Глава двадцать четвертая

Будучи большим ценителем и знатоком лошадей, особенно тех пород, которые участвуют в скачках и нередко выигрывают бега, лорд Коллинсворт испытал нешуточный соблазн после случайной встречи у Брукса с сэром Эвардом. И в самом деле, ему часто казалось, что его ежедневные путешествия по Лондону представляли собой бесконечную борьбу со скукой и приличиями. Столь неожиданное обещание еще одного развлечения — скачек на прекрасной беговой дорожке в белых песках Сандитона, где соберутся чистокровные бегуны, — придало вдохновения азартному болельщику этого вида спорта.

Представитель родовитого семейства, каким был лорд Коллинсворт, редко поднимался рано. Но сегодня, вопреки обыкновению, он постарается совершить такую попытку. Это могло помочь ему побыстрее разделаться с кое-какими необходимыми делами на Бонд-стрит, где он бесконечно соревновался с другими молодыми денди в изысканности и элегантности модных нарядов. Коллинсворт давно понял, что самое главное — это произвести впечатление, и в особенности ценил преимущества своего социального положения: недостаточно было привлечь внимание только роскошью туалета — большое, если не главное внимание следует уделять хорошим манерам, чтобы подчеркнуть свой природный шарм, а уже потом стремиться добиться большего.

В отличие от денди, которыми в настоящее время кишело лондонское общество и чьи претензии на родовитость и богатство основывались главным образом на пышности их безвкусных нарядов — то есть людей того типа, которые старались держаться на виду благодаря щегольству и притворству, — лорд Коллинсворт понимал, что ему, аристократу по праву рождения, подобные ухищрения ни к чему. Куда ни глянь, на самых модных мероприятиях — будь то открытие Друри-лейн, танцы в Алмаке или бега в Эпсоме — франтов и щеголей было пруд пруди. В такие дни он изо всех сил стремился выделиться среди них.

Нынче он вознамерился как можно быстрее разобраться с делами, перед тем как заглянуть со свежими новостями к своему другу Сидни Паркеру. Он рассчитывал на то, что сей джентльмен составит ему компанию и их присутствие будет замечено на Райдер-стрит.

Он и в самом деле застал Паркера дома, но когда тому поведали о последних событиях, он не выказал ни малейшего удивления. По мнению Сидни, столь раннего появления Денхэма в Сити или, если на то пошло, его присутствия за игорными столами, вполне следовало ожидать. Заслуживало внимания, однако, лишь то, что сэр Эдвард сумел привлечь на свою сторону известного всему Лондону коннозаводчика. Это известие вынудило Сидни Паркера поразмыслить.

— Неужели этот джентльмен, — скептически спросил он, — вознамерился перенести свои конюшни в самый Сассекс для устройства бегов?

Когда Коллинсворт заверил его, что в том и заключался весь план, подобное открытие заставило Сидни задуматься относительно его целесообразности. Он сомневался в его разумности и осуществимости и мог только гадать о том интересе, который собирался извлечь из этого сам спортсмен! Даже простое обдумывание этого плана внушало ему беспокойство, хотя он задавался вопросом: к чему бы это? И только впоследствии он отогнал от себя тревожные мысли, решив, что они вызваны экстравагантностью самого предложения.

— Высокопарные речи сэра Эдварда принесли ему успех? Замечательное достижение! Но имейте в виду, Коллинсворт, подобных энтузиастов скачек нельзя водить за нос. Денхэм может искренне верить в свой проект, посвящать ему все свое время и силы — и, должен признаться, он человек, который вполне верит в себя, в этом ему нет равных, — тем не менее, если принять во внимание участие в этом деле прозорливого и рассудительного коннозаводчика, держателя отличных беговых лошадей, более того, дельца, привыкшего оперировать крупными суммами, то здесь должно быть нечто еще, что мы проглядели, — добавил он, — у подобного хитроумного типа, несомненно, должно быть что-то спрятано в рукаве! Пока что Денхэм одержал победу. Но кто знает, чем это обернется? Что касается практической стороны этой затеи, здесь мне совершенно ясно одно: ее вряд ли поддержат в Лондоне. В самом деле, Коллинсворт, подумайте: зачем строить беговую дорожку, когда во всей округе и без того проходит достаточно хорошо зарекомендовавших себя спортивных мероприятий — в Эпсоме, Саутэнде, Ньюмаркете, в близлежащем Льисе и, помимо всего прочего, еще и в Брайтоне, где развлечений хватает на любой вкус? Неужели он рассчитывает обратить внимание принца на восток, на новые земли, на наш ничем не примечательный и никому не известный Сандитон? Мне смехотворна сама мысль о том, что мой братец может организовать какое-нибудь хорошее развлечение. Какой смысл начинать все сначала? Неужели он думает, что располагающие деньгами люди из города, набобы и биржевые маклеры, карманы которых набиты купюрами, и всевозможные выскочки, которых стало так много с окончанием войны, кинутся в Сандитон вслед за ним? Признаюсь, я поражен. Что может за всем этим скрываться?

Удивленный, Коллинсворт в молчании выслушал эту патетическую речь. То, что казалось ему просто изобретательным способом продлить удовольствие, перспективой восстановить здоровье в удаленной сельской местности, вызвало тревогу у Паркера. Он никак не мог взять в толк, что же так обеспокоило его друга.

Сам он не видел никакого вреда в подобном мероприятии. Впрочем, Коллинсворт имел самое туманное представление о сложностях коммерции. Для наследника огромного состояния подобные заботы были бы неестественными.

— Послушайте, Паркер, — вмешался он, — наверняка для вашего беспокойства нет никаких оснований. Если этот энергичный малый Денхэм способен сотворить чудо, а от вас не потребуется никакого участия в этом, то почему бы не принять его план? Строительство отличной беговой дорожки на морском берегу может лишь способствовать укреплению деловой репутации вашего брата.

Сидни выслушал своего доброжелательного наивного друга и позволил себе расслабиться.

— Вероятно, вы правы, Коллинсворт, — заявил он. — Предприятия моего брата никогда не казались мне чем-то серьезным. Кто знает, может быть, я и ошибаюсь теперь в своих оценках того, что происходит сейчас в нашей сельской местности.

После этих слов он умолк, намереваясь позволить идти делу своим чередом. План мог быть плохо продуманным, даже нереальным, но Сидни не мог сделать вид, что сама его концепция — партнерский союз молодого Денхэма, этого нелепого, чрезмерно эмоционального эстета, человека не от мира сего, с одним из самых прожженных дельцов Лондона — представлялась заслуживающей внимания загадкой, разгадать которую надо попытаться во что бы то ни стало.

После этого двое друзей отправились на Райдер-стрит. Их визит вовсе не стал неожиданностью: с тех пор как мисс Денхэм узнала о случайной встрече своего брата с их другом у Брукса, она почти не выходила из квартиры. Казалось, Коллинсворт и сам был готов оказать любезность внимательной мисс Денхэм, однако по прибытии они обнаружили, что их приветствует сэр Эдвард, который в этот день выглядел более оживленным, чем когда-либо.

Он самодовольно-небрежным тоном обратился к ним со следующими словами:

— А, Коллинсворт, вы здесь, среди своих лондонских конфедератов, так элегантно расфранченных, так непохожих на наших сельских модников! Что касается вас, Паркер, то везде, где бы вы ни появились, ваше присутствие производит неизгладимое впечатление.

В это время показалась Эстер Денхэм. Обнаружив, что джентльмены уже уселись, она решила, что именно сейчас ее осанка и манера держаться способны произвести на них самое выгодное впечатление. Таким образом, она могла быть уверена, что ее появление станет основным предметом их обсуждения. При том что волосы ее были уложены в замысловатую прическу, сама она была наряжена в чудесное платье из белого муслина, отделанного спереди элегантной вышивкой, а из-под украшенного ярко-зелеными лентами подола платья едва виднелись белые туфельки. Впечатление она производила неотразимое.

Разумеется, джентльмены не разочаровали ее. Они вскочили с мест, выразив восхищение. То, что Сидни Паркер решил сопровождать гостя, которого они ожидали, удивило Эстер, но всего лишь на мгновение, после чего она обратилась к ним с церемонным приветствием:

— Как славно, лорд Коллинсворт, вновь встретиться с вами в привычном для вас окружении. А вы, дорогой мистер Паркер! По правде говоря, как бы сильно ни любили мы свою тетку Денхэм и ни следовали с радостью ее воле, она получит удовольствие на таком расстоянии! — После этого она прошлась по комнате, чтобы еще раз продемонстрировать свой туалет. — Очень печально сознавать, что мы так редко имеем возможность приобщиться к изысканному обществу.

Однако сегодня ее брат не мог допустить того, чтобы она переключила все внимание на себя. Он только и говорил, что о красотах Сандитона, его замечательном местоположении, словно это был рай земной. Да, уверял он их, Сандитон займет свое место в истории. Когда будет построена его беговая дорожка, туда устремятся сливки лондонского общества.

А потом в приливе показной скромности сэр Эдвард добавил:

— Мистер Паркер, вы должны понимать, что этим последним триумфом обязаны своей собственной сестре Диане! Именно ей пришла в голову идея, что надобно срочно действовать, и она отправила меня в путь-дорогу! Именно она возвела меня в ранг дипломатического представителя Сандитона. И вправду, вот женщина, которая во всем разбирается до тонкостей! Вы — мы все — должны быть благодарны ее проницательности. Амбиции нашего коннозаводчика в отношении нового места заслуживают восхищения. Как только в беговых конюшнях разместятся его лошадки-чемпионы, можно не сомневаться, что и остальные джентльмены, знатоки этого спорта, последуют его примеру. Вскоре там откроется школа верховой езды, способная удовлетворить претензии людей благородного происхождения, чьи сыновья решат заняться данным видом спорта. Наш компаньон намерен также приобрести одну или две близлежащие пивные для своих посетителей. Полагаю, что это будет «Пелхэм» или «Раундер», которые расположены поближе к побережью, где могут найти хороший прием и угощение самые разборчивые кутилы. Насколько мне помнится, хозяин «Пелхэма» любит держать пари по любому поводу, и он с радостью отнесется к увеличению своей клиентуры.

Пыл патриота Сандитона ничуть не охладел, ведь он едва ли не в одиночку запустил процесс, благодаря которому небольшая колония его тетки должна превратиться в фешенебельный курорт.

В это время мисс Денхэм не теряла времени, чтобы завоевать расположение лорда Коллинсворта. Она знала, что в их кругу часто можно было встретить баронетов, подобных ее брату, и очень редко представительный джентльмен его положения одаривал своим вниманием ассамблею или сельский бал. Наша достойная леди вновь произвела переоценку лорда Коллинсворта, и сочла, что он заслуживает самого пристального интереса. Она затрепетала от восхищения и почтительно выразила желание узнать больше о его старинном семействе, его наследстве, о его управлении родовыми поместьями.

— Наверняка обязанности призывают вас часто отлучаться из Лондона? Разве не нужно вам, сэр, самому приглядывать за своими поместьями, за тем, как они управляются? Должно быть, подобные отлучки кажутся вам чрезвычайно неудобными.

— Вы и в самом деле очень проницательны, мисс Денхэм. Тем не менее наша семья проявляет постоянную заботу о том, чтобы наши земли содержались в совершеннейшем порядке и их состояние улучшалось.

— Это все влияние современной моды, лорд Коллинсворт. Должно быть, ваше семейство также благосклонно относится к украшениям в стиле «Палладиума» и к обустройству ландшафта.

— Мы все время думаем только о том, как улучшить свои поместья. Как можно в наше время не поддаться очарованию романтических мотивов? Моя дорогая мисс Денхэм, ведь нельзя же ожидать от членов нашей семьи, что они откажут себе в желании отдохнуть у простой деревенской могилы во время послеполуденной прогулки по своему поместью? Признаюсь, что временами мне приходится испытывать на себе их гнев, поскольку у меня нет намерения разделить их энтузиазм. По моему, существуют более важные обязательства, мисс Денхэм, которым благородное семейство должно уделять внимание в первую очередь! Я же, как вы понимаете, больше озабочен соблюдением порядка при сохранении права собственности. В Лондоне, например, мне следует периодически показываться в правящей палате в Вестминстере, а потом наносить визит в «Чейндж», чтобы поинтересоваться, как обстоят дела с финансами моей семьи. Вы должны согласиться, что в Лондоне есть много такого, что позволяет развлечься как того требует наше положение. Я, например, не нахожу удовольствия в грубых деревенских развлечениях и охотно откажусь от таких нецивилизованных забав, как охота на лис, проведение соревнований еще более низкого класса с участием животных — петушиных боев, травли медведей или быков. В Лондоне же развлечения совсем другого сорта. Они — сама утонченность, только и достойные внимания истинного джентльмена. Правила, определяемые спортивными клубами — будь то боксерские, жокейские или теннисные клубы, — тщательно разрабатываются и строго соблюдаются. Этикет! Не могу представить, чтобы нашлось более пристойное занятие для людей достойного происхождения.

Мисс Денхэм с благодарностью внимала подобным речам, они свидетельствовали о выдающемся положении лорда Коллинсворта.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — ответила она, — и горячо одобряю ваши высказывания. Слишком многие в наши грубые времена стремятся потрафить своим низменным вкусам. От ваших же собственных развлечений веет одухотворенностью. Подобные стандарты, лорд Коллинсворт, в спортивных играх настоящего дворянина означают все.

Польщенный джентльмен выслушал ее со всем вниманием. В силу сложившихся обстоятельств, отметил он, ему необходимо выполнить кое-какие обязанности в сельской местности; но до того времени…

— Пожалуй, я чрезмерно увлекся собственными делами, хотя в один прекрасный день, полагаю… — Он умолк.

При этих словах она сочла наиболее подходящим слегка склонить голову, давая знать, что понимает скрытый смысл его речей. Их беседа привела ее в восторг, его радушное отношение сулило ей нечто приятное; само по себе это могло считаться победой. Теперь, когда Эстер была в Лондоне, она могла надеяться, что они встретятся вновь.

Столь большое удовлетворение, которое испытала мисс Денхэм, могло в значительной степени уменьшиться, знай она о том, что впечатление, произведенное ее братом Эдвардом на молодого Паркера, было отнюдь не таким благоприятным. Перечисление обязательств, которые приняла на себя его сестра Диана, взявшись превозносить достоинства Сандитона, привело его в смущение; оно вселило в него тревогу относительно будущности уже и без того нездоровой общины.

Экстравагантные планы строительства роскошных номеров, создание нового театра, а теперь еще и сооружение беговой дорожки — и все это отдано в руки лондонского коннозаводчика? Подобная цепь событий не могла не внушать некоторых опасений.

Сидни видел в Томасе Паркере честного и преданного делу человека. Сандитон и его успех составляли основу его жизни, по сути, означали благополучие и счастье его собственной семьи. Однако его дорогой брат, вероятно, слишком уж быстро стремился добиться успеха.

Он вспомнил тревогу, которую заметил несколько недель назад в очаровательных глазах молодой Шарлотты Хейвуд, когда она попыталась предостеречь его. Мисс Хейвуд опасалась за благополучие Паркеров, зная их безрассудство. Как проницательно она судила о его собственном семействе!

Правду сказать, именно он проявил безответственность и равнодушие. Сидни почувствовал себя униженным и оскорбленным. Слишком долго он позволял твориться подобным глупостям. Внезапно Сидни Паркер осознал, что настало время немедленных действий. Если делом заправляют люди, подобные сэру Эдварду и его заблуждающейся сестре Диане, где гарантия того, что мечта Томаса Паркера не могла пойти прахом?

Он не мог больше сидеть и смотреть, как его любимая, дорогая и недальновидная семья катится в пропасть.

 

Глава двадцать пятая

Сидни решил, что его первоочередной задачей должен стать поиск врача для Сандитона, либо же, если это окажется чрезвычайно трудным, — пользующегося хорошей репутацией аптекаря, который согласится взять на себя эту нелегкую миссию. Как представлялось Паркеру, от такого джентльмена требовались не только ответственность, большой опыт и глубокое знание медицинской науки — он должен был обладать еще даром убеждать и применять последние новшества, входящие в моду на морских курортах.

Ему следовало поспешить на Харли-стрит, где, как ему сообщили, проживал выдающийся представитель данной профессии, некто Уильям Халлетт, который мог подойти ему. В том случае, если сам он откажется от места — по причине большой удаленности Сандитона от Лондона, — он сможет посоветовать Паркеру, к кому ему следует обратиться еще.

Огни Лондона светили в этот день как-то по-особенному. По улицам гулял легкий ветер, вселявший в него надежду. Поскольку он принял решение относительно грозящей Томасу беды, его не покидало чувство убежденности в правильности своих действий. Он не собирался легко сдаваться. Прежде чем станет слишком поздно, по крайней мере, следует предпринять хоть что-нибудь, чтобы прекратить глупости, творящиеся в Сандитоне. Невзирая на самодовольство и поразительное безразличие самонадеянных и высокомерных компаньонов Томаса, следовало незамедлительно привезти врача для жителей города на случай, если возникнет крайняя необходимость в медицинской помощи.

Джентльмен, о котором шла речь выше, согласился принять его; его приветствие оказалось достаточно любезным. Но спустя час, в течение которого Паркер объяснял, в чем именно состоит его дело, тон врача изменился радикальным образом.

— Ах, мой добрый сэр, — рассудительно начал он, — как мало вам, должно быть, известно о том ущербе, который обыкновенно приносит в провинции пренебрежительное отношение к нашему искусству! Об этих странных теориях и эксцентричных выдумках, о непростительном пренебрежении проверенной медицинской практикой! Ваши худшие опасения ни в коем случае нельзя назвать безосновательными. Я неоднократно был свидетелем того, как люди становились жертвами своего чрезмерного энтузиазма. Они начинали хромать, заикаться, попросту ломались! К нам то и дело поступают сообщения о шарлатанах, практикующих на том или ином морском курорте. Эти умные мошенники зачастую совершенно невежественны, они не имеют абсолютно никакого понятия о болезни и не обращают должного внимания на явные симптомы ее приближения и ухудшение общего состояния больного. Тем не менее пациенты, словно заколдованные, следуют советам подобных «избавителей»; они положительно теряют рассудок, когда начинают заниматься самолечением! В своем усердии такие люди напоминают новообращенных сектантов-неофитов, этих фанатиков прошлого, которые довольствовались слепой верой. С каждым годом, мистер Паркер, меня охватывает все большее беспокойство за тех несчастных, которые попали в лапы к этим шарлатанам. Количество этой постоянной ерунды, которая распространяется среди честных верующих — особенно почитаемых их советчиками, — остается непомерно большим. Задумайтесь над таким простым вопросом: чем могут помочь воздух, питьевая вода и внезапное погружение в холодную морскую воду, особенно зимой, излечению серьезного заболевания? Разве не будет лучше, если вместо этого больной останется у жаркого огня в теплом помещении? Не может быть никаких сомнений в том, что это вредно. Чем больше я размышляю над подобной практикой, тем больше склоняюсь к мысли, что это и есть истинное зло в наши дни. Вы ведь наверняка и сами обратили на это внимание? Поверите ли вы мне, если я скажу, что революционный рассвет нашего нового века, с его признанием прав человека, сопровождается еще одной, совершенной нелепой идеей о том, что каждый человек имеет право на самолечение!

При этих словах мистер Паркер не мог не улыбнуться.

— Можете смеяться, мистер Паркер, называть это чепухой, отмахнуться, как от банальности, но задумайтесь: еще совсем недавно воздух и вода, даже солнечный свет, не подлежали врачебным предписаниям! Эта фантазия пришла к нам только с новым веком. Теперь, когда каждый человек волен сам определять свою судьбу, воздух и даже утренний свет считаются новым освобождением от болезней! А, собственно говоря, почему нет? Ведь если они есть, то их можно взять и ими можно пользоваться! Увы, как напоминает нам доктор Бучен, подобная свобода порождает и камни преткновения — поскольку хлористая ртуть, хина, настойка опия и прочие вещи тоже появились в свободной продаже! Вполне готовые для неограниченного применения — чего никогда не одобрил бы честный врач! Зачем свободному человеку беспокоиться о таких мелочах, как авторитет врача, наука, или налагать на себя ограничения, обусловленные знанием и опытом? Дорогой сэр, к моему нескончаемому сожалению, я наблюдал вполне разумных пациентов, которые отказывались от традиционного лечения, что весьма редко приносило благо их здоровью. В чем бы ни заключались жалобы — на шум в голове, вспышку цинги или приступ глухоты, отчаянные люди не оставляли попыток самолечения. Они надеются изменить свою жизнь в замерзающем море, с помощью фантастических испарений, совершенно безумного погружения с головой в холодную воду. Испытать шок и страх, чтобы обрести спокойствие и здоровье? Полнейшая глупость, которая получает все большее распространение, помрачение рассудка, вызываемое подобными методами! Помилуйте, в самых уединенных местах такого рода лечения устраиваются чуть ли не карнавальные шествия! Нет, в этом нет и не может быть никакой науки, уверяю вас!

— Но, сэр, — взмолился Сидни Паркер, беспокойство которого только усилилось, — ведь у этих природных явлений может наличествовать некий восстановительный эффект, нечто полезное? Разве не способен опытный врач, подобный вам, отбросить в сторону всякую экстравагантность и с осторожностью использовать то хорошее, что наверняка присутствует в таких вот бесконтрольных экспериментах? Кто-либо вроде вас должен же попытаться вернуть рассудок этим людям!

— Только не я, сэр. Я не стану бросать вызов этой мании, — ответил джентльмен, но, взглянув на удрученное лицо молодого Паркера, Халлетт вспомнил себя самого в таком возрасте и позвал своего ассистента из соседней комнаты.

Вошел стройный, совсем еще молодой человек. Его звали мистер Джеймс Портер, всего минуту назад он осматривал больного в их кабинете внизу.

— Я полагаю, наш посетитель может представлять для вас особый интерес, Портер, — начал доктор. — Он пришел к нам за помощью — найти кандидатуру врача для приморской общины, в которой получили распространение эти псевдомедицинские методы лечения страхом и купанием, эти сумасшедшие процедуры, которые, как мы слышали, являются последним криком моды. И мне известно, сэр, что вы разделяете мои дурные предчувствия на сей счет.

Мистер Портер выслушал повторный отчет о беззаботной атмосфере, царящей в Сандитоне, о пренебрежении возможностями медицины и тоже пришел в крайнее негодование, при этом стал особенно заметен его акцент уроженца Западной Англии. Выражая собственное мнение, он избегал всяческой деликатности.

— В наши дни не осталось ни одного дюйма английского побережья, свободного от этой чумы, не наблюдается также и недостатка в кандидатах на то, чтобы испробовать на себе эти безумные методы. Вы ведь говорите об этих изнеженных леди и джентльменах, главной целью которых является демонстрация собственной элегантности и думающих только о том, чтобы держаться с напыщенной важностью? О легкомысленных созданиях, вдыхающих ароматы природы в тщетной попытке сохранить свои юность и красоту и когда-то крепкое здоровье? А если выражаться конкретнее, то подцепить богатого муженька для своих обделенных приданым дочек?

Прозвучавшее в словах Портера презрение заставило Паркера вновь заговорить о нуждах своего брата. Стараясь как можно меньше упоминать о последних событиях, он объяснил, что в этом уголке Сассекса ожидается наплыв большого числа отдыхающих, намеренных присоединиться к основателям и пионерам Сандитона. Естественно, настаивал он, эти больные и несчастные люди должны иметь возможность положиться на кого-либо вроде них, чье призвание заключается в спасении чужих жизней! Не обдумает ли мистер Портер, спрашивал он, возможность переселиться туда и открыть среди отдыхающих обширную практику?

Перед тем как ответить, Портер взглянул на своего начальника. Тот не раздумывал долго:

— Будь я в вашем возрасте, Портер, — последовал его совет, — то счел бы своим долгом бороться с подобным образом жизни. Возьмитесь за это дело! Молодой человек, я обещаю вам любую поддержку из Лондона на тот случай, если возникнут какие-либо сложности.

Таким образом, все устроилось. Портер решил сполна воспользоваться представившейся ему возможностью.

Выйдя из конторы врачей, Сидни Паркер ощутил удовлетворение от успеха своей миссии и уже заранее в свойственной ему игривой манере предвкушал удовольствие, которого следовало ожидать от появления этого открытого и прямого девонширского провинциала среди олимпийцев Сандитона. Он весело размышлял о доле отправляющегося в крестовый поход мистера Джеймса Портера и о том, какой прием окажет ему леди Денхэм. Пребывая в приподнятом расположении духа, он вдруг обратил внимание на экипаж, неторопливо ехавший перед ним. К его изумлению, из него вышла не кто иная, как та самая леди, которую он недавно имел честь встретить в Сандитоне, — миссис Эммелин Тернер. Более того, компанию ей составляла особа более чем знакомая: открытие его братца Томаса, мисс Шарлотта Хейвуд!

Он мгновенно поставил обеих в известность о своем присутствии и предложил свои услуги.

— Не может быть! — приветствовал он их. — Неужели передо мной те самые леди, с которыми случай свел меня на короткое время в Сассексе? И как поразительно встретить вас в Лондоне! Удивляюсь, за что мне выпало такое счастье. — Удовольствие, выразившееся в его оживленном поведении, было искренним, и он продолжил: — Но теперь, уверяю вас, я в вашем полном распоряжении.

И в самом деле, миссис Тернер со своей подругой прибыли всего лишь накануне. Они тоже были поражены встречей с ним, найдя его здоровым и искренне к ним расположенным, яркой противоположностью тем слабым пожилым джентльменам, которые выходили от своих врачей.

Миссис Тернер радушно его приветствовала.

— Неужели вы тот самый мистер Паркер из этого славного семейства Паркеров в Сассексе? Какая чудесная встреча! Видите ли, мне пришлось прервать свое пребывание в сельской местности и покинуть наших друзей в Сандитоне, поскольку понадобилось проконсультироваться с авторитетными медицинскими светилами. И еще, увы, заняться срочными лондонскими делами. Но вы, сэр — вы, который олицетворяет собой человека удовольствий, почему же вы покинули нас на побережье, когда все так хорошо начиналось? Вы в самом деле разочаровали нас!

— Мадам, правду сказать, мне и самому трудно отыскать логику в своих приездах и отъездах, которые объясняются легкомыслием, непоседливостью и, должен признаться, скукой. Однако же есть еще одна причина моего присутствия здесь, скорее, даже срочное дело. Мне стала известна огорчительная информация, которая изменила ход не только моей собственной жизни, но и жизни моей семьи. В этот самый час я вел переговоры о безопасности Сандитона, стараясь обеспечить его жителям такой комфорт и удобства, которого вы и сами искали на побережье.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть на ее компаньонку. Одним взглядом он оценил перемену, происшедшую с ней в Лондоне, ее стильный наряд и то, как он шел ей.

Хотя Шарлотта не осмелилась на большее, кроме как кивнуть в его сторону, он обратился непосредственно к ней.

— Не так давно, мисс Хейвуд, вы упрекали меня за то, что я не уделял должного внимания делам своего брата. Какой проницательной вы тогда оказались, высказывая свои опасения! Вы и представить не могли, сколь пророческими окажутся ваши слова! Хотя и с запозданием, но я пытаюсь уладить проблему недостатка медицинского обслуживания в Сандитоне. У меня внезапно открылись глаза, и я вижу, что дело требует незамедлительного вмешательства. Слишком долго наша Аркадия пребывала в мире грез, не внимая доводам разума или хотя бы здравого смысла. Теперь, боюсь, ее ждет неудача, что может привести нас к полному краху.

Он спохватился, поскольку и так сказал уже слишком много и говорил чересчур горячо. Вряд ли можно было ожидать, что беды Сандитона уладятся здесь, на улице Лондона. Собравшись с мыслями, молодой человек справился об их собственном здоровье.

Миссис Тернер ответила, что ее возвращение имело целью лишь сообщить о своем здоровье достопочтенному мистеру Лонгу. Она продемонстрирует ему свое обновленное состояние — влияние воздуха и сельского отдыха. Именно к нему они и торопились.

— Будьте уверены, сэр, что ваша забота о Сандитоне вполне уместна и оценена по достоинству. Мисс Хейвуд и я, мы приветствуем ваше вмешательство. Разве не так, Шарлотта? Мы и сами не могли думать ни о чем другом. Нам хочется знать, как продвигаются ваши дела. Не могли бы вы заглянуть к нам в наши апартаменты на Слоун-сквер, где можно было бы свободно поговорить? И даже, если на то будет ваше желание, спланировать, как помочь Сандитону? Мы можем, по крайней мере, хотя бы поразмыслить над тем, как спасти этот лучший из миров.

Он был благодарен миссис Тернер за ее предложение. Взглянув на ее молодую подругу в ожидании некоего знака одобрения, он поклонился, пообещав вскоре навестить их.

Те комплименты, которые затем последовали в большом количестве: искреннее восхищение миссис Тернер его личностью, ее щедрая оценка его характера — стали нечто самой собой разумеющимся, и мы говорим об этом без сожалений и извинений. Но в заключение она добавила:

— Я удивлена перемене, происшедшей в этом молодом человеке. Наш мистер Паркер внезапно решительно взялся за дело, вам не кажется, мисс Хейвуд? Его вполне можно принять за человека, который обрел цель жизни.

Это озадачило Шарлотту. Но мы не будем останавливаться на том смешанном впечатлении, которое у нее осталось, отметим только, что чувства, которые она испытывала после столь неожиданной встречи с поистине непредсказуемым членом этой удивительной любящей семьи, выразились в румянце, окрасившем ее щеки.

 

Глава двадцать шестая

С каким удивлением и изумлением наша героиня приветствовала свое новое окружение! Она, конечно, мечтала о городе, но едва ли когда-либо могла надеяться остаться в этом богатом мегаполисе. Это объяснялось тем, что Уиллингден находился на большом расстоянии от Лондона и был оторван от большого мира. Шарлотта вспомнила о стойкой неприязни, которую испытывал ее дорогой отец к сумасшедшему темпу лондонской жизни, что служило препятствием на пути к осуществлению ее мечты. А сейчас она вдруг обнаружила себя в компании знаменитой подруги, и к их услугам были многочисленные удовольствия, предлагаемые большим городом.

В первые часы после прибытия, пока их экипаж пробирался по улицам Лондона, она чувствовала, как ее оглушает царящий вокруг шум, ошеломляют призывные громкие крики торговцев, чья энергия била через край, подавляет человеческая масса. Все это зрелище огромного города потрясло Шарлотту до глубины души. Едва ли она могла когда-либо представить себе разнообразие кипевшей вокруг нее жизни.

Шарлотта, юная и чистая девушка, приехала сюда из провинциального Сассекса, с его мирным и неярким пейзажем, холмистыми полями, скромными деревенскими домиками, посему она даже и вообразить себе не могла, что ее ожидает в большом городе.

С некоторыми огорчением и даже подавленностью наша Шарлотта и размышляла сейчас над этой разницей. Невзирая на свойственную молодым людям уверенность в себе, на благополучие своей семьи, на некоторое приобщение к «опыту», пусть только благодаря книгам, — она обнаружила, что оказалась ни в коей мере не готовой к подобной картине. Еще никогда не ощущала она себя такой простушкой — деревенской девушкой, широко раскрытыми глазами удивленно взирающей на большой город.

Признавшись своей хозяйке в подобной сумятице мыслей, вызванной нахлынувшими впечатлениями, она вдруг поняла, что миссис Тернер ничуть не удивлена; напротив, ее реакция оказалась совершенно противоположной. Из вежливости она повела себя очень сдержанно и не выразила изумления.

— Моя дорогая девочка, — сказала она, улыбаясь, — успокойтесь и наслаждайтесь, потому что именно в этом и заключалась цель, с которой я привезла вас в Лондон. Вы должны знать, что я совершенно одобряю ваши усилия, все, что вы почерпнули из книг. Но, подумайте сами, что может лучше рассказать об этом городе, нежели он сам? Все ваши представления о большом мире носят чисто умозрительный характер, разве нет? И они ведь достаточно ограниченны. Наши горизонты нуждаются в расширении, наши чувства — в стимуляции, если мы надеемся познать мир таким, каков он есть, во всей его красоте и сложности. Я говорю сейчас не только о Лондоне, который вы увидели в часы его дневной суматохи и напряженного движения, я имею в виду нечто большее. Я хотела бы, чтобы вы обратили внимание и на его поразительные, чудесные черты — его достопримечательности, изысканность и утонченность, его колоссальные достижения. Дорогая девочка, в конце концов, разве не наш мудрый доктор Джонсон так кстати заметил, что все мы живем лишь видимостью жизни — по крайней мере, ее неразумной разновидностью, пока не окажемся в Лондоне? И потом стоит вспомнить также о ликовании поэта Уордсворта, наблюдавшего город с Вестминстерского моста, когда он воскликнул, что «жизнь не могла явить ничего более прекрасного!»

Шарлотта Хейвуд внимала своему ментору с благоговейным трепетом. Внимание и любезность миссис Тернер тронули ее, и она ответила ей со всей теплотой.

Времени терять было нельзя. На следующий же день миссис Тернер начала городское образование своей протеже. Она намеревалась показать ей лондонские достопримечательности, и в первую очередь сцену сооружения последнего чуда света, Риджент-стрит.

Собственные же намерения мисс Хейвуд, после того как она осмотрелась в гостиной миссис Тернер и увидела огромную коллекцию книг в библиотеке, заключались в том, чтобы уединиться там и приняться за чтение, настоятельно убеждая свою хозяйку, что она ни в коем случае не нуждается в особенном внимании. Чрезвычайно занятую леди, которую ожидали срочные дела, никак не должно было отвлекать присутствие Шарлотты.

Миссис Тернер твердо отклонила все эти любезности.

— Какая ерунда, девочка, — был ее ответ, — я гарантирую, что у вас будет достаточно свободного времени, когда вернетесь к уединению сельской жизни. Здесь вы должны позволить себе испытать все наслаждения, окунуться в атмосферу, которая отражает великолепие нашей эпохи. Уверяю вас, наш Лондон вполне способен затмить славу Ниневии и Тайра! Более того, я намереваюсь показать вам будущие колоннады на Джон-Нэш-Крещент — некоторые из них уже сверкают белизной — и пробудить в вас истинное восхищение подлинной красотой! Вы будете поражены этой роскошью, которую, обещаю вам, вы и представить себе не можете.

Для экскурсии по городу миссис Тернер наняла экипаж. Поскольку день был очень теплым, они могли потом прогуляться пешком, если им того захочется. Сначала они намеревались полюбоваться магазинчиками, витрины которых ломились от роскошных изделий, рассмотреть и перебрать все шелка и атласы, а также все модные и элегантные аксессуары, выставленные на всеобщее обозрение; остановиться и посмотреть на них, расположенных с величайшей симметрией. У серебряных дел мастеров они будут со священным трепетом взирать на ряды сверкающих изделий, в великом множестве ожидающих своих леди и джентльменов. В этот день во время прогулки мисс Хейвуд была ослеплена роскошью и богатством, причем до такой степени, что лишилась дара речи. На этих площадях нигде не было видно ни следа бедности, ни намека на грязь и запустение, которые так поразили ее, когда она впервые увидела Лондон.

В этот день мисс Хейвуд пребывала в трансе, ее приводили в восторг царящая вокруг суета, экипажи, бесконечная торговля, шедшая во всех этих пассажах. Она почувствовала, что у нее раскраснелись щеки, но, намереваясь сохранить хладнокровие, почти не открывала рта — короче говоря, она проявляла исключительную сдержанность во всех замечаниях, сделанных своей подруге. Она понимала, что ее вводят в мир, в котором она ощущала себя такой же невежественной, как новорожденное дитя.

Отзывчивая и внимательная, миссис Тернер обсуждала со своей подопечной, какие образцы изобразительного искусства они должны были непременно посмотреть, дабы получить удовольствие, удовлетворяющее их вкус и воображение, а не только аппетит. Она напомнила ей, что их путешествие только начинается! Им предстояло посетить галереи, оперу, вечера музыки и, естественно, посмотреть театральные постановки, которые шли на сценах Ковент-Гардена, Хеймаркета и Друри-лейн. В намерения миссис Тернер входило показать своей молодой подруге все лучшее, что только можно было себе представить.

— Просто вообразите, Шарлотта, — восторженно говорила она, — что вы стоите перед портретом Рейнольдса или слушаете возвышенные звуки музыки в исполнении великолепных музыкантов. И чтобы получить все это, достаточно протянуть руку; все это здесь, рядом, оно ждет нас.

И пока погода оставалась хорошей, миссис Тернер продолжала заниматься образованием своей молодой подруги. На этот раз они окунулись в удовольствия, которые предлагали им раскинувшиеся на каждом шагу скверы и парки. Город словно вознамерился предстать перед ними в виде одного роскошного места для гуляния — Марилебон, Воксхолл, Кенсингтон, Ранелаж — Лондон решил показать себя во всем блеске! Именно в Ранелаж они и отправились как-то после полудня, поскольку миссис Тернер доверительно призналась Шарлотте:

— Ранелаж пользуется в наши дни наибольшей популярностью, и, что особенно важно, он ближе всего к нашим апартаментам на Слоун-сквер.

Толпа вокруг все увеличивалась, казалось, будто весь Лондон сделал в этот день аналогичный выбор. Поэтому они могли медленно фланировать, восхищаться, наслаждаться, рассматривать элегантные наряды леди и джентльменов, также совершающих променад.

Шарлотта радовалась окружающей природе, щедрым краскам зелени и тщательно ухоженным цветочным клумбам. Для нее смотреть на дамасские розы, гвоздики, левкои, пурпурные и красные, уже само по себе было наслаждением. А ведь этим все не ограничивалось: наших посетителей приветствовали фокусники, жонглеры, наездники, бродячие актеры, и все это время с эстрады звучала великолепная оркестровая музыка.

Удовлетворенные столь приятным дивертисментом, наши дамы направились к выходу. Но там их поджидала очередная неожиданность: они встретились с другими знакомцами по любимому курорту в Сассексе! Шарлотте показалось любопытным вновь столкнуться с сэром Эдвардом Денхэмом вскоре после встречи с Сидни Паркером. Он находился в обществе своей утонченной сестры, светской львицы мисс Денхэм, явно пользовавшейся повышенным вниманием еще одного элегантного и щеголеватого джентльмена, лорда Коллинсворта, которого совсем недавно представил в Сандитоне брат мистера Паркера!

Вторая группа также была поражена подобным совпадением. Здесь, вместе? Оказаться рядом со своими провинциальными знакомыми в высшем свете Лондона! Подобное обстоятельство не могло не породить некоторую суматоху.

К счастью, мисс Денхэм нашлась первой. Она смело шагнула вперед, приветствуя обеих леди, демонстрируя радушие, которое добавило новые черты к ее характеру. Здесь, в ее собственном Лондоне, не сдерживаемая никем, мисс Денхэм проявила всю свою любезность и покровительственное отношение. Для выросших в сельской местности девушек, которые наверняка должны чувствовать некоторую растерянность, оказавшись в столь изысканном окружении, она являлась настоящим спасением. Правду сказать, она нисколько не сомневалась в способностях миссис Тернер — но как насчет мисс Хейвуд? Как же она, сама невинность, должна ощущать разницу в обстановке! Осведомленная леди даст ей нужный совет и познакомит со всеми тонкостями светской жизни.

Испытывая оживление в присутствии обожающего ее джентльмена, мисс Денхэм поспешила сказать лорду Коллинсворту услугу, которую, без сомнения, можно было назвать беглым знакомством «с этими леди». За сим последовали комплименты, восхваляющие высокое положение старой леди Денхэм, на курорте которой молодые люди имели счастье встречаться, прежде чем мисс Эстер снова обратила внимание на нашу героиню.

— Знаете, мисс Хейвуд, — начала она, — это так неожиданно — встретить вас здесь, на прогулке в Ранелаже! Даже просто видеть вас, дорогая моя, по-прежнему среди нас, причем вы держитесь так, словно всю жизнь прожили в Лондоне! О-ля-ля! Разве я не права, лорд Коллинсворт? Можно подумать, что мисс Хейвуд просто-таки рождена для подобного променада!

Она намеренно сделала паузу, чтобы оценить костюм молодой леди, обойдя ее кругом.

— Сегодня я и сама, пожалуй, надела бы муслиновое платье, вышитое тамбурным швом, если бы не сочла неразумным подвергать его опасности. Знаете ли, вам следует научиться обращать здесь внимание на розы с шипами. Но, дорогая моя, вы можете быть спокойны. К советам этой доброй леди вы теперь можете прибавить мои собственные. Пусть вас больше не страшит опасность совершить ошибку. Если мы решительно примемся за дело, то сможем преподать вам полезные уроки относительно внешнего вида и не которых нюансов этикета. Я ожидаю скорейшего успеха — при вашей интеллигентности иначе и быть не может.

На мгновение воцарилась тишина. Кто мог надеяться сравниться со щедростью натуры мисс Денхэм? Однако подобная экстравагантность, похоже, несколько смутила лорда Коллинсворта. С изысканной любезностью он обернулся к обеим леди.

— Как удивительно встретить вас здесь, — сказал он, — но, вероятно, вас, миссис Тернер, тоже приобщили к делу спасения нашего любимого курорта? При вашей известности и многочисленных знакомствах в Лондоне, в этом не может быть никакого сомнения.

Миссис Тернер, оказавшись в затруднительном положении, ничего не ответила. На несколько мгновений разговор прервался.

Наконец вмешался сэр Эдвард, поинтересовавшись, понравилось ли им в Ранелаже. Он внимательно расспрашивал их о том, сколько времени они провели в садах, понравилось ли им их прекрасное убранство и необыкновенный дизайн.

— Разве не ощутили вы, — с волнением говорил он, — живописное влияние сельской местности? Разве не удивительно это здесь, в самом сердце Лондона?

Этот джентльмен явно испытывал облегчение после отбытия из Сандитона. Освобожденный от необходимости танцевать вокруг своей тетки, не ощущая рядом присутствия властной леди, он и в самом деле вновь воспрянул духом. В его манере вести себя, и без того открытой и приветливой, явственно чувствовалась бравада.

Обращаясь непосредственно к мисс Хейвуд, он пояснил:

— Как раз на этой неделе мы начали регулярно посещать лучшие собрания и ассамблеи. Я был бы очень польщен, если бы вы, мисс Хейвуд, и вы, дорогая миссис Тернер, оказали нам всем честь — мисс Денхэм, лорду Коллинсворту и мне, — составив нам компанию в этом мероприятии.

Шарлотта, в очередной раз озадаченная этим назойливым джентльменом, отклонила сделанное предложение, объяснив, что должна согласовывать такие дела с желаниями своей хозяйки, и добавила при этом, проявив всю любезность, на которую была способна, что в свете многочисленных обязательств миссис Тернер подобная перспектива выглядит маловероятной.

Тогда молодой Денхэм обратился с той же самой просьбой к самой леди. Он обязан был настоять на своем!

Миссис Тернер молча наблюдала за происходящим. Она получала истинное удовольствие, лицезрея сего самодовольного джентльмена, который казался еще более уверенным в себе, чем во время их встречи в Сассексе. Бросив взгляд на мисс Хейвуд, она лукаво прошептала:

— Правда же, Шарлотта, мы намеревались посетить в ближайшее время праздничный бал, и это входит в наш план изучения Лондона? И ведь не можем же мы не потанцевать там?

Шарлотта улыбнулась. Чтобы быть справедливой, она признала, что предложение миссис Тернер невозможно отклонить.

Солнце уже опускалось за горизонт, и наша пара покинула сады Ранелажа, хотя оркестр продолжал наигрывать мелодии, а вокруг все так же фланировали леди и джентльмены.

Как мог модный Лондон не показаться Шарлотте Хейвуд верхом веселья и праздности? На особу, всю свою сознательную жизнь проведшую в глуши, столь разительная перемена оказала очень сильное воздействие. И в эти головокружительные и пьянящие дни, что бы ни думала наша героиня об истинной желательности многих развлечений или подобного образа жизни, впечатление от знакомства с Лондоном погрузило ее в глубокую задумчивость.

 

Глава двадцать седьмая

Когда Салли, молоденькая служанка миссис Тернер, доставила нынче утром в руки Шарлотты письмо от отца, та была неприятно поражена задержкой новостей из дома. Послание, отправленное вначале в Трафальгар-хаус мистера Паркера, не нашло своего адресата, но с любезной помощью мистера Паркера оно все-таки добралось до Слоун-сквер.

Мистер Хейвуд был краток. Ему было известно о беспокойстве, которое испытывала дочь относительно благополучия своего брата Генри, и сообщал ей, что его сын прибыл, как он выразился, в эту «обитель порока», правда, признавая одновременно, что им сделаны некоторые ценные приобретения. Генри не только удалось снять подходящую квартиру, но он и сам хорошо зарекомендовал себя в обществе! В сущности, его сын оказался в Лондоне на своем месте!

Шарлотта испытала облегчение, узнав последние новости; ее первым ощущением была радость. Но в то же самое мгновение она поняла, что должна спешить к миссис Тернер, чтобы заручиться ее согласием на поиски брата: Шарлотта не успокоится, пока сегодня же не навестит Генри в его жилище.

— Дорогая миссис Тернер, — запыхавшись, начала она, — я только что узнала, где остановился мой брат. Я не думаю, что он подозревает о моем присутствии здесь, в Лондоне. Какую радость доставит ему подобное открытие, каким удовольствием это будет для нас после долгой разлуки! Должна откровенно признаться, что он мой самый любимый брат! Понимаете, мы с ним почти что одногодки и настолько близки, что можем действовать как единое, целое, ни в чем не противореча один другому, мы утешали и поддерживали друг друга, старались облегчить тяжелый труд, выпавший на долю нашей семьи, и отвести от нее беды и несчастья. Дорогая миссис Тернер, как только вы узнаете Генри, я уверена, что тоже испытаете на себе влияние его жизнерадостной, великодушной натуры. Он достоин похвалы во всех смыслах.

Хотя леди Тернер и не была готова к тому, что молодой Генри находится так близко, она все-таки была рада за свою подопечную. Учитывая обстоятельства, она погрузилась в размышления.

— Вы сказали, что он приехал в Лондон, чтобы устроить здесь свое будущее? Приветливый и открытый, воспитанный в деревенском духе молодой человек, каким вы мне его описываете? Занятное сочетание, можете быть уверены! Однако я буду рада приветствовать его и ради вас любого из ваших родственников, которые решатся приехать к нам! Если они похожи на свою дорогую сестру, то должны принести с собой в этот большой город редкостный сельский дух Хейвудов.

После полудня миссис Тернер занималась делом, которое и заставило ее возвратиться в Лондон, посему не смогла составить компанию своей гостье. Тем не менее она не стала задерживать Шарлотту. Добрая леди заметила разочарование, промелькнувшее на лице молодой девушки при мысли о том, что визит придется отложить до завтра, и посоветовала ей отправляться немедленно. Поскольку было еще рано, то она могла предоставить в распоряжение Шарлотты свой экипаж, пока он не понадобился ей самой. И только когда она перечитала письмо мистера Хейвуда, в котором тот описывал место, где снял комнаты Генри, то позволила себе выразить некоторые опасения относительно безопасности Шарлотты.

— Я бы не относилась к этому так беззаботно! Войти в этот квартал опасно в любое время дня! Да еще при том, что вы совершенно не знаете Лондона! Нет, боюсь, что вас нельзя одной отпускать на поиски брата. — Вызвав звонком слугу-мужчину, она настойчиво продолжила: — Я позабочусь о том, чтобы вас сопровождали все время, пока вы будете находиться в этом районе. Следуя моим инструкциям, Пул всегда будет находиться рядом с вами и оставит вас только после того, как вы обнимите брата. Ваш Генри побеспокоится насчет того, чтобы доставить вас домой в целости и сохранности, уж в этом я уверена, хотя, думаю, даже он наверняка не осведомлен обо всех опасностях, которые таит в себе Лондон. Действовать следует с величайшей осторожностью! Я не смогу чувствовать себя спокойно, если не буду знать, что вы в безопасности.

Благодарная мисс Хейвуд поспешила успокоить своего заботливого ментора, уверив ее, что она будет вести себя осторожно, не останется там надолго и вернет Пула его хозяйке, как только увидится с братом. Генри же обеспечит ее безопасность при возвращении домой.

Итак, она отправилась на поиски Генри. Само путешествие оказалось недолгим. Но пока их экипаж продвигался на восток по направлению к месту своего назначения в Ленгхэм-плейс, им открывалось все менее привлекательное зрелище: из окон слышались крики, часто они становились свидетелями отвратительных драк. Но при всем при том Шарлотта испытывала только радостное возбуждение. Ее желание как можно скорее увидеться с братом придавало ей сил и храбрости.

Прибыв в квартал его проживания, она обнаружила, что местность вокруг никак не может служить источником вдохновения. Они проезжали по аллеям, узким переулкам, вдоль лотков уличных торговцев; все дома казались перенаселенными, а в темных мастерских трудились ремесленники. Наконец Пул обнаружил здание, которое они искали.

С помощью слуги она вышла из экипажа, только для того чтобы обнаружить, что стоит в грязи по самые щиколотки, и, отойдя на несколько шагов, оказалась в еще большей слякоти. Шарлотту поддерживало предвкушение близкой встречи с братом, поэтому она не обращала почти никакого внимания на подобные мелочи. Она прошла по грязным и вонючим коридорам, поднялась к двери в мансарде.

На миловидном лице Генри, когда он открыл дверь, отразилось такое смятение, какого его сестра еще никогда не видела, — ей захотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Сначала это было просто неверие, потом испуг и оцепенение и, наконец, растерянность и смущение. «Неужели это происходит на самом деле?» — таился в его глазах невысказанный вопрос. От удивления он оказался совершенно беспомощным. Наконец придя в себя, Генри вскрикнул от радости, поняв, что перед ним не призрак. Их объятие было теплым и долгим, они бессвязно и радостно заговорили обо всем сразу, перебивая друг друга и не обращая внимания на время. И так оно продолжалось до тех пор, пока мисс Хейвуд не вспомнила о том, что бедный Пул терпеливо ожидает дальнейших указаний за дверью ее брата, и только этот факт прервал их радостную болтовню.

Генри пригласил его войти внутрь, но слуга, удовлетворенный успехом своей миссии, отклонил предложение, переложив свои обязанности на плечи молодого человека, и поспешил возвратиться к своей хозяйке.

И тут наша парочка смогла наконец-то поговорить в свое удовольствие. Им так много нужно было сказать друг другу, столько событий произошло в их жизни и столько воды утекло со времени их последней встречи в Уиллингдене!

Пока ее брат провожал Пула, Шарлотта огляделась в комнате. В ней стояли всего одна кровать и рядом стул. Она испытала боль, оттого что ее брат оказался в столь стесненных обстоятельствах. Тем не менее она ничего не сказала, поскольку его чувство юмора и энтузиазм оставались такими же, как и прежде.

— Дорогая, любимая Шарлотта, — вскричал он, — обнаружить тебя стоящей перед моей дверью здесь, в Лондоне, — это, скорее, чудо, а не реальность. Что привело тебя сюда из Сассекса? Я едва узнал тебя в таком роскошном наряде!

Шарлотта поведала ему о щедрости своей новой подруги, миссис Тернер, объяснила, насколько счастливо сложились для нее обстоятельства, и сама лишний раз поразилась тому, как поворот событий привел их обоих в Лондон. Но вряд ли ей стоит рассказывать о своем замечательном положении. Вместо этого она пожелала узнать, как обстоят его собственные дела.

Только после этих слов Генри обратил ее внимание на убогость своего жилища.

— Это не имеет особого значения, дорогая сестренка, — откровенно признался он, — я не намерен оставаться здесь надолго. — Несколько успокоившись, он продолжил: — Шарлотта, ты, наверное, почти ничего не знаешь о тех многочисленных переменах, которые произошли в нашем Уиллингдене за последнее время? Только представь себе, наши ближайшие соседи, сэр Годфри и леди Марлоу, и даже молодой Фрейзер, который только недавно вступил в права владения — и который до сих пор только и делал, что бесконечно разглагольствовал о традициях и внешних приличиях, о намерении укрепить свое положение, об оказании услуг семействам, которые зависели от него, — все они покинули нас! Эти наши друзья упаковали чемоданы и увезли своих супруг за океан, в Америку! Мы даже толком не знаем, куда. И они не одиноки. Куда ни обратишь свой взор, везде люди уезжают из страны! А тем временем наш собственный отец предается тяжким размышлениям. Он во всем видит только приближающийся упадок и разрушение. Незнакомцы вторгаются в его общину, и он не устает поражаться их невежеству, в том что касается нашего образа жизни. Отец приходит в отчаяние от «улучшений», происходящих поблизости. Он пребывает в весьма расстроенных чувствах. Шарлотта, признаюсь тебе в одном: я вижу, как то, что было раньше, рушится. И именно это подвигло меня на поиск чего-то другого, иного образа жизни. Однако сколь бы мучительным ни оказалось это решение для меня самого и для нашего дорогого семейства, другого пути нет. Слишком многое изменилось, сестренка, с окончанием войны теперь, когда корсиканец больше не угрожает нам. Мы сами выпустили демона из бутылки! Наша торговля почти замерла, а провизии все меньше, и она все дорожает. Пустой желудок заставляет протестовать даже самых достойных из нас. Я не могу себе представить, что мы могли бы процветать в провинции, как это было когда-то! Шарлотта, мне ведь не нужно говорить тебе о том, с какой грустью и тоской размышлял я о происходящем, прежде чем решился уехать? Чем больше я раздумывал, тем меньше мне казалось, что я способен найти выход. Что, в конце концов, может предложить мне Лондон? Мне, деревенскому пареньку, привыкшему к играм на свежем воздухе?

Тут он со смехом воскликнул:

— Сколь неисповедимы пути судьбы! Дорогая, милая сестра, ты ведь помнишь, что с самого детства я чрезвычайно увлекался нашими деревенскими видами спорта. Если бы мне дали возможность поступать по-своему, если бы нам не приходилось так много времени и внимания уделять хозяйству и нашим славным родителям, я бы целыми днями не слезал с коня, с раннего утра до позднего вечера, в любую погоду. Ты и сама должна помнить те времена, когда наш дорогой папочка брал нас, Хейвудов, на лошадиные бега на дерби? Ах, какие чудесные перемены произошли после этого в его сыновьях! После того самого первого зрелища бегов в Эпсоме, я, например, поклялся последовать примеру этих чемпионов, испытать такой же триумф. Ты сама наблюдала, как я внимательнейшим образом просматривал газетные отчеты о скачках и приклеивал на стену рисунки лошадей-победителей. Я никогда не уставал от этого вида спорта. Вспомни, Шарлотта, как я обожал старого чемпиона, Хайфлайера, вспомни мою привязанность к Ноблю и всех этих замечательных лошадей, которыми мы так гордились. Они были блестящими скаковыми лошадьми, лучшими, о которых только может мечтать настоящий наездник. Никто не превзошел их ни до, ни после! Это было таким представлением, что в списках дерби были вычеканены их славные патриотические имена: Адмиралы Нельсоны, Веллингтоны или Ватерлоо — и никто не мог с ними сравниться!

И все-таки, Шарлотта, так получилось, что фортуна наконец-то повернулась ко мне лицом, вселив в меня новую надежду. Вот я приехал в Лондон, не имея даже друга, к которому мог бы обратиться, но при всем при этом наткнулся на человека, который способен обеспечить мое будущее! Это джентльмен высокого роста и такого же высокого положения, который, как и я, любит лошадей, но обладает средствами, чтобы разводить их, — в отличие от меня! Дорогая сестренка, все получилось очень просто. Не зная, куда пойти и к кому обратиться, я добрел до «Таттерсоллза» на углу Гайд-парка, чтобы просто потолкаться среди спортсменов, толпящихся вокруг и рассуждающих о прошедшем в понедельник дерби. Вокруг меня сновали любители самого разного пошиба, чей восторг и оживленные разговоры, чье восхищение животными, которых они только что видели, пролились бальзамом на мою страждущую душу. Разговор в тот день шел о нынешнем фаворите, великолепном Смоленко, и о его чудесном беге по дорожке. Пока я стоял и слушал, кое-кто заговорил о превосходстве своих собственных пород, а также об опасностях, с которыми сопряжено это занятие. Другие возражали, утверждая, что главное в разведении лошадей — это настойчивость и забота о животных; они сетовали на нехватку образованных специалистов в этой области. Здесь же вместе с теми, кто производил расчеты выигрышей и обменивался деньгами, находился один достопочтенный джентльмен, чье увлечение лошадьми показалось мне совершенно необычным. В этот момент я решился привлечь к себе его внимание, и выразил желание услужить ему, рассказав, что знаю толк в лошадях, подобных его собственным. Если бы только я мог передать тебе, сестренка, с какой теплотой он отнесся к моей инициативе! Он пожелал узнать как можно больше о моем происхождении и о Сассексе. Короче говоря, после обстоятельного разговора, который состоялся между нами, я оказался нанят на работу по разведению лошадей! Шарлотта, — продолжал он, — это как раз то, что мне нужно! Я даже и мечтать не мог, что, покинув родной кров, снова обрету это удовольствие. Мне неожиданно и очень крупно повезло. Он как раз из тех работодателей, которые мне нужны, — джентльмен, полностью посвятивший себя делу разведения лошадей-чемпионов!

Шарлотта была одновременно изумлена и обрадована подобными перспективами. Найти в Лондоне подходящую работу, да еще за столь короткое время, уже само по себе могло считаться большой удачей, но то, что при этом брат сможет применить навыки, усвоенные в родном доме, казалось вообще маленьким чудом.

И брат, и сестра еще долго могли бы продолжать разговаривать, но тут они заметили, что день угасает. Шарлотта, приободренная, должна была возвратиться к миссис Тернер на Слоун-сквер, взяв с Генри обещание, что он непременно познакомится с этой выдающейся леди, ее хозяйкой. После чего Генри проводил сестру до ее апартаментов в Челси.

 

Глава двадцать восьмая

Твердо вознамерившись поправить здоровье, Артур Паркер обратил свои взоры на дисциплину, о которой и не помышлял до того. Он чувствовал, что только такой режим способен освободить его от несчастной пожизненной ноши, бремя которой он нес, сколько себя помнил. Его новый распорядок означал, что ему следовало не только больше времени проводить на свежем воздухе, но и радикальным образом изменить прежний малоподвижный образ жизни: он должен был развить в себе ловкость и быстроту движений. За прошедшие недели все складывалось для него весьма удачно, он добился таких успехов, что палящее солнце, морской воздух и даже пронзительные сквозняки уже перестали пугать его.

Более того, будучи занятым своим здоровьем, он совершенно забыл о своих любящих заботливых сестрах. Собственно говоря, в светлое время дня они так мало видели молодого человека, который еще совсем недавно слишком долго пребывал у них на виду! Их полноватый, медлительный и ленивый брат больше не кутался в плед и не сидел подле камина. Оказалось, что молодой Артур, заново оценив свое положение, пересмотрел собственные представления о комфорте и более всего — об удовольствиях.

Поэтому следует ли удивляться тому, что, по мере того как крупная фигура сего джентльмена начала уменьшаться в размерах, беспокойство сестер Паркер о его здоровье только усилилось? Милая, простодушная Сюзанна, например, была просто озадачена тем, что он постоянно пропадал где-то. Она то и дело осведомлялась о том, куда запропастился Артур, даже принялась потихоньку следить за ним и убедилась, что каждый вечер, перед самым закатом, он пребывает в приподнятом настроении, хотя и заметно усталый и утомленный. Артур объяснил ей, что ему предстоит сделать еще очень много и что он намеревается поведать ей о своих ежедневных приключениях. Сам вид их инвалида привел его бедную сестру в изумление. По крайней мере, ей пришлось признать следующее: теперь их Артур лучился энергией, речь его стала намного более живой, а манера изъясняться — более уверенной. Она сочла подобную констатацию достаточной, тем не менее, не могла не удивляться происшедшей в нем перемене.

Мисс Диана Паркер, напротив, оказалась менее восприимчивой к происходящим в Артуре метаморфозам. Она вслух жаловалась на его невероятное превращение. Вскоре ее жалобы приобрели более конкретное выражение. Она должна беспокоиться о благополучии своего некогда тихого и спокойного брата. То, что они видели своими глазами, утверждала она, больше напоминает мужчину, намеренного разрушить собственное здоровье! Причем, предостерегала леди, неизбежным итогом станет их собственная кончина.

В конце концов, разве не она, его сестра Диана, лучше других знала о наследственной слабости Артура? Она, которая нянчилась с ним во время всех его болезней; она, которая боролась с его слабостями от самого его рождения? Достаточно вспомнить о его предрасположенности к ревматизму — время от времени он испытывал сильные муки, — не говоря уже об общей подверженности всевозможным заболеваниям, которые грозили ему со всех сторон. Диана нисколько в этом не сомневалась. Она должна переубедить его, заставить избавиться от детских представлений и нелепых идей!

— Неужели ты не понимаешь, — заявила она однажды утром, обращаясь к своей робкой сестре, — какой опасности он нас подвергает? Не могу понять, что вселилось в нашего мальчика! Ты ведь должна признать, Сюзанна, что, несмотря на свой прекрасный внешний вид, наш когда-то покорный Артур внутренне очень слаб. Господь свидетель: в том что касается его духа, мы обе знаем, что он еще слабее. Это шарлатанство, эта последняя панацея, которая излечивает все, что душе угодно, столь напоминающая то, что мы уже наблюдали в прошлом, несет нам гибель. Вспомни, сестра, его пристрастие к дегтярным растворам и клистирным трубкам, к пилюлям, каплям и сиропам, которые хоть как-то могли помочь ему восстановиться — пусть даже ненадолго. Тем не менее необходимо заставить его вспомнить наше торжественное обещание. Как он мог забыть, дражайшая Сюзанна, что мы все давным-давно поклялись отказаться от назойливых услуг племени медиков вместе с их аптекарями. По моему мнению, их дикие рекомендации могут только ускорить нашу смерть. Ах, сестра, его последнее увлечение здесь, на этом морском побережье, попросту заберет нас с тобой вместе с ним.

Несколько мгновений она сидела молча, погрузившись в задумчивость, а потом продолжила со вздохом:

— Я уже давно распознала, в чем дело, Сюзанна. Сменить место жительства, приехать сюда из нашей уютной квартиры в Винчестере было не просто неправильным решением, оно явилось серьезной ошибкой. Уверяю тебя, если бы не отчаяние нашего бедного Томаса и не моя непоколебимая уверенность в том, что только я одна способна исправить положение, я бы никогда не позволила нам пуститься в такую авантюру. А теперь ты сама видишь, к каким тяжелым последствиям это привело! Мне остается винить только себя, в том что наш бедный Артур скоро превратится в ходячий скелет! Увы, тогда нам придется начать ухаживать за ним, как раньше. Хуже всего то, дорогая сестра, что я чувствую, как меня все сильнее одолевает слабость. Ты ведь знаешь, какие страдания доставляет мне спазматическое разлитие желчи? Я чувствую, что приступ приближается! — Бедная леди взмолилась едва ли не со слезами на глазах: — Что задумал Артур, с головой погрузившись в это сумасшествие, которое уже поглотило нашего одурманенного старшего брата? Все эти врачевания, режимы, эликсиры!

Сюзанна не вполне понимала, в чем заключается причина неминуемо грозящего им бедствия, но она знала, что должна согласиться с сестрой и действовать с ней заодно. Она никогда не ставила под сомнение суждения Дианы. Мудрость сестры была очевидной, ее превосходство не вызывало сомнений.

Кроме того, в настоящее время сестры мало что могли сделать, чтобы изменить ход событий. Отчаянная борьба Артура за собственное здоровье происходила каждый день с рассветом: начиналась она с закаливающего обливания морской водой из лоханей, которые ожидали его на берегу (это делалось для того, что уменьшить шок от последующих ледяных процедур), затем следовал быстрый подъем на Террасу, который сам по себе был достаточно труден. Каждое утро он так упорно следовал этому строгому режиму, который сам же и придумал, как раньше изобретательно сопротивлялся самой мысли об этом.

В эти бодрящие часы повсюду кипела жизнь. К несказанному удивлению и радости Артура, на некотором отдалении, на берегу моря, среди группы молоденьких учениц, столпившихся вокруг своей попечительницы миссис Гриффитс, он разглядел одну молодую леди и вынужден был остановиться и выказать ей свое внимание. Мисс Аугуста Бофорт, как всегда, была здесь и при ярком свете ею можно было только восхищаться. То, как она приближалась к купальням, ее замечательный выбор купальных принадлежностей и костюмов, которые менялись каждый день, ее фланелевые и шерстяные одежды, достаточно плотные, чтобы она чувствовала себя в них уютно и комфортно, к тому же достаточно просторные, чтобы не облегать ее стройную фигурку, — все это сделало бы честь самой элегантной особе.

Леди вовсе не была равнодушна к интересу своего обожателя. Всем поведением, небрежным взмахом руки, сдержанным наклоном головы она вполне определенно, хотя и скупо, давала понять, что ценит его преданное внимание. Малейший намек на ее предпочтения мог подвигнуть Артура на самые трудные утренние упражнения. Отныне он стал посвященным.

В сложившейся ситуации мы не можем не заметить в скобках, что наш нарождающийся герой даже в наивысшие моменты своей лености, когда его объявили «симулянтом», никогда не оставался равнодушным к очарованию молодых леди! И внимательный наблюдатель неизбежно заметил бы, что после прибытия в Сандитон он уделял особое внимание нашей мисс Хейвуд. Вспомните о его предложениях, о том, как он приготовил ей у камина собственное угощение: горячий гренок с маслом.

Перед тем как судьба захватила его в плен, в эти самые первые беззаботные дни, когда он в болезненном и удрученном состоянии бродил по Террасе, даже тогда он считал, что стоит встать на трудный путь оздоровления с помощью морских ванн хотя бы только для того, чтобы вновь увидеть эту грациозную молодую леди, явно гордящуюся своим высоким положением и постоянно пребывающую в обществе своей модно одетой сестры. Мисс Аугуста Бофорт, способная извлекать божественные звуки из своей арфы, сидя у окна в собственных апартаментах над аллеей для прогулок, теперь была здесь, каждое утро выделяя его из толпы, словно бы привлеченная его энтузиазмом, восхищенным взором ловя каждое его движение.

В послеполуденное время, во время встреч в библиотеке, магазинчиках, или во время прогулок по Террасе, наша парочка медленно фланировала с друзьями, обозревая последние модные модели, разговаривая и смеясь, демонстрируя свою утонченность — неофиты новой веры: восстановления здоровья нетрадиционными методами.

Подобные разговоры могли длиться час или даже больше, пока они обменивались мнениями о приобретенном опыте, вспоминали о своем беспокойстве во время «первых погружений», о том, как возмущались бесцеремонностью тех, кто обливал их водой из лоханей, или обсуждали великолепный купальный костюм какой-либо леди. Короче говоря, в их беседах находил отражение каждый шаг к выздоровлению и возрождению!

Мисс Бофорт испытывала благоговейный трепет перед метаморфозой, происходящей с Артуром, — вы только посмотрите, сколько морской воды он на себя выливает! — и ее одобрение его успехов, достигнутых за столь короткое время, льстило ему и вдохновляло на новые подвиги. Джентльмен отныне мог шагать с гордо поднятой головой, исполненный чувства собственного достоинства.

— Одна только вы понимаете мое положение и мои обязательства, мисс Бофорт, — признался он чувствительной леди. — Моя битва с недомоганиями желудка намного более непримирима, чем может подумать любой из здесь присутствующих! Видите ли, во всем повинна желчность моей натуры. Отрицать это бессмысленно. Самой судьбой я обречен сражаться против подобных проявлений. И я делаю это настолько решительно, насколько умею. Некоторые люди, дорогая леди, имеют просто благословенное здоровье — взять, к примеру, моего брата Сидни, у которого не было ни одного дня, когда бы он проснулся, чувствуя себя нездоровым. Они наслаждаются физическим здоровьем, могут дышать без опаски и убеждены в том, что их благополучие свойственно каждому молодому человеку, а я все свое детство был вынужден бороться с болезнями, и все только ради того, чтобы выжить!

— Мой дорогой сэр, — ответила ему склонная к возвышенным чувствам мисс, — я в этом не сомневаюсь. В нашем мире едва ли есть место для чувств, особенно если у человека хрупкое здоровье и он сражается с пищеварительными расстройствами. Такие, как мы с вами, — большая редкость! Но даже в этом случае, разве не считаете вы, что это чрезвычайно удобная слабость? Я, например, даже горжусь этим! Те, кто обладают артистической натурой, мистер Паркер, понимают все значение нервов. Достаточно того, чтобы вас попросили исполнить что-либо ради удовольствия друзей на общественных ассамблеях, — при этих словах она залилась краской, — чтобы знать, как ужасно могут отреагировать нервы, какое болезненное влияние они оказывают на желудок! К слову сказать, мне самой приходится думать о таких моментах, когда я спешу к своим солям за облегчением! Пусть я даже лишусь сознания, но я не сдамся! Бежать, как сумасшедшей, это одно, но упасть в обморок — совершенно недопустимо! Только не для меня! Подобно вам, я изо всех сил сопротивляюсь любому приступу, таков уж у меня характер. Да, добрый сэр, вы можете рассчитывать на мое совершеннейшее сочувствие в борьбе с нашими разрушительными заболеваниями.

Как она чувствовала, что ему было нужно! Артур наслаждался искренностью такого понимания, ее тон успокаивающе действовал на его взвинченные нервы. Именно ее отношение придавало ему мужества все подробнее вдаваться в рассказы о своей полной героизма борьбе с прошлыми болезнями, причинявшими ему столько страданий.

— На мою долю выпали такие болезни, какие трудно себе даже вообразить. Представляете, самые невинные ежедневные удовольствия могут вызвать резкую и непредсказуемую реакцию моего организма. Например, однажды, когда меня беспокоил панариций на безымянном пальце, я всего лишь последовал совету аптекаря пить отвар из листьев мальвы и семян фенхеля (а это самые слабые лекарства) и в результате отравился. Господи, просыпаться в страхе, боясь пошевелить рукой или ногой из опасения, что они откажутся мне повиноваться! Такова была моя судьба. При такой великолепной и стройной фигуре, как у вас, подобная хрупкость была бы вполне объяснимой и даже приветствовалась бы, в то время как меня, каким бы плотным и упитанным я ни выглядел, редко считали годным на что-либо. Сказать по правде, я всегда ощущал на себе пронзительные взгляды окружающих, их презрение к моей немощи и слабости, и никто до вас не заметил чувствительности моей натуры. Поэтому ваша доброта для меня бесценна. Я буду вечно вам благодарен за нее.

В его взгляде светилось обожание. Пожалуй, в глубине души Артура Паркера зарождалось к милой леди нечто большее, чем просто благодарность.

 

Глава двадцать девятая

По всему Сандитону разнеслась весть о том, что мистер Джеймс Портер открыл в городе кабинет с приемной. Энергичный молодой доктор представился мистеру Паркеру сразу же после прибытия из Лондона. Он передал ему привет от его «преданного» братца Сидни и вкратце пересказал отчаянные просьбы последнего — многочисленные ходатайства и мольбы об оказании помощи больным в Сассексе, короче, доложил о намерении мистера Паркера привлечь имеющего безупречную репутацию врача к оказанию помощи больным в их общине у моря.

Томас Паркер был чрезвычайно удивлен этими событиями, уж слишком неожиданным было появление доктора, но его весьма порадовала забота брата о том, что с самого начала являлось целью мистера Паркера. Он хотел, чтобы Сандитон получил настоящего знатока медицины. Уже через несколько минут знакомства с врачом рассудительная манера Джеймса Портера, умение вести себя, его речь, выдающая человека, знающего свое дело, его приверженность науке и более щадящим природным режимам закрепили сложившееся у Томаса хорошее впечатление о нем; он решил, что врач вполне подходит для своей должности. Да, намерения Портера посвятить себя их делу вполне устраивали его, он обратился к врачу с настоятельной просьбой сразу же заняться лечением нескольких больных и пожилых отдыхающих.

— Теперь ты видишь, моя дорогая Мэри, что все наши прошлые усилия оказались не напрасными! — шумно ликовал он. — Что касается привычки нашего Сидни осыпать нас насмешками, то это всего лишь прихоть капризного ума. Это всего лишь игривость его натуры, не имеющая никакого значения! Посмотри, как он старается сохранить наше душевное спокойствие. К тому же он остается любящим и заботливым братом; ему удалось сделать то, чего не смогли добиться мы! Но все получилось так, как мы и планировали.

Он поспешил с новостями к леди Денхэм, намереваясь переубедить скептически настроенную леди.

— Мадам, вы должны понимать, что этот молодой человек послан нам самим Господом, хотя бы и через посредство нашего Сидни. Подумайте только, в какой подходящий момент появился у нас этот джентльмен! Теперь он может помочь многим из тех, кто решился связать свою судьбу с Сандитоном. Я знаю, что наши вновь прибывшие гости нуждаются в совете врача, который мистер Портер может им дать. Хотя мне известно, с какой неохотой вы встречаете появление здесь лекаря, поскольку сомневаетесь в самой необходимости их профессии. Да и почему бы вам не вести себя таким образом, если в столь почтенном возрасте вы по-прежнему можете похвастаться отменным здоровьем, причем безо всякого вмешательства со стороны медицины. У вас не должно быть сомнений в том, что, поскольку наше предприятие продолжает процветать, на нас неизбежно свалятся всякие напасти в виде заразных болезней, лихорадки, малярии, да чего угодно, поэтому работы у нашего джентльмена-медика будет хоть отбавляй.

Последовало неохотное, но все-таки согласие пожилой леди.

— Позаботьтесь, мой дорогой мистер Паркер, — предостерегла она его хриплым голосом, — чтобы он не придирался к эффективности каждого метода лечения. А врачи часто так поступают, кому, как не вам, знать об этом! Вы понимаете, что я не могу позволить, чтобы под сомнение была поставлена полезность молока моих коз. Нет-нет, только не лучшие козы сэра Гарри! Обещаю вам, сэр, что останусь твердым приверженцем полезности и положительных качеств этого молока, которое можно считать чистым нектаром, излечивающим болезни. Я сама буду наблюдать за теми, кто, подобно мне, пьет козье молоко, понимая его ценность, кто бы ни пытался утверждать обратное.

В Сандитоне в эти дни вновь царили суматоха и оживление. При том постоянном беспорядке, шуме и продолжающемся строительстве Крещента, рабочие сталкивались друг с другом на Террасе во всякое время дня, хотя чаще всего это происходило, когда солнце стояло в зените, а им следовало бы работать. Тем не менее у постороннего наблюдателя складывалось впечатление, что повсюду идет строительство, Сандитон развивается и грядут перемены. Очень часто на улицах встречались незнакомцы, стучащиеся в двери домов и расспрашивающие о наличии свободных мест и квартир. В воздухе носилось ощущение полноты жизни и будущего процветания, все пребывали в ожидании, что как только Ватерлоо-крещент будет достроен, его тут же заполнят новые постояльцы.

Но это было еще не все. С появлением некоего мистера Мэттью Доусона, коннозаводчика из Лондона, возникло очередное развлечение. Вместе с несколькими своими помощниками, которых незамедлительно сочли привлекательными и достаточно богатыми, он был занят поисками подходящего жилья для своих людей и животных.

Очарованная царившей вокруг кипучей деятельностью, леди Денхэм сияла, отбросив всякие сомнения относительно будущего процветания Сандитона. Мистер Паркер наблюдал за бурным развитием с гордостью, даже если ему не всегда удавалось сохранять хладнокровие. Несмотря на его финансовые затруднения, блестящая мечта о роскошном курорте на глазах воплощалась в жизнь.

Клара Бреретон разделяла всеобщее возбуждение. Обладая острым умом, она понимала, что надвигающееся процветание Сандитона неизбежно. Ее пропавший фаворит, ее самый внимательный друг в переписке со своей возлюбленной демонстрировал самые лучшие качества. Каждое из таких посланий подогревало ее тайную надежду. Вот, например, одно такое письмо.

«Моя дражайшая мисс Бреретон,

Я не стану хвалиться своими успехами в большом городе, поскольку их последствия вскоре станут очевидны для вас, причем так, как вы менее всего ожидаете! Это триумф, дорогая леди, я не могу подобрать другого слова. Одно следует за другим, и все вместе принесет нам успех! Знайте одно: с этого времени все изменится, моя славная мисс Бреретон, поскольку меня ожидают уважение и блестящее будущее. Вы поймете, что я сумел продемонстрировать свой гений в сложных деловых предприятиях — я стал известен всем и каждому, — потому что здесь мною восхищаются деловые люди, наши нарождающиеся промышленные магнаты.

Я готов в этом признаться, дорогой друг, поскольку в самом этом деле есть своя поэзия и мне известно, что вы, особенно вы, придете в хорошее расположение духа, когда узнаете об исключительной простоте моих методов! Вскоре после прибытия сюда мне несказанно повезло и я познакомился с одним выдающимся, известным в городе человеком, истинным джентльменом с прекрасной репутацией, коннозаводчиком и организатором скачек. Я уговорил его присоединиться к нам. Прежде чем подступиться к нему, мне пришлось изрядно поразмыслить, чтобы привлечь его самого вместе с его лошадьми на прекрасную почву нашего Сассекса для создания скаковой дорожки — короче, я уговорил его поселиться поблизости от наших роскошных пещер и бухточек.

Сначала я рассчитывал увлечь мистера Доусона красотами моря, возбудить его любопытство описанием нашего романтического побережья, рассказом об увлекательных приключениях, которые его ожидают, — о ночной охоте с моряками на сов, ночном шествии с раскачивающимися фонарями, чтобы привлечь охотников ночных прогулок на лодках, о дерзких подъемах на утесы, расположенных вокруг Сандитона. Леди, я мог бы и сам выступить в роли вдохновенного сочинителя куплетов, отважного версификатора ночи — Байрона нашего песчаного побережья! Прелесть интриги не оставила его равнодушным. Прельстившись услышанным, он оказался в моей власти. И прошло совсем немного времени, прежде чем он получил мое благословение на свое предложение начать новое грандиозное строительство у нас в Сассексе.

Совсем скоро вы увидите развязку! Совершенно неожиданно мечта моей тетки оказалась близка к осуществлению — и все это произошло с моей помощью. Будущее Сандитона обеспечено! Подобный успех, моя дорогая леди, не является результатом холодной, бездушной коммерции; он проистекает из поэтического мастерства, это — победа настоящего воображения!

И, моя славная мисс Бреретон, я ведь только начал; я строю поистине грандиозные планы. Неужели вы сомневаетесь в том, что мои усилия, предпринятые ради блага леди Денхэм, не будут вознаграждены, притом достойно? Свободный от прежних обязательств, я наконец-то займу полагающееся мне выдающееся положение. Что касается Денхэм-парка, то я буду поддерживать его в состоянии, которого он никогда не знал, даже когда там обитал мой добрый дядюшка. Разумеется, когда его изысканность начнет надоедать, у нас всегда будет возможность ускользнуть в очаровательное убежище — в мой маленький коттедж на южном побережье! Ничто не помешает нашему покою, во всяком случае, не сейчас, когда мое превосходство признал высший свет Лондона. И что же, дорогая Клара, может теперь разлучить нас? Я все еще намерен увезти вас в Тимбукту или на какой-нибудь другой необитаемый остров. Ждите меня. Моя работа на благо нашего прибрежного рая близка к завершению. Мы вдвоем посвятим себя тем чувствам, которые доступны только смертным — „в них меньше земного, чем небесного“. Я недолго пробуду вдали от вас, потому что я, как всегда, и даже больше, остаюсь только вашим. И т. д. и т. п.».

Этого нельзя было отрицать. Ее непостоянный герой совершил невероятный переворот. Признаки этого были видны повсюду, по мере того как прибывали коннозаводчики и энтузиасты скачек. Этих людей можно было встретить на Террасе, в библиотеке, в гостиницах и в других местах. Мистер Доусон, еще до своего появления успевший шепнуть словечко кое-кому о том, что для чистокровных скакунов скоро откроется новая беговая дорожка, которая составит конкуренцию самому Лондону, заставил всех умирать от предвкушения зрелища бегов.

Владельцы лавок и магазинов не говорили ни о чем другом, кроме как об удвоении своих запасов и доходов. Миссис Уитби из библиотеки уже отправилась в Лондон на поиски последних новинок и модных безделушек, дабы потрафить вкусам самых требовательных гостей. Что касается владельца гостиницы на Террасе, то его всегда можно было видеть советующимся с поварами и лихорадочно готовящим свои лучшие комнаты.

Когда гостиница оказалась переполнена, остальным пришлось искать себе более скромное жилье где только можно, и не всегда оно находилось в верхней части нового города. Едва ли они могли рассчитывать на приличное жилье у простого городского люда, но, похоже, это не обескураживало настойчивых приезжих. В соседних поселениях, где остановились эти джентльмены, только и разговоров было, что о новой беговой дорожке. Она стала единственной темой для бесед.

Приезжие лондонцы не обращали практически никакого внимания на отсутствие удобств в зачастую мрачных и запущенных домах на окраинах. Они готовы были мириться с чем угодно, лишь бы только остаться в Сандитоне, удерживаемые своей страстью к предстоящим соревнованиям, к великолепным животным, которым еще только предстояло стать открытием сезона.

Леди Денхэм приветствовала подобную активность, она считала это подтверждением ее неизменной веры в «свою» Аркадию.

— Вы сами видите, мой дорогой мистер Паркер, — заявила она, — хотим мы того или нет, мы не сможем избежать должного признания всего мира. Оно обязательно придет к нашему Сандитону, который подобен алмазу. Как может быть иначе? Нас будут искать, мы будем пользоваться спросом! Кто на этом побережье может сравниться с его природными, благословенными красотами? Уж во всяком случае, не Бриншор!

Мистер Паркер, наблюдая за подобной бурной активностью, не ощущал в себе такой уверенности. Его пугал изменившийся тон деятельности, его грубые звуки, его головоломная скорость. Правду сказать, вновь прибывшие «спортсмены» обращали мало внимания на природный феномен Сандитона; для них не представляли интереса его режимы оздоровления.

Этих джентльменов гораздо больше беспокоили другие вещи: правильное размещение своих лошадей, влажность атмосферы, частые смены температуры, а также ветры и шторма, нередко налетающие с неспокойного моря.

Нельзя было их встретить и среди тех, кто ранним утром обливался морской водой. Если они и спускались на этот прославленный пляж, то только затем, чтобы вступить в переговоры с простолюдинами, подыскивая себе мальчишек, которые могли бы кормить и прогуливать лошадей, а также для выполнений других мелких поручений.

Что касается самого известного их гостя, мистера Доусона, то его активное участие во всех делах, имеющих отношение к местным мероприятиям, стало сразу же заметно всем и каждому. Казалось, его интерес к жизни рыбаков Сандитона не знает предела. Он буквально заучивал наизусть их рассказы о подвигах, расспрашивал о подробностях их ремесла, о последних уловах.

Особенно поражал тот факт, что для этого джентльмена работа продолжалась круглые сутки. Похоже, что ночная работа привлекала его ничуть не меньше, чем дневная, или, по крайней мере, заслуживала пристального внимания.

Мистера Доусона интересовали типы кораблей, стоящих в порту, его люггеры с квадратными парусами, рыбацкие лодки, прогулочные гребные суда, даже проконопаченные шлюпки. Никто не мог избежать его расспросов, даже самые грубые и несдержанные моряки, которые прибывали с континента или возвращались из долгих тяжелых плаваний по дальним морям. Он беседовал с ними и с теми наблюдателями, которых расставляли на вершинах утесов, чтобы они подавали сигналы приближающимся кораблям; он заводил дружбу с контрабандистами, слушая их сказки о том, как им едва удалось ускользнуть от таможни. Уютно чувствуя себя в их пещерах, он даже иногда угощался чаем, добытым в контрабандных рейсах.

Доусон стал их знакомцем, ему доверяли, он был знаком с их тайными приемами и с тем, какие они переправляют грузы, заглядывал в их бухгалтерские книги. Исследования сего джентльмена проводились с соблюдением всех приличий: он не совершал никаких сделок, обменов и никогда не уносил никаких товаров после таких встреч. Благодаря своей нескончаемой щедрости — мистер Доусон ввел различные способы поощрения, дабы все оставались довольны, — он смог стать желанным гостем везде, где только ни появлялся.

В течение всего этого времени новости о его гигантском предприятии, затеянном ради блага общины, быстро распространились по всей округе. Его репутацию укрепила и доброжелательность горожан. Пока на будущей скаковой дорожке продолжалась работа, лондонский коннозаводчик превратился в значительное лицо города. Его ночные похождения воспринимались как эксцентричные выходки, в то время как его дружеские отношения с жителями деревушки только улучшались. Пока все так продолжалось, будущее Сандитона можно было считать обеспеченным.