17 октября 1979 года радиостанция «Маяк» передала сообщение:

«В Аддис-Абебе продолжаются заседания Международной комиссии по ликвидации оспы. Наш корреспондент передает:

Если учесть, что Эфиопия вместе с соседней Сомали являются последними странами, где в 1976–1977 годах были зарегистрированы очаги оспы, то сейчас речь идет о приближении успешного завершения программы ликвидации оспы на всем земном шаре.

Можно с гордостью констатировать, что именно по инициативе Советского Союза еще в 1958 году на Ассамблее Всемирной организации здравоохранения было принято решение об осуществлении программы борьбы с оспой во всемирном масштабе.

Сейчас, после окончания двух лет контрольного срока и завершения через несколько дней инспекционных поездок по странам Африканского Рога, члены Международной комиссии по уничтожению оспы должны вынести заключение об отсутствии оспы в районе Африканского Рога, а значит, и на всей планете.

…Член Международной комиссии мозамбикский врач Н. Инуссе указал на „широкие и эффективные меры, которые приняты эфиопскими властями для ликвидации оспы на территории Эфиопии“.

— Хотелось бы, — сказал далее доктор Н. Инуссе, — отметить вклад Советского Союза в успешное проведение международной программы по ликвидации оспы. Советский Союз поставил полтора миллиарда доз противооспенной вакцины в оспоопасные страны мира. Кроме того, 235 миллионов доз этой вакцины поставила ВОЗ… В осуществление этой программы существенный личный вклад внесли советские врачи…

Именно благодаря дружественному сотрудничеству всех стран мира, — заявил в заключение доктор Н. Инуссе, — международная программа по ликвидации оспы имела столь большой успех. Весь мир сейчас с волнением ждет, что эта болезнь наконец-то станет достоянием истории медицины и человечества».

Я хорошо помню ярко освещенный зал заседаний Ассамблеи Всемирной организации здравоохранения, затихшие ряды врачей со всех концов Земли. Шел 1958 год.

Представитель нашей страны предлагает начать глобальную кампанию по ликвидации оспы на всем земном шаре. Он говорит о болезни, которая веками нависала угрозой смерти и увечья над миллионами взрослых и детей и в середине XX столетия еще свирепствовала в десятках стран мира…

За проектом советской резолюции стоял многолетний опыт ликвидации оспы в нашей стране (на огромной территории с разнообразными природными условиями и климатом) в соответствии с ленинским декретом, подписанным в далекие и трудные весенние дни 1919-го…

За этим, несомненно, стояли впечатляющие достижения науки последнего времени, и трезвый расчет, и огромная смелость, и гуманный взгляд на человеческую жизнь и здоровье как на богатство национальное и всемирное…

Лучшие умы человечества искали избавления от оспы. Первый наиболее яркий и значительный успех пришел в XVIII веке, когда английский врач Э. Дженнер предложил предохранять от оспы натуральной прививками безвредной для человека коровьей оспы. (Корова по-латыни — «вакка», отсюда «вакцина» и «вакцинация» — слова, прочно вошедшие с тех времен в обиход.)

Дженнер шел к своему замечательному выводу дорогой упорных, мучительных наблюдений и раздумий. А ведь еще за три тысячи лет до него люди уже знали о прививках оспы! В одной из древних индийских книг сказано: «Возьми с помощью ланцета оспенную материю, между локтем и плечевым суставом сделай прокол на руке другого человека до крови, а когда гной войдет в кровообращение, обнаружится лихорадка». Ну чем не методическое руководство?!

Первое известие о прививке человеческой оспы (ее называют «вариоляция») в Китае относится к X веку до нашей эры. Почти тридцать веков, три тысячи лет — вот путь, который лежит от вариоляции, применявшейся в странах Востока, до первой вакцинации против оспы, предложенной Дженнером.

Сам он и вся его семья подверглись вариоляции. Более чем 30-летнее наблюдение за ходом вариоляции в Англии, раздумья и размышления над этим вопросом окончательно убедили Дженнера, что вариоляция не путь для предупреждения эпидемий оспы, она таит в себе тысячи опасностей. Ведь от вариоляции в лучшем случае умирает несколько человек на 100 привитых.

Еще с юношеских лет глубоко запомнилась Дженнеру вскользь брошенная крестьянкой фраза, что коровья оспа предохраняет человека от заболевания оспой.

«Глубокая уверенность, с какой крестьянка произносила эти слова, произвела на Дженнера сильное впечатление и навела его на следующее предположение. Раз коровья оспа переносится человеком несравненно легче натуральной, так как она протекает без смертельного исхода, то очевидно, что при ее предохранительном свойстве достаточно вызвать ее искусственно в человеческом организме, чтобы навсегда обеспечить его от заболевания настоящей оспой», — писал врач В. Губерт в книге «Оспа и оспопрививание», изданной в Петербурге в 1896 году — к столетию замечательного открытия Дженнера. (Книга была признана лучшей в мире по этой проблеме.)

В мае 1796 года Дженнер публично в присутствии врачей и других лиц произвел два небольших поверхностных надреза на руке здорового восьмилетнего мальчика Д. Фиппса и привил ему материал, взятый с кисти женщины, заразившейся оспой при доении коровы. Через 2 месяца Дженнер взял содержимое из пустулы больного натуральной оспой и снова привил мальчика, но уже натуральной оспой. Мальчик не заболел.

Все это говорит лишь о том, как сложен, извилист путь познания, какие непонятные повороты и зигзаги он иной раз совершает… Какой это тяжкий, порой непосильный труд — произнести новое слово и утверждать его, особенно если с этим словом связаны многовековые надежды и чаяния людей.

В истории с оспой — «как солнце в малой капле вод» — передо мной со всей ясностью открылась панорама событий, происходивших в науке об эпидемиях, их возбудителях и причинах, ее вчера, сегодня, завтра.

Более трех тысячелетий искали спасения от страшных болезней, и оспы в том числе. Глобальная победа над этим извечным врагом человечества важна еще и потому, что она наглядно показала, каких успехов могут добиться люди, если их общая мудрость и сила направлены на добрую и благородную цель.

В XVII и XVIII веках в Европе ежегодно болело оспой множество людей. В XX столетии, через десять лет после той памятной Ассамблеи Всемирной организации здравоохранения, которая провозгласила вселенский поход против оспы, эту болезнь все еще регистрировали в более чем 40 странах Азии и Африки.

Прежде чем навсегда исчезнуть с лица Земли, она успела не раз удивить специалистов, загадывая им такие загадки, каким могла бы позавидовать самая запутанная детективная история. Вот одна из многих.

Несколько лет назад мир медицины был поражен сенсацией: в одной из африканских деревень оспу диагностировали у десятимесячного ребенка. Болезнь считалась в этих краях прочно искорененной. По просьбе руководителей Всемирной организации здравоохранения к «расследованию» были привлечены специалисты Московского оспенного центра. Результаты вирусологического анализа оказались ошеломляющими: вместо возбудителя натуральной оспы в организме мальчика был обнаружен вирус оспы обезьян.

У истоков человеческих трагедий

Болезни старше земледелия, скотоводства, обработки металла, старше собственности и государства… Долгие века вместе с голодом и войнами они «правили бал» на Земле…

Опустошительные моры уносили миллионы человеческих жизней, недаром в буквальном переводе с греческого «эпидемия» значит «налюдие» («эпи» — на, «демос» — народ). Именно «налюдие»: напасть, гибель, сопровождавшиеся массовыми депрессиями — следствием ужаса и бессильного отчаяния.

Французский историк медицины Э. Литтре так описывает моры:

«Порой приходится видеть, как почва внезапно колеблется под мирными городами и здания рушатся на головы жителей. Так же внезапно и смертельно зараза выходит из неизвестной глубины и своим губительным дуновением срезает человеческие поколения, как жнец срезает колосья. Причины неизвестны (подчеркнуто мною. — О. Б.), действие (следствие. — О. Б.) ужасно, распространение неизмеримо: ничто не может вызвать более сильной тревоги. Чудится, что смертность будет безгранична, опустошение будет бесконечно и что пожар, раз вспыхнув, прекратится только за недостатком пищи…»

Все это следствие, но где же причина?

Помните мор, описанный в начале гомеровской «Илиады»? Он послан на землю разгневанным Аполлоном (Фебом):

«Болезни происходят частью от образа жизни, частью также от воздуха, который мы вводим в себя и которым мы живем…»

Это тоже античная Греция. Но уже не пересказ древних мифов, не суеверный страх, великое смятение чувств и ужас бессилия перед силами небесными. А взгляд ученого и философа, «отца медицины» Гиппократа. С него мы и начнем. Жизнь его окутана легендами. Известно, что Гиппократ происходил из знатного рода, берущего начало от Асклепия, или Эскулапа. (Со временем имя Эскулапа превратилось в нарицательное и стало синонимом слова «врач».)

Гиппократ много путешествовал по разным городам, часто занимал пост общественного врача (была в античной Греции такая должность). Общественные врачи избирались народным собранием после предварительного экзамена. Заслуги их увенчивались золотыми венками. «Опытный врач драгоценнее многих других человеков», — читаем мы в той же «Илиаде»…

Наверно, человечеству очень повезло, что деятельность «отца медицины» совпала с эпохой великого расцвета эллинской культуры и несла на себе ее печать. Конец V — середина IV века до нашей эры, когда, как повествуют легенды, жил Гиппократ, было временем Софокла и Еврипида, Сократа и Платона. Сам Гиппократ для современников и потомков воплощал идеал врача: в совершенстве владея искусством врачевания, он был также философом и гражданином. Это он призывал «перенести мудрость в медицину и медицину в мудрость». Такому завету похвально следовать и сегодня.

В произведениях Гиппократа и его последователей много внимания уделяется эпидемиям, острым лихорадкам. Само по себе это не удивительно. Удивление и восхищение вызывает то обстоятельство, что за 23 столетия до нас Гиппократ стремился рассматривать эти заболевания среди других явлений природы. В первой и третьей книгах «Эпидемии» он описывает состояние погоды и появления тех или иных болезней в разные времена года. В книге «О воздухе, водах и местностях» для понимания характера возникающих болезней и их лечения Гиппократ советует, придя в незнакомый город, подробно ознакомиться с местоположением, водой, ветрами и вообще климатом.

Не правда ли, звучит вполне современно?!

А вот что думает Гиппократ о причинах различных болезней человека и других существ. «…Причиною этого, сказал бы я, бывает то, что тело отличается от тела, природа от природы и питание от питания… Одно полезно одним, другое другим, одно вредит одним, а другое другим. Поэтому, когда воздух бывает наполнен миазмами такого рода, которые враждебны природе людей, тогда люди болеют; когда же воздух будет непригоден какому-либо иному роду живых существ, тогда болеют эти существа».

«Когда какая-либо болезнь будет действовать эпидемически, тогда очевидно, что не образ жизни причина ее, но то, что мы вдыхаем в себя дыханием, и, очевидно, это последнее вредит нам каким-то болезненным, заключающимся в ней выделением».

Я хочу обратить внимание на первые объяснения причин эпидемий. Если их не связывали с волей небесных сил, то причины искали и находили в… воздухе. Это естественно и не лишено логики: воздух вдыхают все без исключения.

«Когда много людей в одно и то же время поражаются одной болезнью, то причину этого должно возлагать на то, что является наиболее общим всем и чем все мы пользуемся. А это есть то, что мы вовлекаем в себя дыханием».

В дальнейшем эти представления развились в «миазматическое» учение (от слова «миазмы» — пары, которые, проникая внутрь организма, порождают заразные заболевания).

В более поздние времена возникло «контагионистское» учение о передаче заразных болезней. Суть его была в том, что зараза поражает не всех одновременно, а переходит от человека к человеку либо непосредственно, либо через одежду и другие предметы. С момента возникновения «контагионистского» взгляда между этими двумя направлениями развития научной мысли о природе и происхождении заразных болезней началась непримиримая борьба. Она тянулась веками вплоть до XIX столетия…

Но вернемся снова во времена Гиппократа.

Легенда рассказывает о том, как он прибыл в Афины и избавил их от чумы, повелев всюду разжигать костры и вывешивать прямо на улицах ароматические травы.

За спасение от эпидемии жители Афин предоставили великому врачу права гражданства (что само по себе почиталось за великую честь) и постановили увенчать его золотым венком, осыпали множеством почестей…

В IV веке до нашей эры нам предстоит встреча с еще одним врачом, сыном македонского врача. Впрочем, всемирную известность Аристотель получил как универсальный философ.

В трудах этого величайшего мыслителя вплоть до XVI века черпали сведения по математике, физике и биологии.

Изучая и разрабатывая эстетику, физику, астрономию, метеорологию, зоологию, ботанику, эмбриологию, Аристотель интересовался и передачей заразных болезней. Сам он не мог ответить на многие вопросы, но не боялся их поставить. Интересно, что в его «Проблемах» изложение каждой из них начинается с вопроса: «Почему?»

«Почему от некоторых болезней заболевают, когда соприкасаются с больными, а от здоровья (то есть от соприкосновения со здоровым человеком. — О. Б.) никто не выздоравливает?»

А вот как почти через три столетия объясняет моры знаменитый римский поэт Тит Лукреций Кар в поэме «О природе вещей»:

Лукреций, как бы пытаясь раскрыть причину опустошительных моров, снова возвращается к разным концепциям природы эпидемий, говоря и о «зараженном небе», и о «гибельно смешанном воздухе», и о «мельчайших семенах» — невидимых носителях заразы…

Очень интересны воззрения Плиния Старшего на природу и распространение мора. Этот известный римский государственный деятель и писатель, живший в I веке нашей эры, в одной из 37 книг своей «Естественной истории» говорил о зарождении «мельчайших животных» в крови человека.

Догадка? Прозрение за 16 веков до открытия микроорганизмов!

Плиний вдумчиво и пытливо всматривался в окружающий мир. И погиб, потому что природная любознательность толкнула слишком близко наблюдать извержение Везувия…

И вот мы уже в средневековье, в XI веке, чтобы встретиться с еще одним крупнейшим врачом и философом — Ибн Синой, или Авиценной. Он родился в селении Ашфана близ Бухары, рано начал врачевать.

«Медицинский канон», написанный Авиценной, в течение столетий служил учебным пособием в странах Востока и Запада. Одна из глав этого энциклопедического труда посвящена «горячкам»: чуме, оспе, кори и другим болезням. Ибн Сина высказывает мысль о том, что зараза проникает через пищу, воду, почву.

Интересны сами названия его произведений: «Книга исцеления», «Книга знания»…

«Черная смерть»

Вы, конечно, узнали пушкинский «Пир во время чумы»?

К несчастью для человечества, оно накапливало знания через невыносимые страдания. Особенно поучительным оказался тяжкий опыт чумы, охватившей Европу и другие части света в середине XIV века.

Хроники, церковные записи, летописи сохранили память о жертвах мора. Из 106 миллионов человек, населявших тогда Европу, более 26 миллионов погибло от эпидемии. Каждый четвертый. Некоторые города, села и целые местности вымерли полностью.

«Черной смерти» в Европе посвящена огромная литература, множество произведений искусства. Это не удивительно: страсти, рожденные страданием, всегда питали литературу и искусство…

Упомянем лишь о двух могучих талантах, отразивших «черную смерть». Я говорю о великих итальянцах — Ф. Петрарке и Д. Боккаччо. Со страниц их произведений предстают перед нами психологические состояния огромных масс людей, ввергнутых в депрессию неотвратимостью трагедии и полным бессилием перед ней. (Ведь, по утверждению Ф. Шиллера, «тревога смерти ужаснее самой смерти»…)

«Год 1348-й был во Флоренции годом невиданных бедствий, — говорит Петрарка в своем повествовании о „черной смерти“. — Только монахи, листавшие старые монастырские хроники, могли указать на нечто подобное в давние времена. Словно грозное предзнаменование, им предшествовали землетрясения в Италии и Германии. Несчастье пришло с Востока вместе с кораблями, заходившими в порты Италии, Франции, Англии, Фландрии…»

Далее Петрарка дает довольно точное описание проявлений бубонной и легочной чумы. Он подробно описывает и меры, которые приняли городские власти для борьбы с этим бедствием.

«Власти приказывали очищать города, — пишет Петрарка, — изолировать больных, а когда чума все же проникала сквозь стены города, карали смертью стражников, обвиняя их в продажности».

Описывая пораженный чумой город, Петрарка пишет: «Больных избегали, люди запирались в своих домах, жили, отрезанные от мира, а когда чума проникала и к ним в дом, бежали, оставляя больных без присмотра.

Все, кто мог, бежали. Куда? Об этом не думали. Лишь бы очутиться где-нибудь в другом месте. Случалось, что люди, покидающие город, встречали у ворот таких же беженцев из других городов, искавших убежище именно здесь. Люди покидали все: дома, имущество, семьи.

…По мере того как зараза опустошала страну, живые все меньше заботились о мертвых. Хоронили их как попало, лишь бы поскорее с этим покончить, и под конец трупы стали просто выбрасывать на улицы, где их подбирали могильщики. На одних носилках несли по нескольку трупов, вскоре стало не хватать гробов.

В деревнях не было и этого. Люди умирали на полях, на дорогах, в лесах».

Сам Петрарка тяжело переживал эту социальную трагедию: «Кто сможет, — говорит он, — описать мое отвращение к жизни…»

Эпидемия 1348 года во Флоренции стала сюжетной основой и «Декамерона» Д. Боккаччо.

Во введении Боккаччо пишет: «Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных через общение со здоровыми она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты… Казалось, одно прикосновение к одежде или другой вещи, которой касался больной, передавало болезнь дотрагивавшемуся».

Далее Боккаччо, так же как и Петрарка, подробно описывает все проявления болезни и делает это с таким мастерством, что у читателя невольно создается впечатление: все это писал медик.

Самая сильная часть повествования Боккаччо — описание психологического состояния охваченного чумой населения Флоренции: массовый психоз, нарушение веками установившихся нравственных норм. Устрашающие события «порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной жестокой цели: избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали сохранить себе здоровье».

«Черная смерть» на Руси распространилась сначала в Пскове. Этот город поддерживал оживленные торговые связи с Западной Европой.

«Того же лета бысть мор зол в граде Пскове и по селам, смерти належащи мнози; мроша бо люди, мужи и жены, старый и младыи, и дети, и попове, и чернци и черници», — записано в четвертой Новгородской летописи о событиях 1351 года.

Паника охватила людей. Полные отчаяния, они обратились к новгородскому архиепископу, умоляя отвратить от их города сию «божескую казнь».

Прибывший в Псков архиепископ через несколько дней сам был сражен чумой. Похороны его в Новгороде привлекли множество людей, и это вызвало эпидемию и здесь…

Началось страшное шествие чумы по русской земле: «Не во едином же Новеграде бысть сие, но по всем землям… и бысть страх и трепет великий на всех человецех…»

Киев, Чернигов, Вологда, Казань, Суздаль — не миновала их чаша сия…

Русские летописи донесли до нас боль и горечь людскую. «Только выйдоша из города пять человек, город затвориша…» Это печальный рассказ второй Новгородской летописи о море в Смоленске в 1387 году, когда выжило лишь несколько человек.

Массовые наблюдения над «черной смертью» подкрепили представления контагионистов о заразном характере болезни. На практике это означало введение примитивных карантинов и изоляторов. Правила Марсельского карантина, например, требовали держать людей и грузы с подозрительного судна на воздухе, под лучами солнца в течение 40 дней. (Отсюда и «карантин» — от итальянского «сорок дней».) В то время уже знали, что человек может быть переносчиком заразы, даже если он сам и не болеет при этом…

Были карантины и на Руси — об этом даже есть запись в первой Новгородской летописи. Еще в 1352 году устраивались пограничные заставы с кострами. А в 1521 году при сильном море в Пскове «запирали улицы», изолировали пораженные части города. Вещи, считавшиеся зараженными, на заставах окуривали дымом костра из можжевельника, а металлические предметы опускали в уксус…

Русь отличалась гуманностью по отношению к изолированным больным. Иногда неделями в складчину кормила улица тех, кто общался с заболевшими и умершими. Однако в летописях упоминается и о сжигании людей, считавшихся зараженными…

Заканчивая краткий очерк о «черной смерти», я лишь хотел бы упомянуть о горькой иронии судьбы. Историки утверждают, что основные открытия Ньютона были сделаны, когда Лондонский университет, где учился молодой человек, закрыли из-за чумы. Непредвиденные каникулы длились полтора года, и гений провел их в деревне. Через 20–40 лет, когда он опубликовал результаты своих 18-месячных трудов, они предопределили развитие естествознания на многие десятилетия вперед, вплоть до начала нашего века.

Созвучие

Эпоху Возрождения привычно называют временем гигантов. Только им под силу было взломать прочный панцирь средневековых пережитков, чтобы перед ними открылось будущее.

XVI век. Д. Фракасторо… Пожалуй, он поднялся на голову выше многих своих современников. Его труд «О контагии, контагиозных болезнях и лечении» ставят в один ряд с анатомическими исследованиями Леонардо да Винчи — как заметный этап в развитии знаний о жизни организма.

Фракасторо также интересовался астрономией, оптикой. Работы его касались и геологической истории Земли, образования морей. Он первый применительно к Земле ввел термин «полюс».

Писал Фракасторо стихи и поэмы. Однако обессмертила его имя книга «О контагии…».

Он был свидетелем многих эпидемий (чумы в том числе) и знал их не понаслышке.

Как врач и ученый, много преуспевший в лечении заразных болезней, он был известен далеко за пределами Италии. Его приглашали для консультаций в другие страны, просили занять придворные должности. Он отклонял все эти лестные предложения, дорожа уединением и возможностью размышлять о науке…

Что же выделяет Фракасторо как мыслителя и врача?

Прежде всего его стремление из бесформенной массы болезней, объединенных словами «мор», «горячка», выделить определенные виды недугов и сказать об их различных проявлениях. Попытка систематизации и классификации — важная ступень в познании заразных болезней. И в этом главное значение трудов Фракасторо.

Он удивительно созвучен нашей современности, и многие его взгляды воспринимаются свежо. Судите сами. О контагии (заразе), утверждает Фракасторо, речь может идти тогда, «когда поражение совершается в мельчайших и недоступных нашим чувствам частицах и начинается с них». А вот что говорит он о живых возбудителях, которые также называет «семенами». «Семена же производят… гораздо большее: они одновременно создают подобные себе другие семена, как бы потомство, которое, будучи перенесено на другого, вносит в него контагии» (заразное начало. — О. Б.).

Больше того — «одни семена порождают одно потомство, а другие — другое».

Таким образом, он высказывает мысль о соответствии определенных «семян» определенной болезни.

«Весьма важно, чтобы тебя призвали в начале заболевания и чтобы ты уничтожил семена контагия… Ведь с уничтожением их болезнь уже более не распространяется».

Или, к примеру, его наблюдения за людьми, не восприимчивыми к широко распространенным заразным болезням, которые, однако, сами могут быть источником их дальнейшего распространения. Наблюдение это было не только в высшей степени прогрессивно, не только предвосхищало современное понимание естественного иммунитета, оно не потеряло практического смысла и в наши дни…

Наконец, в трудах Фракасторо большое внимание уделяется роли загрязнения воздуха в развитии и распространении некоторых массовых заболеваний: «Главный источник тех контагиев, которые входят в нас извне, — это воздух».

«Вместе с воздухом проникают и примешанные к нему семена контагия, которые, будучи введены, не могут при выдохе выйти с такой же легкостью, с какой они вошли при вдохе, так как они прилипают к соскам и частям тела…»

Фракасторо говорит о распространенном мнении, что проявление заразных болезней сопровождается особыми приметами. Он стремится дать им рациональное объяснение. Ветры опасны, если приходят из страны, где свирепствует эпидемия; наводнение опасно, потому что вышедшие из берегов реки оставляют заболоченные пространства. Он пытается найти объяснение и влиянию землетрясений, с которыми связывали тогда возникновение эпидемий, и астрологическим предсказаниям: «…астрологи, зная явления, многократно вызываемые светилами, могут предвидеть и то, что косвенным образом связано с их действием. Сами по себе светила могут согревать Землю, а согревания вызывают обильные испарения из воды и из земли, что производит разнообразное разложение, то обычное, то новое, более обширное, смотря по сочетанию светил».

Как и Джордано Бруно и Кампанелла, Фракасторо противопоставлял космическое влияние на человеческие судьбы догматам церкви о бессилии человека перед божественным произволом.

Открытие царства невидимок

…А на улице уже начало XVII века — время создания микроскопа. Этому замечательному оптическому прибору человечество обязано открытием мира микробов, Их увидел и описал голландский суконщик, ученый-самоучка А. Левенгук.

Представляете себе детскую радость человека, когда в микроскопе, сделанном собственными руками, ему вдруг открылся новый мир, который еще не видел никто! Этот мир жил, подчинялся каким-то своим законам, пребывал в постоянном движении. Это был неведомый, но реально существующий «зоопарк», населенный «маленькими зверюшками» — «анималькулами». Они обитали в тине, в зубном налете, на остатках пищи, в капле росы — везде!

Более сорока лет Левенгук описывал свои наблюдения в письмах к членам Лондонского королевского общества.

«В моем доме побывало несколько дам, которые с интересом разглядывали крошечных „червячков“, живущих в уксусе; однако у некоторых это зрелище вызвало такое отвращение, что они поклялись никогда больше не пользоваться уксусом. Ну а если бы им сказали, что в соскобе с человеческого зуба подобных существ больше, чем людей в целом королевстве?» — сообщал Левенгук, впервые описывая микроскопических обитателей полости рта.

9 октября 1676 года в английском журнале, издаваемом Лондонским королевским обществом, появилось письмо в редакцию за подписью «Сельский наблюдатель»: «Микроскопические открытия мистера Левенгука исключительно любопытны и могут побудить нас заподозрить, что наш воздух также заражен червячками и, вероятно, больше всего при длительном безветрии, при продолжительных восточных ветрах, при большой сырости весной и во все времена года при распространении заразных болезней человека и животных».

Открыв мир микроскопических «животных», Левенгук с изумительной наблюдательностью описал простейшие, водоросли, дрожжи, бактерии, указав на их разнообразие и превеликое множество.

Простые по конструкции микроскопы, изготовленные Левенгуком, давали увеличение от 50 до 300 раз, и он наблюдал движение крови в капиллярах, красные кровяные тельца. Его интересовало все. Современники утверждали, что микроскоп услаждает глаз и душу человека, и не скрывали своего восторга перед тонкими наблюдениями Левенгука. Слава его далеко перешагнула границы Голландии.

Известно, что Петр I также весьма интересовался этими исследованиями и в 1698 году специально посетил родной городок Левенгука, чтобы встретиться с любознательным и пытливым человеком.

…Когда люди узнали, что рядом с ними обитают мельчайшие живые существа, захотелось понять, откуда они берутся, откуда происходят.

Ответы на эти вопросы были даны в XIX столетии.

Однако, прежде чем войти в это столетие, мы не можем не произнести с благодарностью имя Д. Самойловича.

«Из усердия и ревности к отечеству»

Этот выдающийся русский врач второй половины XVII века (к слову сказать, он был членом 12 иностранных академий) всю свою жизнь посвятил изучению чумы и самоотверженно боролся с бедствиями, которые она несет.

Участвуя в войне с Турцией, полковой лекарь Самойлович впервые столкнулся с чумой лицом к лицу. Наверно, зрелище страданий от этой опустошительной и безжалостной болезни навсегда запечатлелось в сердце молодого врача.

В конце 1770 года эпидемия чумы вспыхнула в Москве. Оказавшись здесь проездом, Самойлович, уволенный из армии по болезни, вызвался участвовать в борьбе с чумой. В описании моровой язвы (так называли чуму), появившемся в 1775 году, говорится, что Самойлович, «когда никто добровольно не хотел в опасную больницу пойти, по собственному желанию, будучи еще и сам в слабом здоровье, из усердия и ревности к отечеству, принял на себя пользование язвенных и всю при том сопряженную опасность». «Сопряженная опасность» означала почти верную смерть: «семена сей зловредной болезни» в первую очередь поражали медицинский персонал чумных больниц. Из пятнадцати помощников Самойловича в живых осталось трое. Что же касается «пользования язвенных», то Самойлович с весьма малым числом помощников обслуживал сотни больных.

Эпидемии в Москве, Молдавии, Новороссии унесли много жизней.

Опираясь на свои обширные наблюдения, Самойлович пришел к выводу о контагиозном характере чумы. Мнение это горячо оспаривалось сторонниками миазматической теории, среди которых также были активные участники борьбы с эпидемией чумы в Москве.

Московский врач К. Ягельский изобрел порошок для окуривания зараженных вещей, помещений, предметов домашнего обихода, «сочинил курительный порошок», как говорили и писали тогда. Проверить новый метод Самойлович решил на себе. Ягельский переболел чумой, поэтому опыт, поставленный на нем, не стал бы убедительным.

Собрали залитое кровью, сильно загрязненное белье больных и погибших от чумы людей, окурили дымом от зажженного порошка Ягельского. После этого белье надел Самойлович. Он не заболел. Опыт повторялся много раз, пока наконец решили, что изобретенная дезинфекция действительно уничтожает заразу и порошок нужно применять на практике.

Самойлович был уверен, что чуму можно предупредить и искоренить, если своевременно принять необходимые меры:

«Мы можем свету показать, что оная есть только болезнь прилипчивая, но удобно обуздываемая и пресекаемая, и потому не должна быть для рода человеческого столь опасною, как обыкновенно ее изображают и каковою может она там только соделаться, где вознебрегут о средствах к истреблению оной».

Всю глубину и смелость этой позиции можно оценить, учитывая, что в те времена из-за чумы обрекали на длительную изоляцию от внешнего мира целые города и значительно более обширные территории, а люди, оказавшиеся в невольном заточении, нередко погибали голодной смертью. Иногда выжигали целые кварталы, преследовали и судили «колдунов», будто бы распространявших мор.

Самойлович настойчиво при помощи микроскопа искал возбудителя болезни, предложил прививки против чумы — наподобие прививок натуральной оспы, чтобы менее сильный яд, взятый из созревшего бубона, или карбункула, предохранил от тяжелого заболевания. Фактически Самойлович высказал мысль об ослаблении заразного начала и приблизился к научному пониманию сущности прививок.

Он был сторонником исследования с помощью опыта: «…Если предначертания какие опытностью не озаряются, сколь все неверна будет и сама существенность, тако утверждающаяся».

Горячий последователь М. Ломоносова, Самойлович брал его высказывания эпиграфом к своим сочинениям. Следуя Ломоносову, он стремился к применению на практике всех научных открытий.