Глава двадцать первая

Как обычно в солнечные дни, мисс Хейвуд пораньше вышла на прогулку. Солнце светило нежарко, воздух был свеж и мягок, и на голубизну моря приятно было смотреть. Вокруг нее царило благословенное спокойствие, поскольку в этот ранний час встали еще немногие. Но как раз этим утром, к величайшему изумлению Шарлотты, среди стоящих на якоре рыбацких лодок она наткнулась на последнее прибавление к их колонии — на ту самую леди, ради которой в Сандитон-хаусе был устроен столь грандиозный прием.

В гордом одиночестве миссис Эммелин Тернер пробиралась сквозь заросли песчаного тростника и крушины, растущие выше береговой линии. Она не отрывала глаз от земли, полностью погрузившись в свои мысли, и не заметила, что стала объектом чьего-то интереса. Тем не менее, когда две женщины столкнулись лицом к лицу, Шарлотта поняла, что должна заговорить первой.

— Примите мои извинения, дорогая миссис Тернер, — начала она, — я вижу, что вы далеко унеслись мыслями, и вам не нужен голос назойливого пешехода, чтобы заставить вас вернуться к действительности. Я просто пожелаю вам доброго дня и продолжу свою прогулку.

Однако миссис Тернер с подобающей вежливостью заверила молодую леди, что узнала ее, и предложила задержаться. Разве не она — та самая мисс на вечере у леди Денхэм, которая оказалась настолько храброй, что спасла ее от скуки и принесла всем им облегчение?

— Дорогая мисс Хейвуд, — взмолилась она, — вы не можете взять и вот так просто убежать, я очень рада вас видеть. В чудесном свете нынешнего утра вы кажетесь мне еще более восхитительной. Вы всегда так рано встаете подышать морским воздухом? С тех пор как я приехала в Сассекс, я не упускаю такой возможности. В самом деле, я уверена, что изо всех видов лечения, которые так широко рекламируются — хотя я не рискнула бы заговорить об этом в Сандитоне, — более всего для нас подходят самые простые. Поэтому я, подобно остальным, так люблю уединиться на берегу в любую погоду! Не стоит обращать внимания на хитроумные советы таких светил медицинской науки, как доктор Релхан и доктор Рассел. Или же, если на то пошло, любых их коллег. Я убеждена, что только природа, сама природа, раскрывает мне свои объятия и облегчает мое состояние; именно природа наполняет меня надеждой.

При этих словах она подняла голову, чтобы вдохнуть соленого воздуха.

Шарлотта Хейвуд окинула леди внимательным взглядом.

— Да, я обратила внимание, мадам, как изменилось ваше состояние со времени нашей первой встречи. Вы как будто родились заново! Кто знает, может быть, как раз именно море и солнце Сассекса, сияющее с небес, и станут вашим ангелом-хранителем. Солнечный свет способен приободрить любого, он оживляет и одухотворяет. Я нахожу простое удовольствие в том, чтобы пройтись по этой полоске берега, и с готовностью подчиняюсь его магии. Но наш добрый мистер Паркер не устает повторять о вновь обнаруженной гармонии между нашим телом и его скрытыми глубинами и так красноречиво описывает чудесные случаи исцеления, свидетелем которых он становится почти ежедневно! Но наверняка, дорогая мадам, ваши собственные недуги не могут быть столь серьезными, как утверждают те, кто ими страдает.

Леди весело рассмеялась.

— В самом деле, дитя мое, несмотря на наш скептицизм, его экстравагантные заявления вполне могут сбыться! Просто подумайте о нашем собственном настроении. Разве не изменилось оно в результате этой невинной экскурсии? И разве не свидетельствует это в пользу теории мистера Паркера? Увы, мы опутаны сетями Вселенной, хотя сами почти не отдаем себе отчета в ее силе и неистовстве! И мы должны подчиняться этим силам, хотя бы ради сохранения собственного здоровья. Так давайте же так и поступим. Наш обретший успокоение разум последует за нашим бедным телом, как и должно быть. Во всяком случае, нам остается на это надеяться. — Она сделала паузу, прежде чем продолжать, словно бы для того, чтобы почерпнуть уверенность в свежести морского бриза. — Но, мисс Хейвуд, как замечательно вы выступили в мою поддержку в Сандитон-хаусе. И как удивительно то, что вам вполне понятны опасности, подстерегающие художника. Столь полное понимание творчества такой молодой особой, как вы, восхищает меня, должна признаться. Немногие способны представить себе те трудности, с которыми приходится сталкиваться людям искусства — преодолевать их! Я имею в виду это постоянное стремление угодить тому, что в последние годы получило название «широкой публики». Ах, есть целые легионы обожателей романов, у которых одна цель — доставлять удовольствие, хуже того, льстить и вводить в заблуждение! Быть заложницей читателей, которые никогда не обременяют себя мыслью, а хотят только того, чтобы их утешали и умиротворяли, убаюкивали до сладкого комфорта и удовлетворения. Что до их аплодисментов созерцанию жизни и размышлениям над ней — то это напрасная надежда. Сейчас я вынуждена искать читателя — такого, с которым нянчатся в библиотечных кругах Лондона. Потворствование им, боюсь, заведет нас в тупик. Кроме того, мисс Хейвуд, я полагаю, что не стоит говорить о ежедневных препятствиях, чинимых нашему полу на пути к созданию художественных произведений. Наш негромкий голос, едва ли вообще когда-либо приветствуемый на рынке, редко бывает услышан, сколь бы велики ни были наши достижения.

Шарлотта вслушивалась в эти рассуждения с большим интересом, пораженная искренностью и прямотой этой леди. Она не привыкла к серьезным разговорам или к размышлениям на серьезные темы; во всяком случае, не здесь, на побережье. А сейчас она столкнулась со знающим, глубоко мыслящим человеком, прекрасно излагающим свои взгляды.

Шарлотта пришла в полный восторг, оттого что ее отметила эта замечательная леди, да еще представила в столь выгодном свете. Следует признать, что Шарлотта оказалась полностью покорена ею.

Возражая леди Тернер и объясняя, что ее слова за столом у леди Денхэм стали всего лишь реакцией на услышанные экстравагантные высказывания — и признавшись в своем неприятии бессмысленного и преувеличенного восхваления, — Шарлотта скромно отметила отсутствие у себя какого-либо предубеждения. Она надеялась, что о ней будут думать всего лишь как о читателе, дилетантке, и не более того.

— Это правда, — пустилась она в объяснения, — что, хотя моя семья никогда не была столь счастлива, чтобы пользоваться преимуществами городской жизни — с ее клубами для чтения и дискутирования, картинными галереями и концертными залами, — даже при этом мы находили выход и в своей деревенской жизни. Понимаете ли, миссис Тернер, мой отец уверен в том, что первоочередная обязанность англичанина состоит в том, чтобы подняться над вульгарностью, избегать неучтивых слов — подняться над тем, что он называл «поведением неотесанной деревенщины». Он придерживается глубокого убеждения — независимо от того, идет ли речь о мужчине или о женщине, — что воспитание образованного восприятия, чуткости и разумения должны играть главенствующую роль в нашем образовании. Поэтому нас — всех молодых Хейвудов, а нас много — всегда поощряли и подталкивали к учению. Наши настойчивые родители снабжали нас всевозможными книгами, а вместе с тем старались воспитать в нас трудолюбие и упорство. Потому что в моей семье, мадам, существует обычай читать вслух для всех. Дома мы с братьями и сестрами никогда не испытывали недостатка в общении. Мы всегда были готовы не просто изучать и оценивать, но и подвергать сомнению все, что мы слышали. Иногда, распознавая ерунду, должна признаться, мы не могли удержаться от смеха. Да, миссис Тернер, вместе мы были такой силой, что немногое могло ускользнуть от нашего внимания! Шла ли речь об исторических исследованиях, романтических или готических балладах, о журналах для путешественников или философских опусах, мы всегда имели что сказать, часто споря друг с другом. Как я любила подобные домашние вечера! — заключила взволнованная молодая леди. — Я ставила их превыше всех и всяческих развлечений. Именно там я обретала уверенность в себе и самостоятельный взгляд на мир.

Шарлотта остановилась, смущенная. В конце концов, у них произошла всего лишь случайная встреча. Она боялась, что говорила слишком откровенно и слишком долго.

Миссис Тернер не терзалась подобными угрызениями совести, ей действительно были очень приятны эти одухотворенные воспоминания мисс Хейвуд. Очарованная ее описанием жизни в Уиллингдене, она захотела узнать о ней больше.

— Теперь моя очередь восхищаться вашими устремлениями, — заявила она. — Разве можно отыскать более подходящую компанию для культурного развития, чем собственная семья? Нет, моя дорогая, это нельзя считать привилегией исключительно искушенного лондонского общества. Я одобряю вашего достойного отца. Что касается тех пробелов, которые могут быть в вашем образовании из-за оторванности от городских центров, то прекрасные художественные творения никуда от вас не денутся, они станут вашими, как только вы дадите себе труд отыскать их. Мисс Хейвуд, вы еще молоды и, я надеюсь, встретите на своем пути многих людей, насладитесь чудесными местами и даже обретете удовлетворение в активной деятельности, когда будете к тому готовы.

Приободрившись, Шарлотта продолжала, развивая свою первоначальную мысль.

— Видите ли, миссис Тернер, — сказала она, — некогда я ошибочно полагала, что те, кто много читает, должны обладать и большим пониманием. В этом я ошибалась. С тех пор как я появилась здесь, в обществе Сандитона, я обнаружила, что на самом деле это случается редко. Чтение книг, в которых добросовестно описываются добро и зло, может предполагать воспитание мудрости, проницательности, и, вероятно, даже развитие способности судить здраво — но кто сказал, что мы в состоянии усвоить все это самостоятельно? Даже гений мистера Ричардсона, например, не может гарантировать подобного. Его негодяи предстают столь живыми, что завладевают вниманием читателя, для некоторых молодых людей они становятся чуть ли не образцами для подражания. Его мир настолько вторгается в нашу жизнь, мадам, что читатель вряд ли способен догадаться по его повествованию, на чью долю выпадут наибольшие испытания.

Миссис Тернер сразу же поняла ее и рассмеялась. Тем не менее она нашла замешательство мисс Хейвуд очаровательным, более всего ей пришлись по душе ее искренность и озабоченность.

Обе леди шагали рядом, погруженные в приятную беседу. Расставаясь, они договорились о том, где и когда встретятся вновь, выбрав для новой встречи тот час, когда купальщики еще не спускаются к воде, а городок только-только начинает просыпаться.

Так оно и случилось, и между ними установились легкие, дружеские отношения, прекрасно устраивавшие обеих. Миссис Тернер продолжала блистать красноречием не только в тех вопросах, которые касались ее работы, но и рассуждала о любимых авторах и книгах, а также о своей любви к поэзии; она всегда находила в мисс Хейвуд внимательную и восприимчивую слушательницу.

Дни шли за днями, и настроение более опытной и взрослой леди улучшалось от того, с каким вниманием ее молодая подруга внимала ей и училась у нее. Леди Тернер была поражена живым умом девушки. Справедливо и то, что на нее произвело самое благоприятное впечатление теплая забота молодой леди о приютивших ее людях.

Что касается Шарлотты, то эта случайная встреча оказалась для нее поистине самой счастливой, с тех пор как она покинула отчий дом. Очарованная знаменитой леди, она была благодарна ей за внимание и с радостью внимала ее словам. Каждый рассказ и воспоминание миссис Тернер — будь то рассказ о ее походах в театр в западной части Лондона, или о посещении студии художников в Ковент-Гарден, или описание встреч с другими писателями за чашечкой кофе — представлялись выросшей в сельской глуши мисс Хейвуд воплощением ее самых сокровенных мечтаний.

Красоты побережья Сассекса, которые так захватили ее после приезда, показались девушке еще более замечательными после разговоров с миссис Тернер; можно ли было ожидать большего удовольствия?

Но однажды утром миссис Тернер пересказала некие местные сплетни, которые ей довелось услышать, и они встревожили мисс Хейвуд. Очевидно, в прошедший полдень миссис Тернер нанесла визит леди Денхэм, которая сообщила ей кое-какие важные новости. Ее светлость заявила, что миссис Тернер должно быть интересно, как она планирует дальнейшее расширение Сандитона.

— Нашим давним сокровенным желанием, миссис Тернер, — начала ее светлость, — было предоставлять изысканные, поистине роскошные комнаты и дома нашим выдающимся гостям, число которых уже увеличивается. Я с гордостью могу сообщить вам, что наш Ватерлоо-крещент, если к нему подойти с умом, станет вершиной этого плана. Поскольку я заверила мистера Томаса Паркера, что никакая жертва не может считаться чрезмерной для подобной цели, то он также посоветовался со своими банкирами. Так что ни малейшей задержки быть не должно. У нас будут апартаменты, не хуже чем в Челтенхеме и Брайтоне, и даже превосходящие апартаменты этого выскочки Бриншора.

Миссис Тернер слушала внимательно, хотя и пребывала в некотором замешательстве. Разве не обратила она совсем недавно внимание мисс Хейвуд на пустующие помещения в старом городке? И не было ли опрометчивым решением строить новые дома при наличии незанятых старых? Как может столь быстро возрасти потребность в новых комнатах?

Шарлотта тоже была озадачена этими известиями. В течение того недолгого времени, что мисс Хейвуд гостила у Паркеров, они действительно неоднократно заговаривали о больших инвестициях, необходимых для вложения в строительство; но у мистера Паркера всегда были колебания на сей счет. Хотя при этом он неизменно утверждал, что горит желанием создать свой восхитительный «крещент», как и у ее светлости. Для него подобный проект, увы, означал Ватерлоо, которое должно было неизбежно последовать за триумфальным сооружением его собственного Трафальгара!

Хотя состояние этого достопочтенного джентльмена, его земли, собственность, доставшаяся ему в наследство, были достаточно велики, чтобы обеспечить безбедное существование его самого и всей семьи — достаточные даже для того, чтобы в его отсутствие поддерживать привычный образ жизни, — они были обложены большим налогом. Мистер Паркер слишком хорошо знал, что рискованные предложения провернуть столь крупное дело означали, что на карту будет поставлено многое, — такие суммы, которые он не мог себе позволить. Он уже и так щедро пожертвовал на восстановление зала для приемов и собраний и на сооружение отдела абонемента в библиотеке. Шарлотта задумалась над тем, что могло стоять за этим внезапным желанием произвести столь значительное кровопускание их семейному бюджету, при том, что средства его были достаточно ограничены?

В те редкие моменты, когда они оставались наедине, встревоженная миссис Паркер намекнула Шарлотте, что опасается последствий такого решения; впрочем, она тут же запротестовала против того, что столь амбициозное предприятие должно служить источником беспокойства.

— Я часто вспоминаю, — призналась она, — о нашем старом доме. Да, кстати, вы же сами видели овощи с нашего огорода, мисс Хейвуд, видели, как хорошо они здесь растут. Даже тут, на побережье, нам не удается вырастить ничего более вкусного, почему-то они и отдаленно не напоминают те, которые мы ели раньше. Тогда мы вели намного более простой образ жизни. Наш Трафальгар-хаус более величествен и великолепен, он больше подходит вкусам мистера Паркера. Я даже предполагаю, что в будущем, как только наши дети подрастут, наше положение станет столь же заметным, как и положение самой леди Денхэм. В общем-то, — закончила она, явно пытаясь внушить уверенность самой себе в этой пустопорожней беседе, — все это было до того, как мистер Паркер посвятил себя задаче обеспечить наше процветание и счастье. Нам не следует ставить под сомнение его мудрость в подобных вопросах.

Выслушав сообщение миссис Тернер, Шарлотта вздохнула. Она задумалась о том, выйдет ли толк из продолжающихся столь экстравагантных поступков. Леди Денхэм, как она прекрасно знала, находилась в плену своих амбиций создать страну чудес на побережье. Не успокоится она и после сооружения Ватерлоо-крещента. В Сандитоне должно быть все: театр или, может быть, концертный зал, во всяком случае, сад для прогулок и увеселительных мероприятий. Все должно быть сделано для того, чтобы городок занял подобающее место среди мест отдыха элиты общества. Ее положение, ее состояние, сама ее жизнь зависели от этого.

Неужели все семейство Паркеров было настолько слепо, что не осознавало опасности сложившейся ситуации? Неужели никто не заговорит с ними об этом, чтобы спасти их состояние, пока не стало слишком поздно?

Шарлотта задумалась о том, чем все это кончится.

 

Глава двадцать вторая

Сэра Эдварда настолько увлекло его намерение осуществить свою важную миссию, что он едва ли заметил странное оживление, в котором пребывала его сестра во время их поездки в Лондон. Если бы он обратил внимание на ее бесконечный лепет, то мог бы, без сомнения, обнаружить в нем нечто странное: в сущности, это было восторженное ожидание звонка от лорда Коллинсворта. Однако нашего искателя приключений вряд ли что-то могло отвлечь от его сумасбродной затеи; не успели они прибыть в свои апартаменты в Лондоне, как он тут же отбыл на Пиккадилли.

Вскоре его можно было заметить среди толпы людей, снующих у Брукса. Сэр Эдвард был уверен, что здесь собирается избранное общество джентльменов, — воистину избранное: министры короны, даже, быть может, сам принц, вместе со своими приближенными. Кроме того, в этом заведении с избытком хватало людей с безупречной репутацией — в отличие от Будля, Воттери или даже Уайта; таким образом, все располагались соответственно своему статусу и возможностям. Помимо этих преимуществ, наш обожатель прекрасного пола находил еще одно, которое приятно щекотало ему нервы: именно здесь, открытые для всеобщего обозрения — и с ними можно было столкнуться за игрой — находились самые модные леди Клуба.

Присутствие в этот вечер таких особ, как леди Арчер и ее дочь, а также леди Бекингем, гарантировало пристойное поведение окружающих. Кругом царило праздничное, веселое настроение. Оно сохранялось даже в королевской гостиной, где были расставлены три стола для игры. В какую бы игру они ни играли — будь то фараон, макао или кости — и какие бы крупные суммы ни стояли на кону, сэр Эдвард знал, что эти игроки были готовы к любым неудачам. Они были сама любезность. В такой респектабельной компании, какую они собой представляли, существовала ли вообще необходимость в игре как таковой?

Он пребывал в уверенности, что среди этих людей найдет тех, кто обладает достаточным вкусом и перед кем он мог пуститься в разглагольствования о благословенном уголке леди Денхэм в Сассексе, превозносить «погружение в глубины», восхвалять последние чудодейственные исцеления и воспевать преимущества соленой воды перед внутренними водоемами, такими, как железистые источники Танбридж-Уэлс или воды в Бате.

Через час сэр Эдвард уже погрузился в беседу и промочил горло перед игрой. Он сидел за столом в выдающейся компании, его наклонности возобладали, его увлечение игрой стало очевидным, поскольку он подолгу размышлял над каждой сдачей карт; сильнее всего он наслаждался моментом, когда благодаря хитроумному ходу ему удавалось сорвать банк на столе!

Храбро производя в уме необходимые подсчеты, сэр Эдвард сохранял уверенность манер и твердость руки; в выражении лиц своих партнеров он подмечал легкое пренебрежение. Для бедного Денхэма это стало настоящим искушением. В этот самый момент мысли молодого человека едва не перешли от его нелегкого предприятия — спасения курорта Сандитона — на более легкий и доступный предмет, который он видел перед собой.

Как раз в это мгновение к нему обратилась леди Арчер:

— А вы, сэр, тоже принадлежите к тем, кто поддался этой мании, дьяволу игры?

Услышав подобные слова, он несколько опешил. Подумать о нем всего лишь как об игроке! Жертве жалкой, неизлечимой страсти! Никогда. Его воспитание, его увлечение книгами, его эрудиция — вся его героическая натура взбунтовалась против такого. Он всегда полагал себя человеком благородного ума и недюжинной храбрости; он был одним из тех, кто никогда не сможет пасть жертвой подобных излишеств! В нем резко и неожиданно пробудился человек чувства.

Хотя сэр Эдвард незамедлительно запротестовал, утверждая, что не испытывает подобной склонности, он сохранял доброжелательность и приятное расположение духа. Разумеется, он признал, смеясь, что временами получает удовольствие от игры в карты.

— Мне многое доставляет наслаждение, мадам. — И выпрямился, чтобы продемонстрировать свою безупречную осанку. — Я известен тем, что время от времени выигрываю небольшие суммы, и даже готов признаться в том, что обладаю некоторой ловкостью в этом деле. Однако же, чтобы получить истинное удовольствие, я предпочитаю обратиться к природе, которая одна только и может служить истинным источником чудес и восхитительной наградой. — Например, — при этих словах он поклонился леди и ее дочери, — я склонен восхищаться красотой там, где только нахожу ее, и даже сейчас, когда вижу ее перед собой. По правде говоря, если бы я решился назвать своего собственного демона, дорогая мадам, то это было бы мое преклонение перед женским полом.

Леди благосклонно внимала молодому льстецу, а тот не унимался.

— И в самом деле, моему характеру, как мне представляется, присуща рабская покорность перед Идеалом. И вот тут разыгрывается мое воображение. Кажется, я навсегда обречен на поиски истины в поэтических творениях. Вот почему я остаюсь страстным читателем, испытывая особенную привязанность к нежной музыке этого шотландца, Роберта Бернса, а также являюсь прилежным учеником великолепного лорда Байрона. Но, дражайшая леди Арчер, если вы говорите об удовольствиях, которые способен доставить спорт, то ничто не может сравниться с наслаждением, которое получаешь от скачек. Именно здесь я черпаю поистине неземное вдохновение — не только в зеленом великолепии травяных газонов, но и в восхитительной красоте специально выведенных лошадей-чемпионов. Кроме того, — сказал сэр Эдвард, понижая голос и доверительно глядя на нее, — ставки, которые там принимаются, не так высоки, как сегодня вечером!

К этому моменту он безраздельно завладел вниманием леди. Она откинулась на спинку кресла и через монокль разглядывала этого храбреца, у которого на все имелось готовое мнение и который бесстрашно высказывал его по любому поводу.

— Вам действительно повезло, сэр, — объявила она, — поскольку в этой самой комнате присутствует единственный нужный вам во всем Лондоне джентльмен. Он сам является владельцем лучших скаковых лошадей королевства.

Она обернулась к болезненного вида человеку, сидевшему за соседним столом, и поманила его к себе.

— Мистер Доусон, — объявила она, — вы видите перед собой поклонника и даже обожателя лошадей, энтузиаста скачек. Он не слишком интересуется нашими маленькими невинными развлечениями, несмотря на его выигрыш сегодня вечером! К несчастью, мне приходится только сожалеть об этом, — добавила она, обращаясь в первый раз за весь вечер к своей дочери, которая молча восседала рядом, — поскольку мы-то как раз получаем удовольствие от молодых людей, скрашивающих наше одиночество, разве не так, Изабелла?

Приглашенный мистер Мэттью Доусон медленно приблизился, с готовностью разглядывая нашего угодника.

— Денхэм? Денхэм, вы сказали? Никогда не слыхал этого имени, — последовала его короткая отповедь. — Ваша светлость, мне неизвестен такой коннозаводчик. И я также не могу вспомнить, чтобы встречал его в Эпсоме или в Ньюмаркете.

Повернувшись к самому джентльмену, он торопливо приветствовал его.

— Регулярно посещаете наши скачки? Если так, сэр, то крайне любопытно, почему мы с вами не встречались здесь раньше? Не может ли оказаться так, что речь идет об этом новом увлечении — например, о лошадях, участвующих в скачках с препятствиями, которые совсем недавно начали бегать на длинные дистанции? Абсолютное сумасшествие, уверяю вас, позаимствованное у ирландцев, где традиции ни во что не ставятся, где лошади толстые, наездники скачут через наши ворота и только портят наши садики, проносясь через них галопом. Весьма вероятно, говоря о конном спорте, вы предпочитаете именно подобное безумие?

Сэр Эдвард вежливо запротестовал. Он пустился в объяснения, утверждая, что является почитателем истинной красоты, любителем традиционных скачек с участием лучших представителей лошадиного племени. Как хорошо он помнил великолепие Султана, славу Затмения! Они так вдохновляли его в юности! Как только ему удавалось — а это случалось не так уж редко, — он пробирался к ним, чтобы полюбоваться на этих лошадок-чемпионов. А когда не мог проникнуть к ним поближе, то любовался ими издалека, на «Таттерсоллзе» в Гайд-парке.

— Насколько я понимаю, — продолжал он, — в этом деле надобны чистота, воображение, даже искусство. Вырастить чемпионов, подобрать кобыл, способных зачать от них жеребят, наблюдать за ростом будущего коня, за тем, как он превращается в великолепного скакуна, пасущегося на вересковой пустоши или на лугу — да разве может быть большее удовольствие, чем это! Смотреть на годовалого жеребенка и видеть, как из него вырастает великолепная двух- или трехлетка. Как замечательно быстры их движения, как упорны они в долгой скачке! Уже одно только наблюдение за четырехмильной скачкой, в которой никто не желает сдаваться, — само по себе удовольствие. Воистину, сэр, это должно быть одно из самых возвышенных наслаждений. Я даже слышал, если эти слухи, разумеется, достойны доверия, что сам регент — по крайней мере, когда не занят возведением своих колоссов в Брайтоне — не прочь похвалиться своими великолепными лошадями. Они составляют предмет его гордости, даже когда он обходит дерби своим вниманием. В самом деле, благородно! Я завидую вашему бизнесу.

Мэттью Доусон выслушал страстную речь молодого человека. Его отношение к нему смягчилось, и они еще некоторое время рассуждали на эту тему, пока Денхэм не решил наконец перейти к своей главной цели.

— И все-таки я не могу не признаться в том, что мне досадно слышать постоянные разговоры о продолжающемся упадке в Эпсоме. О том, что там в последние годы все приходит в запустение. Мне говорили, что на этих скачках более не существует ни каталогов, ни ограды, за которой находятся зрители, кроме того, я слышал, что в последнее время в Эпсоме собирается далеко не лучшее общество — там могут жестикулировать, громко кричать, участвуя в общем шуме и гвалте! Разве это не позор? Разве вы сами не испытываете к этому отвращение?

— Именно так! — согласился Доусон. — Это стало испытанием и для лошади, и для ее владельца, это издевательство над самими скачками.

— Тогда, может быть, — приступил к выполнению своей задачи молодой человек, — стоит поискать новое место, где могло бы продлиться это очарование, совершенно новое, никому неизвестное место? Я говорю о скачках на дорожке, расположенной в одном из самых замечательных мест на побережье, поблизости от недавно возникшего курорта, о морском рае на побережье Сассекса. Об этом месте в последнее время все только и говорят; это лучшее открытие сезона.

Его собеседник был явно сбит с толку подобным заявлением, тем не менее он проявил готовность слушать дальше.

— Эпсом, несомненно, превратился в развалины, — согласился Доусон. — В самом деле, сэр, те бега, которые мы наблюдаем поблизости от Флит-стрит, никак не могут удовлетворить взыскательного джентльмена. Но как насчет того, другого места, хотелось бы мне спросить? Что оно собой представляет?

Его поэтически настроенный собеседник не замедлил ответить:

— Как вы можете сомневаться в привлекательности такого идеального местечка, как Сандитон, сэр? В особенности если учесть, что притягательность моря сочетается там с возможностью чудесного исцеления посредством принятия ванн, а морской ветер будет только помогать лошадям? Даже сейчас на его улицах строительство в самом разгаре, а роскошные дома ожидают своих новых обитателей. И, подумайте только, он расположен к Лондону ближе, чем даже Брайтон или Уэймут! С появлением новой беговой дорожки, которая обещает побить все рекорды, будьте уверены, что весь Лондон, весь Сассекс — да что там, вся Англия — ринутся туда в поисках удачи.

Пожилой джентльмен молча стоял и смотрел на Денхэма, который явно гордился собой и собственной речью. К счастью, его аргументы были подтверждены еще одним человеком. К ним приблизилась знакомая фигура. Это оказался лорд Коллинсворт — та самая элегантная персона, которую увлек за собой в Сандитон Сидни Паркер. Он появился как раз вовремя и занял свое обычное место за столом. Денхэм увидел в этом своего рода знак и новую возможность, которой незамедлительно решил воспользоваться.

Он напомнил Коллинсворту о своем присутствии и, едва успев поприветствовать его, продолжил с того самого места, на котором остановился, неустанно преследуя свои цели:

— Как славно вновь встретиться с вами, Коллинсворт, в особенности, когда вы только что возвратились из того места, о котором я рассказываю своему компаньону.

Познакомив Доусона со своим приятелем, Денхэм предоставил последнему описывать восхитительное расположение Сандитона на морском побережье, любезность и обходительность его развивающегося общества, и все такое прочее.

Коллинсворт, хотя и был удивлен, охотно взялся выполнить столь неожиданное поручение. Правду сказать, Доусон не нуждался в дополнительных рекомендациях. Молодой лорд, не понаслышке знакомый с миром благородного сословия, сразу узнал этого известного всему Лондону человека, с которым он к тому же как-то встречался.

Он ограничился всего лишь простой констатацией того, свидетелем чего был сам.

— Очаровательный городок, его местоположение имеет целый ряд преимуществ. Прекрасный пляж, с чудесным южным бризом с моря. Гарантирую, ванны там столь же великолепны, как и на любом морском курорте на побережье.

— Да, но вот Денхэм, — вмешался Доусон, — предполагает устроить там гоночный трек. Он считает, что эта беговая дорожка вполне может стать центром скачек. Что вы скажете на это, Коллинсворт?

— Можете быть уверены в этом. Разве можно найти лучшее место для джентльменов, желающих поставить на лучших скакунов? Разумное предложение, в этом нет никакого сомнения.

Доусон подумал немного, явно взвешивая все шансы. Похоже, он с удовольствием выслушал доводы Коллинсворта. Перспектива строительства подобной беговой дорожки не могла не радовать. Она положительно соблазняла его, в особенности если подберется подходящая компания для поддержки.

При том что проект его сдвинулся с места, сэр Эдвард отбыл с триумфом. Что еще могло так надежно гарантировать будущее Сандитона, как не строительство поблизости беговой дорожки для конных скачек? Разве не привлечет это энтузиастов на его побережье?

Стремясь вернуться к прерванной нынче вечером игре, Коллинсворт уже перенес свое внимание на стол, но не раньше, чем коротко поинтересовался здоровьем мисс Денхэм и подтвердил свое намерение нанести им визит в самое ближайшее время.

Торжествующему сэру Эдварду осталось только с восторгом согласиться. Как ему представлялось, все его нынешние старания увенчались полным успехом. А ведь его деятельность на благо Сандитона только началась. Он унесся мыслями вперед, в его воображении уже рисовалась ассамблея в Алмаке, где он надеялся собрать сливки лондонского общества, самых богатых наследниц этого года.

 

Глава двадцать третья

При том что развлечения множились день ото дня, у Шарлотты все меньше оставалось свободного времени. К тому же она подозревала, что уже давно пришло время написать очередное письмо своему семейству. Итак, она приступила к делу.

«Милый папа, — начала она.

Если за прошедшие недели я не слишком спешила со своими письмами, то надеюсь на тебя, папа — прежде всего, на тебя, мой добрый отец, — что ты простишь меня. А пока что я молю еще об одном одолжении: чтобы ты передал наилучшие пожелания моей дражайшей мамочке, моим братьям и сестрам — всей нашей семье — и уверил их, что со мной все в порядке и что мне вполне благополучно с Паркерами в Сандитоне. Объясни им, пожалуйста, что именно в этом и кроется причина моего кажущегося пренебрежения своими обязанностями по отношению к ним!

Что до моего окружения, то это благословенный прибрежный рай, где дует нежный бриз и на берег опускается призрачная мгла, а воздух на суше отдает соленым ароматом моря, что само по себе удивительно, и где фантастические глубины моря оказывают самое благотворное влияние на всех вновь прибывших. Это настоящее сумасшествие — испытать все на себе, насладиться каждым глотком жизни, но оно же отвлекает твою покорную дочь от того, чтобы выказать должное внимание своему дорогому семейству. Увы, она тоже начинает сомневаться, не зная более, что следует считать подобающим и приличным.

Сэр — и я действительно задаюсь подобной мыслью, — что следует думать о вашем собственном пилигриме, оказавшемся в окружении большого мира? Как, во имя всего святого, вы сможете отличить ее от этих выдающихся профессионалов? В самом деле, когда каждая минута дня или ночи, буквально все время, причем с неослабевающей энергией, посвящается тому, чтобы укрепить здоровье! И ежедневно появляются все новые способы и методы лечения, превосходящие те, что существовали до них! Что вы на все это скажете?

Что касается меня, то я по-прежнему нахожу все происходящее вдохновляющим. Как приятно наблюдать то же вдохновение у мужчин и женщин, молодых и пожилых, и у тех, чьи жалобы на здоровье незначительны, и у тех, кто по-настоящему нездоров и болен! Они в равной степени меняются к лучшему: обретают крепость тела и духа, продлевая свою жизнь. Находясь в таком далеке от развлечений порочного города, они похоже, всерьез увлечены подобными тонизирующими упражнениями, которые гарантируют им высокие моральные цели и, более того, поддерживают в них убеждение, что они могут навсегда отказаться от безнравственного и вредного образа жизни после своего возвращения домой!

Сначала я была ошеломлена, наблюдая их усилия; тем не менее я готова поклясться, что в них есть нечто чудесное, даже чудодейственное. Вот почему, дорогой мой папочка, я еще раз признаю свою вину — задержку с письмами; ты сам видишь, что подобные наблюдения поглощают все мое время.

Вот только вчера утром, возвратившись в свою освещенную лучами солнца комнату в Трафальгар-хаусе, я стала свидетелем сцены, которая может считаться подтверждением того, что я имею в виду. Я столкнулась с младшим братом наших вновь обретенных друзей, мистера и миссис Паркер. Артур Паркер — джентльмен примерно двадцати одного года, чьи предыдущие физические усилия строго ограничивались: его тщательно оберегали от любого воздействия внешнего мира, которое якобы могло нанести ущерб его здоровью.

По моему мнению, папа, этого молодого человека ожидала судьба инвалида, хотя при взгляде на него этого не скажешь. Бог свидетель, когда он появился здесь, я сочла его достаточно крепким и здоровым. Можно было с уверенностью предположить, что до недавнего времени чрезмерный объем его талии объяснялся неуемным аппетитом. Разумеется, это породило во мне уверенность в том, что его нескончаемые жалобы вызваны исключительно последним обстоятельством. И вдруг, ранним утром, передо мной предстал молодой человек, которого купания в холодной воде несомненно возродили к жизни.

Ты ведь помнишь, дорогой папочка, что я рассказывала тебе об одном человеке, который всего две недели назад не осмеливался высунуть носа за дверь при малейшем намеке на легчайший ветерок, пребывая в глубочайшей уверенности, что за этим последует жесточайший приступ люмбаго, который лишит его сил и сделает недвижимым. Этот джентльмен, когда его ангелы-хранители, сестры Паркер, привезли в Сандитон подышать соленым морским воздухом, пребывал в постоянном страхе за свою жизнь!

А теперь, при первых проблесках зари, когда воздух еще прохладен, он, едва одетый, уже готов принять ледяную ванну! И все ради поддержания вновь обретенной гармонии между телом и морем. И для чего? Только для того, чтобы укрепиться в своей новой вере!

Он обратился ко мне с прямым вопросом — поинтересовался относительно моих собственных намерений. Не достанет ли у меня мужества присоединиться к нему? Не хочу ли я улучшить состояние собственного здоровья?

«Дорогая мисс Хейвуд, — воскликнул он с таким воодушевлением, словно пел псалмы, — если вы не присоединитесь ко мне, то тем самым выкажете пренебрежение долгом перед самой собой и перед своим здоровьем! Вы тоже должны познать удовольствие окунуться в волны! Море, как вы вскоре обнаружите, дарит нам свое расположение: соленую воду, приятную температуру и, помимо всего прочего, восхитительное неистовство. Подумайте, дорогая леди, хотя это может показаться угрозой вашему здоровью, каково это — сражаться с волнами, погружаться в них с головой, испытывать на себе всю силу прилива — настоящий экстаз! И все это, что поистине достойно удивления, лишено всяческого риска, поскольку вы не теряете опоры под ногами! А ощущение опасности — всего лишь имитация, поскольку служащие стоят в ожидании, готовые в любое мгновение прийти вам на помощь. Говорю вам, мисс Хейвуд, при этом зарождается новый дух. Драматические свершения порождают поразительные перевороты в теле, будоражат в нем нервные соки, давая выход подлинной энергии. Вот почему сегодня вы видите перед собой более крепкого, здорового, более достойного человека».

Что я могла ответить на это, дорогой папочка? Я была поражена до глубины души. Такое неожиданное превращение! Подвергнуться столь крайним средствам укрепления собственного здоровья! Это казалось просто необъяснимым! Впрочем, как раз это я могла понять. Стоявший передо мной Артур Паркер казался намного живее того полусонного увальня, которого я впервые встретила в Сандитоне. И, учитывая все вышесказанное, разве могу я усомниться в том, что возрождения может добиться любой человек?

Так что сами понимаете, сэр, я стала здесь свидетельницей того, что сродни революции. Может быть, здесь и нет армий и порохового дыма, но наши береговые солдаты вполне могут считаться столь же храбрыми и мужественными, как и их собратья на поле боя. Вы можете быть в этом уверены, они продолжают существовать, несмотря на самые суровые режимы, после которых — чудо из чудес — они становятся заметно сильнее всех своих болячек!

Как ни удивительно это звучит, папа, но история на этом не заканчивается. За Артуром последовали и другие крестоносцы. Одним из них является скромная и застенчивая молодая особа, некая мисс Аугуста Бофорт. Она — старшая из двух сестер, врученных попечению миссис Гриффитс, которая ежедневно появляется в обществе различных честолюбивых молодых леди. Будучи еще более хрупкого сложения, чем ее сверстницы, эта изобретательная мисс дрожит от холода во время всей процедуры, тем не менее каждое утро, при первых лучах солнца, она неизменно возвращается, чтобы принять морские ванны.

Можно предположить, что подобная приверженность морским процедурам вызвана заботой этой леди о здоровье. И все-таки, папочка, я не могу не думать о том, действительно ли она так беспокоится о своем здоровье, поскольку во время процедур эта молодая особа не сводит глаз с купальни для джентльменов. Если бы я не заметила нечто вроде симпатии, возникшей между нею и нашим Артуром Паркером, я бы никогда не усомнилась в ее мотивах.

Надеюсь, ты поймешь меня правильно, поскольку во время принятия ванн и речи не может быть ни о каком общении. Леди принимают свои процедуры на пристойном удалении от купальни джентльменов. Тем не менее многие любопытствующие особы — а почему бы и нет? — внимательно наблюдают за всеми, кто приходит и уходит с пляжа, умудряясь иногда даже приветствовать друг друга. Поэтому, встречаясь на Террасе, где разговор идет главным образом об эффективности того или иного вида лечения, те, кто виделся во время процедуры, получают наконец возможность озвучить свою страсть. Они без устали обсуждают свои утренние упражнения, неспешно прогуливаясь в послеобеденные часы. Как они гордятся своими успехами! Такие слова, как «трансформация», «метаморфоза», так и порхают в воздухе, причем энтузиазм этих людей не ослабевает. Они словно бы обмениваются мыслями. Мне доставляет удовольствие наблюдать, как они флиртуют друг с другом. Кроме того, в каждом из них, как мне представляется, я вижу будущего Артура Паркера. Дело в том, что с учетом наших недавних потерь в лице джентльменов, представлявших наибольший интерес для молодых леди — сэра Эдварда Денхэма и брата мистера Паркера, Сидни, которые вынуждены были вернуться в Лондон, Артур стал главным объектом сплетен на Террасе. И поскольку подопечные миссис Гриффитс достаточно инструктированы в том, что касается их общественных обязанностей, то они быстро переключились на оставшуюся добычу.

Артур буквально купается в их внимании. Готова держать пари, что за всю его взрослую жизнь ни одному его слову, сказанному старшим сестрам, не уделялось сколько-нибудь внимания. Но здесь он стоит каждый вечер, как герой, подставляя лицо вечернему бризу, громко рассуждая о своих изысканиях, своих новациях, о своем пути к обновленному здоровью. И всему этому внимают и аплодируют молодые леди. Разве удивительно, что он расцветает на глазах? Хочу только добавить, что визуально заметной стала еще одна награда: талия сего джентльмена заметно уменьшилась!

Но, пожалуй, папочка, я уже довольно развлекла тебя новостями, рассказами о нелепых нравах и, в чем признаюсь со спокойной совестью, своими досужими домыслами. Позволь мне теперь обратить твое внимание на лучшую мою встречу, рассказать тебе об одном счастливом знакомстве здесь, в Сандитоне, результатом которого стала дружба, которую я ценю более всего. После прибытия сюда из Лондона миссис Эммелин Тернер — она родом из близлежащего Льиса и недавно приехала сюда в надежде вернуть себе душевное спокойствие среди ландшафтов своего детства, радость от моего пребывания в Сассексе, и без того достаточно большая, еще более возросла.

Она — личность известная в литературном мире, ее имя должно быть тебе знакомо. У меня сомнения нет и в том, что ты мысленно аплодируешь моему столь ценному знакомству, поскольку держится эта леди особняком. Нас сблизила общая увлеченность утренними прогулками по берегу моря.

Со временем я стала испытывать истинное удовольствие от разговора с образованной, сдержанной и мудрой леди. Как мне описать ту честь, которая выпала на мою долю? Мы свободно беседуем на любые темы, наш разговор не знает границ, мы восхищаемся цветом небес и моря, наблюдаем за звездами. Мы обсуждаем книги, которые она уже написала, роман, над которым она трудится сейчас. Благодаря ее знаниям я познакомилась с работами, которые ей нравятся, и она была настолько любезна, что даже снабдила меня несколькими томами, которые взяла с собой сюда, в Сассекс.

В обществе этой леди я чувствую себя так, словно возвращаюсь в те времена, когда мы с тобой читали по вечерам, — и ко всему тому в нашем доме, о чем я так скучаю. Здесь, на открытом воздухе, при сверкании волн, мы беседуем обо всем, прогуливаясь по прибрежной полосе и испытывая истинное удовлетворение от дальнейшего упражнения своего ума.

Кроме того, миссис Тернер очень хорошо знакома с этим побережьем. Она подмечает каждую особенную трещину или разлом в утесах и показывает мне каждый скрытый вход в потаенные пещеры и гроты. Мы рассматриваем морских птиц, пролетающих у нас над головой, и дельфинов, выпрыгивающих из морской глубины. С каждым днем мы все дальше и дальше удаляемся в глубь побережья, подобно нетерпеливому моряку, соскучившемуся по суше после долгого плавания. Под ее чуткой и ненавязчивой опекой я начинаю ощущать, что дикое побережье все сильнее привлекает меня.

Только вчера, оказавшись в новом для нас месте, мы наткнулись на пещеру, вырубленную в утесе из песчаника, и с любопытством заглянули внутрь. Мы вошли под высокие арочные своды и принялись вглядываться в темноту, которая могла означать вход в заброшенный туннель.

Вокруг нас были разбросаны деревянные шлюпки, причем некоторые были сложены за кустами. Они были большого размера и годились для морского плавания, и мы представили себе, как местные жители, отправляясь на них в море, ловили моллюсков, устриц и лангустов.

Рыбаки проявили достаточно уважения к нашим расспросам, тем не менее рассказали нам слишком мало. Эти люди стремились оставить нас в неведении относительно того, чем они занимались, и нам показалось, что они были не прочь избавиться от нас.

Миссис Тернер немедленно повернула меня и предложила поскорее уносить отсюда ноги; мы так и поступили. И только когда мы вернулись к утесам вокруг Сандитона, она смогла заговорить о том, что показалось мне таким странным в той пещере.

«Я слышала о контрабандистах на нашем побережье, — сказала она, — и об опасностях подобного занятия. Я просто не могла себе представить, что мы можем наткнуться на этих людей вот так, среди белого дня. Но, дорогая мисс Хейвуд, кажется, мы сподобились именно на это».

Так что ты видишь, дорогой папочка, в отличие от нашего тихого Уиллингдена, здесь, на этих берегах, происходит много любопытного, даже интригующего. О таком даже и помыслить невозможно в нашей мирной фермерской округе. Это странное, открытое побережье каждый день предлагает нам новые приключения и открывает свои тайны.

Я посылаю моей милой семье всю свою любовь, надеюсь, и ты ее почувствуешь. Теперь осмелюсь ожидать подробного ответа из Уиллингдена. Должно быть, у вас не будет недостатка в желающих выполнить эту задачу! В свою очередь, обещаю не медлить с ответом. Я еще напишу вам много интересного о своих открытиях в этом непредсказуемом мире у открытого моря.

Остаюсь твоя любящая дочь,

Шарлотта

Постскриптум. Увы, мне только что стало известно о срочном отъезде миссис Тернер. Это кажется всем нам слишком неожиданным. Она сообщила мне, что должна вернуться в Лондон, и немедленно! Я просто поражена ее добротой, папа, потому что она предложила взять меня с собой!

Она говорит, что «давно пора» приобщить меня ко многим вещам, которых, по ее мнению, недостает моему образованию.

«В самом деле, мисс Хейвуд, вам следует поехать со мной, — сказала она мне. — Позвольте мне продемонстрировать вам богатства города, представить вам его красоты. Просто походите со мной по галереям и музеям, прогуляетесь по паркам, проведете несколько вечеров в одном из театров, и вы сразу же почувствуете разницу между провинцией и большим городом и развлечетесь».

Милый папочка, стоит ли мне принимать ее приглашение? Могу ли я поехать? И не сочтешь ли ты предательством тот факт, что я покину Сандитон, после того, что я только что написала? Вероятно, так оно и будет. Но, даже если так, пожалуйста, напиши мне как можно скорее и пошли свое согласие».