Они приехали в Севилью неделю спустя. В течение этой недели у Эйприл было столько свободного времени и она испытала столько новых для себя ощущений, что чувствовала себя абсолютно не в своей тарелке. Во время поездки в Севилью дон Карлос прямо-таки подавлял девушку своей предупредительностью и в то же время, казалось, мысленно находился за сотни миль от нее. Эйприл не привыкла путешествовать по воздуху и втайне нервничала, но он почувствовал это и отвлекал ее внимание рассказами о Майорке. Его голос, который так успокаивающе действовал на нее, был мягким и ровным, и даже его слабый акцент, когда он говорил по-английски, завораживал ее. Эйприл вдруг поняла, что ждет того момента, когда он произнесет ее имя и, как обычно, назовет ее «mia сага». Казалось, нет ничего странного в том, что мужчина, за которого собираешься замуж, обращается к тебе «моя дорогая», но, если этот мужчина — неуловимый и загадочный дон Карлос де Формера-и-Сантос, поневоле чувствуешь себя в каком-то нереальном мире.
После прибытия в Севилью он внезапно замолчал и отдалился от нее, став почти таким же отстраненным и холодным, как в тот день, когда они встретились впервые.
Севилья только пробуждалась к жизни после дневной жары. Уличные фонари были уже зажжены и сверкали как звезды среди буйной зелени. Кованые светильники, висевшие на домах, посылали бледные лучи в тихие патио. В свете фонарей тени на узких севильских улицах становились еще чернее.
В теплом воздухе был разлит дурманящий аромат цветов. Когда огромная черная машина, на которой они ехали из аэропорта, нырнула под пышные кроны пальм, Эйприл вспомнила, что Андалузию всегда называли землей цветов и садов. Каждый дом здесь был буквально окутан цветами.
Сидя рядом с ней на заднем сиденье машины, дон Карлос не проронил ни слова, пока они направлялись к центру города. Возможно, он беспокоился о том, как отреагируют члены его семьи, когда он представит им свою будущую невесту. Ведь прежде они даже не слышали о ней!
Машину вел одетый в ливрею шофер, и если бы для Эйприл были нужны какие-то доказательства высокого общественного положения дона Карлоса, то шофера оказалось бы вполне достаточно. Внутреннее убранство автомобиля создавало впечатление просто умопомрачительной роскоши. Эйприл казалось, будто она не едет по асфальту, а летит над землей, окутанная атмосферой изобилия и комфорта.
Они очень быстро выехали из Севильи и теперь направлялись за город. Стало уже совсем темно, и, хотя Эйприл видела звезды, сверкающие в фиолетово-синем небе, и золотой серп молодой луны, висящий, словно брошь, в безоблачном пространстве, все остальное было скрыто мраком. У нее возникло ощущение открытого космоса, поскольку небо нависало очень низко над землей, а в открытые окна машины дул соленый морской бриз.
Дон Карлос наконец заговорил.
— Мы почти приехали, — произнес он.
Эйприл ничего не ответила.
Он слегка коснулся ее руки, как будто желая удостовериться, что она все еще рядом.
— Вы устали, сага?
— Не очень.
Как она могла сказать ему, что полна неприятных предчувствий, что сама мысль о встрече с его сестрой приводит ее в состояние близкое к панике? Единственными испанцами, с которыми ей приходилось жить, были сеньор и сеньора Кортес, к тому же сеньора так и не стала истинной испанкой. В доме Кортесов все было поставлено на непринужденную американскую ногу, и в семье царила совершенно неформальная атмосфера. Но трудно было себе представить, что родственники такого мужчины, как дон Карлос де Формера-и-Сантос, также не придавали никакого значения светским условностям. Почти наверняка они должны быть пугающе чопорными — или, лучше сказать, парализующе чопорными, так как чрезмерно изысканные манеры и демонстративная вежливость обычно способны замораживать кровь в венах более импульсивных людей, к которым относила себя Эйприл.
Она откинулась на мягкую обивку сиденья, и, к ее удивлению, дон Карлос снова взял ее за руку.
— Что случилось? — спросил он. — Что вас беспокоит, Эйприл?
Она судорожно проглотила комок в горле.
— Ваша сестра, — наконец произнесла она, — я думала… я ей совершенно незнакома, почему она должна беспокоиться, принимая меня в своем доме?
— Это мой дом, — спокойно поправил он.
Девушка почувствовала легкое облегчение.
— Но даже если так… что вы скажете ей о нас? Вы расскажете ей всю правду?
— Я ничего не скажу ей, кроме того, что мы собираемся пожениться, — спокойно ответил дон Карлос. — И кстати, она уже знает об этом.
— Вы… написали ей об этом?
— Да, я связывался с ней.
Они проехали еще полмили в неуютной темноте.
— Ваша сестра замужем? — спросила наконец Эйприл.
— Нет.
После этого девушка уже не предпринимала попыток завязать разговор. Они проскользнули через пару входных ворот и подъехали к дому. В свете звезд он казался ослепительно белым. Эйприл почти не заметила подробностей, но ей показалось, что они находятся во внутреннем дворике, в который с улицы вела широкая арка.
В доме отворилась дверь, и поток света разрезал темноту дворика, подобно золотому мечу. Когда Эйприл вышла из машины, то увидела несколько ухоженных клумб с темно-красными розами. Розы также обвивали белые колонны просторной террасы. Прежде чем у входа появилась одетая в черное женщина, Эйприл успела разглядеть весьма необычной формы светильники, которые были развешаны по углам двора, и подумала, что они похожи на драгоценные камни.
Женщина, вышедшая к ним из дома, холодно проговорила:
— Вы устали, сеньорита? Вы проделали такой длинный путь из Мадрида!
— Не такой уж длинный по современным меркам, — как бы со стороны услышала Эйприл свой ответ и почувствовала, что к ее запястью на мгновение прикоснулась прохладная рука без колец. Шурша нижними юбками, женщина отступила в полумрак холла и впустила Эйприл в дом.
— Ах, Карлос, как я рада тебя видеть!
Она бросилась вперед, чтобы обнять дона Карлоса, и, хотя Эйприл смутно видела в темноте, она заметила тонкие белые руки, обнимающие его за шею, аккуратную прическу и жгучие черные глаза.
— А я рад видеть тебя, Игнасия! — ответил дон Карлос необычно мягким тоном.
Женщина опустила руки и улыбнулась ему, отойдя в сторону с такой воздушной грацией, с какой шелестят листья на легком ветру. Они стояли рядом в центре квадратного ковра насыщенных красных и синих тонов, а свет качающегося над ними фонаря лил на них потоки янтаря.
— Ты здорова, сага? — спросил он. — Здесь все в порядке?
— Все хорошо, — ответила донья Игнасия и повернулась к Эйприл. — Но ты еще не представил меня своей невесте, — мягко упрекнула она брата.
— Мисс Эйприл Дей, — произнес дон Карлос, взяв девушку за руку, — но ты, конечно, будешь называть ее Эйприл! Эйприл, это моя сестра, донья Игнасия. Она присматривает за домом и ведет все мои дела.
Его последняя реплика прозвучала немного странно, ведь если бы Эйприл была обычной невестой, то она могла бы обидеться. Всякая будущая жена мечтает управлять своим домом самостоятельно, не нуждаясь ни в чьей помощи. В донье Игнасии чувствовалась прирожденная хозяйка, которая в состоянии справиться с любыми затруднениями. Ее темные глаза были, возможно, даже более загадочными, чем у ее брата, бледное лицо напоминало маску.
Эйприл с восхищением и любопытством осмотрелась кругом и, будучи не совсем обычной невестой, только позавидовала способности доньи Игнасии заставлять слуг работать с таким усердием, поскольку черная дубовая мебель просто сверкала, а на коврах не было ни пылинки. И хотя в обстановке холла почти не чувствовалась женская рука, — Эйприл не заметила здесь ни одного цветка, — все-таки он был очень красив.
— Твое письмо пришло поздно, и времени оставалось мало, — укоризненно проговорила донья Игнасия, — но мы все-таки успели приготовить две комнаты для мисс Дей. Надеюсь, ей в них будет удобно.
— Я уверен, что ей будет очень удобно, — успокаивающе заметил дон Карлос и оглянулся по сторонам. — Но где же Констанция? Я думал, ей не терпится поздороваться с нами!
— Констанция в своей комнате, — сообщила донья Игнасия, опустив глаза. — У ребенка немного болит голова.
— Это невозможно! — заявил дон Карлос в изумлении. — Я в жизни никогда не слышал, чтобы Констанция страдала от головной боли! Почему она сидит в своей комнате?
Его сестра слегка пожала плечами, не глядя на него.
— Возможно, ребенок несчастлив. Я не знаю, — пробормотала она и подозвала слугу. — Хуан, отнеси эти чемоданы наверх, а затем возвращайся за остальным багажом. — Она прямо посмотрела в глаза дону Карлосу: — Твое письмо, как я уже говорила, было коротким… и таким неожиданным. Констанция оказалась не готова к этому.
— Что ты имеешь в виду? — холодно спросил он.
Донья Игнасия опять пожала плечами:
— Это все, что я могу тебе сказать. Остальное предоставляю твоему воображению! Я не сомневаюсь, что утром она будет более уступчивой и ты увидишь ее. Я бы не стала, будь я на твоем месте, беспокоить ее сегодня.
Судя по выражению лица дона Карлоса, он не ожидал такого поворота событий и был явно раздосадован. Эйприл уже и раньше видела, как он хмурится, видела его глаза, сверкающие ледяным недовольством, но никогда они не были такими, как сейчас. Казалось, он впервые за время их знакомства утратил контроль над ситуацией. Решительно сжав губы, дон Карлос начал подниматься по ступенькам.
— Это не может ждать до утра, — сказал он и, подняв глаза, увидел девушку, медленно спускающуюся по лестнице ему навстречу. Она была юной, темноволосой, мрачной и прекрасной, как дамасская роза, усеянная капельками росы. Это сравнение пришло Эйприл в голову не сразу, а только впоследствии. Ей также подумалось, что если человек так красив, то он должен быть уверен в себе, а девушка вся съежилась от страха, хотя в ее глазах светилось негодование.
— Ага! — воскликнул дон Карлос, со смертельной холодностью наблюдая, как она спускается. — Так ты больше не страдаешь головной болью, Констанция?
Глаза девушки наполнились слезами, а ее полные яркие губы задрожали. Она выглядела так, как будто прорыдала весь день, ее веки распухли и покраснели. Она сжалась, когда подошла ближе к ожидавшему ее мужчине, и детские линии ее тела четче проявились под темной тканью платья. Внезапно распрямившись, она бросилась к дону Карлосу и разразилась рыданиями. Ее маленькие кулачки яростно колотили по его плечам и груди. Дон Карлос схватил Констанцию за запястья, чтобы она не испортила его безукоризненный костюм, и на его лице появилось такое суровое выражение, что Эйприл почувствовала прилив глубочайшей жалости к девушке.
— Довольно! — сурово проговорил он. — Я сказал — довольно, Констанция!
Девушка высвободила руки, и на ее запястьях стали видны красные отметины от его пальцев.
— Что ты хотела сказать этой сценой? Почему ты так ведешь себя, в то время, как я надеялся, что ты ждешь нас, чтобы поприветствовать сеньориту Дей и меня?
— Сеньорита Дей? Но ведь она англичанка!.. — Констанция резко повернулась к Эйприл. Слезы все еще лились по ее щекам и дрожали на ресницах, как яркие бриллианты, а в глазах читалось отвращение. — Она англичанка, а ты собираешься жениться на ней! — Она перешла на испанский и продолжала что-то взволнованно говорить, затем закончила словами: — О, Карлос, mi amado, как ты мог? Я предупреждаю, что возненавижу тебя навсегда… навсегда!
Возможно, все дело было в освещении, но Эйприл показалось, что дон Карлос внезапно побледнел.
— Ты говоришь как капризный ребенок, — сказал он.
— Я не ребенок, — заявила Констанция. Внезапно она опять вцепилась в него. — Это еще одна твоя ошибка, я уже не ребенок. А ты продолжаешь обращаться со мной, как будто я ребенок, но я уже женщина… не ребенок!
На ее глазах опять появились слезы, и она зарыдала еще более безутешно.
— Ужасно, что ты женишься, но то, что ты обращаешься со мной как с ребенком… этого я просто не могу вынести! — И она спрятала свое лицо у него на груди, продолжая заливать слезами его безупречный галстук.
Почти вся суровость исчезла с его лица, и он стал гладить густую копну ее волос.
— Ну же, amada — произнес он, — ты ведешь себя нелепо. Перестань портить мой галстук, вытри глаза и скажи мисс Дей, как ты сожалеешь об этой неприятной сцене.
— Но я не сожалею, — мятежно проговорила Констанция, не поднимая головы.
Стоя неподалеку, донья Игнасия спокойно сказала:
— Сделай, как просил брат, Констанция!
Девушка нехотя повиновалась. Она отступила назад, на секунду прижала пальцы к глазам и, опустив руки, посмотрела на Эйприл:
— Я сожалею об этой неприятной сцене, сеньорита! Я раскаиваюсь в моей грубости, мне ведь уже шестнадцать лет, и мои манеры должны быть лучше.
— В самом деле, — согласился дон Карлос. Внезапно рассмеявшись, он схватил Констанцию за волосы и притянул к себе. — Но ты извинилась, я прощаю тебя и уверен, что мисс Дей тоже тебя прощает. Подай ей руку и поприветствуй ее на вежливый испанский манер.
Но перед тем, как отпустить ее, он погладил девушку по щеке и взъерошил ей волосы. Констанция протянула руку, и Эйприл радушно пожала ее. Рука была горячей и влажной.
— Вам не нужно извиняться передо мной, — сказала она девушке, — наверно, вы просто не успели приготовиться к моему приезду.
Выражение лица Констанции стало чуть менее враждебным, и дон Карлос воспользовался случаем, чтобы объяснить ситуацию своей будущей невесте.
— Это моя приемная дочь, Констанция. Обычно она ведет себя намного лучше, надеюсь, что сегодняшний ее поступок — это исключение.
«Но вполне объяснимое исключение», — подумала Эйприл, увидев, как внезапно задрожала нижняя губа Констанции, и затрепетал ее подбородок. Девушка — конечно, она больше не была ребенком! — любила своего приемного отца, отдавал ли он себе в этом отчет или нет, и любила дикой, бурной и одержимой любовью, которая вряд ли могла угаснуть только потому, что он решил жениться.
Эта сцена явно шла вразрез с понятиями доньи Игнасии о приличиях. Она еще плотнее сжала губы и проговорила, стоя у подножия лестницы:
— Будьте так добры, пройдите сюда, мисс Дей. Я покажу вам ваши комнаты.
Остаток вечера прошел как в тумане. Огромные комнаты, отведенные Эйприл, действовали на нее угнетающе — они были величественны, но недостаточно уютны, чтобы расслабиться. Девушка надела простое белое платье и спустилась в столовую на ужин. Сестра дона Карлоса выглядела просто ослепительно в черном атласе и бриллиантах. Констанция, в черных кружевах и с белым цветком в тщательно уложенных волосах, сиявших, как шелк, казалась еще изысканнее, чем донья Игнасия. Было совершенно очевидно, что эти женщины, составляющие семью дона Карлоса, приложили все свои усилия, чтобы выглядеть наилучшим образом, и Эйприл пожалела, что не выбрала что-нибудь более соответствующее эффектной внешности двух испанок.
После ужина все сидели в столовой и пили кофе, который подала донья Игнасия. Этой женщине очень подходила роль хозяйки большого дома. Она величественно восседала за столом рядом с красивым серебряным подносом, уставленным кофейными чашками. Когда дона Карлоса внезапно позвали к какому-то неожиданному визитеру, донья Игнасия достала шитье. Констанция сидела крепко сжав руки на коленях и не сводила своих прекрасных черных глаз с лица Эйприл. Цветок в ее волосах был того же кремового оттенка, что и ее кожа, и, хотя ей было всего шестнадцать, ее ярко накрашенный рот был вызывающе соблазнителен, как будто принадлежал женщине гораздо старше ее.
В конце концов, донна Игнасия предложила Констанции поиграть на пианино, и та искусно сыграла несколько пьес на очень дорогом инструменте. Видимо, она специально подбирала для исполнения холодную, бесстрастную музыку. Звуки вылетали из открытого окна в душный мрак испанской ночи, и Эйприл подумала, что здесь, в этом раскаленном от страстей воздухе, они звучат немного неестественно. Но впрочем, ей пришлось убедиться, что Констанция получила очень хорошее воспитание и обладала всеми достоинствами девушки из высшего света.
Только после того, как Констанции наскучило играть на пианино и она сняла со стены гитару и начала тихо перебирать струны, Эйприл поняла, что наконец перед ней настоящая Констанция. Ее глаза стали мечтательными, уголки губ капризно изогнулись, и она забыла о присутствии двух других женщин.
Она погрузилась в свой мир, потерянный, созерцательный, счастливый. Но и там она не была полностью счастлива, так как ее глаза оставались задумчивыми. Эйприл, которая видела, как сверкали глаза Констанции, когда та осыпала дона Карлоса упреками, внезапно подумала о том, каким чарующим может стать взгляд этой девушки наедине с ее возлюбленным.
Донья Игнасия нахмурилась над своим шитьем и, подождав, пока утихнет очередной аккорд, коротко приказала девушке отложить инструмент и идти спать.
Но, даже оказавшись наверху, в своей спальне, Эйприл все еще чувствовала, что где-то внутри ее звучит эта тихая гитарная музыка, которая гораздо больше соответствовала магии испанской ночи, чем Шопен. Шопен в английской гостиной — это одно, но здесь, в самом сердце Андалузии, нужны иные мелодии. Игра Констанции пробудила в ней неистовое, необъяснимое желание, прежде дремавшее где-то в глубине ее души.
Эйприл села у окна, не чувствуя усталости. Неожиданно она вспомнила, как выглядел дон Карлос, когда успокаивал Констанцию после ее истерики. Его пальцы, гладившие Констанцию по волосам, были осторожными и ласковыми, а голос — тихим и нежным. И, будучи привередливым мужчиной, он почти не сокрушался по поводу испорченного галстука.
Он, без сомнения, был очень привязан к Констанции и испуган ее неожиданной реакцией. И после того, как его внезапно позвали, он не вернулся, чтобы сказать доброй ночи своей невесте. А Эйприл все сидела и сидела в столовой, и только после того, как донья Игнасия дала ей понять, что уходит, она была вынуждена тоже удалиться.
Когда Эйприл поднималась по украшенной резьбой лестнице в свою спальню, она чувствовала себя так, будто ее лишили чего-то.