Блейз Клейтон открыла холодильник, вынула баночку с кошачьей едой и с доброй улыбкой посмотрела на маленькое существо, мяукавшее у ее ног и обвивавшее серым пушистым хвостом икры.

— Имей терпение, Китс. Брысь!

Она открыла банку и выложила две ложки корма в миску. Мяуканье кота достигло высшей точки и стало нестерпимо жалобным. Впрочем, как еще могут мяукать голодные кошки и коты при виде еды?

Блейз поставила миску на пол. Мяуканье тут же прекратилось. Удовлетворенно вздохнув, она присела к столу и принялась маленькой ложечкой размешивать уже налитый в чашку кофе. Блейз всего лишь третий день ухаживала за этим капризным симпатичным зверьком, попавшим в приют для бездомных животных неделю назад. Забота о живом существе, оказавшемся волею судеб лишенным привычной вольной жизни, доставляла ей огромное удовольствие.

Она нагнулась и погладила котика по спинке. Тот блаженно потянулся и поднял хвост трубой от удовольствия.

— Интересно, кто тебе дал имя Китс? — усмехнулась Блейз. — И почему?

Кот посмотрел на нее своими зелеными глазами, потом поудобнее устроился около миски и вновь принялся за еду. Блейз решила, что и ей самой неплохо бы позавтракать. Теперь по утрам она обычно ела поджаренную гречневую кашу или фруктовое пюре. Раньше завтраки готовила мать. Делала она это очень серьезно и ответственно, а потому таковые получались обильными и сытными. Но матушка вот уже три месяца как покинула этот мир. Блейз глубоко вздохнула, вновь почувствовав всю тяжесть невозвратимой утраты. Ее рука машинально потянулась к чайнику. Она встала, налила в него воды и поставила на плиту.

Хватит воспоминаний! Матери уже нет. Дом продан. А сама Блейз переехала в другое место, чтобы начать новую жизнь. Хотя пока только теоретически…

Блейз всю жизнь прожила в родительском доме на окраине Бирмингема. Ее отец купил его еще в шестидесятых годах. Когда он умер, поддержание дома в надлежащем состоянии, его страховка стали съедать львиную часть семейного бюджета и мать с дочерью еле-еле сводили концы с концами.

На беду, примерно через год после смерти отца Мэри Клейтон сразила тяжелая болезнь. Это лишило Блейз возможности пойти работать. Она осталась дома, заботилась о матери и… рисовала.

Способности к рисованию обнаружились у Блейз еще в раннем детстве. Но только теперь, в силу вынужденного сидения дома, она стала посвящать карандашу и кисти практически все свободное время. Понемногу стала и продавать свои рисунки.

Поначалу платили за них мало. Но Блейз продолжала настойчиво работать и совершенствовать свое искусство. Прошел год. Другой… И вот натюрморты Блейз Клейтон, морские и сельские пейзажи, написанные по памяти или срисованные с фотографий, стали находить спрос. Вначале, правда, основными покупателями были родственники и их друзья, которые просто хотели поддержать начинающую художницу. Но, увидев некоторые ее серьезные работы, они стали относиться к автору с уважением, без какого-то налета благотворительности. Еще через несколько лет Блейз удалось уговорить местную картинную галерею выставить несколько ее работ. Ими заинтересовался сначала один занимающийся продажей картин художественный салон, затем другой…

Вскоре Блейз уже неплохо зарабатывала и смогла открыть собственный счет в банке. Впервые в жизни она стала откладывать деньги.

Это, однако, не значило, что она могла многое себе позволить. Например, получить водительские права. Обучение стоило денег. И немалых. Кроме того, уроки вождения потребовали бы уйму времени и непременных отлучек из дому. А Мэри нуждалась в постоянном присмотре и уходе. У нее уже начались приступы удушья. Но на то, чтобы нанять сиделку или медсестру, денег не хватало.

На всякого рода праздники и торжества Блейз также старалась тратиться как можно меньше. Будучи еще совсем маленькой девочкой, в выходные дни она с их помощью строила песочные домики и лепила пирожные в железных формочках. Все это Блейз очень нравилось, а потому субботы и воскресенья были для нее настоящими праздниками. Кроме того, родители устраивали по разным случаям торжественные домашние обеды. И непременно усаживали маленькую Блейз за стол вместе со взрослыми.

Даже повзрослев, она никогда в праздничные дни не уходила из дому. Но доступные другим поездки за границу для Блейз были равносильны тому, чтобы сорвать банк в крупной карточной игре.

Окружающие жалели ее, хотя Блейз этого не понимала, считая свою жизнь вполне нормальной и даже счастливой. Когда умер отец, и Блейз осталась вдвоем с больной матерью, ей вполне хватало их взаимной любви. Большего она просто не хотела. Матери же дочь была нужна еще и потому, что только от нее прикованная к постели Мэри могла ожидать помощи и заботы. Хотя очень страдала, что невольно превратила дочь в сиделку.

Блейз продолжала рисовать и писать картины. Все-таки у нее имелась крыша над головой. А поскольку никогда в жизни у нее не было ни возлюбленного, ни украшений, столь необходимых каждой женщине, она и не чувствовала какой-либо потребности ни в первом, ни во втором. Правда, сейчас она бы не возражала заиметь их. Но все же предпочитала не торопиться.

Смерть матери явилась для Блейз тяжелым ударом. Хотя внутренне она была давно готова к этому. Доктора уже несколько месяцев назад предупредили, что дни Мэри сочтены.

Три дня после ее смерти Блейз провела в полном одиночестве. После похорон она поняла, что жить в родительском доме, наполненном дорогими воспоминаниями, больше не сможет. Было очень трудно сделать первый шаг: связаться с торговым агентом и объявить о продаже своего жилища. Когда же около парадной двери дома появился деревянный щит с надписью «Продается», Блейз спустилась в сад и тяжело рухнула на скамейку: ее охватил панический страх…

Но добрые соседи поддержали ее. Именно они и уговорили Блейз попытаться начать новую жизнь. Она была молода. Вся дышала здоровьем и энергией. И просто-таки должна была послушаться мудрого совета.

Кроме того, Блейз отлично понимала, что женщине негоже долго оставаться несчастной и одинокой. Попросту говоря — без мужчины. Нужно создавать свой очаг, собственную семью.

Первое, за что принялась Блейз, были попытки как можно скорее найти себе дом. Надо было где-то жить. Поначалу, после того как она провела немало долгих бессонных ночей над картой Великобритании, задача показалась Блейз чудовищно трудной. И даже страшной.

Но постепенно в ее голове созрел план. Надо сказать, что Бог наделил Блейз не только красивой внешностью, но и еще умением мыслить. Городская жизнь ей не нравилась. Бирмингем же начал безжалостно наступать на свои окрестности. Гибли деревья и скверы. На их месте возникали новые дома. Блейз же хотелось дышать свежим воздухом, жить на природе, среди зелени и цветов. А для этого надо было поселиться в небольшом городке или даже в деревне.

Кроме того, Блейз хотела рисовать не только вазы с цветами и корзины с фруктами. Ее манили холмистые пейзажи и необъятные панорамы живой природы. Может быть, переехать на озеро Дистрикт? Нет, там очень холодно! И далеко от всего, к чему она так привыкла!

Что-нибудь чуть более… уютное. Более надежное… Защищенное… Блейз улыбнулась про себя. Она слишком хорошо знала, что не принадлежит к числу любителей приключений.

Друзья называли ее одежду богемной. Блейз действительно, ввиду ограниченности средств, все покупала на распродажах. Яркие наряды огромных размеров, которые никто не хотел брать. Шаровары невозможных, с точки зрения здравого смысла, расцветок. Безобразные шарфы, в которых, однако, было тепло… В результате общественное мнение объявило Блейз типичной художницей — воинствующей, богемной, даже дикой.

Однако то, во что она хотела теперь превратить свою жизнь, разве не было самой настоящей авантюрой? Оставить родной дом, все, что прежде любила?..

Но куда же податься? В Котсуолд? Почему бы и нет? Блейз представила себе выстроившиеся вдоль длинной стены полотна с изображением сенокоса, журчащего ручья, лесных колокольчиков… Абстрактная живопись ее никак не привлекала. Кроме того, она без ложной скромности считала себя большим мастером в изображении природы и патриархальной жизни. А если кое-кто из критиков считает ее работы лубочными, что ж с того? Это их личное дело!

Значит, решено: в Котсуолд! Но поскольку еще неизвестно, останется ли она там навсегда, то следует не покупать себе жилище, а снять его. Тем более что с деньгами, полученными от продажи родительского дома, Блейз чувствовала себя защищенной и уверенной.

О деревне с необычным названием «Верхний Раушем» она узнала чисто случайно, из разговора хозяйки местного продуктового магазина с поставщиком фасоли. Они восхищались булочками, выпеченными из изумительной муки с мельницы, расположенной в деревне Верхний Раушем. Увидев входившую в магазинчик Блейз, оба повернулись к ней и спросили, слышала ли она, их постоянная покупательница, о такой деревне? Блейз, естественно, не слышала.

Чуть позже Блейз ненароком подслушала разговор двух женщин, которые восторгались деревушкой в Оксфордшире, где свято чтут древние традиции. И опять же назвали Верхний Раушем. Блейз тут же ввязалась в разговор и через несколько минут знала, что в этой деревне уже на протяжении нескольких столетий не строят новых домов, а зерно выращивают без всяких пестицидов и прочих химических удобрений. Кроме того, мелют это зерно на старой мельнице с настоящими каменными жерновами! Чем больше Блейз слышала о необыкновенной деревне, тем сильнее ее туда тянуло. Наконец она схватила карту и после долгих «путешествий» по ней обнаружила на северо-западе Оксфордшира крошечную точку, около которой значилось «д. Верхний Раушем».

На следующее утро она отправилась в библиотеку, затребовала все географические справочники по Оксфордширу и вычитала, что означенная деревня находится в единоличном владении некой Кейры Уэсткомб. Интерес Блейз достиг апогея, когда она узнала, что эта самая Уэсткомб превратила свои угодья в Национальный заповедник для диких животных. И что особенно захватило воображение художницы, так это упоминание о существовании в деревне какой-то древней каменной стены или цепи скал. У нее даже учащенно заколотилось сердце. Теперь перед ее мысленным взором представали уже картины древней старины. Для этого потребуется не один холст! На подобном фоне отлично будет смотреться зимний пейзаж — снежные сугробы, оголенные деревья, обломки скал, окруженные позеленевшими от времени огромными каменными стенами. И опускающееся за горизонт солнце (почему бы и нет?!). На огненном фоне заката камни будут выглядеть величественными обелисками.

Одним словом, в ней разыгралась неуемная творческая фантазия. В тот же день Блейз написала письмо Кейре Уэсткомб о том, что, будучи довольно известной художницей (что не совсем соответствовало действительности!), она хотела бы пожить в сельской местности и написать несколько картин. Для этого ей нужен небольшой домик в самом живописном уголке. Предпочтительно коттедж, который можно было бы на какое-то время снять.

На успех Блейз не особенно рассчитывала. Здравый смысл подсказывал ей, что такая уникальная деревушка, как Верхний Раушем, обязательно привлекает к себе всеобщее внимание. А потому для нее шансы получить там внаем коттедж практически равны нулю. Особенно если принять во внимание, что большинство сельских коттеджей, как явствовало из проспектов, обычно сдаются местным семьям и полевым рабочим.

Но на этот раз Блейз Клейтон неожиданно повезло. Такое случилось впервые в жизни. У Кейры Уэсткомб нашелся свободный коттедж, на который никто из местных не претендовал. Ей понравилась сама идея сдать его Блейз и тем самым заполучить художника, который бы своими картинами способствовал популярности Национального заповедника. И вот Блейз держала в руках ответ, в котором леди Пенда просила ее приехать для переговоров.

Блейз была одновременно обрадована и несколько испугана. Отправляя письмо в Верхний Раушем, она не знала, что хозяйка деревни и всех тамошних угодий титулованная особа. И теперь мучилась вопросом, что надеть и в каком виде предстать перед столь важной особой. А главное — как с ней говорить? Опыта подобного рода переговоров у Блейз никогда в жизни не было.

По случаю всякого рода торжеств она обычно надевала свой лучший выходной костюм. Правда, «лучший» сильно сказано, но другого у Блейз просто не было. Так она поступила и на этот раз.

Блейз села в поезд и очень скоро добралась до цели. От маленькой деревеньки, где располагалась железнодорожная станция, до Херонри было полторы мили. Погода стояла великолепная, и Блейз с удовольствием прошлась пешком.

Но по пути она так часто и подолгу останавливалась, наблюдая за огромными птицами, оказавшимися простыми болотными цаплями, свившими гнезда на деревьях, что опоздала к условленному часу.

Приятная пухленькая женщина, вероятно экономка, провела Блейз в уютный кабинет, где навстречу ей поднялась очень красивая молодая дама. Блейз смутилась и принялась бормотать извинения за опоздание.

Она ожидала увидеть высокую седовласую женщину. Причем непременно полную и очень строгую. Кейра же по своему возрасту, удивительно красивому лицу и стройной фигуре вполне могла бы претендовать на роль модели в самом модном салоне Лондона.

Кейра бегло взглянула на вошедшую блондинку и стала терпеливо слушать ее довольно бессвязное описание того, как великолепно будут выглядеть на холсте, к примеру, длинноногие цапли на фоне весеннего пейзажа. В результате Кейра согласилась сдать молодой художнице коттедж где-нибудь неподалеку.

Чуть ли не целый день две женщины провели за столом, наслаждаясь ароматным чаем и рассказывая друг другу о себе. Блейз узнала также много интересного о Национальном заповеднике, о том, сколько труда положила Кейра на его организацию и поддержание нормального существования животных. Чуть позже к ним присоединилась Бесси. Слушая исповедь Блейз о ее жизни в Бирмингеме, смерти матери и решении уехать оттуда, добрая компаньонка несколько раз смахивала катившиеся по щекам слезы.

Ближе к вечеру они вышли на улицу, чтобы выбрать коттедж. Искать пришлось недолго. Прямо в центре деревни стоял симпатичный и очень уютный домик, смотревший окнами с одной стороны на зеленые крутые холмы, с другой — на молодую рощицу, а с передней — на грунтовую дорогу, за которой возвышалась небольшая сельская церквушка. Вдоль дороги тянулись большие клумбы. А у каждого деревенского дома был разбит сад, благоухавший запахами, казалось, всех цветов, которые только существовали на свете.

С первого взгляда Блейз влюбилась в этот волшебный уголок, не имевший ничего общего с окрестностями Бирмингема, заполненного шумом проезжающего транспорта, грязью, бродягами и ворами.

Через месяц Блейз переехала в Верхний Раушем. Едва успев распаковаться, она направилась в работавший при заповеднике приют для бездомных животных, чтобы взять какого-нибудь четвероногого друга. Клейтоны традиционно держали в доме собак. Но в последние годы разносившаяся от них шерсть стала вызывать аллергию у больной матери. Поэтому старого пса взяли к себе родственники.

Сейчас Блейз снова хотела взять собаку. Но, посмотрев в зеленые глаза Китса, передумала. Большой пушистый кот мяукнул, спрыгнул на пол со своей мягкой подогретой постельки и подняв трубой хвост, начал тереться о ноги Блейз. Это решило дело, и Китс воцарился в коттедже…

Ранним утром Блейз с холстами под мышкой, раскладным стульчиком в одной руке и мольбертом в другой вышла из дому и направилась вдоль дороги туда, где чернели старинные валуны. По пути она прошла мимо всегда открытых дверей мясной лавки, овощного магазинчика и булочной. На булочную она сначала не обратила внимания. Ибо, в отличие от мясной и овощной лавок, над ее дверьми не было ни рекламного щита, ни даже элементарной вывески. Блейз первоначально приняла ее за обычный жилой дом. Но, увидев толпившуюся у входа очередь, поняла, что ошиблась.

Булочник не только торговал, но здесь же и жил. В правой части первого этажа уже была оборудована пекарня. От торгового помещения ее отделял новенький деревянный прилавок, за которым восседали с видом короля и королевы булочник вместе со своей супругой.

Особенным успехом пользовались здесь очень вкусные фирменные пончики под названием «От мистера Каули», теплые батоны и тесто для приготовления сандвичей. От божественного запаха свежеиспеченного хлеба у Блейз потекли слюнки. Она подошла к прилавку и купила несколько рогаликов к завтраку, полдюжины пончиков и огромный батон. К батонам Блейз привыкла еще в детства. И теперь хотела взять сразу пару — на субботу и воскресенье. Но булочник с супругой убедили ее не делать этого.

— Зачем есть черствый хлеб, если можно в тот же день купить мягкий, горячий, прямо из печи?

Блейз согласилась с их доводами и отложила покупку второго батона на субботу.

Выйдя из булочной, она перешла дорогу и остановилась перед церковью, явно старинной. Опытным глазом Блейз сразу же определила, что некоторые ее элементы относятся к тринадцатому столетию. А возможно, и к более раннему периоду. Церквушка прямо-таки просилась на холст. Блейз решила обязательно заняться ею, как только позволит время.

Кроме того, ей хотелось запечатлеть на холсте некоторые жанровые сцены деревенской жизни. Херонри и деревушку, где она поселилась… Старую плотину и мельницу с каменными жерновами… В общем, список оказался бесконечным! Но сегодня Блейз решила первым делом осмотреть Камни Пенды. Кейра объяснила ей, что именно так называется то, что в проспекте было обозначено как «Древняя каменная стена».

Она уже повернулась, чтобы направиться туда, когда почувствовала на щеке прикосновение чего-то холодного. Схватившись рукой за странный предмет, Блейз поймала его и обнаружила, что это маленький клочок розовой бумаги, вырезанный в форме головы лошади и принесенный откуда-то свежим осенним ветерком. Она посмотрела на него и улыбнулась: конфетти!

Конечно! Ведь в прошлую субботу в деревне была свадьба! Блейз еще раз посмотрела на церквушку. Ей и в голову не могло прийти, что в тот самый день, когда она переезжала в Верхний Раушем, здесь происходило бракосочетание Кейры Уэсткомб с соседним лендлордом Лукасом Харвудом. Правда, Блейз слышала перезвон колоколов и даже отметила их необычайно красивое звучание. Но о том, что это означало свадьбу, узнала только в продуктовой лавке, куда пришла вечером закупить запасы съестного. Об этом говорили очень серьезно. Без всяких сплетен и злословия. В деревнях вообще не принято сплетничать…

На следующее утро Блейз узнала, что леди Пенда вышла замуж за человека, которому было семьдесят с лишним лет. Ей сказали, что дочь новоиспеченного супруга не одобряет этого брака. И что сам Лукас Харвуд навсегда переезжает в Херонри. Но будет жить не вместе с молодой женой, а в отдельном флигеле. Кроме того, поговаривали о каком-то таинственном незнакомце, объявившемся на днях. От него ожидали всяких неприятностей для новобрачных.

Блейз вернулась домой, совершенно ошеломленная подобными новостями. Они казались ей забавными, но и тревожными. Кейра Уэсткомб понравилась ей с первого взгляда. Конечно, брак со стариком ее личное дело. Но все же у Блейз в душе остался неприятный осадок. В то же время она подумала, что надо черкнуть Кейре несколько поздравительных строк…

Незаметно она дошла до конца дороги, где начиналась узенькая тропинка, видимо протоптанная овцами и ведущая через поле. Жена булочника сказала Блейз, что по ней можно скорее всего добраться до Камней Пенды.

Эти древние валуны она уже видела издали, подъезжая к Верхнему Раушему. Они возвышались на поле за деревней, у самого спуска с небольшого холма. Уже тогда Блейз почувствовала, как учащенно забилось ее сердце.

Она пошла по заросшей травой тропинке, миновала маленькую березовую рощу и вышла на полянку, примыкавшую к широкому полю. И остановилась…

Две сильные лошади тащили через поле огромный плуг. Это было так похоже на картину в Британском музее, что в первый момент Блейз просто не поверила своим глазам. Ей показалось, что это галлюцинация, навеянная окружающей сельской природой. Но вот до нее донеслось ржанье и храп лошадей. И Блейз поняла, что видит все это наяву.

С ветвей берез сорвалась стая больших черных ворон и с карканьем полетела прочь. Лошади, не обращая никакого внимания на птиц, продолжали тянуть плуг дальше. Пахарь, не спеша, шел за ними.

Блейз, почти не думая о том, что делает, быстро поставила на землю мольберт, натянула на него холст и вытащила из сумки кисти и карандаши. Через несколько минут на холсте уже появился карандашный набросок лошадей и пахаря на фоне виднеющейся за полем рощи. Блейз почувствовала в этой сельской идиллии что-то очень трогательное и спешила поймать мгновение. Пахарь высокого роста, с сильной рельефной мускулатурой был плоть от плоти той земли, которую пахал. Видно было, что лошади ему доверяют и слушаются его.

Закончив набросок, Блейз присела на раскладной стульчик и стала наблюдать за крестьянином. Ей казалось, что сердца двух послушных животных и человека бьются в такт друг с другом. Между всеми тремя чувствовалась абсолютная гармония, создаваемая общим трудом.

Эйдан Шоу (а это был он!) смотрел одним глазом на плуг, а другим вдаль, на еще не вспаханную землю. Он прошелся плугом вдоль всего поля. Потом развернул лошадей, двинулся обратно и только тогда увидел сидевшую перед мольбертом Блейз, прикрывшуюся от начинавшего накрапывать дождя серым плащом.

Эйдан отвел взгляд и сделал вид, что видит только плуг, лошадей и нераспаханное впереди поле. Это была прекрасная земля — чуть красноватая и плодородная. Такая есть только в Оксфордшире. Правда, сам Шоу больше привык к твердой йоркширской почве. Но он никогда не выказывал никакого неудовольствия происшедшей в его жизни переменой. Он был счастлив тем, что получил работу, на которую даже не рассчитывал, приехав на юг страны в поисках ответов на мучившие его вопросы. И долго не мог поверить в удачу, когда впервые встретился с Кейрой Уэсткомб, предложившей ему место конюха на своей ферме, самой большой в округе.

С тех пор прошло три года. А Эйдан даже и не приблизился к цели, ради которой оказался здесь. Или уже не хотел найти ее…

Размеренным шагом он дошел до конца межи. Блейз продолжала сидеть у кромки поля, склонившись над мольбертом. Она была так увлечена работой, что Эйдан невольно задержал взгляд на незнакомке. Найдя ее достаточно пухленькой, он сразу же проникся к ней симпатией. Ибо терпеть не мог дамочек, доводивших себя до голодных обмороков в погоне за тонкой талией. Издали Эйдану показалось, что неизвестная художница не пользуется и косметикой, хотя ее лицо заметно разрумянилось от холодного осеннего ветра. Руки девушки уверенно и быстро летали по холсту, а голова то и дело поднималась над мольбертом. Тогда Эйдан отворачивался и долго смотрел в сторону.

Он снова взялся за плуг, тронул лошадей и пошел вдоль межи в обратном направлении, подсознательно ища глазами незнакомку. Убедившись, что она сидит все на том же месте, Эйдан неожиданно почувствовал в душе непонятную радость.

Прошел час.

Когда Эйдан в третий раз проходил с плугом мимо Блейз, то остановился, вынул из кармана гаечный и ключ и наклонился, делая вид, будто поправляет лемех. Потом выпрямился и взглянул на часы. Настало время поить лошадей.

Блейз посмотрела поверх мольберта в его сторону, и на лице ее появилось удивленное выражение. Она не могла понять, почему пахарь, оставив в поле плуг и понуривших головы лошадей, куда-то направился. А Эйдан дошел до дальней кромки поля, где над травой возвышался цилиндрический пластиковый контейнер, взял два громадных ведра и наполнил их водой. Вернувшись, он поставил ведра перед лошадьми, отступил на несколько шагов и стал наблюдать, как они пьют.

Эйдан Шоу любил лошадей. Ему было всего шесть лет, когда они с матерью переехали жить на ферму в Йоркшир. Владелец фермы принципиально не пользовался тракторами, предпочитая пахать землю плугом, запряженным лошадьми. Этому же искусству он стал обучать и маленького Эйдана. Тот был на седьмом небе от счастья. Ибо ненавидел спецшколу, в которую его заставляли ходить. Не любил вообще города как такового. Он предпочитал жить на ферме рядом с животными, которые не демонстрировали ему лицемерной любви, но и не осуждали. Именно такую жизнь Эйдан считал идеальной…

Он, уже не таясь, посмотрел на женщину с мольбертом. Но вместо, казалось бы естественного, чувства превосходства сильного мужчины над слабым и несколько странным созданием он вдруг ощутил непреодолимое любопытство. Ему захотелось знать, кто она и почему расселась здесь, на кромке поля, с мольбертом, на холсте которого уже обозначились контуры его самого, пашни и тащивших плуг лошадей. Сознавая, как это все может глупо выглядеть, Эйдан, тем не менее, оставил плуг и направился к незнакомке.

По мере того как он подходил, Блейз начала озираться по сторонам и ерзать на стуле. Она совершенно неожиданно поняла, что осталась наедине с мужчиной, о котором не имеет никакого представления. Деревня находилась на расстоянии почти полумили. Пахарь был огромным, сильным, ростом под два метра. Из-под падавших на лоб прядей длинных черных волос блестели темно-карие глаза…

Подойдя совсем близко, он начал робко улыбаться. Еще раз взглянув ему в глаза, Блейз заметила, что они, пожалуй, не карие, а темно-зеленые или…

— Здравствуйте, — прервал Эйдан ее размышления. — Видимо, вы та самая художница, которая недавно приехала в Верхний Раушем?

Блейз утвердительно кивнула.

— Да, я Блейз Клейтон. Она протянула ему руку. Он как-то неловко взял ее и потряс, отметив совершенную форму ладони и неожиданную для женщины крепость ответного пожатия. Увидев, что непроизвольно продолжает задерживать ее ладонь в своей, Эйдан резко отдернул руку.

Блейз нахмурилась, несколько удивленная этим жестом. Но сразу же снова улыбнулась.

— Насколько я поняла, беспроволочный телеграф в деревне работает исправно.

Эйдан внимательно следил за движениями ее губ, по которым можно было все понять. Потом утвердительно кивнул головой и тоже улыбнулся.

— Боюсь, что вы правы. Но у здешних жителей никогда не бывает дурных намерений. Даже когда они сплетничают.

Эйдан знал что говорит. Когда он приехал сюда и начал работать на ферме, то очень опасался, что его врожденная глухота будет всеми замечена и станет предметом насмешек. Но такого, к счастью, не произошло. И если у кого и появилось подозрение на сей счет, то он держал это при себе.

— Наверное, так оно и есть, — рассмеялась Блейз. — Пока я нахожу самое доброе отношение и желание помочь. Например, сосед напротив вчера обещал помочь мне посадить ревень. Я не знаю, как это делать.

Эйдан тихонько хихикнул, издав какой-то дребезжащий, неуверенный звук, который, тем не менее, понравился Блейз. И даже очень…

— Уж не хотите ли вы сказать, что привыкли к городской жизни? — спросил Эйдан, сам удивившийся своему вопросу.

Он вдруг почувствовал необычайную легкость в разговоре с этой женщиной. Такого с ним никогда еще не случалось. Не было и тени неудобства или желания бежать прочь. И это ему нравилось…

Первоначально, поравнявшись с Блейз, Эйдан хотел поскорее пройти мимо. Ибо не сомневался, что незнакомка захочет, чтобы он представился и рассыпался в комплиментах по поводу ее рисунка. Хотя бы из чувства приличия… Но Эйдан вовсе не хотел привлекать к себе внимание.

Во всяком случае, пока… До тех пор пока он не решит, что намерен делать в будущем. Конечно, свадьба Кейры выбила его из колеи. Эйдан толком не знал, как теперь себя вести. Инстинкт подсказывал ему, что надо терпеливо наблюдать, ждать и сохранять спокойствие.

Теперь же он почувствовал интерес к незнакомке. Она была не такой молодой, как ему вначале показалось. Эйдану понравилось, что она не отводила взгляда, а прямо смотрела ему в глаза.

— Боюсь, что это и впрямь так: я привыкла к городской жизни! — со смехом ответила Блейз.

Эйдан, казалось, не расслышал ее слов. Он кивнул в сторону мольберта и спросил:

— Можно посмотреть?

Он где-то читал, что некоторые художники не любят показывать незаконченные работы. Однако Блейз утвердительно кивнула.

— Пожалуйста. Но это всего лишь черновой набросок. Так что не судите строго и не спешите разочаровываться.

Эйдан сделал шаг вперед, слегка нагнулся и посмотрел на рисунок. На холсте, как и сказала Блейз, он увидел контуры ландшафта, двух лошадей и себя самого. Рисунок был сделан вполне профессионально и Эйдану понравился. Все пропорции были тщательно соблюдены, фигуры человека и животных аккуратно выписаны и, что самое главное, выглядели живыми. Эйдан, прекрасно знавший лошадей, различал на рисунке каждый мускул и каждое сухожилие.

— Вы давно здесь трудитесь? — спросила Блейз. И видя, что он молчит, продолжая внимательно изучать рисунок, добавила: — Я хочу довести эту работу до конца в красках. Должна получиться неплохая картина.

Блейз никогда не думала, что заинтересуется извечной для многих художников темой сельского труда. Но, наблюдая в течение часа за работой пахаря, ощущая запах вспаханной земли, прислушиваясь к фырканью двух великолепных сильных лошадей, она вдруг почувствовала острое желание, которое никогда не возникало у нее при просмотре старых черно-белых фотографий, перенести все это на холст.

Эйдан наконец оторвался от рисунка и посмотрел на автора.

— Это хорошо. Лошади получились совсем живыми.

Пока он молчал, Блейз чувствовала, как у нее в душе стало расти раздражение. Но после этих слов тут же простила пахаря. Она не получила никакого специального образования и никогда не училась ни в одной художественной школе. Поэтому чувство излишней самоуверенности у нее отсутствовало. Блейз подчас было просто необходимо, чтобы кто-нибудь вслух похвалил ее работу. Добрые слова незнакомого пахаря стали для нее настоящим бальзамом. Она тут же с удовлетворением решила, что не даром потратила сегодняшний день.

— Спасибо, — просто ответила она и улыбнулась Эйдану счастливой улыбкой. — Я бы хотела продолжить эту работу. Завтра вы будете здесь?

Эйдан закрыл глаза, стараясь не смотреть на очаровательное улыбающееся женское лицо, и подумал, что неплохо было бы вернуться к лошадям.

— Чтобы закончить это поле, понадобится целый день, — ответил он. — А затем я перейду на соседнее. Потом — на следующее…

И он ответил на радостную улыбку Блейз своей — робкой и застенчивой.

— Я очень рада, — рассмеялась Блейз. — Значит, вы не возражаете быть увековеченным на холсте неизвестной художницы?

Эйдан оглянулся на поле и несмело сказал:

— Сейчас мне лучше вернуться туда. Лошади уже начинают беспокоиться и сердятся на то, что я так долго здесь задержался.

Блейз молча кивнула. Видимо, ее новый знакомый не принадлежал к тем, кто охотно отвечает на вопросы.

Только когда пахарь отошел к лошадям, а затем продолжил свой путь вдоль межи, она вспомнила, что даже не спросила его имени. И вдруг ей ужасно захотелось узнать, как зовут этого человека. И всегда ли он жил в Верхнем Раушеме? Женат ли?

— Я еще побуду здесь! — крикнула Блейз вслед Эйдану. — Может быть, чуть попозже мы перекусим вместе?

Он продолжал молча идти за плугом и даже не обернулся. Блейз нахмурилась, не поняв, что обидного этот человек мог найти в ее искренних словах. Может быть, он женат и просто тактично сделал вид, что не слышал?

Так или иначе, но у нее сразу же испортилось настроение…