Первым, кого увидела Кэтлин, войдя в вестибюль отеля, был граф Паоло ди Рини. Он беседовал с привлекательной темноволосой служащей, явно наводя о ком-то справки, затем повернулся и быстро пошел им навстречу, проигнорировав в первый момент Эдуарда.

— Синьорина Браун! — воскликнул он, протягивая руки. — Мы с Бьянкой искали вас повсюду! В отеле сказали, что вы позавтракали, а потом ушли. — Он с неудовольствием посмотрел на Морока. — Видимо, с тобой, Эдуард? Это ты тот «джентльмен», с которым завтракала мисс Браун?

— Я, — ответил Эдуард с вызовом.

Граф Паоло чуточку расслабился, сделав непонятный жест рукой, который можно было расценить как сожаление о людских причудах, потом взял Кэтлин за руки — на этот раз его пожатие было чуть влажным.

— Вы замечательно выглядите, мисс Браун, — Паоло широко улыбнулся, — словно пропитались солнцем. Бывает такое солнце в Англии?

— Никогда, — отвечала она. На самом-то деле она знала, что «пропитанным солнцем» у нее оказался облупившийся кончик носа, да и волосы порядком растрепались, а хорошенькое платьице, надетое утром, немного помялось.

Она приметила у него в петлице — а он сегодня был очень хорош, настоящий владелец старинного палаццо, с аристократическим пренебрежением взиравший на простых смертных, имевших не много прав на существование, — слегка увядшую бутоньерку красной розы, что заставило ее припомнить утренний дар. В некотором шоке — ей в последнюю очередь хотелось, чтобы розы были от него, — она подумала, чистое ли это совпадение, что его бутоньерка точно такая алая роза?!

— Мы с Бьянкой решили, что должны звать вас Кэтлин, — объявил он, словно ожидая, что она будет этим польщена. — В конце концов, ваша сестра была для нас Арлетт, и вам нечего оставаться мисс Браун. Это просто смешно!

— Действительно смешно, — крайне сухо подтвердил Эдуард.

Паоло холодно посмотрел на него.

— Бьянка жаждет повидаться с вами сегодня, вчера мы об этом уславливались.

— Если так, то, видно, у меня чертовски скверная память, — заметил Морок, — непозволительно скверная!

Паоло вновь пожал плечами.

— Ну что это мы тут все торчим? Мне надо передать Кэтлин приглашение Бьянки; вечером мы будем ужинать у Франчини и надеемся, что вы присоединитесь к нашей компании, Кэтлин. Эдуард сделает то же, если не занят, — добавил он с явным усилием.

Кэтлин поглядела на Эдуарда в ожидании, что тот немедленно откажется. Он ведь уже пригласил ее на ужин, и она не может принять другого приглашения; в любом случае она бы предпочла поужинать с Эдуардом, которого уже немного знала. Однако, к ее удивлению, произошло то же, что и накануне, когда он планировал проводить ее домой и тут же отказался в пользу Паоло. Теперь он усмехнулся, как бы не в силах противостоять столь сильному противнику, и, сделав выразительный жест, спокойно ответил:

— Я наметил кой-какие дела, но уверен, что Кэтлин будет приятно общество Бьянки. А если Бьянка заблуждается насчет того, что я планировал встретиться с ней сегодня, то вынужден смириться с этим. Со своей же стороны приглашение принимаю.

Паоло оставил эту тираду без комментариев, глядя на Кэтлин уже потеплевшими глазами.

— Ну а вы, синьорина? — спросил он.

— Благодарю, я… я с удовольствием, — ответила Кэтлин немного разочарованно.

Тут Эдуард вспомнил, что лодочник должен забрать его в шесть, и заторопился обратно, а она забыла поблагодарить его за восхитительно проведенный день.

Паоло, наконец выпустивший ее руки, но смотревший по-прежнему страстно, выразил явное удовольствие от того, что они увидятся вечером.

— Я сам позвоню вам, — заявил он, — с нетерпением буду ждать этого момента. — Взглянув на розу, он выдернул ее из петлицы и отбросил с отвращением. — Она уже увяла, — прокомментировал он, неожиданно задумавшись. — Интересно, какие ваши любимые цветы? Не орхидеи… нет, мне так не кажется. А вот камелии, да. Или гардении! — Он поглядел на часы, словно куда-то торопился. — Скажите мне, Кэтлин, какого цвета платье будет на вас сегодня?

Кэтлин так удивилась, что не сразу нашлась с ответом. С одной стороны, у нее еще не было ни малейшего представления, что она собирается надеть вечером… Правда, то белое платье, что просил Эдуард, она точно не наденет. Она еще не понимала причины своей убежденности, но это действительно было так. Может, то было неожиданно возникшее острое разочарование.

— Ну, — с легким нетерпением переспросил граф, — так что же вы наденете, Кэтлин?

Кэтлин на миг задумалась: у нее было три подходящих платья, одно черное с кружевами — оно вполне уместно для любого случая. Граф был в восторге.

— Вы в нем будете прелестны, синьорина. При вашей коже и глазах ничего не может быть лучше.

Однако, поднимаясь по лестнице, она поняла, что совсем не хотела бы наряжаться. Кэтлин чувствовала себя ребенком, у которого отобрали обещанное лакомство. Она просто не могла понять, почему Эдуард Морок, будучи совершенно независимым по натуре человеком, временами проявлявшим высокомерие и пренебрежение по отношению к другим, с такой легкостью дал затащить себя на вечеринку, которая была ему явно не по душе. Они оба будут вынуждены скучать там, вместо того чтобы вновь насладиться обществом друг друга. А действительно ли ему нравилось ее общество? Она раздумывала над этим, вынимая из гардероба черное кружевное платье — действительно изысканное, стоившее ей кучу денег. Кэтлин была уверена, что граф увивается за ней — это прямо-таки бросалось в глаза. Но ведь он — жертва недоразумения, потому что считает ее не кем иным, как молодой женщиной со средствами. Его отношение к ней, когда она впервые переступила порог палаццо, было беззаботно-чарующим, но при прощании граф не выразил ни малейшего желания увидеться вновь. Даже напротив! Но ровно до того момента, когда она упомянула о своем наследстве. Это послужило поводом для явной перемены в его поведении, тут нечему было удивляться. Эдуард ведь рассказал ей, что они с сестрой, хоть и жили в заполненном фамильными ценностями палаццо, были в весьма тяжелом финансовом положении. В этом желании сблизиться с ней Кэтлин могла усмотреть руку Бьянки.

С другой стороны, вспоминая поведение Эдуарда, она не могла припомнить ничего впечатляющего. Он проявлял полное пренебрежение до того момента, как вернулся с кофейным подносом и услышал Кэтлин как раз в момент ее признаний. Внезапная боль смутила ее — ей не хотелось верить в это, в особенности после столь чудесного дня. Неужели весь интерес Эдуарда к ней тоже основан на деньгах? Она припомнила, как он настоятельно просил не посвящать его в размеры ее состояния. Это не его дело! Как бы не так!

Постучали в дверь и передали букет гардений для корсажа платья. Бледно-розовые, изнутри жемчужные… к ним прилагалась карточка Паоло с рельефно вырезанными краями. И хотя их красота восхитила ее, у нее не было сомнений, что Паоло ди Рини еще выставит за них счет. Имел ли он привычку посылать цветы Арлетт или на самом деле решил, что она напоминает ему гардению?

В Италии, как оказалось, время ничего не значит, было уже довольно поздно, когда она наконец собралась и ее проводили к Франчини. Более часа длилось ожидание в вестибюле отеля, Кэтлин немножко подрастеряла присутствие духа при таком начале вечера и не вполне его обрела, обнаружив, что Эдуард еще не появился.

Однако гостей было уже много, и все пребывали в прекрасном настроении. Ресторан сверкал огнями, официантов было почти по числу гостей. Взор Кэтлин приковал громадный подковообразный стол, ломившийся от обилия цыплят, омаров, лососины и экзотических фруктов.

Захлопали бутылки с шампанским, ее усадили в кресло между Паоло и цветущей величественной дамой, а она мысленно подсчитывала, во что же может обойтись графу подобный ужин. Если он действительно в столь бедственном положении, как доверительно поведал Эдуард, то откуда же на все это берутся деньги. Живут ли такие семьи в кредит? Или подразумевается, что они всегда удачно вступают в брак, успокаивая тем самым своих кредиторов? Или, может, их залогом являются все те картины в палаццо и фамильные ценности?

Хотя по другую сторону от Паоло сидела прелестная молодая женщина в белом, он почти исключительно посвятил себя гостье с правой стороны, стараясь, чтобы Кэтлин насладилась итальянской кухней и своим первым визитом в Венецию.

— Забудьте про Арлетт, — шептал он ей на ухо, в то время как Бьянка в ослепительно золотом сиянии на другом конце стола была увлечена ближайшим соседом и одновременно не спускала глаз с брата и девушки, которой тот единственно уделял внимание. — Вы настолько очаровательны, что просто невозможно представить, — мне кажется, я вас знаю давным-давно. — Он смотрел ей прямо в глаза, отчего она смущалась, и он это понимал. Всякий раз, когда Паоло понижал голос, беседуя доверительно, она кожей ощущала проницательный взор Бьянки, и это усиливало ее смущение.

Они были так вычурны и изысканны — эти итальянские дамы из хороших семейств. Своими стройными шеями и покатыми плечами они походили на тех, что изображены на картинах старых мастеров; большие глаза с удивительно длинными ресницами сияли фантастическим блеском. Они носили одежду от знаменитых кутюрье и сверкали драгоценностями; щебетали, как птички в клетке, и вертели головками с черными, словно эбеновое дерево, волосами либо восхитительно тициановскими. Теперь она понимала, почему Тициан писал женщин с волосами как затухающий огонь — на фоне белоснежной кожи это смотрелось чарующе.

Но Эдуард все не появлялся, и даже Бьянка стала терять интерес к Кэтлин и посматривала на дверь, словно ей чего-то недоставало, и Кэтлин приписала это отсутствию француза. Он не появился и к полуночи, когда большинство присутствовавших танцевали.

Танцы были современные, но оркестр играл мечтательно-плавно. Кэтлин в тесных объятиях графа было не совсем удобно, даже немного трудно дышать. Она прямо-таки слилась с его смокингом, он, видно, предпочитал танцы «щека к щеке», без конца нашептывая ей, как она чудно одета, какие у нее волосы, глаза… Она села только тогда, когда началось ночное шоу.

Зал наполняли тяжелые экзотические ароматы. Даже во время шоу многие посетители не переставали говорить, и у нее стала кружиться голова, казалось, еще немного, и ей станет совсем плохо.

Погасли огни лишь во время пляски Арлекина, и тут ее плеча коснулась рука. Подняв глаза, она увидела Эдуарда.

— Пора домой, — шепнул он ей на ухо, и, воспользовавшись тем, что графа отвлекли, они постарались потихоньку ускользнуть. В прохладе ночи Кэтлин наконец вздохнула полной грудью.

Впервые за вечер она испытала удовлетворение. В глазах Эдуарда плясали смешинки, он повлек ее к пристани.

— Гондола ждет, — объявил он, — нельзя терять такую ночь! Я подумал, нужно посмотреть на ночную Венецию. Это то, чего бы вы хотели?

— Это то, чего бы я хотела! — отвечала она, едва дыша.

Кэтлин понятия не имела, в котором часу наконец нырнула в постель. В любом случае это казалось ей совершенно не важным; голова была полна магических впечатлений, в глазах мерцали тысячи огоньков, которые отражались в темной воде. Свет падал из призрачных палаццо, чьи силуэты вырисовывались под серебристым светом луны. Днем у них были другие цвета — ярко-красные, розоватые, а ночью же они обретали естественность, особенно в предрассветные часы, когда стихали каналы и шпили соборов стремились воссоединиться со звездами.

У лодочника была с собой гитара, и он тихо наигрывал на ней. Кэтлин поражалась его способности уединяться в их присутствии, частой смене песен и отсутствию усталости. Эдуард пояснил, что гондольеру платили по часам, но даже такая проза жизни не способна была разрушить горы волшебства. После бегства от Франчини рядом с Эдуардом ничто, казалось, не могло омрачить ее настроения.

Они проплыли по маленьким каналам, посмотрели на сигнальные огни моста Риальто, потом дальше мимо пристаней, где парочки желали им доброй ночи или, скорее, доброго утра. Вышедшая луна превратила остров Лидо в серебряную полоску, а Сан-Джорджо словно покачивался на воде.

Эдуард объяснил ровным голосом, что неотложные дела не позволили ему прийти на вечеринку к Паоло, но про собственное предложение поужинать вдвоем вечером словно забыл. Вероятно, эта ночная экскурсия была предпринята им с целью загладить разочарование Кэтлин, хотя она предпочла бы его объяснение. Правда, под влиянием неземных красот ночи она очень скоро отбросила печальные мысли.

Довольно было того, что Эдуард вызволил ее от ди Рини, и то тревожное любопытство, испытанное ею по отношению к нему, улеглось. Эдуард сидел рядом с ней, и когда бы она к нему ни обернулась, всякий раз встречала его задумчивый, изучающий взгляд. Было что-то еще в его глазах, что ночь не позволяла ей толком разглядеть.

Это могло быть просто восхищение хорошенькой девушкой в черном платье, подчеркивающем белизну кожи и красоту волос. Правда, временами он выглядел отрешенным, словно голова его была занята чем-то еще, от чего он не в силах был полностью отвлечься.

Тем не менее Эдуард словно задался целью показать ей ночную Венецию во всей красе. Кэтлин была очарована мягким тенором гондольера и перебором гитарных струн. Звучали по преимуществу старые итальянские народные песни, изредка перебиваемые модными поп-мотивами. Лодка беззвучно скользила по темным водам, будто и она заслушалась пением гондольера.

У Кэтлин не было плаща, и Эдуард накрыл ей колени легкой меховой накидкой, потом, заметив, что она все еще вздрагивает, накинул на плечи свой плащ.

— Совсем не хочется, чтобы вы простыли, — заявил он.

Кэтлин ощущала себя в каком-то нереальном мире. Рука Эдуарда под накидкой держала ее руку уже с четверть часа, и она не делала попыток освободиться. Их бессвязный разговор наконец умолк, они тихо сидели в ожидании уже близкого рассвета.

Он спросил, понравилась ли ей вечеринка графа, и, казалось, был искренне удивлен, услышав, что совсем не понравилась.

— Я там никого не знала… — начала она несколько патетически, словно нуждаясь в поддержке.

— Вам бы понравилось больше, если бы я был там?

— Я… да. Мне бы это понравилось много больше.

Он улыбнулся ей особенно нежно, но и в этом было что-то потаенное.

— Вы вся как на ладони, моя малышка. Но не надо путать очарование Венеции с жизненными ценностями. Этого всего, — он обвел рукой спящий канал, — достаточно, чтобы свести с ума любую девушку, особенно родом из Англии, где климат совсем другой, а мужчины куда практичнее. Здесь же, в Италии, постоянно сияет солнце и вот такие дивные ночи. Но существующие жизненные принципы не слишком отличаются ни в Англии, ни во Франции. Мужчины и женщины встречаются, влюбляются, хотят видеться больше и чаще…

Она почувствовала сердцебиение и странное стеснение в глубине души, как будто готовилась к разочарованию. Кэтлин понимала или думала, что понимает, то, что он никак не решится сказать ей.

— Мужчины, подобные Паоло, любят инстинктивно, с ними надо быть осторожнее. Не думаю, что он сам вас привлекает, — но, может быть, его титул, семейство? Вы не похожи на Арлетт, вы обеспечены, значит, можете держать себя с ними на равных, но не позволяйте ни ему, ни его сестре — что бы они ни говорили — никоим образом влиять на вас. Я бы хотел, чтобы вы поняли это для вашего же блага.

— Вы прекрасно знаете, — голос Кэтлин звучал несколько натянуто, — что я ни в малейшей степени не интересуюсь графом Паоло. Я приехала сюда с целью найти сестру, и, пока не достигну желаемого результата, не прекращу поиски.

Эдуард опять усмехнулся, в темноте было не разобрать его лица, сверкнули лишь белые зубы.

— Но есть мужчины, подобные мне. — Он выпростал ее руку из-под покрывала и стал рассматривать при свете луны. — У вас такие маленькие красивые руки, такие ухоженные… — И он нежно прикоснулся губами к ее руке, пока гондольер приостановился на минутку, настраивая гитару, а сердце Кэтлин так и подпрыгнуло. — Так вот мы еще более непредсказуемы, чем все Паоло этого мира. Они не всегда понимают сами себя… я намного старше вас, Кэтлин.

— Мне двадцать два, — напомнила она.

— Замечательный возраст, — рассмеялся Эдуард, — возраст, когда многие девушки выходят замуж и заводят собственные семьи. А мне тридцать семь… на пятнадцать лет больше, чем вам! А по жизненному опыту я, наверное, старше лет на сто! — Он вдруг притих и странно помрачнел. — Кэтлин, я хочу, чтобы по возвращении в Англию вы не испытывали страданий; вы должны вспоминать лишь волшебство Венеции, и ничего больше!

— Что вы имеете в виду? — спросила она слабым голосом.

Он лишь беспомощно пожал плечами.

— Что я имею в виду? Я и сам толком не понимаю… — Он отдал приказание гондольеру, тот развернулся и повез их обратно, а Эдуард, обхватив ее за плечи, легонько привлек к себе. Ей показалось, что он хитро улыбался. — Если вы решитесь набраться опыта, ну что ж, я достаточно квалифицирован, чтобы пополнить ваш багаж, несмотря на свои преклонные годы. Паоло, может, и ближе вам по возрасту, но не он будет первым, кто поцелует вас на венецианском канале… или где-то еще!

И пока гондольер — несомненно поднаторевший в подобных ситуациях — делал вид, что изучает блики света на воде, Морок наклонился и приблизил губы к лицу Кэтлин. Ее целовали прежде — раз-другой, довольно неуклюже, однажды на танцах, потом хозяин книжного магазинчика (кстати, она быстро поставила его на место), но и в самых ярких мечтаниях не представляла она, сколь привлекателен может быть поцелуй понравившегося мужчины или каким открытием явится прикосновение плотно прижатой чисто выбритой мужской щеки.

Был момент, когда ей захотелось воспротивиться, словно неожиданный прилив чувств смял ее, угрожая безопасности… безопасности юности… Но он крепко прижал ее, и она, легко вздохнув, забыла обо всем на свете.

Поцелуй был недолог, и когда Морок взглянул на нее, то увидел широко распахнутые глаза. Он легонько погладил ее по щеке.

— Вы очаровательны, кажется, наш опыт удался. Однако пора возвращаться в отель!

Он поцеловал ее в глаза, которые захлестнули прядки волос, и приказал гондольеру поторопиться.

— Уже поздно, а вы еще не спите! Простите меня, Кэтлин, за то, что я так беспечно вас задержал! — И хотя он говорил ровным тоном, в нем ощущалась нотка напряжения, которая его выдавала. — Наверняка на родине в Англии вы бы давным-давно были в постели.

— Так я же не в Англии, — с радостным смехом отозвалась она, — мы в Италии.

Он вновь смягчился, взял ее за руку и крепко пожал.

— У меня не было на это права, Кэтлин, — сухо признался он, — но не стоит так пугаться. Это ведь было в первый раз, да? — несколько резко спросил он.

Она решила отвечать прямо.

— Это было впервые, потому что именно сейчас я поняла значение случившегося.

— То есть?

— Ну, тогда были просто молодые люди, вежливо прощавшиеся после танцев. Это ничего не значило.

— Я не из тех, с кем вам следует делиться подобными сведениями, — заметил он сухо.

— Ну, вы же понимаете… это в Италии обычная вещь? Все это — часть того волшебства, о котором вы только что толковали?

— А что же еще? — Резкость сказанного смягчилась, когда он погладил ее по щеке. — Милая, вы пытаетесь быть серьезной, а сейчас для этого не время. Наступил час, когда люди должны быть в согласии с самими собой, но не с другими. — Он взглянул на темно-синий бархат небосвода, уже слегка бледнеющий с приближением рассвета; далеко на горизонте стала расширяться золотая полоска с пламенеюще-розовыми и оранжевыми краями — через четверть часа удивительное венецианское сияние вступит в силу и жаркое солнце зальет все уголки каналов. — Рассвет для размышлений, а не для обязательств, — заключил он.

Эдуард доставил ее в отель, а она неожиданно удивилась самой себе — тому, что ни разу не поинтересовалась, а где же живет он сам. Может, он тоже жил в отеле, а может, на квартире.

— Наш прежний план более не существует, — улыбаясь, тихо говорил он в предрассветный час. — Теперь вы, если будете умницей, проспите до полудня, а не то у вас будут круги под глазами в то время, как вам захочется быть во всей красе. Но обещаю вам позвонить вскоре после завтрака, если не возражаете. — Эти формальности иногда напоминали ей о его непростом происхождении, и хотя он был больше итальянцем — она была рада, что он лишен многословия и театральности, французские корни (в частности, нормандские) придавали ему некое очарование в сочетании со здравым смыслом.

Уж Эдуард-то Морок никогда не станет спасаться бегством, и она сильно сомневалась, можно ли его обольстить. Но он был мужчиной весьма интересным, странно-привлекательным, и она понимала, что он ею восхищается.

Кэтлин легко взбежала по ступенькам и, оглянувшись, увидела, что он грустно смотрит ей вслед.

— Выспитесь хорошенько и будьте готовы к трем часам!