Вынырнув на поверхность, друзья оказались в каком-то подобии узкого длинного бассейна, завершавшегося пологими каменными ступенями. Несколько таких разной величины были устроены параллельно друг другу в большой зале с колоннами. Света коптилки из запасов Крокка не хватило на то, чтобы рассмотреть этого обширное помещение. Казалось, в высоту оно уходит в самое небо, так что, присмотревшись, можно увидеть сеть мерцающих созвездий над головой. Эхо шагов и речь, отражаясь от стен, преломлялись в таинственную шепчущую музыку. Она словно усыпляла, внушая небывалое спокойствие. Правда, когда в одном из бассейнов кто-то со скрежетом и стуком начал прогуливаться по дну, гармония была прилично нарушена. Лишайник выбрался из воды и широко осклабился, обнаружив своих спутников невредимыми. Как известно, у троллей алмазные зубы. Его улыбка сияла миллионом искр, словно висела в воздухе сама по себе, как у одного известного всем и довольно нахального кота.

Отдохнув у воды в шепчущей бархатной темноте, а затем почти на ощупь выбравшись через один из боковых проходов, они долго петляли по пустым тоннелям, однообразие которых невольно вводило в ступор. В них не было даже вездесущих слизняков, которые, казалось, должны были быть в восторге от такого раздолья. Это настораживало, но и обнадеживало одновременно: по крайней мере, пока об их присутствии здесь никто не знает. Наверное, не знает, потому что уверенным в таком месте невозможно быть ни в чем. Даже самый тихий закуток в орочьих подземельях мог оказаться ловушкой.

Хуже всего себя чувствовал Одд, на которого навалились жуткие воспоминания двух лет, проведенных в шахтах. Когда в свете лампы друзья видели его глаза, то они казались остекленевшими и черными, как проход в заброшенную штольню. Совсем непривычное зрелище: обычно Одд смотрел слегка насмешливо, с твердым холодным вызовом.

Крокк несколько раз пытался заговаривать с ним, но тот отвечал односложно или не отвечал вовсе, полностью погрузившись в себя. Сейчас он напоминал большую подвижную марионетку, шагающую все равно куда и все равно зачем. Крокк, конечно, любил пошутить над другом, но он понимал, как тяжело сейчас его товарищу, и был твердо уверен, что скоро это пройдет: Одд переварит в себе скопившуюся горечь, как случайно проглоченный кусок гнилого яблока, и они еще вместе посмеются надо всем случившимся.

Он поправил перевязанные проволокой очки и пошел вперед, держа перед собой малюсенькую, как кофейная чашка, и жутко коптящую масляную лампу. За ним шел малыш Клюпп в своей похожей на засохший блин шляпе. Он уже вполне оправился от того случая, когда ему на голову высыпали тележку золы, стоически перенес чреду купаний, встряхнулся от блуждания в темноте — и теперь чутко вслушивался, стараясь различить любую опасность. За ними молча шел Одд, крепко сжимая булаву в руке, погруженный в собственные мысли. Замыкал процессию сгорбившийся Лишайник, перекрывавший собой, как пробкой, просвет тоннеля. Если бы вперед захотела пробежать мышь, ей бы пришлось попросить тролля встать боком, а самой протиснуться вдоль стены, втянув живот.

Их путь все продолжался и продолжался. Стена за стеной, поворот за поворотом. Блестящий от влаги пол, осклизлые пологие спуски, запах влажного камня и щекочущих ноздри испарений древнего подземного царства…

Пока они не оказались в каком-то «неправильном» тоннеле, заметно отличавшемся от остальных. Он был совершенно сухим, а стены казались теплее, чем в промозглых коридорах, оставшихся позади. Но самым странным казался неподвижный «висячий» воздух, что вовсе не свойственно запутанным орочьим подземельям, сквозняки в которых носятся и завывают, как издыхающие шакалы. В шахтах дети называли этот вой «песней мертвецов». Он был слышен постоянно и так изматывал, что многие затыкали уши, лишь бы не слышать игру этого унылого оркестра подземных труб.

Причина, по которой воздух был неподвижен, скоро стала понятна: на расстоянии в каждые двести шагов тоннель перекрывали тяжелые деревянные двери. Без замков и запоров, но подогнанные очень плотно, они не давали сквознякам разгуляться. Толстые доски, из которых они были сделаны, твердостью и цветом напоминали вулканический камень и казались ужасно старыми. Каждый раз, толкая очередную, Крокк ожидал, что она окажется заперта или наоборот — рухнет вместе с прогнившими косяками. Но та послушно отворялась на хорошо смазанных петлях.

Было видно, что за этой галереей кто-то тщательно следит. Кое-где рассохшиеся доски были заново сколочены свежими дубовыми планками. Все щели в них старательно законопачены просмоленной пенькой. А в верхнем углу каждой прибита резная табличка с порядковым номером: 1, 2, 3, 4, 5…

Иногда тоннель раздваивался. Его ответвления всегда были очень узкими с низким нависающим потолком, спрятанные за такими же добротными, но совсем кукольными дверями. На них тоже были выведены номера, только более сложные. Клюпп мгоновенно догадался, что они означают. Например, «1-П/7» значил: «Первый поворот вправо после седьмой двери». Это было так необычно, что даже впавший в задумчивость Одд встряхнулся и с любопытством закрутил головой:

— Никогда такого не встречал! — с чувством крикнул он Крокку прямо в ухо поверх головы Клюппа.

От неожиданности Клюпп присел, а Крокк чуть не уронил на камни свою бесценную сумку со всякой всячиной.

— Фу… Ну и напугал же ты меня, — с облегчением сказал Крокк. — Я подумал, что с потолка со мной заговорил Харкан.

— Ну уж, так-таки Харкан, — улыбнулся Одд.

Похоже, он справился со своей печалью и твердо решил двигаться дальше к цели, не давая всяким огорчительным воспоминаниям мешать ему на пути.

Друзья приоткрыли дверцу и заглянули в проход под номером «2-Л/10». Из всей компании туда свободно проходил только Клюпп. Мальчикам пришлось бы согнуться вдвое, а Лишайник мог лишь просунуть руку, что он тут же и сделал. Необычная находка даже у тролля вызвала любопытство.

— Бар-р-сук!!! — пророкотал он.

Лишайник был большим каменным существом и обладал довольно… скажем так, каменными мозгами. Всех, кто едва доставал ему до колена, он не различал по видам и называл «барсуками». Исключение составляли ежи и козы. Причину этого никто не знал. Клюпп недобро посмотрел на него исподлобья, задрав голову: гигант не раз называл его барсуком, и никакие объяснения на этот счет не смогли переубедить тролля.

— Ага. Вполне возможно. Барсуки, научившиеся делать тоннели в горах, изготавливать двери и писать на них номера, — усмехнулся Одд.

Лишайник согласно кивнул — именно так и поступили эти барсуки, кем бы они ни были.

— Ну что? Идем дальше? Припасы у нас есть, а тут действительно происходит что-то необычное. Кто знает: вдруг это нам поможет в конце концов. Говорят, даже глупец, упорствующий в своей глупости, становится умнее. Вот и поупорствуем немного.

Судя по всему, настроение у Одда наладилось даже больше, чем следовало. Это называлось подозрительным словом «оптимизм» и грозило новыми опасными приключениями.

Мальчики вопросительно посмотрели на Клюппа. Крокк для выразительности даже посветил зверски коптящей лампой под его шляпой, отчего головастик чихнул.

— Слышишь что-нибудь?

— Какое-то движение. Но очень-очень глубоко. Там, впереди, — маленький орк кивнул в сторону закрытой двери под номером 11, следующей вдоль основного тоннеля.

— Орки?

— Не знаю точно. Кажется, нет. Не уверен.

— А здесь? — Крокк показал на узкий боковой проход.

— Совсем ничего. Тихо. Мне кажется, там давно никто не появлялся: пахнет только сухим камнем и свежей смазкой от дверцы.

— Тогда решено, идем дальше, — скомандовал Одд и занял место впереди колонны. — Слушай, чем ты заправил лампу? У меня уже рука по локоть черная от сажи.

Крокк гордо выставил подбородок и надвинул очки повыше:

— Это совершенно особое масло для горняцких ламп!

— То есть чтобы воняло посильнее и коптило погуще?

— Ты все равно не поймешь. Отстань.

Иногда Крокк был невыносимо заносчив, как, впрочем, многие большие ученые. Ведь если не будешь сам убежден в гениальности своих открытий, кто в них еще поверит?

— Хм… — только и произнес Одд, направляясь к следующей двери.

Он прекрасно знал, что его друг не успокоится, пока не объяснит, в чем именно состоит величие его изобретения. Нужно было только немного подождать.

— У этого масла… В лампе… Несколько очень важных свойств…

Они только что миновали дверь номер 12.

Крокк держался изо всех сил, чтобы не заговорить первым. У него даже щеки раздулись от желания рассказать и нетерпения, когда же его, наконец, спросят.

Одд выразительно молчал и продолжил идти вперед чуточку быстрее, увлекая за собой всю команду.

— Во-первых, его нужно очень мало…

Желание поделиться открытием пересилило.

— А во-вторых, оно светит вчетверо ярче! — выпалил Крокк. — Понятно? Я полгода возился, пока выяснил, что к чему…

Одд молча шагал вперед.

— А то, что оно коптит и воняет, — продолжал Крокк, — это незначительные побочные явления, не влияющие на главные свойства.

Он уже готов был обидеться на пренебрежительное отношение товарищей к великому изобретению всех времен и народов в виде очень специального и крайне экономичного лампового масла, но они оба успели вовремя:

— Ты невероятно крут и гениален! — сказали Одд с Клюппом в голос.

Ободренный изобретатель воспарил духом и тут же предложил:

— Хотите, я объясню, в чем тут суть?

— Нет!!! — реакция друзей снова была единодушной.

— Ну и ладно. Кстати, пора бы и подкрепиться…

— Только не это, — вздохнул Одд. Маленький орк напротив с энтузиазмом подпрыгнул. — Что, пилюли из сушеных гусениц?!

— Ага, — улыбнулся Крокк, шаря в своей бездонной сумке.

— Порцию Одда отдай мне, — заявил Клюпп, с чем тот даже не собирался спорить.