они соединятся с Сисутросом и остальными воинами.

— Останься и наблюдай до темноты, Митрак. Надеюсь, наши люди скоро появятся.

Митрак кивнул, и Эсккар спустился по лестнице. Одна из местных женщин прибрала в комнате, и ничто не напоминало о том, что тут умер Уту.

Вернувшись на площадь, Эсккар услышал первый крик боли Шулата. Две женщины трудились над его ногами, каждая — сидя у своей ноги. В руках они держали по два камня и как раз начали дробить пальцы его ног, резко сдвигая камни. Нисаба стояла на коленях у правого запястья Шулата, проделывая то же самое с пальцами его руки. Эсккар заметил, что руки ее не слабее, чем у двух младших женщин.

Все маленькие косточки пальцев ног и рук пленника были размозжены или сломаны, и боль от каждого следующего удара становилась все невыносимей. Вскоре конечности этого человека будут посылать обжигающие волны боли через все его тело.

Эсккар помедлил ровно столько, чтобы убедиться, что женщины не слишком усердствуют и что Хамати присматривает за ними. Потом покинул площадь и пошел к главным воротам.

Один из воинов дежурил там, сидя на повозке, положив руки на колени и глядя через ворота на горизонт. У всех бойцов Эсккара был усталый вид. Они мало спали прошлой ночью, готовя разбойникам засаду. Потом днем работали на полях, а в полдень вынесли жестокий бой. Было бы неудивительно, если бы они расслабились и уснули на посту. Тем не менее часовой был настороже.

Эсккар заговорил с ним, напомнив, что тот должен сохранять бдительность. Эсккар знал: чем больше времени он проведет с каждым своим человеком, чем больше доверия он выкажет каждому из них, тем вернее каждый воин исполнит свой долг.

Эсккар еще не успел вернуться на площадь, как услышал вопли Шулата.

Пять женщин стояли поодаль, просто наблюдая за происходящим, а может, ожидая своей очереди. Те, что пытали, покончили с пальцами Шулата и теперь перешли к его коленям и запястьям. Они орудовали в ритм. Сперва одна ударяла его камнями, потом следовала пауза, чтобы волны боли успели прокатиться по его телу. Потом ударяла вторая женщина, потом третья, потом снова первая. Скоро они примутся за его гениталии, и к тому времени Шулат скорее всего начнет говорить.

Эсккар встал у головы пленного и мгновение понаблюдал за происходящим. Он много раз видел, как пытают людей. Пять лет назад, когда он сам разбойничал, он мог быть одним из таких же распятых, подвергнутых пытке пленных. Эсккар кивнул Хамати и отошел, чтобы не слышать криков Шулата.

Хамати присоединился к нему.

— Он крепкий человек, командир. Но, думаю, он заговорит.

— Только не давай женщинам чересчур увлекаться, не то он начнет надеяться, что его убьют.

— Нисаба понимает, что тебе надо. Шулат изнасиловал обеих других женщин, и убил мужа одного из них. Нисаба держит их в узде. Но и я хорошенько за ними присмотрю.

— Мы оба присмотрим, — ответил Эсккар.

Он вернулся к пленнику и молча скрестил руки на груди. Ему не доставляли удовольствия страдания этого человека. Просто это нужно было сделать. Шулат знал то, что было необходимо Эсккару, и разбойник заговорит. Самым трудным будет отличить правду от лжи.

Пленник держался, сколько мог, прежде чем начал вопить, моля о милосердии. К этому времени его руки, ноги и колени были сломаны, опухли и кровоточили. Нисаба теперь орудовала одна, стоя на коленях между раскинутых ног Шулата, держа в кулаке его яйца. Дважды она сжимала кулак, всякий раз вырывая длинный, полный муки вопль у своей жертвы, пока пленник беспомощно метался в своих узах. Потом Нисаба вопросительно посмотрела на Хамати и Эсккара.

Эсккар сел возле головы Шулата.

— Ты готов рассказать мне о своем брате?

Прежде чем разбойник успел ответить, Эсккар продолжил:

— Хочешь вина, Шулат?

Хамати уже опустился на колени по другую руку от пленного с флягой в руках, и мгновение тряс сосудом у носа Шулата. В широко раскрытых глазах Шулата были боль и ненависть, но взгляд его последовал за флягой, когда Хамати ее убрал.

— Вино облегчит твою боль, — ласково проговорил Эсккар. — Это ведь не помешает — выпить немного вина. Верно? Или я должен велеть женщинам продолжить?

Глаза пленника бегали туда-сюда, но он ничего не сказал. Эсккар повернулся к Нисабе и кивнул. Рука женщина снова сжалась.

Еще один вопль разорвал воздух, тело человека выгнулось дугой, дергаясь и беспомощно трясясь, пока пленник боролся с веревками. Эсккар бесстрастно смотрел на продолжавшуюся пытку, ожидая, когда же разбойник сломается. На это не ушло много времени. Шулат начал кричать, что будет говорить, и Эсккар остановил Нисабу. Старуха разжала руку; на этот раз на ее ладони и пальцах виднелась кровь.

Эсккар подождал, пока боль пленника утихнет и тот снова сможет подать голос.

— Если ты хоть раз скажешь мне неправду, Шулат, ты будешь очень долго страдать. Ты будешь отвечать на мои вопросы без задержки или снова испытаешь боль. Понимаешь меня?

— Да… Да. Вина! Дай мне вина!

Хамати начал придвигать флягу ко рту человека, но Эсккар удержал его.

— Помни, Шулат. Если ты солжешь или запнешься, ты об этом очень пожалеешь.

Хамати медленно влил вино в рот пленника. Эсккар позволил Шулату выпить столько, сколько тот смог проглотить. Шулат находился в таком состоянии, что вино не только притупит его страдания, но и развяжет его язык. Когда человек закашлялся, давясь вином, Хамати отнял флягу от его губ. И Шулат начал говорить.

Потребовалось время, чтобы выяснить все, что надо было Эсккару. Только один раз ему пришлось повернуться к Нисабе и попросить ее снова сжать кулак. К тому времени фляга Хамати уже почти опустела, а Шулат был едва в сознании. Вино и боль сильно ослабили его, и он то лишался чувств, то снова приходил в себя.

— Думаю, больше вы ничего из него не выудите, командир, — сказал Хамати.

Они с Эсккаром сделали несколько шагов к дому.

— Да, он выложил все. Насколько его слова правдивы, мы выясним достаточно быстро.

Эсккар был задумчив, лицо его помрачнело. Уже сгустилась темнота, огни, на которых готовилась пища, разгорелись вовсю, и запах жарящейся конины перебивал даже запахи смерти. Большинство воинов и жителей деревни, которым нечем было заняться, все еще стояли на площади, зачарованно наблюдая за пыткой Шулата, наслаждаясь этим представлением и, без сомнения, гадая, что бы сами делали на его месте.

— Как мне с ним поступить? — спросил Хамати.

Эсккар оглянулся через плечо. Нисаба все еще стояла на коленях между раскинутых ног мужчины, ожидая разрешения продолжить. Одна из женщин зажгла факел, чтобы все могли лучше рассмотреть происходящее.

— Никак, Хамати, — Эсккар глубоко вздохнул. — Просто отдай его женщинам. Они заслужили право на месть. Когда они закончат, погрузи его труп на повозку вместе с остальными и свали в реку.

Он направился прочь, и, войдя в дом, поднялся по лестнице на крышу. Митрак все еще дежурил там, хотя темнота уже мешала что-либо рассмотреть. Эсккар велел Митраку сойти вниз и найти себе что-нибудь поесть.

Когда мальчик начал спускаться, первый длинный вопль Шулата пронзил ночь: женщины обрушили на него свою ярость.

Оставшись на крыше один, Эсккар сел, положил меч на колени и, глядя на север, выкинул все лишнее из головы.

Слова Шулата дали ему много причин для беспокойства и поставили перед трудным выбором: что же делать дальше? Эсккар видел несколько вариантов дальнейших действий. Он мог вернуться в Аккад и подождать там, собирая новых людей. Он мог остаться на некоторое время здесь и провести разведку на землях к северу и к востоку отсюда. Или он мог продолжить путь к Биситуну.

Пойти сейчас на Биситун почти наверняка означало ввязаться в битву, и не просто в несколько мелких стычек или в погоню за несколькими худо вооруженными разбойниками с плохим предводителем. Бой за эту деревню будет стоить ему потерь, а у него и так мало людей. Ветераны-лучники Эсккара тренировались месяцами, вложили в свое искусство массу труда и времени, и он не хотел потерять ни одного из них, тем более сомневаясь в успехе всего предприятия. Но вернуться обратно, оставив обитателей Биситуна на милость захватчиков… И ведь с каждым днем задержки враг будет становиться все сильнее. Могут уйти недели и даже месяцы, чтобы собрать и подготовить новых людей, и к тому времени Биситун уже нельзя будет спасти.

Последствия для Аккада могли быть самыми серьезными. Без мирной округи, поставляющей в город урожай полей и стада, рост города мог замедлиться, а само строительство великих стен — отсрочено или даже остановлено. А это разрушило бы планы Треллы. Большую часть своей жизни Эсккар заботился только о себе и собственных нуждах, но теперь ему приходилось думать и обо всем городе, даже о целой округе. Судьбы тысяч людей будут зависеть от его решения, и неверный выбор может снова ввергнуть страну в хаос или открытую войну, такую же, как опустошительное вторжение в Аккад алур мерики.

Эсккар не считал себя мастером быстро соображать, и Трелла советовала ему не торопиться, чтобы учесть все возможности. Теперь перед ним стоял широкий выбор, и, какое бы решение он ни принял, оно приведет к последствиям, каждое из которых имеет две стороны. Эсккар обдумывал их снова и снова, взвешивая все мыслимые результаты и пытаясь предусмотреть, что же может пойти не так.

Наконец он принял решение.

Потом он начал составлять план, обдумывая, как могло пойти все дело. Только покончив с этим, он понял, что ему понадобится для достижения успеха и как ему поступить.

В конце концов Эсккар остался доволен собой. Может, его план был и не самым лучшим, но только время ответит на этот вопрос. Он никогда не хотел брать на себя такую ответственность, никогда не мечтал, чтобы однажды его решения повлияли на жизни многих людей. И даже могли бы привести к их смерти. Но Трелла верила в него, и он не хотел ее разочаровывать.

Эсккар выбросил из головы мрачные мысли. Прав он или нет, он будет держаться выбранного пути.

Он встал и потянулся, разминая одеревеневшие от долгого сидения мышцы, глядя в небо, полное звезд. Маленькие мерцающие точки, движущиеся по ночному небосклону, завораживали его, сколько он себя помнил. От отца он узнал, как называются звезды и как прибегать к их помощи, чтобы путешествовать ночью.

Поднялась луна, проливая на землю бледный свет.

Впервые Эсккар заметил молчание ночи. Вопли Шулата давно затихли. Без сомнения, женщины Дилгарта сожалели, что их месть закончилась так быстро. Смерть бандита была первой в начавшейся войне. Эсккар знал, что в течение следующих недель будет раздаваться еще много предсмертных криков. Сколько именно — будет зависеть от того, какой способ действий он изберет.

 

Глава 3

— Вот почему, госпожа Трелла, — сказал Дракис, завершая свое донесение, — господин Эсккар отправил меня на одной из захваченных лошадей обратно в Аккад, чтобы рассказать тебе и Гату о том, что произошло.

Трелла слегка шевельнулась, выслушав рассказ воина. Встреча с Дракисом заняла немало времени, а ее беременность уже перешла в такую стадию, что Трелле стало неудобно так долго сидеть. Находясь на седьмом месяце, она предвкушала рождение ребенка, но ее тело теперь требовало то одного, то другого, и ей становилось все труднее сосредоточиться. Но никто в комнате не замечал этого. Трелла очень искусно научилась владеть своими чувствами и мыслями.

Трелле исполнилось пятнадцать, и ее фигура была бы очень стройной, если бы она не ждала ребенка. Она была немного выше среднего роста; волосы, очень темные и густые, падавшие чуть ниже плеч, служили главным ее украшением. Тонкий серебряный обруч удерживал их, оставляя щеки и шею открытыми. На шее Треллы была кожаная полоска с маленькой золотой монетой, прятавшейся между грудями, — подарок Эсккара за то, что она спасла ему жизнь.

Если не считать простого головного обруча и этого ожерелья, она не носила украшений, хотя торговцы Аккада делали прекраснейшие браслеты, кольца и сережки, которые очень ценились в селениях на реке. Незнакомцы обычно замечали в первую очередь глаза Треллы, темно-карие, широко расставленные, казалось, все замечающие — как будто они заглядывали человеку прямо в душу.

Закаленные воины вдвое старше часто терялись в ее присутствии.

Но эти глаза не выдавали всю мощь ее ума. Отец хорошо научил свою драгоценную дочь слушать, наблюдать и думать. Ее острый разум делал остальное. Когда кто-нибудь говорил, она внимательно слушала, в то же время наблюдая за лицом этого человека, за его руками, за тем, как он шаркает ногами, и это помогало ей лучше понимать слова. Она постигала многое, замечая не только то, что говорят люди, но и как они говорят и о чем умалчивают. Немногим удалось бы скрыть от нее правду.

Многие мужчины сперва ее недооценивали, видя в ней только юную женщину. Те, кто знал ее хорошо, не совершали такой ошибки. У Треллы был властный вид, она как будто излучала превосходство. Варварский клан, с которым подружился Эсккар, называл ее обладающей даром — так они обозначали женщин, отмеченных богами, и разрешали им даже говорить у костра, где собирался совет.

В Аккаде многие думали, что богиня Иштар благословила Треллу особой проницательностью. Это постоянно подтверждал жрец Иштар, хоть и забирал у Треллы золото. Остальные клялись, что она обучена искусству колдовства и умеет насылать чары и подчинять души людей. Трелла улыбалась, слыша об этом, и ничего не делала, чтобы опровергнуть слухи. Она предпочитала использовать их.

— И ты собираешься вернуться к моему мужу немедленно, Дракис?

— Да, госпожа Трелла, как только соберу все необходимое. Я должен присоединиться к нему прежде, чем он доберется до Биситуна.

Гат на другом конце стола подался вперед.

— Сколько людей он оставил в Дилгарте?

Новый начальник стражи Гат командовал в городе в отсутствие Эсккара. Пожилой — ему уже минуло пятьдесят — Гат обучал почти каждого воина в Аккаде.

— Он сказал, что оставит троих, — ответил Дракис. — Раненого и еще двух. Господин Эсккар просил как можно быстрей послать в Дилгарт воинов, ремесленников и всех тех, кто сможет помочь отстроить деревню заново.

— А он не сказал, зачем ему понадобились веревки и масло?

— Нет, — ответил Дракис. — Он просто велел мне доставить десять мотков веревки и столько черного масла, сколько я смогу привезти на запасной лошади и на своей верховой.

— Надеюсь, он не собирается сжечь дотла Биситун, — полушутя сказал Корио, член одной из Благородных Семей, помогавших править Аккадом.

Трелла повернулась к нему. Каждый день по меньшей мере один из членов Благородных Семей города сидел здесь с Гатом и Треллой, чтобы быть в курсе всех важных дел. Сегодня знать на совете представлял Корио. В Аккаде теперь было семь таких Семей, и комната совета едва вмещала их всех; правда, они редко приходили всем скопом.

Умелый строитель, Корио возводил аккадские стены, которые дали возможность Эсккару и его воинам защитить город от варваров. Выполнение этой задачи изменило положение Корио и привело его в Благородные Семьи. Трелла знала, что многие в Аккаде, особенно те, что были недовольны Эсккаром, считали Корио и его стены истинными спасителями города.

— Я уверена, что он не собирается этого делать, — сказала Трелла, улыбнувшись в ответ на слова Корио. — Если бы собирался, он бы так и сказал.

Корио кивнул в знак согласия. Те, кто имели дело с Эсккаром, знали, что он не скрытный человек.

— И масло следует перевезти в винных флягах, — добавил Корио, — горшки слишком легко разбить, везя на лошади, даже если как следует их завернуть.

— Мне все это не нравится, — покачал головой Гат. — В Биситуне может быть больше воинов, чем у Эсккара, и на этот раз именно его люди будут снаружи частокола. Может, мы должны передать ему, чтобы он возвращался в Аккад. Биситун может подождать, пока мы соберем еще людей.

— Эсккар знает, что делает, Гат, — холодно проговорила Трелла, хотя ей все это тоже не нравилось.

Они ожидали, что Эсккар будет сталкиваться с маленькими разрозненными шайками грабителей и воров, с разбойниками, которые пустятся наутек при виде организованного отряда воинов. Никто не предвидел, что Эсккару придется иметь дело с деревней, полной вооруженных людей. Но Трелла научилась не подвергать сомнению решения мужа, когда речь шла о военных делах. Эсккар большую часть своих тридцати лет провел в битвах и часто замечал на поле боя то, что упустил бы другой человек. И что-то подсказало ему, что в Биситуне понадобятся веревки и масло. Значит, он мог взять Биситун без особо больших потерь.

— Дракис, — начала Трелла, — ты сказал, что, после того как Шулат рассказал обо всем, Эсккар оставался на крыше больше часа?

— Да, госпожа Трелла. Опустилась ночь, и конина хорошенько запеклась, прежде чем он к нам присоединился. Поев, он дал мне указания и велел уходить на рассвете.

Урок, который Эсккар выучил очень хорошо, заключался в том, что нужно продумывать заранее свои военные действия. Трелла знала: если Эсккар так долго размышлял о Биситуне, он, должно быть, взвесил все возможные варианты. Она вздохнула про себя и снова пошевелилась. Эсккар сделает то, что решил, если только не послать ему отчаянную просьбу вернуться в Аккад. Он всегда слишком сильно рисковал, но таким уж он был человеком.

— Ты позаботишься, чтобы Дракис получил все необходимое, Гат?

Если Дракис покинет город завтра с первыми лучами солнца, решила Трелла, и лошади не подведут, он присоединится к Эсккару как раз перед тем, как тот доберется до Биситуна.

— Да, госпожа Трелла, — Гат смягчал свой грубый голос всякий раз, когда заговаривал с Треллой. — Я позабочусь, чтобы у него были две лошади, когда он покинет Аккад, и один-два человека, чтобы оставить их в Дилгарте. И, думаю, пошлю-ка я с Дракисом еще одного: пусть он приглядит, чтобы Дракис не свалился с лошади и не забрел куда-нибудь.

Все улыбнулись этой шутке. Член клана Ястреба, Дракис доказал, что на его верность можно положиться поболее, чем на верность многих других.

— Позаботься о том, чтобы взять побольше еды, Дракис, — сказала Трелла. — Но сегодня ночью ты будешь есть и спать в нашем доме. Тебе нужно отдохнуть. Следующие четыре дня тебе предстоит нелегкая скачка.

Она знала, что слова ее излишни, что человек этот и так сделает все, что от него требует долг, но результат получился таким, какого она хотела.

Мысль о том, что правительница Аккада беспокоится о его обеде и сне, заставила Дракиса смущенно покраснеть. Он встал и поклонился.

— Спасибо, госпожа Трелла. Это будет честью для меня.

Он поклонился снова, на этот раз Гату, и покинул комнату.

Трелла, Гат и Корио остались сидеть за столом. Дом, в котором они находились, можно было бы назвать Домом совета — это большое одноэтажное строение находилось недалеко от аккадского рынка. Эсккар и Благородные Семьи встречались в Доме совета, чтобы управлять быстро растущим городом и решать различные дела. В этом здании было только две больших комнаты: внутренние покои, где встречались правители, и внешняя комната — там ждали те, с кем следовало обсудить дела. В этой комнате работали два чиновника, которые вели записи решений совета и переписывали тех, кто искал случая высказаться на совете. Два стражника внимательно наблюдали за каждым посетителем и следили, чтобы никто не пронес оружие во внутреннюю комнату. Два воина клана Ястреба, телохранители Треллы, тоже ожидали здесь. Еще один воин стоял у входа в здание.

Трелла почувствовала, как в ней снова шевельнулся ребенок. По крайней мере, на сегодня дела были почти закончены.

— Каковы твои планы насчет новой стены, Корио? Скоро ты воплотишь в жизнь свои замыслы?

Трелла знала, что уже больше месяца Корио каждый день встречается со всеми мастерами-строителями и ремесленниками Аккада.

Корио встал и двинулся вокруг стола, чтобы удобнее было смотреть в лица остальных. Высокий человек с большими руками, он предпочитал говорить стоя.

— Мы спорили насчет стены весь день до самой ночи, пока не кончилось масло в лампах, — он покачал головой, вспомнив об этом. — Но никто не остался довольным. Однако, думая о нуждах каждого и о том, насколько предположительно вырастет Аккад за следующие несколько лет… Мы в конце концов согласились начать работу.

— И где будет находиться великая новая стена? — спросил Гат, начиная повышать голос.

Мало того, что ему придется выделять воинов для поддержания порядка во время строительства, так ему еще придется обучать новых людей, чтобы защитить расширяющийся город в случае нового нападения.

Корио печально покачал головой.

— Тебе это не понравится, Гат. Новая восточная стена будет в восьмистах шагах от нынешней. Северная и западная стены останутся там, где сейчас, но южную также нужно будет передвинуть. Пространство внутри новых стен будет в три раза больше нынешнего Аккада.

— И как долго придется строить такую замечательную новую стену? Трелла станет бабушкой, прежде чем вы закончите!

Трелла улыбнулась этим словам старого воина. Гат считал ее почти дочерью, а себя — одним из немногих в Аккаде, кто мог обращаться к ней без титула, хотя в официальных случаях он именовал ее правильно.

— Новые стены будут высотой в тридцать пять футов, — сказал Корио, — но десять из них будут находиться ниже уровня земли. Поскольку вы с Эсккаром требуете много башен, на строительство уйдет по меньшей мере три года.

Ценность башен, которые должны были возвышаться над стенами, больше не обсуждалась: все усвоили жестокий урок, пока алур мерики держали город в осаде.

Трелла не выказала удивления, хотя про себя подумала: не уйдет ли на такое строительство скорее пять лет? Она уделяла внимание многим вопросам и знала, что Аккаду нужно место, чтобы расширяться. На эту грандиозную стройку будет затрачено много лет, но еще больше ее беспокоило, где взять золото, воинов и рабочих. Когда новая стена будет возведена, Аккад станет самым великим и сильным городом мира, и ее ребенку ничто не сможет угрожать за могучими стенами.

Гат негодующе хлопнул ладонью по столу.

— Три года! Это если мы сможем наскрести достаточно воинов и рабочих для строительства. А скорее всего времени уйдет в два раза больше, если вы меня спросите. Сомневаюсь, что я проживу достаточно долго, чтобы увидеть достроенную стену.

Трелла положила ладонь на его руку и улыбнулась.

— Ты увидишь ее, Гат, как и все мы. Корио построит для нас великий город. Мы должны проявить терпение.

Она уважала Гата, как и все воины, хотя и по другой причине. Воины почитали его за опыт и годы. Немногие бойцы прожили больше сорока. Что касается Треллы, Гат не единожды доказывал ей и Эсккару свою верность.

Трелла повернулась к Корио.

— Я рада, что все вы сошлись на том, что это нужно сделать. Как всегда, ты хорошо справился, главный строитель.

Она встала, радуясь случаю дать отдых спине и уже предвкушая возвращение домой.

В проеме открытой двери мелькнула тень, и появился один из здешних писцов — юноша с желтоватым лицом человека, редко бывающего на солнце. У него была жидкая бородка и высокий голос.

— Госпожа Трелла… Командир Гат, вас хочет видеть еще один посетитель — путник, явившийся с дальнего востока. Посланца от благородного Эсккара пропустили раньше него. Должен ли я велеть этому человеку подождать до завтра?

У Треллы было искушение именно так и поступить, но если странник проделал дальний путь с востока, значит, он явился из земель, лежащих за великой рекой. Здесь редко появлялись путешественники из-за Евфрата. Трелла увидела на лице Корио любопытство, которое испытывала и сама, и передумала.

— Нет, мы примем его сейчас. Пожалуйста, пошли его сюда.

К тому времени, как она и Корио вновь заняли свои места, незнакомец уже стоял перед ними. Трелла подумала, что ему около тридцати, хотя благодаря гладкому безупречному лицу с правильными чертами он казался моложе. Мужчина был ненамного выше ее, строен, хотя выглядел достаточно крепким. Одежда его была изношенной, но хорошо сшитой. Кроме черных глаз и более темного цвета лица он ничем не отличался от местных торговцев.

Незнакомец вежливо поклонился каждому по очереди.

— Благодарю, что приняли меня, командир Гат, — заговорил он негромким приятным голосом. У него был сильный акцент, но слова звучали вполне разборчиво. — Меня зовут Кортхак. Я понимаю, что уже поздно и что посланец благородного Эсккара прибыл неожиданно. Если пожелаете, я могу вновь прийти сюда завтра.

Гат повернулся к Трелле, но та не подала никакого знака, а просто рассматривала незнакомца. Старый воин кивнул посетителю.

— Нет, мы можем поговорить сейчас. И стоять не обязательно.

Гат подождал, пока Кортхак займет место за столом напротив него.

— Это Корио, наш главный строитель, а это госпожа Трелла, жена Эсккара, нашего правителя. Ты говоришь, что прибыл из земель, лежащих к востоку от Евфрата?

— Да, командир. Из-за великой пустыни. Я прибыл вчера с небольшим караваном. Я торговец, и мне бы хотелось основать свой торговый дом здесь, в Ораке… Я хотел сказать, в Аккаде, — он улыбнулся своей оговорке.

Казалось, всем нелегко было привыкнуть к новому названию города.

— Чем именно ты торгуешь? — Корио подался вперед, наклонившись над столом.

Он задал вопрос не из праздного любопытства. Каждый торговец имел свои деловые знакомства и свои секреты, и, если этот человек и впрямь пришел из-за пустыни, он может дать городу новые торговые связи.

— Благородный Корио, я занимаюсь драгоценными камнями и другими маленькими предметами, которые можно выгодно продать. Я собираюсь перевозить подобные товары через великую пустыню и торговать изумрудами, ониксами, розовым кварцем, оливином, аметистами и стеклянными бусинами. Чтобы получить прибыль, торгуя со столь далекими землями, нужно торговать тем, что занимает мало места и удобно для перевозки. Я уверен, вы это понимаете.

— Украшения из стеклянных бусин здесь очень редки, — задумчиво сказал Корио. — Их ценят за красоту и способность исцелять. Оливина тоже немного, так как он имеет силу снимать чары.

— Тогда, возможно, я преуспею в Аккаде, — вежливо сказал Кортхак, показав в улыбке белые ровные зубы. — Если, благородный господин, мне разрешат открыть здесь свой торговый дом.

— Прежде чем ты сможешь основать тут торговый дом, следует уплатить пошлину, — ответил Корио, взглянув на Треллу. — Мы только что отразили нашествие варваров, и, добавлю, победа далась дорогой ценой. Вновь прибывшие должны платить, чтобы вести свои дела под защитой Аккада. Существуют также другие пошлины и правила.

Кортхак нахмурился.

— Надеюсь, эти пошлины не будут слишком высоки, благородный господин. Мне пришлось бороться с великой пустыней, и я тоже понес немалые потери.

Трелла непринужденно вступила в беседу:

— Может, расскажешь нам немного о землях к востоку. Какие они? Там живет много людей?

— Как только вы пересечете великую пустыню и попадете в землю под названием Египет, вы увидите много деревень и великое множество народа, — ответил Кортхак.

— Селения эти такие же большие, как Аккад? — в голосе Гата слышалось сильное сомнение. — Далекие земли всегда кажутся волшебными и могучими, но я в молодости много путешествовал и никогда не встречал города, где было бы столько людей, сколько в Аккаде.

— О нет, таких огромных селений, как Аккад, там нет, — ответил Кортхак. — Аккад могущественный…

— Пожалуйста, прости меня, Кортхак, — перебила Трелла, — но здесь ты можешь говорить откровенно. — Она знала, что посетитель сейчас вознесет Аккад до небес, чтобы польстить его правителям и важным горожанам. — Мы хотели бы услышать правду о землях к востоку. Те немногие люди, что приходят к нам издалека — это, в основном, заблудившиеся в пустыне или пустынные кочевники, и они мало смыслят в селениях. Такие странники немногое могут рассказать.

Кортхак внимательно поглядел на Треллу, прежде чем продолжить.

— Говоря по правде, госпожа Трелла, у Египта обширнейшие плодородные земли со множеством деревень, а некоторые из его селений больше Аккада. В Египте имеется много серебра и золота, много скота и других домашних животных. Невозможно сосчитать населяющих его людей.

— Эти селения окружены стенами? — Корио, похоже, не убедили слова чужестранца.

— Многие окружены, благородный господин Корио, — спокойно ответил путник. — Не все, но жители некоторых возводят для защиты такие же стены, как у вас — чтобы не впустить захватчиков.

— Аккад — первое селение в этих землях, которое строит для защиты укрепленные стены, — недоверчиво проговорил Корио. — Мощные стены не так уж легко возвести.

— Я могу сказать только о том, что видел, благородный господин Корио, — ответил Кортхак, слегка приподняв руки в знак защиты. — Госпожа Трелла попросила меня говорить правду, и я ее говорю.

— Значит, мы должны поблагодарить тебя за честность, Кортхак, — сказала Трелла, снова заговорив прежде, чем Корио успел подать голос. — Но сейчас уже становится поздно, а совету надо позаботиться еще кое о каких делах. Не мог бы ты посетить нас завтра, скажем, за час до полудня? Тогда у нас будет время поговорить с тобой не торопясь, и ты сможешь рассказать куда больше о том, что ты видел во время своих путешествий, и о земле под названием Египет.

Кортхак вежливо принял это повеление уйти, встал и уважительно поклонился.

— Конечно, госпожа Трелла, я понимаю. Я вернусь завтра в назначенный час.

Трелла встала вместе с ним и тоже поклонилась, мило улыбнувшись покидающему комнату Кортхаку. Она подождала, пока он удалится настолько, что уже не сможет ее слышать, и повернулась к Корио и Гату.

— Этот странник пошел на огромный риск, пересек пустыню с такими ценными товарами в единственной надежде — основать здесь, в Аккаде, свой торговый дом.

— Каковы бы ни были его причины, — ответил Корио, — он здесь и со своими товарами. Каждый торговец прибавляет Аккаду богатства. Позволим ему основать тут торговый дом, если он сможет заплатить пошлину в двадцать золотых монет.

— Нет, Корио, — твердо сказала Трелла, — я так не думаю. Завтра мы скажем ему, что он должен заплатить сорок золотых, если хочет основать тут дело.

— Клянусь глазами Иштар, Трелла! — выругался Гат. — Мантар выл несколько дней, когда ему пришлось заплатить всего двадцать. Он заявил, что разорится и ему придется выпрашивать милостыню на улицах. И это было всего месяц назад.

— И все-таки Мантар заплатил пошлину, — сказала Трелла. — И помни: Кортхак — чужеземец. Мантар же прожил тут всю жизнь.

Мантар занимался скотом, по большей части козами и овцами, которые давали молоко и сыр. Он горько жаловался на пошлину, но он был в числе тех, кто бежал из города перед появлением варваров, и теперь должен был платить, чтобы загладить вину. Трелла не испытывала сочувствия к тем, кто отказался защищать Аккад.

— И я сомневаюсь, что Кортхак будет плакать так же громко, как Мантар, — сказала она. — Думаю, нужно узнать об этом Кортхаке как можно больше.

Она повернулась к Гату:

— Сколько человек было в его караване, сколько рабов, сколько животных? Что за люди явились вместе с ним? Выяснить, где он остановился, и поговорить с владельцем этого постоялого двора. Давайте все проверим и встретимся завтра в середине утра. Мы сможем поговорить об этом прежде, чем снова увидим Кортхака. Я позабочусь о том, чтобы Никар тоже был здесь. Он видит в людях много такого, что мы можем и не разглядеть.

Благородный Никар правил Аккадом до вторжения и передоверил защиту города Эсккару. А еще Никар отдал Эсккару рабыню по имени Трелла.

— А что такого в этом Кортхаке беспокоит тебя, госпожа Трелла? — Корио, казалось, удивила ее осторожность. — Он производит приятное впечатление.

Трелла пожала плечами.

— Меня пока ничто не беспокоит, Корио. Но мы не можем позволить себе быть беспечными. И разве это не странно, что торговец пересек великую пустыню с таким большим риском, не убедившись, что его тут ждут? Он что, не понимал, что варвары алур мерики прошли через эти земли, убивая всех, кто попадался им на пути? Почему он не послал вперед себя гонца?

Корио открыл было рот для ответа, потом снова его закрыл. За последние несколько месяцев он научился не отмахиваться от мыслей Треллы.

— Подумай об этом, Корио, — продолжала Трелла. — И ты тоже, Гат. Давайте выясним все, что сможем. И если вы меня извините… Нужды моего тела снова взывают ко мне.

Она вышла в переднюю, два ее телохранителя встали при ее появлении. Подруга Треллы Аннок-сур тоже ее ждала и встала, когда Трелла пересекла комнату.

Две женщины бок о бок вышли на площадь и зашагали к дому Эсккара. Один охранник шагал впереди них, второй — сзади. Оба держали руки на рукоятях мечей, поглядывая по сторонам.

Всего несколько месяцев назад враги Эсккара напали на Треллу на улице. Люди, пытавшиеся ее убить, умерли под пыткой. В приступе истинно варварской ярости Эсккар угрожал сжечь город дотла и перебить всех его обитателей, если такое случится снова. Никто не сомневался, что он сдержит слово. Поэтому телохранители все время были начеку, как и велели им Эсккар и Гат. Они не хотели испытывать ярость Эсккара и угрызения совести, если произойдет еще одно покушение на Треллу.

Аннок-сур, такая же чуткая, как любой из охранников, шла позади Треллы, очень близко. Жена одного из командиров Эсккара, Аннок-сур была почти вдвое старше Треллы. Ее муж Бантор вместе с отрядом воинов покинул Аккад за несколько дней до того, как Эсккар ушел на север. Сейчас отряд Бантора действовал далеко к югу от города, внимательно наблюдая издалека за передвижением варваров, чтобы убедиться, что те не вернутся для нового нападения на Аккад. Варваров прогнали, но у них еще оставалось много воинов, и слухи о том, что враги до сих пор где-то рядом, хоть и отступили от стен города, все еще пугали жителей Аккада.

— Тебя что-то тревожит, Трелла?

— Да, Аннок-сур, но мы поговорим об этом дома.

Кортхак вернулся на скромный постоялый двор, который выбрал для себя и своих людей.

Идя по улицам, он не обращал внимания на глазеющих на него с раскрытыми ртами жителей. Хотя его одежда, как и одежда его телохранителей, была местной, более темный цвет кожи, ставший еще темнее после месяцев, проведенных под солнцем, выдавал в них чужаков и, что еще того хуже, чужестранцев. Тем не менее Кортхак мило улыбался всем, с кем встречался глазами, раздавая приветствия и дружелюбные кивки. Потом у него будет много времени, чтобы научить этих людей истинному уважению. Тогда они будут стоять на коленях в грязи, боясь поднять на него глаза, чтобы не лишиться голов, когда он будет проходить мимо.

Прошло больше месяца с тех пор, как Кортхак покинул Магабад. Он вошел в Аккад всего с шестнадцатью тщательно отобранными людьми — с такими, которые смогут походить на слуг, а не на бойцов. Остальные силы Кортхака остались далеко на западе, ожидая приказа явиться, а Ариам рыскал по округе в поисках людей, готовых сражаться за золото даже на стороне чужеземцев.

Удача улыбнулась Кортхаку, послав ему Ариама. Кортхак не смог бы придумать лучшего орудия для исполнения своей воли. Ариам знал город и округу, знал здешний народ, знал, как командовать сбродом, который вскоре вознесет Кортхака на вершину власти. Желание Ариама заполучить власть и богатство помогало легко управлять им. Пока он будет оставаться послушным и верным, он будет полезен. Кортхак помнил удивление в глазах Ариама при виде мешков с драгоценными камнями. Жадность этого человека будет уздой в твердых руках Кортхака.

Кортхак захватил с собой два мешка с драгоценностями — более чем достаточно, чтобы обустроиться в Аккаде. Через несколько дней или через неделю он нехотя заплатит любую сумму, которую потребуют от него аккадцы. Потом купит дом. Он приведет в Аккад еще своих людей — по одному, по двое, постепенно увеличивая их число, а сам тем временем будет заниматься невинной торговлей драгоценностями с местными купцами.

Для аккадцев такая торговля станет прибыльной, так как Кортхак не собирался быть изворотливым в торговых делах. Его будут считать неумелым торговцем, зато он заведет много друзей. Другим он будет раздавать подарки, и друзей станет еще больше.

В это время Ариам будет продолжать собирать людей. После первых бесед со спасенным им Ариамом Кортхак не был уверен, что его новый слуга и союзник сможет собрать столько бойцов, сколько обещал. Но, подойдя ближе к Аккаду, Кортхак сам увидел, как опустошена его округа и сколько по ней бродит неприкаянного люда.

Уже многие явились, чтобы присоединиться к Ариаму и его людям, и новый командир Кортхака обещал, что наберет еще больше народу. Когда у Кортхака будет достаточно сподвижников, город станет принадлежать ему после одной ночи сражения.

Завтра его военные действия начнутся. Он уже принялся выяснять, кто тут относится к важным торговцам и купцам, и скоро начнет покупать их поддержку благоразумными, продуманными взятками. Кортхак не будет скупиться на драгоценные камни, сколько бы их ни ушло; он позаботится о том, чтобы вернуть себе большую часть, когда захватит власть в городе.

Несмотря на то что Кортхак сказал Трелле, Аккад произвел на него впечатление. В городе кипело оживление. Кортхак видел, что на улицах возводятся новые здания, видел новый урожай, пышно поднимающийся на полях вокруг.

Жители города выглядели здоровыми, довольными и упитанными, больных тут было немного. Даже рабы казались удивительно довольными своей долей. Египет, может, и имел один-два города больше Аккада, но ни одного, который мог бы сравниться с этим местом мощью. Нет, Аккад безупречно подходил желаниям Кортхака.

Может, когда-нибудь он соберет достаточно большую армию, чтобы вернуться в Египет и уничтожить своих врагов…

Он прогнал эти мысли. Пройдут годы, прежде чем он выжмет из Аккада все возможное, а сейчас ему нужно сосредоточиться на ближайшей задаче. Он уже поговорил с хозяином постоялого двора и с некоторыми другими аккадцами и узнал, что Эсккар ушел на север, в то же время послав еще один отряд воинов на юг. Кортхак едва мог поверить в свою удачу. Глупый правитель разделил свои силы и оставил город под присмотром своей беременной рабыни!

Если бы Ариам сумел быстро собрать людей, Кортхаку с лихвой хватило бы воинов, чтобы захватить Аккад. На это ушло бы всего несколько недель. В то время как дурак Эсккар гонялся бы по округе за разбойниками, ослабляя свои силы, Кортхак бы неуклонно увеличивал число своих бойцов.

Кортхак добрался до своего жилища и вошел. Он вежливо кивнул владельцу постоялого двора и сел за стол. Теперь, кроме самого хозяина и его семьи, здесь оставались только Кортхак и его люди. Остальных постояльцев хозяин после щедрого подарка, полученного от Кортхака, отправил искать другое место.

Крошечный постоялый двор обычно не вмещал так много путешественников, но люди Кортхака могли справиться с небольшими неудобствами вроде ночевок на земляном полу плечом к плечу; после убийственных недель пути через пустыню здешний пол казался им просто роскошным.

Хотя Кортхак отбирал людей с особой тщательностью, эти опытные воины с трудом изображали обычных телохранителей. Он разрешил им носить только ножи, соответствующие роли, которую они играли, а недавно приобретенные мечи велел сложить в его комнате. Кортхак пообещал, что убьет первого, кто затеет ссору с местным жителем. Пока люди сдерживались, зная, что скоро они смогут разграбить весь город.

Хозяин постоялого двора ринулся к столу с кувшином вина и чашами, в то время как его подобострастная жена появилась с блюдом фиников и хлебом. Кортхак поблагодарил обоих улыбкой, не обращая внимания на их грязные руки. Хозяин, без сомнения, воображал, что крупно заработает на чужестранце.

Мысль о том, что когда-нибудь он вернет все заплаченное этому человеку, улучшила аппетит Кортхака. Паршивое вино пахло уксусом, но он охотно его выпил, отщипывая куски от черствого хлеба.

Сегодняшняя встреча с Треллой прошла лучше, чем он ожидал. Может, глупый властелин Аккада ухитрится погибнуть и разрешит тем самым проблему северных земель. Этот Эсккар даже не имел наследника, хотя Кортхак в любом случае сомневался, что многие сплотились бы вокруг сына выскочки-варвара. Кортхак знал: должны пройти годы веры в правителя и повиновения ему, прежде чем люди, не рассуждая, примут передачу власти от отца к сыну.

Гат, временный правитель города, выглядел и действовал как простой воин, у него не было ни капли воображения. А Корио был всего лишь мастеровым, недавно допущенным в круг тех, кого местные звали благородными. Нет, эти простые люди сплотились вокруг Эсккара не по добровольному выбору, а лишь по необходимости.

Эсккар покинул город, взяв с собой почти четверть здешних воинов. Еще примерно шестьдесят ушли на юг, поэтому в Аккаде осталось немногим больше сотни бойцов — этого не хватило бы даже для того, чтобы как следует защитить стены, если только воинов не поддержат местные жители. Если исключить здешних бойцов, остальные два отряда, даже соединившись, будут слишком слабы, чтобы вновь овладеть городом, тем более после того, как Кортхак убедит горожан перейти на его сторону. Здесь наверняка найдется немало людей, жаждущих улучшить свое положение.

Сделав глоток вина, Кортхак поморщился. Он знал, как убедить остальных аккадцев. Предать нескольких смерти на рыночной площади — и эта проблема будет решена.

Стало быть, следовало принимать во внимание только Треллу. Она будет осторожна, вероятно, даже подозрительна, но чужестранец с дюжиной слуг не обеспокоит ни ее, ни кого-нибудь другого. Может, он сумеет даже расположить ее к себе, занимая историями о Египте, пока Ариам собирает людей. А несколько драгоценностей способны совершить чудо.

Ариам мало знал о Трелле, но хозяин постоялого двора мог рассказать о ней много историй. Она, похоже, была очень умна, но она была просто беременной девчонкой, слишком молодой, чтобы как следует разбираться в том, как управляться с мужчинами или править городом. Что еще важнее, у нее не было опыта в ведении войны, особенно такой войны, которую вел Кортхак в Египте. Нет, она и Эсккар достигли своего положения только благодаря удаче: началось нашествие варваров, и в этой неразберихе они захватили власть в самом большом городе на Тигре.

С Треллой нужно было действовать осторожно, но Кортхак позаботится о том, чтобы она выведала у него только то, что он сам захочет рассказать. До тех пор пока не станет уже слишком поздно. А потом она, как и все, будет на коленях у его ног.

Он попробовал несколько фиг и снова пожалел, что тут нет фруктов с тех деревьев, которые росли у селения, где он жил в юности. Еда на новом месте почему-то казалась далеко не такой вкусной, как в Египте. Кортхак полагал, что привыкнет к ней, особенно когда еду ему будут подавать на золотых подносах новые рабы.

Сделав глоток вина, чтобы сполоснуть рот, он еще немного поразмышлял о Трелле. Она была довольно красива, несмотря на то что уже располнела из-за беременности. У нее была властная осанка и достоинство, и Кортхаку доставит огромное удовольствие выбить из нее все это. Он видел, как другие ей уступали, хотя, возможно, они делали это только из страха перед варваром Эсккаром. Может, из нее выйдет хорошая рабыня для наслаждений. Она когда-то уже была рабыней, поэтому в самый раз будет вернуть ее к прежнему положению.

Кортхак представил себе обнаженную Треллу, стоящую на коленях у его ног, умоляющую дозволить ублажить его. Да, такое приятно предвкушать. Почти так же приятно, как представлять себе целый город, подчинившийся его власти, готовый выполнить любой его приказ.

Утром он встретится с советом, заклиная удовлетворить его прошение. Он будет торговаться из-за той пустячной пошлины, которую ему назначат.

Утром наступит его первый день. Это продлится недолго, а когда все кончится, он будет править сперва городом, а потом и всей округой. Эсккар будет мертв, а его женщина станет рабыней Кортхака и останется ею до тех пор, пока будет его ублажать. Или тоже погибнет.

 

Глава 4

Хотя Трелла жила всего в нескольких улицах от Дома совета, путь домой всегда отнимал у нее больше времени, чем она рассчитывала. Улицы полны были продавцов и прохожих, и все они при виде Треллы и ее телохранителей всячески старались обратить на себя ее внимание. Все хотели обменяться с Треллой несколькими словами или просто окликнуть ее и поприветствовать.

Трелла и Аннок-сур шли не торопясь и часто останавливались, чтобы поболтать со встречными. Всего несколько месяцев назад Трелла почти каждый день ходила пешком через весь город. Но сейчас из-за беременности и необходимости играть новую роль — представителя Эсккара — у нее осталось меньше времени для прогулок и встреч с людьми. Тем не менее Трелла хотела оставаться близкой народу Аккада, поэтому пользовалась любой возможностью поговорить с горожанами.

День близился к концу, женщины закончили свои дневные труды, и толпа в основном состояла из них. Оставалось еще больше часа, прежде чем они начнут готовить ужин своим семьям.

Молодые матери показывали Трелле новорожденных, матроны — своих дочерей на выданье, а женщины постарше или молодые вдовы выставляли напоказ самих себя. Многие из них надеялись, что госпожа Трелла поможет найти мужа — такую обязанность она взяла на себя во время осады, когда смерть косила и воинов, и обычных жителей.

Война с варварами возвысила тех, кто стали защитниками Аккада, и Эсккар настолько увеличил плату воинам, что многие люди старшего возраста теперь могли содержать жен. А Трелла, за какую бы задачу, даже самую мелкую, ни бралась, всегда бралась за нее всерьез. По ее настоянию Эсккар собрал самых опытных воинов, и Трелла встретилась с каждым из них, неторопливо выясняя, какой из каждого получится муж и какая женщина лучше всего ему подойдет.

Вскоре она могла уже гордиться многими женатыми парами. Поскольку она помогла заключить эти союзы, мужья хорошо обращались со своими женами, а жены не пренебрегали своими обязанностями. Никто не хотел, чтобы повелитель Аккада или его жена услышали об их семейных неурядицах. Даже вновь прибывшие в Аккад вскоре научились прибегать к знаниям и помощи госпожи Треллы, не только как свахи, но и как честного советчика почти в любой ситуации.

К тому времени, как Аннок-сур и Трелла добрались до жилища Эсккара, Трелла пообещала найти мужей еще двум женщинам.

Вход в дом охраняли два воина, и один из них придержал дверь, чтобы госпожа могла войти.

Женщины прошли во двор, где воздух был пропитан запахом жасмина, а у внутренних стен росли тюльпаны в горшках — их цвет оживлял тускло-коричневый фон глиняных кирпичей.

Когда Эсккар стал начальником стражи, он занял это большое двухэтажное здание с садом и отдельным домом для слуг. Это здание, в то время самое большое в Аккаде, раньше принадлежало богатому торговцу, ценившему как уединение, так и безопасность. Эсккар жил в доме слева; его второй этаж поднимался уступом в задней части строения. Помещения для слуг тянулись по всей длине дома справа; его отделяло от жилища Эсккара большое открытое пространство. Два дома с двух сторон ограждали центральный двор, а остальные две стороны защищали стены высотой в человеческий рост.

Во время осады больше сорока человек втиснулись в дом для слуг, хотя сейчас там размещалось только двадцать охранников, большинство из которых принадлежали клану Ястреба. Клексор, один из командиров Эсккара, жил здесь вместе с женой и детьми. Остальные комнаты оставались пустыми в ожидании гостей или путешественников.

Во дворе между двумя домами за большим дощатым столом могли разместиться на полудюжине скамей тридцать человек. В самые жаркие летние дни здесь обедали мастера, слуги и стражники. Обычно за этим столом можно было найти нескольких воинов клана Ястреба, особенно по утрам.

Эти воины бдительно охраняли дом и его обитателей. Днем и ночью двое мужчин стояли на страже перед главными воротами, в то время как еще один наблюдал за маленьким садом, разбитым у главного дома. Дом этот имел единственное высоко расположенное окно — на втором этаже, в покоях Эсккара и Треллы.

Вечером двое стражников занимали посты внутри главного дома, охраняя лестницу, ведущую в комнаты Эсккара и Треллы.

Аннок-сур и ее муж Бантор тоже жили здесь. Когда Эсккар стал начальником стражи, Бантор и его жена были слишком бедны, чтобы найти приличное жилье. Эсккар, в доме которого имелось много свободного места, предложил самому нуждающемуся из своих командиров одну из лишних комнат в большом доме.

Хозяйство быстро росло, поскольку оба здания были полны воинов и слуг.

Трелле требовалась помощь, и она попросила о ней Аннок-сур. Вскоре Трелла поняла, что жена Бантора может и сама замечательно управляться с хозяйством обоих домов. Как только две женщины обосновались на новом месте, Аннок-сур взяла на себя ежедневные домашние хлопоты, закупку и приготовление еды, уборку в доме и стирку одежды в реке. Вскоре она уже имела в качестве помощников полдюжины служанок и жен воинов. А Трелла в придачу к домашним хлопотам помогала Эсккару организовывать защиту города — это всегда было ее главной задачей.

Несколько недель Трелла помогала налаживать снабжение войска и горожан. Как только Эсккар взял это в свои руки, Трелла занялась тем, что помогала тренировать жителей и готовить их к надвигающейся осаде. И все эти месяцы она потихоньку продолжала идти к своей настоящей цели — завоевать сердца и умы простых людей.

Она начала с женщин, потому что они охотнее вступали в разговор с тем, кто выказывал в обращении с ними хоть немного обходительности. Но вскоре Трелла завоевала уважение и их мужей, и даже суровых воинов, которые относились к ней скорее как к сестре, чем как к жене Эсккара.

Занимаясь всеми этими делами, осторожно пуская в ход недавно появившееся у Эсккара золото, Трелла постепенно создала небольшую сеть осведомителей, по большей части из женщин и рабов, которые рассказывали ей обо всех, строивших заговоры против Эсккара.

По всему городу и по всей стране мужчины без стеснения разговаривали в присутствии своих женщин — рабынь или свободных, часто относясь к ним как к мебели, как к чему-то не слишком важному. Но многие женщины были умнее своих мужчин, хотя большинство предпочитали скрывать это. Такие женщины вскоре узнали, что могут заработать пару медных монет, если расскажут Трелле то, что ее интересует. Она не только платила за сведения, но и спрашивала мнения и совета своих помощников. Она была воспитана отцом, советником правящей знати в большом селении далеко на юге, и отец научил ее, как пускать в ход свой острый ум.

Дни, проведенные в рабстве, начавшиеся со смерти отца и закончившиеся восхождением Эсккара к власти, еще больше отточили ее ум. Сведения, собранные шпионами Треллы, помогли Эсккару справиться с попытками знати заменить его другим по окончании осады.

Осада была снята всего два месяца назад. В тот день Эсккар и Трелла стояли на испятнанных кровью стенах, одержав победу и над знатью, и над варварами. Ликующий народ, радуясь избавлению от смерти или рабства, провозгласил Эсккара своим господином и правителем. Тогда люди чествовали и Треллу, нуждаясь в ее мудрости и руководстве. Они понимали и уважали воина, который спас им жизнь, но в конце концов поверили, что Трелла будет печься об их благополучии так же, как Эсккар.

Даже знать поняла-таки преимущества, которые дает ей сильный правитель, хотя никогда не выбрала бы всегда рубящего правду варвара Эсккара. Трелла облегчила для знатных людей его восхождение к власти, а ее ум и честность стали порукой, что их торговля найдет поддержку и будет расширяться.

Теперь, когда на столах у людей вновь появилась еда, народ Аккада наслаждался вернувшимся достатком. Если бы еще можно было бы отогнать шастающих по округе воров и разбойников и посеять новый урожай взамен погубленного, безопасность и богатство города вскоре превзошли бы те, что были до нашествия варваров.

Тем временем продолжалось восстановление и расширение Аккада. Это была гигантская задача, но Трелла чувствовала, что она вполне выполнима. Она не была торговцем, купцом или землевладельцем и не была лично заинтересована во всех этих достижениях. Знать и богатые торговцы города думали прежде всего о своем богатстве; они старались накопить побольше золота, власти и уважения за счет других. Трелла же могла сосредоточить все помыслы на безопасности города — а безопасность города была тем, что понятно и необходимо даже самому бедному горожанину.

Пока она будет обращаться со всеми честно и не будет выделять никого из знати или торговцев, люди станут поддерживать ее и Эсккара. Они могут ворчать по поводу налогов и некоторых новых законов, но все они поняли цену воинов, которые их защищают. И все знали, что однажды варвары вернутся, чтобы отомстить.

Что Трелле было нужнее всего — это время. Время, чтобы закрепить их с Эсккаром власть. Через несколько лет Аккад станет сильным, укрепленным городом, она и ее ребенок будут в безопасности под защитой высоких стен, в окружении воинов Эсккара. Этот день все еще оставался в будущем. Наспех построенные стены надо было расширить и укрепить, а чтобы защищать эти стены, требовалось набрать и обучить еще больше воинов. И, пока этого не случилось, она не будет пренебрегать ничем, не упустит из поля зрения ничего, что могло бы угрожать ее планам… Даже такой мелочи, как чужестранный торговец из далекой земли.

Трелла и Аннок-сур вошли в главный дом, в просторную общую комнату, в которой стоял еще один большой стол, уставленный едой.

Деревянная лестница у дальней стены вела на второй этаж. Они поднялись по этой лестнице на площадку, куда выходила прочная деревянная дверь — она вела в первую из двух больших комнат, составлявших личные покой Эсккара.

Во внешней комнате, которую Эсккар называл рабочей, имелся большой стол, а еще два сундука для хранения всякой всячины. Три широких прямоугольных окна, прорезанные у самого потолка, были слишком малы, чтобы через них пробрался даже ребенок, но пропускали в комнату воздух и свет. В противоположной стене вторая дверь, такая же крепкая, как и первая, вела в спальню Эсккара и Треллы.

Трелла быстро миновала рабочую комнату и вошла во внутренний покой. Хотя и не такая большая, как первая комната, спальня была достаточно просторной, тем более в сравнении с тесными комнатушками, в которых ютилось большинство аккадцев. Почти всех удивила бы сама мысль о том, чтобы иметь отдельную комнату для сна.

Трелла знала, что семья из шести и более человек могла жить, работать и спать на пространстве не больше ее спальни и считать себя благословленной богами за то, что у них есть защита стен и крыша над головой.

Только внутренняя комната имела настоящее окно, хотя и маленькое, смотревшее на крошечный садик позади дома. Толстые деревянные ставни запирались на два крепких деревянных засова. Под окном стояла широкая изукрашенная глиняная ваза, в которой лежала свернутая веревка с узлами — на тот случай, если придется спасаться при пожаре. Как и в рабочую комнату, воздух сюда проникал через три маленьких отверстия в каждой стене; они были прорублены высоко, чтобы тепло легче покидало комнату.

В отличие от большинства домов в городе, в этом не было выхода на крышу; строители не позаботились провести лестницу туда, где бедные часто спали ночью, чтобы спастись от летней жары.

Новое жилище Эсккара и Треллы давало им немало удобств. Гладкая белая штукатурка украшала стены, твердый пол был сделан из заглаженных песком досок, заглушавших большинство звуков, воины Эсккара стояли на страже внизу под окном, смотревшим в сад.

Все строение с его толстыми и высокими стенами, сложенными из глиняных кирпичей, являлось надежным пристанищем в беспокойном городе. Прежний хозяин задумал эти комнаты для того, чтобы он сам и его золото были здесь в безопасности, а его пороки хранились втайне. Новым обитателям комнаты эти давали один из самых редких и самых ценных товаров в Аккаде — уединение. За крепкими дверями можно было обсудить важные дела без риска быть подслушанными.

Трелла пошла прямиком к ночному горшку. Закончив свои дела, развязала сандалии и легла на постель, радуясь, что может на несколько мгновений дать отдых ногам и спине.

— Устала, Трелла?

Аннок-сур села на маленькую скамью у кровати.

— Да, хотя мне это кажется странным. Я так легко устаю, хотя ничего не делаю, а лишь сижу и целый день веду разговоры.

— Как только родится ребенок, ты снова станешь собой. Отдохни немного. Я займусь слугами, потом вернусь и принесу тебе поесть и попить.

Трелла закрыла глаза и сложила руки на животе. Ее спине было уже лучше, и, расслабившись, Трелла почувствовала, как ребенок осторожно пнул ножкой внутри ее лона.

Часть ее разума беспокоилась из-за родов: столько женщин умирали, давая жизнь детям, особенно во время первой беременности! Трелла смирилась с риском, связанным с рождением ребенка. Все женщины с этим смирялись. Самой важной обязанностью жены было рожать детей, наследников мужа, чтобы его род продолжался. Роды могли быть опасными, но и воины могли погибнуть в битве, и даже крестьяне на полях нередко страдали от случайных ран.

И все-таки мысль о родовых муках беспокоила ее тем больше, чем ближе становилось их время. Месяц назад Аннок-сур привела самую опытную повитуху, какую только смогла найти, чтобы та осмотрела Треллу. Женщина эта жила не в Аккаде, а в деревне в дне пути к югу от города. К удивлению Треллы, повитуха оказалась ровесницей Аннок-сур, а не древней каргой, какую Трелла ожидала увидеть. Ее звали Друсала, и она с детства помогала младенцам появляться на свет.

Трелла стояла голой на двух деревянных колодах перед повитухой, с широко раздвинутыми ногами, сложив руки за головой, пока Друсала и Аннок-сур исследовали каждый дюйм ее тела, щупая и тыча, ища бугры или дряблую плоть. Потом Аннок-сур растянула вульву Треллы, чтобы Друсала, стоя на коленях перед молодой женщиной, смогла исследовать пальцами родовой канал.

— Полагаю, ее бедра могли бы быть и пошире, — критически сказала повитуха, закончив осмотр. — Но она очень сильная, хотя и не работает в полях. Я не вижу причин для опасения, госпожа Трелла, но вернусь в Аккад, когда твое время придет. И все-таки ты должна каждый день ходить не меньше часа. Это поможет ребенку появиться на свет, не причинив тебе большой боли.

Трелла запомнила совет и последовала ему. Каждое утро сразу после завтрака она расхаживала взад-вперед по двору час или больше. Она предпочла бы прогулки по городу, как во время осады, но там ее слишком часто отвлекали бы и останавливали. Кроме того, такие долгие прогулки становились слишком опасными. Наемный убийца однажды уже напал на Треллу на улице, и люди, завидовавшие ее растущей власти, могли попытаться нанести новый удар. Она должна была довольствоваться упражнениями во дворе, по крайней мере сейчас.

Ребенок снова шевельнулся, на этот раз его движение заставило Треллу улыбнуться. Она закрыла глаза и позволила своим мыслям умчаться прочь, думая о будущем и о наследнике, которого подарит Эсккару.

Она надеялась, что Эсккар не наделает глупостей. Она так сильно зависела от него! Без него ее влияние и власть исчезнут. Горожане Аккада никогда не станут подчиняться приказам женщины, как бы она им ни нравилась и как бы они ее ни уважали, не говоря уж о том, чтобы подчиняться бывшей рабыне и чужачке.

Трелла не хотела, чтобы Эсккар уходил, но окрестные земли нужно было подчинить и успокоить. И хотя она ненавидела риск, но знала, что Эсккар лучше любого другого справится с этой задачей. Когда Биситун будет взят и подпадет под власть Аккада, дела пойдут совсем по-другому, и она настоит на том, чтобы Эсккар оставался в городе. Он ненавидел безделье и жалкие дрязги, с которыми ему каждый день приходилось иметь дело, но он смирится. Эсккар нужен был Трелле здесь, и их сыну тоже скоро понадобится его защита.

Трелла думала, не найти ли Эсккару другую девушку, чтобы та могла его развлекать. Пока сама Трелла беременна, пока она будет растить ребенка, у нее останется немного времени, чтобы ублажать мужа. Конечно, она бы тщательно выбрала эту девушку, чтобы та смогла доставлять удовольствие Эсккару, в то же время не вызывая в нем большого интереса.

Трелла вздохнула, подумав об этом. Ей не нравилась мысль делить мужа с другой женщиной. До сих пор необходимости в этом не возникало: Эсккар продолжал пылко любить ее. Но сильному мужчине требуется больше одной женщины, по крайней мере время от времени. Если она не даст ему такой женщины, местные старейшины могут убедить Эсккара, что ему нужна вторая жена. Они поступят так по одной-единственной причине — стремясь ослабить влияние на него Треллы. Нет, лучше сделать это самой, и это станет еще одной задачей, которая поможет ей убить время. Когда Эсккар вернется с севера, она с ним об этом поговорит.

А теперь ее беспокоила опасность, с которой столкнется Эсккар. Она терпеть не могла бездействовать, в то время как ее муж готовится к битве где-то на севере.

А сегодня явился этот чужестранец из Египта. Он ее заинтриговал…

Трелла снова закрыла глаза и стала беспокоиться о готовившемся появиться на свет ребенке.

Аннок-сур тихо скользнула в комнату, думая, что Трелла спит. Но девушка шевельнулась, когда Аннок-сур поставила поднос с финиками, вином и водой на маленький круглый столик. Аннок-сур села возле кровати и пробежала пальцами по своим каштановым волосам, уже слегка тронутым сединой, хотя ей только через год должно было исполниться тридцать.

— Я должна встать, — сказала Трелла почти шепотом.

— Нет, лежи, — отозвалась Аннок-сур, — до ужина еще не меньше часа.

Она пододвинула столик ближе к кровати.

— Поешь немного. Ребенок, должно быть, голоден.

Аннок-сур знала, что Трелла не даст беременности помешать ее делам.

Трелла сцепила пальцы рук за головой.

— В городе появился чужестранец, Аннок-сур. Торговец из земли, лежащей далеко на востоке, под названием Египет. Во всяком случае, так он говорит. Он говорит, что в тамошних краях много городов и деревень, что некоторые из них имеют стены из глиняных кирпичей — стены, такие же высокие, как наши. Этот человек собирается торговать драгоценными камнями здесь, в Аккаде.

Аннок-сур слышала о загадочном Египте от мужа, Бантора.

— Так, значит, Египет и вправду существует! Говорят, что еда там падает с деревьев, а золото и серебро лежат повсюду под ногами.

Она пожала плечами, вспомнив эти байки.

— А какое значение Египет имеет для Аккада?

— Никакого, я уверена. Он далеко отсюда, и из-за великой пустыни попасть туда почти невозможно. Даже разбойники не могут пересечь такое расстояние. Вот почему меня заинтересовал торговец. Он хочет открыть тут свой торговый дом и начать торговлю с Египтом.

Как и Трелла, Аннок-сур говорила негромко, но скорее по привычке, чем в силу необходимости. Слуги доказали, что им можно доверять, а в главном доме сейчас не было незнакомцев или гостей. Тем не менее за пределами этих комнат повсюду таились шпионы, жаждущие продать любые слухи или секреты тому или другому торговцу. Мало-мальски сообразительные женщины сызмальства учились говорить друг с другом только шепотом; чем меньше мужчины знают о своих женах и дочерях, тем лучше.

— Бантор рассказал мне, что земли к востоку от Евфрата дикие, населенные только дикарями, которые могут выжить в жаркой пустыне. Он путешествовал когда-то по этим бесплодным землям три дня, преследуя убийцу, а потом вернулся назад с пустыми руками.

— Да, восточные земли заброшенны и опасны, — согласилась Трелла. — Даже Эсккар никогда не заходил далеко на восток от Евфрата. Поэтому торговля с теми, кто находится по другую сторону великой пустыни, будет очень рискованной.

— Этот торговец… как его имя?

— Кортхак. Ты видела его, когда он покидал Дом совета. У него тонкие черты лица, почти как у женщины. Острые глаза, которые ничего не упускают.

— А, да, я его помню. Значит, этот Кортхак будет торговать драгоценными камнями, — Аннок-сур минуту подумала. — На такие вещи всегда большой спрос. Он может продать в Аккаде все, что пожелает, теперь, когда лодки снова ходят вверх и вниз по реке.

Встав с кровати, Трелла налила немного вина и воды для себя и Аннок-сур, следя за тем, чтобы добавить в свою чашу лишь чуть-чуть спиртного, так как ей не нравился вкус местного вина и даже пива.

— Да, постоянные поставки редких драгоценных камней привлекут в Аккад еще больше торговцев, и это будет выгодно всем, — Трелла сделала маленький глоток, прежде чем взять финик с тарелки. — Но хотелось бы мне знать, что Кортхак в обмен пошлет обратно в Египет. Торговцы должны торговать в оба конца, чтобы преуспевать.

Вопрос этот прозвучал довольно небрежно, но Аннок-сур знала, что Трелла не тратит время на размышление о неважных вещах.

— Ну, он может получить много золота, — ответила Аннок-сур. — Он может купить льняные холсты или бронзу, а может быть…

Ее голос на мгновение прервался, когда она задумалась о разных возможностях.

— Когда торговцы приходят в Аккад, — продолжала Трелла, взяв второй финик, — они меняют медь и медную руду на продукты и одежду. Или строительный лес на инструменты, или скот на кожаные изделия и оружие, — она взглянула на Аннок-сур. — Если бы ты была купцом, что бы ты повезла обратно в эту богатую землю, называемую Египтом?

Аннок-сур задумалась. Золото, конечно. Но золото имеет свои недостатки. Его нельзя съесть, из него нельзя ничего построить, и оно весит столько, что его трудно перевозить. Что еще немаловажно — каждый богатый торговец чеканил свои собственные монеты и устанавливал их стоимость, оттого цена золота часто была разной. Поэтому купцы использовали золото главным образом для того, чтобы дополнить им разницу в цене между товарами, или для того, чтобы выразить в золоте стоимость товаров, легких в перевозке. А что можно было перевозить обратно через такое огромное и опасное пространство? Что оправдало бы риск подобной поездки? Еда или зерно испортились бы в пути. Инструменты и оружие весили слишком много при своей не столь уж высокой цене. К тому же, если Египет так богат, как говорят люди, там и так уже всего этого полным-полно.

— Я понимаю, о чем ты, Трелла. Но в Аккаде должно быть что-то такое, чего у них нет. А может, он собирается торговать только внутри Аккада. Может, в его планы не входит торговля с родной землей. — Она покачала головой. — Мы скоро это узнаем, не так ли?

— Да, посмотрим, что этот странный торговец купит на золото, полученное за драгоценные камни, — ответила Трелла. — Но он сказал, что собирается торговать с Египтом. Поэтому, я думаю, мы должны разузнать о нем как можно больше.

Она допила свое разбавленное вино и налила в чашу чистой воды.

— Кортхаку понадобится мебель для дома, слуги и еда. А еще ему и его людям понадобятся женщины, особенно после такого долгого и опасного путешествия.

Аннок-сур улыбнулась:

— Да, я уверена, что через несколько недель мы сможем узнать побольше о Кортхаке и его планах.

— Будь благоразумна, — сказала Трелла. — Я не хочу, чтобы он узнал, что мы за ним следим.

— Он ведь чужестранец и должен ожидать, что за ним станут наблюдать. Но я буду осторожна.

Аннок-сур поднялась, встала позади Треллы и принялась массировать ее плечи. Пальцы двигались ритмично, и спустя несколько мгновений Аннок-сур почувствовала, как ее госпожа расслабилась. Трелла отщипнула от нового финика, отделив тонкими пальцами косточку от мякоти.

Волосы вились по ее щекам, длинные ресницы оттеняли глаза. Даже в таком простом деле, как еда, Трелла проявляла достоинство, которое подчеркивало ее красоту. Неудивительно, что все мужчины в Аккаде смотрели на нее жаркими глазами всякий раз, когда она шла по улицам.

— Ты должна выпить еще немного вина, Трелла.

— Нет, теперь, когда во мне ребенок, вино стало еще хуже на вкус. Кроме того, отец предупреждал меня, что крепкие напитки притупляют чувства и ослабляют ум. Он вообще никогда не пил вина, только чашу эля за ужином.

Большинство знатных людей, включая женщин, пили столько вина, сколько могли себе позволить. Аннок-сур никогда не видела, чтобы глаза Треллы затуманились или речь ее стала невнятной из-за неумеренно выпитого вина или местного пива, которые в огромных количествах потребляли все и каждый. В прежние дни, до встречи с Треллой, Эсккар часто до беспамятства напивался элем. Но это прекратилось в тот день, когда он встретил Треллу, и теперь он ограничивался несколькими чашами хорошо разбавленного вина или эля. Даже Бантор, хотя муж Аннок-сур мог позволить себе сколько душе угодно вина, пил ровно столько, чтобы запить ужин.

Трелла отодвинула тарелку.

— И у фиников теперь другой вкус. Не думаю, чтобы они понравились ребенку.

— Ты должна отдохнуть… Поспать немного перед ужином.

— Я так и сделаю, — она вздохнула. — Эсккара нет всего неделю, а я уже по нему скучаю.

— Его не будет не меньше месяца. И люди уже приняли то, что правишь ты. Они чувствуют себя с тобой в такой же безопасности, как с Эсккаром, — Аннок-сур прекратила массировать плечи Треллы. — А теперь отдохни, если не ради себя, то ради ребенка.

Трелла снова легла на постель и вытянулась.

— Ты слишком обо мне беспокоишься, Аннок-сур.

— После того как у тебя появится ребенок-другой, ты сама будешь знать достаточно, чтобы отдыхать при каждом удобном случае.

Выйдя замуж за Бантора, Аннок-сур родила троих детей. Первый ребенок был мертворожденным, второй умер от лихорадки, не дожив до года. Только третий ребенок, их дочь Нингаль, рожденная спустя пять лет после женитьбы, выжила, но после долгих и тяжелых родов Аннок-сур не собиралась больше беременеть.

Трелла сложила руки на животе.

— Даже сейчас он двигается внутри меня. Чувствуешь?

Аннок-сур встала рядом с кроватью и положила ладонь рядом с рукой Треллы.

— Всего шесть месяцев беременности, а ребенок уже кажется очень сильным. Это будет мальчик, я уверена.

— Эсккар сильный человек. Он даст мне много сыновей.

— Да, госпожа, у тебя будет много сыновей. И я помогу тебе о них заботиться. Теперь попытайся поспать, а я пока подумаю о Кортхаке. Я останусь тут, рядом с тобой.

— Ты как старшая сестра, которой у меня никогда не было.

Трелла закрыла глаза и уже через несколько мгновений погрузилась в сон.

Аннок-сур смотрела на свою госпожу, наблюдая, как ее грудь вздымается и опадает с каждым вдохом и выдохом. Аннок-сур и вправду думала о Трелле как о своей сестре. В детстве Аннок-сур часто мечтала о младшей сестре, которая была бы ее подругой. Но она росла с тремя братьями на маленькой ферме рядом с Аккадом, и ее родители не обращали внимания на ее просьбы о маленькой сестренке. Вместо этого они благодарили Иштар за сыновей, которые могли разделить с ними труд на ферме.

Вскоре ее родители послали дочь продавать овощи на аккадском рынке. Тем Аннок-сур, простая, но крепкая девушка, всего несколько месяцев назад вошедшая в загадочный женский возраст, впервые заметила, как молодой фермер глазеет на нее с открытым ртом. Что-то в его больших карих глазах заставило Аннок-сур улыбнуться ему. И все-таки Бантору понадобилось три дня, чтобы набраться храбрости и заговорить с ней. А спустя еще несколько недель Бантор, старше ее всего на год, стоял перед ее родителями.

— Почтенный отец, у меня есть пять медных монет выкупа за жену. Мне бы хотелось отдать их вам за Аннок-сур.

Отец запросил за нее вдвое больше, но Бантор только покачал головой.

— Пять — это хорошая цена за юную невесту, — живо ответил он. — И это все, что у меня есть.

Сердце Аннок-сур замерло, когда Бантор повернулся, собираясь уйти. Но монеты перешли из рук в руки, и будущий муж увел ее из семьи — она прижимала к груди несколько принадлежавших ей вещиц. В тот же день Аннок-сур встала рядом с Бантором перед статуей Иштар и сделалась его женой.

Вместе они шесть лет работали на ферме его отца, тяжко трудясь с рассвета до заката, но Аннок-сур закалили эти годы труда. Она была беременна третьим ребенком, когда отец Бантора умер. Старший брат Бантора унаследовал ферму и, следуя обычаю, велел ему уйти.

У мужа с женой не осталось ничего, кроме одежды и двух чаш еды. В отчаянии они двинулись в Аккад, где Бантор не гнушался никакой низкооплачиваемой работы. Рождение третьей дочери ввергло их в еще большую нужду. Воспитывая Нингаль, они жили с другой семьей, которая брала с них плату за угол в однокомнатной хижине. Чтобы помочь мужу, Аннок-сур пекла хлеб, трудилась на рынке, во время жатвы помогала фермерам на любых работах, какие могла найти.

В первые несколько лет, которые они прожили в Аккаде, им редко хватало еды, и Аннок-сур наблюдала, как ее муж становится все мрачнее и суровей, как нужда иссушает его дух. Когда у них не было денег на еду, она продавала себя на речном берегу вместе с другими проститутками. В таких случаях Бантор отводил взгляд, смущенный тем, что не может сам прокормить семью. Даже Нингаль выражала недовольство — легкомысленный, часто жалующийся ребенок.

Прошел еще год, прежде чем Бантор стал рекрутом аккадской стражи. Он ненавидел долгие дни воинской службы, когда одно унылое задание сменялось другим, таким же изнурительным. Время от времени ему поручали выследить беглых рабов, и это ему было больше по вкусу, позволяя на время покинуть переполненный город и снова вдохнуть чистый сельский воздух.

Мир Аннок-сур тоже начал сжиматься, по мере того как ее жизненная ноша становилась все тяжелее и тяжелее. Один раз, когда Бантор уехал в погоню за рабами, начальник стражи вызвал ее к себе днем, чтобы она его ублажила. Это унижение мучило ее долгие месяцы, но ей пришлось повиноваться, иначе Ариам выгнал бы ее мужа со службы. Аннок-сур никогда не рассказывала об этом случае, но почему-то была убеждена, что Бантор обо всем узнал.

Он теперь редко улыбался и даже редко разговаривал.

Аннок-сур едва заметила появление в Аккаде Эсккара. Высокий варвар вскоре взял на себя заботу о лошадях и большинство погонь за беглыми рабами. В последующие несколько лет Эсккар и Бантор довольно часто работали вместе, но мало разговаривали друг с другом и не казались большими друзьями. Потом сбежал Ариам, и разнеслись слухи о нашествии варваров.

— Эсккар-варвар станет новым начальником стражи, — сказал жене Бантор с возбужденным блеском в глазах. — Он попросил меня быть одним из его командиров.

Аннок-сур ошеломленно слушала мужа, пока тот разъяснял ей свои новые обязанности. Прошлой ночью Бантор сказал, что они должны бежать из города: поскольку они были здесь чужаками, их отчаянное положение должно было стать еще хуже. А теперь он собирался остаться и воевать.

На краткий миг Аннок-сур подумала о надвигающейся опасности, но один взгляд на мужа ее убедил: на его лице уже много лет не было такого возбуждения и энтузиазма.

— Тогда ты должен сделать все возможное, чтобы помочь Эсккару, — сказала она, положив руки на плечи Бантора. — Если он сумеет победить варваров, ты станешь одним из его командиров, и он запомнит, что ты был ему верен.

Первым испытанием верности и храбрости Бантора стала стычка не с варварами алур мерики, а с представителем правящей знати, который захотел убрать Эсккара с дороги. Вместо этого богатый торговец погиб сам, а Эсккар завладел домом этого человека. Зная о трудном положении Бантора, Эсккар пригласил своего командира переехать в просторные покои этого дома.

Аннок-сур помнила, как не удержалась от слез, увидев их комнату, комнату, целиком отданную им одним, — такой роскоши у них никогда еще не бывало.

Потом она познакомилась с Треллой, новой рабыней Эсккара. Аннок-сур хватило всего нескольких встреч, чтобы понять, каким острым умом обладает Трелла, как тщательно она обдумывает слова каждого и как глубоко заглядывает в сердца людей.

Наверняка сами боги свели вместе Эсккара и Треллу. Вдвоем они спасли Аккад от разрушения и поругания. Аннок-сур вскоре взяла на себя обязанности по управлению домашним хозяйством, дав тем самым молодой рабыне много времени, чтобы трудиться вместе с Эсккаром над подготовкой к осаде. Аннок-сур работала бок о бок с Треллой во время нападения на город, изумляясь каждой задаче, которую брала на себя Трелла, а еще больше изумляясь тому, как та достигала любой намеченной цели.

Обе они рисковали жизнью в эти опасные дни, помогая защищать стену во время атак, а после заботясь о раненых.

Еще до того, как Эсккар победил варваров, Трелла поставила перед собой новую задачу: сделать так, чтобы она и ее муж правили Аккадом до конца своих дней. С этой целью Трелла старалась подчинить людей и совет нового города своему влиянию. Аннок-сур присоединилась к ее рискованному предприятию всем сердцем и не жалела сил, чтобы помочь Трелле одержать успех. Даже Бантор изменился под влиянием Эсккара и Треллы. Теперь он сперва думал, а потом действовал, беря пример со своего командира, и научился обращать внимание на слова Аннок-сур.

— Мы должны следовать за Треллой и Эсккаром, куда бы они ни повели, — говорила она Бантору. — Когда-нибудь они будут править этим городом, и Эсккар вспомнит тех, кто встал на его сторону. Такой возможности больше никогда в жизни не выпадет.

Бантор последовал ее совету, и каким-то чудом снова стал таким, как в юности, смягчая свои слова и прикосновения к Аннок-сур, за что та каждую ночь благодарила Иштар. Только великая Матерь-богиня могла послать им Треллу.

Две женщины во многом стали ближе, чем сестры.

Отогнав воспоминания, Аннок-сур вернулась мыслями к Кортхаку.

Перед ней стояло много задач. Женщины Аккада начнут наблюдать за каждым движением египтянина и сообщать обо всем через сеть осведомителей, созданную Треллой и Аннок-сур. Аннок-сур не сомневалась, что скоро они будут знать о Кортхаке все. Будущее обеих женщин зависело от очень многих обстоятельств. Всего несколько мгновений назад Аннок-сур мельком увидела длинный шрам, протянувшийся от левой подмышки Треллы до бедра. Наемный убийца промахнулся всего на палец, а ведь любой аккадец с несколькими монетами в кошельке мог нанять подонка для убийства. Аннок-сур беспокоилась всякий раз, когда Трелла ходила по улицам города, хотя ту сопровождали два бдительных телохранителя. А теперь Эсккар покинул город и, как обычный варвар, рисковал жизнью ради возможности поиграть в воина. Стрела в спину или нож под ребра — и все, над чем так усердно трудилась Трелла, рухнет.

Что ж, Аннок-сур ничего не могла поделать с Эсккаром. Этот человек так же мало берег собственную жизнь, как и жизнь Треллы. Тем не менее Эсккар был нужен Трелле. Он был нужен не только для того, чтобы защитить Треллу и ее будущего ребенка, но и чтобы защитить Аннок-сур и ее мужа Бантора.

Обе женщины понимали, как на самом деле непрочно их положение в Аккаде. Один неверный шаг, одна ошибка — и они могут исчезнуть. Во время осады все наперебой требовали, чтобы Эсккар и Трелла их спасли. Теперь же, если Эсккара убьют, Трелла лишится власти. Все вспомнят, что она была рабыней, и власть Треллы над знатью и воинами исчезнет, как утренний туман над рекой.

Аннок-сур знала: через год, даже через шесть месяцев, все изменится. У Эсккара и Треллы появится наследник, и к тому времени люди привыкнут к их правлению. Богатства потекут в Аккад, и каждый житель получит свою долю. Люди будут счастливы и довольны; благодарности и хвалы будут возноситься к правителям Аккада.

Аннок-сур вздохнула и встала. Она взяла со стола гребень Треллы, привела в порядок собственные волосы и покинула спальню, тихо прикрыв за собой дверь.

У нее оставался еще час до заката, чтобы разослать весточки о Кортхаке. К утру половина женщин Аккада будет наблюдать за каждым его шагом.

Мысли Аннок-сур текли по тому же руслу, что и мысли ее госпожи, и беспокоилась она о том же самом. Время спасет их, если у них будет достаточно времени. А до тех пор никому не дозволено будет причинить зло ее госпоже. Никому.

 

Глава 5

Солнце палило прямо над головой, когда Эсккар и его люди одолели небольшой подъем и увидели вдалеке селение Биситун — до него оставался еще примерно час пути.

Как и Аккад, Биситун лежал на восточном брегу реки Тигр. Но Аккад находился на излучине, а здесь река текла прямо. Еще немного на северо-восток — и русло Тигра начнет круто поворачивать на север, чтобы продолжить долгий путь к горам, откуда река брала начало.

Опять-таки, как и Аккад, Биситун имел легкую переправу через великую реку. Тигр здесь был шире, воды его текли медленнее и были мельче, чем возле Аккада. Узкий песчаный островок разделял реку надвое и позволял путникам отдыхать на ее середине. Летом, когда река еще больше мелела, сильный мужчина мог переплыть на другой берег. Обычно маленькие тростниковые лодки перевозили туда-сюда людей, пожитки и даже лошадей.

С приближением осени река становилась глубже, течение сильнее, и это продолжалось до середины следующего лета.

Эсккар дал знак остановиться, и аккадские воины встали вольно, радуясь, что добрались до цели путешествия. У них ушло пять дней, чтобы попасть сюда из Дилгарта, пять долгих дней трудного пути, часто прерывавшегося тренировками и особыми учениями. Эти учения ставили людей в тупик, но Эсккар, не обращая внимания на вопросы, муштровал их.

Поскольку впереди отряд почти неизбежно ожидала битва, Эсккару нужна была железная дисциплина, которая спасла Аккад. И он требовал, чтобы каждый приказ выполнялся немедленно, без вопросов и споров.

Воины не знали передышек даже после наступления темноты: командиры часто прерывали их отдых и трапезу, выкрикивая приказы построиться для битвы или построиться в ожидании атаки. Как минимум один раз за ночь людей толчками будили, и командиры орали, что их атакуют, приказывая каждому схватить оружие и занять свое место.

К середине второго дня громогласные команды быстро заставили всех построиться неровным квадратом, в центре которого были вьючные животные. Лучники с луками наготове окружили этот квадрат.

К этому времени люди были хорошо натасканы. Их не застанут врасплох любые силы атакующих. Больше того, в них появилась уверенность в себе и в товарищах — уверенность воина, понимающего, что каждый человек знает свое место и свои обязанности.

Даже на слуг, писцов и торговцев были возложены дополнительные обязанности: вымуштрованные не хуже воинов, они заботились о поклаже или подносили запасные стрелы и воду.

Прошлой ночью несколько человек настолько устали, что начали жаловаться, но сделали они это только однажды. Хамати сильно ударил одного из них, сбив с ног, и тот пролежал без сознания почти час.

К тому времени, как отряд достиг Биситуна, люди Эсккара были в том настроении, которого он и добивался. Усталые, на грани изнеможения, с натертыми ногами, они ненавидели разбойников из Биситуна, из-за которых они сбивали ноги и не высыпались.

Аккадцы с угрюмым интересом осматривали окрестности, зная, что с этого дня тренировок больше не будет. Если они и беспокоились о том, что случится теперь, когда они добрались до Биситуна, то слишком устали, чтобы выказывать это беспокойство.

Картина, расстилавшаяся перед ними, выглядела мирной. Обычные фермы, лежащие врассыпную тут и там, пересеченные непременными оросительными каналами, с домами, сложенными из коричневых кирпичей. Единственная хорошо утоптанная земляная дорога, ведущая вверх, к селению. Все казалось таким же, каким было во время последнего приезда Эсккара сюда почти два года тому назад.

— Ну, командир, — сказал Сисутрос, подъехав к голове колонны, где остановили своих лошадей Эсккар и Гронд. — Разобьем здесь лагерь или надо поднажать?

— Давай остановимся здесь хотя бы на час, — ответил Эсккар. — Теперь нам некуда торопиться.

— Они не выйдут, чтобы бросить нам вызов, — сказал Гронд. — Это было бы слишком просто. Даже разбойники не настолько глупы.

— Да, полагаю, не настолько, — отозвался Эсккар. — Но людям все равно нужно отдохнуть, и мы должны убедить Ниназу в наших намерениях.

Эсккар заметил, как Сисутрос и Гронд переглянулись, но ни один из них не сказал ни слова. Время споров прошло, и следующие несколько дней разрешат сомнения каждого.

Итак, люди расположились на отдых и смотрели на селение больше часа, прежде чем продолжить путь. Пешие воины двигались медленно, держась близко друг к другу, на солидном расстоянии от двадцати всадников. В течение последних четырех дней Эсккар натренировал людей на отражение атаки крупного отряда всадников. Все научились быстро строиться, натягивая луки и готовя к бою другое оружие, ожидая, что их атакуют со всех сторон.

Тем не менее воины двигались осторожно, и ушел еще час, прежде чем они добрались до места. Эсккар дал приказ остановиться в пятидесяти шагах за пределом досягаемости выстрела из лука из-за деревенского частокола.

Эсккар кивнул Сисутросу, и тот, повернувшись, начал выкрикивать приказы.

Сначала воины перекрыли дорогу, ведущую в селение, и бросили наземь свою поклажу. Оставшись налегке, они немедленно принялись за работу, хотя каждый человек держал оружие под рукой.

Двадцать воинов стояли на страже с натянутыми луками, а остальные начали копать канаву поперек дороги. Лопат и других инструментов для рытья, в большинстве своем приобретенных за последние четыре дня, было достаточно. Всадники проверяли каждую ферму, мимо которой проходил отряд, и платили медными монетами за эти инструменты хозяевам, которые были донельзя рады их продать. Остальные люди пустили в ход руки, палки и все, что только смогли найти. К счастью, песчаная почва помогла быстро закончить работу.

Эсккар разъезжал туда-сюда, рядом с ним — Гронд; они рассматривали лежащее перед ними селение. Проходя здесь, варвары алур мерики, должно быть, сожгли большую часть частокола, и Эсккар видел, в каких местах он был отстроен заново. Без сомнения, грабя округу, варвары разрушили много домов, но глиняные кирпичи легко было заменить, и крестьянскую хижину можно было заново построить всего за пару-другую дней.

Биситун, похоже, не очень изменился за последние несколько лет. Тогда здесь жило больше пятисот человек; теперь их могло быть больше, поскольку крестьяне, жившие неподалеку, были согнаны со своих земель, а их посевы и дома уничтожены. Некоторые могли уйти, когда тут появился Ниназу, но другие, наоборот, могли явиться сюда в поисках любого безопасного населенного места, даже такого, которым правят разбойники.

Было ясно видно, что главные ворота поставлены недавно; без сомнения, алур мерики сломали старые и пустили их на дрова. Все дома на расстоянии полета стрелы от частокола были разрушены, их обломки были разбросаны повсюду, чтобы помешать продвижению атакующего врага. Частокол теперь стал выше, чем запомнился Эсккару, и, похоже, его укрепили дополнительными бревнами. Новые ворота выглядели тоже прочными, хотя далеко не такими массивными, как те, что охраняли главный вход в Аккад.

Эсккар видел защитников, стоявших за частоколом, некоторые все еще суетились, ища назначенные им позиции. Большинство имели луки и, наверняка, держали под рукой топоры и мечи. На самой высокой точке стены, как раз рядом с воротами, за аккадскими воинами, начавшими копать канаву, наблюдала из-за частокола небольшая группа людей, стоящая особняком.

— Готов поспорить, что вон тот — Ниназу, — заметил Гронд. — Похож на своего младшего брата. Вот тот, высокий, с серебряными браслетами на обеих руках.

Эсккар нашел взглядом этого человека, но не смог разглядеть никакого сходства на таком расстоянии. Он видел только полированное серебро, поблескивающее в лучах солнца.

На мгновение это вызвало в нем раздражение: десять лет назад его глаза сумели бы различить мелкие детали. Не то чтобы он жаловался; удача все время помогала ему оставаться в живых. Немного бойцов доживали до своего тридцатилетия, а Эсккар пережил больше битв, чем мог припомнить. И все-таки он знал: человеку, дожившему до тридцати, лучше бы оставить ремесло воина.

— Мы скоро узнаем, Ниназу это или нет, — буркнул Эсккар. — Но приглядывай за ним. После нам нужно будет распознать командиров.

— Думаешь, они выйдут, чтобы сражаться? Похоже, они приготовились.

— Не выйдут, если у их главаря есть хоть какие-то мозги. Во всяком случае, пока не выйдут. Этот Ниназу, вероятно, ожидает, что мы сразу нападем на селение — не сегодня, так завтра. Пусть они понаблюдают, как наши люди копают канаву… Дадим ему кучу времени, чтобы поразмыслить над тем, что же мы затеваем.

— Может, объедем селение вокруг и осмотрим его со всех сторон?

— Когда кончим копать. Завтра у нас будет много времени. Давай попробуем сосчитать, сколько же бойцов нам противостоит.

Эсккар долго оставался на месте, глядя на частокол, пытаясь поставить себя на место главаря разбойников.

Осада Аккада дала ему богатый опыт защиты селения от атакующего врага. И воины, и жители города почти пять месяцев готовили Аккад к осаде, учились способам защиты и даже изобретали новые, а после выдержали больше месяца тяжелых боев против всего клана алур мерики. В конце концов Эсккар и его воины заставили варваров отойти, победив их в боях и лишив их провизии.

Вооруженный этими знаниями, Эсккар рассматривал Биситун и его деревянный частокол. На этот раз атакующим будет он сам; это он сейчас находится у стен.

«Войди в мысли своего врага», — напоминала ему Трелла.

У этого Ниназу есть селение и частокол для защиты, и у него больше людей, чем у осаждающих. Но если человек носит меч, это еще не делает его опытным бойцом. Люди из Аккада тренировались и оттачивали свои навыки больше пяти месяцев. Что еще важнее, многие из них стояли лицом к лицу с закаленными в битвах бойцами и одолели их. Людям Эсккара не раз противостояла в открытых битвах не грязная свора грабителей, которых держит вместе только любовь к золоту и страх перед вожаком. Ниназу мог понимать это, поэтому он не выйдет из ворот селения, чтобы внезапной прямой атакой смять осаждающих.

Ниназу будет беспокоить еще одно. Эсккару даже не требовалось говорить с местными жителями, чтобы знать, как с ними обращались. И хотя обитатели Биситуна могли нехотя стоять на стенах, принимая решительный вид, они не собирались сражаться за Ниназу до последней капли крови — за человека, который брал их жен и дочерей, когда хотел, отбирал у них зерно и овощи и правил только силой.

Нет, Ниназу не мог долго доверять крестьянам.

А если осажденные рискнут выйти и потерпят поражение, многие из них начнут подумывать, не забрать ли то, что они уже успели награбить, и не перебраться ли через реку на другой берег, где они будут в безопасности. Поэтому Ниназу требовалась быстрая победа.

Если Эсккар нападет и его отгонят прочь, положение и власть Ниназу укрепятся. Чем дольше будет длиться осада, тем увереннее будут чувствовать себя люди Ниназу.

Но, хотя казалось, что время на стороне Ниназу, скоро оно начнет работать на Эсккара.

— У этого Ниназу много людей, — сказал Эсккар. — Добровольных и подневольных. Я насчитал по меньшей мере девяносто или сто бойцов, и это только те, которых я смог разглядеть. Наверняка кто-то ждет и за палисадом. Это более чем достаточно, чтобы нас атаковать. Но он будет выжидать несколько дней, чтобы посмотреть, что мы затеваем.

— А потом мы покажем ему, на что способны, командир, — ответил Гронд. — Он будет поражен.

— Только позаботься о том, чтобы это не мы были поражены.

Идея, которую Эсккар обдумал сперва в Дилгарте, а после развил во время похода на север, все еще казалась вполне приемлемой, и местность вокруг селения, похоже, благоприятствовала ее воплощению. Теперь, когда Эсккар мог изучить здешние укрепления, ему пришлось заново продумать некоторые детали, но общий план остался прежним. Сегодня ночью и завтра днем он узнает еще много нового, хотя уже после того, как начнет претворять в жизнь первую часть своего плана.

Эсккар по натуре не был терпелив, но он не мог позволить себе торопиться. Он хотел взять селение без больших потерь. Воины, обученные им и Гатом, были слишком ценны, чтобы кидать их в лобовую атаку, хотя Эсккар уже был уверен, что смог бы взять частокол штурмом, пустив в дело своих лучников, чтобы те отогнали людей Ниназу от стен. Но тогда многие бы погибли, а Эсккару нужны были все его люди, причем не только здесь, но и дома, в Аккаде.

Нет, он будет придерживаться первоначального плана.

Эсккар принял решение, и они с Грондом, повернув лошадей, двинулись обратно к лагерю.

К тому времени, как опустилась темнота, основные укрепления лагеря были почти закончены. Неглубокая канава окружала его с трех сторон, и только тыл был пока открыт. Рано утром это открытое место тоже будет окопано. Землю, вынутую из рва, нагромоздили на его краю со стороны лагеря, соорудив насыпь, и даже сейчас люди трудились, утрамбовывая ее. Эта земляная стена остановит стрелы не хуже деревянной ограды, а канава перед насыпью спасет от лошадей, если засевшие в Биситуне попытаются напасть на аккадцев.

Идея укрепить лагерь принадлежала Гату. Они с Эсккаром спорили много ночей и выпили много эля, обсуждая целесообразность этого замысла. У старого воина был свой подход к обучению людей, и, казалось, Гат одержимо увлечен разными укреплениями. До сего момента Эсккар относился к этой идее скептически, но сейчас, наблюдая за земляными работами, понял, что старый воин был прав.

Сисутрос расставил часовых и несколько раз обошел лагерь, чтобы убедиться, что они начеку. Но Эсккар больше полагался на трех человек, которые выскользнули из лагеря, едва солнце исчезло с небосвода. Эти трое подкрадутся к частоколу как можно ближе и будут наблюдать. Если защитники селения решат сделать вылазку, трое дозорных предупредят.

В лагере Сисутрос еще два часа загружал семьдесят аккадцев работой, прежде чем разрешил лечь, хотя треть воинов оставалась начеку всю ночь.

Усталые воины уснули сразу же, блаженно похрапывая — звук был достаточно громким, чтобы поднять мертвых из могил.

Только приняв все меры для обеспечения спокойной ночи, Сисутрос, Хамати, Гронд и Эсккар уселись у лагерного костра, чтобы обсудить дальнейшие действия.

— Судя по тому, что мы видели, — начал Эсккар, — у Ниназу не меньше сотни бойцов, а еще около тридцати-сорока он может прятать. Остальные — жители селения и люди с местных ферм; к их спинам наверняка приставлены мечи, пока сами они держат мечи в руках.

— А вдруг они попробуют атаковать сегодня же ночью? — спросил Хамати.

Он командовал первой группой из двадцати пяти человек, которым предстояло бодрствовать и быть начеку всю ночь.

— Не думаю, что они попытаются это проделать, — ответил Эсккар. — Ниназу знает, что превосходит нас числом. Зачем же им оставлять сильные укрепления, чтобы атаковать нас в нашем лагере? Нет, он будет ждать, думая, что мы нападем завтра.

— И все равно мы сами могли бы попытаться что-нибудь предпринять нынче ночью, — предложил Сисутрос.

— У нас нет людей, которыми мы могли бы пожертвовать. Нет, мы будем придерживаться нашего плана, по крайней мере, несколько ближайших дней.

Эсккар встал.

— Разбуди меня, когда будешь менять часовых, Хамати. Я хочу поговорить с ними. А теперь давайте отдыхать.

Эсккар проснулся до рассвета. Ночью он спал хорошо, несмотря на то что дважды просыпался, когда сменялись двадцать пять защитников лагеря. Каждый раз он говорил с новыми людьми, напоминая, что нужно быть начеку.

Повсюду вокруг него люди стонали и потягивались, их мышцы одеревенели после вчерашнего рытья канав. Эсккар улыбнулся, глядя на них. Их мускулы скоро разработаются — сегодня им предстояло снова копать. Много. Люди должны быть благодарны: по крайней мере они не будут больше шагать.

Солнце еще не выкатилось из-за горизонта, когда Эсккар поднялся на земляную насыпь и посмотрел в сторону селения. По всему частоколу дежурили люди — знак того, что у врагов хорошая дисциплина. Без сомнения, Ниназу ожидал, что его атакуют рано утром или даже ночью.

Поскольку солнце было за спиной Эсккара, он высмотрел человека с блестящими серебряными браслетами на обеих руках. Если это и впрямь Ниназу, он станет легкой мишенью, особенно для Митрака и его лука.

Эсккар рассматривал ограду ровно столько, чтобы убедиться, что его защитники не собираются сами атаковать. Когда он отвернулся, полдюжины стрел взвились в небо, пытаясь его достать. Все воткнулись в землю, ближайшие почти в шестидесяти шагах от цели.

Эсккар с улыбкой помахал главарю разбойников и шагнул с насыпи.

Наскоро перекусив черствым хлебом и твердым сыром, Эсккар стал наблюдать, как Сисутрос отдает утренние распоряжения. Его командир послал в разведку десять верховых, чтобы никто не застал аккадцев врасплох с тыла или с флангов. Отослав разведчиков, Сисутрос приказал слугам и писцам принести свежей воды из реки, а остальных людей отрядил на работу.

Первым делом они закончили копать ров вокруг всего лагеря. Потом ров был углублен, а защитный вал сделан выше — в таком высоком они вообще-то и не нуждались. Эсккар хотел, чтобы к концу дня лагерь был укреплен, а его люди скрыты от глаз защитников селения: тогда они смогут приготовить все задуманные сюрпризы.

Люди работали в устойчивом ритме: половина работала, пока вторая половина стояла на страже или отдыхала. К полудню лагерь окружала высокая стена из плотно утрамбованной земли. Открытым осталось только пространство в шесть шагов шириной.

Разведчики Сисутроса вернулись с двумя повозками, которыми в случае необходимости можно было перекрыть вход. Основные укрепления лагеря были завершены, теперь люди трудились над углублением рва и над тем, чтобы сделать вал еще выше.

Эсккар снова обошел лагерь, как делал уже десяток раз, разговаривая с людьми, ободряя их, говоря, что они смогут отдохнуть, когда со рвом будет покончено.

Внезапный крик заставил Эсккара обернуться. Это был один из разведчиков Сисутроса: он скакал к лагерю с юга. Судя по неторопливому галопу, новости не были срочными, поэтому он не спеша пошел к дальней части лагеря. Гронд, Хамати и Сисутрос присоединились к нему как раз тогда, когда всадник спешился.

— В чем дело, Тувар? — Сисутрос хлопнул воина по плечу. — Что ты видел?

— Именно то, что ты и ожидал, командир, — Тувар передал узду лошади одному из людей и повернулся к Эсккару. — Командир, мы встретили пять местных крестьян. Все они были испуганы, но все-таки подошли к нам.

— Хорошо. Где вы их встретили?

Эсккару нужны были местные крестьяне — им в его плане отводилась важная роль.

— В нескольких часах езды, командир. К тому времени мы уже давно потеряли Биситун из вида. Я сказал крестьянам, что мы здесь затем, чтобы освободить селение от Ниназу и его грабителей, что мы заплатим за всю еду, вино и дерево для костров, которые они смогут нам продать.

— И ты сказал им… — Эсккар не удержался от улыбки.

— Я сказал, чтобы они доставили все сюда. Им это не понравилось. Они боятся, что мы просто заберем их еду и захватим их в рабство.

Тувар ухмыльнулся, вспоминая разговор.

— Я сказал, что, если они боятся, путь приносят всего понемножку, а мы будем платить за каждую доставку. И тогда все пошло так, как ты и говорил, командир. Они придут, я уверен.

— Поскольку они тебя знают, возвращайся туда, где вы их нашли; будете ждать их там. Можете проводить их до лагеря. Помни — вы их друзья, готовые помочь им избавиться от Ниназу. Это важно, Тувар. Постарайтесь понравиться им, обращайтесь с ними вежливо.

— Понял, командир. Не беспокойся. Я их сюда приведу.

Воин кивнул Сисутросу, сел на лошадь и поскакал прочь.

Эсккар повернулся к Сисутросу.

— Пусть люди приготовятся их встретить. Ты тоже, Гронд. Поговори с ними, скажи, что покупаешь для меня самую лучшую еду и самое лучшее вино.

— Да, командир, — ответили Сисутрос и Гронд хором.

Они уже обсуждали все это с Эсккаром прошлой ночью и еще раз — ранним утром. Но Сисутрос хорошо знал своего командира. Эсккар будет повторять приказы снова и снова, скорее для того, чтобы убедиться, что он сам ничего не забыл, чем для того, чтобы проверить, помнят ли Сисутрос и другие командиры его распоряжения.

Еще один крик заставил всех снова поднять глаза. Два всадника показались на юге, на вершине низкого холма, каждый вел с собой вьючную лошадь. Оба седока и животные выглядели так, будто проделали нелегкий путь. Эсккар присмотрелся: один из всадников показался ему знакомым.

— Это Дракис, — сказал Гронд, первым узнав седока. — Он должен был явиться еще прошлой ночью.

— Кто это с ним? — спросил Сисутрос.

Ответ на его вопрос пришел довольно быстро, от самого Дракиса, едва тот спешился и выпил полфляги воды.

Четыре командира отвели его в сторону — всем не терпелось услышать, что он привез.

— Командир Эсккар, — начал Дракис, вытирая воду с подбородка тыльной стороной руки, — госпожа Трелла шлет вам приветы и пожелания успеха в Биситуне.

— С Треллой все хорошо?

Прошло почти десять дней с тех пор, как Эсккар видел ее в последний раз.

— Все прекрасно, командир. Она просила меня напомнить Гронду: пусть позаботится, чтобы вы были в безопасности и не попали в беду.

— Я попробую позаботиться о себе сам, Дракис, — сухо ответил Эсккар.

Но участие Треллы почему-то заставляло его гордиться, а не смущаться.

— Что еще она сказала?

— Только то, что желает вам скорейшего возвращения. И она предложила, чтобы Гат послал со мной еще одного человека со второй вьючной лошадью. Поэтому мы привезли двенадцать фляг масла, три мешка хлопка и столько веревок, сколько смогли. Из-за лишнего груза мы ехали медленней, не то появились бы еще вчера.

Эсккар не ожидал, что ему привезут так много. Уж Трелла всегда позаботится о том, чтобы он получил вдвое больше того, что просит! И он сам должен был подумать о том, чтобы послать не одного, а двух человек. Если бы одна из лошадей охромела, ему доставили бы все необходимое с опозданием.

— В Аккаде все хорошо?

— Да, и в Дилгарте тоже, — ответил Дракис, предугадав следующий вопрос Эсккара. — Непохоже, чтобы разбойники собирались вернуться в те места, и деревня отстраивается заново. Корио и Никар отправили туда еще людей, а Гат послал лишних воинов для защиты. Они наверняка уже прибыли. С помощью этих людей местные жители починят частокол и оросительные каналы, и там снова начнут ткать лен. Никар говорит, что в Аккаде огромная нехватка льняных изделий.

— Хорошо. Очень хорошо, — сказал Эсккар, довольный, что Дилгарт в целости и сохранности. Он повернулся к Сисутросу. — Мы можем приступить к осуществлению следующей части плана.

Гронд посмотрел на Дракиса.

— А как насчет того, второго? Кто он?

— Рукор? Он один из новичков, которых обучает Гат.

Дракиса, казалось, удивил такой внезапный интерес к его спутнику.

— Он хорошо умеет обращаться с лошадьми. Без него мы бы приехали позже.

Эсккар посмотрел на вьючных лошадей: Рукор и лагерные слуги уже освободили усталых животных от ноши и начали их растирать. Но Эсккар не знал этого человека и не хотел рисковать.

— Мы должны от него избавиться. Рукор! Иди сюда!

Рукор обернулся на крик и трусцой подбежал к командирам.

— Да, господин Эсккар, — сказал он, поклонившись.

Судя по внешности, ему перевалило за тридцать. Он никогда раньше не разговаривал с Эсккаром и мало знал о правителе Аккада.

— Рукор, Дракис сказал, что ты хорошо потрудился, — сказал Эсккар, — но я хочу, чтобы ты снова сел на лошадь и вернулся в Аккад. У меня есть срочное послание для моей жены. Ты скажешь ей… скажешь, что мы встали лагерем возле Биситуна и ждем.

Рукор выглядел сбитым с толку и разочарованным. Он, без сомнения, думал, что его ждут по крайней мере несколько дней отдыха перед тем, как он снова сядет верхом. И послание не казалось таким уж важным и срочным.

Эсккар посмотрел на Гронда.

— Дай Рукору две серебряные монеты в награду.

Недельная плата заставила этого человека почувствовать себя намного лучше. Пока Гронд выуживал из пояса монеты, Эсккар продолжал:

— Рукор, Дракис говорит, что тебе можно доверять, поэтому я прошу тебя немедленно двинуться в путь. Возьми свежую верховую и все, что тебе еще нужно. И не говори никому, какое послание ты везешь. Понимаешь?

Не успел Рукор ответить, как Гронд вложил в его руку монеты.

— Пойдем со мной, Рукор.

Обхватив ничего не понимающего человека за плечи, Гронд повел его с собой.

— Я позабочусь о том, чтобы ты получил хорошую лошадь и вдоволь еды.

Когда эти двое ушли, Эсккар повернулся к Дракису.

— А теперь мне нужно, чтобы ты сделал кое-что важное, Дракис. Слушай меня внимательно. Ты доставил мне вторую часть послания Гата. Ту часть, в которой говорится, что Гат и сто двадцать человек будут здесь через четыре или пять дней. Понимаешь?

Дракис разинул рот. Такого послания он не получал.

— Но командир, Гат не…

— Послушай меня, Дракис, — терпеливо и негромко продолжал Эсккар. — Это очень важно. Гат сказал тебе, что со ста двадцатью людьми будет здесь через четыре-пять дней. Вот что он велел тебе передать.

Эсккар мгновение выждал, чтобы его слова хорошенько дошли до сознания Дракиса.

— А теперь, Дракис, скажи, какое послание ты привез мне от Гата?

Дракис перевел взгляд с Эсккара на Сисутроса, который широко ухмылялся, видя замешательство воина.

— Скажи Эсккару то, что велел передать тебе Гат, — подбодрил Сисутрос. — Давай, передай его послание.

Теперь и Эсккар, и Сисутрос — оба с улыбками ждали ответа. Дракис повернулся к Эсккару.

— Командир… Гат сказал… Что он со ста двадцатью людьми будет здесь через четыре или пять дней.

— Очень хорошо, Дракис, — сказал Эсккар. — А теперь помни, что тебе сказал Гат. Ты должен верить в эти слова и произносить их так, словно это правда. Когда ты будешь с людьми, кто-нибудь спросит тебя, что за послание ты доставил. Ты скажешь то, что только что сказал мне. Я хочу, чтобы наши люди верили, будто сюда идет подкрепление. Ты должен верить в это сам, чтобы и они могли поверить тебе. Ты сможешь это сделать, Дракис? Если не сможешь, тебе придется садиться на лошадь, как и Рукору. Люди должны верить, что подкрепление и вправду идет.

— Я смогу, командир, — решительно ответил Дракис. — Не уверен, что все понимаю, но я смогу.

— Тебе и не нужно ничего понимать, Дракис, — сказал Эсккар, но его резкие слова смягчала улыбка. — Просто следуй моим приказам. Поверь в послание сам, и у тебя не будет затруднений с тем, чтобы убедить в его подлинности людей. А теперь повтори его снова.

Эсккар заставил Дракиса повторить послание полдюжины раз, пока оно не начало само собой слетать с языка воина. В конце концов Эсккар его отпустил, позволив присоединиться к остальным, чтобы тот мог поесть. Все будут спрашивать его о вестях из Аккада, и рано или поздно Дракис «перескажет» послание Гата.

Рукор уже уехал в Аккад, везя никчемное послание, которое заставит Треллу приподнять брови, а Гата подумать, что командир выжил из ума.

— Что ж, командир, — сказал Сисутрос, — все идет так, как ты говорил. Люди поверят Дракису. И, думаю, местные крестьяне скоро будут здесь. Они знают, что мы появились и что нам нужна еда.

— Ты лично будешь разговаривать с ними, когда они появятся, Сисутрос. Они — важная составная часть плана. Помни, им надо честно платить за все, что они привезут, но не переплачивать. Если мы начнем платить слишком много… — Эсккар оглядел лагерь. — А теперь мне и Гронду пора совершить небольшую прогулку вокруг селения, пока ты делаешь свое дело.

Несколько мгновений спустя, когда Эсккар уже сел на лошадь, люди разразились хриплыми радостными криками. Сисутрос только что сказал воинам, что Гат и подкрепление уже в пути. И если кто-нибудь спросит Дракиса, тот подтвердит, что и в самом деле доставил такое послание. Люди в Биситуне начнут гадать: по какому поводу в лагере такое ликование?

Эсккар удовлетворенно кивнул.

Он начал свое путешествие к селению; за ним ехали десять воинов. Сперва они медленно двигались на запад, часто останавливаясь, чтобы осмотреть землю, все время держась на приличном расстоянии от деревни. Добравшись до реки, они задержались почти на полчаса, пока Эсккар изучал землю, реку и юго-западные подходы к селению. Потом тронулись обратно тем же самым путем.

Проехав позади собственных укреплений, они заставили лошадей ускорить шаг, потом снова поехали медленней и не торопясь исследовали земли к северо-востоку от Биситуна, пока снова не оказались у реки. Как и раньше, Эсккар не торопился, рассматривая окрестности, а после они медленно двинулись обратно в лагерь.

Они отсутствовали почти два часа, и все это время на стенах Биситуна было полно людей, не только воинов, но и простых жителей: все нервничали и гадали, что замышляют люди из Аккада.

Прикрыв ладонью глаза, Гронд высмотрел человека с серебряными браслетами, ходившего вдоль частокола от одного конца до другого.

— Что ж, мы привлекли их внимание, командир, — сказал Гронд, когда Эсккар и его люди спешились и передали другим лошадей. — И Сисутрос неплохо потрудился надо рвом. Он, похоже, закончен.

— Давай обойдем лагерь, просто чтобы посмотреть, как все выглядит.

Они медленно пошли вдоль укреплений, но не обнаружили никаких изъянов ни в канаве, ни в насыпи. Хотя хороший ездок на сильной лошади смог бы перепрыгнуть канаву шириной в шесть шагов, животное угодило бы тогда прямо на земляную насыпь и, скорее всего, увязло бы по плечи в мягкой земле. Ров и вал замедлят атаку и пеших врагов: им придется перепрыгивать через ров, потом пытаться вскарабкаться по откосу, чтобы прямиком напороться на луки и мечи.

Довольный, что его позицию нельзя взять штурмом, Эсккар вернулся в лагерь, думая, что Гат тоже был бы доволен, если бы был здесь.

Эсккар повторил свой осмотр из-за насыпи, неторопливо шагая вокруг лагеря. Воины выглядели бодрыми, думая, что бой, скорее всего, откладывается и что у них будет несколько дней отдыха, перед тем как появятся Гат и его люди. Они знали, что при поддержке лишней сотни человек легко смогут овладеть селением.

Эсккар со многими поговорил, неизменно спрашивая, понимают ли они отданные им приказы и знают ли свои посты в случае опасности. Он всегда старался как можно чаще об этом напоминать, желая, чтобы воины знали: он полагается на них, не тратит времени на отдых и не забыл про бдительность.

Он как раз только-только закончил проверять людей, когда появился Сисутрос.

— Командир, пришли первые крестьяне.

Эсккар увидел три маленькие крестьянские повозки, медленно движущиеся по дороге; каждую тащили или толкали двое крестьян. Или у них не было упряжных животных, или они боялись, что воины их отберут — наверное, так нередко поступали люди Ниназу.

— Что ж, по крайней мере нынче вечером у нас будет свежая еда.

— Хотите с ними встретиться?

— Нет. Пусть они привыкнут торговать с нами, и сейчас и в будущем. Скажите им, что я слишком занят, чтобы заниматься крестьянами. Не забудьте сказать, что через несколько дней нам понадобится куда больше еды.

— Думаете, в этой группе есть шпионы, командир?

— Нет, не в этой группе, — после минутного размышления ответил Эсккар. — Может быть, даже не в следующей. Но когда появится третья группа… Думаю, в ней будет несколько шпионов или крестьян, надеющихся на щедрость Ниназу.

Эсккар отошел от входа и стал издалека наблюдать за нервничающими крестьянами, приближающимися к лагерю. Сисутрос остановил их перед валом и провел полчаса, торгуясь с ними. Сперва местные жители казались испуганными, боясь, что их добро конфискуют, а их самих обратят в рабство или заставят тут трудиться. Но, поскольку люди Ниназу забирали все, что хотели, не платя, этим крестьянам нужны были медные монеты, и нужда заставила их рискнуть и прийти сюда.

Пока ни один из чужаков из Аккада никого не ограбил; аккадцы не совершали налеты на местные фермы, поэтому, может быть, они все-таки будут торговать честно.

Тем вечером Эсккар наслаждался за ужином хорошим вином, свежим хлебом и орехами. Крестьяне ушли, с трудом скрывая свое ликование. Они получили солидную сумму за свои товары и пообещали разослать весть об этом, чтобы завтра сюда привезли еще еды.

И снова Эсккар пробормотал слова благодарности Трелле за ее совет. Она дала ему большой запас драгоценного серебра, чтобы завоевать доброе отношение местных крестьян. В прежние дни он бы просто взял у них все, что требовалось, как наверняка поступал и Ниназу. Теперь Эсккар понимал, что это оттолкнуло бы от него местных жителей и еще долго играло бы против него. В ближайшие несколько дней ему понадобится их помощь, пусть даже невольная.

Люди Сисутроса всю ночь стояли на страже, готовые к атаке из селения. Но, как и ожидал Эсккар, ничего не произошло. Утреннее солнце осветило пустую землю вокруг лагеря и еще не поднялось высоко над горизонтом, как вереница тележек, повозок и людей, несущих всевозможные товары, появилась на дороге с юга.

Торговля начнется сегодня рано.

Эсккар поборол искушение присоединиться к Сисутросу. Его подчиненный сам знал, что надо делать.

После завтрака Эсккар отвел Гронда, Митрака, Хамати и полдюжины лучших людей в конец лагеря, и они спланировали свой следующий ход. Совещание длилось недолго, и, как только оно закончилось, Хамати снова отрядил двадцать людей на работу, по десять с каждой стороны насыпи. Они начали копать две новые канавы, которые тянулись вдоль сторон лагеря, по линиям, вчера отмеченным Эсккаром. Людям сказали, что Эсккар хочет расширить границы рва, чтобы лагерь вместил всех людей, которых приведет Гат, лишний провиант и лошадей.

Сам Эсккар почти ничего не сказал воинам, кроме того, что они могут не торопиться и что их будут сменять каждые два часа.

Поскольку главные укрепления уже были готовы, Эсккар не сомневался: новые канавы вызовут в Биситуне множество вопросов.

Сисутрос провел утро с явившимися торговать крестьянами. Сперва, как и вчера, он держал их за пределами лагеря. Но вскоре число желавших торговать крестьян увеличилось, все они спорили и умоляли его и писцов, и Сисутрос стал менее осторожным.

Некоторые крестьяне принесли еду прямо в лагерь в поисках личных покупателей. Другие, закончив свои дела, просто бродили повсюду и с любопытством рассматривали Эсккара и аккадцев.

Только вино и эль остались за пределами лагеря, подальше от воинов. Лишь удачливым писцам удалось его попробовать: им приходилось пробовать всю еду, чтобы оценить ее качество и назначить цену. Эсккар дал на этот счет четкие указания. Сисутрос выделил самых надежных людей, чтобы охранять фляги с вином: если люди доберутся до спиртного, половина их будет пьяна меньше чем через час, и до конца дня от них не будет никакого толку.

Солнце уже стояло высоко в утреннем небе, прежде чем Сисутрос избавился от последних крестьян и присоединился к своему командиру.

— Клянусь богами, командир, ненавижу иметь дело с торговцами и крестьянами! Каждый из них норовит спорить насчет цены, каждый заявляет, что его коврига хлеба или цыпленок стоит вдвое дороже, чем мы предлагаем.

— Я же говорил, что это будет трудней, чем ты думаешь. И все-таки тебе лучше к этому привыкать. Они ведь вернутся?

— Да, нынче днем придут еще. Но, мне сдается, все прошло нормально.

— Хорошо. А теперь расскажи, что ты узнал о Ниназу.

— Гронд был прав, Эсккар. Это тот, с серебряными браслетами. Крестьяне его боятся, сразу видно. Он убивает всех, кто встает у него на пути. Они будут счастливы, если мы его прогоним.

Эсккар мрачно кивнул.

— Да, это всех порадует. Что еще ты узнал?

Торговля сопровождалась разговорами. Крестьянам было любопытно узнать что-нибудь о воинах и новом городе Аккаде, и они, казалось, рады были рассказать о Ниназу. Сисутрос описал им, какая замечательная жизнь началась в Аккаде теперь, когда варвары побеждены и никогда больше не вернутся, и какое процветание воцарилось при правлении Эсккара. Сисутрос трижды поведал историю о победе над варварами, каждый раз добавляя новые детали. Некоторые из крестьян глядели недоверчиво, но воины, едва начав с ними торговать, помогли развеять сомнения.

Про Ниназу ни один из крестьян ничего не знал наверняка, но после многочисленных расспросов Сисутроса и писцов выяснилось, что Ниназу имеет по меньше мере сто двадцать бойцов. Если верить рассказанному, главарь разбойников ждал, пока селение не начало отстраиваться после ухода варваров. Когда жители потихоньку стали возвращаться в свои дома, Ниназу послал несколько человек в Биситун, чтобы следить за ними.

Потом, месяц назад, он не меньше чем с пятьюдесятью людьми внезапно ворвался в селение, убил двух старейшин, вернувшихся в свои дома, потом казнил еще нескольких храбрых людей, сопротивлявшихся или поднимавших против него голос. Сперва люди Ниназу брали все, что хотели, но последние две недели он начал сдерживать своих приспешников, пытаясь поладить с крестьянами и завоевать их поддержку. Несмотря на жестокость, у Ниназу было много людей: одни — набранные по округе, а другие прискакали с запада, чтобы присоединиться к нему, прельщенные рассказами о легкой добыче.

Эсккар хорошо знал эту старую историю: он сам занимался подобными делами не так давно, хотя чем меньше людей будут знать о его прошлом, тем лучше. Он не жалел о том, что натворил. Но он чувствовал смущение из-за того, что он и его отряд, полупьяные и страдавшие от похмелья, были застигнуты врасплох. Отряд варваров втайне наблюдал, как Эсккар захватил деревню и грабил ее два дня, прежде чем наброситься на его людей и в считанные мгновения одолеть их.

Удача снова его спасла. Он уцелел, удержавшись на лошади и ускакав сломя голову, в то время как большинство его людей были убиты или взяты в плен, а остальные рассеялись кто куда.

Эсккар отогнал неприятные воспоминания.

— Хорошая работа, Сисутрос. Только последи за тем, чтобы крестьяне не выведывали все слишком легко. Пусть они собирают сведения у людей по крупицам.

— Мы будем очень осторожны. Вот только писцы болтают направо и налево, хотя им приходится одновременно записывать все, что куплено и сколько за что заплачено.

Эсккар нахмурился. Он не мог отослать прочь вездесущих писцов, которые всю жизнь считали и записывали, не только людей и животных, но и мешки с зерном, ковриги хлеба, мечи и чаши. Одна из верховых лошадей уже покряхтывала под грузом маленьких глиняных табличек.

— Тебе придется поговорить с писцами. Помни, Трелла и Никар сами проверят каждый предмет. Поэтому внимательнее, или они вычтут все недостачи из нашего жалованья.

Это замечание заставило обоих мужчин ухмыльнуться. Сегодня у Эсккара было в кошельке не больше монет, чем тогда, когда он впервые пришел в Аккад. А единственная плата, которую получит Сисутрос, пока находилась в Биситуне, и ее еще нужно было заслужить. Селение сперва надо было взять, потом вернуть к процветанию, и только тогда сам Сисутрос увидит золото. Но он будет править тут именем Эсккара, и оба понимали, что со временем золото здесь появится.

Сисутрос оставался с Эсккаром до тех пор, пока ближе к вечеру на дороге не появилась толпа крестьян. Эта группа, состоящая примерно из двадцати пяти мужчин и десяти женщин, была больше, чем та, что приходила с утра. В основном она состояла из уже знакомых крестьян; их повозки были снова нагружены хлебом, фруктами и овощами, парой тощих цыплят и даже флягами крепкого вина. Некоторые женщины несли совсем немного, и Эсккар догадайся, что они скорее всего собираются продавать не то, что принесли в корзинках.

Что ж, мелкие сделки подобного рода не повредят его людям, разве что их кошелькам.

Сисутрос повторил все то же, что проделывал утром. Сперва держал крестьян за пределами лагеря, пока требования торговли и время не ослабили дисциплину, — и тогда позволил им внести товары внутрь.

Местные смешались с воинами; все до сих пор испытывали любопытство друг к другу. На этот раз Эсккар подумал, что один или два чужака посматривают на него с особым интересом.

Послеполуденная торговля длилась почти два часа, пока Сисутрос в конце концов не выпроводил последнего торговца из лагеря. Несколько женщин хотели остаться, и Сисутросу пришлось построить людей, чтобы убедиться, что все женщины и вправду ушли. После этого он некоторое время разбирался с писцами, а потом присоединился к Гронду и Эсккару.

— Клянусь богами, если мне придется заниматься этим каждый день, я брошусь на свой меч! — воскликнул Сисутрос. — Начинаю ненавидеть всех торговцев. А шлюхи! Слава богам, что завтра они не вернутся.

Крестьянам было велено не приходить до послезавтрашнего дня. У аккадцев теперь хватало припасов по крайней мере на несколько дней.

— Ты не сможешь хорошо управлять Биситуном с такими замашками, — сказал Эсккар. — Заметил, чтобы кто-нибудь из них выглядел необычно?

— Да, командир. Двое или трое были слегка не похожи на остальных. Один — с нежными руками; вряд ли он работал на земле. Он все время озирался и задавал писцам множество вопросов.

— Этого я заметил, он шлялся по лагерю и разговаривал с людьми.

Эсккар знал, что теперь, когда он перекрыл главную дорогу, у шпиона или шпионов уйдет несколько часов, чтобы вернуться в Биситун. Им придется сперва немного пройти вверх по течению реки, а потом держаться ее берега, пока они не доберутся до селения. Или, если у них есть наготове лодки, они смогут доплыть до Биситуна по течению.

Так или иначе Ниназу получит донесение к утру. Он узнает, что лагерь его врагов сильный и укрепленный, что люди там спокойны и уверены в себе и что к ним скоро присоединится большое подкрепление.

И теперь Эсккар размышлял о том, как Ниназу распорядится этими сведениями.

У Ниназу не было особого выбора. Он мог попытаться переждать в селении, веря, что частокол остановит аккадцев. Недостаток этого плана заключался в том, что, если бы у Эсккара и в самом деле было две сотни человек и он сумел бы ими толково распорядиться, Ниназу вряд ли удалось бы их остановить. И как только разбойники узнают о приближающемся подкреплении, многие из них не захотят сражаться. Они присоединились к Ниназу не для того, чтобы скрестить мечи в ближнем, отчаянном бою за Биситун. Нет, они искали легкой поживы, а не смертного боя.

Вторым возможным решением для Ниназу было ускользнуть через реку. Этот путь был всегда для него открыт. Но Ниназу не захочет оставлять большое, богатое селение, которое немедленно укрепят, чтобы сражаться с ним. Тогда ему придется пытаться удержать вместе пестрое сборище разбойников на уже разграбленных землях. Не пройдет и нескольких дней, как аккадцы начнут на него охотиться, а его собственные люди захотят отобрать личные трофеи Ниназу. Такой вариант развития событий не мог привлекать Ниназу.

Как представлялось Эсккару, Ниназу оставался единственный путь — напасть на аккадцев, прежде чем появится подкрепление, одолеть их и забрать их оружие. При виде такого поражения предполагаемое подкрепление могло повернуть назад.

По крайней мере, хуже, чем сейчас, Ниназу не будет. Победа может даже придать храбрости его людям и уменьшить решимость нового отряда осаждающих.

Всадник явился из Аккада только вчера, и успеет стемнеть, прежде чем «подкрепление» достигнет Биситуна. Вряд ли Ниназу сможет подготовить своих людей так быстро, чтобы попытаться напасть уже нынче ночью.

Эсккар собирался продолжать давить на Ниназу, чтобы вынудить его действовать так, как того хотелось Эсккару. Сегодня вечером начнется следующий этап, который еще сильнее затянет вокруг Ниназу петлю.

 

Глава 6

Когда день подошел к концу, Эсккар встретился со своими командирами и пятнадцатью воинами, выбранными для первой вылазки. Им пришлось подождать, пока крестьяне не отошли от лагеря подальше. Тщательно отобранные воины получили приказы, и Эсккар воспользовался несколькими часами, оставшимися до темноты, чтобы убедиться, что Сисутрос и остальные в точности знают, что делать. Только после этого Эсккар остался доволен, и все собрались у лагерного костра, чтобы поужинать.

Но и за едой Эсккар продолжал обсуждать детали атаки, разговаривая с каждым человеком, чтобы убедиться, что тот знает свою роль. В конце концов даже Эсккар не смог больше найти, к чему бы придраться, и пошел немного вздремнуть, велев разбудить его, когда люди будут готовы.

Сон долго не шел к нему. Эсккар никогда раньше не посылал людей одних на вылазку, никогда не передоверял командование таким отрядом другому. Он всегда сам возглавлял подобные рейды. Послать других на опасное дело, а самому остаться в безопасности в лагере — это выглядело не по-мужски. Но он знал, что не может рисковать жизнью в такой маленькой вылазке и что Сисутрос легко сможет вместо него командовать людьми.

В полночь Гронд пробудил Эсккара от беспокойного сна. Сисутрос и его люди стояли наготове, каждый — рядом с лошадью. Эсккар сжал плечо Сисутроса, потом шагнул в сторону, когда его подчиненный вывел первых двух людей из лагеря. Остальные воины ушли по двое, с промежутком, за который они медленно считали до ста, чтобы лошади не встревожились в темноте и не начали ржать или топтаться — эти звуки могли бы насторожить чуткие уши в Биситуне. Эсккар знал, что ночью лошади способны вести себя непредсказуемо, боясь любой тени, луны или даже ветерка.

Каждый человек долго вел свою лошадь в поводу, прежде чем сесть верхом и дождаться остальных. Когда собрался весь отряд, всадники ехали медленным шагом еще некоторое время, а потом повернули на север.

Последние из покинувших лагерь воинов исчезли из виду, и Эсккару теперь оставалось только ждать. Он не думал, что Ниназу ринется в атаку этой ночью, но хотел, чтобы оставшиеся в лагере были готовы — просто на всякий случай.

Луна поднялась поздно и медленно поплыла по звездному небу.

Между лагерем и деревней равномерно разместились разведчики, которые докладывали об активности защитников Биситуна. Эсккар расхаживал взад-вперед, на ходу проверяя людей, убеждая их не терять бдительности. Время, казалось, замедлило путь луны по небу, и Эсккару казалось, что утро никогда не наступит.

Перед самым рассветом с юга раздался стук копыт. Хотя его ожидали, часовые подали сигнал. Сисутрос громко выкрикнул свое имя, и приближающиеся лошади замедлили аллюр в ста шагах от лагеря, перейдя на шаг.

Эсккар бросил пару слов, и воины зажгли факелы, которые осветили улыбающегося Сисутроса — он первым ввел свою лошадь в лагерь.

Когда все всадники очутились внутри укреплений, Эсккар схватил Сисутроса за руку и оттащил его в сторону.

— Все прошло хорошо? Отсюда ничего не было слышно.

Улыбка Сисутроса перешла в смех.

— Да, командир, все прошло хорошо. Они ничегошеньки не услышали. Если бы у нас было больше людей, мы могли бы ворваться в селение по реке. Готов поспорить, они ничего не заметят до самого рассвета.

— То есть они ничего не видели? А люди? Все по плану?

Теперь все столпились вокруг Сисутроса и его людей, которые начали смеяться и важничать, довольные собой и тем, как легко выполнили свою задачу.

— Расскажи нам, как все было.

— Мы вели в поводу лошадей, пока не оказались на таком расстоянии от Биситуна, что нас уже нельзя было оттуда услышать, а потом поскакали к северной части реки.

Люди подталкивали друг друга локтями, слушая рассказ Сисутроса — каждому не терпелось узнать, как прошла первая операция против Биситуна.

— Я послал остальных людей вместе со всеми лошадьми вниз по берегу реки, велев им далеко обогнуть укрепления Биситуна. Мы без труда сели в лодки.

Разведчики обнаружили ферму в нескольких милях вверх по течению. На ферме были две небольшие лодки, вероятно, ими пользовались в основном для того, чтобы рыбачить, но каждая из них могла вместить несколько человек. Наверняка к этому времени озадаченный крестьянин гадал, кто же украл его суденышки.

— Мы пустили лодки вниз по течению, — продолжал Сисутрос. — Перед самым Биситуном четыре человека с каждой лодки соскользнули в воду и вцепились в борта.

Сисутрос выбрал для своей вылазки только сильных пловцов, людей, без колебания готовых довериться течению, которое в случае необходимости отнесло бы их в безопасное место.

— Мы плавали среди лодок у дальнего конца селения, — продолжал Сисутрос. — Отвязали или перерезали причальные веревки всех тамошних суденышек и оттолкнули их подальше, чтобы поток подхватил их. На это не ушло много времени, и мы все время были наготове, чтобы уплыть, как только кто-нибудь поднимет тревогу.

— Мы не слышали здесь никаких выкриков, Сисутрос, — сказал Эсккар.

— А никто тревоги и не поднял. Мы видели, как часовые расхаживают вдоль частокола, но они ничего не заметили. Плеск реки, должно быть, заглушил все другие звуки.

— Часовые так небрежно относились к своим обязанностям? — Эсккар просто не мог в это поверить. — Они вообще вас не заметили?

— Нет. Мы убедились, что течение унесло все лодки вниз по реке. Потом наши люди снова вцепились в борта, и мы последовали за уплывшими лодками, чтобы убедиться, что ни одну из них не вынесло на берег. Ниже по течению нас ожидали остальные воины с лошадьми, и мы поскакали обратно.

— Хорошо сработано, Сисутрос! Ты уверен, что вы перерезали веревки всех лодок?

— До единой. Мы принесли речным богам богатое подношение, повезет и богам, и удачливым крестьянам, живущим ниже по течению!

Все засмеялись.

Сисутросу пришлось повторить эту историю более подробно, а его люди добавляли, кто из них что делал. К тому времени, как они закончили рассказ, факелы догорели, и солнце поднялось над горизонтом.

Эсккар, улыбаясь впервые за много часов, приказал людям поесть и отдохнуть, а сам сел на насыпь и стал наблюдать за селением.

Пока что все задуманное в Дилгарте шло гладко. Когда Эсккар выяснил, каковы силы Ниназу, он понял, что, даже если ему удастся взять селение штурмом, он потеряет слишком много людей. Он понимал, что ему нужно взять Биситун быстро и с минимальными потерями. Кроме того, нужно было, чтобы селение и его обитатели остались целыми и невредимыми. И вот меньше чем через два дня, благодаря удачной вылазке Сисутроса, Эсккар запер людей Ниназу в деревне.

Теперь начиналось осуществление второй части плана. У Ниназу и его людей будет множество причин для беспокойства. Они видели сами, что имеют дело с дисциплинированным воинским отрядом, с настоящими воинами, сумевшими возвести укрепленный лагерь меньше чем за день. Угроза того, что скоро к врагам еще прибудет подкрепление, заставит некоторых из разбойников подумывать о том, чтобы смыться.

Но все лодки исчезли, и бегство Ниназу через реку будет затруднено. В это время года сильная лошадь, направляемая умелым седоком, который в случае необходимости смог бы плыть сам, сумела бы пересечь реку. Но такой седок не сможет взять с собой много добычи, и Эсккар готов был побиться об заклад, что, если десять молодцов попытаются так переправиться, трое или четверо из них скорее всего утонут.

Поэтому Ниназу придется сражаться или бежать, пока его люди не начали смываться потихоньку.

Эсккар не желал, чтобы разбойники сбежали. Он не хотел, чтобы те еще несколько недель разоряли земли вверх и вниз по течению, а аккадцы тратили дни на погоню за ними. Он хотел, чтобы большинство грабителей погибли, а остальные стали рабами и трудились, отстраивая Биситун.

Селение засияло в утренних лучах, когда солнце поднялось в небе еще выше, и Эсккару почудилось, что он видит на частоколе меньше защитников, чем вчера.

Все в Биситуне узнают о пропаже лодок, и беспокойство, а то и страх сыграют свою роль. Некоторые начнут подумывать о бегстве. Чем больше они будут думать о бегстве, тем меньше будет их желание сражаться.

Эсккар решил поднажать еще немного.

Он обернулся и увидел, что Гронд стоит в нескольких шагах позади него и ждет.

— Гронд, посади людей на лошадей. Пусть по десять всадников и десять лучников дежурят с каждой стороны частокола. Если кто-нибудь в селении захочет удрать, пусть попробуют пробиться с боем. Я не хочу, чтобы кто-нибудь выбрался из Биситуна.

Гронд передал приказы Хамати и остальным. Ушло всего несколько минут на то, чтобы накормить сорок человек и послать их в путь. Когда воины Эсккара заняли свои позиции, любая попытка сбежать через задние ворота Биситуна пешком или верхом и переправиться через реку стала обречена на неудачу.

Конечно, если много осажденных покинут селение со всех сторон сразу, ситуация изменится. Но Эсккар и его командиры предусмотрели такую возможность. Хотя разбойники в полном составе наверняка могли прорваться через двадцать человек, на это ушло бы некоторое время, и это позволило бы аккадцам из главного лагеря прижать врага к реке.

Эсккар считал, что, вероятнее всего, сотня человек вырвется из передних ворот и попытается проскакать через лагерные укрепления или обогнуть их.

Теперь у него осталось в лагере только тридцать два бойца да еще лагерные мальчики и слуги. Эсккар очень разбросал свои силы, но ему нужно было действовать так, будто у него серьезное численное превосходство.

Как только люди в лагере закончили есть, он заставил их приготовить оружие и занять посты. Расставив всех по местам, он вернулся на насыпь и стал наблюдать за частоколом.

И снова на стене стоял человек с серебряными браслетами на руках, рассматривая аккадцев и, без сомнения, строя собственные планы. Тем не менее потеря лодок изменила ситуацию, и теперь сама местность у Биситуна, где было полно разрушенных домов, помогала Эсккару. Верховые смогут проскакать или по главной дороге (а это пошлет их прямиком на укрепления), или по берегу реки, где их встретят лучники и всадники. Ниназу скоро поймет это, поймут и его люди, и начнут беспокоиться.

Несколько дней Ниназу уверял своих людей, что они легко смогут отогнать небольшой отряд Эсккара. Теперь разбойники видели, что им предстоит тяжелый бой, если они попытаются спастись. А больше всего их тревожило то, что они знали: через два или три дня атакующие получат сильное подкрепление.

Гронд вернулся и присоединился к Эсккару.

— Все люди на своих местах, командир. Сисутрос и Хамати пошли поспать, но остальные отдыхают прямо на постах.

— Наблюдай за стенами, Гронд. Если все разбойники решат бежать, стражников на стене будут постепенно заменять местными жителями. Те будут испуганными и встревоженными. Это послужит нам предупреждением.

— Думаешь, они побегут?

Эсккар задумался.

— Брат Ниназу не испытывал недостатка в храбрости. Не думаю, что Ниназу отдаст Биситун без боя. Кроме того, он видит, что мы распыляем наши силы, и это заставит его задуматься: а что мы сделаем, когда наступит ночь? Если он решит, что мы ослабили наши силы здесь, в лагере, он может угодить в нашу ловушку.

И снова Эсккар хорошенько подумал.

— Я все-таки думаю, что он придет ночью, с большим отрядом, прямо в лагерь.

Он повернулся лицом к телохранителю и увидел сомнение на его лице.

— Знаю, Гронд. Я тоже не уверен. Но если Ниназу ничего не сделает, а у нас появится еще сотня человек, он будет заперт. Его люди начнут сбегать, если он ничего не предпримет, — Эсккар пожал плечами. — Я бы на его месте атаковал лагерь. Но я — не он, поэтому придется подождать. Там будет видно.

— А ты уверен, что мы сможем выстоять, если он пошлет против нас всех?

— Это же разбойники, Гронд, а не воины алур мерики. У разбойников нет клана или семьи, за которые они бы сражались, нет кодекса чести, который поддерживал бы их. Их заставляет держаться вместе только жажда золота. Если мы, тридцать человек, не сможем их сломить…

Он покачал головой и вернулся в дальнюю часть лагеря.

Один за другим медленно тянулись дневные часы, а Эсккар расхаживал взад-вперед.

Лагерь должен был выглядеть точно так же, как прежде, поэтому в нем продолжались все обычные занятия. Люди стояли на часах; над кострами, на которых готовилась еда, вился в небо дымок; все, не стоявшие на страже, отдыхали на насыпи, наблюдая за деревней.

Отряды, разместившиеся с каждой стороны Биситуна, присылали донесения, но они не видели никаких признаков того, что кто-нибудь задумал пересечь реку или спастись бегством вдоль ее берегов. Сисутрос, отдохнув, заявил, что это хороший знак: если они не пытаются бежать, значит, готовы драться.

Когда день начал угасать, Эсккар, Сисутрос, Хамати и Гронд снова сошлись вместе и стали готовиться к ночной операции. Почти два часа они внимательно рассматривали все варианты, думая о том, что может пойти не так, какой несчастный случай может расстроить их планы, что делать, если эти планы рухнут, и даже что делать, если их одолеют.

За это время воины успели развести вечерние костры и приготовить ужин. По крайней мере, люди хорошо ели, благодаря щедрости Эсккара по отношению к местным крестьянам.

Когда ужин был закончен, Эсккар и его командиры встретились с остальными старшими воинами. Тридцать человек в лагере встанут перед огромной опасностью, и Эсккар хотел знать в точности, как они будут себя вести. Каждый из командиров обговорил все еще раз, на этот раз со своими людьми.

Эсккар наблюдал за воинами, ища в их поведении хотя бы намек на замешательство, но не увидел ничего, кроме уверенности. Никто не выказал ни тени страха, никаких сомнений в том, что они смогут отразить атаку. Люди верили в Эсккара, а больше всего верили в его удачу.

Наконец пришло время отправляться.

— Осторожней, Сисутрос. И хорошей охоты вам всем.

Гронд завершил приготовления, и они с Эсккаром выскользнули из лагеря. Они не торопились, продвигаясь по темной местности в сторону реки, делая широкий круг, чтобы лунный свет случайно не выдал их какому-нибудь остроглазому стражнику на деревенском частоколе. Кроме того, Эсккар не хотел споткнуться в темноте и подвернуть лодыжку.

Наконец они присоединились к людям, дежурившим на берегу реки к югу от Биситуна.

Перед ними в темноте между этим постом и селением горел единственный маленький костер. Люди сидели на порядочном расстоянии от огня, ожидая появления Эсккара.

Они провели весь день, упражняясь в стрельбе из лука, точно так же, как делали во время осады Аккада, и обсуждая, с чем они скорее всего столкнутся ночью и как им действовать в ответ. Каждый из этих лучников мог стрелять точно в цель каждые три секунды, а некоторые даже быстрее. Теперь они ждали, уверенные в своем мастерстве и в своих командирах.

Гронд уже разъяснил им все утром, но, как только к ним присоединился Эсккар, они снова проверили, все ли готово. Эти люди рвались в бой, им не терпелось перейти к делу, и они готовы были рисковать. Пятеро из них уже состояли в клане Ястреба, а семерым другим — эти семеро почти все были опытные бойцы — не терпелось доказать, что они тоже достойны такой чести.

Митрак тоже ждал там, опираясь на свой лук, рядом с двумя другими лучшими лучниками — оба сражались рядом с Хамати в Дилгарте. Даже Эсккар был доволен тем, что каждый знает свою задачу.

Полночь миновала без происшествий. Эсккар не мог заставить время двигаться быстрее, не мог даже расхаживать туда-сюда. Если Ниназу собрался атаковать лагерь, скорее всего он начнет, когда луна будет уходить с небосклона, примерно за два часа до рассвета.

Слишком возбужденные и взвинченные, чтобы спать, Эсккар и его люди просто ждали. Большинство лежали на спине и наблюдали, как серебристый диск медленно плывет по небу.

Наконец, луна начала меркнуть.

Время близилось.

Эсккар сидел, барабаня пальцами по ноге — дурная привычка, приобретенная во время осады Аккада. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, что он нервничает, и, едва осознав, чем он занимается, он тут же перестал стучать пальцами. Кроме слабого потрескивания костра, Эсккар не слышал ни звука.

Миновал еще один час — по-прежнему никакого движения.

Эсккару хотелось пошевелиться, но он не осмеливался рисковать. Любой необычный звук мог остановить атаку Ниназу. Если Ниназу вообще собирался напасть этой ночью, это уже должно было случиться…

Сомнения Эсккара с каждой минутой росли, он даже решил было, что просчитался, когда со стороны главного лагеря донесся крик. Мгновение спустя кто-то швырнул факел в небо — сигнал Сисутроса, что атака началась.

Крики понеслись над черной землей.

Эсккар и его люди без всякой команды двинулись вперед, стараясь не шуметь. Они по широкой дуге обогнули свой маленький костер и, идя гуськом, быстро приблизились к южному углу селения. Митрак возглавлял цепочку. Днем он тщательно осмотрел тут землю, и теперь Эсккар и остальные следовали за ним.

За Митраком шагали два лучших лучника, за ними — Эсккар, Гронд и остальные.

Теперь время бежало быстро, и вскоре они очутились у самого селения, там, где оно подходило к реке.

Когда Митрак остановился, их отделяло от частокола меньше ста шагов. Они присели среди валунов, надеясь, что никто не наблюдает слишком пристально за этой стороной селения.

Митрак и его отборные лучники исчезли в темноте.

Перед деревней продолжался шум, хотя Эсккар не мог сказать, что он означает. Чего доброго, его люди в лагере были смяты и перерезаны… А может, они уже отогнали людей Ниназу.

Что бы там ни случилось, Эсккар не мог отсюда уйти, а времени у них оставалось немного. Он надеялся, что часовые, наблюдающие со стены за этим концом деревни, не слишком бдительны и что их внимание будет сосредоточено на том, что творится перед главными воротами.

Драгоценные минуты уходили, а от Митрака не было ни слуху ни духу.

Эсккар не мог более совладать со своим нетерпением. Он ненавидел оставаться в стороне от событий, когда все инстинкты толкали его в бой. Он уже начал продвигаться перед, как вдруг один из людей Митрака, вернувшись, скользнул к нему.

— Пошли! — прошептал он. — Митрак убил часового.

Эсккар и остальные начали двигаться к частоколу. Пригнувшись, они тихо крались к селению и через несколько мгновений оказались у основания стены. В отличие от Аккада, Биситун не был окружен рвом, который добавил бы высоты деревянному частоколу.

Пока сигнала тревоги не прозвучало, но в любой момент их могли обнаружить.

Они старались держаться ближе к шершавым столбам; Гронд и остальные развернули кольца веревок, которые несли, повесив наискосок через грудь. К концу каждой веревки был привязан короткий деревянный брусок, достаточно широкий, чтобы с его помощью веревка закрепилась на верху частокола. Митрак уже взобрался на ограду и теперь стоял там на страже.

Гронд забросил вверх две веревки, и Митрак закрепил деревянные бруски за верхушками бревен.

Двое лучников стали взбираться наверх, дерево потрескивало под их весом, но они надеялись, что этот звук не настолько громкий, чтобы привлечь чье-нибудь внимание.

Эсккар едва сдерживался. Шум боя у главных ворот раздавался все громче. А может быть, этими криками защитники праздновали свою победу. Как бы то ни было, Эсккар не мог больше мириться с бездействием. Если Сисутрос не удержал лагерь, если он не погнал назад людей Ниназу… нет, было уже слишком поздно беспокоиться об этом.

Едва два лучника исчезли наверху, Эсккар схватил одну из веревок и стал подниматься сам. Гронд подтолкнул его снизу, грубо обработанное дерево частокола давало Эсккару кое-какие точки опоры, но вертикальные столбы потрескивали чуть громче под его немалым весом. Он добрался до верхушки частокола, и один из ожидающих там лучников втащил его наверх.

Эсккар упал на одно колено и осмотрелся. Он увидел, что Митрак стоит на коленях на стене в нескольких шагах от него. Перед мальчиком лежали тела двух человек, но стрелы уже были вытащены из трупов или сломаны. Стрелу, торчащую из мертвого тела, слишком легко заметить, даже ночью.

Эсккар подобрался к лучнику и тихо спросил:

— Что ты видишь?

— Впереди еще двое часовых, но они стоят к нам спиной, — прошептал Митрак. Он держал свой лук под углом, на тетиве лежала стрела. — Смотрят на главные ворота.

Как только Эсккар взглянул туда, в небо взвились языки пламени. Низко пригнувшись, он не смог разглядеть переднюю часть деревни. Внезапно в небо взвилась горящая стрела и перелетела через стену.

Эсккар удовлетворенно хмыкнул, увидев этот сигнал.

Сисутрос и его воины не только удержали лагерь, они отогнали врагов и сами начали штурм Биситуна, пустив в ход горящие стрелы.

С помощью черного масла, привезенного Дракисом из Аккада, люди Сисутроса сделали сотню зажигательных стрел, привязав к древкам льняными нитями толстый слой хлопка и пропитав его маслом. Стоило поднести такую стрелу к огню, как хлопок моментально вспыхивал, и пламя было таким жарким, что даже полет стрелы не мог его загасить.

Частокол за спиной Эсккара снова затрещал, и, обернувшись, командир увидел, что через стену перелезает Гронд. Итак, последний человек поднялся наверх.

Эсккар посмотрел вниз, на лежащее под ним селение. Внутренний вал поднимался над землей примерно на десять футов, и даже в тусклом свете звезд можно было разглядеть улицу, которая, похоже, вела к главным воротам.

Ноздрей Эсккара коснулся запах бойни, и он разглядел внизу загоны для скота, к которым примыкало несколько домов.

Селение, лежащее в темноте, было освещено только факелами и сторожевыми огнями, горящими тут и там, но рассвет уже приближался, и небо на востоке больше не казалось таким черным.

Пока Эсккар наблюдал за деревней, жители, разбуженные шумом, начали появляться из домов; они возбужденно переговаривались и глядели в сторону главных ворот.

В любой миг все могло измениться, и Эсккару нужно было увести своих воинов с вала. Он повернулся к Гронду.

— Уведи людей вниз.

Не успев договорить, Эсккар скользнул вниз с внутреннего вала. Его люди последовали за ним, все, кроме Митрака, который тихо окликнул двух стрелков.

Эсккар мгновение помедлил, наблюдая, как трое лучников поднялись, натянули луки и пустили стрелы в часовых, стоявших на стене неподалеку. Он услышал слабый крик, потом стук тел, ударившихся о землю, но больше ничего, никакого возгласа тревоги. Митрак, за которым следовали его лучники, медленно двинулся вдоль частокола. Кто угодно, случайно взглянув в их сторону, принял бы их за часовых.

Перестав обращать внимания на вал, Эсккар уверенно пошел вперед, за ним — Гронд и остальные одиннадцать воинов.

Всего через несколько шагов им пришлось прокладывать себе путь между сбитыми с толку местными жителями. Эсккар и его воины ничем не отличались от людей Ниназу. В темноте они казались просто еще одной группой приспешников Ниназу, шагающих к главным воротам.

Эсккар увидел, как один человек в изумлении открыл рот и шарахнулся от них, но ничего не сказал, а мгновение спустя они уже прошли мимо.

Улица раздвоилась, и Эсккар не знал, в какую сторону свернуть, поэтому схватил ближайшего крестьянина, пожилого, с седыми волосами, сиявшими в неярком свете.

Когда пальцы Эсккара сомкнулись на его плече, человек этот беспомощно застыл в страхе перед железной хваткой Эсккара и появившимися рядом воинами.

— Куда надо идти, чтобы как можно быстрей добраться до главных ворот?

Человек разинул рот, но не смог выдавить из себя ни слова, и Эсккар повторил свой вопрос, встряхнув седовласого:

— Куда надо идти?!

Человек указал налево, но Эсккар не отпустил его, потащив с собой в качестве проводника.

Улица повернула влево и снова раздвоилась, но на сей раз стоило Эсккару взглянуть на седовласого, как тот жестом указал дорогу.

Еще несколько шагов — и Эсккар увидел цель, к которой стремился. Он слегка ослабил хватку.

— Возвращайся домой и сиди тихо, или я перережу тебе глотку!

Оттолкнув местного прочь, он ускорил шаг.

За частоколом полыхало пламя, по обе стороны главных ворот горели сторожевые огни. Стрелы Сисутроса устроили пожар в нескольких местах, а теперь его люди, стреляя из темноты, поражали любого защитника селения, который пытался гасить пламя.

Люди Ниназу пришли в себя и ринулись на укрепления, повсюду эхом отзывались требования принести воды. Дюжину жителей заставили помогать, и те таскали ведра с водой от колодца, чтобы тушить стрелы, воткнувшиеся в ворота.

Эсккар не обращал на все это внимания; он осматривался до тех пор, пока не увидел то, что искал, — дом с низкой крышей, стоящий на открытом месте рядом с воротами. Дверь дома была заперта, но, когда Эсккар подошел и приготовился садануть в нее плечом, она отворилась. Пожилая женщина, одетая всего лишь в свободную рубаху, столкнулась с Эсккаром на пороге — наверное, она собиралась посмотреть, что за суета там снаружи.

Эсккар втолкнул ее обратно в дом, зажав ей рот рукой, хотя она казалась слишком испуганной, чтобы кричать.

Внутри оказались еще две испуганные женщины и несколько детей, разбуженные шумом битвы, который теперь стоял над деревней.

Гронд загнал их всех в угол дома.

— Держите рты на замке, если хотите жить, — приказал он.

Тем временем Эсккар взобрался по хлипкой лестнице на крышу.

Отсюда в свете факелов и горящего частокола можно было рассмотреть, что творилось внизу. Он опустился на колени, стараясь не пропустить ничего.

Внешняя часть стены полыхала в трех местах, и, если туда немедленно не доставят воды, огонь скоро нельзя будет остановить. Жители метались с ведрами, выливая воду на частокол. Перед главными воротами стояло около дюжины человек, двое из них — раненные стрелами. Часть людей Ниназу пытались одновременно справиться и с огнем, и с нападающими, в то время как остальные сгоняли местных жителей, чтобы те принесли воды.

Эсккар заметил людей с оружием, громко разговаривающих и размахивающих руками. Очевидно, Ниназу потерял не слишком много людей при нападении на лагерь. Эсккар полагал, что большинство разбойников повернулись и сбежали, как только поняли, что враги ожидали их. Он пытался высмотреть главарей — тех, кто пытался навести порядок среди толпы сбитых с толку, перепуганных людей.

Гронд похлопал Эсккара по плечу. Все воины взобрались на крышу и встали на колени за Эсккаром, в том числе Митрак и два других лучших лучника. У каждого аккадца имелся лук, только Эсккар и Гронд были вооружены мечами.

Эсккар повернулся к Митраку.

— Вот, видишь их — справа от ворот? И еще один на стене, и вон те два на валу.

Митрак кивнул, когда Эсккар указал ему на цели. Мальчик встал перед своим командиром и придвинулся к краю крыши.

Эсккар же шагнул назад и толкнул на место деревянный люк, прикрыв отверстие в крыше. Он не хотел, чтобы кто-нибудь появился за их спинами.

Митрак негромко велел лучникам приготовиться к первому выстрелу. Раздался сухой скрип стрел по дереву, когда тринадцать стрелков Эсккара встали и натянули луки. Потом сам Митрак оттянул тетиву к уху и выстрелил.

Эсккар до сих пор поражался мастерству Митрака. Тот, казалось, почти не целился, и все равно его исчезнувшая в темноте стрела наверняка отыщет цель; а вторая уже как будто сама собой прыгнула из колчана на тетиву.

Остальные воины тоже начали стрелять, и немедленно раздались крики.

Защитники селения не сразу поняли, что на них напали, и многие из их командиров упали прежде, чем успели повернуться и отыскать взглядом нападающих.

Люди, которых Митрак отобрал для этой вылазки, были лучшими лучниками в отряде, и сейчас, несмотря на то что им приходилось тесниться друг к другу, они осыпали врагов стрелами так быстро, будто их, лучников, было вдвое больше.

Крыша дала людям Эсккара хороший обзор и возможность попадать точно в цель, а сторожевые огни, горящие у ворот, давали достаточно света для меткой стрельбы. Защитникам же казалось, что стрелы летят из темноты. На таком близком расстоянии — меньше сорока шагов — тяжелые древки с бронзовыми листовидными наконечниками ударяли в цель со смертоносной точностью.

Не успел бы человек досчитать до пятидесяти, как аккадские лучники очистили от врагов пространство перед ворогами. Защитники бежали или спускались со стен, некоторые из них отшвыривали луки и ведра с водой.

Краем глаза Эсккар отмечал каждый выстрел ближайшего к нему лучника. Этот человек выпустил десятую стрелу, прежде чем кто-то его заметил, и успел сделать еще четыре выстрела, прежде чем кто-то выстрелил к него самого.

Эсккар не умел быстро считать, но полагал, что было выпущено почти две сотни стрел — достаточно, чтобы сломить сопротивление любой небольшой группы людей, не говоря уж о тех, кто все еще не оправился после поражения в лагере, нанесенного Сисутросом.

Разбойники не выдержали и побежали, решив убраться со смертоносного места.

Видя, что защитники деревни бегут, Эсккар окликнул Гронда, тот поднес к губам небольшой рожок и длинно подул в него. Звук отразился от стен, пробудив в темноте долгое эхо.

Эсккар услышал ответный звук из-за ворот — там аккадцы тоже дули в рожок.

Сисутрос и его люди теперь атаковали всерьез, и звук рожка говорил о том, что большинство защитников покинули стены. Аккадцы, нападая, вопили и выли, как безумные; каждый из них, следуя приказу, орал во всю глотку. С собой они принесли оставшиеся веревки и скоро должны были оказаться за частоколом, в деревне, даже если ворота останутся заперты.

Эсккар все время смотрел по сторонам и наконец увидел того, кого искал. Вспышка серебра в свете пламени — он нашел бегущего главаря разбойников.

Эсккар выругался, проклиная невезение, которое помогло этому человеку уберечься от стрел. Теперь Ниназу придется преследовать и убить прежде, чем он успеет спастись за частоколом и исчезнуть в темноте.

Но ночь уже начала уступать место рассвету, и первые лучи солнца медленно освещали небеса.

— Гронд! Митрак! За мной!

Эсккар побежал к краю крыши и перекинулся через нее. Гронд, Митрак и два его лучника последовали за ним.

Ниназу с группой своих людей бежал по деревенским улицам, уже находясь вне предела досягаемости стрел и, без сомнения, направляясь к выходившим на реку воротам. Там разбойники держали своих лошадей, поближе к задним воротам и реке.

Ниназу решил удирать что было сил. Главарь разбойников понятия не имел, сколько воинов проникло в Биситун, да это было и неважно. Его люди понесли такие потери, что аккадцы теперь превосходили их числом. Что еще важнее, люди Ниназу потеряли желание сражаться. Каждый думал только о том, чтобы бежать из деревни и спасти свою шкуру. Остаться тут значило погибнуть.

Через несколько часов местные жители выдадут любого человека Ниназу, который застрянет в Биситуне. Только бегство могло их спасти.

Эсккар не стал бы тревожиться, если бы сбежали несколько дюжин разбойников, не имеющих главаря, но человек вроде Ниназу, способный организовать и повести за собой других, станет источником новых бед, если оставить его на свободе. Ниназу следовало остановить, прежде чем он удерет.

В юности Эсккар верил, что людей заставляют следовать за ним его сила и умение орудовать мечом. Теперь он знал больше. Как сказала Трелла, такие навыки могут оказаться полезными, но не они делают человека истинным предводителем. Хороший предводитель, сказала она Эсккару, может продумать за месяцы вперед, как приведет своих людей к победе. А великий предводитель, добавила Трелла, может просчитывать свои планы и на годы вперед.

Эсккар не считал себя великим предводителем, но знал, что ему не хочется следующие несколько месяцев гоняться по всей округе за Ниназу. Поэтому теперь он со своими людьми очертя голову мчался по улице, не обращая внимания на испуганных жителей, которые кричали, боясь, что озаряющее небо пламя может спалить все селение.

Впервые за ночь Эсккар вынул меч из ножен и поднял его. Он приготовился отшвырнуть плечом любого, кто окажется на его пути. Но Гронд сразу оказался впереди Эсккара, крутя мечом над головой и прокладывая путь своему командиру.

Потом улица стала шире, слившись с другой. Тут они и налетели прямо на Ниназу и его людей. Разбойники первыми пустились бежать, но им надо было одолеть большее расстояние, а две улицы сходились здесь вместе.

Эсккар предполагал, что с Ниназу будет человек двенадцать-пятнадцать, по меньшей мере — втрое больше, чем у него самого. Но эти сбитые с толку люди только воображали себя бойцами. Больше половины из них не остановились, а продолжали бежать, вопя от страха, а остальные повернулись, подняв мечи скорее от неожиданности.

Гронд уложил двоих двумя быстрыми ударами. Эсккар замахнулся на третьего. Тот отбил удар, но сила выпада была такова, что разбойник раздумал биться, повернулся и побежал. Эсккар и Гронд тоже бросились вперед почти так же быстро, как раньше, по пятам преследуя Ниназу и его людей.

На этот раз узкие улицы, полные людей, были на руку Эсккару. Испуганные жители мешали бежать людям Ниназу. Один из беглецов споткнулся, и Гронд полоснул его, пробегая мимо, нанеся глубокую рану в плечо. Еще один попытался юркнуть в дом, но из дверей выглянула женщина, и они врезались друг в друга. Эсккар ударил человека в спину, и снова в ночи раздался вопль, когда раненый, шатаясь, упал на косяк.

Эсккар и Гронд не обращали внимания на раненных ими врагов. С ними легко будет разобраться позже.

Они вдвоем выбежали на открытое место, где соединялись две улицы. Эсккар уловил запах конюшни прежде, чем услышал, как ржут лошади, испуганные криками и запахом пожара.

Кто-то попытался собрать разбойников возле загона. Трое из людей Ниназу повернулись лицом к своим преследователям, но остальные ворвались в загон, нырнув под загораживающие вход тонкие брусья.

Эсккару было все равно — три человека или дюжина. Они с Грондом рвались вперед как одержимые, вопя во все горло.

Они сшиблись с врагами. Один из разбойников поднял меч и погиб, когда клинок Эсккара ударил дважды: первый удар отбил оружие противника в сторону, а второй прикончил врага, прежде чем тот успел опомниться. Остальные разбойники раздумали сражаться еще до того, как до них успел добраться Гронд; один уронил оружие и нырнул в загон.

Ржание лошадей разрывало тьму, одна из них взбесилась и билась об ограду. Ее вес проломил жерди, и испуганное животное протиснулось в дыру. За этой лошадью последовала вторая.

Добравшись до загона, Эсккар увидел силуэты еще двух лошадей, на спинах которых сидели люди. Один всадник замахнулся на него мечом. Эсккар метнулся в сторону, потом низко пригнулся и вонзил меч в заднюю ногу лошади.

Животное закричало от страха и боли, раненая нога подогнулась, и лошадь врезалась в другую; оба всадника свалились на землю.

Третий разбойник попытался проскакать сквозь пролом, но стрела ударила его прямо в грудь, и всадник соскользнул на землю.

Эсккар на мгновение обернулся. Митрак догнал своего командира и стоял теперь на краю улицы, уже бросив на тетиву новую стрелу и снова целясь.

Все лошади, еще остававшиеся внутри загона, были в панике. Они шарахнулись от входа и сбились в дальнем конце, а потом разом повернулись и снова ринулись вперед.

На обезумевших от ужаса животных нелегко было вскочить верхом. Эсккар пытался разглядеть, что же там происходит. Ночная тьма стала серой, через несколько минут должен был наступить рассвет.

Эсккар снова выругался. Он не позволит Ниназу уйти!

— Гронд! Митрак! Стреляйте по лошадям!

С этими словами Эсккар выпрямился, занес над головой огромный меч и ударил прямо по лошади, внезапно поскакавшей на него. Лошадь слегка шарахнулась, дав Эсккару убраться с ее пути. Но все-таки он успел нанести ей еще один удар — по голове. Животное издало полный муки крик, плечом сбив Эсккара на землю.

Он откатился прочь, но не успел встать, как лошадь получила стрелу в шею.

Упала вторая лошадь, потом третья, их почти человеческие крики смешались с паническим ржанием остальных животных, некоторые лошади повернули прочь и снова бросились к задней части загона. Одна из них, без всадника, сделала скачок, и ее копыта расщепили верхнюю жердь.

Эсккар снова посмотрел в загон. При первых лучах рассвета он едва сумел рассмотреть два человеческих силуэта — разбойники пытались удержаться верхом. Третий человек без сознания лежал на земле, а четвертый пытался встать с колен. Его достала стрела Митрака, и он без звука рухнул в грязь.

Потом из-за спины Эсккара с криками ринулись вперед трое аккадцев с мечами в руках.

К этому времени у разбойников не было ни единого шанса прорваться из загона через мертвых, умирающих и людей Эсккара.

— Живьем! — закричал Эсккар. — Берите их живьем!

Он хотел захватить Ниназу живым, если удастся, чтобы продемонстрировать местным жителям всю мощь Аккада.

Гронд тоже что-то кричал, и раздавался юный голос Митрака, приказывавшего своим лучникам целиться в лошадей.

Главарь разбойников все еще не сдался. Он и его товарищ, держа лошадей под уздцы, толкали загородку в дальней части загона. Через мгновение они выбили из креплений два деревянных бруса. Испуганные кони немедленно воспользовались случаем, чтобы вырваться через новый пролом.

Ниназу и его уцелевшие люди вскочили на лошадей, вцепились в шею животных и послали их в проем. Но этот новый проход вел прямо на узкую улицу, и испуганным лошадям пришлось сделать крутой поворот. Сумятица усилилась, когда лошади на мгновение сшиблись друг с другом. Митрак и его лучники шагнули вперед и пустили стрелы.

Одна стрела, то ли нарочно, то ли по ошибке, ударила одного из беглецов в спину. Две другие попали в ляжки лошади Ниназу, и та, мучительно заржав, попятилась и врезалась в стену дома. Хрупкие кирпичи, слепленные из глины, подались, и человек вместе с животным рухнули внутрь хижины в тучах пыли и крошках глины.

Эсккар уже промчался по разрушенному загону, увернувшись от попятившейся на него лошади и оттолкнув вторую, и вместе с Грондом оказался на улице.

— На крышу, Гронд! Не дай ему уйти!

Гронд шагнул назад, вложил в ножны меч, прыгнул вверх, вцепился в край крыши и, мгновенно подтянувшись, скрылся из глаз.

Эсккар оттолкнул с дороги еще одну испуганную лошадь и очутился рядом с полуразрушенным домом, где умирающая лошадь все еще пыталась встать.

За спиной Эсккара остальные почти обезумевшие кони наконец-то вырвались на волю и со стуком копыт умчались прочь от запаха крови и смерти, наполняющего загон.

И тут Эсккар увидел Ниназу: тот стоял на коленях, почти не различимый в темноте дальней части дома, но меч его сиял в полумраке. Разбойнику некуда было деваться, и меч Гронда уже поблескивал на верху лестницы — единственного запасного выхода из маленького дома.

Ниназу был заперт.

Подбежали Митрак и несколько других людей Эсккара.

— Прикончить его, командир?

Митрак держал стрелу на тетиве.

Эсккар покачал головой, не сводя глаз с угодившего в ловушку человека.

— Опусти меч, Ниназу, — скомандовал Эсккар. — Тебе некуда бежать.

Вместо ответа Ниназу взвился на ноги и ринулся к выходу. Эсккар увидел, как Митрак начал натягивать лук, и понял, что не успеет. Эсккар оттолкнул Митрака в одну сторону, а сам прыгнул в другую. Клинок меча Ниназу мелькнул между ними.

Эсккар ударил по мечу, но Ниназу устоял на ногах и замахнулся снова.

Эсккар отразил удар, хотя сила столкновения заставила его отступить на полшага.

Ниназу с криком поднял оружие, чтобы ударить опять, и ринулся на Эсккара, но вдруг дернулся назад, потеряв равновесие и дико размахивая мечом. Это Гронд прыгнул с крыши внутрь дома, приземлился на ноги, бросился на Ниназу сзади и рванул разбойника за волосы одной рукой, второй перехватив его меч.

Эсккар, пригнувшись, шагнул в пробоину с мечом наготове.

Пока Ниназу боролся с Грондом, Эсккар ударил разбойника в лицо рукоятью меча, и массивное бронзовое навершье врезалось человеку в нос, лишив его сил.

Гронд вырвал меч из ослабевших пальцев Ниназу и свободной рукой изо всех сил ударил его по голове сбоку.

Ниназу рухнул, как мешок с зерном, потеряв сознание раньше, чем ударился о землю.

Бой за Биситун был окончен.

 

Глава 7

Тот же рассвет, что приветствовал победу Эсккара, застал Треллу лежащей в постели. Она уже проснулась и думала о Кортхаке. Вчера днем совет удовлетворил его прошение, принял его золото и позволил ему начать торговлю в Аккаде.

Хотя Кортхак громко жаловался, когда на прошлой неделе ему объявили условия, теперь он без единого слова отдал сорок золотых монет. Ко всеобщему удивлению, он не только уплатил пошлину, но и подарил по большому кристаллу оливина каждому из семи членов совета. Маленький подарок, объяснил он, чтобы выразить его признательность, показать достоинства его богов и поощрить будущие закупки его товаров.

Драгоценные камни поблескивали даже в полутемной комнате совета — темно-зеленые кристаллы с легким желтоватым оттенком.

Оливин Треллы отличался от остальных камней: он был намного больше и имел более глубокий зеленый цвет, усиленный отличной полировкой.

Трелла предпочла бы не принимать дорогую взятку. Но даже она не могла пойти против взглядов и слов остальных членов совета, которые быстро взяли свои подарки и поблагодарили Кортхака.

В том, чтобы преподносить дары членам совета, не было ничего нового, но, так как все они и так были богаты, в прямом подкупе не было необходимости. Нет, Трелла распознала в этом подношении более тонкий жест. Кортхак хотел завести влиятельных друзей, которые могли бы помочь ему в будущем, а как именно — она все еще не могла сообразить.

То, что она выспалась, не помогло: загадка оставалась неразгаданной. Значит, следовало сделать еще несколько шагов, чтобы раскрыть эту тайну.

После завтрака Трелла ожидала возвращения Аннок-сур. Еще до рассвета Аннок-сур ушла в город, чтобы встретиться со своими осведомителями не вдали от дома. Некоторые женщины не осмеливались надолго исчезать из поля зрения мужа.

Переходя с места на место, Аннок-сур давала этим женщинам, свободным и рабыням, возможность поделиться тем, что говорили или делали их мужья предыдущей ночью. Трелла не раз получала таким образом полезные сведения.

Когда Аннок-сур вернулась, утро уже перевалило за середину.

Трелла сидела в рабочей комнате, теребила золотую монету у себя на шее и глядела на Аннок-сур, поместившуюся по другую сторону стола.

— Мы узнали что-нибудь новое о Кортхаке?

— Только то, что он готов завтра или послезавтра купить себе дом. Он уже осмотрел несколько домов, но пока остается на постоялом дворе и…

— Ничего от мужчин и женщин, которые находятся с ним рядом, ничего от тех, с кем он вел дела?

— Нет, ничего. Его люди держатся особняком и не уходят далеко от постоялого двора. Дважды он нанимал женщин на несколько часов, чтобы те развлекли его спутников, но я не нашла таких, которые бы признались, что доставляли удовольствие ему, — Аннок-сур пожала плечами. — Может быть, он предпочитает мужчин или мальчиков, хотя ни о чем таком я тоже ничего не слышала.

— Прошло уже больше десяти дней, а мы по-прежнему очень мало о нем знаем, кроме того, что он довольно богат и хорошо платит, — Трелла прикоснулась к оливину, лежащему между ними на столе. — Нам нужно разузнать побольше.

— Ты все еще думаешь, что с ним что-то не так, что-то таится в его прошлом?

— Меня беспокоит не его прошлое, Аннок-сур, а его планы на будущее. Он что-то скрывает, я уверена. Я подумала, может, Таммуз сможет выяснить, что именно. Ты сможешь привести его сюда вечером?

Таммуз, которому едва исполнилось шестнадцать, был лагерным мальчиком у Эсккара с самого начала войны против алур мерики. В его первой и единственной битве ему раздробило руку, и он чуть не умер от раны. Этот бой положил конец его мечте стать воином. Прежде чем присоединиться к бойцам Эсккара, Таммуз был мелким воришкой, но даже этот путь был теперь для него закрыт. Перед ним стояла только одна судьба — судьба нищего попрошайки, и юноша был раздавлен.

Трелла, как всегда ищущая друзей и союзников, неважно, какой жизнью они жили, нашла ему дело.

Четыре месяца назад Эсккар дал Таммузу достаточно серебра, чтобы тот смог открыть маленькую пивную в худшей части Аккада, пивную, которая подходила бы для самых бедных и отчаявшихся жителей. Прикрываясь своим бывшим занятием, Таммуз присоединился к сети осведомителей Треллы, держа открытыми глаза и уши для любых заговоров против дома Эсккара.

Гат отрядил старого ветерана, раненного во время осады, помогать Таммузу управлять заведением, которое вскоре стало скорее логовом жалких воришек, чем пивной.

Таммуз преуспел даже больше, чем надеялась Трелла, и уже поставлял ей важные сведения.

— Я проведу его мимо стражи, — сказала Аннок-сур, — а еще тебе понадобится здесь Гат на тот случай, если Таммузу что-нибудь от него нужно. Лучше всего встретиться с ними в полночь.

Кроме Эсккара, Гата и Аннок-сур никто не знал о новой роли Таммуза. Даже те, кто вошли потом в клан Ястреба, уже забыли об искалеченном юноше; никто из них не ожидал, что Эсккар вспомнит клятву, которую дал у лагерного костра какому-то там мальчишке.

С тех пор, как он покинул дом Эсккара, Таммуз возвращался туда лишь однажды — ночью, с лицом, прикрытым плащом. Только Гат или Аннок-сур могли провести незнакомого человека мимо охраны.

— Нет, за два часа до полуночи, — ответила Трелла. — Я хочу, чтобы в полночь ты привела сюда Зенобию.

— А, значит, пора помочь ей основать свой дом?

Трелла вздохнула.

— Давно пора. Мне бы хотелось помочь ей раньше, но тогда было не время. Теперь мы должны поторопиться.

Аннок-сур засмеялась.

— У Зенобии не уйдет много времени на то, чтобы быть замеченной.

Трелла засмеялась в ответ.

— Давай надеяться, что так и будет.

Той же ночью Гат проводил Аннок-сур и Таммуза в рабочую комнату, где горели две лампы — расточительность, придававшая встрече значительность.

Трелла всегда считала, что выражение лиц людей, с которыми она говорит, очень важны, и, если для того, чтобы их рассмотреть, требовалось сжечь лишнее масло, она не считала эти расходы напрасными.

Она встала и уважительно поклонилась молодому человеку, напомнив себе, что не следует считать его года, хотя он был примерно ее возраста. Эсккар все время говорил, что с человеком, убивавшим в битве врагов, нельзя обращаться как с мальчиком.

— Приветствую тебя, Таммуз, — сказала Трелла. — Спасибо, что пришел.

Таммуз откинул скрывавший его лицо плащ, который носил скорее для того, чтобы не быть узнанным, чем для защиты от полуночной прохлады, и тоже поклонился.

Выпрямившись, он отбросил с лица светло-каштановые волосы и широко улыбнулся.

— Благодарю, госпожа Трелла. Рад снова видеть тебя.

Трелла улыбнулась в ответ, вспомнив, как Эсккар спас жизнь Таммуза, а потом вверил юношу ее заботе. Когда Таммуз улыбался, он выглядел молоденьким невинным мальчиком, хотя Трелла видела, что он взрослеет.

— Пойдем, — сказала она, — сядь и расскажи мне, как ты поживаешь. Но сперва дай мне взглянуть на твою руку.

Левая рука Таммуза была сломана в двух местах, и ни один из людей Эсккара не умел правильно складывать сломанные кости на поле боя. Путь обратно в Аккад едва не доконал мальчика. Теперь его рука выглядела съежившейся, согнутой и торчащей под странным углом, и Таммуз почти не владел ею. Но молодой человек жил, а Трелла знала, что даже жизнь калеки лучше, чем смерть.

Не обращая внимания на смущение Таммуза, она обогнула стол, помогла юноше снять плащ и взяла его за руку.

— Давай посмотрим, как ты двигаешь пальцами. Ты выполняешь советы лекаря?

— Да, госпожа Трелла, хотя не думаю, что это так уж важно. Он говорит… говорит, что моя рука никогда не выпрямится и что он ничего больше не может сделать. Если бы не ты и не командир Эсккар… — голос его прервался, он опустил голову. — Для однорукого нет работы.

Трелла не только возилась с Таммузом, пока тот не выздоровел, и позаботилась о том, чтобы лекари сделали все возможное, но и дала ему силы жить. Более того, она показала ему новый способ ведения войны, которая шла каждый день в тени, где люди шептались над кружками эля.

— Не забывай, что ты — член клана Ястреба, Таммуз. Мы всегда гордимся тобой, и у тебя никогда не будет недостатка в друзьях.

Трелла показала на Гата и Аннок-сур, молча сидевших у другого стола.

— И то, что ты делаешь, более важно, чем воинская служба, помни это.

— Я пытаюсь помнить, госпожа Трелла, хотя порой это бывает нелегко.

— Как и твоя работа. Ты — наши глаза и уши среди бедных, воров, проституток и убийц. Аккад с каждым днем становится все больше, и здесь много отчаявшихся людей, таких, кто все еще ворует, жульничает и убивает. И в ближайшие месяцы их станет еще больше. Нам нужен человек, который сможет смешаться с ними и узнавать то, что требуется Эсккару. У тебя хватает серебра или нужно еще?

— Нет, госпожа Трелла, пока не нужно. Я беру долю от того, что воруют мои клиенты, а в обмен позволяю им прятаться в моей пивной и прятать там украденное. Кое-что я сам перепродаю, в основном мелкие вещицы, по которым меня нельзя будет выследить. Иногда посетители исчезают, а вещи их остаются. Этого хватает, чтобы всегда держать на столах еду и иметь эль в кувшинах.

Частью соглашения с Эсккаром и Треллой было то, что Таммуз докладывает только о делах, касающихся дома Эсккара. Треллу не заботили мелкие преступления и срезанные кошельки. Тем не менее все знали, что, когда богатые люди хотят кого-нибудь убить, они часто находят и нанимают отчаявшихся людей вроде тех, что посещали заведение Таммуза.

— Если тебе понадобится еще серебро, дай знать Аннок-сур или Гату.

Трелла снова накинула плащ на руку Таммуза и вернулась в свое кресло. Подавшись вперед, слушая ответы юноши, она сосредоточенно изучала каждое изменение в выражении его лица, каждый жест, даже то, как он сидел. Очень немногое ускользало от глаз и ушей Треллы, и она знала, как оценить то, что слышала и видела.

— А теперь я хочу попросить тебе кое о чем другом. Это может быть опасным.

Таммуз пожал плечами.

— Я многое узнал об опасности за последние несколько месяцев.

— И все-таки я хочу, чтобы в этом деле ты был крайне осторожен. Ты знаешь египтянина Кортхака?

— Все его знают.

— Я хочу узнать о нем больше, особенно о его людях. Возможно, ты сумеешь что-нибудь разузнать, подслушать или заметить.

И Трелла рассказала о своих подозрениях и о том, что сама узнала о Кортхаке.

— Не надо недооценивать его, Таммуз. У него острый ум, и он знает, как вести за собой людей. Он может быть египетским воином, вероятно, командиром воинов. Наши шпионы ничего о нем не узнали, ни о его людях, ни о его планах, поэтому не думаю, что это будет легко. Ты не должен позволить, чтобы он понял, что ты им интересуешься. Что бы ты ни обнаружил, даже самые маленькие обрывки слухов, — все может нам пригодиться. Этот вызов достоин клана Ястреба.

— Когда я смотрю, как члены клана Ястреба идут по улицам, госпожа Трелла, я вижу, как высоко они держат головы. Иногда я не чувствую себя членом клана Ястреба.

— Ты из клана Ястреба, Таммуз. Я знаю, что все вы дали клятву помогать друг другу, сражаться насмерть, если придется.

Эсккар описывал ужасающий бой и договор, который после боя заключили уцелевшие; он повторил ей слова клятвы, описал церемонию и то, как ветер дул по дюнам и как огонь освещал лицо каждого человека, когда они давали друг другу нерушимую клятву. Никто не мог, произнеся такие слова, даже на миг подумать о том, чтобы их нарушить, до самого своего последнего дыхания.

— Ты, конечно, был тогда почти все время без сознания или в бреду, но они принесли за тебя точно такую же клятву. И помни, Таммуз, когда-нибудь клан Ястреба будет заниматься чем-то гораздо большим, чем просто сражаться. Следующие несколько лет место сражения будет не только на поле боя.

Во время их последней встречи Эсккар напомнил Таммузу, что нерушимая клятва действует в обе стороны: Таммуз всегда будет членом клана Ястреба, истинным собратом по оружию Эсккара и его клана.

— А теперь пора поговорить о другом. Ты думал о том, чтобы жениться?

Таммуз удивленно разинул рот, услышав такой странный вопрос.

— Жениться… Зачем… Кто захочет быть женой калеки?

— Ты уже достаточно взрослый, и ты хозяин пивной, — сказал Трелла, не обратив внимания на его вопрос. — Значит, ты человек состоятельный. Аннок-сур думает, что тебе не помешает помощь того, кому ты сможешь доверять, и Гат с этим согласен. Я выбрала для тебя девушку-рабыню. Она всего на год или на два старше тебя. Если она окажется покладистой и милой, мы сможем дать ей свободу, чтобы вы поженились. Если она тебе почему-то не понравится, ты сможешь вернуть ее мне.

Гат, который наблюдал и слушал, сидя на табурете у стены, не смог удержаться от смеха:

— Видел бы ты сейчас свое лицо, Таммуз. Женщина — не самое худшее создание в этом мире… По крайней мере, не всегда.

Таммуз посмотрел на Гата, потом снова на Треллу.

— Не знаю, что сказать…

— Тогда сделай мне одолжение и дай ей возможность. Эн-хеду хорошо тебе подходит, Таммуз, и она неглупа. Она достаточно сильна, чтобы много трудиться и освободить тебя для выполнения других обязанностей. С ней нужно хорошо обращаться; ее предыдущий владелец слишком много пил и часто бил ее. Ты должен быть с нею ласков и терпелив, пока она не забудет своего бывшего хозяина. Она не красавица, но, думаю, она будет преданной, особенно если ты станешь уважительно к ней относиться. Я говорила с ней несколько раз и рассказала о тебе.

Трелла откинулась в кресле, почувствовав, как в животе шевельнулся ребенок.

— Так ты подумаешь о том, чтобы взять ее к себе?

— Госпожа Трелла, если ты считаешь, что так будет лучше, но… Я никогда не был с женщиной, и она может подумать, что моя рука….

— Приведи ее, Аннок-сур, — сказала Трелла. — Ничего не говори ей о клане Ястреба, Таммуз. Это должно оставаться нашим секретом, по крайней мере, сейчас. А обо всем остальном можешь ей рассказать. И не волнуйся о том, чего ты не знаешь. Она будет твоим проводником в таинстве Иштар.

Несколько мгновений спустя дверь, скрипнув, отворилась, и Аннок-сур ввела высокую, крепкую девушку, которая была одета скромнее и беднее всех в этой комнате. Каштановые волосы обрамляли простое, но достаточно приятное лицо, вот только нос ее когда-то был сломан и сросся неправильно.

И снова Трелла встала, выказывая уважение этой важной для нее рабыне, и Таммуз последовал ее примеру.

— Эн-хеду, это Таммуз, твой новый хозяин. Ты будешь слушаться его, как слушалась бы своего мужа. Ему понадобится твоя помощь, поэтому я прошу тебя помогать ему всеми силами.

Девушка застенчиво посмотрела на Таммуза. Чувствовалось, что при встрече с новым хозяином ее одолели мрачные предчувствия. Она неуклюже поклонилась и опустила глаза. Таммуз, казалось, утратил дар речи.

Это зрелище пробудило в Трелле яркие воспоминания. Не так давно ночью, она сама склонилась, все еще плача, перед своим новым хозяином. Страх волной окатил ее, страх неизвестности. Самое сильное чувство рабыни — это страх перед незнакомцем, который властен над ее жизнью и смертью.

Трелла подошла к Эн-хеду, взяла ее за руку и вложила ее ладонь в здоровую руку Таммуза.

— Будь добр к Эн-хеду, Таммуз.

Трелла посмотрела на Гата, тот кивнул и обхватил Таммуза за плечи.

— Пора дать Трелле отдохнуть, — зевнув, сказал он. — Я провожу тебя в питейный дом.

К тому времени, как Трелла закончила дела с ночным горшком, приблизилась полночь, и ей пришлось ждать всего несколько мгновений, прежде чем Аннок-сур открыла дверь и провела в комнату Зенобию.

Когда Зенобия подошла к столу, Трелла встала — и вновь этот простой жест возымел свое действие.

Зенобия очень низко поклонилась, а Аннок-сур тем временем прикрыла за ними обеими дверь. Теперь они могли поговорить наедине — три женщины, занятые делами, о которых мужчины не должны услышать.

— Спасибо, что пришла, Зенобия, — сказала Трелла. — Как поживаешь?

Зенобия была женщиной лет двадцати пяти с иссиня-черными волосами, большими карими глазами и красивыми, изящными чертами круглого лица. Трелла помнила, как Зенобия выглядела несколько месяцев тому назад, когда ее лицо покрывали пятна грязи. Испуганная, со следами дурного обращения, Зенобия делала все, что могла, чтобы выглядеть непривлекательной. Беззащитную красивую женщину быстро забрали бы в дом какого-нибудь мужчины, и она бы уже никогда оттуда не вырвалась.

Зенобии нужен был покровитель, тот, кто защищал бы ее и заботился о том, чтобы она снова не попала в рабство.

Трелла дала ей такую защиту. Зенобия была родом из далеких восточных земель и путешествовала много дней, пока не добралась до Аккада. Она появилась всего за несколько недель до того, как началась осада города. Вскоре после этого она случайно встретилась с Треллой на одной из прогулок.

История Зенобии была печальной, но предоставила Трелле еще одну удачную возможность.

Зенобию с детства растили как рабыню для удовольствий, и она научилась умело удовлетворять мужчин. Она так ублажала одного из своих хозяев, что тот купил ее и дал ей свободу. Несмотря на свои чувства к Зенобии, хозяин увидел возможность заработать на ней и решил основать свой публичный дом в богатых землях на западе. С помощью Зенобии он купил трех рабынь, нанял небольшой караван и стражу и пустился в путь к Аккаду.

Они путешествовали больше месяца, пересекли восточные горы и должны были достичь Аккада через несколько дней. Но хозяин стал слишком часто напиваться и избивать охранников. Устав от такого обращения, они сговорились с одним из местных разбойников и вместе напали на караван. Они убили хозяина и его слуг, а потом забрали вьючных животных и женщин.

Но Зенобия ускользнула в темноте и бежала что было сил, бросив остальных девушек на произвол судьбы. Утро застало ее уже далеко оттуда. Она потеряла все, что у нее было, кроме нескольких серебряных монет, зашитых в подол платья.

Еще через три дня она дошла до Аккада, первые два дня избегая дорог из страха столкнуться с убийцами или грабителями. Одинокая женщина, особенно привлекательная, была бы отдана на милость каждого встречного.

Она благополучно добралась до Аккада. Без хозяина Зенобия нашла работу на одном из постоялых дворов. Она мыла столы, ублажала клиентов и делилась выручкой с хозяином.

Встретившись однажды в полдень на рынке с Треллой, Зенобия под влиянием порыва рассказала ей свою историю, и рабыня командира сразу же поняла, что из этого можно извлечь.

Трелла дала Зенобии несколько медных монет и велела ей найти приличную гостиницу, где она сможет спокойно спать по ночам. Трелла быстро поняла, что Зенобия может стать ее союзником, если, конечно, они не будут убиты варварами, осаждавшими город.

Время от времени Трелла посылала Аннок-сур, чтобы передать Зенобии еще медных монет и сказать: пусть та потерпит еще немного.

Осада окончилась два месяца назад. Теперь нужное время пришло.

— Зенобия, — начала Трелла, — я много думала о тебе и твоем положении. И мне пришло в голову, что мы можем оказать друг другу огромную помощь. Мне нужен кто-нибудь, что может собирать сведения у богатых и могущественных людей Аккада, чтобы услужить моему мужу. С твоим опытом и умением многие мужчины будут нашептывать тебе свои секреты. Если хочешь, я помогу тебе открыть публичный дом здесь, в Аккаде.

Зенобия широко распахнула глаза, а с губ ее полились слова сомнения:

— Госпожа Трелла… разве такое возможно? Чтобы обставить публичный дом с обученными женщинами, нужно очень много золота и сильных мужчин, которые присматривали бы за таким заведением. И ведь здесь есть другие публичные и питейные дома.

— Это заведение представляется мне не просто еще одним обычным публичным домом, Зенобия. И конкуренции никакой не будет. Я хочу, чтобы ты основала самый прекрасный дом удовольствий на земле и чтобы он был полон дорогих женщин и чудесной мебели. У меня на примете есть сильный защитник, он сможет обеспечить охрану дома и твоих женщин.

— И кто будет этим защитником, госпожа Трелла?

— Гат, начальник стражи, будет официальным владельцем заведения, Зенобия. Он выделит воина или двух, чтобы поддерживать там порядок, и писца, чтобы тот записывал все расходы и доходы. Он будет брать себе одну десятую доходов, а я буду брать четыре десятых, — она заметила, что глаза Зенобии раскрылись еще шире. — Остальное будет только твоим. И тебе не придется делиться ни с какими мужчинами.

— Но, госпожа, чтобы начать такое дело, нужно много золота. Нужно найти большой дом. Нужно набрать и обучить девушек, купить мебель. Прекрасное вино и экзотические фрукты должны дорого стоить. Так дорого, что…

— Я рада, что ты понимаешь, как это будет нелегко, Зенобия. Но я тоже обо всем этом подумала. Для начала я одолжу тебе двадцать золотых монет — более чем достаточно, чтобы купить солидный дом и надлежащим образом его обставить. Наверное, у тебя уйдет еще десять монет, прежде чем ты полностью все обустроишь, особенно если ты начнешь искать девушек на рынке рабов. Я уверена, что в Аккаде есть много женщин, которые добровольно согласятся работать у тебя для начала — и за небольшую плату.

Трелла мгновение помолчала, чтобы убедиться, что Зенобия поняла ее слова.

— Если понадобится больше золота и все пойдет хорошо, золото ты получишь. Через шесть месяцев ты начнешь выплачивать свой долг по три золотые монеты в месяц. Это вдобавок к нашим обычным доходам. Тебе придется тяжко трудиться, чтобы достичь успеха, и у меня есть еще кое-какие условия. Тебя это интересует, Зенобия?

Женщина возбужденно кивнула.

— Конечно, госпожа, меня это очень интересует. Сколько еще я должна буду платить?

— Ты ничего больше не должна будешь платить. Если ты будешь усердно трудиться и дом будет иметь успех, ты сможешь выплатить все долги в течение двух лет. Но мы возлагаем на тебя ответственность важнее, чем выплата долга, Зенобия, — и снова Трелла помедлила, чтобы Зенобия поняла сказанное. — От тебя потребуется обучать девушек искусству любви, чтобы они научились доставлять посетителям удовольствие. Ты сможешь это сделать?

— О да, госпожа Трелла, меня саму хорошо обучили, и я уже несколько лет учила этому новых девушек.

— Есть еще кое-что, Зенобия, и это очень важно, — Трелла шевельнулась на стуле, чтобы посмотреть женщине прямо в глаза. — Твое заведение должно быть лучшим домом удовольствий во всем Аккаде. Оно должно быть тем местом, куда будут приходить все богатые и могущественные люди, чтобы развлечься. Они будут приходить туда за женщинами, они будут пить слишком много вина, и они будут говорить о многих вещах. Ты обучишь девушек докладывать обо всем, что они услышат, только тебе, а сама будешь передавать это Аннок-сур или мне самой. Ты же должна будешь не только слушать. Ты и две-три твоих самых доверенных женщины должны научиться выуживать как можно больше секретов. Ты будешь вознаграждать этих девушек в зависимости от того, сколько сведений они соберут.

Зенобия открыла рот, но Трелла продолжала — теперь ее голос звучал тверже.

— Мы делаем это — собираем сведения — не потому, что хотим извлечь выгоду в торговых сделках. Ты должна позаботиться, чтобы никто об этом не узнал. Никто. Только Гат и трое нас. Если одна из твоих девушек откажется повиноваться, ты предпримешь любые меры, чтобы заставить ее слушаться.

— Я… понимаю, госпожа. Все будет, как вы скажете.

— Постарайся и вправду хорошенько меня понять, Зенобия. Ты не расскажешь никому о том, для чего тебе нужны сведения, и ты будешь молчать обо мне. И ты будешь отвечать за то, чтобы никто из твоих девушек не проговорился, тем более посетителям. Они должны понимать, какое наказание последует за болтовню. То же самое относится и к тебе. Если ты подведешь, тебя уберут. Так как ты не будешь владелицей этого заведения, ты просто исчезнешь. Поэтому тебе стоит оставаться верной.

Зенобия нервно сглотнула, но не поколебалась.

Она была в городе достаточно долго, чтобы понимать, что имеет в виду Трелла. «Исчезнуть» в Аккаде означало упасть в реку в темноте ночи.

— Я буду верной, госпожа. Никто не узнает о нашем договоре.

Трелла улыбнулась и ласково взяла ее за руку. Когда Трелла заговорила, голос ее снова был мягким и приятным.

— Я рада, Зенобия. Если ты это сделаешь, через несколько лет ты станешь богатой и уважаемой. Начинай завтра. Ты встретишься с Аннок-сур, чтобы обо всем договориться. Докладывать будешь только Аннок-сур или мне самой. Когда ты составишь список того, что тебе потребуется, и будешь знать, во что это обойдется, начнем покупать все необходимое.

— Да, госпожа. Спасибо тебе, госпожа Трелла.

— Еще одно, Зенобия. Если ты услышишь что-нибудь о Кортхаке и его людях, что угодно, ты немедленно это сообщишь.

— О египтянине? Да, конечно.

— Значит, договорились.

Трелла отодвинула свой стул и встала.

— Ты начнешь завтра. Если все пойдет хорошо, через несколько недель у тебя будет самый прекрасный дом наслаждений в Аккаде.

Зенобия тоже встала и снова поклонилась, на сей раз так низко, что ее волосы мазнули по крышке стола.

— Все будет так, как ты велишь, госпожа Трелла. Я разузнаю для тебя все мужские секреты. Обещаю.

— Тогда мы обе будем процветать, Зенобия.

Аннок-сур тоже встала.

— Зенобия, сейчас слишком поздно, чтобы ходить по улицам, — сказала она. — Проведи остаток ночи тут. Утром я провожу тебя домой.

Взяв Зенобию за руку, она увела ее в одну из комнат, расположенных внизу.

Вскоре Аннок-сур вернулась к Трелле.

— Мы покинем дом перед рассветом. Она закроет лицо плащом, и никто ее не узнает.

— Спасибо, Аннок-сур.

— Думаю, она со всем справится, Трелла. На это уйдет много месяцев, может быть, лет, но Зенобия соберет много полезных сведений. А ты говорила с ней голосом того, кто вдвое старше тебя. Ты знаешь пути власти и знаешь, как подчинить своей воле и мужчин, и женщин.

— Да, я многому научилась за последние несколько месяцев, — ответила Трелла с горечью в голосе. — Когда меня продали в рабство, мне сказали, что рабыне надо быстро всему учиться. Поэтому я всегда учусь. У Никара, у Эсккара, у горожан, даже у тебя, Аннок-сур. Я должна быть сильнее и мудрее, чем положено мне по возрасту, и я должна скрывать свои сомнения в успехе Эсккара.

Она покачала головой, отгоняя черные мысли.

— Тебе нужна помощь, чтобы найти дом и обставить его?

— Нет, я знаю, что понадобится, — ответила Аннок-сур. — Но утром мы должны встретиться Гатом, чтобы убедиться, что он понимает свою роль в этом новом предприятии.

— Думаю, Гату эта задача придется по вкусу. Может быть, Зенобия заставит своих девушек оттачивать свое искусство на нем.

Обе они улыбнулись, представив старого воина откинувшимся на постели, прихлебывающим прекрасное вино в окружении страстных женщин и в то же время подсчитывающим свою прибыль.

— Пока еще они соберут секреты… — сказала Трелла. — Мне бы просто хотелось, чтобы Зенобия уже приступила к делу. Кортхак и его люди наверняка ее посетят.

Трелла вздохнула. Таинственный египтянин, казалось, никогда не покидал ее мыслей. Но она надеялась, что вскоре загадка будет решена.

Проводив Таммуза и его новую рабыню в питейное заведение, Гат немедленно буркнул: «Спокойной ночи», — и ушел. Таммуз смотрел, как воин исчезает в темноте улицы, держа руку на эфесе меча.

Любой, разгуливающий посреди ночи, мог стать жертвой грабителей, но лишь упившийся до потери зрения или очень отчаявшийся человек мог решиться напасть на начальника стражи.

Таммуз трижды постучал в дверь.

— Это Таммуз, Кури. Открой.

Он подождал, оглядывая узкую улицу. Эн-хеду все еще держалась за его левую руку — незнакомое ощущение, которое, к его удивлению, оказалось удивительно приятным. Он взял ее за руку, когда они покинули дом Треллы, прежде чем вспомнил, что правую ему нужно оставить свободной и рядом с рукоятью ножа. Поэтому он поменял руки, но обнаружил, что его искалеченная левая не может как следует держать ее ладонь. Не успел он расстроиться, как Эн-хеду тихонько вынула свою ладонь из его слабой хватки и сама взяла его за левую руку. Она осторожно держалась за него всю дорогу до питейного дома.

Дверь скрипнула, а потом в проеме появился Кури, заспанный, но со старым медным мечом в руке.

Из двери пахнуло кислым запахом; от старика несло ячменным элем — и от его дыхания, и от его одежды. Он удивленно распахнул глаза при виде девушки.

— Запри дверь, Кури.

Таммуз шагнул внутрь, ведя за собой свою подопечную. Даже имея самых лучших соседей, он не стал бы оставлять двери открытыми после наступления темноты.

— Больше никто не придет этой ночью.

Очутившись в доме, он осторожно провел новую рабыню по темной комнате, пытаясь не обращать внимания на запахи эля, пота и еще кое-чего похуже. Его рабыня, без сомнения, испытывала отвращение к такому убогому жилищу, тем более после того как успела пожить в доме Треллы. На полу спали мужчины тяжелым сном людей, выпивших чересчур много эля, прежде чем стало слишком поздно возвращаться домой.

Ни один из них не проснулся, когда Таммуз прошел между ними в личные комнаты в задней части пивной.

Закрыв дверь, Таммуз заложил ее шатким засовом.

Маленькая комнатка, вполовину меньше рабочей комнаты Треллы, не имела окон, но через отверстие в крыше в нее просачивался отблеск лунного света.

Как почти во всех остальных жилищах Аккада, здешние обитатели в самую жаркую часть лета спали на крыше. Таммуз расстегнул пояс и швырнул на стол вместе с ножом, потом с трудом стал снимать незнакомый плащ — маскировку, которую носил редко.

Эн-хеду протянула руку.

— Позволь помочь тебе, господин.

Она развязала плащ, аккуратно свернула его и положила на стол.

Таммуз стоял молча, смущенный тем, что ему нужна помощь, чтобы раздеться.

— Госпожа Трелла много мне о тебе рассказывала, господин, — Эн-хеду говорила тихим голосом, чтобы ее слова нельзя было услышать за закрытой дверью. — Она сказала, что ты на службе у господина Эсккара.

Итак, она знала о его обязанностях, но не знала, что его приняли в клан Ястреба.

— Это такая малость, чтобы помочь госпоже Трелле, — сказал он.

— Она замечательная женщина. Без ее помощи я бы погибла: или меня убил бы мой хозяин, или я сама наложила бы на себя руки.

Таммузу теперь вовсе не хотелось спать, несмотря на поздний час. Ее слова разбудили в нем любопытство.

Он подвел Эн-хеду к одному из двух табуретов, стоявших по обе стороны маленького стола; кроме них, единственным предметом мебели в комнате была узкая кровать, если не считать небольшого сундука и лестницы, по которой можно было подняться на крышу.

Темнота скрывала Таммуза и Эн-хеду друг от друга, и почему-то так легче было разговаривать.

— Сядь. Хочешь выпить эля? Или вина? У меня есть…

— Нет, ничего не хочу, господин. Уже поздно. Ты должен поспать, отдохнуть.

— Сейчас я не могу спать. Расскажи мне о себе. Как ты познакомилась с госпожой Треллой?

Они говорили почти час. Таммуз узнал, что родители Эн-хеду продали ее на рынке рабов, как только та стала превращаться в женщину. Ей едва исполнилось тринадцать, как ее родители сунули в карман монеты, полученные за свою девственную дочь. Ее хозяин, дубильщик, владелец лавки, проводил долгие часы, занимаясь своим ремеслом, и позаботился о том, чтобы его новая рабыня трудилась еще больше.

Когда к закату хозяин кончал работу, труд Эн-хеду продолжался. Хозяин ожидал, что его накормят и будут ублажать всю ночь напролет. За малейшее упущение он ее бил, а потом обычно болезненно насиловал. Она мирилась с этим три года, прежде чем преодолела страх и в отчаянии ударила в ответ. Вот тогда он и сломал ей нос. Соседи услышали крики и сумели остановить этого человека, прежде чем он забил ее до смерти.

Жестокие избиения продолжались целый месяц, два-три раза в неделю. Порой она едва могла держаться на ногах, не говоря уж о том, чтобы работать в дубильне. Женщина, жившая по соседству, разыскала Треллу и рассказала ей историю Эн-хеду, не умолчав и о том, как страшно ее избивают.

Трелла и Аннок-сур появились на следующий день в сопровождении двух воинов клана Ястреба и предложили дубильщику за его рабыню пять серебряных монет. Этот человек отказался.

— Очень хорошо, — ответила Трелла, — тогда я предлагаю тебе четыре серебряные монеты. Если ты их не возьмешь немедленно, завтра ты обнаружишь, что никто не покупает твои кожи, никто не продает тебе шкуры, никто не продает тебе хлеб и не помогает тебе утолить жажду элем. Скоро никто не будет даже разговаривать с тобой. Тебе придется покинуть Аккад. Решай сейчас.

Таммуз рассмеялся, когда Эн-хеду рассказала ему эту часть истории, подражая голосу Треллы.

— Да, я помню, как она командовала слугами и даже воинами в доме Эсккара. Надо быть храбрецом, чтобы смело ей ответить.

— Я помню каждое сказанное ею слово, — ответила Эн-хеду. — Я стояла на коленях в углу хижины, там, где мне велено было оставаться, боясь поднять глаза. Госпожа Трелла подождала и, когда мой хозяин не ответил, бросила монеты на пол, окликнула меня по имени и велела идти с ней. Потом повернулась и пошла. Я хотела последовать за ней, но не могла встать, и одному из воинов пришлось мне помочь. Я думала, что меня спасла богиня, и никак не могла перестать плакать.

Таммуз протянул руку через стол и коснулся ее руки.

— Здесь тебя не будут бить, Эн-хеду. У меня никогда раньше не было рабов, и я не уверен, чем ты можешь мне помочь. Утром это заведение будет выглядеть даже хуже, оно совсем не похоже на прекрасный дом госпожи Треллы. Если хочешь, можешь вернуться и служить ей. Я уверен, она может найти кого-нибудь… кого-нибудь получше для тебя.

Эн-хеду немного подумала над его словами.

— Нет. Госпожа Трелла сказала, что я смогу тебе пригодиться и что ты делаешь что-то важное для нее и ее мужа. Я хочу остаться с тобой. Она сказала, что тебе нужна женщина, чтобы присматривать за тобой. Я сильная и могу много работать. Не отсылай меня.

Не успел Таммуз ответить, как Эн-хеду встала.

— А теперь пора спать. Пойдем в постель, хозяин.

Таммуз услышал, как зашуршала одежда. Потом Эн-хеду взяла его за руку и повела к постели. Не спрашивая, помогла ему раздеться и залезла в постель ближе к стене. Когда Таммуз присоединился к ней, она укрыла их обоих одеялом.

Он чувствовал наготу ее тела, прижавшегося к нему, и не мог не протянуть руку. Эн-хеду вздрогнула при его прикосновении, потом затихла, подчинившись его ласке. Таммуз заколебался, его член был болезненно напряжен. Он вспомнил слова Треллы. «Будь терпелив» — сказала она. Глубоко вздохнув, он взял Эн-хеду за руку и велел ей спать.

Таммуз долго ждал, глядя в темноту, пока ее дыхание не стало ровным — значит, она уснула. Как ни удивительно, ее присутствие успокаивало его.

И отвлекало. Он чувствовал тепло Эн-хеду под одеялом, и его возбуждение не уменьшалось. Для того, кто никогда не бывал с женщиной, лежать в постели с девушкой казалось сном наяву.

Чтобы отвлечься от Эн-хеду, он начал думать о Кортхаке. Как и многие другие в Аккаде, Таммуз разинул рот, впервые увидев идущего по улицам египтянина в сопровождении всего одного телохранителя. Но спустя несколько дней новизна иссякла, и Таммуз, как и большинство аккадцев, забыл об этом человеке.

Но госпожа Трелла чувствовала что-то странное, что-то опасное в этом Кортхаке, а она редко ошибалась в подобных делах. Таммуз попытался вспомнить все, что слышал о чужестранце.

Кортхак проводил большую часть дня на постоялом дворе, который выбрал в качестве своего жилища. Его люди оставались поблизости и никогда не бродили поодиночке, не пили в пивных, вообще мало чем занимались, сидя дома даже при свете дня.

Таммуз понял, что все это странно. Слуги, телохранители, носильщики или домашние рабы всегда слонялись повсюду, пытаясь держаться подальше от работы и своих хозяев.

Таммуз знал все о мелком воровстве, которым занимаются рабы и слуги, подворовывая и у своих хозяев, и у соседей. Одежда, сандалии, безделушки, множество мелочей исчезали — и появлялись в местных питейных домах, чтобы порой быть обменянными на одну кружку эля. Или же краденое относили тем рыночным торговцам, что не задавали вопросов. Много таких вещиц приносилось на продажу и в заведение Таммуза… Но, насколько ему было известно, ни один из людей Кортхака никогда не входил ни в его, ни в любой другой питейный дом Аккада.

Таммуз подумал, заметила ли это Трелла. Нет, иначе она упомянула бы об этом. Такие детали, видимо, были слишком мелкими для ее осведомителей — то, что должно было бы быть, но чего не было. Таммуз гадал, заметил бы он сам такие мелочи, если бы не Трелла… и что все это может значить.

Он решил подумать об этом после и расспросить Треллу. Он знал: госпожа Трелла питает жадный интерес к мелким деталям и всегда выспрашивает всю новые и новые.

Завтра он поближе присмотрится к постоялому двору Кортхака. Таммуз мог попросить одного из своих клиентов сблизиться с людьми Кортхака — якобы в поисках чего-то, что он хочет купить. Если клиент сможет заставить одного из египтян продать ему безделушку, может, он заодно сумеет расспросить об их хозяине.

Все дело может оказаться пустышкой, порожденной чрезмерным любопытством госпожи Треллы. И все равно она вызвала Таммуза к себе домой и просила помощи. Никогда раньше она — и, если уж на то пошло, никто другой — ни о чем его не просил.

Таммуз передавал ей подслушанные обрывки разговоров — ворчание мужчин над кружкой эля, но его внимания никогда не привлекало что-нибудь важное. Зато этот Кортхак и впрямь мог представлять собой некую опасность для Аккада. Таммуз был полон решимости разгадать загадку, хотя бы для того, чтобы доказать: госпожа Трелла не зря обратилась к нему с просьбой.

Приняв такое решение, он заснул, думая о тепле тела Эн-хеду, прижимающейся к нему. Было трудно сдержаться, но если раздробленная рука чему-то и научила Таммуза, так это терпению.

Они проснулись вместе на рассвете, тесно прижавшись друг к другу. Таммуз давно не делил ни с кем постель, тем более с женщиной. С того самого дня, как они с Кури переехали в этот дом, он спал один в задней комнате, наслаждаясь роскошью уединения, которой никогда раньше в жизни не имел.

И все-таки, хотя в постели он был не один и времени на сон осталось немного, Таммуз спал крепко. Повернувшись к Эн-хеду, он увидел, что та во сне откинула одеяло, так что видны были ее груди. При виде этого он снова испытал возбуждение.

Почувствовав на себе взгляд Таммуза, Эн-хеду закрыла глаза и отвернулась. Она не пыталась прикрыться и ничего не сказала, а просто лежала молча, ожидая, пока он овладеет ею.

«Будь терпелив», — эхом прозвучал в голове Таммуза голос Треллы.

Он встал с кровати и молча оделся.

— Ночной горшок там. Мне нужно разбудить клиентов. От Кури никогда не бывает много толку по утрам.

Эн-хеду села на кровати, и он снова невольно взглянул на ее нагое тело. Теперь, при свете, видны были шрамы и долго не сходящие синяки, оставленные ее бывшим хозяином. Должно быть, тот наслаждался, причиняя ей боль. Никого не следует бить вот так. Чтобы синяки оставались так долго… Ее прежний хозяин, наверное, был дикарем, хуже варвара.

Таммуз вспомнил, сколько раз его били, пока он рос. Как и все мальчики, он ожидал побоев, и не только от своего отца. Старшие мальчишки пользовались своим превосходством над младшими точно так же, как сильные взрослые пользуются своим превосходством над слабыми. Он рано научился этому жизненному правилу. Когда Таммуз стал достаточно большим, чтобы воровать, его снова били — на этот раз те, у кого он крал, пока он не научился воровать и не попадаться.

Но даже самые худшие из этих избиений не оставляли шрамов на его теле — его били, скорее чтобы наказать, чем из удовольствия причинять боль. Потом Таммуз присоединился к людям Эсккара в качестве конюшего. Он и раньше работал с лошадьми, знал их повадки и стал неплохой подмогой воинам. Спустя несколько недель Таммуз упросил, чтобы его взяли в первую вылазку против алур мерики. Таммуз помнил, как был взволнован, когда Эсккар спросил, не хочет ли он заботиться о лошадях.

Теперь он взрослый, и, калека или нет, никто не будет бить его. Порукой тому был нож, который Таммуз постоянно носил днем. Когда Кури впервые увидел, как он вертит в руках нож, бывший воин показал ему, как обращаться с этим оружием. Как его держать, как наносить удары, как уходить от ножа и куда именно ткнуть, чтобы нанести самые опасные раны. Более того, Кури научил Таммуза читать по глазам противника и ждать нужного момента, чтобы нанести удар.

«Будь терпелив».

Трелла и Кури явно придерживались одинаковых принципов.

Как объяснил Кури, поножовщина часто кончается кровью обоих противников и даже победитель может ею истечь. Упражняйся побольше сейчас, посоветовал старик, и тогда после останешься в живых.

С тех пор как он стал владельцем пивной, Таммуз каждый день тренировался с ножом час или два, отрабатывая движения, выпады и удары. Он обнаружил, что должен трудиться до седьмого пота, чтобы восполнить слабость своей почти бесполезной левой руки.

Постоянные посетители помогали ему наставлениями. Некоторые имели большой опыт в обращении с ножом, а их проворные руки и ноги двигались куда быстрее, чем руки и ноги пожилого Кури. Таммуз чувствовал, что сила и ловкость его правой руки растет с каждым днем, а быстрота его ног скоро возместит слабость левой руки. Завсегдатаи пивной заметили это, и никто больше не считал его мальчиком.

Отбросив эти мысли, Таммуз открыл дверь спальни. Он прошел через единственную комнату пивной, носком ноги будя спавших на полу.

Кури громко храпел, прислонившись к двери, его меч лежал рядом. Каждое утро Таммузу приходилось будить старого воина. В зависимости от того, сколько Кури выпил прошлой ночью, будить его было более или менее тяжелой работой.

— Вставай, Кури. Уже рассвело.

К тому времени, как Таммуз поднял старика на ноги, остальные завсегдатаи уже добрались до двери и, бормоча и шаркая ногами, вышли на улицу. Прикрывая глаза от уже яркого утреннего солнца, они мочились на ближайшие стены.

Таммуз повернулся и увидел, что рядом с ним стоит Эн-хеду и оглядывается по сторонам.

— Здесь есть еда, чтобы я могла приготовить тебе завтрак, хозяин?

Еда могла найтись, но ничего такого, что он захотел бы ей предложить. Таммуз покачал головой и потянулся за кошельком.

— Возьми это, иди на рынок и купи достаточно еды для нас троих, — сказал он, протягивая ей несколько монет. — Кури, сходи с ней и проследи, чтобы с ней ничего не случилось. Позаботься о том, чтобы все узнали, кто она такая.

Как только те, кто живет и работает поблизости, узнают, что Эн-хеду принадлежит Таммузу, она будет более или менее в безопасности и через день или два сможет ходить одна.

Когда Эн-хеду и Кури ушли, Таммуз поговорил с двумя клиентами, оставшимися в заведении — людьми, предпочитавшими не показываться на улице днем: за ними охотились или их жертвы, или стража. К счастью, большинство стражников знали, что Кури воевал вместе с Гатом. Эта дружба обычно удерживала большинство патрульных снаружи заведения, хотя один раз в поисках убийцы они ворвались внутрь. К счастью для Таммуза, убийца уже ушел. Начальник стражников осмотрел бедную обстановку, сплюнул на пол и вышел.

Таммуз сказал двум оставшимся клиентам, что они должны ему за еду, эль и ночлег. У одного нашлись монеты, чтобы заплатить; второй ушел, чтобы любыми способами заработать. Он знал, что лучше не возвращаться сюда с пустыми руками. Если отчаявшимся людям требовалось безопасное место, где можно было отсидеться, приходилось за него платить, а как они раздобудут медь — не забота Таммуза.

Тем не менее все его посетители получали одно предупреждение: никаких убийств. Убийц здесь покрывать не будут. Даже Таммуз не мог рисковать, предоставляя убежище убийце: это вызвало бы ярость горожан.

Разобравшись с посетителями, Таммуз проверил запасы эля, сперва — чтобы убедиться, что никто из гостей не вытащил ночью пробку из большого кувшина, потом — чтобы посмотреть, сколько еще ему надо закупить. Его запасы нуждались в частом пополнении, что означало прогулку на рынок сегодня утром по крайней мере за двумя новыми кувшинами.

Эн-хеду вернулась, неся корзину, от которой пахло свежим хлебом; за ней хромал Кури. Втроем они вошли в комнату Таммуза, чтобы съесть завтрак и запить его сильно разбавленным элем из грубо вырезанных кружек. Когда с завтраком было покончено, Таммуз дал Кури несколько серебряных монет и велел купить еще эля.

Кури ушел, прихватив с собой двух посетителей, чтобы те помогли ему принести полные кувшины. Рассчитаться с ними за работу он обещал бесплатной кружкой эля.

Эн-хеду смела хлебные крошки в корзину и повернулась к Таммузу, глядя на него через стол:

— Что я должна делать, хозяин?

Хороший вопрос. Но Таммуз не мог обсуждать его здесь, при открытой двери и болтающихся вокруг людях.

— Пошли, прогуляемся.

К счастью, по утрам в заведении обычно не случалось ничего важного, и Кури мог позаботится о немногих заглядывающих сюда посетителях. Зато в сумерках дела закипят, и Таммуз знал, что тогда Эн-хеду пригодится, чтобы обслуживать пришедших.

Едва очутившись на улице, она заняла место слева от Таммуза и, не говоря ни слова, взяла его за руку. Он повел ее по улице. Прикосновения волновали его, и в голове промелькнуло видение голой груди Эн-хеду. К тому времени, как он выбросил этот образ из головы, они пересекли две улицы и подошли к той, на которой жил Кортхак.

Таммуз замедлил шаг.

— Вот где остановился Кортхак, — сказал он, показывая на постоялый двор в нескольких десятках шагов впереди.

Там стоял скучающий охранник с мечом на поясе.

— Египтянин не пробудет здесь долго. Он переедет в прекрасный дом, подальше от простолюдинов.

— Госпожа Трелла сказала, что тут живут только люди Кортхака, если не считать хозяев заведения, — заметила Эн-хеду.

Охранник даже не взглянул на них, когда они прошли мимо. Они не остановились и вскоре миновали выходившие на реку ворота. Повернув на юг, в молчании продолжили путь до тех пор, пока стены Аккада не оказались позади, а свежий сельский воздух не очистил легкие. Они сели на плоский камень на берегу.

— Ты хочешь разузнать насчет этого Кортхака? — Эн-хеду подтянула колени к груди и обхватила их руками.

— Да. Госпожа Трелла хочет знать, что он замышляет.

И Таммуз рассказал ей все, что знал о Кортхаке, о том, что египтянин держит своих людей в узде и не выпускает их в город.

— Мы должны выяснить, где будет его новый дом, — сказала Эн-хеду. — Может, я смогу помочь. Будет ведь неплохо понаблюдать за его новым домом, верно?

— Да, но они скоро заметят, что кто-то целыми днями болтается рядом.

— Да… Но если я буду продавать какие-нибудь безделушки под видом уличной торговки, никто не обратит на меня внимания.

Таммуз посмотрел на нее. Женщины обычно не делали мужчинам таких предложений, не говоря уж о том, чтобы рабыня предлагала такое своему хозяину. Но Эн-хеду была не простой рабыней. Трелла велела ему прислушиваться к словам Эн-хеду — значит, верила в ее смекалку.

— И если я устроюсь там со своей тележкой до того, как они туда переедут, никто ничего не заподозрит.

Эн-хеду шевельнулась на камне, чтобы посмотреть Таммузу прямо в глаза.

— Это мне по силам, Таммуз. Рабыня должна отрабатывать свое содержание. Это сделал бы любой слуга для своего хозяина.

— А ночью ты сможешь возвращаться в пивную, — задумчиво проговорил он, — чтобы помочь прислуживать там. Как только стемнеет, я смогу понаблюдать за домом Кортхака с любой крыши, — он коснулся ее руки. — Ты сделаешь это?

— Чтобы помочь тебе, чтобы помочь госпоже Трелле… Это же такие пустяки, господин. Я работала от заката до рассвета на моего прежнего господина, дубя шкуры. Посмотри на мои руки.

Она подняла руки.

Они выглядели такими же сильными, как руки любой сельской женщины, работающей целыми днями на полях. Но Таммуз смотрел на руки Эн-хеду всего один миг, прежде чем опустить глаза на ее грудь. Он отвел взгляд, когда она уронила руки.

— Господин, тебе не нужно отворачиваться. Ты можешь взять меня, когда пожелаешь. Такое со мной бывало много раз.

Таммуз скрипнул зубами, подумав о ее бывшем хозяине.

— Эн-хеду, я никогда еще не был с женщиной. Но когда я все-таки лягу с женщиной, я хочу, чтобы она сделала это по доброй воле…. Чтобы она желала меня.

Он сказал это, не подумав. Но больше всего удивился, вспомнив, где раньше слышал такие слова: у лагерного костра за несколько дней до того, как Эсккар вернулся в Аккад. Кто-то спросил командира о его рабыне, Трелле. И Эсккар ответил, что он больше не хочет брать женщин против их воли, потому что понял: куда лучше получать удовольствие с той, кто сама хочет его.

— Таммуз, я не уверена, что когда-нибудь захочу быть с мужчиной. Все, что у меня осталось в памяти, — боль. Боль и унижение.

И снова ее бывший хозяин. Этот человек должен умереть.

«А почему бы и нет?»

— Эн-хеду, госпожа Трелла отдала мне тебя, чтобы ты могла мне помочь.

Он встал и протянул руку.

— Может быть, мы сможем помочь друг другу. Но сейчас давай договоримся о Кортхаке, прежде чем вернуться обратно. А то Кури выпьет весь новый эль.

Эн-хеду стиснула его руку, и Таммуз почувствовал, как удовольствие от прикосновения прошло по нему волной.

«Будь терпелив», — подумал он.

Потом снова вспомнил о ее бывшем хозяине.

«С ним я тоже буду терпеливым, — решил он, — терпеливым до тех пор, пока не всажу ему между ребер нож».

 

Глава 8

Полуденное солнце сияло высоко над Биситуном, когда Эсккар наконец впервые присел. Он вытянул усталые ноги и позволил себе на минуту расслабиться.

С тех пор как на рассвете они изловили Ниназу, Эсккар и его люди метались по селению, едва успевая остановиться, чтобы зачерпнуть воды или перехватить кусок хлеба. Все утро здесь царил хаос, и сотни дел одновременно требовали внимания.

Пока Сисутрос старался обеспечить безопасность селения, Эсккар пригнал в загон каждую лошадь, которую смог найти, и оставил их там под охраной. Верховые аккадцы уже окружили частокол, чтобы ни один разбойник не спасся.

У двух ворот тоже стояли на страже часовые, в то время как остальные люди Эсккара охраняли пленников.

Эсккар препроводил Ниназу обратно в его дом, крепко прикрутив его руки к бокам. Вид вожака разбойников, которого ведут по улицам, помог восстановить порядок в деревне.

Едва оказавшись в доме, Эсккар приказал сломать Ниназу ногу, чтобы тот наверняка не попытался сбежать.

Тем временем Хамати со своими людьми обыскал каждую хижину в поисках разбойников, пытающихся спрятаться в домах и на крышах. На это ушла большая часть утра.

Отряд Хамати отыскал и взял в плен почти дюжину людей Ниназу, рассыпавшихся по Биситуну, съежившихся в углах или прячущихся под одеялами. Один бандит попытался пробиться на свободу с боем и убил ни в чем не повинного местного жителя. Митрак пристрелил этого разбойника, когда тот отказался сдаться.

К середине утра Эсккар с удовлетворением понял, что его люди поймали или убили всех приспешников Ниназу.

Постепенно в селении воцарилось спокойствие.

Женщины перестали вопить, мужчины — сыпать проклятьями. И все же большинство испуганных жителей Биситуна оставались в своих домах, гадая, какие новые несчастья принесут им эти аккадцы с севера.

Эсккар отрядил людей, чтобы найти и собрать местных старейшин и главных торговцев, хотя таких осталось немного. В то же самое время трое посланцев на захваченных лошадях проехали по округе, распространяя вести о низвержении Ниназу. Эти гонцы должны были привезти с собой в Биситун наиболее зажиточных фермеров, чтобы те смогли увидеть, чего добились новые правители селения.

Когда жители поняли, что их не будут грабить и насиловать, все набрались храбрости и двинулись на рыночную площадь, где были только люди Эсккара и несколько лошадей. Во времена процветания площадь была бы полна тележек, с которых продавали все дары полей, полна животных и товаров, но теперь большую часть утра здесь не видно было ни тележки, ни продавца, ни даже нищего попрошайки.

На рыночную площадь — неправильный прямоугольник, окруженный жилищами всех форм и размеров — вело полдюжины кривых улочек. Там было достаточно места, и вскоре площадь и прилегающие улицы заполнило больше ста человек.

На взгляд Эсккара, здешние жители выглядели чуть получше жителей Дилгарта. Хотя вокруг Биситуна лежали плодородные земли, здесь было плохо с едой: ведь люди Ниназу забирали большую часть того, что привозили местные фермеры. На лицах многих красовались синяки, напоминающие о жестоком обращении разбойников с местными жителями. Одежда большинства нуждалась в стирке. Лишь у немногих имелись сандалии, хотя Эсккар помнил, что почти все люди Ниназу были обуты.

Все громче звучали требования отомстить Ниназу и его приспешникам; пронзительнее всех кричали местные женщины. Десятки женщин, изнасилованные разбойниками, потерявшие мужей или пережившие и то и другое, вопили, требуя крови Ниназу. Эти выкрики прекратились только тогда, когда Эсккар заверил, что приговор разбойникам вскоре будет вынесен.

Потом жители стали вымаливать еду. Ниназу не потрудился запасти достаточно провизии на случай осады, а большинство из того, что собрал, отдал своим людям, поэтому Биситуну осталось совсем немного. К счастью, несколько убитых лошадей могли дать достаточно мяса, чтобы накормить население. Эсккар послал всадников проехаться по округе и дать знать фермерам, что те снова могут без опаски привозить сюда урожай, получая за него справедливую цену.

К полудню люди Эсккара следили за порядком на улицах, ворота были заперты и охранялись, а жители Биситуна трудились над починкой сожженной части частокола.

Пятьдесят семь приспешников Ниназу погибли, а сорок один был взят в плен. Некоторые из пленников, самые сговорчивые и наименее злобные, станут рабами. С клеймом Аккада, выжженным на лбу, они проведут остаток жизни, трудясь на полях и каналах. Все прочие будут казнены.

Никто, включая самого Эсккара, не испытывал к ним ни малейшего сочувствия. Они сами выбрали свою судьбу — жить мечом за счет своих соседей. Пленные заслуживали доли рабов, хотя бы для того чтобы загладить свои преступления.

Еще около тридцати разбойников ускользнули во время сумятицы. Люди Эсккара доложили, что на реке слышались всплески — значит, многие рискнули пуститься вплавь. Те, кому удалось добраться до другого берега, еще долго не будут представлять угрозы для Биситуна. Один или два разбойника, возможно, до сих пор прятались в селении, но люди Эсккара вскоре найдут их.

Удивительно, но Эсккар потерял в сражении всего шесть человек, двое из которых вместе с ним перебрались через частокол. Сисутрос потерял четырех, отражая атаку Ниназу и штурмуя ворота. Еще восемь человек были ранены, но, если повезет, они выживут. Воинам Аккада это казалось огромным успехом.

Враги намного превосходили их числом, и все-таки аккадцы победили полного решимости, прячущегося за укреплениями противника всего за несколько часов и с минимальными потерями. Уважение к Эсккару как изобретательному предводителю, заботящемуся о своих людях, возросло среди воинов.

На обитателей Биситуна, казалось, все случившееся тоже произвело впечатление. Ниназу лгал им, говорил, что аккадцы убьют здесь всех до последнего, а еще говорил, что селение невозможно взять.

Эсккару и Сисутросу предстояло много работы. Из лагеря явились писцы и принялись составлять списки жителей Биситуна, убитых или ограбленных Ниназу и его людьми. Эсккар послал гонца в Аккад, чтобы сообщить Трелле и Гату об освобождении Биситуна.

Он поговорил с людьми, которых Ниназу бросил в тюрьму, — их было больше дюжины — и выпустил всех. С помощью одного из писцов Эсккар переписал добычу, найденную в доме Ниназу. Вожак разбойников занимал самое большое здание в Биситуне, и Эсккар, не видя причин, чтоб дом простаивал зря, заявил, что тут будет жить он.

Жители, разбившись на маленькие группы, начали хоронить убитых и чинить то, что было сломано и сожжено во время боя. Тем не менее только к полудню Эсккар с уверенностью почувствовал, что пора собрать всех на рыночной площади, чтобы жители выслушали его слова.

Если бы так много людей Биситуна не было убито и не бежало, эта площадь ни за что не вместила бы всех. Даже сейчас на крышах, казалось, собралось столько же людей, сколько на площади и прилегающих улицах.

Эсккар терпеть не мог произносить речи, но людям Биситуна нужно было услышать и увидеть его. Как и людям Дилгарта, им нужно было узнать, кто он такой, почему сюда пришел и какое будущее их ожидает.

Посмотрев на толпу, Эсккар увидел, что большинство все еще потрясено и перепугано. Толпа утихла, когда он взобрался на повозку и поднял руку, а воины, окружавшие площадь, закричали, чтобы все умолкли.

Эсккар бесстрастно ждал до тех пор, пока говор не превратился в полушепот, который сменился молчанием.

Тогда Эсккар громко объявил, что Биситун переходит под его правление и под защиту Аккада и что с этого дня Сисутрос будет распоряжаться здесь именем Аккада. Будет основан новый деревенский совет, состоящий из фермеров, ремесленников и торговцев, он будет решать местные дела, в том числе вершить суд над разбойниками. Обычаи, правящие Аккадом, будут приняты и здесь, и все будут равны перед ними, точно так же, как в Аккаде.

— А что это за новые обычаи? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Совет, — сказал Эсккар, поднимая руку, чтобы водворить тишину, — будет устанавливать цены на зерно и другие товары. Совет будет также назначать наказание преступникам, от воров до убийц. Совет будет решать, какие правила нужны людям Биситуна, и правила эти будут обязательны для всех как здесь, так и на окружающих фермах; для всех, включая самих членов совета. Те, кто почувствуют, что с ними обошлись несправедливо, смогут обратиться сперва к совету, а потом к Сисутросу. Он будет решать важные вопросы и сможет передать вопрос мне или совету в Аккаде для окончательного заключения, если, по его мнению, в том возникнет необходимость. Вами будут править честно и справедливо.

Жители переглядываясь, наверняка гадая, чем на самом деле это обернется, но некоторые встретили слова Эсккара радостными криками.

— Новые правила, — продолжал Эсккар, — распространяются и на моих воинов. Они получили строгие указание не вольничать с местными жителями. Начиная с этого момента Сисутрос будет выделять воинов для защиты не только этого селения, но и окружающих ферм. В течение ближайших месяцев из Аккада прибудут новые воины и ремесленники, чтобы укрепить частокол и сделать жизнь в деревне еще безопасней. Первой задачей будет возвращение ферм их законным владельцам и помощь с починкой каналов и орошением полей. Пошлины в виде товаров будут регулярно посылаться в Аккад как плата за защиту, которую даст вам Аккад.

Эсккар говорил недолго, он просто повторил ту же речь, что произнес в Дилгарте несколько дней тому назад, сделав ее слегка более пространной.

Он заставил толпу повернуться к Сисутросу и предоставил тому принять на себя залп вопросов жителей.

Прошли часы, прежде чем Сисутрос в деталях объяснил новые порядки в Аккаде; его постоянно перебивали, и ему приходилось отвечать на все новые и новые вопросы. Сперва ему было трудно управляться с толпой, но когда все поняли, что их услышат, люди притихли и научились поднимать руки, желая что-то сказать.

Сисутрос посоветовался с местным людом, с торговцами, с нескольким фермерами, нашедшими пристанище в Биситуне, назначил людей в совет и пообещал начать раздачу отобранных земель и добра завтра утром. Когда с этим было покончено, он отпустил жителей, велев им вернуться по домам и фермам.

Потом, не обращая внимания на продолжавшиеся просьбы и вопросы, он собрал тех, кто вошел в совет старейшин, и удалился с ними в один из домов неподалеку от маленькой площади.

Эсккар вздохнул с облегчением, наблюдая, как они уходят: большая часть толпы последовала за Сисутросом.

Потом Эсккар и Гронд вошли в бывший дом Ниназу. Кто-то поставил на стол еду и питье, и они осушили по чаше воды, прежде чем сесть. С тех пор, как минувшей ночью началась атака, у них было слишком мало времени, чтобы поесть и отдохнуть.

— Клянусь богами, я рад, что все позади! — сказал Гронд, со стуком поставив чашу. — Я думал, этим вопросам не будет конца.

Эсккар засмеялся.

— А так оно и будет. По крайней мере несколько недель вопросам не будет конца.

Он снова наполнил чашу.

— Если они хоть немного похожи на народ Аккада, они сведут Сисутроса с ума своими жалобами и ссорами.

— Все еще не могу поверить, как быстро были сломлены люди Ниназу, — сказал Гронд, качая головой и зевая. — Пройдет еще день или два, прежде чем все войдет в свою колею.

— Больше, — ответил Эсккар, задирая ноги на стол. — Помни, мы должны навести порядок не только в селении, но и в округе. Нам нужно, чтобы тут как можно быстрее посеяли урожай.

За последние несколько месяцев Эсккар научился всем тайнам сельского хозяйства. Теперь он понимал, что настоящее богатство приходит с полей, что золото просто помогает передавать это богатство от одного человека к другому. Если фермы дадут большой урожай, золото потоком потечет в Биситун и Аккад. Но без ферм золота будет мало, не будет торговли, не будет процветания.

Гронд и Эсккар молча взялись за еду. На столе были хлеб и вино, сыр, финики и мед. Ниназу собрал в своем доме хорошие запасы, в том числе то, что давно уже отсутствовало на столах остальных.

Эсккар смешал немного вина с водой. Длинная ночь утомила его больше, чем он желал признаться, и он не хотел пить слишком крепкие напитки, не зная, как они на нем отразятся.

Он поднял глаза, когда в комнате появились две женщины, пройдя мимо членов клана Ястреба, стоящих на страже у дверей. Одна несла большое деревянное блюдо с кусками жареной конины. Вторая держала небольшой поднос, полный сладкого печенья. Женщины были очень похожи друг на друга, и Эсккар понял, что они сестры.

Старшая положила на тарелку каждого мужчины ломоть мяса, потом поставила блюдо посреди стола. Взяв сладкие печенья у сестры, она также положила их перед едоками, осторожно и оценивающе рассматривая при этом Эсккара. Поклонилась, глядя на Гронда, и обе женщины покинули комнату.

Гронд откашлялся.

— Командир, я забыл тебе сказать: когда мы обыскали этот дом, мы нашли тут шесть женщин. Женщин Ниназу. Четверо из них вернулись по домам, к своим семьям. Но эти двое… — он пожал плечами. — Они говорят, что им некуда идти.

Эсккар покачал головой. Ему придется иметь дело с наследием Ниназу месяцами, сталкиваясь то с одним, то с другим. Даже похоть бандита превратилась в проблему.

Они нашли в одном из домов маленькую комнату без окон, а в ней — четыре мешка, набитых золотом, драгоценными изделиями и другим добром — личная доля Ниназу в награбленном. Многие монеты были отчеканены в селениях к северу и западу отсюда: очевидно, разбойник собрал большую добычу еще до того, как появился в Биситуне.

Ниназу остался в комнате со своей добычей, хотя, без сомнения, теперь, когда он сидел на полу со сломанной ногой, она доставляла ему меньше удовольствия.

И все-таки воин клана Ястреба бессменно охранял Ниназу и его золото. Главарь разбойников казался слишком ловким и изобретательным, и Эсккар не хотел рисковать.

До этого момента Эсккар ничего не слышал о женщинах, хотя известие его не удивило. Даже разбойнику нужен кто-нибудь, кто будет вести его хозяйство, и нужны женщины для удовольствий. Шесть женщин — не много ли для одного мужчины?

— Они должны были откуда-то сюда прийти.

Эсккар взял нож, отрезал кусок теплого мяса и сунул в рот. После ночной бойни в загоне еще несколько дней у них будет много конины. Дымящееся мясо было вкусным, и Эсккар понял, до чего проголодался. Отрезав толстый кусок, он начал попеременно откусывать то от мяса, то от хлеба, свежего и мягкого, запивая все это разбавленным вином.

— Ниназу привез этих женщин с собой, когда прискакал в Биситун, — продолжал Гронд, тоже расправляясь с едой. — Сисутрос попросил меня позаботиться о них. Они предложили вести хозяйство в твоем доме, если им позволят остаться. Я сказал, ты с ними поговоришь.

Эсккар с удивлением посмотрел на своего телохранителя, но тот по-прежнему глядел только на свою еду. Гронд никогда ни о ком не просил своего командира, хотя немало аккадцев домогались, чтобы он попытался извлечь выгоду из дружбы с Эсккаром.

— Тогда я поговорю с ними после, — сказал Эсккар, покончив с мясом и выбрав несколько фиников напоследок.

Он не очень любил сладости, которые другие поглощали при каждой возможности. Эсккар полагал, что такая еда не для воина — это он усвоил еще в бытность свою варваром. Трелла улыбнулась, когда он об этом сказал, но и сама она ела сладости довольно редко.

Покончив с едой, Эсккар выпил еще чашу воды, встал и потянулся. Сытный обед исчерпал его силы, он чувствовал себя вымотанным. Прошло уже больше суток с тех пор, как он в последний раз спал, и даже тогда он только немного подремал. Эсккар ощутил тяжесть в ногах и проклял свою слабость.

— Гронд, я пойду посплю немного. Ты тоже отдохни. Мы, наверное, и завтра будем допоздна на ногах из-за всех этих надоедливых местных жителей. Вели охраннику разбудить меня через три часа.

Эсккар уже успел осмотреть это жилище. В нем было пять комнат; общая, в половину высоты дома, тянулась от стены до стены. На одном ее конце находились очаг и кухонный стол, на другом — большой стол, за которым обедал прежний хозяин. Из главного помещения можно было войти в четыре других комнаты разных размеров. Хозяйская спальня занимала угол дома, в нее вела крепкая дверь, находившаяся в нескольких шагах от обеденного стола.

Эсккар вошел в спальню и увидел большую, удобную с виду кровать. Эсккар взял толстый деревянный брус, прислоненный к стене, и с его помощью запер дверь, зная, что при запертой двери выспится лучше.

Он услышал, как Гронд отдает распоряжения одному из воинов, которые стояли на страже скорее ради того, чтобы никто не побеспокоил их командира, чем из соображений безопасности.

Едва успев снять пояс с мечом, Эсккар упал на кровать, закинул руку на лицо, чтобы защитить глаза от света, и мгновенно уснул.

Стук в дверь сотрясал дерево, и, с трудом открыв глаза, Эсккар понял, что стук этот раздается уже давно. Гронд окликал его из-за двери, и Эсккару с большим трудом удалось окончательно проснуться и сесть.

Взглянув в окно, он понял, что прошло уже несколько часов. Он крикнул Гронду, чтобы тот перестал колошматить в дверь, подошел к ней и открыл.

Гронда там уже не было, вместо него у двери стояли две женщины, раньше прислуживавшие за столом. Одна держала обеими руками высокий черпак, другая — большую глиняную чашу. Через их предплечья были перекинуты ткани для вытирания.

Женщины прошли мимо Эсккара, замершего на месте и пытавшегося понять, что они тут делают, и поставили свою ношу на маленький столик рядом с кроватью. Старшая женщина повернулась к Эсккару и поклонилась.

— Господин Эсккар, меня зовут Лани. Это моя сестра, Типпу, — добавила она, кивнув на младшую девушку, которая поклонилась еще ниже, чем ее сестра. — Гронд попросил нас прислуживать тебе, когда ты проснешься.

Эсккар не ответил, и женщина продолжала:

— Тебе понадобится вода, господин?

Все еще полусонный, Эсккар попытался стряхнуть с себя дремоту. Упоминание о воде заставило его ощутить жажду, поэтому он кивнул. Младшая девушка взяла со стола богато изукрашенную чашу, налила в нее воды и протянула Эсккару. Он осушил чашу и вернул ее Типпу.

— Господин, не разрешишь ли ты помочь тебе… помыться? — спросила Лани. — Твоя одежда испачкана кровью, как и твои руки. Ты должен помыться и надеть чистое, прежде чем снова появишься перед людьми.

Впервые Эсккар заметил запах крови и пота, засохших на его теле.

— Поблизости есть колодец? — спросил он, больше не чувствуя сухости во рту.

Он не собирался позволить двум незнакомым женщинам мыть его. Эсккар невольно вспомнил Треллу — то, как она впервые мыла его, обнаженного… Тогда женщина впервые так с ним поступала. Это невероятно возбуждало, и даже сейчас воспоминание об этом послало дрожь удовольствия по его чреслам.

— Да, господин, по другую сторону площади есть колодец, но сейчас возле него толпа: жители сплетничают о людях из Аккада.

Полностью проснувшись, Эсккар заметил, какая высокая эта Лани и какая привлекательная, с полной, грациозной фигурой, с шапкой мягких каштановых волос.

Она подвела глаза охрой, что придало им интригующий красноватый оттенок. Многие жены зажиточных торговцев Аккада поступали так же, чтобы подчеркнуть свою красоту, но Трелла — никогда. Глубокий голос Лани казался Эсккару очень приятным; на ней было прекрасное платье, без сомнения, из добычи, награбленной где-то ее бывшим хозяином. Теперь, когда у Эсккара было время как следует ее рассмотреть, он решил, что ей, должно быть, лет двадцать пять.

Женщина заметила его пристальный взгляд и опустила глаза.

— Прошу прощения, господин, но мы не знаем, что ты желаешь. Пожалуйста, дай нам распоряжения.

То ли ее слова, то ли тон возбудили Эсккара еще больше, поэтому он подошел к кровати и сел. Осмотрев себя, он увидел, что одежда его и впрямь запачкана кровью и грязью и что за несколько коротких мгновений, проведенных этим утром у колодца, он не смыл всю кровь со своих рук. Посмотрев на перепачканное постельное белье, он решил, что Лани права.

Эсккар подумал было спуститься к реке, но река протекала далеко от дома Ниназу, и наверняка всю дорогу до берега ему будут докучать здешние жители. Все-таки ему придется воспользоваться чашей для умывания и тканью. Он мог бы сделать это и сам, но…

— Здесь есть чистая одежда, чтобы я мог переодеться, Лани?

Она на мгновение поджала губы.

— Ты намного выше Ниназу, но, может быть, в доме что-нибудь найдется.

Лани повернулась к сестре:

— Посмотри, что тут есть. Если ничего не подойдет, придется послать за одеждой на рынок.

Типпу положила ткань для вытирания, нервно поглядела на Эсккара и покинула комнату.

Эсккар встал, стащил через голову рубаху и бросил грязное одеяние на пол.

— Твоя сестра не очень разговорчива.

— Она многое перенесла и она испугана, господин Эсккар, — спокойно проговорила Лани, выливая воду из черпака в чашу. — И я тоже. Мы обе боимся того, что с нами будет.

Эсккар следил за ее движениями, пока она намачивала ткань в воде, а потом выжимала. Движения ее были уверенными и быстрыми.

— Ты ничего не должна бояться, Лани. Никто вас больше не обидит.

Женщина повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты должен снять нижнюю одежду, господин Эсккар. Боюсь, ее тоже нужно сменить.

Она поморщилась, произнося эти слова, но больше ничего не сказала.

На мгновение Эсккар заколебался. Проклятая женщина обращалась с ним, как с ребенком. Он встал, развязал и сбросил на пол набедренную повязку. Лани отодвинула ее ногой, потом взяла влажную тряпку и принялась его мыть. Она начала с лица и терла очень сильно, чтобы смыть всю грязь. Протерла его бороду, чтобы вымыть и ее. Потом перешла к шее и плечам и, снова сполоснув ткань, повернула Эсккара, чтобы вымыть спину.

Стоя нагим перед женщиной, Эсккар начал возбуждаться. Она не обратила на это внимания, споласкивая ткань снова и снова и опускаясь все ниже, пока не встала перед ним на колени; ее лицо теперь было совсем рядом с его отвердевшим членом. Но она не обратила на член никакого внимания, только осторожно вытерла его тканью, прежде чем начать яростно оттирать ноги Эсккара.

— Пожалуйста, сядь, господин Эсккар, чтобы я могла вымыть твои ступни, — сказала Лани, поднимаясь и снова споласкивая ткань.

Потом опять встала на колени и принялась мыть его ноги.

Вернулась Типпу, неся одежду. Если она и подумала, что это странное зрелище — ее сестра, стоящая на коленях перед голым мужчиной с торчащим пенисом, она ничего не сказала и даже не взглянула Эсккару в глаза.

Лани повернулась к сестре.

— Господину Эсккару понадобится чистое нижнее белье. Принеси.

Типпу снова ушла, не сказав ни слова.

Эсккар решил, что нехватки нижнего белья в доме, по-видимому, не ощущается.

Когда Лани кончила мыть его ноги, она попросила его снова встать и вытерла его чистой тканью — сперва осторожно лицо, потом быстро — грудь и плечи, после осторожно вокруг все еще твердого члена. И, наконец, вновь попросив сесть, досуха вытерла его ноги.

— Вот, мой господин, по крайней мере, теперь ты достаточно чист, чтобы встретиться со своими подданными.

Внезапно Лани протянула руку и коснулась пальцами его члена.

— Если мой господин желает женщину, я или моя сестра были бы рады доставить тебе удовольствие.

На сей раз она встретилась с ним глазами в ожидании ответа.

Эсккар заметил легкий вызов в ее голосе, делавший ее предложение чем-то большим, чем простое исполнение долга. К своему удивлению, он хотел ее. Что-то в ней его возбуждало.

— Ты видела меня голым, Лани. Теперь дай мне увидеть тебя. Сними платье.

Она быстро вытерла руки тканью, стащила платье через голову и бросила его к изножью кровати. Встряхнула волосами, чтобы поправить прическу, и встала неподвижно.

Эсккар увидел, что она красивая женщина. Его член резко поднялся, когда он уставился на ее пышное тело, на все его впадинки и округлости.

И снова дверь отворилась, и Типпу скользнула внутрь, закрыв ее за собой. Она едва подняла глаза, чтобы взглянуть на Эсккара и Лани.

— Давай одежду сюда, Типпу, — сказал Эсккар, не сводя глаз с Лани. — Оденься, Лани.

Он взял из рук Типпу нижнее белье, натянул его, издав легкий звук, когда ему пришлось впихнуть в одежду все еще напряженный член, прежде чем крепко завязать ткань вокруг талии. Типпу протянула ему чистую рубаху, и он надел ее через голову, заметив, что такая красивая одежда больше подходит торговцу, нежели воину.

Но рубаха оказалась ему почти впору, хотя была слегка тесновата и доходила только до середины бедер.

К этому времени Лани снова натянула платье и опять опустилась на колени у его ног — на сей раз, чтобы зашнуровать его сандалии. Эсккар помог ей со шнуровкой, и она подняла на него глаза, когда руки их соприкоснулись.

Громкий стук в дверь испугал их обоих.

Гронд вошел, не дожидаясь разрешения:

— Хорошо отдохнул, командир? Ты проспал полдня.

Эсккар и в самом деле чувствовал себя лучше, усталость почти выветрилась из его тела и ума. Быстрый взгляд в окно сказал ему, что до сумерек осталось еще примерно два часа — значит, у него сколько угодно времени, чтобы встретиться с Сисутросом.

— Да, Гронд. Думаю, мне нужен был этот отдых.

— Господин, могу я поговорить с тобой минуту? — спросила Лани, опустив глаза.

Эсккар на мгновение задумался. Без сомнения, Гронд обещал ей, что Эсккар с ней поговорит. Но женщина не напоминала ему об этом, а просто спросила разрешения. Эсккар посмотрел на своего телохранителя, но тот не сводил глаз с Типпу.

— Гронд, подожди снаружи. Захвати с собой Типпу.

Пока Типпу собирала черпак, ткани и чашу для умывания, Эсккар успел опоясаться мечом.

Потом он сел на кровать и сказал:

— Давай, Лани. Что ты хотела спросить?

Она застыла на том же самом месте, где несколько мгновений назад стояла обнаженной, но голос ее оставался спокойным.

— Господин, мы с сестрой были взяты в плен Ниназу и его людьми четыре месяца назад. Мой муж был убит, жених Типпу — тоже, как и наши слуги. Ниназу захватил нас обеих, чтобы потешиться с нами. Ему больше нравилась Типпу, и он бы отдал меня своим людям, если бы не мольбы Типпу. Я пригодилась ему, потому что убирала за ним и следила за его женщинами и его добром. Спустя некоторое время он стал полагаться на мою помощь, и как только мы появились здесь, я стала управлять его домашним хозяйством.

Она мгновение помедлила, как будто вспоминая.

— Думаю, меня уже не было бы в живых, если бы меня не спасла Типпу.

Лани сделала глубокий вдох, словно стараясь оставить прошлое позади.

— Здесь, в Биситуне, нас называли шлюхами Ниназу. Деревенские женщины ненавидели нас не меньше, чем его самого. Этим утром одна из них сказала, что к закату мы обе будем мертвы. Остальные женщины Ниназу вернулись к своим семьям, но нам некуда идти. Наша деревня находится очень далеко отсюда, к северо-западу, за Евфратом. Даже если бы мы смогли туда вернуться, там нет никого, кто взял бы нас к себе, обесчещенных, ничего не имеющих, кроме одежды, которая сейчас на нас.

— И что ты от меня хочешь, Лани? Здесь тебя никто не обидит. Мои люди защитят тебя от деревенских женщин.

— Это то, чего я хочу, господин — твой защиты и… этим утром… я… Я слышала этим утром, что ты скоро вернешься в Аккад. Могу ли я попросить тебя взять нас с собой? Эта деревня нам ненавистна.

Она увидела, что Эсккар нахмурился, услышав ее слова, и быстро продолжала:

— Мы могли бы стать твоими служанками, господин, и твоими наложницами. Я хорошо умею управлять домашним хозяйством, а Типпу умеет ткать и шить. Мы будем делать все, что ты прикажешь, любую работу. Только забери нас отсюда. Пожалуйста, господин.

Лани подняла глаза, и Эсккар заметил, что губы ее дрожат. Он видел, что женщина сдерживает слезы — впервые она выказала какие-то чувства. Может, она была права насчет здешних женщин. Самое меньшее, что те смогут сделать, — это бить и мучить женщин Ниназу, особенно ту, которая действовала от имени Ниназу. Сестры будут в большей безопасности в Аккаде, и Трелла сможет найти хорошее дело для Лани, которая выглядела достаточно смышленой.

Мысль о Трелле на мгновение заставила Эсккара ощутить неловкость. Он редко вспоминал о ней в последние несколько дней.

Лани терпеливо ждала, и он видел на ее лице страх. Она думала, что ей откажут.

— Лани, ты можешь вернуться вместе со мной в Аккад. И ты будешь находиться под моей защитой. Но предупреждаю: я могу вернуться в Аккад еще не скоро. Я мог бы послать тебя вперед, а моя жена, Трелла, нашла бы для тебя какое-нибудь место.

Имя Треллы, произнесенное вслух, помогло ему обрести ясность ума, хотя и отвлекло его мысли от тела Лани.

— И тебе не нужно быть наложницей — ни моей, ни чьей-либо еще. Ни тебе, ни твоей сестре.

С тихим криком облегчения она упала на одно колено, взяла руку Эсккара и поцеловала ее.

— Спасибо тебе, господин. Спасибо тебе!

Она слегка дрожала, голос ее прерывался.

Эсккар встал. При виде женских слез ему всегда становилось неловко. Он прикоснулся к ее голове и вышел из комнаты в главное помещение дома.

Общая комната тянулась через весь дом, в нее выходили все пять спален, выстроенных вдоль стены. Самая большая из спален, в которой отдыхал Эсккар, была угловой, всего в нескольких шагах от ее двери стоял обеденный стол, за которым уже сидели Сисутрос, Гронд, Хамати и Дракис.

— Хорошо отдохнул, командир? — спросил Сисутрос.

Эсккар открыл рот, чтобы дать какой-нибудь легкомысленный ответ, но вдруг понял, что Сисутрос и вправду беспокоится о нем. Эсккар видел, что с таким же участием смотрит на него Гронд и остальные командиры. Они знали, что он мало спал в последние дни, и действительно тревожились о нем.

— Да, Сисутрос, я хорошо выспался, — смягчив тон, ответил Эсккар. — А теперь снова хочу есть.

Стол был уставлен едой, снаружи веяло запахом жарящихся ломтей конины, от которого у него потекли слюнки. В животе Эсккара заурчало от голода, хотя он ел всего несколько часов назад.

Эсккар занял свободное место, но прежде чем успел протянуть за чем-нибудь руку, рядом с ним возникла Типпу и поставила перед ним чистое глиняное блюдо и деревянную чашу, наполнила чашу до половины водой и ушла. Гронд взял другой черпак и налил в чашу Эсккара вина.

В комнате появилась Лани, неся на деревянной доске два все еще шипящих ломтя мяса. Положив их на тарелку Эсккара, она повернулась к нему.

— Тебе еще что-нибудь нужно, господин?

Она стояла рядом с ним, и, повернув к ней голову, Эсккар увидел ее живот совсем рядом. В голове его мелькнуло воспоминание об обнаженной Лани, и он почувствовал желание увести ее обратно в спальню. Каким-то образом она ухитрялась проявлять свою сексуальность всего в нескольких словах, обращенных только к нему.

— Больше ничего не надо, Лани. Спасибо.

Он сказал это будничным тоном, осторожно подбирая слова.

Когда она шагнула прочь, он вспомнил свое обещание и повернулся к Сисутросу.

— Я взял под защиту Лани и ее сестру, — сказал Эсккар сидящим за столом людям. — Позаботься о том, чтобы все наши узнали об этом, и тебе лучше рассказать об этом и здешним жителям тоже.

— Я скажу сегодня об этом совету, и прослежу, чтобы они распространили весть по всему Биситуну, — ответил Сисутрос.

Эсккар сделал глоток разбавленного вина.

— А теперь расскажи, что было, пока я спал.

Спустя мгновение все мысли о Лани вылетели у него из головы.

Сисутрос встретился с заново назначенными деревенскими старейшинами. К завтрашнему утру большинство влиятельных фермеров появятся в Биситуне, и они смогут выбрать из них пятую и последнюю часть совета. Тогда старейшины смогут начать управлять делами селения. И начнут они с казни Ниназу и продажи в рабство его людей.

Когда голова Ниназу будет висеть над воротами и самые злостные его приспешники будут казнены, люди Эсккара смогут заняться другими делами, вместо того чтобы день и ночь охранять пленников. Что касается остальных людей Ниназу, они будут клеймены и отправлены на работы.

Потом новый совет займется проблемой украденной собственности — будет выяснять, что именно отобрал Ниназу и как то, что уцелело, вернуть владельцам. Аккад возьмет себе две десятых каждой возвращенной собственности в качестве пошлины. Сисутрос полагал, что уйдет еще один день на раздел добычи, включая то, что они забрали у пленников и добавили к хранившемуся в кладовой Ниназу.

Когда с Ниназу и его награбленным золотом будет покончено, воины, жители и рабы займутся восстановлением Биситуна и окрестных ферм, расчисткой земель снаружи стены, починкой оросительных каналов и всем остальным, что необходимо, чтобы вернуть общину на путь процветания. Как только начнутся эти работы, совет сможет обсудить множество мелких дел, которыми будет без устали заниматься последующие несколько недель: улаживание споров и обращений к правосудию.

Выслушав приказы, которые Сисутрос отдал людям, Эсккар поговорил с Хамати и Дракисом о том, чем будут заниматься они. К тому времени, как ужин кончился, Эсккар объявил, что он доволен планами и приготовлениями Сисутроса.

— Как только Ниназу и его люди будут казнены, я захвачу с собой Гронда и еще несколько человек и начну объезд окрестностей. Я хочу увидеть сам, как идут дела у фермеров, каковы посевы, хороши ли стада овец и коз.

Если кто-то за столом и подумал, что правителю Аккада не пристало самому посещать фермеров, он оставил эти мысли при себе.

Но Эсккар знал, что Трелле и остальным благородным людям Аккада будет жизненно важно знать об этом. Им необходимы сведения о том, что поступит в Аккад с севера страны и когда. Без постоянных поставок зерна, льна и скота торговля Аккада замедлится, а этого не должно случиться, тем более когда там идет такое большое строительство. Истинная цель того, что делал Эсккар, находилась в Аккаде, не здесь.

Эсккар встал и потянулся. Теперь он чувствовал себя расслабленным, сытым и достаточно выспавшимся, чтобы справиться с делами.

— Ниназу сказал что-нибудь полезное?

Сисутрос покачал головой.

— У нас еще не было времени подвергнуть его пытке, — Сисутрос вздохнул, обдумывая еще одну стоящую перед ним задачу. — Я поговорю с ним.

— Нет, мы с Грондом управимся сами. А ты не забывай о жителях.

Гронд провел Эсккара к дальнему концу комнаты, к спальне, самой дальней от той, в которой отдыхал Эсккар. Эта комната без окон имела единственное крошечное отверстие рядом с потолком для света и вентиляции; ее дверь, одна из двух самых прочных в здании, была недавно укреплена, что было видно по новому свежему дереву. Дверь охранял сидевший на табурете воин, который встал, когда приблизились Гронд и Эсккар.

Гронд открыл дверь. Внутри сидел на сундуке лицом к Ниназу еще один часовой из клана Ястреба, положив на колени обнаженный короткий меч.

У пленника на лбу красовался большой синяк — там, где Эсккар саданул его рукоятью меча, а одна сторона его опухшего лица была покрыта ссадинами и синяками после удара кулака Гронда. Ниназу связали, как цыпленка, его запястья скрутили за спиной, руки примотали к бокам. Серебряные браслеты сняли с него и отдали Гронду и Сисутросу в качестве подарков. Еще одна веревка была накинута на его шею, второй ее конец был привязан к другому деревянному сундуку.

Ноги Ниназу оставались свободными, но ему сломали правое бедро. Опухоль на ноге была темно-синей, покрытой запекшейся кровью. Тот, кто сломал ему ногу, знал, что делал. Никто не потрудился сложить сломанную кость — Ниназу все равно будет мертв задолго до того, как сможет ходить или погибнет от заражения.

На мгновение Эсккар почти почувствовал жалость к этому человеку, отчаянному разбойнику, который рискнул захватить богатую деревню — и проиграл.

Ниназу повернулся к двери, когда вошел Эсккар. Глаза разбойника были настороженными, и богатая одежда посетителя сказала ему все, что ему нужно было знать об этом человеке.

— Приветствую, Ниназу, — начал Эсккар.

Тот не ответил, и Эсккар, вытянув ногу, коснулся сандалией правого бедра Ниназу. Это послало через тело узника волну боли, и он невольно задержал дыхание. Эсккар повернулся к охраннику.

— Ему что-нибудь давали?

— Немного воды этим утром, командир. Больше ничего.

Эсккар удовлетворенно кивнул. Дай человеку достаточно воды, чтобы он оставался в сознании, чтобы он мог чувствовать боль и беспокоиться о своем будущем.

— Мы дадим тебе еще воды, может быть, даже вина, если расскажешь нам то, что мы хотим знать, — продолжал Эсккар.

Ниназу ничего не ответил, только посмотрел на Эсккара полными ненависти глазами.

— Твой брат смотрел на меня точно так же перед смертью, Ниназу. Он долго терпел пытку, прежде чем мы отдали его женщинам Дилгарта, и те убивали его много часов. Он рассказал мне все о тебе и о твоих людях.

Ниназу бросил ненавидящий взгляд на того, кто взял его в плен.

Два стоящие в комнате сундука были полны золотых статуэток, чаш и других ценных предметов — это была большая часть богатства деревни. Четыре больших мешка были набиты золотом, серебром и медными монетами, а еще ювелирными изделиями, драгоценными камнями и даже кое-какими отличными кожаными вещицами. Ниназу по-прежнему окружало награбленное им добро; в таком окружении он и будет оставаться по крайней мере до завтра.

— Утром деревенские старейшины приговорят тебя к смерти, Ниназу. Сколько страданий ты вытерпишь до этого момента — решать тебе. Нам не так уж много надо от тебя узнать. Если ты все расскажешь, тебе дадут столько вина, сколько сможешь выпить, и это притупит боль.

Эсккар мгновение помолчал.

Он не испытывал ненависти к этому человеку, не испытывал даже отвращения к тому, что Ниназу пытался сделать. Многие другие сделали бы то же самое, включая самого Эсккара в дни его юности. Теперь эти дни казались ему далеким прошлым — дни, до того как Трелла объяснила ему пути власти, объяснила таинства крестьянского труда и жизни деревни.

— Или мы можем просто дать тебе много воды, чтобы ты наслаждался каждым своим ощущением. Выбор за тобой, Ниназу. Твой брат выбрал вино, но слишком поздно, и много страдал.

— Кто ты? — у Ниназу был глубокий голос, полный гнева и ненависти. — Зачем ты явился в Биситун?

Было бы пустой тратой времени объяснять Ниназу планы Аккада.

— Я пришел, чтобы присоединить эти земли к Аккаду, и я это сделал.

Эсккар повернулся к охраннику.

— Дай ему вволю воды.

Он осмотрел комнату, полную награбленного добра. Такие вещи мало значили для Эсккара теперь, когда он испытал вкус власти. Золото имело свою пользу, но не придавало силы ни руке человека, в которой он держит меч, ни даже посевам на земле. Эсккар кивнул охраннику, вернулся в общую комнату и закрыл за собой дверь.

Вместе с Грондом он вышел из дома на деревенскую площадь. Вечернее солнце опустилось за горизонт, наступала новая ночь.

— Гронд, где-то должно быть еще награбленное, и командиры Ниназу могли спрятать свою личную добычу. Позаботься, чтобы он сказал то, что мы хотим узнать. Начни работать с ним утром, сразу после завтрака. Помни, он должен дотянуть до полудня, поэтому не давай ему слишком много вина.

— Этот будет говорить, командир. Он конченный человек и знает это. Шулат мог по крайней мере надеяться, что брат за него отомстит, но Ниназу незачем жить. К завтрашнему дню лихорадка ослабит его волю.

— Чем скорее он уберется с дороги, тем скорее жители деревни смогут наладить свою жизнь.

Эсккар провел остаток дня с Сисутросом. Эсккар встретился с тремя новыми старейшинами, но они могли говорить только о том, сколько вытерпели от Ниназу, и Эсккар едва вынес пару часов такого рода разговоров. Оставив их с Сисутросом, Эсккар и Гронд в сопровождении двух воинов прошлись по деревне, проверяя охранников, лошадей и людей.

Покончив с этим, они нашли маленькую харчевню, хорошо освещенную, полную пения и смеха. Набившиеся в нее счастливые люди праздновали свое освобождение от Ниназу. Когда вошли Эсккар и его люди, их встретили пьяные приветствия, не прекращавшиеся, пока счастливые посетители освобождали место для вновь прибывших.

Эсккар провел там час, втиснувшись за стол, покупая всем выпивку и разговаривая с простым людом. Но сам он выпил только одну кружку эля. Гронд выпил две, и после второй упомянул, что Типпу — самая красивая из всех когда-либо виденных им женщин.

К тому времени, как они вернулись на рыночную площадь, большинство жителей Биситуна готовились лечь спать. Даже в доме Ниназу горела всего одна лампа. Немногие могли позволить себе жечь масло или свечи после наступления ночи, особенно когда над головой ярко сияют луна и звезды.

У большого колодца посреди рыночной площади впервые за весь день никого не было, и Эсккар остановился, чтобы выпить свежей воды и умыть лицо и руки.

У дома стояли на страже два воина, а внутри он обнаружил спящего за большим столом Хамати; под рукой у него был меч.

Эсккар остановился, чтобы проверить, как там Ниназу, и обнаружил, что пленник спит беспокойным сном. Тем не менее охранявшие его воины оставались начеку, наблюдая за своим подопечным через открытую дверь.

Сисутрос занял одну из спален и отправился в постель час назад; его похрапывания ясно слышались в общей комнате.

Эсккар пожелал Гронду спокойной ночи и вошел в свою комнату. Он не потрудился зажечь лампу, просто оставил дверь приоткрытой. Мягкий свет, струившийся из главной комнаты, помогал видеть постель.

Эсккар снял пояс с мечом, вытянул оружие из ножен и положил на низкий столик возле кровати. Потом сел, чтобы расшнуровать сандалии.

Вернувшись к двери, он мгновение медлил, чтобы убедиться, что помнит, где находятся все предметы в комнате, потом закрыл дверь и уронил поперек нее деревянный засов.

Стянув через голову рубаху, он бросил ее у изножья кровати и устало лег.

Эсккар думал, что заснет через несколько мгновений, но вместо этого лежал, глядя на слабый свет луны, льющийся через прорубленное высоко в стене крошечное окно. Длинный день наконец-то был окончен, и все сложилось неплохо. Биситун будет наслаждаться своей первой ночью свободы. А ему самому теперь нужно только…

Он сел на кровати, протянув руку к мечу.

Что-то шевельнулось у окна, и рука его стиснула рукоять меча, когда движение повторилось. На фоне ночного неба виднелось что-то еще более черное.

Тень двинулась, и Эсккар услышал тихий стук, когда нечто приземлилось на пол рядом с кроватью. Эсккар успел мельком заметить, что это такое, когда оно спрыгнуло вниз.

Это был кот с золотисто-зелеными глазами, мерцавшими в слабом свете. Эсккар увидел, что животное наблюдает за ним.

Мгновение он размышлял: не ударить ли кота; а вдруг Ниназу наслал на него какого-нибудь демона? Потом Эсккар передумал. Кот, казалось, считал это место своим, судя по тому, как он уселся посреди комнаты — черная тень с яркими глазами, устремленными на Эсккара. Когда глаза самого Эсккара привыкли к темноте, он увидел, что кот держится настороже, но не боится.

Эсккар что-то пробормотал себе под нос и снова положил меч на стол. Животное забралось в комнату, значит, могло и выбраться из нее.

— Оставайся, если хочешь. Только дай мне поспать.

Ничто крупнее кота не могло пробраться внутрь — Эсккар не сомневался в этом.

Он снова упал на подушку, дыхание его выровнялось, он закрыл глаза и вскоре начал засыпать.

Тихий стук в дверь немедленно заставил его сбросить ноги с постели и снова найти рукоять меча, даже не нащупывая его. Эсккар встал рядом с дверью.

— Кто там?

— Лани, господин. Я принесла тебе вина.

Она говорила тихо, ее едва было слышно через дверь.

Эсккар не хотел никакого вина. Он собирался сказать ей, чтобы уходила, но вместо этого открыл дверь.

Лани и ее сестра стояли за порогом, лицо Лани озаряли отблески маленькой свечи, которую она держала на подносе. За ними Эсккар увидел Гронда, наблюдающего из-за стола.

— Можем мы войти, господин? — спросила Лани.

Он заколебался, не уверенный, что хочет ее видеть, потом все же открыл дверь пошире и шагнул назад. На подносе в руках Лани стояли черпак с вином и чаша, а Типпу несла чашу с водой и ткань.

Лани шагнула в комнату так, словно боялась, что Эсккар снова захлопнет дверь. Типпу последовала за ней, хотя не так быстро.

Эсккар смотрел, как они входят. Кот исчез, наверняка тем же путем, что и вошел, и точно так же бесшумно.

— Мы подумали, что ты захочешь выпить вина, перед тем как лечь, или умыть лицо и руки.

Лани поставила поднос на стол, потом подошла к двери и закрыла ее, хотя Эсккар все еще придерживал ее рукой. Перед тем как дверь закрылась, Эсккар успел снова увидеть Гронда: тот стоял у стола, нахмурясь.

Эсккар повернулся к Лани и впервые заметил, что на ней теперь другое платье. Куда более изысканное, из материи мягче обычного льна. Оно не надевалось через голову, а, похоже, расстегивалось спереди, его края пересекали груди и были связаны на талии.

Эсккар этой ночью уже выпил больше спиртного, чем обычно себе позволял; он не собирался пить еще. В прежние дни он бы выпил столько, сколько смог бы себе позволить, а это давало ему возможность напиваться как следует два или три раза в месяц. Трелла все это изменила, и он поклялся никогда больше не терять над собой контроль.

— Нет, Лани, я не хочу вина, — Эсккар улыбнулся ей. — И я уже умылся у колодца, прежде чем вернуться домой. Ты и твоя сестра можете идти.

Она вгляделась в него в мерцающем свете, как будто проверяла: в самом ли деле он желает того, что сказал? Потом Лани продолжала, словно не слыша его:

— Может, ты хотел бы, чтобы одна из нас осталась с тобой… Чтобы доставить тебе удовольствие этой ночью? Если ты предпочитаешь Типпу… Она более миловидна. Или… или мы могли бы остаться обе, если пожелаешь.

Эсккар посмотрел на Лани, потом на Типпу. В свете крошечного пламени глаза Лани встретились с его глазами, а Типпу смотрела в пол. Мысль о том, чтобы заполучить в постель их обеих, возбудила его. Эсккар всегда брал женщину после каждого боя. Даже во время осады Аккада он овладевал Треллой после каждой стычки. Он вспомнил нагое тело Лани, и в нем поднялось желание.

Битва делает это с мужчиной, заставляет его хотеть женщину, просто чтобы доказать, что он выжил, в то время как другие погибли.

Потом его ударила другая мысль.

— Типпу, — начал он, и увидел, как Лани на краткое мгновение поджала губы, — Типпу, там, за дверью, мой телохранитель. Он не просто мой телохранитель, он мой друг. И он смотрел на тебя с вожделением и говорил мне об этом. Может, ты сможешь провести с ним ночь?

Типпу посмотрела на свою сестру, не выказывая никаких чувств. Она ждала до тех пор, пока Лани не кивнула одобрительно.

— Да, господин, я пойду к твоему другу, — сказала тогда Типпу.

Она поставила чашу и положила ткань.

— А я, господин? Что должна делать я? — спросила Лани.

Эсккар хотел, чтобы она осталась, но прошли те дни, когда он брал женщин против их воли. Если она думает, что должна ублажать его, чтобы получить то, что ей надо, он ее отошлет. Но он не хотел ее отсылать — во всяком случае, пока.

— Если хочешь, Лани, можешь остаться со мной на ночь. Но только если хочешь. Ты уже находишься под моей защитой, и тебе не нужно быть в моей постели, чтобы напомнить о моем обещании.

— Я останусь, господин.

Лани крикнула вдогонку сестре:

— Подожди, Типпу. Ступай в нашу комнату. Я пошлю Гронда туда, к тебе. Обращайся с ним хорошо, Типпу.

Она подвела сестру к двери, открыла ее и вышла вслед за Типпу.

Эсккар удивленно смотрел, как Лани подошла к Гронду, все еще сидевшему за столом, и заговорила с ним. Побеседовав с ним некоторое время, она жестом указала ему в сторону комнаты, куда только что вошла ее сестра. Гронд что-то ответил Лани, мгновение прислушивался, потом кивнул.

Лани вернулась в спальню и на этот раз заперла за собой дверь на засов. Подойдя к Эсккару на расстояние вытянутой руки, она начала развязывать платье.

Он взял ее руки в свои, затем притянул ее ближе.

— Ты не обязана это делать, Лани. Я не беру женщин против их воли или потому, что они боятся.

— Я знаю, господин Эсккар. Сегодня я говорила с твоими воинами. Они многое рассказали о тебе, об Аккаде и о твоей жене.

Она высвободила руки и продолжала развязывать платье. Покончив с узлом, распахнула платье и скинула его с плеч, так что оно повисло на ее руках, обрамляя фигуру.

— Они столько мне о тебе рассказали, что я чувствую себя в безопасности под твоим присмотром. Но я также видела по твоим глазам, что ты хочешь меня.

Эсккар начал было что-то говорить, но она приложила палец к его губам — движение, заставившее платье взметнуться.

— Тут не о чем говорить, господин Эсккар. Я хочу быть в твоих объятьях и в твоей постели.

Лани отняла руку, на этот раз ее платье упало на пол.

Она приподнялась на цыпочки, обхватила Эсккара руками за шею и спрятала лицо на его плече.

Он вдохнул запах ее волос: от них исходил слабый аромат корицы — утонченных духов, смешанный с теплым мускусным запахом женщины. Лани издала тихий звук, почувствовав его возбуждение, и двинула бедрами, прижавшись к нему.

— Я действительно хочу тебя, Лани, — прошептал он ей в ухо. — И ты ошибаешься: ты куда красивее своей сестры.

Она подняла голову, и он ее поцеловал — долгим, затяжным поцелуем, который возбудил его еще больше. Потом она нагнулась, чтобы задуть свечу.

Темнота окутала их, и Лани начала развязывать его набедренную повязку. Повязка упала на пол, и Эсккар с Лани легли на постель, обхватив друг друга руками.

Ее тело было мягким и полным, ее пышные груди скользили по его груди всякий раз, как Эсккар отнимал от них руки. Она страстно целовала его, почти по-хозяйски, а он возбуждался все больше и больше. Наконец она легла на него и повела его внутрь своего влажного тела.

Лани испустила долгий вздох удовольствия, когда он скользнул глубоко внутрь нее, и на несколько мгновений затихла. Он толкнул, и она начала двигаться. Сперва медленно, потом быстрее, часто останавливаясь только затем, чтобы позволить ему поцеловать ее груди или чтобы наклониться и найти его рот своим, сжимая его член внутри себя.

Находясь теперь на пике возбуждения, Эсккар крепче обхватил ее талию, и Лани задвигалась, прижимаясь к нему, заставляя его входить в нее все глубже, пока он не сделал резкий толчок и не закричал, извергая семя, стискивая обеими руками ее груди. Она все еще была наверху, крепко держа его внутри себя, пока он не начал расслабляться. Тогда она легла рядом, в кругу его рук, и позволила ему ласкать и гладить ее.

— Лани, — начал он, но она снова поцеловала его, чтобы остановить слова.

— Завтра мы сможем поговорить, господин Эсккар. Завтра. А теперь тебе нужно поспать. Позволь мне остаться с тобой.

Она шевельнулась на постели, закинув руку ему за голову, а Эсккар уронил лицо ей на грудь.

Сначала он целовал ее, лаская одной рукой ее живот, но вскоре остановился, когда долгий трудный день взял свое. Пред тем как задремать, а может, уже во сне — Эсккар не знал наверняка — он снова услышал ее голос:

— Я останусь с тобой, господин.

 

Глава 9

Эсккар проснулся в темноте. Как и большинство людей, он обычно поднимался с рассветом, но сегодня что-то разбудило его, хотя он не слышал никакого движения рядом с домом. Он гадал, помешала ли ему спать незнакомая обстановка или незнакомая женщина, лежащая рядом.

Лани шевельнулась, пробормотала что-то неразборчивое в одеяло. Она лежала на боку, спиной к Эсккару. Он вынул руку из-под ее шеи. Рука онемела, и он работал пальцами до тех пор, пока покалывание не прошло. Лани не проснулась, только продолжала шептать неразборчивые слова на каком-то странном языке.

Эсккар посмотрел в темноту за крошечным окном. Эту темноту, казалось, окаймлял слабый свет, и он знал, что солнце скоро встанет, а вместе с солнцем встанут обитатели дома. Эсккар повернулся на бок, так, что лицо его прижалось к волосам Лани, и вдохнул рассеивающийся аромат ее благовоний, а может, ее собственный запах. Ее близость успокаивала его, и вставать не хотелось.

Полностью проснувшись, освеженный долгим ночным сном, он знал, что надо подумать о надвигающемся дне, о десятках дел, за которыми следует проследить. Вместо этого он понял, что беспокоится о Трелле: что она скажет насчет этой женщины, что он расскажет ей о Лани и как тогда Трелла на него посмотрит.

Вообще-то таких поступков следовало ожидать от воина, находящегося в походе. Но Треллу это обеспокоит, потому что она увидит в Лани нечто большее, чем просто женщину для постели. Дело в том, что Лани во многом казалась похожей на Треллу. Сходство между ними заставляло Эсккара чувствовать себя неловко. Может, ему следовало взять в постель Типпу, просто чтобы утолить похоть. Типпу, которую можно было забыть утром: хорошенькое личико, страх перед жизнью и желание угодить. Треллу бы не обеспокоила женщина вроде Типпу — не больше, чем ее беспокоили другие женщины в Аккаде, при каждой возможности предлагавшие себя ее мужу.

С той первой ночи, когда он переспал с Треллой, Эсккар не обращал внимания на такие предложения, какой бы красивой женщина ни была и как бы сильно она его ни желала. Трелла заставила его понять, как можно быть счастливым с одной женщиной, если она умна и может разделять твои чувства. В Лани тоже это было, но как-то по-другому. Эсккару следовало бы отослать ее прочь прошлой ночью, даже отправить в Аккад, или просто отдать одному из своих людей. Но он почувствовал, что у нее есть характер, и это усилило желание и любопытство их обоих.

Он желал ее, хотел удержать ее рядом. А теперь он не мог отослать ее прочь, после того как она доставила ему такое удовольствие.

Даже сейчас желание его все еще было сильно. Может, через несколько дней оно уменьшится, когда возбуждение от обладания новой женщиной угаснет. Эсккар много месяцев не спал ни с кем, кроме Треллы, и еще больше времени прошло с тех пор, как он хотел кого-нибудь, кроме нее. Трелла всегда была с ним такой же пылкой, как раньше, когда они занимались любовью, и он не хотел никакой другой женщины, даже для того чтобы развлечься днем.

Не хотел до минувшей ночи. Теперь другая женщина тревожила его мысли, и то, что должно было стать простым удовольствием, превратилось в проблему.

Эсккар посмотрел в окно, на первый серый свет зари, которого хватало, чтобы осветить спальню.

Лани повернулась на кровати, и Эсккар понял, что она видит тревожный сон. Она снова заговорила, но он не мог разобрать слова, тихие и неотчетливые, как слова сонного ребенка на материнских руках. Она мотнула головой, потом двинула рукой, и произнесла слово… Имя, понял Эсккар.

— Намтар… Намтар.

Она тихо вскрикнула и села, глаза ее были широко распахнуты, но пусты.

Она прикрыла рот рукой, как будто чтобы не дать себе заговорить снова, и некоторое время не двигалась, а потом потянулась и прикоснулась к руке Эсккара.

— О! — она резко повернулась на кровати, отшатнувшись от него, как будто ее удивило то, что Эсккар оказался рядом. — Пожалуйста, не бей меня! Пожалуйста!

— А почему я должен бить тебя, Лани?

Она все еще не до конца проснулась.

— Ты здесь в безопасности. Никто тебя теперь не тронет.

Она глубоко вздохнула и попыталась заговорить, но только сглотнула, словно подавившись, и не издала не звука.

— Ты в безопасности, Лани, — повторил он, и на сей раз его слова, казалось, успокоили ее. — Кто такой Намтар?

Она подпрыгнула, как будто он вызвал демона, назвав его по имени, задрожала и начала всхлипывать. Эсккар и раньше видел достаточно плачущих женщин, но никогда не слышал ничего подобного и ничего подобного не чувствовал.

Лани снова упала на кровать, подтянула колени к груди, дрожа всем телом.

До прошлого года Эсккар никогда не тратил ни минуты на плачущую женщину — он просто уходил прочь, какие бы печали ее ни терзали. Он подумал: не оставить ли Лани одну с ее несчастьями? Вместо этого он вспомнил те случаи, когда Трелла плакала на его груди, те ночи, когда она чувствовала свою беспомощность против варваров. Эсккар поклялся, что, если это будет в его силах, Трелла никогда больше не будет плакать.

Поэтому он погладил Лани по голове и крепко ее обнял.

Занялся рассвет, и Эсккар слышал, как люди ходят по дому. Он знал: никто его не побеспокоит, но люди услышат, как Лани плачет, и будут гадать почему.

Ее слезы унялись, и она прислонилась к Эсккару, когда демоны, терзавшие ее душу, исчезли при утреннем свете. Она хотела сесть, но он удержал ее, пытаясь утешить.

— Прости, господин, — начала Лани таким хриплым голосом, что он не сразу понял ее. — Пожалуйста, прости меня, господин. Я не хотела потревожить твой сон.

И она снова попыталась сесть. На сей раз Эсккар ее отпустил, но продолжал держать за руки. В разгорающемся свете он увидел, что лицо Лани заплакано, глаза опухли и покраснели.

— Кто такой Намтар? — повторил он.

Лани содрогнулась, и Эсккар подумал, что она снова начнет лить слезы.

— Намтар был моим мужем, господин. Ниназу убил его на моих глазах.

Она закрыла глаза, без сомнения, снова переживая эту сцену.

— После того как Ниназу нас захватил, он сказал, что, если я добровольно его не ублажу… Если не доставлю ему огромное удовольствие… Он подвергнет Намтара пытке….

Лани отвернулась от Эсккара, уставившись в стену.

— Поэтому я доставила Ниназу удовольствие, а его люди смеялись, а мой муж смотрел, привязанный к повозке за руки и за ноги.

Ее губы задрожали, она боролась со слезами.

— Я должна была ублажать его… делать… делать много разных вещей. Мы уже видели, как пытали мужчин и женщин. Намтар так и не сказал ни слова. Он просто закрыл глаза. После того как Ниназу закончил со мной заниматься, он встал голый над моим мужем, чтобы тот почуял мой запах на его теле, а потом засмеялся и ударил Намтара в сердце мечом.

Эсккар уронил руки, выпустив ее.

— Ты ничего не могла бы сделать, Лани. Мы все видели, как мужчин пытают. Ты спасла от этого своего мужа.

Лани покачала головой, так что волосы упали ей на лицо, словно она хотела спрятать свой стыд.

— Я не убила себя, господин. Я должна была убить себя, бросившись на меч, который забрал Намтара, — ее голос стал тверже. — Или я должна была убить Ниназу, пока тот спал. Но он сказал мне, что хочет, чтобы Типпу отдалась ему добровольно. Он сказал, что будет пытать нас обеих, если мы не доставим ему удовольствие. Я не хотела, чтобы сестра погибла. Хотя с того дня рассудок ее помрачился. Но она послушалась меня, и мы обе выжили. Мы оставались в живых и надеялись однажды сбежать, а еще надеялась, что кто-нибудь убьет Ниназу. Богиня Иштар ответила на мои молитвы. Она послала тебя и твоих воинов, чтобы освободить нас.

На последних словах голос Лани сорвался, и Эсккар понял, что у нее пересохло в горле. Он встал с постели и посмотрел на стол, где стояла пустая чаша из-под воды. Лани проследила за его взглядом.

— Я принесу воды, господин, — сказала она, скинув ноги с кровати.

— Оставайся тут, — велел он.

Пошел к двери, отпер ее и шагнул в главную комнату.

Большинство мужчин поднимались рано, и Сисутрос уже сидел за столом вместе с Хамати, без сомнения, разговаривая о том, что принесет наступающий день. Никто, казалось, не удивился внезапному появлению командира, вышедшего нагишом.

— Пусть кто-нибудь принесет воды в мою комнату, — велел Эсккар и повернулся, чтобы вернуться в спальню.

Он в ожидании стоял у двери, и всего несколько мгновений спустя рядом возникла Типпу с большим кубком воды в руках.

— Отнеси воду в комнату, Типпу. Отдай сестре.

Эсккар наблюдал за младшей девушкой, чтобы проверить: не сможет ли он уловить в ней признаков безумия. Но она казалась спокойной, даже спокойнее, чем минувшей ночью.

Лани взяла чашу и выпила, наполовину осушив ее. Эсккар глядел на нее, и при виде ее нагого тела в нем опять шевельнулось желание.

Опустив чашу, Лани виновато посмотрела на Эсккара.

— Прошу прощения, господин. Я не должна была пить твою воду.

Он вернулся к кровати, сел, натянув на колени одеяло, принял чашу из ее рук и сделал несколько глотков. В сосуде остался еще глоток, и он вернул чашу женщине.

— Допей, Лани.

Она послушалась и отдала пустую чашу сестре. Типпу двинулась к двери.

— Типпу, погоди минутку, — сказал Эсккар, впервые внимательно рассматривая ее.

Ростом ниже своей сестры, Типпу имела кудрявые рыжеватые волосы, которые облаком обрамляли ее крошечное личико с изящными, как у ребенка, чертами. Но платье ее, то же, что было на ней вчера, обрисовывало налитое тело женщины. Красивой женщины, решил Эсккар, но не обладающей острым умом сестры. Он знал, что, разреши любому воину выбрать, тот предпочел бы Типпу, как знал и то, что для него самого сила воли Лани делала ее более желанной.

Дни и ночи, проведенные с Треллой, испортили его. Слабые пустоголовые женщины, раскрашенные и надушенные или воспитанные только для того, чтобы заниматься домашним очагом, больше не интересовали его.

Эсккар отбросил эти раздражающие мысли прочь.

— Прошлой ночью, Типпу, я послал тебя в постель Гронда. Я не сознавал, что вам с сестрой пришлось пережить, хотя и должен был догадываться. Этой ночью тебе не нужно возвращаться к нему. Я с ним поговорю.

Типпу впервые подняла на него глаза.

— Господин, тебе не нужно ничего говорить. Гронд только обнимал меня всю ночь, и больше ничего. Я больше не боюсь быть с ним. Он предложил защищать меня.

Эсккар повернулся к Лани, которая выглядела такой же удивленной, как и сестра. Случившееся было вовсе не похоже на Гронда, простого воина, который наслаждался, овладевая женщиной, точно так же, как наслаждался этим любой мужчина. А уж такой красивой, как Типпу… Может, девчонка околдовала его?

— Типпу, принеси еду для нас обоих. Мы поедим здесь.

Он прикоснулся к руке Лани.

— Нам нужно о многом поговорить, Лани. Я хочу услышать побольше о Ниназу, о тебе и твоей сестре.

Эсккар сидел на кровати и ел, пока Лани рассказывала ему о Ниназу.

Управляя хозяйством Ниназу, она распоряжалась слугами и наложницами и прислуживала за столом. Лани знала все. Она присутствовала при большинстве совещаний Ниназу с его людьми или просто подслушивала. Она даже знала тайник, где Ниназу зарыл свою личную часть золотой добычи. Ниназу, как и большинство мужчин, говорил свободно в присутствии женщин — скверная привычка, которой раньше обладал и Эсккар, пока Трелла не показала ему, насколько опасна может оказаться такая манера.

После завтрака Эсккар взял Хамати и еще несколько человек, чтобы выкопать спрятанное золото. Они пересекли площадь и вошли в добротно построенный дом с двумя комнатами, достаточно просторными, чтобы там могла жить большая семья. Дом, без сомнения, занимал один из командиров Ниназу, а может, и его брат, Шулат.

На поиски тайника ушло всего несколько минут — золото, все еще нетронутое, оказалось в точности там, где сказала Лани. Недолгие раскопки помогли найти большой мешок с золотом, серебром и драгоценными камнями, зарытый в полу.

Эсккар не ожидал найти такой большой клад. Очевидно, Ниназу очень везло в его набегах еще до того, как он появился в Биситуне. Если прибавить к этому найденное в главном доме Ниназу, монет будет более чем достаточно, чтобы несколько месяцев поддерживать строительство стен, затеянное Треллой — даже после того как добрая часть отойдет Сисутросу и старейшинам Биситуна для нужд этой деревни.

И под пыткой Ниназу мог бы не рассказать об этом тайнике. Поэтому Эсккар решил, что он перед Лани в долгу.

Миновала большая часть утра, прежде чем Эсккар и Гронд медленно обошли селение, проверяя воинов, пленников и местных жителей. Удостоверившись, что его люди следят за порядком в Биситуне, Эсккар решил вернуться в дом и навестить пленника.

Ниназу едва шевельнулся с прошлого раза, вот только обделался. Он казался слабее, его лицо горело от жара. В сломанной ноге началось заражение. Эсккар не обратил внимания на ненависть в глазах этого человека.

— Ты готов говорить, Ниназу? — без всяких вступлений начал Эсккар. — Я в последний раз задаю тебе этот вопрос и предупреждаю, что знаю уже достаточно. Поэтому не пытайся лгать.

— Я ничего тебе не скажу, варвар.

Ниназу попытался плюнуть в Эсккара, но его запекшиеся губы только выдохнули воздух. Он отвернулся.

Этих слов для Эсккара оказалось довольно. Теперь, когда в руках Эсккара оказалось золото разбойника, Ниназу ничего для него не значил.

— Тогда ты будешь страдать ни за что, Ниназу. Лани нам все рассказала. Мы уже нашли остаток твоей добычи, закопанный на другой стороне площади.

Не обращая внимания на проклятия разбойника, Эсккар повернулся к охраннику:

— Давайте ему только вволю воды.

Никакого вина, чтобы облегчить боль Ниназу. Когда он будет мертв, а его люди сломлены или обращены в рабство, любые грабители, все еще орудующие в округе, быстро насторожатся и покинут эти земли. Если же нет, Эсккар прогонит их через несколько недель, когда его воины начнут прочесывать окрестности.

— Когда он кончит пить, — сказал Эсккар воину из клана Ястреба, охраняющему пленника, — выволоки его наружу. Пусть за ним внимательно наблюдают. Я не хочу, чтобы он покончил с собой, избежав мести жителей деревни. И не позволяй жителям, ни мужчинам, ни женщинам, к нему приближаться. Помни, что случилось в Дилгарте.

Эсккар отвернулся и двинулся к следующей комнате, которая служила спальней Лани и Типпу.

Он увидел, что Типпу свернулась калачиком на кровати, а Лани сидит на табурете и ждет. Она снова переоделась в простое платье, которое носила вчера. Глаза ее все еще казались красными и припухшими.

— Пришло время Ниназу встретиться с деревней, Лани. У жителей длинный список того, что он им задолжал.

— Я останусь в своей комнате, господин. Я не хочу снова видеть его.

Эсккар подумал и покачал головой.

— Лани, я хочу, чтобы ты обвинила Ниназу в том, что он сотворил с тобой, с твоим мужем и с семьей Типпу. Я взял вас под свою защиту, но все в деревне и мои воины должны знать, что Ниназу сделал с тобой и с твоими родными. Иначе кто-нибудь может подумать, что ты была с Ниназу по доброй воле. Даже мои люди могут не понять.

Она опустила глаза и ничего не ответила.

— Это будет трудно, Лани, но ты должна это сделать. Вы обе должны. Или души вашей семьи не упокоятся в мире. Это может даже помочь Типпу обрести рассудок.

— Я… мы сделаем это, господин, — сказала Лани, все еще глядя вниз. — Когда мы тебе понадобимся?

— Еще не скоро. Фермеры продолжают собираться со всей округи, и многое надо обсудить. Скажи твоей сестре, что ей следует говорить. Я приведу вас, когда будет нужно.

Он двинулся прочь, потом снова повернулся:

— После того как Ниназу умрет, ваша жизнь начнет налаживаться. А как только вы окажетесь в Аккаде, вы обе будете в безопасности.

Она не ответила.

Эсккар вышел из комнаты, поправил меч и откинул волосы с глаз. Когда он шагнул на яркий солнечный свет, вокруг него поднялись его люди, к их приветствиям присоединились крики местных жителей:

— Избавитель!.. Избавитель!.. Избавитель!..

Сисутрос хорошо приготовился к встрече с деревенским советом. Он составил вместе четыре стола и сел в середине только что сформированного совета старейшин, лицом к площади, где собрались остальные жители.

Наконец появились все важные фермеры. Сисутрос призвал к порядку совет пяти и громким голосом начал перечислять обвинения против Ниназу и его людей.

Все воины, не стоявшие на часах у ворот или у загона с лошадьми, тоже пришли сюда, и Сисутрос приставил их к пленникам, чтобы сдерживать людей, не подпуская к обвиняемым и к столам. Гронд вышел из дома вслед за своим командиром, неся последний табурет.

Эсккар сел позади и в нескольких шагах за столом, спиной к стене дома, решив принимать как можно меньше участия и происходящем.

Толпа перебивала Сисутроса после каждого выдвинутого обвинения одобрительными выкриками или проклятиями в адрес Ниназу. Закончив читать обвинение, Сисутрос потребовал тишины и объявил, что остальные жители Биситуна могут добавить к этому свои жалобы. После того как все огласят свои обвинения, Сисутрос и совет вынесут приговор Ниназу и его людям. Управившись же с разбойниками, совет будет заниматься возвращением жителям украденного у них имущества.

Сисутрос отдал приказ, и двое охранников выволокли Ниназу на свет. Поднялся неистовый шум, эхом прокатившийся по площади. Все выкрикивали проклятия Ниназу, и четыре воина с обнаженными мечами еле сдерживали людей, пока два воина выволакивали пленника на открытое место перед столами. Еще один воин вытолкнул на середину площади низкую тележку.

Ниназу привязали к ней, вбив ему в рот кляп, чтобы он не мог выкрикивать проклятия своим обвинителям во время суда.

Другие стражники заняли места перед разбойником, лицом к толпе, настороженные, полные решимости помешать, если кто-нибудь попытается отомстить самолично, напав на беспомощного пленника с ножом или мечом.

Начался суд; он шел гораздо медленнее, чем хотелось бы Эсккару. Каждый старейшина желал говорить, и Сисутросу пришлось прерывать их, когда они начинали бессвязно болтать, давая выход своей ненависти. Когда старейшины закончили, вперед подались остальные, толкаясь и давя друг друга, и один за другим стали перечислять свои обвинения против Ниназу.

Каждый мужчина и каждая женщина на площади, казалось, имели личные причины ненавидеть разбойника. Солнце почти добралось до зенита, прежде чем Сисутрос встал и объявил, что совет слышал уже достаточно и что господин Эсккар желает говорить.

В первый раз за все время жители деревни утихли, не зная, что сейчас произойдет.

Эсккар встал и пошел к старейшинам. Приблизившись к столам, он ловко вспрыгнул на один из них и повернулся лицом к людям. Он терпеть не мог говорить с толпой, но приготовился к своей речи, пока говорили остальные. Ветер бросил волосы ему в лицо, и он откинул их назад, ожидая, пока все смолкнут.

Жители Биситуна впервые хорошенько разглядели своего нового господина. Они уставились с открытыми ртами на высокого воина, который держал руку на рукояти огромного меча, на человека, явно родившегося в северных степях, а теперь управлявшего их жизнями.

Эсккар медленно обвел глазами площадь, пристально взглянув, казалось, на каждого стоящего к нему лицом человека. Когда он заговорил, его глубокий голос разнесся далеко вокруг:

— Люди Биситуна, у меня тоже есть обвинение против Ниназу. Я буду говорить от имени людей Дилгарта, которых нет здесь. По распоряжению Ниназу его брат ворвался в Дилгарт и убил там много человек, и души убитых там взывают о мщении так же, как души убитых здесь. Мирная деревня, Дилгарт не имел бойцов, которые бы его охраняли. Сегодня эта деревня находится под защитой Аккада, так же, как все здешние люди отныне находятся под защитой Аккада. Я скажу вам то же, что сказал людям Дилгарта. Дни, когда разбойники совершали налеты на эту округу, миновали. С этого дня их будут ловить и казнить. Немногие еще уцелевшие грабители скоро научатся не трогать тех, кто живет под защитой Аккада. Вы будете в безопасности в своих домах и на своих фермах. Процветание, которым вы наслаждались до того, как пришли варвары алур мерики, вернется, и на этот раз оно будет даже больше, потому что Аккад будет вас защищать.

Эсккар помедлил, чтобы перевести дыхание. Толпа продолжала благоговейно хранить молчание, и он порадовался, что оставил все мелкие вопросы Сисутросу. Было легче играть роль далекого хранителя, передавая свои решения издалека.

— Аккад, Дилгарт и Биситун, как и более мелкие селения, будут трудиться вместе, вместе торговать и вместе защищаться.

Эсккар повернулся к Гронду:

— Приведи сюда Лани и Типпу.

Он снова возвысил голос:

— Против Ниназу есть еще два обвинения. Я хочу, чтобы все услышали, что он сделал.

Подняв руку, он показал на Лани и Типпу, которые вышли на середину площади. Гронд поддерживал Типпу, обхватив ее за талию, но Лани шла сама, высоко подняв голову, держа Типпу за руку.

Некоторые люди на площади разразились сердитыми криками при виде двух женщин, а некоторые закричали, что они тоже заслуживают наказания.

— Молчать! — взревел Эсккар.

Одно-единственное слово и сила его голоса повергли толпу в ошеломленное молчание. Эсккар осмотрел площадь, но никто не осмелился встретиться с ним глазами, все испугались его ярости.

— Выйди вперед, Лани.

Не глядя на толпу, она не сводила глаз с Эсккара, пока не дошла до столов. В конце концов две сестры очутились прямо напротив Ниназу.

Ясным голосом Лани перечислила преступления, которые вожак разбойников совершил против нее и ее семьи. Она рассказала свою историю, все, что было сделано с ней, называя имена замученных и убитых. Закончив говорить, Лани взяла сестру за руку и держала, пока Типпу добавила к ее рассказу свои горести — убийство ее жениха, ее изнасилование и рабство. Слезы текли по ее щекам, пока она говорила, и только стоявшие рядом могли разобрать ее запинающиеся слова, произносимые еле слышным голосом.

Когда Типпу смолкла, заговорил Эсккар, возвысив голос так, чтобы его услышали все до единого:

— Лани и Типпу находятся под моей защитой. Благодаря им мы нашли много спрятанного золота, поэтому все вы должны сказать им спасибо. И хотя они не из этого селения, с ними следует обращаться так же почтительно, как с любым из местных.

Эсккар спрыгнул со стола, и на сей раз толпа одобрительно закричала. Он вернулся на прежнее место у стены, а Гронд проводил сестер обратно в дом.

Тем временем Сисутрос спросил членов совета, каково будет их решение.

— Смерть!

Все по очереди потребовали, чтобы Ниназу перед казнью подвергли пытке.

Сисутрос кивнул в знак согласия.

— Смерть от рук тех, чьих родных он убил, — объявил он громко, чтобы все присутствующие могли услышать решение совета — решение, которое явно вызвало одобрение богов. — Пусть начнется пытка.

Одобрительный рев толпы разнесся над площадью. Три жителя деревни, избранные старейшинами, чтобы осуществить пытку, вышли вперед, готовые приступить к своей задаче. Они держали маленькие ножи, которыми пользуются резчики, колотушки и резцы с бронзовыми наконечниками — ими кожевенники покрывают узорами свои лучшие изделия. Эти инструменты подходили как для работы, так и для того, чтобы причинять боль.

Охранники отодвинулись в сторону, чтобы все могли видеть работу палачей. Толпа проклинала Ниназу и кричала его мучителям, чтобы те поторопились.

Кляп Ниназу вытащили, и пытка началась.

Вскоре его крики эхом отдавались от стен домов вокруг площади. Сломанная нога облегчала пытку. Малейшее прикосновение немедленно сводило на нет все усилия Ниназу скрыть боль. Он несколько раз терял сознание, но его всякий раз приводили в себя, выплескивая ведро воды ему в лицо. Палачи влили воду и ему в глотку, прежде чем снова принялись за дело, подстрекаемые толпой.

С Эсккара уже было довольно. Незамеченный, он вернулся в дом, за ним следовал его телохранитель. Они с Грондом сели за большой стол.

— Тебе не очень-то хочется на это смотреть, командир? — Гронд наполнил две чаши водой.

— За последние несколько месяцев я видел достаточно смертей и пыток.

Эсккар был рад убраться подальше от страданий Ниназу.

— Кроме того, это всегда заставляет меня гадать: сколько я сам продержался бы под ножом?

— Меня один раз пытали, — сказал Гронд. — Только за то, что мой хозяин перехватил на себе мой взгляд. Сказал, что я проявил к нему неуважение.

Эсккар не стал спрашивать, кричал ли Гронд. Все кричат под пыткой. И вновь Эсккар задумался: что бы делал он сам, если бы пытали его, как стойко переносил бы боль и сколько прошло бы времени, прежде чем он начал бы молить о пощаде или смерти. Некоторые мужчины сопротивлялись до последнего, но большинство начинали умолять, чтобы их пощадили, задолго до своего конца.

Мысль об этом заставила его задрожать. За все долгие годы сражений Эсккар только однажды попал в плен, и в тот день смерть подошла к нему вплотную. Воспоминание о том, как он, беспомощный, стоял перед своими врагами, все еще мучило его.

Эсккар поклялся про себя, что его никогда больше не возьмут живым. Лучше упасть на собственный меч, чем пройти через такой ужас.

— Если бы штурм Биситуна пошел не так, Гронд, я сам мог бы кончить привязанным к повозке, а Ниназу стоял бы надо мной.

— Что ж, командир, я бы отомстил за твою смерть. Или, по крайней мере, похоронил бы твои останки.

Эсккар посмотрел на Гронда и невольно улыбнулся.

В доме никого не было, кроме них и двух сестер, сжавшихся в соседней комнате, пытавшихся не слышать рев толпы. Все остальные были снаружи, наслаждаясь представлением. Вопли в доме звучали почти так же громко, как на площади.

Эсккар покончил с пригоршней винограда.

— Ты бы хотел выпить вина, господин, или что-нибудь поесть? — Лани вышла из спальни.

— Ты не хочешь смотреть, как пытают Ниназу, Лани?

— Нет, господин. Я видела достаточно пыток. Теперь его очередь, колесо повернулось, я знала, что так случится.

Эсккар осмотрелся.

— Где твоя сестра?

— В нашей комнате. Прячет голову под одеялом. Типпу не может видеть такие вещи. Ей становится плохо, даже когда она слышит крики.

Гронд встал.

— Может, мне пойти к ней, Лани? Как думаешь, это поможет?

Эсккар размышлял о Гронде и Типпу, о том, что случилось ночью — или о том, чего, похоже, как раз не случилось. Он спросит об этом своего телохранителя позже, когда они останутся наедине…

Но Лани заговорила об этом сама:

— Думаю, было бы хорошо, если бы она могла немного побыть с кем-то, кроме меня. По крайней мере, пока не кончится этот ужасный день, — она посмотрела на Гронда. — Ты можешь снова сдержаться, как сдержался прошлой ночью?

— Если ты был рабом, — ответил Гронд, — ты знаешь, что надо сдерживаться. Я только обниму ее, — он взглянул на Эсккара. — Можно, командир?

Эсккар кивнул, удивленный серьезным тоном Гронда.

Телохранитель встал из-за стола и пошел в комнату женщин. Эсккар вопросительно посмотрел на Лани.

— Он так и поступил прошлой ночью, господин. Он обнял ее и сказал, что она в безопасности. Она долго плакала в его объятьях, пока не уснула. Твой телохранитель не овладел ею. Он был рабом в Аккаде?

— Нет, не в Аккаде. Он рассказал мне, что был рабом в восточных землях, но никогда много об этом не говорил, сказал только, что сбежал. У него отметины от бича на спине, и даже в Аккаде его снова могли бы продать в рабство, если бы нам не нужны были воины, чтобы сражаться с алур мерики.

— Но ты не продал его в рабство, когда опасность миновала? А люди в городе не объявили его беглым рабом?

— Я был рожден варваром, Лани. Обычаи города — не всегда мои обычаи. Кроме того, он спас мне жизнь, и не один раз. Ты думаешь, я мог бы отплатить ему за это, снова сделав рабом?

Эсккар толкнул к ней чашу с вином, и она, сделав маленький глоток, вернула ее обратно.

— А теперь ты правишь самым большим селением на свете, поэтому ты уже не варвар, иначе горожане не последовали бы за тобой.

Эсккар улыбнулся.

— Им все еще нелегко признать меня правителем. И я правлю не один, Лани.

— Это кажется еще более странным — что знать Аккада смирилась с властью женщины.

Итак, Лани слышала об истинной роли, которую играла Трелла в Аккаде. Что ж, это упрощало дело.

— Она сама была рабыней. Ее отдали мне, чтобы она помогала мне по хозяйству, — Эсккар улыбнулся, подумав об этом. — Трелла из тех женщин, которых мой народ называет «наделенными даром». Она многое видит, знает тайны деревни и понимает нрав мужчин. Без нее я бы даже не уцелел, не говоря уж о том, чтобы стать правителем Аккада.

— Я слышала, что она молода, что ей всего пятнадцать. Должно быть, у нее и вправду дар. Наверное, ты очень сильно ее любишь.

Эсккар кивнул.

— Ты и представить не можешь, как сильно. Она для меня особенная. И сейчас она носит нашего ребенка, который будет править Аккадом после нас.

— Тогда я благословляю ее имя. И не позволю себе ревновать к ней.

— Не ревнуй, Лани. Я здесь благодаря ей, и благодаря ей ты под защитой Аккада.

Он протянул руку через стол и коснулся руки женщины.

— И я думаю, ты очень на нее похожа. У тебя быстрый ум, и ты понимаешь нрав мужчин. Сколько тебе лет, Лани?

— Весной мне исполнится двадцать четыре, господин. Но большую часть того, чему я научилась, я скорее всего забуду.

Крики боли Ниназу звенели над площадью. Эсккар и Лани умудрялись несколько мгновений не обращать внимания на шум снаружи.

Но внезапно крики стихли, оборвались, а вместо них раздался громкий разочарованный и неодобрительный стон толпы.

— Ниназу или потерял сознание, или умер, — сказал Эсккар. — Пойду взгляну.

Он подошел к двери и окликнул одного из воинов. Спустя несколько минут Эсккар вернулся к столу и снова сел.

— Ниназу мертв, Лани. Палачи были слишком небрежны. Жители думают, что он мало страдал.

Лани опустила голову.

— Я рада, что он мертв. Смерть моего мужа отомщена. Теперь я могу похоронить его, по крайней мере в мыслях.

Всем приходится справляться с горем и потерей по-своему, и Эсккар уже сделал все, что мог, чтобы ей помочь.

— Ты ни в чем не будешь нуждаться до конца своих дней, Лани. Оставайся в доме, пока все не кончится.

Он повернулся и снова вышел на площадь.

Толпа вновь обрела голос. Теперь, когда Ниназу был мертв, люди снова начали спорить. Многие хотели, чтобы все пленники были подвергнуты пытке и убиты, и Эсккар наблюдал, как Сисутрос колотит рукоятью меча по столу, чтобы заставить всех замолчать.

Прежде чем Сисутрос успел разобраться с остальными людьми Ниназу, солнце пересекло полуденную черту.

Аккадцы взяли в плен тридцать одного человека, и с каждым нужно было разобраться лично. Эсккар знал, что те, кто совершили самые худшие преступления, будут самыми скверными рабами — слишком высокомерные, чтобы смириться. За ними потребуется следить, сторожить их до конца дней, а они всегда будут выжидать случая сбежать и доставят больше неприятностей, чем пользы. Жители деревни указали на девять таких человек, и совет приговорил их к смерти. Четверо совершили особо зверские злодеяния и были подвергнуты пытке, пройдя перед смертью через муки. Быстрый удар мечом в сердце решил судьбу других пяти.

Остальных, которые были достаточно покорны, чтобы смириться с наказанием, Сисутрос приговорил к рабству. Их заклеймят клеймом Аккада, и они будут работать до самой смерти. Сисутрос приказал, чтобы пятнадцать рабов были как можно скорее посланы в Аккад. Этому городу, занятому расширением стен, рабочие нужны были больше, чем Биситуну. Корио и его строители найдут применение лишним рукам.

Эсккар покачал головой при мысли о том, что рабы будут посланы в Аккад, хоть и понимал, как они там нужны. Придется отрядить несколько драгоценных воинов, чтобы охранять их в дороге, придется снабдить их едой, а еще — лошадьми, веревками и всем, что понадобится для недельного пути до Аккада.

Сисутрос провел остаток дня, деля добро и лошадей, отобранных у Ниназу. Хотя большая часть того, что забрали люди Ниназу, была найдена, многие ценные вещи так и не отыскались. И само собой, некоторые крестьяне предъявляли права на одни и те же предметы, затевая бурные споры. И даже если все соглашались, что распределение честное, законные владельцы спорили насчет части, которую забирал себе Аккад.

Все заявляли, что две десятых для Аккада — слишком уж большая доля, пока Сисутрос не пригрозил, что у следующего человека, который начнет протестовать, он заберет все до последнего. Он напомнил, что у жителей вообще бы ничего не было, если бы аккадцы не спасли их жизни и их добро, и что аккадские воины погибли, чтобы дать им свободу.

Золотые и серебряные монеты, изъятые у Ниназу, оказались еще одним источником споров, потому что трудно было установить, сколько их было отобрано у того или другого человека. Сообща члены совета все же приняли решения, зачастую после того, как обратились к жителям деревни, которые делили деньги на основании того, сколько, по их мнению, их могло быть у данного человека.

Наконец солнце начало опускаться за горизонт, и Сисутрос объявил, что на сегодня дела закончены. Новое общее собрание будет созвано завтра, прямо с утра. Совет старейшин начнет свое заседание еще раньше, через час после восхода, чтобы перейти к следующему вопросу — возобновлению работы фермеров, лавочников и торговцев.

Толпа начала рассасываться, двинувшись по домам, чтобы поужинать. Даже после того как большинство ушли, охранники остались у двери дома Эсккара, чтобы держать самых рьяных просителей подальше от правителя Аккада.

— Мардук их всех забери, — сказал Сисутрос хрипло. Он задрал ноги на стол, прислонившись спиной к стене. — Еще один такой день, и я сбегу и сам стану разбойником.

Эсккар чувствовал себя не менее усталым. Непрерывные споры действовали ему на нервы и утомляли его. Но он все время держался настороже, чтобы изучить всех, кто говорил, и отличить тех, кто лжет, от тех, кто просто не очень хорошо умеет произносить речи. Он оставался на площади, сколько мог, но вмешался всего дважды, когда Сисутрос кинул на него взгляд в поисках поддержки.

Эсккар испытывал искушение последовать совету Треллы: «Держись отчужденно. Не вмешивайся в простые вопросы. Предоставь твоим подчиненным решать их. Тогда люди поймут, что тебя заботят более важные дела, чем какая-то крестьянская корова или счет, выставленный хозяином постоялого двора».

— Завтра будет легче, Сисутрос. По крайней мере, ты уже разобрался с золотом. Они приутихнут, как только вернутся к работе. Тогда тебя будут осаждать просьбами дать людей, помочь отстроить фермы, починить канавы, лавки, лодки — все, что было сломано или уничтожено Ниназу.

— Командир, я не знаю, как вы с Треллой это выносите. Лучше уж каждый день выдерживать жестокий бой с варварами.

Сисутрос покачал головой.

— Не думаю, что у нас хватит писцов и торговцев, не говоря уж про воинов.

Лани появилась у стола, неся поднос с вином, сыром и хлебом — начинался ужин. Эсккар налил себе в чашу вина и разбавил его водой. Сисутрос был прав. Им понадобится помощь, и они еще несколько месяцев не смогут доверять никому из жителей Биситуна.

— Я пошлю весточку в Аккад, Сисутрос. Может, Никар или Корио смогут выделить кого-нибудь тебе в помощь. Может, Трелла знает подходящих людей.

Он не упомянул о жене Сисутроса — та была слишком застенчива и замкнута и не смогла бы решительно разобраться с напористыми крестьянами.

Эсккар наблюдал за Лани, которая грациозно ходила по кухне, распоряжаясь двумя женщинами, готовившими еду. Он знал, что она могла бы помочь Сисутросу, но люди Биситуна никогда не согласятся признать ее в этой роли. Для них, что бы ни сказал сегодня Эсккар, она всегда будет женщиной Ниназу. Кроме того, он пообещал ей безопасную жизнь в Аккаде.

Хамати, Дракис, писцы и еще несколько человек сидели за столом, с нетерпением ожидая ужина. Лани и Типпу вернулись, неся новые полные подносы, им помогали остальные женщины, которые приготовили большую часть еды у себя дома. Правда, ужин не был изысканным.

В Биситуне по-прежнему будет не хватать еды, пока не восстановится рыночная торговля. Тем не менее следующие несколько дней крестьяне будут приносить сюда все, что смогут, чтобы продать воинам и горожанам.

Поэтому сегодняшний ужин состоял из рагу, состряпанного из двух мелко порубленных цыплят, смешанных со свежими овощами. Четыре ковриги свежего хлеба, только что вынутого из печи, помогли вычерпать это рагу, а разбавленное вино завершило трапезу. Не слишком сытная еда для воинов, но большинство жителей Биситуна нынче вечером вообще не будут есть. Конечно, ни один человек не умрет здесь от голода в ближайшие дни, хотя очень многие будут ложиться спать на пустой желудок.

Когда с едой было покончено, Эсккар и Сисутрос в компании Гронда и трех охранников снова прошлись по деревне. И Эсккар, и Сисутрос чувствовали потребность размяться после того, как им весь день пришлось просидеть или простоять с серьезным выражением лица. Несколько часов они бродили по селению, пока не стало трудно что-либо разглядеть из-за темноты.

При каждом удобном случае Эсккар вступал в беседу с жителями деревни. Такие необязательные разговоры давались ему нелегко, но Трелла приучила его болтать с простыми людьми, спрашивая об их домах, об их семьях, нуждах, об их надеждах. Он понял, что настоящая основа его правления — люди, и очень старался поддерживать связь с теми, кем правил.

Эсккар и его спутники уже зевали, когда вернулись на площадь, теперь безлюдную и пустую. После столь долгого и полного событий дня все остальные уже отправились по постелям, торопясь выспаться. Эсккар, Сисутрос и Гронд умылись у колодца, раздевшись и облив себя водой. Это освежало не так, как хорошее плаванье в реке, но Эсккар пообещал себе эту роскошь завтра — и будь что будет.

Неся в руках одежду, все трое вошли в дом. В большой комнате не было слуг, лишь два воина стояли на страже у дверей. Эсккар поговорил с обоими, чтобы убедиться, что они начеку. Хотя Сисутрос раздал много награбленного добра, в доме все еще хранилось золото, предназначенное для Аккада.

Эсккар едва успел войти в свою комнату, как появилась Лани, неся черпак с вином, еще один — с водой и единственную чашу. Она наверняка слышала, как мужчины мылись у колодца, поэтому не принесла чашу для умывания.

Плеснув немного вина, она добавила туда воды и протянула Эсккару. Она уже поняла, что он пьет хорошо разбавленное вино.

— Спасибо, Лани, — сказал он, прервав молчание.

Она, вероятно, думала, что Эсккар ждет, что она будет ему прислуживать. На Лани было то же самое мягкое платье, в котором она пришла прошлой ночью, и ему уже хотелось, чтобы платье это было развязано.

Он сделал глоток из чаши.

— Лани, ты не обязана быть в моей спальне. Ты горюешь о своем муже.

Она прикоснулась пальцем к его губам.

— Мой муж погиб больше четырех месяцев тому назад. Сегодня… глядя, как умирает Ниназу, я оставила позади свое горе. Теперь я должна заботиться о сестре.

— Значит, ты нужна ей этой ночью, Лани. Останься с ней. Она не такая сильная, как ты.

— Сегодня у нее для утешения есть Гронд.

Лани увидела, как взглянул на нее Эсккар.

— Нет, господин, она по своей воле пошла к нему. Пора ей перестать бояться мужчин. И я думаю, что Гронд как раз подходит для этого. Он не обращает внимания на то, что она опозорена, и обращается с ней с уважением. Сестру его присутствие утешает больше, чем могут утешить мои слова. Типпу знает, что никто теперь ее не обидит.

«И верно, — подумал Эсккар. — Только тупица попытается оскорбить женщину, которая находится под защитой Гронда».

Лани повернулась и пошла к двери, закрыла ее и заложила деревянным засовом.

Снова повернувшись лицом к Эсккару, она высоко подняла голову.

— Я думаю, пора и мне по доброй воле лечь с мужчиной в постель. Я бы осталась с тобой и этой ночью, господин, если ты не рассердишься.

Он посмотрел на нее, и его решимость растаяла. В Лани было нечто, что заставляло Эсккара ее желать, и он знал, что дело здесь не только в ее умении его ублажать, а в чем-то большем. Эсккар сел на постель, как никогда, не уверенный в себе.

— Ты знаешь, что я хочу тебя, Лани. Но я не возьму тебя с ложью на устах. Моя жизнь осталась в Аккаде, с Треллой. И я скоро туда вернусь.

— Я прошу тебя только сдержать слово, господин, и взять меня с сестрой в Аккад. А до тех пор тебе понадобится кто-нибудь, кто будет управлять твоим хозяйством, заботиться о тебе, пока ты здесь, и обнимать тебя в темноте ночи.

— Тебе не надо называть меня «господином», Лани. Меня зовут Эсккар. И я простой воин, пытающийся управлять городом и землями, где полно проблем.

Она шагнула к нему, остановившись на расстоянии вытянутой руки, и начала развязывать платье.

— Нет, Эсккар. Я слышала, как ты сегодня говорил на площади, и видела, что ты сделал. Ты дал жителям селения правду и правосудие — то, чего они не видели много месяцев. Несмотря на свои жалобы, они уже признали тебя правителем и верят, что ты защитишь их. Ты великий правитель, обладающий властью над людьми.

Платье было развязано и соскользнуло с ее плеч, повиснув на руках Лани, как и прошлой ночью. Она закрыла глаза под пристальным взглядом Эсккара и задрожала, как будто уже чувствовала его руки на своем теле.

Он покачал головой. Никто и никогда не называл его раньше «великим». И хотя он правил этой землей, почестей заслуживала Трелла. Но он не мог объяснить это Лани, не сейчас. Он встал, потянулся к ней и обнял, поймав одной рукой ее волосы.

Он поцеловал обращенные к нему губы и услышал, как платье Лани скользнуло на пол. Она была сладкой на вкус, и он стал целовать ее крепче, одной рукой лаская ее груди, пока у нее не прервалось дыхание.

— Что я могу сделать, чтобы доставить моему господину удовольствие этой ночью?

Она говорила тихо, но Эсккар слышал в ее голосе страсть.

Он повернул ее и осторожно толкнул на кровать. На мгновение Эсккар почувствовал искушение оставить свечу непогашенной, но вид ее тела уже горел в его памяти. Он наклонился и задул мерцающий огонек.

Несмотря на желание, он успел вынуть из ножен меч и прислонить к стене, прежде чем скользнуть на кровать.

Они обнимали друг друга, целовались и касались друг друга долгое время молча, а возбуждение их все росло. Когда Лани шевельнулась, чтобы доставить Эсккару наслаждение, как прошлой ночью, он удержал ее, поцеловав в шею.

— О, нет, Лани. Не сегодня. Этой ночью я доставлю наслаждение тебе.

Эсккар лег на бок и начал ее ласкать, посасывая и кусая ее соски, пока его пальцы мяли и дразнили ее тело. Сначала ей, казалось, было неловко от такого внимания, но постепенно она расслабилась, позволив ему возбудить ее.

Его губы двигались вверх и вниз по ее телу, пробуя ее, целуя ее, и Лани начала стонать от удовольствия. Эсккар сопротивлялся ее первым просьбам, не обращая внимания на толчки ее тела, прижимавшегося к нему, сдерживаясь до тех пор, пока ее рука не сжалась вокруг него так сильно, что ему показалось — он взорвется.

В конце концов он лег на Лани и скользнул глубоко внутрь нее. Длинный вздох удовольствия сорвался с ее губ, и она обхватила его ногами.

Он начал двигаться, она вторила его движениям, толкая. Вскоре она застонала, ее руки и ноги сжались вокруг него, страстные звуки, которые она издавала, вырывались все быстрей и быстрей, пока она вполголоса не закричала, уткнувшись в его шею, не в силах сопротивляться велениям своего тела.

Дрожа, она могла лишь крепко держаться за Эсккара; он толкал все сильней и вскоре тоже закричал, выбросив в нее семя, зарывшись лицом и губами в ее волосы.

Он долго лежал на ней: его возбуждение иссякло, но он продолжал наслаждаться прикосновением к ее телу. Когда он шевельнулся, она застонала. Эсккар обнял ее и держал в объятьях. Лани дрожала с ног до головы, и он ощутил соленые слезы на своих губах, нежно поцеловав ее в щеку.

— Я сделал тебе больно, Лани?

— Нет, господин, — она крепко обхватила его за шею и прижалась лицом к его лицу. — Это слезы счастья.

 

Глава 10

В Аккаде дни для Таммуза бежали быстро.

Появившаяся в его доме Эн-хеду, казалось, сделала это мрачное место светлее. Она начала благоустраивать дом, и скучная рутина осталась в прошлом. Ни Кури, ни Таммуз никогда не утруждали себя поддержанием чистоты, но Эн-хеду быстро принялась исправлять упущенное.

За несколько кружек эля она наняла жившего неподалеку плотника, и тот трудился в пивной, когда у него не было другой работы или когда ему хотелось выпить. Работая по часу, он в течение недели починил шаткие скамьи и столы, сколотил новые полки, на которых была расставлена новая посуда. По просьбе Таммуза плотник также подновил обе двери в пивной, сделав наружную более прочной и починив внутреннюю, которая вела в комнату Таммуза. Когда мастер закончил работу, двери были хорошо пригнаны, отлично открывались и закрывались и имели надежные запоры.

За работу над дверями плотник запросил в придачу к обычному вознаграждению пять медных монет: ему пришлось подогнать для петель несколько старых бронзовых полосок, сделать дюжину гвоздей и заменить перемычку внешней двери. За удовольствие ночевать в безопасности Таммуз согласился уплатить. В этом районе жители платили любую цену за возможность спокойно спать по ночам.

Несколько дней спустя, когда плотник выполнил всю порученную ему работу и опорожнил последнюю кружку эля, пивная выглядела намного лучше. В качестве завершающего штриха Эн-хеду купила на рынке красной краски и нарисовала на внешней стене винную чашу и символ ячменя, чтобы прохожие с первого взгляда могли понять, чем торгует заведение.

Все это время Таммуз с удивлением наблюдал, как Эн-хеду командует его посетителями. Она заставила их прекратить мочиться у стены заведения. Завсегдатаи вскоре так устали от ее воркотни и попреков, что стали ходить в дальний конец улицы или за угол, чтобы справить нужду. Новичков предупреждали сразу, и, если кто-нибудь забывал про введенное Эн-хеду правило, Кури по ее настоянию не пускал такого человека в заведение, пока тот не запоминал урок.

Спустя несколько дней снаружи пивной выветрилась почти вся вонь.

А еще Эн-хеду с помощью Кури проделала маленькое отверстие в потолке общей комнаты, чтобы спертый воздух и дым от стряпни могли уходить наружу — и ничего страшного, если дождевая вода время от времени будет просачиваться внутрь.

Еще пара медных монет — и возле пивной появились две тачки, нагруженные чистым песком. Таммуз наблюдал, как Эн-хеду тщательно посыпает песком грязный пол. Это поможет справиться с жучками и другими насекомыми.

Благодаря всему этому заведение приобрело более пристойный вид. Таммуз продолжал держать низкие цены на эль. Посетителей стало больше, и это не только увеличило доходы, но и дало лучшее прикрытие полудюжине воров, которые посещали это место. Большинство завсегдатаев были знакомы друг с другом, поэтому драк почти не случалось, и у Кури стало меньше хлопот с поддержанием порядка.

Эн-хеду хотела еще кое-что улучшить, но Таммуз с улыбкой велел ей остановиться, прежде чем это место начнет выглядеть слишком благопристойным для его посетителей. Эти слова заставили Эн-хеду засмеяться, и Таммуз, подчиняясь порыву, обнял ее. Какой-то миг она казалась счастливой и довольной. Потом напряглась, и он понял, что воспоминания о бывшем хозяине все еще преследуют ее.

И все-таки Таммуз не смог удержаться и поцеловал ее. Ее губы были теплыми и мягкими, и Эн-хеду не сопротивлялась. Но она не поцеловала его в ответ. Он знал: она еще не готова к этому, пока нет. В ее глазах оставался страх, поэтому Таммуз ее отпустил. К его удивлению, Эн-хеду быстро обняла его, прежде чем вернуться к работе.

Это прикосновение доставило ему радость, которая не покидала его весь день.

Дни шли за днями, и если ночи Таммуза все еще были лишены удовольствия богов, он отказывался признать, что это его беспокоит.

«Будь терпелив», — повторял он себе. Теперь он шептал это с улыбкой на губах.

Что радовало его больше всего, так это то, что он снова имел цель в жизни. С тех пор, как у него была искалечена рука, у него осталось мало надежд на будущее. Хотя он взялся за службу в пивной, но сделал это скорее для того, чтобы доставить удовольствие Эсккару и госпоже Трелле, чем из убеждения, что когда-нибудь сможет добиться чего-то важного.

Теперь он видел, что может все изменить, видел, что его нынешняя деятельность и деятельность в будущем сможет помочь защитить Аккад — тот Аккад, каким его хотели бы видеть Эсккар и Трелла.

Наблюдая день за днем за Эн-хеду, он начал постигать загадочный нрав женщин. И чем больше он узнавал, тем больше понимал, как Эсккар завоевал любовь Треллы. И маленький намек на зависть, который он всегда испытывал к правителю Аккада, исчез.

Теперь, когда заведение находилось в хороших руках и управлялось как бы само собой, Таммуз несколько часов в день тайно следил за постоялым двором, где остановился Кортхак, или за берегом реки, где тот торговал драгоценными камнями. Однажды утром, после того как Кортхак ушел по делам на пристань, Таммуз попытался войти на постоялый двор, якобы чтобы купить что-нибудь поесть, но охранявший дверь египтянин заступил ему дорогу, упершись рукой в грудь. Не успел Таммуз и слова вымолвить в свою защиту, как владелец постоялого двора, появившись позади охранника, крикнул Таммузу, чтобы тот уходил, и заявил, что сейчас заведение обслуживает только Кортхака и его людей.

Огорченный Таммуз решил сделать еще одну, более грубую, попытку.

Один из его завсегдатаев, Саргат, юноша всего на год-другой старше Таммуза, добывал себе пропитание ночным воровством. Подвижный и сильный, Саргат мог висеть, держась за край крыши только кончиками пальцев, а потом подтянуться и залезть на любую крышу в Аккаде. Бесшумный, как мышь, он видел в темноте лучше большинства других людей. Саргат часто проскальзывал в дома, не разбудив тамошних обитателей, забирал все, что мог, и уходил так же бесшумно, как появлялся.

Чтобы подбить Саргата на попытку, Таммуз придумал историю о том, что один торговец собирает сведения о скрытном египтянине и хорошо заплатит за все, что Саргат сумеет разузнать.

— Если ты сможешь что-нибудь обнаружить, увидеть, выяснить, каковы планы Кортхака или чем занимаются его египтяне, тот человек хорошо заплатит.

С этими словами Таммуз толкнул по столу к Саргату серебряную монету.

— А если ты подцепишь там что-нибудь из его добра, торговец будет рад купить его у тебя.

Саргат потянулся за серебром, но Таммуз накрыл монету рукой.

— Только когда вернешься. И ты должен быть осторожен. У Кортхака повсюду охранники, и у них такой вид, будто они не ограничатся тем, что сломают тебе парочку ребер, если ты попадешься.

Вор понимающе кивнул: он видел людей Кортхака на улицах.

Той же ночью сразу после полуночи, Таммуз занял пост в дальнем конце улицы, а Саргат забрался на крыши и двинулся по ним к постоялому двору, сразу растворившись в темноте.

Таммуз присел на корточки, готовясь ждать. Прошел почти час — ни звука. Внезапно он услышал голоса, потом что-то с шумом упало, но не настолько громко, чтобы разбудить кого-нибудь из соседей. И все равно Таммуз знал: что-то пошло не так.

Он встал, проклиная любую беду, какая бы там ни стряслась, тревожно рассматривая крыши. На мгновение луну заслонила тень, и Таммуз мельком увидел черный силуэт человека, бегущего по крышам.

К тому времени на постоялом дворе уже загорелся свет, и Таммуз услышал, как распахнулась дверь. Его сердце заколотилось быстрее, и он бегом припустил по улице, летя изо всех сил и стараясь как можно меньше шуметь. Убедившись, что его никто не преследует, он проскользнул по нескольким улицам на задворки своей пивной.

Кури ждал, не запирая дверей. Саргат уже был внутри, и, судя по его дыханию, все еще не мог прийти в себя.

Таммуз провел вора в свою комнату, в то время как Эн-хеду наблюдала за улицей, а Кури охранял дверь.

Двое мужчин присели в темноте.

— Что случилось? — шепотом спросил Таммуз. — Ты что-нибудь узнал?

— Меня чуть не убили. Они все сразу оказались на ногах, высматривая…

Таммуз услышал страх в голосе юноши.

— Расскажи мне, что произошло. Тебя не было очень долго.

Саргат сделал глубокий вдох. Таммуз налил ему кружку эля, и Саргат осушил ее, не переводя дыхания. Крепкий напиток успокоил вора, он отдышался и продолжал:

— Я проник внутрь. Один из людей Кортхака стоял на страже внизу, наблюдая за отверстием в крыше. Но он почти дремал, поэтому я подождал, пока он начал клевать носом, и тогда проскользнул мимо.

Таммуз не ожидал, что кто-то будет следить за крышей. Хлипкое дерево и лоза, которой были связаны планки крыши, громко потрескивали и качались при малейшем движении. Только такой легкий человек, как Саргат, умеющий двигаться осторожно и бесшумно, мог пересечь хрупкую крышу, не будучи услышанным внизу. Таммуз в замешательстве гадал: зачем Кортхак поставил охранника наблюдать за отверстием в крыше, раз только редчайший вор мог проникнуть в дом таким путем.

— Тебя могли поймать. Ты не должен был…

— Знаю, — продолжал Саргат, — но он дышал как спящий, поэтому я почувствовал, что смогу пройти мимо. Кроме того, с крыши ничего не было видно, только комната внизу, полная храпящих людей. Но когда я спустился по лестнице, я увидел, что двое охраняют входную дверь, а еще один стоит перед комнатой.

Таммуз почувствовал, как по его коже побежал озноб. Четыре охранника на посту ночью? Он никогда не слышал о таких вещах. Ни один торговец, ни один знатный человек не держал в своем доме ночью столько бодрствующих людей.

— А что случилось потом?

— Ничего. Раз на страже стояли три или четыре человека, я решил убраться оттуда. Начал подниматься по лестнице, но дерево заскрипело, и охранник подскочил — знаешь, как бывает, когда внезапно проснешься. Я взобрался по лестнице и тут услышал стук. Стражник размахнулся мечом и чуть не отрубил мне ногу. Он мгновенно вскарабкался по лестнице вслед за мной, и я побежал. Я слышал, как он спотыкается за моей спиной, но я перепрыгивал с крыши на крышу…

Таммуз уже сам знал остальное. Саргат мог перегнать в беге по крышам кого угодно.

— Тебе повезло, что тебя не поймали. Я же говорил, чтобы ты не рисковал.

— А как насчет моей монеты? Ты все-таки заплатишь мое серебро?

— Да, ты его заслужил. Может, заплачу даже больше. Оставайся здесь, а я…

В комнату скользнула Эн-хеду.

— Тише, — прошептала она. — На улице люди с мечами, они ищут повсюду. Оставайтесь тут и не шевелитесь.

Она вернулась в общую комнату.

Таммуз почувствовал, как его сердце быстро заколотилось. Как они проследили его до пивной? Мог ли за ним кто-нибудь идти? Он услышал быстрое дыхание Саргата и сжал руку вора.

— Сиди тихо и не издавай ни звука, — приказал Таммуз.

И они сидели тихо, не двигаясь, не издавая ни звука, пока Эн-хеду не вернулась.

— Они ушли. Проверили все дома на нашей улице, прижимались ушами к дверям, слушали. Слава богам, что твои посетители все еще храпят, напившись эля.

Значит, охранники Кортхака не проследили за ним, понял Таммуз. Они просто двинулись в те места, которые чаще всего посещали воры. Они слушали не для того, чтобы уловить какие-то звуки, но чтобы услышать отсутствие каких бы то ни было звуков. Если бы они нашли дом, где никто даже не бормотал во сне, они бы туда ворвались.

Таммуз гадал, кто их на это надоумил, потом сам ответил на свой вопрос: Кортхак. Только он мог быть настолько хитер, чтобы додуматься до такого.

И еще кое-что пришло в голову Таммузу:

— Саргат, у тебя ведь нет пореза, ничего такого?

Все еще беспокоясь, что кто-нибудь может их подслушать, Таммуз говорил шепотом.

— Нет, меч не достал меня на какой-то волосок, слава тому ленивому богу, который присматривает за ворами. Хотя я порвал одежду, и…

— Покажи, — потребовала Эн-хеду, испугав обоих мужчин.

Саргат потеребил одежду на плече.

— Она зацепилась на лестнице, наверное, за щепку или гвоздь. Я слышал треск рвущейся ткани.

— Не выходи из пивной, — сказала Эн-хеду. — Завтра я принесу тебе новую одежду.

— Это еще зачем? — спросил Саргат.

Таммузу понадобилось мгновение, чтобы понять мысль своей рабыни.

— Они будут ходить завтра по улицам, выискивая того, у кого порван рукав. И если увидят… Ты останешься в пивной на несколько дней. Если один из египтян забредет сюда, они ничего не обнаружат.

— Сегодня ночью больше нечего делать, — сказала Эн-хеду. — Кури, Саргат, идите спать.

Саргат осушил еще одну кружку эля и ушел в общую комнату, чтобы попытаться заснуть. Таммуз проверил наружную дверь и вернулся в свою комнату. Заперев дверь, он забрался в постель.

Эн-хеду шевельнулась рядом с ним и прошептала на ухо:

— Если бы они его поймали, они бы выбили из него твое имя. Не думаю, что ты должен снова так рисковать. Кортхак скоро покинет постоялый двор. Я послежу за его новым домом, как мы и собирались сделать. Так будет безопаснее, чем пытаться пробраться внутрь.

Таммуз знал, что Эн-хеду с самого начала не нравилась идея подослать к Кортхаку Саргата, но она не напомнила ему об этом.

— Ты права, — признал он. — Если бы Саргата поймали и начали пытать, все закончилось бы очень плохо. Проклятье! Я просто хотел выяснить что-нибудь о Кортхаке для Треллы, что-нибудь, что ей бы пригодилось.

— Ты только что это сделал. Теперь ты знаешь, какие предосторожности принимает этот человек и как хорошо он хранит свои тайны. Госпоже Трелле нужно об этом узнать, прежде чем она совершит такую же ошибку, как ты. А теперь спи.

Таммуз почувствовал, как она задела его бедром, и внезапно Кортхак и Трелла были забыты. Желание овладеть Эн-хеду, взять ее прямо сейчас, взметнулось в нем, и ему пришлось бороться с собой.

«Будь терпелив».

Ему пришлось сказать это себе несколько десятков раз, прежде чем он наконец забылся беспокойным сном.

* * *

Эн-хеду дни, проведенные с Таммузом, казались сном, счастливым сном, который, как она надеялась, никогда не кончится. Краткое пребывание в доме госпожи Треллы излечило тело Эн-хеду, но она знала, что ее душе еще надо время, чтобы поправиться. Годы рабства почти лишили ее рассудка, но госпожа Трелла уверяла, что пройдет время — и душа ее исцелится.

Жизнь с Треллой, Аннок-сур и другими сильными женщинами в доме Эсккара показали Эн-хеду, что она может делать что-то полезное, что ее жизнь не находится полностью во власти других людей. В доме госпожи Треллы Эн-хеду видела, что даже с рабами могут обращаться хорошо, уважать за их дарования и вознаграждать за услуги. Впервые в жизни Эн-хеду начала ценить те уникальные и особенные таланты, которыми может обладать сильная женщина, и научилась тому, как можно эти таланты использовать.

Она начала также понимать, почему Трелла ее спасла. Жалость имела к этому мало отношения; Трелле нужны были союзники, те, кто мог бы помочь ей удержать власть в Аккаде. Трелла дала Эн-хеду возможность самой построить свою судьбу, если та сумеет это сделать. И Эн-хеду была полна решимости начать новую жизнь.

Ее детство было наполнено непрерывным тяжелым трудом на ферме родителей; и этот труд, и кошмарное существование, которое она влачила последние три года, теперь помогали ей больше, чем она думала. Физически сильная, Эн-хеду могла работать много часов без передышки. Она скоро поняла, что управление питейным домом куда проще дубления кож. После первого своего дня в пивной она взяла на себя большую часть обязанностей Кури, дав тому время и возможность во всем помогать Таммузу.

А Таммуз помогал Эн-хеду, сам о том не подозревая. Он не только дал ей время, чтобы исцелиться, но и предложил делить с ним жизнь на равных правах. С каждым днем Эн-хеду все больше привыкала и к Таммузу, и к новой жизни, которую ей вернула Трелла.

Таммуз почти не имел пожитков, в отличие от ее бывшего хозяина, а у Эн-хеду было только платье, которое она носила каждый день. Но у Таммуза имелось нечто более ценное, чем вещи, — доверие госпожи Треллы. Если правительница Аккада считала Таммуза своим другом и ценным союзником, то Эн-хеду готова была посвятить все свои дни, чтобы ему помочь и тем самым помочь госпоже Трелле. Эта общая цель связала Таммуза и Эн-хеду.

И Таммуз прислушивался к ней, когда она говорила. Еще ничто в жизни не радовало Эн-хеду так, как это. Ни один мужчина и ни одна женщина никогда не спрашивали ее совета и не обращали внимания на ее мысли. Они с Таммузом доверяли друг другу, и это шло на пользу им обоим. Эн-хеду видела, что Таммуз во многом ощущает то же самое, и однажды он признался, что впервые в жизни чувствует себя счастливым.

Для Эн-хеду было открытием то, что кто-то может по-настоящему заботиться о ней, и это разбудило в ней чувства, которых она никогда раньше не испытывала. Ее мысли были полны Таммузом, и она знала, что тот тоже все время думает о ней. Медленно, почти нехотя она начала размышлять о том, чтобы отдаться ему, подарив то единственное удовольствие, которого он был лишен.

К ее удивлению, мысль об этом оказалась не такой уж отвратительной. Теперь, когда тело ее исцелилось, она все чаще начала думать о том, чтобы покориться Таммузу, но ее еще мучили опасения. Кроме того, Эн-хеду беспокоилась: вдруг она не удовлетворит Таммуза, вдруг потом он от нее отвернется, как ее бывший хозяин. Она пыталась гнать подобные мысли, но они возвращались и были тем сильнее, чем больше ее и Таммуза тянуло друг к другу.

Но общая цель сближала их.

Дни шли, хозяин и рабыня работали на равных, пытаясь раскрыть тайну Кортхака. Оба они желали сделать приятное госпоже Трелле, в основном по одной и той же причине. Эн-хеду — из благодарности за спасение своей жизни, Таммуз — из благодарности за то, что Трелла дала его жизни цель.

В первый день, который они провели вместе, Эн-хеду и Таммуз несколько часов говорили о Кортхаке. К концу беседы у них был план, и на следующий день они начали готовиться претворить его в жизнь.

Воспользовавшись опытом Эн-хеду в кожевенном ремесле, Таммуз нашел одну старую женщину, Нинбанду, чей муж умер несколько недель назад. Он работал с кожей, разрезая ее, приводя в порядок и превращая съеженные шкуры в готовые изделия, которые Нинбанда продавала на рынке. После его смерти дело перешло к его брату, и от него вдове было мало помощи. Он давал ей кое-какую работу и крышу над головой и разрешал продавать самые плохие вещи, но вдова зарабатывала слишком мало, чтобы семья ее жила не нуждаясь.

Женщина быстро приняла предложение Таммуза помочь в продаже товаров, которые тот ей будет поставлять. Нинбанда согласилась также на его условие: она и Эн-хеду будут продавать товары не на рыночной площади, а на определенной улице и в определенном месте. Таммуз, конечно, не упомянул, что именно там решил поселиться Кортхак.

Спустя десять дней после того, как Эн-хеду пришла в питейный дом, Таммуз получил известие о том, что Кортхак устроился в своем новом доме. Самые большие дома в лучшей части Аккада были уже заняты, к нескрываемому разочарованию Кортхака. В конце концов он нашел выход: его новое жилище состояло из одного большого дома и двух маленьких по бокам. К несчастью для Кортхака, большой центральный дом все еще занимали бывшие владельцы, которые отложили свой переезд на неделю, мешая таким образом Кортхаку вступить во владение собственностью.

Таммуз быстро устроил Нинбанду и Эн-хеду продавщицами на улице перед домом Кортхака. Несколько дней спустя, когда Кортхак наконец-то вступил в полное владение домом, к Эн-хеду и ее товарам уже привыкли, как будто она торговала тут всю жизнь.

Каждое утро Эн-хеду поднималась до рассвета, собирала то, что намеревалась сегодня продать, и отправлялась на свой пост, всего в нескольких шагах от новых домов Кортхака. Корио, аккадский мастер-строитель, предложил построить для Кортхака новый дом, какой угодно величины, но египтянин решил подождать с этим и остановился на трех стоящих вплотную друг к другу домах. Он распределил своих людей по двум меньшим домам, а сам жил в центральном с несколькими слугами и охранниками.

Эн-хеду и Нинбанда на рассвете прикатывали на улицу свои тележки и потом весь день сидели за ними, уговаривая купить товары всех, проходивших мимо.

На тележках были выложены на продажу сандалии, кожаные веревки, пояса, кошельки, ножны для ножей и мечей, повязки для запястий, даже кожаные кольца, ожерелья и браслеты. Среди этих товаров время от времени попадались предметы, украденные посетителями пивной, поэтому торговля и в самом деле помогала Таммузу покрыть кое-какие расходы.

Поскольку женщины работали вдвоем, дела шли хорошо. Эн-хеду брала себе только малую часть выручки; торговля не требовала от нее больших усилий и оставляла много времени на то, чтобы болтать с Нинбандой и людьми, жившими на этой улице. Эн-хеду вскоре познакомилась с людьми Кортхака, даже выучила их имена. Спустя несколько дней она окликала их, когда они проходили мимо, предлагая свои изделия, уговаривая посмотреть и купить. Она быстро научилась не заговаривать с ними, когда они шли вместе с Кортхаком. Египтянин был нетерпим к бедным и устраивал холодный разнос любому из своих людей, который вступал в дружеские отношения с местными. Конечно, уличная продавщица была слишком ничтожна, чтобы Кортхак ее замечал. Бросив всего один взгляд на изуродованное лицо Эн-хеду, он совершенно перестал обращать на нее внимание.

Однако его люди смотрели на нее по-другому. Эн-хеду умела угадывать вожделение во взглядах мужчин, и египтяне, казалось, все горели вожделением. Ее сломанный нос их не волновал. И они смотрели так не только на нее, но и на любую другую женщину на улице. Их горячие глаза жадно ощупывали каждую женщину, мимо которой они проходили.

Для Эн-хеду в мужской похоти не было ничего нового. Ей приходилось ублажать не только своего бывшего хозяина, но и некоторых его друзей. И не один раз. Раздвинув ноги, она закрывала глаза и делала все, что ей велели. Ее прежний хозяин научил ее послушанию, едва она вступила в его дом. Однажды он изнасиловал ее, даже не потрудившись закрыть дверь, а потом избил за то, что она не доставила ему удовольствия. Избиения продолжались каждый день, пока она не научилась немедленно выполнять каждый его приказ.

Воспоминания об этих временах наполняли ее мрачными предчувствиями. Она знала, что Таммуз ее хочет, и ужасалась, думая о том дне, когда он не сможет больше сдерживаться. Рабыня обязана была ублажать своего хозяина, и все-таки мысль о мужчине, овладевающем ею, находящимся внутри нее, даже если это будет Таммуз, возвращала ее к болезненным воспоминаниям. Спустя недели Эн-хеду научилась доверять Таммузу, позволяла обнимать ее в темноте и сама при каждом удобном случае сжимала его руку. И все-таки обеспокоено гадала, что бы подумала госпожа Трелла, если бы узнала, что Эн-хеду не доставила удовольствия Таммузу, что она не выполнила одну из основных обязанностей по отношению к своему хозяину.

Но если не считать этих тревог, Эн-хеду с удовольствием ожидала окончания каждого дня и свое возвращение в пивную. Она вскоре обнаружила, что старому Кури очень нужна помощь, чтобы подавать эль, особенно в вечерние часы. Он слишком много пил того, чем торговал, и легко путался в заказах посетителей и в оплате этих заказов. Эн-хеду внимательно наблюдала за запасами эля, и благодаря ей было меньше убытков от пролитого напитка. Кури с радостью уступил ей эту часть своих обязанностей и вместо этого делал все, что мог, чтобы поддерживать в комнате порядок.

Естественно, многим посетителям требовался не только эль, и настойчивые предложения заняться любовью или кое-что похуже преследовали Эн-хеду на каждом шагу. Таммуз приказал вышвырнуть одного человека за дверь за то, что тот ударил ее, и Кури сделал то же самое следующей ночью.

Но теперь Эн-хеду была достаточно уверена в собственных силах. После того, как она сбила с ног одного пьяного и угрожала выбить ему мозги табуретом, постоянные посетители оставили ее в покое. Она была рабыней, имевшей хозяина, и хозяин держал ее для себя, вполне понятное дело. Как только посетители уяснили, что она не для продажи, они начали относиться к ней по-товарищески.

Эн-хеду научилась наслаждаться временем, проведенным за тележкой, с которой она торговала. Быть на улице, дышать свежим воздухом, наслаждаться солнцем и почти ничего не делать, присматривая за товарами, — это тоже лечило ее.

Долгие дни превратились в недели, и Эн-хеду и ее кожаные изделия стали такой же неотъемлемой и незаметной частью улицы возле дома Кортхака, как стены, дома и грязь под ногами.

И пока дни тянулись один за другим, Эн-хеду внимательно наблюдала за египтянами, всегда приглашая их купить что-нибудь с ее тележки. Некоторые из них говорили только по-египетски, но многие выучили несколько слов на местном языке.

Когда Кортхак был рядом, они были сдержанными и отстраненными, но спустя неделю после своего появления в Аккаде Кортхак начал проводить большую часть дня у реки. Он поставил там стол, с которого торговал драгоценными камнями, и каждый день предлагал что-нибудь на продажу или в обмен. Многие аккадцы останавливались у его стола, как и путешественники, лодочники и купцы, плывущие вниз и вверх по Тигру.

Поэтому многим охранникам Кортхака — а Эн-хеду вскоре привыкла думать о них именно как об охранниках — больше нечем было заняться, кроме как ожидать возвращения хозяина. Эн-хеду обнаружила, что им не разрешено покидать дом без Кортхака или его старшего помощника, высокого, лысого человека по имени Хатхор. Хатхор также время от времени играл роль телохранителя, хотя были и другие египтяне, регулярно охранявшие Кортхака.

Поскольку гулять по улицам им было запрещено, люди Кортхака торчали в дверях, нагло глазея на проходящих мимо женщин. Самые храбрые египтяне в несколько шагов пересекали улицу и рассматривали товары Эн-хеду, обмениваясь с ней несколькими неуверенными словами. Она обязательно награждала такие усилия теплой улыбкой.

— Похоже, они чего-то ждут, — сказала она Таммузу.

Каждый вечер они сидели вдвоем в темноте спальни или лежали вместе на постели, оставив Кури присматривать за общей комнатой, где на полу храпели посетители.

— Мы знаем не больше, чем в прошлом месяце, — в голосе Таммуза слышались нетерпение и огорчение. — Каждую неделю я посылаю весточку Трелле — о том, что мы не узнали ничего нового.

— Мы должны подождать еще немного, Таммуз, — сказала Эн-хеду. — Люди Кортхака становятся более дружелюбными. Он не сможет вечно держать их взаперти.

Но она наблюдала за домом Кортхака уже больше четырех недель и понимала разочарование Таммуза.

— Хотелось бы мне проскользнуть ночью в дом, просто чтобы послушать, что там творится.

— Ты же знаешь, что не можешь этого сделать, Таммуз.

После того случая на крыше Кортхак добавил еще одного часового — тот дежурил ночью на крыше, а обычные охранники сторожили все входы и выходы. Без сомнения, еще один или два стража будут внутри главного дома — бодрствующие и начеку. Дополнительные охранники не вызвали никаких подозрений у жителей Аккада. Все знали, что у Кортхака много золота и драгоценных камней, и было само собой разумеющимся, что он принимает меры предосторожности.

— Что-нибудь подвернется рано или поздно, — сказала Эн-хеду, взяв Таммуза за руку и прижав ее к себе. — Мы просто должны быть готовы, когда такое случится.

— Надеюсь, это случится скоро.

— Скоро, я уверена. А теперь спи, хозяин.

Эн-хеду наблюдала, как Таммуз мечется и переворачивается с боку на бок. В конце концов он уснул, забросив руку поперек ее груди.

Эн-хеду выпустила его руку и стала думать о человеке, спящем в ее объятьях. Ему нужно было доставить наслаждение. И скоро. Таммуз был взвинчен из-за того, что не мог ничего узнать о Кортхаке, и Эн-хеду знала: ему нужно занять мысли чем-то другим. Она вздохнула. Теперь в любой день ей придется сделать это: предложить ему себя и вытерпеть боль. Может, с Таммузом это будет не так больно. И лучше уж вынести небольшую боль, чем вызвать неодобрение госпожи Треллы.

 

Глава 11

— Говорю тебе, Трелла, это не так. Асурак заслужил свои товары, и совет должен поддержать его просьбу. Иначе…

— Иначе Асураку придется платить цену, на которую он согласился, — перебил Корио. В голосе его слышалось явное раздражение. — Что он должен был сделать еще вчера, вместо того, чтобы попусту тратить время совета.

Обсуждение, а в действительности — спор, длилось уже давно, и Трелле не нужно было слышать все, что тут говорилось, чтобы принять решение. Спор начался на рассвете, когда торговец из Дилгарта попытался доставить свои товары Асураку. Этот торговец по имени Чаваш явился из Дилгарта вчера с первым возом необработанного хлопка. Его товар пытались получить два торговца, и Асурак предложил более высокую цену, с тем чтобы товар был доставлен этим утром.

А теперь Асурак заявлял, что внимательный осмотр показал, что товар плохой, и предлагал заплатить пятнадцать серебряных монет вместо двадцати пяти, о которых договорился раньше. Не прошло и часа, как вся рыночная площадь знала эту историю. Трелла по пути на заседание совета услышала все от Аннок-сур, которая, в свою очередь, узнала о случившемся от одной женщины на рынке.

Расуи, новый представитель аккадской знати и близкий друг Асурака, поддержал требование торговца и затеял спор с другими членами совета.

Трелла подала голос прежде, чем Расуи снова начал говорить.

— Думаю, совет слышал уже достаточно. И Асурак, и Чаваш изложили свои версии событий, и мы выслушали эту историю дважды.

Она по очереди посмотрела на Корио, Никара, а потом и на Расуи, прежде чем продолжить:

— Асурак осматривал товар, прежде чем назначить цену. Он подождал, пока остальные желающие купить этот товар покинут город, и тогда решил, что товар плохой.

— Если торговец хочет продать свой хлопок, — вмешался Расуи, — тогда он должен продать его моему… Асураку. Других покупателей в Аккаде нет.

Трелла улыбнулась этому рассуждению Расуи. Что верно, то верно. Все обычные покупатели хлопка в последние несколько дней отправились в Дилгарт, им не терпелось возобновить торговлю и, как первым перекупщикам, назначить цену. Зная, что в Аккаде временно не хватает покупателей, Асурак, конечно, не сомневался: торговец из Дилгарта поневоле примет его новые условия.

— Нет, сделки не будет, — сказала Трелла. — Асурак говорит, что ему не нужен товар по первоначальной цене. Прекрасно. Тогда пусть он заплатит Чавашу две серебряные монеты — штраф за попытку изменить обговоренную ранее цену. Я сама заплачу торговцу двадцать пять монет за хлопок. Уверена, что смогу перепродать его через несколько дней, когда ткачи вернутся из Дилгарта.

Корио открыто рассмеялся.

— По-моему, это честно.

Он повернулся к Никару.

— Что скажешь?

— Вообще-то я собирался сделать точно такое же предложение, — сказал Никар с усмешкой. — Обычно я не имею дел с хлопком, но у меня есть лодка, которая завтра отправится вниз по реке, и я могу отправить необработанный хлопок на юг. В деревнях вдоль реки есть множество ткачей. Первая лодка с таким грузом принесет большую прибыль. Если госпожа Трелла не возражает, я куплю товар у Чаваша за двадцать шесть серебряных монет.

Трелла засмеялась.

— Пожалуста, Никар, конечно. Ты сможешь лучше меня распорядиться хлопком, не сомневаюсь.

Расуи пробормотал что-то себе под нос. Трелла не расслышала, что он сказал, но Корио, сидевший рядом с Расуи, должно быть, уловил его слова.

— Попридержи язык, Расуи, — сказал Корио с нескрываемым презрением. — Совет собирается здесь не для того, чтобы помогать торговцам, наживающимся за счет своих товарищей по ремеслу. Твоему другу следовало бы быть поосторожнее.

— Что ж, пусть тогда Асураку хотя бы не придется платить две серебряных монеты, как предложила Трелла, — заспорил Расуи, — раз тот торговец получит двадцать шесть от Никара и…

— Две лишних серебряных монеты должны быть уплачены за то, что Асурак заставил совет впустую потратить время, — сказала Трелла. — Он их заплатит или покинет Аккад.

— Госпожа Трелла выразила наше общее мнение, — сказал Корио, повернувшись к Расуи и почтительно подчеркивая титул Треллы. — Асурак может заплатить сейчас, а может покинуть город завтра, пусть решает сам.

Трелла заметила, что Расуи часто опускает ее титул, являвшийся знаком уважения, который выказывался ей как жене Эсккара, председательствующей в совете в отсутствие мужа. И хотя совет знати был группой равных по положению людей, все помнили то время, когда Эсккар собрал его впервые, примерно через неделю после конца осады. Некоторые недавно вернувшиеся владельцы лавок обращались тогда к Трелле небрежно, но Эсккар мог так посмотреть на невежу, что тот бледнел и не знал, как поскорее пробормотать свои извинения. После этого никто не забывал обращаться к Трелле надлежащим образом.

А вот теперь Расуи в пылу спора, пытаясь помочь своему другу, старавшемуся обмануть торговца из Дилгарта, не только забыл титул, но и сказал кое-что оскорбительное о Трелле себе под нос. Если бы здесь был Эсккар, этот Расуи уже собирал бы свои вещи — если, конечно, сохранил бы голову на плечах.

Трелла вздохнула и на краткий миг пожалела, что Эсккара тут нет. Хоть ее муж и ненавидел эти бесконечные сборища, он явно имел свои способы улаживать разногласия. Один раз он просто приказал хозяину харчевни убираться прочь из Аккада. Когда тот запротестовал, Эсккар встал, положил руку на рукоять меча и спросил, не хочет ли этот человек переплыть Тигр без головы. Это был не слишком дипломатичный ход, но, если применять его осторожно и лишь время от времени, довольно эффективный.

Трелла встала и подалась вперед, наклонившись над столом. Положив ладони на грубую столешницу, она посмотрела Расуи прямо в глаза.

— Скажи своему другу, чтобы он заплатил Чавашу две серебряные монеты прямо сейчас. И совет не хочет больше слышать об этом деле, поэтому передай Асураку, чтобы он держал свои жалобы при себе. Если он не способен торговать честно, он может покинуть Аккад. Я уверена, для него найдется место в лодке Никара.

Расуи сжал зубы, но один взгляд на воинов клана Ястреба, стоящих на страже у дверей, напомнил ему, что Трелла легко может прибегнуть к силе.

Все молчали, не сводя глаз с Расуи.

— Итак, дело улажено, — сказал Никар, пока молчание не затянулось, а Расуи не почувствовал искушения снова заговорить. — И если этим утром нечего больше обсуждать, мне бы хотелось вернуться к своим делам.

— И мне, — согласился Корио. — Идет такое большое строительство, и я терпеть не могу оставлять своих подмастерьев без присмотра без крайней необходимости.

Расуи уронил руки на стол и кивнул в знак согласия.

— Как скажешь, госпожа Трелла.

Трелла не обратила внимания на тень снисхождения в голосе Расуи. Выпрямившись, она заговорила более любезным тоном:

— Тогда до завтра, благородные.

Расуи первым покинул комнату, без сомнения, чтобы передать своему другу Асураку плохие новости и покончить с этим делом.

Корио кивнул Трелле, но добрался до двери почти так же быстро, как Расуи. Трелла вышла вместе с Никаром, и телохранители сомкнулись вокруг нее, как только они очутились на улице.

— Расуи слишком распускает язык, — заметил Никар, идя рядом с Треллой. — Асурак, наверное, предложил ему пять монет, чтобы тот помог сбить цену.

— Если мы не будем обращаться с торговцами честно, их товары уплывут в другое место, — сказала Трелла.

Об этом она и совет договорились несколько недель назад.

— Да, но небольшого жульничества следовало ожидать, — ответил Никар. — Этим время от времени занимаются все торговцы, чтобы добиться лучшей цены.

Даже Трелла засмеялась, услышав это.

— Не припомню, чтобы ты когда-нибудь попадался на чем-нибудь подобном. Ты всегда понимаешь, что тебе нужны хорошие отношения с поставщиками.

— Может, я просто более тонко обделываю свои делишки. По крайней мере, надеюсь, что это так.

Они дошли до того места, где улица разветвлялась, и Никар, попрощавшись, зашагал к своему дому.

Аннок-сур, которая следовала за ними, пошла теперь рядом с Треллой.

Поскольку им осталось пройти всего две улицы, Трелла не торопилась, останавливаясь везде, где собирались ее знакомые женщины, и отвечая снова и снова на расспросы о ее ребенке, который скоро должен был появиться на свет. Отличная память Треллы помогала ей запоминать имена и лица, а ее способность помнить почти все детали каждой беседы убеждала всех, что они занимают особое место в ее мыслях.

Через несколько минут две женщины и охранники подошли к дому Эсккара, а еще через несколько шагов оказались во дворе.

— Тебе нужно отдохнуть, Трелла?

— Нет, я просто посижу немного снаружи, — ответила Трелла. — Когда я имею дело с Расуи, у меня во рту всегда остается дурной вкус.

Они прошли в дальнюю часть двора и уселись рядом на скамью под двумя молодыми деревьями. Здесь занимал пост только один охранник — он следил, чтобы никто не перелез через стену, и приглядывал за окном комнаты Треллы на верхнем этаже. Трелла улыбнулась ему, и воин послушно отошел на другую сторону двора. Оттуда он мог видеть женщин, но не мог слышать их негромкой беседы.

— Этот Асурак, — начала Аннок-сур, — его бы следовало выгнать из Аккада. Он пытается обжулить всех, с кем имеет дело. Рано или поздно кто-нибудь воткнет ему нож под ребра.

— Он не хуже десятков других, — сказала Трелла. — Если не считать того, что у него есть друг в совете. Расуи потворствует обманным сделкам. Порой мне хочется, чтобы мы никогда не принимали его в высшее сословие.

— У Расуи есть золото, чтобы заплатить за место в совете, — ответила Аннок-сур. — Хотя как он получил это золото, никто не знает.

До осады Расуи был мелким торговцем, принимавшим участие в торговле рабами. Как и многие другие, он был слишком напуган, чтобы остаться и сражаться с варварами, и решил покинуть город до появления алур мерики. Несколько месяцев спустя, после того как Эсккар отогнал варваров. Расуи вернулся с грудой золота; теперь ему непрерывно поставляли рабов. Торговец заплатил штраф, назначенный советом всем тем, кто покинул город, и заплатил еще одну сумму, чтобы самому войти в совет на правах благородного.

Трелле никогда не нравились работорговцы, особенно после того как она познакомилась с ними на личном опыте, но возрожденному городу требовались все мастера и торговцы, каких только можно было найти. Она отбросила в сторону личную неприязнь к Расуи и его делу, но теперь жалела об этом.

— Спустя несколько месяцев, если он не изменится, мы отделаемся от него, — сказала Трелла. — Но не сейчас. Нам все еще нужен каждый торговец, каждый купец и рабочий, которого мы можем уговорить тут поселиться.

Во время осады многие торговцы и ремесленники оставили город, большинство из них отправились на юг, некоторые даже в такую даль, как Шумер. Если не считать торговли предметами, имеющими отношение к войне, — такими, как дерево и бронза, — аккадская торговля захирела, когда купцы стали искать для своих дел более безопасные селения. И хотя многие вернулись и вновь устроились жить в Аккаде, ремесленников, пастухов и крестьян все же было меньше, чем раньше.

Вскоре это должно было измениться, только бы пережить следующие шесть месяцев… И эти полгода город должен был продолжать расти. После этого Аккад станет сильнее, чем раньше, и отдельные торговцы и купцы будут уже не так важны.

— Через неделю или две, — сказала Аннок-сур, — Асурак снова предстанет перед советом, отвечая на какую-нибудь жалобу и прячась за спину Расуи.

— Вероятно, так и случится, — согласилась Трелла. — Но сейчас, мне кажется, есть более важные проблемы. На этих совещаниях большая часть времени тратится впустую на жалкие споры, от которых мало пользы растущему городу. Когда мы впервые созвали совет, он должен был решить важные вопросы. А сейчас Аккад стал слишком большим, чтобы им управляли как мелкой деревней. Даже Эсккар это знает. Он знает, что нужно искать новые пути управления, способы, которые позволят городу расти и в то же время помогут защищать нашу торговлю и наших людей.

— Опять изменения, — сказала Аннок-сур. — Высшему сословию это не понравится. Они и так уже уступили много своих привилегий.

Ветер пронесся по двору, зашуршал листвой деревьев и сдул со стеблей несколько цветков. Обе женщины мгновение помолчали, наблюдая, как изящно покачиваются ветви.

— В Аккаде живет почти пять тысяч человек, — продолжала Трелла. — Через несколько лет их может стать вдвое больше. Число споров увеличится более чем вдвое. Будут ссоры из-за жилья, пахотных земель, стад, всего и вся. Если сейчас мы улаживаем всего два или три конфликта в день, то скоро их будет ежедневно не меньше дюжины. Нет, нам нужно перестроить управление Аккадом прямо сейчас, прежде чем нас захлестнет его многолюдье.

— Никто не любит изменений, Трелла. Люди любят, чтобы все оставалось по-прежнему.

— Знаю. Мы с Эсккаром много раз говорили об этом. Он побывал в десятках деревень этой земли и видел все злоупотребления властью, какие только можно себе представить. Он хочет править Биситуном так, чтобы местные жители были благодарны за то, что они под защитой Аккада.

— За последние месяцы Эсккар благодаря тебе стал другим человеком, — заметила Аннок-сур. — Теперь даже мой Бантор начинает серьезнее обдумывать свои поступки. И он начинает беспокоиться о будущем.

— Новые времена требуют новых навыков, — сказала Трелла.

Она сорвала цветок, мазнувший ее по ногам.

— Я рада, что Бантор учится жить по-новому.

На мгновение она задумалась, любуясь цветком.

— Думаю, для всех грядут большие перемены, и, если мы сами не проложим им дорогу, перемены эти захлестнут нас и сомнут. Теперь, когда нам надо беспокоиться еще и о Биситуне, мы должны найти новые способы управления и этим селением тоже, — способы, которые не дадут людям возненавидеть нашу власть. Иначе мы станем не лучше любого разбойника.

— А что бы ты изменила в первую очередь, Трелла?

— Как говорит Эсккар, должен существовать лучший способ разрешать споры, — ответила Трелла. — А еще лучше было бы вообще их избегать.

— Споры будут всегда, Трелла. Чем больше селение, тем чаще в нем бывают раздоры. Слово одного человека против слова другого, хозяева лавочек и покупатели жалуются друг на друга…

— Я думаю, проблема не в том, что именно надо изменить в первую очередь. Думаю, нам нужно изменить все одновременно.

Аннок-сур взяла Треллу за руку.

— Если бы кто-нибудь другой сказал мне такое, я бы рассмеялась. Но ты… Ты и в самом деле думаешь, что легко сможешь заменить одни обычаи другими?

— Нет, это будет нелегко, — ответила Трелла, — но чем скорее мы начнем, тем легче будет это сделать. Предположим, мы захотели бы помешать торговцам заключать нечестные сделки. Если записать, сколько стоят все существующие товары, все бы тогда знали их цену, и жульничать стало бы нелегко.

— Большинство людей не знают букв и цифр. И в любом случае для такого дела не хватит существующих знаков.

— И это еще одна проблема, которую, как мне кажется, мы должны разрешить. Мы должны собрать вместе писцов и заставить их придумать новые знаки, необходимые для того, чтобы управлять городом. Новые знаки потребуется записать, чтобы не забыть.

— И тогда тебе понадобится еще больше писцов.

— Да, еще больше писцов, знаков, способов записывать споры… И еще понадобится человек, облеченный властью, который будет улаживать споры, опираясь на эти новые записи. Итак, мы должны начать с основания нескольких новых школ писцов и нового Дома, который управлял бы обычаями…

Трелла покачала головой, обдумывая сказанное.

— Нет, они больше не будут обычаями. Как только их запишут, они станут законами — тем, что нельзя изменить по прихоти торговца или представителя высшего сословия.

— Да смогут ли люди вообще выучить эти знаки? — возразила Аннок-сур. — А если не смогут, они все равно будут доверять их толкование какому-нибудь писцу или торговцу.

— Людям нужно будет знать только несколько основных знаков. Если ты крестьянин, тебе понадобится знать то, что пишется о посевах, полях и о домашних животных. Ремесленник в городе должен будет знать разные знаки, связанные с его ремеслом. Только писцам понадобится знать все символы. Всякий раз, когда кому-нибудь понадобится заключить договор, соглашение или сделку, эти люди придут к одному из наших новых писцов. Думаю, это сработает, Аннок-сур.

— Должны быть созданы законы для поддержания порядка, — сказала Аннок-сур, которой идея начинала нравиться. — Может, можно учредить другой Дом, который будет управлять растущим Аккадом.

— Да, и он будет находиться рядом со зданием, где станут учить писцов и где будут храниться записи.

— Тогда это будет огромный дом, — полушутя сказала Аннок-сур.

Самые важные договоры выдавливались на глине, и большинство этих глиняных табличек были размером примерно с руку женщины. Как только таблички высыхали, они могли быть продублированы, сложены и, в случае необходимости, куда-нибудь перевезены. Чиновники, путешествующие с Эсккаром, уже отослали обратно в Аккад лодками несколько корзин с такими табличками, аккуратно завернутыми, чтобы не разбились.

Для хранения большого количества записей потребовалось бы много комнат с сотнями полок, куда складывались бы таблички.

Трелла откинулась, прислонившись плечами к стене дома. Она почувствовала, как в ней шевельнулся ребенок, и положила руку на живот, пытаясь успокоить малыша.

— И это позволит младшим сыновьям процветающих торговцев и ремесленников чем-то заняться, даст хорошее дело тем, кто не сможет наследовать достояние отца. Может, родители смогут заблаговременно составить список своих наследников, и это поможет избежать семейных разногласий.

Обычно семейное дело наследовал старший сын, но так случалось не всегда, и это часто приводило к ссорам между братьями. Когда смерть забирала главу семьи, брат часто вставал против брата, и проигравший изгонялся из семьи.

— Мы все изменим, Трелла. И высшее сословие снова будет на тебя жаловаться.

— Возможно. Но простой люд, я думаю, оценит перемены. Так же как большинство мелких лавочников и ремесленников. Они поймут преимущество закона, который не только их защищает, но и обеспечивает в будущем устойчивые цены. Возражать будут только те, кто стали настолько могущественными, что могут использовать свое могущество против других.

— Люди полагаются на тебя, Трелла. Они знают, что вы с Эсккаром вершите правосудие, а не потакаете своим прихотям. Они верят, что ты присмотришь за их лавочками и фермами, даже за их договорами, как никто другой.

— Вот почему мы должны показать народу, что сможем управлять такими людьми, как Асурак и Расуи.

— И все-таки лучше дождаться возвращения Эсккара. Как ты думаешь, он такое одобрит?

— Если это уменьшит количество членов совета, за которыми должен присматривать мой муж, он одобрит. Мы говорили с ним о таких вещах как раз перед тем, как он отправился в Биситун. Он тоже хочет, чтобы здесь появились новые способы управления людьми.

— А когда ты скажешь об этом совету?

— Я уверена, у совета уйдет несколько недель, чтобы рассмотреть идею со всех сторон. Мы же с тобой начнем завтра — обговорим, что для всего этого понадобится и как, по-нашему, будут работать новые Дома. Мы должны приготовиться к ответам на каждое возражение таких, как Расуи. Даже Никар и Корио могут не согласиться со всеми нашими затеями. Нам придется придумать, как показать им преимущества этих идей. Люди, владеющие большими землями, такие как Ребба, Декка и Растурин, могут оказаться более сговорчивыми. И все-таки нам нужно заранее подготовить все ответы, рассмотреть все проблемы и придумать их решения, хорошие решения, — закончила Трелла с улыбкой. — Приготовить все для Эсккара, я имею в виду.

Аннок-сур кивнула в знак согласия.

Обе женщины знали, что людям, входившим в совет, было бы легче принять такие изменения, если бы их предложил Эсккар. Высшее сословие могло понимать, что идеи эти исходят от Треллы, но все-таки было бы куда приятнее получить их из рук Эсккара. И поскольку клан Ястреба и остальные воины все еще твердо поддерживали Эсккара, знатным людям труднее было бы осмелиться протестовать.

— Еще тебе понадобится лишнее золото, Трелла.

— Эсккар нашел его в Биситуне. Торговля с селениями, лежащими вверх по реке, снова заставит золото течь в Аккад. Между Аккадом и югом уже идет оживленный обмен товарами. А знать, как и ведущие торговцы, будут платить, чтобы обеспечить своим сыновьям места в новых Домах.

— Давай надеяться, что Эсккар скоро вернется, — сказала Аннок-сур, — нагруженный золотом и всяким добром.

— Мы начнем готовить послезавтрашнее заседание совета, — отозвалась Трелла. — Чем скорее мы начнем, тем будет лучше. И нам может понадобиться помощь других. Но я уверена, что мы справимся.

— Новые изменения в Аккаде, — проговорила Аннок-сур, качая головой. — Будет ли когда-нибудь этому конец, хотела бы я знать?

 

Глава 12

К востоку от Евфрата, далеко к югу от Аккада Ариам проклял жаркое солнце, которое нещадно палило каждый день его и его людей. Потом он проклял пустынное нагорье, где они разбили лагерь, и нехватку воды, все время терзавшую их, проклял невежественную деревенщину, которая непрерывно ныла, и облака песчаных мух, мучивших людей и животных. В конце концов он проклял Кортхака, хотя это проклятье Ариам проговорил тихо, себе под нос, чтобы ни один из египтян, которые, казалось, всегда ходили за ним по пятам, не услышал его слова и не передал их страшному чужеземцу.

Хотя Кортхак и спас его на краю пустыни от мстительных крестьян, Ариам находил мало удовольствия в том, чтобы служить новому хозяину, по крайней мере, пока. Ариаму хотелось делать нечто большее, чем просто сидеть в своем лагере и проклинать торчащих тут двух командиров-египтян, но настоящего дела придется подождать.

Такани, старший командир Кортхака, мало говорил, его глаза ничего не выражали. Жестокий человек, он держал египтян в железных тисках, и они слушались только тех приказов Ариама, которые подтверждал Такани.

Небиби, второй командир египтян, казался более дружелюбным; он проводил много времени с Ариамом, рассказывая о подвигах Кортхака в Египте. Оба командира дали Кортхаку нерушимую клятву на крови — Небиби объяснил, что это случилось однажды ночью, после того как они выпили слишком много вина, — ужасную клятву, которую никто никогда не осмелится нарушить.

Небиби хотя бы понимал, насколько нужны им новые люди, которых набирал Ариам, и делал все, что мог, чтобы заставить всех работать сообща. Он даже выделил несколько своих бойцов, чтобы помочь с обучением новичков.

И все-таки Ариам ругал Кортхака за то, что по его настоянию они устроились лагерем подальше от Аккада и других селений. Новому хозяину Ариама требовалось место такое удаленное, чтобы никакая весточка о собирающейся за кромкой пустыни военной силе не могла долететь до города.

Каждый день здесь становилось все хуже, по мере того как под командованием Ариама собиралось все больше людей и лошадей. Каждый день лагерю требовалось все больше воды и еды. Ариам ничуть не пожалеет о том моменте, когда покинет это проклятое укрепление, даже если для этого им придется брать стены Аккада голыми руками.

Заброшенное место, выбранное для лагеря, лежало в стороне от обычных троп. Ариам останавливался здесь дважды во время своих блужданий, всякий раз не более чем на одну ночь. Это пустынное нагорье, может, и было слегка прохладней, чем ад из ветра и песка, который пересек Кортхак, но ненамного. Даже для пустынной местности здесь было на редкость мало того, что можно было хоть как-то использовать, — только несколько травянистых растений да низкорослые деревья среди камней.

Но что всего хуже, тут не было воды. Вероятно, именно поэтому кочевники редко приближались к этим каменистым холмам, в кольце которых Ариам собирал своих воинов. Чуть ли не первым делом Ариам организовал отряд водоносов и каждый день гнал их к ближайшей реке, протекавшей в нескольких часах езды отсюда; они привозили столько фляг воды, сколько могли увезти их лошади.

Ариам был не прочь назначить людей на такую непосильную работу только по одной причине: это занятие отвлекало их от тренировок и скуки в ожидании, когда же начнется настоящее дело. Каждый день половина его войска отправлялась верхом за водой, которой хватило бы еще на один день для людей и лошадей. Не вошедшие в отряд водоносов упражнялись в верховой езде, в фехтовании на мечах, ухаживали за лошадьми — и ждали. Конечно, египтяне Такани не опускались до столь рабского дела, как доставка воды, хотя ухитрялись выпивать ее больше положенной им доли, когда воду доставляли в лагерь.

Ариам проводил большую часть времени верхом. С горсточкой всадников, достаточной для того, чтобы защититься от испуганных местных жителей, он разъезжал по здешним землям в поисках рекрутов и новых лошадей, пополняя свой отряд бойцов. Он останавливался в каждой деревне и у каждой кучки слепленных из иловых кирпичей хижин, слишком маленькой, чтобы это можно было даже назвать деревней. Он предлагал людям золото — золото, начавшее прибывать по реке через неделю после того, как Кортхак добрался до Аккада. Каждую неделю поступала новая партия золота — плата своенравным бойцам, которых собиралось под началом Ариама все больше. Это золото и серебро Кортхак выменивал в Аккаде на свои драгоценные камни.

Египтяне Кортхака следили, чтобы Ариам тратил золото только на вербовку людей, покупку лошадей, оружия и припасов. Но на самом деле следить за этим не было нужды. Ариам был слишком увлечен возможностью разграбить Аккад. Ничто не могло бы доставить ему большего удовольствия, чем возможность вернуться туда во всеоружии власти и отомстить лавочникам и торговцам, которые командовали им столько лет. Очень скоро они будут склоняться перед своим бывшим начальником стражи.

Сперва выслушивая планы Кортхака, Ариам более чем сомневался, что его отряд может захватить и удержать такой город. Но из Аккада приходили такие сообщения, что вскоре он начал думать уже по-другому. Эсккар, невежественный варвар, разделил свои силы, и, если его не будет в городе, Ариам не сомневался, они смогут захватить Аккад.

Каждую неделю отряд Ариама рос, по мере того как он заманивал к себе все больше местных разбойников, бродяг и даже неоперившихся юнцов-крестьян, которые отчаялись найти другой способ спасения от бесконечного крестьянского труда.

Ариаму досаждала нехватка лошадей, но далеко к югу от Аккада алур мерики не так сильно разорили земли и нанесли меньший ущерб поголовью скота и лошадей. В той части страны набеги других, меньших варварских кланов и грабителей тоже не прошли даром, но большинство ферм и деревень уцелели. Лошадей и там оставалось мало, но все-таки их можно было достать, если как следует прочесать округу и с лихвой заплатить за них золотом.

Или если украсть их. Дважды Ариам врывался ночью на маленькие фермы, убивая людей и забирая лошадей. Он бы предпочел этого не делать, так как Кортхак не хотел настроить против себя округу, чтобы вести о таких происшествиях не долетели до Аккада. И все-таки Ариаму нужны были лошади для его бойцов. Лошади требовались для выполнения плана Кортхака. Поэтому Ариам забирал каждую верховую, какую мог найти, и одновременно тренировал своих людей, обучая их ездить верхом и сражаться.

Нет, большинство этого сброда не стали истинными бойцами или северянами за какие-то несколько недель. Но, если они смогут нанести удар мечом, сидя на лошади, Ариаму и не потребуется от них большего. У тех же, что выживут в грядущей битве, будет много времени, чтобы усовершенствовать свои бойцовские навыки в Аккаде.

Ариам услышал стук копыт и, подняв глаза, увидел, что к нему скачет всадник, поднимая облако пыли и наверняка вздымая за собой волну песчаных мух. Ариам стоял рядом со своим шатром до тех пор, пока верховой не подскакал к нему.

— Ариам! Приближаются четыре всадника! Я думаю, один из них — Хатхор! — крикнул человек возбужденно, как мальчик, впервые овладевающий женщиной.

— Возвращайся на свой пост, ты, никчемный кусок дерьма, — приказал Ариам. — Конечно, это Хатхор. Мы ожидаем его уже два дня.

Тем временем всадники уже появились из-за линии холмов, и четыре человека поскакали к лагерю.

Ариам не собирался стоять и ждать их на солнце, поэтому вошел в шатер. Гости захотят воды, потребуют, чтобы позаботились об их лошадях, прежде чем приступят к делу. В прошлые два раза Кортхак тоже присылал к Ариаму этого своего третьего командира, Хатхора. По прибытии Хатхор может пожелать пересчитать всех людей, всех лошадей и даже все проклятущее оружие. И, конечно, сосчитать, сколько золота израсходовано.

Ариам должен был признать, что эти египтяне — дотошные люди. Кортхак хотел, чтобы каждый человек был хорошо накормлен, хорошо вооружен, обучен пускать в ход меч и мог бы орудовать им, сидя на лошади. На последнем Кортхак особенно настаивал. Немногие из его египтян могли сражаться верхом — они предпочитали пеший бой. Но Кортхак требовал, чтобы Ариам сколотил отряд воинов-всадников, которые могли бы пригодиться для того, чтобы вымести всю округу. А еще эти верховые бойцы не позволили бы жителям города сбежать от своего нового хозяина, пока идет набор новых рекрутов — добровольцев или подневольных.

Две недели назад, когда Хатхор впервые явился сюда, в низовья реки, он сказал Ариаму, что Эсккар разделил свои воинские силы и разослал по округе. Это делало еще более важным обучение всадников Ариама: может, им придется вступать в бой не с одним врагом, а с противником, рассыпавшимся по окрестностям.

В свой последний приезд Хатхор осмелился даже именем Кортхака сделать смотр египтянам, чтобы посмотреть, как они практикуются в искусстве владения мечом, и убедиться в их физической подготовке. Хатхор «попросил» Такани устроить несколько тренировочных боев с мечом и ножом; Хатхор наблюдал, как египтяне и люди Ариама выполняют упражнения или бросаются взад и вперед, размахивая мечами и выкрикивая воинственные кличи.

Мрачное лицо Такани потемнело больше обычного при таком оскорблении, но он ничего не сказал. Больше пятидесяти египтян в лагере тренировались почти каждый день — с мечом, топором и ножом — и их искусство производило впечатление на Ариама. Он никогда еще не видел лучших бойцов, и уж наверняка не видел столько отличных бойцов вместе.

Он не сомневался, что в решительной битве они победят врага, вдвое-втрое превосходящего их числом. Но Кортхак знал, что он не сможет удержать Аккад без всадников; вот тут Ариам и собирался произвести впечатление на своего нового хозяина.

Если ему хоть немного повезет, Ариам скоро станет правой рукой Кортхака. К нему уже являлись с рапортами больше людей, чем к египетским командирам. Это, само собой, ставило его выше этих командиров, даже выше Такани. Потому что Кортхак, как только Аккад будет взят, будет нуждаться в Ариаме больше, чем в собственных воинах. Кроме того, множество египтян погибнет при взятии города, что еще больше укрепит положение Ариама. А если ему повезет еще чуть больше, погибнет и сам Кортхак. Тогда командование перейдет к Ариаму, так как без Кортхака даже тупоголовые чужестранцы вроде Такани и Небиби поймут, что им нужен кто-то из здешней земли, если они собираются тут править.

Если все пойдет так, как рассчитывал Кортхак, тогда у Ариама будет еще много времени, чтобы подумать о том, как от него избавиться. Египтянин научил Ариама играть в эту игру, но ученик собирался превзойти своего учителя, даже если на это уйдет год или два.

Первым шагом к достижению цели было добиться расположения египетских командиров. Такани в этом отношении был безнадежен, но Хатхор и Небиби довольно скоро поймут, что к чему. Хатхор был самым младшим их трех командиров Кортхака, но именно его назначали на все самые трудные задания или выбирали тогда, когда Кортхаку требовался человек, имевший больше мозгов, чем мускулов.

Кортхак явно хотел, чтобы его окружали люди, которым он мог бы доверять, но не слишком смышленые, чтобы у них в головах не завелись собственные мысли. Будучи начальником стражи Аккада, Ариам поступал точно так же, стараясь подбирать командиров, которые выполняли бы приказы, не задавая вопросов, не говоря уж о том, чтобы те думали своей головой.

В некоторых отношениях Эсккар был прекрасным подчиненным. Одиночка, не имеющий друзей, он держал рот на замке и слушался приказов, заботясь о лошадях и проводя как можно больше времени вдали от города, преследуя беглых рабов и жалких ворюг. И вновь Ариам поразился: как такой жалкий пария-варвар умудрился захватить власть в Аккаде?

Как бы то ни было, у Ариама сейчас не было времени на то, чтобы грезить о таких вещах. Ему нужно было узнать самые последние новости от Хатхора, и Такани наверняка уже ждал, когда Ариам явится в его шатер.

Ариаму придется еще раз наступить на горло своей гордости и уступить проклятым чужестранцам. Но он поклялся себе, что это ненадолго. Ненадолго!

Хатхор только что закончил смывать с себя пыль, когда Ариам вошел в шатер Такани.

Хатхор сделал еще глоток воды, хотя теплая жидкость имела вкус заплесневелой кожи и лошадиного пота после путешествия под жарким солнцем в этот лагерь. Краешком глаза он заметил, что Такани выглядит еще более угрюмым, чем обычно. Этому человеку не нравилось, когда Хатхор говорил от имени Кортхака.

Не обращая внимания на нахмуренного Такани, Хатхор присоединился к двум египтянам, которые уже сидели на песке, скрестив ноги, и махнул рукой, веля Ариаму сделать то же самое.

— Приветствую тебя, Хатхор, — сказал Ариам: его голос разнесся по всему шатру. — Какова изнеженная жизнь в Аккаде? Ты привез еще золота? Ты…

— Мы дожидались только тебя, — перебил Такани. — Не заставляй меня ждать тебя снова.

— В прошлый раз, когда я сюда пришел, ты оставил меня стоять снаружи, — парировал Ариам, садясь. — Я не люблю жариться на солнце, пока вы втроем шепотом обмениваетесь секретами.

— Ты слишком много себе позволяешь, Ариам. Поучись следить за своим языком.

— Пожалуйста, не будем спорить друг с другом, — перебил Хатхор, отвешивая небольшой поклон в сторону Такани.

Хатхор и вправду хорошо помнил прежнюю встречу. Такани настаивал на том, чтобы он первый должен все услышать, а потом Хатхору пришлось повторить послание второй раз, Ариаму.

Хатхор сразу перешел к посланию своего хозяина.

— Кортхак желает знать, насколько ты готов, Ариам, и сколько у тебя людей и лошадей. Ситуация в Аккаде становится все более благоприятной. Эсккар все еще на севере, и город — легкая добыча. В Аккаде едва хватает людей, чтобы поддерживать там порядок.

Все улыбнулись, услышав эти вести.

— Так что, Ариам, сколько людей у тебя будет готово к бою через две недели?

— Две недели! — Ариама огорчил такой малый срок. — Почему так скоро?

— У Ариама почти девяносто человек, — сказал Такани так, будто самого Ариама тут не было, — хотя большинство из них сражаются, как старухи.

Кортхак мудро предупредил Хатхора о том, что между Ариамом и Такани назревает конфликт. Чем скорее они нападут на Аккад, понял Хатхор, тем лучше. Эти двое скоро вцепятся друг другу в глотки. Или же Ариаму может прийти в голову забрать своих людей и ускакать, предоставив Такани самому себе. И ярости Кортхака.

— Все мы должны трудиться вместе, — успокаивающим тоном сказал Хатхор, пытаясь сохранить мир. — Нас ожидает огромная добыча. Аккад даст нам всем богатство и легкую жизнь, и чем скорее мы его захватим, тем лучше. Но время поджимает. И Кортхак говорит, что нам нужно поторапливаться.

Он повернулся к Ариаму.

— Так сколько у тебя человек?

— Через три-четыре недели я смогу набрать еще тридцать или сорок человек. Но у нас не хватает лошадей.

— У тебя есть только две недели, Ариам, — отрезал Хатхор, решительно покачав головой. — А потом нам нужно будет двинуться к Аккаду. Мы должны будем идти по ночам, избегая дорог. Кортхак выбрал место, где мы сможем переправиться через реку, и устроил так, что нас там будут ждать лодки.

Все глаза обратились на Ариама.

— Через две недели… Вероятно, у меня будет еще двадцать или двадцать пять человек. Думаю, я смогу достать для большинства из них верховых лошадей, во всяком случае для многих.

— Еще вам понадобятся запасы еды, — сказал Хатхор, — потому что времени, чтобы прочесывать земли в поисках съестного, не будет, и вы должны двигаться тайно. Если разнесется весть о большом отряде, появившемся неподалеку или приближающемся к Аккаду, в городе удвоят стражу и все защитники будут настороже. Но если мы будем двигаться быстро и перегоним весть о нашем приближении…

Настроение сидевших в шатре сильно улучшилось при мысли о грядущих действиях. Хатхор знал, что перспектива хорошего боя отвлечет всех от ссор. Он повернулся к Такани.

— Кортхак сказал, что с нашими египтянами и с людьми Ариама у нас достаточно войска.

Хатхор упоминал имя своего хозяина при каждой возможности. Он знал, что Такани не боится никого на свете, кроме их предводителя.

— А как насчет оружия? У вас вооружены все?

— Да, у всех есть хотя бы меч, — сказал Ариам. — Но у нас маловато луков.

— Они и не понадобятся. И, как только мы окажемся в Аккаде, у нас будет сколько угодно луков.

Хатхор не упомянул, что, если им понадобятся луки, они покойники. Он видел, как аккадцы тренируются в стрельбе.

— И Кортхак думает, что мы сможем победить? — задал вопрос Ариам.

Он был здесь единственным человеком, способным хоть на миг осмелиться усомниться в их господине.

— О да, Ариам, — уверенно проговорил Хатхор. — Я знаю, что мы победим. Нам нужно только войти в город.

Он оглядел маленький кружок. Даже Такани перестал хмуриться, без сомнения, готовый на что угодно, лишь бы вырваться из этого несчастного лагеря.

— Значит, все улажено. Завтра я вернусь в Аккад, — ровным голосом сказал Хатхор. — Кортхак будет доволен, когда узнает, что у Ариама есть все, что нужно, и что все вы будете готовы выступить через две недели. Две недели, — повторил он. — И ни днем позже. Кортхак сказал, что не должно быть никаких проволочек, оправданий, сбоев, иначе все вы будете отвечать перед ним. В ту же минуту, как он пришлет вам весточку, вы выступите.

Никто не ответил. Чего бы ни хотел Кортхак, это должно было быть исполнено.

— Небиби, ты отправишься в Аккад вместе со мной. Потом вернешься, чтобы помочь провести людей на последнем этапе пути.

— Благодарю Исиду и Осириса, — ответил Небиби, — за то, что они дают мне возможность убраться из этого места.

Хатхор снова повернулся к Ариаму.

— Мне нужно, чтобы в Аккад со мной вернулись четверо лучших твоих людей. Таких, которые не привлекут к себе внимания, смогут в точности выполнять приказы и держать рты на замке. Людей, которые умеют убивать и умеют это делать хорошо. У тебя есть такие?

Ариам приподнял бровь.

— Да, но мне нужна помощь всех моих младших командиров…

— Если тебе нужна помощь с тренировками, тебе поможет Такани, — Хатхор заметил, как Ариам на мгновение нахмурился. — Я немедленно встречусь с теми, кого ты отберешь, и посмотрю, на что они способны. Помни: это должны быть твои лучшие люди. Если они окажутся достаточно хороши, им понадобятся добрые сильные кони. Пусть они будут готовы выехать вместе со мной на рассвете.

В кои-то веки Ариам лишился дара речи и стоял с открытым ртом. Было видно, как ему не хочется лишаться своих лучших людей.

Хатхор откинулся назад и всем улыбнулся.

Его задача была отлично выполнена, и ближайшие несколько недель все будут слишком заняты подготовкой, чтобы Ариам и Такани смогли досаждать друг другу. Кортхак снова проявил мудрость, передвинув дату нападения. И, что самое лучшее, Хатхор уберется из этого проклятого места утром и уже не вернется сюда.

Он с облегчением потянулся.

— Теперь, когда дела Кортхака улажены, что рассказать вам об Аккаде?

 

Глава 13

Трелла приветствовала Никара и Корио, когда те вошли в верхнюю комнату.

Усадив Никара на почетное место во главе стола, она села напротив Корио. В дни перед нашествием алур мерики Никар возглавлял пять Семей, которые правили Ораком. Оказавшись лицом к лицу с угрозой уничтожения города и не найдя больше никого, кто пожелал бы рискнуть своей шеей, Никар выбрал Эсккара новым начальником стражи. В придачу он отдал Эсккару недавно купленную рабыню по имени Трелла, чтобы та стала подругой Эсккара и удерживала его ночью подальше от питейного дома.

Два этих решения, принятые меньше года назад, привели в будущем к таким последствиям, которых никто не мог предвидеть. И последствия эти были спровоцированы простолюдинами, давно не имевшими голоса на ежедневных заседаниях совета. Теперь этот люд объявил Эсккара своим правителем и ожидал, что тот защитит его не только от варварского вторжения, но и от правления и капризов благородных Семей.

Сегодня Никар занимал одно из главных мест в благородных Семьях, но все понимали, у кого в Аккаде реальная власть. Хотя Никар, возможно, и жалел о потере власти, Эсккар и Трелла спасли не только его город, но и жизни его и членов его семьи, когда толпа вопила, требуя их смерти. Пусть роли и поменялись, Трелла все еще чувствовала признательность к Никару. Он был хорошим человеком, и она горевала, что Никар сильно состарился за последние шесть месяцев. Ему было почти шестьдесят, и его единственный оставшийся в живых сын уже несколько недель как взял на себя заботу о семейных торговых операциях, сняв это бремя с отцовских плеч.

Трелла собиралась воспользоваться этим обстоятельством.

— Надеюсь, сегодня собрание будет коротким, госпожа Трелла, — сказал Корио, как всегда торопившийся вернуться к своим делам. — Полдень уже миновал, и начался Праздник Иштар, — он махнул рукой в ту сторону, где раздавались звуки торжества, уже отдающиеся эхом во дворе.

— Вот уже несколько недель как жрец Иштар напоминает мне об этом каждый день, Корио, — ответила Трелла. — Ты и твоя семья будете нынче вечером на празднике?

Она устраивала большое пиршество, чтобы почтить богиню и вознаградить тех друзей, что стояли рядом с Эсккаром во время осады.

— Будет много еды и вина. Аннок-сур наняла прекрасных поваров и артистов.

— Семья Корио придет сюда вместе со мной, Трелла, — сказал Никар. — А теперь не могла бы ты рассказать нам, почему ты попросила нас собраться так рано? Я полагаю, ты хочешь обсудить с нами нечто особенное?

— Да, — ответила Трелла, откинув волосы за уши. — Прежде чем Эсккар покинул Аккад, он сказал, что собирается изменить наши обычаи, и я хотела спросить вашего совета, прежде чем заговорить об этом на следующем заседании совета.

Хотя Трелла предпочитала по возможности говорить правду, не Эсккар, а именно она начала обсуждать с мужем вопрос об управлении Аккадом. Она принялась расспрашивать Эсккара об обычаях его бывшего клана.

И Эсккар рассказал, что каждый глава клана улаживает разногласия, как хочет, не прибегая ни к чьей помощи. Конфликты между главами разных кланов, если не улаживаются пролитой кровью, разрешаются правителем алур мерики, часто с помощью всеобщего совета. Эсккар сравнил обычаи его варварского клана с обычаями благородных людей Аккада. Он видел достаточно местных обычаев, перед вторжением варваров возведенных знатью в ранг закона, и знал, как несправедливы могут быть на деле такие законы. К удивлению Треллы, Эсккар сделал несколько предложений, как изменить обычаи в Аккаде и сделать их менее зависящими от чьей-либо прихоти.

Когда Трелла упомянула, что можно превратить их в нечто более постоянное, Эсккар не только согласился, но и предложил установить подобные порядки и на севере. Они провели несколько часов, разговаривая о том, как будут управляться Аккад, Биситун и другие северные селения.

Эсккар узнал от Треллы, от Никара и других знатных людей тайны сельского хозяйства, тайны золота и бронзы и понял: чем скорее все это будет взято под контроль, тем богаче будет нынешний Аккад.

Когда Трелла сказала Эсккару, что хочет сделать, он улыбнулся и пожелал ей удачи. Следующие несколько недель она готовилась к этому моменту, дожидаясь, когда наступит нужное время, чтобы поднять вопрос перед Никаром и Корио, самыми влиятельными членами совета знати. Теперь такое время пришло. Сегодняшнее празднование дарило благоприятный момент, чтобы дать начало совершенно новой власти.

— Итак, какие перемены ты намереваешься внести в наши священные обычаи, Трелла? — в голосе Корио прозвучала усмешка. — Это будет что-то новое и захватывающее, надеюсь.

— Я хочу изменить все наши обычаи.

Она увидела, как Корио удивленно взглянул на Никара.

— Не столько изменить их, сколько превратить в свод законов, обязательных для всех людей Аккада. Я хочу, чтобы все эти законы были записаны и все могли их знать, дабы следовать им без страха и беспокойства.

Обычаи устанавливали наказания за преступления, оговаривали, сколько крестьяне получают за свои товары, и даже определяли даты праздников и торжеств. По мере того как Аккад становился более процветающим селением, обычаи часто менялись — и не всегда к лучшему. Но высшее сословие всегда оставляло за собой последнее слово и часто освобождало членов своих семей от требований правосудия, распространявшихся на остальных.

— Некоторые из членов совета будут возражать против этого, — заметил Никар, выпрямившись в кресле; судя по его голосу, он отнесся к предложению Треллы очень серьезно. — Они следовали этим обычаям долгие годы и не видят причин что-либо менять.

— Да, они следовали обычаям, когда их это устраивало, — сказал Корио. — Я помню, как это было. Можно было договориться о цене и сделать работу, а потом получить за сделанное меньше обговоренного или вовсе ничего не получить. И некому было жаловаться.

Строитель Корио вошел в благородное сословие, когда согласился построить стены, теперь окружавшие Аккад. Для него обычаи города не всегда были хороши, на что и рассчитывала Трелла.

— Мне кажется, что и цены бывают разными, — сказала Трелла, меняя тему разговора, прежде чем двое мужчин успели заспорить о прошлом. — Бушель зерна имеет одну цену, когда друг с другом заключают сделку благородные люди, и другую — для всех остальных.

Она когда-то изучила приемы торговли Никара.

— А это приводит к недовольству среди простого люда и к разногласиям на рынке.

Ребенок внутри нее снова шевельнулся, и Трелла изменила позу в кресле. Она наблюдала за взглядом Никара, чтобы хоть отчасти догадаться, что он думает. Предложение Треллы могло показаться ему еще одним способом ограничить власть высшего сословия.

— С тех пор как Эсккар прогнал алур мерики, — сказала Трелла, — знать проводит почти все свое время в улаживании разногласий из-за цен, в спорах из-за жалких надувательств, даже в пререканиях о том, кому принадлежит тот или иной дом. Вы оба это знаете. Вы знаете, что Эсккар думал бы о защите Аккада и о строительстве новых стен, а не о таких жалких раздорах.

Никто не ответил. Все знали, что у Эсккара не хватало терпения на подобного рода споры.

— Делая Эсккара судьей в таких дрязгах, мы все попусту тратим время. Если бы все обычаи были записаны, превратились бы в законы, обязательные для всех людей, живущих под властью Аккада, подумайте, насколько меньше времени пришлось бы тратить на каждое обсуждаемое дело. И если эти новые законы честно проводились бы в жизнь, я уверена, торговля и сельское хозяйство расцвели бы, потому что это дало бы множество преимуществ городским торговцам и лавочникам.

— И у Эсккара было бы настроение получше, — засмеялся Корио. Даже Никар улыбнулся, услышав это. — Определенно, к этому стоит стремиться. Что именно ты предлагаешь, Трелла?

— Сначала я хочу установить цены на все обычные товары, которые продаются, покупаются или обмениваются на рынке. Если крестьяне заранее будут знать, сколько они получат за свои продукты, им будет легче вести дела, и они смогут сосредоточиться на выращивании урожая, вместо того чтобы беспокоиться о том, сколько им за него заплатят.

— Включая то, что заплатит им знать? — спросил Никар.

— За сколько торговцы продают свои товары у реки или в округе — это их дело. Но в Аккаде они будут платить одну цену, честную цену, без жульничества и плутовских сделок.

— А если жульничество все же будет?

— Тогда, Никар, знатные люди понесут то же наказание, что и остальные. Как говорят обычаи, если человек пытается надуть другого при обмене, он платит двойную цену. Это будет законом Аккада, который распространится даже на благородных.

— И все это будет записано? Все ли на такое согласятся? — Корио облокотился на стол; на лице его читалось сомнение. — Тебе понадобится полдюжины писцов только для того, чтобы за всем уследить.

Трелла покачала головой.

— Думаю, нам, скорее всего, понадобится двадцать человек. Чтобы записывать законы, наказания, цены, договоры, владельцев земли и домов… Придется изобрести новые знаки, чтобы записывать события, и, вероятно, придумать новые способы подсчета сумм.

— Это даст новый срок обучения писцов, — сказал Никар, пытаясь охватить широту предложенных Треллой нововведений. — Это все изменит.

Трелла знала: так и будет, и, скорее всего, в еще больших масштабах, чем сознавал Никар.

— Это изменит наше будущее к лучшему. А в Аккаде станет удобнее жить и работать.

— Чтобы обучить столько человек… хранить столько записей, тебе понадобится целый дом. Для учителей, слуг, их семей… — вслух подумал Корио. — Записи на глине потребуют много комнат со множеством полок, на которых будут храниться таблички.

Он замолчал, без сомнения, уже думая о том, как он построит такое здание.

— Да, я представляю, что это повлечет за собой куда больше последствий, чем те, на которые я рассчитывала.

Как всегда, Трелла предпочла дать другим решить, что может понадобиться, хотя они с Аннок-сур провели несколько последних недель, внимательно просчитывая возможные результаты реформ. Между собой они обсудили все возможные далеко идущие последствия. По крайней мере, Трелла надеялась, что они подумали обо всем.

— Как ты заплатишь за такое предприятие? — спросил Никар. — Пройдет много месяцев, прежде чем Аккад вернется к процветанию, и даже тогда на такие преобразования потребуется много денег.

— Что ж, Эсккар введет добавочные пошлины в округе, — сказала Трелла. — И те, кто захотят стать писцами, будут платить заранее за свое обучение. Это должно дать достаточно, чтобы предоставить ученикам кров и еду.

Она повернулась к Корио.

— Нам понадобится дом, где они будут жить и работать. Я надеялась, ты его построишь для нас, Корио, и, может быть, возьмешь за это меньше, чем обычно?

У Корио ушло одно мгновение, чтобы понять, что она имеет в виду. Если он не сбавит цену, она найдет другого строителя. Но это было не так уж важно. Он все равно получит хорошую прибыль, хотя немножко меньшую, чем обычно.

— Конечно, госпожа Трелла. Я почту за честь построить для тебя этот дом, скажем, со скидкой в одну десятую против обычной цены?

— Это более чем щедрое предложение, главный строитель. И не можешь ли ты помочь назначить цены и наказания тем, кто не будет придерживаться этих цен, для всех строителей Аккада? Конечно, и для всех знатных людей тоже.

Трелла заранее смирилась с тем, что Корио позаботится, чтобы законы играли на руку ремесленникам — на такую небольшую уступку она была согласна. Кроме того, бедные не платили другим людям, чтобы те строили для них жилища. Они сами строили свои хижины из слепленных из речной глины кирпичей. Богатые имели больше, поэтому и платить будут больше.

Трелла повернулась к Никару.

— Надеюсь, ты поможешь мне составить проект законов. Общий свод законов, которые будут обязательны для всех.

— И как эти законы будут осуществляться? — Никар погладил бороду с выражением сомнения на лице.

— Я надеялась, ты мне это скажешь, Никар. Мне бы хотелось, чтобы совет назначил кого-нибудь, кто бы наблюдал за составлением новых законов, а потом осуществлял контроль над их выполнением. Этот человек будет отвечать только перед Эсккаром и позаботится о том, чтобы законы распространялись на всех: и на знатных торговцев, и на лавочников, и на крестьян.

Корио понимающе засмеялся:

— Тебя избрали, Никар. Тебе придется всем этим заниматься.

Никар явно такого не ожидал.

— То, о чем ты просишь… На это уйдут месяцы… даже годы. И моя торговля… Что мне с ней делать?

— Ты ведь сам сказал, что твой сын готов взять ваше семейное дело в свои руки, — сказал Трелла, заметив замешательство Никара. — Может, ты и сам не знаешь, насколько он к этому готов. Кроме того, кого еще в Аккаде так уважают, как тебя, Никар? И ты так поможешь нам! Совет снабдит тебя всем необходимым. Я уверена, есть много младших сыновей, смышленых юношей, которые ухватились бы за возможность тебе пригодиться. Как сказал Корио, появится целый новый Дом, Дом Законов, с писцами и распорядителями, в истинном рвении которых нужно быть уверенными. Ты бы выбрал таких людей из всех жителей Аккада, не позволив разгореться спорам.

— Один из моих сыновей больше годится в писцы, чем в ремесленники, — внес свое предложение Корио. — Он не может установить отвесную линию даже ради спасения собственной жизни. Любой построенный им дом наверняка рано или поздно рухнет. Но он грамотен и, может быть, предпочтет учиться именно на писца. Для мальчика лучше будет стать писцом, чем строителем.

— Люди доверяют тебе, Никар, — продолжала Трелла. — И это возможность основать новый Дом, который ты выберешь сам, приняв туда только лучших и самых честных людей. Ты должен почитать это за честь.

— Прими эту честь, Никар, — добавил Корио. — Остальные представители благородных семейств будут полагаться на тебя, зная, что ты обойдешься с ними справедливо.

— И как будет называться эта новая должность? — со вздохом спросил Никар. Похоже, несмотря на свою обычную осторожность, он склонен был согласиться.

— Не знаю точно, — ответила Трелла. — Так как тебе придется судить о правдивости слов и поступков людей, мне кажется, подходящим был бы титул «судья». Главный судья Аккада будет отвечать только перед Эсккаром. Мы с Эсккаром считаем, что одна из самых главных обязанностей правителя — найти верные способы разрешения споров. Ты знаешь, как сильно Аккад в этом нуждается. И кто лучше тебя подходит на эту должность?

— Главный судья города Аккада, — сказал Корио. — Звучит внушительно, не так ли?

Трелла была согласна: это и впрямь звучало внушительно. Через несколько месяцев, наверняка меньше чем через год, этот титул изменится на «господин судья» или даже на «царский судья». Титул «царь» означал правителя всей земли, того, кого благословили боги и кто мог поделиться с другими их благосклонностью. В этих землях титул «царь» никогда еще не употреблялся, но с ним можно и подождать немного, пока люди не станут готовы его принять.

— Соглашайся, Никар, — умоляла Трелла, прикоснувшись к его руке. — Твое имя будут вечно помнить в Аккаде. И подумай обо всем хорошем, что ты сможешь совершить.

Никар перевел взгляд с одного на другого и поднял руки, сдаваясь.

— Когда ты хочешь, чтобы я приступил?

— Приведи в порядок свои личные дела. Примерно через неделю начнем выяснять, что нам понадобится.

— А я думал, что смогу отдохнуть в моем-то возрасте, Трелла. А теперь ты заставишь меня работать от зари до заката.

«И даже больше», — подумала Трелла.

— Благородный Никар, я считаю, что для тебя это будет так же полезно, как и для города. Нам нужно будет многое обсудить, но мы начнем тогда, когда ты будешь готов.

— Раз уж это улажено, может, поторопимся с пиршеством? — тон Корио заставил Никара и Треллу рассмеяться. — Я слышу даже отсюда, как моя внучка визжит от восторга.

— Да, я хочу поприветствовать твоих жену и детей, — сказала Трелла. — Может, мне удастся найти для них особенные угощения. Благодарю вас обоих.

Когда мужчины ушли, Трелла порадовалась, что один из самых важных вопросов сегодняшнего дня уже улажен. Честность Никара не будет вступать в спор со справедливостью Эсккара. Знать будет ворчать и жаловаться, что они снова лишаются привилегий, но скоро они увидят, что нововведения выгодны им самим. Они могут даже решить, что сумеют повлиять на приговоры Никара, но Трелла слишком хорошо знала своего бывшего хозяина, чтобы в это поверить.

Нет, она заставила Аккад сделать еще один шаг вперед, на этот раз использовав личную заинтересованность высшего сословия в твердости и силе правления Эсккара. Постепенно люди начнут доверять господину Эсккару роль законного судьи, а до тех пор смогут взывать к нему, если решат, что с ними обошлись несправедливо. Чем больше они доверяют Эсккару и ей, Трелле, чем больше полагаются на своих правителей, тем в большей безопасности будет ее ребенок. Со временем люди без колебания признают правителем ее сына. Если, конечно, она носит мальчика. Если она родит девочку, ей придется забеременеть снова, и как можно скорее. Эсккару нужен наследник, чтобы продолжить род, и Аккаду тоже нужен этот наследник, чтобы знать, что в будущем сын Эсккара, его преемник, будет защищать и охранять их семьи и их самих.

Безопасность ребенка стала важнее даже, чем ее собственная. Трелла слишком хорошо помнила, как за одну-единственную ночь превратилась из дочери знатного человека в собственность работорговца. Такая судьба никогда не будет грозить сыновьям и дочерям Эсккара. Для защиты своего первенца Трелла изменит обычаи Аккада, чтобы люди чувствовали себя в безопасности под властью Эсккара. Никто не встанет у нее на пути: ни знать, ни богатые торговцы, ни даже воины. Все они должны склониться перед правлением Эсккара и перед ее замыслами строительства могучего города.

Погладив себя по животу, чтобы успокоить ребенка, она последовала за Никаром и Корио к двери, на лестнице перехватила взгляд Аннок-сур и кивнула.

Теперь, когда вопрос о создании проекта новых законов был решен, оставалось только два дела, которыми следовало заняться, прежде чем Трелла сможет насладиться пиром: встреча с Гатом, а потом — с Кортхаком.

Несколько мгновений спустя Гат вошел в рабочую комнату и прикрыл за собой дверь.

— В чем дело, Трелла? — спросил он. — Что-то не так?

— Я уверена, что все в порядке, Гат, — сказала она, но лицо ее осталось серьезным, когда она заняла место за столом напротив воина. — Я знаю, что твои посланцы вернулись этим утром, и хочу перемолвиться с тобой словцом, прежде чем начнется пир.

По ее настоянию Гат послал несколько всадников, чтобы проверить, как дела у двух отрядов, охраняющих Аккад. Отряды разъезжали вокруг города, возвращаясь каждые пять или шесть дней. Гат велел своим посланцам найти каждый из них, а после сделать громадный полукруг к востоку и к югу — посмотреть, нет ли там беспорядков.

— Итак, в округе все нормально? Насколько далеко забрались твои всадники?

— Отряды были в сутках пути отсюда, один к востоку, а другой — к югу. Они говорят, что почти везде спокойно, особенно с тех пор, как Эсккар ушел на север. Даже разбойники на западе и юге, похоже, рассыпались. Может, узнали о том, что случилось в Биситуне, и это послужило им уроком.

— Может быть. Но меня все еще беспокоит Кортхак. Мы узнали о нем ненамного больше, чем он сам рассказал нам во время первой встречи. Женщины тоже не смогли ничего узнать, и даже Таммуз и его завсегдатаи не нашли способа проникнуть в его комнаты.

— Может, нечего и узнавать, — сказал Гат. — То, что он держит своих людей в узде, еще не делает его опасным.

— Его обращение с его людьми — вот что меня тревожит. Они не выходят в город, держатся в стороне от женщин. Они не играют в азартные игры на рыночной площади, не пьют в пивных, не ходят к проституткам на берег реки.

— Итак, он жестокий надзиратель, но зато его египтяне ни разу не дрались и не воровали. Он сказал, что не хочет, чтобы они шлялись повсюду, пока не выучат наш язык и наши обычаи. А они здесь всего около месяца.

— Вообще-то уже почти два месяца. Но я полагаю, ты прав, — Гат не убедил Треллу, но у нее не было доводов, чтобы с ним спорить. — И все-таки я хочу знать наверняка, что в округе все спокойно.

— Там тише, чем когда-либо. Теперь, когда Эсккар на севере, а Бантор последовал за алур мерики на юго-восток, в округе не осталось разбойников. Спокойно даже на землях к западу от реки, по большей части не тронутых варварами. Да там никогда ничего и не было, кроме далеко разбросанных ферм. А ты слышала что-нибудь другое о том, что делается вдоль реки?

Каждый день суда появлялись в Аккаде и покидали его, направляясь в деревни ниже по течению, некоторые суда доходили даже до Шумера и Великого океана.

— Нет, в деревнях на Тигре, кажется, спокойно. Командиры судов не докладывали ни о каких беспорядках. И разбойников, и пиратов они видят не больше, чем обычно.

Гат пожал плечами.

— Ну, тогда в чем же дело? Когда Эсккар через несколько недель вернется, он приведет с собой по меньшей мере тридцать воинов, а еще новобранцев, которым не терпится присоединиться к войску Аккада.

И Трелла, и Гат говорили с посланцем Эсккара, явившимся из Биситуна этим утром с вестью о том, что Эсккар собирается пробыть на севере еще по крайней мере две-три недели.

— Кажется, он доволен своей новой женщиной, — сказала Трелла.

Гат опустил глаза и пожал плечами.

— Тебе не о чем тревожиться, Трелла. Важно, чтобы Биситун был хорошо укреплен. Я уверен, что Эсккар скоро вернется.

Трелла узнала о Лани даже раньше, чем о ней узнал Гат. Один из первых посланцев, прибывших из Биситуна, проговорился о Лани своей женщине, а та немедленно передала все Трелле. Сперва та не встревожилась, но, по мере того как шли недели, она чувствовала, что ее беспокойство растет. И все же она никому не показывала, что ее волнует увлечение Эсккара.

— Я уверена, что ты прав, Гат. Но, поскольку Эсккара все еще здесь нет, меня тревожит то, что происходит в округе. Не мог бы ты переместить отряды еще дальше от города? Скажем, еще на полрасстояния в каждом направлении?

— Что ж, на это потребуется больше людей и лошадей. И мне понадобятся новые гонцы, скачущие туда-сюда. Ты и вправду думаешь, что это необходимо?

— Просто сделай мне одолжение, — сказала Трелла, коснувшись его руки. — И ты можешь дать своим гонцам лишнее серебро за их труд. Еще несколько разъездов перед тем, как Эсккар вернется. Пусть они увеличат расстояние.

— За лишнее серебро они бы сделали и больший круг, — засмеялся Гат. — Я пошлю их через день или два…

Трелла снова коснулась его руки.

— Пошли их завтра, Гат, как только они очухаются после праздника.

— Тебя так тревожит этот Кортхак?

— Не только он. Кроме того, ты должен быть терпелив с беременной женщиной. Ты сам сказал: Эсккар скоро вернется, но пока его тут нет, я волнуюсь.

Она рассмеялась над собственной слабостью.

— О, и еще одна просьба. Мне нужен гонец для особого поручения, чтобы он отправился далеко на северо-восток. У тебя есть человек, которому ты можешь доверять? Он должен быть умелым наездником и к тому же неглупым.

— А сражаться ему придется?

— Нет, только собрать сведения. Ты можешь предложить ему золотую монету в придачу к обычной плате.

— За такую награду я готов сделать это сам. Завтра я поговорю с несколькими людьми и найду того, который тебе подойдет.

— И снова прими мою благодарность, старый друг.

Трелла встала.

— А теперь пора начать пир. Я и так достаточно долго не подпускала тебя к еде и вину.

Она проводила Гата к двери, и они вместе спустились по лестнице. Аннок-сур вместе со слугами ждала внизу.

В рабочей комнате сегодня будут принимать гостей; потребовалось время, чтобы ее для этого подготовить. Трелла собиралась встретиться с Кортхаком именно здесь.

Так как Кортхак уже сделался одним из важных городских торговцев, он получил и принял приглашение на пир. Египтянин оставался загадкой, держась особняком и чуждаясь обычных развлечений аккадцев. Осведомители Треллы не смогли узнать о нем ничего толкового.

Трелла хотела получше узнать Кортхака, услышать слова из его уст. Только тогда ее любопытство будет удовлетворено. Трелла надеялась вызвать его на разговор во время сегодняшнего праздника. Может, вино и экзотическая еда помогут развязать ему язык.

 

Глава 14

Кортхак не привел с собой на пир ни одного из своих обычных телохранителей. Вместо этого он привел Хатхора, единственного из своих младших командиров, сопровождавшего его в Аккад, единственного, обладавшего умом и дисциплиной, необходимыми, чтобы сыграть нужную роль.

Если не считать прогулок Хатхора вниз по реке, его главной обязанностью было следить за людьми, не подпуская их к вину, держа подальше от местных жителей. Каждый день выполнение этой задачи становилось все труднее, а люди все хуже подчинялись дисциплине. Они заслужили свое серебро, они выжили в пустыне и теперь хотели воспользоваться роскошью странного нового города, удовольствия которого манили их.

К счастью, люди уважали Хатхора, который убеждал их, что терпеть осталось совсем немного. Кортхак знал, что нужно держать своих людей в узде: их было в Аккаде слишком мало, а потерять он мог слишком много, если какой-нибудь пьяный воин попал бы в беду. Когда один из его людей на прошлой неделе напился, Кортхак приказал высечь его. Только вчера Хатхор сбил второго такого с ног. И Кортхак, и Хатхор снова и снова напоминали воинам, что через несколько недель у них будет груда золота и сколько угодно возможностей насладиться женщинами Аккада.

Два других командира Кортхака, Такани и Небиби, оставались на другом берегу реки с Ариамом, внимательно приглядывая за ним и помогая обучать и тренировать головорезов, которых они набрали. Кортхак не сомневался, что может положиться на Ариама, по крайней мере до тех пор, пока к тому будет поступать золото.

Прошло больше шести недель с тех пор, как Кортхак появился в Аккаде, и каждую неделю он получал донесения о том, как идут дела у Ариама.

Торговые дела Кортхака давали ему законный предлог проводить время на берегу в сопровождении нескольких его людей, встречая прибывающие суда, которые торговали в разных местах.

Время от времени одна из лодок привозила человека от Ариама, и тот отчитывался перед Кортхаком. Кортхак устраивал все так, что сразу после этого гонец поднимался на борт лодки, уходящей на юг. Осведомители Треллы были повсюду, и никакие хвастливые слова и самодовольные взгляды не должны были выдать его план.

Из последнего донесения Хатхора следовало, что бывший начальник стражи Аккада уже собрал больше девяноста человек, почти всех снабдил лошадьми, и большинство из этих людей заявляли, что имеют опыт сражений. Ариам раздал много золота и серебра Кортхака вместе с обещаниями будущей добычи, чтобы набрать столько народу. Кортхак сомневался, что новобранцы могут хоть немного сравниться в его египтянами, но сейчас ему нужен был отряд, в котором оказалось бы достаточно людей, способных хотя бы размахивать мечом. С таким отрядом он захватит власть в Аккаде.

Больше половины воинов города отсутствовали, уйдя или с Эсккаром, или с Бантором. Значит, каждый день меньше сотни людей поддерживали здесь порядок, вели наблюдение со стен и охраняли ворота. Кортхак не сомневался, что его семьдесят египтян смогли бы взять город изнутри, если только не ввязались бы в перестрелку лучников. Он наблюдая, как практикуются аккадские воины, и видел, на что они способны с луком в руках. Но в ближнем бою у его людей будут все преимущества.

Удержать Аккад — дело другое, для этого Кортхаку и требовались Ариам и его люди и, что не менее важно, их лошади.

Весь город знал, что через несколько недель отряд Бантора вернется с юга. Кортхак хотел начать действовать до его появления. Эсккар оказался непредсказуемым, как все о нем и говорили, и все еще оставался в Биситуне. И все-таки варвар мог вернуться в Аккад в любой момент, и, скорее всего, привести с собой по меньшей мере половину своего отряда. Если он не появится здесь еще несколько недель, это намного облегчит Кортхаку дело.

Кортхак пробыл в Аккаде достаточно долго, чтобы понимать местную политику. Люди высшего сословия, из которых состоял правящий совет, были простыми торговцами, людьми, имевшими дело с закупками и продажами, а не с битвами, и все они боялись воинов Эсккара. Некоторые злились, что Эсккар и Трелла ограничили их власть. Вокруг этих людей горожане не сплотятся. Несколько публичных казней, за которыми последует раздача золотых монет, заставит замолчать и торговцев, и знать, заставит всех подчиниться правлению Кортхака.

Трелла могла бы сплотить людей, но Кортхак собирался позаботиться о ней, когда настанет время. А без Эсккара, который мог бы вдохновить здешних жителей на сопротивление, город упадет в руки Кортхака, как перезрелое яблоко с дерева.

Само собой, Эсккар должен был умереть, но это легко могло произойти не только здесь, в Аккаде, но и на севере. Как только Ариам соберет еще двадцать-тридцать человек, Кортхак нанесет удар. Он возьмет город, а потом по частям уничтожит остатки воинских сил Эсккара. Только дурак мог разделить свои силы. В многочисленных битвах Кортхак научился одному — собирать бойцов в кулак и сминать врага численным превосходством. Это срабатывало в Египте и сработает здесь. Он предвкушал, как преподаст Эсккару этот урок.

Отбросив пока эти мысли, Кортхак стал думать о сегодняшнем празднике. Он улыбался: народ этих земель тщетно полагается на Иштар, женское божество, надеясь на ее защиту, точно так же как глупые люди Аккада полагаются на Треллу.

Жена Эсккара собиралась устроить в своем доме особенное пиршество в честь непостижимой мощи Иштар. Этот пир давал также возможность вознести благодарность за избавление города от варварского нашествия и за недавний успех Эсккара в Биситуне.

Каковы бы ни были причины пиршества, Кортхак углядел в нем желание Треллы произвести впечатление на своих приверженцев, продемонстрировав свое могущество и власть. Все влиятельные люди города получили приглашения — глиняные таблички, выкрашенные черной краской, со знаком Эсккара на одной стороне и изображением богини на другой. Только немногие счастливчики, обладатели приглашения, и их слуги будут допущены в дом Эсккара. Остальные жители Аккада будут праздновать на улицах, и праздник этот, вероятно, продлится далеко за полночь. Кортхак уже смирился с тем, что проведет ночь без сна, раз город будет полон шума и веселья.

Он получил приглашение три дня назад, и, учитывая положение, которое он занял в Аккаде, оно наверняка было доставлено одним из первых. Тем утром Кортхак подготовил Хатхора к его новой роли, убедившись, что мрачный воин знает, как себя вести, и снова напомнил, что тот не должен никого оскорблять. Кортхак даже купил своему младшему командиру новую одежду, подчеркивающую высокое положение хозяина Хатхора.

Солнце медленно опускалось к горизонту, когда Кортхак, пройдя по улицам в новенькой с иголочки одежде и новых кожаных сандалиях, приблизился к воротам дома Эсккара. Рядом шагал Хатхор. Во двор дома не разрешалось проносить оружие — обычная предосторожность, чтобы помешать перебравшим с выпивкой гостям в конце концов поубивать друг друга из-за какой-нибудь ерунды.

Само собой, запрет на ношение оружие также защищал Треллу, и Кортхак должен был признать, что ее телохранители знают свое дело: они всегда оставались настороже и внимательно наблюдали за толпой всякий раз, когда Трелла ходила по городу.

Когда Кортхак и Хатхор оказались у ворот дома Эсккара, им пришлось подождать в очереди, пока стража проверяла приглашения и убеждалась, что ни у одного из гостей нет оружия.

— Мои приветствия, достопочтенный Кортхак, — стражник слегка поклонился, взяв из рук Кортхак глиняную табличку. — С вами есть еще кто-нибудь?

— Нет, только мы двое, — Кортхак дружелюбно улыбнулся воину.

Хатхор уже снял с себя пояс с мечом и протянул стражникам Треллы. Он даже выдавил натянутую улыбку, расставаясь с оружием.

— Пожалуйста, войдите в дом Эсккара, достопочтенные гости, — стражник снова поклонился, уже поворачиваясь, чтобы поприветствовать следующего в очереди.

Во дворе на столах стояли черпаки с вином, хлеб с медом, блюда с фруктами и сладостями. В глиняной чаше в центре каждого стола красовался большой букет цветов, на всех столах — разные. Из задней части двора поднимался дым, дым шел и из кухонь, и запах жарящегося мяса висел в воздухе.

На крыше напротив комнат Эсккара музыканты играли на флейтах, жонглер подбрасывал высоко в воздух ярко раскрашенные шары.

Двор, хоть и большой, не мог вместить всех, и гости толпились также в главном доме, разговаривая и жестикулируя. Слуги наливали вино, смешивая его в равных частях с водой, и несколько гостей, похоже, уже находились под чарами бога вина.

Кортхак заметил несколько представителей высшего сословия, которые заседали в совете, на всех была одежда с темно-синей каймой — цвет, на который имели право только правящие Семьи. Он принял полную до краев чашу у одного из слуг и придвинулся как можно ближе к дальней стене, только что не очутившись там, где готовили еду.

Некоторые из гостей казались обычными торговцами и все еще носили потрепанную, запятнанную грязью одежду. С гостями смешались как равные по меньшей мере дюжина воинов с эмблемой клана Ястреба на плече. В отличие от приглашенных гостей, воины клана Ястреба носили оружие — короткие мечи или кинжалы. Кортхак заметил, что эти люди не держат в руках чаши с вином.

Женщины, из которых состояла почти половина толпы, надевшие свои лучшие наряды, или стояли рядом со своими мужчинами, или сплетничали друг с другом. Большинство даже не прикрыли головы шарфами — обычай, к которому Кортхак до сих пор не мог привыкнуть.

— Почтенный Кортхак, могу я предложить тебе попробовать вина госпожи Треллы?

Кортхак повернулся и увидел рядом с собой Аннок-сур с маленьким черпаком в руке и чашей в другой. Кортхак улыбнулся ей и обменял пустую чашу на полную.

— Благодарю за подарок, Аннок-сур.

Он сделал глоток. Сладкое вино имело приятный аромат, куда лучше, чем та смесь, что он взял со стола.

— Очень хорошее вино. Мои благодарности госпоже Трелле.

Кортхак огляделся по сторонам, но не увидел хозяйки дома.

— Госпоже Трелле нездоровится?

— Нет, она просто отдыхает наверху, — сказала Аннок-сур, тоже улыбнувшись. — Она будет довольна, если вы навестите ее. Она наслаждается вашими историями о Египте.

И всегда перебивает историю дюжиной вопросов, пытаясь выведать все, что касается его прошлой жизни, припомнил Кортхак.

— Конечно. Кто смог бы отказать такой щедрой хозяйке?

Он повернулся к Хатхору:

— Жди здесь.

Кортхаку не хотелось оставлять своего воина одного, но если бы он привел его с собой в дом, это выглядело бы странно.

Аннок-сур ловко двигалась сквозь толпу, Кортхак шел за ней, раздраженный тем, что ему приходится следовать позади женщины.

Раньше он никогда не бывал внутри дома Эсккара. Оглядываясь по сторонам, Кортхак увидел большую комнату — здесь было так же многолюдно, как во дворе. Большинство гостей держались рядом со столами, ломящимися от еды и вина, пытаясь поглотить как можно больше бесплатного угощения.

Стражник не пускал никого на лестницу, ведущую в верхние комнаты, но шагнул в сторону и кивнул Аннок-сур, когда она и Кортхак проходили мимо. Еще один охранник стоял на верхней площадке.

Войдя, Кортхак внимательно осмотрел личные комнаты Треллы — комнаты, которые вскоре будут принадлежать ему. Вдоль стен выстроились скамьи и табуреты, на маленьком столике стояли черпаки с вином и водой, но еды не было.

Кортхак узнал начальника стражи Гата — тот сидел рядом с Треллой у окна. Неподалеку стоял Корио с женой и двумя сыновьями, беседуя с одним из знатных людей, имевшим несколько судов и усердно занимавшимся речной торговлей. Никар, его жена, их сын и невестка держались вместе, о чем-то оживленно разговаривая друг с другом.

Трелла поднялась, когда Кортхак пересек комнату. Удивившись при виде ее живота — он стал гораздо больше с тех пор, как они виделись в последний раз, — Кортхак понял, что ее беременность успешно развивается. Даже платье свободного покроя не могло скрыть ее положение. Кортхак всегда считал беременных женщин отвратительными, даже некоторым образом нечистыми. Следовало бы прятать их раздувшиеся тела с глаз других людей, пока они не произведут на свет свое детище, предпочтительно не докучая при этом старшим членам семьи.

У Кортхака было столько детей, что он не мог всех их запомнить, но его никогда не заботил ни один из них, как не заботили и их матери. Дети делают женщин слабыми, такими, которыми легко управлять, и он предвкушал то время, когда Трелла, наконец, родит.

— Приветствую, госпожа Трелла, — он низко поклонился, выказывая свое уважение.

— Добро пожаловать в наш дом, почтенный Кортхак.

Она вежливо поклонилась ему — так любая респектабельная жена встречает гостей своего мужа.

— Да будет благословенна богиня Иштар за твою будущую семью и за твое приглашение разделить ее благословение, — нараспев произнес Кортхак, следуя ритуалу, которого требовало торжество.

— Ты хорошо изучил наши обычаи, почтенный Кортхак.

Трелла повернулась к Гату:

— Может наш гость на минутку занять твое место, Гат?

— Да, конечно, — ответил Гат, встав и потянувшись. — Мне все равно нужно основательно перекусить. Я покидаю тебя, Трелла.

Он поклонился ей, потом Кортхаку, и вышел.

— Сядь рядом со мной, — сказала Трелла, снова заняв свое место. — Я легко устаю, а из-за подготовки к пиру трудилась с раннего утра.

— Весь город превозносит твое имя, госпожа Трелла, и благодарит тебя за еду и вино.

Для города, как известно, испытывающего нехватку золота, Трелла сумела купить столько провизии, что почти все в Аккаде сегодня хорошо поедят и будут иметь достаточно эля, чтобы запить еду.

— А ты, Кортхак, решил все же остаться в нашем городе?

Кортхак пустил слух о том, что подумывает поселиться в сельской местности, может быть, ниже по реке. Эти новости привели к его дверям торговцев, умоляющих его остаться и торговать драгоценными камнями в Аккаде. Простой слух помог ему завести новых друзей.

— Думаю, я останусь в Аккаде, госпожа Трелла.

Он вполне мог сказать ей правду. Она знала, что ни один торговец не оставит по доброй воле город, дающий такие возможности.

— Я все еще подыскиваю себе новый дом, может быть, такой, как этот. Я слышал, раньше он принадлежал какому-то торговцу?

— Да, но Никар предоставил его Эсккару во время осады. А после снятия осады мой муж заплатил Никару за этот дом.

— А когда возвращается твой муж, госпожа Трелла? Я с нетерпением ожидаю встречи с ним, если хотя бы половина историй, которые я о нем слышал, — правда.

Трелла засмеялась.

— Так и есть, почтенный Кортхак, все они полуправда. Но он сильный правитель, который заботится о своем народе. Думаю, он тебе понравится.

— Я уверен, что понравится, госпожа Трелла.

«Он мне понравится еще больше, когда будет мертв, что случится довольно скоро», — подумал Кортхак. Потом прогнал улыбку с лица. Он терпеть не мог, когда ему приходилось сдерживаться перед кем-то, не говоря уж о том, чтобы сдерживаться перед девчонкой.

— А теперь скажи мне, почтенный Кортхак, когда ты позволишь своим людям ходить по городу? Я слышала, они все время сидят взаперти на ужасном постоялом дворе.

— Мои слуги — неотесанные люди. Многие из них даже не привыкли жить в деревне, не говоря уж о таком городе, как Аккад. Но только таких я смог найти для своего путешествия.

Кортхак говорил спокойно. Его время скоро придет.

— Я бы предпочел, чтобы они не ввязывались в неприятности, по крайней мере, до тех пор, пока не выучат ваш язык и не поймут обычаи Аккада. Через неделю или две, после того как я обустроюсь в своем новом доме, они будут готовы к тому, чтобы ходить по улицам в одиночку.

— Наши торговцы будут рады их видеть.

— Так же, как и мои люди будут рады видеть здешних торговцев, я могу это пообещать.

Кортхак увидел проблеск недоверия в ее глазах, и подумал, не прозвучали ли его слова слишком снисходительно.

— Тебе удалось продать драгоценные камни по хорошей цене?

— Трудно сказать, госпожа Трелла. Некоторые из моих образцов ушли довольно быстро, но другие… — он пожал плечами. — Я не уверен. До тех пор пока не поживешь достаточно долго в каком-либо месте, трудно сказать, какая именно сделка удачна. Я еще не уяснил, что здесь считается справедливой ценой. Вот почему я продолжаю внимательно присматривать за своими людьми, чтобы убедиться, что их не одурачат.

И сбывая тем временем большую часть своих камней за куда меньшую сумму, чем они в действительности стоят.

— Ты хорошо выучил наш язык, достопочтенный Кортхак. Ты говоришь всего лишь с легким акцентом. Трудно поверить, что ты сумел выучить его так быстро.

— Торговец должен владеть многими языками, ты наверняка и сама это знаешь. И помимо того, что я занимаюсь торговлей, я провожу большую часть дня, изучая ваш язык и ваши обычаи.

Кортхак сунул руку под рубаху.

— Но я чуть не забыл, — он вынул маленький хлопковый кошелек, затянутый тонкой полоской темной кожи. — Это тебе, госпожа Трелла. Подарок из египетской земли.

Он протянул кошелек, наблюдая, как ее проворные руки развязывают узел и вытряхивают содержимое на ладонь. В неярком свете блеснул изумруд размером с большой палец мужчины, ограненный в форме куба, прикрепленный к толстой золотой цепочке.

— Почтенный Кортхак, это… Я никогда раньше не видела такого камня.

Кортхак расслабился, когда хозяйка дома уставилась на драгоценность, завороженная его глубоким зеленым цветом.

«Так и должно было случиться», — подумал Кортхак. Эти земли давали очень мало изумрудов, да и те были в основном маленькие и плохого качества. Он не забыл снять эту драгоценность с шеи жены богатого торговца в Египте. Стоя на коленях, та умоляла не забирать ее любимое украшение, поэтому он протянул его обратно, наблюдая, как глаза ее наполнились благодарностью.

Он позволил ей подержать ожерелье минутку, прежде чем вонзил меч ей в живот. Потом отобрал камень снова и помахал им перед ее лицом, а она смотрела, как кровь ее пятнает землю — пока не умерла.

— Это красивый камень, госпожа Трелла. Кто еще в Аккаде должен иметь его, если не ты?

— Я польщена, но не могу его принять. Он слишком дорогой.

— Госпожа Трелла, я настаиваю. У меня есть и другие драгоценности, такие же прекрасные. Если ты будешь носить этот камень, это поощрит других женщин Аккада покупать мои драгоценности. И, может быть, если мне понадобится помощь в том или ином деле, я смогу обратиться к тебе.

Кортхак наблюдал, как глаза ее задержались на камне. Он знал: не существует женщины, которая смогла бы отвергнуть такой подарок. Женщинами всегда было легко манипулировать.

Трелла мгновение пристально смотрела на камень, потом вернула его в кошелек.

— Это слишком, но я благодарю тебя за подарок. Это самое красивое ожерелье, какое я когда-либо видела.

Она повернулась к нему и подарила ему улыбку, полную тепла, которого он никогда не видел прежде.

— Но, благородный Кортхак, я не буду его носить, пока не родится ребенок. Иначе боги могут возревновать.

Кортхак скрыл свое разочарование. Он бы предпочел, чтобы она хвасталась украшением на сегодняшнем пиршестве, оповещала всех о его подарке и о том, что Кортхак занимает особое положение. Но вообще-то это было не так уж важно. Он все равно скоро заберет камень обратно, и, когда это случится, Кортхака будет не так легко уговорить.

— Да принесет тебе ребенок великое счастье, госпожа Трелла.

«Пока он жив», — подумал Кортхак.

На другом конце Аккада ни одна лампа не горела в питейном доме Таммуза.

Солнце село несколько минут назад, но в кои-то веки в заведении было пусто. Обычные посетители ушли, чтобы урвать часть еды и выпить эля, который сегодня рекой тек в честь Иштар благодаря госпоже Трелле. Некоторые попытаются поживиться добром, оставшимся без присмотра, когда хозяева добра размякли от чрезмерной выпивки.

Эн-хеду слышала на улице смех и громкие голоса, то затихающие, то становящиеся громче: люди сновали туда-сюда.

Так как посетителей не было, Эн-хеду спросила Таммуза, не закроет ли он заведение на несколько часов. Таммуз предложил прогуляться по улицам и повеселиться вместе с толпой, но Эн-хеду попросила его подождать. Она покинула их комнату, ушла в общую, закрыла там наружную дверь и заложила на засов.

Когда она вернулась в спальню, Таммуз начал вставать из-за стола.

— Нет, не вставай. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, — начала Эн-хеду, выговаривая слова чуть быстрей, чем хотела.

Здесь было достаточно света, чтобы она увидела озадаченное лицо своего хозяина.

— А что тебе нужно?

Она встала прямо перед ним.

— Я хочу, чтобы ты взял меня в постель.

Эн-хеду выдавила эти слова через силу, и теперь их уже нельзя было взять обратно. Она стащила через голову платье и встала перед ним — их не разделял даже один шаг.

Таммуз видел ее без одежды много раз, но она никогда не выставляла себя вот так напоказ, никогда не стояла перед ним просто для того, чтобы он на нее смотрел. И наслаждался.

Она глубоко вздохнула и слегка раздвинула ноги.

Глаза юноши ласкали ее тело, задерживаясь на грудях и на холмике волос под животом.

— Эн-хеду, — начал он. — Ты уверена…

— Да, я уверена. Мне нужно быть твоей женщиной, чтобы доставить тебе удовольствие богов и чтобы дать тебе детей. Но еще больше мне хочется сделать тебе приятное. Ты хороший человек, и я хочу остаться с тобой навсегда.

Таммуз встал и обнял ее здоровой рукой.

— Ты никогда не оставишь меня, Эн-хеду. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. И ты не обязана…

Она подалась ближе и поцеловала его, долгим поцелуем, который заставил его замолчать. Он сжал в ладони ее грудь, заставив ее задохнуться от удовольствия.

— Твоя одежда, хозяин, — сипло сказала она, чувствуя, как волна наслаждения пробегает по ее телу.

У нее слегка кружилась голова, и она подумала: вдруг она упадет, когда Таммуз отпустит ее? Она повела его к кровати, потом помогла ему раздеться, и ее пальцы двигались неуклюже, не с обычным проворством. Потом они упали на постель, голова ее плыла от новых ощущений. На этот раз он поцеловал ее, и что-то пронзило ее, как язык пламени. Она почувствовала, как между ног становится все влажней, и незнакомая вспышка тепла последовала за этим, возбудив ее еще больше.

Теперь его руки блуждали по ее телу, сжимали, прикасались. Он двигался рядом с ней, и она чувствовала жар его кожи, когда он к ней прижимался. Эн-хеду застонала, когда он погладил ее лобок, и он остановился.

— Не останавливайся, — выдохнула она, удивившись как своим словам, так и тому, как быстро она их выпалила. — Не останавливайся.

Она прижала к себе его руку и держала до тех пор, пока его пальцы не скользнули внутрь нее. Никогда она не ощущала такого. Боли не было, не было грубости, которая заставляла ее вздрагивать или кричать — вместо этого было блаженное чувство тепла, которое омывало ее волнами. Эн-хеду услышала собственный смех, чуть слышный звук, испугавший ее точно так же, как Таммуза. Она никогда не смеялась в постели раньше.

Не успел он подать голос, как она схватила его за плечи и втащила на себя, широко расставив ноги, рукой направляя его внутрь себя.

На этот раз она услышала свой стон удовольствия, а он что-то прошептал. Эн-хеду не разобрала слов, но они были не важны. Она обхватила его ногами и прижала к себе.

Она почувствовала, как Таммуз заколебался, но потом начал двигаться внутри нее, толкая и все быстрее двигая бедрами. Она застонала от наслаждения, когда он вошел еще глубже. Потом он выкрикнул ее имя — снова и снова, его тело двигалось само собой, когда он погружался в нее. Эн-хеду закричала — и от того удовольствия, что получала сама, и от того удовольствия, которое давала, — а ее тайное место неудержимо дрожало и становилось все влажней.

Наконец Таммуз привалился к ней, тяжело дыша, все еще повторяя ее имя, говоря, что любит ее и что она никогда не должна его покидать.

— Никогда, хозяин, — пообещала Эн-хеду. — Я никогда тебя не оставлю.

Когда он шевельнулся, чтобы слезть с нее, она засмеялась и крепко в него вцепилась.

— Нет, останься здесь. Я хочу чувствовать тебя рядом.

— О да, — прошептал он ей на ухо. — Держи меня крепко. Это было так хорошо… так хорошо.

Она обнимала его сильными руками, гордясь тем, что смогла так легко доставить ему удовольствие. Гладя одной рукой его лицо, она радовалась, что темнота скрывает ее улыбку. Она снова поцеловала его, и внезапно Таммуз ответил, его язык проник в ее рот, возбуждая ее. Эн-хеду почувствовала, как он снова напрягается, поэтому скользнула руками вниз по его спине и крепко притянула его к себе. Это вырвало у него вздох удовольствия, и он зарылся лицом в ее шею и волосы.

Но только на мгновение. Таммуз начал двигаться снова, его член твердел, каждый толчок посылал по ее телу волну наслаждения, и она услышала собственный стон. Еще одна волна удовольствия омыла ее. На сей раз это длилось долго, очень долго.

* * *

В спальне Треллы горела единственная лампа. Праздник наконец-то закончился, по крайней мере, для Треллы и ее домочадцев. Она сидела на кровати рядом с Аннок-сур; та держала в руке ожерелье, подаренное Кортхаком.

— И он ничего не попросил, Трелла? Никакого ответного дара?

— Ничего. Только мое благоволение. Он не упоминал Эсккара, даже не намекнул, чтобы я рассказала ему о таком огромном подарке. Как будто Эсккар для него вообще не важен.

— Что ты будешь с этим делать? — Аннок-сур положила драгоценный камень на кровать между ними.

— Сейчас — ничего. После того как родится ребенок, я продам камень как можно скорей. Я уверена, что вырученного хватит, чтобы некоторое время платить строителям Корио.

— Если ты сможешь найти того, у кого достанет золота, чтобы дать за камень хотя бы примерно столько, сколько он стоит, — вздохнула Аннок-сур. — Может, ты должна оставить камень себе.

— Нет. Если люди увидят, что я ношу такое украшение, они перестанут мне доверять. Как я смогу просить сделать пожертвование на строительство стен, если буду показываться на публике с таком дорогим украшением?

Трелла покачала головой.

— Но этот Кортхак… В нем есть нечто такое, что сейчас тревожит меня даже больше, чем при первом его появлении. Ты ничего о нем не узнала?

Аннок-сур вздохнула.

— Очень мало. Хатхор никогда не выпускает его людей из виду. Кортхак купил двух женщин на рынке рабов, чтобы те готовили еду и ублажали его людей, но женщины эти редко выходят на улицу. Когда же выходят, всегда в сопровождении одного или двух мужчин. Мы пытались с ними поговорить, но их предупредили, что ни с кем нельзя разговаривать, и они слишком запуганы, чтобы ослушаться. Эти женщины покупают товары, стирают в реке одежду и возвращаются на постоялый двор к Кортхаку. Если не считать этих вылазок, они редко покидают дом. Я видела их. У них несчастный вид.

— Кортхак что-то скрывает, Аннок-сур.

— Может, он совершил преступление в Египте, нечто столь ужасное, что даже здесь он боится.

— Каков бы ни был его секрет, нам надо его раскрыть.

— Я не знаю, что еще можно предпринять, Трелла. Мы наблюдаем за его людьми, мы наблюдаем за ним, но все, что он делает — это проводит время у тележек, с которых торгуют на берегу реки. И все-таки так не может продолжаться вечно. Даже слугам нужно свободное время.

Трелла взяла изумруд и вернула его в кошелек.

— Думаю, я отдала бы этот камень, только бы выяснить, что скрывает Кортхак.

Она надежно завязала шнурок. Встав, подошла к кровати и опустилась на колени. Сильно толкнув, Трелла сдвинула часть ножки кровати — открылось крошечное углубление, едва достаточное, чтобы спрятать туда кошелек. Когда она вернула кусок дерева на место, украшение исчезло. Только очень зоркий глаз при пристальном изучении мог бы обнаружить крошечный тайник. В спальне имелись и другие такие же тайники. Трелла нередко обследовала комнату и обнаружила три других, но их могло быть и больше. Прежний хозяин дома хранил много секретов.

— Может, тебе следует послать весточку Эсккару и попросить его вернуться, — сказала Аннок-сур. — Он и так отсутствует слишком долго.

— И что я ему скажу? Что какой-то богатый торговец внушает мне тревогу? Что я не могу выяснить, скрывает ли он что-нибудь? Эсккар узнает не больше, чем знаем мы, — Трелла покачала головой. — Кроме того, он посылает из Биситуна золото и товары, и совет счастлив, что там наступил мир.

— А эта новая женщина, с которой спит Эсккар? Что если он начинает забывать о тебе?

— Ребенок приведет его обратно, — ответила Трелла, хотя ее посещали такие же сомнения. — Пусть Эсккар пока наслаждается жизнью. Он рисковал этой жизнью, чтобы взять деревню.

— По крайней мере, Бантор скоро вернется.

— Тогда мы обе будем чувствовать себя спокойнее, Аннок-сур.

— Может, нам стоит избавиться от Кортхака, если ты никак не можешь перестать тревожиться из-за него.

— Нет, не сейчас. Сперва надо узнать о нем побольше. У нас еще много времени, и рано или поздно мы выясним, что он скрывает.

 

Глава 15

Десять дней спустя после праздника Иштар Кортхак вышел из своего дома. Давно рассвело, его телохранители уже проверили улицу, и сегодня вместе с ними хозяина ждал Хатхор — у него был такой же настороженный вид, как и у тех двух воинов, что должны были охранять Кортхака сегодня.

Никто в Аккаде не удивлялся тому, что Кортхаку нужны телохранители. Все знали, что он часто носит с собой драгоценные камни или золото, вырученное за продажу этих камней, что делало его заманчивой добычей для любого отчаявшегося вора, готового рискнуть жизнью. Пока никто не предпринял такой попытки. Охранники Кортхака, казалось, всегда были настороже, их ладони всегда лежали на рукоятях мечей, а глаза непрерывно шарили по сторонам в поисках любой возможной угрозы.

Если бы какой-нибудь храбрый грабитель сумел пройти мимо охранников, у самого Кортхака имелся длинный нож, и никто не сомневался, что торговец умеет им пользоваться. Даже если такой отчаянный грабитель ухитрился бы срезать кошелек Кортхака и удрать, весь город был бы перевернут вверх дном в поисках вора. Все понимали, что у Кортхака в Аккаде много друзей и что эти торговцы потребуют, чтобы воины начали охоту на вора, даже если тот попытается бежать из города.

Нынче утром, однако, улица перед новым жилищем Кортхака казалась такой же мирной, как и в любой другой день. Такими же мирными выглядели и несколько уличных продавщиц, расхваливавших свои товары всем, кто, стараясь не глядеть им в глаза, спешил мимо. На улице, где жил Кортхак, никогда не бывало много прохожих; всего две улицы отделяли ее от рыночной площади, и большинство более солидных продавцов, торгующих товарами получше, продавали их именно там. То, что продавалось не на рынке, нередко бывало сомнительного качества и, соответственно, имело более низкую цену.

За большинством тележек и прилавков рядом с домом Кортхака стояли женщины, часто в окружении толп детей, которые кричали или плакали. Их шум и шалости раздражали любого, кто просто проходил мимо.

Сегодня улица казалась относительно пустой, и Кортхак отправился в путь в сопровождении двух охранников: один шагал впереди, второй следовал сзади. Хатхор занял свое обычное место слева от Кортхака, и четверо египтян двинулись на берег.

— Еще один прекрасный день, — сказал Кортхак, взглянув сперва на ярко-голубое небо, а потом на своего все еще усталого младшего командира.

Когда Хатхор и Небиби вернулись в Аккад прошлым вечером, оба они доложили Кортхаку о том, что делает Ариам. Тем не менее как всегда предусмотрительный Кортхак хотел услышать об этом снова, более подробно. Его план требовал точного выполнения, и, чтобы не было провала, события должны были следовать строго по порядку.

— Да, господин, — ответил Хатхор.

Его неизменно бдительные глаза на ходу высматривали, нет ли опасности.

Они вышли на рыночную площадь, уже полную покупателей и продавцов. Некоторые все еще прибывали с ближайших ферм. Большинство тружеников поднимались до рассвета, чтобы занять на рынке места получше. Те, кому приходилось проделывать больший путь, чтобы добраться сюда, будут прибывать еще в течение нескольких часов. Почти все местные фермеры продавали свой урожай и домашних животных с утра и отправлялись в обратный путь примерно через час после полудня.

Тех, что жили дальше, обычно ждал долгий день: они продавали свои товары командирам приплывавших по реке судов; к несчастью, многие из судов появлялись только во второй половине дня.

Кортхак шагал осторожно, следя не только за тем, куда ставит ноги, но и за толчеей вокруг. Человека могут толкнуть корзиной фруктов, или переехать нагруженной товаром скрипучей повозкой. Каждый день приходилось идти по рынку другим путем, потому что ларьки, вопящие животные, даже покупатели и продавцы постоянно меняли место. Местным мастерам, каждый день продававшим кожи, орудия труда, глиняные горшки, бронзовые инструменты и чаши, приходилось занимать то место, какое удавалось найти, втискиваясь между крестьянскими повозками, нагруженными овощами и фруктами или клетками с цыплятами.

Над площадью стоял оглушительный шум: торговцы пытались привлечь внимание покупателей, соревнуясь в громкости голоса с испуганными животными, которые сидели в клетках или были привязаны к любому прочному предмету.

Сегодня в своем обычном углу рынка собрались только несколько работорговцев. Продавцы редкого и непредсказуемого товара всегда привлекали внимание большой части толпы.

Работорговцы выстроили свой товар — в основном, женщин и юных девушек — и громко перечисляли то, что умеют делать эти рабы, хвастаясь их навыками. Некоторые рабы помогали нахваливать себя, в надежде найти хорошего хозяина, заработать себе на пропитание и остаться жить в безопасном Аккаде.

Часто родители продавали лишних детей. Под плач и слезы отцы хватали несколько монет и наблюдали, как их сыновья или дочери становятся собственностью кого-то другого. Десятки зевак и бездельников или просто прохожих останавливались и слушали, всегда интересуясь покупкой и продажей человеческого товара.

В Египте, насколько помнил Кортхак, рынки рабов были точно такими же, только щелканье бича там чаще заглушало крики рабов. Здесь же за рабами наблюдал распорядитель или глава семьи и редко требовалось прибегать к силе или применять наказание. Честно говоря, Кортхак был удивлен, обнаружив, что большинство рабов, продающихся на рабовладельческом рынке Аккада, сами предложили себя на продажу, надеясь найти жизнь получше той, что они оставили на ферме или в какой-нибудь дальней деревушке. Даже родители, продавая своих детей, надеялись, что их ребенок станет жить лучше, сделавшись рабом какого-нибудь процветающего торговца или ремесленника в растущем городе. Продажа дочерей была менее болезненной, так как разницы между тем, чтобы стать чьей-то рабыней или стать чьей-то женой, было немного; и та и другая до конца своих дней будут подчиняться чужой воле.

Воры и разбойники составляли последнюю группу рабов, и их охраняли более тщательно, наблюдая за ними внимательней, чем за остальными. Приговоренные к рабству за свои преступления, они знали, с какой жизнью им придется столкнуться: они будут тяжко трудиться до конца своих дней. А если раб убежит, аккадские воины выследят его и вернут.

Насколько было известно Кортхаку, сам Эсккар не так давно выполнял роль такого слуги-ищейки. Охотник за рабами, который теперь правил городом. Но Кортхак знал: это не продлится долго. В последнем донесении Хатхора говорилось, что Ариам и Такани хорошо делают свое дело. Число людей и лошадей в войске Кортхака неуклонно росло, и вскоре для них найдется работа.

Толпа поредела, когда Кортхак и Хатхор покинули рыночную площадь и прошли через ведущие к реке ворота.

Суета на берегу никогда не была одинаковой: командиры судов появлялись и исчезали; некоторые делали несколько поездок за один день, другие просто проходили через Аккад и отравлялись дальше вверх или вниз по великой реке в долгие путешествия.

Кортхак добрался до места, которое выбрал для своих торговых дел. Оно находилось достаточно близко от пристани, чтобы можно было видеть появление каждого судна, но достаточно далеко, чтобы на Кортхака не натыкались те, кто сгружали и разгружали товары.

Другие продавцы драгоценностей торговали на рынке, но Кортхаку нужно было место потише, чтобы обставлять свои дела подальше от толпы зевак, не имеющих в кошельке даже пары паршивых медяков.

Поскольку он продавал только дорогие камни, серьезные покупатели вскоре узнали, где его следует искать.

Этим утром Кортхаку не пришлось ждать, пока появится нанятый им человек и установит его стол для торговли. За медную монету живший вблизи от ворот плотник согласился каждую ночь хранить у себя узкий стол Кортхака, трехногий стул и шест для навеса и приносить их обратно каждое утро.

Сегодня все уже было на месте, и плотник стоял рядом, улыбаясь и ожидая заработанную монету. Хатхор протянул ее, а Кортхак занял место на табурете. Он мог бы заставить своих телохранителей каждый день таскать эту тяжесть из его дома и обратно, но решил, что это будет выглядеть смешно: богатый человек путешествует через город с двумя телохранителями, несущими стол.

Едва получив плату, местный житель ринулся прочь, не поблагодарив Хатхора и Кортхака: ему не терпелось начать собственную торговлю. Кортхака не очень заботили слова благодарности, но он все равно собирался отрезать этому человеку уши, как только захватит власть.

Кортхак приготовился к очередному дню притворной торговли. Как обычно, он послал одного из своих телохранителей, чтобы тот занял место рядом с воротами и присматривал за каждым, кто слишком заинтересуется столом Кортхака. Другой телохранитель встал в нескольких шагах неподалеку с рукой на рукояти меча, наблюдая за ходящими туда-сюда людьми.

Тем временем Кортхак сидел на табурете, деля завтрак из хлеба и твердого сыра со своим младшим командиром. Покупатели и продавцы драгоценностей редко занимались делами так рано, и сейчас Кортхак привлекал не больше внимания, чем любой другой торговец на берегу. Он позволил Хатхору не торопясь повторить рассказ о его наблюдениях и о беседах в лагере Ариама. Рассказывая обо всем, что видел и слышал, Хатхор продолжал есть. Оба они говорили на египетском и негромко.

— Итак, Ариам будет готов, — сказал Кортхак, когда Хатхор закончил.

— Да, господин. Ему, может, придется прочесать всю округу в поисках последних десяти-двадцати лошадей, но к тому времени это будет уже неважно.

— А люди, которые явились сюда с тобой? Они подойдут?

— Я был с Ариамом, когда он выбирал их, господин. Я сам испытал, насколько искусно они владеют мечом. Все они опытные бойцы, быстрые и более чем умелые. За такую кучу золота они убьют кого угодно.

Кортхак хотел бы сам поговорить с этими людьми, но это было слишком опасно. Четверо провели ночь в маленькой харчевне всего в нескольких шагах от дома Кортхака; за ними присматривал Небиби, чтобы убедиться, что они ни с кем не повидались и держали рты на замке.

— Хорошо. Отдай им обещанное золото и выведи из города до полудня. И скажи, что если они все выполнят, каждый получит еще по десять золотых монет.

На лице Хатхора отразилось удивление.

— Так много золота… Они уже согласились на то, что им предложили раньше.

— Я хочу быть уверен, что они доведут дело до конца. Я не хочу, чтобы, добравшись до Биситуна, они решили, что задание слишком опасно. Кроме того, к тому времени, как они вернутся, тут будет куча золота, чтобы им заплатить.

Кортхак улыбнулся, подумав об этом.

— И скажи им, что если они потерпят неудачу, я предложу то же самое золото другим, чтобы те выследили их и привезли мне их головы. Это должно укрепить их решимость.

— Я пошлю их из города по одному, — предложил Хатхор. — Так будет меньше вероятности, что они привлекут к себе внимание. Им понадобится купить новую лошадь, взамен той, что охромела.

— Позаботься, чтобы они поняли задачу. Они скачут вовсю к Биситуну и как можно быстрей наносят удар. Если они промедлят, от них уже не будет пользы.

— Я скажу им, господин. Они понимают, как это срочно. И нанесут удар, как только смогут.

— Хорошо. Значит, одной тревогой станет меньше.

Кортхак огляделся по сторонам, как всегда проверяя, не следит ли кто за ними. Люди Треллы были повсюду, и их не всегда было легко заметить. Он пока отложил мысли о наемных убийцах.

— Позаботься, чтобы Небиби этим утром нашел время изучить землю по ту сторону реки. Такани может понадобиться место, чтобы спрятаться, если он появится рано или если нам нужна будет отсрочка. Отправь Небиби обратно к Такани, как только остальные покинут город. Он не попадет в беду, если будет путешествовать один?

— Нет, на землях на западном берегу достаточно спокойно. Там живут несколько крестьян, но больше всего пастухов. У Небиби хорошая лошадь, и у него будет с собой достаточно еды, чтобы он смог ехать без остановок. Меньше трех дней езды, если будет избегать деревень.

— Давай надеяться, что по дороге его не прикончат разбойники.

Хатхор вежливо посмеялся шутке своего хозяина.

— Здесь все готово, господин?

— Да, я уже почти закончил составлять список тех, кто нам понадобится, — Кортхак постучал себя пальцем по голове. — Конечно, Расуи. Он ненавидит и Треллу, и Эсккара, думает, что они выскочки, которых следует изгнать из Аккада. И еще пять или шесть главных торговцев города, по большей части те, кто был наказан Эсккаром или советом. Я уверен, что все они будут рады войти в новый совет знати. Они будут влиять на своих друзей, чтобы те к нам присоединились. Это более чем достаточно для начала.

— Ты с ними уже поговорил? Я имею в виду, сказал им, что замышляешь?

— Нет, с такими вещами нельзя торопиться, — Кортхак не возражал против того, чтобы обсудить это с Хатхором, единственным из его подчиненных, который имел достаточно мозгов, чтобы понимать, что часто нужно действовать хитростью. — Но я вежливо выслушал их презренные жалобы и посочувствовал им. Поэтому они считают меня одним из своих, заслуживающих доверия. В тот миг, когда мы захватим город, они все поблагодарят богов за возможность принять мое золото и встать на мою сторону. Они получат власть и богатство вместе с возможностью отплатить своим врагам. Остальные горожане будут их ненавидеть, но для примкнувших ко мне это будет малая цена за достигнутое благополучие.

— Что-то может пойти не так, господин?

— Конечно, — со смехом сказал Кортхак. — Эсккар может вернуться, или Бантор может появиться слишком рано. Если разведчики Гата получат известия об отряде Ариама, это может все изменить. Но пока все выглядит…

— Господин! — окликнул Кортхака телохранитель. — Приближается госпожа Трелла.

Кортхак повернулся к воротам и с удивлением увидел, что Трелла и вправду идет к пристани. Несмотря на свою беременность, она шла довольно грациозно, с высоко поднятой головой, окруженная четырьмя воинами клана Ястреба. Рядом с ней шагал человек, в котором Кортхак узнал речного торговца с юга. Еще Треллу сопровождал Никар.

Эта группа подошла к самому берегу реки, где Трелла и Никар некоторое время разговаривали с торговцем.

— Что ж, наша могущественная правительница даже посещает пристань, — сказал Кортхак.

— Ее охранники, похоже, настороже, — заметил Хатхор.

— На нее уже было совершено нападение. Жаль, что она выжила. И все же, полагаю, это сработало нам на руку.

Кортхак рассмотрел телохранителей Треллы, и ему пришлось признать, что те знают свое дело. Они стояли лицом к людям, все время глядели по сторонам, наблюдая за каждым проходившим мимо, особенно за теми, кто пытался приблизиться к госпоже Трелле.

Наконец, Трелла кончила прощаться с торговцем, и тот поклонился сначала ей, потом Никару, после чего осторожно зашагал по сходням на свое суденышко, где его ждала команда из двух человек — без сомнения, им не терпелось отплыть.

Трелла и Никар повернулись и двинулись обратно к воротам, но тут Трелла заметила Кортхака и свернула, зашагав прямо к нему. Никар, однако, продолжил путь к городу.

Через минуту Трелла и ее спутники уже стояли перед Кортхаком.

— Доброе утро, Кортхак, — сказала она, слегка поклонившись.

— Доброе утро, госпожа Трелла, — Кортхак вернул поклон. — Раньше я не видел тебя на берегу.

— А ты Хатхор, — сказала Трелла, улыбнувшись телохранителю. — Я помню тебя, ты был на празднике.

— Я польщен, госпожа Трелла, — ответил Хатхор, низко поклонившись.

— Пожалуйста, госпожа Трелла, — сказал Кортхак, — возьми мой табурет. И зайди под навес. Ты не должна стоять на солнце.

— Я воспользуюсь твоим навесом, — ответила она, — но предпочла бы остаться стоять. Кажется, ты немного наторговал этим утром, — добавила она, прикоснувшись к пустому столу перед ними.

Кортхак засмеялся.

— Обычно я не раскладываю свои товары, пока кто-нибудь не проявит к ним интереса, — сказал он.

Египтянин сунул руку в кошелек и, вытащив около дюжины камней, рассыпал их по столу. Камни заискрились на свету: ярко-зеленый изумруд, три приличных размеров цитрина, голубой сапфир и два темно-красных граната, выделяющихся даже среди остальных драгоценных камней.

— Не сомневаюсь, что женщины Аккада пожелали бы носить любой из них, — сказала Трелла, вертя в пальцах самый темный гранат.

— Для тебя — специальная цена, госпожа Трелла, — с улыбкой проговорил Кортхак.

Она покачала головой.

— Нет, пока не родится ребенок. Тогда будет причина отпраздновать.

— Я предвкушаю этот счастливый день, — сказал Кортхак. Он повернулся к Хатхору. — Тебе пора приступать к своим обязанностям. Солнце поднимается все выше.

— Да, господин, — Хатхор обратился к Трелле: — Ты извинишь меня, госпожа Трелла?

— Конечно, — ответила та, снова улыбнувшись. — Я уверена, что у тебя до сих пор много дел в новом доме твоего хозяина.

Хатхор поклонился им обоим и, пройдя между двумя охранниками, зашагал прочь, к воротам.

— Я рада, что ты решил остаться в Аккаде, — сказала Трелла. — Твоя торговля будет выгодна для многих в этом городе.

— Я подумывал о том, чтобы перебраться подальше на юг, — ответил Кортхак, — но, по правде говоря, этот город так быстро растет, что моя торговля не может не расти вместе с ним. И люди довольны твоим мудрым правлением. Я никогда еще не видел столь большого города, где было бы так мало воров и нищих.

— Многие покинули город, когда началась осада, — сказала Трелла. — Те, что остались, готовы были рисковать жизнью, чтобы начать все сначала. И все же, полагаю, всегда найдутся такие, кто слишком ленив, чтобы работать, и слишком готов к воровству. К сожалению, такие люди предпочитают жить за счет бедных и слабых.

— А почему бы им не воровать у богатых?

— Посмотри на себя, Кортхак. В отличие от бедных, ты имеешь охранников, которые тебя защищают. И где вор сможет сбыть украденное у тебя? Ему пришлось бы покинуть Аккад и надеяться, что его не поймают и не ограбят на дороге.

Любой, кто попытается забрать его драгоценности, закончит тем, что станет трупом, — Кортхак это знал. Он выбрал себе в охранники самых быстрых и умелых, и его телохранители знали все о ворах и наемных убийцах.

— Кажется, тебя больше заботят лавочники и фермеры, чем богатые торговцы, госпожа Трелла.

Она засмеялась в ответ — этот приятный звук заставил всех повернуться к ней.

— Может, потому, что богатым и процветающим немногое от меня нужно. Только терпящие лишения нуждаются в помощи и руководстве.

Кортхак заметил, что ее участие искренне, и невольно удивился этому. В Египте правители заявляли, что правят народом, как мудрые отцы руководят своей семьей, но на самом деле они вряд ли делали что-нибудь помимо того, что жили за счет всех, кто был слабее их.

«И именно поэтому, — подумал Кортхак, — мы их победим».

На простых людей нельзя было положиться, у них не было силы, чтобы вынести тяжелые испытания или трудности, не было и храбрости, чтобы встать лицом к лицу с завоевателями. И снова Кортхак подумал об Эсккаре, гадая, испытывает ли тот такие же чувства к сброду, что и Трелла. Вряд ли, решил Кортхак. Он знал: варвары считают, что от тех, кто слабее их, кто не принадлежит к их племени, мало пользы.

— Значит, людям Аккада повезло, что у них такой правитель.

— Этот город и впрямь благословлен богами, — сказала Трелла. — А теперь, почтенный Кортхак, я должна тебя оставить. Этим утром состоится очередное заседание совета.

Он поклонился, и она ответила тем же, а потом ушла, окруженная своими охранниками. Вскоре она уже миновала ворота и исчезла из виду.

Несколько зевак, которые убивали время, наблюдая за беседой, вернулись к своим делам, сразу забыв про разговор Треллы с Кортхаком и про его маленький торговый прилавок.

Кортхак смел драгоценные камни со стола обратно в кошелек. Отвернувшись от ворот, он уставился на освещенную солнцем реку, но не видел ее, думая о своем разговоре с Треллой. Он решил, что она умна. Любая другая женщина этого города лапала бы камни, говорила об их красоте, восхищалась тем, как они выглядят на фоне мягкой кожи ее груди. Трелла же после одного-единственного взгляда на драгоценности смотрела все время ему в глаза, выискивая в них, как понимал Кортхак, любой намек на слабость.

С тех пор как он покинул Египет, он ни разу не беседовал с равными себе, но эта девушка-рабыня знала кое-что о характере мужчин. Если бы она не носила в себе отродье другого мужчины, он мог бы оставить ее себе в качестве наложницы, чтобы она время от времени занимала его мысли и бросала вызов его уму. После того как Кортхак выдрессирует ее должным образом, разумеется. Но, к несчастью для себя, Трелла слишком популярна. Поэтому ей придется сыграть в его городе другую роль, доказав всем, что он правит здесь безраздельно. И эта роль требовала, чтобы вскоре все увидели ее мертвой у его ног.

 

Глава 16

Еще пять дней прошли без происшествий, миновало уже две недели после праздника богини Иштар.

Послеполуденное солнце медленно двигалось к горизонту, и Эн-хеду решила собрать сегодня свои разложенные на продажу вещи на добрый час раньше обычного. Этот день, как и другие дни и недели, принес мало нового. Дела всегда шли хуже ближе к вечеру, когда люди, уставшие после долгого трудового дня, беспокоились больше о своем ужине, чем о покупке какой-нибудь безделушки. Эн-хеду продала за весь день только один пояс — торговцу, чей пояс разорвался, и это было еще до полудня.

Эн-хеду появилась на улице с первыми лучами солнца и успела увидеть, что Кортхак двинулся к реке немного раньше обычного. Но днем он вернулся в свой обычный час, чтобы пообедать в уединении.

Кортхак переехал в новый дом две недели назад, через несколько дней после праздника Иштар. Его новое жилище состояло из трех маленьких домов, стоящих в ряд и соприкасающихся друг с другом; дом, что находился посередине, был слегка больше остальных двух.

Эн-хеду начала торговать на улице Кортхака за два дня до того, как тот вступил во владение новым жилищем. К тому времени, как сюда переехали египтяне, она стала просто одной из уличных торговок, ее товары были разложены всего в нескольких шагах от тележки жены фермера, которая продавала овощи.

Каждый день на улице выстраивалось не меньше дюжины ручных тележек, иногда они даже мешали людям пройти. Торговки передвигали свои тележки с товарами туда-сюда и находили время, чтобы посплетничать.

Проведя здесь столько дней, Эн-хеду уже знала по имени каждого из семнадцати египтян и заговаривала с ними всякий раз, когда те проходили мимо. Но только если с ними не было их хозяина. Вскоре она научилась не привлекать к себе внимания, если Кортхак был неподалеку. При нем никто из египтян не осмелился бы сунуться на улицу или ответить на ее приветствие.

Единственным исключением из правила был Хатхор. Этот серьезный с виду, редко улыбавшийся человек был главным управляющим Кортхака, а еще время от времени он исполнял роль его телохранителя и проводил время, шагая между тремя домами, проверяя людей и поддерживая порядок. Появляясь на улице, он иногда на ходу улыбался или кивал в ответ на приветствие Эн-хеду. Дважды он даже купил кое-что с ее тележки. Один раз — пояс, второй раз — повязку на запястье. Он также делал закупки для домашнего хозяйства, иногда на улице, но чаще на рынке, где был больший выбор товаров.

К удивлению Эн-хеду, Хатхор очень хорошо выучил местный язык и даже рискнул расспросить ее о других безделушках. Эн-хеду пыталась втянуть его в беседу, но он никогда не задерживался надолго и никогда много не говорил. И никогда не замечал ее присутствия, если с ним был Кортхак.

Предводитель египтян оставался таким же непостижимым, как всегда.

После обеда Кортхак обычно возвращался на берег. Лодки, которые пускались в путь к Аккаду на рассвете, часто появлялись в дневные часы, и оживленная торговля могла длиться почти до самого вечера.

Однако сегодня Кортхак остался дома. Потом, в середине дня, двое людей, которых Эн-хеду никогда раньше не видела, вошли к нему в дом. Охранники у дверей узнали их и пропустили внутрь, даже без обычного оклика. Незнакомцы, суровые с виду люди в грязной одежде, оставались внутри меньше часа, после чего двинулись к речным воротам.

Как только они ушли, несколько людей Кортхака начали расхаживать из одного дома в другой. Поведение охранников изменилось. Те, что стояли у дверей, казались более напряженными, и быстрые улыбки, которые прежде они посылали Эн-хеду, исчезли. Это заинтересовало Эн-хеду даже больше, чем приход двух незнакомцев.

Она передумала уходить рано и начала трудиться над другим поясом, с помощью маленькой бронзовой иглы выкалывая на коже узор. Простой рисунок давал работу ее рукам, позволяя в то же время наблюдать за улицей в поисках того, что выходило бы за рамки обычного.

* * *

— Так ты говоришь, Ариам готов переправиться через реку?

Кортхак сидел на маленьком табурете; его голос хрипло раздавался в небольшой комнате без окон, которой он пользовался, когда хотел сохранить разговор в тайне.

— Да, господин, — ответил Рихат; он сидел, скрестив ноги, на полу перед Кортхаком. — Все люди уже на месте, прячутся за холмами по ту сторону Тигра. Ариам велит передать тебе, что мы можем атаковать сегодня или подождать до завтра, если тебе нужно больше времени.

— Нет, мы атакуем сегодня, в сумерках, как и собирались. Ты уверен, что никто не видел нашего войска?

— Никто, кого мы оставили бы в живых, господин, — Рихат облизнул губы. — Ариам был очень осторожен. Мы двигались большую часть ночи, потом скрылись в холмах. Мы видели только несколько пастухов, присматривающих за своими стадами.

Кортхак внимательно рассматривал Рихата. Один из младших командиров Ариама, Рихат казался смышленым человеком, хотя, похоже, нервничал, наконец-то встретившись с Кортхаком лицом к лицу. Вряд ли его нервозность имела какую-то особенную причину. Кортхак знал, что большинство мужчин в его присутствии чувствуют себя не в своей тарелке.

По потному лицу Рихата было видно, что его утомили несколько дней трудного пути. Он сделал еще глоток воды из чаши и перевел взгляд с Кортхака на Хатхора; кроме них троих, в комнате никого больше не было.

— Слушай меня очень внимательно, — сказал Кортхак, тщательно подбирая слова. — Скажи им, чтобы они переправились через реку сегодня, за час до заката, — он не сводил глаз с Рихата, чтобы не упустить ни малейшего намека на невнимательность или страх. — Вы приблизитесь к городу с юга и будете ждать моего сигнала.

— Да, господин. Такани и Небиби все объяснили. Они позаботились, чтобы все было готово, перед тем как послали меня вперед.

И Такани, и Небиби знали, какое наказание последует за неточное исполнение приказов. Кортхак больше беспокоился об Ариаме и его людях. Они были для него неизвестной величиной, и, если они подведут, Кортхак может оказаться запертым в городе.

— Господин, хочешь ли ты, чтобы я вернулся с Рихатом и убедился, что люди готовы?

Хатхор предложил это довольно робко, и Кортхак мгновение размышлял над ответом, прежде чем сказать:

— Нет, ты нужен мне здесь, Хатхор. Рихат сам сможет передать мои приказы слово в слово Такани и Ариаму. Не так ли, Рихат?

Голос Кортхака сочился угрозой, и Рихат опустил глаза, уставившись в пол.

— Да, господин, — наконец ответил он, когда молчание слишком затянулось. — Я сделаю все в точности, как ты говоришь.

— Хорошо, — Кортхак позволил себе легкую улыбку, чтобы подбодрить этого человека. — Ты будешь вознагражден, когда город станет нашим. А теперь возвращайся к Такани и скажи, чтобы они потрудились незаметно переправиться через реку. Потом они последуют вдоль берега реки к воротам и будут ждать моего сигнала. Они не должны опоздать.

Кортхак кивнул Хатхору, который встал и, протянув к Рихату руку, поднял его на ноги. Они вдвоем покинули комнату, оставив Кортхака наедине с его мыслями.

Это Такани предложил подождать один день. Он хотел дать отдых людям. Без сомнения, все устали после четырех дней трудного пути, по большей части двигаясь ночью, чтобы незамеченными добраться до окраин Аккада. И все же Кортхак знал: кто-нибудь в округе что-нибудь заметит и, скорее всего, уже к утру разнесется слух о появлении его людей. Кроме того, чем дольше людям придется ждать, тем больше будет вероятность, что что-нибудь пойдет не так или что Такани и Ариам сцепятся друг с другом и прольется кровь. А Кортхак знал, что сейчас Ариам и его всадники нужнее Такани, жестокого бойца, всецело преданного своему господину.

Хатхор вернулся и встал в дверях.

— Рихат и его товарищ уже пустились в обратный путь, господин.

— Позови Симута. Пора готовиться.

Хатхор шагнул прочь и несколько мгновений спустя появился с Симутом, еще одним «телохранителем» Кортхака, который участвовал во многих боях в течение многих лет.

— Собери трех своих людей, Симут, — начал Кортхак. — Ты знаешь, что делать?

Кортхак повторял это задание несколько раз, и теперь уже не было нужды снова вдаваться в детали.

— Позаботься о том, чтобы тебе хватило времени найти Гата и убить его.

Симут кивнул.

— Понимаю, господин. Он умрет на улице, когда будет возвращаться домой.

Они больше недели изучали маршрут Гата. Начальник стражи выполнял свои обязанности в казармах или в доме совета, потом навещал свою любимую харчевню, чтобы выпить единственную кружку эля, а потом возвращался домой как раз тогда, когда начинали сгущаться сумерки.

— Если что-нибудь пойдет не так, Симут, — сказал Кортхак, — если поднимется тревога, тебе придется убить его, как только он покинет питейный дом. Этот человек должен умереть, и неважно, сколько людей ты при этом потеряешь.

— Да, господин. Я тебя не подведу.

Изо всех людей в городе только Гат имел военный опыт и был способен сплотить вокруг себя людей. Теперь, когда главные военачальники далеко от Аккада, остальные воины и жители города будут смотреть на него, ожидая, что он возглавит их. Поэтому старый воин должен умереть первым, чтобы и военные, и гражданские впали в уныние.

— Если не подведешь, ты получишь щедрую награду, когда город будет наш.

Кортхак повернулся к Хатхору.

— Ты удержишь открытыми ворота дома Треллы?

Дом Треллы, окруженный стенами, с размещенными в нем воинами, будет легко защищать, если его обитателей предупредят. И Трелла окажется еще одним человеком, способным сплотить вокруг себя людей. Кортхак предпочел бы взять ее живой, если возможно, но, останется она жить или погибнет, дом следует взять, прежде чем он превратится в твердыню, цитадель сопротивления горожан.

Кортхак поручил это опасное задание Хатхору. Этот человек мог не только сражаться, но и думать, и он понимал важность взятия дома.

— Как только Такани окажется под речными воротами, я присоединюсь к тебе в доме, Хатхор. Только удержи его ворота открытыми до моего появления.

— Да, господин. Ворота останутся открытыми.

— Тогда к ночи мы будем править Аккадом, — сказал Кортхак.

Он перевел взгляд с одного мужчины на другого. Ни один из них не выказал ни малейшего намека на сомнение или страх. Они сражались на стороне Кортхака и раньше, и он всегда приводил их к победе. Они понимали его план, и у них не было вопросов. Они были готовы.

— Приготовьте ваших людей, — приказал Кортхак. — Пора.

Эн-хеду притворилась, что не замечает, как люди Кортхака снуют туда-сюда, и продолжала предлагать свои товары всем прохожим, часто следуя за покупателями несколько десятков шагов — убедительный предлог, чтобы не стоять на одном месте и изучать все происходящее вокруг.

Солнце начало опускаться в западным холмам, когда Эн-хеду заметила, что Хатхор покинул дом Кортхака в сопровождении четырех человек, двое из которых несли под мышками свернутые одеяла. Эн-хеду подумала, что это немного странно, она никогда еще не видела, чтобы Хатхор следовал куда-нибудь больше чем с одним охранником. Она окликнула его, но он то ли не услышал, то ли не имел времени на обычную болтовню.

К этому времени торговля на берегу шла на убыль, и наверняка ни одна лодка не отправлялась в путь почти перед закатом. Эн-хеду была ужасно озадачена всем этим, и тут из дома вышел Симут, еще один телохранитель Кортхака, а с ним — еще трое людей. И снова все они несли неуклюжие свертки.

Не уверенная в том, что означают все эти события, если они вообще что-нибудь означают, Эн-хеду знала одно: она должна рассказать о них Таммузу. Она начала собирать свои кожаные изделия, разложенные на потертом одеяле на тележке. Одеяло также служило для того, чтобы заворачивать в него и перевозить товары, и через несколько мгновений уже напоминало свертки, которые несли люди Кортхака, только короче. С помощью двух разных кожаных шнурков Эн-хеду стянула концы одеяла, продолжая лихорадочно размышлять. То, что по улице сновало столько египтян, и то, что они вели себя совсем не так, как обычно, беспокоило ее.

К тому времени, как она закончила упаковывать свои товары, она услышала голоса, говорящие на египетском, и, подняв глаза, увидела, что из дома выходит Кортхак вместе с двумя своими людьми. И снова один из следующих с Кортхаком египтян нес тяжелый с виду сверток, немного длиннее того, что нес второй человек.

Эн-хеду опять опустила глаза и не подняла их даже тогда, когда Кортхак прошел мимо ее тележки на расстоянии вытянутой руки. Из-под спутанных волос она смотрела на его ноги и ждала, до тех пор пока он не исчез в конце улицы. Вид угрюмого египтянина обеспокоил ее. Эн-хеду испытывала искушение бросить тележку, но брошенная тележка могла привлечь к себе внимание. Лучше покатить ее по улице, как Эн-хеду делала каждый вечер, и вернуть в безопасный дом Нинбанды.

Но не успела Эн-хеду сдвинуться с места, как на улице показалась четвертая группа египтян. Глядя на их ноги, она насчитала пять человек. Это ее удивило: ведь такое число означало, что все три дома теперь пусты, и все добро, оставшееся в этих жилищах, находится сейчас без охраны. За те шесть недель, что Эн-хеду наблюдала за тремя домами, по меньшей мере половина людей Кортхака находилась внутри, охраняя его богатство.

Однако последняя группа отправилась не к реке. Вместо этого они пошли вверх по улице, к центру Аккада. Эн-хеду мгновение наблюдала за их удаляющимися спинами, потом налегла на тележку, которая со скрипом нехотя сдвинулась с места. Встревоженная Эн-хеду толкала тележку изо всех сил, не обращая внимания на тех, кто стремительно отскакивал в сторону, чтобы дать дорогу скрипящей и раскачивающейся тележке.

Когда Эн-хеду добралась до хижины Нинбанды, она не остановилась, а просто толкнула тележку в сторону входа и крикнула женщине, чтобы та присмотрела на нею. Потом поспешила к следующей улице, к питейному дому.

Что-то было не так. Эн-хеду невольно пустилась бегом, прижимая к груди тяжелый сверток с товарами, закутанными в одеяло, огибая усталых после работы жителей, которые тащились к своим домам.

Тяжело дыша, она свернула на узкую улочку, которая вела к питейному заведению Таммуза, пробежала мимо двух людей, пытавшихся с ней поздороваться, и сквозь полуоткрытую дверь ворвалась внутрь.

Кури поднял глаза, услышав шум, но она не обратила внимания на его обычную улыбку.

— Где Таммуз? Он здесь?

Она уронила сверток, беспокоясь, что Таммуз может сейчас наблюдать за домом, может даже последовать за группой Хатхора или Симута.

Но Таммуз вышел из своей комнаты, услышав звук распахнувшейся двери и возбужденный голос Эн-хеду.

— Эн-хеду, что…

Бросив один-единственный взгляд на ее лицо, он замолчал.

Она впихнула его обратно в спальню и закрыла дверь, а потом тихим голосом рассказала обо всем, что видела.

— Эти свертки… Насколько большими они были?

Эн-хеду развела ладони, показывая длину мужской руки.

— Одеяла, которые несли люди Кортхака, были еще длиннее и толще.

— Хм-м-м, недостаточно длинные для луков, — глаза Таммуза широко распахнулись. — Мечи? Могли они нести мечи?

— Да, наверное… хотя я не слышала, чтобы что-нибудь звякнуло.

Выругавшись себе под нос, Таммуз подхватил свой пояс и захлестнул вокруг талии. Эн-хеду привычно помогла застегнуть его, и в ней поднялся страх, когда она увидела, как Таммуз вытащил из ножен нож.

— Я пойду в дом Эсккара и предупрежу Треллу, — сказал он. — Оставайся здесь с Кури.

Он выскользнул за дверь, покинул пивную и пустился бегом.

Ошеломленная Эн-хеду осталась стоять на месте. Что мог сделать Таммуз с одной здоровой рукой и одним ножом? Если случится беда, он…

Она шагнула в общую комнату. Один из посетителей, увидев ее, крикнул, прося принести еще кружку эля и что-нибудь поесть. Эн-хеду уставилась сквозь него, потом заметила товарища этого человека — тот носил на поясе нож.

— Мне нужно одолжить у тебя это, — она так быстро вытащила зеленоватое медное лезвие из-за пояса, что хозяин ножа не успел сообразить, что она делает. — Кури, останься здесь.

Она сунула нож под платье, крепко вцепилась в него сквозь ткань и побежала за Таммузом, не обращая внимания на окликающие ее сзади голоса.

Улицы были полны народу. Многие уже поужинали и собирались несколько часов побездельничать, прежде чем лечь спать. Они хмуро смотрели на Эн-хеду, когда та отталкивала их с дороги или натыкалась на них, пробираясь через толпу тем же путем, каким Таммуз наверняка двинулся к дому Эсккара.

Солнце опустилось за горизонт. Дневные краски поблекли, сменившись серыми тенями, которые начали укутывать все вокруг.

В это время суток до дома Эсккара нельзя было добраться быстро, но Эн-хеду спешила, как могла, тяжело дыша и огибая прогуливающихся людей. К ее удивлению, не успела она миновать три улицы, как увидела Таммуза в нескольких шагах впереди. Эн-хеду с облегчением замедлила бег, потом перешла на шаг. Она удивилась еще больше, когда он свернул с улицы, ведущей к дому Эсккара. Что могло заставить его изменить направление? Теперь Эн-хеду была от него всего в дюжине шагов и уже открыла рот, чтобы окликнуть Таммуза, когда…

— Гат! — взвыл Таммуз. — Берегись!

Крик заставил всех на улице застыть, но только на одно мгновение. Потом тупое глухое звяканье бронзы о бронзу разбило вдребезги мирный вечер.

Таммуз метнулся вперед, вытаскивая нож. Эн-хеду снова сорвалась на бег, ее грудь сжималась от страха при мысли о том, что она может увидеть.

Кто-то закричал на египетском, и, едва подбежав к перекрестку, с которого выкрикнул свое предупреждение Таммуз, она услышала крик боли. Теперь света едва хватало, чтобы различить хоть что-нибудь, но Эн-хеду узнала Гата: прижавшись спиной к стене, с мечом в руке, он сражался с людьми Симута. Телохранитель Гата корчился на земле, истекая кровью, никто не обращал внимания на его крики о помощи.

Гата, отбивавшегося от трех человек, вот-вот должны были одолеть, но внезапно позади людей Симута появился Таммуз и сильно ударил одного из них ножом в спину. Раненый завопил, Эн-хеду увидела, как по его одежде потоком хлынула кровь. Симут заметил, что случилось, и замахнулся мечом на Таммуза, но тот увернулся от удара. Воспользовавшись случаем, Гат передвинулся вбок и ударил ближайшего из атакующих. Удар Гата бросил этого человека на спину, дав старому воину возможность броситься в сторону и спастись. Но не успел он этого сделать, как еще один египтянин кинулся на Гата и вонзил меч в бок командира стражи. Гат сильно ударил рукоятью меча нападавшего в лицо, и тот отшатнулся назад, толкнув своего товарища.

Потом Гат, зажимая бок, метнулся в сторону и исчез в сгущающихся на улице тенях.

Тем временем Симут повернулся к Таммузу, чтобы покончить с юношей, который испортил ему засаду. С поднятым мечом он двинулся к Таммузу и замахнулся, целясь в голову. Таммуз шагнул в сторону и выдернул нож из спины своей жертвы. Меч Симута не поразил цель, но египтянин сражался слишком часто, чтобы поставить свою жизнь на один-единственный удар. Плавным движением он рубанул еще раз, крест-накрест, сперва снова в голову Таммуза, потом — целясь ему в грудь. Нож Таммуза не мог соперничать с мечом нападающего, поэтому юноша увернулся, пытаясь избежать удара, но потерял равновесие, споткнулся и тяжело упал на бок, на свою больную руку. Симут с удовлетворенным фырканьем отвел меч назад, чтобы добить упавшего.

Но прежде чем оружие успело набрать скорость, то, что Симут считал легким убийством, закончилось его собственным болезненным шипением. Эн-хеду, бегом появившись сзади, вытащила нож из-под платья и изо всех сил воткнула его в спину Симута, над его поясом, почувствовав, что клинок вошел по рукоятку — на ширину ладони.

Меч египтянина замер в воздухе.

Мгновение Симут просто стоял, потом с болезненным стоном повернулся против нового нападающего, смертельно раненый, но все еще готовый ударить. Но не успел его удар попасть в цель, как Таммуз с ножом в руке приподнялся с земли и погрузил клинок Симуту под ребра.

С неразборчивым проклятьем египтянин рухнул, и его меч ударил Эн-хеду очень слабо, плашмя, прежде чем выскользнуть из его руки. Эн-хеду выдернула нож из тела Симута, чувствуя, как по ее руке течет горячий поток, бросилась к Таммузу и помогла ему подняться.

Гат убежал, и двое нападавших исчезли, погнавшись за ним. Полдюжины случайных свидетелей с открытыми ртами смотрели в ошеломленном молчании на лежащих перед ними трех людей, мертвых или умирающих.

Таммуз огляделся по сторонам, сунул нож за пояс, потом схватил за руку Эн-хеду. Спустя мгновение они тоже растаяли в сгущающейся тьме и побежали, оставив потрясенных жителей гадать, что же только что произошло.

Виляя между беспечными прохожими, Таммуз тащил Эн-хеду по улице, потом сменил направление. Эн-хеду оглянулась, но ничего не увидела. Они замедлили бег и перешли на быстрый шаг. Никто их не замечал. Здесь, на другой улице, никто не слышал стычки, только что случившейся неподалеку.

— Мы должны попасть в дом Эсккара, — прошептал Таммуз. — Трелле нужно…

— А как же Гат?

Эн-хеду поняла, что все еще сжимает в руке нож. Она сунула его обратно за лиф платья, задрожав, когда горячая кровь закапала с лезвия между ее грудей. Она с трудом выкинула из памяти лицо Симута, на котором читалась смесь боли и ненависти.

— Я видела, как он бежал по улице, а за ним гнались египтяне.

— Тут мы ничего не можем поделать, — сказал Таммуз, таща ее за собой тем быстрее, чем чаще переводил дыхание. — Или он сбежал, или его уже поймали. Нам нужно предупредить Треллу.

Эн-хеду поняла, что они сперва следовали тем же путем, каким явились сюда, потом направились к дому Эсккара.

Улица сделала крутой поворот, только один перекресток отделял их теперь от цели. Когда впереди показался дом Эсккара, у его ворот вдруг раздались звуки неистового сражения. Таммуз и Эн-хеду увидели, что полдюжины людей дерутся у входа во двор.

Таммуз устремился вперед, потом остановился, когда целый поток египтян налетел на них сзади, в спешке отшвырнув Таммуза и Эн-хеду в сторону. Таммуз прикрыл Эн-хеду своим телом и прижал ее к стене.

Оба они в ужасе наблюдали, как десятки чужестранных воинов с мечами в руках ринулись к дому Эсккара. Прежде чем Таммуз и Эн-хеду смогли прийти в себя, египтяне подбежали к дому и смяли аккадцев, защищавших жилище Эсккара.

Покинув свой дом незадолго до наступления темноты в сопровождении двух телохранителей, Кортхак прошел мимо женщины, которую его люди звали Эн-хеду, не взглянув ни на нее, ни на других торговок. Его глаза обшаривали улицу в поисках любой опасности, но он не увидел ничего необычного.

Теперь его больше не считали незнакомцем, и, когда он шел по извилистым улочкам Аккада, местный люд не обращал на него внимания. Некоторые бросали на него взгляды, не замечая длинного ножа, висящего на поясе под его одеждой.

Рыночная площадь была почти пуста, когда Кортхак прошел через нее, направляясь к речным воротам. По пути он встретил несколько аккадских воинов, по большей части невооруженных, ни один из них на него даже не взглянул. Теперь Кортхак хорошо знал их распорядок дня. Воины закончили свои дневные обязанности, пообедали в общей комнате воинских казарм и направлялись в свои любимые питейные заведения, чтобы насладиться несколькими часами безделья, прежде чем двинуться по постелям и уснуть.

Дойдя до речных ворот Аккада, Кортхак увидел, что они приоткрыты. Хотя и те и другие ворота Аккада должны были запираться с наступлением темноты, речные ворота часто оставались открытыми еще несколько часов. Стражники притворили только одну их половину. Люди продолжали входить и выходить, некоторые направлялись к реке, чтобы помыться, другие прогуливались вдоль берега или занимались личными делами.

Рядом с воротами горел сторожевой огонь, а возле связки факелов Кортхак заметил одного из своих четырех людей: тот сидел, прислонившись к стене, незаметный, как любой нищий.

Человек этот поднял руку в знак приветствия, и Кортхак кивнул. Сигнал означал, что люди готовы и заняли свои места. Кортхак продолжал идти, заметив, что только два стражника стоят в полуоткрытых воротах, наблюдая за входящими, чтобы убедиться, что в город не войдет незнакомец.

В сгущающейся темноте трудно было разглядеть все как следует, но Кортхак насчитал больше семи воинов, охраняющих ворота. Обычно речные ворота охранял наряд из десяти человек, но число их бывало разным, и Кортхак помнил ночи, когда на пост приходили всего пять воинов.

Не торопясь, он взошел по ступенькам на стену справа от ворот. Один из его телохранителей последовал за ним, тот, что нес самый длинный сверток. Второй остался внизу.

Наверху стояли на страже три воина, глядя вниз, на пристань и на тех, кто входил и выходил через ворота. Командир приблизился к Кортхаку. Приказы гласили, что никто, кроме воинов, не может подниматься на стену, но можно было сделать и исключение, тем более для богатого торговца, который желал посмотреть на реку и не возражал против того, чтобы расстаться с несколькими монетами.

— Приветствую, почтенный Кортхак, — сказал командир. — Чем могу помочь тебе этой ночью?

Последние несколько недель Кортхак поднимался по этим ступенькам по меньшей мере раз в день, как он объяснял, чтобы вознести молитвы речному богу. Каждая такая молитва, всегда короткая, заканчивалась тем, что он давал стражнику медную монету.

— Приветствую тебя и твоих людей, — с улыбкой ответил Кортхак. — Сегодня ночью я должен принести особый дар Энки, речному богу, чтобы поблагодарить его за хороший груз, который он мне нынче послал.

Кортхак кивнул своему телохранителю, и тот развязал сверток, который нес, перекинув через плечо. Потом Кортхак снова повернулся к стражнику.

— Может, ты сможешь помочь моему слуге?

Остальные два стражника, интересуясь, что это за новый ритуал, подошли ближе, в то время как телохранитель опустился на колени и развернул сверток. Кортхак встал за его спиной, держа руку на рукояти ножа. Когда одеяло раскрылось, Кортхак ударил, двигаясь так быстро, что успел проткнуть двух стражников, прежде чем те поняли, что произошло. При этом не раздалось ни звука, кроме их стонов. Командир стражи умер мгновение спустя, с выражением изумления на лице: телохранитель Кортхака подхватил меч с одеяла и воткнул этому человеку в живот. Тот умер, даже не протянув руку к своему мечу и, что важнее, не подняв тревоги.

Оттолкнув в сторону тела, Кортхак нагнулся и взял из рук своего телохранителя короткий лук, каким пользуются всадники. У него ушло всего одно мгновение, чтобы натянуть тетиву и наложить на нее стрелу. Но стрелять уже не было нужды.

Воины, охранявшие другую сторону ворот, были уже мертвы, сраженные египтянами, которые заняли место у подножия стены в тот самый миг, когда их предводитель взобрался наверх. Некоторые из убитых успели вскрикнуть, но громкого лязга оружия не послышалось.

И все же некоторые жители посмотрели в сторону ворот, с удивлением гадая, что же случилось. Но они были слишком сбиты с толку, чтобы понять, свидетелями чего они только что стали.

О них Кортхак не беспокоился. Было важно одно: сигнал тревоги не прозвучал, и один из его людей уже успел поднять и спрятать трубу.

Другие египтяне охраняли две улицы, ведущие от ворот, готовые остановить любого, кто ринулся бы к воинским казармам с предупреждением.

Кортхак перегнулся через стену и помахал луком. В такой темноте он плохо видел, но знал, что его люди ждут достаточно близко, чтобы увидеть сигнал и передать его Такани и людям Ариама.

Посмотрев вниз, в колодец ворот, Кортхак увидел, что остальные его люди двинулись, чтобы занять свои позиции, и разместились перед самой щелью между створками: они позаботятся о том, чтобы никто не попытался захлопнуть ворота.

В темноте он услышал приближающийся топот множества сандалий и посмотрел в сторону реки. Как только Кортхак увидел, что его люди бегут к воротам, он тут же начал спускаться со стены. Такани и Небиби провели в город первую группу без задержки. За ними бежали пятьдесят египтян и столько же рекрутов, направляясь к казармам.

Ариам, возглавлявший еще сорок человек, последовал за ними в ворота, помедлив только для того, чтобы Кортхак и шестеро его египтян пристроились рядом. Кортхак повесил на пояс меч и застегнул бронзовый шлем, и то и другое было взято из свертка, в который были замотаны мечи и лук.

Захватчики двигались мерной рысцой, достаточно резвой, чтобы быстро добраться до цели, но не настолько быстро, чтобы измучить людей.

Отряд Кортхака, состоящий почти из пятидесяти человек, направлялся прямо к дому Эсккара. Этот дом с его обитателями требовалось захватить без большой борьбы. Кортхак видел, что дом сильно укреплен. Даже пригоршня людей могла бы удерживать его некоторое время, если бы вовремя получила предупреждение. Отряду Кортхака предстояло пройти большее расстояние, чем Такани и тем людям, кто отправился к казармам, стоявшим ближе к реке, чем дом Эсккара. У этого дома будет занимать позицию Хатхор, получивший приказ ждать перед атакой как можно дольше, чтобы дать своему предводителю время добраться до места.

* * *

— Мы должны вернуться в пивную, — прошептала Эн-хеду. — Здесь мы ничего не можем поделать. А они могут начать на улицах повальную резню.

— Сперва я посмотрю, что там происходит. Я должен убедиться.

С башен дома доносились крики, но переговоры не продлились долго. Двадцать или тридцать человек, атакуемых впятеро большим врагом, не имели другого выхода, кроме как сдаться. Без оружия, еды и воды они не продержались бы долго. По настоянию Треллы они сложили оружие и покинули свои посты.

К тому времени Таммуз видел уже достаточно.

Когда кончается сопротивление, воцаряется ужас.

— Пошли отсюда, прежде чем начнутся грабежи.

Он поспешно потащил за собой Эн-хеду, крепко прижимая к боку нож. Но им не встретились люди Кортхака, и вскоре они добрались до заведения Таммуза, такого же темного, как все дома на этой улице. Никто не зажег даже самую маленькую лампу, боясь привлечь внимание новых господ.

Обеспокоенный Кури впустил Таммуза и Эн-хеду в пивную и закрыл за ними дверь на засов. Только слабое мерцание углей очага освещало комнату. Таммуз огляделся, но никого не увидел.

— Я выгнал всех вон и велел не возвращаться до утра, — сказал Кури. — У них будет много дел — хватать все, что они смогут украсть в этой неразберихе.

Глиняным черепком он поднял из гаснущего очага уголек и понес его в комнату Таммуза. Там он прикоснулся огоньком к фитилю масляной лампы, осторожно подул — и вспыхнуло крошечное пламя, достаточное, чтобы при его свете можно было увидеть ожидающего тут человека.

— Что там произошло? — Гат лежал поперек кровати Таммуза, держась одной рукой за бок, его голос был слабым и полным боли. Под рукой у него лежал окровавленный меч.

Эн-хеду прошла мимо мужчин, подняла лампу и поднесла ближе к Гату.

— Подержи лампу вот так, Таммуз, пока я осмотрю рану.

Приподняв одежду, она провела вдоль руки Гата и исследовала порез прямо над его бедром. Она лечила достаточно порезов и ссадин, пока жила у дубильщика, хотя и не таких глубоких, как этот.

— Кровь все еще идет. Рана на руке и на боку. Клинок, должно быть, прошел через руку насквозь.

— Рука не так хорошо прикрывает, как щит, — сказал Гат, вздрогнув от боли. — Просто перевяжи. Я должен идти… К своим людям.

— Ты не можешь никуда идти, Гат, — сказал Таммуз. Его голос хрипло прозвучал в маленькой комнате. — Треллу взяли в плен, казармы и все городские ворота захвачены. Все воины — пленники, кроме тех, что погибли. Аккадом правит Кортхак.

— Кортхак! Эта египетская собака…

— К рассвету половина людей Кортхака будет тебя искать. Симут, должно быть, получил приказ убить тебя, а вместо этого мы убили его и одного из его людей. Египтяне отомстят за это. Ты им нужен живым или мертвым.

— Так это был ты? Спасибо за тот удар, Таммуз, — сказал Гат. — Это Кури научил тебя драться?

— Поблагодари также Эн-хеду. Она спасла нас обоих.

Гат удивленно посмотрел на Эн-хеду, и Таммуз рассказал ему про битву и описал, как погиб Симут. Эн-хеду в это время промывала раны воина.

— Он может остаться тут, — сказал Кури. — Я имею в виду… Он сильно истекает кровью.

— Они будут искать повсюду, и тут тоже, — ответил Таммуз. — Мы должны найти для него другое место.

— Мы спрячем его здесь, на крыше, — сказала Эн-хеду.

Она разорвала пополам кусок ткани и повернулась к Кури.

— Помоги мне его приподнять.

Они приподняли Гата за плечи с постели настолько, чтобы Эн-хеду смогла подсунуть под него ткань. Она пустила в ход второй кусок льняной материи, чтобы сделать повязку толще, и крепко завязала ее вокруг талии. Потом перевязала руку Гата.

Выпрямившись, женщина посмотрела на Таммуза и Кури.

— Они будут искать здесь, но не поднимутся на крышу. Если нужно будет, мы сможем отвлечь тех, кто сюда придет, позаботиться, чтобы они осматривали здесь все слишком усердно. Гат сможет остаться наверху, в тайнике, весь день, или, по крайней мере, пока они не уйдут.

— Весь день на солнце? Да он спечется…

— Мы дадим ему одеяло, чтобы прикрыться, — сказала Эн-хеду. — И воды. Если повезет, они его там не найдут. После того, как они обыщут заведение, мы сможем спустить его вниз.

Эн-хеду посмотрела на Гата.

— Ему нужен лекарь, но с этим придется подождать, по крайней мере до следующей ночи.

— Мне приходилось бывать на солнце и раньше, — сказал Гат, поглядывая в тусклом свете то на одного, то на другого. — Еще один день меня не убьет.

Он засмеялся собственным словам и подавился смехом.

Крыша над их головами, довольно крепкая, была такого размера, чтобы там едва могли вытянуться два человека. Но то, что казалось концом крыши, было в действительности фальшивой стеной, скрывающей узкую нишу, где Таммуз, как и предыдущий хозяин заведения, мог временно прятать украденное добро. Гат с трудом сможет втиснуться в эту потайную дыру, но там он будет хорошо спрятан и никто его не увидит.

— Мы должны поднять его наверх до рассвета, чтобы никто не заметил, — сказал Таммуз. — Если его найдут…

— Вы с Эн-хеду должны куда-нибудь уйти, — сказал Кури. — Убраться из города. Я останусь с Гатом.

— Нет, мы никуда не уйдем, — решительно сказала Эн-хеду. — Почему мы должны бросать свое заведение? Это покажется им подозрительным. И тогда мы ничем не будет отличаться от тех, кто сбежит из Аккада. Мы будем говорить всем, как мы рады, что Кортхак захватил тут власть.

Таммуз уставился на нее. Он никогда еще не слышал, чтобы Эн-хеду говорила так твердо.

— Но мы не знаем, сколько людей у Кортхака. Они могут грабить и насиловать по всему городу, прежде чем уйдут.

— Они никуда не уйдут, — ответила Эн-хеду все так же убежденно. — Кортхак нанес бы удар еще несколько недель назад, если бы хотел разграбить город и сбежать.

— Если они останутся… женщин все равно будут насиловать… здесь не будет ни одного безопасного места…

Таммуз с беспокойством посмотрел на нее.

Эн-хеду прикоснулась к его руке.

— Поэтому мы с тем же успехом можем остаться и здесь.

— Я не буду смотреть, как тебя забирают эти люди, Эн-хеду. Клянусь…

— У нас есть ножи, — сказала она. — Если уж дело дойдет до такого.

— И мой старый меч, — сказал Кури, похлопав себя по поясу.

Они посмотрели друг на друга в скудном свете лампы. Эн-хеду положила руки на плечи мужчин.

— Значит, договорились. Мы останемся и будем ждать возвращения Эсккара. И мы выживем.

Задолго до полуночи сражение за Аккад было закончено. Кортхак чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы разместить половину своих людей у ворот и позволить остальным уснуть. Самый серьезный бой произошел в казармах. Несколько воинов ухитрились пустить в ход луки, и Такани потерял дюжину египтян, а у Ариама погибло почти двадцать людей.

Захват казарм и ворот, пленение Треллы — победа была полной.

Большинство аккадских воинов сидели в винных лавочках и пивных, а остальные были захвачены врасплох. Что не менее важно, в захваченных казармах находилось почти все оружие. Луки, мечи, ножи и топоры, которые требовались, чтобы защищать город.

Когда были захвачены казармы и дом Эсккара, оставшиеся воины двинулись к главным воротам, пытаясь сплотить там свои силы.

Некоторое время они защищали входы на сторожевые башни, но не было того, кто бы их возглавил, и этим воинам ничего другого не оставалось, как сдаться.

Некоторые спустились по стене и бежали в поля, но Кортхак не беспокоился о них. Утром Ариам пошлет охотиться за этими воинами своих людей.

С рассветом для Аккада началась новая эра.

Люди в страхе забились в свои жилища и не покидали их, в то время как головорезы Кортхака прочесывали улицы, грабили лавки и некоторые дома, поглощали вино и насиловали женщин. Позволив своим людям в качестве награды мародерствовать большую часть утра, Кортхак отдал приказ египтянам, и вскоре те навели порядок и среди местных жителей, и среди разбойников Ариама.

Перед полуднем начались казни. Все, кто оскорбил Кортхака во время его пребывания в городе, погибли, как и те, кто поднимали голос против своего нового правителя. Знать и ведущие торговцы, собранные на рыночной площади, под угрозой смерти — своей и своих семей — стоя на коленях, дали клятву верности Кортхаку. Он провозгласил ряд приказов, первый из которых велел всем немедленно сдать все оружие.

Каждый, пойманный с луком, мечом или просто владеющий ими, будет предан смерти. У каждого, кто будет говорить об Эсккаре и Трелле, будет вырван язык.

Жители начали приспосабливаться к своему новому месту в мире Кортхака.

Кортхак вернулся к дому Эсккара после полудня, усталый и голодный. Длинная ночь и беспокойное утро утомили его, но ему предстояло выполнить еще одну задачу. В сопровождении Ариама он поднялся по лестнице в покои Треллы. Его охранники расступились, когда он шагнул в спальню.

Аннок-сур и Трелла встали с кровати при его появлении, Аннок-сур обнимала Треллу за плечи. В комнате, казалось, было жарко, запах крови и страха все еще висел в стенах этого дома.

— Ты здорова, я надеюсь, госпожа Трелла?

Кортхак говорил приятным голосом, улыбаясь ее тревоге.

— Чего ты хочешь… почтенный Кортхак? Почему ты…

— Чего б я ни хотел, я это получу, госпожа Трелла, и больше ты не будешь задавать мне никаких вопросов. Ты теперь моя, так же как и Аккад. Следуй за мной.

Он вышел в первую комнату. Его люди вернули большой стол на прежнее место, и Кортхак встал рядом с ним. Трелла двинулась к нему и остановилась за порогом рабочей комнаты, Аннок-сур — на шаг позади нее.

— Иди сюда. Встань на колени перед своим господином.

Трелла заколебалась.

— Почтенный Кортхак…

Быстро шагнув вперед, он схватил Треллу за волосы и рванул к столу. Прижав ее к столешнице, он ударил ее по лицу.

— Ты моя рабыня, Трелла, и будешь ею до тех пор, пока я захочу сохранить тебе жизнь, и ты будешь называть меня «господин». Понимаешь?

Он поднял руку к ее щеке, и Трелла кивнула.

— Да… господин.

Аннок-сур шагнула к рабочую комнату, но Кортхак круто повернулся, оказавшись к ней лицом к лицу.

— Я не давал тебе позволения трогаться с места, — он повернулся к Ариаму: — Убей ее, если она покинет спальню.

— Оставайся в комнате, Аннок-сур, — сказала Трелла. — Не позволяй…

Кортхак снова повернулся к ней:

— Больше ты не отдаешь приказов никому.

Он снова ударил ее, на этот раз сильнее; кровь закапала с ее губ, и Трелла соскользнула на колени — из-за удара и потому, что он приказал ей это сделать.

— Если ты снова самовольно заговоришь или не послушаешься моего малейшего приказа, я вырежу ребенка из твоего тела и брошу его в огонь.

Кортхак улыбнулся, когда Трелла потянулась было вверх, но осталась стоять на коленях. На мгновение он почувствовал искушение заставить ее ублажить его прямо здесь и сейчас. Это было бы самым унизительным наказанием для нее — проделать такое в комнате, полной незнакомцев. Но с этим можно было и подождать, и Кортхак сейчас слишком устал, чтобы как следует насладиться. Кроме того, каждый последующий день будет прибавлять ей унижения.

— Держите ее в этих комнатах. Дверь должна оставаться открытой. Она не должна никого видеть, не должна ни с кем говорить. Если она будет жаловаться или доставит вам любое неудобство, убейте при ней ее слуг, одного за другим, начиная с Аннок-сур.

Посмотрев вниз, на Треллу, Кортхак заметил вокруг ее шеи тонкую полоску кожи. Он потянул полоску к себе, подняв золотую монету, скрывавшуюся между ее грудей.

— Тебе больше не понадобится золото, госпожа Трелла.

Быстрым движением он сорвал лопнувший шнурок и поднес монету к глазам. Это была самая простая монета, со знаком Никара и с маленькой бороздкой.

Кортхак швырнул монету одному из своих людей. Ему доставило удовольствие забрать монету у Треллы. Очевидно, эта вещица была для нее чем-то особенным, и теперь она лишилась и ее тоже. Вскоре она поймет, что у нее нет ничего и что сама она — ничто.

Кортхак протянул руку и провел пальцами по волосам Треллы, наслаждаясь их мягкостью. Постепенно хватка его руки усилилась, он запрокинул голову Треллы назад; волосы были оттянуты с ее лица, глаза стали огромными от страдания. Когда Трелла начала задыхаться от боли, Кортхак разжал пальцы, потом нежно откинул с ее глаз несколько выбившихся прядей. Да, она доставит ему массу удовольствия, прежде чем он с ней покончит.

Трелла сидела на кровати, пытаясь собраться с мыслями.

Меньше чем за один день Кортхак захватил Аккад и сделался правителем города. Он убил, взял в плен или заставил скрываться могучих лучников Аккада. Она стала пленницей и, что еще того хуже, рабыней, только на сей раз она носила ребенка, который должен был появиться через несколько месяцев.

Последнее послание от Эсккара пришло три дня назад, и в нем снова говорилось, что он собирается на некоторое время задержаться на севере.

Трелла гневно сжала кулаки, взбешенная тем, что ее муж развлекается в Биситуне, в то время как Аккад и она попали в руки Кортхака. Как он осмелился бросить ее вот так! Он должен был вернуться еще несколько недель назад, чтобы ее защитить! Ей хотелось… Нет, ей нужен был Эсккар, нужен, чтобы спасти ее и их еще не рожденного ребенка.

Мысль о том, что Эсккар может бросить их на произвол судьбы, отвернуться от нее и Аккада, пугала Треллу.

Она подумала о новой женщине Эсккара и разъярилась еще больше. Может, он предпочтет новую жизнь со своей наложницей, предпочтет избежать боя и останется жить на севере?

Это мысль долго терзала Треллу, пока она не обуздала свои чувства.

Нет, решила она. Эсккар не бросит ее. Хотя бы из-за одного своего варварского представления о чести он вернется, чтобы уничтожить Кортхака за то, что тот натворил. Если Эсккар еще жив.

Трелла покачала головой. Если он погиб, без него не будет надежды спастись от судьбы, которую Кортхак уготовил ей и ее ребенку. Она должна была верить в то, что Эсккар уцелеет, что он придет за ней. Она могла цепляться за эту надежду.

— Мы должны послать весть Эсккару, — прошептала Трелла сидящей рядом Аннок-сур. — Ему нужно знать, насколько сильное войско собрал Кортхак.

— Не забывай, Бантор должен прибыть со дня на день. Вместе они…

— Кортхак не боится ни Эсккара, ни Бантора, Аннок-сур. Ты видела, сколько у него людей? Я сосчитала всех, кого могла, когда они привели меня к воротам. У него, должно быть, по меньшей мере сто пятьдесят человек, может быть, даже двести. Более чем достаточно, чтобы контролировать город и остановить любого, кто попытается восстать против него. Только Эсккар сможет поднять людей на сопротивление.

— Если он еще жив, — сказала Аннок-сур.

— Он должен быть жив, иначе мы все погибли, — ответила Трелла. — Кроме того, как его могли убить в Биситуне, где его окружают воины и охраняет Гронд?

— И Кортхак, и Ариам сказали, что Эсккар мертв.

— А ты им веришь? Они ведь не представили никаких доказательств.

Ее же собственный вопрос заставил Треллу замолчать и задуматься. Доказательством могла послужить голова Эсккара или показания дюжины людей, видевших его смерть. Она не торопясь пыталась вспомнить точные слова египтянина и сравнить их с тем, что подслушала из хвастовства Ариама. Кортхак заявил, что его люди сразили Эсккара на улицах Биситуна, но Ариам сказал, что Эсккар и его люди погибли в бою. Эта маленькая разница могла ничего не значить, но Трелле нужно было что-нибудь, что подарило бы ей надежду.

— Кортхак знает, что Бантор возвращается, — сказала Трелла. К ней снова возвращалась ясность мысли. — Ариам взял всех лошадей, каких сумел найти, и поскакал на юг. Они встретят людей Бантора в пути, задолго до того, как те появятся здесь.

— У Бантора много людей, тренированных людей. Их не так легко будет победить.

Трелла покачала головой.

— Нет, у Кортхака должен быть какой-то план. Если они победят отряд Бантора или просто прогонят прочь, Кортхак сможет обратить все свое внимание на север. Он разобьет силы Эсккара отряд за отрядом. Вот каков его план.

Она взяла Аннок-сур за руку.

— Я боюсь за твоего мужа.

— Ариам убедится, что убить Бантора трудней, чем кажется. Бантор ненавидит Ариама еще с… с прежних дней, когда тот был начальником стражи.

Она обняла Треллу.

— И Эсккара тоже нелегко будет остановить.

— Я хотела бы, чтобы Эсккар вернулся, но… Лучше бы ему оставаться на севере. Там безопаснее.

Обе женщины помолчали. Их жизнь зависела от того, проживут ли их мужья достаточно долго, чтобы их спасти.

— Мы что-нибудь сможем сделать, Трелла? Я имею в виду, можем ли мы как-то убить Кортхака?

— Даже если бы мы смогли, его египтяне разорвали бы нас на куски, а потом перерезали бы половину жителей города. Он будет под любым предлогом меня избивать, и он ищет любой повод прикончить тебя, чтобы заставить меня его бояться. Ты не должна давать ему такого повода. Что бы он ни делал со мной, веди себя тихо. Не провоцируй его. Мне нужно, чтобы ты осталась в живых. Пообещай мне это.

— Ты знаешь, что он будет с тобой творить. Он захочет показать всему Аккаду, что ты теперь принадлежишь ему, что ты всего лишь его рабыня.

Трелла дотронулась до своего опухшего лица, все еще чувствуя жжение на щеке, по которой ударил Кортхак.

— Чего бы Кортхак от нас ни хотел, мы будем это делать. Нам нужно остаться в живых, по крайней мере, пока. Через несколько дней, если мы выясним, что все безнадежно, я попытаюсь его убить…

— Он будет управлять тобой с помощью твоего ребенка.

— Ребенку суждено умереть. Я это знаю. Кортхак не захочет оставлять в живых того, кто будет напоминать людям об Эсккаре и обо мне, — Трелла покачала головой, подумав об этом. — Я сама убью свое дитя, если дело до этого дойдет.

Она взяла Аннок-сур за руку.

— Ты тоже умрешь. Кортхак наверняка знает о том, что ты помогала собирать сведения о нем. Как только он подумает, что ему ничто больше не угрожает, мы станем ему не нужны, — Трелла пожала плечами.

— У меня есть родильный нож, Трелла, если дело дойдет до этого. Хотя я предпочла бы перерезать этим ножом горло Кортхака.

Во время разговора Трелла заметила, что Аннок-сур сунула внутрь лампы маленький ножик. Но этот крошечный инструмент, особый дар Друсалы, предназначался для того, чтобы перерезать пуповину, и имел лезвие не длиннее пальца Треллы.

— Не слишком грозное оружие против Кортхака, — сказала Трелла, — хотя и оно может сослужить службу, чтобы покончить с собой. Храни этот нож, Аннок-сур. Может, нам придется пустить его в ход против самих себя. А до этого дня мы будем слушаться своего хозяина. Мы должны остаться в живых, хотя бы ради ребенка, и дать Эсккару время собрать войска. Пока мы будем во всем слушаться Кортхака, пока он думает, что мы нужны ему, он оставит нас в живых — еще на некоторое время.

— Итак, пресмыкаемся перед египтянином.

— Пресмыкаемся, Аннок-сур.

Трелла по привычке потянулась к монете, которую носила на шее с тех пор, как Эсккар ее подарил. Он называл эту вещь «твоя монета свободы». Теперь монета исчезла, отданная другому, а вместе с ней исчезла и свобода Треллы.

— Мы пресмыкаемся и ждем.

 

Глава 17

Шестьдесят три всадника Ариама укрылись в крошечной ложбине, чуть дальше чем в ста шагах от тропы, по которой люди Бантора следовали обратно в Аккад. Ариам галопом промчался до этой тропы и знал, что его всадники смогут покрыть это расстояние за несколько мгновений, задолго до того, как их жертвы сумеют спешиться и натянуть луки. В конном же бою, лошадь против лошади, его люди на свежих верховых будут иметь все преимущества.

Ложбина скрывала пятьдесят людей Ариама, вытянувшихся в ряд. Остальные образовали маленькую группу позади главной линии верховых. В его отряде было двадцать несгибаемых бойцов — большинство он набрал сам, хотя Кортхак добавил полдюжины своих египтян, вероятно наказав им следить за командиром.

Прикусив нижнюю губу, Ариам ожидал сигнала разведчика, который следил за приближающейся колонной.

Они заметили людей Бантора несколько часов назад, и скоро отряд должен был очутиться здесь. Все складывалось против аккадцев: их лошади устали, они будут подниматься вверх по склону, ожидая, что через несколько часов достигнут ворот Аккада и окажутся в безопасности.

Ариам знал, что аккадцы больше месяца следовали за отступающими алур мерики. Выполнив это задание, Бантор и его воины в приподнятом настроении возвращались к своим женщинам, к рекам эля и к возможности выспаться в собственных постелях. Последнее, чего они могли ожидать, — это засада так близко от дома.

Ариам ухмыльнулся при мысли о том, что возвращающиеся воины вместо безопасного пристанища встретят смерть прямо здесь, а в открытые ворота Аккада въедут люди Ариама.

Кортхак тщательно все спланировал, Ариам должен был это признать, хотя терпеть не мог отдавать должное египтянину.

Ариам и его люди хорошо справились в недавней ночной битве, захватив речные ворота почти без боя. Что было не менее важно, он захватил суда на реке, не потеряв груза, и ни одному судну не удалось ускользнуть вверх или вниз по Тигру. Теперь, когда оба входа в город были захвачены, а местные дороги находились под контролем Кортхака, пройдет по крайней мере несколько дней, прежде чем округа узнает, что случилось в Аккаде.

Единственное, что прошло не совсем успешно, — это то, что Такани ухитрился уцелеть. Ариам хитроумно заставил тупоголового египтянина возглавить сражение за казармы, где произошел самый ожесточенный бой, но тот выжил, не получив ни единой царапины.

— Ты хорошо справился, Ариам, — проворчал после Кортхак, одобрив результаты действий своего нового младшего командира. — Теперь возьми людей и уничтожь аккадцев, возвращающихся с юга. Тогда тебя ждет награда.

Довольный похвалой, Ариам вежливо поклонился, собрал своих людей и уехал: ему так же, как Кортхаку, не терпелось покончить с возвращающимися воинами.

Он разбил лагерь на ночь недалеко от города и выслал разведчиков, чтобы те искали приближающихся аккадцев.

Если засада на Бантора и его отряд удастся, это укрепит уверенность Кортхака и обеспечит Ариаму еще большую часть награбленного при возвращении в Аккад.

Момент, чтобы заслужить эту награду, настал.

Люди из Аккада, ничего не подозревая, двигались навстречу своей судьбе. Через несколько мгновений Ариам уничтожит воинов Бантора, и тогда не останется организованной силы, способной подняться против Кортхака. Пригоршня людей Эсккара в Биситуне будет легко побеждена. Ариам знал, что он может набрать и обучить столько же людей, сколько есть у Эсккара, в течение тех семи-десяти дней, которые понадобятся Эсккару, чтобы добраться до Аккада.

А если Кортхаку хоть немного сопутствует удача, варвар уже мертв, сраженный наемными убийцами.

Как только Ариам вернется в Аккад с известием о поражении Бантора, власть Кортхака станет прочной и надежной. Египтянин провозгласит себя хозяином города, и Ариам будет стоять рядом с ним. А когда у них будет достаточно людей, чтобы защищать стены, никакая воинская сила не сможет изгнать их из города.

Если Ариам сумеет удержать своих людей в узде, напомнил он себе.

Он устроил засаду больше часа назад. Даже после вчерашнего успеха в Аккаде многие из его людей тревожились, на многих лицах был написан страх. Чем скорее он бросит их в битву, тем лучше. Ариам желал бы, чтобы у него было еще несколько недель, чтобы поднатаскать людей, но Кортхак не хотел ждать. Весть о приближении Бантора заставила Кортхака приступить к действиям немного раньше, чем он собирался. Город следовало захватить за день до возвращения Бантора. Пока все шло в точности, как задумал египтянин.

Ариам услышал, что его люди снова принялись разговаривать, их голоса звучали все громче, угрожая сорвать весь план. Они продолжали испытывать его терпение. Встав, они шептались с соседями и хвастали тем, что совершат в предстоящей битве.

Рука Ариама дернулась на рукояти меча, он подавил искушение убить одного в назидание остальным. Но, хотя эти люди и были полуобученными и недисциплинированными, он работал и с худшими, и сейчас ему нужны были все до последнего человека.

— Демоны вас всех забери, — сказал Ариам. — Молчать!

Скрипя зубами на дураков, которые не могут вести себя тихо, он ходил взад-вперед вдоль шеренги, побуждая всех оставаться наготове, держать рты закрытыми и приглядывать за лошадьми. Не то чтобы Ариама заботило, что его люди дергаются и беспокоятся, но он не хотел, чтобы лошади заразились страхом хозяев.

Два дня тому назад Ариаму пришлось убить дурака-тугодума, который слишком часто нарушал его приказы, и он надеялся, что память об этом еще не выветрилась из голов остальных. Ариаму было плевать, как сильно его люди боятся врагов, лишь бы его самого они боялись еще больше.

И все-таки большинство из этих разбойников имели мало опыта нападения на закаленных в боях воинов. После недавнего взятия Аккада они воображали себя бесподобными бойцами. Почти все они и вправду достаточно часто дрались или грабили фермы и маленькие караваны, чтобы убедить себя в собственной храбрости, но Ариам знал: они никогда не выстояли бы против алур мерики. Даже встав лицом к лицу с воинами из Аккада, большинство из этого сброда погибли бы через несколько мгновений. И все-таки у Ариам имелось более чем достаточно людей, чтобы выполнить порученное дело, а, если он сможет застать Бантора врасплох, численный перевес и внезапность обеспечат ему победу.

Люди заговорили еще громче, и Ариам, повернувшись, увидел, что разведчик рысцой скачет к ним. По крайней мере этот человек, один из командиров Кортхака, помнил отданный ему приказ не поднимать пыли и позаботиться о том, чтобы его не заметили. Ариам снова повернулся к своим людям, которые все еще болтали, и снова положил руку на рукоять меча. Под его грозным взглядом все замолчали. Чем скорее начнется атака, тем лучше.

— Что, Небиби, они идут?

Ариам заговорил на египетском, даже не дожидаясь, пока всадник спешится.

— Да, Ариам. Я обогнал их всего на несколько минут. Их лошади кажутся усталыми, и люди ничего не подозревают. Все едут с луками через плечо.

— Ты уверен? Они не выслали разведчиков вперед и по флангам?

— Ни одного, — ответил Небиби. — Только тыл охраняют три человека. Они следуют на порядочном расстоянии за колонной — но это все.

Ариам облегченно хмыкнул. Если бы его отряд заметили… Кортхак предупреждал: не надо бросать вызова аккадским лукам. Если Ариам не сможет смять противников до того, как те пустят в ход луки, ему придется возвращаться в Аккад и брать новых людей.

— Хорошо потрудился, Небиби. Возвращайся к своим людям и позаботься о том, чтобы они знали, что надо делать. Попытайся заставить этих дураков сидеть тихо.

Небиби командовал одной третью отряда. Рихат, второй младший командир Ариама, командовал оставшейся третью.

— Рихат, — Ариам окликнул своего второго командира, на этот раз на родном языке. — Приготовь людей. Аккадцы почти здесь.

В последний раз Ариам прошелся взад-вперед вдоль шеренги, глядя каждому человеку в глаза, убеждаясь, что каждый помнит отданные приказы. Ветераны, рассыпанные по шеренге, будут подбадривать дураков и посылать их вперед. Все построили лошадей почти плечо к плечу, и рядом с каждой лошадью с ожидании стоял человек. Ариам все еще слышал шепот. Он выругался про себя, но ничего не сказал. Все, что он мог бы теперь сделать, напугало бы лошадей больше, чем разговоры. Кроме того, животные, похоже, привыкли к непрерывной болтовне.

Тем не менее сейчас не время было рисковать.

— Небиби, Рихат, мне нужна полная тишина. Убейте того, кто следующим откроет рот.

Оба командира обнажили мечи, и Ариам удовлетворенно кивнул.

— Помните, мы будем за вами наблюдать. Любой, кто вырвется вперед слишком рано или ослушается приказов, умрет на месте. А теперь — по коням, и приготовьте оружие.

Улыбки исчезли, в отряде наконец-то воцарилось молчание.

Ариам одобрительно улыбнулся, видя страх своих людей. Этот страх погонит их вперед, как он того и желал. Уничтожить отряд Бантора было крайне важно, и он готов был добиться этого любой ценой. Вдоль ряда некоторое время слышались негромкие звуки, издаваемые людьми и лошадьми, потом отряд снова застыл. Ариам в последний раз осмотрел шеренгу; люди, лошади, оружие — все было наготове.

Ариам взобрался на низкий склон, лег плашмя и стал смотреть сквозь высокую траву.

Перед ним лежала пустая тропа, по которой должен был следовать Бантор. На тропе не видно было других путешественников, нигде не поднималась пыль. Ариам повернулся к югу и стал ждать. Проверив, высоко ли стоит солнце, он проклял медленное движение врага. До сумерек оставалось чуть меньше часа.

Наконец появилась голова колонны, словно постепенно поднявшись из земли. Аккадцы ехали по два в ряд, люди спокойно переговаривались, их луки висели поперек спин. Они, должно быть, устали, были голодны и хотели пить. Наверняка все они предвкушали ужин и эль, ожидающие их в Аккаде.

Ариам услышал за спиной тихий шепот своих младших командиров: они следили за людьми; каждый воин занимался своей лошадью, делая все, чтобы она не заржала, почуяв или услышав приближающихся всадников. Ветра не было, и все замерло.

Ариам сосчитал появившихся людей — их оказалось сорок шесть, а еще трое охраняли тыл. Ариам знал, что несколько недель назад вместе с дураком Бантором на юг ушли пятьдесят три человека. Отсутствовавшие воины, наверное, вернулись в Аккад раньше или, скорее всего, сбежали.

Теперь Ариам мог слышать голоса аккадцев и топот их лошадей. Ему хотелось вернуться к своей лошади, но он решил не двигаться до самого последнего момента, чтобы ни один из его людей не ринулся вперед раньше, чем колонна окажется прямо перед ними. Ариам выждал эти последние мгновения, потом скользнул назад, вниз по склону, встал и спокойно пошел к своей верховой.

Рванув за узду, он взметнулся на спину лошади.

По шеренге пробежало движение, лошади начали рыть копытами землю и фыркать, но теперь это было уже неважно. Ариам сжал коленями лошадиную спину.

— В атаку! — прокричал он — и вся линия бойцов взорвалась движением.

В мгновение ока они доскакали до верха склона и ринулись на застигнутую врасплох вражескую колонну.

Бантор ехал рядом с Клексором в голове колонны, в то время как Алексар, второй командир, следовал позади, вместе с охраной тыла. Раньше все говорили о возвращении домой, о женщинах, о теплых постелях, о горячей еде, о густом эле… Но ближе к концу дня люди, в основном, ехали молча, держа мысли при себе. Если бы Аккад не находился всего в нескольких часах езды отсюда, они бы разбили лагерь прямо здесь.

Завтра они получат свою плату, и у каждого в кошельке заведется много серебра. Харчевни будут полны дешевого вина и улыбающихся людей, которые с радостью встретят вернувшихся воинов. Они отсутствовали в городе пять недель, тенью следуя по пятам до сих пор опасной и куда большей воинской силы, и все эти дни ни разу не ослабили бдительности. До сегодняшнего дня. Сегодня, так близко от дома, они ехали вольно.

Две передовых лошади одновременно вскинули головы, дергая ушами и кося влево. Глаза Бантора обратились в ту сторону, и в тот же миг оглушительный шум покатился им навстречу.

Отряд вопящих всадников появился слева как из-под земли; верховые гнали лошадей к колонне, в их руках мелькали мечи. Земля задрожала от стука копыт, тучи пыли и травы взметнулись высоко вверх.

На один-единственный момент люди Бантора застыли. Внезапная атака застала их полностью врасплох.

— Спешиться! Натянуть луки!

Бантор услышал, как Клексор эхом повторил его приказы, когда оба они повернули лошадей навстречу нападавшим.

— Стройся в линию!

Несколько лошадей в ужасе попятились, некоторые воины закричали, а атакующие уже пролетели половину расстояния, отделявшего их от отряда Бантора.

Бантор увидел, что паника не захлестнула его людей с головой. Даже наблюдая за тем, как алур мерики отходят к югу, эти аккадцы тренировались, готовясь именно к такой внезапной атаке врага. При виде приближающейся опасности люди среагировали без колебаний.

Они слетели с лошадей и быстро натянули луки. Все недели и месяцы упражнений им снова и снова твердили одно и то же. Они не могут победить алур мерики, сражаясь верхом. Поэтому их учили спешиться, приготовить оружие к бою и всем выстрелить разом.

Бантор спрыгнул с лошади, плашмя стукнул животное мечом по крестцу, послав его в сторону приближающихся всадников. Оставшиеся без седоков лошади начали бегать по кругу; их пугали со всех сторон, и некоторые поскакали навстречу атакующим.

Это слегка замедлило продвижение нападавших, так как разбойникам пришлось менять направление, чтобы не врезаться в обезумевших от страха животных. Но все равно лишь горстка людей Бантора сумела выпустить стрелы, прежде чем на них обрушилась волна врагов.

Бантор с ужасом ждал убийственного полета стрел, выпущенных из луков алур мерики, но стрелы так и не взмыли в воздух. Вместо этого нападавшие появились с громом копыт, который потряс землю, — кошмарный звук для пеших, оказавшихся лицом к лицу со всадниками.

Мечи блеснули, устремившись на людей Бантора; некоторые из них все еще пытались натянуть луки, другие вытаскивали мечи. Вопли раненых смешались с воинственными криками атакующих. И все-таки у аккадцев не было времени, чтобы подготовиться, и нападавшие промчались через отряд Бантора. Некоторые из воинов бросились на землю, пытаясь избежать разящих мечей.

Поскольку ничто не мешало разбойникам, поскольку строя всадников, способных задержать атаку, не было, большинство атакующих галопом пронеслись прямо сквозь остатки колонны, рубя мечами всех, до кого могли дотянуться — и животных, и людей. Несколько лошадей перепрыгнули через распростертых аккадцев, следуя животному инстинкту стараться не наступать на то, что движется.

Не все воины сумели растянуться плашмя на земле, и многие из них получили удары мечом или были раздавлены лошадиными копытами.

Бантор наконец понял, что перед ним не алур мерики. Бросившись вниз лицом на траву, он увидел, что нападавшие похожи на разбойников, а не на воинов-варваров из степей.

Человек, орудующий мечом со спины лошади, не может наклониться так низко, чтобы ударить лежащего на земле. Варвары носили пики, чтобы справляться с этой задачей. Хорошо обученный всадник может пронзить пикой любого, присевшего или лежащего плашмя, или метнуть пику в человека, вжавшегося в землю. Но эти нападавшие не имели ни луков, ни пик, и некоторые из людей Бантора не получили ни царапины; больше половины отряда поднималось на ноги, после того как через них промчалась волна конников.

Левое плечо Бантора мучительно горело. Его задело конское копыто, и он гадал, не размозжена ли у него рука. Не обращая внимания на боль, он заставил себя встать и здоровой рукой нащупал рукоять меча.

— Стройся в линию. Быстрей, пока они не повернули. Быстрей!

У атакующих ушло некоторое время, чтобы приостановить разогнавшихся лошадей, повернуть и поскакать назад для нанесения смертельного удара. Но сама скорость атаки унесла их слишком далеко — теперь они были в шестидесяти-семидесяти шагах за рассыпавшейся колонной.

Не успел первый всадник направить свою лошадь на аккадцев для новой атаки, как стрела ударила его в грудь, потом вторая и третья.

— Ждите! — закричал Бантор, когда выжившие сбились вместе, построившись в ряд, лицом к атакующим. — Натянуть луки… Прицелиться…

Он ждал до тех пор, пока каждый из его людей не оттянул тетиву к уху.

— Стреляй!

Когда нападающие кончили заворачивать лошадей и снова помчались в атаку, на них обрушилось двадцать стрел.

Люди и животные падали, вопя от боли, и вторая атака захлебнулась. Меньше чем через три секунды в полет устремилась новая туча стрел, и теперь у некоторых разбойников на уме было лишь одно — убраться подальше от этих несущих смерть лучников. Несколько храбрецов, продолжавших скакать к аккадцам, погибли от третьей тучи стрел; выпущенные менее чем с двадцати шагов, стрелы ударяли в цель с такой силой, что могли остановить на скаку даже лошадь.

Лошади и люди падали на землю между двумя отрядами, и лежащие повсюду трупы и умирающие мешали быстро налететь на выстроившихся в ряд лучников.

И вновь Бантор приказал своим людям стрелять, и снова стрелы ударили в середину отряда разбойников, пытающихся организовать еще одну атаку.

Нападавшие свернули влево и вправо и проскакали мимо отряда лучников, изо всех сил погоняя своих лошадей. Но они все еще оставались в пределах досягаемости выстрела, и еще несколько лошадей и людей погибли, прежде чем последние конники галопом умчались на безопасное расстояние.

Бантор и раньше видел, как бегут разбитые отряды, и понял, что эти люди уже не вернутся, по крайней мере, не вернутся скоро. Он послал им вдогонку проклятие, воткнул своей меч в землю, а потом опустился на колени.

Бой продлился всего несколько мгновений, но больше половины людей Бантора были мертвы, и лошади его отряда разбежались по всей округе.

Когда к Бантору подошел Клексор, он увидел, что командир его, вздрагивая от боли, бормочет вновь и вновь одно и то же слово:

— Ариам!

Наконец Ариам и его младшие командиры сумели остановить и перестроить людей. Некоторые устремились прямо в Аккад, другие просто рассыпались в разные стороны, торопясь убраться прочь от длинных стрел, которые жужжали вокруг их голов, как пчелы, и поражали их товарищей. Воины сделали круг, и Ариам наконец-то смог собрать их вместе.

— Спешиться! — крикнул он. — Слезайте с лошадей!

Некоторые отказались подчиниться, все еще боясь аккадских лучников. Большинство продолжало оглядываться назад, туда, где они недавно ждали в засаде.

— У них нет лошадей, чтобы гнаться за нами, дураки! — взвыл Ариам. — Кто вы такие — кучка трусов, удирающих от противника, который вдвое малочисленнее вас? Небиби, Рихат, соберите людей. Убейте каждого, кто ослушается.

Ариам быстро сосчитал всадников и так хлопнул себя по ноге, что его лошадь испуганно подпрыгнула.

Ариам напал на колонну Бантора, имея шестьдесят человек, потерял всего одного или двух, прежде чем два отряда столкнулись, и вряд ли потерял хоть одного, когда они скакали сквозь ряды аккадцев. Еще одна атака могла бы завершить все дело. А теперь Ариам насчитал в своем отряде меньше сорока человек, да и у тех был такой потрясенный вид, что вряд ли он смог бы бросить их в еще одну атаку. Он потерял столько же лошадей, сколько людей, но эту потерю можно будет с лихвой возместить, потому что почти все лошади Бантора поскакали за отрядом Ариама.

Ариам перестал проклинать своих людей, спешился и опустился на корточки, чтобы хорошенько все обдумать. Небиби и Рихат присоединились к нему. Остальные начали приходить в себя, переводя дыхание и успокоившись настолько, что принялись зализывать раны и рассказывать своим товарищам, как храбро они вели себя во время боя.

— Мы убили большинство из них, — сказал Рихат. — И нам достались почти все их лошади.

— Мы здесь не для того, чтобы воровать лошадей, ты, дурак! Ты должен был… — Ариам сделал глубокий вдох.

Если он начнет орать на подчиненных, это ему не поможет. И Рихат был прав, они убили большинство людей Бантора.

— Сколько, по-твоему, уцелело?

Рихат закрыл глаза, чтобы лучше вспомнить то, что видел.

— Двадцать, а может, меньше. Но не больше двадцати.

У Ариама выходило так же. Итак, он убил больше половины людей Бантора. Может, некоторые из уцелевших были ранены. Проклятый Бантор! Ариам хорошо все спланировал, но он не ожидал, что ему не удастся одержать победу даже наполовину. Что он скажет Кортхаку? Как он объяснит, что оставил в живых двадцать аккадцев, когда у него самого все еще было вдвое больше людей, способных драться?

— И сколько в точности людей мы потеряли, Рихат?

Рихат пожал плечами, потом встал и начал считать. На это ушло некоторое время, потом он вернулся и снова сел на траву.

— У нас остался сорок один человек, не считая нас. Двое раненых, но легко. Они могут ехать верхом.

Только двое раненых, но больше двадцати убитых и пропавших. Это число не улучшило настроение Ариама. Стрелы били с такой силой и с такого близкого расстояния, что сметали людей с лошадиных спин. Он сомневался, что выжил хоть один из его отряда, потерявший лошадь, раненый и отставший. Стрелы аккадцев уже добили всех уцелевших.

Ариам потерял примерно столько же человек, сколько убил.

Не то чтобы его заботили такие потери. С помощью золота Кортхака они всегда смогут завербовать новых людей. Но, что было куда важнее, люди Бантора были воинами, и их нелегко будет заменить. Да и новых лошадей раздобыть Бантору будет нелегко. Ариаму пришлось прочесать западные земли, чтобы набрать лошадей. А от пеших аккадцев не будет большой беды.

Ариам вспомнил, как Бантор упал под копыта, и не смог припомнить, чтобы тот встал. Бантор запомнился ему тугодумом и дураком; и вновь Ариам подивился: что нашел в этом человеке Эсккар? Как бы то ни было, глупость Эсккара обернулась для Ариама удачей.

Он разбил людей Бантора и оставил их без лошадей. Их луки будут бесполезны против стен Аккада, и с этих стен Кортхак и его люди пустят в ход собственные луки.

Нет, чем больше Ариам думал, тем менее мрачной казалась ему сложившаяся ситуация. По крайней мере, так она будет выглядеть, когда он доложит обо всем Кортхаку. Ариам пообещал Кортхаку уничтожить всех аккадцев, а не половину их отряда. Он стал думать, что же ему сказать новому правителю Аккада.

Теперь, и это было очень важно, Ариам не мог больше потерять ни одного человека. Если у него не будет подчиняющегося ему внушительного отряда, Такани отодвинет его в тень, и Ариам, командир конников, полностью утратит влияние на Кортхака. Нет, решил Ариам, он уже потерял больше людей, чем ожидал. Потерять еще кого-либо будет несчастьем, даже если сам он переживет еще одну атаку.

— Мы должны вернуться и покончить с ними, Ариам, — отвлек Ариама от размышлений Небиби. — Кортхак сказал, что мы должны…

— Кортхака здесь нет, Небиби, — перебил Ариам. — Ты хочешь снова ринуться в атаку на этих лучников?

Выражение лица Небиби говорило красноречивее слов. Египтянин был очень храбр, но они оба знали, каких людей они возглавляют.

— У нас нет луков, Небиби, — начал Ариам, понизив голос и говоря теперь на языке Египта. — Даже если мы бы смогли погнать этот сброд в еще одну атаку… Даже если бы она нам удалась, мы потеряли бы слишком много людей. И помни: эти лучники будут целиться в тех, кто посылает в атаку других.

Небиби открыл рот, потом снова его закрыл. Хотя он и боялся ярости Кортхака, Небиби никогда еще не видел таких стрел, способных бросить лошадь на колени.

— Мы сделали то, что должны были сделать, Небиби. Мы сломили силы Бантора. Немногие выжившие, те, что спаслись, — скажем, меньше дюжины — теперь беспомощны и лишены командира. Кортхак будет доволен, когда услышит наш доклад.

Небиби поразмыслил об этом, без сомнения, сравнивая, что будет опаснее: сказать Кортхаку приукрашенную правду или снова встретиться с людьми Бантора. Наконец он неуверенно кивнул.

— Да, Ариам, только немногие спаслись. Меньше дюжины. Кортхак будет доволен.

Ариам удовлетворенно улыбнулся и повернулся к Рихату.

— Собери людей.

Несколько мгновений спустя весь отряд собрался вокруг своих командиров.

— Люди! Сегодня мы одержали великую победу. Мы разбили нашего врага, оставив в живых меньше дюжины, большинство из выживших врагов ранены и лишены лошадей. Вы сражались храбро!

Эта речь заставила бойцов разразиться приветственными криками, хотя некоторые из них гадали, как это они могли только что быть дураками и трусами, а в следующий миг стать героями.

— Теперь мы возвращаемся в Аккад. Мы присоединимся в людям Кортхака и будем наслаждаться роскошью города, который захватили вчера. Золото, женщины, лошади — все лучшее, что есть в Аккаде, будет вашим!

Все снова приветственно закричали, поняв, что больше не надо будет сражаться. Ариам увидел на лицах улыбки и понял: к его людям вернулась самоуверенность, они снова считают себя отчаянными бойцами. И будут себя такими считать, пока им не придется вновь встретиться лицом к лицу с этими лучниками.

Вот так он и объяснит все Кортхаку. Небиби подтвердит его рассказ, в противном же случае египтянину придется признать свое поражение. Кроме того, несколько человек без командира, рассыпанные по округе, все равно ничего не значат. Их окружат и поймают спустя несколько дней.

— Обратно в Аккад! — крикнул Ариам, садясь на лошадь. — Обратно в Аккад, к нашему золоту!

Новые радостные крики на сей раз прозвучали громче. Небиби посмотрел на Ариама, сжал губы и кивнул, нехотя соглашаясь. Их донесение удовлетворит Кортхака, по крайней мере, пока.

К тому времени, как следующие за колонной три разведчика ее догнали, бой был уже закончен.

Бантор снова стоял на ногах, дрожа от ярости, и клялся, что Ариама ждут пытки и казнь. Половина его людей никогда раньше не слышала этого имени.

— Тише, Бантор, — сказал Клексор, пытаясь успокоить своего командира. — Дай-ка мне посмотреть твое плечо.

Подошел Алексар, неся флягу с водой.

— Нас застали врасплох, но мы отогнали их и убили больше их людей, чем потеряли своих.

Он и остальные двое, охранявшие тыл, ринулись вперед, как только увидели засаду, но ни один из нападавших не проскакал от них ближе чем на расстоянии ста шагов. Алексар ухитрился спешиться и привязать свою лошадь к кусту. Он был одним из первых, кто начал стрелять по атакующим, когда те промчались мимо.

Засада, в которую они попали, пробудила во всех людях палящую жажду, и они выпили всю оставшуюся воду, не думая приберечь ее на потом. Все равно они не смогли бы нести ее на себе, двигаясь пешком.

— Кто-нибудь знает, кто это были такие? — Алексар отшвырнул прочь пустую флягу. — Это не алур мерики, иначе мы были бы уже мертвы.

— Если бы это были алур мерики, — предположил Клексор, — они прикончили бы нас пиками, как принято у варваров, а не промчались бы сквозь наши ряды, словно кучка старух, неспособных справиться с лошадьми.

— Их возглавлял Ариам, бывший начальник стражи Орака, — сказал Бантор, глядя в землю.

Он ощупал свое плечо, осторожно пошевелил рукой; боль была уже не такой сильной, как раньше. Может быть, кость все-таки не сломана. Бантор сделал глубокий вдох, все еще стараясь овладеть собой.

— Этот трус, Ариам, сбежал, когда узнал, что варвары идут к Аккаду, тогда Эсккар и начал командовать селением.

Бантор не сказал о том, что за несколько месяцев до своего бегства Ариам послал Бантора в патруль, а сам велел Аннок-сур явиться к себе в постель, чтобы та доставила ему удовольствие. Аннок-сур никогда не говорила об этом, но Бантор слышал, как шептались люди.

Бантор ничего не мог поделать, кроме как пырнуть Ариама в спину, а потом покончить с собой за то, что убил своего командира. Поэтому он проглотил свою гордость и притворился, что ни о чем не догадывается. Он знал, что Аннок-сур не пошла бы к Ариаму по доброй воле, что она поступила так лишь для того, чтобы защитить мужа и дочь.

Сжав пальцы в кулак, Бантор невольно вспомнил то время, когда в течение нескольких месяцев не успевал оправиться от одной раны, как тут же получал другую.

— Что ж, кем бы они ни были, они двинулись в сторону Аккада, — ответил Алексар, — значит, они уверены, что смогут войти в город.

— Они не смогут войти в Аккад. Их слишком много, и они вооружены, — ответил Бантор, пытаясь понять, что же случилось.

Ни один большой вооруженный отряд не смог бы войти в Аккад, если только…

— А не могли они захватить город? — спросил Клексор. Его мысли следовали по тому же пути, что и мысли его командира.

— Они, должно быть, взяли Аккад, — сказал Бантор. — Они знали, что мы идем, и не хотели, чтобы мы добрались до ворот.

— Около сорока разбойников недостаточно, чтобы захватить Аккад, — заметил Клексор. — Внутри города должны быть еще их люди.

— Итак, они устроили нам засаду как раз перед тем, как мы добрались до Аккада и узнали, что произошло в городе, — сказал Алексар.

Бантор решил, что это вполне разумно. Взять город, потом по частям разбить его воинов. Он гадал: не придет ли потом черед отряда Эсккара на севере, если тот отряд уже не разбит.

— Будь прокляты все подземные демоны! — выругался Бантор. — Мы не можем просто подойти к воротам и спросить, какого разэтакого там происходит! Может, у этих бандитов было достаточно бойцов, чтобы взять Аккад изнутри!

— Ну и что тогда нам делать? — обеспокоенно спросил Клексор. — Если Ариам захватил Аккад, он может вернуться с новыми людьми. Мы не можем тут оставаться.

«Хороший вопрос», — подумал Бантор. Но он не знал, как на него ответить. Что бы сделал на его месте Эсккар? Эсккар всегда знал, что делать на поле боя. Некоторое время Бантор об этом размышлял, потом отрывисто спросил:

— Сколько у нас людей и лошадей?

Алексар уже подсчитал.

— Включая нас, двадцать пять человек, шесть из них ранены, и семь лошадей.

Он посмотрел на воинов, собравшихся вокруг своих командиров. Все держались начеку, несколько человек заботились о раненых, в то время как остальные забирали то, что могло пригодиться, у своих погибших товарищей и разбойников.

— Мы можем изловить еще лошадей, если повезет, но надвигается темнота…

Бантор задумался. У него уходило больше времени на размышления, чем у некоторых из его воинов, но он пережил множество битв и одно знал наверняка: ему известно слишком мало, чтобы решить, что делать. Если он выберет неверный путь, к завтрашнему полудню все они могут погибнуть. Поэтому сперва он раздобудет необходимые сведения.

Бантор поднял глаза и обнаружил, что его люди наблюдают за ним и ждут, когда он подаст голос.

— Вот как мы поступим. Алексар, возьми четырех лучших лошадей и еще одного верхового. Немедленно отправляйся на север, в Биситун. Мы должны сообщить Эсккару и Сисутросу о том, что случилось. Уберитесь как можно дальше отсюда, прежде чем остановиться на ночь, потом продолжайте скакать изо всех сил, как можно чаще меняя лошадей. Загоните их, если придется. У вас должно уйти на путь до Биситуна пять или шесть дней, может быть, меньше, если на каждого из вас будет по две лошади. Расскажите Эсккару о том, что произошло, и о том, что нападавших возглавлял Ариам. Запомните хорошенько это имя: Ариам. Возьмите все, что вам может понадобиться в дороге.

Бантор подождал, пока Алексар кивнет в знак того, что все понял, и повернулся к своему второму младшему командиру.

— Клексор, остальные три лошади повезут раненых. Пошли их на юг, туда, откуда мы пришли. Несколько часов назад мы проехали мимо каких-то крестьянских домов. Может, крестьяне смогут спрятать наших раненых до тех пор, пока те поправятся.

— А мы, остальные, куда двинемся мы? — спросил Клексор.

Бантор шевельнул плечом, вздрогнув от боли. Но все-таки он мог им двигать, поэтому надеялся, что плечо заживет само через несколько дней.

— Мы возьмем все, что сможем унести, и двинемся на север, так, как если бы тоже направлялись к Биситуну. Будем идти всю ночь и все завтрашнее утро. Потом свернем к реке. Если кто-нибудь последует за нами, он решит, что мы хотим переправиться на западный берег. Увидим, сможем ли мы найти лодки, которые доставили бы нас на юг, к Аккаду.

— А Аккаду! — воскликнул Клексор. — Что могут сделать меньше двадцати человек против целого города?

— Ничего. Не беспокойся, в Аккад мы не пойдем, только к фермам к северу от города. Ферма Реббы — вот куда мы направимся. У него есть пристань на реке и много места, чтобы спрятать не только двадцать, а вдвое больше людей. Он может сказать нам, какого демона там происходит.

Бантор снова посмотрел на Алексара.

— Скажи Эсккару, что мы будем там, и пусть он пошлет нам весточку на ферму Реббы. Приготовься отправиться в путь.

Они подняли свое оружие, собрали все лишние стрелы, какие смогли унести. Алексар выбрал молодого лучника ростом с мальчишку, который отправится вместе с ним, отобрал четырех самых сильных лошадей. Легким галопом они пустились на север.

Спустя несколько минут раненые двинулись на юг, их лошади шли шагом, чтобы избежать тряски.

Остальные люди собрались вокруг Бантора, ожидая приказа.

Клексор первым нарушил молчание.

— Почему этот Ариам не вернулся, чтобы покончить с нами?

Все придвинулись ближе, им не терпелось услышать ответ командира.

— Потому что этот трус знал: мы убьем большинство его людей, прежде чем они нас одолеют.

Бантор вытащил меч из земли, стряхнул с него грязь и вернул клинок в ножны. Ему не нравилось признавать себя побежденным, как и не хотелось признавать, что у Ариама все еще оставалось достаточно людей, чтобы закончить начатое.

— Но я точно знаю одно. Я сам его убью, даже если это будет последним, что я сделаю. Я вырву из груди его сердце!

Никто не ответил, и Бантор продолжал, говоря не столько своим людям, сколько самому себе:

— Нам придется ждать, по крайней мере до тех пор, пока Эсккар не получит весточку о том, что случилось. Если мы сможем соединиться с его отрядом, у нас будет достаточно людей, чтобы встретиться лицом к лицу с Ариамом, и я смогу растянуть его кишки сушиться на солнышке.

Люди переглянулись. Бантор редко говорил с таким жаром. Все видели, что им овладела ненависть и жажда мести, это слышалось в его голосе. Все они тоже хотели отомстить. Попавшие в засаду, подобно зеленым новичкам, они видели, как были убиты их друзья, их товарищи-воины. Хуже того, убитым пришлось остаться без погребения, в то время как их товарищи бежали, спасая свою жизнь.

Руки сжались на рукоятях мечей и на луках. Считая Бантора, их осталось семнадцать. Они посмотрели друг на друга. Бой был еще не кончен. Для этих людей битва только началась.

Бантор взглянул на опускающееся солнце, наполовину соскользнувшее за горизонт. Скоро наступит темнота. Он подумал, что к этому времени они все уже пили бы в харчевне.

— Ладно, люди. Забирайте все нужное и пошли. У нас впереди долгий путь.

Не обращая внимания на боль в плече, Бантор поднял лук и полный колчан и двинулся на север.

 

Глава 18

Как только поднялась луна, света стало довольно, чтобы разглядеть ровную местность вокруг.

Бантор всю ночь жестоко подгонял своих людей. Они то шли, то двигались трусцой, и угроза возвращения Ариама и его разбойников не только гнала их вперед, но и заставляла то и дело оглядываться через плечо.

Кроме редких крестьянских домов им мало что попадалось на глаза. Дважды они останавливались у крестьянского колодца, чтобы набрать воды. В первый раз их никто не заметил, но во второй собаки перебудили всех лаем, и Бантору пришлось приказать здешней семье вернуться в дом, предупредив, чтобы никому ничего не говорили.

К тому времени, как он отдал приказ остановиться, до рассвета осталось всего несколько часов. Измученные, со стертыми ногами, голодные, люди добрались до тропы, что вела на север, в Биситун.

Повалившись на землю, наплевав на неудобства, все уснули через несколько мгновений.

Когда их разбудило солнце, никто не чувствовал себя отдохнувшим. Они проспали ровно столько, чтобы найти в себе силы двигаться дальше.

На дороге было еще опасней. Путешественники и торговцы будут проходить мимо, некоторые — проезжать верхом, и пройдет совсем немного времени, прежде чем весть об их отряде долетит до Аккада. Что их беспокоило еще больше, Ариам мог послать на дорогу сколько угодно всадников, чтобы помешать беглецам ускользнуть на север.

Бантор был полон решимости не терять зря ни единой минуты.

Как только он начал идти, боль в плече вернулась. Сон на твердой земле ничуть не помог; после короткого отдыха мышцы одеревенели, и каждый шаг заставлял его вздрагивать от боли. Ноющая боль, казалось, стала еще сильнее по сравнению со вчерашним днем. Клексор осмотрел его плечо и заявил, что ничего, вроде, не сломано. Бантор был благодарен и за это маленькое утешение.

К середине утра они одолели пешком и трусцой приличное расстояние, и каждый усталый шаг все больше отдалял их от Аккада. Им начали попадаться другие путники, в основном шагающие им навстречу, к Аккаду, все — пешие.

— Мы не должны их предупредить, что в Аккаде может быть опасно? — спросил Клексор, когда они впервые разминулись с несколькими путниками, направляющимися к городу.

— Если мы так поступим, они об этом расскажут, и вскоре пол-округи узнает, что мы движемся на север. Им придется рискнуть сунуться в Аккад. Или любой разведчик Ариама в этой местности узнает, что мы тут проходили.

— Они все равно могут упомянуть о нас, когда придут в город.

— А могут и забыть про нас среди неразберихи, которая там творится.

Бантор продумал все это ночью. Что еще важнее, он научился у Эсккара тому, что надо выглядеть уверенным в глазах своих людей, даже когда в глубине душе тебя терзают сомнения.

— Кроме того, у них уйдут часы, чтобы добраться до Аккада, может, они появятся там только к закату. К тому времени мы будем уже далеко.

Бантор повернулся к Клексору.

— Скажи людям, чтобы они ничего не говорили встречным. Ни слова.

Клексор крякнул и начал передавать по шеренге этот приказ.

Бантор решил, что все равно никто не захочет с ними разговаривать. Он и его люди были хорошо вооружены, выглядели осунувшимися, грязными и опасными, и немногие путники, с которыми они встречались, шарахались в сторону и глядели на них с раскрытыми ртами и страхом в глазах, пока воины молча шагали мимо.

Каждый час они останавливались на отдых, стараясь не обращать внимания на голод, сводивший урчащие животы. Незадолго до полуночи Бантор отдал приказ остановиться. Люди сели на землю, слишком усталые, чтобы жаловаться на голод.

— Клексор, мы довольно далеко от Аккада, — Бантор вытер пот с лица. Его люди собрались вокруг командира. — Пока свернуть к реке. Я знаю ферму, где есть несколько лодок. Подождем, пока дорога опустеет, и двинем на запад.

— Мы почти на полпути к Дилгарту. Мы могли бы добраться туда рано утром, если бы поднажали.

— Мне бы тоже этого хотелось, Клексор, но мы не знаем, что может ожидать нас в Дилгарте. И даже если бы мы туда добрались, мы никогда бы не сумели вернуться в Аккад, — Бантор покачал головой. — Нет, я думаю, что река будет для нас безопаснее. К тому же тогда мы сможем раздобыть на ферме что-нибудь съестное. А если дела пойдут совсем плохо, нам в любом случае будет безопаснее на другой стороне Тигра.

Клексор пожал плечами, но ничего лучшего предложить он не мог.

— Тогда давайте сойдем с дороги, пока на ней никого нет.

Один за другим они сошли с пыльной тропы, стараясь оставлять за собой поменьше следов. Они шли по неровной земле как можно быстрей, спотыкаясь, до тех пор пока не скрылись из глаз тех, кто мог бы пройти по дороге. Остаток пути до реки они шли медленно, только на такой шаг они были теперь способны.

Когда люди миновали низкий холм и увидели впереди ферму, притулившуюся среди выброшенных из реки камней, Бантор был на грани изнеможения. Боль в плече и долгая ходьба утомили его больше, чем он ожидал. Его люди выглядели не лучше, и он решил, что сделал правильный выбор: путешествуя по дороге, они могли бы никогда не добраться до Дилгарта — всадники схватили бы их раньше.

Бантор заставил своих воинов двигаться россыпью, чтобы не оставлять следов. Они сошли в ближайшую оросительную канаву и пошлепали по ее извилистому руслу вниз к реке. Ферма, большая, с несколькими отдельными постройками, окруженными полями ячменя и пшеницы, принадлежала человеку по имени Харгар.

Игравшие под деревом дети заметили приближение воинов и побежали, чтобы предупредить взрослых. Семья забаррикадировалась внутри главного дома. Бантор знал, что появление стольких вооруженных людей испугает любого фермера.

Подойдя к овечьему загону, Бантор выбрался из канавы.

— Подождите здесь, — велел он своим людям. — Клексор, пошли со мной.

Вдвоем они бок о бок подошли к дому.

— Эй, Харгар! Не нужно прятаться в погребе! Это Бантор, командир из Аккада, и нам нужна твоя помощь.

Ничего не последовало, и Бантор с Клексором сели на землю под фруктовым деревом перед главным домом, в нескольких шагах от входа. Бантор облегченно прислонился к дереву, надеясь, что никто в доме не решит пустить в него стрелу.

Спустя долгое время послышалась возня, дверь приоткрылась, и молодой человек, просунув голову в щель, уставился на них с разинутым ртом и широко распахнутыми глазами.

— Кто ты? — окликнул его Бантор.

— Я сын Харгара, Ханнис. Мой отец ушел в Дилгарт, чтобы продать козу. Это и вправду ты, Бантор?

Голос юноши был испуганным, но Ханнис шагнул из двери и медленно приблизился к сидящим на земле людям.

— Клянусь богами, это ты. Что ты тут делаешь? Почему вы пришли по канаве?

— Это длинная история, Ханнис. Но в Аккаде что-то не так. Ты не получал оттуда никаких известий?

— Нет, на этой неделе никто не ходил на рынок, — Ханнис явно все еще нервничал при виде людей Бантора.

— Нам нужна твоя помощь. Если бы мы хотели перерезать вам глотки, вы бы уже были мертвы. Мне нужна еда и вода для моих людей.

Бантор потянулся за кошельком и вынул из него последние серебряные монеты.

— Зная твоего отца, я полагаю, мне придется за них заплатить.

Он швырнул монеты Ханнису.

— Отдай их Харгару, когда тот вернется.

Час спустя Бантор и все его воины, досыта наевшись и напившись эля, уснули за сараем, стоящим у реки. Клексор остался на страже, как для того, чтобы убедиться, что никто не покинет ферму, так и для того, чтобы охранять спящих от любого, кто попробует приблизиться.

Незадолго перед рассветом Бантор и его люди снова поели, набив животы хлебом, сыром и тем, что Харгар собирался продать на рынке в Аккаде.

— Мы возьмем твои лодки, Ханнис, — сказал Бантор. — Не принимайся жаловаться. Тебе заплатят за них, когда в Аккаде все уляжется.

— А если в Аккаде не уляжется, я лишусь двух лодок, — ответил Ханнис. — Не мог бы ты заплатить за них сейчас?

Бантор улыбнулся.

— Ты научился у своего отца, как вести дела. Я заплатил бы, если бы было чем, но ты уже получил остаток моего серебра. Кроме того, ты, скорее всего, получишь лодки обратно в любом случае.

— Куда вы направляетесь?

— Вверх по реке, к Дилгарту. Плыть легче, чем идти, а поблизости нет места, где мы могли бы найти столько лошадей, сколько нам нужно.

— А что происходит в Дилгарте? Эсккар вернулся с севера?

Бантор взял с тарелки последний кусок хлеба и встал.

— Держитесь подальше и от Дилгарта, и от Аккада, по крайней мере, ближайшие несколько недель. И… Ханнис, позаботься о том, чтобы никто из твоей семьи не говорил о том, что мы были здесь и взяли лодки. Иначе я вернусь и вытрясу это серебро из ваших шкур. Ты будешь желать, чтобы алур мерики вернулись, если я узнаю, что ты сказал кому-нибудь о том, что мы тут были, и о том, куда направились. Ты меня понял?

Бантор пошел прочь, не дожидаясь ответа.

У реки на воде покачивались две лодки, привязанные к вбитым в берег шестам. Одна, маленькая, использовалась для работ как на оросительных каналах, так и на реке. Другая была побольше и достаточно крепкая, чтобы перевозить на ней урожай и животных на аккадский рынок.

Четверо людей Бантора умели управляться с лодками, и он велел им позаботиться обо всем. Они сгрузили с суденышек балласт и осторожно разместили в лодках пассажиров. Семнадцать человек едва смогли там поместиться, и обе лодки сидели теперь в воде опасно низко. Даже Бантор видел, что им ничего не стоит опрокинуться.

Солнце едва встало, когда они оттолкнулись от берега и двинулись на север. Ветра не было, поэтому они не стали поднимать крошечный парус на том суденышке, что было побольше.

Направлять перегруженные лодки вверх по течению требовало больших усилий, и люди передавали маленькие весла один другому, когда уставали. Они шлепали веслами до тех пор, пока не ушли далеко от фермы.

Только когда все вокруг скрыл ночной мрак, Бантор приказал повернуть к берегу, убедившись, что никто не сможет их увидеть. Если бы кто-нибудь явился на ферму и приставил нож к глотке Ханниса, тот мог бы честно сказать, что Бантор отправился на север, вверх по реке.

Они отдохнули, наблюдая за появляющимися в небе звездами, а потом повернули лодки в другую сторону и двинулись обратно, к Аккаду; четверо людей сидели на веслах.

Грести вниз по течению стало легче, и они продвигались быстрее. Бантор хотел идти еще быстрее, но те, кто разбирались в лодках, боялись, что перегруженные суденышки с неуклюжими гребцами опрокинутся в темноте.

Большинство людей сидели неподвижно, боясь шелохнуться. Никто не хотел пуститься по реке ночью вплавь, рискуя утонуть.

Бантор наблюдал за берегом, и вскоре черные очертания фермы Харгара остались позади. Бантор никого не видел, а если кто-нибудь и наблюдал за рекой, он должен был бы стоять на самом краю берега, чтобы заметить суденышки, тихо проскользнувшие мимо.

Луна взошла, добралась до высшей точки в небе и начала спускаться, пока они шли вниз по Тигру. Бантор думал, что до рассвета осталось около часа, когда управлявший лодкой человек крикнул, что они приближаются к Аккаду.

Бантор не видел ничего, кроме блеска речной воды в лунном свете. Вдоль реки не горело ни одного огня, и он знал, что все фермеры крепко спят, экономя масло и свечи. В Аккаде должны были гореть факелы, но Бантор понимал, что им надо спуститься по реке еще больше, чтобы их увидеть.

Лодка приблизилась к восточному берегу, хотя Бантор понятия не имел, по каким приметам правивший лодкой сумел ее туда подвести — сам он по-прежнему ничего не видел.

Хотя Бантор прожил рядом с Аккадом все жизнь, река оставалась для него загадкой. Он вздрогнул, когда днище лодки заскребло по песку, потом судно стукнулось о маленькую деревянную пристань, выступающую на несколько футов над водой. В слабом лунном свете Бантор видел, что у пристани привязана еще одна лодка.

Гребец прыгнул на пристань и надежно привязал лодку. Люди высадились по одному, осторожно, чтобы не опрокинуть накренившиеся суденышки.

Бантор выбрался на берег последним, выдохнув благодарность богам за то, что он, его люди и их оружие снова оказались на твердой земле.

Воины двинулись от реки, на ходу натягивая тетиву на луки.

Ферма благородного Реббы, состоявшая из домов и загонов для животных, лежала в нескольких сотнях шагов от берега. Люди остановились на порядочном расстоянии от ближайшего дома, присев на корточки за оросительной канавой.

Эта ферма, одна из нескольких, которыми владел благородный Ребба, была богатой, и его люди и собаки охраняли его стада и посевы от грабителей и воров. Было бы слишком опасно приблизиться к ней ночью. Бантор решил подождать здесь до рассвета. Он велел людям отдохнуть, кто как сможет, но не снимать тетиву с луков и быть готовыми к любой стычке.

Когда первые лучи солнца показались из-за горизонта, Бантор двинулся к ферме.

Он сам вырос на ферме, хотя, конечно, куда меньшей, чем эта, и помнил повадки собак и других животных. Поэтому сперва свернул к тропе, что вела в Аккад, а потом пошел по ней к главному дому.

Залаяла собака, к ней сразу присоединилась другая, и Бантор увидел, как два человека шагнули в полосу солнечного света перед главным домом.

Они удивленно посмотрели на приблизившегося Бантора, и через мгновение появился третий человек. Он нес мечи, которые протянул остальным.

Бантор знал, что похож на разбойника в своей рваной и мятой одежде, перепачканной речной грязью. Собаки окружили его, рыча и принюхиваясь, но один из местных их отозвал, и Бантор подошел прямиком к двери.

— Где благородный Ребба, хозяин дома? Я Бантор, командир воинов Аккада.

Ребба появился в дверях — старый человек, уже за шестьдесят, с длинными седыми волосами ниже плеч. Несмотря на свои годы, все еще обладал острым умом. Ребба пристально взглянул на Бантора, шагнул ближе, словно бы для того чтобы убедиться, что его не подводят глаза.

— Итак, это ты. Ты очень хорошо выглядишь для мертвеца.

Ребба улыбнулся, увидев, как Бантор отреагировал на эти слова.

— Входи.

В главном доме жались друг к другу две испуганные женщины и три большеглазые маленькие девочки. Они несколько мгновений смотрели на Бантора, потом снова взялись за приготовление завтрака.

Бантор нахмурился, глядя на них, и Ребба правильно понял его взгляд.

— Адана, возьми Мириани и девочек и уведи из дома.

Когда женщины вышли, Бантор осмотрел главную комнату, держа руку на рукояти меча, потом двинулся в другие комнаты, заглядывая в них, чтобы убедиться, что они пусты. Удовлетворенный осмотром, он вернулся к входной двери и проверил, отошли ли люди Реббы достаточно далеко, чтобы не могли услышать, о чем говорится в доме. Только после этого он вернулся к старому хозяину.

— Ребба, ты можешь мне сказать, что происходит? Вчера по пути в Аккад на нас напали разбойники, которых возглавлял Ариам. Я уверен, ты помнишь этого труса.

— Разбойники? Я бы не называл их так в прямом смысле этого слова, — мрачно засмеялся Ребба. — А Ариам? Он один из новых правителей Аккада.

Еще недавно такие слова привели бы Бантора в ярость. Но во время осады погибло слишком много людей, и смерть касалась его слишком много раз, чтобы теперь сильно обеспокоить.

— Вот как? Итак, кто же правит Аккадом?

Что-то в голосе Бантора заставило Реббу помедлить, пока он не вспомнил, что этот человек больше месяца находился вдали от города, следуя по пятам за варварами.

— Кто же еще, как не Кортхак.

Ребба заметил озадаченный взгляд Бантора.

— Ах, да, правильно. Кортхак появился после того, как ты отправился на юг. Он объявил себя торговцем, купцом, но смахивал на воина. Он появился примерно шесть недель назад, как раз после того, как Эсккар двинулся на север. Кортхак пришел с далекого запада, вероятно, из самого Египта. Он захватил власть в Аккаде. Похоже, люди Треллы не сумели раскрыть заговор.

— И когда все это произошло?

Сейчас Бантора не интересовали ничьи осведомители.

— Две ночи назад. Сразу после заката Ариам подскакал к речным воротам с юга. У Кортхака были люди, ожидавшие в городе, рядом с воротами, со спрятанным в свертки оружием. Они убили охрану и захватили ворота так, что никто даже не поднял тревогу. Ариам и больше сотни людей открыто бросились в город, соединились с египтянами Кортхака, напали на казармы и застали многих воинов спящими, врасплох. Одновременно они одолели охранников Треллы и захватили ее дом. Теперь Кортхаку служат не меньше ста пятидесяти грабителей и воров, и все больше людей приносят ему каждый день клятву верности. Он хорошо платит тем, кто желает подчиняться его приказам, и убивает всех, кто не слушает его распоряжений.

— Всего сто пятьдесят! — воскликнул Бантор. — А в Аккаде больше трех тысяч людей. Они наверняка не покорятся этому Кортхаку и нескольким разбойникам.

— Большинство воинов убиты или взяты в плен, Бантор. Еще несколько прячутся. Каждый, кто осмеливается возвысить голос или даже поднять глаза, погибает. Кортхак держит Треллу в плену в ее собственном доме. Теперь это дом Кортхака, полагаю. Не знаю, что сталось с Гатом. Мой внук принес известие о том, что случилось прошлой ночью, вместе с повелением, чтобы я ближайшим утром явился в город. Всем крупным фермерам и торговцам приказано явиться сегодня в Аккад, дабы встретиться со своим новым хозяином, Кортхаком.

— И ты пойдешь?

— Конечно. Я должен пойти. Я уже готовился в дорогу, когда вы появились. Я хочу попасть в город пораньше, чтобы сперва повидаться с Никаром и выяснить, что думает тот. Он будет знать больше о том, что происходит, чем мой внук.

Ребба внимательно посмотрел на своего гостя, который стоял, словно оглушенный свалившимися на него новостями.

— Ты один?

Вопрос привел Бантора в чувство.

— Нет, не один. Со мной шестнадцать человек, и все они жаждут мести. Поэтому отправляйся в город, Ребба, и поговори с Никаром, но не рассказывай никому о том, что мы здесь. Даже Никару. Не рассказывай, если хочешь, чтобы твоя семья осталась в живых.

Бантор потер рукоять меча.

— Ариам умрет, и умрет любой, кто станет сражаться на его стороне. Я послал известие Эсккару. Он будет здесь через несколько дней. У него семьдесят воинов, и вместе мы сметем Кортхака, как муху.

— Говорят, Эсккар погиб, а люди его перерезаны. Но даже если он жив, он будет снаружи стен, тех самых стен, которые недавно сдержали тысячи варваров.

Бантор засмеялся, запрокинув голову, но в смехе его звучала смертельная угроза.

— Эсккара не так легко убить. Кроме того, неужели ты думаешь, что стена его остановит?

Он мрачно улыбнулся, увидев выражение лица Реббы.

— Скажи мне, кого бы ты предпочел видеть своим врагом? Эсккара или этого Кортхака? Ты и в самом деле думаешь, что какие-то разбойники выстоят против воинов Эсккара?

— А разве эти разбойники не убили большинство твоих людей? — ответил Ребба.

— Нам устроили засаду шестьдесят или семьдесят человек, застав врасплох, когда мы ехали на усталых лошадях. И все равно мы убили больше их людей, чем потеряли своих. Мы прогнали их, Ребба. Они бежали от нас, запомни это.

— Ариам описывал битву совсем по-другому, — вздохнул Ребба. — Как бы то ни было, многие в Аккаде не любят Эсккара и Треллу, — знатный фермер помедлил, обдумывая свои слова. — Но еще больше людей последуют за Эсккаром, что правда, то правда… Если он все еще жив.

Ребба опустился на табурет.

— Дай мне минутку подумать.

Минуты шли; Бантор ждал, стискивая рукоять меча и пристально глядя на хозяина фермы.

— Ты заставляешь меня делать выбор, Бантор. Я собирался в Аккад, чтобы выяснить, куда дует ветер. А теперь я должен бросить свой жребий на ту же чашу весов, на какую бросили вы с Эсккаром. Даже если бы ты не взял в заложники мою семью, Кортхак никогда не стал бы доверять мне, узнав, что ты и твои люди приходили ко мне. Он будет искать любой предлог, чтобы отобрать мое имущество и землю, чтобы казнить нескольких землевладельцев в назидание остальным. Поэтому я не могу рассказать ему, что ты здесь, — Ребба покачал головой, думая о своем положении. Потом встал. — Мне надо идти. Чем скорее я выясню, что происходит, тем скорее мы будем знать, что делать.

Бантору не нравилось, что ему приходится доверяться старому знатному фермеру, но Кортхак вызывал Реббу, поэтому тот должен был идти, прежде чем кто-нибудь явится сюда его искать. Ни один важный землевладелец не мог пренебречь таким вызовом, и Кортхак наверняка заметит, если Ребба нарушит приказ и не явится.

— Сперва собери свою семью, Ребба, и поговори с ними. Я буду держать всех женщин и детей здесь, в доме. И если ты предашь меня, Ребба, я сам их убью.

— Оставь свои угрозы, Бантор. Я знаю, что следует сделать. И в любом случае женщинам и детям будет безопаснее оставаться в доме следующие несколько дней. Я уверен, люди Ариама будут шастать по округе в поисках поживы и женщин.

— Тогда я позабочусь о том, чтобы с твоими родными ничего не случилось, — сказал Бантор.

— А я объясню все своим сыновьям.

Ребба двинулся к двери, потом остановился и встал перед Бантором.

— Я заверю их, что вы здесь для того, чтобы их защитить. Помни это, прежде чем сделать какую-нибудь глупость. Я думаю, для тебя было бы мудрее дождаться Эсккара, если он и в самом деле идет сюда.

Не ожидая ответа или подтверждения, Ребба прошел мимо Бантора и шагнул за порог, созывая своих сыновей и внуков.

Бантор последовал за ним и помахал руками, повернувшись в сторону реки. Его люди появились, держась начеку, с луками наготове, и двинулись в сторону дома.

Бантор стоял и ждал, пока Ребба объяснял все своей семье. Сыновья и внуки Реббы, их женщины и испуганные слуги сперва нерешительно поглядели на Бантора, потом — на грязных, суровых с виду воинов, шагающих мимо них с оружием в руках.

Все мужчины смотрели настороженно и подозрительно.

Ребба, окруженный своими сыновьями, подозвал старших женщин и поговорил с ними. Когда он замолчал, женщины собрали детей и двинулись обратно к дому.

А Ребба в сопровождении двух сыновей начал свое путешествие к Аккаду. Город лежал сразу за изгибом реки, но у путников должен был уйти на дорогу добрый час, поскольку старик шел медленно.

Наблюдая, как они уходят, Бантор чувствовал себя беспомощным, как и должен чувствовать себя человек, судьба которого зависит от кого-то другого.

Потом маленькая девочка, едва научившаяся ходить, не замечая хмурого вида Бантора, ускользнула от матери и побежала к нему. Мать, которая несла на бедре другого ребенка, встревожено посмотрела на Бантора, когда тот подхватил хихикающую девочку на руки и внес ее в дом.

Там другая девочка, на несколько лет старше, спросила его, ели ли этим утром он и его люди.

— Нет, девочка. Мы ничего не ели с прошлой ночи.

Бантор опустил малышку на пол и позволил себе расслабиться. Он посмотрел сквозь дверной проем на тропу, в последний раз увидев Реббу, шагающего на юг.

Бантор сделал все, что мог, и теперь ему оставалось только ждать. Все его люди вошли в дом.

Началась осада Аккада.

Пока тянулся длинный день, Бантор пытался отдохнуть. Одна из женщин осмотрела его плечо и заявила, что кости целы, хотя боль чувствовалась остро, как никогда. Он провел большую часть дня, расхаживая взад и вперед между главным домом и часовыми, которых разместил вокруг фермы, и наблюдая за тропой, ведущей в Аккад. Бантор ожидал, что Ребба вернется ближе к вечеру, но солнце начало садиться, а знатный фермер так и не появился, и Бантор гадал, не предал ли его старик.

Он посовещался к Клексором; они поговорили о том, что будут делать, если на них нападут, как пробьются к лодкам, чтобы переправиться через реку. Его люди, без слов понимая своего командира, ждали, держа оружие под рукой. Беспокойство воцарилось на всей ферме, страх рос с каждым часом.

Когда сгустились сумерки, собаки подали первый сигнал: кто-то приближается. Они начали лаять еще до того, как часовой заметил возвращающихся мужчин. Бантор понял, что собаки тявкают, приветствуя вернувшегося хозяина, а не глухо рычат, предупреждая, что в ночи рыщут незнакомцы. И все-таки Бантор приказал Клсксору взять нескольких человек и провести разведку в полях, чтобы убедиться, что никто не последовал за Реббой. Однажды Бантору уже устроили засаду. Второй раз он не попадется в ловушку.

Ребба, шагая медленно и устало после долгого дня, приблизился к дому, к восторгу всего семейства. Бантор стоял неподалеку, молча наблюдая, как Ребба приветствует родных, как принимает чашу вина, чтобы освежиться. Наконец Ребба велел всей семье уйти в дом.

Сам Ребба и Бантор отошли на несколько шагов к большой иве, что росла неподалеку, и уселись за столом друг напротив друга в сгущающейся темноте. Грубая поверхность стола была вся в засечках: на нем годами разделывали мелкую дичь и рубили овощи. Две собаки, любимицы хозяина, устроились у ног Реббы.

— Плохие новости, Бантор, — начал Ребба, протянув руку, чтобы погладить собаку. Он говорил тихо, хотя рядом не было никого, кто мог бы его услышать. Собаки дали бы знать, если бы кто-нибудь подкрался к ним в темноте. — Кортхак правит городом. Его люди убили или взяли в плен большинство воинов.

Бантор ожидал таких вестей. Если бы этот демон Кортхак не правил городом, Бантор не прятался бы здесь в темноте.

— Сколько у него людей, Ребба?

— Думаю, немного, хотя Ариам заявляет, что под его началом находятся сотни человек. Кортхак и Ариам предлагают серебро каждому, кто будет слушаться их приказов, и кое-кто уже присоединился к ним — или ради серебра, или чтобы принять участие в будущих грабежах. Ариам пообещал им грабеж ко всему в придачу.

Бантор скрипнул зубами, услышав имя Ариама, но повторил свой вопрос:

— Сколько у них людей?

— Я бы сказал, что не больше ста двадцати. Очевидно, ты многих убил, а другие погибли, сражаясь с воинами в казармах. Думаю, у Кортхака было меньше ста пятидесяти, когда он нанес удар. Но, конечно, к нему теперь присоединились другие.

Впервые за весь день Бантор расслабился.

Сотня разбойников, даже чуть больше ста, не остановит обученных воинов, которые победили алур мерики.

— Как только Эсккар будет здесь со своими людьми, если мы проникнем в Аккад, у нас будет более чем достаточно бойцов, чтобы сразиться с разбойниками. И чем скорее мы начнем, тем больше к нам присоединится местных жителей.

Ребба покачал головой.

— Не будь так уверен. Слух оказался правдой. Эсккар мертв. Его убили несколько дней назад в Биситуне люди Кортхака. Без имени Эсккара, способного сплотить жителей, немногие к вам присоединятся.

Эсккар мертв! А Трелла, что будет с ней?

— А что с госпожой Треллой? Она тоже погибла? А Аннок-сур?

— Нет, Кортхак взял Треллу в плен вместе с твоей женой. Его люди ворвались в дом и убили охранников, кроме тех немногих, что бежали или сдались. Теперь это его дом, а Трелла и Аннок-сур заперты в спальне под охраной.

— А Аннок-сур, она…

— Я не видел ее, но уверен, что она цела. У Кортхака нет причин убивать ее или Треллу. Это может толкнуть жителей на сопротивление, поэтому он держит Треллу живой, по крайней мере, пока.

Бантор почувствовал прилив облегчения. Они с Аннок-сур вместе пережили много трудных лет, и его приводила в ярость мысль о том, что ее жизнь зависит теперь от прихоти другого человека. Если что-нибудь с ней случится, он сам убьет этого Кортхака.

— А что с Гатом? Он тоже погиб?

Ребба засмеялся в темноте.

— Старый воин ускользнул от наемных убийц, хотя один из его людей погиб, сражаясь рядом с ним. Люди Кортхака заявили, что они ранили Гата и что он сейчас уже наверняка мертв. Но они пока не нашли его тело.

Бантор осел на скамье.

Все казалось очень скверным. Дом Эсккара был взят, Трелла — в плену, казармы захвачены, Гат ранен или мертв, Эсккар убит. Со смертью Эсккара ни один представитель высшего сословия не сможет сплотить вокруг себя воинов и возглавить сопротивление. Бантор вспомнил слова своей жены. Единственное, чего Аннок-сур боялась больше всего на свете, — это нападения на Треллу или Эсккара. Без их защиты Бантор и его жена не имели будущего в Аккаде. Им пришлось бы бежать из города.

Во что бы то ни стало Бантор должен вырвать жену из лап Кортхака, а потом ускользнуть вместе со своими людьми. Это будет…

Вдруг в голову ему пришла новая мысль.

— Ребба, как погиб Эсккар?

Старый фермер подумал, прежде чем ответить.

— Я не уверен. Кортхак мало об этом говорил. Кажется, Ариам сказал, что его убили мечом. Да, именно так он и сказал.

— А люди, которые принесли весть об этом? Сколько людей Ариам послал, чтобы убить Эсккара?

— Да всего горстку, я полагаю. Он не сказал сколько. Сказал лишь, что они убили Эсккара несколько дней назад и только что вернулись из Биситуна.

На лице Бантора вновь появилась улыбка. Эсккара объявляли мертвым и раньше, по меньшей мере трижды.

— Что ж, Ребба, давай потолкуем об этом. Кортхак и Ариам послали несколько человек в Биситун. Они проскользнули мимо Гронда, Сисутроса и всех охранников Эсккара из клана Ястреба, убили его, потом сумели спастись и вернуться сюда, чтобы сообщить о случившемся — и не были убиты или взяты в плен семьюдесятью людьми Эсккара… Они привезли его голову или другое доказательство правдивости своей истории?

— Я понимаю, о чем ты, — тихо проговорил Ребба. — Да, все выглядит слишком просто, не так ли? Насколько хороши люди и отряде Эсккара?

— Многие из них делали вылазки против варваров. Потребовалось бы больше полудюжины разбойников, чтобы спастись от этих людей, Ребба. Даже если Эсккар был убит, не думаю, что убийцы смогли бы уйти от Сисутроса и его людей, чтобы поведать об этом убийстве.

Ребба положил обе руки на стол, как будто искал поддержку у крепкого дерева.

— Если Эсккар не мертв, он будет здесь примерно через неделю со всем своим отрядом. Если к нему присоединятся и твои воины, он легко сможет поднять еще сотню человек, которые последуют за ним.

— Думаю, больше сотни.

— Не спеши праздновать победу, Бантор. Вы будете снаружи стен, а за неделю Ариам и Кортхак смогут завербовать к себе на службу множество людей среди городского отребья и головорезов округи. У Кортхака много золота, чтобы платить таким людям. И несмотря на все, что ты сказал, в ворота будет проникнуть нелегко. Их охраняют лучше, чем раньше. И помни: Кортхак держит в плену госпожу Треллу. Насколько я знаю Эсккара, он не предпримет ничего такого, что может привести к ее гибели.

— Мой посланник доберется до Эсккара через два дня, — сказал Бантор, словно размышляя вслух, — даже если ему придется загнать лошадей. Эсккар и его люди смогут очутиться здесь еще через пять дней, а если поедут верхом — даже быстрее.

Ребба кивнул.

— Да, похоже на то. Итак, кажется, ты останешься моим гостем по крайней мере в течение этих дней. Что ты собираешься делать?

Вопрос застал Бантора врасплох. Пока он не думал ни о чем другом, кроме как дождаться Эсккара.

— Не знаю точно, Ребба. Мне бы хотелось найти Гата, если тот еще жив. Но я не осмелюсь войти в город.

— Да, тебя бы сразу узнали, — вздохнул Ребба. — Я не могу обыскать Аккад вместо тебя. Кроме того, люди Кортхака охотятся на Гата, и я уверен, что рано или поздно его найдут.

— Что еще ты выяснил? — спросил Бантор.

— Я выяснил, каково мое место в планах Кортхака. Мне будет разрешено платить добавочную пошлину золотом, которая, вероятно, меня разорит, и я буду продолжать вкалывать на жатве. За это моей семье разрешено будет владеть моим поместьем, хотя я уверен, что Кортхак отберет большую часть моего урожая и моего скота. Мне также пришлось принести клятву верности, стоя на коленях перед Кортхаком, — поклясться, что я буду подчиняться его власти. За это он оставит меня в покое, по крайней мере, на время.

Когда Бантор услышал, что Реббе пришлось связать себя обещанием, он подумал о других.

— А что Никар, Ребба? И Корио? На что согласились они?

— Почти на то же самое, Бантор, и у них было не больше выбора, чем у меня. Никару это не понравилось, а Ариам ударил его по губам, когда тот начал протестовать. Ариам разместил несколько своих разбойников в доме Никара, чтобы те присматривали за ним.

— Нам нужно знать больше, Ребба, и ты — единственный, кто сможет без риска войти в город. Мы должны разузнать все, что можно, о Кортхаке и его людях.

Бантор подался через к стол к знатному фермеру.

— Мы будем ждать здесь появления Эсккара. Он придумает, что предпринять.

Ребба отклонился назад и несколько мгновений думал над предложением Бантора.

— Бантор, твое присутствие здесь подвергает меня и мою семью огромной опасности. Ближайшие два или три дня она будет не так велика, но после этого будет расти с каждым днем, становясь тем больше, чем больше власти заберет Кортхак. Если Эсккар не появится через семь-восемь дней или если мы услышим, что он и вправду мертв, тебе придется забрать своих людей и уйти.

Бантор, понял, что Ребба прав. Они не могли оставаться здесь вечно.

— Если Эсккар не придет или если мы не получим от него вестей к назначенному сроку, мы уйдем.

В таком случае, решил Бантор, он найдет способ спасти свою жену, сколько бы людей за ним ни последовало.

— А тем временем, может быть, ты сумеешь разузнать что-нибудь о Гате.

— Я вернусь в Аккад послезавтра. К тому времени там должно все улечься, и я отвезу на рынок овощи и фрукты, чтобы мой внук продал их. У тебя есть какие-нибудь предположения, где может прятаться Гат?

Бантор закрыл глаза и подумал о старом воине. Где он может прятаться? Ариам достаточно хорошо знал город, поэтому все обычные места будут хорошо обысканы. Скорее всего, Гат прятался в каком-то новом месте, которое Ариам не знал. Потом Бантор припомнил несколько слов, которые однажды обронила Аннок-сур. Что-то насчет друга Гата, который открыл питейное заведение вместе с мальчиком-вором, Таммузом. Бантор вспомнил, как посмотрела на него Аннок-сур, когда он спросил ее об этом. Она отвела взгляд и сказала, что все это пустяки, и тон жены велел Бантору не допытываться больше ни о чем. Он знал, что жена его хранит много секретов.

Может, это и вправду было пустяками, но он знал все о сети осведомителей Аннок-сур. По крайней мере, пивная была местом, с которого можно было начать поиски. Бантор с трудом отогнал мысли об Аннок-сур и о том, каково ей сейчас приходится.

— Один старый друг Гата был ранен во время осады, — сказал Бантор, тщательно подбирая слова. — Он больше не мог сражаться, поэтому после битвы Гат пристроил его в маленькой пивной вместе с мальчиком-калекой, который сражался вместе с Эсккаром. Может быть, туда и отправился Гат.

— Есть много заведений, где торгуют элем, Бантор. Я поспрашиваю, но только послезавтра. И если Гата к тому времени не найдут или не выяснится, что он мертв.

— Спасибо тебе за то, что ты пытаешься сделать, Ребба. Гат — мой друг.

Бантор поколебался, потом добавил:

— Ты знаешь, что Эсккар вознаградит тебя за все, когда вернется.

— Мне не нужно золото Эсккара, Бантор.

Старик встал, потянувшись.

— Но мне очень не нравится то, как Ариам ударил Никара, не нравится и то, как я, стоя на коленях, пресмыкался перед Кортхаком. Я посмотрю, что смогу сделать.

Бантор осознал свою ошибку.

— Я не хотел тебя обидеть, благородный. Но, что бы ни случилось, ты уже заслужил мою благодарность и благодарность моих людей.

— Только позаботься, чтобы они вели себя тихо и не показывались на глаза следующие семь дней, Бантор. Мне бы хотелось прожить достаточно долго, чтобы заслужить твою благодарность.

 

Глава 19

Эсккар едва замечал, как бежит время, как дни превращаются в недели. Сначала все его время занимали дела деревни, пусть даже большую часть ответственности за это он возложил на Сисутроса. Люди Биситуна, оправившись от нашествия Ниназу, вскоре начали протестовать против того, чтобы ими правил Аккад, неважно, какими бы разумным и мирным ни было это правление. У Эсккара ушло больше недели, чтобы понять, в чем тут причина.

Когда алур мерики угрожали Аккаду, высшее сословие, правящее городом, выбрало Эсккара, чтобы тот всех спас. Во время войны жители распознали в нем и в Трелле людей, которым они могут доверить свои жизни. Более того, аккадцы поняли, что ни он, ни Трелла не дорожат золотом, рабами или другими атрибутами знатной жизни. Короче говоря, жители приняли их как личностей задолго до того, как приняли их в качестве правителей.

В Биситуне такое доверие давалось нелегко. Хотя Эсккар и его люди спасли деревню от разбойников, никто не звал их сюда, чтобы они это сделали, и немало жителей мечтательно вспоминали о тех днях, когда они управляли сами собой. А теперь вместо этого ими правил далекий Аккад, их жизнями ежедневно руководили Сисутрос и его воины — руководили даже решительнее, чем Ниназу и его разбойники. Жители деревни знали также, что им придется отдавать десятую часть своих доходов Аккаду и что Аккад, как более важное из двух селений, всегда будет стоять на первом месте. Из-за этого отношения между воинами и местными жителями были натянутыми, и вскоре начались трудности на обоих концах каната, по которому Эсккар шагал каждый день.

Он должен был править честно и справедливо. Так, чтобы не дать поводов для обвинений — дескать, на место Ниназу и его разбойников просто явился другой такой же. Поэтому воинов приходилось сдерживать. Эсккар и Сисутрос предупредили каждого, и не раз, чтобы те не злоупотребляли властью. Эсккар напомнил воинам, что в кошельках их много серебра. Они могут купить все, что захотят, но могут брать только то, что им предложат по доброй воле.

Но Эсккар знал, что воины часто ведут себя как дети. Они понимающе кивали, слушая его, клялись, что будут хорошо себя вести, а потом напивались — и начинались драки и приставания к женщинам.

Эсккар держал свое слово. Он наказал провинившихся воинов на деревенской площади, в присутствии старейшин. Он смягчил наказание, как только мог, не желая оттолкнуть от себя своих людей, но он не мог позволить им оскорблять местных. Поэтому он сделал так, чтобы наказание как можно больше соответствовало преступлению, и вскоре выяснил, что смех бывает куда более действенной карой, чем физический труд или бичевание.

Один воин, который щупал девушку на площади, должен был целый день носить воду деревенским жителям. Другой, сбивший с ног фермера, получил один день работы на оросительных каналах. Только одного воина пришлось выпороть — за драку, в результате которой погиб крестьянин, хотя крестьянин этот сам затеял ссору и первым напал на воина.

Самым большим источником недоразумений, с которыми приходилось иметь дело Эсккару, были хозяева постоялых дворов и другие продавцы вина. Они старались запросить с воинов лишнее, особенно с тех, кто чересчур напивался. И хозяева постоялых дворов, и хозяева лавок часто подсовывали ничего не подозревающим воинам товар низкого качества. Те торговцы, которые были уличены в этом, заплатили штрафы, и Эсккар передал полученное золото и серебро совету старейшин, чтобы помочь отстроить деревню.

Старейшины изгнали одного торговца, оказавшегося слишком уж жуликоватым. То, как несчастный собирал свою семью и пожитки, как потом на глазах у всех отправился в дорогу, явилось недвусмысленным предупреждением остальным торговцам: будьте честнее и с воинами, и с местными жителями.

К концу второй недели обе стороны нехотя оценили роль друг друга в общем деле. В течение этого времени Эсккар и Сисутрос подробно поговорили со всеми торговцами в деревне, выслушали их жалобы и сделали все, что могли, чтобы удовлетворить недовольных. Когда жители деревни наконец смирились с тем, что Сисутрос и его люди останутся здесь навсегда, они успокоились и вернулись к своим делам — к крестьянскому труду, к торговле, к работе в мастерских.

Каждый день после захода солнца Эсккар слагал с себя роль правителя, отказываясь в это время рассматривать любые просьбы. Вечера он проводил с Лани.

Днем та занималась домашним хозяйством, облегчая жизнь Эсккара и Сисутроса. Она готовила для мужчин, следила за женщинами, нанятыми для стряпни, присматривала за чистотой в доме и помогала двум писцам, которые вели счет всем расходам.

После обеда Лани отдыхала, мылась и готовилась к ночи с Эсккаром.

Они наслаждались, сидя вместе на площади, разговаривая обо всем, что случилось за день. Или же поднимались на крышу дома Эсккара, где могли беседовать наедине. Они сидели, обнявшись, или Лани прислонялась к Эсккару, так что руки его могли касаться ее волос, груди и более интимных мест.

Когда они удалялись на ночь, в безопасной комнате за запертой дверью они говорили мало — говорили только их тела, прежде чем Эсккар и Лани засыпали глубоким и спокойным сном.

Прошли недели, прежде чем Лани прекратили мучить ночные кошары. До этого она просыпалась в страхе, едва способная дышать, слишком испуганная, чтобы кричать, часто не сознавая, где она находится. Со временем страхи поблекли, хотя и не ушли совсем, но, по крайней мере, ее сны становились спокойнее.

Сначала эти сны выбивали Эсккара из колеи. Он никогда раньше не помогал женщинам бороться с их страхами. Трелла тоже была испугана, но Трелла никогда не сталкивалась с таким ужасом, как Ниназу, а ее страх перед будущим был порожден неизвестностью. Для Лани неизвестность, ставшая реальностью, оказалась слишком ужасной и длилась слишком долго.

Когда Эсккар узнал о Лани больше, он помог ей побороть эти страхи. У него ушло некоторое время, прежде чем он все это осознал, но, по мере того как проходили недели, он узнавал больше не только о Лани, но и о Трелле тоже. Часто он ловил себя на том, что сравнивает двух этих женщин, их чувства, то, как они занимаются любовью, даже их надежды. Поэтому, когда Лани засыпала в его объятьях, Эсккар бодрствовал, удивляясь самому себе.

Снова и снова он проклинал собственную слабость. Он любил Треллу не меньше, чем раньше, и знал, что только благодаря ей смог понять Лани. Но, по мере того как проходили ночи, он видел, что его чувства к Лани крепнут, а не уменьшаются.

Две недели спустя после освобождения Биситуна в селении возобновилась привычная жизнь. Это позволило Эсккару вместе с Грондом и несколькими другими воинами каждое утро выезжать, чтобы обследовать округу. Он начал с ближайших ферм, постепенно расширяя круг своих вылазок. В первые несколько дней они каждый вечер возвращались в деревню. Но по мере того, как круг их объездов расширялся, они начали разбивать лагерь под звездами, а потом продолжали свое путешествие на следующее утро.

Спустя несколько таких ночевок в лагере Эсккар понял, как сильно скучает по любви Лани. Тогда он постарался, чтобы почти каждый день их вылазки кончались в Биситуне. На следующий день они могли взять свежих лошадей и снова отправиться в путь.

Эсккар посетил одну за другой все фермы и всех пастухов на расстоянии дня пути от Биситуна. Он поговорил с фермерами и их женами, расспрашивая об их землях и посевах, объясняя роль Аккада скромным крестьянам, которые никогда не уходили от того места, где родились, дальше, чем на день пути. К своему удивлению, Эсккар выяснил, что ему приятнее поговорить с дюжиной крестьян, чем взять ту же дюжину в плен.

Всюду, куда являлся Эсккар со своими людьми, фермеры и пастухи были очень похожи друг на друга. Сначала испуганные, потом любопытствующие, потом более чем готовые побеседовать с воином, победившим варваров и прогнавшим Ниназу. Эсккар говорил со всеми и узнавал больше о проблемах мелких фермеров и пастухов, чем когда-либо рассчитывал узнать.

Таким образом, он получал идеи из многих источников — идеи, как сделать жизнь безопаснее и легче и для ферм, и для деревни.

Он обсуждал все это с Сисутросом каждый вечер за ужином. Один крестьянин спросил Эсккара, откуда воин может знать так много о фермах и посевах. Эсккар улыбнулся, вспомнив те дни, когда он ничего не знал о тайнах земли, воды и семян. Трелла и благородный Ребба потратили целый день, объясняя ему секреты, которые нужно знать, чтобы извлечь богатства из земли.

Дважды Эсккар и его люди встречали маленькие отряды конников, которые при одном взгляде на них пускались наутек. Они догнали один такой отряд, состоящий из трех человек, единственным занятием которых было воровство или грабеж. Гронд и воины быстро справились с ними, и местные люди снова поблагодарили своего избавителя.

Шесть недель спустя после казни Ниназу на землях Биситуна воцарился мир.

К этому времени Эсккар познакомился почти со всеми фермерами, и не только познакомился, но и поговорил с ними, обсудив их нужды, их страхи, их надежды. Никто никогда не слышал о таких встречах раньше. Люди были поражены, что кто-то из такой дали, как Аккад, не только хочет их защитить, но и слушает их, выказывая участие к их жизни и проблемам.

Конечно, многие жаловались на новую пошлину, которую приходилось платить, привозя товары в Биситун на продажу, но большинство заявили, что готовы платить добровольно, если Эсккар сможет держать грабителей подальше от их ферм и семей.

Размер пошлины установила Трелла, сделав ее достаточно низкой, чтобы уплата не ввергала людей в нужду. Перед тем как Эсккар отправился на север, она объяснила, что настоящую пошлину будут платить торговцы и купцы в Биситуне и Аккаде. Они все равно будут богатеть, но им придется-таки платить за постройку стен и за содержание воинов, которые защитят их жизни и их торговлю.

В Аккаде Трелла начала изменять обычаи. Каждую неделю ее посланец описывал Эсккару, что она задумала: установить новые законы, создать новый Дом для писцов, изобрести новые знаки, чтобы помочь фермерам и ремесленникам.

Раньше все это поразило бы Эсккара, но теперь он не только видел необходимость таких изменений, но и понимал, каким потрясением они станут для обитателей Аккада.

В дни его юности, когда он жил в клане, жизнь менялась редко. Люди знали свою роль, свое место в этой жизни, свои обязанности перед кланом и перед семьей. Мужчины охотились и шли в битву за предводителями своего клана. Женщины растили детей, собирали и готовили еду и управлялись со стадами и повозками. Каждый день был похож на предыдущий и на тот, что настанет завтра.

Теперь Эсккар понял, что селениями нельзя управлять как степными кланами. Каждое селение непрерывно изменялось: одни люди появлялись, другие уходили. Большому количеству людей требовалось много еды и много ремесленников, чтобы те обслуживали окружающие фермы и пастухов. Даже урожаи были каждый год разными, и изобилие часто сменялось нуждой.

Аккадом, в кольце стен которого жило столько людей, уже нельзя было править по-старому. Нет, Эсккар знал, что старые методы должны уступить место новому образу мышления. И что самое лучшее место, где стоит начать изменения, — это Биситун.

Вот почему на место старых размытых обычаев здесь пришли законы, и правящий совет Биситуна честно улаживал споры, не подыгрывая важному торговцу или представителю высшего сословия. К этому времени Сисутрос уже умело управлял деревней и жалобы становились все реже и все незначительней. Жители создали новый, более постоянный совет старейшин, и каждый день трудились вместе с Сисутросом и его писцами, чтобы обеспечить фермерам мирный сбыт их товаров, ремесленникам — безопасную работу в их лавках, а торговцам — возобновление торговли не только друг с другом, но и вверх и вниз по великой реке.

Эсккар достиг того, чего хотел. Впервые почти за год не было никаких варваров, которых надо было отгонять, не было разбойников, которых надо было настигнуть и уничтожить; люди Биситуна начали снова жить нормальной жизнью. Поскольку больше не осталось важных дел, Эсккар отдыхал — чего он никогда не делал раньше, — позволяя себе расслабиться и насладиться мирными днями.

Он знал, что должен вернуться в Аккад, чтобы помочь Трелле управлять растущим городом, но вместо этого оставался в Биситуне, наблюдая, как незаметно проходит день за днем. Конечно, он говорил себе, что все еще нужен Сисутросу, что он остается в Биситуне, чтобы помочь наладить дела в деревне. Но, сказать по правде, мысль о возвращении в Аккад со всеми его интригами и жалкими проблемами тяготила его, и Эсккар хотел отсрочить возвращение туда настолько, насколько возможно.

Когда он не странствовал по округе, он проводил все больше и больше времени с Лани. Они начинали утро, завтракая вместе. Когда Сисутрос уходил, чтобы заняться делами, Лани и Эсккар обычно возвращались в спальню еще на несколько часов.

После обеда Эсккар, как правило, обходил деревню, разговаривая с хозяевами лавочек и ремесленниками, и его зачастую сопровождала Лани. Довольно скоро она оставляла его, чтобы приготовить ужин. Перед вечерней трапезой Эсккар и Гронд вместе со своими телохранителями мылись у колодца на площади, смывая деревенскую пыль.

После ужина Эсккар проводил время со своими воинами, разговаривая, перешучиваясь, пока они отдыхали после дневных трудов. Но спустя час-другой Эсккар оставлял своих людей с их элем и женщинами и вместе с Грондом возвращался в дом — к их с Грондом женщинам.

Лани и Типпу уже ожидали их, и все вчетвером они сидели под звездами лицом к площади, разговаривали, смеялись или просто сидели молча, время от времени прихлебывая хорошо разбавленное вино, чтобы освежиться. Ночи становились все холоднее, но сидеть под звездным небом и наслаждаться ночным воздухом было по-прежнему приятно. Эсккар обнимал Лани или обхватывал за плечи, засунув руку под платье, чтобы наслаждаться ощущением ее кожи, а ее рука так же часто покоилась между его ногами, нежно поглаживая до тех пор, пока он не начинал возбуждаться, а потом Лани шептала Эсккару на ухо обещания, описывая, чем они займутся позже этим вечером.

Иногда к ним присоединялись Сисутрос и еще кто-нибудь, но обычно Эсккара и Гронда вечерами никто не беспокоил: остальные в конце дня искали другую компанию. По мере того как тьма сгущалась, если вокруг никого не было и никто не смотрел, Лани целовала Эсккара. Один раз она даже наклонилась и на несколько мгновений прильнула к нему ртом — более определенное напоминание о том, что последует после.

Почти каждую ночь к Эсккару и Лани присоединялся гость — темно-серый кот, который появился в комнате Эсккара в самую первую ночь, осторожно пробирался к столу. Где он проводит дни, никто не знал. Лани подружилась с ним за несколько недель до появления Эсккара, и теперь зверь держался поблизости или входил в спальню в поисках Лани. Всегда начеку, постоянно оглядывающийся по сторонам, этот взъерошенный кот находил руку Лани, чтобы та коротко погладила его, а потом тыкал ее лапой до тех пор, пока женщина не давала ему что-нибудь поесть.

Со временем кот разрешил и Эсккару ласкать себя, хотя если тот гладил его слишком сильно или слишком долго, начинал тихо ворчать. Съев все объедки, которые ему давали, кот часто сворачивался на столе и дремал, но в любой момент готов был метнуться прочь. Если еды оказывалось много и она была вкусной, он мог даже помурлыкать — этот низкий звук длился всего несколько мгновений, пока животное не вспоминало, что ему полагается быть свирепым хищником.

Эсккар никогда не имел дела с котами. Когда он был мальчиком, в лагере компанию его семье составляли собаки, но кошки были почти неизвестны варварам. Кошки не могли следовать за повозками, и Эсккар редко видел их, пока не попал в деревни.

Но все знали, что кошка пришла к людям, благословленная богами, и принесла удачу. Рядом с фермами и деревнями кошек было множество, они оценили возможность охотиться на грызунов, которые поедали и портили собранное зерно.

Кот Лани, как звал его Эсккар, казалось, был убежден, что его место тут, и в последние несколько недель Эсккар наслаждался его обществом.

Нынче ночью звезды сияли над головами белым мерцанием. Эсккар и Лани сидели за маленьким столом бок о бок, лицом к площади. Гронд и Типпу устроились за другим столом, на порядочном расстоянии, и тоже шептались друг с другом.

Единственный часовой наблюдал за входом в дом, в двадцати шагах от них. Остальная площадь в это ночное время была пуста, и непрерывный потрескивающий звук, раздававшийся, когда люди вытаскивали воду из колодца, наконец-то смолк.

Кот Лани вытянулся на столе между женщиной и Эсккаром. Он угостился остатками цыпленка, потом умыл мордочку лапками и теперь чутко дремал. Эсккар посмотрел на небо и понял, что близится время, когда они вернутся в теплый дом и в еще более теплую постель, чтобы провести еще одну ночь, занимаясь любовью, прежде чем уснуть в объятьях друг друга.

— Расскажи мне еще что-нибудь про Аккад, — попросила Лани, одной рукой обняв Эсккара за шею, а второй гладя его между ног.

— Я уже рассказал тебе обо всем, что там есть, Лани, — ответил он.

Она задавала один и тот же вопрос каждую ночь.

— Тогда расскажи мне что-нибудь новое, — настаивала она, крепче обнимая его.

Эсккар вздохнул, потом припомнил несколько вещей, о которых можно было поговорить. Она внимательно слушала его рассказы про город, про его жителей, про фермы, про торговцев, про стену, окружающую Аккад. Но, о чем бы он ни говорил, рано или поздно он упоминал о Трелле, и тогда появлялись новые вопросы.

— Ты так сильно скучаешь по жене, Эсккар? Ты не счастлив здесь?

— Я должен вернуться в Аккад, Лани, ты же знаешь. Скоро родится мой сын, и я должен быть там. Я и так уже задержался больше, чем собирался. Через два или три дня мы отправимся обратно в Аккад.

— Ты возьмешь нас с собой?

Она часто задавала этот вопрос.

— Да, Лани, ты поедешь со мной. Но я не знаю, что мне там с тобой делать. Трелла не будет тебе рада.

— Только бы ты не забыл меня, Эсккар. Этого я не вынесу.

То, как Трелла примет Лани, беспокоило Эсккара больше, чем он признавался себе. Ему нужно было по-прежнему видеться с Лани, но ему нужна была и Трелла. Чем ближе становилось время возвращения в Аккад, тем больше его смущала эта проблема. Теперь он чувствовал себя неловко, даже просто говоря о Трелле.

— Я позабочусь о тебе и твоей сестре, — он поцеловал Лани в щеку и в ухо. — И буду навещать тебе так часто, как смогу.

— Обещаешь, Эсккар? Я не хочу, чтобы мы отдалились друг от друга.

Он снова ее успокоил, и наконец она, казалось, осталась довольна, перестала спрашивать и расслабилась, прильнув к нему, положив голову Эсккару на плечо. Его правая рука скользнула внутрь ее платья, он взял ее за грудь и начал перекатывать сосок между пальцами, почувствовав, как Лани задрожала от его прикосновений. У нее были очень чувствительные груди, и он обнаружил, что иногда можно возбудить ее, просто играя с ними. Это было новым эротическим опытом, который никогда не переставал его волновать.

Теперь он откинулся назад, наслаждаясь ее присутствием и ее прикосновениями, прислонившись затылком к кирпичной стене дома. Левой рукой он осторожно погладил шею кота, сразу за ухом. Эсккар научился не делать резких движений, имея дело с этим животным. Немногим более ручной, чем дикий зверь, даже проведя столько времени рядом с людьми, кот оставался пугливым и всегда готов был выпустить когти.

Сегодня ночью он позволил погладить себя, хотя сперва поднял голову, словно проверяя, кто к нему прикасается. Потом кот снова опустил голову и устроился, подогнув передние лапки под грудь.

Рука Эсккара отдернулась, когда кот резко повернул голову влево. Не успел Эсккар посмотреть туда, как кот метнулся прочь со стола так быстро, что за его движением едва можно было уследить. Эсккар повернулся в ту сторону, где что-то встревожило кота.

Хотя глаза Эсккара привыкли к темноте, сперва он ничего не заметил, но потом увидел слабый серебристый блеск. И блеск этот приближался.

Для такого большого человека Эсккар мог двигаться очень быстро, когда возникала необходимость.

Правой рукой он оттолкнул Лани, левую сунул под стол и опрокинул его между собой и нападавшими.

— Гронд! — закричал он во всю глотку.

Эсккар присел на корточки, меч рассек воздух там, где мгновение назад была его голова. Куски сухой глины брызнули во все стороны, когда лезвие ударило в стену. Стол, хоть и немного, но помешал точности и быстроте удара, и этого хватило, чтобы подарить Эсккару одно драгоценное мгновение.

Эсккар перекатился влево, прочь от Лани, и очутился у ног второго убийцы. Меч этого человека также его не достал, клинок рассек воздух там, где только что был Эсккар: нападавший ожидал, что жертва двинется от него, а не к нему. Не успел этот человек ткнуть клинком вниз, как Эсккар приподнялся и ударил нападавшего плечом в живот. На этот раз оба они оказались на земле.

Убийца попытался пустить в ход меч, но Эсккар откатился в сторону, быстро перевернулся дважды и вскочил так, чтобы сзади его защищала стена. Слева от него Гронд звал на помощь охранников. Но у Эсккара не было времени беспокоиться о Гронде: он увидел две приближающиеся тени; что ж, по крайней мере, теперь у него есть время, чтобы вытащить меч.

Он снова бросился вправо, к ближайшему из нападавших, и сделал выпад, целясь в человека у стены. Бронза столкнулась с бронзой, и Эсккар почувствовал, как что-то обожгло его левую руку. И снова Эсккар рванулся вперед, опустив плечо и врезавшись в противника, прежде чем тот смог приготовиться и ударить еще раз.

Эсккар отскочил от этого врага и снова бросился на первого убийцу, поднырнул под следующий замах и на мгновение прижал человека к стене всем телом.

Тот оказался очень проворным. Кулак ударил Эсккара в лицо, большой палец почти попал ему в глаз, и Эсккара оттолкнули прежде, чем его клинок попал в цель. Он упал на колени, размахивая мечом. Атакующий издал натужный звук: меч Эсккара полоснул его по ноге, но кончик меча ударил в стену, отчего удар получился не очень сильным. И все-таки рана была достаточно серьезной, чтобы Эсккар сумел метнуться прочь, на этот раз в сторону Гронда.

Крики и звон мечей на площади подняли тревогу, и даже в сумятице боя Эсккар услышал, как люди выскакивают из домов за его спиной. Он был почти уверен, что убийцы убегут, но они оказались решительными людьми и снова ринулись в атаку.

Из темноты перед одним из них возникла Лани, поставив ему подножку. Убийца с проклятием споткнулся и упал, крик Лани смешался с его ругательствами.

Второй человек продолжал атаку, и Эсккар взмахнул мечом, целясь ему в голову. Нападавший отбил удар, но Эсккар теперь был хозяином положения, твердо стоя на ногах. Он сделал вращательное движение клинком, отрепетированное за сотни часов практики, а потом — сильный выпад, пробившись через защиту и погрузив клинок глубоко в грудь врага.

Он не стал рисковать, тратя время на то, чтобы вытащить меч, а немедленно пригнулся и рванулся вправо, почти ожидая, что второй из нападавших тоже нанесет удар… Но Гронд уже появился рядом. В руке его не было оружия, но он схватил второго человека сзади, обхватив его рукой за шею. Гронд швырнул убийцу через бедро и повалил на землю. Звук, с которым сломалась шея врага, разнесся по площади в сгущающейся темноте.

Эсккар вытащил свой меч из тела убитого и осмотрелся. Из распахнутой двери главного дома сочился слабый свет, и там еще один убийца пятился от высыпавших из дома вооруженных мечами людей. Убийца взглянул в сторону своих павших товарищей, повернулся и бросился бежать, но Сисутрос и двое других воинов погнались за ним.

Убийца бежал сломя голову по одной из улиц. Он бросил меч и побежал еще быстрее, но перед ним открылась дверь дома, и какая-то женщина вышла, чтобы посмотреть, что там за суматоха. Они врезались друг в друга, и оба упали. Через мгновение человек вскочил, но Сисутрос уже настиг его и воткнул меч в спину беглеца. Хотя рана и была недостаточно глубока, чтобы оказаться смертельной, раненый закричал и пошатнулся. Дракис и еще кто-то промчались мимо Сисутроса, и Эсккар даже с другой стороны площади услышал, как клинок меча воткнулся в плечо человека. Вопль разорвал воздух, но вскоре оборвался с еще одним нанесенным ударом, за которым последовал еще один.

Эсккар стоял на прежнем месте, тяжело дыша, повернувшись спиной к стене, выставив перед собой свой огромный меч. Он слышал, что Лани плачет, лежа на земле, и вспомнил, что она ухитрилась подставить подножку одному из нападавших. Гронд двинулся к Эсккару, подняв по дороге Лани, потом грубо толкнул ее так, что она оказалась позади обоих мужчин. Он подобрал меч погибшего, и Эсккар с Грондом заслонили собой Лани — их мечи поблескивали в свете звезд, клинки колебались туда-сюда.

Из дома вышел еще один воин, с только что зажженным факелом, и пламя осветило все вокруг, когда он поднял факел над головой. В мерцающем свете Эсккар увидел тела трех человек, увидел, что Типпу съежилась у соседнего дома, прикрыв голову руками. На площадь ринулись еще воины Эсккара с мечами и ножами в руках — те, кто не отправились в местные пивные, выскочили из ближайших домов, где квартировали. Спустя мгновение перед Эсккаром уже стояла шеренга мужчин, и он позволил себе слегка расслабиться.

Повернувшись, он увидел, что Лани сидит на земле, прислонившись спиной к стене. Он нагнулся, поднял ее одной рукой и потащил вдоль стены к двери дома. Она спотыкалась и упала бы, если бы он не обхватил ее за талию.

Очутившись в доме, Эсккар увидел, что изо лба и щеки Лани сочится кровь. Кто-то зажег еще одну лампу, ее света вполне хватало, чтобы хорошенько все разглядеть. Эсккар откинул волосы Лани и увидел рубец и кровоточащую царапину, но раны не было, поэтому он отнес женщину в спальню.

Кто-то привел снаружи Типпу, и та ринулась к сестре.

— Позаботься о ней, Типпу. Запри дверь!

Когда Эсккар снова вышел наружу, к нему подбежал Сисутрос. Его младший командир вернул себе меч, и Эсккар увидел на клинке кровь. В нескольких шагах позади Сисутроса Дракис тащил тело убийцы, который чуть было не сбежал. Эсккар вспомнил, что Дракис первым покинул дом, услышав звуки битвы — он даже не потрудился натянуть одежду.

Зажглись новые факелы, из местного питейного заведения примчался бегом Хамати, а с ним — еще дюжина людей. Сисутрос выкрикнул приказ, протрубила труба, ее напев собрал у дома всех воинов до последнего. Во всех домах вокруг площади начали загораться лампы и свечи, добавляя света к мерцающему пламени факелов.

Воины притащили четыре тела убитых и сложили их в ряд возле стола, который перевернул Эсккар. Еще одно тело лежало рядом с дверью — это был охранник, стороживший вход в дом; он пытался пробиться к Эсккару, но его сразил сзади четвертый убийца.

Эсккар схватил за руку воина, державшего факел, и велел ему осветить тела.

Эсккар внимательно рассмотрел лицо каждого убитого; Гронд и Сисутрос поступили так же, но никого не узнали. При свете факела было видно, что все убитые — мускулистые и крепкие. Напав на Эсккара, они явно не собирались останавливаться, даже когда их первая атака не удалась.

— Сисутрос, пусть люди сядут на коней. Убийцы должны были спрятать где-то своих лошадей. Найдите их. Поищите при свете факелов свежие следы вокруг деревни. И заприте каждую лошадь в Биситуне. Я не хочу, чтобы кто-нибудь отсюда сбежал. Если кто-то уже покинул деревню, догоните его при первых же лучах солнца, даже если придется загнать всех лошадей.

— Я это сделаю, — сказал Хамати.

Он отдал приказы своим людям, и все они бросились к конюшне.

Эсккар кивнул и снова повернулся к Сисутросу.

— Пусть остальные люди взглянут на тела, посмотрим, может, кто-нибудь узнает убитых. Утром первым делом каждый хозяин постоялого двора… и каждый лавочник… нет, все в деревне пусть взглянут на трупы. Кто-нибудь может знать, кто они такие, или где они останавливались.

— Да, командир.

Сисутрос поспешил прочь, отдавая приказы разбудить всех до единого членов деревенского совета. Раздался стук копыт, и всадник влетел на площадь, крича, чтобы принесли факелы. Он взял по факелу в каждую руку, стараясь справиться с нервничающей лошадью, которую пугали потрескивание и мерцание огня. Но человек усидел на ее спине, и спустя мгновение лошадь успокоилась и галопом поскакала по улице.

— Гронд, поставь охранника за домом этой ночью. И обыщи здание внутри, чтобы убедиться, что никто не прячется там с женщинами.

Дракис вышел из дома, теперь уже одетый, с мечом на поясе.

— Командир, почему бы тебе не вернуться в дом и не позволить женщинам осмотреть твою руку. Здесь ты ничего больше не сможешь сделать. Я пошлю к тебе лекаря.

Эсккар уставился на свою левую руку и обнаружил, что с нее капает кровь. Когда он недостаточно быстро метнулся в сторону во время боя, меч полоснул его по руке. Только взглянув на рану, Эсккар ощутил жгучую боль.

— Я так и сделаю.

Он посмотрел на остальных охранников, чьи глаза были широко распахнуты от возбуждения.

— А вы прочешите площади и ближайшие дома. Убедитесь, что там не прячутся другие убийцы.

Гронд последовал за Эсккаром в дом, и, едва они переступили порог, Эсккар увидел, что левая ладонь Гронда тоже кровоточит. Тот, должно быть, схватился за клинок во время битвы.

Лани вышла из спальни, все еще слегка дрожа, но настаивая, что с ней все в порядке, и села за стол. За ней следовала Типпу, пытаясь промыть порез на голове сестры. Пришла еще одна женщина и приказала всем сесть. Спустя мгновение она уже принесла вино и чаши для всех четверых.

Эсккар сделал два больших глотка вина и поставил чашу. Ему нужна была ясность мыслей, а он уже выпил одну чашу за обедом.

Появился лекарь с висящим через плечо большим деревянным ящиком с инструментами, протирая заспанные глаза. Он был старым человеком, без сомнения, рано лег в постель и не слышал, что творилось снаружи.

Сперва он занялся Эсккаром.

— Мне нужно больше света, господин Эсккар, — заявил он.

Женщина принесла лампу из комнаты Сисутроса и поставила на стол.

— И чашу вина, если можно. И ведро свежей воды из колодца. А теперь, господин Эсккар, положи руку на стол.

Говоря все это, лекарь придвинул две лампы поближе к левому боку Эсккара. Эсккар наклонился вперед, положив руку на стол. Лекарь подтянул его рукав, внимательно осмотрел рану и потрогал рассеченную кожу, что заставило Эсккара вздрогнуть, хотя он не издал ни звука.

— Ничего серьезного, господин Эсккар. Дай мне взглянуть на остальных.

Гронда лекарь осматривал дольше, а Лани — всего несколько мгновений. Когда он закончил осмотр, вошел воин, неся ведро воды. Лекарь взял со стола пустую винную чашу, наполнил ее водой и вылил на руку Эсккара, так, чтобы вода попала в рану. Приблизив лицо к самой ране, лекарь снова осмотрел ее. Клинок скользнул вдоль внешней стороны предплечья, оставив разрез в ширину руки мужчины.

— Рана чистая, господин. Это хорошо. Не думаю, что ее даже требуется зашивать, достаточно будет перевязать. Чистая рана, перевязанная в собственной крови, должна зажить достаточно быстро.

Эсккар испытал облегчение, хотя сейчас порез жгло еще сильнее, чем до того, как лекарь приступил к делу. Старик зачерпнул из ведра новую чашу воды и снова смыл кровь. Появилась еще одна женщина с чистой тканью для перевязок, и лекарь внимательно осмотрел полоски ткани, прежде чем выбрать одну. Потом принял протянутую ему чашу вина и крепко взялся второй рукой за запястье Эсккара.

— А теперь не двигайся. Будет жечь.

Боль пронзила Эсккара, когда вино струйкой потекло в рану, и ему пришлось крепко закусить губу, чтобы не шевельнуть рукой. Через мгновение боль утихла, но лекарь продолжал лить до тех пор, пока чаша не опустела. Старик вытер с руки Эсккара пролившееся мимо раны вино, туго перевязал руку длинной тканью, действуя очень проворно для своего возраста, и крепко завязал концы.

— Повязку не нужно будет менять до утра, господин Эсккар, — сказал лекарь. — Попытайся как можно меньше двигать рукой, пока плоть не начнет заживать.

Эсккар фыркнул, услышав этот совет. Подошла Лани и села рядом, держась за его руку, пока лекарь осматривал ее голову. Закончив, старик просто промыл ссадину водой из ведра.

— Здесь ничего больше делать не надо, — сказал он. — Всего лишь скверная ссадина.

На руку Гронда не ушло много времени. Лекарь промыл ее водой, внимательно осмотрел, потом заставил Гронда несколько раз сжать и разжать пальцы. Лекарь промыл порез водой и вином, перевязал, намотав на руку достаточно ткани, чтобы Гронд не смог шевельнуть кулаком несколько часов.

— Носи повязку, пока рана не заживет, — велел лекарь. — И меняй повязку каждый день.

Закончив работу, старик встал и снова повесил через плечо ящик с инструментами.

Лани тем временем ушла в комнату Эсккара и через минуту вернулась с двумя серебряными монетами в руке.

Лекарь снова наполнил чашу вином. На этот раз оно пошло не на раны — он выпил его четырьмя громкими глотками.

— Это хорошее вино, господин Эсккар. Думаю, я должен был поменьше проливать его на пол.

Лекарь взял серебряные монеты у Лани и с благодарностью поклонился.

— Я вернусь утром пораньше, чтобы осмотреть рану и сменить повязку. Ты должен быть поосторожнее в будущем, господин. Будет стыдно, если тебя убьют вскоре после того, как ты нас спас.

Эсккар поблагодарил лекаря, но больше не проронил ни слова, пока старик не ушел. Когда за ним закрылась дверь, Эсккар повернулся к Гронду.

— Ну, что думаешь?

— Эти люди… Они были хороши. Очень быстрые. Если бы ты не закричал… Меня бы прирезали, и Типпу, скорее всего, тоже.

— Не благодари меня, Гронд. Я ничего не услышал: они умели двигаться тихо. Проклятый кот услышал, как они подкрадываются.

Эсккар потряс головой, испытывая отвращение к самому себе. Он злился, обзывая себя дураком, который отдыхал, обнимаясь с женщиной, в то время как двое с обнаженными мечами подошли к нему на шесть шагов, а он их даже не заметил.

Он повернулся к Лани, обхватил ее здоровой рукой и на мгновение притянул к себе.

— Я хочу, чтобы завтра ты скормила коту целого цыпленка, Лани.

— Тогда тебе лучше пожертвовать что-нибудь Иштар, за то что она послала это животное тебя охранять, — ответил Гронд. Все знали, что он не очень любит животных. — Мне что же, теперь вежливо кланяться всякий раз, как он на меня зашипит?

— Нет, вместо этого я поблагодарю Лани. Она бросилась к одному из нападавших и подставила ему подножку.

Эсккар поцеловал ее в макушку.

— Нам повезло, командир. Мы были ленивы и беспечны. Я должен был быть настороже.

Крики, раздавшиеся на площади, заставили обоих обернуться, и спустя мгновение в комнату вошел Сисутрос.

— Хамати нашел лошадей. Их было четыре, их привязали примерно в двухстах шагах от частокола, рядом с рекой, у южной дороги. И один из стражников нашел веревку, свисающую с частокола как раз напротив того места, где были лошади.

— Убийц могло быть больше, чем четверо? Один мог остаться с лошадьми.

— Хамати так не думает. Лошади были привязаны крепко. Он все еще там, ищет. К утру мы будем знать все наверняка. Теперь уже слишком темно, чтобы высматривать следы.

Сисутрос впервые заметил повязки.

— С вами все в порядке?

— Ничего страшного, — ответил Эсккар. — А теперь мы должны выяснить, кого за это надо прикончить.

Это напомнило Сисутросу кое о чем.

— Я нашел на трупах золото, командир. На всех четырех. У одного было десять золотых монет, у трех других — по пять. Похоже, какой-то богач хотел видеть тебя мертвым.

Эсккар понимал: такого количества золота было более чем достаточно, чтобы заплатить за смерть любого человека. Что означало… Что же это означало? Он не знал.

— Для любого в Биситуне — это целое состояние, вряд ли они способны заплатить столько за убийство.

Сисутрос взял пустую чашу Эсккара, налил себе немного вина и сел лицом к своему командиру.

— Двадцать пять золотых… Ни у кого в Биситуне нет такой груды золота, командир, после нашествия алур мерики и Ниназу. Верь мне, я имел дело с каждым здешним торговцем и купцом. Даже если бы кто-нибудь здесь захотел, чтобы ты погиб… Кроме того, ты обращался со всеми по-честному, более чем по-честному, — Сисутрос пожал плечами. — Они уж скорее попытались бы убить меня.

— И у Ниназу больше нет родственников, — высказался Гронд, — а если даже и есть, они не из таких, чтобы тратить золото на месть. Они бы убили тебя сами.

— Аккад. Такая куча золота должна была прийти из Аккада, — понял Эсккар и крепко сжал губы. — Какие на монетах знаки?

Сисутрос покачал головой.

— Знаки по крайней мере десяти разных торговцев, и я узнал только половину из них. Нет никакой надежды разгадать эту тайну по знакам.

— В Аккаде, должно быть, что-то происходит, — сказал Эсккар.

— В Аккаде ничего не происходит, командир, — ответил Сисутрос. — Вчера посланец оттуда сказал, что в городе все тихо. И Бантор должен вернуться туда со дня на день. Может, к этому времени он уже вернулся.

Эсккар сам разговаривал со вчерашним посланцем. Это был один из постоянно появлявшихся гонцов, доставлявших обычные сообщения, даже личные послания от Треллы.

— Сисутрос, давай все же сдвинемся с мертвой точки. Посмотри, не пропал ли кто. Проверь писцов и торговцев тоже.

Сыновья аккадских торговцев, следовавшие с отрядом, чтобы вести записи, могли быть вовлечены в какой-нибудь заговор. Проклятье богам! Почему ни одного из нападавших не взяли живьем? И одного могло бы оказаться достаточно.

Сисутрос встал.

— Я сосчитаю. Что-нибудь еще можно сделать до наступления утра?

Гронд посмотрел на Эсккара и покачал головой.

— Нет, не думаю, — ответил Эсккар. — Утром мы узнаем больше.

Он тоже встал.

— Мне нужно подумать обо всем этом. Разбудите меня за час до рассвета.

Когда Эсккар и Лани оказались одни в спальне, за запертой дверью, Лани села на кровать, дрожа, и Эсккар увидел, что в ее глазах блестят слезы.

— Не бойся, Лани, — сказал он. — Мы здесь в безопасности. Два человека стоят на страже прямо за дверью.

— Я не боюсь, Эсккар. Но теперь снова начнется битва. Ты уйдешь, чтобы прикончить своих врагов.

— Мне необходимо это сделать.

Он сел рядом с ней и обнял ее за плечи.

— Я разберусь с тем, что случилось в Аккаде, что бы там ни произошло, а потом пришлю за тобой. Ты сегодня спасла мне жизнь, Лани. Я этого не забуду. А теперь загаси лампу и ляг рядом со мной. Мне нужно подумать, и у меня это лучше получится в темноте.

Эсккар уже закончил одеваться к тому времени, как в дверь постучал охранник.

Лани плакала, пока не уснула, а Эсккар лежал рядом с ней, и в голове его крутились вопросы. Он почти не спал, всю ночь задремывая и просыпаясь. В конце концов он встал, не дожидаясь стука в дверь.

В наружной комнате горела единственная лампа. Сисутрос сидел за столом, разговаривая с Грондом и Хамати. У Сисутроса был усталый вид, и Эсккар знал, что он тоже всю ночь не спал. Одна из женщин Лани развела огонь и нагрела воду, чтобы мужчины могли запить чем-то теплым вчерашний хлеб. Взглянув в сторону открытой двери, Эсккар увидел, что под мерцающим факелом собралось полдюжины воинов, все настороже, готовые к чему угодно.

Усевшись, Эсккар посмотрел через стол на Сисутроса.

— Есть новости?

— Немного, — с зевком ответил Сисутрос. — Мы не нашли больше лошадей, нет никаких следов, ведущих на юг. Я послал людей следить за порядком в деревне. Мы сделаем еще одну попытку на рассвете, когда соберем жителей.

— Это должно что-то дать, — сказал Эсккар. — Кто бы ни хотел моей смерти, он может до сих пор находиться в Биситуне.

— А если за пределами деревни есть еще убийцы, они могут не знать о том, что нападение не удалось.

Новости помогли Эсккару вздохнуть с некоторым облегчением, и он заставил себя съесть немного хлеба. К тому времени, как он закончил трапезу, встало солнце.

Захватив ломоть хлеба, Эсккар вышел на площадь. Рядом с ним все время находились Гронд и два воина.

Появились первые жители деревни, чтобы посмотреть на тела убитых. Эсккар настаивал на том, чтобы они подождали, пока солнце не поднимется над горизонтом и не будут погашены факелы.

При свете дня Эсккар снова внимательно рассмотрел мертвых, но ни один из них не был знаком ни ему, ни его воинам.

Потом пришли деревенские старейшины, и Эсккар и Сисутрос внимательно наблюдали за их лицами, выискивая любой намек на нервозность или узнавание, но никто не заявил, что знает этих людей. Первым убитых узнал один из хозяев постоялых дворов, который опознал в них людей, останавливавшихся у него последние две ночи. Хозяин харчевни дал им кров и еду, но настойчиво твердил, что ничего не знал ни об этих людях, ни об их делах.

— Это все, что мне известно, — тонким голосом повторил хозяин постоялого двора, — кроме имени одного из них.

Он пнул одного из убитых — того человека, который первым набросился на Эсккара.

— Он назвался Зиусудрой. Они вчетвером остановились у меня вчера в полдень, и он один все болтал и жаловался, что спать придется на полу. У них было много серебра, чтобы заплатить за еду и вино, но они ничего не сказали ни о себе, ни о своих делах, — хозяин покачал головой. — Они даже не заинтересовались ни одной из моих девочек.

Сисутрос еще порасспрашивал этого человека, а Эсккар наблюдал за разговором, выискивая признаки того, что хозяин харчевни лжет. Но тот ничего больше не смог рассказать. Цепочка жителей Биситуна, шагающих мимо тел, снова двинулась вперед, и текла без задержки до тех пор, пока старик, поддерживаемый внуком, не остановился и не объявил, что эти люди разместили своих лошадей в его загоне. Но он тоже ничего не мог о них рассказать, кроме того, что у них были хорошие верховые. Задав еще несколько вопросов, Сисутрос его отпустил.

К тому времени, как последние жители покинули площадь, Эсккар знал только то, что убийцы появились три дня назад, провели две ночи в харчевне, потом выехали из Биситуна незадолго до заката. Каким-то образом они вновь проникли в деревню, но никто не признался, что видел их или им помогал.

Слова владельца конюшни навели Эсккара на кое-какие мысли, но он молчал до тех пор, пока все местные не ушли.

— Приведи сюда их лошадей, Сисутрос, посмотрим, узнает ли их кто-нибудь из воинов.

Хорошие лошади требовали тщательного ухода, и таких животных могли запомнить. Двое из людей Эсккара подумали, что одна из лошадей, с клеймом в виде белой полоски на плече, была из Аккада, но владельца ее они не знали. Эсккар фыркнул, услышав эту новость, и вернулся в дом.

Сисутрос, Гронд, Хамати и Дракис последовали за ним и уселись за столом в общей комнате.

— В Аккаде, должно быть, беда, — тихо начал Эсккар. — Я возьму половину людей и лошадей и двинусь туда. Я должен был вернуться туда еще десять дней назад.

— Если эти люди явились из Аккада, — заметил Сисутрос, — и пробыли здесь три дня, они должны были покинуть город восемь или девять дней тому назад. Если бы ты был в городе, им могло бы повезти больше, чем вчера.

— Это решительные люди, — добавил Гронд. — Они не убежали после того, как первое нападение не удалось, не убежали даже после того, как поднялась тревога.

— Что ж, им не повезло, — сказал Эсккар. — Но это неважно. Я возьму людей и сегодня же двинусь к Аккаду. Если мы будем ехать быстро, я смогу попасть туда через четыре-пять дней.

Он повернулся к Хамати.

— Можем мы подготовить половину людей к полудню?

— Половину? — у Сисутроса был удивленный вид. — Почему только половину? Если в Аккаде бой, тебе понадобятся все наши воины.

— Мы только что выдержали большую битву, чтобы взять это селение и успокоить округу, — с оттенком гнева в голосе ответил Эсккар. — Я не собираюсь уйти отсюда и позволить каким-нибудь разбойникам снова захватить Биситун.

Он покачал головой.

— Кроме того, здешним людям нужно чувствовать себя в безопасности, чтобы признать власть Аккада. Если мы бросим их при первом же намеке на беду, они никогда больше не будут нам доверять.

Сисутрос открыл рот, потом снова его закрыл, обвел взглядом сидевших за столом, но никто ничего не сказал.

— А почему бы нам не оставить здесь ровно столько людей, чтобы они смогли поддерживать порядок — скажем, дюжину или около того, а остальных взять с нами?

— Ты не отправишься обратно в Аккад, Сисутрос, — твердо сказал Эсккар. — Ты нужен здесь. Ты долго и тяжко трудился, чтобы завоевать доверие жителей, и нельзя допустить, чтобы все это пошло прахом. Кроме того, если в Аккаде засел вооруженный враг, нам понадобится надежный Биситун.

— Командир, — начал Сисутрос, повышая голос, — позволь мне вернуться с тобой. Хамати может…

Его перебил донесшийся с площади крик. Мгновенно оказавшись на ногах, люди вырвались за дверь как раз в тот миг, когда один из воинов подскакал к ним от главных ворот и, повернув лошадь, остановил ее.

— Командир! — крикнул он, едва переведя дыхание. — С юга приближается всадник, во весь опор!

— Приведи его сюда, как только он появится, — велел Эсккар.

Не имело смысла кидаться к воротам сломя голову. Там толпились возбужденные жители, и со вновь прибывшим не удалось бы поговорить без свидетелей. Стражник кивнул и поскакал прочь, чтобы встретить приближающегося верхового.

Никто не шевельнулся и не покинул площадь. Время, казалось, еле ползло, но наконец появились трое: двое воинов, охранявших ворота, почти несли грязного и оборванного человека, поддерживая его с двух сторон. Они подошли к дверям дома, прежде чем Эсккар узнал того, кто был в середине. Он не видел Алексара почти два месяца.

Алексара ввели в дом, и Лани вложила в его руку чашу разбавленного вина. Тот опустошил ее одним глотком и тяжело плюхнулся на скамью, прислонившись плечами и затылком к стене. Его веки были полуопущены, и, казалось, ему трудно было сосредоточить на чем-либо взгляд. Лани взяла у него чашу и снова наполнила ее.

Алексар поднял глаза на пятерых мужчин, стоявших рядом, но ничего не сказал, пока не опустошил вторую чашу.

Эсккар сел рядом с ним на скамью и положил руку ему на плечо.

— Ты можешь говорить, Алексар?

— Да, командир, — хрипло ответил тот. — Я не останавливался ни для отдыха, ни для еды со вчерашнего полудня. Я загнал до смерти пять лошадей за три дня, чтобы добраться сюда.

— Три дня! — воскликнул Сисутрос. — Из Аккада?

— Чуть южнее Аккада. Я был с Бантором. Нам устроили засаду всего в нескольких часах езды от города.

— Алур мерики напали на вас так близко к Аккаду? — в груди Эсккара шевельнулся страх при мысли о том, что варвары вернулись. — Клянусь богами…

— Это были не алур мерики, командир, — перебил Алексар. — Бантор сказал, что это был некто по имени Ариам. Он сказал, что тебе знакомо это имя. Нас застали врасплох шестьдесят или семьдесят всадников и убили половину наших людей, прежде чем мы их отогнали.

Мгновение все молчали, думая о своих друзьях, которые могли быть сейчас мертвы.

Гронд первым нарушил тишину:

— Кто такой Ариам?

Эсккар не обратил внимания на этот вопрос.

— А Бантор?

— Бантор выжил. Он послал сюда меня и еще одного верхового с запасными лошадьми, чтобы найти тебя. Я оставил своего товарища на дороге позади, когда мне понадобилась его лошадь. Мне велено сказать тебе, что Бантор будет ждать тебя на ферме Реббы.

— Сколько человек с Бантором?

— Шестнадцать. Мы отослали нескольких раненых, чтобы они спрятались на юге, но это все, кто пережил засаду. Мы потеряли большинство наших лошадей, а оставшихся отдали раненым, поэтому Бантор, Клексор… Все остались пешими.

— Что происходит в Аккаде? — спросил Эсккар.

Алексар покачал головой.

— Не знаю, командир. До того как мы угодили в засаду, мы думали, что там все в полном порядке. Бантор считает, что Ариам, наверное, уже подчинил себе город. Нападавшие двинулись к Аккаду, когда мы их отогнали. Должно быть, в Аккаде есть еще люди, которые им помогают.

Аккад! Там ждала Трелла, и у нее вот-вот должен был родиться ребенок.

Эсккар сжал кулак и начал медленно постукивать им по ноге. Он тратил время здесь, оставив Треллу в опасности. Не только Треллу, но и остальных; у его людей в городе тоже были друзья и родные.

Никто ничего не сказал, но невысказанные мысли повисли в воздухе.

Лани вернулась с хлебом и сыром и протянула еду Алексару. Тот подержал блюдо в руке, но ничего не съел.

— Бантор уверен, что это был именно Ариам? — мрачно спросил Эсккар. И после кивка Алексара продолжил: — И Бантор думает, что сможет целым и невредимым добраться до жилища Реббы?

— Да. Бантор сказал, что двинется маршем на север, потом пересечет реку и вернется к ферме Реббы. Он считал, что где-нибудь на Тигре сможет найти лодку и добраться на ней до фермы.

— Бантор правильно поступил, — сказал Сисутрос. — Он сохранил свой отряд и привел его в безопасное место… По крайней мере, некоторое время там будет безопасно.

— Да, так и есть, если только его не выследили, — сказал Эсккар. — Кто-то попытался в наше отсутствие захватить власть в Аккаде. Это значит, что в городе тоже были бои. Трелла должна была… Если кто-нибудь ранил Треллу, он за это заплатит.

Эсккар сжал губы.

— Что ж, нам просто придется двигаться быстрее, чем обычно. Давайте начнем собирать людей. Уходим в полдень. Мы успеем проделать большой путь, прежде чем станет слишком темно.

Сисутрос посмотрел на солнце.

— Командир, ты не знаешь, с чем ты там столкнешься. Тебе может понадобиться каждый человек. Позволь мне пойти с тобой.

— Ты понадобишься мне здесь, Сисутрос. Кроме того, со мной будут Бантор и его люди. Этого должно хватить, чтобы разобраться с Ариамом. Если же этого не хватит, тогда то, о чем я говорил раньше, станет еще важней. Нам может понадобиться Биситун в качестве надежного тыла, если возникнет необходимость в убежище.

— Никто не захочет оставаться здесь, — сказал Гронд. — У большинства людей в Аккаде жены, семьи.

Это вызвало новый спор. Никто не хотел оставаться в Биситуне, но Эсккар не изменил своего решения.

— А теперь давайте приготовим лошадей и людей в дорогу.

Они встали из-за стола, но остановились, когда Лани твердым голосом заговорила:

— Господин Эсккар, могу я кое-что сказать?

— Да, Лани, в чем дело?

Она сидела тихо, в стороне от стола, и Эсккар забыл о ее присутствии, все его мысли сейчас были только о Трелле.

— Ты подумал о реке?

— О реке? — слегка раздраженно отозвался Эсккар. — А что насчет реки?

Но Сисутрос немедленно ухватил мысль.

— Конечно! Она права. У тебя может уйти меньше трех дней, если ты отправишься в Аккад на лодках. И у нас здесь есть множество лодок, более чем достаточно, чтобы увезти сорок человек.

Всадник по натуре, Эсккар никогда не думал о том, чтобы перевезти своих воинов по Тигру.

— Ферма Реббы имеет собственную пристань, — проговорил он, обдумывая эту идею. — Мы сможем перевезти на лодках и людей, и оружие?

— Да, только не лошадей. Но если вы доберетесь до Аккада, они вам и не понадобятся. Что вам понадобится — так это найти способ, как проникнуть в город. Может, Ребба и Бантор что-нибудь придумают.

— Мы не знаем, как управляться с лодками, — сказал Эсккар, все еще сомневаясь в этом новом способе путешествия.

Однажды он целый день плыл на лодке, и это ему не понравилось. Он знал, что маленькие суденышки, чаще всего сделанные из тростника, легко переворачиваются. Грузовые суда гибнут, и люди довольно часто тонут.

— За золото командир судна доставит тебя куда угодно, — сказал Сисутрос, возбужденно повышая голос. — Если захватить с собой лишних лодочников, суда смогут идти день и ночь. Это будет куда быстрее, чем путешествовать верхом.

Мысль о том, чтобы плыть по реке ночью, тревожила Эсккара. Но если это поможет ему и его людям добраться до цели через два или три дня вместо пяти…

Он принял решение.

— Ты знаешь речников, Сисутрос. Приведи их сюда и подготовь их лодки.

Тут Эсккару пришла еще одна мысль:

— И позаботься о том, чтобы ни одна лодка не покинула Биситун до следующей ночи. Я не хочу, чтобы весть о нападении на меня или о том, что мы плывем вниз по реке, нас опередила.

— Тебе понадобится упаковать мечи, луки, стрелы и еду, — продолжал Сисутрос. — Тебе, вероятно, понадобятся люди, которые умеют плавать, просто на всякий случай. И тебе нужно будет каким-то образом сохранить тетиву сухой. Митрак наверняка знает, как это сделать.

Эсккар оглядел людей, сидевших за столом. Гронд кивнул, но Хамати сказал:

— Я не умею плавать.

— Я умею, — проговорил Алексар. — Но если бы и не умел, я бы отправился обратно на помощь Бантору, пусть даже мне пришлось бы для этого пройти все расстояние пешком.

Эсккар положил обе руки на стол.

— Тогда мы отправляемся как можно скорее. Сисутрос, начинай готовить суда и отправь несколько человек на берег, чтобы охранять лодки. Хамати, построй людей и выясни, кто из них умеет плавать. Гронд, прикинь, что нам нужно будет взять с собой. Спроси Митрака, что еще понадобится лучникам. Позаботься о том, чтобы у нас было все необходимое. Мы не станем делать остановок в пути.

 

Глава 20

Эсккар вышел из дома на площадь, за ним шагали его командиры. Остальные люди уже ждали здесь, забыв про свои обычные дела. Один взгляд на мрачное лицо предводителя сказал им, что сейчас последуют плохие вести.

— Сисутрос! Все люди здесь? До единого?

— Кроме тех, что стоят на часах у ворот.

— Приведи их. Я хочу, чтобы все услышали новости.

Лучше пусть люди узнают все от него, чем будут по крохам выуживать сведения друг у друга.

Прошло несколько минут. Охранявшие ворота появились бегом и присоединились к остальному отряду аккадцев. Даже писцы и торговцы ждали, что скажет Эсккар.

Эсккар шагнул к ближайшей торговой тележке и, поднявшись на нее, окинул взглядом собравшихся.

— Вы знаете, что случилось прошлой ночью. Этим утром пришла весть, что на Бантора устроили засаду и половина его людей погибла. Это может быть делом рук врага, захватившего власть в Аккаде.

Все пораженно молчали. Эсккар продолжал, прежде чем посыпались вопросы:

— Я забираю сорок человек, только добровольцев, и возвращаюсь с ними в Аккад. Я собираюсь убить того, кто все это устроил. Остальные останутся тут с Сисутросом, и…

Поднялся крик, все заговорили разом. Все хотели идти с Эсккаром.

— Тише! — Эсккар вложил в это слово всю мощь своего голоса. — Слушайте меня, люди. Я знаю, все вы хотите пойти. Но вы не можете это сделать. Прежде всего, не хватит лодок. И я беру с собой только тех, кто умеет плавать. Остальные должны остаться тут и укреплять деревню. Могут произойти новые нападения, и жители деревни нуждаются в защите. Сисутрос и Хамати останутся в Биситуне, им понадобится ваша помощь.

— Но как же моя семья? — раздался голос одного из самых младших лучников. — Моя жена и…

— Люди, которых я беру с собой, защитят ваши семьи, я обещаю. Вы должны будете доверять им, как вы всегда доверяли друг другу. Они вас не подведут. И я ручаюсь, мы сделаем все, что сможем. Вы доверяли мне раньше. Не подводите же меня сейчас, когда мне нужны наша верность и храбрость…

Разочарованные стоны разнеслись над рыночной площадью, когда люди поняли, что им придется остаться здесь. Эсккар позволил им поворчать несколько минут, потом поднял руку.

— Что бы ни случилось в Аккаде, мы справимся с этим, я клянусь. Наш город не попадет в руки врагов.

Одобрительные крики эхом разнеслись по площади.

— Время разговоров прошло, — продолжал Эсккар. — Настало время мести за погибших людей Бантора, настало время спасти наши семьи. Чем быстрее мы пустимся в путь, тем быстрее доберемся до города. Вы со мной?

Утвердительный рев последовал за этими словами, и на мгновение Эсккару показалось, что на его речь отозвались пять сотен человек. Шум продолжался до тех пор, пока он не поднял обе руки.

— Тогда начнем. Сисутрос, позаботься о лодках и об их командах. Хамати, начинай собирать припасы. Гронд, принеси из деревни все, что нам понадобится. Шевелитесь!

Воины и жители работали, как рабы; весь остаток утра Эсккар и его командиры отбирали людей, которые отправятся с ними. На это ушло больше времени, чем ожидал Эсккар, потому что некоторые воины пытались убедить его, что умеют плавать. Все хотели отбить у врага Аккад. К удивлению Эсккара, умеющих плавать оказалось немало: многие воины прожили на реке и у реки большую часть жизни.

Раздобыть суда оказалось труднее. Даже за золото два владельца лодок отказались помочь, и Сисутрос просто отобрал у них суда. В конец концов у Сисутроса оказалось шесть лодок; для каждой из них был нужен лодочник или два, и каждая могла нести по меньшей мере дюжину людей, не считая оружия. Лодочники пустили в ход все веревки и шнуры, которые смогли найти в Биситуне, чтобы связать мечи, ножи, сандалии, упаковать еду — все, что могло быть смыто за борт. Таким образом, даже если бы лодка перевернулась (а этого можно было ожидать), еда и оружие не пропали бы.

Митрак приказал, чтобы луки были смазаны топленым салом, завернуты в тряпки и завязаны веревками. Краткое пребывание в воде не особенно им повредит. Главный лучник уложил все тетивы в два маленьких глиняных кувшина и запечатал их воском, после чего закутал кувшины в одеяла и солому, почти так, как поступали торговцы, перевозившие по воде пиво или вино. Кувшины, привязанные ко дну судов, были в самом безопасном и надежном месте. Тетивы должны были остаться настолько сухими, насколько это было возможно. Если они намокнут, уйдет целый день на их просушку, и все это время от луков не будет никакого проку. Митрак решил, что стрелам немного воды не повредит. И все-таки их тоже убрали в кувшины, хотя и не стали запечатывать эти сосуды так тщательно, как кувшины с тетивами.

На все это ушло время. Деревенская площадь и пристань походили на ямы, кишащие змеями, такая там царила лихорадочная суматоха.

Лани организовала женщин, чтобы они приготовили как можно больше еды. Каждый цыпленок, которого они сумели раздобыть, разделывался и нанизывался на вертел, и аромат жарящегося мяса долетал даже до пристани.

Мужчины смогут основательно подкрепиться перед тем, как покинут Биситун, и еще больше еды возьмут с собой. Женщины снова затопили утренние печи и начали печь новый хлеб. Лани следила за сбором фруктов, фиников и другой еды, которая не может пострадать от воды, упаковывала все это и оправляла к лодкам.

Считая Эсккара, Гронда и Алексара, на пристани собралось тридцать девять человек, готовых подняться на борт. Эсккар сделал перекличку.

— А теперь тихо, — приказал он. — С вами будет говорить Явтар. Слушайте внимательно, что он скажет.

Явтар был хозяином двух лодок и собирался командовать одной из них. За последний месяц Сисутрос уже не раз имел дело с этим судовладельцем, время от времени превращавшимся в торговца, и предложил, чтобы Явтар возглавил плавание.

Крупный мужчина, с руками, ставшими мощными после многих лет работы веслом, Явтар проложил себе путь между собравшихся аккадцев. У него были грязные светлые волосы, завязанные у основания шеи, и он носил только юбку и пояс с ножом. Когда он заговорил, его глубокий голос разнесся по берегу.

— Вы, люди, отправляетесь в путь на моих лодках, — начал Явтар, — и будете в точности следовать моим приказам. Любому, кто не послушается, придется пуститься вплавь. Вы будете выполнять мои приказы, помните это, а не приказы господина Эсккара или кого-нибудь еще. На реке вы подчиняетесь только мне.

Он сделал паузу, чтобы взглянуть на Эсккара, который кивнул в знак согласия.

— Все лодки будут тяжело нагружены, — продолжал Явтар, — и я не хочу, чтобы какой-нибудь дурак перевернул одну из них. Никто не должен двигаться, не спросив сперва разрешения у командира лодки. Всем вам дадут весла, ожидая, что вы умеете с ними обращаться. Ваш господин, вот этот, — Явтар показал на Эсккара большим пальцем, — пообещал мне награду, если я доставлю всех вас в Аккад как можно скорее. Поэтому вы будете грести, когда я вам скажу, будете спать, когда и если я вам скажу, и не будете шевелиться до тех пор, пока я вам не скажу.

Явтар снова повернулся к Эсккару.

— Мы ведь сошлись на этом, господин Эсккар?

Эсккар возвысил голос:

— Все мы будем делать то, что нам велят командиры лодок. Слушайтесь их так, как слушались бы меня. Мы хотим добраться до Аккада как можно скорее.

Явтар посмотрел на солнце, уже добравшееся до высшей точки небосвода, потом — на людей, выстроившихся в ряд у воды.

— Пусть люди поднимутся на лодки, — приказал он и пошел прочь.

Началась посадка воинов на суда. Лодочники уже погрузили и привязали съестные припасы и оружие.

Эсккар почувствовал прикосновение к своей руке, повернулся и увидел, что рядом стоит Лани.

— Господин Эсккар, возьми это с собой. Это может тебе пригодиться.

Корзина была полна еды, собранной в последний миг.

Эсккар не говорил с Лани с раннего утра. Взяв ее за руку, он повел ее прочь от берега. Вокруг царил шум погрузки, но никто не обращал ни них внимания.

— Лани, — начал Эсккар. — Я не знаю, что случилось в Аккаде. Но я пришлю за тобой, как только смогу. В противном случае Сисутрос позаботится о тебе, и…

Лани покачала головой:

— Эсккар, тебе не надо обо мне беспокоиться. Позаботься о своей жене. Ты нужен ей сейчас. Я буду ждать, пока ты меня позовешь.

Эсккар притянул ее на мгновение к себе, почувствовал, как Лани обхватила его руками и прижалась к нему. Потом он шагнул назад и встретился с ней глазами.

— Я буду заботиться о тебе, Лани, пока ты сама будешь этого хотеть. Помни это. Я дал тебе слово.

Он повернулся и пошел к лодкам. Ожидавший его Явтар протянул руку, чтобы провести Эсккара на покачивающееся судно, самое большое из шести.

— Ты умеешь плавать, господин Эсккар?

— Прилично, — сказал Эсккар, радуясь, что научился этому еще мальчиком. — Но я предпочел бы плыть рядом с берегом, а не посреди реки.

— Тогда я позабочусь о том, чтобы мы опрокинулись только возле берега, — со смехом сказал Явтар.

Когда Эсккар очутился на борту и сел, Явтар в последний раз проверил все, чтобы убедиться, что тяжело нагруженные лодки ровно сидят в воде.

Потом он занял место на корме и отдал приказ тем, кто стоял на пристани. Лодочники на носу поймали брошенные им концы веревок и свернули их на дне лодок, в то время как люди, оставшиеся сзади, побрели по воде, выталкивая суденышки в течение реки. Эсккар вздохнул с облегчением: наконец-то они двинулись в путь.

Половина людей, которых взял с собой Эсккар, имели кое-какой опыт обращения с лодками — еще одно качество, кроме умения плавать, по которому Сисутрос отбирал тех, кто отправится в Аккад. Эти люди, по приказу Явтара, начали грести, медленно и ровно. Лодочники Явтара подняли маленький парус в центре судна, издавая натужные звуки до тех пор, пока тяжелый льняной холст не развернулся полностью, заняв правильное положение. Постепенно лодка начала скользить по воде все быстрее, забирая к середине реки.

— Там будет безопаснее, — объяснил Явтар, — когда течение станет более быстрым. Между Биситуном и Аккадом много быстрин, и так легче управлять лодкой.

Оказавшись на середине реки, судно заскользило вперед, и Эсккар сравнил его скорость с быстрым шагом лошади. Оглянувшись, он увидел, что остальные пять лодок растянулись цепочкой, на каждой тоже был поднят парус.

Явтар провел много времени, осматривая парус, заставляя людей осторожно передвигаться туда-сюда и показывая им, как и когда грести. Опытным речникам не нужны были уроки, но никто ничего не сказал. Явтар не позволил ни одному из людей просто взять весло и грести и позаботился, чтобы каждое весло было привязано к лодке.

К концу первого часа все начало входить в колею. Люди вскоре научились не делать резких движений, а если кто-нибудь менял позу, остальные в это время сидели тихо. К облегчению Эсккара, лодка казалась довольно устойчивой, и он постепенно перестал бояться, что она перевернется. Порывистый ветер дул с севера, помогая идти вниз по течению, и суденышки быстро разрезали воду.

Хотя в лодке Эсккара сидело девять человек, но груза там было мало, поэтому судно хорошо слушалось управления Явтара. Все остальные потихоньку гребли, и лодка неплохо продвигалась вперед. Когда на помощь приходил ветер, ставший устойчивым перед закатом, судно набирало скорость.

Потом оно изменило направление, и Явтар приказал спустить парус.

Эсккар открыл было рот — и снова его закрыл.

Явтар перехватил его взгляд.

— Ночью идти под парусом слишком опасно, командир, — объяснил он. Явтар сделался чуть более разговорчивым, поняв, что все воины точно следуют его приказам. — Трудно увидеть скалу или что-нибудь, плывущее по воде. Мы бы в любом случае спустили парус и гребли не спеша до рассвета.

Эсккар слегка фыркнул, услышав эти новости. К этому времени он уже знал, что даже легкая гребля помогает лодкам поддерживать неплохую скорость. Он научился грести, делая легкие, ровные движения, для которых не требовалось никаких усилий. Гребля помогала не только вести лодку вперед и управлять ею, но и удерживать ее посередине реки.

Когда взошла луна, лодка пошла быстрее.

— Раньше я никогда не плыл всю ночь напролет, господин Эсккар. Интересно будет посмотреть, какое расстояние мы сможем одолеть к рассвету.

При свете луны Эсккар едва мог разглядеть судно, которое шло за ними; оно держалось на прежнем расстоянии. Эсккар надеялся, что и остальные лодки следуют позади с равными промежутками.

Греб он или отдыхал, мысли Эсккара все время возвращались к Аккаду. То, что Трелла могла погибнуть, тревожило его, наполняя гневом и мукой. Он помнил, как его парализовал страх, когда на Треллу напали на улице. В тот день она чуть не погибла. Он помнил, как отвернулся, когда лекарь перевязывал ее рану, не в силах смотреть на ее страдания.

Тогда, по крайней мере, он мог отвлечься на мысли о мести. Теперь же он винил себя в том, что могло приключиться с Треллой. Эсккар слишком долго пробыл в Биситуне. Он развлекался с Лани и едва вспоминал о Трелле, не думая о том, как у нее дела, не думая даже о ребенке, который вот-вот должен был появиться на свет. Какая бы судьба ни постигла Треллу, этого бы ни случилось, если бы он вернулся в Аккад раньше. Вместо этого он снова и снова откладывал свое возвращение, говоря себе, что Трелла сама со всем управляется и что от него будет больше пользы в Биситуне.

Глядя на реку, Эсккар винил себя за неведомое зло, которое поднялось в городе, и мысли его были черны, как расступающаяся перед лодкой вода.

Гронд, должно быть, знал, какие думы тревожат его командира.

— Командир, ты ничего не смог бы там поделать. Убийцы покинули Аккад десять дней назад. Если бы мы были в Аккаде и эти четверо внезапно напали на тебя на улице, мы оба могли бы быть теперь мертвы. Пребывание в Биситуне, возможно, спасло тебе жизнь.

— А как же Трелла? Я не знаю, жива она или мертва. Я только надеюсь, что она все еще в безопасности.

— Лучше бы ты думал о том, откуда взялся этот заговор, — возразил Гронд. — Как случилось, что люди Треллы о нем не узнали? Кто мог составить такой план, собрать достаточно людей, устроить засаду Бантору и подослать к тебе наемных убийц? Ни один из прибывавших из Аккада посланцев, в том числе членов клана Ястреба, не упоминали даже о слухах насчет возможной беды.

Та же самая мысль мучила и Эсккара.

— Чтобы собрать столько людей, нужно золото, даже если на кону стоит приз вроде Аккада. Я не знаю в Аккаде никого, кто мог бы составить такой план.

— А я не думаю, чтобы в Аккаде кто-нибудь смог проделать это так, чтобы не узнала госпожа Трелла, — заявил Гронд. — Может, это Ариам… А кто он такой?

Эсккар рассказал Гронду про Ариама и про мрачные дни в Аккаде перед нашествием алур мерики.

Гронд фыркнул, выслушав Эсккара, но ничего не сказал.

Однако в голове Эсккара прояснилось, после того как он поговорил обо всем с Грондом. Может, впервые с тех пор, как на него напали прошлой ночью, Эсккар начал снова мыслить ясно.

Он продолжал грести — медленные, плавные движения занимали его руки и успокаивали его — и в то же время тщательно обдумывал то немногое, что знал.

На Бантора напали на дороге, в нескольких часах езды от Аккада. Эта засада была призвана уничтожить организованный воинский отряд вне города. Убийцы пытались прикончить Эсккара в Биситуне. Смерть Эсккара наверняка подорвала бы дух его воинов, и тогда со случившейся в Аккаде бедой не смогли бы справиться быстро. Итак, кто-то хотел удержать его воинов подальше от города, без сомнения, укрепляя в это время свою власть в Аккаде. Смерть Эсккара, даже нападение на людей Бантора были бессмысленны, если кто-то не захватил власть в городе.

И Гронд говорил правду. В Аккаде происходило очень мало такого, о чем Трелла рано или поздно не узнавала бы. Ариам не осмелился бы сунуться в город. Несмотря на воинские навыки бывшего начальника стражи, он был не в силах провести Треллу. Эсккар решил, что Ариаму нужен был союзник в городе, кто-то, кто мог бы составить громадный заговор, чтобы захватить власть над тысячами людей, живущих теперь в Аккаде. Значит, в городе должен быть еще кто-то, недовольный представитель высшего сословия, богатый торговец, возможно, даже кто-то появившийся недавно.

Эсккар выругался себе под нос. Ему нужно было больше сведений.

— Теперь ничего нельзя поделать, командир, — сказал Гронд, услышав это проклятье, — кроме как добраться до Бантора и Реббы. Они скажут нам, что происходит.

Итак, Гронд пришел к тому же самому выводу.

— Нужно будет проявлять осторожность, Гронд, когда мы доберемся до фермы Реббы. Там может быть расставлена ловушка. Бантора и его людей могли схватить несколько дней назад и подвергнуть пытке.

Явтар крикнул с кормы, веля сделать передышку. Эсккар поднял мокрое весло и положил его поперек колен. Он хотел бы продолжать грести, чтобы не тратить зря ни единой минуты, но остальные нуждались в отдыхе. Лодка продолжала двигаться, скользя по течению, все больше приближая Эсккара к Аккаду.

Ночь миновала довольно быстро. Когда люди не гребли, они спали на веслах. Эсккар несколько раз проверял свою рану, но не заметил никаких признаков кровотечения. Острая боль прошла, хотя рука все еще ныла и плохо слушалась.

Рассвет застал их далеко от Биситуна. Когда Явтар выяснил, какой большой путь они проделали, он улыбнулся впервые с тех пор, как началось это путешествие.

— Мы неплохо потрудились, господин, — объявил он. — Что еще важнее, мы не перевернулись, не потеряли ни одного весла, ни один человек у нас не утонул, по крайней мере, пока. Твои люди не такие уж плохие речники. Думаю, мы сможем двигаться быстрее, после того, как люди поедят.

Они съели, не вставая с мест, ломти сушеного мяса и запили его водой, зачерпнув прямо из реки. Трапезу завершил хлеб.

Явтар замедлил движение лодки и подождал, пока их догонит другое судно. Посоветовавшись со вторым лодочником, он прокричал несколько непонятных команд; все они касались того, насколько быстрее суда будут двигаться сегодня. Его голос гулко разнесся над рекой. Явтар приказал поднять парус, и люди снова принялись грести.

Эсккар едва замечал дополнительные усилия, которых потребовал от людей Явтар, но лодка и вправду начала двигаться намного быстрее. Утро принесло легкий, но устойчивый ветер с востока, поэтому они развернули парус навстречу ветру, и одно лишь это обеспечило им хорошую скорость.

Шесть человек сидели на веслах, и судно, казалось, шло вдвое быстрее, чем вчера днем, вода шумно бурлила у носа. Эсккар спросил Явтара, могут ли они двигаться еще быстрее.

— Вряд ли, господин, — ответил Явтар, сидевший на корме с рулевым веслом в руке. — При такой скорости все порядком устанут к концу дня, я тебе обещаю. Лучше молиться богам, чтобы они не изменили направление ветра, не то он будет задерживать нас, вместо того чтобы помогать.

Чтобы чем-то занять мысли, Эсккар следил, как помощник Явтара все время поправлял парус, чтобы ловить ветер. Эсккар думал, что к полудню он и сам сообразит, как это делается, и тогда тоже сможет управляться с парусом, даже без приказов Явтара.

После полудня ветер стал слабей. Явтар начал посматривать на берег в поисках ориентиров, пока не нашел то, что искал: маленький остров рядом с восточным берегом. На островке росли два тополя. Явтар повернул рулевое весло и направил лодку прямо на песчаную косу. Песок зашипел под днищем, и лодка остановилась, очутившись на суше.

После целого дня непрерывного движения неподвижность казалась какой-то неестественной. Не успел Эсккар спросить, в чем причина задержки, Явтар заговорил сам.

— Мы отдохнем здесь, пока я посмотрю, как там остальные лодки, и поправлю груз. Все могут размять ноги.

Одна за другой лодки оказались на мягком песке, выстроившись в ряд.

Как только люди устроились на берегу, Явтар созвал командиров лодок и поговорил с каждым из них. Потом лодочник пошел к воде и проверил корпуса судов — нет ли протечек. Он наклонял лодки с боку на бок, тщательно рассматривая их; потом убедился, что у каждого командира есть все необходимое и что все поняли его приказы.

Как только лодки были проверены и все, что нужно было починить, было починено, Явтар приказал достать еду.

Непрерывная работа на свежем воздухе наградила всех огромным аппетитом, и люди умяли почти половину запасов. После еды им пришлось подождать, пока речники уложат по-новому оружие и припасы и надежно все это привяжут. Только потом воины снова поднялись на борт, чтобы занять свои места.

Хмыкнув разок, Явтар приказал двинуться вниз по течению.

— Мы хорошо поели, хватит на целый день, господин, — сказал Явтар чуть позже, все еще жуя кусок хлеба. — На ужин будет только старый хлеб, и есть придется во время гребли, если мы хотим удержать прежний темп.

— Сколько мы уже прошли, Явтар? — спросил Эсккар.

— Больше, чем я рассчитывал. У твоих людей сильные спины, надо отдать им должное. Я всегда гадал: насколько быстрым могло бы быть путешествие, если б идти под парусом ночью, но не ожидал, что проделаю такое. Слишком рискованно для груза.

Явтар засмеялся, потом погрузился в молчание.

Земля плыла мимо, люди на берегу казались маленькими, и вряд ли кто-нибудь из них обращал внимание на проходящие мимо лодки. Только несколько фермеров приостановились, с разинутыми ртами уставившись на суда, и один раз пастухи, что присматривали за пасущимся на берегу маленьким стадом овец, возбужденно закричали, приветствуя скользящие мимо лодки. На берегу, наверное, никогда еще не видели, чтобы шло вместе столько лодок сразу.

И все-таки кроме женщин, набирающих воду или стирающих белье, на берегу трудились немногие. Эсккар пытался разглядеть тропу, которая шла вдоль реки, но в большинстве мест она проходила далеко от воды. Эсккар убеждал себя, что путешествующие верхом в основном будут обращать внимание на дорогу впереди. А если кто-нибудь и увидит суда, рассказы об этом не повредят отряду Эсккара: к тому времени лодки уже уйдут далеко вниз по течению Тигра, двигаясь быстрее любой лошади.

Они не делали новых остановок до темноты. Явтар воспользовался последними отблесками дневного света и снова вытащил лодку на сушу, на этот раз на восточный берег. Пока он обследовал суденышко, Эсккар проверил сосуды, в которых лежали тетивы луков, чтобы убедиться, что печати выглядят сухими и целыми. Одна из меньших лодок днем опрокинулась, вскользь наткнувшись на камень; люди довольно быстро снова перевернули ее днищем вниз и умудрились догнать остальных. Это происшествие никому не повредило. Больше не было ни одного несчастного случая.

— Позаботься о том, чтобы люди доели все, Гронд, — велел Эсккар.

На ферме Реббы должно быть много еды. Или они найдут там еду, или будут сражаться не на жизнь, а на смерть.

Они поели в молчании. На этот раз Эсккар и остальные глотали через силу. Может, им придется биться, прежде чем они смогут снова поесть, и, когда люди снова поднялись на борт лодок, осталось только несколько ковриг хлеба.

Их остановка была недолгой, и темнота снова накрыла реку, когда они оттолкнули лодки от берега.

На этот раз Явтар слегка замедлил ход. Чем ближе они подходили к Аккаду, тем уже становилась река, и течение делалось все быстрей. И все равно Эсккар чувствовал, как его руки ноют от непрерывной гребли.

Они настойчиво продвигались вперед. Когда встала луна, Явтар поднял парус. Командир лодки заставлял своего подручного все время заниматься парусом, чтобы быстро спустить его, как только возникнет какая-нибудь проблема. Они гребли уже почти четыре часа, прежде чем Явтар объявил очередную передышку; на этот раз он двинулся по лодке, чтобы присесть рядом с Эсккаром.

— Господин, я думаю, что до пристани Реббы осталось чуть больше трех часов. Если все пойдет хорошо, вы будете на берегу вскоре после полуночи. Тогда у вас хватит времени, чтобы отдохнуть и размять руки и ноги.

— Благодарю тебя, Явтар. Невероятно, что мы смогли одолеть такое большое расстояние так быстро. У нас ушли бы долгие дни, чтобы добраться до Аккада по дороге.

Зубы Явтара блеснули в лунном свете.

— Не могу сказать, как я наслаждался этим путешествием. Я всегда хотел устроить гонки по реке, и ты дал мне такую возможность, да еще и хорошо за это заплатил. Меньше чем за два дня мы прошли огромное расстояние. Ни один человек, ни один речной командир никогда не выполнял такой задачи.

Лодочник несколько мгновений сосредоточенно рассматривал реку, и Эсккар подумал было, что беседа окончена.

— Господин Эсккар, — сказал вдруг Явтар, — когда вы сойдете на берег, я хочу отправиться с вами.

Эсккар удивленно моргнул.

— Я думал, ты собираешься вернуться в Биситун. Мы будем сражаться в Аккаде не на жизнь, а на смерть.

— Я собирался вернуться, но передумал.

Явтар фыркнул, словно удивляясь собственному решению.

— За свои годы я перевидел больше разбойников, грабителей и воров вверх и вниз по течению Тигра, чем ты можешь себе представить. Иногда я перевозил их из одного места в другое и не раз с ними сражался. Но твои воины — другие. Последнюю пару дней я наблюдал за тобой и твоими людьми. Они не выказывают ни страха, ни сомнения. Они не хвастаются тем, что сделали, и тем, что еще сделают. Они следуют твоим приказам без размышлений, не думая об опасности.

— Они хорошие люди, — ответил Эсккар, пытаясь понять, что кроется за словами Явтара. — Они хорошо обучены. Может, это и делает их другими.

— Да, может быть. Но обучил их ты, верно? И ты дал им дом и клан. Вот почему я думаю, что в Аккаде ты победишь, командир, с каким бы сильным врагом ни столкнулся. И вот почему я хочу сражаться вместе с тобой. Думаю, я хочу быть причастным к вашей победе. И это было бы приятно — иметь свой клан, когда я станут уже слишком стар, чтобы плавать по реке.

Эсккар мгновение размышлял над словами этого человека. Судя по виду Явтара, тот был ненамного старше его самого, Эсккара, он мог бы плавать по Тигру еще много лет. И все-таки каждый человек хочет иметь где-то дом — место, где он мог бы в безопасности растить детей и провести остаток своих дней.

— Я охотно позволю тебе сражаться, Явтар, — ответил Эсккар. — Клану Ястреба всегда нужны хорошие люди.

— Спасибо, господин Эсккар.

Явтар вернулся на корму.

— Продолжайте грести, люди. Незачем попусту терять время.

Не прошло и трех часов, как Явтар начал направлять лодку ближе к восточному брегу, как и говорил. Они приказал сбавить темп, и остальные лодки вскоре догнали его, держась на таком расстоянии друг от друга, чтобы избежать столкновения.

Эсккар гадал, как Явтар может знать наверняка, где они находятся. Черная земля, еще более черная, чем вода, казалась ему повсюду одинаковой, несмотря на свет луны. Спустя несколько мгновений Явтар направил лодку под углом к берегу. Эсккар все еще ничего не видел, и помощник Явтара подвел судно к пристани прежде, чем Эсккар сумел ее разглядеть.

Явтар и второй речник скользнули в воду через борт с веревками в руках и крепко привязали судно к причалу. Здесь могло поместиться только одно судно; две маленькие лодки, без сомнения принадлежащие Реббе, занимали все оставшееся место.

Поэтому остальные суда осторожно заскользили вдоль берега, пока люди, борясь с течением, не вытолкнули их на сушу.

Только потом воины взяли свои вещи и осторожно выбрались из лодок. Наконец все оказались на земле.

Гронд первым зашагал прочь от реки. Для такого большого человека он передвигался в случае необходимости на удивление бесшумно. Все люди с лодки Эсккара последовали за Грондом, вооруженные только мечами, и исчезли во тьме, чтобы убедиться, что никто не устроил им засаду.

Эсккар выругался, услышав, как шумят его люди, спотыкаясь в темноте. Он надеялся, что река заглушит звуки и что их не услышат сквозь привычный плеск воды.

Наконец-то весь его отряд снова стоял на твердой земле, и это казалось довольно странным; у Эсккара дрожали ноги.

Лодочники передали на сушу связанные вместе, упакованные луки, потом протянули кувшины, в которых лежали тетивы. Эсккар снова выругался: каждый звук эхом разносился над рекой. Он был уверен, что их слышно до самого Аккада.

Наконец все оружие было выгружено. Воины рассыпались по берегу, все люди натянули тетиву на луки и приготовили стрелы и мечи.

Тут вернулся Гронд.

— Командир, ничего подозрительного. Я подошел как можно ближе, еще немного — и я бы разбудил собак. Там никого нет.

— Ни часовых, ни стражи, ни лошадей?

— Никаких лошадей, кроме трех, которых Ребба держит в загоне.

— Что ж, придется рискнуть. Я пойду вперед и посмотрю, что…

— Нет, командир, — перебил Гронд. — Я уже думал об этом. Давайте пошлем Алексара, и пусть он приблизится с другой стороны, якобы идя по дороге из Аккада. Если все будет хорошо, он сможет нам доложить. Если нет, мы снова сможем воспользоваться лодками.

Эсккар прикусил губу. Гронд был прав. Старые инстинкты Эсккара толкали его вперед, но Гронд и остальные не пустили бы его, и не было смысла с этим спорить.

— Я готов, командир, — прошептал Алексар. Он видел, как вернулся Гронд, и шагнул вперед, чтобы присоединиться к нему и Эсккару. — Я узнаю, все ли там в порядке. И приведу с собой Бантора.

— Ты знаешь, что там собаки? — спросил Эсккар. — Они начнут лаять, как только тебя услышат.

— Да, это будет помехой, — ответил Алексар. — Но они в любом случае проснутся, поэтому лучше действовать. И на соседней ферме их не услышат.

— Будь осторожен, — сказал Эсккар, положив ладонь на руку Алексара.

Едва выговорив эти слова, он выругал себя за пустую трату времени; никому не нужны были его приказы беречь себя.

Эсккар наблюдал, как Гронд и Алексар исчезли в темноте: Гронд шел первым, чтобы показать Алексару, где находятся дорога и дом.

Сжав кулаки, злясь на то, что ему остается бездействовать, Эсккар шагал вперед до тех пор, пока не разглядел строения — ферму Реббы. Несколько мгновений спустя начали лаять собаки. Они лаяли и лаяли, и, казалось, это продолжалось слишком долго, прежде чем в окне главного дома загорелся свет. Но свет почти сразу погас, собаки перестали лаять. После этого прошла чуть ли не целая вечность, но, наконец, Эсккар увидел двух человек, шагающих к причалу, — их силуэты смутно виднелись в темноте.

Все еще опасаясь засады, Эсккар присел, вглядываясь в каждое движение, положив руку на рукоять меча. Его захлестнуло чувство облегчения, когда он услышал, как его окликает знакомый голос.

Бантор пробежал последние несколько шагов и крепко обнял Эсккара, постучав по спине.

— Слава богам, командир, как же я рад тебя видеть! Пошли в дом.

Бантор повел своего командира и Гронда к главному дому, а Алексар проводил остальных воинов к другому зданию.

Когда дверь открылась, Эсккар увидел, что в доме горит маленькая лампа. Тяжелые полоски кожи прикрывали окна, чтобы свет не был виден снаружи.

Ребба стоял в ожидании. Он уже отослал свою семью в другой дом. Показав посетителям на скамьи у большого стола, он зажег вторую лампу, побольше, которая давала много света, хотя и слегка дымила.

Ребба сел на одном конце стола, Эсккар — на другом. К тому времени Митрак, Алексар и Клексор тоже к ним присоединились; к удивлению Эсккара, за воинами молча последовал и Явтар.

Эсккар заметил, что Явтар надел сандалии, хотя обычно ходил босым, и повесил на пояс короткий меч.

— С Треллой все в порядке?

Эсккар должен был задать этот вопрос, хотя и страшился ответа.

— Она жива, ее держат как узницу в ее собственном доме, — ответил Ребба.

Эсккар почувствовал огромное облегчение. У него все еще было время, чтобы ее спасти.

— Сколько человек ты привез, господин Эсккар?

Голос Реббы слегка подрагивал, но важность заданного им вопроса отвлекла мысли Эсккара от Треллы.

В дом вошла одна из дочерей Реббы, неся кувшин свежей воды. Она начала наливать воду в кружки, нервно поглядывая на мужчин, сидевших на скамьях вокруг стола плечом к плечу.

— Тридцать девять, теперь уже сорок, считая меня, благородный Ребба, — ответил Эсккар. Он увидел на лицах Реббы и Бантора разочарование. — Мы приплыли по реке на лодках, а если бы отправились сюда пешком с большим количеством людей, у нас ушло бы на дорогу еще три или четыре дня.

Ребба покачал головой.

— Тебе не хватит воинов. В Аккаде много людей, которые примкнули к Кортхаку.

Ребба увидел вопросительное выражение на лице Эсккара и сказал:

— Ах, да. Ты же не знаешь этого человека. Кортхак явился сюда через неделю, даже меньше, после того как ты ушел к Дилгарту.

Он бросил взгляд на Бантора.

— Может, нам стоит рассказать все, начиная с того момента, как ты покинул Аккад?

Эсккар изо всех сил придерживал язык, борясь с желанием перебивать Реббу и Бантора вопросами. Рассказы их заняли почти час: Ребба говорил о том, что случилось в городе, а потом Бантор описал засаду на дороге. Ребба подытожил все это, рассказав о том, что произошло после.

— Итак, теперь, — в заключение сказал он, — около сорока воинов все еще живы, их превратили в рабов и держат под стражей в казармах. Люди Кортхака, а у него сейчас около двухсот человек, терроризируют жителей. Было уже много изнасилований и грабежей. Каждый, кто сопротивляется, умирает ужасной смертью на рыночной площади. Все торговцы и ремесленники должны платить пошлину только за то, чтобы их оставили в живых и позволили дальше вести свои дела.

Ребба посмотрел через стол в мерцающем свете лампы на Эсккара.

— Ты должен собрать еще людей, а потом найти способ выбить врага из города.

— Это я и собираюсь сделать, Ребба, — ответил Эсккар. — Но сам ты не видел Треллу?

— Нет, но знаю, что она в своей комнате, с Аннок-сур… Она рожает.

Ребба увидел лицо Эсккара и понял, что это он упустил.

— Роды у госпожи Треллы начались нынче днем. Я не знаю, как…

— С Треллой все хорошо, ты сказал?

— Да, так говорили сегодня, — ответил Ребба, — но до нас доходят только слухи через слуг. Трелла и Аннок-сур заперты в верхних комнатах твоего дома. Кортхак днем пользуется внешней комнатой, но ночью спит внизу. Говорят, он взял себе несколько молоденьких мальчиков и девочек для постельных утех.

— Мне плевать, с кем он спит, — ответил Эсккар, сжав кулаки. — Он будет мертв, как только я доберусь до его глотки.

— Это будет нелегко, Эсккар, — покачал головой Ребба. — Ворота хорошо охраняются, на стенах дежурят день и ночь — как для того, чтобы не впускать людей в город, так и для того, чтобы их оттуда не выпускать.

Бантор ударил кулаком по столу.

— Нам надо просто попасть в город, командир. Люди Ариама проводят ночи, надираясь в питейных домах. Мы убьем их без особого труда. Мои люди каждый день упражнялись с луком и мечом.

— Ты сказал, что Гат прячется у Таммуза?

— Да. Люди Реббы нашли его там пару дней назад, — ответил Бантор. — Гат послал сюда трех человек, как только узнал, что мы тут.

— Что еще он сказал?

Эсккар знал Гата достаточно хорошо.

— Два дня назад он передал, что Таммуз наблюдает за часовыми. Гат говорит, что на улицу Мясников можно войти. Он поможет нам, если мы пошлем ему весточку.

Эсккар улыбнулся. Улица Мясников находилась там, где во время осады алур мерики почти снесли стену, атаковав ночью.

Плывя по реке, Эсккар подумывал о том, чтобы воспользоваться этим местом для того, чтобы взобраться на стену. Но времени оповестить Гата не оставалось. Их в любой момент могли обнаружить. Эсккар сосчитал людей, находившихся под его командованием.

— Итак, у нас есть двадцать человек Бантора и тридцать девять моих. Итого…

— Шестьдесят два, командир, — вмешался Явтар, прежде чем Эсккар завершил свои подсчеты. — Если считать меня и двух моих лодочников, желающих рискнуть своими жалкими жизнями за пригоршню золота. Остальные останутся с лодками, на тот случай, если лодки нам еще понадобятся. Я же сказал, что собираюсь сражаться вместе с тобой. Я умею размахивать мечом.

— Я уверен, что умеешь, Явтар, — ответил Эсккар.

Потом мгновение помолчал. Он напряженно обдумывал, как попасть в Аккад, как взобраться на стену. Он сомневался, что его шестьдесят человек смогут попасть внутрь, не встревожив часовых Кортхака, сколько бы глоток ни удалось перерезать в темноте. Но то, что к ним присоединился Явтар, давало возможность испробовать другой способ, получше.

— Тогда, Явтар, у меня есть для тебя задание, раз уж ты вызвался быть с нами. Опасное задание.

Эсккар оглядел сидевших за столом.

— Мне нужно, чтобы ты сделал вот что…

Он начал объяснять свой план, и его люди наклонились ближе, стараясь не пропустить ни слова. Эсккар думал об этой возможности почти весь день, а теперь Бантор и Ребба снабдили его недостающими сведениями. Явтар, добровольно присоединившись к войску, подарил Эсккару еще один возможный вариант действий.

Когда Эсккар кончил говорить, его командиры начали разрабатывать детали плана. Все они сражались вместе и раньше, защищая город во время осады, планируя атаки на варваров и разбойников. Они знали, что надо делать и что предложить друг другу.

Эсккар почти не подавал голоса, пока говорили остальные.

Бантор, Алексар и Митрак высказали свои предложения и задали кое-какие вопросы. На это не ушло много времени. Младшие командиры знали, как подготовить своих людей. Меньше чем через час они уже были готовы.

Ребба все это время молча слушал, но, когда все начали вставать из-за стола, покачал головой:

— Вы и в самом деле думаете, что ваш план удастся? Почему бы вам не подождать до завтрашней ночи? Тогда мы сможем получить помощь от Гата и тех людей в городе, что захотят сражаться.

Бантор ответил раньше Эсккара:

— Нет. Эсккар прав. Мы должны отправиться сейчас. За день может случиться что угодно. Нас могут здесь обнаружить, или Кортхак может получить известие, что Эсккар уже в пути. Если они заподозрят, что мы здесь… Нет, мы должны атаковать этой же ночью.

— Все получится, Ребба, — добавил Клексор. — Эти люди — разбойники, и у них даже нет одного клана. Половина из них побежит, как только запахнет жареным.

— Даже если половина из них побежит, — ответил Ребба, — их все еще будет слишком много. И люди Кортхака — тренированные бойцы, а не разбойники. Они не побегут. Если мы подождем еще день или два, мы сможем сделать так, что многие горожане присоединятся к нам.

— Нас обнаружат, — сказал Бантор, снова ударив кулаком по столу. — Кроме того, нам не нужны горожане. Нам надо только перебраться через стены, а когда мы это сделаем, я воткну меч Ариаму в брюхо и буду смотреть, как он подыхает, в отместку за то, что он сотворил с моими людьми.

Эсккар уставился на своего младшего командира, удивленный горячностью Бантора. Он знал слухи, которые ходили насчет Ариама и Аннок-сур; он успел совсем забыть о них и не вспоминал до этого момента. Теперь же Эсккар понял, что в сердце Бантора все еще горит гнев.

— По крайней мере, пусть твои люди держатся вместе, — умолял Ребба. — Если ты их разделишь…

— Нет, Ребба. Самое важное — это попасть в Аккад, — уверенно сказал Эсккар. — Если мы останемся вместе и не сможем проникнуть внутрь, мы проиграем. А если мы будем действовать как задумали, даже если только половина из нас добьется успеха, мы сможем поднять город на сопротивление. Кроме того, ты сказал, что люди Кортхака рассыпаны по всему Аккаду. Чем больше мест мы атакуем, тем большая сумятица начнется в городе.

«И тогда у меня будет больше шансов спасти Треллу».

Это решение Эсккар тоже принял на реке. Если ему не удастся доставить Треллу в безопасное место, ему плевать на успех атаки. Пусть народ Аккада живет с демоном Кортхаком, Эсккару будет все равно.

За столом воцарилось молчание. То ли ни один из подчиненных Эсккара не нашел изъяна в предложенном плане, то ли они просто хотели поскорее начать бой.

— Тогда я пойду с вам, — сказал Ребба, сдаваясь. — Что бы ни случилось, я приму участие в игре. Если вы проиграете, я буду убит, а мое поместье отберут. Поэтому я пойду на улицы, чтобы поднять людей и убедить их последовать за вами, когда вы будете сражаться с воинами Кортхака. Люди меня узнают, многие прислушаются к моим словам, если я скажу, что Эсккар вернулся, чтобы освободить их.

Эсккар понимал, в каком положении оказался Ребба. Если Эсккар проиграет, Кортхаку станет известно, что Ребба участвовал во всем этом деле. Сегодня ночью им всем предстоит рискнуть жизнью. Эсккар осмотрел сидящих за столом, но больше никто ничего не сказал.

— Велите своим людям в первую очередь убить египетских воинов, — сказал Эсккар, тщательно подбирая слова. — Тогда остальной сброд падет духом. Позаботьтесь о том, чтобы воины вопили как одержимые. Пусть вашим боевым кличем будет: «Никто не уйдет живым!» Это вселит страх в сердца этих разбойников.

— Нам нужен еще один клич, — предложил Клексор. — «Эсккар вернулся!» Думаю, это поднимет народ.

Эсккар одобрительно кивнул.

— Хорошо. С двумя боевыми кличами мы будем казаться даже сильнее.

Ночь близилась к концу, и время разговоров прошло.

— Начнем же. Нам еще нужно кое-что подготовить, и я не хочу, чтобы наши враги слишком долго наслаждались сном, прежде чем мы их разбудим.

 

Глава 21

Кортхак проснулся через несколько часов после того, как он закончил наслаждаться молоденькой девочкой, которая все еще лежала на полу; по ногам ее струйками текла кровь.

Кортхак велел ей не двигаться и наслаждался тем, как она учится послушанию. Слишком маленькая для любовного акта, она всхлипывала от боли. Этим он тоже наслаждался, наблюдая за страхом в ее глазах, терзающим ее не меньше физических страданий.

Последние четыре ночи он брал в постель каждый раз новых юных партнеров, наслаждаясь наконец-то возможностью, не сдерживаясь, удовлетворить свои желания. Не то чтобы Кортхаком когда-нибудь правили такие же примитивные потребности, как и у большинства его людей. Он провел месяцы в пустыне, ни с кем не вступая в подобного рода отношения, и считал это всего лишь небольшим неудобством. Тем не менее теперь, когда весь Аккад лежал у его ног и рвался доставить ему удовольствие, Кортхак собирался наверстать упущенное.

Когда ему наскучат малыши знати и богатых торговцев, он прейдет к их дочерям и женам и будет все время держать под рукой полдюжины наложниц до тех пор, пока те не забеременеют. Тогда он отошлет их домой к их семьям и будет наблюдать, как они растят его детей. Кортхак был полон решимости наводнить город своими отпрысками, чтобы по прошествии лет все могли видеть мощь его завоевания.

Развлечение этой ночи было менее чем удовлетворительным. Комната, которую два дня назад выбрал для себя Кортхак на первом этаже дома Эсккара, не имела двери, уединение обеспечивала только тяжелая занавеска. Через день или два он выселит Треллу в более скромное помещение и переберется в верхние комнаты. Она будет спать на полу, деля одеяло со своей служанкой Аннок-сур. Спустя несколько дней Трелла получит это одеяло в полную собственность; Кортхак собирался отдать Аннок-сур своих людям, а потом подвергнуть ее пытке.

Он пока оставил Трелле ее комнаты — то был скорее жест, рассчитанный на публику, чем забота о ее удобствах. Кортхак знал, сколько людей в Аккаде сочувствуют Трелле. Его люди держали город в повиновении, но зачем давать жителям новые поводы для жалоб, по крайней мере, в ближайшие несколько дней?

Но сегодня ночью Кортхак испытал искушение приказать, чтобы Трелла убралась вон из этих комнат.

Раньше, днем, он ее навестил и решил, что в ее глазах до сих пор есть намек на неуважение. Он несколько раз сильно ударил ее по искаженному от боли лицу, пока кровь не потекла у нее изо рта. Когда Трелла стала вести себя так, как и подобает рабыне, Кортхак запустил пальцы в ее волосы, наслаждаясь страхом, который она не могла больше скрывать. Вся в слезах, она едва смогла уползти на коленях обратно в свою комнату, когда у нее начались роды.

С тех пор, хотя ужин и затянулся до поздней ночи, слуги продолжали красться мимо комнаты Кортхака вверх и вниз по лестнице, ведущей в комнаты Треллы. Даже сейчас ее заглушенные стоны эхом отдавались по всему дому, мешая Кортхаку развлекаться и спать. Он был бы рад, если бы у Треллы случился выкидыш или если бы она умерла в родах.

Не то чтобы он желал ей смерти. Он собирался держать ее рядом с собой, чтобы наглядно показывать жителям города: их жизни целиком и полностью находятся в его руках. Может, Трелла и не понадобится ему надолго. С тех пор, как он три дня назад захватил здесь власть, его люди убили больше ста человек, и этот жестокий урок, казалось, дал желанный результат. Последние две ночи в Аккаде было тихо.

Любого, кто протестовал, любого, кто не выказывал должного уважения, любого, кто не успевал уступить дорогу его людям, когда те шли по улицам, ждала одна и та же судьба: пытка и смерть на рыночной площади. Люди Аккада сделали первый шаг к их истинному месту в мире Кортхака — к месту на коленях у его ног.

Что касается Треллы, он подождет, пока она не станет годна для постели. Он хотел насладиться ее взглядом, когда овладеет ею. Ребенок будет напоминать ей, что надо проявлять уважение к хозяину, и Кортхак собирался превратить ее в самую послушную и готовую ублажать своего господина рабыню в городе. Да, это развлечет его на некоторое время, может быть, даже на несколько месяцев. Когда Трелла ему надоест, она будет ублажать всех его людей до единого. Только потом он швырнет ее ребенка в огонь, у нее на глазах.

Не в силах уснуть, Кортхак встал с кровати, размышляя о таком приятном будущем. Ему часто бывало трудно уснуть по ночам, и он научился с этим бороться. Лучше просто встать и походить.

Еще один приглушенный стон, донесшийся сверху, заставил его снова подумать о Трелле. Как только она родит, он выселит ее из верхних комнат в эту. Тогда у него наконец-то будет уединенное и тихое место, чтобы спать по ночам.

Кортхак осмотрел все самые большие здания Аккада, и дом Эсккара больше всего соответствовал его требованиям. Дом вполне подойдет ему на несколько месяцев, пока его новые рабы не построят ему куда больший.

Он нахмурился, услышав тихие голоса, доносящиеся сверху. Лампа едва горела, и Кортхак приказал охраннику, стоявшему за его дверью, вновь наполнить ее.

Кортхак оделся и пристегнул к поясу меч. Охранник вернулся с маслом, в комнате снова стало светло.

Кортхак, теперь полностью проснувшись, заметил, что забытый ребенок все еще смотрит на него с пола, ее залитое слезами лицо выражает страх и боль.

— Ступай домой, — приказал он. — Скажи своей семье, что ты не сумела доставить мне удовольствие.

Это приведет ее родителей в ужас, и они будут гадать, какой кошмар теперь обрушится на них.

Он вышел из дома глубоко вдохнул свежий ночной воздух. В его комнате для вентиляции имелось только маленькое отверстие высоко под потолком, и воздух в ней легко застаивался.

Взгляд на небеса сказал Кортхаку, что полночь уже миновала. Кортхак пошел вокруг дома, проверяя охранников и ворота, ведущие во двор, потом остановился у помещений воинов, чтобы убедиться, что те наготове.

Не то чтобы он ожидал беды. После кровавой бани первого дня он уничтожил любые попытки перечить ему словом или даже взглядом. Его люди казнили два семейства, притащив их на рыночную площадь, чтобы все могли увидеть могущество нового правителя. Один из казненных осмелился протестовать против новой пошлины, а второй ударил египтянина. Кортхак решил убивать любого, кто не выкажет должного уважения.

Тем временем его приверженцев с каждым днем становилось все больше, им платили из денег пошлины, которую Кортхак возложил на представителей высшего сословия. Большинство его новых приверженцев казались всего лишь швалью. И снова Кортхак пожалел, что у него нет с собой еще сотни его египетских бойцов. Но он мог обойтись и без них. У него и так имелось достаточно человек, и Ариам продолжал набирать новых.

Через три или четыре недели все в Аккаде забудут свою прежнюю жизнь.

Чувствуя, как освежил его ночной воздух, Кортхак сел за большой стол в саду, глядя в звездное небо. Нервничающий слуга принес ему воду и вино, и Кортхак вполуха выслушал рапорт командира ночной стражи. В городе все было по-прежнему тихо, жители сидели по домам, как и положено, боясь сунуться на улицы ночью.

С того первого дня, как Кортхак захватил город, он позволил своим людям делать все, что угодно, после наступления тьмы. Это означало, что они могли остановить любого мужчину или любую женщину, какие попадутся им на улице. После первой ночи улицы и переулки опустели, все семьи с наступлением темноты забивались по своим хижинам.

Хижины недолго служили им защитой. Люди Кортхака вскоре начали входить в дома, выбирая их наугад, и вырывали жен и дочерей из рук их родных. Кортхак знал, что через несколько дней ему придется приструнить своих людей, но сейчас они держали жителей в страхе, не отказывая себе в любой добыче, которую могла дать воину выигранная война.

Из дома донесся еще один крик. Кортхак раздраженно допил вино и вернулся внутрь. Он поднялся по лестнице и вошел во внешнюю комнату. Там ждал один из египтян, которому приказано было сторожить Треллу, не выпуская ее из комнаты.

Кортхак помедлил у двери спальни. Внутри горели две лампы, добавляя горький привкус горячего масла к пропахшей родовой кровью и потом теплой темноте.

Аннок-сур сидела на табурете рядом с кроватью, держа Треллу за руку. Та лежала на спине, раздвинув ноги, и стонала от боли. Пот покрывал ее нагое тело, слипшиеся волосы падали на лицо. Даже страдая, Трелла знала, что лучше не пытаться прикрыться от глаз своего хозяина.

Еще две женщины помогали ей; в одной из них Кортхак узнал повитуху. Он вспомнил, как Аннок-сур, стоя перед ним на коленях, умоляла даровать повитухе разрешение войти в Аккад, а после того как кончатся роды, в целости и сохранности вернуться домой. Он доставил себе удовольствие, согласившись.

Трелла содрогнулась. Она выгнула спину, как будто силой старалась изгнать ребенка из своего чрева. Она глядела на Кортхака широко раскрытыми глазами, не в силах совладать со своим телом и своей болью.

— Ты мешаешь уснуть всему дому, госпожа Трелла, — Кортхак наслаждался, используя ее бывший титул. Он прислонился к дверной раме, радуясь беспомощности женщины. — Сколько еще я буду вынужден слышать твой скулеж?

— Ребенок выходит, господин, — сказала Друсала смиренно. — Теперь уже недолго. Пожалуйста, простите нас.

По крайней мере, повитуха знает свое место, решил Кортхак. Но он не собирался сдержать свое обещание и позволить ей в целости и сохранности вернуться домой. Его люди хотели женщину, и вскоре в Аккаде появится много таких, которым понадобится ее искусство.

Трелла снова начала тужиться. Схватки сорвали еще один стон с ее сжатых губ, несмотря на все ее усилия молчать. Кортхак вгляделся. Да, показалась окровавленная головка ребенка. Роды начались.

Без единого слова он отвернулся от гнетущего зрелища.

— Позови меня, когда родится ребенок, — велел он стражнику. — Я хочу его видеть, чтобы убедиться, что он жизнеспособен.

Кортхак спустился по лестнице и снова вышел наружу, на свежий воздух.

Слуга принес ему еще вина, но Кортхак сделал только один глоток. Если ребенок выживет, он позволит Трелле понянчиться с ним несколько дней, ровно столько, чтобы она стала все больше к нему привязываться, а потом заберет. Ее молоко после этого пропадет, и через неделю-другую она готова будет должным образом служить Кортхаку.

Но он не собирался ждать так долго, чтобы начать ее дрессировать. Он уже придумал несколько вещей, которые она могла бы сделать, чтобы его ублажить.

 

Глава 22

Когда Эсккар и его люди, скользя во тьме, приблизились к северной стене Аккада, Эсккар старался не думать о тех бесчисленных вещах, которые могли пойти наперекосяк. Он должен был проникнуть в город. Только бы ему справиться с этим делом, тогда самая трудная часть плана будет позади.

Чтобы подняться на стену, Эсккар взял с собой Гронда, Митрака, Алексара и двух лучших лучников Митрака, тех самых, которые последовали за ним на частокол Биситуна. Митрак, с его зоркими глазами, повел всю группу вниз, в ров. Они в молчании прокрались через пустое пространство, пригнувшись как можно ниже, чтобы не были видны их силуэты.

В ста шагах позади, там, где никого нельзя было увидеть и, следовало надеяться, услышать, ждал Дракис, а с ним — еще двадцать восемь воинов. Они приблизятся к стене только после того, как Эсккар и его группа на нее взберутся.

Бантор взял остальных людей и повел их к речным воротам, готовый поддержать тех немногих, кто ушел вперед вместе с Явтаром.

Эсккар выбросил из головы все, кроме мыслей о необходимости двигаться бесшумно и не споткнуться обо что-нибудь в темноте. Он не видел часовых на стене наверху, но они вполне могли там быть.

С горсткой людей Эсккар добрался до основания стены именно в том месте, где алур мерики несколько месяцев назад устремились в свою первую атаку. Эсккар выбрался изо рва, и его воины один за другим рассыпались вдоль стены, цепляясь за ее грубую поверхность.

Кроме трех лучников с луками, ни Эсккар, ни Алексар, ни Гронд не держали наготове оружия — оно могло бы звякнуть о стену и выдать тем самым их присутствие. Все ножи и мечи были завернуты в одеяло, его нес Алексар. Эсккар тащил лестницу, а Гронд повесил на шею два мотка веревки. Лестница и веревки были взяты на ферме Реббы.

Сперва они двигались от фермы Реббы по берегу реки, а потом срезали путь через поля.

Теперь Эсккар и его люди опустились на колени в грязь и застыли, услышав шаги часового у себя над головами. Время медленно тянулось, а они ждали, вслушиваясь в поступь часового, идущего по стене над ними. Он несколько минут расхаживал взад-вперед, потом звуки его шагов утихли. Эсккар не знал — то ли часовой ушел, то ли просто присел, чтобы дать отдых ногам, прислонившись спиной к стене.

Только Митрак, ожидающий в середине рва, прикрываясь черным плащом, мог видеть часового. Эсккар и остальные ждали, по-прежнему прижимаясь к стене. Пока они не издадут ни звука, их не обнаружат. Стражнику пришлось бы перегнуться через стену, чтобы увидеть то, что находилось прямо под ним.

Эсккар снова услышал поступь часового, когда тот не торопясь вернулся, потом шаги утихли вдали. И все-таки Эсккар и его люди продолжали ждать; Эсккар пристально вглядывался в ров в ожидании сигнала Митрака.

В небесах неполная луна начала опускаться, но она еще будет давать какой-то свет почти до самого восхода солнца.

Внезапно Гронд стиснул руку Эсккара.

— Сигнал, командир.

Эсккар выругался про себя. Он и не видел, как Митрак подал сигнал, но теперь это было уже неважно.

— Тогда поспешим. Луна быстро заходит.

Гронд взял лестницу, спрятанную под ними, и прислонил ее к стене, позаботившись, чтобы не издать при этом ни звука. Эсккар схватился за лестницу с одной стороны, Алексар — с другой; вдвоем они прочно удерживали ее у стены. Эсккар измерил лестницу перед уходом и выяснил, что она короче стены. Люди Реббы пользовались ею в основном для того, чтобы собирать фрукты с деревьев. Воины выбрали самую прочную из всех лестниц, имевшихся на ферме, потом укрепили ее ступеньки и связывающие их веревки; звук ломающейся ступеньки мог все погубить, сведя на нет попытку подняться на стену.

Под весом Гронда лестница осела, погрузившись в песчаную почву, и Эсккар налег на лестницу всем телом, чтобы она не поехала в сторону. Гронд поднимался по ступенькам, пока не добрался до верха, потом вытянул вверх руки.

Задрав голову, Эсккар увидел, что пальцы Гронда все еще не достают до стены на длину руки. Тогда Гронд просто согнул колени, стараясь не потерять равновесие, а потом рывком выпрямился. На мгновение Эсккару показалось, что Гронд промахнется и все кончится тем, что он скатится с лестницы, свалившись на тех, кто внизу. Но Гронд ухватился за верх стены одной рукой, а потом и второй. Мгновение он висел, после подтянулся и, едва зацепившись локтем за стену, рванулся вверх, перебросил ногу через стену и исчез из виду.

Никто не поднял тревоги, и Эсккар вздохнул с облегчением. Он отпустил лестницу, шагнул назад и бросил взгляд вправо и влево вдоль стены. Ни звука, ни крика.

У Гронда не было с собой оружия, только голые руки, но Эсккар не сомневался в том, что произойдет, если Гронд повстречается с часовым.

Слабый звук натянувшейся тетивы заставил Эсккара обернуться. Митрак двинулся вперед и присоединился к остальным стоявшим у стены, держа лук наготове. Все три лучника теперь стояли на коленях на земле, их стрелы были нацелены вверх.

Гронд шепотом окликнул товарищей, и Алексар, выпрямившись, забросил вверх первую веревку, перелетевшую через стену. Эсккар наблюдал, как веревка и Гронд исчезли из виду. Мгновение спустя веревка скользнула вниз по глиняным кирпичам. Крепкий конопляный канат с узлами, завязанными на расстоянии длины руки друг от друга, делал подъем на стену простым и легким. Появилась голова Гронда, он помахал рукой.

Митрак немедленно вернул стрелу в колчан, выбрался изо рва и шагнул к лестнице. Он протянул свой лук и колчан Эсккару, тот взял их одной рукой и всем весом налег на лестницу. Юный стрелок стал проворно подниматься, потом схватился за веревку и с ее помощью одолел последние несколько футов.

Веревка терлась о стену, и звук этот казался Эсккару громким, но не настолько, чтобы его услышали сверху. Едва Митрак перевалился через верх стены, следующий лучник начал подъем, держа лук и колчан в одной руке. Добравшись до верха лестницы, он задержался и протянул свое оружие вверх, потом спустился, взял у Эсккара оружие Митрака и поступил с ним так же, как и со своим. Когда лучник полез по веревке, он соскользнул и мгновение болтался, царапая ногами стену в попытках нащупать опору, пока Гронд не нагнулся и не поймал его за руку, чтобы подтащить вверх.

Третий лучник уже начал подъем, верхушка его лука чуть не ткнула Эсккара в глаз; он тоже протянул свое оружие вверх, прежде чем ухватиться за веревку.

Наконец настала очередь Эсккара, в то время как Алексар держал лестницу. Эсккар взобрался по веревке, порадовавшись помощи Гронда, когда его друг потянулся вниз и подхватил Эсккара под руку.

Очутившись на стене, Эсккар не нашел там никого, кроме Гронда. Лучники исчезли, направившись вдоль парапета: Митрак приказал им уничтожить любого часового. Гронд и Эсккар тем временем занялись веревкой. После их тихого оклика Алексар швырнул вверх конец второй веревки. К ее нижнему концу было привязано одеяло с оружием; его быстро подняли на стену. Вместе с мечами и ножами в одеяло были тщательно завернуты лук и стрелы Алексара.

Теперь на земле оставался только Алексар. Он положил лестницу — она была слишком неустойчивой, чтобы по ней можно было подняться без поддержки того, кто подпирал бы ее снизу, — пристроил ее у стены и завязал вокруг талии веревку.

Мгновение спустя Эсккар и Гронд втащили его на стену, и он встал рядом с ними на парапете.

Первая часть плана была успешно выполнена: шесть человек поднялись на стену, и никто их не заметил.

Эсккар рассматривал стену, в то время как Гронд развязал сверток и раздал оружие. Все трое присели на корточки у парапета. Алексар взял свой лук и исчез, спустившись по ступенькам в темноту, чтобы наблюдать за улицей, оставив Гронда и Эсккара на стене. Эсккар выдохнул благодарственные слова богам, потом осторожно помахал мечом над стеной. Лунного света было вполне достаточно, чтобы Дракис увидел сигнал.

Тем временем Гронд привязал вторую веревку к деревянному бруску в дюжине шагов от первой и перебросил свободный конец через стену.

Эсккар осмотрел парапет, но ничего не увидел. Повернувшись ко рву, он наблюдал за тем, как Дракис посылает своих людей вперед, через ров, по десять человек. Они вставали по пятеро у каждой веревки и по очереди начинали подниматься на стену. Эсккар стискивал зубы при каждом звуке, уверенный, что в любой миг их могут обнаружить.

Голова первого воина показалась над стеной, и Эсккар втащил его наверх, вложив в рывок всю силу, так что оба они чуть не свалились. Но теперь они работали уже вдвоем, и с остальными все прошло легче и без такого шума.

Эсккар улучил мгновение, чтобы оглядеться и удостовериться, что внизу, на улице, никто не появился. Его обнадежило то, что улица оставалась пустой. Он пошептался с воином, чтобы убедиться, что тот знает, в какую сторону направить людей, когда те вскарабкаются на стену. Прежде чем покинуть парапет, Эсккар взглянул на другую сторону рва, но едва смог различить людей Дракиса, которые крались через открытое пространство, направляясь к стене. Повернувшись к городу, Эсккар услышал лишь молчание. Должно быть, часовой был уже мертв, убитый одной из стрел Митрака, или возвращался, завершая свой обход.

Шагнув прочь от края стены, Эсккар спустился с парапета, очутился в городе Аккаде и пересек пустое пространство у подножия стены.

Во время осады это открытое место имело в ширину тридцать шагов, но с тех пор как алур мерики были побеждены, жители вновь отстроили или расширили свои дома, так что те снова приблизились к стене, и теперь у основания стены оставалось меньше дюжины шагов свободного пространства. Именно здесь кончалась Улица Мясников. Знакомые запахи напомнили Эсккару о том, как они устроили засаду алур мерики именно в этом месте, как они убивали гордых воинов, словно овец, запертых в загоне.

Эсккар дошел до конца улицы и подождал, пока его догонят остальные. Напрягая зрение в попытке что-нибудь разглядеть в темноте, он вслушивался в каждый звук. Потом с ним рядом оказался Гронд, вместе с которым пришли еще трое. Оглянувшись на стену, Эсккар смог различить только движущиеся тени; это люди перелезали через верх. Ему казалось, они шумят, как лошади в загоне, но пока никто не поднял тревоги.

Вернулся Митрак, вместе с двумя своими лучниками, и Дракис, тяжело дыша, спустился по ступеням, чтобы к ним присоединиться.

Эсккар положил руку Дракису на плечо.

— Ты знаешь, что делать? Жди здесь до тех пор, пока не подтянутся все твои люди. Потом как можно быстрей добирайтесь до ворот.

— Да, командир, — шепотом ответил тот. — Мы будем там.

— Тогда — доброй охоты.

Эсккар пожал ему руку и отвернулся. Гронд, Митрак и еще пять членов клана Ястреба, все — опытные лучинки, последовали за Эсккаром. Тот боролся с желанием пуститься бегом, заставляя себя идти обычным шагом. Включая его самого, в его отряде было восемь человек, не так много, как ему хотелось бы, но Бантору и Дракису понадобятся все их люди. Кроме того, если Эсккару придется пробиваться в дом с боем, Трелла скорее всего погибнет, прежде чем он сумеет до нее добраться.

Им пришлось пройти по нескольким извилистым улицам, направляясь к своей цели. Эсккар посмотрел на угасающую луну. Скоро наступит рассвет. Свет луны почти рассеялся.

Наконец Эсккар добрался до улицы, на которой жил. Ее окаймляли неправильной формы стены высотой в рост человека, за которыми скрывались внушительные здания. Дом Эсккара, самый большой из всех, возвышался над остальными в середине улицы. На втором этаже был виден слабый свет, и Эсккар подумал: кто охраняет рабочую комнату?

Митрак прикоснулся к его плечу, и Эсккар позволил главному лучнику проскользнуть мимо. Глаза Митрака видели почти так же хорошо ночью, как и днем, и он мог двигаться бесшумно. Всего несколько мгновений спустя он снова появился рядом с Эсккаром.

— Там их двое, командир. Один прислонился к стене. Я думаю, ворота открыты, но не уверен.

Воротам полагалось бы быть закрытыми, но эти разбойники уже стали беспечными.

— Тогда быстро, Митрак. Пусть твои люди приготовятся.

Эсккар наблюдал, как лучники осторожно заняли места на другой стороне улицы напротив дома Эсккара и медленно пошли в сторону его дома. Эсккар едва мог проследить за движением Митрака в темноте. Лучник исчез из виду, скрывшись в чьем-то дверном проеме. За ним последовали два других стрелка, один за другим. Как только последний человек занял свою позицию, Эсккар повернулся к остальным.

— Мы с Грондом войдем первыми. Вы трое ждите, пока мы не доберемся до ворот. Позаботьтесь о том, чтобы никто не появился у нас за спиной.

Эсккар завернул за угол и зашагал к своему дому; Гронд — рядом с ним.

Они шли медленно, громко разговаривая друг с другом, пошатываясь, как будто перебрали эля. Эсккар хотел привлечь к себе внимание, чтобы глаза стражников были прикованы к ним двоим, а не к смутным фигурам на другой стороне улицы.

Стражники услышали их и выпрямились, но не вытащили мечей. Они не беспокоились. За последние несколько дней жители Аккада поняли, где их место. Кроме того, за спиной стражников в двух домах отдыхало больше двадцати бойцов-пустынников Кортхака. Ребба сказал, что видел там не меньше двадцати.

Приблизившись, Эсккар увидел, что ворота и вправду приоткрыты. Если бы ворота были закрыты и заперты, у него стало бы одной проблемой больше. Он догадывался, что во дворе есть еще люди, вероятно, отдыхающие за столом, время от времени прихлебывающие вино из фляг. Остальные воины Кортхака, должно быть, спали в доме, но ночную стражу скоро должны были сменить, и эти охранники уже предвкушали, как, в свою очередь, оправятся спать.

Эсккар остановился на некотором расстоянии от стражников. И именно тогда его ушей коснулся приглушенный крик. Судя по тому, откуда он раздался, Эсккар понял, что это люди Бантора добрались до речных ворот.

Оставалось надеяться, что охранники еще не поняли, что это значит. Не успели они среагировать, как Эсккар повернулся к Гронду и возвысил голос:

— Слышал? Похоже, вопит женщина. Может, нам стоит пойти посмотреть, не найдется ли тут место еще для двух мужчин.

— Нет! Мы должны вернуться, прежде чем нас хватится Ариам. Мы и так уже порядком набедокурили.

Далекие крики затихли, и охранники, похоже, были сбиты с толку. Один из них сделал шаг вперед, но второй повернулся туда, откуда только что доносился шум.

— Кажется, меня сейчас стошнит, — громко сказал Эсккар и упал на колено в нескольких шагах от часовых.

— Давай помогу, — нетвердым голосом отозвался Гронд и нагнулся над ним.

В то же мгновение, едва он наклонился, из темноты свистнули три стрелы, сразив людей Кортхака. Один из них издал сдавленный хрип, но Эсккар засмеялся, чтобы заглушить этот звук.

Они с Грондом оказались рядом с убитыми и подхватили их, прежде чем те успели упасть. Ни один из стражников не держал в руке оружия, поэтому их было нетрудно беззвучно опустить на землю.

Во дворе раздался скрип отодвигаемой скамьи, и Эсккар заговорил снова, возвысив голос, чтобы заглушить легкий шум, который раздался, когда Митрак и два его лучника скользнули через улицу и очутились за спинами Эсккара и Гронда.

— Может, мы должны разбудить Кортхака и сказать ему. Хорошо, давай попросим его все уладить.

Слова эти не имели смысла, но имя Кортхака должно было заставить стражников во дворе помедлить.

Обхватив одной рукой Гронда за плечи, Эсккар толкнул ворота, держа вторую руку на отлете, чтобы створка ворот осталась широко открытой, и вошел во двор, пьяно покачиваясь.

— Вы кто такие? — спросил голос из темноты.

— Мы от Ариама, — ответил Эсккар заплетающимся языком, как будто перебрал вина.

— Убирайтесь отсюда, вы, пьяная аккадская шваль. Приходите снова на рассвете.

Слова, произнесенные со странным акцентом, донеслись из-за большого стола, стоящего между двумя зданиями. Итак, по крайней мере, стол не убрали.

— Нас послал Ариам, — смиренно сказал Эсккар, склонив голову. — У нас послание для Кортхака.

Посмотрев вверх, он увидел слабый мерцающий свет, исходящий с верхнего этажа, из обеих комнат.

— Но мы не можем вспомнить, что это за послание, — засмеялся Гронд и хлопнул Эсккара по спине.

Пока Эсккар говорил, он продолжал шагать вперед, и вскоре увидел два темных силуэта в темноте: два стражника сидели за столом, один — задрав на него ноги, второй — откинувшись назад с руками, заложенными за затылок. Глаза их в слабом свете походили на беловатые камни. Оглядев двор, Эсккар никого больше не увидел.

Он прошел еще дальше ворот, направляясь вбок, к главному дому.

— Кортхак еще не проснулся? У нас для него послание…

Его прервало множество пронзительно вопящих голосов. На этот раз Эсккар понял, что звук идет с запада, а не от речных ворот. Это означало, что Бантор вошел в город и движется к казармам.

Двое, сидевшие за столом, начали вставать, один уронил чашу с водой, но в следующий миг стражники уже падали: Митрак и его лучники вошли в ворота и вогнали в противников три стрелы.

И все же один из египтян, получив стрелу, крикнул — достаточно громко, чтобы крик его послужил предупреждением.

Эсккар, не обращая внимания на мертвых и умирающих, уверенный, что стрелы Митрака прикончат раненых и любого, кто появится из помещений для воинов, бросился бегом, в три гигантских прыжка добрался до входа в главное здание и всем телом обрушился на дверь.

Но вход, построенный с тем расчетом, чтобы выдержать такую атаку, не дрогнул, и Эсккар отлетел назад, его левое плечо ныло после мощного удара. Он-то надеялся, что дверь не заложили засовом!

Слева от него раздался шум: это Гронд атаковал дверь кухни, но она тоже оказалась закрытой, и вместо того чтобы быстро очутиться внутри, они только перебудили всех спавших в доме.

 

Глава 23

— Аккад! Аккад!

Голос Явтара далеко разнесся над черной водой, встревожив стражников у речных ворот задолго до того, как они увидели или услышали приближение лодки.

Течение влекло маленькое суденышко, и Явтару приходилось сильно налегать на рулевое весло, в то время как два члена его команды неистово гребли, чтобы вести лодку вдоль берега и не позволить течению ее подхватить. Не отвечая на вопросы охраняющих ворота людей, Явтар выпрыгнул на пристань и привязал лодку. Выпрямившись и подняв глаза, он увидел, что с каждой стороны ворот над стеной появилось с полдюжины голов, что один из людей на стене держит факел, дающий ровно столько света, чтобы можно было увидеть лодку, покачивающуюся у причала.

— Кто идет?

Не обращая внимания на оклик, Явтар подождал, пока его товарищи надежно привяжут лодку. Только потом он повернулся лицом к воротам, откуда теперь за ним наблюдало еще больше людей. Явтар еще не закончил их подсчитывать, как в руках этих людей появились луки, стрелы приготовились к полету, и второй факел еще ярче осветил сцену внизу.

— Кто идет? Отвечай, или я прикончу тебя!

— Явтар, хозяин торгового судна. Я привез послание для Кортхака. Пропустите меня в город или пошлите кого-нибудь, чтобы привести Кортхака сюда.

С этими словами Явтар сошел с лодки на пристань.

Третий факел зажегся вслед за первыми двумя, и тот, кто его держал, наклонился вперед, перевесившись через стену, чтобы осветить землю у ворот. На стене появились новые люди с каждой стороны от входа; эти вновь прибывшие протирали глаза. Явтар насчитал теперь примерно пятнадцать защитников ворот.

— Ты знаешь, что ворота закрыты до рассвета. Забирайся в свою лодку и оставайся в ней, пока не рассветет. Если ты сделаешь хоть один шаг с пристани, я велю своим людям всадить в тебя стрелу.

Явтар дошел уже до конца пристани, поэтому остановился и подбоченился.

— Да уже почти рассвело. Какая разница, когда вы откроете ворота?

Позади него лодка шумно покачивалась напротив одного из вколоченных в речной берег столбов. Привязывая судно, Явтар намеренно пустил в ход больше веревки, чем требовалось, чтобы она провисла: стук лодки, бьющейся о пристань, мог заглушить другие звуки.

— Никто не войдет в город до рассвета, да и после него только если…

— Прекрасно. Я останусь здесь ждать появления Кортхака. Пошлите кого-нибудь, чтобы привести его сюда. У меня для него послание от Зиусудры.

— Это подождет до утра. А пока оставайся в лодке.

— Послание не будет ждать до утра.

Явтар говорил достаточно громко, чтобы перебудить половину города.

— Немедленно пошлите весточку Кортхаку, или я позабочусь, чтобы вас исполосовали бичом.

С тех пор как Кортхак захватил власть, он ко многим применял это свое любимое наказание, в том числе к нескольким своим людям. На своей ферме Ребба описал, как злится Кортхак на любого, кто его раздражает, описал и его любимый способ наказания.

Хранитель ворот на мгновение задумался.

— А где сейчас Зиусудра?

Явтар улыбнулся: ему подвалила крошечная удача. Итак, этот человек знал Зиусудру, хотя вряд ли знал о его задаче.

— Зиусудра мертв. Тебе лучше поторопиться, парень, или Кортхак очень рассердится, я обещаю тебе. Он захочет услышать мои слова и увидеть, что я ему привез.

— Передай мне свое послание… Как тебя зовут?

— Явтар. Хозяин судна Явтар, к твоему сведению. Я достаточно часто доставлял сюда груз. И мое послание предназначено для твоего хозяина, не для тебя.

Не дожидаясь ответа, Явтар вернулся к лодке и заговорил со своей командой. Спустя несколько мгновений он пошел обратно по причалу.

— Оставайся на пристани, — прокричали ему, но не начальник стражи ворот, а кто-то другой.

И снова Явтар остановился на краю причала и испустил громкий вздох, донесшийся до самых ворот.

— Простите, что я и двое моих людей так вас напугали. Но мы были на реке несколько дней, шли из Биситуна. Как бы то ни было, я привез для Кортхака трех пленников, и вы можете с тем же успехом присмотреть за ними, что и мы.

Он повернулся к лодке.

— Приведите рабов к воротам.

Во время этих переговоров вернулся начальник стражи. Он проверил своих людей, чтобы убедиться, что все остались на своих постах, с оружием наготове.

— Я послал весточку Кортхаку! — крикнул он.

— Прекрасно. Я останусь здесь. Ты можешь сделать мне одолжение и присмотреть за этими рабами со стены?

Явтар снова повернулся к своим людям, и те вытолкнули вперед трех грязных человек со скрученными спереди руками. Их потрепанные одежды висели на них мешком. Пленники стояли, низко понурив головы.

— Ступайте вперед и встаньте у ворот, — приказал Явтар, надеясь, что никто не начнет стрелять.

Мгновение узники не двигались, и Явтар, схватив ближайшего из них за плечо, грубо толкнул его в нужном направлении. Остальные два пленника последовали за первым. Подойдя к воротам, они устало опустились на землю, все еще с понуренными головами.

Со стены начальник стражи увидел, что Явтар расположился на отдых.

Начальник стражи ворот беспокоился, не зная, что делать. Взгляд вниз, на трех рабов, сказал ему, что те безобидны, не вооружены и забиты. Когда появится посланец от Кортхака, Явтара скорее всего вызовут в дом господина, на том все и закончится. Может, лучше будет впустить их всех в ворота, а потом препроводить этого Явтара прямиком к самому Кортхаку. Тогда он, начальник, может заработать серебряную монету или, по крайней мере, благодарность Кортхака.

Начальник стражи взял факел у одного из своих людей и наклонился над верхом ворот, потом осмотрел стену сверху донизу. Он не увидел ничего необычного, на причале были только Явтар и два его лодочника. Приближался рассвет, ворота все равно скоро нужно будет открывать. С тем же успехом можно открыть их чуть пораньше для Явтара.

Начальник стражи отвернулся от реки.

— Откройте ворота. Впустите Явтара внутрь.

Еще ни разу в жизни Алексар так быстро не бегал.

Но теперь он ждал в темноте, рядом со своими людьми. Первые пять человек, взобравшиеся на стену после Эсккара и его лучников, присоединились к Алексару по дороге к речным воротам. Они знали, что должны торопиться. Даже если Явтар уговорил открыть ворота, ему понадобится их помощь.

Они мчались по улицам, стараясь как можно меньше шуметь, пока, тяжело дыша, не добрались до своей цели.

Здесь хижины стояли ближе к воротам, чем у главного входа в Аккад.

Алексар и его люди спрятались в глубокой тени, отбрасываемой стеной, достаточно близко к воротам, чтобы слышать каждое слово переговоров.

Они заняли свои позиции всего за несколько мгновений до того, как причалила лодка Явтара, и теперь Алексар, все еще стараясь отдышаться, стоял и слушал. Он глядел вверх на стражников, охраняющих ворота, и ждал, как поведет себя начальник стражи.

Тот не торопился, разговаривая со своими людьми и приказывая зажечь лишние факелы. Ребба сказал Эсккару, что речные ворота охраняют не так хорошо, как главный вход в Аккад.

Алексар сосчитал на пальцах шестнадцать человек, занявших позиции с обеих сторон ворот. Шестнадцать против шести. Даже если застать противника врасплох, дело будет кровавым, если Явтар не убедит начальника стражи открыть ворота. Алексар знал, что нужны по меньшей мере два человека, чтобы поднять тяжелые брусья, на которые запирались ворота, а если при этом придется еще и сражаться…

— Если они не откроют ворота, — сказал Алексар, — нам придется всех их убить. Продолжайте стрелять в любом случае, а потом позаботьтесь о том, чтобы ворота были открыты.

Сжав свой лук, он слушал, как препираются Явтар и начальник стражи. Потом начальник схватил одного из своих людей за руку, поговорил с ним и снова вернулся к воротам. Человек, с которым говорил начальник, кивнул и начал быстро спускаться по ступеням, ведущим к улице.

— Приготовьтесь, — приказал Алексар и двинулся вправо, держась в тени домов и направляясь туда, куда двигался посланец.

Эсккар предупредил Алексара, что начальник стражи, возможно, пошлет гонца к Кортхаку. Прижавшись к стене, Алексар наблюдал, как гонец свернул за угол; едва скрывшись из виду своего командира, перешел на шаг и направился по улице к дому Эсккара.

Когда Алексар завернул за тот же самый угол, всего несколько шагов отделяли его от смутно видневшегося в темноте посланца. Алексар натянул лук и послал стрелу ему в спину. Человек упал на колени, сбитый с ног силой выстрела, удивленно выдохнул и рухнул лицом вниз. К этому времени Алексар уже очутился рядом, обнажив меч, и вонзил клинок в шею лежащего: теперь-то он точно не позовет на помощь.

Алексар сломал торчащую из трупа стрелу, откатил тело к ближайшей стене и помедлил, оглядываясь. Кругом, похоже, было тихо: наверное, никто ничего не увидел и не услышал.

Алексар вернулся к своим людям как раз вовремя, чтобы услышать, как начальник стражи отдает приказ открыть ворота.

Алексар вздохнул с облегчением.

Явтар, должно быть, уломал-таки начальника, и полдюжины стражников, опустив луки, шагали теперь по ступеням к основанию ворот. Через несколько мгновений они с трудом сдвинули деревянные брусья, на которые запирался вход. С громким скрипом правая створка ворот начала поворачиваться внутрь.

Потом на фоне проема появился Явтар, почесывая голову.

— Это сигнал, — прошептал Алексар. — Люди Бантора готовы. Сперва убейте стражу. Убейте любого, у кого в руках окажется лук.

Алексар наложил стрелу на тетиву. К этому времени вторая половинка ворот начала тоже поворачиваться. При свете огня было видно, как Явтар шагнул вперед. Он помедлил, когда ему остался всего один шаг до проема, все еще говоря что-то начальнику стражи, стоявшему на стене рядом с четырьмя своими людьми.

— Стреляйте!

Шесть стрел устремились из темноты, ударив в людей, которые смотрели вниз со стены, и в тех, что стояли внизу, у расширяющегося проема ворот. Не успел никто опомниться, как вторая волна стрел устремилась к воротам, застав почти половину врагов врасплох. Начальник стражи умер, удивленно вскрикнув, когда две стрелы сбили его с ног. Стражник на верху стены выкрикнул предупреждение, но в полет пустились новые стрелы, и он рухнул вперед, упав с громким стуком на маленькую тележку у стены.

Явтар и трое «рабов» уже сжимали в руках ножи; они прорвались сквозь щель в воротах, уложив еще двух человек и позаботившись о том, чтобы тяжелые створки остались открытыми.

Все еще прячась в тени, Алексар и его люди выбирали мишени, целясь в любого, кто подходил к воротам слишком близко или пытался поднять тревогу. Несколько человек позвали на помощь, но тяжелые стрелы, свистнув, быстро оборвали их голоса.

Одна стрела отскочила от стены позади Алексара — первая попытка противника нанести ответный удар. Но защитники стены не могли как следует разглядеть нападавших, в то время как выпавшие из рук убитых факелы и, в придачу, сторожевой огонь давали Алексару и его людям достаточно света, чтобы метко стрелять. А потом уже было слишком поздно. Тяжелые створки нелегко было снова закрыть.

Два лодочника Явтара ринулись к нему, неся лишние мечи, но мечи не понадобились. Обе створки ворот распахнулись настежь под натиском множества людей. Бантор и его тридцать человек, прятавшиеся меньше чем в ста шагах от ворот, рванулись вперед в тот самый миг, когда Явтар подал сигнал.

Несколько выживших стражников повернулись и бросились бежать кто куда.

Алексар и его люди, стреляя как можно быстрей, уложили еще нескольких, но темнота вскоре скрыла их цели, и по крайней мере двое стражников спаслись в ночи.

Алексар шагнул вперед, подняв лук над головой.

— Эсккар вернулся! — громко прокричал он.

Бантор узнал его, и два отряда соединились.

— Явтар, — сказал Бантор, не останавливаясь, — вы с Алексаром должны удержать ворота открытыми.

Больше у него не было времени на разговоры. Он и его люди бегом направились к казармам, которые находились меньше чем в четырех улицах отсюда; единственным звуком, возвестившим об уходе отряда Бантора, был топот ног.

Явтар в сопровождении двух своих лодочников подошел к Алексару; вместе они наблюдали, как последние люди Бантора исчезли в темноте улицы.

— Я не хочу оставаться здесь, Алексар. Тут больше не будет боя.

Алексару тоже не хотелось пропустить драку.

— Нам надо позаботиться о том, чтобы никто не сбежал из города. Так приказал Эсккар.

— Никто и не попытается сбежать этим путем. Они станут перелезать через стену, — возразил Явтар. — Кроме того, Эсккару понадобятся все люди до последнего.

Чем больше Алексар об этом думал, тем больше приходил к выводу, что Явтар прав.

— Мы могли бы заложить ворота на засов и крепко заколотить их. Это должно удержать ворота закрытыми.

Явтар нахмурился.

— А где мы возьмем инструменты?

Алексар повернулся к толпе зрителей, собравшейся вокруг. Сонные горожане из ближайших домов услышали или увидели бой и теперь выглядывали из дверей, а самые храбрые осмелились осторожно выйти на улицу. Их голоса присоединялись к бормочущему шуму, который с каждым мгновением становился все громче.

— Нам не понадобятся инструменты, — сказал Алексар.

Он возвысил голос, так, чтобы его услышали все, и на сей раз воцарилось молчание:

— Аккадцы! Эсккар вернулся, чтобы отомстить Кортхаку! Храните молчание и заприте ворота! Заколотите ворота! Заколотите их накрепко. Найдите оружие и держите ворота закрытыми. Позаботьтесь о том, чтобы никто не покинул город! Принимайтесь за дело! Эсккар вернулся!

Имя Эсккара заставило всех покинуть ближайшие дома, и несколько приветственных криков, раздавшихся с крыш, поплыли в темноте ночи, приветствуя возвращения Эсккара.

— Храните молчание, дураки! — голос Алексара оборвал приветствия.

— Может, нам пойти в казармы? — Явтар посмотрел в ночное небо. — Скоро рассветет.

— Нет, у Бантора и без нас достаточно людей. Давай двинемся к главным воротам. Может, мы сможем помочь Дракису.

— Показывай дорогу, — сказал Явтар, сжимая рукоять меча.

Один бой будет не хуже другого.

Дракис вел своих людей быстрым шагом. Энкиду замыкал шествие; люди шли на расстоянии пяти шагов друг от друга, чтобы двигаться как можно тише. Если повезет, никто не услышит, как они проходят по темным улицам. Чтобы застать врасплох защитников главных ворот, Дракис должен попасть туда, не привлекая ничьего внимания.

Пока что судьба была к ним благосклонна.

Сначала они почти без задержки и не подняв тревоги среди людей Кортхака перебрались через стену — подвиг, который воины алур мерики не смогли совершить за месяц с лишним боев. Раньше Дракис беспокоился, сможет ли он пробиться через эту улицу. Теперь, вместо того чтобы прорываться с боем, он целеустремленно шагал вперед, прижав лук к боку. Если боги будут улыбаться им и дальше, он получит шанс первым нанести удар.

Удача в битве. Дракис, как и все остальные, знал, что Эсккар более чем удачлив в сражениях. Боги воинов всегда, казалось, улыбались ему, и, конечно, рядом с Эсккаром была госпожа Трелла, чтобы шептать ему на ухо. Дракис предпочел бы отправиться вместе с Эсккаром, чтобы спасать Треллу, но его собственная задача могла оказаться столь же важной и, вероятно, даже более опасной.

Эсккар дал ему двадцать человек. Никогда раньше Дракис не командовал таким множеством воинов, и на этот раз он был главным командиром отряда. Он поклялся, что добьется успеха, даже если все его люди и он сам умрут, выполняя свой долг.

Отогнав мрачные мысли, он ускорил шаг, вспоминая свой разговор с Эсккаром, вскоре после того как они покинули ферму Реббы. Рядом с командиром тогда стоял Бантор, и Эсккар попросил Дракиса выбрать среди двадцати его человек того, кто станет младшим командиром. Дракис немедленно назвал Энкиду. Эсккар одобрительно кивнул, потом позвал Энкиду, чтобы тот к ним присоединился.

— Дракис, вы с Энкиду должны как можно лучше все спланировать, хотя времени у вас на это немного. Я хочу, чтобы вы оба подумали о том, что может пойти не так, и о том, что тогда вы станете делать. Каждый из вас должен выбрать себе замену на тот случай, если вы будете убиты. Вы должны быть уверены, что ваши люди знают, что они должны делать и как. Продумайте сейчас, как будете действовать, когда доберетесь до башен: как атакуете их, как будете их защищать, когда разместите там ваших людей. И, когда нападете, помните, что все должны кричать изо все сил, как делают варвары. Пусть ваши двадцать человек вопят, как целая сотня. Ничто не пугает людей больше, чем крики в ночи, сулящие смерть и разрушение.

Эсккар говорил всего несколько минут, но Дракис и Энкиду все еще пытались продумать все вопросы, о которых упомянул их предводитель, и найти ответы на них. Дракис запомнил последние слова командира:

— Удержи ворота, Дракис. Если враг подумает, что мы пытаемся запереть его в Аккаде, это сломает его храбрость. Продолжайте кричать, что никто не уйдет живым. Тогда половина из них в панике начнет карабкаться через стену, чтобы спасти свою жизнь.

Дракис понимающе кивнул и положил руку на плечо своего командира.

— Я удержу ворота, командир.

— Это будет нелегко. Но если ты сумеешь продержаться, Дракис, никто из верховых не сможет ускакать, а те, что перелезут через стену, поутру станут легкой добычей всадников. Но тебе придется очень нелегко. Если мне и Бантору будет сопутствовать удача, каждый разбойник в Аккаде ринется в сторону ворот, пытаясь спастись, и в отчаянии вступит в бой с твоими людьми, чтобы выбраться с безопасное место, за город. Останови их, Дракис. Убей их всех.

Вспоминая этот разговор, Дракис понял, что Эсккар высоко оценил его, отдав под его команду отряд и решив, что Дракис сможет сам продумать детали. Он наблюдал, как Эсккар потом отправился поговорить с Бантором, Клексором и Явтаром. Их заданием было взять речные ворота. После они нападут на казармы, чтобы попытаться освободить воинов, которых там держат в плену. Если Бантору повезет, он погонит остаток людей Кортхака к главным воротам, прямо к Дракису, который будет сдерживать их, пока не подоспеет помощь. Если он до нее доживет.

Дракис ускорил шаг. Его людям предстояло одолеть огромное расстояние, пройдя из конца в конец почти весь Аккад, и он хотел добраться до места прежде, чем поднимется тревога. Но он много лет жил в этом городе и узнавал извилистые улочки и переулки даже в темноте.

Им оставалось миновать всего одну улицу, и тут Дракис пробормотал проклятие, услышав громкий шум, поднявшийся у речных ворот. Шум длился всего несколько мгновений и стих так же внезапно, как и начался. Молчание вновь воцарилось над ночным городом. Что еще важнее, не протрубила труба, не поднялась всеобщая тревога. Может, жители привыкли к воплям и звукам боя, даже после наступления темноты.

В этот ночной час улицы были пустынны, но, вполне возможно, все не спали и наблюдали от своих порогов или с крыш домов. Ребба заверил Эсккара, что жители города не выдадут их, но достаточно будет всего одного врага или какого-нибудь глупца, который поднимет крик.

Стиснув зубы, Дракис молился богам, прося даровать ему еще немного времени, и крепко прижимал к боку лук. Он ускорил шаг; сердце его бешено колотилось. Наконец он увидел, что улица впереди раздалась, повернув к широкому, теперь пустому, пространству перед воротами. Он добрался до цели.

Перед ним были две высокие деревянные створки, закрытые и заложенные засовом, а слева и справа от них возвышались квадратные башни, поднимавшиеся над самой высокой частью ворот.

В каждую башню вел вход снизу, но ни одна из них не имела выхода на стены, простиравшиеся влево и вправо. Внутри башни были почти пустыми, там стояло несколько лежанок, на которых могли спать стражники, и имелось помещение для оружия — за ступеньками, прильнувшими к стене, поднимающимися к окаймленной зубцами открытой площадке наверху.

Дракис остановился и поднял руку. Спустя несколько мгновений его люди заняли места по обе стороны улицы, выстроившись лицом к воротам, приготовив луки и ожидая команды к атаке.

У них осталось совсем немного времени. Луна потускнела, превратившись в смутный, едва различимый отблеск в небе, но стражники развели маленький огонь в яме у подножия левой башни, примерно в семидесяти шагах от Дракиса и его отряда. Дракис знал: этого света более чем достаточно, чтобы выстрелить ночью с такого расстояния. Стрелы его людей нанесут удар из темноты.

Три воина Кортхака стояли вокруг мерцающего огня. Дракис не знал, сколько еще стражников находится внутри башен, но Ребба полагал, что двадцать или тридцать человек следят за главными аккадскими воротами день и ночь, скорее для того, чтобы остановить тех, кто захочет покинуть город, чем для того, чтобы защитить жителей города от грабителей, которые могут попытаться проникнуть снаружи.

Тревога могла прозвучать в любой момент, и чем скорее Дракис возьмет башни, тем будет лучше. Эти башни помогут его лучникам удержать ворота закрытыми.

Пока что их не обнаружили, и Дракис хотел сохранить за своим отрядом это преимущество как можно дольше, по крайней мере, до тех пор пока не прольется первая кровь…

В ночи позади него поднялся рев, отчетливо долетевший даже до того места, где они стояли, а вслед за тем прозвучал пронзительный напев трубы, медленно растаявший в ночном воздухе. Дракис в ярости заскрипел зубами. Они почти застали врага врасплох, а теперь придется пробиваться с боем.

— Сперва возьмем левую башню. Рассыпьтесь, но не обгоняйте меня. Пошли.

Пока их никто не заметил. Стражник вышел из правой башни, осматриваясь и окликая тех, кто поддерживал огонь. К счастью, какой-то дурак начал подбрасывать в костер еще хвороста, и пламя взметнулось вверх, дав лучникам Дракиса лишний свет.

Дракис наложил стрелу на тетиву и шагнул вперед, на площадку перед башнями. Его люди справа и слева сделали то же самое, растягиваясь цепью по мере того, как они приближались к воротам. Спустя несколько мгновений люди Дракиса растянулись через все открытое пространство, продолжая быстро идти вперед. Дракис сделал еще дюжину шагов, отдал приказ остановиться и стрелять.

Шеренга остановилась, тетива каждого лука натянулась так, что оперение почти коснулось глаза лучника, и стрелы устремились в полет. Едва Дракис отдал приказ, прозвеневший с одной из башен крик предупредил защитников ворот о приближении стрелков, и несколько воинов вгляделись вниз, в улицу, как раз в тот миг, когда стрелы начали поражать людей, все еще не понимавших, что происходит. Предупреждение запоздало.

Те, кто занимались костром, погибли, утыканные стрелами. Другие стражники, спотыкаясь, выскочили из обеих башен, с глупым видом оглядываясь по сторонам, пытаясь понять, что же произошло.

Стрела Дракиса еще не достигла цели, а он уже побежал вперед, его люди — за ним.

— Стойте! — он прицелился; новая стрела уже лежала на его тетиве. — Стреляйте!

Еще одна туча стрел устремилась к защитникам ворот. Упало еще несколько человек, пронзенные тяжелыми стрелами, на таком расстоянии сбивающими человека с ног. Вопли раненых смешались с криками изумления.

Теперь Дракис одолел уже больше половины расстояния, отделяющего его от ворот. И вновь остановился, как раз перед костром.

— Стой!

Шорох стрелы, скользящей по дереву лука, показался ему очень громким, когда он натянул тетиву.

— Стреляй!

На этот раз он целил высоко, в человека, кричащего на вершине башни. Стрела свистнула в ночи, но Дракис не стал проверять, попала ли она в цель.

Все стражники, которых нападение застало снаружи башен, погибли от третьей волны стрел, ударивших в них с расстояния меньше сорока шагов.

В то самое мгновение, когда его стрела устремилась в полет, Дракис сорвался на бег, направляясь к левой башне, сжимая лук в левой руке и вытаскивая меч правой.

— Эсккар! Эсккар вернулся! — заорал Дракис; эхо имени того, о ком никто не осмеливался говорить вслух, отдалось от стен. — Пусть никто из предателей не уйдет живым!

С башен донеслись сердитые и удивленные крики, пущенная сверху стрела просвистела мимо него. Теперь Дракис и его люди, разделившиеся на две группы и ринувшиеся к башням, были ясно видны в свете огня.

Им нужно было попасть внутрь, прежде чем они сами станут мишенями для стрел.

Паника и неразбериха начались среди защитников ворот при звуке воинского клича Дракиса. Почти неделю они правили этим городом, смеясь и издеваясь над теми, кто осмеливался произносить имя Эсккара. А теперь это имя, сопровождаемое свистом стрел, посеяло страх в их сердцах. Многие забыли отданные им приказы, другие бросили свои посты. Некоторые бросились бежать вдоль стен, исчезнув в темноте, думая только об одном: как бы спастись.

Дракис продолжал кричать во всю глотку:

— Эсккар вернулся! Смерть всем предателям!

Его люди подхватили крик, вопя эти слова, пока бежали к левой башне. Дракис мчался с поднятым мечом, перепрыгивая через мертвые тела, как вдруг четыре человека с мечами в руках вырвались из двери башни. Двое из них увидели, что на них летит словно сотня демонов, и метнулись обратно, внутрь. Остальные двое подняли мечи, один размахнулся, целясь в голову Дракиса. Тот прокричал своей боевой клич, отбив удар и со всего размаха ударив противника в грудь, плечом сбил его с ног и изо всех сил пригвоздил к земле.

Выдернув клинок, Дракис бросился к темному входу в башню. Перед ним мелькнула чья-то тень, и он нанес удар, вопя:

— Эсккар! Эсккар!

Эти слова прозвенели в темноте. Обычно за дверным проемом горел факел, чтобы освещать ступеньки, ведущие наверх. Беспечные стражники позволили этому факелу погаснуть и были слишком ленивы, чтобы его заменить: все равно ведь приближался рассвет.

Дракис устремился вперед; ему нужно было уничтожить противников как можно быстрее, прежде чем они поймут, что их все еще гораздо больше, чем нападающих.

Стражники внутри башни раскачивались медленно. Их застали врасплох, во время отдыха, большинство — во время сна. Внезапно разбуженные, не зная точно, что же происходит, они нащупывали мечи и старались защититься от напавшей на них, казалось, целой неистовой орды. Некоторые стражники бежали вверх по каменным ступенькам, сталкиваясь с теми, что пытались спуститься вниз.

Добравшись до основания лестницы, Дракис увидел, что навстречу ему, спотыкаясь в темноте, спускается человек. У Дракиса было преимущество: любой, оказавшийся перед ним, должен был быть врагом. Он ринулся вперед, вытянув руку, и почувствовал, как меч его глубоко вонзился в тело противника.

Раненый закричал, когда клинок пронзил его бедро, а Дракис ощутил, как горячая кровь забрызгала его руку и грудь. Противник сделал шаг назад, но его подвела раненая нога, он полетел вниз со ступенек и с криком упал.

Остальные защитники перестали спускаться, сбившись в кучу на первой площадке.

Дракис не замешкался ни на мгновение; сзади его подталкивали его люди, издавая воинственные кличи. Он ринулся вверх по ступенькам навстречу стражникам, все еще выкрикивая имя Эсккара; в тесноте башни голос его, полный угрозы и злобы, не походил на человеческий.

Еще один стражник повернулся, чтобы вскарабкаться на несколько ступенек выше, но оступился и упал. Дракис неистово замахнулся мечом, целя в спину этого человека, и не обратил внимания на крик, когда клинок глубоко врезался в плечо врага и сбросил того со ступенек. Остальные стражники кинулись обратно тем же путем, каким пришли, готовые во что бы то ни стало убраться подальше от напавших на них демонов. Дракис наступил на спину раненого и рванулся вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

За ним оглушительно шумели его люди. Пущенная одним из них стрела просвистела мимо, раздался вопль, когда еще один стражник упал с лестницы, тяжело приземлившись на утоптанную землю внизу. Не обращая на все это внимания, Дракис выкрикивал свой боевой клич, пока взбегал на последний пролет лестницы, который вел на вершину башни.

На ступенях его встретил еще один стражник с мечом в руке, но Дракис ударил так быстро, что тот не успел даже попытаться отбить удар. Отшвырнув раненого в сторону, Дракис, тяжело дыша, шагнул из темноты на вершину башни.

Он увидел движущиеся темные силуэты и поблескивающие в свете звезд обнаженные клинки: защитники башни сплотились для обороны.

— Эсккар вернулся! — крикнул он и бросился прямо на врагов.

 

Глава 24

Ариам проснулся перед рассветом — то была привычка, сопутствовавшая ему всю жизнь и сослужившая ему хорошую службу, сражался он или убегал.

Пошлой ночью он поздно лег, снова оставшись в новом доме Кортхака. Ариам предпочел бы выспаться в собственном доме, который отобрал у Никара. Бывший правитель Аккада прожил там больше десяти лет. Ариам с наслаждением приказал ему убираться вон. Теперь самый богатый представитель здешнего высшего сословия и вся его семья ютились в жалкой однокомнатной грязной хижине и еще считали, что им повезло, что у них есть хоть такое жилище.

К несчастью, Кортхак хотел, чтобы Ариам находился у него под боком, и Ариам проглотил возражения и принял «приглашение» своего командира занять комнату в его большом доме. Во многих отношениях это оказалось хорошей идеей. У Ариама имелось полдюжины младших командиров, которые непрерывно досаждали ему вопросами и своими жалкими проблемами. Теперь, когда им приходилось проходить мимо угрюмых египтян Кортхака, которые редко говорили и часто сжимали рукояти мечей, Ариаму было проще ускользать по вечерам от своих людей.

Он благодарил всех богов, о которых когда-либо слышал, за то, что у Кортхака нет еще нескольких дюжин египтян. Именно поэтому Кортхаку нужен был Ариам и набранные им люди. Нет, Кортхак не доверял Ариаму и его новобранцам, да и сам Ариам не слишком им доверял. У него было несколько достаточно опытных бойцов, умевших не только следовать приказам и размахивать мечами. Но через несколько дней все это станет неважным. Ариам отправится верхом проверять округу и набирать новых неприкаянных и отчаявшихся людей, готовых выполнить все, что он им скажет, за возможность сытно поесть и заработать немного серебра. С большим числом бойцов, пусть даже неопытных, они смогут вечно держать в подчинении этот город.

Еще не рассвело, когда Ариам закончил одеваться и вышел из своей комнаты, находившейся рядом с кухней. К его удивлению, он услышал доносившийся из верхних комнат голос Кортхака. Взойдя по лестнице, Ариам увидел, что Кортхак сидит за большим столом; лампа озаряла просторное помещение мягким светом. Неизменный охранник стоял в нескольких шагах за спиной своего хозяина, наблюдая за внутренней комнатой, но посматривал и на Ариама.

— Рабыня уже родила?

— Да, примерно час назад, — Кортхак нахмурился, глядя на Ариама. — Ты разве не слышал ее воплей? Она перебудила весь дом, прежде чем, наконец, разродилась.

— Вопли женщины ночью? — засмеялся Ариам; его гулкий смех разнесся по комнате. — Это никогда не могло меня разбудить.

Кортхак бросил на него взгляд, оборвавший смех Ариама.

— Ты готов отправиться сегодня в объезд?

— Да, господин.

Ариам ухитрился выглядеть достаточно раболепным.

— Я поеду на восток. Я должен тем или иным способом заставить присоединиться к нам еще десять или двадцать крестьянских мальчишек.

Ариам собирался взять дюжину человек и наведаться в большие крестьянские хозяйства, окружавшие Аккад. У местных землевладельцев много серебра, женщин и других ценностей, и Кортхак не хотел, чтобы они чувствовали себя в безопасности на своих фермах — как обитатели города не чувствовали себя в безопасности в Аккаде. Ариам собирался в придачу к рекрутам собрать какие-нибудь трофеи, после того как позабавится с тамошними женщинами.

— Вернись к закату, — сказал Кортхак. — И я хочу, чтобы ты поехал на север, к Дилгарту, а не на восток. Я еще не получал вестей от Зиусудры, но думаю, что к этому времени Эсккар уже мертв. Однако на случай, если это не так, мне нужны дополнительные патрули на дороге, если Эсккар попытается двинуться против нас.

Ариам пожал плевами.

— Даже если он жив, что он может сделать? Меньше чем с семьюдесятью людьми? Я бы не удивился, если бы он остался там, где он сейчас, или бежал бы на запад.

Кортхак вздохнул — долгим вздохом, который заставил Ариама пожалеть о своих беспечных словах.

— Нет, варвар явится сюда. За последние недели я многое о нем узнал. Он не отдаст такую власть без боя. И в его шлюхе есть нечто, — Кортхак кивнул в сторону спальни, — что приведет его сюда.

— Зиусудра — умелый человек, более чем умелый и сможет справиться с Эсккаром, — сказал Ариам, переступив с ноги на ногу и желая, чтобы его пригласили сесть. — Ты пообещал ему много золота, если он справится с поручением. Даже если он потерпит неудачу, у Эсккара уйдет несколько дней, чтобы выяснить, что случилось, поэтому у нас сколько угодно времени, чтобы приготовиться.

Аннок-сур появилась в дверях спальни и низко поклонилась, не отрывая глаз от пола.

— Господин, могу я принести Трелле свежей воды?

Ариам посмотрел на нее и ухмыльнулся.

— Может, ты принесешь что-нибудь для…

Резкий звук пронесся по дому, раздавшись откуда-то снизу. Мгновение Ариам и Кортхак смотрели друг на друга. Потом со двора донесся крик на египетском, и даже Ариам без труда понял, что он означает. Он шагнул на площадку и посмотрел вниз, в темную комнату. Главная дверь оставалась закрытой. Потом тяжелые шаги эхом отдались на кухне, и он снова услышал, как люди выкрикивают имя Эсккара. Внизу шаги зазвучали громче, и Ариам с проклятием скрипнул зубами.

Покинув лестничную площадку, он захлопнул дверь и уронил поперек нее тяжелый деревянный брус.

— В чем дело? — Кортхак поднялся на ноги, хотя и не вышел из-за стола.

Охранник встал рядом с ним, положив руку на рукоять меча.

— Нас атакуют! Эсккар вернутся!

Ариам услышал тяжелую поступь на лестнице, потом дверь содрогнулась. Он узнал голос, который снова и снова выкрикивал: «Трелла!»

Ариам попятился от двери.

— Это Эсккар! Он здесь!

Что-то тяжелое грянуло о дверь, заставив ее задрожать. Ариам вытащил меч из ножен. Проклятый варвар! Как он ухитрился пробраться в город, и не только в город, но и в дом?

Неважно.

Ариам повернулся к египтянину.

— Где твои люди, Кортхак?

Как бы в ответ на его вопрос со двора донеслись звуки боя.

— Остановите ее!

Голос Кортхака заставил Ариама обернуться. Он увидел, что Аннок-сур, которая съежилась у стены, когда поднялся шум, теперь метнулась к двери. Ариам ринулся, чтобы ее догнать, но она проскользнула у него под рукой, добралась до двери и подняла покоящийся в скобах брус, выкрикивая имя Эсккара. Ариам поймал ее за волосы и оттащил назад, но дверь уже распахнулась настежь, врезавшись в стену. В дверном проеме обрисовался темный силуэт человека с длинным мечом.

Тревожные крики звенели по всему двору. Эсккар знал, что враги сейчас начнут выскакивать изо всех дверей за его спиной с мечами в руках, и крикнул:

— Не подпускайте их! — надеясь, что Митрак и его лучники смогут сдержать противника.

А потом сквозь дикий гвалт Эсккар услышал голос Гронда, который ревел, призывая его:

— Командир, сюда!

Услышав этот полный нетерпения крик, Эсккар перестал атаковать главный вход и ринулся к своему телохранителю. Кухонная дверь была открыта. Ее открыл полусонный слуга, то ли чтобы впустить атакующих, то ли чтобы посмотреть, что творится снаружи. Каковы бы ни были его намерения, Гронд уже ворвался внутрь, и Эсккар последовал за ним. Вдвоем они пробежали через кухню, отбрасывая в сторону табуреты, направляясь к темному коридору, который вел в главную комнату.

Они едва успели оставить кухню позади, как два человека, спотыкаясь, вышли в прихожую из спален.

Один из них закричал, когда Гронд ударил его и схватился со вторым. Эсккар не стал тратить на них времени, оттолкнув обоих в сторону. Он хорошо знал дом даже в темноте и бегом миновал две другие двери, повернул за угол и взлетел по прильнувшим к стене ступенькам, прыгая через одну. На площадке он толкнул дверь, ведущую в рабочую комнату, но обнаружил, что она тоже заперта. И все-таки он обрушился на нее всем весом, однако дверь эта, такая же крепкая, как и главный вход внизу, едва дрогнула.

Выкрикивая имя Треллы во все горло, Эсккар колотил в дверь рукоятью меча. К его удивлению, он услышал, как его окликает женский голос, потом услышал шорох скользящего засова, снова толкнул толстые доски, и дверь распахнулась. Свет, озаряющий комнату, осветил и площадку, и Эсккар увидел Аннок-сур, которая боролась с каким-то человеком, пытавшимся закрыть дверь. Эсккар толкнул плечом массивное дерево и ворвался внутрь.

Человек шагнул назад, сбив Аннок-сур с ног ударом кулака и одновременно направив меч на Эсккара. Лишь одна масляная лампа горела во внешней комнате, но мерцающее пламя давало достаточно света, чтобы Эсккар узнал своего противника.

— Ариам!

Эсккар вложил в это имя весь свой гнев и всю свою ненависть. Он презирал этого человека каждый день, когда служил под его началом, а теперь Ариам стоял здесь, в комнате Эсккара. Меч скользнул к сердцу врага.

Но Ариам отпрянул и сам ответил мощным выпадом. Еще один человек с черной бородой, смуглой кожей, наверняка один из охранников Кортхака, появился рядом с Ариамом и тоже ткнул мечом. Эсккар отбил клинок, но отступил на шаг: длинный меч был не очень удобен в такой битве, где оставалось слишком мало места, чтобы сделать замах.

А нападавшие рвались вперед, и Эсккар, замахиваясь клинком то на одного, то на другого, был вынужден отступить еще на шаг, чтобы защититься. Еще шаг — и он снова очутится на лестничной площадке, и дверь закроется перед ним.

Внезапно Ариам закричал от боли, споткнулся и с проклятьем упал на колени: Аннок-сур вцепилась зубами в его лодыжку. Это подарило Эсккару драгоценные мгновения.

Он сделал полшага назад, пригнулся и ринулся вперед. Чужестранец передвинулся, чтобы отбить удар, но Эсккар вытянул длинную руку и подался вперед всем телом, нанеся удар. Охранник ухитрился отбросить кончик меча, направленного ему в живот, но клинок погрузился в его бок, и он задохнулся от боли. Эсккар попытался вытащить меч, но раненый пошатнулся, прислонился к стене, и меч прочно застрял в его теле.

Эсккар повернул рукоять, человек закричал от пронзительной боли, уронив свой меч и вцепившись обеими руками в воткнувшийся в него клинок. Эсккар ринулся вперед, толкнул плечом раненого охранника и опрокинул на спину. В тот же самый миг Ариам ударил рукоятью меча Аннок-сур по голове и вырвался из ее хватки. Он отвел меч назад, но не успел нанести удар, как на него прыгнул Эсккар. Врезавшись в Ариама, он вытащил-таки свой длинный меч из умирающего египтянина.

Ариам и Эсккар сошлись в слишком близкой схватке, чтобы можно было пустить в ход такой меч, поэтому Эсккар уронил его и поймал Ариама за обе руки, прежде чем тот смог воспользоваться своим оружием. Кто-то на мгновение заслонил свет позади Эсккара. Не выпуская Ариама, Эсккар стремительно обернулся, чтобы его противник оказался между ним и неведомой опасностью, угрожавшей сзади.

Эсккар успел заметить блеснувшее в свете лампы лезвие, и Ариам завопил, когда меч рассек его руку выше плеча. В приступе дикой ярости приподняв Ариама, Эсккар швырнул его в сторону нового врага, на мгновение остановив его атаку. Нападавший отпихнул Ариама к стене, и бывший начальник стражи ошеломленно соскользнул на пол, зажав рану на руке.

Эсккар уже успел нагнуться и подхватить свой меч. Перед ним, должно быть, стоял сам Кортхак. Больше никого не должно было быть в этих комнатах.

Теперь только Кортхак стоял между ним и Треллой.

Но дверь за спиной Эсккара была раскрыта настежь, и тут в любой миг могли очутиться люди Кортхака.

Эсккар поднял окровавленный меч и двинулся вперед.

* * *

На вершине башни звезды и луна давали достаточно света, чтобы Дракис мог видеть своих врагов — снующие вокруг тени, вырисовывающиеся на фоне ночного неба. Вопя, как демон, он рубил направо и налево, разя каждого, что не выкрикивал имя Эсккара.

Его люди с воинственным кличем ворвались в башню следом за ним. Они погнали сбитых с толку защитников вверх по ступенькам, потом — на окруженную зубцами площадку на вершине башни. Но воинов Кортхака все еще предстояло убить.

Дракис думал теперь только о том, чтобы размахивать мечом, вопить во всю глотку имя Эсккара и рубить и рубить врагов перед собой, не заботясь о том, куда попадет его клинок.

Паникующие защитники башни, решив, что врагов куда больше, чем их, потеряли волю к сопротивлению. Застигнутые врасплох посреди ночи, они думали теперь только о бегстве. Один человек погиб, потом второй, прежде чем остальные бросили мечи и побежали.

Они толкались, торопясь убраться прочь, взывали о пощаде и прыгали на парапет, примыкавший к башне. Те, кто умудрились убежать, благодарили богов за спасение жизни. Один человек свалился со стены в ров. Вопль боли возвестил о его приземлении.

Хватая ртом воздух, со вздымающейся грудью, Дракис помотал головой, чтобы прийти в себя. Он взял башню.

Оглядевшись по сторонам, он увидел валяющиеся повсюду окровавленные тела. Стрела свистнула мимо его головы, и он понял, что ее выпустили со второй башни. Возбуждение Дракиса испарилось; он быстро пригнулся. Вторая башня все еще находилась в руках врагов, и ее охраняли люди, вооруженные луками.

А снизу доносились звуки битвы.

К этому времени большинство людей Дракиса добрались до площадки.

— Спускайтесь! Берегитесь вражеских лучников на второй башне! — крикнул Дракис, схватив одного из своих людей и рванув его в сторону укрытия.

В следующий миг он почувствовал горькое разочарование: Энкиду не сумел взять правую башню.

— Пустите в ход луки, чтобы очистить площадку второй башни, потом стреляйте в сторону ворот! Позаботьтесь о том, чтобы они остались закрытыми! Я спускаюсь.

Снова нырнув в черноту башни, Дракис осторожно зашагал по покрытым кровью ступенькам, сначала пробуя, куда поставить ногу. Он быстро добрался до низа, споткнувшись и почти проехав по нескольким последним ступенькам.

В основании башни входом служило только отверстие без дверей. Вдоль стен вились ступени, которые вели вверх, к площадке, окруженной зубцами.

Дракис увидел, что Энкиду и его люди стоят у входа и стреляют из луков по всему, что движется.

— Что случилось? Почему вы не…

— Они загородили вход столом, прежде чем мы успели до него добраться, Дракис. Они говорят на странном языке… Должно быть, это люди Кортхака. Я потерял двух человек, пытаясь ворваться внутрь, — Энкиду сделал паузу, чтобы перевести дыхание. — Поэтому я приказал всем оставаться здесь.

— Проклятье богам!

Яростно фыркнув, Дракис оглядел площадь. План взять обе башни провалился, но с одной башней он все-таки мог охранять ворота, если ему удастся ее удержать. По крайней мере, все его люди будут вместе.

Костер снаружи все еще горел, но пламя уже начало угасать. Энкиду подал Дракису идею. Если бы он смог чем-нибудь загородить дверь, они удержали бы башню и ворота. В этой башне не было стола, там вообще ничего не было, кроме нескольких расстеленных на полу одеял. Дракис выглянул из дверного проема. Дальше по улице, идущей вдоль стены на север, он с трудом разглядел обыкновенные тележки и столы, которыми хозяева домов на ночь подпирали двери. Один предмет казался больше остальных, даже в таком сумеречном свете — деревенская повозка, с колесами почти в рост мужчины. Если ее удастся прикатить сюда, из нее получится внушительное заграждение.

— Видишь повозку там, на улице? Мы притащим ее сюда и используем, чтобы перекрыть вход.

Энкиду выглянул наружу.

— Они начнут в нас стрелять. Бойцы Кортхака собрались рядом со второй башней. Их стрелки уже держат на прицеле этот выход.

Словно в подтверждение его слов, стрела отскочила от стены у входа.

— Я схожу за повозкой. Возьму с собой трех человек. Отправь несколько твоих людей на верх башни, пусть прикроют нас оттуда. Быстрей.

Не обращая внимания на протесты Энкиду, Дракис отобрал трех человек и рассказал им о своем плане. Опустив лук, он шагнул ближе к выходу и осмотрел улицу. Отовсюду звучали изумленные крики, люди метались по открытому пространству, но пока никто не осмеливался приблизиться к башне, и улица, ведущая на север, казалась пустой. Но пройдет немного времени, и кто-нибудь возьмет под командование людей Кортхака и начнет наступление.

— Пошли! — сказал Дракис, выскочил из башни и побежал что было сил.

Оглянувшись, он увидел, что его люди последовали за ним, и даже мельком увидел, как Энкиду и его лучники встали за входным проемом с луками наготове.

Повозку отделяла от башни добрая сотня шагов, а потом им еще придется толкать громоздкое сооружение обратно.

Тяжело дыша, Дракис добежал до повозки и обнаружил, что она повернута не в ту сторону. Придется развернуть, иначе катить ее станет куда трудней.

Дракис промчался мимо заднего конца фургона, встал на колени и приподнял длинное деревянное дышло, крякнув под его весом.

К нему присоединился один из его людей, вместе они подняли тяжелый деревянный брус с земли и толкали его все выше и выше до тех пор, пока дышло не упало назад, с громким треском рухнув на повозку. Второй человек уже проскользнул вдоль стены дома и начал толкать.

Дракис схватился за переднее колесо и налег на него всем весом. Медленно, с протестующим скрипом, тяжелая повозка сдвинулась с места. Едва она откатилась от стены, Дракис созвал всех к задней части повозки. Вчетвером, поднатужившись, они приподняли ее сзади и повернули кругом, передом к башне.

— Толкайте плечами, — велел Дракис, задыхаясь от усилий, и всем телом налег на неуклюжую повозку.

Громко затрещав, она начала двигаться. Дракис проклял себя за то, что не взял еще людей; повозку такого размера обычно тащили два взрослых быка. Но через несколько шагов толкать стало легче, хотя они могли двигаться только медленно, и никакие усилия не смогли заставить повозку катиться быстрее. И все-таки они одолели половину расстояния до башни, прежде чем появился первый знак того, что кто-то заметил их приближение.

Стрела со стуком ударила в дерево, и, судя по тому, под каким углом она воткнулась, Дракис понял, что ее послали с правой башни.

— Удерживайте повозку между нами и башней, — приказал он, и его люди слегка передвинулись влево.

Еще одна стрела просвистела над их головами. Потом кто-то крикнул сверху:

— Осторожно, сзади!

Предупреждение донеслось с крыши ближайшего дома; все жители Аккада, многие еще полусонные, поднялись на крыши — некоторые в поисках безопасного места, некоторые, чтобы посмотреть на происходящее внизу.

Дракис обернулся через плечо и увидел совсем близко четырех человек с мечами, бегущих к ним.

— Сзади!

Он вытащил меч из ножен и высоко поднял его, приготовившись защищаться. Еще несколько шагов — и атакующие оказались рядом, но один из них споткнулся и упал, в ночи раздался крик боли. Дракис увидел, что из ноги этого человека торчит стрела. Значит, одним врагом стало меньше, и нападавшие на миг заколебались, прежде чем броситься в бой, а к тому времени Дракис и его люди были уже готовы.

Клинки со звоном скрестились. Дракис, все еще во власти боевого безумия, размахнулся и нанес сперва колющий удар, потом боковой, вложив в них такое неистовство, что оно вселило страх в сердце его врага. Его противник повернулся и побежал. Еще один лежал мертвый или умирающий, а последний исчез в темноте.

Дракис не остановился даже для того, чтобы перевести дух. С мечом в руке он уперся спиной в повозку и толкнул. Его пятки глубоко врылись в землю, он снова и снова скользил, но наконец почувствовал, что повозка заколыхалась.

Спустя нескончаемое мгновение она снова начала двигаться, и теперь ее пришлось катить, слегка забирая влево, чтобы направить прямо ко входу в башню. Движение еще больше замедлялось, когда повозка поворачивалась, но внезапно она покатила быстрее, и Дракис понял, что два лучника выскочили из башни и принялись тянуть за левое колесо, помогая волочь неподатливую телегу и направлять его ко входу в башню.

Теперь они сделались легкими мишенями. Перед повозки был открыт не только для лучников Кортхака на правой башне, но и для трех людей, которых Дракис видел на другой стороне площади. Он услышал, как стрела отскочила от подножия башни, потом еще две ударили в саму повозку.

А потом телега проскрипела мимо входа.

— Все внутрь!

Дракис последовал за своими людьми, его ноги дрожали от напряжения так, что он споткнулся и чуть не упал. Битва на мечах и сражение с тяжелой повозкой истощили его силы, и ему потребовалось время, чтобы перевести дух. Он услышал, как Энкиду отдает приказы, а он некоторое время только наблюдал.

Его помощник отрядил шестерых бороться с повозкой, на этот раз, чтобы втащить одно из огромных деревянных колес в дверной проем.

Один человек прополз под повозкой, очутившись на улице, потом перепрыгнул через стенку телеги, оказавшись внутри нее. Там лежали два толстые бревна, без сомнения, использовавшиеся для того, чтобы вытаскивать повозку из грязи или мягкого песка. Смышленый воин, вокруг которого свистели стрелы, толкнул бревна вниз, Энкиду, прежде чем головой вперед нырнуть обратно в башню. Два ствола толщиной в туловище мужчины помогут закрепить повозку у стены.

Дракис прислонился к краю проема. Телега перекрыла вход и, как стена, защитила от стрел лучников. Теперь его люди, по крайней мере, могли удержать эту башню. Дракис вдохнул поглубже.

— Приготовь своих лучников, Энкиду, — распорядился он.

Дракис знал, что в отличие от того сброда, который он застал врасплох и прогнал с этой башни, ему теперь придется иметь дело с дисциплинированными египетскими бойцами и что настоящее сражение только начинается.

— Они скоро пойдут на нас.

Эн-хеду просыпалась задолго до рассвета, не то что завсегдатаи питейного дома. Эту привычку она усвоила с тех пор, как начала наблюдать за домом Кортхака. Так как египтяне покинули этот дом, едва Кортхак захватил в городе власть, Эн-хеду перестала торговать своими кожаными изделиями. Теперь уже не нужно было наблюдать за домом египтянина; он стал правителем города, по крайней мере, до возвращения Эсккара.

А пока Эсккар не вернулся, они с Таммузом ждали, радуясь в первую очередь тому, что почти никто не знает об их тайных делах.

И все-таки привычка рано вставать у нее осталась, хотя теперь Эн-хеду использовала эти короткие минуты до рассвета с другой целью.

Она повернулась на бок, лицом к Таммузу, который все еще крепко спал. Она не могла встать с постели, не перебравшись через него, поэтому решила его разбудить. Это стало для нее новым источником впечатлений. Не то, что она будила мужчину, — она довольно часто будила своего прежнего хозяина. В последние недели будить Таммуза стало для нее удовольствием, а не началом еще одного ужасного дня.

Она придвинулась к нему ближе и приподнялась на локте так, что ее груди упали на его голую грудь. Таммуз шевельнулся, но не проснулся, поэтому Эн-хеду потянулась и начала гладить его между ног.

Все еще не проснувшись, он напрягся, а когда Эн-хеду взяла в руку его начавший подниматься член, Таммуз застонал от удовольствия.

— Проснись, хозяин, — прошептала она ему на ухо. — Почти рассвело.

Он резко приподнял голову, но ее по-прежнему крепко сжатая рука не дала ему сесть.

— Что… Эн-хеду…

Он удовлетворенно вздохнул и снова уронил голову на постель.

Она сильнее сжала пальцы и начала двигать рукой вверх и вниз.

С тех пор, как она спасла жизнь Таммузу в тот день, когда Кортхак захватил власть, ее чувства к юноше изменились, стали еще глубже и крепче. Теперь она хотела доставить ему удовольствие, позаботиться о нем, удержать его как можно ближе. Эн-хеду до сих пор удивляла его нежность, и она становилась все храбрее и храбрее с каждым разом, когда они занимались любовью. В отличие от ее бывшего хозяина Таммуз был другим и на вкус и на ощупь. То, что раньше ее опустошало, превратилось в нечто возбуждающее, приносящее наслаждение.

Довольно скоро она обнаружила, что стала такой влажной, что влага эта потекла по ее бедрам.

Теперь она снова сжала его, потом наклонилась над Таммузом, отбросив одеяло. Поцеловала его член, мазнув им по губам, прежде чем взять в рот. Звук, который он издавал, когда она так поступала, всегда ее возбуждал; Эн-хеду волновала власть, которую она в такие мгновения над ним имела, и его потребность чувствовать ее прикосновения, потребность в ее теле. Это утро будет особенным, решила Эн-хеду, и почувствовала, как в ней растет возбуждение.

Внезапно она остановилась и села на кровати.

— Что это такое?

— Что? Ничего… ничего… не останавливайся…

— Нет, что-то происходит, — настаивала она, отпустив Таммуза. — Мужчины кричат…

Шум раздался снова, на этот раз громче.

Таммуз сел, сбросив одеяло на пол. Теперь оба они ясно услышали шум, за которым последовал отдаленный звук трубы — сигнал тревоги.

Они услышали, как над их головами на крыше задвигался Гат, и знали, что он тоже все это услышал. Таммуз сбросил ноги с кровати и встал.

— Гат, — негромко окликнул он, задрав голову, — что там такое?

Эн-хеду услышала, как скрипнула лестница, потом воин на мгновение заслонил собой отверстие в крыше и стал спускаться в комнату.

— Сражение, — сказал Гат, шагнув с последней ступеньки. — Люди сражаются возле казарм. Я слышал, как кто-то выкрикивает имя Эсккара.

Это имя не произносилось вслух уже несколько дней, с тех пор как Кортхак издал свой кровавый указ.

К тому времени, как Гат добрался до середины комнаты, Эн-хеду уже встала с кровати. Пошарив в темноте, она нашла нож, который дал ей Таммуз — тонкое медное лезвие в ножнах из мягкой кожи, пристегнутых к ремню. Она завязала ремень под грудью и натянула через голову платье. Если она скрестит на груди руки, нож не будет виден.

— Неужели он мог вернуться так скоро? — спросил Таммуз, одевшись и взяв свой нож.

Гат засмеялся, нагнувшись и зашнуровывая сандалии.

— Эсккар умеет двигаться быстро, если ему это надо. Никто другой не смог бы поднять этих трусов. Он, наверное, был уже на пути сюда, когда получил весть о том, что случилось.

— Кортхак послал людей наблюдать за дорогами, — сказала Эн-хеду. — Те бы предупредили о появлении Эсккара.

— Эсккар мог проскользнуть мимо них, — фыркнул Гат. — Он знает округу лучше любого другого… Но какая разница, как он очутился здесь. Пришло время боя. Я пойду к казармам. Вы двое оставайтесь здесь.

Он открыл дверь в общую комнату пивной и быстро зашагал через нее.

— Как же, жди, — сказал Таммуз за спиной старого воина, уже зашнуровывая сандалии.

Эн-хеду помогла Таммузу застегнуть пояс. К тому времени, как Таммуз и Эн-хеду покинули комнату, половина из отсыпавшихся там людей уже ушли, разбуженные усиливавшимися звуками битвы, которые почти заглушали имя Эсккара. Остался только один пьяный, все еще не в силах очухаться после слишком обильного вчерашнего возлияния.

Снаружи несколько посетителей Таммуза стояли у двери пивной, спрашивая друг друга, что происходит, и возбужденно разговаривая со всеми, кто их слушал.

— Куда пойдем? — Эн-хеду протиснулась мимо Таммуза, постояв рядом с ним в дверном проеме.

— К дому Треллы. Может, мы сумеет там чем-нибудь помочь. Но ты должна остаться…

— Я пойду с тобой, — сказала Эн-хеду.

Она знала, что Таммуз не хочет, чтобы она пошла, но они уже обсуждали это раньше. Куда бы он ни направлялся, она была полна решимости быть рядом с ним. Не сказав больше ни слова, Эн-хеду двинулась по улице, направляясь к дому госпожи Треллы.

— Эй, мошенники, если кто-нибудь из вас хочет подраться, пошли за мной, — бросил Таммуз через плечо, последовав за своей женщиной.

Эн-хеду, посмотрев на угасающие звезды над головой, поняла, что скоро должен наступить рассвет. Повсюду вокруг люди говорили друг с другом, спрашивали, что случилось, что им делать. Сквозь весь этот шум Таммуз и Эн-хеду слышали голоса, радостно выкрикивающие имя Эсккара, и время от времени — звон оружия.

Таммуз догнал Эн-хеду и пошел впереди, прокладывая путь сквозь растущую толпу. Трое людей Кортхака выскочили из питейного заведения перед ними и, спотыкаясь, пошли по улице, двигаясь в том же направлении. Вскоре эта улица пересеклась с другой, и первый человек повернул налево, в сторону казарм. Путь к дому Эсккара лежал направо.

Эн-хеду в ужасе наблюдала, как Таммуз побежал изо всех сил, догнал последнего из людей Кортхака и воткнул нож ему в спину. Даже не остановившись, Таммуз свернул направо, оставив раненого, который сделал еще несколько неверных шагов, прежде чем с криком боли рухнуть на землю. Два его товарища, исчезнув в темноте, даже не заметили его отсутствия.

Эн-хеду побежала со всех ног и ухитрилась догнать Таммуза. Вместе они повернули на улицу и увидели прямо впереди дом Эсккара. Таммуз внезапно остановился. Улица была полна людей Кортхака, большинство из них были египтянами, высыпавшими из ближайших домов, где они жили. Эн-хеду наблюдала, как они ринулись во двор Эсккара, и из-за стен зазвучали звуки боя и крики.

Она схватила Таммуза за руку и изо всех сил удержала его.

— Ты не можешь. Их слишком много!

Она испугалась, что Таммуз ринется очертя голову на всех этих людей, а ведь его нож был бесполезен против стольких мечей.

— Я вижу, — с проклятием отозвался он. — Пошли обратно.

Они повернули и двинулись обратно по улице, прочь от дома. Впереди мигали звезды, над ними начали просвечивать первые отблески наконец-то наступившего рассвета.

Вокруг сновали люди, и Эн-хеду увидела еще двух захватчиков с мечами в руках, проталкивающихся через толпу к дому Эсккара.

— Оставайся за моей спиной, — приказал Таммуз.

Эн-хеду сунула руку в разрез платья, вытащила из ножен нож и прижала его к бедру. Она чувствовала, как бешено колотилось о ребра ее сердце.

Таммуз съежился у стены, когда мимо прошел первый человек Кортхака, но, оттолкнувшись, оказался на пути другого. Не успел ругающийся египтянин оттолкнуть Таммуза или поднять меч, как нож Таммуза мелькнул снизу вверх, воткнувшись в живот этого человека, прямо под грудной клеткой. Египтянин коротко всхрапнул от боли и от удивления, получив неожиданный удар. Он еще не опустился на землю, как Таммуз уже скользнул мимо него и побежал по улице, Эн-хеду — рядом с ним, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что их никто не преследует.

Они нашли открытую дверь и шагнули внутрь, наблюдая, как толпа движется взад и вперед; все кричали и спрашивали друг друга, что делать. Звуки боя стали громче, и Эн-хеду поняла, что шум этот доносится из нескольких разных мест. Потом она услышала неистовые голоса, кричащие на египетском и, выглянув из дверей, увидела кучку людей, шагающих по улице к воротам. Она узнала голос Хатхора, пробивающийся сквозь шум. Слова этого человека казались спокойными и сдержанными, несмотря на царящий вокруг хаос: он отдавал приказы, подталкивая своих людей вперед.

— Кто-то приказал им идти к воротам, — сказала Эн-хеду.

— Там, наверное, тоже идет бой.

Они присели на корточки, когда отряд чужеземцев, тяжело дышащих, ругающихся и орущих друг на друга, прошел мимо двери, в которой прятались Таммуз и Эн-хеду. Не успели они ничего предпринять, как еще полдюжины мужчин пробежали мимо, направляясь вслед за первой группой к воротам.

Таммуз высвободил свою руку из хватки Эн-хеду, и та поняла, что он собирается делать. Когда последний из людей Кортхака прошел мимо, Таммуз скользнул за отставшим, догнал его в три шага и ударил ножом.

Теперь было уже достаточно светло, чтобы ясно видеть, и, к своему ужасу, Эн-хеду поняла, что по улице идут новые чужеземцы. Первый, закричав на египетском, поднял меч и ударил Таммуза.

Тот увернулся от удара, сделал шаг назад и, когда человек этот двинулся к нему, с криком занося меч, Таммуз ринулся вперед, почти неуловимым движением выбросив вперед правую руку и погрузив нож в грудь врага. Египтянин завопил от боли, меч выпал из его пальцев. Нож Таммуза торчал прямо под грудиной.

Но смертельно раненый рухнул на Таммуза, сбив хозяина Эн-хеду с ног. Она услышала, как голова Таммуза ударилась о подножие стены, когда тот приземлился, оглушенный, почти скрытый под телом мертвого или умирающего врага.

Подбежали двое египтян, один выкрикивал другому что-то непонятное. Обогнув своего павшего товарища, один из воинов продолжал бежать.

Эн-хеду увидела, что Таммуз пытается спихнуть со своей груди мертвеца здоровой рукой. Второй египтянин поднял меч, собираясь ударить Таммуза, все еще сжимающего рукоять ножа и пытающегося выбраться из-под трупа. Удар о стену оглушил Таммуза, и нож выскользнул из его дрожащих пальцев.

Эн-хеду с воплем прыгнула вперед, занося нож. Человек увидел ее и увернулся, потом круто повернулся, нацелившись, чтобы ударить мечом в ее голову. Она поднырнула под клинок, прокатилась по грязи и приземлилась рядом с Таммузом, потеряв по дороге свой нож. Она привстала на колени и бросилась между Таммузом и египтянином. Ему придется сперва убить ее!

Эн-хеду потянулась за оброненным ножом, но, нащупывая рукоять, в ужасе не сводила глаз со стоявшего над ней человека, и смотрела, как меч устремляется вниз, к ее голове.

 

Глава 25

Гронд бежал вверх по ступенькам, слыша звон мечей и звуки боя, доносящиеся из верхней комнаты. Он уже убил двух человек на первом этаже, потратив на это драгоценное время, и за это время его командир исчез, устремившись вверх по лестнице. К счастью, Гронду больше не повстречались охранники. Добравшись до верхней лестничной площадки, он увидел, что дверь слегка приоткрыта.

Гронд уже очутился у порога, когда дверь рывком распахнули изнутри. Не успел он отскочить, как в него кто-то врезался, отбросив обратно на площадку. Чтобы не скатиться с лестницы, Гронд схватился с этим человеком, оказавшимся на удивление сильным. Поднырнув под руки Гронда, тот попытался столкнуть его с площадки и в то же время вырваться и освободиться.

Крякнув, Гронд выронил меч, от которого было бы сейчас мало пользы, и обхватил противника обеими руками. Они кружились в опасной близости от края площадки, каждый пытался вырваться, ни один не мог пустить в ход оружие. Гронд услышал сзади шаги на лестнице, и его противник закричал по-египетски. Должно быть, вражеские воины прошли мимо Митрака в дом.

Гронд удвоил попытки освободиться, но споткнулся обо что-то и упал на колени. Противник отпустил его и ринулся к ступенькам. Гронд бросился на него, поймал за руку и рванул назад. Потеряв равновесие, египтянин споткнулся, но ухитрился двинуть Гронда кулаком в лицо. С бешеным криком Гронд потянулся и схватил своего противника, который яростно изворачивался. Его попытки вырваться перебросили Гронда через край площадки, и он упал, все еще сжимая своего врага.

Держась друг за друга, они слетели вниз и вместе врезались в длинный стол. Его крепкие доски ненадолго их задержали. Они скатились со стола, сперва — на скамью, потом — на пол. Гронду при падении досталось сильней, так что перехватило дыхание.

К тому времени, как Гронд сумел шевельнуться, его противник, мимоходом наступив ему на грудь, уже добрался до передней двери, отпер ее, крикнул, зовя на помощь, и исчез во дворе.

Проклиная демонское невезенье, из-за которого он упал с площадки, Гронд выбрался из-под обломков скамьи, с трудом встал и вытащил из-за пояса нож. В этот миг трое египтян ворвались в переднюю дверь, которая была теперь открыта. Первого из них уложила стрела. Гронд увидел, как Митрак, стоявший у лестницы, наложил на тетиву еще одну стрелу.

Не обращая внимания на новых врагов, Гронд прыгнул на ступеньки.

— Прикрой меня!

Он видел наверху, на площадке, только двух людей Кортхака: один из них колотил в дверь рукоятью меча и кричал что-то на египетском. Эти двое, должно быть, ринулись вверх по лестнице, когда Гронд и его противник упали с площадки.

Только сейчас Гронд понял, что кто-то снова запер верхнюю дверь.

Второй египтянин услышал шаги Гронда и повернулся к нему, быстро взмахнув мечом. Он явно собирался нанести удар прежде, чем Гронд успеет подойти достаточно близко, чтобы пустить в ход нож.

Но одна из стрел Митрака воткнулась в плечо египтянина по самые перья, сбив его с ног. Меч выпал из его руки, и Гронд левой рукой подхватил оружие с бронзовым клинком, перешагнув через умирающего.

Гронд сделал низкий выпад, его лицо задело верхнюю ступеньку, когда другой египтянин отбил клинок в сторону. Все еще продвигаясь вперед, Гронд воткнул нож в ногу противника, вырвав у того короткий болезненный стон. Удар раненого лишь рассек воздух: Гронд дернулся в сторону. Египтянин сделал шаг назад, но нога его подогнулась, он споткнулся, шагнул вниз и очутился прямо перед ножом Гронда. Короткий удар покончил с этим человеком.

— Гронд, дай мне место! — Митрак взобрался на площадку и теперь стоял рядом с Грондом, но смотрел вниз, в строну главного входа.

Гронд увидел, что Митрак должен наклонить свой длинный лук, чтобы наложить на тетиву еще одну стрелу. Второй лучник стоял на самой нижней ступеньке, а еще двое людей Эсккара начали медленно пятиться к лестнице, когда темные силуэты скользнули через главный вход и двинулись к ним, готовясь напасть.

Гронд отодвинулся, чтобы дать Митраку место, потом нагнулся и двумя быстрыми движениями сбросил мертвые тела с площадки, прежде чем снова посмотреть на дверь рядом.

— Откройте!

Он услышал изнутри скрежет бронзы.

— Это Гронд!

Он начал стучать в дверь рукоятью меча, потом врезался в нее плечом, но дверь устояла. Он достаточно часто видел эти толстые панели, чтобы знать, что дверь нельзя взломать без инструментов и без посторонней помощи.

Стрела воткнулась в дерево рядом с головой Гронда, сорвав по пути клок его волос, и тетива Митрака зазвенела в ответ.

Гронд понимал, что у него нет времени, чтобы взломать дверь, в то время как все египтяне рвутся к нему. Эсккар каким-то образом сумел проникнуть внутрь, и, может, был теперь заперт в комнатах, но Гронд ничего не мог с этим поделать. Он посмотрел на скудно освещенное помещение внизу. Серые силуэты мелькали сразу за входом в дом, что-то крича на египетском. Эти египтяне вскоре присоединятся к тем, которые уже внутри, понял Гронд.

Им с Митраком придется удерживать лестницу до тех пор, пока не подоспеет помощь.

— Встань наверху, Митрак, — приказал Гронд и двинулся вниз по ступенькам, мимо своих людей, с мечом в одной руке и ножом в другой. — Пусть они придут сюда и умрут.

Он повторил эти слова, на сей раз на египетском, крепче сжав рукоять меча.

Новая волна людей ворвалась в дом со двора как раз когда Гронд добрался до нижних ступенек. Некоторые несли копья — смертельно опасное оружие на близком расстоянии, особенно против тесно сгрудившихся противников, вооруженных мечами. Стрела Митрака ударила в того копейщика, что был впереди. Копье выпало из руки умирающего и заскользило по полу к ногам Гронда. Бросив меч, он подхватил копье как раз вовремя, чтобы встретить атаку.

— Эсккар вернулся! — крикнул он, ринувшись вперед со своим новым оружием, и лучники Митрака подняли крик, выпуская стрелы с такой скоростью, с какой только могли кидать их на тетиву…

И битва за дом Эсккара началась.

В это время наверху Эсккар сделал выпад мечом, но Кортхак отбил клинок в сторону и, не прерывая движения, направил свой меч в лицо Эсккара.

Удивленный быстротой и силой руки Кортхака, Эсккар едва успел отдернуть голову: кончик клинка обжег его ухо и прошел мимо. Он отступил на шаг и перешел к обороне, держа меч перед собой. Звон мечей, раздавшийся за ведущей на лестницу дверью, напомнил Эсккару, что у него мало времени.

— Мои люди за твоей спиной, варвар. Скоро ты будешь мертв, как твоя…

Не обращая внимания на слова Кортхака, Эсккар снова ринулся в атаку, на этот раз пытаясь нанести низкий удар в обход защиты египтянина. Но тот легко отбил удар, и в следующий миг едва не достал мечом Эсккара. Он снова отступил на шаг, поняв, что перед ним мастер меча.

— Ты дерешься, как неуклюжий бык, варвар!

На фоне мерцающего света лампы лицо Кортхака было черной тенью, голос его звучал, как голос подземного демона.

Эсккар знал, что не следует слушать, что говорит противник, нельзя позволить отвлечь себя словами, не то тебя сразит внезапный выпад. Человек перед ним или демон, но меч с ним покончит.

Двинувшись вбок, Эсккар выбросил длинный меч вперед, всеми силами стараясь удержать руку выпрямленной.

Кортхак отбил удар, но для этого ему пришлось сдвинуться вбок. Эсккар не медлил ни секунды, он снова и снова делал короткие быстрые выпады, целя врагу в лицо, в живот, даже в ноги — куда угодно, используя свой меч как пику, нанося быстрые сильные удары всякий раз, как ему удавалось отыскать любую брешь в защите, ни разу не остановившись, ни разу не дав противнику возможности перейти в контратаку.

То был способ победить мастера меча, который сильнее тебя. Эсккар знал: Кортхак имеет перед ним преимущество здесь, в доме, где нет места, чтобы размахивать длинными мечом конника. Поэтому, вместо того чтобы попытаться нанести смертельный удар, Эсккар пустил в ход кончик клинка, нанося уколы врагу так быстро, что у Кортхака не было времени ответить.

Изрань и ослабь своего врага. Дюжина порезов скажется на любом человеке так же, как один смертельный удар. Клан Эсккара сражался таким способом, варварским способом.

— Твоя проститутка умоляла у моих ног позволить ей меня ублажить.

На этот раз слова прозвучали хрипло, чужестранный акцент слышался сильнее. Эсккар мотнул головой, чтобы стряхнуть стекающий в глаза пот, наблюдая за врагом в поисках любого проявления слабости.

Кортхак отступил на шаг, слегка покачиваясь из стороны в сторону, стараясь избежать кончика меча, который жалил его в лицо и шею. Египтянин ждал, когда Эсккар устанет и сделается беззащитным, открытым для крепкого контрудара.

Но Эсккар продолжал наступать, делая маленькие шаги и все время следя за равновесием. Шаги его были скользящими, чтобы не споткнуться обо что-нибудь, и он все время колол и бил, уклоняясь от попыток Кортхака ударить в ответ, постепенно заставляя своего врага пятиться к середине комнаты.

Внезапно Кортхак нанес низкий удар по ногам Эсккара. Этот неожиданный маневр на мгновение приостановил наступление Эсккара, и в тот же миг Кортхак прыгнул назад, не пытаясь больше атаковать, и метнулся в дверь, ведущую в спальню.

Проскользнув в дверной проем, египтянин попытался захлопнуть за собой дверь, но Эсккар, отреагировав почти так же быстро, вогнал клинок в щель между дверью и косяком, удержав ее открытой, прежде чем Кортхак успел налечь на нее всем телом и запереть.

Потом Эсккар ударил в дверь плечом и налег на нее всем телом как раз когда Кортхак предпринял вторую попытку ее закрыть. Вес Эсккара и его резкое движение распахнули дверь прямо Кортхаку в лицо.

Египтянин с проклятием отшатнулся, перевернул маленький столик, так что глиняный кувшин с водой упал на пол и разбился, а Эсккар ворвался в спальню.

Потеряв равновесие, Кортхак вскинул меч, но времени на то, чтобы им взмахнуть, у него уже не было, поэтому он попытался ударить Эсккара рукоятью в лицо. Эсккар поймал противника левой рукой за запястье, этого оказалось достаточно, чтобы отклонить удар, но неровный край эфеса скользнул вдоль головы Эсккара, и брызги крови оросили дверную ручку.

Эсккар бросил бесполезный меч и правой рукой потянулся к горлу Кортхака. Не успел он вцепиться египтянину в горло, как тот перехватил его руку и сжал ее железной хваткой. Борясь и извиваясь, задыхаясь и рыча, они ввалились снова во внешнюю комнату и крепко стукнулись в стену, скользнув по ее гладкой поверхности. Кортхак двигался так быстро, что Эсккару не удавалось его одолеть.

Кортхак все еще сжимал в правой руке меч и пытался высвободить запястье из хватки Эсккара. Египтянин был ниже его, но, к удивлению Эсккара, не только не уступал ему в силе, но и почти сумел снова пусть в ход меч.

Они толкнули стол, который с длинным скрипом заскользил по полу. Нога Эсккара приняла на себя главный удар при этом столкновении, но с яростным криком он сдержал египтянина, кажется, одной только силой воли. Внезапно Кортхак так крепко ударил лбом в скулу Эсккара, что тот почти выпустил руку врага, сжимающую меч.

Эсккар знал, что станет мертвецом, едва его враг пустит этот меч в ход. Он отвернул лицо в сторону, чтобы его снова не боднули, и они схватились опять, дергаясь и рыча. Эсккар что было сил крутнулся на пятках, чтобы выбить Кортхака из равновесия, но тот все-таки удержался на ногах. Они вместе врезались в стену, отскочили от нее и рухнули на полуоткрытую дверь, ведущую во внутреннюю комнату, пролетели сквозь дверной проем и вместе приземлились на полу.

В этой комнате горела еще одна лампа, ее тусклый свет едва освещал меньшее помещение. Эсккар увидел Треллу, ползущую по полу.

— Эсккар, ребенок! — крикнула она полным боли голосом.

Трелла сказала еще что-то, но Эсккар не разобрал слов. К общей сумятице прибавился плач ребенка.

Эсккар прижал руку Кортхака к дверному косяку и удовлетворенно фыркнул, услышав, как меч египтянина зазвенел по полу. Эсккар, должно быть, ослабил хватку на запястье Кортхака, потому что в следующий миг тот вывернулся и рванулся прочь. Эсккар попытался подняться, но поскользнулся на влажном полу.

Кортхак первым очутился на ногах, и, когда двинулся вперед, в руке его появился нож; египтянин быстро размахивал им из стороны в сторону, и нож походил на змею, готовую ужалить.

Потянувшись за своим ножом, Эсккар обнаружил, что ножны пусты, нож его потерялся во время борьбы. Безоружный, Эсккар двинулся назад, раскинув руки, но понял, что зажат в углу.

— А теперь ты умрешь, варвар, — сказал Кортхак хриплым от напряжения голосом.

Он шагнул мимо распростертой на полу Треллы, но та вдруг приподнялась, и Эсккар увидел, как она вогнала в голень Кортхака маленький ножик.

Кортхак вздрогнул от боли, посмотрел вниз и полоснул Треллу ножом.

Но Эсккару нужен был только один-единственный миг. Когда Кортхак нанес Трелле удар, Эсккар ринулся на египтянина, преодолев короткое расстояние между ними так быстро, что Кортхак не успел опомниться. Эсккар снова поймал его за запястье, они сцепились и тяжело рухнули на пол; на этот раз Кортхак приземлился на спину.

Лицо Эсккара оказалось прижато к животу противника; тот корчился, извивался, стараясь вырваться и в то же время пытаясь воткнуть нож в бок Эсккара. Они боролись, катаясь по полу туда-сюда. Эсккар рванулся вперед, схватил Кортхака за горло и сжал, пытаясь придушить настолько, чтобы хватка египтянина ослабла. Они колотились о стену рядом со столиком Треллы. Над их головами продолжал плакать ребенок, его тоненький крик соперничал с яростными рыками мужчин.

Свободная рука Кортхака тянулась к лицу Эсккара, нашаривая его глаза, но Эсккар вжался лицом в живот врага и подтянулся вверх, пустив в ход ступни и колени, работая ими изо всех сил, одновременно пытаясь разжать руку Кортхака на ноже и добраться до его паха.

Неистовым толчком Кортхак ослабил хватку Эсккара настолько, чтобы пустить в ход нож. Клинок египтянина ожег руку Эсккара, но боль лишь привела того в ярость, и он удвоил свои усилия победить человека, который взял в плен его жену и угрожал их ребенку.

Эсккар крепче сжал правое запястье Кортхака, вложив все силы в то, чтобы стиснуть руку врага в дробящем кости захвате. Кровь стучала у Эсккара в ушах. Кортхак извивался и выдергивал руку, но не мог вырваться. С тихим стоном египтянин разжал пальцы и выронил нож.

Эсккар немедленно выпустил горло Кортхака и подтянулся к его груди, всем своим весом пригвоздив этого человека к полу. Пальцы Кортхака шарили в поисках ножа и уже ухитрились схватить его, но Эсккар со звериной мощью саданул коленом по руке Кортхака, пригвоздив ее к полу. Эсккар передвинулся, поймал другое запястье, потом поднял кулак и ударил левой рукой в лицо египтянина, один раз, и второй, и третий.

Третий удар замедлил движения Кортхака и подарил Эсккару столь необходимую возможность. Он поднял вторую ногу и прижал ею свободную руку Кортхака. Теперь его более легкий противник был полностью придавлен весом Эсккара, и у того ушло всего одно мгновение, чтобы занести правый кулак и садануть Кортхака.

Этот удар, нанесенный со всей бушевавшей в Эсккаре яростью, оглушил врага. Не успел Кортхак оправиться, как Эсккар схватил его за волосы, прижал его голову к полу, а второй рукой стал бить снова и снова, каждый раз — в левый глаз Кортхака, вкладывая в удары всю свою силу и ненависть. После пятого удара египтянин обмяк.

Не желая рисковать, боясь, что его противник только делает вид, что потерял сознание, Эсккар поднял кулак и, как молотом, ударил основанием ладони Кортхака по лбу.

Хлынула кровь, забрызгав все вокруг; египтянин остался неподвижным.

Эсккар перевел дыхание, кровь стучала в его ушах, все мышцы дрожали от усталости. Он еще никогда не сражался с таким противником.

Он поискал нож Кортхака, шаря по полу неловкими пальцами до тех пор, пока не схватил окровавленное лезвие. Оружие дрожало у него в руке. Эсккар перевернул нож и прижал кончик к горлу Кортхака. Только потом он откинулся назад и жадно глотнул воздух.

Все еще сидя верхом на груди Кортхака, Эсккар быстро оглянулся через плечо.

В их спальне, по-прежнему освещенной масляной лампой, все было перевернуто вверх дном; Трелла дрожала на полу в нескольких шагах от него.

Она потянулась к Эсккару — в ее руке все еще был зажат крошечный окровавленный ножик, — но едва смогла сдвинуться с места, и ее всхлипывания смешались с плачем ребенка.

При виде этого Эсккару захотелось вогнать лезвие Кортхаку в глотку, но мысль о том, что египтянин может пригодиться ему живым, остановила руку Эсккара.

Кортхак, казалось, был без сознания, но Эсккар хотел в этом убедиться; он воткнул кончик ножа египтянину в горло, ровно настолько, чтобы выступила кровь. Человек никак не отреагировал. Эсккар поднял оружие и ударил рукоятью его по лбу. Египтянин остался безжизненным и обмякшим.

Убедившись, что враг не двинется с места по крайней мере несколько ближайших минут, Эсккар с трудом встал. Его ноги дрожали, кровь стекала с его головы и капала на грудь, смешиваясь с кровью из пореза на руке и многочисленных царапин на лице — следов попыток Кортхака выдавить ему глаза.

Эсккар приподнял плечо, чтобы вытереть рубахой кровь с лица, и почувствовал, как подергиваются от напряжения мышцы руки после боя. Только спустя мгновение перед глазами его прояснилось. Сделав глубокий вдох, он наклонился и одной рукой поднял Треллу с пола.

Не сводя глаз с Кортхака, он подвел Треллу к кровати и опустил на постель. Она пыталась что-то сказать, но слишком сильно дрожала — и от слез, и от раны. Кровь струилась из скверного пореза над ее бедром, и Эсккар, взяв ее ладонь, приложил к ране.

— Держи руку вот так, Трелла, — велел он. — Я приведу кого-нибудь на помощь.

Оглядев комнату, он увидел табурет, который обычно стоял у столика Треллы. Опрокинутый на бок, теперь он лежал у стены. Эсккар подобрал табурет за ножку, приподнял левую ногу Кортхака и подсунул под нее табурет. Потом Эсккар что было сил наступил на голень лежащего… И удовлетворенно крякнул, услышав, как сломалась кость.

— Это за Треллу и моего ребенка, египтянин, — сказал он.

Впервые Эсккар почувствовал уверенность, что Кортхак не будет больше драться этой ночью, даже если вскоре придет в себя.

— Эсккар… Эсккар… С ребенком все в порядке?

Ему пришлось напрячь слух, чтобы разобрать эти слова, но он понял, о чем его спрашивают, когда Трелла приподняла руку и показала на все еще плачущего ребенка. Она еще держала маленький нож, покрытый кровью Кортхака. Вынув нож из ее пальцев, Эсккар бросил его рядом с женой на кровать. Дыхание Треллы замедлилось, движения стали более уверенными.

Эсккар шагнул к колыбели и руками, все еще неловкими от усталости, поднял плачущего ребенка. Продолжая держать в одной руке нож Кортхака, Эсккар осторожно принес младенца Трелле.

— Оставайся тут. Не пытайся двигаться.

Посмотрев вниз, на ее живот и ноги, Эсккар увидел еще кровь, и в нем волной поднялся страх.

— Ты ранена? Где еще…

— Нет, не ранена… Ребенок… Твой сын… Появился на свет всего несколько часов назад…. Я была…

Она не сознавала, что Кортхак нанес ей рану над бедром. Кровь сочилась из раны, текла между ее пальцами, но Трелла продолжала крепко прижимать руку к боку там, куда Эсккар положил ее ладонь. Голос Треллы звучал слабо, ее рану требовалось перевязать.

— Не вставай, — повторил Эсккар, — я скоро вернусь.

С ножом Кортхака в руке он шагнул в рабочую комнату. Пламя горевшей здесь лампы было низким и давало немного света, но Эсккар взял лампу и высоко поднял ее. Ему попались на глаза только два лежащих на полу человека. Мертвый египетский охранник валялся там, где упал, но Аннок-сур оказалась в другом месте: она неподвижно лежала перед ведущей на лестницу дверью, которая была теперь закрыта и заперта на засов.

Ариам исчез.

Аннок-сур, должно быть, закрыла и заперла дверь из последних сил, прежде чем потерять сознание. Эсккар поставил лампу, поднял с пола свой меч и положил на стол.

Из-за двери доносился шум сражения, напомнив ему, что он оставил там Гронда и остальных и что у него, возможно, в запасе немного времени. Эсккар поднял Аннок-сур с пола; она застонала, когда он к ней прикоснулся. Он понес ее в спальню, и тут она стала бороться, стараясь вырваться.

— Успокойся, Аннок-сур. Это я, Эсккар. Ты можешь стоять?

— Да, думаю… да.

Эсккар почувствовал, как она расслабилась, увидел, как голова ее начала клониться набок.

— Повремени падать в обморок, — приказал он, почти выкрикнув эти слова ей в лицо и опуская ее ноги на пол. Ему нужно было, чтобы она оставалась в сознании.

Аннок-сур кивнула, и Эсккар поставил ее в спальне, дав прислониться к стене.

— Запри дверь и не открывай. Перевяжи рану Треллы, пока она не истекла кровью.

Эсккар вложил в руку Аннок-сур нож Кортхака и увидел, как глаза ее сощурились при виде распростертого на полу египтянина.

— Нет, — сказал он. — Пока еще нет. Подожди, пока мы кончим убивать этих подонков. Ты справишься? Только наблюдай за Кортхаком. После того как позаботишься о Трелле, держи нож у его глотки. Если он шевельнется или если кто-нибудь попытается взломать дверь, убей его.

Эсккар закрыл за собой дверь в спальню, взял со стола свой меч и пересек внешнюю комнату. Он услышал, как позади него Аннок-сур опустила деревянный засов. Женщины будут там в безопасности.

Меч Ариама лежал у порога; раньше Аннок-сур прикрывала оружие своим телом. Подойдя к двери, левой рукой Эсккар поднял и этот меч. Сделал глубокий вдох, поднял толстый засов и рывком распахнул дверь.

Крики и пение тетивы ворвались в комнату, и Эсккар увидел спины — Митрака и еще одного лучника, стоящих у самой двери. Два лучника обернулись, потратив ровно столько времени, чтобы увидеть, кто стоит сзади. Эсккару пришлось протиснуться мимо Митрака, чтобы попасть на лестничную площадку.

Наступил рассвет, и свет сочился через открытую дверь и через окна, озаряя происходящее внизу.

Площадка была таких размеров, что на ней с трудом умещались три человека. Митрак стоял рядом с Эсккаром, натянув лук, кровь текла по его левой руке. Эсккар увидел, что в колчане юноши остались только две стрелы. На верхних ступеньках, выставив мечи, пригнулись еще два лучника: они с двух сторон защищали Гронда. Пустые колчаны этих двоих объясняли, почему им пришлось взяться за мечи. Телохранитель Эсккара орудовал мечом и копьем, удерживая на ступеньках ниже трех или четырех громил. Еще пять или шесть ждали внизу, сразу за дверью, ведущей во двор, приготовившись к новой атаке. На полу внизу и на ступеньках валялись трупы, из большинства мертвых тел торчали стрелы.

Эсккар кинул один быстрый взгляд вниз, а находившиеся внизу посмотрели вверх. Один из них крикнул что-то на египетском, но все, что разобрал Эсккар, — это имя Кортхака.

— Кортхак мертв! — прорычал Эсккар, вложив в эти слова всю свою ярость.

Все застыли, услышав такую весть. Эсккар еще сильнее возвысил голос, выкрикивая слова так, чтобы даже находившиеся снаружи услышали его рев:

— Кортхак мертв! — Эсккар вытянул правую руку с длинным мечом, указывая на стоявших внизу; пятна крови на лезвии подтверждали его слова.

Им овладело бешенство, которое переполняло его, когда он сражался с Кортхаком.

— Кортхак мертв, и теперь все вы тоже умрете!

Без колебаний он нырнул под руку Митрака и прыгнул с площадки, нацелившись на пустое место прямо перед лестницей. Эсккар упал на одно колено, но тут же встал, размахивая длинным мечом, когда к нему ринулся первый из египтян. Гронд издал воинственный клич и пошел вниз по лестнице, остальные последовали за ним.

С оружием в каждой руке, охваченный воинственным безумием, Эсккар атаковал внезапно струхнувших приспешников Кортхака.

Длинный меч полоснул одного человека поперек лица, и Эсккар отбил удар второго противника коротким мечом в левой руке. Потом снова ударил правой, с новым приливом энергии орудуя тяжелым клинком.

Неожиданная атака привела египтян в замешательство, несмотря на то что их было больше; двое из них метнулись к открытой двери, остальные заколебались. Воинственный клич Гронда снова прогремел в комнате, и Эсккар услышал стук последней стрелы Митрака, попавшей в цель.

За какую-то дюжину биений сердца погибли четыре человека, и остальные люди Кортхака бежали во двор, отступая перед вдвое меньшим по численности врагом. Во дворе собрались еще люди, готовясь нападать. Но многие слышали слова Эсккара и начали повторять, что Кортхак мертв.

Один из аккадцев воспользовался смятением врага, чтобы захлопнуть переднюю дверь и уронить поперек нее засов.

— Дверь для слуг… Заприте ее, — приказал Гронд, хотя голос его звучал слабо.

Эсккар повернулся к Гронду и увидел кровь на груди и шее своего телохранителя, увидел, что тот покачивается, с трудом держась на ногах.

— Митрак, — приказал Эсккар, — наружная дверь… Позаботься, чтобы она была заперта.

Главный лучник бегом бросился по коридору, чтобы запереть второй выход, в то время как остальные два стрелка двигались от трупа к трупу, вырывая из них стрелы и снова наполняя свои колчаны. Эсккар обхватил Гронда за талию и повел его к лестнице.

— Отдохни тут немного, — велел он.

Сделав глубокий вдох, Эсккар унял дрожь в руках. У него осталось всего три человека, которые еще могли сражаться. Если египтяне ворвутся в наружную дверь, Эсккар сможет отступить в верхние комнаты.

Он быстро прикинул, какова ситуация.

Он нашел Треллу, она и ребенок теперь в безопасности. И он взял в плен Кортхака. В настоящее время можно удерживать дом. Теперь все зависело от Бантора и его людей. Если они потерпели поражение и не смогут вовремя прийти на выручку Эсккару, тот собирался выторговать себе право на выход в обмен на жизнь Кортхака. Если из этого ничего не выйдет, если египтяне ворвутся в дом, Эсккар убьет Треллу и ребенка собственными руками, а потом бросится на свой меч. Что бы ни случилось, он не позволит, чтобы он и его семья живьем попали в руки чужеземцев.

Эсккар отбросил мрачные мысли. Он еще не мертв. Они просто должны продержаться до тех пор, пока не подоспеет помощь.

— Загородите дверь этим столом, — приказал Эсккар, нагнувшись, чтобы поднять копье.

Пора было приготовиться к следующей схватке.

 

Глава 26

Хатхор проснулся внезапно, от неожиданного, но знакомого звука, все еще отдававшегося эхом в ушах. Он машинально схватился за меч, лежащий на кровати рядом. Шум, который разбудил его, распался на крики мужчин и звон бронзы, ударяющей о бронзу. Шум был неровным, но неуклонно становился все громче и настойчивей.

Очутившись на ногах, Хатхор подошел к окну и высунулся, чтобы понять, что происходит.

Остатки сна слетели с него, когда он пригляделся в темноте к соседнему дому. Шум раздавался во дворе Кортхака, отделенного от дома, который занимали Хатхор и Такани, единственной высокой стеной, тянувшейся с обеих сторон главного здания. Кто-то закричал от боли, мучительный крик взвился над остальными криками и проклятьями. За стеной люди умирали, а это означало, что кто-то напал на Кортхака и его охрану. Не прозвучало никакого сигнала тревоги, но все-таки разразился бой…

В конце концов Хатхор все-таки разобрал смысл выкриков:

— Эсккар вернулся!

Он почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Эсккар! Он должен быть мертв!

— Осирис нас забери, — выругался Хатхор.

Быстро одевшись, он ринулся вон из спальни.

— Эсккар вернулся! Никто не уйдет живым!

Крики со двора Кортхака были теперь слышны даже в доме Хатхора.

— Такани! — заорал Хатхор, шагнув в главную комнату.

Старший командир Кортхака спал в соседней спальне.

— Такани, вставай! — крикнул Хатхор в темноту, войдя в эту комнату.

Такани лежал на кровати, все еще храпя, после целой ночи пьянства и разврата. Он провел первую часть вечера в заведении Зенобии, заставляя ее и ее женщин ублажать его. Хатхору пришлось не ложиться до тех пор, пока не вернулся старший командир, а Такани вдобавок притащил одну из женщин Зенобии с собой, проведя голую дрожащую девушку по улицам.

Теперь та села, явно испуганная и сбитая с толку появлением Хатхора и шумом снаружи.

— Что… что случилось? — в ее голосе звучал страх.

Не обращая внимания на широко распахнувшую глаза девицу, Хатхор схватил Такани за руку и потряс, чтобы разбудить.

— Вставай! У соседнего дома дерутся!

Не сказав больше ни слова, Хатхор зашагал к двери.

Полдюжины воинов, спящих в доме, уже вскочили на ноги и нашаривали в темноте оружие, спрашивая друг друга, что делать.

— Дайте сигнал тревоги, — приказал Хатхор, прокладывая себе путь через собирающуюся толпу. — Возьмите мечи и следуйте за мной к Кортхаку.

Передняя дверь дома открывалась прямо на улицу; через нее можно было попасть во двор Кортхака. Хатхор побежал туда, спотыкаясь в темноте и жалея, что у него не было времени, чтобы надеть сандалии. За его спиной труба наконец-то проиграла сигнал тревоги, пронзительный звук должен был созвать воинов.

Стражники, которым полагалось стоять на посту у ворот Кортхака, лежали мертвыми в пыли, из них торчали стрелы. Сжав рукоять меча, Хатхор вошел в ворота.

Кто-то зажег факел, и в его мерцающем свете Хатхор увидел полдюжины тел, лежащих во дворе, стрелы торчали из них под разными углами.

— Хатхор! — окликнул один из воинов. — Амун мертв… люди ворвались в ворота… Они вошли в дом и выгнали нас оттуда. Они лучники…

Амун командовал воинами, занимавшими посты во дворе.

— Достаточно, — оборвал Хатхор. — Собери своих людей и позаботься о том, чтобы у всех было оружие. Охраняйте двери. Не дайте никому уйти.

— Что происходит?

Гулкий голос Такани прорезал нестройный шум. Такани не потрудился одеться и стоял теперь голый и босой, с мечом в руке.

Воину пришлось повторить всю историю, пока Хатхор нетерпеливо притоптывал рядом.

— Ты сказал, что Эсккар внутри, с Кортхаком?

«Да, он только что сказал именно это!» — захотелось завопить Хатхору. Но он знал, что не следует бросать вызов властному Такани, хотя человек этот соображал не быстрее быка. Миновал драгоценный миг, прежде чем Такани собрался, наконец, с мыслями.

— Вы дураки, — сказал Такани, все выпитое минувшей ночью вино испарилось, вытесненное яростью. — Вы позволили горстке людей выгнать вас из дома!

Он схватил попятившегося от дома человека и плашмя ударил его мечом.

— Идите туда и деритесь! — приказал он. — Хатхор, собери людей. Мы взломаем дверь, ведущую в верхние комнаты, и освободим Кортхака.

Не успели воины шевельнуться, как кто-то вбежал во двор, и глаза всех собравшихся обратились к ему.

— Такани… Хатхор! — закричал этот человек и, спотыкаясь, пытаясь перевести дыхание, приблизился к командирам. — Какие-то люди атакуют главные ворота! Они захватили одну из башен и закрылись в ней. Они кричат, что Эсккар вернулся, чтобы убить всех нас!

— Прикажи нашим людям у ворот отступить и соединиться с нами у казарм, — сказал Хатхор, глядя на Такани. — Мы должны двинуться к казармам. Нужно собрать все силы в одном месте. Тогда мы сможем…

— Оставить Кортхака?! Бросить ворота?! — заорал Такани, словно не веря своим ушам. — Если они откроют ворота, в город хлынет целая орда!

— Воины Эсккара уже в городе, — ответил Хатхор, — а наши люди рассыпаны повсюду. Нам нужно собрать всех вместе и…

— Нет, нам нужно немедленно спасти Кортхака, — огрызнулся Такани. Он схватил Хатхора за руку. — Возьми дюжину воинов и ступай к воротам. Захвати Ариама, — Такани показал мечом в сторону двора, — и половину его сброда в придачу. Если они и его люди не станут драться, убей его. Я отобью дом и освобожу Кортхака. А ты позаботься о том, чтобы ворота остались закрытыми.

Хатхор посмотрел через двор туда, где стоял Ариам, окруженный дюжиной своих людей — ему перевязывали руку.

— Ариам! Это в самом деле Эсккар? — Хатхору пришлось возвысить голос, чтобы перекрыть шум, хотя Ариам стоял всего в нескольких шагах от него.

— Да, это он, — ответил Ариам. — Он сражался с Кортхаком и его охраной, когда я видел его в последний раз.

Хатхор понял, что Такани прав насчет Ариама и его людей. Предатель набрал множество хвастливых воров и разбойников, эти слабаки не ринутся в битву по приказу своего предводителя. Хатхору следовало бы побольше разузнать об Эсккаре и Ариаме, но теперь на это уже не было времени.

Он поколебался, но один взгляд сказал ему, что спорить бесполезно. Решение Такани, может, было и неверным, но они и так потеряли слишком много драгоценного времени, споря друг с другом о том, что же делать. Такани не боялся никого на земле, да и, если уж на то пошло, под землей, кроме Кортхака. Он знал, что гнев хозяина обрушится на него, если он подведет. Только минувшим вечером за обедом Хатхор слышал, как Такани заверил Кортхака, что город полностью им покорился. А теперь Кортхак, возможно, уже мертв, если верить Ариаму.

Верхняя дверь была заперта на засов, и незнакомые лучники защищали лестницу в спальню. К этому времени весь город уже проснулся, и половина горожан очутилась на крышах, выкрикивая имя Эсккара.

Лучше плохой план, чем вообще никакого, решил Хатхор, понимая, что он все равно ничего не может тут поделать.

— Хорошо, Такани. Ты освободишь Кортхака, — Хатхор повернулся к посланцу, все еще ожидавшему приказа. — А ты возвращайся к воротам. Скажи людям, что я приведу подкрепление, и пусть они приготовятся отбить башню. Позаботьтесь о том, чтобы ворота остались закрытыми, что бы ни случилось.

Человек кивнул и выбежал со двора.

— Я отведу моих людей к казармам, — Ариам присоединился к Такани и Хатхору со свежей повязкой на руке.

— Как это могло случиться? — закричал Такани, рванувшись к Ариаму. — Как ты….

— Не пытайся обвинить в этом меня! Твои египтяне должны были охранять Кортхака! — заорал в ответ Ариам. — А Эсккар вошел прямо в рабочую комнату дома! Это твои люди не справились со своим делом!

— Прекратите! — велел Хатхор, вклиниваясь между ними. — У нас нет на это времени! Кортхак или заперт в доме, или мертв. В любом случае мы должны подавить восстание.

Он оттолкнул от Такани Ариама, чем, без сомнения, спас последнему жизнь. Еще одно слово — и Такани выпустил бы Ариаму кишки. Хатхор и раньше видел, на что Такани способен в ярости.

— Мы должны отправиться в казармы, — сказал Ариам. — Там сложено запасное оружие.

Хатхор уловил в голосе Ариам страх. Что-то испугало его настолько, что предатель хотел убраться подальше от этого дома.

— Отведи половину своих людей к воротам, — сказал Хатхор. — А остальным прикажи слушаться Такани. Без споров! Просто иди!

Ариам открыл было рот, чтобы возразить, потом пожал плечами.

— Я велю им взяться за дело.

Он зашагал прочь, выкрикивая приказы своим людям, разделяя их на два отряда, когда те начали собираться у входа во двор.

Такани тоже уловил в голосе Ариама нечто странное.

— Убей его, когда все будет кончено, — приказал Такани тоном, полным холодной ярости. — Я не хочу больше видеть его живым. Понимаешь? Трус предаст нас при первой же возможности.

Такани повернулся и приготовил своих бойцов к броску, чтобы вновь захватить дом.

Хатхор сделал то же самое, отобрав первых двадцать человек, которые попались ему на глаза, и приказав им следовать за собой. Он быстро проверил, имеют ли они в придачу к мечам луки.

К этому времени люди Ариама уже ушли, исчезнув в конце улицы.

Хатхор приказал своим воинам поторапливаться.

Прежде чем шагнуть через ворота, он бросил последний взгляд на двор. Такани навел порядок к своем отряде из двадцати человек. Через несколько мгновений он начнет атаку на дом.

Хатхор вышел на улицу и пустился бегом. Он надеялся, что возле ворот ему не понадобятся эти оставшиеся здесь двадцать человек.

Бантор бежал к казармам. Те дни, когда ему приходилось прятаться, скрываясь от врагов, не зная точно, что делать, наполнили его душу яростью. Мысли об Ариаме мучили его днем и ночью с тех пор, как Бантор попал в засаду.

Ариам, который взял его жену для полуденного развлечения. Ариам, который подстерег их и разбил. Ариам, который десятки раз смеялся над ним в прежние дни.

Бантор снова поклялся увидеть своего врага мертвым, предпочтительно медленно зажаривающимся над горячими углями. Этот человек должен умереть, и не только он один. Бантор собирался отомстить за себя и за всех своих людей, убитых в засаде. Чем скорее он освободит казармы, тем скорее сможет начать охоту на Ариама.

Бантор первым добрался до речных ворот, но к этому времени Явтар и Алексар уже позаботились о большинстве охранявших эти ворота стражников. Люди Бантора прикончили остальных, и ему самому уже некого было убивать. Он выждал немного, чтобы убедиться, что все его люди вошли в город, и повел их по извилистым улочкам к казармам. Крепко сжимая меч в руке, он нетерпеливо ждал встречи со своим врагом.

Остановившись перед последним поворотом, он дал своим людям его догнать. Считая самого Бантора, в его отряде было только двадцать четыре воина, так как он оставил Алексара и Явтара удерживать речные ворота.

Если верить Реббе, в казармах было по меньшей мере сорок или пятьдесят египтян и двадцать-тридцать неудачников, набранных Ариамом. Чтобы иметь хоть какую-то надежду на победу при таком соотношении сил, Бантору нужно было не только освободить пленников, но и захватить склад оружия, в том числе для того, чтобы оружие это не досталось людям Кортхака. А для этого требовалось застать противника врасплох.

Держась в тени, Бантор выглянул из-за угла. Воинские казармы, несколько низких хижин, стоящих полукругом вокруг тренировочного поля, выглядели мирно. Еще не догоревший костер мерцал в нескольких шагах от левой хижины, вокруг огня стояли несколько часовых. Вдалеке, у самой меньшей из хижин, Бантор разглядел не меньше четырех часовых. Ребба сказал, что там держат пленных.

Большинство людей Кортхака спали в главной казарме, единственном достаточно большом здании в Аккаде, чтобы в нем могло поместиться столько человек. В нескольких шагах от входа в казарму Бантор увидел еще трех часовых: они поддерживали огонь в костре.

Как только займется рассвет, эти часовые разбудят спящих внутри дома чужестранцев, поэтому Бантору нужно было немедленно взяться за дело.

Один из часовых посмотрел в сторону речных ворот, без сомнения, недоумевая, почему оттуда время от времени доносятся крики. Но не настолько недоумевая, чтобы подать сигнал тревоги.

— Мы готовы, — мгновение спустя прошептал на ухо Бантору Клексор.

— Веди своих людей к маленьким казармам, — сказал Бантор. — Освободите пленных. Все остальное — потом. Я позабочусь об египтянах.

Бантор отдал Клексору десять человек, оставив себе только четырнадцать, чтобы справиться с египтянами.

— Тогда — доброй охоты, — прошептал Клексор, накладывая стрелу на тетиву.

Бантор сделал глубокий вдох и пустился бегом прямо к костру. В тот миг, когда один из часовых поднял глаза, Бантор издал воинственный клич:

— Эсккар вернулся! Смерть захватчикам!

За его спиной остальные тоже воинственно вопили, ноги бегущих тяжело стучали по земле.

Нерасторопный часовой, занимавшийся костром, мгновение широко раскрытыми глазами глядел в темноту и только потом принялся нашаривать оружие. Его меч даже не успел покинуть ножны, как Бантор сразил врага, почувствовав, как клинок, который он точил каждый день, пронзил плечо египтянина. Выдернув оружие, он вихрем ринулся на следующего человека, отбил его удар и полоснул по лицу.

Первые вопли пронзили ночь, смешиваясь с растерянными криками сбитых с толку людей. Воины Бантора бежали мимо него, и последний часовой пустился наутек, нырнув в сторону казарм.

Главные казармы, способные вместить сорок человек, были заняты чужестранцами Кортхака. Бантор побежал к их дверям, и тут оттуда, спотыкаясь, появились несколько человек с оружием в руках. Стрела убила одного из них еще в дверном проеме. Потом Бантор очутился перед египтянами, с яростью размахивая мечом и рубя всех, кто оказывался у него на пути.

Чужестранцам, все еще полусонным, удалось вырваться из дома только благодаря тому, что их было так много. Они попытались построиться в ряд, но из темноты летели стрелы, убивая людей прежде, чем те успевали выстроиться для обороны. На таком близком расстоянии лучникам не требовалось особенно тщательно прицеливаться, и убийственные стрелы срывались с тетивы с такой быстротой, что египтянам казалось — перед ними сотни стрелков.

В груди Бантора полыхала ярость; не обращая внимания на стрелы, мелькающие мимо его головы, он рвался вперед, полный решимости пробиться в казармы. Убивая, он каждый раз выкрикивал имя Эсккара.

Египтяне попятились перед безумным бойцом и его людьми, оставив попытки удержать боевой строй. Пять, а то и больше врагов погибли, прежде чем остальные сумели вернуться в казармы и захлопнуть за собой дверь.

Бантор с проклятием бросился на дверь всем телом, но она не шелохнулась, и он знал, что по меньшей мере полдюжины человек изо всех сил подпирают ее с той стороны. Он услышал, как к двери подтащили лежанки. Внутри зазвучала труба, послав в ночь приглушенный сигнал тревоги, будя город и возвещая о том, что на Аккад напали.

Бантор огляделся по сторонам, посмотрел на своих людей, натянувших луки, всмотрелся в два узких окна, прорубленных высоко в стене для вентиляции. Внезапная атака заперла египетских бойцов в казарме, и теперь Бантор хотел во что бы то ни стало там их удержать.

Шагнув прочь от входа, он посмотрел сперва на улицу, потом на людей Клексора. На улице никого не было, никакие вооруженные и хорошо обученные подкрепления не рвались на помощь людям Кортхака. Меньше чем в пятидесяти шагах от казармы Клексор и его лучники посылали стрелы во все, что двигалось, атакуя меньшие казармы. Бантор увидел, что какие-то люди бегут прочь, в темноту, и это был хороший знак.

Бантор хотел надеяться, что отряд Клексора одержит верх. Он не сомневался, что по крайней мере половина разбойников, набранных по округе Ариамом и размещенных в двух меньших строениях, бросится наутек при первом же намеке на беду: некоторые — к дому Эсккара, другие — к главным воротам. Сейчас их можно было не брать в расчет. Бантор должен был уничтожить египтян, прежде чем те сумеют организовать защиту или сбежать.

— Окружить казармы! Они могут попытаться пробиться сквозь стену! — прокричал Бантор. — Поднимитесь на крышу, разведите на крыше огонь. Сожгите их, не дайте им спастись! Быстрей!

Воин ринулся к яме с огнем и начал подбрасывать в пламя еще поленья. Несколько мгновений низкие языки пламени тускло мерцали, потом дерево занялось и огонь начал расти. Лучники принялись его раздувать, стоя лицом к дому с луками наготове. Казармы имели только один вход, и окно на другой стороне было слишком маленьким, чтобы через него смог пролезть человек.

Внутри казарм раздались крики ярости. Бантор не мог поверить в свою удачу. Он запер около сорока египтян в одном-единственнном помещении. Если он сможет удержать их там еще несколько мгновений…

— Прикрывайте дверь! — крикнул он. — И пусть несколько лучников поднимутся на ту крышу!

Он показал мечом на воинский склад — строение поменьше, всего в нескольких шагах от главной казармы, открытое с двух сторон. Там хранились боевые топоры, щиты, копья и другое оружие.

Тем временем огонь потрескивал, глотая новую поживу, и густой дым начал подниматься в небо, где на востоке уже появился розовый отблеск. Пройдет немного времени, и пламя займется вовсю.

Внезапно дверь казармы распахнулась. Три стрелы мелькнули, устремившись в ту сторону, где выстроились в ряд аккадцы. Одна стрела пролетела мимо уха Бантора, а лучник, стоявший в двух шагах от него, со стоном упал на землю.

Люди Бантора принялись стрелять в ответ, но дверь уже захлопнулась, и почти дюжина стрел осталась торчать в деревянной створке.

Бантор открыл было рот, чтобы выбранить своих воинов, но в этом уже не было нужды: некоторые сами себя ругали, другие сменили позиции, готовясь к следующей атаке египтян. В следующий раз их не поймают так легко.

— Бантор! Это ты?

Он повернулся и увидел человека, который, спотыкаясь, шел к нему. Бантор не сразу узнал Джарака и двух других членов клана Ястреба из тех, что охраняли дом Эсккара. Они приближались неверным шагом, их почти нагие тела были испещрены отметинами, оставленными бичом.

— Дай нам оружие, Бантор, — велел Джарак, прикоснувшись к руке Бантора. — Мы можем драться.

— Позаботьтесь о тех, кого мы поджарим, — сказал Бантор. — Возьмите оружие на складе. Принесите щиты и копья для моих людей. Все это может понадобиться нам через минуту.

— Нет, мы хотим…

Бантор схватил Джарака за руку и толкнул его к складу.

— Иди!

Дверь казармы распахнулась настежь, но на этот раз лучники Бантора были готовы к такому повороту событий. Их стрелы полетели в темноту комнаты. Только одна стрела, пущенная слишком высоко, прошла мимо.

Но из казарм вырвался поток людей, некоторые из них закрывались щитами, и все они ринулись к аккадцам, издавая воинственные кличи.

С крыши склада четверо лучников, которые только что заняли свои позиции, начали стрелять в спину людям Кортхака, уложив первых же двух прикрывающихся щитами людей, которые появились из казармы. Это подарило лучникам Бантора больше удобных целей. Они сразили еще двух, прежде чем предводитель, возглавляющий атаку египтян, сошелся с Бантором на мечах.

Бантор отбил неистовый верхний удар и пустил в ход один из любимых приемов Эсккара, шагнув вперед и врезавшись плечом в щит своего противника. Это остановило натиск врага, и не успел тот восстановить равновесие и снова набрать скорость, короткий меч Бантора мелькнул над верхним краем щита египтянина и вонзился ему в грудь у основания шеи.

Воин с воплем выронил меч и потянулся к ране. Выдернув клинок, Бантор оказался лицом к лицу с другим атакующим, но этот человек уже умирал: очередная стрела, мелькнув с крыши склада, ударила его в спину.

Атака захлебнулась, прежде чем большинство египтян успели выбраться из дверного проема. Их предводители были мертвы, и египетские воины снова отступили в казарму. Дверь опять захлопнулась, оставив одного сыплющего проклятиями человека снаружи; он колотил в дверь, требуя, чтобы его впустили, пока его не прикончили две стрелы в спину. Тело тяжело осело прямо перед входом, и Бантор удовлетворенно хмыкнул. В следующий раз, чтобы добраться до его людей, египтянам придется перешагивать через своих убитых.

— Бантор, огонь готов, — крикнул кто-то.

— Тогда поджигайте крышу.

Джарак вернулся, неся большой деревянный щит и три копья; три или четыре бывших пленника несли за ним почти такой же груз. Появились еще люди; все они несли то или иное оружие, и Бантор понял, что некоторые горожане вошли на территорию казарм и вооружились на том же самом складе.

Первая головешка взвилась в небо, чтобы упасть на крышу казармы. За ней последовала вторая, потом другие, прочертив дымный след, упали на крышу — их швыряли подоспевшие горожане. Дом загорелся, дерево и солома занялись почти одновременно. Огонь взметнулся в небо.

Бантор посмотрел на землю перед собой, считая убитых египтян. Восемь тел лежали в грязи, почти из всех торчали стрелы. Трое убитых имели щиты, обычно не хранившиеся в переполненных казармах. Итак, у египтян были мечи, ножи, несколько луков и едва ли еще что-то, помимо этого.

Появился еще один горожанин, который нес копье. Он опустился на колени рядом с лучником, нацелив копье под углом вверх, чтобы в случае чего защитить стрелка. Без сомнения, этот человек был обучен вставать и бросать копье в любого приближающегося врага. Еще один горожанин появился и сделал то же самое, и Бантор увидел, как Джарак, стоя у склада, раздает прибывающим людям оружие и указывает им, куда надо идти.

С громким треском волна огня поглотила крышу казармы, и яркое пламя добавило света к разгорающемуся восходу.

Появился Клексор, приведя с собой большинство лучников.

— Пленники свободны, Бантор! — крикнул он. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть треск огня. — Мы потеряли несколько человек, но сброд бежал.

— Расставь своих людей, — велел Бантор. — Пусть несколько поднимутся на крышу склада. Египтяне скоро выскочат.

Бантор увидел, что за Алексаром идут, спотыкаясь, почти двадцать освобожденных воинов. Большинство из них выглядели измученными и, казалось, едва могли стоять после долгих часов рабского труда и голода.

— Отдай им твои луки, — приказал Бантор.

Даже такие слабые, эти люди еще способны были выпустить стрелу. На таком расстоянии лучнику не надо было сильно натягивать тетиву.

Бантор шагнул в сторону и улучил мгновение, чтобы оглядеться.

Все новые и новые горожане присоединялись к бою, неся самодельное оружие или мечи, которые они добыли на той или другой войне. И освобожденные пленники тоже помогут. Если огонь не зажарит египтян живьем, его люди, стреляя в дом, начнут их убивать. Хваленым бойцам Кортхака суждена смерть скота на бойне.

— Клексор, покончи с ними. Я заберу своих людей и двинусь к дому Эсккара. Когда сможешь, отправляйся следом за нами.

Созвав своих воинов, Бантор повернулся и трусцой пустился прочь, половина воинов нехотя пристроились за ним. Они хотели посмотреть, как сгорят египтяне. Часть крыши уже упала внутрь дома, и шум от ее падения смешался с воплями людей, попавшими в огненную ловушку.

С крыши склада начали стрелять лучники, целясь во все, что двигалось внутри горящего дома.

Бантор не обращал на это внимания, крича своим людям, чтобы те поторапливались. Ариама не было в казарме. Бантор узнал бы этого человека где угодно.

Теперь Бантор побежал изо всех сил, за ним по пятам следовали двенадцать оставшихся у него людей; вначале с ним было четырнадцать. Прозвучал сигнал тревоги — значит, сейчас важнее всего была скорость. У дома Эсккара будет сражение, и воины Кортхака соберутся именно там. Бантор надеялся, что у него хватит людей.

Из дома впереди вышел человек с мечом, преграждая ему путь. Бантор сразил его, едва замедлив бег, даже не интересуясь, друг это или враг. Теперь на счету было каждое мгновенье. Он должен был добраться до дома Эсккара. Раз Ариама не оказалось в казармах, значит, он должен быть где-то там — или в доме, или неподалеку.

Бантор знал этого человека. Ариам будет полагаться на указания своего предводителя, Кортхака. Ариам мог сражаться отчаянно, только если чувствовал уверенность в победе. Стоит событиям принять слишком опасный оборот, Ариам сделает то, что делал всегда, когда становилось слишком опасно: тихо растворится в темноте. На сей раз Бантор собирался помешать коварному бывшему начальнику стражи уйти.

Поэтому Бантор побежал еще быстрее, оставляя позади узкие улочки. Его меч, колеблясь, поблескивал в лунном свете, а позади него люди наполняли улицы воинственными криками:

— Эсккар вернулся! Эсккар вернулся!

Эсккар рассчитывал, что Бантор ворвется в его дом. Эсккар и горстка его людей, если они все еще были живы, не могли продержаться долго против живущих в этом доме бойцов Кортхака.

— Быстрее, люди! — закричал Бантор, высоко поднятым мечом указывая дорогу.

 

Глава 27

Дракис наблюдал, как Энкиду и его воины пустили в ход бревна, вынутые из телеги, чтобы подложить их под колеса, приподняв повозку так, что она закрыла вход до половины. Получилось отличное заграждение, которое помешает любому войти в башню.

Довольный тем, что теперь повозку не так-то просто сдвинуть с места, Энкиду повернулся к Дракису.

— Ты ранен, Дракис?

— Нет, просто никак не переведу дух. Ты сможешь удержать низ башни?

— Да, некоторое время. Они не пробьются сюда легко, если твои лучники прикроют нас сверху. Оставь мне пять человек, а остальных возьми с собой на площадку.

— А пятерых хватит, чтобы тут продержаться?

— Если людей будет больше, они станут только путаться под ногами, — ответил Энкиду. — И мы нашли в углу несколько копий.

Копья в ближнем бою могли послужить лучше мечей. Сжав плечо Энкиду, Дракис повернулся к ступеням, а люди Энкиду продолжали толкать и тянуть, пытаясь поднять повозку еще выше. К этому времени переднее колесо почти целиком находилось внутри башни.

Энкиду был прав. Много у него людей или мало, телегу нелегко будет оттащить в сторону, тем более если ее будут защищать. Двое уже взяли свои луки и стояли наготове, выискивая цели. Еще один вернулся, неся в охапке копья, и прислонил их к стене, чтобы они были под рукой.

— Сдержи врагов, Энкиду. Дай знать, когда тебе понадобится помощь.

Оставив с Энкиду пять человек, Дракис повел остальных вверх по лестнице, предупредив, чтобы они нагибались пониже, когда выберутся наверх. К его удивлению, ночная тьма уступила место проблескам рассвета, и, посмотрев на восток, он увидел поднимающиеся в небо золотые лучи: солнце вот-вот должно было появиться из-за горизонта.

Улицы внизу оставались темными, их прикрывали от восходящего солнца стена и башня.

Мимо головы Дракиса просвистела стрела. Тарок, помощник Дракиса, испытанный ветеран, разместил людей так, что они сидели на корточках, укрывшись за зубцами и повернувшись в сторону башни напротив.

— Мы потеряли двух человек, Дракис. Один мертв, второй получил стрелу в руку и теперь ни на что не годится. Но мы убили пять или шесть врагов. Там, должно быть, египтяне Кортхака.

Тарок бросил быстрый взгляд поверх зубцов, потом снова повернулся к командиру.

— Что происходит внизу?

— Мы перегородили вход повозкой. Энкиду удержит низ, если мы сможем поддержать его отсюда.

— Мы почти готовы начать, — ответил Тарок. — Я ждал рассвета, чтобы лучше видеть, куда мы стреляем. Они будут легкими мишенями. А ты присматривай за теми, что внизу.

Дракис посмотрел на восток. Розово-красное сияние обняло горизонт, край солнечного диска в любое мгновение мог затопить светом землю внизу.

Дракис быстро сосчитал людей. Включая его самого, у них имелось пятнадцать лучников, способных натянуть тетиву. Тихим голосом Тарок объяснил прибывшим последними, что он собирается делать. Потом разделил людей на два ряда по семь человек в каждом; наложив стрелы на тетиву, лучники ожидали только приказа начать. Тарок тоже наложил стрелу и приготовился выстрелить вместе с первым рядом.

— Давайте, — сказал Тарок.

Первый ряд поднялся как один человек, выбрал цели и выстрелил, снова пригнувшись, едва стрелы отправились в полет. Точно так же поднялся второй ряд, тетивы луков были уже оттянуты к уху. Эти люди тоже прицелились, прежде чем выстрелить.

Выстрелы первого ряда смели людей со второй башни. Второй же ряд, тщательно целясь в любую мишень, приближавшуюся больше чем на тридцать шагов, перекрыл подступы к воротам.

У Дракиса под командованием были лучшие в Аккаде лучники после Митрака и его избранных стрелков. Меткие лучники Дракиса без труда могли попасть в голову человека на таком расстоянии даже при первых рассветных лучах. Он выглянул из-за зубца башни.

Выпущенные первым рядом стрелы могли ни в кого не попасть, но выпущенные вторым убили двух или трех врагов. И снова поднялся первый ряд, натянув луки, но не нашел цели, по которой можно было бы выстрелить. Воины Кортхака, хоть и были свирепыми бойцами и, возможно, имели такие же луки, как и люди Дракиса, не упражнялись часами каждый день в течение месяцев. Сегодня они очутились лицом к лицу с лучниками, обученными стрелять разом, с людьми, достаточно сильными, чтобы в случае необходимости удерживать оперение стрелы возле уха, пока человек не досчитает до пятидесяти. Что было еще важнее, месяцы тренировок заставили аккадцев гордиться своим мастерством, и они не собирались дрожать перед какими-то там чужестранцами.

Дракис увидел движение на второй башне, услышал звон тетивы, и семь стрел взмыли на открытом пространстве между двумя башнями. Лучники снова пригнулись, чтобы наложить на тетиву новые стрелы. Второй ряд, ни сказав ни слова, занял их место и стал искать мишени. Но стрелять было не в кого, и Дракис вздохнул с облегчением. Может быть, все это дело, в конце концов, окажется легче, чем он ожидал.

— Тарок, ты можешь очистить ту башню, если у тебя останется половина людей? Мне понадобятся остальные, чтобы прикрывать ворота и вход сюда.

— Да, пока могу. Если мне понадобится помощь…

— Ты ее получишь, — сказал Дракис.

Через мгновение он заставил своих людей переместиться к задней части башенной площадки, откуда они могли смотреть прямо вниз, на площадь. Поскольку теперь они были открыты для лучников с другой башни, им приходилось полагаться на защиту стрелков Тарока. Дракису не нравилось так сражаться, но, по крайней мере, теперь все приближающиеся к башне были в его власти.

Когда Дракис высматривал врагов, стрела ударила в стену над его головой и отскочила. Внизу теснились лучники и люди с мечами, готовясь ринуться на его позиции: они собрались почти на том же месте, с которого сам Дракис пошел в наступление.

— Мы должны сдержать их, не позволить им войти в башню, — сказал Дракис, выстраивая справа и слева своих людей. — Цельтесь сперва в лучников.

Подняв свой лук и наложив стрелу на тетиву, он в последний раз посмотрел на вторую башню.

— Давайте!

Они встали разом и выпустили восемь стрел в разбойников, собравшихся внизу. Некоторые выстрелили в ответ, и стрелы застучали по стене, но большинство пролетели слишком высоко. Требовалось сделать выстрел или два, чтобы пристреляться, и Дракис, как и любой другой лучник, знал, как трудно стрелять снизу вверх. Не обращая внимания на ответные выстрелы, он как можно быстрее пускал стрелы во вражеских бойцов, пытаясь убить каждого, имевшего лук.

Оказавшись под ливнем стрел, не имея прикрытия, люди внизу рассыпались: некоторые побежали прочь по улице, остальные нырнули в дома или спрятались за любым прикрытием, какое смогли найти.

Аккадцы выпустили еще несколько стрел по всему, что двигалось. В конце концов Дракис увидел, что стрелять больше не в кого, и ослабил тетиву, внимательно рассматривая площадь внизу. Он никого там не видел, но знал, что его враги собирались где-то вне поля его зрения. Если бы он захватил обе башни, его лучники смогли бы вымести всю улицу своими стрелами. И снова Дракис проклял судьбу, не позволившую ему появиться на несколько мгновений раньше. Но все-таки он благодарил богов за то, что башню, которую он взял, защищали всего лишь разбойники, а не бойцы-пустынники Кортхака.

Он гадал, как там дела у Эсккара. Вдалеке Дракис слышал крики и воинственные кличи, они звучали то тише, то громче, большинство из них доносилось со стороны казарм. Он надеялся, что Бантор и его люди в городе. Если бы дела Бантора пошли плохо, Дракис и его воины оказались бы заперты тут, отрезаны без всякого пути к спасению.

Дракис крепче стиснул лук. Скоро он узнает, как идут дела у остальных. А сейчас он все равно ничего не мог поделать, ему оставалось лишь ждать следующей атаки.

Такани наблюдал, как Ариам и Хатхор покинули двор. Он рад был избавиться от обоих. Если Ариам переживет эту ночь, если Хатхор его не убьет, Такани поклялся тогда убить и одного, и другого. Даже если Хатхор убьет Ариама, Такани решил, что все равно хочет смерти Хатхора. Этот человек раньше смел сомневаться в решениях Такани, а теперь хотел бросить Кортхака. Такани знал одно: ворота надо защитить, иначе они не смогут помешать новым воинским силам войти в Аккад. Может, у этого Эсккара снаружи сотни человек, только и дожидающихся, чтобы ворота открыли.

Покачав головой, он отбросил мысли и об Ариаме, и о Хатхоре. Такани проклял злых демонов, которые напали на дом ночью, застав всех спящими или дремлющими на посту. Эти аккадцы были слишком трусливы, чтобы бросить вызов его людям при свете дня, когда египтяне легко смогли бы их всех перерезать.

Оглядевшись по сторонам, Такани обнаружил, что несколько человек все еще собирают оружие и зашнуровывают сандалии. Он был рад, что во дворе стало вдвое меньше людей: теперь дела пойдут лучше. Оставшиеся двадцать бойцов хорошо знали свое ремесло. Они скоро отобьют дом. Такани знал, что он должен торопиться, прежде чем что-нибудь случится с Кортхаком, хотя в глубине души уже начал обдумывать, как пойдет его жизнь без Кортхака.

Если эти слабаки убили Кортхака, Такани будет править Аккадом. И он поклялся жестоко отплатить обитателям города за их нападение; он убьет столько человек, что никто из аккадцев никогда больше не посмеет встать с колен.

Оставив нескольких воинов охранять кухонную дверь, чтобы никто через нее не сбежал, Такани выстроил своих людей в боевой готовности, поставив впереди тех, кто имел щиты. За ними следовали копейщики, а шесть или семь лучников замыкали строй. Хатхор взял большинство лучников с собой, но от луков все равно будет мало проку внутри дома.

— Как только мы начнем, — прокричал Такани, расхаживая перед своими людьми, — не должно быть никаких заминок! Поднимайтесь прямо на лестничную площадку и убивайте всех, кто встретится вам на пути!

Он сделал глубокий вдох и поднял свой щит.

— Вперед!

Шесть человек уже стояли наготове со столом, который всегда стоял во дворе. Они передвинули его так, что он оказался в нескольких шагах от двери, а теперь подняли и ринулись вперед, используя стол как таран. Египтяне изо всех сил ударили им в дверь, и тяжелый стол, сделанный из толстых досок, с первой же попытки расщепил часть створки. Такани услышал, как за дверью орут люди: они знали, что на них надвигается.

— Хорошо! — завопил Такани. — Еще один удар!

Люди ударили снова, к общему шуму добавился звук ломающегося дерева. С третьей попытки в двери была пробита дыра, запиравший дверь засов сломан и стол, которым защитники дома подперли дверь изнутри, отброшен в сторону.

Через неровную дыру полетели стрелы, и ближайший к двери человек осел на колени с торчащим из груди древком. Остальные воины Такани подались назад.

— Щиты! Те, у кого есть щиты — вперед! — закричал Такани.

Люди двинулись вперед с щитами и мечами, готовые встретиться лицом к лицу с затаившейся в доме опасностью. Некоторые египтяне несли тяжелые аккадские луки. Как только они окажутся внутри, как только им удастся пустить оружие в ход, они уничтожат любого, кто окажется на лестничной площадке.

— В атаку!

Люди ринулись вперед — человеческий клин, выбивший остатки двери из дверной рамы и ввалившийся внутрь. Стрелы уложили первых двух воинов, ворвавшихся в дверной проем, угодив им в головы, но это лишь на несколько мгновений замедлило наступление египтян. Атакующие знали, что самый быстрый способ завершить битву — это ринуться в дом и убить всех, поэтому они не обращали внимания на потери.

Стоя снаружи, прямо перед дверью, Такани убедился, что последние из его бойцов прорвались в дом, и только тогда последовал за ними. Подняв щит, Такани шел за бойцами и кричал, чтобы они спешили вперед.

— Убейте их всех! — ревел он. — Пойдите и покончите с ними!

Его люди подхватил крик, страшные слова эхом разнеслись по комнатам дома:

— Убейте их всех!

Бормоча проклятия глупому Такани, Хатхор шагнул со двора. Он подтолкнул последнего отставшего воина из числа тех, с кем ему приказали отправляться к главным воротам: дурак опустился на колени в грязь, чтобы зашнуровать сандалию.

— Брось это, осел, — приказал Хатхор, тычком заставив воина перейти на бег.

Он послал вперед больше двадцати пяти людей, более чем достаточно, чтобы отбить башню. Хатхор решил, что у Эсккара куда меньше народу, чем думает Такани. В отличие от Такани, он не боялся, что за воротами притаились предполагаемые «сотни» — иначе Эсккар не дал бы запереть себя в доме Кортхака. Вероятно, варвар проскользнул в город с несколькими людьми в надежде поднять на восстание местных жителей.

К тому времени, как Хатхор пустился бегом, большинство его людей уже исчезли за поворотом улицы. Он хотел догнать их, прежде чем случится еще какая-нибудь неприятность. Завернув за угол, Хатхор и оставшийся с ним воин почти споткнулись о труп одного из египтян.

Хатхор на мгновение замедлил бег, глядя вниз, на тело. Потом услышал крик, вскинул глаза и увидел, как еще одного его воина уложили какие-то аккадцы; и убитый, и нападавший вместе упали у стены дома.

— Смотри, он убил одного из…

— Забудь про него, — велел Хатхор. — Ступай к воротам.

Он подтолкнул воина вперед одной рукой, а второй вытащил из ножен меч, приближаясь к двум лежащим людям.

Упавший египтянин был то ли мертв, то ли без сознания, но вес его тела пригвоздил ошеломленного аккадца к земле. Хатхор поднял меч, как вдруг позади него кто-то пронзительно завопил. Круто обернувшись, он увидел бросившуюся на него молодую женщину с ножом в руке.

Потеряв равновесие, Хатхор замахнулся мечом, целясь ей в голову, но она поднырнула под удар, промчалась мимо и бросилась на обоих лежащих, пытаясь защитить своего мужчину. Нож вылетел из руки девушки, когда она упала, и теперь она шарила в пыли, пытаясь его нащупать.

Хатхора удивила такая храбрость, но ему было на это наплевать. Они оба умрут — и она, и ее мужчина. Он сделал шаг вперед и поднял меч. И тут женщина взглянула на него снизу вверх широко распахнутыми от страха глазами.

— Эн-хеду! — сказал он, узнав в ней продавщицу кожаных изделий с улицы Кортхака. Он даже помнил ее имя.

— Хатхор. Нет! — она подняла руку, чтобы защититься, не сводя с него глаз.

То, что она окликнула его по имени, не спасет ее. Меч устремился вниз. Однако в последний миг Хатхор отклонил клинок, и тот ударил в землю в пальце от уха девушки, запорошив уличной пылью ее лицо и волосы.

Мгновение они смотрели друг на друга.

Хатхор опомнился первым.

— Убирайся домой, дура!

Эти слова удивили его так же сильно, как и Эн-хеду, которая в замешательстве смотрела на него с открытым ртом.

Потом брошенный кем-то камень просвистел мимо головы Хатхора и ударил в стену. Появились несколько горожан, выкрикивая проклятия и угрозы египтянину. В стену с треском врезался еще один камень. Хатхор не мог больше попусту тратить время. Проклиная себя за свою мягкосердечную глупость, он устремился к воротам.

За его спиной раздались радостные крики, когда собравшаяся толпа увидела, что египтянин бежит.

Пораженная Эн-хеду смотрела вслед удаляющемуся Хатхору, ее сердце все еще громко колотилось от страха. К ней приблизились мужчина и женщина и подняли ее; ноги ее так ослабели, что она едва могла стоять.

Все вместе они оттолкнули в сторону мертвого египтянина, которого убил Таммуз. Эн-хеду обняла Таммуза; к их спасителям присоединились еще люди, и двое мужчин подняли на ноги юношу. Кровь текла из большой раны на виске хозяина Эн-хеду.

Женщина поманила их из двери ближайшего дома, и спустя мгновение Эн-хеду и Таммуз очутились в прохладе, внутри.

Для них двоих сражение было окончено.

В доме Эсккара Митрак стрелял с такой скоростью, с какой его пальцы могли выхватывать новые стрелы из колчана и накладывать их на тетиву. Враг ворвался внутрь и отогнал их обратно на площадку. Гронд уже с трудом держался у основания лестницы. Стрела ударила в дверь, едва не попав Митраку в лицо, а вторая угодила в одного из его лучников, стоявшего ступенькой ниже. Митрак услышал, как тот закричал, падая со ступеней.

Митраку, вынужденному подняться по лестнице к двери, ведущей в комнаты Эсккара, негде было спрятаться.

Он знал, что его единственный шанс — убить всех египетских лучников, прежде чем они убьют его. Поэтому он тщательно выбирал цели, сперва замечая тех вражеских стрелков, которые сами в этот момент не стреляли, и продолжая пускать стрелы так быстро, что он и его два человека могли сойти за дюжину стрелков.

Несмотря на спешку, слова Эсккара всегда звенели в его голове: «Стреляй в предводителей, Митрак, и люди утратят храбрость».

Еще одна тень появилась на мгновение в дверях. Митрак взглянул в ту сторону, как раз когда дверной проем освободился. Воин, почти такой же высокий, как Эсккар, стоял позади атакующих, крича гулким голосом и посылая остальных вперед, приказывая им атаковать.

Без колебаний Митрак прицелился вместо копейщика, которого собирался убить, во вражеского предводителя. Этот воин высоко держал щит, но глаза его были над верхней кромкой щита. Митрак ни о чем не успел подумать, когда стрела его сорвалась с зазвеневшей тетивы, пронеслась над счастливчиком-копейщиком на расстоянии ширины руки и едва-едва сумела войти под поднятым щитом, воткнувшись в живот человека.

Не успела стрела попасть в цель, как Митрак уже вынул из колчана другую и убил человека с копьем, пытавшегося пригвоздить Гронда к подножью лестницы. Митрак даже не заметил, как командир египтян шатнулся назад, прислонившись к дверной раме, выронил меч и схватился за стрелу, вошедшую в его живот по самые перья.

С воплем ярости и боли Такани согнулся пополам, пытаясь схватить тяжелое древко, застрявшее в его внутренностях. Оно горело, как факел, который кто-то пихнул внутрь его тела. Шатаясь, Такани шагнул обратно во двор, потом споткнулся и упал; мазнувшее по земле древко стрелы послало по его телу еще одну волну боли. Вне себя от муки, он закричал, зовя на помощь, но его слова потонули во всеобщем хаосе: внутри дома его люди все еще искали способ пробиться вверх по лестнице, и большинство из них не сознавали, что командир их ранен.

Такани ощутил во рту вкус земли, вдохнув полную грудь пыли. Боль усилилась, у него резко закружилась голова. Его собственная кровь, горячая, словно только что побывавшая в огне, покрывала его руки.

Боги подземного мира взывали к его душе, требуя, чтобы он к ним явился. Такани знал, что умирает — здесь, в чужом городе, после всех боев и стольких лет убийств; умирает, ощущая странный вкус незнакомой земли во рту. Он открыл рот, чтобы кого-нибудь позвать, но голос больше не слушался его. Несмотря на разгорающийся свет восхода, перед глазами плыло. Он перестал шевелиться, внезапно ощутив головокружение, как будто он падал с огромной высоты. Все, что он мог делать, — это смотреть вверх, в небо, не в силах даже моргнуть, наблюдая, как рассвет начинает расцветать над городом. Он чувствовал, что его руки и живот мокры от крови, стекающей между голых ног: его кровь, его жизнь лилась на землю. То была его последняя мысль.

Такани умер, а его люди даже не заметили его смерти, сражаясь с несколькими аккадцами, все еще стоящими между ними и дверью наверху площадки. Египтяне чувствовали, что защита слабеет: на площадке теперь остались всего два лучника. Ливень стрел иссякал, по мере того как колчаны аккадцев пустели.

Шаг за шагом египтяне пробивались вверх по ступеням, чувствуя, что до победы рукой подать.

Но внезапно дверь за спинами лучников распахнулась, четырехугольник мягкого света озарил площадку. Все подняли глаза, чтобы увидеть, кто стоит в дверях. Один взгляд дал ответ на этот вопрос.

Высокий, забрызганный кровью воин, держащий в каждой руке по мечу, которые поблескивали в разгорающемся свете, скользнул между лучниками и указал на врагов длинным мечом всадника.

— Кортхак мертв! — проревел этот воин голосом, разнесшимся повсюду.

Бой на мгновение остановился, ровно настолько, чтобы воин успел повторить свои слова:

— Кортхак мертв!

Каждый египтянин вздрогнул, услышав это, зная, что злое предзнаменование накрыло дом.

— Кортхак мертв, и теперь все вы тоже умрете!

Не все египтяне поняли значение этих слов, но все они узнали имя Кортхака, и все уяснили истинный смысл сказанного.

Кортхак должен был быть мертв, иначе он сейчас стоял бы перед ними, а не этот демон-варвар.

Воин проревел что-то неразборчивое, потом прыгнул с площадки чуть ли не в самую гущу египтян, напав на них с яростью, которая помогла ему уложить двух людей за два биения сердца. Аккадцы, у которых кончались стрелы и которых только что едва не смяли числом, воспряли духом и сами перешли в наступление.

Обескураженные египтяне отступили. Боги войны отвернулись от них. Никто не хотел встретиться с верной смертью, ожидающей каждого, кто осмеливался бросить вызов обезумевшему от ярости врагу. Через несколько мгновений общая комната опустела, египтяне толкались и давили друг друга, торопясь прорваться во двор. Последний человек едва успел вывалиться из двери, когда кто-то поднял стол, которым была выбита эта дверь, и пихнул его вверх, загородив дверной проем.

Во дворе осталось в живых меньше дюжины бойцов Кортхака и столько же людей Ариама. Они видели, как Эсккар появился из комнаты Кортхака один, заявляя, что их предводитель мертв. Горстка полных боевого безумия лучников каким-то образом выгнала их из дома, выпуская стрелы так быстро, что, казалось, стрелков было вдвое больше, чем на самом деле.

Египтяне в недоумении кричали друг на друга. Тем временем имя Эсккара звенело над городом, подхваченное сотнями голосов — беспрестанный напев, наполняющий улицы, эхом отдающийся от крыш, действующий египтянам на нервы.

Такани лежал мертвый в луже крови у ног воинов, из его живота торчала стрела. Хатхор и Ариам ушли к воротам. Небиби был в казармах. Большинство старших воинов погибли.

Некому больше было отдавать приказы, и египтяне начали спорить. Некоторые хотели снова ринуться в дом, другие хотели соединиться с Хатхором у ворот. Многие хотели просто бежать. Смерть Кортхака выбила всех из колеи. Кортхак пережил сотни битв. Если его смогли убить, кто тогда погибнет следующим? Лишенные главаря, некоторые воины начали оттягиваться к воротам двора, и вскоре к этим людям присоединились все остальные. Они ринулись прочь, на улицу, и устремились к главным воротам. Но не успели они сделать и дюжины шагов, как столкнулись с Бантором и его воинами, бегущими навстречу.

Улицу возле дома Эсккара потряс боевой клич аккадцев. Бантор бежал впереди всех, его окровавленный меч поблескивал в лучах утреннего солнца, остальные вереницей следовали за ним. Аккадцы, наступавшие впереди, не имели времени натянуть луки; вместо этого они выхватили из ножен мечи и врезались в толпу удивленных египтян, прежде чем те смогли построиться. Бронза столкнулись с бронзой, люди с проклятиями бились друг с другом; на миг наступление Бантора приостановилось. Людей Кортхака все еще было больше, чем атакующих.

Бантор, неистово сражаясь с коренастым египтянином, прокричал;

— Лучники! Цельтесь в лица!

Стрелок, дерущийся позади Бантора, наконец-то смог пустить в ход лук, и стрела чуть не отхватила Бантору ухо. Зато египтянин, в которого она угодила, завопил и отшатнулся.

Бантор двинулся вперед с криком:

— Цельтесь в лица! Убейте всех!

Ударила еще одна стрела, потом еще одна. Пущенные с близкого расстояния, они быстро сражали египтян, в то время как Бантор с горсткой людей прикрывал лучников спереди. Многие стрелы, выпущенные прямо в лица врагам, отбили у тех охоту сражаться.

Не в силах приблизиться к лучникам, некоторые люди Кортхака начали отступать по улице. Уже больше половины египтян были ранены или мертвы. Остальные не выдержали, повернули и побежали обратно во двор дома. Некоторые промчались мимо ворот и исчезли из виду за поворотом улицы, но другие нырнули обратно во двор в поисках укрытия. Не успели они захлопнуть за собой ворота, как стрела уложила последнего замешкавшегося египтянина, который уже был ранен, и труп этого человека перегородил вход.

Бантор, с лицом, забрызганным кровью, ударил плечом в ворота, хотя египтяне всеми силами пытались их закрыть.

Спустя мгновение остальные люди Бантора присоединились к нему, и ворота распахнулись. Бантор ввалился в них, поднырнул под дикий замах клинка и упал на колени. Тот, кто на него напал, не успел повторить выпад; Бантор воткнул меч ему в живот.

Луки были забыты, когда аккадцы прорвались во двор; мечи зазвенели о мечи. Оставшись теперь в меньшинстве, египтяне отбивались, зная, что их ждет, если они потерпят поражение; на мгновение они остановили наступление Бантора, и звон оружия взмыл над двором.

— Эсккар! Аннок-сур! — взревел Бантор; его крик эхом отдался от стен задний.

Он хотел, чтобы находившиеся в доме знали, что подоспела помощь.

— Эсккар! — завопил он снова, удвоив попытки сломить сопротивление врагов.

Стрелы начали разить людей Кортхака сзади. Большинство египтян сражались до конца, но тем разбойникам, которых набрал Ариам, не хватало храбрости для близкого боя. Они побежали, побросав оружие, и начали перебираться через стену двора. В отчаянной попытке спастись они кинулись по улицам и даже забегали в дома в поисках любого пути к отступлению, лишь бы убраться подальше от поля боя.

Бантор убил последнего египтянина, оказавшегося с ним лицом к лицу, и окинул взглядом двор, ища среди мертвых и живых Ариама.

— Ариам! — закричал он. — Где ты?

— Это, должно быть, Бантор, — сказал Эсккар.

Шум битвы, разгоревшейся снаружи, был отчетливо слышен в доме.

— Отодвиньте стол!

С помощью Митрака Эсккар убрал заграждение от двери. Два уцелевших стрелка стояли сзади, приготовив луки. Гронд попытался подойти к Эсккару, но соскользнул на пол, ослабев от потери крови. Митрак наложил стрелу на тетиву, Эсккар поднял меч, и, оттолкнув стол подальше, они тут же пригнулись и отпрянули от входа.

Один взгляд сказал Эсккару все, что ему нужно было знать. Двор был полон дерущихся людей. Некоторые воинственно орали, другие вопили от боли, но на этот раз больше половины сражающихся выкрикивали аккадские боевые кличи.

Эсккар двинулся вперед, но Митрак схватил его за одежду.

— Нет, останься здесь, — сказал Митрак, оттаскивая Эсккара от дверного проема.

Юноша встал в дверях и пустил стрелу в спину египтянина, стоявшего всего в нескольких шагах от порога. Два других лучника пристроились позади Митрака и поддержали его, посылая стрелы поверх его головы.

Стоя с мечом наготове, Эсккар наблюдал, как Митрак и его лучники начали окончательное истребление врага, тщательно выбирая цели. Каждый выстрел означал убитого противника — точно пущенная стрела укладывала тех, кто все еще пытались сражаться.

Над диким шумом прозвучал голос:

— Эсккар! Аннок-сур!

Эсккар увидел Бантора, возглавляющего атаку, рубящего всех, кто оказывался у него на пути.

— Прикрой его, — приказал Эсккар Митраку, и тот шевельнул луком, чтобы пустить стрелу в противника Бантора.

Еще несколько выстрелов из дверного проема — и египтяне были сломлены, не в силах противостоять людям с мечами, которые разили их спереди, и лучникам, убивавшим их сзади. Последние уцелевшие враги бежали, отчаянно пытаясь взобраться на стену двора, прежде чем из сразят стрелы. Некоторые попробовали скрыться в здании на другом конце двора, напротив дома Эсккара, но воинские помещения не имели прочной двери и могли дать только временное убежище.

Все больше людей Бантора пускали в ход луки, стреляя по дверям и окнам.

Последние несколько египтян погибли или бросили мечи, взывая о пощаде, их крики были еле слышны сквозь торжествующий рев противника. Некоторые вбежали в комнаты, отчаянно пытаясь перестроиться, но большинство упали на колени, взывая о милосердии, прося о жалости — о чем угодно, лишь бы не быть убитыми обезумевшими от резни врагами.

Эсккар шагнул из двери, Митрак — рядом с ним, все еще держа стрелу на тетиве, выискивая возможную опасность.

Двор был завален мертвыми телами, из большинства торчали стрелы. Почти все убитые были египтянами. Бантор, со вздымающейся грудью, с глазами, дикими от боевого безумия, наконец-то узнал своего командира.

Кровь покрывала правую руку Бантора, красные брызги застыли на его лице и груди, но, несмотря на это, он улыбнулся и высоко поднял меч, приветствуя людей, которые ринулись мимо него к Эсккару. Ликующие крики превратились в оглушительный рев.

Бой был окончен, по крайней мере, у дома Эсккара, и грязные, окровавленные, уставшие после битвы люди смотрели друг на друга в ярком утреннем свете. Их голоса слились в напев, который звучал все громче. Люди во все горло выкрикивали:

— Эсккар! Эсккар!

Приветствия продолжались и продолжались, и Эсккар уже начал думать, что им не будет конца. Половина города могла слышать эти слова и знать, что Кортхак побежден.

Но сражение за город было еще не закончено, и раненые нуждались в помощи. Эсккар увидел Клексора, который только что появился, и оттащил его в сторону от ликующих воинов.

— Прими здесь командование, — приказал Эсккар. — Собери людей и организуй охрану двора.

Продолжая улыбаться, Клексор кивнул и начал выкрикивать приказы.

Эсккар схватил за руку Бантора и повел его в дом. Митрак уже был там, помогая раненому Гронду. Покрытый кровью, и вражеской, и своей, телохранитель Эсккара, казалось, вот-вот мог потерять сознание.

Сражение хорошо прогулялось по комнате: на полу тут и там валялись обломки большого стола, одна из скамей была разбита в щепы. Но Эсккар нашел одну уцелевшую скамью и поставил ее на ножки, а Митрак и Бантор подняли Гронда и положили на скамью. В комнату проникало достаточно света, чтобы рассмотреть раны — их было три.

— Найди женщин и лекарей, — сказал Эсккар. — Они могут быть неподалеку. Приведи их сюда немедленно.

Он перехватил одного из людей Бантора.

— Встань здесь и охраняй эту лестницу. Наверху Трелла и Аннок-сур.

Бантор приблизился, сжимая окровавленный меч.

— Аннок-сур, где она? Она?..

— Она наверху, вместе с Треллой, сторожит Кортхака. Она в порядке, ее только стукнули по голове, — ответил Эсккар. — Ты нашел Ариама? Он мертв?

Бантор выпрямился, словно сбросив с плеч усталость, и двинулся было к ступенькам, но остановился. Голос его зазвучал жестче, когда он сказал:

— Скажи Аннок-сур, что я вернусь. Я возьму несколько человек и начну преследовать Ариама.

Эсккар сощурил глаза, услышав, каким тоном говорит Бантор.

— Нет, Ариам может подождать. Что случилось с Дракисом? Он все еще удерживает башни?

Бантор поколебался, потом покачал головой:

— Не знаю.

— Возьми своих людей к главным воротам, — твердо приказал Эсккар. — Ты можешь понадобиться Дракису. Если кто-нибудь из египтян сбежит…

Он увидел, что Бантор все еще колеблется, и покачал головой.

— Ариам ранен. Через час его будет искать весь город. А сейчас ты нужен Дракису.

— А не мог бы отправиться ты…

— Нет, я останусь здесь.

Кортхак находился в верхней комнате, дом был отбит, и Эсккар знал, что остальные его воины будут стекаться к нему, ища указаний. Кроме того, он не хотел оставлять Треллу и ребенка. Он бросил Треллу одну на несколько недель и не собирался повторять это, чтобы гоняться за горсткой чужеземных бойцов, чье дело было все равно проиграно.

— Проклятье богам, — сказал Бантор, в его голосе снова звучала ярость. — Хорошо, я пойду к воротам. Но клянусь, что Ариам на этот раз от меня не уйдет.

Бантор крикнул Клексора, они собрали своих людей — около двадцати человек — и трусцой направились по улице в сторону ворот.

Когда Эсккар вернулся к лестнице, в дом уже входил лекарь Вентор, широко раскрыв удивленные глаза. Его испуганный ученик, нервно поглядывая туда-сюда, осторожно следовал за ним, неся хозяйский ящик с инструментами. Эсккар взял Вентора за руку и направил его к ступенькам.

— Пусть твой ученик позаботится о Гронде. Ты сам займись Треллой. Она наверху, ранена.

Эсккар взял из рук ученика ящик с инструментами, а второй рукой почти понес старого лекаря вверх по лестнице, а потом — во внешнюю комнату.

— Аннок-сур! — крикнул Эсккар. Его голос разнесся по рабочей комнате, где теперь царила тишина. — Это Эсккар! Открой дверь!

Он услышал звук отодвигаемого засова, который потом со стуком упал на пол. Дверь распахнулась.

Лампа в комнате все еще горела, но теперь здесь было вдоволь солнечного света.

Ребенок перестал плакать, мать держала его окровавленными руками и кормила.

Кортхак лежал там, где оставил его Эсккар; египтянин все еще был без сознания. Аннок-сур выглядела слабой, но до сих пор держала наготове нож Кортхака. Кивнув Эсккару, она отодвинулась к кровати, чтобы продолжать наблюдать за египтянином.

Трелла подняла глаза на Эсккара. Казалось, ей нелегко было сосредоточить на нем взгляд, но потом она узнала мужа и улыбнулась.

— Ты теперь в безопасности, Трелла, — сказал Эсккар, становясь на колени рядом с кроватью и взяв жену за руку. — Кортхак взят в плен, за его людьми теперь охотятся.

Она кивнула и, похоже, расслабилась. Слезы показались в уголках ее глаз.

— Останься со мной, Эсккар.

— Я больше тебя не покину, Трелла, клянусь. А теперь позволь Вентору о тебе позаботиться.

— Бантор жив? — спросила Аннок-сур, наклонившись и сжав голову руками, в одной из которых она все еще держала окровавленный нож.

— Живехонек, — ответил Эсккар. — Рвался на поиски Ариама.

— Посмотри на своего сына, Эсккар, — проговорила Трелла, и эти слова вернули его к постели.

Вентор передвинулся к другому краю кровати.

— Дай мне на минутку ребенка, госпожа Трелла.

Лекарь осторожно вынул ребенка из ее рук, потом передал Аннок-сур. Отдав нож Эсккару, та взяла младенца и прижала его к груди.

— Позволь Вентору позаботиться о твоей ране, Трелла, — сказал Эсккар и погладил жену по волосам.

Она кивнула, снова откинув голову на постель.

— Посмотри на своего сына.

Эсккар сделал шаг к Аннок-сур и несколько мгновений всматривался в младенца. Ребенок, с красными щеками и щелочками глаз, казался совсем крохотным.

— Он хорошо выглядит, Трелла, — заявил Эсккар, не зная, что надо сказать.

Стон, раздавшийся с пола, привлек его внимание к Кортхаку, который все еще лежал без движения. Эсккар нагнулся и, схватив египтянина за плечи, вытащил его из спальни и проволок через рабочую комнату до лестничной площадки. Воин, которому Эсккар приказал охранять лестницу, все еще стоял на посту у нижних ступеней. Двое слуг как раз вошли в дверной проем, обрамленный остатками разбитой двери, осторожно прокладывая путь между мертвыми телами и широко раскрытыми глазами глядя на кровь и убитых.

— Уберите эту грязь из моего дома, — сказал Эсккар, уронив Кортхака на лестничную площадку.

Он едва удержался от желания скатить Кортхака с лестницы; такое падение могло бы убить египтянина, и то была бы слишком легкая смерть.

— Найди трех человек, чтобы его охранять. Они должны оставаться рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. Если он доставит какие-нибудь неприятности или кто-нибудь попытается его спасти, убейте его.

Воин кивнул.

Эсккар окликнул слуг и велел им принести свежие одеяла, воду и все остальное, что, по их мнению, понадобится Трелле и Аннок-сур. Потом вернулся в комнаты, закрыв за собой дверь, чтобы заглушить шум, доносящийся со двора.

Аннок-сур даже не подняла глаз, когда он вернулся, а просто продолжала медленно покачиваться взад-вперед, пытаясь успокоить ребенка. Вентор стащил одеяло с бедра Треллы и наклонился, чтобы осмотреть рану.

— Боюсь, придется переменить постель, когда я закончу, господин Эсккар, — сказал старик. — Должно быть, много крови было потеряно и во время родов.

В комнате появилась женщина, одна из постоянных служанок, но немедленно снова ушла, когда Вентор приказал принести повязки и свежую воду.

Эсккар стоял рядом, не зная, что делать. Он хотел спросить Вентора, выживет ли Трелла, но понимал, что нельзя мешать работе лекаря вопросами; тот и сам ему все скажет, когда будет знать.

Ребенок начал плакать, и Аннок-сур утешающе зашептала что-то младенцу. Вентор принялся вытирать кровь с бока Треллы, и Эсккар увидел рану, нанесенную ножом Кортхака. След рубящего удара находился чуть выше бедра.

Служанка вернулась с водой и льняной тканью. Вентор промыл порез, потом вытер кровь с тела Треллы, прежде чем прижать ткань к ране.

— Она все еще кровоточит после родов, но не очень сильно. Рана — всего лишь глубокий порез, и госпожа не сможет ходить несколько дней. Но я не сомневаюсь, что она поправится.

Эсккар испустил долгий вздох облегчения. Его жена будет жить. Только это и было важно.

Прикосновения Вентора успокоили Треллу почти так же, как его слова. Глаза ее закрылись, и женщина, казалась, погрузилась в легкий сон.

Проворно работая, лекарь отрезал кусок принесенной служанкой ткани и перевязал рану Треллы. Потом смыл остатки крови с ее тела. Эсккар протянул ему одеяло, и Вентор осторожно набросил его на женщину, оставив открытыми только голову и плечи.

— Ей нужно отдохнуть несколько часов, — сказал Вентор. — А там будет видно. Я пока позабочусь об остальных раненых.

Лекарь встал, подошел к Аннок-сур и посмотрел на ребенка.

— Ребенок выглядит здоровым, хотя немного маловат.

— Ребенок в безопасности, Эсккар, — сказала Аннок-сур, не обратив внимания на замечание Вентора. — И Трелла тоже. Рана неглубокая. Но она потеряла много крови.

Эсккар пробормотал благодарности богам. Его жена будет жить, его сын тоже. Эсккар взял в плен Кортхака, разбил его людей, отвоевал Аккад. Он вдруг начал дрожать, у него ослабели ноги.

Аннок-сур увидела, что происходит, и, вздрогнув от усилия, подняла ребенка к плечу.

— Ступай, Эсккар. Здесь ты ничего больше не сможешь сделать. Дай ей немного отдохнуть, восстановить силы.

Бросив на Треллу последний взгляд, Эсккар последовал за Аннок-сур из спальни, оглядываясь через плечо на крошечное лицо сына. Впервые в Эсккаре шевельнулась гордость. Он породил сына, Саргона, который не только продолжит род Эсккара, но и даст потомков, что будут продолжать их род через века.

Эта мысль удивила его. Эсккар никогда не задумывался о том, что случится через несколько ближайших дней, но теперь перед ним как будто распростерлось далекое будущее, и ребенок показывал ему путь. Почему-то это казалось даже важнее, чем победа над Кортхаком.

 

Глава 28

Хатхор и его египтяне в конце концов справились с толпой, кипящей у главных ворот. Несколько проклятых аккадских лучников проскользнули в город и захватили левую башню, но его люди все еще удерживали правую. Они доложили, что снаружи ворот никого не видно, никакие орды бойцов не ждут, чтобы проникнуть в город.

И снова Такани выбрал далеко не самый мудрый способ действий. На мгновение Хатхор испытал искушение забрать своих людей и вернуться к дому Кортхака, но это спровоцировало бы Такани невесть на что. Лучше закончить дела здесь, а потом вернуться, когда ворота будут в безопасности.

Он прикинул, сколько врагов укрылось в башне, и понял, что имеет дело меньше чем с двадцатью людьми. Теперь Хатхору нужно было сойтись с ними в ближнем бою, чтобы убить этих захватчиков, прежде чем восстанет город.

У него было мало времени. Имя Эсккара звучало повсюду, с каждой минутой все громче, и все больше людей подхватывали клич. Рассвет ворвался в город через стены, осветив последствия бойни перед воротами. На открытом месте тут и там валялись мертвые тела, из многих торчали стрелы. Раненые взывали о помощи или пытались отползти к ближайшим домам в поисках безопасного места.

Хатхор не понимал, как Кортхак смог так быстро потерять власть над городом. От Небиби, который спал в казармах, не было никаких известий, не было вестей и от Такани с тех пор, как тот приказал Хатхору отправляться к воротам. Хатхор отрядил двух бегунов — одного к казармам, другого к дому Кортхака, но ни один из них не вернулся. Хатхор понятия не имел, принадлежат ли еще людям Кортхака казармы и дом.

Но это было не так уж важно. Сейчас, ради собственной безопасности, Хатхору нужно было отбить ворота у аккадцев. Для этого у него имелось более чем достаточно людей, но чем дольше воины Эсккара смогут его сдерживать, тем труднее придется его отряду.

Громкий голос продолжал выкрикивать с вершины башни имя Эсккара, как воинственный клич, — благодаря могучим легким этого человека его слышала половина города. Громовой крик тревожил людей Хатхора: еще одно дурное предзнаменование, которое заставило их пасть духом.

Хатхор знал, что очень скоро проклятые аккадцы поднимутся против него. Если он не сумеет уничтожить этих людей в течение нескольких минут, он, Кортхак, все их люди будут смяты разъяренными жителями города. Последнее, чего хотел Хатхор, — это быть запертым внутри Аккада.

Подкрепления продолжали прибывать, под его началом становилось все больше людей. Это успокоило бы его, если бы Хатхор не обнаружил, что большинство из вновь прибывших бежали из стычек, завязавшихся в других местах. Очевидно, около казарм тоже шло сражение, как и у дома Кортхака. Хатхор коротко проклял этого демона Эсккара и подивился тому, как варвар и столько его людей смогли проникнуть в город.

Тем не менее ветераны Хатхора собрали всех людей Кортхака, появившихся у ворот, заставили их построиться в боевой готовности и приказали слушаться его команд. Хатхор шагал перед ними туда-сюда, обещая убить любого, кто бросится бежать или откажется драться. У него было уже больше пятидесяти человек, половина из них имели луки, и люди продолжали прибывать.

— Мы должны отбить башню! — выкрикнул Хатхор на языке Аккада. — С нее мы сможем контролировать город.

На египетском он отдал другие приказы:

— Гоните трусов к башне. Пусть они примут стрелы на себя. А потом мы ворвемся внутрь.

Его люди все еще оставались во второй башне, они поддержат атаку.

Хатхор огляделся в последний раз. У него было достаточно воинов, и его лучники сдержат вражеских стрелков на вершине другой башни. Солнечные лучи омыли обе башни золотистым светом.

Он отдал приказ, и все с криком ринулись за угол, устремившись вперед со всех ног по смертельно опасному открытому пространству. Несколько человек упали, пораженные стрелами, но немного. Бойцы Хатхора бежали через площадь, выкрикивая имя Кортхака.

Битва за ворота Аккада началась.

Дракис выругался, увидев, что они идут — орава вооруженных мужчин, которых было куда больше, чем его людей.

Спасибо хоть, ожидание закончилось. Стрелы его лучников мелькнули, перелетев через повозку. За спиной Дракиса на первой лестничной площадке ждал Энкиду, на ступенях чуть ниже стояли четыре стрелка, прижимаясь к стене. Если египтяне ворвутся в башню, Дракис собирался отступить к лестнице, сражаясь по пути за каждую ступеньку, а лучники прикрывали бы его отступление. Своим самым последним оплотом они бы сделали вершину башни, откуда все еще могли бы контролировать ворота.

Враги ринулись через открытое пространство и успешно добрались до подножья башни, не обращая внимания на понесенные потери. Повозка в дверном проеме содрогнулась, когда первые атакующие ударили в нее. Летели стрелы, наконечники копий вспыхивали в разгорающемся рассвете, дерево трещало: дюжина людей Кортхака всеми силами старалась оттолкнуть телегу в сторону. Но массивное колесо забило дверной проем, и заклинившие его бревна держались крепко. В проем влетело копье, и один из людей Дракиса закричал, когда оно ударило его в грудь. Другой аккадец выдернул копье из груди умирающего и метнул обратно.

Лучники стреляли по любой цели — по открытым лицам, рукам, пытающимся оттолкнуть в сторону фургон, даже по ногам врага. Но все больше людей занимали места упавших и умирающих, и Дракис понял, что заграждение не продержится долго.

Повозка двинулась, остановилась, потом двинулась снова. Дракис услышал треск ломающегося дерева и понял, что воины снаружи ломают телегу на куски голыми руками, чтобы освободить проход. Запах крови наполнил тесное помещение, смешиваясь с тяжелым дыханием людей, кричащих и проклинающих своих врагов.

Аккадцы стреляли по всему, что двигалось, по любой мишени, какую могли разглядеть, их выстрелы на таком расстоянии зачастую были смертельны. Но несмотря на опустошение, производимое в рядах врага, место погибшего неизменно занимал другой.

Неуклюжая повозка рывком сдвинулась с места. Еще мгновение — и последнее бревно было выдернуто, задняя часть телеги с громким скрипом сдвинулась на шаг вперед, когда ее оттащили от входа. На мгновение это позволило лучникам лучше прицелиться, и, когда отверстие стало шире, они засыпали стрелами толпу снаружи.

Дракис понятия не имел, скольких они убили, но атакующие начали колебаться. Выкрикивая слова ободрения своим людям, он помогал им удерживать проход, пока сам усердно стрелял из лука по любому врагу, какого мог разглядеть.

Но теперь до подножия башни добрались лучники Хатхора, которые понимали лучше многих, что окажутся в безопасности, если пробьются внутрь. И они начали пускать стрелы, метя в каждое отверстие.

Человек рядом с Дракисом беззвучно рухнул, стрела торчала из его глаза. Дракис шагнул в брешь и выпустил три стрелы так быстро, как только мог. Наградой ему послужили вопли боли, и он продолжал стрелять во все, что видел, — в руку, в ногу, даже в меч. Он должен был сдержать этих людей, отогнать назад и выстоять до тех пор, пока не явится подкрепление.

Тем не менее половина его людей уже погибли или были ранены; те, кто из-за раны не мог натянуть тетиву, поднялись наверх по ступенькам, в безопасное место.

С громким треском повозка откатилась от башни, в отверстие ворвался дневной свет. Стрелы, пущенные с лестницы, сдержали противника на какое-то мгновение, но, подгоняемые сзади Хатхором, атакующие сами впали в неистовую ярость. Они рванулись в дверной проем, перебираясь через тела убитых — своих и врагов. Дракис выпустил последнюю стрелу, уронил лук и вытащил меч.

— Назад! — закричал он и отбил пущенное в него копье. — Назад!

Размахивая мечом, как безумец, отбивая в сторону копья и чужие мечи, Дракис медленно отступал, пока не наткнулся пяткой на нижнюю ступеньку. Он начал подниматься по лестнице. Некоторое время лучники Энкиду, стоявшие выше, сдерживали врага, но потом мелькнула пущенная снизу стрела, и один из аккадских лучников со стоном упал со ступенек.

К своему отчаянию, Дракис понял, что дела идут все хуже и хуже. Солнечные лучи теперь добрались до бойниц башни, и она была освещена изнутри; таким образом, лучникам врага были хорошо видны его люди, стоящие на ступенях. Если так будет продолжаться, их перебьют по одному.

— Вверх! Все по лестнице вверх!

Две стрелы настигли Дракиса, когда он поднимался по ступеням: одна царапнула бок, вторая воткнулась в руку чуть выше локтя. Он пошатнулся и упал бы, если бы Энкиду не потянулся вниз и не подхватил бы его.

Они добрались до второй площадки, на какое-то время скрывшись из виду тех, кто стоял в дверях. Проклиная свою рану, стряхнув с себя слабость, Дракис продолжал переставлять ноги, взбираясь наверх. Он слышал, как Энкиду командует людьми, приказывая им прикрывать отступление и в то же время подталкивая Дракиса вверх по ступенькам.

— Поднимайтесь! — крикнул Энкиду. — Посмотрите, что там происходит. Я сдержу их здесь!

Вздрагивая от боли, Дракис поднялся по ступенькам и почти упал, когда достиг-таки площадки наверху башни. Солнце встало из-за горизонта, голубое небо мерцало в прозрачном утреннем воздухе. Свежий запах реки омыл его, заглушив на мгновение вонь крови. Дракис опустился на колени и прислонился спиной к стене.

— Сиди тихо, — велел ему Тарок, опустившись на колени рядом и бросив быстрый взгляд на стрелу, торчащую из руки Дракиса. — Наконечник засел в кости. Оставайся здесь, я перевяжу…

— Вытащи ее, — приказал Дракис, крепко зажмурившись от боли, омывавшей его волнами. Он открыл глаза и уставился на потное лицо Тарока, маячившее на расстоянии вытянутой руки от его лица. — Вытащи ее немедленно!

Тарок не стал спорить. Крякнув, он уткнулся коленом в плечо Дракиса, взял его за раненую руку и прижал ее к стене. Второй рукой Тарок схватил стрелу. Дракис вздрогнул, когда древко шевельнулось в ране, но не успела боль стать невыносимой, как Тарок повернул стрелу и дернул ее изо всех сил.

Жуткая боль погасила солнечный свет, и Дракис не смог сдержать стон муки, сорвавшийся с его губ. Но окровавленное древко вышло из раны; кусочки плоти прилипли к наконечнику.

— Стрела еще сгодится, — сказал Тарок, швырнув ее лучнику, стоявшему за его спиной. — Не двигайся. Я должен перевязать рану, иначе ты истечешь кровью.

Пустив в ход нож, Тарок вспорол рубаху Дракиса, оторвал от нее длинную полосу и перевязал раненую руку, туго затянув ткань, чтобы остановить кровотечение.

Дракис на несколько мгновений потерял сознание. Когда он открыл глаза, Тарок исчез, а Энкиду, по ноге которого текла кровь, выгонял своих людей на вершину башни. Дракис с трудом встал на колени, нашел свой меч и подполз к Энкиду. Один человек нашел щит, и они прикрылись этим щитом, чтобы бросить быстрый взгляд вниз, на ступеньки.

— Мы убиваем их, — сказал Энкиду. — Лестница завалена телами, но они продолжают идти. Эти египтяне умеют сражаться. Как дела тут, наверху?

Только сейчас Дракис взглянул на него.

— Я не знаю, сможешь ли ты удержать…

— Я удержу их. Посмотри, не идет ли помощь.

Тарок, чьи рыжие волосы сверкали в солнечном свете, вернулся к своим людям. Дракис увидел, что их осталось меньше половины, и большинство из уцелевших ранены. Ухватившись здоровой рукой за верх зубца башни, он поднялся, глядя на лучников, все еще стоящих лицом ко второй башне.

Громкий гулкий звук возвестил, что в ворота ударили чем-то так, так что массивные деревянные бревна затряслись. Рискнув заглянуть через стену, Дракис увидел, что полдюжины людей пытаются поднять засов.

— Тарок! Останови этих людей. Ворота не должны быть открыты.

Дракис потерял свой лук, но подобрал тот, что лежал под зубцом башни. Когда он попытался его натянуть, его раненая рука отказалась выдержать такое напряжение, и он уронил оружие. Проклиная свою слабость, он снова вытащил меч.

Тарок разглядел опасность.

— Не дайте им открыть ворота. И не давайте тем лучникам встать! — закричал он, дернув головой в сторону вражеских лучников на башне напротив.

Потом он поднялся, перегнулся через стену и начал стрелять. Он опустошил колчан, выпустив последние шесть стрел так быстро, что Дракис едва мог уследить за его движениями.

Пригнувшись, Тарок двинулся к Дракису.

— Я отогнал их, но они вернутся.

— Сделай все, что сможешь. Удержи ворота закрытыми.

От его левой руки не было никакой пользы, но Дракис все еще мог держать в правой меч. Низко пригибаясь, он пополз обратно ко входу на площадку. Энкиду и четыре человека защищали это отверстие, у всех текла из ран кровь.

— Они готовятся ринуться на нас, — сказал Энкиду. — Что там видно — подмога не идет?

Дракис забыл посмотреть в сторону казарм. Он двинулся к другой стене, с трудом привстал и вгляделся в улицы, ведущие к воротам. Стрела пролетела мимо его головы, но он не обратил на нее внимания. Там, где находились казармы, в небо поднимался густой черный дым, колеблющийся в лучах утреннего солнца. Должно быть, Бантор прорвался через речные ворота и атаковал. Отсюда Дракис мог видеть две улицы, которые сливались в широкое пространство перед воротами. Люди бежали к воротам, но были то враги или друзья, он не мог сказать.

Дракис вернулся к Энкиду и встал на колени рядом с отверстием.

— Сюда идут какие-то люди, но…

Внутри башни поднялся рев, и одновременно четыре или пять стрел пролетели через отверстие, только чудом не попав ни в одного из защитников башни. Потом египтяне с воинственным кличем ринулись вверх по последним ступенькам, отделявшим их от врага.

Продолжая стоять на коленях, Дракис пустил в ход меч, вонзая его во всех, кто появлялся на площадке. Люди Тарока, скорчившись, чтобы избежать стрел, пущенных с другой башни, не торопились, пуская свои последние стрелы в тех атакующих, которые пытались прорваться на площадку. Звенели мечи, кололи копья, люди вопили в лица друг другу.

Атакующие рвались к отверстию снова и снова, но каждый раз, дрогнув, отступали. По ступенькам одновременно могли подниматься только несколько человек, и после третьей попытки египтяне бросили свои усилия, вернувшись в безопасное место на лестничную площадку, чтобы перестроиться.

Дракис огляделся по сторонам. Энкиду получил еще одну рану и прислонился к зубцу башни, пытаясь перевести дух. Тарок с мечом в руке занял его место. У Дракиса ушло всего мгновение, чтобы сосчитать тех, кто еще способен был сражаться. Осталось пять человек, и только у одного из них был лук. Этот человек шарил вокруг, подбирая любую найденную стрелу.

Еще одна атака, решил Дракис. Еще один рывок врага — и с ними будет покончено, их просто сомнут. Он слышал, как атакующие собираются внутри башни; теперь они не торопились, зная, что у аккадцев закончились стрелы.

Внезапно в башне странным эхом отдался воинственный клич Кортхака: египтяне побежали вверх по ступенькам, стремясь в последний бой, и ринулись в отверстие.

Алексар помедлил, добравшись до главных ворот, пытаясь понять происходящее и одновременно перевести дыхание. С левой башни доносились звуки битвы: видимо, Дракис и его люди укрылись там и наверняка сражаются не на жизнь, а на смерть.

На площади перед воротами царила паника, большинство людей двигались вперед, к воротам. Еще немного — и они распахнут створки.

Правая башня, всего в нескольких дюжинах шагов отсюда, казалась пустой, только на ее вершине стояли лучники Кортхака.

Алексар принял решение. Эсккар сказал, что ворота должны остаться закрытыми, и было ясно, что у Дракиса не хватит для этого людей.

— Мы возьмем вторую башню. Пошли.

Алексар, Явтар и их люди покинули улицу и со всех ног бросились ко входу в башню, смешавшись с толпой испуганных горожан и разбойников, рвущихся к воротам. Алексар ни разу не замедлил бега. Он метнулся в дверь башни с мечом в правой руке, луком — в левой. Никто не попытался его остановить, поэтому он бросился вверх по лестнице, на каждой площадке ожидая наткнуться на сопротивление, но не видя никого, кто попытался бы с ним схватиться.

Он вырвался на яркий свет, на вершину башни, так ни разу и не остановившись.

Почти дюжина людей с луками в руках стояли к нему спиной, выискивая цели на противоположной башне. Алексар ринулся на них прежде, чем они его заметили; бросил лук и ударил мечом темнокожего египтянина.

На таком близком расстоянии мечи были полезнее луков, и он уложил двоих, прежде чем остальные опомнились. К тому времени Явтар и остальные уже вступили в бой; они рубили мечами и выкрикивали имя Эсккара, так что эхо их боевого клича разносилось над городом.

Египетские лучники, застигнутые врасплох, не сразу пришли в себя. Они бросили луки и схватились за мечи, но было уже поздно. Прижав своих противников к стене башни, аккадцы орудовали мечами, словно одержимые демонами. Двое людей с воплями перелетели через стену и с громким стуком упали перед воротами.

Через несколько минут люди Алексара очистили вершину башни от врагов.

В груди Алексара жгло при каждом вдохе. Сперва — бег на вершину башни, потом бой на мечах — все это исчерпало его силы. Подобрав свой лук там, где он его уронил, Алексар посмотрел через стену в сторону другой башни. Он увидел, что там сражаются люди, распознал Тарока по развевающимся рыжим волосам — тот дрался на мечах. Дракис, должно быть, вернулся на вершину башни, и египтяне должны были вот-вот задавить аккадцев числом.

— Готовьте луки. Остановите тех людей, прежде чем они убьют Дракиса!

Алексар выпустил первую стрелу, она разминулась на пядь с головой Тарока и исчезла в отверстии, ведущем на вершину башни. Еще две стрелы устремились через разделяющее башни пространство, как раз когда Тарока и тех, кто защищал вход на площадку, должны были вот-вот откинуть прочь.

Следующая волна стрел, выпущенная людьми Алексара, остановила атаку: пять человек выстрелили одновременно, пригвоздив двух врагов, показавшихся в отверстии.

Египтяне снова исчезли в тесноте башни.

Над стеной показался Энкиду; было видно, что он держит в руке окровавленный меч. Он что-то прокричал, и Алексар не сразу понял, что именно.

— Явтар, возьми половину людей и отправляйся на вторую башню, — велел Алексар. — Помоги им.

Явтар кивнул. У него и его людей не было луков, и отсюда они ничем не могли помочь.

Алексар двинулся к углу башни и посмотрел вниз, на ворота, как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний из огромных брусьев упал на землю. Но толпа, сбившаяся у широких деревянных створок, открывающихся внутрь, в спешке всем скопом навалилась на них, и только это на мгновение удержало ворота закрытыми.

Алексар вспрыгнул на стену башни прямо над воротами. Осторожно расставив ноги, он натянул тетиву и выбрал цель. Египтянин, пытавшийся заставить толпу податься назад, умер первым. Второй чужестранец последовал за ним, потом еще один, тот, что размахивал мечом. На таком близком расстоянии, стреляя прямо вниз меньше чем с двадцати шагов, Алексар вряд ли мог промахнуться. Он стоял один на зубчатой стене, на виду, но ни один лучник не выбрал его своей жертвой, и он продолжал стрелять, выхватывая стрелы из колчана и натягивая тетиву к уху так быстро, что его движения были непрерывными. И с каждым звоном тетивы кто-нибудь умирал или падал раненым.

Внизу разразилась паника. Некоторые все еще старались распахнуть ворота, но другие повернулись и побежали, отчаянно пытаясь спастись от смертоносных стрел, которые свистели над их головами.

К Алексару присоединился один из его людей, и его стрелы сделали бойню внизу еще более кровавой. Труп лежал на трупе, образовав гору, которая помешала бы любому, кто попробовал бы распахнуть ворота.

Наложив на тетиву последнюю оставшуюся у него стрелу, Алексар вдруг понял, что ему не в кого больше целиться. Толпа рассеялась и отступила.

— Продолжай наблюдать. Убей любого, кто попытается выбраться из города, — приказал Алексар, спрыгнул вниз и вернулся туда, где стояли три лучника.

Их луки все еще были натянуты: стрелки ждали, когда кто-нибудь появится в дверном проеме башни напротив. Но по другую сторону разделявшего башни пространства проем оставался пустым.

К стене на площадке прислонился какой-то человек и махал окровавленном мечом. Алексару пришлось пристально вглядеться, прежде чем он узнал в заляпанном кровью человеке Дракиса.

Не успел Алексар помахать в ответ, как внизу раздался громкий шум. Двинувшись к краю башни, он перегнулся через стену и увидел Бантора и с ним — больше двадцати воинов, которые бежали через площадь с луками наготове, выискивая цели. За ними валила целая толпа, сотни людей, все они выкрикивали имя Эсккара и размахивали разномастным оружием. Эти люди заполонили все улицы — граждане Аккада наконец-то восстали, чтобы поддержать своих освободителей.

Оставшиеся бойцы Кортхака побросали оружие и упали на колени, взывая о пощаде.

Алексар положил свой лук поперек башенной стены и стал смотреть на то, что происходит внизу.

Битва за ворота была окончена. Воины и народ Аккада снова правили своим городом.

 

Глава 29

Бантор и десять его всадников галопом пронеслись через главные ворота, направляясь на юг. Все они до смерти устали после долгой бессонной ночи, но никто не жаловался. У всех этих людей имелись счеты к Ариаму, и Бантору нетрудно было найти добровольцев. Каждый человек в его отряде имел запасную лошадь, у каждого за спиной висел лук.

После того как Бантор подавил последний вражеский очаг сопротивления у ворот, в городе началось нечто неописуемое: все жители высыпали на улицы, приветствуя и прославляя своих освободителей и то и дело путаясь у них под ногами.

Бантор потратил около часа, прежде чем кончил осматривать убитых и раненых у двух башен в поисках Ариама. Он даже расспрашивал про Ариама пленных, раненых и тех, что сдались, но никто не знал, где сейчас бывший начальник стражи: тот исчез, как исчезает ночной демон с наступлением рассвета.

Выяснив, что никто не видел Ариама ни живым, ни мертвым, Бантор понял, что предатель сбежал, перебравшись через стену.

Спустя час с небольшим, после того как закончилось сражение, Бантор стоял во дворе дома Эсккара, окруженный толпой шумных воинов и буйно радующихся жителей, празднующих свое освобождение.

— Он двинется на юг, — сказал Эсккар, возвышая голос, чтобы перекрыть шум. — Он не направится по северной дороге, чтобы ненароком не нарваться на кого-нибудь, если только он не прихватил с собой нескольких египтян. Он захочет как можно скорей переправиться через реку. Возьми столько людей, сколько тебе нужно, и поезжай за ним.

— Я его найду, — сказал Бантор.

Он уже прикидывал, какие мысли могли прийти в голову Ариаму, и пришел к тем же самым выводам.

Двинувшись сквозь толпу, Бантор отыскал Клексора — тот сидел на земле, вытянув ноги, прислонившись спиной к стене дома и потягивая вино прямо из кувшина.

— Мы отправляемся за Ариамом. Найди девять людей, которые умеют ездить верхом. Встретимся у конюшни.

Клексор от удивления широко распахнул глаза, но поставил кувшин на землю. Возможность поквитаться с Ариамом заставил его отбросить все мысли об отдыхе и веселье.

Бантор проклинал потерянное время, которое ему пришлось потратить, чтобы собрать достаточно лошадей, оторвать людей от празднования и пробиться со своим отрядом через толпы, веселящиеся на улицах.

Пешком Ариам двинулся бы на юг, вдоль реки. На тамошних землях было много ферм, где могла обнаружиться пара припрятанных упряжных лошадей. Как только Ариам раздобудет коня, он исчезнет, в том или другом месте переправившись через реку, чтобы двинуться на запад. Он будет ожидать погони, но, может быть, для него станет неожиданностью, что за ним погонятся так быстро, да еще прихватив запасных лошадей.

Едва отряд очутился за стенами Аккада, городской шум сменился негромкими звуками природы.

Сначала Бантор не утруждал себя поисками следов. Ариам будет идти по бесконечным пересекающимся каналам. Пусть так получится медленнее, чем по суше, зато тебя не выследят.

Бантор долго ехал по главной дороге на юг, пока не появились первые далеко отстоящие друг от друга фермы, а потом повел свой отряд к реке.

На речном берегу он растянул своих людей длинной шеренгой. Отряд двигался в южном направлении, не отдаляясь от реки, и обыскивал землю в поисках любого знака, говорящего о том, что здесь группа людей вошла в воду. Бантор останавливал каждого встречного фермера — все они были испуганы и сбиты с толку — и начинал расспросы. Видел ли кто-нибудь беглецов из Аккада? У кого-нибудь пропадали лошади?

Но нет, никто не видел группу пеших людей, и все фермеры хотели одного: знать, что произошло в Аккаде. Сообщив, что Эсккар вернулся, Бантор отказывался отвечать на вопросы о том, что сталось с Кортхаком и его людьми.

Все эти разговоры отнимали время, и Бантор становился все более нетерпеливым, пока его люди прочесывали взад-вперед все наиболее вероятные пути следования беглецов.

— Бантор! Сюда! — крикнул Клексор.

Его рев разнесся над пшеничными и ячменными полями.

Тот повернул свою лошадь и ударил ее пятками, поскакал через посевы и присоединился к своему подчиненному на вершине небольшого холма.

К этому времени они отдалились от Аккада уже мили на три. Впереди, посреди пальмовой рощицы, стояла солидных размеров ферма, рядом с широким каналом, который нес воду из реки. Тонкие струйки дыма поднимались от одного из трех домов. Бантор увидел, что на этом доме нет крыши, и понял, что там произошло.

Он помахал луком, чтобы указать своим людям путь. Держась настороже, приготовив оружие, они приблизились к ферме; Бантор не собирался еще раз попасть в засаду. Подъехав ближе, он впервые увидел следы на мокрой грязи, указывавшие, где люди вышли из канала. Приблизившись к ферме, люди Бантора никого не обнаружили — ни фермера, ни его жены, ни ребенка, ни даже собаки.

Стрелы легли на тетиву, луки были натянуты, отряд одолел последние несколько сотен шагов и остановился при виде первого тела. Это был маленький мальчик, стрела торчала из его спины — его подстрелили, когда он пытался убежать в поля. Бантор уже знал, что они никого здесь не найдут, кроме убитых. Он послал своих людей объехать ферму в поисках свежих следов.

— Здесь! Люди и лошади двинулись на юг, командир, — Клексор спешился, упал на колени и начал внимательно рассматривать землю. — Похоже, восемь или десять человек, но я вижу следы только двух лошадей.

— Как давно они тут были?

— Недавно. Может, с час назад. Меньше двух. Пешие бежали, следуя за лошадьми.

Бантор подумал. Лошадиные следы вели на юго-запад, слегка забирая в сторону от реки. Это означало, что людей возглавлял Ариам. Только он был достаточно хитер, чтобы двинуться от реки, зная, что на север и юг уже могут быть посланы лодки, чтобы предупредить каждую деревню о том, что случилось в Аккаде, поднять тревогу и призвать всех крестьян охотиться на беглецов.

Итак, Ариам ехал на одной из лошадей, и, вероятно, возглавлял отряд; если среди них были египтяне, им нужен был тот, кто знает местные земли.

— Иди по следу, Клексор, — сказал Бантор.

Она напоили лошадей из канала и возобновили преследование, идя по свежим следам.

Предатели, отчаянно нуждающиеся в лошадях, еде и оружии, убьют любого, кто попадется им на пути. Если они ухитрятся раздобыть еще лошадей, их отряд может рассыпаться, и тогда Ариам может ускользнуть.

Бантор скакал ровным галопом, его люди растянулись цепью, поскольку след, по которому они шли, был ясно виден. Солнце медленно двигалось по небу, утро приготовилось уступить место полудню. Преследователи не щадили лошадей, часто их меняя, внимательно рассматривая местность, чтобы быть уверенными, что не нарвутся на засаду.

След стал отчетливей. Бантор посмотрел на солнце. Они догонят беглецов вскоре после полудня, решил он.

— Здесь свежие следы, — сказал Клексор, остановив людей и снова спешившись, чтобы изучить землю. Его пальцы очертили отпечатки копыт в земле, на ощупь определяя, насколько она затвердела. — Они не намного нас опережают.

Они снова пустились вскачь, мимо редких ферм, все больше уклоняясь от реки. Земля стала коричневой, трава более редкой, часто попадающиеся скалы и овраги замедляли движение. Но отпечатки копыт и сандалий становились с каждым шагом все отчетливей, и Клексору больше не надо было спешиваться, чтобы распознать их значение.

Отряд скакал до тех пор, пока не понадобилось снова переменить лошадей; во время короткого отдыха Бантор поговорил с людьми.

— Когда мы их догоним, я возьму Нарам-танни и отправлюсь за Ариамом и тем, кто скачет на второй лошади.

Нарам-танни был отличным стрелком. Бантор считал, что другой помощи ему не потребуется.

— Клексор, ты примешь командование над остальными людьми. Убейте всех египтян.

Прошло немного времени, и Бантор со своими воинами, одолев холм, увидел врагов далеко впереди. Пешие тащились, устало понурив головы, в сотне шагов позади двух конных.

Бантор продолжал двигаться тем же аллюром, не гоня лошадей, ожидая, пока преследователей заметят, и пользуясь оставшимся временем, чтобы изучить свою добычу. Насколько он мог рассмотреть, только двое беглецов имели луки, и оба они шли пешком.

Аккадцы одолели меньше половины расстояния, когда впереди кто-то наконец обернулся и заметил их.

Беглецы пустились бегом, а два всадника, мгновение понаблюдав за погоней, бросили лошадей в галоп.

Бантор, наоборот, заставил своих людей перейти на рысь, и расстояние между двумя отрядами ненадолго увеличилось. Но пешие не могли долго выдержать такой скорости, и отряд беглецов начал растягиваться: более слабые отставали от тех, кто посильнее. Бантор удовлетворенно фыркнул. Он научился этой тактике алур мерики от Эсккара. Если бы он ринулся за беглецами, едва их заметив, те сбились бы в кучу, чтобы сопротивляться. А если они решат, что смогут уйти, то будут бежать, подгоняемые страхом, доводя себя до полного изнеможения.

Люди Бантора растянулись в линию шириной в сто шагов.

Последний из беглецов впереди споткнулся и упал. Он поднялся, шатаясь, снова двинулся вперед, но не смог выдержать такого темпа. Тогда он повернулся лицом к своим преследователям с мечом в руке.

Всадники Бантора приблизились к нему. С лошадиной спины трудно было управляться с большими луками, но все-таки их можно было натянуть, пусть и не в полную силу, да и меткость при таком выстреле была не та. Но на таком близком расстоянии это было неважно. Несколько выстрелов — и человек Кортхака упал, утыканный стрелами.

Еще один отставший умер точно так же.

К тому времени египтяне поняли, что им не спастись. Последние шестеро остановились и повернулись лицом к врагу.

— Покончи с ними, Клексор! — крикнул Бантор.

Потом он и Нарам-танни, каждый с запасной лошадью, описали широкий круг, обогнув беглецов, и пустились галопом.

Так как у двух египтянин были луки, Клексор решил не рисковать. Он выкрикнул новый приказ, линия аккадцев сжалась, они спешились в сотне шагов от египтян. Трое людей Клексора собрали лошадей и крепко держали их, пока остальные аккадцы начали стрелять.

Египтяне, уставшие после дня бега и не имевшие тяжелых луков, не успели даже пристреляться. Один из вражеских лучников упал, после того как люди Клексора в первый раз отпустили тетиву, но пять аккадских лучников продолжали стрелять. Когда их стрелы в третий раз устремились в полет, оба вражеских лучника были мертвы. Следующий град стрел уложил еще двоих египтян. Один покончил жизнь самоубийством, бросившись на свой меч — он предпочел такую смерть плену. Последние три, один из них раненый, ринулись на атаковавших и погибли: беспощадные стрелы уложили их задолго до того, как они смогли приблизиться к врагу.

Бантор и Нарам-танни не обращали внимания на звуки боя позади. Они продолжали скакать во весь опор за двумя всадниками, которые теперь почти исчезли из виду. Но вот расстояние между преследуемыми и преследователями начало сокращаться. Лошади Бантора, может, и не были такими свежими, как те, на которых скакали Ариам и его спутник, но лучшие лошади всегда выращивались в Аккаде, и эти верховые доказали теперь свое превосходство над украденными на ферме упряжными животными.

Когда лошадь Бантора начала уставать, он пустил ее шагом, перепрыгнул на вторую, не спешиваясь, и снова пустился галопом, бросив уставшую верховую, чтобы о ней позаботились люди Клексора.

Расстояние сократилось до трех сотен шагов, даже меньше, когда одна из лошадей впереди споткнулась и упала. Ее седок, как раз оглядывавшийся на преследователей, тяжело рухнул на землю. Бантор увидел темную кожу этого человека и поскакал вперед, мимо него.

— Убей египтянина, Нарам-танни, — бросил он, объехав пешего и галопом устремившись за Ариамом.

Нарам-танни остановил свою лошадь примерно в ста шагах от египтянина, наложил на тетиву стрелу и ждал, наблюдая за своей жертвой. Египтянин казался крепким и сильным, и Нарам-танни не хотел тратить стрелы на попытки попасть в уворачивающуюся мишень. Он решил подождать. Клексор и остальные воины скоро появятся.

Египтянин вытащил меч и стоял неподвижно, ожидая приближения Нарам-танни. Прошло несколько мгновений, прежде чем он осознал, что всадник не будет атаковать. Тогда египтянин внезапно сорвался на бег, направляясь прямо к конному лучнику. Не успел он пробежать половину разделявшего их расстояния, как Нарам-танни повернул лошадь в сторону и поскакал галопом, оглядываясь, чтобы убедиться, что египтянин бежит следом.

Измученный этой гонкой, египтянин остановился и стал ждать. Нарам-танни направил свою лошадь обратно, и скоро их снова разделяла сотня шагов. Тогда он остановился и молча уставился на жертву. У Нарам-танни была уйма времени, и египтянин никуда не уйдет.

Над травой поплыл стук копыт: появились Клексор и два других всадника, каждый вел запасную лошадь.

— Все остальные разбойники мертвы, — сказал Клексор, подскакав к Нарам-танни. — Давай захватим этого живьем.

— Не думаю, что он собирается бросить оружие, — сказал Нарам-танни.

— Тогда вгони в него стрелу, — приказал Клексор, держа наготове свой лук. — После этого он передумает.

Со слегка сомневающимся видом Нарам-танни спешился, протянул узду лошади Клексору и пошел вперед.

Египтянин, решив дорого продать свою жизнь, снова ринулся в атаку, подняв меч и что-то неразборчиво крича.

Нарам-танни ждал, пока человек приблизился к нему на расстояние дюжины шагов — и только тогда выстрелил. Как раз в этот миг египтянин резко сменил направление, и стрела просвистела мимо, но почти сразу выстрелил Клексор, и стрела ударила противника в ногу за миг до того, как тот подбежал к Нарам-танни.

Египтянин упал, попытался встать, но нога не слушалась его. Не успел он оправиться, как Нарам-танни, с мечом в руке, оказался рядом и неистовым верхним ударом выбил оружие из руки врага.

Когда кончик меча Нарам-танни уперся в грудь беглеца, тот, измученный и раненый, сдался. Нарам-танни не двигался и не убирал меча, пока к нему не присоединился Клексор.

— Как тебя зовут, египтянин? — Клексор приставил меч к горлу пленника.

Нарам-танни вложил оружие в ножны, взял веревочную узду, толкнул египтянина и начал связывать его руки впереди.

— Я спросил, как тебя зовут! — повторил Клексор, на этот раз ткнув кончиком меча в грудь человека достаточно сильно, чтобы пустить ему кровь и развязать язык.

— Хатхор, командир тридцатки, на службе у Кортхака.

— Ты хорошо говоришь на нашем языке, египетская собака, — похвалил Клексор. — И ты скоро увидишь своего Кортхака.

— Кортхак жив? Мы думали…

— О да, он жив. Господин Эсккар сломал ему нос, почти ослепил его и сломал ему ногу.

Клексор засмеялся, увидев, что пленник ему не верит.

— Эсккар сделал это сам. Они сражались один на один в верхней комнате. Твой Кортхак не очень хорош в таких схватках.

И тут Клексор по лицу этого человека понял, что тот сдался. К тому времени к ним подъехали остальные.

— Вытащите стрелу из его ноги и перевяжите рану. Потом посадите на лошадь. Может быть, Эсккар захочет с ним поговорить. Поэтому позаботьтесь, чтобы египтянин остался в живых.

Подняв свой лук, Нарам-танни сел верхом.

— Я поеду следом за Бантором. Ему может понадобиться помощь.

Клексор ухмыльнулся.

— Подожди меня.

Бантор скакал ровным галопом, внимательно наблюдая за землей впереди. Если лошадь оступится, сломает ногу, Ариам может ускользнуть. Расстояние между беглецом и преследователем теперь сокращалось быстрей, потому что усталая лошадь Ариама спотыкалась все чаще и чаще. Бантор увидел, что Ариам оглядывается через каждые несколько шагов.

Когда между ними осталось меньше ста шагов, Ариам сдался. Он остановил свою усталую клячу и вытащил меч.

— Ну, и где же Эсккар? — крикнул он. — Боится встретиться лицом к лицу со мной? Или его убил египтянин?

Через двадцать шагов Бантор тоже остановил лошадь и вытащил меч, заметив на левой руке Ариама окровавленную повязку.

— Эсккар жив-здоров и посылает тебе приветы. Он просил привезти тебя обратно живым, но, думаю, я предпочту убить тебя сам.

— Вот он я, Бантор! Я жду тебя. Или ты тоже боишься? Даже твоя жена не боялась, быстренько опускалась на колени и умоляла меня о добавке.

— Твоей лошади конец, Ариам. Я буду драться с тобой пешим. Если ты победишь, ты сможешь взять мою лошадь, прежде чем подоспеют мои люди. Если не захочешь драться, я дождусь их, и мы уложим тебя, как шакала, стрелами.

Ариам осмотрелся. Ему не нравилось это предложение, но у него не оставалось выбора. Люди Бантора не могли сильно от него отстать.

Ариам соскользнул с лошади, в приступе гнева ударил покрытое пеной животное плашмя мечом, и испуганная лошадь сделала несколько неуклюжих шагов, прежде чем снова остановилась, широко расставив усталые ноги, раздувая ноздри.

Бантор бросил лук, спешился, уронил веревочную узду и пошел к бывшему начальнику стражи.

— Ты даже глупее Эсккара, — сказал Ариам, оскалив зубы в широкой ухмылке. — Не припомню, чтобы ты хоть однажды смог победить меня в схватке на мечах.

С криком ярости Ариам прыгнул вперед, сделал мечом высокий финт, потом низко махнул клинком, целясь в ноги Бантора.

Бантор сделал шаг в сторону, позволив клинку Ариама просвистеть мимо на расстоянии ширины руки, и нанес контрудар. Звон бронзы, ударяющей о бронзу, прокатился над землей, в небо взмыла стайка пронзительно кричащих птиц.

Ариам сражался с отчаянием раненого животного, пытающегося вырваться из ловушки, изо всех сил стараясь сразить противника; он знал, что отряд Бантора скоро появятся здесь. Если бы Ариам не был ранен, он мог бы сражаться лучше. Но Бантор отбивал каждый его удар и распознавал каждый его трюк. Как и все аккадские младшие командиры, во время осады он несколько месяцев тренировался на мечах с Эсккаром и другими лучшими бойцами.

Как только Бантор понял, что Ариам начал уставать, он широко размахнулся, открывшись для противника, но, когда клинок устремился ему в живот, шагнул в сторону и ударил сверху вниз, целясь не в туловище своего врага, а туда, где должна была оказаться рука, в которой Ариам сжимал меч.

Клинок врезался в кость, хлынул поток крови. Ариам завопил, оружие выпало из его онемевших пальцев. Бантор не остановился. Еще один удар поразил Ариама в колено, заставив покачнуться и упасть. Тяжелый клинок обрушился на ключицу врага, раздробив ее. Потом выпад в правый бок проткнул легкое. Ариам, с текущей изо рта кровью, упал на спину, вытаращив глаза, не в силах даже кричать от боли.

Встав над своим врагом, Бантор плюнул ему в лицо, отложил свой меч в сторону и поднял меч Ариама.

— Это за Аннок-сур. И за меня.

Держа рукоять обеими руками, Бантор поднял оружие и резко опустил, проткнув пах Ариама и глубоко вогнав клинок в землю.

Это вырвало у Ариама долгий вопль, эхом разнесшийся по пустынной округе.

Бантор выпустил меч и наблюдал, как бывший начальник стражи деревни Орак умирает, истекая кровью, корчась в агонии, цепляясь за свой клинок руками, уже покрытыми кровью.

 

Глава 30

Эсккар провел первую половину утра, готовя свой дом к любой возможной новой атаке. Когда он убедился, что дом и Трелла в безопасности, он двинулся в казармы — повидаться с ранеными, которые поправлялись там, и убедиться, что воины надежно охраняют склад с оружием. Потом Эсккар быстро прошелся по городу и, наконец, вернулся к себе во двор.

К тому времени стало ясно, что сопротивление врагов подавлено.

Двор дома Эсккара превратился в командный центр, откуда тот распоряжался воинами и горожанами, шумно требовавшими его внимания. Все заявляли, что им срочно нужно его видеть, и на этот раз у Эсккара не было под рукой никого, кто смог бы отделить пустячные дела от более важных. Бантор уехал утром, чтобы выследить Ариама, и одни боги знали, когда он вернется.

Появившийся во дворе Гат попытался помочь, но он все еще не оправился от раны. Значит, оставался Алексар, единственный оставшийся младший командир. Эсккар повысил его до своего первого помощника и приказал заняться воротами.

Эсккар, Гат и Алексар провели утро, организовывая воинов, раздавая оружие охранникам знати, создавая патрули и руководя поисками оставшихся воинов Кортхака.

К счастью, конюшни и лошади уцелели, и Алексар скоро послал несколько верховых отрядов обшаривать округу в поисках тех, кто сбежал через стену.

В конце концов все улеглось настолько, что Эсккар смог ускользнуть. За час до полудня он оставил Гата за главного и поднялся по лестнице в свои комнаты.

Стоя в дверях спальни, он увидел, что Трелла и Аннок-сур спят, лежа рядом на кровати. Трелла была бледной от потери крови.

Рана, нанесенная ей Кортхаком, и недавно перенесенные роды измучили ее, несмотря на крепкое здоровье. Большинство слуг Треллы вернулись, включая тех, кого прогнал Кортхак. Они уже заменили поломанную мебель новой и окровавленные одеяла чистыми. Комната выглядела почти так же, как в тот день, когда Эсккар уехал на север. Кроме одного: в ней появилась колыбель.

Эсккар уже несколько раз заходил в спальню, просто чтобы убедиться, что с Треллой все хорошо, и проследить, чтобы у нее и Аннок-сур было все необходимое. В последний раз Трелла взяла мужа за руку. Она пыталась заговорить, но Эсккар знал, что ей нужно отдыхать, поэтому просто сжал ее руку и велел спать.

Теперь, заглянув в спальню, Эсккар увидел, что рядом с колыбелью сидит и тихо покачивает ее, глядя на младенца, незнакомая женщина с большим синяком на щеке. Она встала и подошла к Эсккару, жестом поманив его за собой к двери.

— Твоей жене надо поспать, господин Эсккар, — прошептала она. — А ребеночка надо было покормить, и его крик ее разбудил. Сейчас они оба нуждаются в отдыхе.

Впервые Эсккар заметил, как тихо в доме. Даже воины во дворе говорили негромко, заботясь о его жене.

— А ты…

— Меня зовут Друсала. Я принимала роды у госпожи Треллы.

Она вернулась в комнату, подняла колыбель и снова подошла к Эсккару, держа колыбель обеими руками и повернув ее так, чтобы он мог видеть лицо ребенка.

— Это твой сын. Он родился прошлой ночью, спустя несколько часов после полуночи.

Эсккар зачарованно уставился на крошечного младенца, чьи глаза были закрыты, а лицо все еще красно от плача. У Эсккара едва хватило времени, чтобы взглянуть на него с тех пор, как он принес ребенка Трелле после боя. Теперь же он смотрел не просто на младенца, а на своего сына, своего наследника, которого Трелла несколько месяцев назад пообещала ему подарить.

— Ты уже решил, как его назовешь, господин?

Эсккар ответил без колебаний:

— Саргон. Его будут звать Саргон Аккадский.

Эсккар и Трелла выбрали имя несколько месяцев назад, в тот самый день, когда алур мерики были отогнаны прочь от города. Теперь Эсккар благоговейно смотрел на наследника, который возвысит город так, как Эсккар и Трелла, чужестранцы в Аккаде, никогда не смогли бы возвысить. Его сын станет частью будущего этого города, он продолжит род Эсккара через века.

— Ребенок… он кажется таким маленьким, — Эсккар протянул руку и прикоснулся к пальчикам младенца, удивляясь, какие они мягкие.

— Детка… Саргон родился раньше, чем ожидалось. Вот почему он такой маленький. Но он здоровый, и я думаю, он вырастет таким же высоким и сильным, как его отец.

— Роды… были трудными, Друсала? Я имею в виду, Трелла очень страдала?

— Присутствие Кортхака сделало их трудными… Он жаловался на шум. Он угрожал… Он сказал, что…

— Он больше никогда не будет угрожать, Друсала, — перебил Эсккар. — Тебе что-нибудь нужно? Что-нибудь?

— Нет, господин. Я останусь здесь и присмотрю за твоим сыном. Госпоже Трелле нужно будет скоро снова покормить Саргона. Мы найдем кого-нибудь, кто поможет нянчиться с ребенком. Ранние роды застали нас врасплох, и у нас не было времени найти кормилицу. А сейчас лучше всего позволять госпоже Трелле спать как можно больше.

Имя Кортхака напомнило Эсккару о его пленнике.

— Позаботься, чтобы с моим сыном все было хорошо, Друсала.

Он потянулся и нежно коснулся щеки ребенка. Странное чувство охватило его, как будто боги выбрали этот момент, чтобы выковать узы между ребенком и отцом. Эсккар понял, что он улыбается.

— Дай мне знать, когда Трелла проснется.

Он покинул комнату, спустился по лестнице, пересек двор и пошел во второй, меньший, дом. Три воина охраняли комнату, в которой держали Кортхака. Они шагнули в сторону при появлении Эсккара, и тот вошел внутрь.

Он посмотрел вниз, на лежащего на полу человека. Солнце скупо освещало комнатушку с низким потолком, но было видно, что лицо египтянина до сих пор все в крови. Ему связали руки за спиной. Эсккар подумал, не вытащить ли этого человека наружу, но не захотел еще одного спектакля.

— Принесите факел, — приказал он.

Нашел табурет и придвинул его ближе к Кортхаку, глядя на человека, который чуть его не убил. Воин вернулся с факелом и протянул его Эсккару.

— Оставьте нас. И опустите занавеску.

Когда они остались наедине, Эсккар опустил факел и при его свете осмотрел лицо пленника. Кортхак злобно глядел на него одним здоровым глазом. На втором, в который Эсккар не раз ударил во время битвы, запеклась кровь. Кортхак дышал с трудом из-за сломанного носа. Его нижняя губа была рассечена и опухла, и он прищурился на факел, который держали прямо над его лицом.

— Ты — Эсккар?

— Да, Кортхак. Я человек, чью жену ты пытался украсть.

— Эсккар вернулся, — Кортхак попытался засмеяться, но его смех превратился в болезненный приступ кашля, который он не сразу смог унять. — Ты хорошо дрался… для невежественного варвара. Но ты должен был погибнуть от моего клинка. Ни один мужчина никогда не побеждал меня в битве. Твою жизнь спасла лишь твоя рабыня.

Он произносил слова медленно, тщательно подбирая каждое. Хотя этот человек страдал от боли, голос его звучал мелодично, лишь с легким намеком на акцент.

— Возможно, — ответил Эсккар, — но я помню, как ты кинулся бежать в спальню, пытаясь захлопнуть между нами дверь.

Кортхак скорчил гримасу при этом воспоминании.

— Ты достаточно хорошо орудуешь своим длинным мечом. Ты никогда не проигрывал битв, варвар?

— Насколько я помню, только однажды, — сказал Эсккар, — но судьба благоволила ко мне, и я выжил.

— Ты должен был умереть в Биситуне.

На этот раз в голосе Кортхака прозвучал намек на горечь, которую он не сумел скрыть.

— Да, твои наемные убийцы упустили такую возможность.

— Так я и думал. Ты должен рассказать мне, что там произошло. Я должен был получить от них известие, даже если они потерпят неудачу. Ариам поклялся, что они убьют тебя, но… Ты, как мог, облегчил мне задачу. Разделил свои войска, а сам наслаждался, развлекаясь на севере. Даже ребенок смог бы взять этот город.

Эсккар почувствовал приступ гнева: замечание было справедливым. И, казалось, все знали о его любовнице в Биситуне.

— Ребба многое рассказал мне о тебе, египтянин. Трелла теперь спит, но, когда она проснется, я услышу остальное.

Факел затрещал, и Эсккар убрал его от лица Кортхака.

— Большинство твоих людей погибли или в плену. Только Ариам сбежал, с горсткой других, но Бантор скоро их догонит. Через несколько дней город будет очищен от самой памяти о тебе.

— Аккад когда-нибудь станет великим городом. Ради него стоило пойти на большой риск.

— Если бы между нами стояло только это, я бы даровал тебе быструю смерть. Но ты издевался над Треллой и даже угрожал моему сыну. За это тебя будут пытать. Завтрашний день станет последним днем твоей жизни, Кортхак. Ты ослабеешь от ран и будешь жестоко страдать.

— Ты не получишь удовлетворения от моей пытки, — Кортхак старался, чтобы голос его звучал ровно и твердо. — Твоя рабыня-жена и твой выродок были моими. Она стояла передо мной на коленях… умоляя о милосердии. Я сожалею только, что не убил ее, когда у меня была такая возможность.

Эсккар толкнул носком ноги сломанную ногу Кортхака. Раненый не смог не задохнуться от боли, как ни сжимал губы.

— Думаю, Кортхак, тебе следовало бы оставаться в Египте.

— Ты не будешь править здесь долго, варвар. Ты недостаточно мудр, даже когда твоя рабыня нашептывает тебе на ухо.

Эти слова повисли в воздухе, словно пророчество, и Эсккар почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Он не торопясь обдумал сказанное. Эсккар знал, что Кортхак все еще борется, все еще ищет любой способ причинить вред тому, кто взял его в плен. Это делало его достойным противником, сражающимся до последнего вздоха, ищущим, как бы еще досадить своему врагу.

— Может, так и будет, как ты сказал. Но Трелла говорит, что я учусь на своих ошибках, и люди Аккада тоже кое-чему научились. Теперь мы станем осторожнее.

Эсккар встал и отодвинул табурет.

— Я знаю одно, Кортхак. Мой сын будет править здесь, когда меня не станет. Это пообещали боги. Думай об этом, когда тебя будут пытать.

Снаружи стояли Алексар и несколько воинов, на их лицах было написано любопытство — без сомнения, они гадали, что происходит внутри.

Эсккар ткнул факелом в землю, чтобы его загасить, потом протянул ближайшему человеку все еще дымящуюся палку.

— Внимательно за ним следите. Никто не должен к нему входить, никто не должен его тронуть. Пусть с ним все время будут двое. Он не должен покончить с собой. Он нужен нам живым, чтобы утром его подвергли пытке. Давайте ему много воды и несколько глотков вина. Если захочет — еды. Я не желаю, чтобы он слишком быстро потерял сознание.

— Мы будем следить за ним, не беспокойся, — сказал Алексар.

Эсккар пошел к колодцу за домом, вытащил ведро воды и вымыл руки и лицо. Когда он кончил мыться, к нему подошел слуга, неся чистую одежду. Один из воинов вытащил из колодца еще ведро воды, и Эсккар вымылся целиком, неторопливо оттирая последние следы крови и грязи. Чувствуя себя освеженным, он надел чистую одежду впервые за несколько дней, вернулся в рабочую комнату и сел за стол.

В первый раз с тех пор, как он покинул ферму Реббы, у него появилась возможность немного отдохнуть. Он почти не спал с тех пор, как покинул Биситун.

Слуги принесли кувшины с вином и водой и поставили на стол рядом со вчерашним хлебом. Этим утром никто в Аккаде не думал о выпечке хлеба. Эсккар намочил хлеб в чаше с вином, прежде чем съесть, но запил его только водой. Если он выпьет слишком много вина, от него не будет никакой пользы.

Первые несколько часов, после того как закончились сражения, все хотели с ним поговорить, попросить его о чем-нибудь или дать ему совет. Но как только Эсккар понял, что Аккаду больше ничто не угрожает, он отказался иметь с кем-либо дело. Он приказал Гату и Алексару держать всех, кроме его командиров, лекарей и слуг, подальше от верхних комнат. Дюжина охранников из клана Ястреба, выпущенные из казарм и все еще слабые после плена, стояли на страже у дома под командованием Митрака, чьи стрелы уложили последних захватчиков в Аккаде спустя час после рассвета.

Поев, Эсккар почувствовал себя лучше. Приятно было просто сидеть и отдыхать.

На лестнице раздались шаги, в комнату, хромая, вошел Гат, закрыл за собой дверь и уселся за стол напротив Эсккара. Свежая повязка виднелась над поясом, на котором он носил меч.

— Как они? — тихо спросил Гат, мотнув головой в сторону спальни.

— Хорошо. Обе спят, и ребенок тоже.

— Я благодарю за это богов, Эсккар, — Гат по-прежнему говорил тихо, хотя дверь была закрыта. — Я хотел ей помочь, но… Я не мог даже передать ей весточку.

— Ты ничего не мог поделать.

Старый воин взял чашу — его руки слегка дрожали, — налил в нее вина и отхлебнул.

— Если бы не Таммуз и его женщина, я был бы дважды мертв. Теперь мы оба у них в долгу.

— Его женщина?

Эсккар вспомнил, что сегодня видел Таммуза и его девушку, только мельком, на улице перед домом.

Гат засмеялся.

— Ты помнишь рабыню, которую спасла Трелла? Ту, которую избивал до полусмерти ее хозяин? Она отдала эту девушку Таммузу. Видел бы ты при этом лицо мальчугана! Он испугался своей новой рабыни больше, чем трех варваров. Насколько я знаю, она убила по крайней мере одного разбойника, а может, и двух. Таммуз убил еще нескольких во время сумятицы в городе.

— Тогда я должен его поблагодарить. Стольких еще людей мне нужно поблагодарить… Особенно тебя. А еще Дракиса, Аннок-сур, даже Реббу — все они рисковали жизнью.

Гат не обратил внимания на похвалу.

— Не меня. Все, что я делал, — это прятался, потом убил нескольких негодяев во время беспорядков. К тому времени, как я добрался до казарм, Клексор покончил с большинством египтян. Остальные сдались, — он вздохнул. — Я устроил в казармах командный пост. Там Корио, работает вместе с Реббой и теми из высшего сословия, что остались в живых. Они отыскивают людей, помогавших Кортхаку, и запирают их в той же самой тюрьме, в которой египтянин держал наших воинов. Что ты сделаешь с этими людьми?

Эсккар пожал плечами. С предателями можно будет разобраться позже, когда установится порядок и снова соберется совет.

— Когда Трелла поправится, она решит, кого следует наказать. Как Никар?

— Он получил скверный удар от Ариама, но теперь он снова в своем доме, его перенесли туда друзья и члены семьи. Через несколько дней он снова будет на ногах.

— Что еще?

Ноги Эсккара ныли от усталости. Веки его снова отяжелели, сонливость нахлынула на него, как волна.

— Случилась как минимум дюжина убийств, после того как прекратились бои: люди мстили тем, кто поддерживал Кортхака.

— Что ж, этого следовало ожидать. Есть среди жертв кто-нибудь, достойный моего внимания?

— Не то чтобы… Просто я узнал одного из убитых. Кожевенник, прежний хозяин новой рабыни Таммуза. Тело нашел старый Кури, кажется.

Эсккар снова пожал плечами. Кого будет волновать пьянчуга-кожевенник, которого никто не любил?

— Дракис потерял большую часть своих людей, — продолжал Гат. — Он получил несколько ран, но захватил и удержал ворота, несмотря на то что врагов было намного, намного больше. Он принял самый тяжелый бой, но благодаря ему Бантор уничтожил большинство людей Кортхака и взял в плен остальных. Они так и не сумели открыть ворота, земля была усеяна их телами.

— Дракис жив?

— Вентор сказал, что жив. А Гронд отдыхает внизу. Он должен поправиться через несколько недель. Этот человек словно отлит из бронзы.

— Он не только спас мне жизнь, он нашел, как войти в дом, Гат.

— Тогда ты должен снова повысить ему жалованье, полагаю.

Эсккар коротко улыбнулся, осушил свою чашу и снова ее наполнил.

— Я уже велел Алексару позаботиться об этом. Алексар составляет поисковые отряды, которые охотятся на оставшихся людей Кортхака.

Гат восхищенно покачал головой.

— Ни царапинки на человеке! Сражался у обоих ворот, убил по меньшей мере дюжину человек, и даже не запачкал одежду.

— Ты встречался с Явтаром? — спросил Эсккар. — Я дал ему несколько человек и велел охранять пристань, чтобы ни одна лодка не покинула Аккада.

— Да, он тоже сражался у главных ворот. Я отдал такой же приказ тем, кто охраняет эти ворота: никто не должен покинуть город, пока мы не обнаружим всех людей Кортхака и предателей. Я послал всадников, чтобы ездили вокруг стен, выискивая тех, кто попытается улизнуть.

Сотни разгневанных аккадцев, жаждущих мести, присоединились к поискам оставшихся людей Кортхака. Египтян нетрудно было распознать по темному цвету кожи, но некоторых разбойников, которых привел в город Ариам, все еще надо было извлечь из их укрытий. Воины и горожане обыскивали дом за домом и одного за другим сгоняли в тюрьму негодяев, захвативших Аккад.

— Хорошо. Когда Бантор вернется, мы сможем начать объезжать округу.

— Воины перерыли весь Аккад в поисках Ариама, но никто не видел этого грязного предателя. Его тело не было найдено среди трупов. В конце концов какой-то мальчик сказал, что видел, как Ариам и несколько египтян перебрались через южную стену.

Эсккар зевнул.

— Бантора все еще не покинула боевая ярость. Он не вернется, пока не найдет Ариама. Я велел ему привести Ариама живым, если удастся.

Гат допил свое вино и оторвал кусок от ковриги хлеба.

— Бантор — хороший боец. Думаешь, он поймает Ариама? Этот человек похож на змею, которая прячется в болоте.

— Ты бы не задавал этого вопроса, если бы видел Бантора.

— Я буду счастлив помочиться на тело Ариама. Он шлялся по Аккаду с таким довольным видом, будто он один из богатых торговцев с тремя толстыми женами, — Гат подался вперед, наклонившись над столом. — У тебя закрываются глаза. Почему бы тебе не пойти поспать? Я сменю Алексара и постою на страже внизу.

Эсккар не успел начать спорить: Гат ушел, закрыв за собой дверь в верхние комнаты. Эсккар пытался доесть хлеб, но у него не было аппетита. Его мысли разбегались, поэтому он опустил голову на руки и закрыл глаза, чтобы несколько мгновений отдохнуть.

И заснул глубоким сном. Таким глубоким, что не слышал, как слуги заходили во внутреннюю комнату и выходили из нее, не слышал, как просыпался его сын и плакал, требуя, чтобы его накормили.

Когда Эсккар проснулся, его шея и руки онемели, спина болела. В горле пересохло, и он осушил чашу воды. Потом потянулся.

Теперь он чувствовал себя отдохнувшим, и взгляд в окно сказал ему, что он проспал больше часа. Дверь в спальню была открыта, оттуда слышался голос Треллы. Эсккар встал, громко скрипнув креслом, и через мгновение появилась Друсала.

— Тебя спрашивает госпожа Трелла, господин Эсккар. Ты сможешь к ней подойти?

Трелла улыбнулась при виде Эсккара. Аннок-сур ушла. Саргон лежал на руках Треллы и сосал ее грудь; бок ее перетягивала повязка. Друсала выскользнула из комнаты, оставив супругов наедине.

— Ты уже видел своего сына, Эсккар?

Голос Треллы звучал сильнее, и она протянула к мужу руку.

Эсккар сел на край кровати, осторожно, чтобы не побеспокоить ребенка.

— Да. Повитуха рассказала мне о том, как он появился на свет, и о том, что ты перенесла. Тебе больно?

Он взял ее руку в свою.

— Вентор и Друсала говорят, что я поправлюсь, — ответила Трелла. — Боль проходит — теперь, когда ты и Саргон — оба здесь.

— Трелла, прости. Я должен был явиться раньше, — выпалил Эсккар.

— Мы поговорим об этом потом, муж мой. Важно одно: ты вернулся, чтобы спасти Аккад.

— Я вернулся не ради Аккада. Я пришел ради тебя. Как только я услышал… я вернулся, как только смог.

Трелла сжала его руку, на глазах ее навернулись слезы.

— Ты спас жизнь своего сына. Только это имеет значение. Кортхак убил бы нас обоих, после того как потешился бы всласть.

Мысль об унижении, которое вынесла Трелла, причинила Эсккару острую боль, и он крепче сжал ее руку.

— Кортхак напомнил мне, что прошлой ночью ты спасла мне жизнь. Если бы ты не ткнула своим маленьким ножом… Откуда ты взяла такую штуку?

— Это родильный нож. Подарок Друсалы. Мы ей многим обязаны.

Ребенок пошевелился у груди Треллы и снова успокоился, а та погладила его головку.

— Мы знали, что Кортхак что-то скрывает, но я никогда не думала… Никто из нас не подозревал ничего подобного.

Она покачала головой, сознавая, что потерпела поражение.

— Он смеялся надо мной, говорил, что я всего лишь невежественная девчонка, пытающаяся играть в правителя. Он заставил меня… Мне пришлось…

Эсккар протянул руку и прикоснулся пальцем к ее губам, остановив поток слов.

— Я сражался со многими мужчинами, Трелла, но ни один из них не был таким искусным, как Кортхак. Ни один. Если бы не удача, посланная богами, и не твоя помощь, он мог бы меня победить. Схватиться со стоящим противником — это не бесчестье.

Трелла заморгала сквозь слезы.

— Значит, твоя удача еще не отвернулась от тебя. Боги продолжают к тебе благоволить.

— Боги благоволят ко мне благодаря тебе, — Эсккар с благоговейным удивлением посмотрел на ребенка, и голос его смягчился: — Теперь они должны присмотреть и за Саргоном тоже. Он кажется таким… маленьким и беспомощным.

Эсккар пальцем прикоснулся к щеке ребенка, очарованный мягкой детской кожей.

— Саргону понадобится твоя защита и сила в течение многих лет, муж. Когда-нибудь он будет править нашим городом. Кто знает, чего он достигнет?

— Ему и Аккаду понадобится твоя мудрость. Точно так же, как городу нужны для защиты новые стены Корио.

— Еще долго после того, как нас не станет, наши голоса будут слышаться в этих стенах — столько, сколько простоит этот город. Давай надеяться, что наш сын принесет честь нам обоим.

Ребенок перестал сосать и уснул. Эсккар погладил его по блестящим черным волосам, чувствуя, как в нем растет гордость, которой он никогда не знал раньше. Его сын. Перед ним в безопасности на материнских руках лежал его сын — сын, который продолжит его род, сын, благодаря которому Эсккар переживет века.

— Ты, кажется, доволен нашим сыном. Надеюсь, ты научишь его многим вещам. Как править, как сражаться, как вести за собой.

— Он научится от тебя большему, чем смогу научить его я. Ты говоришь о сражении, но сражаться на войне легко. Уничтожать легко. Строить же новую жизнь из обломков старой — трудно. Этому он научится у матери.

— Тогда мы будем учить его вместе, муж.

— Да, вместе.

Эсккар наклонился и поцеловал ее, стараясь не разбудить ребенка. Но ее губы были теплыми, и в них все еще было обещание, которое он всегда там находил, дар любви и нежности, завоевавший его много месяцев назад. Эсккар обхватил руками и жену, и дитя и прижал к груди.

Их глаз Треллы потекли слезы, но на этот раз Эсккар знал: это слезы счастья, и поцелуями убрал их с ее лица.

 

Глава 31

Утренняя прохлада

Хатхор проснулся от боли, поселившейся во всем теле. Она началась вчера со стрелы, воткнувшейся в ногу, тяжелой стрелы, разорвавшей плотные мышцы над коленом и воткнувшейся в кость, но, к счастью, не попавшей в большой сосуд.

Он потерял сознание, когда его держали, прижав к земле, и вырывали стрелу из ноги. Когда Хатхор пришел в себя, он обнаружил, что рана его перевязана куском рубахи одного из убитых. Грубые руки подняли его на спину лошади.

Оглушенный, он вцепился обеими руками в гриву лошади, стараясь не упасть. Если они подумают, что он не может ехать сам, его привяжут поперек лошадиной спины, и тогда боль станет невыносимой.

Один человек держал его коня за узду, а второй ехал рядом, на случай, если Хатхор начнет падать. Все двигались ровным шагом, смеялись и разговаривали, только их предводитель по имени Бантор ехал впереди молча. Еще одна лошадь везла труп Ариама — единственное тело, которое аккадцы забрали с собой.

Этот Бантор, очевидно, имел личные счеты с предателем Ариамом. Без сомнения, тело Ариама будет выставлено рядом с телом Кортхака. Тела людей Хатхора остались лежать там, где упали, на растерзание зверям и птицам-падальщикам.

При мысли о Кортхаке в груди Хатхора снова заклокотал гнев. Он видел, как волна аккадских воинов катилась по улице, чтобы атаковать главные ворота, а за воинами следовали сотни жителей города. Один взгляд на многочисленных врагов заставил его остановиться. Хатхор почти отбил ворота, но при виде сотен разъяренных горожан с разномастным оружием в руках, готовых поддержать своих освободителей, понял, что все попытки тщетны. Звуки битвы, донесшиеся с другой башни, заставили Хатхора поднять глаза, и он увидел, что аккадцы захватили и вторую башню тоже.

Ариам тоже все это увидел и еще быстрее пришел к тому же решению, что и Хатхор. Все пропало. Хитрый разбойник сбежал первым и помчался к южной стене, желая только одного: спастись. Когда Хатхор подумал об ожидающей его судьбе, впервые за много лет сражений он почувствовал озноб страха.

Ариам, наверное, сможет выкрутиться. Он может затеряться среди здешних жителей. Но египтянам с их восточной внешностью и речью негде было спрятаться. Хатхор знал, что его единственная надежда — это бегство.

Поняв это, он повернулся и побежал вслед за Ариамом, проклиная себя за то, что бросил своих людей, как трус, за то, что отказался сражаться до конца. Без единого слова протеста за Хатхором последовало несколько его людей. Кортхак, даже если он все еще был жив, потерял этот город, и все это знали. Теперь им надо было спасать себя.

Ариам петлял по дальним улочкам, уводящим прочь от боя. Их мечи пробивали им дорогу, и, наконец, они добрались до той части южной стены, которую никто не охранял, вскарабкались на парапет и повисли на стене на руках, прежде чем спрыгнуть на землю. Потом побежали что было сил.

Через час они ухитрились проделать большой путь и добрались до сельской местности, не тронутой царившим вокруг хаосом. Они двигались без остановок, и с каждым шагом Хатхор чувствовал себя все уверенней.

Ариам повел их к крестьянскому дому и крикнул, что все там должны умереть, иначе кто-нибудь поднимает тревогу.

Люди Хатхора, даже не взглянув на своего бывшего предводителя, послушались аккадца, за несколько мгновений прикончив всю семью. Тем не менее после того, как они завладели двумя разбитыми рабочими лошадьми, Ариам протянул узду одной из них Хатхору.

Едва оказавшись верхом, Хатхор уверился, что они спасутся. Ариам знал, куда бежать и где прятаться. Пройдет несколько дней, прежде чем в Аккаде все уляжется, если вообще кто-нибудь потрудится послать за ними погоню.

Хатхор вспомнил, как был потрясен, когда оглянулся и увидел всадников, без сомнения скачущих за ними. Каким-то образом, несмотря на неразбериху и бои в Аккаде, проклятые тамошние воины ухитрились найти людей и лошадей, организовать погоню и выйти на их след.

Прошло меньше часа, после того как беглецы заметили погоню, а аккадцы уже его догнали. Они презрительно отвергли все его попытки умереть, сражаясь. Рана обессилила его, и, прежде чем Хатхор успел покончить с собой, его уже взяли в плен.

Судя по тому, что говорили всадники вокруг него, Эсккар так же легко взял Кортхака. Варвар ворвался в дом Кортхака, окруженного египтянами, и взял его в плен. Хатхору все еще трудно было в это поверить, в то, что его хитроумный предводитель был побежден, и не просто побежден, а взят в плен живым. И все-таки, цепляясь за лошадь, Хатхор начинал медленно осознавать: взявшие его в плен люди наверняка говорят правду. Они были слишком спокойными и беспечными; чтобы вести себя так, они должны были отбить Аккад и прикончить всех, кто им сопротивлялся.

Мысль о том, как быстро они убили его людей, все еще терзала Хатхора. Аккадцы не потеряли ни человека, даже ранеными, зато прикончили всех его египтян и взяли в плен самого Хатхора. Бантор сам прикончил Ариама после короткого боя, а потом стоял над своей жертвой и наблюдал за ее предсмертными муками. Хатхор знал, что Ариам орудует мечом лучше большинства мужчин, однако предводитель этих людей, не задумываясь, вызвал Ариама биться один на один. А ведь Бантор, если верить Ариаму, считался одним из самых больших тугодумов среди командиров Эсккара. Хатхор заплакал бы от стыда, но мысль о том, что этим он еще больше унизит себя перед аккадскими воинами, помогла ему удержаться от слез.

Они останавливались дважды по дороге в Аккад. Крепкий воин по имени Клексор каждый раз проверял повязку Хатхора и давал ему воды — этот жест милосердия беспокоил пленника, хотя он все равно жадно глотал воду, не в силах справиться с палящей жаждой.

К тому времени, как они добрались до Аккада, солнце коснулось горизонта, отмечая конец длинного дня сражений и бегства. Хатхор, слабея с каждым шагом лошади, сознавал, что они движутся по улицам и переулкам, уже освещенным факелами и полным праздничных толп. Люди приветствовали Бантора и его всадников. Крики перешли в одобрительный рев, когда один из воинов высоко поднял голову Ариама с отвисшей челюстью, освещенную светом факелов.

Некоторые аккадцы даже узнали Хатхора и выкрикивали в его адрес проклятия. Люди Бантора сдерживали толпу и, наконец, привели Хатхора в дом Кортхака. Когда его втащили во двор, Хатхор не смог устоять на ногах и беспомощно упал на землю. Воины со смехом подняли его и внесли в одну из комнат в доме, отведенном для воинов, напротив главного здания. Сгорая от стыда, ослабев от потери крови, Хатхор рухнул на пол, благодарный уже за то, что пришел конец мучительной поездке.

Его руки все еще были связаны; воины, торопясь отпраздновать, просто уронили его на пол и ушли, чтобы присоединиться к торжествам. Праздник тянулся и тянулся, далеко за полночь, пока Хатхор лежал в грязи, борясь с пульсирующей болью в ноге и размышляя об ожидающей его пытке.

Когда он проснулся, не зная, то ли он заснул, то ли потерял сознание от боли, Хатхор увидел, что за ним наблюдает зевающий охранник, чей силуэт выделялся на фоне низкого костра, догорающего во дворе. Повернув голову, Хатхор мельком увидел ночное небо и понял, что приближается рассвет. Сперва он не мог поверить, что проспал большую часть ночи, но из-за раны он, должно быть, был измучен сильнее, чем думал. Наступающий рассвет объяснял, почему вокруг дома и в городе царит тишина: жители наверняка праздновали свое освобождение далеко за полночь, прежде чем вернуться по домам. Кроме потрескивания огня, до Хатхора не доносилось ни звука.

Небо начало светлеть, и мысль о том, что принесет ему день, стряхнула с Хатхора остатки сна. Сегодняшний день будет его последним днем. Через несколько часов его начнут пытать. Сегодня он умрет. Он будет слышать смех и издевательства зрителей, которые будут наслаждаться зрелищем его мук. Хатхор приложит все усилия, чтобы остаться сильным, но он знал, что раненым редко удается сохранить свою храбрость и стойкость. Боль пыток прибавится к той, которая уже пылала в его ноге, и вскоре он начнет умолять о пощаде. Пытка будет становиться все более жестокой, пока он не начнет умолять, чтобы его убили. Но его не убьют, конечно, и боль и унижение станут воистину невыносимыми.

Огонь во дворе погас, но спустя несколько мгновений первые лучи солнца прогнали остатки тьмы.

Хатхор сглотнул, в горле снова пересохло; он попытался приготовиться к грядущему испытанию.

В доме начали просыпаться и двигаться люди. Хатхор услышал, как кто-то застонал — так тихо, что он едва уловил этот звук. Он попытался сесть, в конце концов сумел прислониться к стене, лицом к дверному проему и к наблюдающему за ним охраннику. Приглушенные звуки продолжались, и Хатхор понял, что слышит их уже некоторое время.

— Кто это? — пробормотал он стражнику хриплым голосом.

Стражник, наблюдавший за ним с бесстрастным лицом, внезапно ухмыльнулся.

— Это Кортхак, твой предводитель. Он в соседней комнате. Вы двое — последние живые египтяне в Аккаде.

Эти слова снова заставили Хатхора задрожать. Если Кортхак уже не в силах сдержать боль, Хатхор скоро будет вопить, умоляя о смерти. Который из них, гадал Хатхор, будет вопить громче?

Когда Эсккар проснулся, утреннее солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Ночью он спал урывками, несмотря на усталость. Напряжение последних дней нельзя было стряхнуть с себя за одну ночь.

Почти до утра улицы были полны празднующих воинов и горожан, кричащих, пьянствующих, распевающих песни. Эти необычные звуки беспокоили Эсккара. Было уже далеко за полночь, когда он в конце концов уснул глубоким сном и проспал рассвет, проснувшись от детского плача — ребенок звал мать.

Эсккар не хотел беспокоить Треллу и младенца, поэтому он спал во внешней комнате, на одеяле. Трелла и ребенок спали вместе, но под бдительным оком Друсалы, которая, очевидно, бодрствовала всю ночь. Как она объяснила Эсккару, из-за того что Саргон появился на свет раньше срока, за ним надо непрерывно присматривать.

Зевая, Эсккар вошел в спальню и увидел, что Трелла кормит ребенка. Он обхватил ее рукой за плечи и почувствовал трепет, когда она прислонилась к нему и прикоснулась к его щеке.

— Ты выглядишь ужасно, муж мой, — сказала она слабым голосом. — Твое лицо…

Кулаки Кортхака оставили на лице Эсккара синяки и ссадины, оно опухло и было покрыто царапинами. Он мог только воображать, как сейчас выглядит.

— А ты выглядишь красивой, жена, — ответил он.

Трелла улыбнулась, как делала всегда, когда он говорил ей, какая она красивая.

— Тебе больно?

— Мне лучше. Но я чувствую такую слабость, как будто могла бы проспать целый день.

Трелла прикоснулась к ребенку у своей груди.

— Но у Саргона другие мысли на этот счет.

— Я так и понял.

Появилась Аннок-сур с перевязанной головой, неся завтрак для них обоих.

— Тебя ищет Гат, Эсккар, — сообщила она, поставив поднос на постель. — Он хочет знать, не собираешься ли ты проспать весь день. А теперь ты должен поесть, прежде чем он снова загрузит тебя работой.

— Лучше пойду посмотрю, что ему надо, — сказал Эсккар. — Вернусь, как только смогу.

Он оторвал кусок хлеба, налил в чашу разбавленного эля из кувшина с подноса и пошел вниз по лестнице. К тому времени, как он добрался до двора, он успел опустошить чашу.

Эсккар нашел Гата за столом — начальник стражи явно занял этот пост задолго до рассвета и тяжко трудился.

— Давно пора тебе проснуться и приняться за дело, — сказал Гат. — Ты выглядишь ужасно. Как ты себя чувствуешь?

Эсккар сел и выпил воды из стоявшего на столе кувшина.

— Неплохо. Мог бы еще поспать, но всему свое время. Что произошло за ночь?

— Я поставил Клексора командовать охраной стен, ворот и пристани, — сказал Гат. — Он должен проследить, чтобы никто не покинул город без твоего разрешения. Алексар взял двадцать человек и столько же лошадей и уже объезжает стены, присматривая, чтобы никто из подонков не сбежал. Митрак обходит все дома подряд, обыскивая город, чтобы удостовериться, что никто не прячется до сих пор под кроватью какой-нибудь старухи.

— Тогда мы должны произвести их обоих в командиры, — сказал Эсккар.

— Я уже это сделал. Сказал им, что ты подтвердишь назначение, когда, наконец, проснешься.

«По крайней мере, одной задачей на сегодня стало меньше», — подумал Эсккар с улыбкой.

— Я только что послал Бантора в казармы, — продолжал Гат. — Он взял на себя надзор за пленниками. Распоряжается теми, кто их охраняет, и лошадьми. Он вместе с Реббой и остальными представителями знати заботится о том, чтобы убитые были похоронены. Скверно, что ему пришлось сжечь египтян в казармах. Нам могло бы пригодиться такое просторное помещение.

— Как он?

Бантор вернулся ночью, привезя тело Ариама. Он был немногословен, только быстро доложил о том, сколько египтян убито, прежде чем пошел к Аннок-сур. Они закрыли дверь в свои комнаты и не показывались всю ночь.

— Выглядит лучше, чем тогда, когда вернулся, — ответил Гат. — Тогда его взгляд мог бы раздробить камни. А я-то думал, что убийство Ариама его подбодрит.

Эсккар знал прежнюю историю с Аннок-сур, но только боги знали, какие еще мерзости натворил Ариам под защитой Кортхака.

— А раненые? — Эсккар оглядел двор.

В помещениях для воинов сейчас находились в основном раненые, остальные были размещены в ближайших домах. Больше полудюжины перевязанных людей отдыхали во дворе, большинство их них посматривали на Эсккара.

— Сейчас с ними Вентор, — сказан Гат. — Он только что пришел и сделает все, что сможет. Но некоторые умрут. Эти египтяне были крепкими бойцами.

— Кортхак хорошо натренировал своих убийц, — согласился Эсккар, думая, что если бы все египтяне были хотя бы наполовину так же опасны, как их господин, они и в самом деле были бы страшными бойцами.

— Осталось сделать только одно, — продолжал Гат, как будто заканчивал рапорт. — И вот они идут, — добавил он с отвращением в голосе.

Эсккар поднял глаза и увидел, что во двор вошли Корио и Ребба. Правая рука Корио висела на перевязи, большой синяк виднелся слева на его лице. Ребба выглядел старым и уставшим, но тепло всем улыбался.

— Доброе утро, господин Эсккар, — громко заговорил Корио. — И позволь вновь возблагодарить богов за твое возвращение. Здесь по тебе ужасно скучали.

— Боги были к нам благосклонны, благородный Корио, — ответил Эсккар, улыбнувшись в ответ на явно неискренние слова строителя.

Корио верил в богов не больше, чем Эсккар.

— Мы пришли за Кортхаком, — сказал Ребба. — Мы совещались в доме Никара с другими представителями высшего сословия. Никар все еще не может вставать, но шлет тебе свою благодарность и приветствие, как и все остальные.

— И что будет с Кортхаком? — Эсккар посмотрел на Реббу.

— Если ты не хочешь доставить себе удовольствие и убить его сам, — сказал Корио, — он должен умереть под пыткой на рыночной площади, чтобы заплатить за преступления, которые совершил против нас.

Эсккар знал, что знатные люди и богатые торговцы тяжко пострадали за последние дни и потеряли большую часть своего золота. К счастью, Кортхак складывал почти всю добычу прямо у себя в доме. И все равно понадобятся недели, чтобы разобраться во всем награбленном, и на этот раз Эсккару придется быть судьей в распределении возвращаемого богатства.

— Забирайте Кортхака куда хотите, — сказал он, кивнув в сторону охранников, сторожащих египтянина.

— Еще нам понадобятся твои воины, чтобы арестовать остальных, — перебил Корио, — тех, кто присоединился к Кортхаку по доброй воле.

— И что будет с ними?

— Они умрут вместе со своим предводителем, будь они прокляты, — ответил Корио. — Они заслуживают пытки, но я согласен удовольствоваться просто тем, что увижу всех их мертвыми.

Эсккар никогда еще не видел главного строителя таким кровожадным.

— А Никар и ты, Ребба, согласны со всем этим?

Ребба кивнул.

— Мы провели большую часть вчерашнего дня, споря об их судьбе. Пятеро умрут. Остальные семеро лишатся имущества и будут изгнаны из Аккада.

«Еще кровь, которую нужно пролить», — подумал Эсккар.

Однако такое решение не обязательно было принимать впопыхах.

— Гат, пусть твои люди возьмут этих… двенадцать человек под стражу. Отошли пленников в казармы и вели Бантору хорошо их охранять.

Он повернулся к Корио.

— Через несколько дней, когда Трелла почувствует себя лучше, мы вновь рассмотрим обвинения, выдвинутые против этих людей.

Корио и Ребба начали протестовать, но Эсккар прервал их.

— Нет никакой необходимости торопиться с наказанием. Пусть у них будет время побеспокоиться о своей судьбе, а мы пока позаботимся, чтобы каждый из них получил именно то, что ему причитается. Помните, Трелла была здесь и слышала каждое слово, которое произносил Кортхак. Она решит, кто какого наказания заслуживает.

Эсккар встал и повернулся к Гату, который во время всего обсуждения сидел с бесстрастным лицом.

— Собери этих двенадцать подозреваемых. Потом позаботься о том, чтобы Кортхака доставили на рыночную площадь. Чем скорее он начнет путешествие в подземный мир, тем лучше.

— А как насчет второго, Хатхора?

— И его забери тоже, — сказал Эсккар. — Все египтяне заслуживают пытки.

Гат тоже встал.

— Пошли, Корио. Чем скорее мы схватим людей, которые числятся в твоем списке, тем оба станем счастливее.

Эсккар вышел из-за стола и отправился проверить Кортхака. Тот выглядел даже хуже, чем вчера.

Кортхак злобно уставился на Эсккара, но промолчал. Эсккар заглянул туда, где держали Хатхора, но ничего не сказал младшему командиру египтян. Он не знал этого человека и не сталкивался с ним во время сражения. Но тот бежал вместе с Ариамом, и за одно это его можно было осудить.

Когда Эсккар отвернулся от Хатхора, во двор вошли Митрак и несколько других членов клана Ястреба. Они окружили Эсккара, торопясь выслушать и рассказать новости. Некоторое время Эсккар разговаривал с ними, отвечая на вопросы, смеясь и слушая последние сплетни, принесенные с улиц.

Потом воины ушли, все еще смеясь, — гордые люди, одержавшие великую победу.

Не обращая внимания на суету вокруг, Эсккар помылся у колодца, потом зашел на кухню, чтобы найти какую-нибудь еду. Его аппетит вернулся, и он знал, что это хороший признак. Эсккар прислонился к стене, стараясь не мешать кухаркам, и жевал хлеб с сыром, наслаждаясь минутой безделья.

— Господин, тебя зовет госпожа Трелла.

Эсккар повернулся и увидел, что ему кланяется Друсала.

— Все в порядке?

— О да, господин, но она спрашивает, не можешь ли ты уделить ей внимание.

Эсккар вытер пальцы об одежду и взошел по лестнице, Друсала следовала за ним. Но она остановилась на лестничной площадке и закрыла дверь, как только Эсккар вошел в комнаты. Удивленный, он пересек пустую рабочую комнату и вошел в спальню.

Там ждала Аннок-сур вместе с еще одной женщиной, вернее, юной девушкой, простое лицо которой уродовал сломанный нос. Эсккару пришлось некоторое время пристально всматриваться в нее, чтобы узнать: то была девушка, которую Трелла спасла и привела в их дом за несколько дней до того, как Эсккар отправился в Биситун.

Трелла сидела на кровати, ребенок спал рядом с ней.

— Эсккар, мы хотим попросить тебя об одолжении, очень большом одолжении, — Трелла говорила негромким голосом, чтобы не разбудить ребенка.

То, что Трелла сказала «мы», предупредило Эсккара, что сейчас последует что-то необычное. Он посмотрел на девушку внимательней, стараясь вспомнить ее имя.

— Это Эн-хеду, — продолжала Трелла, — она вскоре станет женой Таммуза. Как только мы освободим ее из рабства.

Эн-хеду низко поклонилась Эсккару, но ничего не сказала. Когда она подняла голову, на лице ее читалось беспокойство.

— Таммуз… Да, Гат сказал мне, что он взял себе женщину.

— Я отдала Эн-хеду Таммузу больше месяца назад. Все это время она помогала ему. Они оба рисковали жизнью, пытаясь разузнать побольше о Кортхаке. Таммуз и Эн-хеду помогли прятаться Гату и вдвоем сражались против Кортхака.

— Тогда прими мою благодарность, Эн-хеду, — сказал Эсккар, наклонив голову.

— Позже я расскажу тебе обо всем этом, муж, — продолжала Трелла, — но сейчас Эн-хеду хочет попросить тебя о милости.

Эн-хеду снова поклонилась, нервно сжав руки.

— Господин, пожалуйста, не мог бы ты сохранить жизнь египтянину Хатхору? Он спас меня и Таммуза. Мы оба были бы мертвы, если бы он не пощадил нас.

— Хатхор должен умереть вместе с Кортхаком, — ошарашенный такой просьбой, ответил Эсккар. — Он был одним из командиров Кортхака… Он бежал вместе с Ариамом.

— Хатхор пришел вместе с Кортхаком из пустыни, это верно, — сказала Аннок-сур. — Но я не видела, чтобы он убил или ранил кого-нибудь здесь, в Аккаде.

— Пожалуйста, господин! — выпалила Эн-хеду. — Этот человек мог бы убить меня и Таммуза. Хатхор задержал руку и не ударил меня. Не мог бы ты даровать ему за это жизнь?

— А что говорит Таммуз? — спросил Эсккар. — Он хочет, чтобы этот человек жил?

— Да, господин Эсккар, — ответила Эн-хеду. — Но он не будет просить за Хатхора. Он слишком верен тебе и госпоже Трелле.

— Кто знает, сколько злых дел мог натворить Хатхор в прошлом, находясь на службе Кортхака. Он, может быть…

Трелла опустила глаза, и голос Эсккара прервался. Не сказав ни единого слова, она напомнила ему еще об одном человеке, который кое-что натворил в прошлом такого, о чем лучше забыть.

— Никто не обвинял Хатхора в злых деяниях, — сказала Аннок-сур, нарушив тишину.

— Пока нет, — ответил Эсккар. — Сегодня на рыночной площади, я уверен, многие выйдут вперед, чтобы его обвинить.

Он покачал головой.

— И все-таки я не ссорился с ним. Он может провести остаток своих дней в рабстве, работая над постройкой стены.

— Когда Кортхак потешался надо мной, Хатхор единственный отводил взгляд. Ему не нравилось смотреть, как я страдаю, — сказала Трелла.

Ее слова сказали Эсккару, что она тоже хочет, чтобы Хатхор остался жить, и не в рабстве.

— Может, существует другой способ, — продолжала Трелла. — Может, он тебе пригодится.

— Пригодится?

— Ты всегда говоришь, как трудно тебе найти людей, которые могут командовать. Хатхор один из таких людей. Даже Кортхак так считал. Кортхака не станет, остальные египтяне мертвы, у Хатхора никого больше не останется. В Аккаде все люди будут против него. Такой человек может оказаться полезным, Эсккар, если ты завоюешь его верность.

Эсккар переводил взгляд с одной женщины на другую. Аннок-сур слегка кивнула, чтобы показать, что она согласна; губы Эн-хеду дрожали, когда она наблюдала за Эсккаром, как будто опасаясь вспышки его гнева.

Трелла погладила маленького Саргона, на мгновение проведя пальцем по его щеке, потом встретилась глазами с Эсккаром.

— Об этом стоит подумать, муж. Нет нужды срочно его казнить.

Как всегда, Трелла давала Эсккару время, чтобы принять решение, досконально все обдумать самому.

— Я подумаю над этим, — ответил он. — Есть еще что-нибудь?

— Нет, ничего. Ты поступишь так, как будет лучше всего.

Слова Треллы прозвучали скромно, но Эсккар увидел огонек в ее глазах.

— Но, может быть, лучше поговорить с ним самим, — добавила Трелла. — Ты можешь привести его сюда?

— Сюда? Сейчас?

Эсккар пожалел о своих словах, едва их произнес. Он слишком хорошо знал Треллу. Уж коли ей приходило что-то в голову, она всегда действовала быстро.

— Я могу привести его, господин Эсккар, — предложила Аннок-сур.

Теперь жена Бантора стала звать его «господином».

— Нет, я сам его приведу, — Эсккару нужно было время, чтобы подумать, и ему наверняка не суждено было выиграть этот спор, в котором трое объединились против него. Покачав головой, он повернулся и покинул комнату, гадая, что женщины будут говорить в его отсутствие.

Во дворе стол для командиров опустел. Гат ушел вместе с членами совета, чтобы схватить предателей. Эсккар подошел к охранникам, кивнул тому, который наблюдал за Хатхором, и, пригнув голову, вошел в комнату.

Хатхор поднял глаза на вошедшего, но ничего не сказал.

— Ты знаешь, кто я?

— Ты — господин Эсккар. Я видел тебя вчера, когда меня сюда привезли.

Человек говорил с сильным акцентом, но Эсккар без труда понял его слова.

— Ты готов умереть, Хатхор?

— Готов, как любой другой человек, господин.

Хатхор слегка приподнялся, выпрямившись у стены.

— Я бы предпочел покончить с собой, чем попасть в плен, но твои люди схватили меня прежде, чем я успел броситься на свой меч.

Эсккар хмыкнул, услышав это. Итак, всей этой ситуации можно было бы избежать, если бы люди Бантора не были такими расторопными. Он пристально смотрел на Хатхора. Несмотря на твердые слова египтянина, руки его дрожали, выдавая страх. Ни один человек не хочет умирать в окружении врагов и чужих. Воин рассчитывает погибнуть в битве, часто даже предвкушает это; лучше кончить так, чем умереть от болезни одиноким стариком, возможно попрошайничая на улицах.

К Эсккару вернулось еще одно стародавнее воспоминание: много лет назад он сидел связанный и окровавленный, прислонившись к стене пещеры, а смерть пощипывала кожу его горла. Тогда он был испуган, но слишком горд, чтобы умолять оставить его в живых, пока группа женщин решала его судьбу. Женщины пощадили его тогда, а сейчас женщины хотели, чтобы он пощадил этого человека. Может, Эсккар в долгу перед богами, и пришло время уплатить этот долг. В конце концов, Иштар, богиня земли, была женщиной.

— Охранник, дай пленнику воды.

Эсккар воспользовался временем, которое потребовалось для выполнения его приказа, чтобы подумать. Охранник вернулся с флягой воды, и Эсккар взял ее, проклиная старые воспоминания; ему полагалось чувствовать к египтянину ненависть, а не жалость. Он протянул флягу изумленному Хатхору и позволил ему вволю напиться. Большая часть воды побежала по груди пленника, который неуклюже держал флягу обеими руками.

Эсккар вернулся к охраннику, все еще стоявшему в дверях.

— Приведи его в рабочую комнату. И смой сначала кровь с его лица и рук.

Не обращая внимания на удивленный взгляд воина, Эсккар вернулся в верхнюю комнату, уселся за большим столом и стал ждать.

Аннок-сур позвала Друсалу, чтобы та присмотрела за ребенком; повитуха закрыла дверь во внутреннюю комнату, после того как Трелла и Эн-хеду присоединились к Эсккару. Две женщины подвели Треллу к мужу и усадили рядом, потом встали за ее спиной.

Понадобилось два человека, чтобы привести Хатхора наверх, и к тому времени, как египтянин встал перед Эсккаром, его лицо покрывали капли пота. Но, по крайней мере, с него смыли большую часть крови.

— Посадите его на табурет, — приказал Эсккар, — и оставьте нас.

— Господин, один из нас останется на тот случай…

— Я сам могу о себе позаботиться, — перебил Эсккар.

Он встал и двинулся к другой стороне стола, потом сел на край, между Хатхором и женщинами, поглаживая нож у пояса.

Трелла подождала, пока охранники покинут комнату, закрыв за собой дверь.

— Ты меня помнишь?

В ее голосе снова звучали властные нотки, какую бы слабость она сейчас ни чувствовала.

Хатхор кивнул, его взгляд метнулся от мужа к жене.

— Расскажи мне о Кортхаке, — сказала Трелла. — Расскажи о том, что он делал в Египте.

Вопрос застал Хатхора врасплох.

— А зачем вы хотите знать… знать о Кортхаке?

— Это неважно. Просто ответь мне, — голос Треллы по-прежнему звучал ровно, как будто она задавала вежливый вопрос своему гостю.

Эсккар не сказал ничего, он только пристально смотрел на египтянина. Если Хатхор откажется говорить, его отведут на рыночную площадь и будут пытать вместе с его предводителем.

Хатхор опустил глаза.

— Это и впрямь неважно, я полагаю… госпожа Трелла.

«Итак, египтянин не круглый дурак», — подумал Эсккар.

Хатхор, запинаясь, поведал эту историю. О годах разбоя в египетской земле, о том, как было собрано войско, о том, как две могучие армии сражались за власть в Египте. Завоевания, битвы, деревни, захваченные и сожженные, опустошенные земли, последнее столкновение, в котором Кортхак был побежден и изгнан в пустыню с остатками своих людей. Всем им еще повезло, что они уцелели и бежали. Эсккар удивился, поняв, что слушает с интересом. Когда Хатхор подошел к концу рассказа, у Эсккара тоже появился вопрос.

— Расскажи мне о том, что случилось тут, в Аккаде.

Хатхор издал звук, который мог бы сойти за смех.

— Ты оказался слишком умен для Кортхака. Он знал, что у тебя недостаточно людей. Он никогда не думал, что ты разделишь свои небольшие силы, чтобы пробраться в город и поднять народ. Он не думал, что Аккад вообще поднимется, даже ради тебя.

— Мои люди не слишком на это рассчитывали, — сказал Эсккар, вспомнив споры на ферме Реббы.

— Твои люди последовали за тобой, господин Эсккар. Я вижу, что они не боятся тебя так, как все мы боялись Кортхака. Ты говоришь с ними как с равными. Ты, должно быть, великий воин, раз смог завоевать такую верность.

Эсккар уставился на него, не зная, как воспринять эту похвалу.

— Продолжай, Хатхор. Расскажи мне о битве.

Египтянин снова начал рассказывать. О том, как их застал врасплох удар, нанесенный здесь, в доме, как они не ожидали, что Эсккар появится так быстро, как потом началось смятение. Он рассказал даже о ненависти, которую Такани испытывал к Ариаму. Хатхор говорил, пока ему не отказал голос. Он пытался продолжать, но Эсккар поднял руку.

— Пока достаточно, — он наклонился к беспомощному пленнику. — Ты хотел бы жить, Хатхор?

— Рабом? Нет, лучше умереть и на том покончить.

— Ты мог бы передумать во время пытки. Но я имел в виду другое. Моя жена просила сохранить тебе жизнь.

Египтянин был ошеломлен.

— И эта девушка, Эн-хеду, умоляла за тебя вместе с Треллой. Ты знаешь Эн-хеду?

— Да, я ее знаю. Она продавала безделушки рядом с домом Кортхака, — глаза Хатхора широко раскрылись, когда он понял. — Она одна из людей… людей госпожи Треллы?

— Почему ты пощадил ее тогда? И мальчика?

— Она готова была умереть, чтобы защитить своего мужчину. Я подумал… Она часто по-доброму говорила со мной, — Хатхор пожал плечами, приподняв связанные руки. — Я подумал, что было уже достаточно убийств женщин и беспомощных мужчин. Победим мы или проиграем, их смерти ничего не изменят.

— Да, было уже достаточно убийств, — согласился Эсккар. — Теперь пора строить. Земля должна быть очищена от разбойников, а люди защищены от степных кланов. Мне нужны люди, которые помогут мне строить, Хатхор, и сражаться с моими врагами. Верные люди.

Хатхор уставился не на Эсккара, а на Эн-хеду, не в силах вымолвить ни слова.

— Или, когда ты оправишься от раны, — заговорила Трелла, — мы можем дать тебе лошадь и отпустить тебя. Ты сможешь даже вернуться в Египет. Решай сам.

— Вы дарите мне жизнь?

Эсккар кивнул.

— Жизнь за жизнь. Твою жизнь — за жизнь Эн-хеду и Таммуза. Ты не обидел Треллу, и никто не вышел вперед, чтобы обвинить тебя в убийстве или изнасиловании. Если бы ты совершил что-нибудь такое… Тогда был бы другой разговор.

— У меня ничего не осталось в Египте, — Хатхор перевел взгляд на Эсккара, потом на Треллу. — Клятва, которую я принес Кортхаку, закончится с его смертью. Если ты примешь мою клятву, я буду верно служить тебе, господин. Клянусь.

Эсккар решил, что египтянин говорит серьезно. Он посмотрел на Треллу, та кивнула. Взяв нож, висевший у него на поясе, Эсккар перерезал путы на руках Хатхора.

— Я отведу его вниз, господин Эсккар, — сказала Аннок-сур, обхватив египтянина за плечи. — И вызову лекаря, чтобы тот позаботился о его ранах.

В дверь постучали, и в комнату протиснулся Гат.

— Я взял трех человек из тех, которых обвинил Корио. Остальные…

Гат удивленно распахнул глаза при виде пленника.

— Ах, да, Гат, хорошо, что ты вернулся, — перебил Эсккар, наслаждаясь пораженным видом старого воина, уставившегося на Хатхора, чьи руки были развязаны и который опирался на Аннок-сур. — Мне надо кое-что тебе сказать.

 

Эпилог

Девять дней спустя Явтар снова вел свою лодку к Аккаду, хотя на сей раз он явился не глухой ночью, а вскоре после полудня. И теперь он командовал другим судном, прекрасным, только что приобретенным, одним из самых больших судов, ходивших по реке. Оно могло похвалиться ярко-белым парусом в два человеческих роста, длинным рулевым веслом на корме и командой из двух взрослых мужчин и одного мальчика. И груз у Явтара сегодня тоже был другим: вместо угрюмых воинов и оружия он привез пассажиров и товары.

На пристани Аккада оставалось пустым только одно место, и другая лодка, пришедшая из верховьев реки, тоже нацелилась на него. Проклятья Явтара эхом разносились над быстро уменьшающимся пространством между двумя судами, когда оба командира искали, где бы им причалить. Обе лодки почти столкнулись, прежде чем командир второго судна уступил, как из-за воплей Явтара, так и из-за того, что на мачте Явтара развевался флаг Клана Ястреба.

Влажные весла блеснули в пузырящемся потоке, поймали солнечный свет, борясь с силой реки, когда лодка скользила к берегу. Гребцы в последний раз отчаянно налегли на весла, и лодка Явтара встала на место у причала, путешествие подошло к концу.

Явтар удовлетворенно крякнул, когда его новое судно стукнулось о пристань; по крайней мере, течение ему теперь не угрожало. Один из членов команды проворно прыгнул на берег и привязал причальные канаты носа и кормы к истертым столбам. Другой уложил парус вокруг мачты, освободив путь для спуска на берег пассажиров и груза.

Удачно выполнив свой последний рейс, Явтар намеревался в следующие несколько дней как следует напиться, наслаждаясь выгодами войны. Великая битва за освобождение Аккада оказалась доходной для старого лодочника. Он один из всех людей Эсккара вошел в Аккад с большим мешком золота — то была плата, полученная вперед за использование его судов для перевозки воинов. В день после битвы, когда большинство воинов толпились в питейных заведениях, празднуя победу, Явтар навестил округу и потратил свое новоприобретенное богатство на то, чтобы купить приличных размеров ферму недалеко от города.

Потом на одну из своих лодок и золотые и серебряные монеты — он ухитрился незаметно забрать их у мертвых египтян в башне — он выменял гордое судно, которым теперь командовал. Только одно это сделало бы Явтара богачом.

— В целости и сохранности, спокойное плавание, как я и обещал, — сказал Явтар очень гордо.

— Как ты и обещал, главный лодочник, — согласился Алексар, стоя на носу судна и стараясь не мешать команде. — Но я бы предпочел путешествие верхом или даже пешком.

— Тем больший ты дурак, стало быть, — ответил Явтар, смягчив свои слова улыбкой. — Увидимся ночью у Зенобии. И там ты сможешь купить мне вина.

Он легко спрыгнул на берег и отправился искать начальника пристани, чтобы заявить о доставленном грузе и завершить все дела. Многолюдная пристань была полна дневной торговой суеты, которая стала здесь больше обычной с тех пор, как провалилась попытка Кортхака захватить власть в Аккаде. Явтар купил две дюжины мешков с зерном в Биситуне и рассчитывал продать их тут с большой выгодой — добавочное вознаграждение в придачу к щедрой плате, которую предложил господин Эсккар, нанимая судно Явтара.

Алексар, покачивая головой, наблюдал, как Явтар исчез в суетливой толчее. Не обращая внимания на толпу бездельников, наслаждающихся созерцанием реки, и на работающих на берегу людей, Алексар некоторое время пристально глядел на городскую стену и ворота. Отсюда не видно было никаких следов недавних столкновений. Казалось, что сражения здесь были давным-давно.

Алексар поселился в Аккаде два года назад, выполняя ту работу, которую мог найти, и чаще всего ложился спать голодным. Когда к городу устремились алур мерики, он присоединился к воинам Эсккара и для того, чтобы найти надежный способ пропитания, и для того, чтобы сражаться с варварами. К своему удивлению, Алексар выяснил, что жизнь воина ему подходит; он усердно тренировался и слушал своих наставников. Не прошло и шести месяцев, как он поднялся от рекрута до командира десятки, а теперь — и до высокого поста командира, одного из тех, кто докладывал непосредственно господину Эсккару, став членом клана Ястреба.

Как и многие из его братьев по клану Ястреба, Алексар странствовал по разным землям, прежде чем осесть в Аккаде. Теперь он думал об этом городе как о своем доме и знал, что никогда не покинет его многолюдные и шумные улицы, вечно полные лихорадочной деятельности. В отличие от большинства известных ему деревень — мрачных мест, где люди просто боролись за выживание, здесь, в Аккаде, человек мог улучшить свою жизнь, построить свое будущее, и, может быть, оставить по себе след. Что бы ни принесли ему грядущие годы, Алексар будет следовать той же тропой, что и Эсккар, — неважно, куда она приведет.

А сейчас Алексар последовал примеру Явтара, тоже спрыгнув на причал, благодарный за то, что под его ногами снова твердая поверхность. Потом он посмотрел на судно, чтобы проверить: как там те, кто вверился его заботе.

— Пойдемте, — сказал один из членов команды и повел Лани на берег.

Алексар протянул ей руку.

— Спасибо, — сказала Лани, добравшись до безопасного причала.

Алексар точно так же помог Типпу, которая нервно поглядывала на шумных горожан.

После того как обе женщины оказались на берегу, Алексар вздохнул с облегчением впервые с тех пор, как вместе со своими подопечными оставил Биситун. Он был рад, что путешествие окончилось.

Его первым поручением после возведения в командирский чин было отправиться в Биситун. Эсккар попросил его сопроводить Лани и ее сестру в Аккад, как только удастся найти подходящее судно. Это легкое поручение позволяло Алексару несколько дней отдохнуть. Он знал, что его новые обязанности в Аккаде вскоре не оставят ему свободного времени. Эсккар должен был восстановить армию и укрепить город, и от Алексара от него будет требоваться многое.

Двое воинов, сопровождавших его вверх по реке, последовали за женщинами на берег; каждый нес в придачу к своему оружию большой холщовый мешок с пожитками пассажирок.

Всегда готовый услужить, один из членов команды перегнулся через борт и протянул Алексару последнюю часть груза: большую клетку с котом, который негодующе зашипел. У кота был несчастный вид. Поблагодарив речных богов за благополучное прибытие, Алексар повел маленькую группу в город.

Плавание вниз по реке из Биситуна прошло без происшествий, но все-таки продолжалось три дня, и Алексару не терпелось доставить подопечных в дом Эсккара.

После того как он выполнит поручение, Алексар собирался провести остаток дня, попивая вино в доме удовольствий Зенобии. Впервые в жизни у него в кошельке было достаточно золота, чтобы заплатить за услуги, которые предлагали девушки Зенобии.

Зенобия едва успела открыть свое заведение, как Кортхак взял город, и его египтяне захватили это заведение для своих развлечений. Такани, один из командиров Кортхака, заставлял Зенобию прислуживать ему, а потом овладевал большинством ее девушек.

Алексар нашел помощника Кортхака мертвым во дворе дома Эсккара, со стрелой Митрака в животе.

Несмотря на хаос, Зенобия каким-то образом сумела снова открыть дом удовольствий на следующий же день после возвращения Эсккара, собрав своих девушек и потратив целый день на то, чтобы очистить заведение от «египетской вони».

В тот же день совет приговорил Кортхака и предателей к пытке, и Алексар командовал воинами, которые охраняли египтянина.

Зенобия в сопровождении трех своих девушек присоединилась к хору тех, кто обвинял Кортхака в различных преступлениях, хотя она и ее девицы предпочли бы, чтобы пытке подвергли Такани. Одна из девушек, медноволосая красавица по имени Малика, обольстительно подмигнула недавно произведенному в командиры Алексару, и тем же вечером он впервые посетил заведение Зенобии.

Малика не давала ему уснуть большую часть ночи, и утром он едва успел на пристань, прежде чем Явтар поднял парус; кошелек Алексара сильно полегчал — то была плата за наслаждение хорошей едой, прекрасным вином и приятной компанией Малики.

Мысли о Малике заставили Алексара ускорить шаг. Чем скорее он доставит на место своих пассажирок, тем скорее сможет воспользоваться услугами Малики.

В тени стены недалеко от реки сидела старуха, наблюдая за высаживающимися пассажирами. Увела ждала здесь два дня, наблюдая, как лодки приходят и уходят — довольно приятное поручение, полученное от госпожи Треллы. Дочь Увелы, Шубура, время от времени заглядывала сюда, чтобы составить матери компанию. Увела гордилась Шубурой, самой первой женщиной в Аккаде, признавшей в Трелле хозяйку дома Эсккара. Шубура была теперь замужем за процветающим лавочником и беременна, но до сих пор втайне работала на госпожу Треллу, собирая для нее сведения.

Увела ни разу не встречала двух женщин, которые шли, держась за руки, оглядываясь по сторонам так, будто их завораживала царящая вокруг суета. Но она узнала эмблему клана Ястреба на плече Алексара и поняла, что перед ней те самые пассажирки, которые нужны госпоже Трелле. Не успели Алексар и его подопечные добраться до ворот, как Увела оказалась у них на пути.

— Добрый день, командир Алексар, — сказала она с поклоном, слегка дрожащим голосом. Шарф с трудом сдерживал ее длинные вьющиеся седые волосы, но, хотя она говорила слабым голосом, у нее были живые зоркие глаза. — Меня зовут Увела. Это женщины из Биситуна, которых вызвал господин Эсккар?

— Да, почтенная, — ответил Алексар, удивленный, что кто-то знает о его делах. — А почему ты спрашиваешь?

— Госпожа Трелла приготовила для них помещение. Я должна проводить вас туда.

Алексар посмотрел на старуху внимательнее. Он никогда не видел ее прежде, но догадывался, что это, должно быть, одна из женщин, работающих на госпожу Треллу.

— Тогда мы последуем за тобой, почтенная, — сказал он, кивнув.

Он двинулся за Увелой и вошел через речные ворота в Аккад, а две женщины и воины следовали за ним.

Они прошли по узким извилистым улочкам, миновали казармы и двинулись к дому Эсккара. Когда они подошли ближе, Алексар подумал, что Увела собирается отвести их как раз в этот дом. Но старуха, миновав несколько ближайших домов, повернула не направо, а налево, и вошла в огороженный стенами двор.

Скучающий молодой воин, стоящий на страже на ступеньке возле узких ворот, улыбнулся Увеле. Потом узнал Алексара и, вытянувшись, приветствовал его.

Путешественники оказались в садике, благоухающем жасмином, настолько маленьком, что они вшестером с трудом здесь поместились. Несмотря на то, что садик был крошечным, Алексар знал, что он наверняка принадлежит одному из лучших домов в городе. Личного колодца видно не было, но это небольшое неудобство не уменьшало достоинств дома, находившегося в той части Аккада, где жилье было дорогим и шло нарасхват. Его подопечные будут наслаждаться приятной обстановкой.

Алексар поставил клетку с котом и отпустил своих людей; он проводил Лани и Типпу в дом, собственноручно неся их пожитки, и сложил мешки в той комнате, на которую указала Увела.

Дом средних размеров, одноэтажный, имел четыре маленькие спальни и приличных размеров общую комнату.

— До свидания, Лани, Типпу, — сказал Алексар. — Я должен доложить господину Эсккару.

— Сестра и я благодарим тебя за помощь, Алексар, — сказала Лани. — Ты был к нам более чем добр. Да пребудет с тобой неизменно благоволение богов.

— Господина Эсккара нет в городе, — сказала Увела. — Но командир Гат должен быть все еще в доме совета.

— Тогда найду его там.

Алексар поклонился всем и исчез в саду.

— Эти две комнаты будут вашими, — начала Увела, как только Алексар ушел, и показала на две смежные комнаты, дальше всего отстоящие от кухни. — Я предлагаю тебе взять ту, что побольше, Лани.

Итак, Увела знала, кого выбрал Эсккар. Лани гадала, что еще здешние люди знают о ней и Типпу.

— Этот дом принадлежит госпоже Трелле, — продолжала Увела, — и отводится важным посетителям и гостям. Одна комната пустует, а другую занимает торговец с юга. Он покинет город через несколько дней, поэтому дом останется в полном вашем распоряжении. Госпожа Трелла просила меня встретить вашу лодку, привести вас сюда и помочь всем, чем можно.

— Ты сама доброта, Увела, — вежливо ответила Лани, — но больше всего нам обеим нужно помыться, если это возможно. Мы путешествовали в компании мужчин больше трех дней.

Увела понимающе кивнула. Путешествие для женщин было делом трудным и опасным, даже по реке.

— Лучше всего помыться в Тигре, — она взяла два одеяла с маленького столика рядом с кроватью. — Оставьте свои вещи здесь. Они будут в безопасности. Охранник никуда не отлучается, и ни один вор не тронет то, что принадлежит господину Эсккару. Следуйте за мной.

— Кот, — сказала Лани. — Господин Эсккар сказал привезти его сюда. Можем мы получить еду и воду для бедняжки? Он все путешествие провел в клетке.

Увела кивнула.

— Я скажу охраннику. Но, наверное, лучше держать кота в клетке первые несколько дней, пока он не привыкнет к новой обстановке и не поймет, что здесь его новый дом.

Она отдала охраннику необходимые распоряжения, и они покинули садик.

Когда три женщины пошли обратно к речным воротам, Лани осматривала тесные улицы, полные домашних животных и занятых своими делами людей. Она никогда еще не видела такого большого города.

— Сколько людей здесь живет, почтенная?

— Говорят, теперь почти пять тысяч, — ответила Увела, без задержек пробираясь сквозь толчею.

Лани хотелось узнать побольше об Аккаде, но с этим можно было подождать.

— Ты давно служишь госпоже Трелле?

— С тех пор, как она тут поселилась, Лани. Тогда это место называлось Орак. Мой муж умер, моя единственная внучка заболела, и нам нечем было заплатить лекарю. Благодаря госпоже Трелле моя внучка поправилась.

— Госпожа Трелла, должно быть, замечательная женщина. Она помогает многим людям в городе?

Увела замедлила шаг и повернулась, чтобы встретиться с Лани глазами.

— Она присматривает за своими друзьями. Тем, кого она не любит, лучше отсюда уйти.

Достаточно прямо, решила Лани, но у нее был еще один вопрос.

— А где сегодня господин Эсккар?

— Господин Эсккар уехал утром с несколькими воинами.

Увела увидела разочарование на лице Лани, и следующие слова старухи прозвучали мягче:

— Я не знаю, где он, но, кажется, он собирался вернуться сегодня к вечеру или завтра.

Лани почувствовала, как сестра сжала ее руку. Достаточно было одного взгляда на Типпу, чтобы понять, чего она хочет.

— Увела, а ты знаешь что-нибудь о Гронде, телохранителе господина Эсккара? Моя сестра… Мы слышали, он был ранен в бою.

Алексар знал о ранах Гронда, но мог сказать только, что телохранитель все еще был жив, когда он, Алексар, отбыл в Биситун.

Увела увидела обеспокоенное лицо Типпу.

— Гронд потерял много крови, но оправился от ран. Лекарь сказал, что Гронд быстрей поправится за городом, поэтому господин Эсккар отвез его на ферму благородного Реббы. Это недалеко от города, — добавила Увела, — и я уверена, что вы сможете навестить его завтра, если захотите.

— Спасибо, — сказала Типпу с нескрываемым облегчением, но ее рука все еще крепко сжимала руку Лани.

К этому времени они снова подошли к речным воротам. Как только ворота остались позади, Увела повернула влево, прочь от многолюдной пристани, и повела женщин вниз, к реке. Они прошли еще около двухсот шагов до того места, где Тигр делал поворот. Этот участок реки не был виден с пристани: запруда, огороженная живой изгородью, возвещавшей, что это место принадлежит женщинам, представляла собой уединенный водоем, где можно было помыться. Полдюжины женщин стояли в воде, мылись сами, мыли своих детей, некоторые даже стирали одежду. Никто не обратил особого внимания на Увелу и ее спутниц.

Оставив Увелу на берегу, Лани и Типпу разделись и вошли в воду. Обе девушки умели плавать, но, помня предупреждение Увелы, держались поближе к берегу и не покидали запруды. Когда они кончили мыться, Увела помогла им вытереться одеялами.

После того как сестры оделись, Увела повела их обратно к дому. Лани поняла, что она ни за что не отыскала бы дом сама. В ее голове все еще не укладывалось, каким огромным был Аккад.

— Вы обе должны оставаться здесь, пока вас не позовут, — сказала Увела. — Я скоро вернусь.

И старуха ушла, сперва остановившись у ворот, чтобы поговорить с охранником.

Итак, их должны были вызвать. Лани этого ожидала. Где бы ни был сейчас Эсккар, Лани понимала, что она и ее сестра теперь во власти госпожи Треллы. Несколько недель она расспрашивала всех встречных об Аккаде, Эсккаре и, конечно же, о Трелле. Все считали Треллу честной и порядочной женщиной, и немало людей описывали ее как истинного правителя Аккада.

И вот вскоре Лани, новая любовница Эсккара, предстанет перед второй самой могущественной особой в городе. Лани не думала, что жена ее любовника примет ее с распростертыми объятьями.

И все-таки они с Типпу постарались с толком использовать оставшееся время. Энергично вытершись еще одной парой одеял, которые отыскала Лани, они высушили свои волосы, и Типпу пустила в ход большой деревянный гребень, чтобы привести в порядок мягкие каштановые локоны своей сестры. Лани надела свое лучшее платье — то, в которое облачилась в первую ночь для Эсккара.

Она достала из дорожного мешка горшочек с охрой, и они с Типпу по очереди подвели глаза. В еще одном сосуде были благовония, которыми они надушились, а в маленьком пакете хранились листья мяты, и сестры пожевали их, чтобы дыхание стало свежим. Лани надела на каждую руку по простому браслету и воткнула в волосы золотую иглу.

Типпу осмотрела сестру и объявила, что та готова. Что касается Типпу, ей требовалось меньше ухищрений, чтобы подчеркнуть свою красоту.

Едва они закончили приготовления, как снаружи раздался голос Увелы, разговаривающей с охранником. Лани увидела в глазах Типпу страх.

— Не беспокойся, Типпу. Что бы ни случилось, Эсккар желает, чтобы ты была у Гронда в целости и сохранности.

— А ты? Что будет с тобой?

— То, чему суждено, — ответила Лани, стараясь говорить уверенней, чем она себя чувствовала. — Помни, Эсккар послал за нами.

Увела вошла в комнату.

— Госпожа Трелла желает видеть вас обеих, — сказала она. — Я отведу вас к ней.

Лани не знала, что сказать, поэтому выдавила улыбку.

Когда они шагнули на улицу, к ним устремились глаза всех мужчин, восхищающихся их красотой и гадающих, кто эти незнакомки. Сестры прошли всего несколько шагов и очутились во дворе дома Треллы.

На Лани произвели впечатление размеры дома, который почти скрывался за стеной выше ее роста. Двое воинов охраняли большие деревянные ворота, недавно окрашенные и расписанные. Ворота распахнулись перед ними, и женщины вошли в просторный двор, где могло уместиться полсотни людей.

Увела жестом указала на главный дом.

В общей комнате сейчас никого не было, кроме двух слуг, с любопытством уставившихся на вошедших. Лани удивленно посмотрела на лестницу, что вела в верхние покои. Она никогда еще не бывала в двухэтажных домах.

Лани и Типпу гуськом последовали за Увелой вверх по лестнице в большую, хорошо проветренную комнату, где стояли два красивых резных стола и полдюжины стульев.

Три стены покрывала новая штукатурка, мягкий белый цвет которой успокаивал глаза, а четвертая стена, с дверью, ведущей в другую комнату, была светло-голубой.

За столом побольше в ожидании сидели две женщины, спиной ко внутренней двери.

Лани не могла поверить своим глазам. Темноволосая девушка выглядела такой юной, что Лани не сразу поняла, что перед ней госпожа Трелла. Она казалась даже моложе Типпу.

Из украшений госпожа Трелла носила только серебряный обруч, перехватывающий волосы, но платье ее было из такого же прекрасного мягкого материала, что и платье Лани, только темно-красного цвета — он очень шел к волосам и коже Треллы. Трелла не подводила глаза, на ней не было колец и браслетов; ее расчесанные локоны блестящими волнами ниспадали на плечи и полные груди. Трелла встала, когда три женщины приблизились к столу.

— Благодарю тебя, Увела. Ты хорошо справилась. Пожалуйста, подожди внизу.

Трелла снова села, но не предложила стулья своим гостьям. Лани поняла, что Трелла встала из уважения к Увеле, а не в знак приветствия сестер. Голос Треллы удивил Лани. То был голос не девушки, а абсолютно взрослой женщины, обладающей силой, привыкшей командовать.

Увела покинула комнату, закрыв за собой дверь.

Лани почувствовала на себе взгляд Треллы. Правительница Аккада, не торопясь, внимательно рассмотрела Лани, прежде чем повернуться и взглянуть на Типпу — ее она разглядывала всего несколько мгновений. Потом Трелла снова посмотрела на Лани.

— Ты — Лани из Биситуна?

Лани уважительно поклонилась.

— Да, госпожа Трелла, а это моя сестра, Типпу. Можем мы поблагодарить тебя за комнаты, которые ты нам предоставила?

Впервые Лани посмотрела в глаза Треллы и поняла, что находится лицом к лицу не просто с девушкой. На лице Треллы не отражалось никаких чувств. Лани видела там только силу и власть, но ни намека на то, о чем думает Трелла. Но сколько бы этой девушке ни было лет, ее глаза говорили, что она все видит и все знает.

Трелла не обратила внимания на вежливый вопрос.

— Это моя подруга и советчица, Аннок-сур. Она также жена Бантора, начальника стражи ворот.

Аннок-сур не встала, но чуть заметно кивнула головой.

— Она все еще оправляется от раны, которую получила во время сражения.

Поклонившись Аннок-сур, Лани не увидела на ее лице доброты, лишь решительность и твердость. Она припомнила историю, которую слышала от Алексара о сражении в доме, в этой самой комнате. Аннок-сур тогда тоже боролась с захватчиком.

Лани огляделась вокруг, ища следы борьбы, но ничего не увидела. И все-таки Кортхак был ранен и взят в плен на этом самом месте.

— Я слышала, что здесь был великий бой, в доме Эсккара. Алексар сказал, что госпожа Трелла тоже была ранена.

Трелла коротко улыбнулась.

— Да. Меня ударили ножом уже второй раз с тех пор, как я появилась в Аккаде. Скоро на моем теле будет столько же шрамов, сколько у Эсккара.

Хотя Трелла выглядела немного бледной, Лани не заметила никаких признаков раны: широкое платье мало что открывало. Алексар упомянул, что госпожа Трелла потеряла много крови во время родов в придачу к потере крови из-за раны. И все-таки битва кончилась десять дней назад, и у обеих женщин было время, чтобы подлечиться.

Лани начала было говорить, но ее прервал тихий детский крик из соседней комнаты.

Аннок-сур, вздрогнув, встала.

— Я позабочусь о ребенке, госпожа Трелла.

Она прошла за стулом Треллы и скрылась в другой комнате.

— Могу я поздравить тебя с рождением сына, госпожа Трелла?

Трелла ответила еще одной короткой улыбкой.

— Саргон становится сильнее с каждым днем. Он прославит своего отца, я уверена.

На мгновение она обернулась к внутренней комнате, но плач прекратился, поэтому она снова повернулась лицом к сестрам.

— Эсккар рассказал мне о твоем положении, Лани, и о твоем, Типпу, — сказала Трелла, впервые признав присутствие младшей сестры. — Вы обе многое вынесли от рук негодяев, и я рада, что Эсккар смог освободить вас из плена.

Лани опустила глаза при упоминании о ее прошлом, но снова быстро их подняла.

— Господин Эсккар освободил нас от… нашего поработителя и защитил от ненависти местных жителей. Мы обе обязаны ему жизнью.

— Кажется ты достаточно щедро отплатила ему, Лани. Я узнала о твоей… деятельности несколько недель тому назад.

Лани подняла голову чуть выше.

— Я не сожалею о том, что сделала, госпожа Трелла. Господин Эсккар вынес тяжелую битву. Ему нужен был кто-то, кто бы за ним присмотрел и позаботился о его домашнем хозяйстве. И неудивительно, что ему понадобилась женщина, которая утешила бы его.

Трелла вздохнула и на мгновение поджала губы.

— Женщину, которая утешила бы его, я могу понять, Лани. Но ты каким-то образом ухитрилась сделать больше. Не говоря уж о том, что спасла ему жизнь.

Итак, Трелла знала о драке в Биситуне. Лани покачала головой.

— Я сделала очень мало, госпожа Трелла. Я упала на землю, и один из нападавших споткнулся о меня.

— Эсккар описывал это по-другому. И еще он сказал мне, что ты нравилась ему.

По телу Лани при этих словах пробежала дрожь.

— Так же, как и он мне, госпожа Трелла. Он спас не только нас.

Лани прикусила губу, потом решила, что может сказать все, что у нее на уме.

— Ты — та, кого он любит, госпожа Трелла. В тот миг, когда он услышал, что тебе, возможно, угрожает опасность, он не думал больше ни обо мне, ни о ком другом.

Она помедлила.

— Он никогда не говорил, что любит меня.

— А что ты чувствуешь к моему мужу, Лани? Ты просто ищешь его защиты? Может, тебе просто нужен был кто-нибудь, кто утешал бы тебя по ночам? Или ты и вправду любишь его?

— Когда я была с Ниназу, я поклялась, что, если каким-то образом спасусь, я никогда больше не позволю мужчине ко мне прикоснуться. Когда пришли ваши воины и я умоляла о милосердии, господин Эсккар посмотрел на меня так, как любой мужчина смотрит на женщину. Но, вместо того чтобы овладеть мной или Типпу, он взял нас под свою защиту. Это меня удивило, госпожа Трелла, что великий воин способен желать кого-нибудь, но не воспользоваться своей властью над слабым. Поэтому я пошла к нему, просто чтобы ему служить и… он был усталым и грязным… и каким-то образом я поняла, что он не такой… как все…

Ее голос прервался, и Лани поняла, что избегает ответа на вопрос Треллы. Она вскинула голову и твердо проговорила:

— Да, госпожа Трелла, я люблю твоего мужа.

Трелла покачала головой, словно бы с недоверием, но потом улыбнулась, и впервые ее лицо смягчилось, показав сердечность юной женщины.

— Мужчина не должен быть просто животным. Верно, Лани?

Лани была смущена и улыбкой Треллы, и ее странными словами.

— Я не понимаю, госпожа Трелла. Я…

— Нет, конечно же, не понимаешь. Но я-то понимаю, Лани. Когда-то я сама испытывала к Эсккару такие же чувства. Я думаю, живущий в нем варвар привлекает женщин. Дикие бойцы-конники, очевидно, больше почитают и уважают женщин, чем жители деревень, которые кажутся нам грубее и суровее любого варвара.

Аннок-сур скользнула обратно в комнату, полуприкрыв внутреннюю дверь, чтобы голоса не разбудили ребенка.

— Саргон спит, Трелла, но я думаю, что скоро его снова надо будет покормить.

Она уставилась на Лани, но ничего больше не сказала.

Глаза Треллы просияли при мысли о кормлении ребенка.

— Мы скоро здесь закончим, Аннок-сур.

Потом она снова повернулась к Лани.

— У тебя есть дети, Лани?

Вопрос застал Лани врасплох.

— Нет, госпожа Трелла. Иштар ни разу не благословила меня ребенком, хотя я часто приносила ей жертвы, когда… когда была замужем.

— Может быть, в этом был виноват твой муж, — предположила Трелла.

Лани широко раскрыла глаза. Перед мужчиной ни в коем случае нельзя было произносить такие позорные слова. Каждый муж знал: если женщина не беременеет, это ее вина.

— Нет, я была его второй женой. Его первая жена умерла в родах, и ребенок тоже погиб.

Потом Лани поняла. Трелла хотела знать, могла ли она носить ребенка Эсккара.

— Я не ношу ребенка, госпожа Трелла. Луна поднялась для меня с тех пор, как господин Эсккар покинул Биситун.

Трелла ничего не сказала, она просто долгое время смотрела вниз, на столешницу. Когда она заговорила, голос ее звучал мягче:

— Прости, что заставила тебя стоять, Лани, и тебя тоже, Типпу. Вы, должно быть, обе устали после долгого пути. Пожалуйста, садитесь.

Она повернулась к Аннок-сур.

— Дай нашим гостьям вина, Аннок-сур, и принеси маленький кубок для меня.

На другом столе стояли два кувшина и полдюжины кубков из темно-зеленого стекла. Лани и Типпу переглянулись, потом уселись за столом напротив Треллы. Что-то в ее ответах, должно быть, удовлетворило Треллу, решила Лани. Слуги и подчиненные обычно стояли в присутствии вышестоящих.

Аннок-сур налила вино, разбавила водой и протянула Лани и ее сестре, потом наполнила третий кубок для Треллы.

— Добро пожаловать в Аккад, Лани… Типпу, — сказала Трелла негромко.

Лани посмотрела на темное вино, мерцающее в зеленом стекле, гадая, не отравлено ли оно. Она увидела, как рука Типпу задрожала: сестра подумала о том же. Трелла не подняла своего кубка. И все же у Лани не было выбора: если госпожа Трелла желала, чтобы они обе были мертвы, они все равно умрут, так или иначе.

Лани подняла кубок, чествуя хозяйку.

— За Аккад, — и выпила залпом, опустошив половину кубка, прежде чем поставить его на стол.

Типпу мгновение наблюдала за ней, потом сделала маленький глоток.

— Выпей, Типпу, — сказала Лани. — Вино очень хорошее.

— Так вы не боитесь, что вас отравят? — сухо спросила Трелла.

— Нет, госпожа Трелла. Если ты хочешь меня убить, я в твоей власти, и моя жизнь зависит от твоего милосердия. Но я бы хотела напомнить тебе, что моя сестра не сделала ничего, что могло бы тебя оскорбить.

— Вы обе в безопасности, Лани, хотя, должна признаться, были ночи, когда я ревновала мужа, которого ты обнимала. Ты хочешь знать, что я с этим сделала?

— Сделала с чем? Я не понимаю.

— Нет, и не можешь понять. Как только я выяснила, что ты была чем-то большим, нежели просто женщиной для постели, и что Эсккар начал привязываться к тебе, я послала гонца туда, где ты родилась. Я хотела разузнать о тебе. Гонец вернулся только через три дня. Знаешь, что он мне рассказал?

— Я… Мои родные земли очень далеко отсюда. Как ты могла послать… Я не знаю, что сказать, госпожа Трелла.

— Он сообщил мне, что твой муж был честным человеком из уважаемой семьи и что ты считалась хорошей и верной жены, которая каждый день молила у ног Иштар о ребенке. Вся твоя деревня горевала, когда они услышали, что Намтар погиб, а ты попала в плен. Они думали, что ты тоже мертва.

Услышав имя мужа, Лани почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. И только потом полностью поняла значение слов Треллы. Девушка отрядила гонца в долгое и опасное путешествие, просто чтобы собрать сведения. И все это она сделала лишь из-за намека на то, что у нее появилась соперница, делящая с ней привязанность мужа.

Впервые Лани поняла, что все, что она слышала о Трелле, — правда, что у правительницы Аккада острый ум и что опасно нанести ей оскорбление. Что было еще важней, Трелла была властна сделать все, что хочет, даже послать человека с таким трудным поручением. Лани вспомнила, как легко Алексар передал ее с сестрой женщине Треллы. Он сделал это, не задавая вопросов, потому что был уверен в Увеле.

— И я расспросила о тебе многих в Биситуне, Лани, — продолжала Трелла, не дождавшись ответа. — Ты важна для моего мужа, поэтому мне нужно было узнать о тебе как можно больше.

Трелла мгновение помолчала, чтобы Лани успела все это уяснить.

— А теперь у меня есть к тебе кое-какие вопросы, Лани. И позволь сказать, что мы с Эсккаром много говорили о тебе, и он просил меня договориться с тобой так, как я сочту нужным.

Лани кивнула в знак того, что поняла. Как только Алексар передал ее женщине Треллы, она поняла, что судьба ее находится в руках Треллы, а не Эсккара. Эсккар рисковал жизнью, чтобы спасти жену и новорожденного сына. Вряд ли он теперь обидит Треллу из-за какой-то пленницы, которую Ниназу использовал для своих извращенных утех.

— Итак, чем ты желаешь заняться теперь, когда ты очутилась в Аккаде? Хочешь найти нового мужа? В Аккаде много хороших мужчин, которые посмотрели бы на тебя благосклонно, и мы могли бы выбрать из нескольких претендентов. Или ты хочешь пожить некоторое время одна? Это тоже можно будет устроить. Эсккар отложил для тебя достаточно золота, чтобы ты могла заниматься всем, чем хочешь.

Золото означало свободу, защиту, даже для двух одиноких женщин. Лани могла бы иметь дом, слуг… она могла бы выбрать, как ей жить. Это казалось слишком замечательным, чтобы быть правдой, но…

Трелла некоторое время ждала, но Лани ничего не ответила.

— Или ты желаешь остаться любовницей Эсккара?

Лани не колебалась ни минуты.

— Госпожа Трелла, если бы мне позволили остаться любовницей господина Эсккара, я бы заплатила что угодно, сделала бы все, что угодно…

— Ничего не надо платить, Лани, и золото уже твое. Однако, если ты будешь его любовницей, ты должна будешь выполнять кое-какие правила. Поэтому хорошенько все обдумай.

Трелла подалась вперед, в ее голосе зазвучали жесткие нотки.

— Из твоего чрева ничего не должно выйти, Лани. Если ты забеременеешь, тебе придется принять травы, чтобы изгнать ребенка. Если этого не получится и родится мальчик, ты должна будешь его отдать. Саргон будет единственным наследником своего отца.

Она ждала, пока Лани заговорит.

— Это очень сурово, госпожа Трелла, — Лани почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза, и закусила губу, чтобы удержать их. Она не заплачет перед этой девчонкой. — Но я не думаю, что забеременею…

— Нет, Лани, это не то, что ты должна сказать, — твердым голосом перебила Трелла. — Ты не будешь женой, и сына у тебя тоже не будет. Ты должна согласиться на это. Если ты надеешься иметь своего ребенка, ты должна оставить Эсккара и поискать другого мужчину, который даст тебе дитя.

На этот раз Лани не смогла удержаться от слез. Никогда не иметь ребенка было для женщины ужасным проклятием. В этом злом мире только одна вещь была еще хуже — отдать своего ребенка.

Лани посмотрела на Треллу и с удивлением увидела печаль и сочувствие в ее глазах. Трелла только что родила и знала, о чем она просит. Но Лани колебалась всего одно мгновение.

— Я приму травы, госпожа Трелла. Если я рожу сына, я его отдам.

— Мне жаль поступать так с тобой, Лани, но у меня нет выбора. Саргону нужна защита, так же как Эсккару и мне. Защита понадобится и тебе, если ты будешь любовницей Эсккара. У нас до сих пор много врагов. Ты должна поклясться, что будешь делать все возможное, чтобы защищать нас и служить нам троим — мне, Эсккару и ребенку.

— Что я могу сделать, чтобы защитить тебя и Эсккара?

Лани услышала удивление в своем голосе. Что она могла сделать, чтобы защитить кого бы то ни было?

— Ты можешь сделать больше, чем думаешь, Лани. Здесь многое стоит на кону, слишком многое, чтобы сейчас тебе об этом рассказывать. Но ты знаешь, что мы недавно пережили осаду варваров, а потом Кортхак попытался убить нас всех и захватить Аккад. В будущем нас могут постигнуть другие удары, и мне… нам нужна будет вся помощь, какую мы сможем найти.

— Я сделаю все, о чем ты попросишь, что угодно, чтобы защитить вас всех. Что еще я должна сделать?

— Как любовница Эсккара, ты не будешь встречаться с другими мужчинами, только с ним. И ты будешь видеться с ним только раз или два в неделю, или тогда, когда луна не разрешит мне делить с ним постель. Твоя роль будет заключаться в том, чтобы доставлять ему удовольствие, утешать его, ублажать его тело и облегчать его думы. Я слишком сильно его люблю, чтобы отказаться от его души.

Итак, Лани станет самкой, девушкой для удовольствий, немногим лучше наемной проститутки или рабыни, единственной задачей которой будет ублажать и удовлетворять прихоти своего любовника. Ей предлагали играть горько-сладкую роль. Трелла будет женой Эсккара, его любовницей, его товарищем, матерью его детей. Лани будет почти ничем и не будет иметь ничего.

Трелла увидела в глазах Лани борьбу и наклонилась над столом.

— Тебе не нужно принимать это, Лани. Я знаю, что вынести такое очень трудно. Все, что я могу сказать, — если ты согласишься, ты будешь помогать Эсккару и мне. Если роль станет для тебя слишком трудной, ты можешь перестать быть его любовницей, и мы найдем для тебя другое место, другую задачу или выдадим тебя замуж.

Лани слышала, что ей говорят, и, что еще важнее, поняла, что, по какой-то неизвестной причине, Трелла хочет, чтобы Лани согласилась, хочет, чтобы та продолжала быть любовницей Эсккара. Должно быть, это многое значило для Треллы, хотя Лани не понимала почему. Она могла отвергнуть предложенную ей роль, но о таком ей и подумать было страшно. Лани помнила боль в груди, когда Эсккар отплывал из Биситуна, скорее всего направляясь навстречу смерти. В тот момент ей хотелось покончить с собой, лишь бы не жить без него. По крайней мере, ее нынешняя доля будет лучше такой судьбы. И если это поможет Эсккару…

— Я буду делать все, о чем ты попросишь. Я буду его любовницей, если он того захочет.

Эти слова вырвались почти сами собой. Любовь Лани к Эсккару не оставляла ей выбора. Она наблюдала, как Трелла откинулась на своем сиденье; на лице юной женщины читалось легкое утомление. Лани вспомнила, что несколько дней назад эта девочка родила чуть ли не посреди битвы, была ранена, а потом ей пришлось сражаться, чтобы спасти свою жизнь и жизнь своего ребенка.

— Тогда я рада, что ты здесь, Лани. Добро пожаловать в дом Эсккара. Здесь тебе многое придется сделать и многому придется научиться. Мы будем часто разговаривать в ближайшие дни. А теперь пойди, отдохни. Сегодня ночью, когда Эсккар вернется из поездки по округе, я пошлю его к тебе. А теперь осуши слезы.

Слезы Лани катились безостановочно. Она почувствовала, как Типпу обняла ее за плечи, но все-таки все это трудно было выдержать.

Трелла повернулась к Аннок-сур.

— Ты можешь помочь ей, пока я буду заниматься Саргоном?

Аннок-сур встала и вынула из своего платья кусок ткани.

— У тебя очень красивые глаза, Лани, — сказала она на удивление нежным голосом. Ее лицо больше не было жестким. — Слезы испортят цвет твоих глаз.

Она осторожно промокнула щеки Лани.

— Я отведу тебя к Увеле.

Каким-то образом Лани сумела подняться и позволила повести себя к двери. Из-за слез все плыло у нее перед глазами и казалось нечетким. Ей пришлось держаться за руку Аннок-сур, чтобы не упасть, спускаясь по лестнице; Типпу тревожно следовала за ними. Лани боролась, пытаясь сдержать слезы, пока она не покинет дом, и думала только об одном: Эсккар придет к ней этой ночью, и она снова будет в безопасности в его объятьях.

Трелла вздохнула, когда дверь закрылась. Ей было жаль ранить такую хорошую женщину, которая не сделала ничего дурного, но это было необходимо. Из своих источников, от Эсккара, из того, что она только что видела, Трелла поняла, что Лани обладает достаточно острым умом, чтобы видеть, что принесет будущее.

Трелле не нравилось делить с кем-то привязанность Эсккара, но было ясно, что Лани любит Эсккара. И так же ясно Трелла видела, что Эсккар чувствует большую привязанность к Лани, хотя, как та заявляла, он никогда не говорил ей слов любви.

В будущем, когда Лани узнает больше об опасностях, которые вечно их окружают, она сделает все, что в ее силах, чтобы защитить Эсккара. Трелла знала это, как и то, что вскоре Лани станет защищать и саму Треллу, и ребенка. Через несколько месяцев Лани станет твердой опорой дома Эсккара и пригодится во многих отношениях.

Эсккар рассказал Трелле и о том, что Лани искусна в управлении домашним хозяйством, и о ее предложении вернуться в Аккад по реке. Этому предложению Лани Трелла, скорее всего, была обязана жизнью и жизнью своего ребенка. Несколько лишних дней пути до Аккада — и Кортхак, возможно, никогда не был бы низвержен.

Спустя некоторое время Лани может даже устать быть любовницей Эсккара. Она все еще молода и захочет иметь своих детей. Когда такой день придет, Трелла позаботится о том, чтобы рядом с ней стоял подходящий человек, тот, кто сможет подарить Лани заслуженное счастье. Но пока это не случится, Лани будет вместе с Аннок-сур, Гатом, Бантором, даже Корио и Никаром, со всеми остальными, от кого зависело будущее правление Эсккара.

Лани отлично подходила для планов Треллы. Было не так уж много людей, которым Трелла могла доверять, и она должна была использовать каждого из них наилучшим образом. Она без устали искала умных женщин вроде Лани, способных мыслить самостоятельно. Эн-хеду обещала стать одной из таких женщин, и Трелла уже размышляла над новой ролью, которую поручит ей и Таммузу.

И Эсккару полезно будет время от времени иметь другую женщину, кроме Треллы. Ее отец обычно говаривал: «Сильный и могучий человек нуждается не в одной женщине». Но в будущем Трелла позаботится о том, чтобы Эсккар брал только тех женщин, которых одобрит она сама — уступчивых, которых она сможет подчинить своей воле. Она поговорит с Зенобией, и та будет присылать каждые несколько месяцев именно таких женщин. «Пустые сосуды», как называл их отец Треллы — красивые женщины с небогатым умом, послушные, которых легко забыть.

Мужчины, обладающие властью и здоровьем, часто сталкиваются с тем, что их пытается завоевать каждая женщина, стремящаяся расширить свое влияние. С Лани этого можно было не опасаться, потому что ее единственной целью было сделать Эсккара счастливым, а Эсккар по-настоящему мог быть счастлив только с женой и сыном.

Итак, даже Лани поможет построить то будущее, которое виделось Трелле, будущее, которое Трелла и Эсккар создадут для своего сына Саргона.

Пять лет, решила Трелла. Через пять лет их положение станет прочным. Аккад сделается великим и могущественным, и все в этих землях будут знать, что своим богатством и безопасностью они обязаны Эсккару. Увеличение числа ферм между Аккадом и Биситуном, объединение деревень под одной властью ускорит этот процесс и будет способствовать невиданному прежде процветанию и безопасности. Когда будет введен новый свод законов, честно проводящихся в жизнь, люди скоро забудут старые смутные дни, когда всем заправляли, как хотели, богатые торговцы. Больше половины горожан появились в Аккаде в течение последнего года, и их мало что связывало со старыми временами.

Пять лет — и все забудут о варварском происхождении Эсккара и о том, что Трелла была рабыней. Люди города будут смотреть на Саргона как на будущего правителя, одного из своих, рожденных в Аккаде. Когда этот день наконец настанет, она и Саргон будут в безопасности, окруженные новыми, пока еще не возведенными, стенами и сотнями, нет, тысячами воинов, защищающих эти стены.

Трелла услышала, как в соседней комнате заплакал ребенок, встала, потянулась и пошла в спальню. Она вынула плачущего младенца из колыбели, не обращая внимания на боль, проснувшуюся в боку, когда она наклонилась, и села на кровать. Трелла вынула одну руку из платья, вытерла слезы Саргона и дала мальчику грудь, наслаждаясь ощущением ребенка у груди и тем, как пошло молоко. Она нежно покачивалась взад-вперед, думая о будущем сына.

Сегодня ночью она останется с Саргоном одна и проведет время, отдыхая и разговаривая со своим ребенком. Сегодня ночью Эсккар будет с другой женщиной, но вернется к ней утром. С уверенностью, которую она не могла объяснить, Трелла знала, что он всегда будет к ней возвращаться. Слишком много они вынесли вместе, вместе боролись и истекали кровью. Боги переплели нити их жизней, создав союз сильнее, чем любые узы семьи, дружбы или даже брачного ложа. Дорога впереди могла быть опасной и темной, но их души и кровь сделали прочней сами стены Аккада, и ничто не сможет их разлучить, ни друг с другом, ни с их предназначением. Трелла и Эсккар будут править вместе или не будут править вообще.

Трелла улыбнулась сосущему грудь ребенку и наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб.

Беспомощный младенец, которого она держит на руках, однажды будет править — может, даже более обширными землями, чем могла себе вообразить Трелла. Что еще важнее, Саргон пронесет их кровь через грядущие века. Она видела взгляд своего мужа, когда тот держал их ребенка. Рождение мальчика снова изменило Эсккара, сделало его сильнее, даже больше приблизило его к Трелле.

Так и должно было быть. Эсккар рисковал жизнью ради нее и их сына, и Трелла знала, что их любовь друг к другу по-прежнему сильна. Она отдаст одну или две ночи каждую неделю, чтобы быть уверенной, что любовь и привязанность ее мужа не будут тратиться где-то еще.

Так Трелла урезонивала сама себя, хотя подозревала, что в темноте будет лежать одна без сна и желать, чтобы рядом с ней снова был Эсккар. Но утро придет, Эсккар вернется, и новый день, как и все последующие дни, застанет их вместе.

 

Благодарности

По какой-то необъяснимой причине я полагал, что моя вторая книга будет писаться легче, чем первая. Как всегда, я ошибся. Во многих отношениях «Возвышение империи» потребовало больше работы и правок, чем «Заря империи». Поэтому я снова хочу поблагодарить всех тех, кто пожертвовал своим временем и усилиями, чтобы книга, которую вы держите в руках, стоила времени, затраченного на ее прочтение.

Прежде всего я благодарю моего агента, Доминика Абеля, чьи предложения сделали книгу куда более удобочитаемой.

Потом — моего редактора из «ХарперКоллинс», Сару Дуранд, чьи идеи немало способствовали критическому самоанализу и обсуждению некоторых ключевых моментов истории. Ее старания помогли удержать в центре книги действие.

Особые благодарности — моей группе критиков «Новелс. инк», чьи неустрашимые сотрудники потратили время, чтобы отшлифовать черновики и указать на все ошибки и недостатки, которые были незаметны мне, автору. Шарон Андерсон, Мартин Кокс, Деб Леддфорд, Салли Майс и Телма Реа сыграли большую роль в создании этой истории, работая с бесконечными набросками и правками.

В 2006 году мы потеряли Джима Джаспера, ставшего жертвой внезапной болезни, который был для нас самой большой поддержкой. Нам всем его недостает.

Конечно, невозможно забыть моих кошек, Грейс и Зену: они по очереди сидели у меня на коленях, пока я пытался писать, и настояли, чтобы ради реализма я добавил в роман кота. Само собой, я им уступил.