Глава 10
Париж
Уэйн больше всего в Париже любил Люксембургский парк. За спиной сквозь деревья виднелись готический фронтон Пантеона и Сорбонна, где он учился, но Уэйн уже давно не обращал внимания на архитектурные красоты Парижа. Шагая по траве, он стянул рубашку, сделал из шелкового шедевра Армани подушку и улегся на свежескошенную траву. Ветерок доносил до него запах цветущей липы, а издалека, со знаменитых Елисейских полей, слышался приглушенный рокот автомобильного движения.
Семестр вот-вот закончится, и он вернется в Монте-Карло. После гибели Ганса он с радостью покидал виллу, погруженную в мрачное отчаяние, и сбегал в Париж, где по иронии судьбы пользовался определенным почетом и уважением как человек, потерявший младшего брата. Сокурсники относились к нему с трогательным сочувствием, что Уэйну нравилось, хоть и вызывало некоторое болезненное отвращение. Вина грызла его, наполняя ночи кошмарами. Он наслаждался этой болью, как мазохист наслаждается, надавливая на больной зуб, а жалость профессоров, дающих ему по его просьбе дополнительные задания и при этом печально покачивающих головами, наполняла его извращенной гордостью.
Шел первый час, и несколько минут отдыха, непривычного для этого времени дня, внушали ему смутное беспокойство. Пробивающееся сквозь листву солнце грело кожу, жужжание пчел в липовых кронах навевало сон. Но он не мог позволить себе заснуть. Одно дело просыпаться в поту от собственного крика посредине ночи, когда никто не может тебя видеть, и совсем другое — в центре Парижа среди белого дня.
Две совсем молоденькие девушки, не больше шестнадцати, сидящие на скамейке, вытаращили глаза, когда он встал, пораженные его ростом. Они уже некоторое время следили за ним, хихикали и обменивались замечаниями, прикрыв рты ладошками. Когда он проходил мимо, они замолчали и благоговейно уставились на него. Уэйн улыбнулся им и с удовольствием заметил, что девчушки покраснели. Он вышел из парка через южные ворота, не обращая внимания на маленькие лодки, плавающие по озеру, пересек бульвар Сен-Мишель и направился к Сорбонне.
В первый год своей учебы в прославленном университете, где он занимался английским и экономикой, Уэйн проделал все положенные студенту вещи: посетил Версаль в грозу, прошелся по Лувру, гадая при этом, что из его сокровищ умудрились спереть коллеги его папаши. Он попробовал настоящий луковый суп в ресторанчике на улице со смешным названием — улица Кота-рыболова. Ел трюфели и форель, и видел знаменитых исполнительниц канкана в злачных местечках, когда-то любимых Тулуз-Лотреком. Иногда он ходил со спутницей, но никогда не приглашал одну и ту же женщину дважды. Он не ограничивал себя в сексе и уже завоевал репутацию пользователя. Он никогда не забывал тот случай с Ирмой, и, хотя теперь уже прекрасно понимал — отец был лишь смущен тем, что его застали во время полового акта, ему так и не удалось избавиться от ощущения, что секс в лучшем случае нечто совсем несущественное, а в худшем — постыдное. Поэтому все его сексуальные встречи были страстными и очень короткими. И он не всегда умел тактично избавиться от любовницы, в чем некоторые его сокурсницы вскоре убедились. Но, разумеется, это не останавливало женщин, пытающихся изменить его, — каждая надеялась, что ей удастся укротить сидящего в нем монстра.
Уэйн поднялся по древним ступенькам Сорбонны и вошел в зал с высоким потолком, на мгновение задержавшись у доски с объявлениями музыкального отделения. Жан-Поль Монтаж следил за ним, сузив глубоко посаженные зеленые глаза. Жан-Поль, сын посла в Турции, в детстве много ездил с родителями по разным странам, где кое-чему научился. Так, от арабов он узнал, что мужчина, не способный содержать женщину, не мужчина. А позволить, чтобы твою женщину соблазнил другой, и вовсе означает потерю лица. А если об этом узнают…
— Говорят, концерт Рахманинова будет великолепен, — сказал он тихо с хищной улыбкой на губах, принимая готовую к нападению стойку. Уэйн резко повернулся. Хватило секунды, чтобы прочесть ярость в глазах Жан-Поля и напряженность, с какой тот двигался. — Жаль, что ты его пропустишь.
Уэйн отступил на шаг, почуяв опасность. Но вроде он не сделал Жан-Полю ничего плохого, он его и не замечал-то никогда. Внезапно в мозгу что-то щелкнуло, и Уэйн вспомнил, что тот был бойфрендом его последней партнерши Жаклин де Поли. Она сказала Уэйну, что у них с Жан-Полем все кончено, но, вероятно, эта сучка соврала. Уэйн оценивающе посмотрел на Жан-Поля, и его губы изогнулись в издевательской ухмылке.
— И почему же я его пропущу? — холодно спросил он, впрочем уже зная ответ. Заведенного человека следует остерегаться. И кому это знать, как не ему, ведь он постоянно на взводе?
— Потому что ты загремишь в больницу, подонок. — Жан-Поль, тяжело дыша, выплевывал ругательства.
Лицо покраснело, ярость захлестывала его. С быстротой молнии Уэйн со страшной силой ударил его кулаком в живот. Француз согнулся пополам, завопил от боли и упал на колени. Уэйн посмотрел на опущенную черную голову, подумал, не заехать ли ему как следует в челюсть, но отказался от этой соблазнительной мысли. Меньше всего ему хотелось, чтобы его выгнали из университета.
— Убирайся из Парижа, жалкий ублюдок, — тихо произнес он, приподнимая голову Жан-Поля за волосы. Лицо несчастного было белым и потным, глаза потемнели от боли. — Потому что если ты не смоешься, — прошептал Уэйн почти с восторгом, — я тебя прикончу. — Он оттолкнул Жан-Поля с легкостью, с какой собака стряхивает крысу, и ушел, насвистывая отрывок из Рахманинова.
Ранним утром следующего дня он уже выехал из Парижа.
Он ехал по Национальному шоссе домой. Туда, где больше не было Ганса. Где скорее всего не будет матери, отправившейся как обычно на какую-нибудь художественную выставку, встречу с приятельницами, благотворительный базар или поиграть в бридж. Где Вольфганг превратился в старого, согбенного деда. Смерть Ганса сокрушила отца, забрав у него все силы, желание жить, былую надменность. В течение двух недель после похорон Ганса, когда Уэйна переполняло чувство вины и эйфория, он горящими глазами следил за отцом, который не прикасался к еде, но лишь стакан за стаканом осушал виски.
Если отец и изменился, Монте-Карло остался тем же. Подъезжая к расположенной высоко в холмах деревне Ла Тюрби, улочки которой вились серпантином, Уэйн сбросил скорость и вскоре въехал в ворота виллы «Мимоза» — такой белой, что глаза резало. В соответствии с названием вокруг в прекрасно распланированном саду в изобилии цвела мимоза. Он загнал машину в двухъярусный гараж и оставил чемоданы в багажнике. В центре идеальной лужайки перед домом росла юкка, а из двух фонтанов в форме цветов лотоса вверх били водяные струи. Вдали виднелся пруд с золотыми карпами, заросший белыми водяными лилиями.
Из дома вышел Хуан, мажордом-испанец, достал из багажника чемоданы и почтительно приветствовал его.
— Где все? — лениво спросил Уэйн.
Хуан улыбнулся, больше по привычке, чем от удовольствия видеть Уэйна, и сообщил, что отец в казино, а мать обедает с друзьями. Уэйн коротко кивнул и быстро вошел в дом, начав раздеваться, еще не доходя до своей спальни — роскошной комнаты с большим белым ковром, кремовыми стенами и расписанным вручную потолком. Кровать была королевских размеров с кружевной противомоскитной сеткой, что придавало комнате несколько экзотический вид. Раздвижные двери из темного африканского дерева закрывали встроенные шкафы, зеленые жалюзи гармонировали с зеленым покрывалом на кровати и подушками, брошенными на два кожаных кресла. На комоде в хрустальной вазе стояли оранжевые орхидеи, а на балконе легкий морской ветерок наигрывал импровизированную музыку на установленных там морских раковинах.
Уэйн, ослепленный забытой роскошью, принял душ и переоделся, решив остаток дня провести за игрой в мяч в престижном спортивном клубе, членом которого являлся.
Столовой служила круглая комната с белыми стенами, хорошо отполированным деревянным полом и раздвижным столом, где по необходимости можно было усадить тридцать человек. Но этот раз стол был накрыт на троих — розовая льняная скатерть, тарелки из королевского вустеровского сервиза и серебряные приборы. В центре стояли розовые и белые гвоздики и листья папоротника, несколько оживляя обстановку.
— Здравствуй, мама, — бесстрастно произнес Уэйн, обошел стол и поцеловал мать в подставленную щеку. — Здравствуй, папа, — так же бесстрастно поклонился он отцу и сел.
Вольфганг протянул руку к бокалу, который Хуан только что наполнил изысканным бордо, и недовольно пролаял:
— Ты что-то рано вернулся.
Уэйн спокойно взглянул на отца.
— Я раньше закончил занятия.
За прошедшие месяцы горе от потери любимого сына потеряло свою остроту, и Вольфганг уже не выглядел таким старым и опустошенным. Пока Уэйн пил вино и ждал первого блюда, он заметил во взгляде отца нечто странное, новое.
— С занятиями все в порядке?
— Вполне, — ответил он, даже не делая попытки говорить с теплотой, поскольку был уверен, что Вольфганг уже получил отчет о его успехах и он лежит где-нибудь в столе.
— Очень похвально, Уэйн, — заметила Марлен с отсутствующим видом, впервые подав голос.
Интересно, подумал Уэйн, она уже успела напиться? Обычно к этому времени она уже бывала пьяна, хотя порой было трудно сказать точно.
— Ты держись так и дальше, — сказал Вольфганг, и Уэйн неожиданно сообразил, в чем дело. Ну конечно! Отец теперь вынужден смотреть на него как на наследника. Его губы изогнулись в подобии улыбки.
В этот момент вошла Росита Альварес, дочь Хуана, с превосходно охлажденными авокадо. Уэйн остановил на ней взгляд. Росита работала у них в доме после окончания школы, с шестнадцати лет, то есть уже два года, но Уэйн только теперь заметил ее роскошные черные вьющиеся волосы и большие темные глаза, которые она задержала на нем, но тут же скромно опустила. Он ей улыбнулся, заставив ее застенчиво покраснеть, и с удовлетворением подумал, что она не иначе как влюблена в него. Ее рука дрожала, когда она ставила перед ним хрустальную плошку. Когда Росита выпрямилась, Уэйн заглянул ей в глаза.
— Спасибо, Росита, — тихо пробормотал он.
— Да, сеньор. — Она поспешно удалилась, еще больше покраснев.
Уэйн, привыкший иметь дело с закаленными стервами, удивился, почувствовав, что ее невинность трогает его и возбуждает желание с этой невинностью покончить. Он взял ложку и поднял глаза, наткнувшись на взгляд отца. В его мозгу мгновенно возникла картинка — Ирма, сидящая на отце и двигающаяся как сошедший с ума поршень. Рука машинально сжала ложку, но он справился с собой, точным движением отрезал кусок авокадо и поднес ко рту. Он не сводил с отца жестких глаз, напоминавших голубые алмазы. Вольфганг еле слышно вздохнул, легонько пожал плечами и принялся за еду. Бокал Марлен был уже пуст. Она протянула руку за графином и наполнила бокал, надеясь, что никто не заметит.
Некоторое время Уэйн наблюдал за Роситой, получая удовольствия от ее смущения каждый раз, когда пытался пофлиртовать с ней. Ее отец иногда бросал на него злые взгляды, но Уэйна это не трогало. Он дождался субботнего вечера, когда Хуан повез родителей на машине на открытие ночного клуба в Каннах. Он сидел один в столовой и ужинал под легкое жужжание кондиционера. Как только она подала ему паштет по-страсбурски, он почувствовал ее страх, смешанный с детским возбуждением. Когда она наклонилась над ним, он расслышал ее взволнованное, прерывистое дыхание и хищно улыбнулся.
— Почему бы тебе не присоединиться ко мне, Росита?
— Присоединиться? — спросила она в изумлении, потом покачала головой. — Ох, нет, сеньор, мне не разрешать сидеть за один стол с хозяином.
— Как долго ты здесь работаешь, Роси? — спросил он, поймав ее руку и проводя большим пальцем по запястью.
— Уже больше два года, сеньор. — Голос ее дрожал, пульс под его пальцами бешено колотился, и она нервно оглядывалась.
— И ты ни разу не ела за этим столом? — Она молча покачала головой. Он одной ногой зацепил ближайший стул и подвинул его. — Тогда, наверное, самое время, а? — Она медленно и неохотно села, положив судорожно сжатые руки поверх белого фартука. — Вот, попробуй, — сказал он, беря паштет своей вилкой и поднося к ее рту.
Она послушно открыла рот и попробовала. Француз-повар орлиным взглядом следил за ней, так что ей никогда не доводилось пробовать ничего из тех изысканных блюд, которые она подавала к столу. Ее глаза расширились, когда она ощутила изумительный вкус паштета. Сердце готово было выскочить из груди. Когда они доели паштет, Уэйн настоял, чтобы она отведала жареного фазана и лимонного шербета, такого холодного, что у нее занемели щеки. Она весело рассмеялась, изумившись тому, насколько быстро хозяйский сын сумел заставить ее почувствовать себя раскрепощенной. Она решила, что он удивительно добрый человек.
Это был самый замечательный вечер в ее жизни. Она была тайно влюблена в Уэйна с тех пор, как его увидела. Пока все суетились вокруг маленького Генри, Росита с тоской взирала на одинокого и задумчивого Уэйна, который казался в доме посторонним. Ей всегда хотелось любить его, нежно обнять, пожалеть, потому что ее доброе сердечко чувствовало, что он глубоко несчастен. Но она никогда и не мечтала, что он ее заметит. Теперь она пила вино, голова немного кружилась. Она отказывалась, когда он снова наполнил ее бокал, но он так мило настаивал, что она выпила. Добрая католичка, воспитанная церковью, Росита понимала, что ей не следует оставаться с ним наедине. Но она не могла уйти. Он так красив, так внимательно ее слушает. И разве один вечер за столом, пара бокалов вина и несколько поведанных ему секретов такой уж большой грех?
Уэйн поставил пластинку с медленным вальсом Штрауса и пригласил ее танцевать. Она сразу же насторожилась, но, когда он встал, нежно улыбнулся и протянул к ней руки, не смогла устоять. Пока они танцевали, Уэйн зарывался лицом в ее волосы, щекой ощущая их шелковистость. От нее пахло розами и мылом, о чем он ей и сообщил. Ритуал соблазнения был для него настолько привычным, что он выполнял его почти механически.
— Ты очень красивая, Росита, — прошептал он.
Сердце ее замерло, ибо еще ни один мужчина не говорил ей таких слов. Медленно танцуя, он вывел ее на веранду, куда выходила открытая дверь его спальни. Она запротестовала, когда он ввел ее туда, но он уже ощущал дурманящее голову желание, готовое вырваться наружу. Возможно, дело было в воспоминаниях об отце и Ирме, но Уэйн внезапно ощутил, что хочет Роситу с совершенно новой для него страстностью.
— Сеньор, — протестующе прошептала она, когда он начал расстегивать ей кофточку.
Несмотря на сопротивление, он быстро обнажил ее груди. Они оказались полными, торчащими, с очень темными ареолами вокруг сосков. Он осторожно взял их в ладони, и их тяжесть и шелковистость немедленно возбудили его еще больше. Он коснулся соска большим пальцем, и Росита застонала наполовину от страха, наполовину от наслаждения. Она смутно понимала, что надо уйти, остановить его.
— Пожалуйста, сеньор. Мы… мы не должны.
Уэйн мягко возразил, наслаждаясь всегда испытываемым им в такие моменты ощущением власти едва ли не больше, чем самим половым актом. Он поднял ее, как будто она ничего не весила, положил на огромную кровать и припал губами к одному соску. Она схватила его за волосы, пытаясь оттолкнуть, и ее загорелые пальцы резко выделялись на его светлых волосах.
Уэйн, ощущая растущее неудобство от стиснутого брюками возбужденного члена, потянулся к молнии. Мимоходом он задел ее бедро, и она сразу же замерла. Воспользовавшись моментом, он ухватился за край юбки и поднял его, проведя пальцами по длинной, гладкой ноге. Росита закрыла глаза.
— Ради Бога… нет, не надо, — пробормотала она, но ее ноги предательски раздвинулись, и он быстро стянул с нее простые детские белые трусики.
Мгновение он с изумлением смотрел на пышный куст темных волос. Потом коснулся его, и Росита инстинктивно в испуге сжала ноги. Все происходило так быстро, что она не вполне осознавала происходящее. Она не привыкла к алкоголю, и теперь ей казалось, что ее голова набита ватой.
Он нетерпеливо раздвинул ей ноги, ему хотелось проникнуть в ее лоно. Когда он провел языком по ее клитору, она застонала и нахмурилась. Так нельзя… Ощущение было приятным, но она не должна…
Уэйн занялся ею всерьез, и ее стоны перешли в крики, голова моталась по подушке из стороны в сторону. Лежа с задранной до пояса юбкой, она вдруг почувствовала накатывающую волну экстаза и беспомощно выгнула спину.
— Ради Бога, — снова прошептала она, и ее тело начало дергаться под его руками.
Уэйн торжествующе улыбнулся, когда лицо ее исказилось, а тело задрожало в первом оргазме. Он не привык к таким эмоциям, но ее невинность странным образом помогала ему соблазнять ее. Пока она старалась отдышаться, он быстро и молча разделся, и, когда она опять взглянула на него, глаза ее расширились от страха и желания. Стоя у кровати, он возвышался над ней, его широкие плечи плавно переходили в узкие бедра. Но больше всего ее поразил его член, в глазах появилось паническое выражение, она осознала, в какой опасности находится. Она никогда раньше не видела голого мужчину, и все в ней вдруг сжалось при виде такой мощи и силы. Она забормотала, пытаясь возразить, говорила, что она еще девственница, взывала к его порядочности и чести. Уэйн, который немножко знал испанский, превосходно ее понял, но притворился, что не понимает.
— Ты ведь хочешь этого, маленькая Росита? Ты ведь проголодалась, верно?
Он наклонился над ней, поставив колени по обе стороны ее стройных бедер, и, не сводя взгляда с перепуганного лица, медленно взял за руку. Мягко, но настойчиво он положил ее руку на свой член. Росита оцепенела, сердце готово было выскочить из груди. Такой твердый, подумала она изумленно, и одновременно такой нежный. Как сталь в бархате. Она тряхнула головой, пытаясь освободиться от желания.
— Нет, нет!
Уставший от этих игр, Уэйн нетерпеливо фыркнул, резко раздвинул ей ноги и быстро и грубо овладел ею, не принимая во внимание ее девственность и не думая о том, доставляет он ей удовольствие или нет.
Росита вскрикнула. Боль унесла прелесть лунной ночи, протрезвила ее, заставив понять всю лживость его комплиментов. Слишком поздно она осознала, что ее наивностью и слабостью воспользовались, чтобы обмануть и надругаться.
Он начал резко, поршеообразно двигаться, кошмар становился все ужаснее, она беспомощно билась, но не могла сбросить с себя тяжелое тело. Из-под крепко сжатых век катились слезы. Уэйн застонал, яростно добиваясь собственного оргазма. Росита только плакала и молилась, чтобы все это поскорее закончилось.
Через десять минут Уэйн был уже в душе. Закончив мыться, он обмотался полотенцем и вышел в спальню, где Росита все еще лежала на спине в распахнутой блузке и с влажными от слюны сосками. Юбка все еще была задрана до талии. Простыни намокли от пота и крови. Он почувствовал такое отвращение, что едва не задохнулся. Снова Ирма, опять то же самое. Неожиданно он ощутил себя грязным.
— Убирайся.
Росита открыла глаза, пораженная резкостью его тона, но одного взгляда на это напряженное, злое лицо оказалось достаточно, чтобы она вскочила с кровати и побежала к двери. Зажав рот рукой, она промчалась через весь большой пустой дом и влетела в помещение для прислуги. Бросилась на узкую кровать в крошечной комнатушке, единственным украшением которой служило распятие в изголовье, и начала судорожно рыдать. Она наверняка отправится в ад за то, что сделала, ведь священники ее предупреждали.
Росита с ужасом ждала встречи с Уэйном на следующий день, но тот не обращал на нее никакого внимания, будто ничего и не произошло. Более того, следующие два месяца она его почти совсем не видела.
Уэйн снова вернулся к работе в казино, причем его страшно забавляла перемена в Лепи, который теперь буквально заглядывал ему в глаза.
Он плавал на яхте с приятелями, выбирая богатых и влиятельных, чтобы потом затащить их в казино. На деньги, подаренные ему Вольфгангом к восемнадцатилетию, он купил себе маленькую яхту, на которой проводил время с самыми прелестными дочерьми друзей своей матери. Он почти не бывал дома, а когда ему случалось там бывать, то с трудом выносил Роситу, смотрящую на него жалкими глазами.
В начале сентября, рано утром, подгоняемая отчаянием Росита пришла к нему в комнату. Он скоро возвращается в Париж, и она должна сказать ему все. Она с ужасом и обреченностью ждала месячных, и все рассказы о том, что Господь карает павших, оказались правдой, потому что уже прошло три месяца — и никаких менструаций. Три дня подряд ее тошнит по утрам. Она больше не могла обманывать себя и тянуть. Теперь она стояла, глядя на лицо спящего Уэйна и чувствуя знакомый страх и вину. Она поспешно перекрестилась. Но ребенок — это слишком важно, она не может таить это в себе, как бы ей ни хотелось лишить Уэйна радости отцовства.
Уэйн начал стонать и метаться в постели. Ганс плыл к нему на ухмыляющейся акуле. Как ни быстро плыл Уэйн, акула с мрачным Гансом догоняла его. «Нет!» — закричал он и сел так быстро, что Росита вздрогнула в испуге. Кошмар медленно рассеялся, его глаза остановились на ней, и в нем начала закипать ярость.
— Какого черта ты здесь делаешь?
— Я должна поговорить с вами, сеньор. Пожалуйста.
Уэйн рывком опустил ноги на пол и поймал ее жадный взгляд, прикованный к его паху.
— Пожалуйста, я должна сказать… я…я…
— Ну? В чем дело? Давай выкладывай и выметайся отсюда, пока тебя кто-нибудь не застал. — Он торопился от нее избавиться, потому что у него вдруг возникло предчувствие, что история может повториться: отец ворвется сюда и застанет его в неловкой ситуации. Эта мысль заставила его вскочить на ноги, схватить ее за плечи и поволочь к двери.
Перепуганная его грубостью и боясь, что он выгонит ее, прежде чем она успеет рассказать ему про ребенка, Росита поспешно все выложила.
Уэйн замер в шоке, глядя на нее с отвращением.
— Беременна? — повторил он почти что шепотом. — Ты беременна?
— Si. — Росита увидела его потрясенное лицо и несмело улыбнулась. — Это замечательный новость, правда? Ваш маленький бамбино.
Нежный голос проникал в него подобно пулям, он сделал несколько шагов назад и упал на постель, потеряв дар речи. Он обрюхатил служанку? Он уже слышал сплетни, насмешливый смех. На него станут показывать пальцами, и все, чего ему удалось добиться этим летом, пойдет коту под хвост, сведет на нет его попытки стать членом элиты Монте-Карло. Он уже слышал ноющий голос матери: «Как ты мог? Все надо мной смеются».
Но четче всего он видел ироничное, самодовольное лицо отца. Его даже затошнило. Мозг начал бешено работать. Надо искать выход, должен же быть выход. Он не сомневался, что ребенок его, но это не имело никакого значения. Он принялся ходить по комнате, раздумывая, как бы избавиться от нее, и побыстрее. Остановился и взглянул на Роситу.
— Ты сегодня уезжаешь. Я отвезу тебя в аэропорт. Где твой паспорт?
Эти слова самым неожиданным образом вывели Роситу из состояния покорности. Она даже подумать не могла о возвращении в Испанию, в нищую маленькую деревушку в горах. Ее мать в буквальном смысле загнала себя тяжелым трудом в могилу, чтобы дать возможность Росите уехать из Испании и начать новую жизнь в роскошном Монте-Карло. Она скорее умрет, чем вернется.
— Нет, — сказала она, качая головой и отступая в угол, потому что он угрожающе надвигался на нее. Но она была сильной, сильнее, чем сама думала. Когда подступила опасность, она, внезапно ощутив огромную материнскую силу, выпрямилась и посмотрела прямо на него. В лице ее больше не было страха. Даже Уэйн заколебался. Росита положила ладонь на живот и подняла голову. — Я не уезжать, — заявила она твердо и ясно. — Это ваш бамбино, и он иметь много вещей, которых я никогда не иметь. Он будет жить в этот красивый дом, — она жестом обвела комнату, — и будет называть вас папой. — Хоть она и боялась его, ради ребенка была готова на все.
Уэйн сразу понял, что ему ее не переубедить. Он знал, никакие доводы на нее не подействуют. Он сразу же отказался от мысли предложить ей деньги и умиротворяюще поднял руки.
— Ладно, делай как знаешь. — Заметив ее подозрительный взгляд, он мрачно добавил: — Но не вини меня, если твоего ребенка не примут и он будет считаться незаконнорожденным. Потому что я не собираюсь на тебе жениться, — уверил он ее отворачиваясь.
Росита побледнела при мысли о бесчестье, но заставила себя пожать плечами, хотя сердце ее болезненно билось в груди. У нее уже не осталось сомнений в том, что она ему совершенно безразлична, но, может быть, когда родится ребенок и Уэйн впервые возьмет его на руки, он передумает? Кто знает, может быть, ребенок совершит чудо и он на ней женится, дав малышу законное имя? Ей оставалось только надеяться. Больше того, она может позволить себе подождать.
На следующее утро она весело бродила по рынкам в поисках наиболее удачных покупок — самой свежей рыбы, самых спелых фруктов. Она чувствовала себя спокойнее и увереннее, ведь все устроилось. Теплое солнце приятно грело, и она ощущала себя молодой, здоровой и полной надежд. Но, завернув за угол, она натолкнулась на полицейских, ждавших ее.
При обыске в ее комнате были обнаружены запонки с бриллиантами и ониксом, спрятанные в коробке под кроватью, а также часы Уэйна и серебряная зажигалка от Картье. Ей не дали возможности объясниться, позвонить адвокату, собрать вещи, поставить в известность отца, которого на месте не оказалось — он повез куда-то Марлен.
Онемевшую от шока Роситу отвели к полицейской машине и грубо втолкнули на заднее сиденье. Она съежилась там, обхватив руками слегка округлившийся живот и безудержно рыдая.
Уэйн бесстрастно следил за событиями из окна своей спальни. Росита заметила его. С залитым слезами лицом она в отчаянии принялась колотить в заднее стекло, по-испански умоляя его спасти ее.
В последний раз он ее увидел, когда полицейский грубо оттащил ее от стекла и ударил по лицу.
Они привезли ее не в полицейский участок, а в аэропорт, где посадили на первый же самолет, отправляющийся в Испанию, предупредив, чтобы она не вздумала вернуться. Если она вернется, уверили ее полицейские, то ее сразу же бросят в тюрьму.
Росита им поверила.
Глава 11
Кларисса и Кайл прибыли в Хитроу в пять утра, так что, когда они подъехали к Оксфорду в нанятой машине с шофером, как раз вставало солнце. Было ясное декабрьское утро, лимонно-желтое солнце бросало мягкий отсвет на покрытые изморозью и оттого серебристые поля, в низких местах долин скопился туман. Знаменитые шпили Оксфорда тоже были покрыты изморозью и блестели на солнце. На улицах еще никого не было.
— У этого места ритм чарльстона, — заметил Кайл, быстро и одобрительно оглядывая все вокруг.
За прошедшие годы Кайл из смазливого мальчишки превратился в красивого сумасбродного мужчину. Это сумасбродство притягивало к нему женщин, и Клариссу в особенности.
— Несомненно, — согласилась Кларисса, откидываясь на сиденье и натягивая мягкие, кожаные перчатки.
Может быть, после того как она разберется с Ориел, они смогут провести несколько недель в поездках по этой стране. Она повернулась, чтобы взглянуть на мужчину, который вот уже пятнадцать лет был ее любовником. Кларисса часто видела боль в его взгляде, но ничего не могла с собой поделать. Она не в силах отпустить его.
— Где ты остановишься? — спросил Кайл, не догадываясь о ее мыслях, и Кларисса улыбнулась.
— В «Рэндолфе». Самый классный отель в Оксфорде, во всяком случае так меня уверяли. — Кларисса прижала его руку к себе. Она никогда не говорила этому человеку «я тебя люблю», но, правда, и он никогда не признавался ей в любви.
Кайл насмешливо улыбнулся.
— Понятно. — Где же еще остановится его южная красотка, если не в лучшей гостинице города? Когда Кларисса подняла идеально выщипанные брови, он спросил: — А я где буду жить?
— Тебе заказан номер в гостинице чуть похуже. — Она протянула руку и погладила Кайла по выбритой щеке, не обращая внимания на его сжатые зубы. — Для тебя только чуть-чуть похуже, любовничек, — хрипло добавила она.
Ей до боли хотелось поцеловать его. Не один Кайл обладал таинственной аурой постоянной боли. Свою Кларисса прятала более искусно. Сегодня на ней был туалет и духи от Шанель, и улыбалась она как довольная кошка. Кайл и не подозревал, какую имеет над ней власть, а она не собиралась сообщать ему об этом. Прошедшие годы пощадили ее, но все-таки ей уже за сорок, и она все чаще паниковала. Если он бросит ее сейчас…
Кайл прикрыл глаза, но тут же резко открыл их, потому что машина начала замедлять ход. Он никогда еще не ездил на «бентли» — этой черной классической машине, борющейся за звание лучшего британского автомобиля. Привыкший к безвкусным, тяжелым, американским машинам, Кайл с восторгом прислушивался к тихому урчанию двигателя и с восхищением рассматривал великолепную внутреннюю отделку из красного дерева. Хотя теперь ему принадлежат несколько гаражей, он любит сам возиться с машинами, не гнушаясь грязной работы. А не имеет ли смысла заняться дома дорогими иностранными марками? — подумал Кайл. Его любовь к машинам осталась неизменной с детства, даже Клариссе не удалось изгнать из его души автомобильного механика.
— Все еще спят в этот забытый Богом час, — заметила Кларисса, когда автомобиль остановился у гостиницы и шофер начал вытаскивать чемоданы из багажника, — так что у нас есть время принять душ и переодеться. Часов в восемь приходи сюда завтракать.
— Договорились.
Кларисса пошла к гостинице, не замечая его горящего и рассерженного взгляда. На ней была накидка из кремового бархата, сколотая у горла огромной старинной брошью-камеей, и тюрбан в тон. Фигура осталась той же — стройной и изящной. Черная сумка — кожаная, итальянская, с золотой пряжкой, макияж — классически скромный, хотя она и стала краситься сильнее, чтобы скрыть приметы надвигающейся старости.
Кайл следил за ней, одновременно и ненавидя, и страстно желая ее. Ничего не изменилось за пятнадцать лет, прошедших с той поры, как он стал ее любовником. Нет, не совсем так. Однажды, лет пять назад, он сделал отчаянную попытку избавиться от нее. Приехал в Чикаго и нанялся водителем автобуса. Он уже решил, что свободен, но однажды, вернувшись домой после ночной смены где-то в пять утра в снимаемую им тесную однокомнатную квартирку с сырыми стенами и подозрением на тараканов, увидел ее там. Она ждала его, разодетая в белый атлас. Аромат ее духов перебивал запах вареной капусты и чеснока, постоянно доносившийся с нижних этажей, и губы ее были сложены в насмешливую улыбку, которая сразу же стала действовать ему на нервы, лишая воли и вызывая эрекцию.
Она медленно раздевалась, давая ему возможность сбежать, но он, естественно, этого не сделал. Стоило ему ее увидеть, как он снова почувствовал, как цепи, эти восхитительные, опасные, ненавистные, сладостные цепи, опять обвиваются вокруг него, приковывая его к месту. Да, у него были девушки, пока он скрывался, две девушки, если быть точным. Он удовлетворил их, но не себя. И тогда он понял, что только Кларисса способна отправить его к головокружительным вершинам. Ему хотелось кричать, бить кулаками о стену, пока на них не выступит кровь.
И когда она разделась перед ним в этой нищей комнатенке, продемонстрировав свое шелковое белье и гладкую ухоженную кожу, он понял, что правда в одном — ему никогда от нее не освободиться… никогда.
Он помнил, как прислонился к двери и на мгновение закрыл глаза от нестерпимой боли, но в этот момент она набросилась на него, как безжалостная тигрица. Ее руки были всюду, губы тоже, и не прошло и пяти минут, как он был глубоко внутри нее, достигая оргазма, заставившего его закричать. Всю ночь они занимались любовью, ругались, дрались, чертыхались и снова любили друг друга. Она ушла утром, побитая, поцарапанная, еле двигающаяся.
Она не оставила ему ни сил, ни желания. Он устало упаковал свои жалкие манатки — два поношенных костюма, купленных с рук, бритвенный прибор и книгу о машинах — и отправился домой. Домой, где его ждал гараж в виде утешительного приза — его собственный гараж. С той поры он открыл еще два гаража, один в Саванне, другой в Далтоне. Переехал в небольшой дом в Атланте. Теперь его руки были ухожены, никаких следов грязи под ногтями. Он стал носить костюмы и галстуки, правильно говорить, научился острить, по крайней мере один раз в неделю обедал в ресторане и завоевал себе репутацию Жеребца Джорджии. И каждую ночь он ждал, не приедет ли она к нему. В дом, стоящий на окраине и выходящий окнами в поле, где не было любопытных соседей.
Так что в самом важном ничего не изменилось.
Машина остановилась перед скромным зданием из кирпича. Кайл легко выбрался из нее и сам достал чемодан из багажника, отмахнувшись от услужливого шофера. На окнах гостиницы, располагавшейся среди небольших частных домов, висели кружевные занавески, большой сад был хорошо ухожен. Кайл вдохнул полной грудью. Никто его здесь не увидит, во всяком случае никто из тех, кто имел значение, — почтенные матроны, жены политиков, художники или организаторы благотворительных акций, которые всегда вертелись вокруг Клариссы, где бы она ни появлялась. Когда он шел по дорожке к двойной двери с матовым стеклом, на губах играла улыбка, но глаза оставались печальными.
Ориел проснулась и обнаружила, что ее мутит от страха. Сегодня премьера. Она быстро оделась и помчалась в столовую. За центральным столом преподаватели пили чай с тостами, обсуждали теорию Платона и сравнивали достижения Шекспира и Марло. Ориел решила обойтись кофе. К ней подошла Бетти, держа тарелку с яичницей и беконом, и вопросительно посмотрела на нее.
— Как ты?
— В ужасе.
— Значит в норме.
Ориел посмотрела, как подруга расправляется с едой, и спросила:
— Ты утром свободна?
— После лекции в университете. А что? Хочешь повторить текст?
Ориел пожала плечами.
— Нет смысла. Знаю, что как ступлю на сцену, так все забуду.
— Чепуха. А этой чего надо?
Ориел оглянулась и увидела подходящую к ним секретаршу декана.
— Мисс Сомервилл? — Ориел кивнула, и женщина сообщила, что приехала ее мать и желает с ней повидаться.
Ориел нашла мать в своей комнате. Кларисса встала навстречу дочери. Выглядела она шикарно и экзотично и совершенно не вписывалась в интерьер студенческой неубранной комнаты. Кларисса улыбнулась и протянула руки.
— Мама! — Ориел обняла ее и поцеловала. — Почему ты меня не предупредила о приезде? Господи, как же я нервничаю! — Она подвела мать к постели. — Садись. Как там папа?
Кир шел по коридору к ее комнате, осторожно оглядываясь по сторонам — не видит ли его кто. Он знал, что она нервничает, но, заслышав женские голоса, остановился в нерешительности.
— Я приехала не только чтобы посмотреть спектакль, дорогая, — сказала Кларисса, нервно дергая за концы своего капюшона.
— Да? Ничего не случилось, мама?
Кир из-за двери расслышал страх в ее голосе и подошел поближе.
— Я не уверена, — сказала Кларисса. — Был странный телефонный звонок насчет тебя и одного молодого человека. Ты помнишь Маргарет Свейнтон? Ее дочь здесь учится. Она мне позвонила. Решила, что я должна знать.
Ориел почувствовала, как упало сердце и к горлу подступила тошнота. Она знала, что сейчас услышит, и ей это не нравилось. Стоящий за дверью Кир замер.
— Так вот, дорогая… — Кларисса с несчастным видом оглядела комнату. Она боялась этой встречи с момента телефонного звонка.
Через приоткрытую дверь Кир видел, каким жестким и упрямым стало лицо Ориел. Он с облегчением вздохнул и только тогда понял, в каком находился напряжении. Ему на мгновение почудилось, что Ориел поддастся давлению матери, а что она станет давить, он не сомневался. Ему стало стыдно, что он мог усомниться в Ориел.
— Понимаешь, она говорит, что ходят слухи… — деликатно начала Кларисса, но Ориел было не до тонкостей, она перешла сразу к делу.
— Какие слухи?
Кларисса заметила твердый взгляд дочери, решительно поднятый подбородок и все поняла.
— Послушай, дорогая… ты же знаешь, как бывает, — обеспокоенно начала она. Как похоже на ее буйную дочь позволить себе попасть в беду. А Кларисса полагала, что она не переживет, если Ориел неудачно выйдет замуж. Она должна помешать своему ангелу сделать роковую ошибку. — Я просто тревожусь, вот и все. Идут разговоры о тебе и этом молодом человеке, режиссере спектакля. Каком-то… ковбое из Канзаса, — закончила она, надеясь, что дочь поймет, насколько смешон такой мезальянс.
Ориел чуть не рассмеялась. Снобизм ее матери просто поражал.
— Кир Хакорт вовсе не ковбой, — сказала она. — У его отца было ранчо в Канзасе, но сейчас его нет, он умер.
— Да, — мрачно подтвердила Кларисса. — Я все знаю. Несколько сотен акров в небольшом городишке под названием Барманвилл. Дорогая, я надеюсь, у тебя с ним ничего серьезного. Ты еще слишком молода, чтобы…
— Все очень серьезно! — перебила Ориел, хотя где-то в ее душе и жило крошечное сомнение.
После той первой ночи они с Киром были любовниками уже целый месяц. Они разговаривали, целовались, гуляли по Оксфорду и окрестностям, смеясь и держась за руки, один раз даже занимались любовью в сарае, сначала дрожа от холода, а потом горя от страсти. Они уже знали друг о друге буквально все. Она сказала ему, что любит его, шептала эти слова ночью и днем, и он отвечал ей тем же. Но это была первая любовь, и она не знала, относится ли Кир к этому с такой же серьезностью, как и она. Это единственное облачко на ясном горизонте ее беспокоило.
— Ах, дорогая, — с отчаянием произнесла Кларисса. Как объяснить дочери, что брак влияет на всю оставшуюся жизнь и если произойдет ошибка… Она вспомнила о Кайле и глубоко вздохнула. Если произойдет ошибка, то рушится не только твоя жизнь, но и жизнь других.
Ориел беспомощно посмотрела на мать и заметила любовь и боль в ее глазах. Но почему она просто не может оставить их в покое?
— Ты же не знаешь Кира, мама! Представления не имеешь, какой он человек на самом деле.
Кларисса встала, подошла к окну и уставилась на плац перед домом.
— Что этот мальчик собирается делать после окончания университета? Вернуться с тобой в Канзас?
— Да ради Бога, мама. Кир — стипендиат, он не какой-нибудь деревенщина, с которым можно обращаться так, как ты обращаешься с коридорными в гостиницах. Он написал пьесу, поставил ее, и все говорят, что спектакль будет удачным…
— Значит, он собирается увезти тебя на Бродвей или в Голливуд, так? — устало спросила Кларисса, поворачиваясь к дочери и глядя на нее расстроенными глазами. — Дорогая, прошу тебя, не торопись. Ты в чужой стране, думаешь, что впервые влюбилась, но все может так быстро измениться…
— Я его люблю. И Кир меня любит. Что бы ты ни говорила, ничего не изменится. Мама, ну посмотри же ты правде в глаза, — быстро перебила ее Ориел.
— Я бы сам не мог сказать лучше, — мягко произнес Кир, входя в комнату.
Женщины вздрогнули и резко обернулись. Кларисса должна была признать, что внешний вид человека, который собрался разбить сердце ее дочери, поразил ее. Она уверяла себя, что он — примитивный деревенщина, соблазнивший ее дочь с помощью грубого секса. Но, когда он вызывающе посмотрел на нее, она инстинктивно поняла, что Кир обладает чем-то неуловимым… может быть, аурой сильной личности, которую не часто встретишь в мужчинах. Он безумно, до боли в сердце напомнил ей Кайла. Его происхождение и воспитание сразу отошли на задний план, он стал казаться ей выше и значительнее. Даже в грязных джинсах и черном свитере с дырами на локтях он выглядит гигантом. Молодым, едва оперившимся, но все равно гигантом. Одним из тех, кто способен взять мир за горло и хорошенько встряхнуть. Все это она увидала и испугалась. Ориел нужен человек, способный о ней позаботиться, а не любитель острых ощущений. Ориел выросла в светской среде. Этот человек… да он же казался дикарем рядом с ней. Она чувствовала, как к сердцу душной волной подступает отчаяние, ибо впервые ей пришло в голову, что ей не удастся легко подавить этот роман в зародыше.
— Полагаю, вы — Кир, — заметила Кларисса ледяным тоном, стараясь взять себя в руки. — Вы всегда подслушиваете чужие разговоры?
Кир ухмыльнулся.
— Если представляется возможность, — спокойно сказал он.
Ориел невольно широко улыбнулась, обрадованная способностью Кира противостоять ледяному сарказму матери.
Кларисса решительно взглянула на Кира.
— Я хочу с вами поговорить. Наедине.
— Мама, я не хочу… — горячо вмешалась Ориел, но Кир поднял руку и спокойно сказал:
— Все в порядке. Не волнуйся.
Ориел неохотно встала с кровати и, проходя мимо него, прошептала:
— Будь осторожен.
Кир взял ее лицо в ладони и основательно поцеловал, не обращая внимания на разгневанное шипение, исходящее с другой стороны комнаты.
— Все будет хорошо, — пообещал он тихо.
Ориел сразу и безоговорочно ему поверила. Мать привыкла все делать по-своему, но, когда девушка заглянула в карие глаза человека, которого полюбила всей душой и сердцем, она поняла, что на этот раз Кларисса проиграет. Как же ей повезло! — думала Ориел. Найти такого человека, причем с первой попытки, — это ли не чудо? Она с вызовом взглянула на мать, ответившую ей холодным взглядом, и вышла, плотно притворив за собой дверь.
Кларисса открыла сумку и извлекла оттуда сигареты.
— Она явно без ума от вас, — признала она неохотно. — Но она так молода. Наверняка вы ее первая любовь.
— И первый любовник, — решительно заявил Кир, но спокойно, без ехидства. Кларисса ему не нравилась, но он не мог не отдать должное ее выдержке. Большинство матерей на ее месте сейчас бы рвали и метали.
— Тем не менее, — продолжила она, будто он ничего и не говорил, — с такими вещами легко покончить. Если я перестану платить за ее обучение, ей придется вернуться домой. И посмотрим, как повлияют на ваши отношения расстояние в несколько тысяч миль и долгая разлука.
Кир улыбнулся.
— Я тоже могу бросить университет, мы будем работать.
— Работать? — поразилась Кларисса. — Да Ориел дня в своей жизни не проработала.
Кир молча смотрел на нее, поражаясь, как родная мать может так плохо знать дочь.
— Научится, — коротко бросил он. И от того, как он это произнес, сердце Клариссы сжалось от страха. Что он собирается делать? Жить за счет Ориел?
— Сколько хочешь, неотесанная канзасская деревенщина? — спросила она тихо, но с дикой яростью. — Сколько тебе дать, чтобы ты оставил мою дочь в покое?
Кир сначала не поверил своим ушам, потом разозлился, но гнев быстро сменился жалостью.
— Леди, мне вас жаль, — сказал он, повернулся и вышел.
Ориел, ждавшая немного дальше по коридору, вопросительно посмотрела на него.
— Что она сказала?
— Думаю, ничего нового.
Ориел поморщилась.
— Что теперь делать?
— Пойдем искать Джона Кортени. Он больше известен как Джински. У его отца есть личный самолет. Держит его в Кидлингтонском аэропорту, всего в нескольких милях отсюда.
— Зачем нам самолет?
— Полетим в Шотландию.
Они уже вышли во двор, и сверху на них с тяжелым сердцем смотрела Кларисса. Придется задержаться в Англии дольше, чем она планировала. Ориел нужна защита, хоть она сама и не отдает себе в этом отчета. Кларисса никому не позволит использовать дочь в своих интересах. Она с ненавистью посмотрела на темную голову Кира.
— Шотландию? — повторила Ориел еле слышным шепотом. — Зачем нам в Шотландию? Сегодня же премьера.
— На премьеру мы успеем, — заверил ее Кир и обнял за плечи. Его рука была тяжелой, теплой и успокаивающей, и Ориел, приноровившись к его шагу, вдруг почувствовала себя необыкновенно счастливой.
— А что в Шотландии? — спросила она после небольшой паузы. Они медленно шли к воротам, думая каждый о своем.
— Гретна-Грин.
— А кто это?
— Не кто, а что, — поправил он. — Это такое местечко, где можно пожениться без разрешения родителей.
— Пожениться? — Ориел замерла.
— Ага. Эта женщина, — он кивком указал на здание колледжа, — не оставит нас в покое.
— И ты боишься, что ей удастся нас разлучить, — закончила за него Ориел, неожиданно ощутив острое разочарование.
Кир покачал головой.
— Ей никогда не удастся нас разлучить, — упрямо заявил он. — Но пока мы не поженимся, она будет болтаться под ногами и действовать нам на нервы. Мне, прямо скажу, ни к чему эти радости. А тебе?
Ориел уставилась на него и неожиданно безудержно расхохоталась. Прохожие таращились на них и начали улыбаться, когда молодая пара принялась обниматься, а Кир приподнял Ориел и закружил. Любовь утром в понедельник. Что может быть прекраснее?
Они обнаружили Джона Кортени в столовой, где он с упоением поглощал овсяную кашу. Он пришел в восторг от романтичности происходящего и с готовностью взялся помочь. Он будет свидетелем и шафером, сообщил ему Кир.
В самолете Джон обнаружил шампанское, которое они с удовольствием выпили. К полудню они были в Шотландии. Джон одолжил им десятку, и Ориел купила длинное белое платье. Кир порылся в карманах и приобрел цветы, чудесные розовые и пурпурные фиалки и одну розу. Глаза Джона подозрительно блестели, когда молодые клялись друг другу в вечной любви, и он настоял, чтобы на обратном пути они заехали в Эдинбург, где угостил их ланчем, состоящим из говядины по-веллингтонски и яблочного пирога. Ориел и представить себе не могла лучшего свадебного пира.
Но, с ее точки зрения, лучшим за весь день был момент, когда их пригласили зайти. Джон хлопнул себя ладонью по лбу и в отчаянии застонал.
— Кольцо, — пробормотал он. — У нас нет кольца.
Тут Кир улыбнулся и вытащил из кармана простое золотое кольцо. Она смотрела на это кольцо в полутемном зале, пока они ждали, когда их объявят мужем и женой, и внезапно осознала, что он с самого начала хотел на ней жениться и что визит ее матери лишь ускорил события. Она заплакала, засмеялась от счастья и бросилась его целовать.
В Кидлингтонский аэропорт они прибыли около шести. Сломя голову они кинулись в колледж: Ориел — переодеваться, а Кир — в театр, где все уже стояли на ушах. Первым его заметил Вив.
— Где ты шляешься, черт побери? — завопил он, а остальные члены труппы взирали на Кира со смешанным чувством облегчения и раздражения.
— Простите, — извинился он перед всеми сразу. — Меня задержали дела.
Вив уставился на него, открыв рот.
— Его задержали дела, — изумленно повторил он, оглядываясь на остальных в поисках поддержки. Хоть он и был лучшим другом Кира, но по мере того как проходило время и приближалось начало спектакля, а проклятым янки и не пахло, даже он начал сомневаться, не струсил ли его приятель. Теперь он твердо, но все-таки слегка игриво перечислил все претензии к Киру. — Ты должен был быть здесь с утра. Сломалась декорация, осветительные лампы перегорели, а Карлик заболел.
— Но все сделано? — спросил Кир, сбрасывая пальто и закатывая рукава.
У Вива совсем отвисла челюсть.
— Да не в этом дело. Ты же режиссер, проклятый янки. Где ты пропадал весь день? Ты должен был быть здесь, держать нас за руки, успокаивать. И мы хотим знать, чем ты вместо этого занимался.
Все его дружно поддержали. Кир посмотрел на сердитые лица друзей, потом снова на Вива и пожал плечами.
— Я женился, — просто объяснил он. — В Гретна-Грине, — добавил он. Все молчали. — На Строптивой, — закончил он, и внезапно все присутствующие, поняв, что он не шутит, разразились аплодисментами, смехом и свистом. Не было недостатка и в двусмысленных намеках.
Вив подошел к нему, потом медленно покачал головой.
— Ах ты, проклятый янки, — любовно сказал он и протянул руку.
Кир с широкой улыбкой на лице пожал ее. Он на самом деле женился. У него теперь есть жена. В мир вошла миссис Кир Хакорт. До него все это начало медленно доходить, голова пошла кругом, и он вынужден был сесть.
— Еще никогда у меня не утаскивали мою героиню прямо из-под носа, — пожаловался Вив. — Как тебе удалось смотаться в Шотландию и обратно за один день?
Кир им все рассказал. Работа полностью застопорилась, потому что он вынужден был выложить им все пикантные подробности. Не рассказал он им лишь о приезде матери Ориел этим утром. Тем более что сама мадам появится в театре к поднятию занавеса ровно в… Он взглянул на часы и завопил:
— Полчаса до начала! Черт возьми! — При этих полных ужаса словах все снова начали смеяться.
— Добро пожаловать в замечательный мир шоу-бизнеса, янки, — сердечно произнес Вив и хлопнул его по спине.
К семи часам зал был полон. В маленькой комнате, отведенной под гримерную, Бетти заканчивала гримировать Ориел. Та уже в десятый раз извинялась за то, что не взяла Бетти в Шотландию, как раздался клич:
— Занавес!
— Ох, нет! — Ориел с ужасом смотрела на свое отражение в зеркале. За один короткий день она умудрилась, возможно, потерять мать, приобрести мужа, а теперь ей предстоит первый раз в жизни выйти на сцену перед такой большой аудиторией. Ну и денек выдался!
Кларисса сидела в первом ряду между деканом физического факультета и знаменитым дирижером лондонской филармонии. Со всех сторон ее окружали сливки оксфордского общества, собравшиеся на студенческий спектакль этого года. Если он окажется удачным, то пойдет всю неделю до Рождества.
Занавес поднялся. На сцене были декорации гостиной в пригородном доме. Кларисса нахмурилась. Она ошиблась или кто-то ей действительно говорил, что они ставят «Укрощение строптивой»? Следующие два часа она сидела, не сводя глаз со сцены. Она едва узнавала свою дочь — никакого акцента, никакой мягкости и изысканности. Вместо этого она видела строптивую мужененавистницу, вознамерившуюся во что бы то ни стало поставить на колени Пита, ее противника-мужчину. Во время первого акта Кларисса молилась, чтобы пьеса с треском провалилась, чтобы зрители шипели и улюлюкали и морально уничтожили дегенерата, который отважился так непотребно и нагло обращаться с Шекспиром. Но уже после антракта стало ясно, что спектакль имеет грандиозный успех. Он был забавным, занимательным, трогательным и невероятно сексуальным.
Главный герой в исполнении Вива излучал мужественность и силу, и, следя за ним и Ориел, Кларисса даже подумала, не следует ли ей попросить его помочь ей. Разве смогла бы Ориел так сыграть, если бы была к нему равнодушна? Она спросила сидящего рядом декана, кто играет ведущую мужскую роль, и услышала, что он — сын графа. Кларисса кивнула, внезапно преисполнившись надежды. Английский граф — совсем неплохая партия для ее дочери. Ориел рождена, чтобы быть хозяйкой большого дома. Да и титул не помешает…
Когда упал занавес, скрыв от зрителей уже укрощенную и покорную Кейт, надевающую домашние тапки на ноги Питера в драных носках, зал дружно встал и начал аплодировать. Сначала на поклон вышли второстепенные персонажи, потом Вив, за ним Ориел. Исполнителей главных ролей наградили бешеными аплодисментами. Ориел смотрела на приветствующих ее зрителей и удивлялась. Она вышла на сцену нервной развалиной, судорожно пытающейся вспомнить первую фразу. Увидела Вива, его сочувствующие глаза, и через секунду появился голос, чистый и ясный, как на репетиции. Весь спектакль Кир простоял за боковой кулисой, обеспечивая ей моральную поддержку. К третьему действию она уже получала огромное удовольствие от спектакля. Теперь зрители кричали, требуя на сцену автора и режиссера. Кир заколебался, но Ориел подошла к нему, взяла за руку и вывела на сцену. Они поклонились под оглушительный гром аплодисментов.
За кулисами Кир обессиленно свалился на стул, а Вив хлопнул его по спине.
— Ну, бедный ты наш женатик, ты своего добился.
Кир застонал.
— Никогда в жизни. Чтобы я еще раз взялся ставить спектакль — да ни за что!
Все рассмеялись, напряжение постепенно спадало, чему немало — способствовала эйфория от удачной премьеры.
— Ты видел Флейки в заднем ряду? Он из штанов выпрыгивал, — заметил кто-то под общий смех.
Потом все вдруг замолчали, ибо Вив поднял бокал. В нем было дешевое красное вино, потому что большего они не могли себе позволить, но никто не роптал.
— За «Кейт против Пита», — провозгласил он. Никем не замеченная Кларисса, стоя на пороге, вытягивала шею, стараясь найти Ориел. Она собиралась тепло поздравить обоих — и дочь, и Кира Хакорта. Ведь спектакль и в самом деле получился хороший. — И за нашу главную героиню и режиссера. Поздравляем с браком, хорошего вам здоровья, пусть все ваши беды будут маленькими. И если вы снова решите сбежать в Шотландию, не делайте этого в день премьеры следующего спектакля! — Вив снова поднял бокал.
Кир и Ориел поцеловались. Им о многом предстояло позаботиться. Надо было в первую очередь найти квартиру. Затем известить декана, изменить фамилию Ориел в университетских документах. Кир протянул ей руку, она взяла ее, и их глаза встретились.
Стоящая в дверях Кларисса побелела. Ее глаза остановились на руке дочери, и она заметила там блеск обручального кольца. Она молча повернулась и спотыкаясь ушла. Подобно роботу она шагала по улицам, ее переполняла дикая ярость. Ох, Ориел, что же ты натворила? Мысли путались у нее в голове — она лишит ее наследства, оставит без гроша. Но, разумеется, она не могла так поступить. Ориел тогда пропадет. Ей надо каким-то образом развести их.
В ее номере Кайл принимал душ. Он слышал, как открылась дверь ванной комнаты, сквозь матовое стекло различил неясную фигуру. Постояв на пороге, она подошла к кровати и принялась раздеваться.
Внезапно дверь душа открылась, и он едва не упал, поскользнувшись на кафельном полу, когда она набросилась на него. Ее волосы сразу потемнели, попав под струю воды. Губы были горячими и жадными, он почувствовал, как сильно она укусила его за нижнюю губу. Его руки автоматически легли ей на плечи. Сначала он хотел оттолкнуть ее, но, как только пальцы коснулись ее кожи, он забыл обо всем и притянул ее к себе. Соски, твердые как камень, прижались к его груди, и его член мгновенно отреагировал, встав по стойке смирно. Она быстро опустила на него руку и сжала так крепко, что он вскрикнул.
Кларисса вгляделась в красивое, суровое лицо и мгновенно забыла об Ориел. Кайл был смыслом всей ее жизни. Она ласкала его и чувствовала, как ее тело горит от нетерпеливого предвкушения. Она молча встала перед ним, оперлась руками о его плечи и легко подпрыгнула. Кайл машинально подхватил ее за бедра, а она обвила ногами его ягодицы.
Он открыл глаза только тогда, когда она взяла его член и направила в себя. Он застонал, потом снова вскрикнул, когда она начала двигаться, а он легко поддерживал ее в этой позиции. Она трудилась изо всех сил, как будто хотела расплющить его по стене, а теплые струи воды разбивались о ее спину. Ноги Клариссы сжали его талию как в тисках, и она все двигалась и двигалась в бешеном темпе. Потом вскрикнула, перевела дыхание и начала все сначала. В конце концов даже его сила иссякла, он резко повернулся кругом и прижал ее к стене. Его лицо исказилось в экстазе, он застонал и обмяк. Кларисса, удовлетворенная потрясенным выражением его лица, ласково оттолкнула его. Он медленно сполз вниз по кафельной стенке и сел на коврик.
— Этот подонок на ней сегодня женился, — сообщила Кларисса, а ее все еще упругие груди поднимались и опускались при каждом вдохе и выдохе. — Он на самолете слетал с ней в Шотландию и там женился. Почему она оказалась такой… слабой? И как могла я быть такой дурой?
Когда Кайл понял, что послужило причиной для его полуизнасилования, почти физическая боль волной прокатилась в его груди.
Кларисса посмотрела на него сверху вниз и мягко улыбнулась. Взяла кусок мыла, намереваясь продолжить его сексуальные мучения. Кайл плотно закрыл глаза, радуясь что струи воды прячут слезы, вытекающие из-под его крепко закрытых век.
Когда-нибудь она зайдет слишком далеко.