О последующих десяти минутах Люси вспоминала потом, как о связанных с самым сильным замешательством в ее жизни.

Мужчина, поднявшийся из-за полированного стола, предложил ей стул, обворожительно улыбался и был крайне вежлив. Она не сомневалась, что сначала он смотрел на нее с некоторым любопытством, и боялась, что в значительной степени это связано с ее костюмом. Однако стоило ей назвать графиню Ардратскую и показать брошь, как вопрос о том, поношен ее костюм или нет, отпал сам собой. Любезный джентльмен расплылся в улыбке и стал чрезвычайно словоохотлив.

Брошь подвергли скрупулезной проверке под специальным увеличительным стеклом, при этом пожилой ювелир и его помощник обменивались взволнованными замечаниями. До Люси доносились их восхищенные реплики: «Превосходно», «Какая невероятная глубина цвета», — и она поняла, что броши такого качества попадают в их жадные руки не каждый день и даже не каждую неделю. Люси вспомнила слова графини, что ювелир не станет артачиться и даст за брошь две тысячи фунтов.

И действительно, вопрос о цене возник так просто и так естественно, что она сразу же отрицательно покачала головой, услышав сумму: тысяча семьсот пятьдесят гиней…

— Этого мало, — проговорила Люси. Джентльмены обменялись взглядами и слегка улыбнулись.

— Две тысячи.

— Гиней? — поспешила уточнить Люси, желая поскорее прояснить обстановку.

Пожилой ювелир заверил ее, что имеет в виду именно гинеи. Люси почувствовала, как кровь прилила к лицу, глаза засияли. Она ощущала, как от волнения у нее учащается пульс, и никак не могла поверить, что сделка совершилась с такой легкостью. Был момент, когда у нее затряслись поджилки, она испугалась, что в броши, дорогой сердцу графини, обнаружатся какие-нибудь изъяны или из-за старомодного фасона уменьшится ее ценность. Но потом с торжеством поняла, что и мясник, и молочник, отравляющие жизнь Августине требованиями заплатить им, получат наконец свои деньги и что можно будет (ура!) закопать канистру с остатками патоки в саду. Собакам достанется по большой мозговой косточке — пусть себе оттачивают на ней зубы! А если им надоела мясная подливка, можно разделить между ними кусочек вырезки, да еще дать на гарнир горстку грибов, раз они так их любят!

Она почувствовала такое облегчение, что у нее даже слегка закружилась голова, и при мысли о собаках она чуть не захихикала. Единственное, о чем она не вспомнила, так это об обещании графини, что, если за брошь будет получено две тысячи гиней, та купит ей полный комплект новой одежды и выплатит задержанное жалованье. Люси заранее радовалась, что в течение следующих нескольких недель к ленчу не будут подавать тяжелые, жирные пудинги и у Августины не будет причин принимать мрачный вид всякий раз, когда Люси входит в кухню. Возвращаясь к реальности, она спросила слегка охрипшим голосом:

— Наличными?

Джентльмены снова переглянулись: обычно это не принято. Но как раз сейчас один клиент случайно заплатил наличными за очень дорогую безделушку, которая, вне всякого сомнения, сегодня же вечером украсит шею какой-нибудь дамы, так что наличность в сейфе есть. Если молодая леди не возражает немного подождать, пока они все проверят…

Молодая леди не возражала и освободила их от сомнений, одарив одной из своих прелестных улыбок. Потом она стала ходить по комнате, рассматривая содержимое стеклянных витрин на стенах, а пожилой ювелир ходил за ней следом и полушутя предлагал взглянуть на драгоценности поближе. Люси совершенно серьезно ответила ему, что, если она и взглянет на них поближе, никому от этого лучше не будет, и тут же невольно вскрикнула, пораженная красотой ожерелья из сапфиров: камни не были тусклыми и помутневшими, как многие в шкатулке у графини, нет, это были живые камни всех оттенков синего цвета.

Ювелир взял ожерелье с витрины, где оно покоилось на бархате, и защелкнул замок на шее Люси. Впоследствии она подумала, что, возможно, он принял ее за несколько эксцентричную наследницу, разгуливающую в поношенных платьях. Когда он осторожно повернул ее к зеркалу и она увидела себя в полный рост с сапфирами, обвивавшими ее длинную шею, у нее захватило дух. Благодаря какой-то удивительной игре света или в результате странной метаморфозы глаза у нее сделались синие, под стать сапфирам, и сияли таким же необычным синим огнем. Мягко очерченные розовые губы — а рот ее никак нельзя было назвать маленьким — слегка приоткрылись от изумления, обнажив безукоризненно ровные, словно жемчуг, зубы.

— Вам всегда нужно носить сапфиры, — тихо проговорил ей на ухо ювелир. — Они вас просто преображают… и жемчуг. Жемчуг вам будет очень к лицу.

Позади них открылась дверь, и голос, в котором звучало некоторое нетерпение, словно извиняясь, произнес:

— Простите за вторжение, но у меня мало времени…

— Конечно, конечно, — заспешил ювелир, перенося всю свою учтивость с Люси на незнакомца. — Я займусь вами через минуту… Буду весь к вашим услугам.

Он снял ожерелье с шеи Люси и снова поместил его в витрину, а незнакомец, который к этому времени уже, наверное, выбрал булавку для галстука, перевел на Люси холодный взгляд. Такой холодный, что Люси снова впала в полное замешательство. Она вдруг почувствовала себя растерявшимся пловцом, который испугался бесконечной глубины бездны, что под ним, и захлебнулся водой, и уже не может сделать ни одного гребка.

Люси заставила себя что-то сказать ювелиру, поблагодарила за то, что он разрешил ей примерить ожерелье, и, борясь со смущением, какого никогда еще не испытывала, повернулась к молодому помощнику ювелира, терпеливо ждавшему, пока она спрячет в отделение своей вместительной сумочки две тысячи хрустящих банкнотов. Она отрывисто поблагодарила и его. Молодой человек проверил замок ее сумочки, убедился в его исправности, а пожилой ювелир предложил вызвать для нее такси.

— О нет, нет! — заторопилась Люси. — Я пойду пешком.

— Но с такими деньгами?..

— Я возьму такси, если захочу, — сказала она, задыхаясь.

Оба джентльмена с поклонами проводили ее до выхода из магазина, молодой помощник шагал впереди, чтобы открыть ей дверь, а пожилой ювелир низко кланялся, пока она не переступила порог.

За всей этой церемонией наблюдал стоявший в стороне незнакомец, прервавший беседу Люси с пожилым ювелиром, а другой покупатель, довольно вульгарного вида, в кричащем костюме, с цветком в петлице, объяснявший, что хочет купить подарок для леди, тоже не сводил с них глаз.

Выйдя из магазина, Люси почувствовала себя так, будто она летит по воздуху. Впервые в жизни при ней была огромная сумма денег, правда, не ее собственных, но лежавших в ее сумочке, и впервые в жизни мужчина так смотрел на нее, что она, наверно, никогда не сможет его забыть.

Люси не могла сказать, что он смотрел на нее с восхищением, не могла даже утверждать, что в его взгляде был какой-то особый интерес. Он просто смотрел на нее, а она в это время словно таяла и испытывала глубокое, ни с чем не сравнимое замешательство и неуверенность. И когда она запихивала трясущимися руками деньги в сумочку, и когда выходила из магазина, она знала, ощущала затылком, что незнакомец следит за каждым ее движением.

Она шла, не отдавая себе отчета куда и зачем, и единственное, что она делала сознательно, — это крепко прижимала сумочку к груди, чтобы никто не мог ее отобрать.

«Кто он? Кто? — спрашивала она себя. — И почему он так на меня смотрел?»

Мимо медленно ползло такси, и в голове у нее пронеслась мысль, что, пожалуй, ей следует его остановить. Она оглянулась, надеясь увидеть другое такси, которое, может быть, следует за первым, и вдруг кто-то крепко схватил ее за руку и увлек в боковую улочку.

— Идите, идите! — приказал чей-то голос ей в самое ухо — грубый, скрипучий голос. В ноздри ударил отвратительный запах чеснока и дешевого табака. Люси попыталась вырваться, но ледяной голос предупредил: — Только попробуй устроить сцену, сестричка, тебе же будет хуже! Один звук, и эта штука, — ее ткнули чем-то под ребра, — позаботится о том, чтобы этот звук был последним. Так что будь умницей и иди, словно ничего не происходит. Улица тихая, но в любую минуту появится кэб, и мы в него усядемся.

Но уселся грабитель не в кэб, а, получив неожиданный удар, очутился в сточной канаве; Люси же остановилась и, замерев, смотрела, как изящные, но поразительно сильные руки извлекли нападавшего из канавы, поставили к стене и тут же снова отправили в канаву с разбитой челюстью и выпученными глазами. Человек, настолько занимавший мысли Люси, что она угодила в это происшествие, которое вполне могло закончиться не столь благополучно, приказал негодяю немедленно убраться, и тот уполз, не проронив ни звука. После этого Люси почувствовала, что ее во второй раз крепко взяли за руку, и не прошло и нескольких минут, как ее властно препроводили обратно на оживленную улицу; тут же было остановлено такси, незнакомец усадил ее в него и сам сел рядом.

— Куда? — спросил он кратко, цедя слова сквозь зубы.

— Элисон-Гарденс, 24, — ответила она.

Незнакомец сказал адрес водителю, откинулся на спинку сиденья и задал ей еще один короткий вопрос:

— Надеюсь, сумка ваша цела? — Он взглянул на ее сумочку, словно она была сделана не из безобидной кожи, а представляла собой что-то отвратительное, что ему крайне не нравилось. — Полагаю, вы понимаете, что весьма неразумно разгуливать по Лондону с такими деньгами и не знать толком, куда идешь?

Люси глубоко вздохнула и вдруг почувствовала, что ее трясет. Она сознавала, что ее спасли от чего-то ужасного… И своим спасением она обязана этому незнакомцу из ювелирного салона. Конечно, если бы он не смутил ее там, с ней вообще бы ничего не случилось — она разрешила бы ювелиру вызвать такси.

Люси была обескуражена и собственной глупостью, и тем, что с ней только что произошло.

— Да нет, я вовсе не разгуливала, не зная, куда иду, — сделала она слабую попытку разуверить его.

— Рад слышать, — заметил незнакомец.

— Но утро такое чудесное, и у меня в руках никогда не было таких денег сразу! Никогда прежде…

— Значит, это ваши деньги?

— Нет, нет. Они принадлежат моей хозяйке, графине Ардратской.

— Понятно, — протянул он, поудобнее и более непринужденно устраиваясь на сиденье, и принялся рассматривать прохожих.

Люси стало не по себе. Глядя на его сильный квадратный подбородок и плотно сжатые губы, она испугалась, что он рассердился. «Красивым его не назовешь, — думала она, — слишком узкое лицо, хмурые глаза, но эти потрясающие ресницы, такие странные для мужчины, и руки — красивые, хорошо ухоженные руки».

Он был безукоризненно одет — это она заметила еще в салоне, и каждая деталь его костюма говорила о взыскательном вкусе. Волосы красиво подстрижены, лицо тщательно выбрито. Вокруг него витал слабый аромат дорогих сигарет и лосьона. Люси решила, что ему должно быть около тридцати или слегка за тридцать. Вдруг она спохватилась:

— Я… я еще не поблагодарила вас за то, что вы… что вы спасли меня. Если бы не вы… — И подумав, что случилось, если бы он не пришел ей на помощь, она почувствовала, как всю ее обдало холодом. — Вы, должно быть, шли за мной… — предположила она.

— Именно. — Он по-прежнему сидел отвернувшись, словно все его внимание занимали прохожие. — Я понял, что при вас большие деньги, и, на мой взгляд, вы вели себя неразумно.

— А этот… этот человек, который чуть не отобрал у меня деньги, у него ведь был… пистолет. Он мог вас застрелить!

Незнакомец покачал головой, и Люси впервые увидела на его лице слабую улыбку.

— Не мог. И пистолета не было. Он вас просто обманул. Я назвал бы его прирожденным авантюристом. Стоило ему увидеть, как вы выходите из ювелирного салона старого Холлидея, прижав к себе сумочку, и он сразу решил, что судьба милостива к нему и посылает ему счастливый случай. Вы ведь были не просто легкой добычей, а, как бы это сказать, сами шли ему в руки… Уверен, он поминает меня сейчас в самых недвусмысленных выражениях, ведь я вмешался и отнял у него дар, посланный небесами…

Люси бросила смущенный взгляд на его руки:

— Вы его здорово отделали.

— Надеюсь, челюсть заживет у него нескоро.

— Графиня будет очень, очень благодарна, когда я ей расскажу.

При этих словах он резко к ней повернулся:

— Похоже, графиня так же непрактична, как вы. И по-моему, ее нужно публично осудить за то, что она позволяет молодой женщине вроде вас заниматься продажей драгоценностей для нее. Почему бы ей не сделать это самой? Или могла бы кого-нибудь послать с вами.

— Но больше никого нет.

— Вы хотите сказать, — он откровенно изучал ее, — что живете с ней вдвоем?

— Не совсем вдвоем, у нас еще есть Августина, она о нас заботится… Августина живет с мадам многие годы. Но мадам уже старая и Августина тоже, она теперь едва поднимается по лестнице. Так что бегать по разным поручениям могу только я.

— Однако…

Люси уже заметила, что он немного похож на иностранца, и у него вдруг вырвалось восклицание, которое прозвучало для нее незнакомо, она не поняла на каком языке.

— Однако продавать драгоценности — не значит бегать по разным поручениям. Этим должен заниматься специалист или, по крайней мере, тот, кто знает толк в камнях. Старый Холлидей — человек абсолютно честный, но вас могли жестоко обмануть…

Люси покачала головой, на этот раз улыбнулась она:

— Нет, ведь я же получила инструкции от мадам. Она знает цену всех драгоценностей, которые хранятся у нее в шкатулке, всех браслетов, ожерелий, колец, вплоть до маленьких бриллиантовых запонок и сережек.

— Выходит, ваша мадам, — темные брови незнакомца приподнялись, — женщина состоятельная, раз у нее столько драгоценностей?

Люси поспешила рассеять это впечатление:

— Нет, что вы. Это же все для Серонии. То есть, я хочу сказать, для восстановления в Серонии монархии. Мадам согласилась продать сегодня эту брошь, потому что нам ужасно нужны деньги.

— Понятно, — снова проговорил он, и у него довольно уныло опустился уголок рта. — Остается только надеяться, что, когда монархия будет восстановлена, Серония оценит такую щедрость. Хотя, насколько я могу судить, сейчас она прекрасно обходится без всякой монархии.

Такси остановилось у дома номер 24 по Элисон-Гарденс, и Люси приготовилась выходить. Она крепко зажала в руке свою сумочку и взглянула на человека, остававшегося так странно сдержанным, хотя только что он оказал ей бесценную помощь. И она решила еще раз поблагодарить его.

— Не могу сказать, как я благодарна вам за то, что вы спасли для графини две тысячи гиней. Просто ужасно, если бы мы остались без этих денег… настоящая катастрофа.

— Я бы сказал, что для графини катастрофа, если она лишится вас, — проговорил незнакомец.

Он помог Люси выйти из машины и настоял на том, что расплатится сам.

— Ведь если вы откроете свою сумочку, случится новая катастрофа, — улыбнулся он, блеснув крепкими белоснежными зубами, и протянул ей руку. — Берегите себя, мадемуазель, и послушайтесь моего совета: найдите себе безопасную работу где-нибудь в сельской местности, воспитывайте чьих-нибудь собачек или что-то в этом роде. Поверьте, вы больше подходите для таких занятий, чем для участия в государственных делах Серонии.

Люси отметила, что он не назвал ей своего имени и не спросил, как зовут ее, и вот сейчас он навсегда исчезнет из ее жизни.

— У графини три собаки, с которыми я вожусь каждый день, — сказала она, просто чтобы что-то сказать. И когда его длинные пальцы сжали ее ладонь, добавила: — Не хотите ли зайти познакомиться с мадам? Всего на минутку, — продолжала она умоляюще. — Пусть графиня поблагодарит вас и угостит хересом.

У него в глазах вспыхнули искры.

— Если ваша хозяйка начала продавать драгоценности, чтобы свести концы с концами, я не смею лишать ее хереса. К тому же…

— Но у нее хороший херес, — заверила его Люси. — Даже когда дела обстоят плохо, ей и в голову не приходит предлагать кому-нибудь… что-то ординарное.

— Вы меня заинтриговали, — сказал он мягко и, к великому удивлению Люси, поднял ее руку к губам. — Однако, к сожалению, у меня назначена встреча. Передайте мое почтение ее высочеству и порекомендуйте ей перестать беспокоиться о Серонии. Если у нее есть что продать, посоветуйте ей это продать и получить удовольствие от вырученной суммы. И конечно, разделить это удовольствие с вами.

На секунду его взгляд остановился на ее потрепанном костюме.

— До свидания, мадемуазель!