Даже выложив стопку монет у телефона, я все еще решала, стоит ли просить Рикки приехать; колебалась и тогда, когда его пошли звать, но услышав его голос, я поняла: я хочу, мне необходимо его видеть, мне нужна его поддержка. «Да, у меня все хорошо», — был мой ответ на его первый вопрос.

Рикки с воодушевлением начал свой отчет: он работает много, очень занят. Прервав его, я услышала, как в его голосе зазвучали нотки удивленного раздражения. Приехать! Бросить все! Почему я не еду домой, если мне тяжело? Правда ли, что я хорошо себя чувствую?

В его голосе вновь появилась забота обо мне, и я бессовестно ухватилась за это.

— Со здоровьем все хорошо, Рик, и мне вправду хочется здесь остаться, но кое-что меня беспокоит. Джон, ты его знаешь — твой поверенный, предложил тебе быстренько сюда примчаться, — не звучало ли это слишком несерьезно? — Это касается твоих родственников, которые станут и моими. Мне бы не хотелось расстраивать их.

Какое-то время он молчал. За окном домика — пыльная, выжженная солнцем земля, легкая дымка зноя, белый-белый свет Средиземноморья. Где-то вдалеке мне слышалось назойливое стрекотание цикад. А здесь небо стало темно-синим, и сквозь трещину в телефонной будке проникал холодный ветер с моря. Я поняла — между нами огромное расстояние.

— Хорошо, я приеду, — сказал он. — Дай мне день, чтобы все уладить. Звони завтра в это же время!

Деньги подходили к концу. «Пока, любовь моя», — сказала я. Положив трубку, поняла, что наступила обратная реакция. Теперь, когда он должен был приехать, я чувствовала себя полной идиоткой. Мне надо было справиться со всем самой. Стоит ли позвонить и сказать — не беспокойся?! Нет, пусть будет так — что-то подсказывало мне. Настроение поднялось, и теперь с новыми силами я должна броситься на подготовку и расчистку дома.

В начале вечера я пошла на пляж. Небо просветлело, и солнце уже садилось на западе. Море было спокойным, набегая мелкой зыбью на почти пустой песок. Отдыхающие вернулись в отели и пансионаты к ужину. Мы будем здесь часто гулять. Рикки будет плавать (моя беременность уже явно заметна в купальнике), затем мы будем гулять по берегу. Надеюсь, я смогу сделать все, чтобы Рикки понравилось это место. Это важно. Если не во время медового месяца, то когда же? Цветы! Надо нарвать цветов, наполнить все вазы, какие могу найти, различными цветами.

Той ночью я спала хорошо, никакие сны меня не тревожили. На следующий день я была занята, утро пролетело быстро. В полдень я села в машину, поехала в город и очень удивилась, когда при выходе из магазина услышала, как кто-то позвал меня по имени. Кто? Мне улыбались черные глаза Марион:

— Здравствуйте, что вы здесь делаете? А, за покупками! Стивен и я скоро вас навестим.

— А вы? — парировала я. — Это совсем не ваш край.

— О, я часто приезжаю сюда. Знаете ли, устаешь от своих магазинов. Может, остановимся выпить чашечку чая?

Мне не очень хотелось тратить время, я должна вовремя позвонить Рикки, но мне хотелось полюбить Марион — и она мне нравилась.

Мы вернулись в магазин и заняли столик в ресторанчике на пятом этаже с видом на море. Я откинула волосы с разгоряченного лба.

— Болит голова? — озабоченно спросила Марион. — Не забудь, Стивен — аптекарь. Ты всегда можешь рассчитывать на совет профессионала. Я могла бы найти тебе таблетки прямо сейчас. У тебя нет нашего номера телефона?

— Нет, спасибо, — я рылась в сумке, ища записную книжку, радуясь возможности не смотреть на нее. У нее есть дети, и хотя в черных глазах не мелькнуло подозрение, я знала, женщине не надо много доказательств, чтобы догадаться. Она — они — вскоре должны узнать о ребенке, но не сейчас.

Принесли чай, и Марион умело его разлила. Пальцы ее были тонкие и длинные, как у Рикки, хотя она — не его родственница, подумалось мне. Рикки, я должна упомянуть…

— Возможно, приедет Рикки, — сказала я как бы между прочим, — посмотреть, как у меня идут дела.

— Неужели! — помедлила Марион. — Очень хорошо. Когда?

— Сегодня вечером я позвоню ему. Возможно, встретимся все вместе.

— Прекрасно, — сказала Марион. — Позвони нам. Стивен будет так рад. Прошло много времени с тех пор, как мы видели Рикки в последний раз. Скажи мне точно, сколько ему лет сейчас?

— Двадцать восемь, — ответила я. — Ему будет двадцать девять… — Я помедлила. Если Марион не остановится, то чай перельется через края прямо в блюдце!

Она заметила это и отдернула чайник.

— …восемнадцатого декабря, — закончила я. — Один из тех несчастных, у которых и Рождество и день рождения почти совпадают.

Знала ли она о письме, письме тети Эммы, которое Рикки должен был вскрыть в день своего двадцатидевятилетия? Имел ли вопрос какой-либо смысл? Мысль пролетела в мозгу. Но тетя Эмма все равно ничего не оставила, и никто, даже поверенный, не знал, что было в том письме.

Необходимо сломать этот барьер между нами, и только я одна могу это сделать. Марион уже меняла тему разговора, переводя его на мой день рождения, с улыбкой подавая мне мою чашку.

— Февраль! И Шарон тоже Водолей. Вы должны познакомиться. И вам исполнится? Двадцать три! — Она всплеснула руками. — Как жаль, что мы пропустили ваш двадцать первый день рождения!

Ободренная ее энтузиазмом, я улыбнулась в ответ. Мне действительно она нравилась. Стоит попросить ее помощи как-нибудь изгнать этих несчастных призраков Рикки.

— Прошло, должно быть, девятнадцать лет, — я повела ее обратно ко времени, которое меня интересовало, — как Рикки гостил здесь. Есть фотография, где он заснят сразу после возвращения отсюда. Я видела ее во Франции, в доме его бабушки. Я ездила навестить их в начале этого года. Именно там мы решили пожениться. (Наши отношения с ним продвинулись немного дальше, но я еще не хотела, чтобы она знала об этом).

— Как романтично, — сказала Марион. — Да, молодость. Когда-то Стивен тоже был довольно романтичным. Сейчас об этом не скажешь, не так ли?

Да уж, я бы не сказала, но продолжать не стала. Губы Марион горько изогнулись, мне же хотелось вернуться на 19 лет назад — к Рикки.

— Вспомнят ли друг друга Стюарт и Рикки? Должно быть, они играли вместе, — вставила я. — Стюарт часто приезжал в Шангри-Ла?

Улыбались только губы Марион.

— Нет. Тетя Эмма была очень нелегким человеком. Мы приезжали нечасто, да и Ричард гостил там недолго, всего несколько месяцев.

— Около девяти?

— Да, что-то вроде. Мы бы сделали больше для него. — Казалось, Марион защищала себя и Стивена. — Но все произошло очень быстро. Рикки заболел, а у тети Эммы было что-то вроде нервного расстройства, да и бабушка с дедушкой хотели поскорей вернуть его. Ведь они потеряли дочь в катастрофе.

— А чем он болел? — допытывалась я.

— О, что-то детское. Конечно, у Рикки все осложнилось из-за травмы в связи с потерей родителей. Он был очень неуравновешенным мальчиком. Он часто рассказывает о том времени? Много ли он помнит?

Она пристально наблюдала за мной.

— Кажется, нет, — медленно начала я. — А те воспоминания, что есть, нельзя назвать счастливыми. Должно быть, тетя была странной особой, но она приняла его, а ведь была уже немолода? — безжалостно нажимала я.

— Он много помнит о ней? — вновь она не ответила на мой вопрос.

И вновь я покачала головой:

— Я хочу, чтобы он вспомнил. Нельзя выбросить из головы плохие воспоминания, это как гноящаяся ранка. Вот почему я так много жду от этого отпуска. Хочу, чтобы у него остались приятные воспоминания о Шангри-Ла прежде, чем его продадут.

— Но вы ведь не сразу его продадите? — Вопрос показался несоразмерно важным.

— Нет, поверенный говорит, что весна — самое благоприятное время.

Казалось, ответ удовлетворил Марион. «И что это ее так заботит», — удивилась я.

— Расскажите мне, каким вы помните Рикки — настаивала я.

— Он был очень спокойным.

— И заикался, так?

— Нет, — непроизвольно выскочило у Марион.

— Но ведь он заикался, когда вернулся во Францию.

— Я же сказала, что не часто его видела.

Что же произошло, что превратило застенчивого малыша в настороженного, нервного ребенка, чьи черные глаза смотрели на меня с фотографии в Варе?

— Страшно вот так потерять родителей, правда? — Я сама же преподнесла Марион выход из ситуации и теперь была готова убить себя.

— Да, очень приятная пара. Мы встречались всего лишь раз. Со стороны Стивена очень мало родственников, и все довольно разбросаны по стране. Очевидно, они ехали с севера к себе домой, где-то в центральных графствах, — Марион с явной радостью пустилась в рассказ. — Он много путешествовал, и мать Рикки поехала ему навстречу, чтобы провести день вместе. Мальчик был в это время в школе, и встретил его сосед, а не мама.

Я могла себе представить тот горестный момент: маленький мальчик в недоумении ждет у школьных ворот. Бедный Рикки, стоящий у обрыва — но чего?

Марион уже подхватила сумочку:

— Нет, нет, позволь мне оплатить счет. Боже мой, совсем немного! И вы мне позвоните и скажете, сможете ли оба к нам приехать, хорошо? — Затем мы улыбнулись друг другу, и я смотрела, как Марион удалялась довольно неуклюжей походкой. Она не рассказала мне ничего о Рикки, но мы стали несколько ближе, так мне показалось.

Рикки! Взглянув на часы, я повернулась и пошла к машине.

Я тут же поймала Рикки. «Все улажено. Рейс 239. Прилечу в четыре часа. Сможешь встретить меня? Хорошо. Закажи ужин в том отеле, где мы останавливались, и зарегистрируй место на ночь! Пригласи этих двоюродных придти туда. Так будет естественней. На следующий день мне надо обратно».

Он говорил кратко, по-деловому. И я любила его за это. Я всегда его, правда, любила.

— Пока, — сказала я. — Увидимся.

Я положила трубку. Да, отель — прекрасная идея. Мне хотелось провести первую брачную ночь в двуспальной кровати тети Эмминого коттеджа. В моем первом доме. Рикки же мыслил практично. Все мужчины таковы!

А теперь нет времени на мечты! Я должна начать подготовку: позвонить Марион; смогу ли заказать комнату в разгар сезона; смогут ли Марион и Стивен приехать? Их встреча с Рикки была целью моего предприятия. Практические проблемы заставили адреналин двигаться и перекрыли все сомнения.

— Ведь сейчас самый сезон, — просветил меня равнодушный администратор. Они не смогут ничем помочь. В конце концов я зарезервировала номер в шикарной «Ройал Армз».

Я позвонила Марион — и ответил Стивен. Он был удивлен, что все так скоро, и мне показалось, доволен. Марион не сдерживала радости:

— В «Ройал»! О боже, как мы экстравагантны!

— Приезжайте сначала в Шангри-Ла, — в порыве предложила я. — Давайте встретимся там, ну, скажем, в шесть.

В интимной обстановке коттеджа у Рикки появится больше шансов понять, почему я заставила его приехать. Возможно, Стивен выдаст себя, наконец, и его интерес станет очевидным — недостойная мысль закралась в мозг, пока я разговаривала с Марион, — в то время как за ужином в «Ройал» состоится лишь светская беседа.

В тот вечер я критически осмотрела коттедж. Старое кресло-качалка, круглый стол с ножками, исцарапанными когтями многих поколений кошек. Надо купить большую, яркую, из веселой льняной ткани скатерть, и цветы — да, я заполню это место цветами. На все это мне должно хватить времени завтра утром, до того как я поеду встречать Рикки.

Я открыла дверцу длинного футляра стенных часов и вынула ключ. Они еще идут? Я завела их и подтолкнула пожелтевшие стрелки. Шестерни приятно щелкнули: вид и звук вернули детские воспоминания. У тети моего отца были такие часы. Я, стоя на коленях на высоком стуле, наблюдала, как стрелка медленно подползала к цифре, и ждала в полном восторге, пока из самого нутра часов раздастся суетливо-нервное жужжание и механизм начнет отсчитывать время. Эти посещения закончились, когда отец нас оставил, а Шейла воздвигла барьер между мной и всем, что касалось отца.

Очень осторожно я толкнула маятник. Тиканье часов успокаивало и вселяло уверенность. Я улыбнулась.

Моя улыбка исчезла, как только медленное, неумолимое «тик-так» эхом отдалось среди стен. Этот звук совсем не казался успокаивающим. Казалось, что комнату покинуло тепло, а осталось предчувствие неумолимой опасности, как будто я разбудила спящий злой дух.

Тетя Эмма сидела, слушала тиканье — и Рикки тоже. Должно быть, он лежал наверху в своей маленькой комнатке, иногда без сна, и прислушивался к этому звуку. Но если он соберется провести здесь время, согласится на это, то он должен будет вспомнить все — хорошее и плохое — и понять, что ему нечего бояться в этом доме.

— Нет, я не остановлю их, — сказала я громко. Звук моего собственного голоса неприятно отозвался во мне. Я постаралась взять себя в руки и решила отобрать несколько чашечек китайского фарфора. Наверняка к нам придут на чай или кофе.

Я обнаружила однотипные, довольно симпатичные вещицы. Там были две изящные, золотом разрисованные кофейные чашки, правда, одна из них с отбитым крошечным кусочком. Я повернула ее в руке. Жаль, что нет целого такого сервиза. Надо поставить на место, пока я ее не уронила. Не всегда мысль опережает дело: в следующую секунду я в раздумье смотрела на осколки у ног. Часы тикали громче, как бы обвиняя.

— Извините, — сказала я вслух. — Не знаю, как это получилось.

«Господи, с кем я разговариваю!» — ворчливо упрекнула я себя. Просто устала, поэтому такая неловкая. Хорошо, что это была та, со щербинкой. Я подмела осколки. А сейчас мне надо идти в постель и уснуть.

Но спать я не могла. Лежала, прислушиваясь к неизменному, беспощадному «тик-так, тик-так», доносившемуся снизу. Должно быть, я задремала, когда грохочущие шестеренки начали тереться со скрипом друг о друга. Я вздрогнула и проснулась, ждала, пока пробьют часы. Два часа! О, нет! Я поднялась, решительно сбежала вниз по ступенькам, рванула дверцы часов и твердой рукой остановила раскачивающийся маятник.

— Завтра вас смажу, — пообещала я часам, — а сегодня вы победили.

Я постаралась улыбнуться абсурдности моей беседы с лаковым циферблатом — лицом часов, но улыбки не получилось. Со страхом я обвела взглядом комнату, полную теней, прежде чем вернуться наверх, в глубине сердца сознавая, что я признала поражение, но совсем не перед часами.

С того момента, как Рикки пробился через таможню, увидел и направился ко мне, у меня внутри воцарился покой. Он держал меня на расстоянии вытянутой руки, а мелкие морщинки озабоченности и тревоги вокруг глаз были ярким подтверждением того, что я любима. Но вторглись жизнь и реальность: мы попали в обычную для этого времени года пробку. Рикки сказал, что если так пойдет и дальше, ему придется развернуться и ехать назад.

— Я заказала места в «Ройал». Везде переполнено.

— «Роял!»

— Было мало времени, — я разозлилась на то, что слово прозвучало как французское ругательство.

— У меня тоже, — ответил Рикки жестко.

— Тогда не надо было приезжать!

— Но я же здесь. Осторожнее, ты совсем не следишь за движением!

Но все это было наносное, для виду, ни в коем случае не затрагивая теплоты в глубине душ. Это был тот разговор, который обычно ведут семейные пары, счастливые семейные пары.

Мы приехали в Шангри-Ла за час до появления Марион и Стивена. Я оставила Рикки готовить чай, а сама пошла наверх, чтобы переодеться — в единственно более или менее подходящее платье, что у меня было. Ужин в отеле никак не стоял в моем плане этого путешествия.

— Ты завела старые часы! — крикнул мне Рикки.

— Да, ты их помнишь? — отозвалась я.

Из-за дружного звяканья чашек в руках Рикки мне даже не было слышно их тиканья.

— Плохо, — ответил он обычным голосом, и все мои ночные страхи показались пустыми и необоснованными.

То же самое показалось мне, когда приехали Марион и Стивен — но только сначала. Просто дальние родственники, которые не виделись долгие годы, атмосфера ненапряженная, веселая. Я все еще была не готова и потому не вышла. Они были одни. Обрывки разговора доносились до меня. Даже затронули вопрос коттеджа, обсуждали открыто, свободно.

— Мы были так рады, что поверенный нашел тебя, — говорила Марион. — В противном случае избавиться от этого дома было бы нашей проблемой. Нет, не стоит даже пытаться продать его до весны. Конечно, агенты берут большую плату, но вы должны немного выручить денег.

Интересно, осматривает ли Стивен вещи снова, кладет ли их на место? Надеюсь. Рикки подумает, боюсь, уже подумал, что зря сюда приехал.

Я сконцентрировала все внимание на сиюминутной проблеме — мое платье! Я втянула живот, чтобы застегнуть молнию на талии. Как глупо! Это было одно из самых свободных моих платьев, но мне и в голову не пришло, пока я носила объемные блузки и брюки для беременных, как располнела моя талия.

Я оглядела себя с боков в длинном зеркале. Сейчас это платье совершенно не подходило, но сегодня вечером ничего лучше в моем гардеробе не нашлось. Может, заметно только, если знаешь?

— Мы готовы. Или нет? — выплыл голос Рикки.

— Уже иду. — Я спустилась по лестнице. — Привет, — обратилась я к Марион. Ее элегантный костюм отмел надежду на то, что я могла бы вновь надеть старую юбку и пуловер. — Я только запру черный ход. Ой, Рик, принеси, пожалуйста, мою сумку. Я забыла ее наверху.

Я пошла к черному ходу. Марион и Стивен следовали за мной, и мы вступили в сад.

— Думаю, он совсем зарос, — полуизвинилась я, хотя что можно было здесь сделать за такой короткий срок?

— Он никогда не был ухоженным, — с легкостью ответила Марион. — Он хорош по-своему, как домашний садик. Позже здесь созреют прекрасные груши.

Затем в дверном проеме появился Рикки, его лицо было белым и напряженным.

— Убери свою стирку, — жестко сказал он. — Мне это не нравится.

Мое лицо запылало.

— Это же не на виду, — возразила я.

— Убери, — настаивал он.

Ну ладно, позже я выясню все с тобой. Мы еще поговорим. Марион и Стивен не двигались, казалось, они застыли. Явно им тоже было не по себе.

С высоко поднятой головой я завернула за угол дома, где я развесила несколько полотенец на ветвях рябины над холмиком. Он выглянул из окна маленькой спальни и увидел все это. Полузабытое воспоминание о другом случае, когда я застала его у окна, смотревшего вниз и такого далекого в ту минуту, пролетело в мозгу.

Но я была непреклонна. Хорошо, пусть это его воспоминания, но ничто не дает ему права так себя вести. Можно подумать, что дом его бабушки в Варе — образец чистоты. Знала ли я достаточно хорошо человека, за которого собралась замуж? Но кто знает друг друга, пока не станет жить вместе?

Со злостью я стала срывать полотенца. Марион, Стивен и Рикки продвинулись на несколько шагов по тропинке и сейчас наблюдали за мной. Все трое странно неподвижны. Одно полотенце зацепилось за ветку. Я старалась освободить его. Ну почему они не уходят? Платье стесняло мои движения.

Наконец Стивен и Рикки отвернулись, начали разговаривать, Марион же смотрела на меня, будто завороженная. И я с тревогой поняла, что на фоне изгороди вырисовывалась моя фигура, мое светлое платье выдало линии моего тела. Я обернулась — моя рука застыла в воздухе, — чтобы посмотреть на Марион, и когда наши глаза встретились, я догадалась, что в ее голову закралось подозрение.