ДЖЕЙМС

Стены Хэрроугейтского магистратского суда были окрашены в бежевые и коричневые тона. Ковер был грязно-серым, а окна явно давно не мыли. Сотрудники магистрата сливались с этой безрадостной обстановкой; скромно одетые люди разбирали ходатайства, демонстрируя откровенную незаинтересованность как в причинах, так и в последствиях своих деяний.

Что они знают о жизни? Ничего, подумал Джеймс.

Единственным лицом, не лишенным признаков жизненной энергии, был председательствующий. Судья-магистрат Твэйт был румяным лысеющим человеком с густой бородой. Джеймс был слегка разочарован тем, что судья одет в костюм с галстуком, а не в мантию и парик, как ему представлялось. С нарастающим трепетом он смотрел, как Твэйт вынес суровый приговор студенту, пойманному на торговле травкой в университетском студенческом городке, а потом присудил максимальный срок какому-то хулигану из Ист-Энда, взятому за квартирную кражу.

— А что, отпускать с вынесением предупреждения уже не принято? — тихо спросил Джеймс. Он уже успел забыть имя защитника, назначенного ему судом. Этот тип все равно усердно его игнорировал.

— Вы насмотрелись телепередач, мистер Стиплтон, — ответил защитник. Он не счел нужным посмотреть Джеймсу в глаза, предпочтя вместо этого снять несуществующую пушинку с рукава своего костюма. — Терпение общественности в отношении преступников-рецидивистов истощилось, и судья-магистрат Твэйт как раз из нового поколения законников, считающих толерантность излишней роскошью.

— Так он из «новых крестоносцев»? Чертовски повезло, ничего не скажешь.

— Говорите потише, — сказал защитник, озирая галерею для публики.

— Вам надлежало бы подумать о последствиях до того, как вы сели за руль того автомобиля.

— Вечно со мной так, дружище.

Высокий ясный голос объявил: «Суд заслушает дело «Государственное обвинение против Стиплтона»».

— Это нас. — Защитник поднялся.

— Не говорите, пока вам не зададут прямого вопроса, и помните, что я вам сказал.

Джеймс пошел за ним, чтобы предстать перед судом. Он был на полголовы выше адвоката, который и сам был немалого роста, но Джеймс к этому привык. В школе его обзывали пугалом за долговязую угловатую фигуру и волосы, цветом и спутанностью схожие с соломой. С тех пор минули годы, и соломенные волосы сильно поседели, но ему по-прежнему легко удавалось выделяться в любой толпе.

Джеймс остановился перед судьями, пытаясь не обращать внимания на зуд от взятых взаймы рубашки и галстука. Руки его дрожали, поэтому он сцепил их за спиной. Хорошо хоть изобразить раскаяние будет нетрудно.

Защитник положил свой портфель на судейскую кафедру и обратился к судье-магистрату Твэйту:

— Николас Гринвуд от имени защиты, ваша милость. Да, точно. Ник Гринвуд. Что до Джеймса, то ему он чаще казался мистером Гринвудом. Твэйт пробормотал что-то, видимо означающее ответное приветствие, но глаз не поднял: просматривал лежащие пред ним документы.

— Джеральд Хансен от имени государственного обвинения. — Прокурор выглядел уверенным и с тем же выражением уверенности подровнял края бумаг в папке. Джеймс ненавидел таких людей. При них он всегда ощущал себя неприбранным и неорганизованным. В данном случае наверняка так и было.

— Прекрасно, — сказал Твэйт, не глядя ни на кого.

— Зачитайте список обвинений.

Кто-нибудь собирается хоть раз взглянуть ему в глаза? Джеймсу стало любопытно.

Один из судейских, худой лысеющий человек в длинной вязаной кофте, вынул лист из бумажной папки и прочистил горло.

— Обвиняемый, некто Джеймс Майлс Стиплтон, обвиняется в управлении транспортным средством в состоянии опьянения, когда содержание алкоголя в его крови превышало допустимую норму, и в разрушении общественной собственности, а именно телефонной будки, в которую он врезался. Более того, во время допроса в полиции обвиняемый признался, что в тот момент говорил по мобильному телефону.

Все это перечислялось ровным голосом, не передающим ровным счетом никаких эмоций.

Джеймс подавил желание пересечь площадку перед кафедрой и встряхнуть вязаного человечка.

— Что скажет на это обвиняемый? — спросил Твэйт. Гринвуд подтолкнул Джеймса локтем.

— Признаю вину и сожалею о содеянном, ваша милость, — произнес Джеймс самым покаянным голосом.

Это привлекло внимание Твэйта. Он взглянул на Джеймса и нахмурился.

— Вы должны сказать « виновен » или « не виновен ». Прочее излишне.

— Простите, ваша милость. Виновен.

— Уже лучше. Тогда сразу перейдем к вынесению приговора. Такая перспектива, похоже, подбодрила Твэйта.

— Свидетели с показаниями о репутации обвиняемого, мистер Гринвуд?

Гринвуд знаком велел Джеймсу сесть.

— Да, ваша милость. Защита вызывает мисс Элиз Сизон.

Джеймс изогнул шею, глядя, как Элиз идет по залу суда к месту принятия присяги. На ней были черный жакет с юбкой того же цвета, лавандовая блузка и нитка жемчуга. Она наполовину заплела свои вьющиеся светлые волосы, чтобы они не рассыпались по плечам. Джеймсу показалось, что у нее строгий вид.

— Мисс Сизон, назовите для суда ваши адрес, возраст и род занятий.

— Я живу в Уонстеде, на Граттон-стрит, четырнадцать. Мне двадцать восемь лет, и я работаю медсестрой в травматологическом отделении госпиталя Милосердия. — Голос Элиз звучал спокойно, но то, как она вертела кольцо, выдавало напряжение.

— Благодарю. Расскажите суду, как давно вы знаете обвиняемого.

— Я... мы познакомились с Джеймсом в университете, это было девять лет назад, и с тех пор мы близкие друзья.

— В каком университете это было, мисс Сизон? — вопросил Гринвуд.

— В Университете Чиппингтона.

— Понятно. И чему вы там учились?

— Сестринскому делу.

— Конечно. А мистер Стиплтон также учился сестринскому делу?

— Нет, он учился драматическому искусству, но у нас были общие лекции из предметов на выбор учащихся. Впервые мы встретились на вечеринке после премьеры его спектакля.

— Итак, по опыту вашего общения, как бы вы охарактеризовали мистера Стиплтона?

Перед тем как ответить, Элиз бросила взор на Джеймса.

— Я бы сказала, что он один из самых мягких и тактичных людей, которых я встречала. Он верный друг, и он из тех, кто всегда думает о других прежде, чем о себе. Я никогда не слышала, чтобы он поступил с кем-то дурно или несправедливо, и я знаю, что он глубоко переживает из-за происшедшего.

— Спасибо, мисс Сизон. — Гринвуд выдержал паузу, словно взвешивая серьезность своего следующего вопроса.

— Так вы считаете, что произошедшая авария была несвойственна для его склада характера?

— Абсолютно несвойственна. У Джеймса уже были водительские права, когда мы познакомились, но я никогда не слышала, чтобы он попадал в аварии. Единственной причиной, почему он сел за руль той ночью, было слишком сильное опьянение его друга. Он просто хотел помочь ему добраться до дому, вот и все. Как я вам уже говорила, Джеймс всегда сначала думает о других, порой даже во вред себе.

— Это показания с чужих слов, ваша милость, — сказал Хансен, вставая с извиняющейся улыбкой.

— Я прекрасно осведомлен об этом. Благодарю, мистер Хансен, — ответил Твэйт.

Хансен кивнул и вновь опустился на место.

— Спасибо, мисс Сизон. Вы можете покинуть свидетельское место.

Джеймс улыбнулся проходившей мимо него Элиз, и она ему коротко кивнула.

— Защита вызывает мистера Эрика Майклса, — произнес Гринвуд таким тоном, будто речь идет о деле необычайной важности.

Коренастый плотно сложенный молодой человек стал пробираться к скамье подсудимых. Коротко стриженные темно-каштановые волосы и маленькие круглые очки придавали ему суровый вид человека, привыкшего к своей правоте. Он был одет консервативно — в темно-синий пиджак, серые брюки и галстук, своим цветовым сочетанием повторяющий цвета его университета. Эрик был как раз из тех людей, к кому Твэйт может отнестись одобрительно, подумал Джеймс с надеждой.

Один из помощников привел Эрика к присяге, и в дело вступил Гринвуд.

— Мистер Майкле, назовите для суда ваши адрес, возраст и род занятий.

— Клапам, Бартоломью-стрит, двадцать три-один. Тридцать один год. Адъюнкт-профессор и преподаватель средневековой истории Лондонского университета.

— Впечатляющие достижения для человека вашего возраста, — заметил Гринвуд. — Не расскажете ли вы суду о том, как вы познакомились с обвиняемым и каковы ваши взаимоотношения?

— Как и мисс Сизон, я познакомился с Джеймсом в Университете Чиппингтона. У нас были общие лекции на первом курсе, и мы были в одной учебной группе, с тех пор мы и общаемся.

— Ясно. Можете ли вы сказать, что хорошо его знаете?

— Да, мне представляется, что знаю, — ответил Эрик.

— Могли бы вы описать суду свойства его характера? — попросил Гринвуд.

— Джеймс тот человек, с которым всем хочется быть в одной компании. Он веселый и харизматичный, честный до крайности и совершенно лишен хитрости и претенциозности.

— Понятно, — сказал Гринвуд. — Хотели бы вы еще что-нибудь к этому добавить, мистер Майкле?

Эрик поправил на носу очки до боли знакомым Джеймсу жестом.

— Давайте начистоту, — сказал Эрик, адресуя свои слова Твэйту. — Джеймс доброжелательный парень, чьим единственным преступлением является безответственность. Вся эта история с машиной — ошибка, и он заслуживает наказания. Но он не преступник. Джеймс никогда не выказывал склонности к агрессивному или асоциальному поведению любого рода. Он джентльмен в лучшем смысле слова, но иногда не знает, когда нужно остановиться, вот и все.

— Спасибо за откровенность, мистер Майкле, — сказал Твэйт, — но здесь я выношу суждения.

Эрик стушевался.

— Ваша милость, я имел в виду только...

— Я знаю, что вы имели в виду. Вы можете покинуть свидетельское место. Мистер Гринвуд, у вас есть еще свидетели?

Эрик выбрался со своего места и прошагал назад к галерее для публики, не посмев взглянуть в сторону Джеймса. Джеймсу стало любопытно, слышал ли Эрик скрежет его зубов.

— Нет, ваша милость. Защита закончила опрос. — Гринвуду, похоже, не терпелось покончить со всем этим, и это показалось Джеймсу дурным предзнаменованием.

— Хорошо. Пусть прокурор огласит список предыдущих нарушений закона.

— Да, ваша милость. — Хансен живо поднялся. — Джеймс Майлс Стиплтон был ранее осужден дважды. Однажды за нарушение общественного порядка в нетрезвом, виде в тысяча девятьсот девяносто четвертом году и в другой раз за непристойное и агрессивное поведение в тысяча девятьсот девяносто шестом году. За первое нарушение на него был наложен штраф, а за второе — штраф и условное наказание.

— Но испытательный срок по его условному осуждению истек без нарушений? — спросил Твэйт с суровым выражением лица.

— Да, ваша милость.

— Посмотрим. — Хансен передал ему полицейские сводки, и Твэйт перелистал их, ничего не говоря, но плотно сжав губы. Капелька пота пробежала по спине Джеймса.

— Пусть подсудимый встанет.

Гринвуд вскочил и потянул за локоть Джеймса.

— Вы неотесанный невежа, мистер Стиплтон, — начал Твэйт. — Ваш друг это признал. Да, безобидный, добрый, приятный, нужно признать, но все же невоспитанный. Вам следует быть безмерно благодарным, что никто не пострадал от вашей безответственной выходки, потому что я могу гарантировать, вы отправились бы отсюда в тюрьму, будь в аварии пострадавшие. Но повезет ли вам так же в следующий раз? Я приговариваю вас к штрафу в размере пяти тысяч фунтов, к лишению водительских прав на срок не менее двух лет и к шести месяцам тюрьмы условно. На выплату штрафа вам дается тридцать дней. В случае неуплаты штрафа в срок вы отбудете вместо него тюремный срок. — Твэйт стукнул молоточком в знак окончания вынесения приговора.

Пять тысяч соверенов! Где же ему найти столько за тридцать дней?

— Мои поздравления, мистер Стиплтон! — Гринвуд явно спешил увести его подальше от Твэйта.

— С чем, Боже всемогущий?

— Ну, мы же избавили вас от тюрьмы, не так ли?

Элиз и Эрик подошли к ним в дверях зала суда. Гринвуд протянул ему руку, и Джеймс машинально пожал ее, все еще ошарашенный.

— Всего наилучшего, — пожелал Гринвуд и тут же устремился вниз по лестнице.

— Как ты? Нормально? — Элиз была взволнована, а Эрик выглядел мрачным.

— Я — нормально? Ты, верно, шутишь. У меня пять тысяч причин для плохого самочувствия.

— Тебе же не придется сесть в тюрьму, — сказал Эрик. — Хоть в этом Гринвуд был прав.

— Господи, Эрик! Уж ты бы не поддакивал этому извращенцу! И вообще, что это ты там плел? Ты преподаватель истории, а не гребаный адвокат.

— Я хотел помочь. Этому судье-магистрату не нужны были потоки красноречия о том, какой ты классный парень. Ему нужна была правда.

— Чушь собачья, он велел тебе заткнуть хлебальник, как хотелось и мне.

— Не смей меня обвинять! Я никуда на этой проклятой машине не врезался.

— Хватит! — сказала Элиз, вставая между ними. — Что сделано, то сделано. К чему теперь об этом спорить!

Джеймс метнул в Эрика последний уничтожающий взгляд и привалился к стене.

— Что мне теперь делать? — Он возвел глаза к потолку.

— Мне крупно повезет, если удастся наскрести пять сотен фунтов, о пяти тысячах нечего и говорить. Все равно посадят. Посадят, и буду сидеть. Чертовски здорово.

— Нет, не будешь, — сказала Элиз.

— Мы что-нибудь придумаем.

Джеймс засмеялся.

— Никудышная из тебя врунишка.

Он наклонился и обнял ее. Она мягкая, и от нее вкусно пахнет. Он — костлявый и пахнет, видимо, не розами.

— Ладно, может, я и получил по заслугам. — Джеймс повернулся к Эрику. — Прости, друг. Я знаю, ты только хотел помочь. Давай я угощу тебя выпивкой, пока еще могу.

Они пожали друг другу руки, но Эрик продолжал хмуриться за своими очками.

— Вот этого ты не сделаешь. — Элиз невозможно было исключить из обсуждения.

— Тебе нужно найти пять тысяч фунтов. А мы угостим тебя кофе.

Они вышли под холодное неприветливое небо, но Джеймс не возражал — таким же было его настроение.

 

ЭШВИН

Сквозь единственное окно в офисе Эшвина Патела открывался вид на закопченную кирпичную стену, утыканную ржавыми водосточными трубами. По оконному стеклу бежали струйки дождя, но им было не размыть слой песка и сажи, скопившийся на его поверхности за годы.

Эшвин отвернулся от удручающего зрелища и бросил взор сквозь стеклянную перегородку, отделяющую его офис от большого зала с открытой планировкой. Несколько человек болтали группками или, ссутулившись, таращились в экраны компьютеров в своих клетушках, их присутствие там выдавал только мерцающий свет.

Как он ненавидел это место!

Было половина четвертого. Судебное слушание Джеймса уж точно должно было закончиться. Он позвонил Элиз на мобильный.

— Алло? — Ее голос, как всегда, звучал жизнерадостно, но ему это только напомнило о его дурном настроении.

— Привет, это я.

— Привет и тебе.

— Как прошло слушание?

— Неплохо, учитывая все за и против.

— Все за и против? Что бы это значило? — Эшвин понизил голос и огляделся. Никто не возражал против личных телефонных звонков, если работа была сделана, но он не был уверен в положительной реакции менеджмента на известие о судимости одного из его лучших друзей.

Элиз вздохнула.

— Магистрат приложил все силы, чтобы доказать преступность деяния. Мне кажется, наши свидетельства о его моральном облике не очень-то помогли.

— К чему его присудили? — тихо спросил Эшвин.

— К штрафу в пять тысяч фунтов, потере прав на два года и шестимесячному сроку в тюрьме, если он не заплатит штраф в течение тридцати дней.

— Черт! Джеймсу этого не потянуть.

— Я знаю, но у меня есть идея.

— Мне начинает казаться, что эта идея подразумевает, что мы должны выложить бабки. — Отражение Эшвина нахмурилось, глядя на него из стекла.

— Я думала, мы можем пригласить на ужин Морган и Эрика. Если каждый из нас даст по тысяче, то у Джеймса будет шанс снова встать на ноги. Он нам когда-нибудь отдаст долг.

— Элиз, ты не можешь вечно вот так нянчиться с ним. Он должен уметь отвечать за свои поступки.

— Эш, если он не сможет заплатить, то сядет. Ты этого хочешь?

— Конечно нет, но если любишь кататься, люби и...

— Я все это знаю, но его семья далеко от Лондона, и им не по карману внести залог за его освобождение. У него нет никого, кроме нас. И что для нас две тысячи фунтов? Может, мы и не съездим в Испанию следующим летом, но разве можно сравнить это с тем, что Джеймсу придется гнить в тюрьме шесть месяцев?

Возможно, это помогло бы ему разобраться в своей беспорядочной жизни.

Возможно, это разрушит всю его жизнь. Кто-то кашлянул, и Эшвин поднял глаза. Брэдли Кин, один из директоров «Персепшнэдвертайзинг», стоял в дверном проеме офиса Эшвина. Ростом под два метра, голубоглазый блондин, Брэдли был прямой противоположностью Эшвину с его темной оливковой кожей. На Кине была белая рубашка в тускло-голубую полоску, в которой он выглядел еще выше. На отложных манжетах поблескивали серебряные запонки, а угольного цвета брюки довершали образ небрежно-элегантного денди. Этот стиль был провозглашен предпочтительным в «Персепшн».

— Давай поговорим об этом вечером дома, ладно?

— Эрик уже согласился прийти завтра вечером, и сейчас я позвоню Морган.

— Хорошо. Пока. — Эшвин вернул телефонную трубку на рычажок и не без усилия улыбнулся. — Привет, Брэд. Чем могу?

— Все в порядке? — спросил Кин, усаживаясь в кресло по другую сторону стола Эшвина.

— Конечно, всего лишь решаю кое-какие домашние вопросы.

— И с ними никак, и без них тоже, — глубокомысленно покивал Кин.

— Да, примерно так.

Кин подтолкнул к нему по столу бумажную папку.

— Мы заполучили этого клиента всего две недели назад. Австралийский банк, который хочет внедриться на местный рынок ипотечного кредитования. Они уполномочили нас провести первоначальную рекламную кампанию, и, если она пройдет успешно, перспективы дальнейшей совместной работы многообещающи. Им хочется чего-то необычного и новаторского, что отличало бы их от доморощенных конкурентов. Я тут же подумал о тебе.

— Польщен, — сказал Эшвин, лишь чудом загасив в своем тоне сарказм. — Так в чем подвох?

Кин улыбнулся Эшвину своей рекламной улыбкой из целой витрины ровных белейших зубов:

— Концепция и первоначальный дизайн должны быть разработаны к понедельнику. Так что лучше тебе приниматься за дело. — Кин поднялся.

— А что с моими прежними проектами?

— У этого проекта — первый приоритет, — сказал Кин. Он остановился в дверях.

— Но постарайся вести и остальные как прежде. Ты же молодец. — Кин кивнул ему и отправился восвояси, несомненно размышляя, какой из ультрамодных клубов сможет предложить сегодня лучшие развлечения его VIP-персоне.

Эшвин резко опустил деревянные жалюзи, сделав их непроницаемыми, и закрыл дверь в свой офис. Ему хотелось рвать и метать. Ему хотелось бесноваться от несправедливости. От вопиющего высокомерия происходящего. Но он не мог. Его ипотеке нужна была эта работа.

Поэтому как порядочный сотрудник он сел за стол и изучил лежащие на нем материалы. Кин был прав: «необычный» и «новаторский» достаточно полно описывали сущность клиента. Модель и практики их бизнеса довольно сильно отличались от работы британских банков, но общественность не хотела знать это. Все, что они хотели слышать, — это свежий способ организации ипотеки. Подходящий и привлекательный в своей простоте и эффективности. Ну, это должно быть ему под силу. В конце концов, они с Элиз были среди целевой группы такой рекламы — подходили по возрасту и уровню доходов. Какая информация привлекла бы лично его?

Эшвин порылся в верхнем ящике стола и извлек блокнот и карандаш. Он снял галстук, закрыл глаза и привел дыхание в норму. Сын отца-индийца и матери-англичанки, Эшвин унаследовал восточную одухотворенность и имперский практицизм. Временами две эти культуры становились неуживчивыми, но с течением времени Эшвин научился примирять их с каждодневной действительностью.

Сущность, душа марки — главное в рекламе. Отыщешь ее найдется и остальное. Ошибешься в выборе — и ты потерял клиента, труд людей, да и свое рабочее место.

Эшвин сконцентрировался на ощущении дыхания. Легкие наполнялись и опадали. Кровь пульсировала по венам. Отец научил его медитировать, отпускать напряжение и отвлекающие мелочи, дать им утечь из мыслей, как воде сквозь песок. Эшвин отдался успокаивающему ритму своего организма, монотонно повторяя ключевые идеи, которые он хотел внушить: новаторский, необычный, разумный. Эти эмоции взросли внутри его, наполнили его сознание до краев.

Он стал новаторским, необычным, разумным.

Момент вхождения в транс был похож на падение в глубокий пруд; Эшвин был погружен в теплые объятия своего воображения, его мозг был заполнен образами. Он понимал, что у него в руке карандаш, что на столе перед ним блокнот, но часть его сознания была далеко. Страх и сомнение не могли овладеть им там. Только сущность вещей и вдохновение играли роль там, где сознательное и бессознательное пересекались.

Шло время.

Эшвин не мог сказать, как долго он был в отключке. Транс всегда завершался внезапно, как мыльный пузырь, до времени избегающий столкновения с реальностью. Дезориентация прошла, и теперь он чувствовал скованность и усталость. Это было странно. Обычно после медитации он чувствовал себя отдохнувшим.

Ноги у него занемели. Он поднял жалюзи, чтобы размять ноги и впустить побольше света, но офисные лампы были притушены, они переключились в режим энергосбережения. Только несколько перегруженных работой бедолаг оставались на своих рабочих местах, горбясь под светом настольных ламп и своих компьютерных экранов.

Который час? Эшвин глянул на свои часы и удивился, обнаружив, что уже больше половины шестого. Это тоже было необычно. Он никогда не пребывал в трансе больше часа.

Почему в этот раз он отсутствовал так долго?

Эшвин запустил пятерню в свои темные волосы. Что-то не так. Сущность марки банковского клиента не требует двухчасовой сверхчеловеческой концентрации. Так что же случилось?

Внезапно ему стало страшно смотреть на то, что он нарисовал. Рисунок лежал прямо перед ним в ожидании. Эшвин облизнул губы и посмотрел в окно. Ржавая водосточная труба была только тенью на темной стене. Фонари слабо светились в ночи, но тьма была им неподвластна.

Почему он так боится?

Потому что это окно в твою душу, и ты это знаешь.

Абсурд. Транс — всего лишь способ достижения цели. Так можно подстегнуть креативность. И при его работе, в которой идеи — товар ежедневного потребления, именно транс сделал Эшвина преуспевающим.

Нет. Ему нечего было бояться. Эшвин помотал головой и стал изучать блокнот.

Каменные развалины на заросшем травой поле. На заднем плане было видно, как ландшафт резко уходит вверх, образуя чашу. Над всем этим возвышались две полуразрушенные башни, указывающие на небо, словно два истрескавшихся и изломанных перста. Почерневшие камни валялись повсюду на выжженной земле.

Что это, черт побери, такое?

Эшвин помассировал виски и совладал с дыханием. Он не видел в рисунке ни малейшего смысла. В нем ничто не говорило о банках и ипотеках. Видимо, он не сфокусировался как должно перед впадением в транс. А может, он устал больше, чем ему кажется.

А стиль? Странноватый, как минимум. Смелые штрихи, живые изображения и отличная проработанность всех деталей. Совсем не похоже на свойственные ему схематичные наброски. Перспектива привлекала внимание к развалинам, будто чашу составляли две ладони, сомкнувшиеся вокруг чего-то драгоценного. А расположение развалин казалось... не случайным.

Лучшее, что он мог теперь сделать, — это пойти домой отдыхать. Эшвин закрыл блокнот, убрал его в стол и закрыл ящик на ключ.

Торопливо пробираясь между столами коллег, он порадовался, что смог исчезнуть, ни с кем не столкнувшись. Он ступил в лифт, когда двери еще полностью не открылись, не желая столкнуться со своим встревоженным отражением в зеркале.

Выйдя из здания, Эшвин свернул прямо на Оксфорд-стрит. Поток вечерних покупателей с шуршащими пакетами подхватил его и понес в направлении станции Тоттенхэм-Корт-роуд. Поезд запаздывал, и Эшвину пришлось проталкиваться дальше сквозь толпу пассажиров.

Он покорял последний отрезок своего пути домой, чувствуя себя совершенно измученным. Где-то на задворках его сознания маячили двумя перстами разрушенные башни.

 

МОРГАН

Табличка на дверях офиса Морган гласила: «Офис дипломных исследований, факультет психологии». Пышный титул для мрачной комнатушки чуть больше пресловутой кладовки для швабр.

Морган отперла дверь и толкнула ее плечом, искусно удерживая папку с результатами тестов в одной руке и пальто с зонтом — в другой. Дверь ударилась о картотечный шкаф, как ударялась всегда. Морган протиснулась в наполовину открытую дверь и опустила папку с рассыпающимися листами на свой стол. Крючок для пальто с внутренней стороны двери давно отломился, поэтому ей пришлось положить пальто на коробку со старыми экзаменационными работами.

Единственное окно в ее офисе заложили кирпичом десятки лет назад, и источником освещения служила лампочка без абажура, зато покрытая таким толстым слоем пыли, что даже компьютерный монитор давал больше света.

Морган напомнила себе в сотый раз, что это место — только стартовая площадка. Как только она закончит диссертацию, то займется корпоративной психологией в одной из крупнейших фирм. Пять, может быть, семь лет опыта работы и она сможет открыть собственную практику. Два или три года на нарабатывание собственной клиентской базы — тогда она сможет оглянуться на этот этап своего прошлого с улыбкой.

Стук в дверь прервал ее размышления.

Морган оправила блузку и сказала:

— Войдите.

— Привет, Морган, надеюсь, не отвлекаю.

Чарльз Плимптон, декан психологического факультета, был плотным коротышкой с добрым лицом и склонностью к ярким галстукам-бабочкам, которые только подчеркивали его малый рост. Все его недостатки искупали готовность посмеяться и тонкое понимание вин, которым он на совместных празднествах делился со своими аспирантами.

— Конечно нет, — ответила Морган. Она пропустила его в офис, возвышаясь над ним на полголовы в своих сапожках на каблуках.

— Я предложила бы вам сесть, но... — Она обвела рукой окружающую тесноту.

— Ни к чему, ни к чему. — Он помахал перед ней пухлой рукой. — Я только зашел за результатами тестов тех школьников, на прошлой неделе.

— Я еще не закончила сводить данные, — сказала Морган чуть резче необходимого. Это была не совсем правда, но ей хотелось знать, в чем дело, прежде чем отдать свои бесценные наблюдения.

— Ничего. Исходные данные тоже подойдут, — заулыбался ей Плимптон.

— Могу я спросить, зачем они вам понадобились?

— Рэймонд Уикс в Университете Ридинга занимается подобным исследованием. Он услышал о вашей работе и запросил результаты тестов, пользуясь межфакультетскими связями. Я об этом прослышал, и вот я здесь. Дух взаимопомощи и все такое, вы понимаете.

Да что уж тут непонятного.

Морган постаралась не хмуриться, но безуспешно.

— Уикс, говорите? Вы не знаете, на предмет чего он тестировал детей?

— Нет. А что?

— Разве не за ним закрепилась репутация... — она задумалась в поисках нужного слова, — браконьера?

Улыбка сползла с лица Чарльза Плимптона.

— Я об этом не слышал.

Вот тут бы ей и остановиться. Ей бы сладко улыбнуться, потом поувиливать, сколько возможно, а потом передать данные — но только после публикации результатов собственных исследований. Вот только осмотрительность, увы, не входила в число ее добродетелей.

— Чарльз, я слышала об Уиксе от других аспирантов. Его зовут интеллектуальным паразитом. Он крадет чужие идеи. Я бы не хотела...

Плимптон не дал ей договорить.

— Рэй Уикс является одним из выдающихся психологов-теоретиков, которыми может гордиться наша страна. Ваши обвинения можно назвать лишь безосновательными и клеветническими. Стоит ли мне напоминать вам, что все исследования, проводимые вами в рамках подготовки докторской диссертации, являются собственностью факультета, а не находятся в вашем распоряжении? — Лицо Плимптона покраснело от ярости, напоминая круглый красный перец в бабочке.

— Нет, Чарльз, не стоит, — сказала она со всей доступной ей любезностью.

— Хорошо. Я жду данные по электронной почте до конца дня. — Плимптон наставил на нее пухлый палец.

— А вам полезно было бы пересмотреть свое отношение к своим коллегам-профессионалам, которым вы стремитесь стать ровней. Доброй ночи.

Это было глупо. Так идиотски глупо. Если Уикс заинтересовался ее диссертацией, то худшим для нее будет выход декана из игры. Пухлый старикан был, однако, прав. У нее нет иного выхода, кроме как отправить данные. Разве что подделать результаты. Тоже нет, потому что и ей тогда придется работать с исправленными результатами. Морган пнула коробку с результатами тестов острым носком сапога.

Если ей не избежать передачи результатов, она могла бы попытаться выкачать из Уикса столько информации, сколько сможет. Компьютер зажужжал, когда Морган щелкнула на файле диссертации. Какое-то время бесценный документ загружался, и вот он на экране. Он загружается каждый раз все дольше, потому что увеличивается в размерах. Сто семьдесят две страницы, а до заключения еще далеко.

В центре первой страницы заглавные буквы складывались в слова: «СВЯЗЬ МЕЖДУ КРЕАТИВНОСТЬЮ, ИНТЕЛЛЕКТОМ И АССЕРТИВНОСТЬЮ. ДОКТОРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ МОРГАН БИЛЛИНГ». Важнейшие слова, однако, были написаны мелким шрифтом внизу: «Авторские права принадлежат факультету психологии Лондонского университета*.

В этом и состояла сделка: университет спонсировал ее докторскую диссертацию в обмен на право публиковать ее и, что более важно, получать прибыль от ее коммерческого применения, хотя последнее представлялось маловероятным. Обнаружить существенную корреляцию между всеми тремя свойствами личности, подвергнутыми воздействиям различных раздражителей, на поверку оказалось более сложным, чем ожидалось. Морган все сильнее тревожилась, что ее гипотеза ошибочна, но менять ее было уже поздно.

То, что Уикс просеет ее данные сквозь мелкое сито, было вдвойне катастрофично. Он не только мог обойти ее своей работой. Перед ней маячил реальный риск развенчания ее собственной гипотезы с помощью результатов ее же последних исследований.

Она мрачно листала результаты тестов, когда зазвонил мобильный.

— Привет, Элиз, чем могу тебе помочь? — Тон ее был резче, чем она полагала.

— М-м-м, я что, выбрала неподходящее время? Могу перезвонить.

Морган в раздражении встряхнула темной челкой.

— Прости. День не задался. Конечно, сейчас подходящее время.

— Это насчет Джеймса. Сегодня было его слушание.

— Да, и вправду. Я совершенно забыла. Как все прошло? — Морган откинулась в кресле и водрузила ноги на стол.

— По-разному. Ему два года не садиться за руль, что, возможно не так уж плохо, но его также оштрафовали на пять тысяч фунтов. Если он не заплатит в течение тридцати дней, ему придется отсидеть в тюрьме шесть месяцев.

— Черт! Не слишком ли круто за расплющенную телефонную будку? Никто ведь не пострадал.

— Это так, но судья был не из снисходительных, — сказала Элиз.

— Эрик и я свидетельствовали за Джеймса, но это вряд ли пошло на пользу. Кстати, свидетельство Эрика могло пойти и во вред.

— Правда? Что же он сделал? Нет, дай я угадаю. Он пытался поучать судью. — Морган не смогла подавить веселье в голосе.

— Что-то в этом роде. — Тон Элиз стал чуть холоднее из-за легкомысленной радости Морган. Что не удивляло; она всегда носилась со всеми, как мать-наседка. — В общем, — продолжила Элиз, — мы старейшие друзья Джеймса, и я хотела, чтобы мы собрались и обсудили, чем мы можем ему помочь. Я даже думать не хочу о том, что он угодит в тюрьму.

— Конечно. Когда?

— Как насчет того, чтобы собраться завтра вечером у нас? Скажем, в полвосьмого?

— Я свободна. Мне что-нибудь захватить с собой?

— Может, что-нибудь из выпивки? Еду я приготовлю. Здорово! Завтра увидимся.

Жду с нетерпением.

Морган нажала отбой и уставилась на диссертацию. Бедный старина Джеймс. Ему не пережить шести месяцев в тюрьме. Внезапно борьба со своенравной диссертацией показалась не такой уж страшной.

Снова увидеться с Эшвином будет... интересно. В последние годы им редко доводилось видеться, что наверняка было лучшему. На последних курсах университета он сделал и выбор в пользу Элиз — более безопасный, более предсказуемый путь. Много воды утекло с тех пор, но порой ее захлестывал шальной водоворот эмоций. Вопросы, начинающиеся со слов «что было бы, если...», могут быть так притягательны.

Морган встряхнула головой.

Бесцельно. Бесцельно. Бесцельно. Она получила унизительный урок в тот день, когда Эшвин отверг ее: никогда нельзя вверять кому-то собственное счастье.

И все же Эшвин стал бы интереснейшим объектом изучения для ее диссертации — творческий ассертивный интеллектуал — в нем были все качества, которые она искала.

«Черт бы побрал прошлое, которое не хочет оставаться в прошлом, и будь проклят Уикс, который хочет украсть мое будущее!» — пробормотала она.

Вернувшись к результатам тестов, она постаралась отогнать ноющее, неотвязное, как зубная боль, подозрение, что цифрами никогда не описать человеческое поведение.

 

ЭЛИЗ

Элиз и Эшвин убирали с обеденного стола, а Морган и Эрик расположились на диване. Элиз и Эшвину принадлежала половина двухэтажного дома с отдельным входом — маловато места для отдельной столовой, но достаточно для такой гостиной, в которой им вчетвером было не тесно.

— Тебе еще с чем-то помочь? — спросил Эшвин. Он стянул свои длинные, до плеч, волосы в хвост и явно не старался приодеться для гостей — на нем были не новые вельветовые брюки и темно-зеленый свитер.

— Нет, спасибо, — ответила Элиз. — Я просто загружу все это в посудомойку. Иди развлекай гостей.

— Их чаще надо разнимать, — фыркнул Эшвин.

Он скрылся в глубине коридора, пока Элиз дожидалась, когда закипит чайник. Когда кофе был готов, она собрала поднос и пошла в гостиную. Эрик и Морган сидели вместе на диване, сильно смахивая на преподавателя и студентку. В вельветовых брюках и твидовом пиджаке Эрик выглядел лет на двадцать старше, тогда как Морган была в джинсах, черной водолазке и своих любимых сапожках.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — сказал Эрик, — я убрал их, чтобы освободить место для кофе. — Он подал ей аккуратно сложенную колоду ее карт Таро.

— Спасибо, Эрик. — Элиз опустила поднос на стол, взяла у него потрепанную колоду и убрала в специальную шкатулку из полированного орехового дерева.

— Я смотрю, ты еще не переросла это свое увлечение. — Эрик не старался скрыть неодобрение.

— Нет, не переросла, — сказала Элиз. Она старалась не выглядеть оправдывающейся, но безуспешно. Лицо ее вспыхнуло, и она кляла свою бледную кожу за то, что та немедленно выдала ее смущение. — Мне хочется верить, что в мире осталось множество тайн.

Эрик состроил гримасу, но Морган сказала:

— Это именно так, во всяком случае в сфере моих интересов. Разве ты не согласишься, Эрик, что история хранит массу неразгаданных тайн?

— Только потому, что мы не располагаем всеми фактами, — пробурчал Эрик, наклоняясь, чтобы положить сахар себе в чашку.

Элиз бросила на Морган благодарный взгляд за то, что та прервала спор.

И вот все наконец расселись поудобнее с чашками кофе, и у Элиз не осталось больше причин откладывать разговор, к которому она готовилась целый день.

— Спасибо за то, что вы сегодня пришли, хотя мы и не предупредили вас заранее. Я полагаю, вы знаете, зачем мы здесь.

Морган кивнула, но Эрик лишь отпил кофе, лицо его было непроницаемым.

— Мы все знаем характерец Джеймса, — сказала Элиз, красноречиво подняв глаза к небу. — Щедрый, милый и донельзя безответственный. Я первая это признаю. Но на этот раз он крепко влип, и ему нужна наша помощь. Для того ведь и существуют друзья.

Элиз оглядела своих слушателей. Морган была внимательна, но Эрик, похоже, не разделял ее чувств, а Эшвин казался расстроенным.

— Как ты предлагаешь ему помочь? — спросил Эрик.

— У меня есть два предложения насчет того, как мы можем ему помочь. Для начала, я думаю, Джеймсу будет полезно уехать ненадолго из Лондона, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Мне кажется, было бы здорово, если бы мы провели вместе с ним выходные за городом.

— И правда здорово придумано, — согласилась Морган. — Нам всем не помешает проветриться. Меня моя диссертация почти что свела с ума. — Ее взгляд скользнул к Эшвину, и она тут же отвела глаза.

— А каково твое второе предложение? — Бледное подобие улыбки промелькнуло на лице Эрика.

— Джеймсу никогда самому не найти пяти тысяч фунтов. Так что, если мы ему не поможем, ему точно придется отсидеть в тюрьме. — Элиз остановилась, пытаясь оценить их реакцию. — Если бы каждый из нас вложил тысячу фунтов, Джеймсу осталось бы наскрести последнюю тысячу.

Эрик поставил на стол свою чашку.

— Я думаю, это неудачная мысль. Джеймс забыл об ответственности в этой жизни давным-давно. Знаю, ты иного мнения, Элиз, но как бы ни тяжело далась ему тюрьма, возможно, это необходимо ему, чтобы наконец-то взять себя в руки.

— Ты ведь не можешь желать ему такого? — сказала Элиз.

— Могу и желаю.

— Морган? — Она повернулась к ней с надеждой, зная, что Эшвин примет сторону Эрика. Они сказали почти одно и то же — глупые, лишенные сочувствия мужчины.

— Эрик в чем-то прав, — сказала Морган. — Джеймс явно не способен контролировать свои действия, причем с давних пор. Ему не хватает дисциплинированности.

— Тюрьма не дисциплинирует Джеймса. Она сломает его. Он действительно выйдет оттуда другим человеком, но вряд ли лучшим, чем был, — взмолилась Элиз. Она вглядывалась в их лица в поисках надежды. — Я единственная, кто помнит, как мы заключали пакт о взаимопомощи в ночь перед выпуском. Я про то, чтобы помогать друг другу, куда бы ни вела нас судьба. Помните?

— Никто из нас не забыл, — мягко произнесла Морган, — потому мы и здесь. Но нам уже не по двадцать два, Элиз.

Рик хмуро поглядывал сквозь свои дурацкие очки.

— Элиз, это твое отчаянное стремление помогать Джеймсу больше связано с тобой, чем с ним.

— О чем это ты?

Беседа явно зашла не туда.

— Ты всем хочешь помочь, — сказал Эрик. — С тех пор как я с тобой знаком, ты всегда была в первых рядах добровольцев-благотворителей и заступалась за каких-нибудь несчастных и обделенных. Но иногда лучший способ помочь человеку — это позволить ему самому справиться с трудностями. Я знаю, это трудно, но тебе пора прекратить нянчиться с Джеймсом.

— Ты не хочешь помочь Джеймсу из-за того, что я люблю помогать людям? — Элиз бросила на Эшвина взгляд, ясно говорящий: «Ты можешь в это поверить?» Он поежился, но не сказал ни слова.

— Эрик, хватит читать нотации Элиз, — сказала Морган. — Мы здесь из-за Джеймса, а не из-за нее.

— Но это правда, — запротестовал Эрик, — она вечно...

— Я и в тот раз слышала, что ты сказал, — оборвала его Морган. — Если ты это повторишь, больше правды в твоих словах не станет.

Элиз покраснела, а Эрик смолк. Два предложения. Морган обошлась всего лишь этим. Двумя фразами она сбила спесь с Эрика. Почему же ей это всегда так трудно дается?

— Так, скажу честно, — начала Морган. — Я все еще учусь, и для меня тысяча соверенов — большая сумма. Через несколько лет все изменится, но сейчас... Пока это большой вопрос.

— Ну и ладно, — вступила Элиз, цепляясь за шанс, оставленный ей Морган. — Дай столько, сколько сможешь. Разницу покроем мы.

— А что об этом думает Эшвин? — спросил Эрик.

Они все повернулись к Эшвину. Он смотрел, как дождь часто стучит в стекло. Когда через миг он посмотрел ей в глаза, Элиз поняла, что он принял решение.

— Если бы мне грозила тюрьма, — промолвил Эшвин, — я бы надеялся, что лучшие друзья внесут за меня залог размером в стоимость дивана. — В его словах была тихая ярость, за которую Элиз захотелось крепко его обнять.

После этого им осталось только выбрать выходные и разработать план, как им удивить Джеймса.

 

ДЖЕЙМС

В баре было многолюдно. Не то чтобы яблоку негде упасть, но достаточно, чтобы, пролагая себе путь сквозь толпу с подносом, уставленным кружками, Джеймс иногда приговаривал: «Извини, друг». Закопченные балки нависали низко над головой, и Джеймс не раз под них подныривал, чтобы не удариться. Горькое пиво, которое варили здесь, в Йоркшире, густое, со сливочным вкусом, не выплескивалось через край кружки, как водянистое пиво южных графств. Нетрудно было привыкнуть к этому местечку, где все было чуть более честно и чуть менее пресно.

— Вот и я. Три пинты лучшего горького пива «Скиптон армс» для друзей, — сказал Джеймс. Он передал две кружки Эрику и Эшвину. — И две полупинты для дам. — Элиз приняла свою полупинту с улыбкой, а Морган — с гримасой.

— За прежние времена и лучшее будущее! — сказал Джеймс.

Остальные четверо присоединились к тосту и отпили кто сколько. Джеймс, как обычно, последним опустил свою кружку.

Эти выходные за городом явились для него полной неожиданностью. Много месяцев они не собирались все вместе, поэтому он онемел от удивления, увидев их всех в минивэне, взятом ими напрокат. Они выехали по M1 через Кембридж, а после свернули на А1 к северу. Эрик хотел распланировать их маршрут, но Морган переспорила его, указывая повороты и направление наобум. Так они и оказались в Скиптоне, городке к северо-западу от Лидса, на границе Йоркширской равнины.

Он знал, конечно, чего они пытаются добиться. Они сплотились вокруг него единым фронтом, но если взаправду, то его это только еще больше удручало. На самом деле в эти выходные они прощались.

Пока. Увидимся через шесть месяцев. Желаем тебе в тюрьме разобраться в себе самом.

Все знали, что ему не по карману штраф — при его редко появляющихся сценических ролях и неспособности удержаться на временной работе. В минуты тоски Джеймс признавался Элиз, что с тревогой думает, не пропустил ли он свою птицу счастья, не заметив ее с пьяных глаз. И его тошнило слышать об актерах, выбившихся в звезды, когда в них уже никто не верил. Если еще один доброхот упомянет Энтони-мать-перемать-Хопкинса, он его пристрелит.

Взять бы в долг, да нет такого банка, который ссудил бы Джеймсу деньги. Так что сидеть ему в тюрьме — от наказания не уйти. Ему и двух сотен фунтов не собрать. Если Бог и есть на свете, то театру он явно не покровительствует.

Прибыла официантка с заказанными блюдами, и самокопание Джеймса было прервано.

— Довольно вкусно, — сказал Джеймс, расправляясь с крупным куском картофелины. — Интересно, насколько мерзкой будет еда за решеткой?

Сидящие за столом замерли, четверо его старейших друзей глядели на него с разными выражениями лица.

— Что?

— Ты не сядешь в тюрьму, — сказала Элиз с болезненной гримасой.

— Конечно сяду, — сказал Джеймс так решительно, как только смог.

— Мы тут скинулись и наскребли для тебя денег, — сказал Эшвин.

— И тебе осталось найти только последнюю тысячу соверенов, — добавил Эрик.

Джеймс потерял дар речи. Он переводил взгляд с одного на другого. Элиз улыбалась, но в глазах ее стояли слезы. Эшвин и Морган очень схоже ухмылялись. Даже Эрик, казалось, был доволен его замешательством.

— Вы... вы не можете так поступить. — Джеймс снова и снова вглядывался в одно лицо за другим. Это явно была не шутка. Они говорили всерьез. — Как же я с вами расплачусь? У меня ведь на это годы уйдут. К тому же... это моя проблема, не ваша. — Он наколол на вилку ломтик картошки и замахал на них, как рассерженный отец. — Вы просто не можете, — скомкано закончил он.

— Нет, мы можем, — сказала Морган. — Это наши деньги, и мы поступим с ними, как нам будет угодно.

— Но...

— Никаких «но», — сказала Элиз. Широкая улыбка осветила ее лицо. — Это уже решено.

— Я не знаю, что сказать... И вы все знаете, это будет первейшим долгом для меня. Это... — Джеймс затряс головой, пытаясь выразить болезненные и радостные ощущения, которые боролись в его душе. Получить такой подарок, когда он опустился почти на самое дно. — Никто до сих пор не делал для меня ничего подобного. Я не знаю, что я сделал, чтобы заслужить таких щедрых друзей, но спасибо. Правда. Большое вам спасибо.

Голубые глаза Элиз увлажнились, и Джеймсу этого хватило. Он захлюпал носом, как девчонка. Она неистово его обняла, и после все они похлопывали его по спине и бормотали что-то ободряющее. Это было чертовски неловко. Они же в пабе, прах его побери!

— Я вам все верну, — говорил Джеймс. — Как только смогу. Обещаю.

— Да, мы знаем, — ответил Эшвин. — Ты только не попадай больше в переделки, ладно? Это будет нам лучшей благодарностью.

Элиз бросила взгляд на Эшвина. Джеймс перехватил этот взгляд и сказал:

— Да ничего, все правильно. Мне бы давно надо взять себя в руки. Я найду работу. Любая хрень сойдет. И я обещаю, вам никогда больше не придется отмазывать меня от тюрьмы, как сейчас. Вы дали мне шанс начать все сначала, и я собираюсь им воспользоваться.

— Ну, с меня достаточно высоких слов на сегодня, — ворчливо прокомментировал Эрик. Даже его обычно суровые черты смягчились. — Так где мы сегодня остановимся?

Морган подозвала официантку:

— Простите, вы не могли бы порекомендовать нам приличную небольшую гостиницу?

— С этим вам на Санрайз-стрит, — ответила та. — Там гостиниц полно.

— Где эта улица?

— Если ехать по Хай-стрит к Лидсу, то Санрайз будет первая улица направо после перекрестка с круговым движением.

Санрайз-стрит действительно нетрудно было найти. Ее окаймляли двухэтажные дома, перед многими из которых были объявления о сдаче комнат внаем.

— Как насчет этого? — спросил Эрик, указывая на большой коричневый пансион всего в дюжине метров от их машины.

— На вид ничего, — ответил Джеймс. Дом выглядел солидным, старинным и простым.

— Не хуже и не лучше остальных, — согласился Эшвин. Он выбрался из машины, за ним к дому последовал Джеймс.

Эшвин позвонил в звонок, и колокольчик отозвался мелодичным эхом во всем здании. Они подождали, но ответа не последовало. Эшвин собрался было снова позвонить, когда парадную дверь открыла женщина. У нее были седые волосы до плеч, и ростом она была по грудь Джеймсу. Ее голубые глаза открыто изучали двух стоящих на крыльце мужчин. Джеймс дал бы ей около шестидесяти.

— Здравствуйте. Чем могу быть вам полезна, джентльмены? — Она говорила как образованный человек, но Джеймсу было не определить по акценту, откуда она. Точно не из этих мест.

— Здравствуйте, — сказал Эшвин. — Я хотел поинтересоваться, нет ли у вас на сегодня свободных комнат.

— Да, есть. — Она заметила их минивэн. — На пятерых?

— Да, — кивнул Джеймс.

— Прекрасно. Почему бы вам не позвать остальных, и я покажу вам ваши комнаты. Надеюсь, вы не откажетесь от чая?

— Согласимся с радостью, — сказал Эшвин с улыбкой.

— Меня зовут Марджи Чизвик, к слову, но все зовут меня миссис Чизвик. А вас?..

— Эшвин Пател.

— Джеймс Стиплтон.

— Приятно познакомиться. — Миссис Чизвик пожала им обоим руки. — Гостевые комнаты наверху, поэтому скажите друзьям, чтобы оставили вещи в холле у лестницы. Крикните, когда войдете. — Миссис Чизвик ретировалась в дом, оставив Эшвина и Джеймса обмениваться улыбками за ее спиной.

— Тоже вспомнил свою маму? — спросил Джеймс.

— Именно, — усмехнувшись, ответил Эшвин.

Они забрали багаж из минивэна. Эрик запротестовал, что надо было договориться о стоимости чая до принятия приглашения, но его снова переспорили. Они оставили вещи у подножия лестницы, как было велено.

— Ау-у-у-у! — позвал Эшвин.

Миссис Чизвик появилась в проеме одной из дверей, которая вела из холла в столовую, полную антикварных вещей. Ковер был бархатный, глубокого синего цвета, а стены — бледно-желтые, там, где они виднелись между золочеными рамами картин.

— Какая прелестная комната, — сказала Элиз.

— Спасибо, — ответила миссис Чизвик. — Мы потратили много времени на нашу коллекцию. Пожалуйста, садитесь. Я вернусь через минуту.

Раздвижные двери отделяли столовую от гостиной, но они были открыты, чтобы не заслонять свет большого окна в эркере, выходящем на Санрайз-стрит. Три одиночных кресла составляли компанию удобному на вид дивану, а в очаге потрескивал огонь.

— Хороший выбор, мальчики, — сказала Морган, бросая вокруг одобрительный взгляд.

— Но сколько это будет стоить? — вопросил Эрик.

— Справедливый вопрос. И актуальный во все времена, — сказал пожилой джентльмен, как раз в этот момент вошедший в комнату.

— Я Гордон Чизвик, совладелец этого дома, хоть мне и не дается права внести свою лепту в его убранство. Вы, должно быть, наши новоприбывшие гости.

Мистер Чизвик выглядел старше миссис Чизвик. Его волосы поредели, чтобы не сказать больше, а те немногие, что остались, кустились легкими серебристыми пучками позади ушей.

Эшвин представил всех, и мистер Чизвик окинул каждого твердым оценивающим взглядом голубых глаз.

— Добро пожаловать в наш дом. — Голос его был глубоким и выдавал хорошо образованного человека, но Джеймс снова не мог сказать, для какой местности характерен его акцент.

Мистер Чизвик занял ближайшее к огню место, и все устроились поудобнее.

— Проживание стоит тридцать пять фунтов с человека за ночь, — сказал мистер Чизвик. — В стоимость входит полный английский завтрак и парковка во дворе, если она вам потребуется. У вас будет одна ванна на всех на втором этаже, но лучшей цены вы не найдете.

Эшвин повернулся к остальным, и все согласно закивали. Джеймс, должно быть, выдал свое волнение по поводу названной суммы, потому что Элиз наклонилась к нему и приглушенным голосом попросила его не переживать. От мистера Чизвика не укрылся этот эпизод, но и комментировать его он не стал.

— Нам все подходит, — сказал Эшвин. — Мы останемся только на эту ночь.

— Прекрасно, значит, договорились, — заключил мистер Чизвик. — Вас пятеро, как я погляжу. Давно вы друг друга знаете?

Это был странноватый вопрос, но прежде чем кто-либо успел ответить, в гостиную вошла миссис Чизвик с подносом, нагруженным чашками и серебряным чайником.

— А, вот и миссис Чизвик с чаем, как раз вовремя, — сказал мистер Чизвик.

— Я могу предложить вам и кофе, если кто-нибудь хочет. — Миссис Чизвик опустила поднос на обеденный стол. — Добавляйте молоко и сахар по вкусу. Ячменные лепешки должны скоро поспеть.

— Может, я помогу вам? — спросила Элиз.

— О, вы так добры, — ответила миссис Чизвик. — Будьте осторожны, а то я могу в конце концов попросить вас остаться подольше.

Элиз вышла следом за пожилой хозяйкой дома, пока остальные наливали себе чай.

— Ну, как же вы оказались в Скиптоне? — спросил мистер Чизвик.

— Совершенно случайно, — ответила Морган. — Одна из официанток в пабе порекомендовала нам поискать гостиницу на вашей улице, и вот мы здесь.

— Не знаю, смогу ли согласиться с вами, милая леди. Ничто не происходит случайно, по моему мнению, — промолвил мистер Чизвик, улыбаясь поверх края своей чашки.

Морган собралась было ответить, но тут вернулись миссис Чизвик и Элиз с блюдом лепешек, джема и сливок. Все занялись едой.

Эшвин спросил:

— Мистер Чизвик, что вы порекомендуете нам посмотреть, пока мы в этих краях?

Мистер Чизвик глотнул чаю, перед тем как ответить.

— А вы что-нибудь знаете о Скиптоне? — Они все отрицательно покачали головой. — Ну, если вы изучаете историю, то замок сэра Клиффорда может заслуживать вашего внимания. Род сэра Клиффорда упоминался еще до Войны Роз пятнадцатого века, и замок полностью восстановлен.

Эрик опустил свою чашку.

— Я хотел бы его увидеть.

— Я предполагал, что вам этого захочется. — Мистер Чизвик одобрительно улыбнулся Эрику.

Морган сделала недовольное лицо.

— Ну, мне-то не особенно интересно гулять по замку вместе с бесчисленными сквозняками, особенно в это время года.

— Там по выходным проходят богатые ярмарки искусств и народных промыслов, — сказала миссис Чизвик. — Многие наши сокровища мы в разные годы покупали именно там.

Она улыбнулась Элиз, разглядывавшей коллекцию тончайшего фарфора через стеклянную дверцу старинного серванта. На вкус Джеймса, яркие синие звезды, которыми были расписаны белые тарелки, выглядели странно, но он вряд ли был страстным поклонником подобных предметов.

Элиз покраснела, будучи застигнутой врасплох, и произнесла:

— Они прелестны.

— А как тут с более активным отдыхом? — спросил Эшвин. — Мы могли бы поразмяться, да и равнина тут недалеко, правда?

— Недалеко, — ответил мистер Чизвик. Он глянул на миссис Чизвик, и она кивнула ему в ответ. — Порой мы с миссис Чизвик гуляем возле Гримвитской впадины. Это примерно в десяти милях к северо-востоку отсюда. Вам не пройти мимо, потому что дорога упирается прямо в ров, а через него перекинут деревянный мостик. Это место чуть живописнее остальной равнины из-за тамошнего озера и потому, что там мало туристов.

— Звучит изумительно. — Эшвин повернулся к остальным. — Как вам такой план? Сегодня совершим пешую экскурсию, завершим ее ужином в пабе, а завтра отправимся на ярмарку.

— Лично я считаю, что замок гораздо больше впечатляет ночью, — заметил мистер Чизвик. — Там предлагают замечательные экскурсии при свечах, особенно хорошо передающие атмосферу того места. Ночные экскурсии начинаются в сумерки и продолжаются иногда до половины восьмого утра, в зависимости от спроса. Но так как туристический сезон уже прошел, они могут закрыться и раньше.

— Вот и славно, — сказал Эшвин. — Сейчас мы отправимся гулять по равнине, на обратном пути к сумеркам заскочим в замок сэра Клиффорда, поужинаем в местной таверне, а завтра поедем на ярмарку. Все довольны?

— На равнине довольно рано темнеет, — предупредила миссис Чизвик. — Особенно в это время года. Когда нам ждать вашего возвращения? Лучше, чтобы мы знали, на случай если кто-нибудь подвернет ногу или еще что случится.

— У нас с собой мобильные телефоны, — сказала Морган озадаченным тоном.

— Они там не всегда работают, — ответил мистер Чизвик. Джеймс не смог разгадать, с какой интонацией это было сказано, но вдруг почувствовал смутную тревогу.

— М-м, скажем, мы вернемся к половине шестого? — предложил Эшвин. А на Джеймса посмотрел, словно бы говоря: «Они сами-то верят в эти сказки?»

— Прекрасно. Тогда и будем вас ждать, — ответил мистер Чизвик, явно удовлетворенный.

Они допили свой чай и последовали наверх за мистером Чизвиком в свои комнаты, а миссис Чизвик принялась убирать со стола. Мужчины отнесли свой багаж в спальню с четырьмя отдельными кроватями, а Морган и Элиз досталась спальня с двуспальной кроватью. Мистер Чизвик дал им ключ от входной двери и настоял, чтобы они взяли зонты на случай дождя.

Джеймс пошел за остальными назад к минивэну. Он подумал было предложить вести машину по очереди, но внезапно с горечью вспомнил, что еще два года он этого делать не сможет. Эрик сидел спереди на пассажирском сиденье рядом с Эшвином, повторяя инструкции мистера Чизвика, и вот довольно скоро они нашли описанный им мостик.

Эшвин припарковал минивэн на заросшем травой берегу речушки, и все они вышли из машины. Табличка рядом с мостиком сообщала название речки: «Дибб». Морган и Джеймс прошли вверх по ее течению и нашли среди деревьев начало пешей тропы. Кто-то вырезал на коре дерева слово «Гримвит», под которым грубо высеченная стрелка указывала направление вверх по течению.

— Это, должно быть, то место, о котором нам говорил Чизвик, — сказал Эрик, присоединившись к ним. — Он говорил о Гримвитской впадине?

— Да, кажется, так, — ответил Джеймс.

Он пошел вперед, проторяя тропу своими огромными шагами. Морган шла за ним по пятам, остальные трое тоже не отставали.

Тропа повторяла извилистый путь речки Дибб, протекающей меж невысоких холмов. Над ними угрожающе нависала низкая гряда облаков, но дождь пока не начался. Ощущение покоя снизошло на Джеймса, когда он полной грудью вдохнул живительный воздух.

Они шли минут двадцать, когда их путь пересекла тропинка поменьше, ответвляющаяся от основной. Куски камня и сорняки покрывали маленькую тропку настолько, что ступить было почти некуда. Она уходила влево и исчезала за небольшим холмиком. Дибб катил свои воды прямо на север, что позволяло предположить, что и впадина находится дальше по основной тропе.

— Налево или прямо по курсу? — спросил Джеймс.

— Эта тропка любопытна на вид, — сказал Эрик. — Посмотрите на эти обломки камней.

— Куда вы хотите пойти? — спросил Эшвин, подходя вместе с Элиз.

— В Эрике проснулся археолог, — сказал Джеймс. — Он хочет пойти этой тропой.

— Я не против, только бы мы не заблудились, — вмешалась Элиз.

— Ладно, — сказал Эшвин. — Давайте пройдем немного по этой тропке, если что, мы всегда сможем вернуться назад.

— Так тому и быть. — Джеймс ступил на новую тропу, аккуратно лавируя между обломками камней.

Тропа змейкой огибала небольшой холм, потом внезапно ныряла вниз, к укромно расположенной чашеобразной впадине, до этого незаметной. Внутри чаши было не так много пространства, чтобы назвать его долиной, но ее окружала цепочка пологих холмов, и по площади она была как два футбольных поля. По поверхности густой травы, покрывающей дно чаши, были раскиданы впечатляющие развалины.

— Посмотрите! — сказал Джеймс.

— Чизвик ничего нам об этом не сказал, — выдохнул Эрик за его спиной.

— Пошли, — позвал Джеймс. — Давайте посмотрим поближе.

Две разрушающиеся башни возвышались над развалинами. Остальные здания представляли собой не более чем выветренные остатки каменных стен высотой не больше метра. Фундамент остался цел, и, судя по количеству разбросанных каменных обломков, некогда стены были довольно высокими.

— Что было на этом месте, Эрик? — спросил Джеймс. Эрик поправил очки и прищурился на две башни.

— Похоже, что это собор. Эти башни могли быть его поперечными нефами. А ближайшая к нам часть была, по-видимому, центральным нефом. Видите эти основания на фундаменте? Они были внешними стенами. А там дальше... — Эрик запнулся и умолк, когда увидел лицо Эшвина.

— Эш, что с тобой? — Элиз вцепилась в руку Эшвина, пока тот обводил глазами чашу.

— О боже! — промолвил Эшвин. — Этого не может быть. Это не... возможно. — Он сильно побледнел, дыхание стало частым и неглубоким.

За все девять лет, что Джеймс знал Эшвина, он никогда не видел у него такой реакции.

— Что? Что случилось? — допытывалась Элиз.

Она взяла Эшвина за руку, но тот продолжал с ужасом смотреть на развалины. Воздух вокруг Джеймса на миг завибрировал, как будто над ними пролетел сверхзвуковой самолет. Странное ощущение миновало, но после него Джеймс оставался начеку.

Он встал между Эшвином и развалинами.

— Эш, что случилось? — Джеймс взял друга за плечи и слегка встряхнул. Тот моргнул и огляделся в недоумении.

— Я уже видел эти развалины, — сказал Эшвин не своим голосом. Он снова потряс головой. — Я нарисовал их. У себя в офисе. Наделю тому назад.

Джеймс обменялся встревоженным взглядом с остальными.

— Это совпадение, — сказала Морган. — Ты, должно быть, когда-то видел нечто подобное, и твой мозг просто провел параллель. Как дежавю.

— Нет, это не так, — непреклонно возразил Эшвин. — Я нарисовал вид на развалины как раз с этой точки. — Он шагнул вперед, отодвинув Джеймса, и руками обозначил рамку части пейзажа, как художник или фотограф, задающий размеры картины.

Эшвин снова повернулся к ним. Его лицо было искажено, и глубокие тени залегли под глазами.

— Я думаю, нам лучше уйти. Я знаю, это звучит дико, но нам лучше убраться отсюда. Сейчас же.

— Идите, — ответил Эрик, — но я останусь, мне нужно тут осмотреться. Это восхитительно.

— Нам нужно держаться вместе, Эрик, — сказала Элиз. — К тому же как ты доберешься до дома без машины?

— Ладно, тогда дайте мне несколько минут. Потом мы пойдем. — Эрик побрел в сторону, глядя на одну из полуразрушенных башен и на останки каменной кладки, разбросанные у ее основания.

— Эш, давай пойдем, если хочешь, — сказала Элиз, потянув его за руку, снова привлекая его внимание.

— Что? Да, пойдем, но только вместе с Эриком.

— Он не задержится. — Джеймс, сощурясь, взглянул на небо. — Все равно, похоже, близится дождь.

Эшвин отошел от развалин и сел у конца каменной тропки. За ним пошла Элиз, что-то тихо ему говоря. Морган пожала плечами и сказала Джеймсу:

— Не волнуйся за Эшвина. У него всегда было сверхвосприимчивое воображение. Помнишь, как его тогда торкнуло от твоих лепешек с гашишем? О чем он тогда галлюцинировал? О каких-то тенях, ползущих по стенам, или как там? Вспомнив, Джеймс фыркнул:

— Да уж, помню. Он думал, что это не лепешки, а шоколадное печенье, и не мог понять, откуда галлюцинации. Ты тоже была не в лучшем виде, если я правильно помню.

— Нас всех тогда изрядно развезло, — ухмыльнулась Морган. — Точно помню, что мне пришлось просить неделю отсрочки по одному из своих учебных проектов. — Она глянула в сторону развалин. — Нам лучше не терять Эрика из виду. А то упадет еще в какой-нибудь колодец, если не хуже.

Они пошли вперед, выбирая, куда ступить среди обломков камней и травянистых кочек. Джеймс пытался представить, каким было это место до разрушения.

Эрик стоял на островке земли, где даже трава не хотела расти. Он что-то бормотал, когда они с ним поравнялись.

— Нам пора, — сказала Морган. — Эшвин сильно возбужден, и, кажется, скоро пойдет дождь. — Она откинула темные волосы с глаз и взглянула на облака.

— Какая-то бессмыслица, — сказал Эрик.

— Что именно? — спросил Джеймс, закатив глаза.

— Стены. У них только пять сторон. — Эрик указал на осыпающуюся кладку вокруг них.

— О чем это ты?

Эрик был взбудоражен и выказывал нетерпение:

— Собор построен по обычному норманнскому образцу. Здесь основное тело собора, с центральным нефом, поперечными нефами и алтарем. Вон там — крытая монастырская галерея, — Эрик указал на то, что Джеймс принял за внутренний дворик, — там паперть. А мы стоим в помещении капитула.

— И?.. — Морган потопала подошвой о землю.

— Типичные для норманнов капитулы восьмиугольные, а не пятиугольные.

— Ну да, это удивительно, — сказал Джеймс. — Теперь пойдем?

— Конечно нет, — нахмурившись, ответил Эрик. — Я раньше никогда даже не слышал о пятиугольном капитуле. Это может быть важным открытием.

— Я с трудом могу вообразить, что ты окажешься первооткрывателем этого места, Эрик, — сказала Морган.

— Чизвик не упомянул его? Он местный житель, должен же он был о нем знать?

— Может знает, а может, и нет, — сказал Джеймс. — В любом случае, нам пора ехать.

— Минуточку. — Эрик сел на корточки, изучая землю. Сухая земля крошилась под пальцами и, когда он стал рыть ее руками, отлетала комьями.

— Что ты делаешь? — раздраженно спросила Морган.

— Здесь ничего не растет, — пояснил Эрик. — Почему бы это? — Внезапно он выругался и отдернул руку.

— Ну что еще с тобой случилось? — Морган взяла его за руку, чтобы осмотреть. Из небольшой, но глубокой ранки на среднем пальце Эрика текла кровь.

— Там, в земле, что-то острое, — сказал Эрик, высасывая кровь из ранки.

Морган осторожно отгребла землю, и Джеймс присел на корточки, чтобы получше всмотреться.

— Деревянные щепки, — сказала Морган.

Она провела по краям деревяшки кончиками пальцев. Джеймс отбросил землю подальше своими огромными, как лопата, ручищами. Эрик, теперь копая одной левой, присоединился к ним. Скоро они очистили достаточное пространство, чтобы понять, что перед ними потайная дверь, врезанная в землю.

Морган с восторгом в голосе позвала Элиз и Эшвина. Эрик извлек из земли металлическую цепь, все еще продетую в ржавое кольцо. С помощью Джеймса он стал пытаться рывками открыть потайную дверь.

 

ЭШВИН

Эшвин поднялся на нетвердых ногах, когда до него донесся крик Морган, словно эхом отозвавшийся в развалинах.

— Эш, что случилось? — Элиз снова потянула его за рукав.

— Они что-то нашли, — ответил Эшвин. Он освободился от нее и попытался разглядеть Эрика, Джеймса или Морган.

— Что, что они нашли?

— Откуда мне знать?

Он побежал к разрушенной внешней стене и дальше, балансируя на обломках. Нетерпение, внезапно захлестнувшее его, не позволило ему дождаться Элиз.

Он увидел троих друзей сидящими вокруг темной дыры в земле. Эрик светил внутрь дыры крошечным фонариком, который служил ему брелоком.

— Стойте! — закричал Эшвин. У них почему-то был виноватый вид, а он быстро приближался. — Остановитесь, — сказал он, задыхаясь. — Вам нельзя туда спускаться.

— Почему нельзя? — Руки Эрика были в земле, и он, видимо, отирал ими лицо, потому что на одной щеке темнел грязный след.

— Это опасно, — сказал Эшвин.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

— Но я знаю. Не понимаю, откуда я это знаю, но это так. Мы должны оставить здесь все как есть.

Эрик закатил глаза:

— Если это из той же оперы, что и якобы нарисованные тобой развалины...

— «Якобы» тут совершенно неуместно, — оборвал его Эшвин. — Это действительно произошло. Это, черт дери, было. Я не могу объяснить, что здесь происходит, но я доверяю своей интуиции.

— Эшвин, успокойся, — сказал Джеймс. — Видишь, здесь ступени. Выглядят довольно надежными, и тебе не обязательно идти с нами, если ты не хочешь.

Эшвин присмотрелся к яме и увидел, что это на самом деле была потайная дверь. Грубые ступени, вытесанные в камне, вели в непроглядную тьму.

Эшвин глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Элиз снова стояла подле него, но он обратился к Эрику:

— Нет. Никому из нас не следует туда спускаться.

— Чушь, — сказал Эрик. — Я нашел вход в туннель, и я не позволю кому-то другому получить лавры первооткрывателя. Оставайся здесь, если хочешь, но я туда пойду.

Этот безудержно увлеченный Эрик был прямой противоположностью тому бесстрастному человеку, которого знал Эшвин.

Морган согласно кивнула, а Джеймс сказал:

— Эш, там может оказаться что-то ценное. Если там, ну... — Он пожал плечами. — Немного денег мне бы сейчас совсем не помешало. Мы можем хотя бы взглянуть.

— Это вы зря придумали. — Вся страсть ушла из голоса Эшвина. Спор он проиграл с самого начала. Он это понял сразу, как только узнал развалины. Будто кто-то заманил их сюда.

И все же он должен был попытаться.

— Откуда вы можете знать, что спускаться в туннель безопасно, что бы ни говорил Эрик?

— Эшвин прав, — согласилась с ним Элиз.

— Мы будем осторожны, — заверила их Морган. — И ни к чему не прикоснемся, пока не убедимся, что оно не опасно, хорошо? — Это предназначалось уже Эрику и Джеймсу.

— Конечно, конечно, — ответил Эрик, осторожно ступая на первую ступеньку, пробуя, выдержит ли она его вес.

— Погоди, — сказала Элиз. — У кого-нибудь на телефоне есть прием? Нам отсюда помощи не дозваться.

Они проверили свои телефоны, но ни один не был в зоне приема.

Эшвин снова представил, как чьи-то огромные руки держат в горсти эти развалины и баюкают их. Он содрогнулся.

Эрик начал спускаться вниз. Он продвигался медленно, пробуя ногой каждую ступеньку, прежде чем перенести на нее вес целиком, и высвечивая маленьким фонариком место для следующего шага. Остальные столпились у края ямы и смотрели за спуском, но лестница уходила так круто вниз, что скоро Эрик скрылся из виду.

— Я спустился до конца, — сказал снизу Эрик. Его голос эхом отозвался в туннеле. — Почва кажется достаточно твердой. Похоже, тут есть проход, который ведет к собору. Я пойду взгляну, что там.

— Эрик, подожди меня.

Джеймс стал спускаться вниз по ступеням, Морган — следом за ним. На них попадал лучик света, которым Эрик пытался снизу подсветить им ступени.

Элиз взяла Эшвина за руку и слегка ее сжала:

— Мы подождем здесь.

Это было заманчиво, но Эшвин не хотел бросать троицу первооткрывателей. Ему казалось, что так даже хуже.

— Пойдем.

Он первым пошел вниз, и его дурные предчувствия усугублялись с каждым шагом. Элиз шла за ним. Остальные переговаривались приглушенными голосами, а замкнутое пространство искажало звуки почти до неузнаваемости. Добравшись до подножия лестницы, Эшвин снова содрогнулся. Эрик посветил фонариком в их сторону, чтобы они могли присоединиться к остальным.

— Давайте держаться все вместе, хорошо? — сказала Элиз. — Никто не отбивается от группы. Никто ничего не трогает. Договорились?

Эшвин схватил Морган за руку, другой рукой продолжая держать Элиз.

— Договорились, — сказал Эрик.

Он обвел туннель фонариком, чтобы дать всем возможность оценить его размеры. Как и ступени, стены туннеля были грубыми и неровными. Но не пол — он был на удивление гладким. Туннель был достаточно широк для троих, но Джеймсу пришлось наклониться, чтобы уберечься от неровных выступов на потолке.

Эрик вел их единой группой, разгоняя тьму фонариком.

— Кому-то пришлось изрядно потрудиться, чтобы вырубить этот туннель, — прокомментировал он.

Они шли вперед, пока Эрик не остановился без предупреждения.

— Что случилось? — тихо спросила Морган.

— Там впереди что-то есть, — пробормотал Эрик. Он снова пошел вперед, прорезая мрак лучом фонарика.

— Эрик! — позвал Джеймс предупреждающе. Он попытался удержать Эрика, но не успел.

— Не волнуйтесь. Это всего лишь дверь, — отозвался из темноты Эрик.

Огонек плясал вокруг Эрика, пока тот изучал дверь, потом лучик замер.

— Посмотрите сюда! — воскликнул Эрик.

Эшвин и остальные пробрались к лучу, высветившему пентаграмму, вырезанную на массивной деревянной двери.

— Что я вам говорил? — сказал Эрик. — Капитулы никогда не бывают пятиугольными. Эта символика должна иметь важное значение.

— Я не уверена, что хочу увидеть, что там, за дверью, — тихо сказала Элиз. — Может, нам стоит вернуться обратно.

— Да, — согласился Эшвин. — Ты посмотрел, что здесь, теперь пойдемте.

Эрик не обратил внимания на их слова и склонился, чтобы осмотреть дверь.

— Эта кладка великолепна. Посмотрите на стыки: швы почти невидимы.

Свет фонарика обрисовал очертания двери, но не было ни единой щелки, чтобы понять, что по другую ее сторону.

— Ручки нет, — сказал Джеймс. — Как, интересно, предполагалось ее открывать?

Эрик толкнул дверь — и она распахнулась вовнутрь без единого звука.

— Я думал, мы договорились ничего не трогать, — запротестовал Эшвин.

— Что ты там видишь? — прошептала Морган.

— Всего лишь комнату, — ответил Эрик. — Пятиугольную, как капитул и символ на двери. Там... похоже, там пентаграмма на полу.

— Ты это видел? — спросил Джеймс напряженным голосом.

— Что видел? — Эрик повернулся к Джеймсу, случайно направив луч света прямо ему в глаза.

— Отдай! — Джеймс выхватил фонарик у Эрика и выключил его.

Хор недовольных голосов наполнил туннель.

— Тихо! — велел Джеймс. Звук эхом повторился в туннеле и вернулся странным отголоском. — Посмотрите на дальний конец комнаты.

В темноте Эшвин не смог бы рассмотреть свою руку, даже поднеся ее к самому носу, что уж говорить о дальнем конце комнаты.

— Вы это видите? — спросил Джеймс.

— Нет, — ответил Эшвин. — Ни черта я не вижу, Джеймс. Пойдем отсюда.

— И я не вижу, — сказал Эрик. — На что ты там смотришь? Джеймс включил фонарик и посветил лучом в дальний угол.

— Вот тут. Что-то светится в темноте. — Никто и слова не успел сказать, а он уже снова выключил фонарик и шагнул в темноту. — Это отпечаток руки. Он светится красным. Я не верю, что вы его не видите. Он горит ярче фонарика.

— Секундочку, — сказал Эрик. — Я вижу, но он не красный. Он синий.

Эрик проскользнул в комнату, а Эшвин не успел схватить его. Пытаясь дотянуться до Эрика, Эшвин разглядел что-то в комнате.

Оно было оранжевым.

Ярко-оранжевого цвета нечеткий отпечаток руки примерно на высоте плеча. Как он мог этого не заметить?

Эшвин даже не задумался, что делать. Он пошел к светящейся руке без промедления. Рядом с ним прошла Морган, за ней шла Элиз, но только Эшвин направлялся прямо к руке. Ему нужно было непременно прикоснуться к этим пальцам. Сейчас же.

Ничто больше не имело значения.

Осмотрительная сущность Эшвина оставалась за пределами его тела, она наблюдала, предупреждала. Эшвин не обращал ни на что внимания, он тянулся к свету... И он наконец прижал руку к оранжевому отпечатку. На ощупь он был прохладным, и кожу от прикосновения покалывало.

А потом отпечаток зашевелился.

Пальцы согнулись, переплелись с его пальцами и крепко сжали руку. То противоестественное спокойствие, которое владело Эшвином, улетучилось, остался только ужас. Он дернулся, изо всех сил стараясь вырвать руку, но не смог преодолеть удерживающую его силу. Голубые языки пламени выбились по краям комнаты, наполнив ее странными тенями. Наблюдатель внутри его отметил остальных четверых — каждого в своем углу, — пытающихся спрятаться от огня, танцующего возле их ног.

Пламя лизнуло ноги Эшвина и охватило тело целиком, коронуя его пылающим венцом. Остальные четверо тоже стояли горящими столпами, и, когда Эшвин закричал, из его уст также вырвалось пламя. Но никакой боли не было, огонь не обжигал. Голубой огонь побежал в центр, соединяя Эшвина с другими горящими фигурами, образуя пылающую пентаграмму.

Центр зала ярко вспыхнул, и огонь замерцал разными оттенками — голубым, зеленым, ультрамариновым, оранжевым, красным, — пока не сменился сверкающим серебром. Его сияние становилось все более невыносимым, оно едва не ослепило Эшвина. В зале прозвонил колокол, от которого задрожали стены.

Тишина.

Огонь словно ушел в землю, оставив только угли, едва тлеющие, словно янтарь. Нечто материализовалось в центре пентаграммы. Эшвин не хотел смотреть. Он не хотел этого признавать, но его тело больше не повиновалось приказам разума. Эшвин повернулся, чтобы посмотреть на это, по-прежнему прикованный к оранжевой руке.

Оно выглядело почти как человек. Голова имела форму сглаженного конуса сверху, где макушка, и снизу, у подбородка, а кожа была бледно-золотистой. Существо окружал нимб оранжевого света, из-за чего видение казалось размытым и нечетким. Раскосые, фиалкового цвета глаза, изучали его, в их немигающем взгляде светились проницательность и разум.

Эшвин оцепенел. Бояться он не мог — слишком далеко был сейчас от самого себя.

Видение двинулось к нему, сверху светясь золотым, а внизу соединяясь с синим пламенем пентаграммы. Оно остановилось перед Эшвином меньше чем в полуметре. Его рот не двинулся, но слова высвечивались внутри черепа.

«Я Габриэль, могущественный слуга Господа. Прими его — благословение Эль Шаддай».

Габриэль подался вперед и коснулся пупка Эшвина. Золотой перст проник сквозь одежду без сопротивления, коснувшись места глубоко внутри живота. Огонь занялся внутри, в животе Эшвина, и оранжевые языки пламени пронизали все его тело. Боль озарила каждый нерв, каждый орган, каждую вену, пока свет не взорвался внутри его глазниц и его не охватила геенна огненная, затмившая солнце.

 

ДЖЕЙМС

Джеймс вздрогнул и очнулся. Его охватил ужас: могут заметить, что он пришел в себя. Но зал был пуст и недвижим. Под его щекой был холодный камень. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было его прерывистое дыхание. Он открыл глаза, надеясь увидеть остальных или разглядеть дверь, но тьма была кромешная.

Тихий зал оставался недвижимым, и страх уступил место беспокойству. Его дыхание выровнялось, и непрошеные воспоминания заполнили собой все: светящаяся красным рука, приковавшая его к стене горящими пальцами; языки пламени, появившиеся из воздуха, горящие ультрамарином; звон колокола, потрясший зал и возвестивший появление золотистой фигуры. Она заставила его посмотреть ей в глаза, и в ее голове появились словно выгравированные слова.

«Я Сандалфон, Длинный ангел. Прими его — благословение Адонай Мелех».

Сандалфон склонился ниже пояса Джеймса. Его тонкий золотистый перст проник сквозь одежду и плоть, чтобы дотронуться до глубин в его паху. Там появилось огненное колесо, рассыпающее красные языки пламени по всему телу, и Джеймс, не переставая кричать, провалился в забытье.

Действительно ли все это было?

Единственный способ узнать — поговорить с остальными. Стоит ли их позвать?

Низкое гудение вторглось в его мысли. Джеймс не мог решить, звук это или вибрация, но казалось, что гудение идет от пола. Он замер, пытаясь обнаружить источник. Источник был под ним, он был в этом уверен, но звук был настолько повсюду, что его было трудно соотнести с конкретным местом. Усугубляло странность ситуации и пугающее осознание: он скорее чувствовал звук, чем слышал его. Он ощущал и понимал его внутри себя, тем местом, к которому прикоснулся Сандалфон. Страх снова набросился на него.

Что за дьявольщина тут происходит?

Вибрация, или что бы это ни было, казалось, исходила от самого пола. Нервные окончания его рук подтверждали, что пол тверд и недвижим, но место между ног говорило ему, что именно пол издает непрерывный гул. Невозможно, конечно. Разве что он внезапно приобрел нечто, выходящее за рамки пяти чувств.

Была такая же кромешная тьма, но теперь Джеймс почему-то мог видеть. Пол и стены стояли на месте, они были монолитны и легко определимы. Возле них текли потоки воздуха, волнуясь и колышась так, что Джеймсу это напомнило о море. А из углов комнаты до него доносились сложные, давящие на психику мелодии. Каждая из них была уникальной и гораздо более замысловатой, чем камень или воздух. Он инстинктивно понял, что остальные были живы.

Джеймс пополз по полу в отчаянной попытке убедиться, что с остальными все в порядке и что он не сходит с ума.

Сначала он добрался до Морган. Он не мог видеть ее лица, но знал, что это она. Может, из-за колючего ощущения, которое она излучала и которое, в свою очередь, ограждало богатую и мощную изначальную мелодию. Он не понимал, что все это означает, но чувство было такое, будто сама ее сущность поет в ее теле. В тот момент он почувствовал, что понимает Морган так, как никогда не понимал раньше.

— Морган! Очнись! — Он легонько ее встряхнул, и она застонала. — Скажи что-нибудь.

Она не ответила, но позволила Джеймсу поднять себя.

Что-то зашаркало во тьме. Джеймс надеялся, что это всего лишь шорох обуви по камню.

— Эрик? Это ты?

— Нет причин для паники, Джеймс. — Голос Эрика звучал вяло и бесстрастно, но в нем, как и прежде, звучало обычное язвительное превосходство.

Джеймс схватил Морган за руку и пошел к Эрику.

— С тобой все в порядке?

— Абсолютно, — ответил Эрик.

— Тогда присмотри за Морган. Я пока найду остальных. Он оставил ее с Эриком и нашел Эшвина, скорчившегося в позе эмбриона. Джеймс потряс его за плечо, и Эшвин, вздрогнув, пришел в себя. Он пронзительно взвыл и пополз прочь.

— Отойди! Не тронь меня! Не приближайся, твою мать!

— Эш, это я, Джеймс. Успокойся, пожалуйста.

— Джеймс? — Голос Эшвина казался бестелесным и слабым, как у ребенка, только что очнувшегося от ночного кошмара.

— Я здесь, дружище, — ответил Джеймс.

— Я вас предупреждал, — сказал Эшвин уже более нормальным голосом, хотя тон его был жестким и холодным. — Нам надо было уйти из этого места.

— Да, ты предупреждал, — ответил Джеймс. — Но у тебя еще будет много времени насладиться своей правотой. Держись за мою руку.

Пальцы Эшвина сомкнулись вокруг его кисти, и в этот миг часть его ужаса передалась Джеймсу — ужаса темного, жуткого по своей силе. Это быстро прошло, и все же обоих бросило в дрожь.

— С нами ничего не случится, дружище, — сказал Джеймс, вкладывая в слова больше уверенности, чем сам ощущал. — Давай найдем Элиз.

Они нашли ее в самом дальнем от Джеймса углу. Подходя, он заговорил — тихо, не желая напугать ее так, как напугал Эшвина.

— Элиз? Ты не спишь? Давай просыпайся скорее.

— Джеймс? — Голос Элиз звучал сонно. — Я здесь. Ты можешь встать?

— Конечно. — Она встала, опершись на руку Джеймса.

— Ты как, нормально? — спросил Эшвин. Его голос все еще нетвердо звучал в темноте.

— Мне кажется, да, — сказала Элиз. — Нам пора идти.

— Я возражать не собираюсь. — Джеймс повел Эшвина и Элиз через тьму, используя свой новообретенный... радар, или, как бишь его там, то, что не давало ему врезаться в стены. Эрик и Морган ждали их в дверях. — Как ты нашел дорогу к двери в этой темноте? — спросил Джеймс Эрика.

— Шел, держась за стену. А ты как думаешь? — И снова Эрик показался чересчур спокойным.

— А, ну да. — Джеймс собрал их в тесную группку и повел всех назад по туннелю. Тьма перед ним словно расслаивалась, открывая светящиеся полосы, которые покалывали кожу. Верно, так и ощущают мир летучие мыши, подумал Джеймс.

Мрак уступил место тусклому серому свету, когда они приблизились к потайной двери. Джеймс застыл у подножия лестницы и сощурился, всматриваясь вверх. Солнца он не видел, поэтому не мог определить, как долго они пробыли там, внизу. Вряд ли это имело теперь значение, он просто хотел выбраться наружу.

Джеймс ступил на лестницу, держа Морган за руку.

— Шагай осторожно, ступеньки узкие.

Эшвин шел прямо по пятам за Морган, а Элиз и Эрик замыкали цепочку.

Пока они поднимались, вибрации изменились. Поверхность дышала жизнью и энергией, все требовало его внимания. Он продолжал идти, пытаясь разгадать новый мотив, но фокусируясь только на ровном ритме ступенек. Голова его была опущена, и он до предела изумился, когда кто-то протянул им руку, чтобы помочь выбраться.

Джеймс хотел отступить, но Морган застыла на ступеньку позади него, и путь назад был отрезан. Мужчина с глубоко посаженными серыми глазами, обритой головой и немного поседевшей бородкой-эспаньолкой смотрел на него. Трудно было сказать с этого ракурса, был ли он высок, но он был коренаст и выглядел внушительно.

— Кто вы, черт побери? — спросил Джеймс.

— Быстро! Нам надо уходить.

Мужчина снова протянул свою широкую ладонь. Джеймс помотал головой и попытался спихнуть вниз стоящую за ним Морган. Второй мужчина вышел на свет и склонился над проемом.

— Джеймс, я мистер Чизвик. Из гостиницы. Вы меня помните?

— Конечно помню. Что вы здесь делаете? Что тут происходит?

— Послушайте меня, — сказал мистер Чизвик. — Мы должны увести вас отсюда прямо сейчас. То, что вы открыли, притянет сюда других, а с ними вы не захотите встречаться, уж поверьте. Это мой друг Ричард, — сказал он, указывая на сероглазого незнакомца. — Пожалуйста, не сопротивляйтесь, и он вам поможет.

Джеймс колебался.

— Джеймс, пожалуйста, послушайтесь Гордона, — сказала миссис Чизвик, заглядывая в проем. — Нам правда нужно идти, сейчас же.

Ее горячая убежденность пересилила сомнения Джеймса. Миссис Чизвик не могла причинить вреда. Он подал Ричарду руку — и тот улыбнулся.

Электрический разряд пронзил Джеймса в тот момент, когда их руки соприкоснулись. Джеймс хотел закричать, но крик так и не вырвался из его уст. Третий глаз появился посреди лба Ричарда, и его сине-серый взгляд впился в глаза Джеймса. Ричард потянул Джеймса вверх по лестнице, и Джеймс был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Другие люди стояли вокруг потайной двери, но он не мог оторвать взгляда от глаз Ричарда.

«Джеймс, не сопротивляйся мне. Я пришел тебе помочь».

Голос Ричарда отозвался эхом в его мозгу, как голос Сандалфона; не так мощно, но не менее отчетливо и непреодолимо. Джеймс хотел разжать руку, но согнуть ее не смог. Разум Ричарда соприкоснулся с внешними оболочками сознания Джеймса, нащупывая что-то. Мысли-пальцы, исследуя, продвигались внутрь.

Ричард углублялся в разум Джеймса, отделяя эмоции от воспоминаний. Он отматывал назад его память, вновь оживляя события, произошедшие в каменном зале. Странным образом Джеймс также ощущал и мысли Ричарда, и он почувствовал мрачное узнавание, когда Ричард услышал слова Сандалфона.

Назад.

Дальше и дальше, пока они не дошли до того момента, когда Джеймс обнаружил заваленную камнем тропу. Там Ричард задержался — и начал делать нечто, что Джеймс даже не мог понять. Он осознавал, что Ричард создавал что-то внутри его разума. Джеймс мог лишь ошарашенно наблюдать, как Ричард колдует над его воспоминаниями. Это было похоже на кольцо света внутри его разума. Ричард воздвиг его и тут же снял, предоставив Джеймсу смотреть на несуществующую стену, которая росла и занимала все пространство перед его внутренним оком.

 

РИЧАРД

Ричард сплел последнюю нить блокиратора памяти, установил его на место и разорвал связь с разумом Эрика. Усилие для установки пяти блоков сразу было несоразмерным даже для человека столь искушенного в таинствах, как он. Он пошатнулся, и Гордон поддержал его.

— Тебе нехорошо? — спросил Гордон.

— Нет, все нормально. Просто устал. — Ричард отмахнулся. — Ты понимаешь, что эти блокировки памяти долго не продержатся?

— Конечно, — ответил Гордон. — И даже если продержатся, Эрик все равно рано или поздно доищется до того, что здесь произошло. Это просто временная мера, пока мы не испросим указаний у Ипсиссими о том, что с ними делать.

— О чем ты говоришь? — Ричард отер лоб от пота тыльной стороной руки. — Мы знаем, кто они и что им предназначено исполнить.

— Возможно, но Ипсиссими должны решить, может ли наш орден им открыться. Пока это решение не принято, мы отправим их назад в Лондон.

— Мудро ли это? Почему бы не оставить их здесь, с нами?

— И привлечь внимание к Священной реликвии? — Гордон взглянул на дверь и открывающийся за ней туннель. — Думаю, не стоит.

— А кто будет их оберегать? Ты не можешь просто бросить их там одних, без тени воспоминания или понимания того, что здесь произошло.

Гордон отмахнулся от этого возражения.

— Неведение станет их лучшей защитой на данный момент. Их силы пока дремлют, и какое-то время они пробудут необнаруженными. Ипсиссими решат, какой избрать подход, — не мы. А теперь помоги мне увести их отсюда. Мы должны препроводить их обратно в Скиптон, пока не стемнело.

Ричард не двинулся, пока Марджи не тронула его за рукав.

— Гордон прав. Не нам это решать, Ричард. И лучше нам быть подальше отсюда, когда прибудут слуги Суровости. Пойдемте.

Она взяла Элиз за руку и повела ее к каменистой тропе. Поррик и Рэйчел, двое других служителей каббалы, уже ждали их там с Эшвином и Джеймсом. Гордон взялся вести Эрика, а Ричарду ничего не оставалось, как сходить за Морган. Она покорно откликнулась на его прикосновение, и Ричард почувствовал их родство в таинствах. В одном Гордон был прав: блокираторы памяти — лишь временное решение.

 

ДЖЕЙМС

Сдвигающаяся дверь минивэна захлопнулась, едва не придавив напоследок ногу Джеймса. Он вытянул ноги под углом между рядами сидений и попытался устроиться поудобнее. Поездка обратно в Лондон займет несколько часов: хорошая возможность выспаться. Он был до странности утомлен, что казалось необычным после таких праздно проведенных выходных. Эшвин уже забрался на водительское сиденье, а Элиз успела занять соседнее — переднее пассажирское — место, Морган же и Эрик расположились в заднем ряду. Мистер и миссис Чизвик в последний раз помахали им рукой с крыльца своей гостиницы — и отправились в дом.

В целом Джеймс был доволен поездкой.

Его друзья не только сговорились о том, как помочь ему избежать тюрьмы, им также удалось возродить тот дух товарищества, который объединял их в студенческие годы: пропустили по стаканчику, повидали достопримечательности и даже совершили пешую прогулку по долине. Он не мог припомнить, когда в последний раз им всем удавалось провести вместе выходные. Жизнь явно налаживалась, хотя ему по-прежнему предстояло разыскать тысячу соверенов.

Он, однако, не мог избавиться от навязчивого чувства, что упустил нечто важное. Джеймс проверил карманы куртки, но и бумажник, и сигареты были на месте. Он был уверен: есть нечто такое, что необходимо вспомнить, но оно мучительно от него ускользало. Похоже, он прилично перебрал, потому что его воспоминания о прогулке были весьма смутными. Как ни старался, он не мог вспомнить, как выглядит треклятое озеро внутри Гримвитской впадины. Он оглянулся, чтобы спросить Морган или Эрика, но увидел, что они оба клюют носом, поэтому он последовал их примеру: тоже закрыл глаза. «Иногда лучше не форсировать события, — подумал Джеймс. — Пусть все произойдет, когда суждено».

 

РИЧАРД

Те чувства, которые испытывал Ричард, входя в зал Великой Пентаграммы, так и не стали для него привычными за годы служения. Да и как можно к такому привыкнуть, если сам воздух искрится чистотой, а под ногами — освященная земля... Каждый шаг каббалистов ощущался как осквернение этой чистоты.

В зале высились пять огромных колонн, поддерживающих высокий потолок. Пол был из синевато-серого сланца. В таком огромном помещении только с высоты птичьего полета можно было сложить узоры на полу в громадный рисунок. Великая Пентаграмма была единым монолитом из обсидиана, отполированного до ослепительного блеска, из каждого угла фигуры вздымалась колонна. Древнеарамейские буквы покрывали его поверхность, и в некоторые моменты, которых Ричард никогда не мог предугадать, они светились загадочным светом. Говорили, что изнутри можно обнаружить и другие символы — те, что недоступны свету дня. Милосердие и Суровость, присутствие и отсутствие, равновесие Древа жизни.

Это Ричард постигал... и немного большее. Идеальные пропорции Великой Пентаграммы были источником ее силы. Каждая сторона была ровно в десять пядей, и каждый угол был ровно в сто восемь градусов. Заклинания и молитвы на арамейском замыкали внешние границы, храня ее неприкосновенность.

Так же было и с его каббалой, его братьями в таинствах. Группу могли составить только пять человек, каждому был дан один из даров таинств. Так же, как и пентаграмма, которая образовывалась только с помощью пяти линий, начинавшихся там же, где они и заканчивались.

Ричард с остальными каббалистами стоял в ожидании в центре Пентаграммы, и каждый смотрел на свою, предназначенную только ему колонну. На людях были простые черные мантии, напоминающие о тех ушедших днях, когда накидки с капюшонами скрывали адептов веры от преследования. Настали времена большей терпимости, но древние традиции и обязанности сохранились.

Звук тяжелых дубовых дверей, открывающихся в дальнем конце зала, прервал раздумья Ричарда. Ипсиссими — главенствующие над членами древнего ордена — выступили из тьмы. Все они были в искрящихся парчовых ризах, а лица невозможно было разглядеть под белыми кружевами вуалей. Опоясывающие их плетеные золотые кушаки были единственным, что указывало на высокий ранг. Длинные подолы риз создавали впечатление, что люди скользят по полу, распределяясь по кругу, становясь по углам Пентаграммы, каждый у своей колонны. Не было слышно звука шагов по изразцам, поэтому Ричард считал: под ризами скрываются босые ноги.

— Мы — Ипсиссими, Пятиугольный венец Просветляющего Восхода. Мы — хранители Древа жизни, и мы будем заботиться о нем до возвращения. Это наша цель, Великая реставрация — наша работа.

Их голоса лились странной мелодией, слова были наполнены силой. Их речь звенела в плотной тишине зала, и казалось, что звон скрывает еще один пласт смысла, который Ричард чувствовал, но не понимал.

Ричард с остальными членами своей группы преклонил колени в знак почтения. Ипсиссими повернулись лицом к колоннам. Из складок их одеяний появились стальные кинжалы. Их рукояти были просты и полностью лишены орнамента, но остро заточенные грани сверкали в отблесках свечей. Ипсиссими разом подняли кинжалы к своим лбам острием вверх.

— ATE.

Заклинание отдалось во всем зале. Каждый из них перевернул лезвие и опустил к паху острием вниз.

— МАЛКУТ.

Это прозвучало уже громче, и эхо продержалось дольше, чем в первый раз. Звук прошел сквозь тело Ричарда, и у него заломило зубы. Каждый из Ипсиссими описал клинком круг по часовой стрелке к правому плечу.

— Ве-ГЕБУРА.

Клинки сверкнули в полукружии против часовой стрелки и замерли у левого плеча.

— Ве-ГЕДУЛА.

Перехватив рукояти, они сделали выпад кинжалами.

— Ле-ОЛАМ.

И наконец они погрузили кинжалы в колонны.

— Аминь.

Голубое пламя появилось возле ног Ипсиссими и лизнуло их одежды. Они не обратили на это внимания — и повернулись к Ричарду и его соратникам по каббале.

— Призываем тебя, Малаим, И Элоим, Бене-Элохим, И Херувим, Скрепленные Ишимом, Храните нас во имя Его.

Пентаграмма, вспыхнув, ожила. Синее пламя выхлестнуло по внешним краям Пентаграммы, и колонны преобразились из обычного камня в лучи ангельского света. Ричард сосредоточился на предназначенной ему колонне. Камень будто подернулся ультрамариновой дымкой, цветом Тифэрэта, шестой сефиры Древа жизни. Он хоть на миг попытался увидеть Малаима, ангельское воплощение, приданное Тифэрэту, во внутреннем вихре колонны, но свет был слишком ярок для его смертных глаз.

— Свершилось, — в унисон молвили Ипсиссими. — Четыре мира слились воедино против вторжения. Говорите, не опасаясь, что услышат непосвященные.

Ричард и остальные члены каббалы сняли капюшоны, открыв лица, но Ипсиссими остались невидимыми за своими тонкими кружевными вуалями.

Гордон сделал небольшой шаг вперед, на это ему давали право его возраст и старшинство по рангу.

— Досточтимые Ипсиссими, мистические печати, хранившие Священную реликвию, сломаны. Таинства потревожены новым составом каббалы, который был вызван на испытание.

— Время пришло, — согласно молвили Ипсиссими. — Они — следующая Пятигранная каббала, и Пресвятой готовится снова стать судией детей Его.

— А какова наша роль в испытаниях, о Досточтимые? — спросил Гордон. — Были ли мы правы, скрыв от них правду?

— Вы правильно стремитесь оберегать их, потому что вы должны хранить их до времени испытаний. Они скоро станут владеть таинствами и привлекут к себе также внимание сил Суровости.

— Можете ли вы нам помочь? — спросил Гордон, как было оговорено ранее. — Можем ли мы воззвать к защите Храма?

— Этого вы не можете сделать. На Пятигранную каббалу не должны влиять ни Милосердие, ни Суровость, чтобы у ее членов остался шанс избрать путь Сознания. Так устроено Древо жизни.

— Нам не выстоять в одиночку, — сказал Ричард, нарушая протокол, — Простите меня, но вы это знаете. Вспомните сожжение Руклинского собора. Когда приспешники Суровости штурмовали ров, орден решил не вмешиваться. Каббалистический пентакль Эдвина перестал существовать вместе со всем накопленным знанием. Вы должны нам помочь уберечь новых членов пентакля от бед, пока не придет их время.

— Если мы пойдем на это, мы поставим под удар само испытание, ради которого они появились на свет, Ричард Таллис. Именно их сила привлекает к ним прислужников Суровости. Научите их контролировать дарованные им таланты — и вы сможете избежать опасности.

— Разумеется, мы сможем воспользоваться Храмом как последним прибежищем? — спросила Рейчел. — Выдать их слугам Суровости было бы куда хуже.

Ипсиссими смолкли на мгновение, хотя Ричард чувствовал, что они совещаются между собой. И вот они снова заговорили.

— Придет время, когда вас спросят о том, о чем вам запрещено говорить. Придет время, когда знания и опыт покинут вас, когда распадется ваш пятигранник и все вокруг будто померкнет. Придите к нам в ту пору, но не прежде. Поступив иначе, вы создадите почву для вражды между силами Милосердия и Суровости, которая не по силам этому хрупкому миру.

— Мы поняли вас, — сказал Гордон.

— Понять не достаточно. Гордон Чизвик, станешь ли ты наставником тому, кто зовется Эриком, до поры его испытаний?

— Стану, — ответил Гордон звучным глубоким голосом.

— Марджори Чизвик, станешь ли ты наставницей той, кто зовется Элиз?

— Стану, — ответила она серьезно, но с мягкой улыбкой.

— Рейчел Азура, станешь ли ты наставницей тому, кто зовется Джеймсом?

— Да. — Спокойная констатация факта была характерна для нее.

— Поррик Макговерн, станешь ли ты наставником тому, кто зовется Эшвином?

— Я им стану, — ответил Поррик, хотя его голос выдавал беспокойство.

— И Ричард Таллис, станешь ли ты наставником той, кто зовется Морган?

— С радостью.

— Быть посему. Разыщите своих подопечных и расскажите им то, что позволяют вам ваши обеты. Берегите их до зимнего солнцестояния, когда миры столкнутся и око Пресвятого взглянет на нас.

Ипсиссими извлекли кинжалы из колонн ангельского света, и те мгновенно обратились в обычный камень. Синий огонь Великой Пентаграммы обратился в угли, слабо светящиеся во время исхода Ипсиссими, которые скользили белыми тенями в мире тьмы.

Место было неподходящим, чтобы обсуждать согласие, которое они с таким трудом добыли у Ипсиссими. Но Ричард бросил взгляд, в котором сквозило облегчение, на Поррика и Рейчел, более молодых собратьев по каббале. Он держался молодцом, но, несмотря на это, страх лишь сгустился и поселился еще глубже в его душе.

 

ЭШВИН

Эшвин всматривался в свое отражение в темной стеклянной стене офиса. Может быть, такое впечатление создавал полумрак — большая часть люминесцентных ламп была выключена, — но выглядел он изможденным и усталым. Было поздно, почти все ушли домой. К сожалению, у него была срочная работа. Все равно ее невозможно было выполнить в срок, но все же дом нынче был для него непозволительной роскошью.

Две прошедшие в «Персепшн» недели были невыносимы. Кин загружал его работой, подбрасывая по новому проекту буквально через день. Он их все выполнил и даже смог завершить несколько прежних проектов, порученных лично ему, и у него еще оставалось время для рисунков и набросков, для которых он даже не прибегал к трансу.

Но эта феноменальная работоспособность далась ему недешево. Он настолько устал, что даже перспектива щедрой премии не уберегла бы его от переутомления, если бы он попытался продолжить работу в том же темпе.

Эшвин закрыл на миг глаза и позволил себе отвлечься от работы. Он вспомнил о простых и понятных годах детства.

Он в зоопарке. Отец, высокий, статный, с крупными руками, подводит его к каждой клетке и называет обитателей. Эши топал за ним с широко распахнутыми глазами, восхищаясь многообразием жизни.

Отец рассказывал ему, как каждое животное приспосабливается к своей среде, использует свои уникальные навыки выживания, но как при этом все они зависят друг от друга. Это было простое объяснение устройства экосистемы, как понял потом подросший Эшвин, но тогда он этого не понимал.

Они вошли в павильон, где содержались ядовитые змеи и пауки, рыбы, выглядящие как камень, и медузы, способные убить безвольными на вид щупальцами. Отец сказал, что и им есть место в Божьем замысле, но Эши боялся этих гадких тварей.

Он смотрел, как кормят скорпиона. Его спинка была темно-шоколадной, под цвет земли в террариуме. Отец рассказал ему о покровительственной окраске, но это только больше встревожило Эши. Зачем это Богу прятать таких опасных существ?

Брюшко скорпиона было темно-бордовым, но внимание малыша, смешанное с восхищением и ужасом, было приковано к изогнутому смертоносному хвосту. Какие-то истины не нуждались в пояснениях: даже если бы он никогда не видел скорпиона, инстинкт подсказал бы ему, откуда исходит опасность.

В террариум бросили кузнечика. Эши с ужасом смотрел, как скорпион метнулся к жертве и поймал ее, ухватив клешнями и жаля хвостом. Он заплакал, не в силах принять объяснения отца о «законах природы».

С того момента Эши осознал, что мир может быть жестоким и опасным, и все его последующие открытия не изменили этого убеждения...

Его сны наяву оборвались внезапно. Эшвин сильно вспотел, несмотря на кондиционер, сердцебиение его участилось. Воспоминание было настолько живым, ощутимым, будто он только что прожил это время заново. Он почти почувствовал тяжесть отцовской руки на своем плече.

Но это было невозможно. Папа умер больше четырех лет назад, и Эшвин тосковал по нему так же сильно, как если бы это случилось вчера, — время не залечило эту рану. Много месяцев после папиной смерти Эшвин приходил к нему на могилу и говорил с памятником, обрисовывал проблемы, обсуждал пути их решения, точно так же, как они разговаривали до его ухода. Со временем он устал от безответных бесед и от надежды, что за его преданность ему воздастся каким-нибудь сверхъестественным образом. Оглядываясь в прошлое, он понял, что потерял не только отца — часть его уверенности в себе ушла вместе с ним, и никакие здравые рассуждения не смогут ее заменить.

Он впал в мрачное настроение, что всегда означало одно — пора идти домой.

У Элиз в больнице ночная смена, значит, ему предстоит готовить ужин самому. Чем дольше он задержится, тем более вероятно, что еду придется заказывать навынос в ресторане, а с деньгами сейчас напряженно — с тех пор, как они одолжили Джеймсу две тысячи соверенов. Он подумал, не позвонить ли ему в больницу Элиз, просто чтобы услышать ее голос, но потом отговорил себя. Элиз почувствует его настроение и встревожится, а она и так в последнее время много переживает.

Что-то промелькнуло по полу его офиса.

Эшвин замер и задержал дыхание. Он расслышал легкий шуршащий звук, явно издаваемый кем-то маленьким и юрким, бегущим по бумагам. Дежавю накрыло его, словно ледяная волна, потрясение было нешуточным. Перед его мысленным взором промелькнули клешни и хищно изогнутый хвост.

Эшвин подобрал под себя ноги и осмотрел ковер. Ничего, кроме притаившейся в засаде тишины. Он проверил стол, ничего не нашел, но инстинкт просигналил: «Опасность». Эшвин оттолкнулся ногами от стола и, отъехав в кресле, проверил место, на котором только что сидел. Ничего.

Что это с ним приключилось?

Это было нелепо. Он стоял посреди комнаты, оглядывая ее не будучи в силах отогнать видение. Отражение в стеклянной стене его офиса напомнило ему напуганного ребенка. Эшвин фыркнул от отвращения.

— Вот что бывает, когда переработаешь, — сказал он вслух.

Эшвин запер дверь на ночь и пошел мимо опустевших столов и кабинетов, не глядя по сторонам. А после его ухода в офисе осталось нечто — наблюдающее и выжидающее.

Ключ повернулся в замке, и Эшвин приналег на дверь, потому что она туго открывалась в холода. В прихожей горел свет, и телевизор тоже работал, что было странно, потому что Элиз должна была быть на работе.

— Ау! Элиз, это ты?

Она появилась на верхней площадке лестницы, закутанная в его халат.

— Привет.

— Почему ты дома? Я думал, ты сегодня работаешь.

Ее светлые кудри были убраны, так она обычно причесывалась для работы, но, поднявшись по ступенькам, Эшвин заметил, что глаза у нее покрасневшие.

— Что случилось? — спросил он, обнимая ее.

Она тоже обвила его руками и зарылась лицом в его пиджак.

— Я не знаю, что со мной не так, — сказала она, подавив рыдание.

— Так что стряслось?

— Она отправила меня домой, — сказала она ему в плечо.

— Кто?

— Камилла, старшая сестра.

— Почему?

— Просто отправила.

— Ну ладно. Выкладывай. — Он мягко ее встряхнул.

— Я не могу этого объяснить, — сказала Элиз сквозь слезы.

Эшвин знал ее достаточно хорошо, чтобы понять — ничего вразумительного он от нее не добьется, пока она не успокоится.

— Ладно. Давай я налью тебе чаю.

Он повел ее в кухню, поставил чайник и протянул ей салфетку. Вместо протянутой салфетки она взяла всю пачку и слабо ему улыбнулась.

— Как прошел твой день? — спросила она, перед тем как высморкаться.

Он засмеялся:

— День был долгим. И тебе придется как следует постараться, чтобы отвлечь меня от него.

Он налил чаю им обоим и повел ее в гостиную. Они вместе сели на диван, и Элиз пила чай, постепенно приходя в себя.

— Меня отправили домой, потому что я была расстроена, — сказала Элиз, отводя глаза от Эшвина.

— Ну, ты в последнее время и вправду не в настроении, — осторожно подтвердил Эшвин. — И чересчур чувствительна. Катрина, одна из моих бывших коллег, пережила в свое время подобное. Пару недель спустя оказалось, что она беременна. Ты не думаешь... ну, ты поняла. — Он умолк, вопросительно пожав плечами.

Элиз засмеялась, но без особой веселости:

— Не волнуйся, Эш, проблема не в этом.

— Ну ладно, а в чем же тогда?

— Я не уверена, что смогу объяснить. — Элиз сжала чашку в ладонях. — Я не то чтобы не в настроении, это как будто... — Элиз взглянула на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых застыло трогательно-ранимое выражение. — Ты сочтешь это бессмыслицей.

— Продолжай. — Не понятно почему Эшвин вдруг напрягся из-за переменившегося тона их беседы.

— Мои настроения меняют другие люди. Как будто я впитываю их эмоциональные колебания или что-то в этом духе, — сказала Элиз. — В больнице столько горя. Я чувствую его повсюду. Оно так ощутимо, что я почти могу его потрогать — боль, отчаяние, страх забивают все прочие эмоции. А сегодня вечером я отнесла кое-какие медикаменты и разговаривала с Дженис в отделении скорой помощи, когда спасатели провезли кого-то в операционную. Его даже не успели переложить с носилок. Кажется, попал в аварию. Повсюду кровь. Это было ужасно.

— Но ты это видела и раньше. Почему это так взволновало тебя теперь?

— Дело не в боязни крови. — Она подалась к нему, и лоб ее прорезали морщины, пока она подбирала нужные слова. — Я стояла в паре метров от стола, чтобы не мешать им работать. Я хорошо его рассмотрела, когда с него срезали одежду. Внезапно вокруг его тела появился свет. Какое-то слабое синеватое свечение. Оно исчезло, когда я посмотрела прямо на него, но если я смотрела чуть в сторону, оно возвращалось. Аура, или как там ее назвать, стала меркнуть. Она стала молочно-голубой, как дымка, потом замерцала крошечными искрами. Они сверкали серебром и исчезали одна задругой. Я не знаю, сколько это продолжалось, несколько минут, не больше. Они вызвали врача, но та пришла слишком поздно. Свечение померкло, а бледный туман поднялся над его телом и... мне кажется, рассеялся. Пару секунд спустя спасатели прекратили реанимацию.

— Что ты хочешь сказать? Что ты видела его дух или что? — Страх снова скрутил внутренности Эшвина в тугой узел, отчего его вопрос прозвучал грубовато и с недоверием.

— Эш, тот человек умер, и я это видела. Я видела, как его душа покинула тело.

— И ты кому-то об этом рассказала?

— Нет, конечно нет. Но мне стало не по себе. Этот человек был молод, и я видела, что он совсем не успел пожить. А я ничем не могла помочь. Я заплакала и не могла остановиться, даже зная, что старшая сестра не спускает с меня глаз. Часть его горя перешла ко мне, как мне кажется, потому я и не могла успокоиться. Тогда меня отправили домой, а теперь я не хочу туда возвращаться. Никогда.

— Тсс! Хватит! Ты просто устала. Завтра тебе будет лучше. Он гладил ее по голове и думал, стоит ли рассказать ей о своем видении. Нет, это не лучшая идея; ее сейчас нужно убаюкать и успокоить, а не рассказывать о надуманных детских страхах.

К тому же происходило что-то странное, и, пока не станет ясно, что это такое, Эшвин не хотел придавать неизвестному явлению силу, признавая его существование.

 

ДЖЕЙМС

Ветер был такой сильный, что дождь косыми струями хлестал Джеймса, с головой спрятавшегося в свое поношенное пальто. Он предпочел бы провести вечер в каком-нибудь уютном пабе, но в поисках работы вынужден был покинуть свою скромную квартирку.

На метро он добрался до Ковент-Гарден, вышел на темную ветреную улицу и пошел в «Лаундж», по направлению к Темзе. Если бы он прислушался, то расслышал бы печальный плеск реки неподалеку.

В «Лаундж» частенько захаживали молодые актеры, чтобы напомнить о себе и, если повезет, найти работу. Официально это не было место для найма, но молодые полные надежд таланты всегда появлялись там.

Джеймс был не новичок в этой среде и знал, что все устроено иначе. Шансы — у тех, кто знает нужных людей, и у тех, у кого есть наставник — корректная формулировка, означающая готовность переспать с кем-то из влиятельных людей. Если и там не обломилось, то оставалась слабая надежда познакомиться с продюсером через знакомого знакомых.

Серебристый звонок блеснул в свете уличного фонаря возле обычной на вид двери. «Лаундж» располагался в подвале, так что никогда не догадаешься о его существовании, пока кто-нибудь не приведет тебя туда. В актерской профессии абсолютно все зависит от нужных знакомств.

Джеймс нажал на кнопку звонка и улыбнулся в камеру видеонаблюдения. Ларри вспомнит его, хотя последний раз он приходил довольно давно. У этого парня фотографическая память на лица. Видно, потому он и служит охранником на входе. И еще потому, что может быть невероятным грубияном. Мужской голос сказал:

— Да?

Искаженный динамиком, голос звучал грубо и хрипло.

— Ларри, ты как? Впусти меня, друг. Тут чертовски холодно.

— Без проблем, мистер Стиплтон. Заходите, пожалуйста. Дверь щелкнула, и Джеймс пошел по узкой лестнице вниз к гардеробу.

— Как дела, Джеймс? Давно не виделись.

Ларри был парень видный — в ширину почти такой же, как в высоту. На нем был стильный черный костюм и серебряная цепь на шее, которую Джеймс втайне считал немного педерастическим атрибутом. Впрочем, бритая голова и руки в татуировках говорили, что с этим парнем лучше не шутить.

— Да неплохо, спасибо, друг, — ответил Джеймс. — Выпал ненадолго из привычного круга. Решал всякие вопросы, понимаешь ли.

— Слышал про это. — Ларри гнусно ухмыльнулся. — Видно, такая судьба была у той телефонной будки.

— Угу. Знаешь, я не хочу, чтобы все про это узнали. Может помешать мне получить новый ангажемент.

— Может, да, а может, и нет. — Ларри почесал подбородок. — Иногда дурная репутация может открыть нужные двери. Вам теперь есть чем похвастаться, почему бы не воспользоваться шансом?

А это была мысль.

— Да. Спасибо за подсказку.

— А в остальном все хорошо? — Ларри поглядел на него. — Вы какой-то бледный. Больше обычного.

— Мне не по себе последние две недели, — признался Джеймс. — Никак не избавлюсь от проклятого кашля. Видно, из-за загрязненного воздуха.

— Пора бросать курить, друг. Давайте возьму ваше пальто.

— Спасибо. Никто важный сегодня тут не объявлялся?

— Есть немножко, — ответил Ларри. — Энтони Кингстон тут. А еще Мэл Кромптон, хотя она здесь с компанией, так что подобраться к ней, наверное, будет непросто. Нужна работа?

— Ага. Я играл в пьесе в театре Буш, в Сток Ньюингтон, но — месяц тому назад. Мне бы подобраться поближе к театрам Уэст-Энда, если это возможно. Чем нынче занят Кингстон?

— Не в курсе, друг. Лучше его спросить.

— Так и сделаю. Бывай, Ларри.

Джеймс неспешно прошагал в главный бар и смерил глазами помещение. В одном углу стояла пара видавших виды бильярдных столов. В дальнем конце был бар, а справа от него вдоль всей стены располагались куполообразные ниши. Вокруг танцпола группками беседовали люди. Сотни свечей освещали клуб, колеблющиеся язычки пламени создавали готическую атмосферу. Стены украшали постеры со сценами из фильмов, в большинстве своем черно-белые; при свечах они смотрелись еще более стильно. Создавалось необычное впечатление столкновения двух миров — шика прежних дней и стиля рок. Джеймсу нравилось это эклектичное пересечение двух миров, сошедшихся в одной точке.

Негромко играла фоновая музыка, едва ли не заглушаемая гулом голосов и смехом. Джеймс прошел к бару, заказал пинту пива и снова огляделся.

Кто может предложить работу, которая ему так отчаянно нужна?

Кингстона легко было заметить в окружении кучки подхалимов. Джеймс не был знаком с ним лично, но был известным человеком в театральных кругах. Следовало изловчиться и найти кого-нибудь, кто его представит.

Джеймс подобрался ближе, чтобы получше рассмотреть сидящих, и вдруг ощутил, что комнату трясет. Стены колебались, бильярдные столы дрожали. Вибрация наплывала со всех сторон, и купола над нишами зазвонили, как церковные колокола. Он зашатался от такого натиска и ухватился за одну из колонн, поддерживающих потолок...

Колебания стихли, все вернулось в норму.

Что это, черт побери, было?

На миг он почувствовал, будто каждый человек в помещении резонирует внутри него. Диджей по-прежнему настраивала динамики и усилитель, так что бесполезно было грешить на звуковую систему. Больше никто здесь не отреагировал на тряску. Может, кто-то добавил что-то покрепче в его пиво?

Джеймс доковылял до ближайшей ниши и рухнул в кресло. Ему было все равно, сочтут ли его грубияном. Он должен был сесть, чтобы попросту не упасть.

— Перебрали? Бывает.

Он не обратил внимания на сказанное и спрятал лицо в ладонях. Что это с ним? Он чувствовал себя отвратительно. Ему было не вдохнуть, словно воздух сгустился, и из груди рвался мучительный кашель.

— С вами все в порядке? — Голос был женский, теперь более сочувствующий.

— Отвали, — пробормотал Джеймс в ладони.

— «Отвали»? Ты сел за мой столик и говоришь мне «отвали»? Ты кем себя считаешь, твою мать?

В чем-то она была права... кто бы она ни была. Он поглядел сквозь пальцы и увидел темные волосы и маленькие белые руки. Лицо женщины оставалось в тени.

— Простите, — сказал Джеймс, выпрямляясь. — Я не хотел вам хамить, просто я не очень-то хорошо себя чувствую. Я вас оставлю в покое буквально через минуту.

— Ну, тогда хотя бы сделайте мне одолжение и скажите, кто вы. — Она подалась к нему и милостиво улыбнулась — лицо ее было одним из прекраснейших лиц, которые он когда-либо видел. На бледной коже темные, изогнутые, как вороново крыло, брови взлетали над поразительно зелеными глазами. У нее были полные алые губы, которые на миг открыли идеально ровные белые зубы — после чего сомкнулись в ожидании.

Джеймсу и раньше встречались красивые женщины, с несколькими он даже умудрился переспать, но эта, он знал, была вне его досягаемости.

— Еще раз простите, что потревожил вас. — Джеймс поднялся, но она прикоснулась к его руке. Прикосновение было легким, но неодолимым. Он скользнул назад в кресло.

— Сначала мужлан, потом джентльмен. Кто же ты? На этот вопрос он тщетно искал ответ всю свою сознательную жизнь, поэтому для ответа он выбрал ее первый вопрос.

— Меня зовут Джеймс. Джеймс Майлс Стиплтон. — И зачем он ей это сказал? Он ненавидел свое второе имя.

— Да. Ты и похож на Джеймса. Тебе уже лучше?

— Полагаю, да. Говорят, красота благотворна и исцеляет, — сказал он, наконец-то собравшись с мыслями.

Она засмеялась.

— Уже льстим, Джеймс Майлс Стиплтон? Можешь пока звать меня Лили.

— Пока?

— Может, я представлюсь и полным именем, когда мы получше друг друга узнаем.

— Ты актриса? — Дурацкий вопрос. Конечно да. Иначе зачем бы она была здесь?

— Порой меня уличали в подобном. — Лили улыбнулась, и Джеймс снова разглядел безупречные зубы. Он глаз не мог отвести от ее рта.

— Ну, в нашей профессии это комплимент.

— Да, полагаю, что это так. — Она отхлебнула красное вино из своего бокала, и Джеймс попытался не пялиться на нее слишком откровенно.

— Ты работаешь сейчас? — спросил Джеймс.

— О, у меня всегда есть что-нибудь под рукой. А ты? Он не смог заставить себя соврать ей. Только не этой девушке.

— Нет, я как раз без гроша в кармане.

— Это плохо. Мне кажется, ты тот еще... оригинал. Ты знаешь Энтони? Энтони Кингстона? Он как раз сейчас набирает актеров. Я видела сценарий.

— Нет, мы не знакомы. — Джеймс попытался сохранить невозмутимость; ни к чему сейчас выглядеть отчаявшимся.

— Прекрасно. Давай я тебя представлю.

Лили вывела его из ниши. Она была ростом ему по плечо, и ее ручка тонула в его руке, маленькая и хрупкая, но ее самообладанию можно было позавидовать. На ней было простое черное платье, перехваченное в талии витым серебристым ремешком. Подол платья развевался, пока она вела его через танцпол к Кингстону с его прихлебателями. Ошарашенный Джеймс шел за ней, стараясь не сутулиться.

Что в этой женщине было столь притягательным? Она, конечно, была красива и элегантна, но этого было мало, чтобы так его впечатлить. Что бы это ни было, он никогда и никого так не хотел и никогда не чувствовал себя таким неспособным противостоять этому желанию.

— Энтони, дорогой.

— О, привет, Лили. Я не видел, как ты пришла. Как ты, моя дорогая?

Кингстон поцеловал ее в обе щеки, по-европейски. Это был невысокий, изнеженный на вид человек с жидкими, расчесанными вдоль лба назад волосами, как на изображениях Цезаря. Джеймсу опять стало нехорошо. Гомосексуальным мужчинам он всегда был не по душе.

— Прекрасно, спасибо, — ответила Лили. — Я хотела представить тебе своего спутника. Его зовут Джеймс Майлс Стиплтон.

Джеймс вздрогнул при упоминании своего второго имени, скрыл это, слегка улыбнувшись, и подавил в себе желание поклониться.

— Джеймсу нужен ангажемент, — сказала Лили. — А ты ведь сейчас подбираешь актеров?

— Искал, — ответил Кингстон, — но все отменяется, потому что мы не получили той дотации, на которую рассчитывали. Мне жаль.

— Ну и ладно. — Улыбка осветила лицо Лили. — Я слышала, что Тейлор продюссирует новый фильм в Манчестере. Может, нам отправить Джеймса на пробы? Как ты думаешь?

Кингстон удивленно на нее глянул:

— Ну, полагаю, да. Если ты считаешь, что стоит.

— Считаю, — сказала Лили. — Мне пора идти, но спасибо тебе, ты так мил. Поручаю Джеймса твоим заботам.

Она тоже расцеловала Кингстона в обе щеки и повернулась к Джеймсу. У того внутри что-то оборвалось от ее улыбки, и он понял, что обречен.

— Была рада знакомству, — сказала она, пожимая ему руку. — И удачных проб. Энтони даст тебе адрес. Пока.

Он смотрел, как она легко выпорхнула из комнаты, не в силах постичь внезапные перемены в своей судьбе.

— Изумительная девушка, — сказал Кингстон, бросая на него проницательный взгляд. — Если бы мне нравились женщины... ну, я уверен, вы понимаете. Почему бы нам не присесть, чтобы вы рассказали мне о себе?

Кингстон взял его под локоть и повел к свободной нише. Джеймс изо всех сил старался не спугнуть удачу.

 

МОРГАН

Морган пропустила свою библиотечную карточку через сканер, и двойные двери Дома Сената, в котором находится библиотека Лондонского университета, открылись. Лифт привез ее на четвертый этаж, после чего она поднялась еще на два пролета по лестнице.

Секция психологии была в северном конце здания. Морган привычно преодолевала узкие проходы между книжными полками. Несколько человек шли в противоположном направлении, но большинство остановились и уступили дорогу, чувствуя ее целеустремленность. В этой библиотеке одна из лучших в стране коллекций литературы по психологии. Она знала, что ключ к ее докторской диссертации прячется где-то здесь.

В секции содержались материалы по свойствам личности и интеллекту. Она нашла учебник Стернберга и Руцгиса, из которого уже черпала полезные сведения, и сняла его с полки. Две статьи представляли особенный интерес: «Корреляция между личностными характеристиками и различными свойствами интеллекта» и «Соотношение социального интеллекта и личности».

Морган побрела к своему любимому рабочему месту, уже на ходу перелистывая страницы. Книжные полки окружали небольшое свободное пространство, вмещавшее всего два стола, так что там ее редко тревожили. Какое-то время она читала, иногда выписывая кое-что в тетрадь или грызя карандаш.

— С этим учебником вы только зря теряете время, — произнес мужской голос.

Она повернулась к нарушителю спокойствия. Тот, кто заговорил с ней, мужчина, одетый в черный пиджак и водолазку, сидел за ближайшим столом — позади нее. Кожа у него была бледная и гладкая, без единого признака щетины. Электрический свет мерцал на его блестящих черных волосах, нефритово-зеленые глаза внимательно ее изучали. Морган решила про себя, что он привлекательный, только чересчур уж лощеный; она предпочитала мужчин, менее озабоченных своим внешним видом.

— Простите, я не хотел вас напугать. — Его речь была правильной и четкой, с легким акцентом, принадлежность которого ей было не определить.

— Вы меня не испугали, — сказала она, возвращаясь к Стернбергу и Руцгису.

— Нам надо бы поговорить, Морган. Она отложила книгу — и вскинулась:

— Откуда вам известно мое имя?

Кем этот парень себя воображает? Она в библиотеке, а не в каком-то там баре.

— Можете звать меня Тэг.

— Я не об этом вас спрашивала. Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Вы хотели знать, кто я такой, вот я и сказал вам.

— Я этого не произносила.

— Я знаю, что не произносили, но вы об этом подумали. — Он помолчал, смерив ее зелеными глазами. — Я знаю довольно много о вас, Морган Биллинг. Возможно, больше, чем вы сами.

— Кто вы такой? — Нотка беспокойства вкралась в ее раздраженный тон.

— Я сказал, что меня зовут Тэг. Это не такое уж экзотическое имя. И больше не заставляйте меня повторяться. Понятно?

Морган сглотнула и оценила расстояние между ним и лестницей.

— Я быстрый. Вам мимо меня не проскочить. — Он улыбнулся ей, словно хороший знакомый, но от его абсолютной уверенности веяло холодом.

— Что вам нужно? — Она не любила быть напуганной. Это приводило ее в ярость, вызывало агрессию.

— Вопрос не в том, чего хочу я, Морган, а в том, чего хотите вы. — Тэг подался вперед. — Вам был дан дар. Дар, память о котором стерли, чтобы скрыть его существование. Но я могу помочь вам вспомнить. И не только это, я могу показать вам, как использовать свой дар. И вам придется сделать для меня только одно.

— О чем это вы бредите, прах вас побери? — Она поднялась, надеясь, что ее блеф удастся. — Все, что вы можете для меня сделать, — это отвязаться. — Она схватила свою сумку, но тут острая боль пронзила ее переносицу, как игла.

«Сядь. Я еще не закончил».

— Господи.

Морган рухнула как подкошенная возле своего стола, держась за голову. Боль тут же прекратилась.

Она взглянула на Тэга сквозь завесу волос. Его губы не шевелились, тем не менее она ясно его слышала. Внутри головы, прямо в мозгу. А такое невозможно. Все это не имело ни малейшего смысла. Очень хотелось счесть его порождением бреда, но он знал, как ее зовут и где ее найти.

И он говорил непосредственно с ее сознанием.

Она пыталась сообразить, что это значит, но его нетерпеливое постукивание пальцами по столу распугало все здравые мысли.

— Уже лучше, — утомленно молвил Тэг. — Теперь послушай, что я тебе скажу. Все эти книги вокруг тебя, — он обвел жестом книжные полки, — ничего не стоят. Эти милые общепринятые психологические теорийки, с которыми так бережно носитесь вы с коллегами, являются чистейшим невежеством в сравнении со знанием, которое предлагаю я. — Тэг улыбнулся, но взгляд остался сосредоточенным. — Я могу показать тебе все секреты сознания. Я могу открыть тебе таинства. Все, о чем я прошу, — это чтобы ты позволила показать тебе путь к ним.

— Довольно!

Второй мужчина, появившийся в главном проходе, был облачен в черную мантию, закрывающую тело от шеи до пят. Он был среднего роста, но коренастый, с бритой головой и серыми глазами. Его мантия мерцала в искусственном свете. Это мерцание напомнило Морган искажение света в жарком мареве.

— Она не твоя, — сказал плотно сбитый незнакомец Тэгу. — Уходи.

Что за чертовщина тут происходит? Морган отодвинулась от них обоих вдоль своего стола.

— Хочешь прыгнуть выше головы? — ответил Тэг. — Убирайся или останешься меченым до конца своих дней.

— Я знаю тебя, Тагирирон, Повелитель Суровости. Повелеваю тебе открыть свою истинную сущность.

Тэг вскочил:

— У тебя нет на то полномочий, адепт.

Сероглазый человек широко расставил ноги, вытянул руки вперед кистями к Тэгу и Морган. Он закрыл глаза и заговорил нараспев:

Бледно-голубой огонь показался из его кистей и ступней, и побежал по его телу, соединяя каждую из точек с тремя другими, а после устремился вверх, чтобы соединиться в точке прямо над его головой. Пылающая голубая звезда очертила его тело, неотличимая от знаменитого рисунка человеческого тела да Винчи.

— Именем пяти ангельских чинов — Малаима, Элоима, Элохима, Херувима и Ишима — я приказываю тебе явить себя.

Очертания Тэга дрогнули, как будто он прошел сквозь поток воды, и внешность его исказилась. Он прорычал что-то на неизвестном гортанном наречии, и тени библиотеки слетелись к его сжатой в кулак руке. Они сплелись в шар тьмы, который он метнул в другого человека. Скрытая мантией фигура пошатнулась от удара, а голубое пламя зашипело. Тэг повернулся к Морган вполоборота — и вдруг его не стало. Она пялилась на то место, где он только что стоял, не веря своим глазам.

— Что за чертовщина? — Она попятилась от стола, но наткнулась на неодолимое препятствие в виде шкафа. Книги попадали на пол. Она безумно озиралась, пытаясь понять, куда делся Тэг, но он исчез. Видно, тут какой-то фокус или иллюзия.

Стон заставил ее повернуться к человеку в мантии. Тот схватился за бок и упал на колено, очевидно от боли. Язычки пламени угасли, и он растворился вслед за ними, исчезнув из виду, как последняя картинка слайд-проектора сразу после выключения.

Морган сидела, тратя драгоценные секунды, пытаясь осмыслить, что произошло. У нее была галлюцинация? Или сказался стресс, вызванный психологическим напряжением во время работы над написанием диссертации?

Стул Тэга валялся на полу точно так, как он отшвырнул его. Это было измеримо. Это было реально.

Она схватила свою сумку, тетрадь и побежала по коридору, в спешке роняя книги. Добежав до первого этажа, она уже едва дышала. На нее косились, но она не поддалась стремлению выложить все о происшедшем. Как будто время сжалось между появлением Тэга и ее бегством из читального зала. Все произошло так быстро, что ей оставалось только бездумно реагировать. Теперь время снова расширялось — и ее разум догонял его.

Что ей следует делать? Сказать охране, что на шестом этаже с ней заговорил человек, испарившийся, когда пламенеющий призрак в мантии изгнал его? Ее примут за сумасшедшую. И может быть, будут правы.

Что, если все это ей только привиделось? Или не привиделось, просто так развились и расцветились определенные внешние раздражители. Возможно, человек в мантии был просто монахом, шедшим по библиотеке. А Тэг мог оказаться просто расставлявшим книги библиотекарем, узнавшим в списке посетителей ее имя.

Нет. Ей не под силу рационально объяснить происшедшее. Что ей было нужно, так это поговорить с кем-нибудь. Кто бы наверняка ее выслушал. Морган выскочила из библиотеки, пробежав сквозь так называемые охранные рубежи, проверявшие всех посетителей.

Она не нашла в себе сил спуститься в метро и поймала вместо этого такси, внимательно оглядев водителя, перед тем как забраться внутрь. Водителем был молодой индиец, выглядел он достаточно безобидно. Она задумалась, не паранойя ли у нее, но решила, что доля параноидальной подозрительности нынче не повредит.

— Куда поедем, мисс? — Акцент водителя был очень сильным, но, как ни странно, это ее успокоило.

— Клапам, Бартоломью-стрит, двадцать три.

Ехали минут сорок. Быстро переехать через Темзу не удавалось в любое время суток, на этот раз пробки были меньше обычного. Такси остановилось возле длинного ряда домов — каждый на две семьи. Морган постаралась не дрогнуть, услышав сумму, расплатилась — и побежала вверх по лестнице, включая свет на попадающихся по пути площадках.

Лестницу замыкала массивная неприветливая деревянная дверь. Морган глубоко вздохнула. Ее сердце по-прежнему трепетало, несмотря на долгую поездку в такси. Сейчас ей больше всего были нужны стабильность и прагматизм. И бокал чего-нибудь покрепче. Все три составляющих ждали ее внутри.

Она постучала в дверь, зная, что звонок намеренно отключен.

— Кто там?

— Впусти меня, Эрик. Мне надо поговорить с тобой.

Ключи зазвенели, когда он стал отпирать дверь. Она протиснулась мимо него и закрыла за собой дверь.

— Что у тебя за спешка? — спросил Эрик. На нем были свитер шоколадного цвета, удобные бежевые брюки, немного ему великоватые, и темно-коричневые мокасины. Это была максимальная степень «домашности», которую допускал для себя Эрик.

— Мы одни?

— Это что, шутка? Потому что если это так, то это шутка дурного тона.

— Я и не думала шутить.

Неготовность Эрика проявлять дружескую поддержку давно была камнем преткновения между ними, особенно после того, как в прошлом он намекал ей, что у них много общего.

Морган осмотрелась в его безупречно чистой квартирке. Большинство стен было занято книжными полками. В свои прежние посещения она узнала, что все книги разделены на категории, а внутри каждой категории расставлены по именам авторов. Маленький столик занимал угол комнаты, а четыре кожаных кресла и такой же диван были равномерно расставлены по оставшемуся пространству. Был и телевизор, но она знала, что Эрик почти никогда его не смотрит.

— Что с тобой случилось? — спросил Эрик. Тон его был больше недоуменным, чем раздраженным.

— Извини. — Морган наконец смогла вздохнуть, до этого она все стояла, затаив дыхание. Его спокойное любопытство смутило ее. Она думала о происшедшем сейчас, и оно казалось ей безумным. Эрик наверняка станет насмехаться над ее рассказом, но ей нужно было кому-то довериться. — Извини, что потревожила тебя. Просто... — Как бы это поточнее сказать?

— Просто что?

— С тобой в последнее время ничего странного не случалось? — спросила Морган, пробуя воду, перед тем как нырнуть.

— Странного? — Он бросил на нее проницательный взгляд.

— Да. Чего-нибудь необычного? Не такого, как всегда?

— Мне известно значение слова «странный», Морган.

— Ну и?..

— Твое посещение считается?

— Я серьезно, Эрик. Ничего сверхъестественного не происходило?

Эрик уселся в одно из черных кожаных кресел, перед тем как ответить.

— Вообще-то было несколько необычных происшествий. Как ты узнала?

Она опустилась на краешек дивана, нервы ее были до сих пор слишком напряжены для того, чтобы усесться отдыхать в кресло.

— Расскажи мне.

Он поизучал ее пару мгновений, потом поправил на носу очки.

— Начнем с того, как я теперь сплю. Я никогда не спал как младенец, но последнее время мне удавалось проспать не больше двух-трех часов за ночь. И я от этого не страдаю. Никакой сонливости, усталости или раздражительности.

— И?.. — Морган престранно себя чувствовала: будто слышит то, что ей уже и так известно. Было похоже на смесь предвидения, интуиции и дежавю.

— Ну, ты знаешь, что я всегда отличался организованностью. Тут нет ничего удивительного. Любой историк тебе скажет, что это непременное условие преуспеяния в нашей профессии. Но последние несколько недель были уж очень... жестко структурированными. Даже для меня. Я заново каталогизировал все свои книги, разобрал и подшил все свои записи с университетских времен, завершил и снабдил перекрестными ссылками некоторые из теорий, над которыми работал многие месяцы, и выявил новые взаимосвязи, мысль о которых раньше не приходила мне в голову. Это невероятно.

Эрик улыбнулся ей редкой, искренней улыбкой.

— Что-нибудь еще? — Она не могла от души разделить с ним его очевидный триумф после того, что случилось в библиотеке.

— Только одно: кажется, у меня теперь фотографическая память.

— Что? Ты не можешь овладеть фотографической памятью вот так, — сказала Морган, щелкнув пальцами.

— Я знаю, знаю, — ответил Эрик примирительно, — но это правда. — Он снял с одной из полок Полный оксфордский толковый словарь и подал ей. — Открой на любой странице и прочти часть словарной статьи.

Морган открыла словарь наугад и прочла вслух часть статьи:

— Направление в этике (возникло в античной философии), признающее критерием нравственности и основой поведения человека стремление к счастью.

Эрик прикрыл на миг глаза, а потом произнес:

— Эвдемонизм. Существительное. Не признает классовой сущности нравственности и игнорирует общественную закономерность ее развития. Происходит от греческого eudaimonia, означающего счастье, блаженство. — Он улыбнулся. — Страница пятьсот пятнадцать.

Она сверила номер страницы:

— Это поразительно. Как ты это делаешь?

— Я прочел его от корки до корки девять дней назад. Не знаю как, но теперь это все здесь. — Он постучал себя по виску. — Теперь твоя очередь. — Он пронзил ее напряженным взглядом.

— Еще один момент. Кто-нибудь задавал тебе вопрос о дарах?

Эрик отрицательно покачал головой. И она ему рассказала. Все. Начиная со Стернберга и Руцкиса вплоть до ее бегства вниз по ступеням библиотеки. Он не прерывал ее, даже не моргнул ни разу. Морган ощущала, будто он впитывал каждое слово, сказанное ею.

Когда она закончила, Эрик сказал:

— На самом деле в этом есть смысл, хоть и весьма причудливый.

— Правда? — Она не могла скрыть облегчения. — Я боялась, ты решишь, что я спятила.

— Это потому, что ты поддаешься эмоциям. Попытайся хоть минуту мыслить логически.

— Я пришла сюда не за нотацией, Эрик.

Он не обратил на ее реплику никакого внимания.

— Что мы знаем? — Он откинулся в кресле и согнул указательный палец. — Для начала, в библиотеке к тебе обратились два странных типа, говоривших о каком-то даре. Ты не ощущала в себе никаких новых способностей?

Морган отрицательно покачала головой.

— Так. Во-вторых, похоже, есть две противоборствующие группировки. — Эрик загнул средний палец. — В-третьих, хотя ты и не осознала в себе никаких перемен, я их уже ощутил. Из этого мы заключаем, что случившееся с тобой в библиотеке касается и меня, а может, и остальных.

— Так ты хочешь сказать, что я интуитивно почувствовала, что нужно прийти именно к тебе? — Морган даже не дала себе труда скрыть свой скептицизм.

— В это так трудно поверить? Но давай на минуту оставим интуицию в покое. Если мы примем на веру то, что все мы претерпеваем некие изменения, тогда некое событие, катализатор, должно стоять у истоков этих перемен. Я изучил все, что хранит моя память, но не смог набрести ни на одно событие, подходящее под это определение. А ты?

— Я... да нет. Но те два типа в библиотеке могли просто неудачно надо мной подшутить.

Эрик улыбнулся:

— Я так не думаю, да и ты тоже, иначе бы не пришла сюда вся вне себя от тревоги.

Да, тут он ее подловил.

— А теперь о наших гипотезах, — продолжил Эрик. — Предположим, что этот тип, Тэг, сказал правду. Если кто-то поработал с нашей памятью, это объяснило бы, почему мы не можем припомнить исходное ключевое событие. Я это вот к чему. Если он мог говорить с тобой без слов, напрямую, мысленно, то, может быть, он способен на большее. Все говорит об этом, хоть и не становится от этого менее сюрреалистичным.

— Эрик, это опровергает все теории о том, как работает наш мозг, изученные мной. — Его логические выводы правда были опасно убедительны. — И должна заметить, меня удивляет, как быстро ты со всем этим смирился. Мне это так и не удалось, хоть я и пыталась.

— Как я уже упоминал, это из-за потраченных тобой эмоций, — ответил Эрик. — Представь, что тебя это не касается. Думаю, поможет.

— В том-то и дело, что касается, Эрик. Касается моей жизни!

— Ну ладно. — Он поднял обе руки в примирительном жесте. — Мне кажется, мы должны немного обдумать происходящее. Принести тебе чашечку чая?

Она замялась, боясь показаться вульгарной.

— Лучше виски.

— У меня его нет.

— Тогда придется обойтись чаем. Эрик одобрительно покивал:

— Сейчас принесу.

Звук хозяйственной суеты в кухне — кипящего чайника, позвякивающих чашек — был таким привычным, что успокоил расшалившиеся нервы Морган. Как ни странно, доводы Эрика возымели действие, но даже разумные доводы было непросто проглотить. Особенно если исходили они от такого прагматичного человека, как Эрик. И если у нее теперь какой-то дар, почему он никак не проявил себя?

— Держи. — Эрик протянул ей большую кружку горячего чая.

— Спасибо. — Она отпила чуть-чуть, пытаясь распробовать. — Ромашковый?

— Да. Мне казалось, он подойдет.

Морган жалобно улыбнулась и обхватила кружку руками, согревая ладони.

— Я еще немного поразмыслил об этом, — сказал Эрик. — Очевидно, что мы упустили из виду множество факторов, но, я надеюсь, ты не против, если я чуть дальше продвинусь по пути предположений?

— Конечно. Почему бы и нет? Трудно представить себе что-нибудь еще более причудливое.

— Если один мозг смог непосредственно общаться с другим, то, думается мне, эти два мозга должны быть на одной и той же... волне, используя метафору из радиотерминов. И если так оно и есть, у тебя, очевидно, проявился дар.

— Но...

— Не ты ли говорила мне некоторое время назад, что сознание может находиться в поле, генерируемом мозгом?

— Да, но это не доказано.

— Пусть так, но не следует ли из этого, что тот, кто способен проникать в мозг другого, может и манипулировать этой областью сознания?

— Тем самым ты хочешь сказать, что я способна изменять человеческую память?

— Нет, — сказал Эрик, широко улыбаясь. — Наоборот, я надеюсь, что ты можешь ее восстанавливать.

— Не дури. Я не выказывала никаких подобных способностей.

— А ты пыталась?

— Конечно нет. И прекрати ухмыляться.

— Прости. Давай на пробу проведем простой эксперимент. Посмотрим, сможешь ли ты передать мне мысль.

— Не говори глупостей!

— Несложную мысль, — продолжил Эрик. — Что-нибудь, о чем ты сейчас думаешь. Поему бы тебе не попробовать показать мне, что случилось в библиотеке?

Она отпила ромашкового чая, скрывая смущение. Лучше брось надо мной подтрунивать. Я и не шучу. Клянусь, — ответил он без тени улыбки. Она поставила чашку и придвинула свое кресло поближе к Эрику. Тот нахмурился из-за передвинутого кресла, но ей было все равно.

— Дай мне свои руки, — сказала она.

Эрик послушался, и она уставилась ему в глаза, концентрируясь на происшедшем в библиотеке. Воспоминания были четкими и ясными перед ее мысленным взором. Она представила, что снова там, снова вдыхает запах старых книг, ощутила свое удивление, когда Тэг с ней заговорил. Потом она представила, что Эрик тоже там, с ней. Что он сидит на том же стуле. Что он — на самом деле она. Она едва ли не впихнула в него свои воспоминания.

Ощущение было такое, будто внутри ее черепа раздувается шар, до тех пор, пока ей не стало почти больно. Воспоминания остались при ней, но она тем не менее знала, что они перешли и к нему.

— Я это вижу, — промолвил пораженный Эрик. Его глаза блуждали. — Чувствую, как пахнут книги. Какой неудобный стул! Кто? А, вот и тот тип, о котором ты говорила. Тэг. Уверенный такой мерзавец. Тебе было страшно. А вот и второй. Боже правый, он появился просто из ниоткуда. Он горит. Черт! Что это было? Бежать. Я бегу вниз.

Морган прикоснулась к его лицу:

— Эй, возвращайся оттуда.

— Это было невероятно. — Он моргнул, сосредоточивая взгляд. — Я был там. Был тобой. Это...

Эрик умолк, уставившись на ее лоб. Рот его захлопнулся с довольно слышным щелчком.

— Что? Что такое? — Она дотронулась до лба.

— На миг мне показалось, что я видел... — Эрик собрался с мыслями и снова посмотрел на нее. — Я видел. На мгновение у тебя посреди лба появился третий глаз. Он был нечетким, но я точно его видел.

— Что? — Она помчалась смотреться в зеркало, висевшее на стене. Ничего не увидела. Резко развернулась к Эрику и бросила: — Ты все-таки насмехаешься!

— Нет. Он там был. Поверь мне.

Она снова прикоснулась ко лбу, но кожа была ровная, без единого прыщика. Что это творилось с ними обоими? Какой-то третий глаз... Она где-то видела подобное, но воспоминание ускользало от нее.

— Послушай, — сказал Эрик, — готова ты пойти еще на один эксперимент?

— Что пришло тебе в голову на этот раз? — Она снова села, чтобы не было так заметно, как у нее дрожат ноги.

— Это был не каламбур, правда?

— Ах, как забавно. — Морган недовольно нахмурилась.

— Я снова и снова проверял свои воспоминания, пытаясь определить в точности тот момент, когда я изменился. Все сводится к тем выходным, что мы провели с Джеймсом в Скиптоне. Скажи мне, ездили ли мы к Гримвитской впадине на равнине?

— Да. Мистер Чизвик рассказал нам, где это, помнишь?

— Помню. Можешь ты описать озеро?

Она задумалась, пытаясь представить себе озеро.

— М-м-м, нет, я не припоминаю. Но я знаю, что мы туда ездили.

— Точно, но и я ничего не помню. Ты уже говорила с остальными?

— Я звонила Элиз поблагодарить ее за выходные и договориться о переводе денег Джеймсу, но на том и все. — Морган пожала плечами. — Я была занята.

— А не упоминала Элиз о чем-нибудь странном?

— По голосу казалось, что у нее стресс, но сама она ничего такого не говорила.

Эрик ухватил ее за руку.

— Морган, я думаю, что-то случилось с нами на том озере. Что-то, чего никто из нас не помнит, но что бы это ни было, оно и сейчас управляет нашими судьбами. Ты только что взяла кусок своих воспоминаний и поместила их в мою голову. Как думаешь, смогла бы ты сделать то же самое, только наоборот? Как думаешь, ты сможешь забрать у меня воспоминания?

Понятия не имею. До сегодняшнего дня я бы сказала, что ты спятил. Теперь я уже в этом не уверена. — Она затрясла головой от необъятности свалившихся на нее откровений. — Эрик, я только что поделилась с тобой своими воспоминаниями. Это... беспрецедентно. — Она встала и прошлась по комнате, нахлынувшие мысли не давали ей покоя. — В данный Момент я думаю, что все возможно.

— Я стану вспоминать поездку в Гримвитскую впадину. Я хочу, чтобы ты поискала что-нибудь аномальное в моих воспоминаниях. Ты можешь это сделать?

Морган закусила губу.

— Я постараюсь.

— Готова?

Действуя по наитию, она прикоснулась кончиком пальца к середине лба Эрика. Несильный электрический импульс прошел через ее кожу. На этот раз она представила, что сидит в том же кресле, где Эрик, что у них одно на двоих тело. И попыталась представить, что она — это он.

Она смотрела, как он погружается в воспоминания...

Дорога заканчивалась овражком, где шаткий деревянный мостик был переброшен через реку Дибб в качестве переправы. Они припарковали минивэн на поросшем травой берегу и вышли из машины. Тропинка, ведущая к Гримвитской впадине, вилась между грядами низких холмов, обрамляющих Йоркширскую долину. Он остановился и осмотрел одно из деревьев, закрывавшее вид на тропу с дороги. Слово «Гримвит» было вырезано неровными буквами прямо в коре, и надпись была подчеркнута небольшой стрелкой, указывавшей в глубь Национального парка. Она почувствовала удовлетворение. Это было то самое место. Приятно ощутить свою правоту.

Морган содрогнулась, поняв, что она впитывает мысли Эрика как свои собственные. Его воспоминания были настолько живыми и сильными, что она легко может забыть, кто она такая и зачем все это затеяно. Она осознавала, как важно не потерять цель и направление поисков.

Она шла по тропке в ботинках Эрика, щурилась на облака через его очки, оценивая, пойдет ли дождь, и гадая, как долго еще добираться до впадины. Она посмотрела через плечо и увидела, что за ней идут Морган и Эшвин. Что-то промелькнуло в его мыслях как молния, прежде чем он скрыл это. Что бы это ни было, осталось ощущение зависти и обиды, но его самодисциплина подавила эти чувства, прежде чем она поняла, о чем речь.

Малая часть сознания Морган, которую она не соединила с Эриком, была поражена. Она всегда знала, что он необычайно умен, но теперь понимала, что это впечатление было слишком поверхностным. Он контролировал свой дух в невероятной степени. Каждый мотив, каждое побуждение, каждый импульс были соразмерены доводами разума. Она никогда не видела подобного. Должно же у него быть хоть что-то, не столь жестко контролируемое?

Она снова шла в его теле, разговаривала с Джеймсом и Элиз, когда все они остановились. Джеймс сказал что-то, что Эрик пропустил мимо ушей, и потом они все снова шли назад к минивэну.

Эрик прервал их связь.

— Ты видела? — спросил он. — В моей памяти провал, как будто кусок вырезан. Это неестественно.

— Да, естественным это не кажется.

— Ты можешь посмотреть, что не так? — настойчиво попросил он.

— Пока не вижу. Покажи мне все снова.

Морган снова дотронулась до его лба и...

Она шла по тропинке, рядом шли Джеймс и Элиз. Джеймс остановился и поднял руку, указывая на что-то. Она повернулась и увидела...

Щелк!

...Они втроем шли назад к минивэну.

— Подожди, — сказала Морган. — Можешь ты остановиться там, где ты поворачиваешься и смотришь, на что указывает Джеймс?

— Конечно.

Джеймс остановился и указал на...

— Остановись здесь.

Морган сосредоточилась на его воспоминании, выискивая отгадки провала в памяти. Что могло послужить тому причиной?

— Я ничего не вижу, — сказала Морган.

— Да, я знаю, — ответил Эрик. — Не изучай картинку; я уже пересмотрел все свои воспоминания. Ищи что-то, что могло создать перебой в них.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. Это ж ты у нас доктор-мозговед, черт побери. Положись на свой инстинкт.

Она глубоко вдохнула, расслабляясь, и отвлекла себя от видения тропинки. Что могло прервать память? Может быть, они с Эриком подступились к проблеме не с той стороны? Она искала в его памяти какие-то признаки вмешательства, но они и так были уверены, что вмешательство было. Так почему не подойти к делу с другой стороны?

Как бы она попыталась изменить чью-то память? Могла ли она стереть воспоминание из чужого сознания? В Штатах успешно опробовали лекарство, которое блокирует воспоминания о травмирующих событиях от перехода в долгосрочную память, если применить лекарство вскоре после происшедшего события. Выходит, память можно отключить, но как?

Современная теория гласит, что мозг человека способен хранить гораздо больше сведений, чем может вместить обычная человеческая память. Обучение особым мнемоническим приемам может повысить процент вместимости памяти, создавая новые связи с хранящейся и вспоминаемой информацией. Можно заставить человека забыть, перекрыв способность вспомнить какое-то событие. Другими словами, прерывая связь с памятью.

Во время работы над дипломом Морган прочла статью одного нейропсихолога, предлагавшего теорию о воспоминаниях как о синаптических нитях, соединенных воедино через упорядоченные клетки. Знания, используемые ежедневно, он представлял как наиболее прочные и толстые нити, потому что они укреплялись постоянным использованием. Более давние события или редко используемые знания зачастую плохо вспоминаются, потому что их нити слабее и тоньше. Этим объясняется синдром, который люди часто описывают как «вертится на языке». В таких случаях мозг знает, что нужная информация содержится в нем, но не может проложить к ней путь по истончившейся нити.

Так вот, если память — лишь синаптические нити, то, видимо, некоторые из них можно изъять из полотна.

— Можешь больше не вспоминать ту поездку, — сказала Морган. Она открыла глаза и прервала контакт. — Так мы ничего не добьемся.

— Почему? — Эрик откинулся в кресле и протер очки краем свитера.

— У меня есть мысль получше.

— Что я должен делать?

— Я не совсем уверена, — сказала Морган. — Я думаю, тебе нужно уступить мне контроль на какое-то время.

— Что? — побледнел Эрик.

— Ты слышал меня.

— Мне... трудно это сделать. — Он скрестил руки, и жест был красноречивее слов.

— Я знаю, что трудно, но, думаю, это единственный способ. Ты должен полностью открыть мне свое сознание. Я клянусь жизнью, что буду изучать только гримвитские воспоминания.

— Другого способа нет?

— Не приходит в голову. И я даже не уверена, что этот способ сработает.

— Это утешает.

— Мы попробуем или нет?

Эрик не ответил, но закрыл глаза и наклонил голову поближе к ее руке. Через установившуюся между ними связь она почувствовала, как его сознание раскрывается, как рушатся барьеры дисциплины и самоконтроля. Морган устремилась к тем воспоминаниям, которые они изучали. Она поборола искушение пережить их снова — и изменила точку зрения, выискивая нечто, соединяющее все воспоминания о Гримвите воедино.

Сначала ничего не происходило. В раздражении она представила все воспоминания о Гримвите как дорогу, соединяющуюся с другими событиями тех выходных, до и после поездки в долину. Ничего. Должна быть какая-то структура, объединяющая воспоминания, все по порядку. На этот раз она представила гримвитскую поездку как одну длинную катушку кинопленки, которую можно увидеть в целостности, а не кадр за кадром.

Мерцающая серебристая нить появилась, извиваясь сквозь мозг Эрика. Она сияла все ярче и ярче, пока Морган смотрела на нее в изумлении, мерцая и соединяя, перекрещиваясь и сплетаясь. Наконец мозг Эрика стал живой сетью светящихся нитей.

Так вот как устроен его мозг, думала пораженная Морган. Тот нейропсихолог был прав. Синаптические связи отвечают не только за посыл нервных импульсов телу. Они — проводники знания, опыта и осмысления, и все это определяет личность человека. А в сердцевине сознания Эрика был мягкий серебристый круг света, соединенный с бесчисленными светящимися нитями. Это было прекрасно. Она, затаив дыхание, смотрела, как перед ней раскрывается хрупкое вместилище.

— Морган? Морган!

Голос был настойчив, он отвлекал. Она попыталась его не заметить, но он продолжал звать ее.

— Что? — Ее голос прозвучал отстранение даже для нее самой.

— Что ты делаешь?

— Что я делаю? Я... изучаю тебя.

— Прекрати это.

— Это так прекрасно.

— Морган! Ты сказала, что не станешь этого делать. Отпусти меня! — Гнев, переполнивший контакт между ними, был настолько осязаем, что ее будто ударили.

— Эрик? О черт!

— Сейчас же прерви связь! Верни мне контроль!

— Черт, черт, черт!

— Морган, прерви связь!

— Нет, нет. Все в порядке. Я теперь поняла. Все так сложно, но в то же время так изысканно просто.

— Уйди из моего разума!

— Подожди, я знаю теперь, как восстановить твою память. Потерпи еще немного. Верь мне. Пожалуйста.

Он помолчал.

— Заканчивай быстро.

На нее навалилась усталость, и ощущение спешки стерло воодушевление от прошлой эйфории. Как долго она пробыла в его сознании, пытаясь понять его устройство? Слишком долго. И это было выше ее сил.

Торопясь, она нашла ту нить, которая изначально соединяла события в Гримвитской впадине. Она отделила ее от всего остального — и нанесенный урон стал очевиден. Там, где воспоминание должно было представлять единую непрерывную нить, что-то перерезало ее. Разорванные концы основной нити были соединены вместе, искусно создавая иллюзию целостности воспоминания, в то время как вырезанная часть воспоминания оставалась вне клубка нитей. Потому Эрик и не мог ничего вспомнить.

Она разняла нить в месте искусственного соединения дрожащими пальцами разума. Потом она соединила начало вырезанной нити с основной. Усталость сгустилась и вгрызлась в ее лоб изнутри. Она присоединила второй конец отрезка к основной нити — и вышла из памяти.

Розово-зеленые круги плавали у нее перед глазами, и это было все, что она могла сделать, чтобы поддержать связь с Эриком.

— Все готово. Вспоминай!

Они шли по тропке, когда обнаружили усыпанную камнем стежку. Она обвивала холм, откуда открывался вид на скрытую прогалину и развалины в ней. Эшвин впал в неистовство и настаивал, чтобы они ушли, но Эрик понимал, что уже заворожен всем этим. Потом он обнаружил лаз, и больше историк в нем не умолкал. Ступени вели в туннель и к каменной двери.

Сияющая синяя рука появилась и привлекла его к себе, пальцы приковали его к стене, и показалось синее пламя, но оно не обжигало. Колокол сотряс стены подземного зала, и появилось золотистое видение, назвавшее себя Рафаэлем.

Он благословил его именем Элоима Саваофа, и его пылающий палец вошел в горло Эрика. Тот упал на колени, задыхаясь. Что-то запульсировало в центре пентаграммы, но тут сознание покинуло его.

Джеймс нашел его, и возвращение из тьмы состоялось в буквальном и переносном смысле слова. Человек схватил его за руку. У человека было три серых глаза. Его разум был открыт, но тот человек снова закрыл его. Однако теперь он вспомнил. Человека звали Ричард, и он вместе с Чизвиками погнал их, словно отару овец, прочь от развалин.

Морган разорвала их связь и тяжело осела на пол. Головная боль пульсировала внутри ее черепной коробки, болели все мышцы шеи и плеч. Она как в тумане осознала, что Эрик подкладывает ей подушку под голову.

— Там, в библиотеке, был Ричард, — сказал он. — Тот сероглазый человек.

Она хотела ответить, но слова не выговаривались; как девятый вал, ее захлестнуло изнеможение.

 

ЭШВИН

Солнце утонуло за горизонтом, ветер и косые струи дождя взлохматили темные волосы Эшвина, вымочили его с головы до ног. Небо сотрясли раскаты грома. Эшвин поглядел на низкие облака, неповоротливо-пухлые от еще не пролившейся влаги, городские огни освещали их темные подбрюшья.

Ветер был колючий, и он предпочел накинуть капюшон на голову перед началом пробежки.

Парк окружали три основные дороги: Виппс-кросс-роуд на юго-западе, Снэрсбрук на севере и Холлибуш-Хилл на востоке. С западной стороны располагался пруд Холлоу, туда-то и направился Эшвин легкой трусцой.

Он держался подальше от дорог и огней автомобилей, проносившихся мимо. Было достаточно светло, чтобы разглядеть, куда он бежит, но ночь надвигалась быстро. Не самая подходящая погодка для пробежки. Он увидел еще только одного бегуна в яркой непромокаемой ветровке, удаляющегося по тропинке парка. Что ж, его это устраивало. Он стремился не столько побегать, сколько остаться наедине с собой.

Для Эшвина бег был чем-то вроде медитации. Тут он пользовался возможностью не мыслить сосредоточенно, но дать естественному ритму тела заместить внешнюю суету. Он нашел нужный темп и продолжил бег, а мысли его устремились в даль.

Элиз вернулась на работу после того случая в отделении скорой помощи, но ему было видно, что ей до сих пор не по себе. Да и ему было неспокойно.

Что-то было не так.

Это было нелепо, но Эшвин был уверен, что за ним следят. Одно и то же лицо все время попадалось у него на пути — в поезде, отраженное в витрине магазина, на другой стороне улицы — в ожидании зеленого света в толпе других пешеходов. Оно так примелькалось, что Эшвин мог бы его зарисовать: русые волосы обрамляли тонкие черты лица этого человека с крючковатым носом, с мешками под глазами и печально опущенными уголками губ.

И это было еще не все. Вчера днем он нашел рисунок развалин, который сам набросал в день слушания по делу Джеймса. Рисунок напомнил ему о чем-то так настойчиво, что он почти почувствовал, что был в этом месте. Но такое было невероятно. Он решил, что видел что-то похожее в кинохронике, но объяснение его не удовлетворило.

Он споткнулся на выбоине в тропинке, едва не вывихнув лодыжку. Пруд Холлоу был уже близко. Его темная поверхность была испещрена кругами от падающих капель дождя. Лягушачий хор приветствовал разгулявшуюся стихию, а утки стремительно плавали по поверхности воды. Тропинка огибала пруд, неожиданно извиваясь и поворачивая.

Эшвин миновал скамейку, отмечающую половину пути вокруг пруда. Это означало, что он одолел почти милю — четверть от протяженности его обычной пробежки.

Еще один бегун следовал за ним метрах в ста. Это был не тот же спортсмен, которого он видел раньше: этот был одет в темный спортивный костюм, и на голове у него был капюшон. Он, правда, хорошо бежал, меряя тропинку длинными мощными шагами.

Дождь прекратился, и стихнувшее на время дорожное движение образовало небольшой островок тишины. Это вывело Эшвина из равновесия, будто он оказался в темноте совсем один. Было едва видно, куда он бежит, и рассудочная часть его «я» задалась вопросом, что он тут делает.

Он снова оглянулся через плечо. Второй бегун сокращал дистанцию между ними. Хотя Эшвин не мог видеть лица этого человека, он знал, что тот смотрит прямо на него. Эшвин побежал быстрее, стараясь сохранить расстояние между ними.

Все параноидные страхи последних двух недель ринулись к нему с новой силой. Люди преследуют его. Он совсем один. Что-то происходит с Элиз, и в нем самом что-то изменилось.

Ночь сузилась до ветра, дождя, его контролируемого дыхания и преследователя за спиной. Эшвин бежал, его подгоняли ужас и неизвестность.

Ветер залетел под капюшон, и дыхание Эшвина обдало холодом. Холод дошел до легких, и Эшвин понял, что не сможет и дальше бежать так же быстро. Он замедлил бег и снова наудачу бросил взгляд через плечо. Бегун никуда не делся, только приблизился еще больше, лицо его все так же оставалось в тени.

Ноги Эшвина занемели и едва двигались. Ветер ударил плетью и совсем откинул капюшон. Волосы рассыпались по лицу, дождь забарабанил по голове. Он едва выстоял перед этим натиском и краем глаза увидел, что другой бегун пугающе близко.

Он попытался напрячь свои уставшие мышцы, но из них было уже не выжать скорости. Молочная кислота вскипала в ногах, и он едва не споткнулся о корень, восстановив равновесие в последний момент. На какое-то время Эшвин прибавил скорость, хотя и был вымотан до предела.

Эшвин перешел на шаг и собирался встретить своего преследователя лицом к лицу, когда что-то врезалось в него сбоку. Он закричал, падая, от удара о землю в легких совсем не осталось воздуха. Он остался лежать, пытаясь отдышаться, а сваливший его человек с трудом поднялся на ноги, неловко вертя что-то в руках. Это был не тот бегун, потому что этот мужчина был одет в джинсы и темно-синее пальто.

Свет прорезал темноту, когда незнакомец выхватил тропинку из тьмы лучом мощного фонарика. Эшвин перекатился на колени и глотнул холодного воздуха.

Незнакомец в пальто проверил, нет ли кого в противоположной стороне, но бегун исчез.

— От чего ты убегал? — спросил мужчина с ирландским акцентом.

Эшвин поднял руку, защищая глаза от света.

— Там... был... человек. Другой... бегун.

Луч ушел от его лица и снова прощупал темноту. Эшвин сел на корточки. Ноги его тряслись, а сердце билось как у зайца. Он встал, и боль вонзилась в его лодыжку.

— Как он выглядел? — спросил ирландец.

— Я не знаю. Я не видел его лица. Может, выключите фонарик?

— Ну, сейчас тут никого нет. Иди домой. — Ирландец ушел во тьму едва ли не на полуслове.

— Постойте! Я подвернул ногу.

Ирландец повернулся и посмотрел на него. Машина, свернувшая на Виппс-кросс-роуд, осветила его лицо.

— Погодите, — сказал Эшвин. — Я вас знаю!

У ирландца были русые волосы, нос крючком и тонкие губы.

— Ах, знаешь?

— На днях вы были в Сохо.

— Правда? Это что, преступление?

— Кто вы?

— Звать меня Поррик, и я знаю много мест получше, чтобы поболтать. — Он закинул руку Эшвина себе за плечо, чтобы тот мог опереться на него, а не на поврежденную ногу. — Пошли. Отведем тебя к машине.

— Стоп. Откуда вы знаете, где моя машина?

Поррик смерил его взглядом, перед тем как ответить.

— Ты приезжаешь сюда каждый вторник и четверг, вне зависимости от погоды, чтобы пробежать вокруг этого клятого пруда. Не понимаю я, почему бы тебе не побегать по тихим улочкам возле своего дома.

— Мне нравится в парке... подождите. Вы следили за мной.

— Эврика, Эйнштейн. Теперь мы наконец уйдем отсюда?

— Почему? Что вы здесь делаете?

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос. — Поррик глянул в сторону пруда, и ухмылка сползла с его лица.

Эшвин нахмурился:

— Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— Только когда знаю, что спрашивающий не готов принять ответ.

— Что бы это значило?

— Это значит, что некоторые сведения могут быть опасны, — ответил Поррик. — А теперь заткнись и побереги силы.

Превозмогая боль и едва передвигая ноги, они дошли до машины Эшвина, но теперь хотя бы дождь лил не так сильно.

— Вести сможешь? — спросил Поррик.

— Не думаю, — сказал Эшвин нехотя. — Мне слишком больно давить на педаль: не выжать тормоз.

— Ладно. Давай мне эти чертовы ключи.

Эшвин замялся. Поррик уже признался, что следил за Эшвином, и отказался ответить на все значимые вопросы. По мнению Эшвина, это называлось не иначе как преследованием. Но если бы ирландец хотел добить Эшвина, у него было предостаточно возможностей. Эшвин отдал ключи и с гримасой боли рухнул на пассажирское сиденье.

Поррик вел машину молча, только кивая в ответ на указываемые Эшвином направления поворотов. Он явно знал, куда едет. Отсюда следовало еще множество вопросов, но ирландец ясно дал понять, что не настроен общаться. Еще несколько минут в молчании — и он свернул на Граттон-стрит и припарковался у дома. Поррик выключил двигатель и открыл водительскую дверь.

— Кто-то был там, — тихо произнес Эшвин. — Я его видел. Может, да, а может, нет. Граница между реальностью и возможностью гораздо призрачнее, чем тебе кажется, — сказал Поррик.

Они выбрались из машины, Эшвин тяжело оперся на пассажирскую дверь.

— Ты ведь знаешь, что происходит. Мне кажется, я заслуживаю посвящения в эти тайны.

Поррик схватил Эшвина за рубашку и притянул к себе.

— Теперь послушай меня. Ничего ты не заслуживаешь, понял? Ни-че-го! Ты получишь свои чертовы ответы, когда мы соберем вместе всех пятерых, но не прежде. А пока дам тебе совет, который может сохранить тебе жизнь. Не смотри слишком подолгу в зеркала или на любые другие свои отражения. И бога ради, обуздай это свое буйное воображение. Понял? — Он подтолкнул Эшвина ко входу и бросил взгляд в начало улицы.

Эшвин уставился на него в изумлении.

— Нет. Все это не имеет ни малейшего смысла. Что плохого может быть в зеркалах?

— Просто помни, что я сказал, хорошо? — мрачно сказал Поррик. — Если кто-то пристанет к тебе с разговорами о дарах, беги оттуда во весь дух.

— С вывихнутой ногой?

— Элиз тебя вылечит.

— Как? Она тоже в это замешана?

— Конечно. Все вы, впятером, погрязли в этом по уши. Но не волнуйся, мы за вами присматриваем. Теперь скажи мне еще одну вещь. Слышал ли ты когда-либо имя Гамалиэль или упоминание о Суровости?

— Нет. А надо было?

— Хорошо. Тогда у нас, может быть, еще есть шанс. — Поррик поднял воротник своего пальто и ушел в ночь.

 

ЭЛИЗ

Элиз отпила вина из бокала, положила ноги на диван и прислушалась к перестуку дождя по крыше. Там, на улице, был Эшвин на своей пробежке. Он говорил, что это его расслабляет. Она для этого предпочитала бокал мерло.

Двумя важнейшими составляющими в жизни Элиз была помощь другим людям и ее отношения с Эшвином. Она вкладывала всю душу в то и другое на протяжении последних четырех лет, но теперь все расползалось по швам, и она не знала, что делать.

Все это началось тогда, когда в отделении скорой помощи умер тот пациент. Если бы она не была тогда на отделении, если бы не видела того свечения вокруг его тела, все было бы нормально. Но она была там, она видела это, и теперь ее жизнь безвозвратно переменилась.

Старшая медсестра настояла, чтобы Элиз отдохнула неделю. Эшвин счел это неплохой мыслью, но она объяснила, что таким образом в больнице определяют, сможет ли она продолжать выполнять свои обязанности. Это утихомирило его энтузиазм. Они прожили бы какое-то время на зарплату Эшвина, но если им придется так жить больше нескольких месяцев, они потеряют возможность оплачивать свою драгоценную ипотеку.

И вообще, Эшвин не то чтобы очень поддерживал ее в эти непростые времена. Он нервничал, впадал в мрачное настроение и явно что-то скрывал. Сначала она думала, что он стал таким из-за напряженной обстановки в «Персепшн», но дни шли за днями, и она все больше беспокоилась.

С ней что-то происходило. И с ним тоже, но он отделился от нее, не желая ничего обсуждать.

Она пыталась выкинуть из головы тот случай в больнице. В конце концов, так мог преломиться свет или стресс сыграл с ней злую шутку. Оба этих объяснения были приемлемы, пока то же самое не произошло снова.

Она пошла в супермаркет за покупками и увидела там женщину, склонившуюся над морозильной камерой. Слабое синее свечение появилось вокруг тела женщины, за ним последовали цветные светящиеся полосы света, обвивавшие ее голову и туловище. Они пропадали, когда Элиз всматривалась в их цвета, но если она смотрела на ту женщину периферийным зрением, они оставались видимыми. Туманный серебристый свет исходил от живота женщины. Крошечные искорки сияли сквозь эту ауру, и Элиз осознала, что женщина беременна.

Такая решительность была ей несвойственна, но она подошла к той женщине и спросила, не ждет ли она ребенка. Та посмотрела на нее с опаской и нехотя сказала, что да, ждет. Она сама узнала об этом только три дня назад и не успела сказать об этом даже мужу. Элиз пожелала ей удачи и поспешила прочь; ее била крупная дрожь.

С тех пор видения появлялись чаще, но их всегда вызывало какое-то особое состояние организма. Элиз не знала, как это понимать, и, конечно, не сказала об этом на работе — это было равносильно заявлению об увольнении по собственному желанию. Она пыталась узнать ответ у своих карт Таро, но каждый расклад еще больше ее запутывал.

Зазвонил телефон, и она вскочила, торопясь к нему, пока не включился автоответчик.

— Алло?

— Элиз, это Эрик.

— А, привет. Все в порядке?

— Не совсем. — Голос Эрика был сух, как обычно, но в нем чувствовалась напряженность.

— Что случилось?

— Я до сих пор пытаюсь это понять, если честно, — ответил Эрик. — Слушай, вы с Эшвином будете завтра дома?

— Завтра ведь пятница? Я не дежурю, но Эшвин будет на работе.

— Скажи ему, чтобы взял отгул. Нам с Морган нужно срочно с вами поговорить. Мы приедем к вам в половине одиннадцатого, ладно?

— Как все серьезно! Мне уже волноваться?

— Может быть. Происходит много странного, и мне кажется, пришла пора нам обменяться наблюдениями. Я сейчас выясняю кое-что, так что пока не буду больше распространяться.

Элиз едва смогла вымолвить:

— Что ты подразумеваешь под «странным»?

— Об этом завтра, ладно? Позови еще и Джеймса, если дозвонишься до него. Мне он пока не перезвонил.

— Я постараюсь, но я тоже давно его не слышала. Его мобильный отключен, и кто-то другой отвечает на телефон у него дома, видимо сосед.

— Ну, мы и вчетвером справимся, если придется. До завтра.

— Пока. — Она положила трубку и постучала ногтями по зубам. Что такого важного знают Эрик и Морган? И почему им было не сказать ей об этом сейчас? Что-то происходило со всеми ними; это касалось не только ее и Эшвина. Ей даже немного полегчало.

Во входной двери заскрежетал ключ, и порыв холодного ветра возвестил возвращение Эшвина. Элиз поспешила ему навстречу, она жаждала рассказать ему о звонке Эрика. И тут она заметила его застывшее лицо, какое видела у пациентов в состоянии шока, и обратила внимание, что он старается не ступать на левую ногу.

— Эш! Что случилось?

Она бросилась к нему, чтобы поддержать. У него заледенели руки, и она стала растирать их, чтобы кровь побежала быстрее. Он моргнул и сфокусировал на ней взгляд.

— Я подвернул лодыжку.

— Я говорила тебе не бегать по ночам, да еще в такую погоду.

— Да, говорила. — Он замолчал, и она поднырнула под его левую руку, чтобы восстановить равновесие.

— Ты совсем промок. Пойдем. Надо тебя согреть. Элиз повела его вверх по лестнице, взяв на себя как можно больше нагрузки. Они дошли до верхней площадки и поковыляли к ванной. Она усадила его на крышку унитаза, пустила горячую воду в ванну и занялась осмотром его лодыжки. Голеностоп уже довольно сильно распух.

— Что случилось?

— Я оступился.

— А как ты тогда добрался до дома? Ты ведь не мог вести машину?

— Меня отвез один человек. — Голос Эшвина звучал отстраненно, как часто бывало в последнее время.

Она решила не обращать внимания и помогла ему раздеться. Он вздохнул, опускаясь в горячую ванну, и закрыл глаза.

Успокоенная его покорностью, Элиз засуетилась и стала искать соль для ванны и эластичные бинты. Глянув краем глаза, она увидела легкую дымку, окружающую оливковую кожу Эшвина. Цветные полосы света материализовались вокруг его обнаженного тела. Светло-оранжевое свечение над его пупком доминировало в ауре, и она сконцентрировалась на этой точке, старательно избегая смотреть прямо на него, на случай если вдруг перестанет контролировать выражение своего лица.

Оранжевый свет замерцал, и воздушный цветок вырос из его пупка. У него было пять ярких лепестков, и пораженная Элиз смотрела, как каждый из них начинает пульсировать, колеблясь в такт его дыханию. Изящный цветок раскрылся, каждый из лепестков выгнулся так, что был виден водоворот света, кружившийся в центре. Остальная его аура была сравнительно недвижной, почти безжизненной.

Серебристый усик показался из крохотного цветка, слегка подрагивая и извиваясь в воздухе. Он удлинялся и приближался к ней. Она была слишком изумлена, чтобы испугаться.

Внезапная вспышка интуиции подсказала ей, что тело Эшвина пытается самоисцелиться. Она подошла к хрупкой тычинке, глядя на нее лишь краем глаза. Та была от нее в десятке сантиметров, когда она почувствовала, что внутри ее что-то расцветает. Только так она могла описать яркий всплеск ощущений, затопивших ее.

Желтый цветок распустился над ее солнечным сплетением. Как и у цветка Эшвина, у него было пять лепестков, раскрывшихся так, что стал виден водоворот света. Цветок выпустил серебристый усик, в точности такой, как у Эшвина. Они обвились друг вокруг друга, и ощущение единения заполнило сознание Элиз. Оба усика запульсировали, и сила стала передаваться от нее Эшвину.

Ее цветок заколебался и померк, а цветок Эшвина наполнился светом. Контакт продолжался считанные секунды, после этого усики разомкнулись. Оранжевые лепестки цветка Эшвина перестали трепетать и сомкнулись. Как только последний лепесток занял свое место, Элиз увидела, что они плотно улеглись внахлест, сияя изнутри от света, который они призваны защищать. Еще пару ударов сердца спустя он скрылся из виду, в тот же момент пропал и ее цветок.

Дыхание Эшвина замедлилось, и, когда он открыл глаза, выражение его лица было ясным и настороженным. Она осела на пол, застигнутая врасплох внезапной усталостью.

Слабая улыбка тронула губы Эшвина, и он промолвил:

— Что ж, кажется, нам пора поговорить.

 

ДЖЕЙМС

— Джеймс Стиплтон пришел к мистеру Тэйлору, — объявил Джеймс самым уверенным голосом.

— Да ну! — Персональный помощник мистера Тэйлора отодвинула клавиатуру и внимательно вгляделась в него сквозь толстые линзы очков.

Она страдала излишним весом, ее кожа была нездоровой, и довершали образ недружелюбные манеры. Он ждал продолжения, но она так и таращилась на него в молчании.

— Меня порекомендовал Энтони Кингстон, — пояснил Джеймс. — Из Лондона. У меня есть его визитка. — Он взмахнул визиткой, которую Энтони дал ему по просьбе Лили. Дама даже не моргнула в знак понимания.

— Он сказал мне прийти в офис мистера Тэйлора в Манчестере по поводу нового фильма, продюсируемого им. Он сказал, что обо всем договорился.

— У мистера Тэйлора на сегодня встреч не назначено. Вас неверно информировали. До свидания. — Женщина снова отвернулась к своему монитору.

Могло случиться так, что сегодня был не тот день, но вернуться в Лондон и приехать сюда еще раз на следующей неделе было невозможно. У него не было ни времени, ни средств на такое путешествие.

— Извините, — настойчиво продолжил Джеймс, — не могли бы вы еще раз проверить его расписание? Я приехал из самого Лондона. — Ему стоило труда говорить ровным голосом.

— Мне, конечно, жаль, что вы даром потратили время, потому что у мистера Тэйлора все же нет встреч на сегодня. — Ассистентка перемежала свой ответ барабанной дробью по клавиатуре.

— Но откуда вы знаете? Вы ведь этого даже не проверили?

— Мне не нужно проверять, — гневно воззрилась на него дама.

— Почему нет?

— По двум причинам, — сказала она, загибая свои пухлые пальцы при перечислении. — Первая: в этом офисе нет никакого мистера Тэйлора, только мисс Тэйлор. Вторая: мисс Тэйлор нет в офисе сегодня, завтра и до конца недели. Она уехала отдыхать на две недели. Поэтому становится ясно, что вы не в курсе того, о чем так долго рассуждали. Теперь уходите, пожалуйста, пока мне не пришлось позвать охрану.

— Погодите секундочку, — увещевающим тоном сказал он. — Так он оказался ею?

— Я как раз об этом вам сейчас и сказала.

— Да, верно. А мы не могли бы позвонить мисс Тэйлор, чтобы это уладить? Меня действительно просили сюда сегодня приехать. Видите, у меня здесь на визитке написан ваш адрес.

Надо отметить, что ни имени, ни должности к адресу приписано не было.

— Нет. Она... на... отдыхе. Вы специально строите из себя дурака?

— Нет, — сказал Джеймс со вздохом. — Просто в отчаянном положении.

Что-то в его голосе заставило ее чуть смягчиться.

Послушайте, люди вроде вас приходят сюда каждый день. Я видела какие угодно фокусы, и все эти люди в отчаянии, поверьте. Лично я хотела бы вам помочь — вы довольно прилично выглядите, — но я не могу связаться с мисс Тэйлор. Она на отдыхе. А когда она отдыхает, то отменяются все звонки, электронная почта, никакой связи вообще. Так что я не смогла бы с ней связаться, даже если очень захотела бы.

— Но ведь у нее есть мобильный или что-то подобное?

— Вы, кажется, недопоняли. Человек для того и уединяется, чтобы избавить себя от всех этих телефонов, электронных почт и так далее. К тому же в той части Озерного края прием не особо качественный.

— Понятно. — Джеймс потер ямочку на подбородке, обдумывая детали плана. — Могу ли я в таком случае оставить сообщение?

— Конечно.

Ассистентка поднялась и извлекла «Поляроид». Она тут же его сфотографировала, напугав внезапной вспышкой.

— Ой! А это было зачем?

— Вы ведь приехали на пробы?

— Ну да.

— Теперь у нас в архиве будет ваше фото.

Она выдала ему анкету для заполнения; в ней нужно было указать его профессиональный опыт и контактную информацию. Джеймс дал адрес Элиз и Эшвина, потому что из его квартирки его выселили за неуплату аренды.

— Так мисс Тэйлор любит природу?

Глаза ассистентки сузились.

— Не злоупотребляйте благосклонностью фортуны. Я сделала для вас все возможное. Теперь вам пора.

— Вы правы. Я ухожу.

Он попрощался с ней взмахом руки и пошел в вестибюль к лифтам. Было бы неплохо получить побольше информации, но можно было начать и с местоположения. В конце концов, в Озерном крае не могло быть слишком много уединенных домов, достойных телепродюсера.

Безумие — пытаться ее выследить. Он это знал. Многое говорило о том, что мисс Тэйлор просто вышвырнет его, не дав ни единого шанса убедить ее отсмотреть его на роль. Особенно если ее ассистентка сказала правду о тех трюках, на которые шли другие потенциальные актеры. Но вариантов у него было мало. Жить ему было негде, заработка не было, и вся его наличность должна была пойти на уплату его доли штрафа, так что Лондон стал местом негостеприимным. Ему предстояло либо служить официантом за гроши, либо приторговывать, либо отбывать полугодовой срок в тюрьме. Или он мог предпринять еще один, последний и самый отчаянный рывок. Лили сказала, что Тэйлор захочет с ним встретиться. Джеймс ухватился за эту возможность, потому от всех остальных его с души воротило.

Вокзал был в десяти минутах ходьбы от офиса мисс Тэйлор. Когда он дошел до вокзала, план решительного штурма был готов.

Он встал в очередь за билетом.

— До какой станции мне ехать, чтобы оказаться в Озерном крае? — поинтересовался он, дойдя до окошка.

— До Уиндермера, это конечная станция, — сказал ему человек в окошке. — Она точно посередине Озерного края.

— Спасибо, тогда мне один билет до Уиндермера.

Стоимость отобразилась на цифровом дисплее, и он отсчитал нужную сумму из своего скудного запаса наличности. Через полчаса он уже устроился в кресле у окна в вагоне второго класса — поезд под перестук колес выезжал из Манчестера.

Он проспал большую часть путешествия, разбудил его только приступ кашля. Кроме него в поезд сели всего несколько пассажиров, поэтому Джеймсу удалось открыть окно, и прохладный воздух, которому он подставил лицо, помог ему отдышаться.

Шел дождь, когда поезд причалил к перрону в Уиндермере. Он накрапывал так незаметно, что казался просто туманом, сочащимся с неба, которое окрасилось сиреневым заревом ранних сумерек. Запах прелых листьев и отдаленные признаки приближающейся грозы насыщали воздух.

Джеймс вздохнул полной грудью, с удовольствием впитывая тонкие ароматы земли. Никто из контролеров не подошел к нему проверить билет, поэтому не у кого было спросить, куда идти. Он вскинул свой кожаный рюкзак на плечо зашагал с платформы по пандусу. Дождь струился по его лицу и стекал за поднятый воротник. Но он, как ни странно, не возражал. Здесь дождь был хотя бы чистым в отличие от лондонского.

Очертания Уиндермера медленно выступали из тумана. Большинство зданий было построено из серо-стального сланца, из-под закрытых ставен окон струился свет. Одна-единственная машина проехала по главной улице, и временами мимо пробегали местные жители, пряча головы под зонтами. Стояла благодатная тишина.

Он обратился к одному из бегущих, спросив, как пройти к ближайшей гостинице. Женщина живо разъяснила ему, как найти искомое, и поспешила дальше. «Вниз по улице, повернуть направо, идти по Холли-роуд. Вы не пройдете мимо». Джеймс поблагодарил ее жестом, но она была уже далеко, стараясь поскорее скрыться от дождя.

Станет ли телепродюсер искать убежища в таком тихом омуте, как этот? Ах да. Уединение. К этому она стремилась. Он тяжело пошел дальше, не позволяя себе думать о дерзости своей последней решительной попытки.

Холли-роуд была больше похожа на загородную грунтовую дорогу. Несколько гостиниц стояло по одну сторону усыпанной гравием улицы. По другую сторону было чистое поле; сейчас, в темноте, было трудно сказать, пасется ли там скот. В первых трех гостиницах свободных номеров не было, и он стал было настраиваться на бесприютный ночлег на холодной платформе, когда разглядел еще одну гостиничку в самом конце улицы. Маленькая белая вывеска с черными буквами объявляла, что в пансионе «Мэйсторн» свободные номера есть.

Несколько замечательных эркеров украшали фасад здания. Их белые оконные рамы блестели в пробивающемся между портьерами свете. Дверь находилась глубоко в стене, образуя нишу как раз на случай дождя.

Сад был безупречен, и зеленые плети вьюнков ползли вверх по узнаваемым сланцевым стенам, видимо характерным для этой области. Он на миг сосредоточился на здании, и эманации глухо отозвались в его теле. Джеймс не мог объяснить почему, но он почувствовал, что это надежный, заслуживающий доверия дом.

Он позвонил в звонок и стал ждать. Приглушенные голоса внутри заспорили, кому идти открывать. Еще через несколько секунд дверь открыла женщина. У нее были темно-каштановые волосы до плеч, открытое лицо и крупные зубы. Если бы надо было угадать, он сказал бы, что ей хорошо за тридцать, но ему никогда не удавалось толком определять такие вещи.

— Здравствуйте, — сказал он ей и тепло улыбнулся. — Я только что приехал в Уиндермер и ищу, где остановиться. На вывеске написано, что у вас есть свободные номера.

— В этих местах люди представляются своими именами, а не тем, что им надо.

Он не мог угадать по ее тону, шутит она или нет, поэтому сказал прямо:

— Правильно. Извините. Джеймс. Джеймс Стиплтон.

— Уже лучше. Меня зовут Дженни. Деньги у вас есть?

— Есть немного, — признался он.

— Ну, тогда вам лучше войти, чтобы больше не мокнуть.

Дженни отошла от двери и впустила его в прихожую. Он снял вымокшую джинсовую куртку и стряхнул воду с рюкзака, перед тем как войти.

— Извините. Зонтик я забыл.

— Да это ничего, хотя вы, вероятно, купите себе зонт еще до отъезда. Ох и напугали вы меня там, у дверей, да и лужа с вас натекла большущая. — Она нервно засмеялась. — Давайте-ка вас высушим. — Дженни закрыла за ним дверь. — Думаю, вы захотите принять горячую ванну и съесть горячий ужин.

— Звучит изумительно. От еды я уж точно не откажусь.

Дженни смерила его взглядом:

Да уж, не помешало бы нарастить мяска на ваши кости. Тушеное мясо пойдет?

— Более чем, — ухмыльнулся он и потер урчащий живот.

Она снова засмеялась, но уже более естественно, и повела его наверх, в маленькую комнату с небольшой кроватью. Комнатка была милая и старомодная, наподобие дома его бабушки и дедушки до их смерти. Обои были в маленький синий цветочек. На каждой стене висело по меньшей мере по два рисунка, в большинстве своем это были пейзажи. На постели лежало роскошное толстое пуховое одеяло, а кровать на вид была мягкая.

— Ванная в конце коридора слева, — сказала она, указывая направление. — У нас нынче нет других гостей, сейчас уже не сезон, так что не спешите освободить ее, пользуйтесь на здоровье. Столовая внизу, это вторая дверь слева от входа. Ужин подается до девяти. Тушеное мясо готово, поэтому нужно только несколько минут, чтоб его разогреть. Но за это нужно платить дополнительно, учтите. Номер стоит тридцать соверенов в сутки, это с завтраком. Есть вопросы?

— Нет, — сказал он. Тридцать фунтов почти очистят его кошелек, если не считать тех трех сотен фунтов, что лежат на его счете для выплаты штрафа.

— Так, вытирайтесь-ка, пока не простудились до смерти. Если что понадобится, звоните по телефону, он у кровати. Наберите девятку, чтобы связаться со мной или с Гэри. Это моя вторая половина.

— Спасибо, Дженни. — Он благодарно ей улыбнулся. Она ответила еще более широкой улыбкой и вышла из комнаты.

Он снял ботинки и с удовольствием поставил ноги на мягкий ворс ковра. От его ободряющего кошачьего прикосновения пальцы на ногах стало покалывать. Ему уже стало лучше. Теперь оставалось только найти мисс Тэйлор.

На следующий день он поднялся рано, то есть до десяти. Завтрак состоял из тарелки овсянки, яичницы, бекона, котлет и нескольких чашек кофе. Он все это жадно съел, задавая вопросы о местных достопримечательностях, когда рот был не занят. Дженни была свободна от домашних дел, поэтому охотно отвечала, вынув брошюры и карты пешеходных маршрутов, пересекающих Национальный парк вдоль и поперек.

К сожалению, ни в одном проспекте не было информации, которую он искал.

— Мне говорили, что Озерный край часто служит убежищем утомившимся шишкам большого бизнеса, — сказал Джеймс. Он ни разу про такое не слыхал, пока личный ассистент мисс Тэйлор случайно не проговорилась, но он не хотел вызвать подозрения у Дженни.

— А, да. Это правда. Жизнь в этих местах идет чуть помедленнее, чем в больших городах.

— Так что, где-то рядом есть курорт?

— Хвала богу, нет, — сказала она фыркнув. — Как будто мы позволим им понастроить тут такого. Там, за Конистон-Уотер, есть несколько коттеджей, да и все. Нам тут не нужны небоскребы, в наших благословенных местах.

— Да уж точно, — согласился Джеймс. Он откашлялся и глотнул еще кофе. — Я думал собрать друзей и увезти их из города в тихое уединенное место, — сказал он, импровизируя. — Знаете, наподобие кочующих художников. Пока я здесь, было бы неплохо осмотреть те коттеджи. Вы не знаете, как мне дойти до них пешком?

— Конечно знаю. Давайте я покажу вам на карте.

Дженни нацарапала указания на полях карты и предупредила, что прогулка получится преизрядная. Джеймс поблагодарил ее, заплатил по счету и сказал, что на вторую ночь, по-видимому, не останется, но если снова окажется в этих краях, то остановится именно у них. Она едва не силой всучила ему старый зонтик, заметив, что он неподобающе одет для пешей прогулки, а без зонта просто простудится и умрет. Он снова поблагодарил ее и поспешил удрать, пока она не задала излишне проницательных вопросов.

День был пасмурный, но хотя бы не было дождя. За одну ночь в Уиндермере его кашель прошел путь от ужасного до терпимого, что он приписал отсутствию лондонского смога. Мало того что Дженни накормила его до отвала, так он еще и прекрасно себя чувствовал.

Он отправился в путь быстрым шагом. Указаниям Дженни было легко следовать, и вскоре он пошел вверх в гору, удаляясь от городка. Иногда сквозь деревья проглядывала вода, и он предположил, что это озеро Уиндермер.

Местами стали попадаться островки снега, и пар вырывался изо рта в воздухе, холодеющем по мере того, как он забирался все выше и выше. Бодрящий холод вызвал у Джеймса состояние повышенной бдительности и острой наблюдательности, а то и гиперчувствительности.

Тропка влилась в дорогу пошире, на ней уместился бы и внедорожник. Судя по карте, он был уже близко к коттеджам. Джеймс пробирался по снегу и старался не думать о своем голодном желудке. Часов у него не было, так что он не знал, сколько времени прошло с завтрака, но ему представлялось, что это было много часов назад. Впереди, между голых ветвей деревьев, показался коттедж с остроконечной крышей.

Джеймс почти дошел, и вот тут у него расшалились нервы. Он репетировал речь в адрес мисс Тэйлор всю предыдущую ночь, объясняя ей, почему был вынужден нарушить ее уединение и почему он так идеально подойдет для телепроекта, о котором он ничегошеньки не знал. Лили знала мисс Тэйлор, и их знакомство могло что-то дать, но Джеймс и о Лили практически ничего не знал. Он даже не мог с ней связаться.

Его появление здесь раньше казалось ему допустимым риском при смелой игре, но сейчас он даже в своих собственных глазах был лишь навязчивым преследователем. Он попытался отогнать от себя эти мысли и после поворота тропинки оказался прямо перед домом.

Стены были сложены из камня, а крыша покрыта сланцевой черепицей. Потемневшие деревянные балки поддерживали свесы крыши, выступающие над стенами. Тоненькая струйка дыма поднималась из единственной трубы.

Что он, прах его побери, тут делает? Если именно мисс Тэйлор, а не какой-нибудь другой бонза из киношных или рекламных магнатов действительно живет здесь, почему она вообще должна быть ему рада? Она вызовет полицию, что наиболее вероятно, и как минимум никогда больше не захочет его видеть. В конце концов, сюда она приехала, спасаясь от таких, как он, а не для того, чтобы встречаться с ним с глазу на глаз в уединенном домике.

Джеймс отступил под деревья, чтобы снова все обдумать.

С другой стороны, что ему терять? В Лондоне его ждет разве что тюрьма. Либо заключение — либо жизнь, полная разочарований и разбившихся надежд. Конечно, на время его приютят друзья, но он не хотел быть им в тягость. Чтобы выжить в Лондоне, он должен стать таким же жестким и бескомпромиссным, как сам город.

Сухой треск послышался над головой. Джеймс посмотрел вверх. Большая ветка обломилась под весом снега и падала прямо на него. Времени на раздумья не было, сработал инстинкт. Он нырнул влево, в то же время отталкивая вибрации падающей ветки. Ветка врезалась в землю с громким «у-у-ух».

Он перекатился и отдышался. Ветка лежала в паре шагов от него. Она была огромная и тяжеленная. Джеймс поглядел на дерево, потом на то место, где стоял только что, и снова на упавшую ветку. Она должна была его прихлопнуть.

Он содрогнулся, поняв, что как-то умудрился отклонить падение ветви, сдерживая ее вибрации.

— Привет, Джеймс. Какой неожиданно приятный сюрприз — видеть тебя здесь.

Между деревьями появилась женщина. Она была одета во все черное, от дизайнерских спортивных ботинок для ходьбы до непромокаемого комбинезона и горнолыжной куртки того же стиля. Даже ее волосы были черны как ночь. Этот эффект делал центром внимания ее бледное лицо и поразительно зеленые глаза. Он попытался отыскать ответные слова, но ничего вразумительного на язык не шло.

— Ты же помнишь меня. Я — Лили, — объявила она драматическим шепотом, — если ты вдруг забыл.

Он только стоял и пялился, не в силах осознать, что она здесь делает.

— Эй, ay! — Она помахала рукой в перчатке перед его лицом. — У тебя язык не примерз к нёбу?

Он помотал головой:

— Нет.

Боже, он и забыл, как она прекрасна.

— Ну и отлично. Было бы очень некстати.

Она одарила его озорной улыбкой и протянула ему руку. Он пожал ее и стоял как прежде, только стряхивая снег.

— Что ты тут делаешь? — спросил Джеймс. Это было не слишком изящное начало, но то единственное, на что он сподобился.

— Я могла бы спросить тебя о том же. — Она усмехнулась; ровные белые зубки были под стать фарфоровой белизне кожи.

— Я думаю, Кингстон облажался, — сказал Джеймс, — потому что мисс Тэйлор не было в Манчестере, когда я приехал туда. Ее ассистентка проговорилась, что она уехала отдыхать в Озерный край, и я решил попытать счастья и постараться найти ее тут.

— Правда? А ты, случайно, не в обратную сторону идешь? — спросила она, кивая в сторону коттеджа за его спиной.

— Да, думаю, не в ту. Я не хотел быть нежеланным гостем, вот и все, но мне очень нужна работа. Думаю, я постеснялся.

— Всегдашняя ошибка, — сказала Лили; улыбка на ее губах растаяла. — Никогда нельзя сомневаться. Мне такая ошибка дорогого стоила.

— Ну, так что же здесь делаешь ты? Мне казалось, что мы так больше и не увидимся после «Лаундж».

— Приехала сюда отдохнуть неделю или две. В уединении.

Она улыбалась, пока он наконец не сложил два и два.

— Ты? Ты и есть мисс Тэйлор?

— Рада познакомиться, — сказала она и протянула руку.

Он пожал ее руку, не зная, что сказать или сделать дальше.

— Но почему ты просто не представилась?

— Я сказала тебе, что представлюсь полным именем, только когда получше тебя узнаю. — И снова озорная улыбка осветила ее лицо.

— Ты уже узнала меня получше, так, что ли?

Ее глаза сузились, и он понял, что при свете дня они нефритового цвета.

— Я почувствовала, что ты сейчас сделал с веткой, Джеймс. И я также почувствовала, что произошло в «Лаундж», но тогда не была уверена. А теперь уверилась. У нас есть нечто общее, Джеймс Майлс Стиплтон. У нас с тобой один дар на двоих. Дар, который привел тебя ко мне, и я знала, что так произойдет.

Она сумасшедшая? Или он безумен? Или они оба спятили? Им впору устроить посреди зимнего Озерного края такое же развеселое чаепитие, как у Сумасшедшего Шляпника. Джеймс засмеялся; он не знал, что бы еще сделать.

— Послушай, — сказала Лили, хмурясь, — есть вещи, которые тебе нужно знать. Важные вещи. Я могу их объяснить.

— Что, правда? — захихикал он.

— Слушай, я все знаю. Я знаю про вибрации, я знаю, почему тебе стало плохо, и знаю, что произойдет дальше, потому что со мной было то же самое. Так что прекрати дурачиться.

— Ну ладно, — сказал он, все еще усмехаясь. — Я внимательно слушаю. Я уже давно не жду от жизни смысла.

— Поосторожнее со скептицизмом, — предупредила Лили. — Мне кажется, куда удобнее будет в доме, а тебе?

— Конечно. — Он не смог подавить последнюю ухмылку, — После вас.

Лили нахмурилась, глядя на его веселье, но повела его к коттеджу. Он пошел вслед за ее ладной фигуркой по глубокому снегу. Улыбка постепенно сползала с его лица: он стал осознавать, как сильно его жизнь теперь зависит от этой женщины. Беспокойство свернулось в его груди калачиком, и улыбаться расхотелось.

 

ЭРИК

Черное такси остановилось у тротуара, и Эрик отсчитал названную сумму, пока Морган выбиралась из машины. Эрик бдительно осмотрел оба конца улицы, захлопывая за собой дверцу. Ничего. Если кто-то за ними и следил, то делал это достаточно скрытно.

— Неужели это так уж обязательно? — раздраженно спросила Морган.

— Я не знаю, — признался он. — Но немного предостеречься не помешает, это же ничего не стоит.

— Полагаю, да.

Она открыла калитку и прошла по короткой дорожке до входной двери. Эрик еще раз огляделся и последовал за ней. Они позвонили. Появилась Элиз с неуверенной улыбкой на лице.

— Привет. Вы вовремя. Я как раз... что случилось?

— Давай войдем, — сказал Эрик. — Нам нужно о многом поговорить.

Элиз впустила их, ее лицо было озабоченным. Эрик прошел в гостиную следом за Морган. Эшвин сидел на диване, одна его нога была уложена повыше, с повязкой на лодыжке.

— Как вы оба, все хорошо? — спросил он, попытавшись подняться.

— Сиди где сидишь. — Морган толкнула его назад на диван.

— Что у тебя с ногой? — спросил Эрик.

— Подвернул, когда бегал, но все не так плохо, как кажется, Элиз ее... помассировала немного — и отек почти спал. — Он подвигал пальцами на ноге, и Эрик заметил, каким взглядом посмотрела на него Элиз.

— Принести кому-нибудь кофе или чаю? — предложила Элиз.

— С этим можно подождать, — сказал Эрик.

— Ты куда-то спешишь? — спросил Эшвин. — Вы же только что пришли.

— Я знаю про ваши дары.

Улыбка на лице Эшвина застыла, а Элиз вцепилась в спинку дивана. Это объяснило Эрику все, что он хотел понять.

— Пожалуйста, Элиз, присядь, — настойчиво попросила Морган. — Тебе и правда нужно послушать то, что он скажет.

Эрик сел в кресло, откуда ему был виден каждый, а Элиз опустилась на диван рядом с Эшвином. Морган предпочла сесть на пол и облокотиться на кофейный столик, дожидаясь, когда Эрик начнет.

— Я думаю, следует начать с нашей поездки в Скиптон, — промолвил Эрик. — Тогда все и началось.

— Что началось?

— Тсс, Эшвин! — цыкнула Элиз. — Я хочу услышать все, что он пришел сказать нам.

— Вы помните ту прогулку, которую мы совершали по равнине, когда ходили к Гримвитской впадине? — спросил Эрик.

— Конечно, я помню, — сказал Эшвин. — Я же и вез вас туда.

— Да, ты был за рулем, — согласился Эрик. — Ты можешь описать мне прогулку?

Эшвин нахмурился, старательно припоминая.

— Ничего не можешь вспомнить?

— Не могу, точно.

— И я не мог. — Эрик подался вперед, удостоверяясь, что все слушают его с неослабным вниманием. — И тому есть веская причина. Они отняли у нас это воспоминание.

— Что ты подразумеваешь под «отняли воспоминание»? — спросила Элиз. — И кто «они»?

— Не так сразу, — ушел от ответа Эрик. — Я могу вам рассказать, как они это сделали, но не думаю, что вы мне поверите. Лучше Морган вам это покажет.

— Эрик, ты нас пугаешь, — вмешался Эшвин. — Прекрати говорить загадками и просто скажи, что ты имеешь в виду.

— Нам всем преподнесли дары, — пояснила Морган. — Они, кажется, разные у каждого из нас, но мой дает мне возможность... — она помедлила, подыскивая точные слова, — вторгаться в мозг других людей, так, наверное. Я не могу объяснить это лучше. Я помогла Эрику вспомнить то, что ему надлежало забыть.

— Это полная чушь, — проговорил Эшвин. — К чему это вы оба ведете?

— Успокойся, Эш. — Элиз дотронулась до его руки, и выражение его лица смягчилось.

— Эшвин, ты был там с нами, — сказал Эрик, — и я могу это доказать. Чуть меньше месяца назад ты нарисовал развалины, сидя у себя в офисе. И этот рисунок крайне взволновал тебя.

Эшвин побледнел.

— Как ты узнал о рисунке?

— Ты сам рассказал нам, когда мы нашли те развалины, — мягко произнес Эрик. — Мы туда пошли, наяву, и там скрыто нечто, о чем нам не следует знать. Я так и не понял, как именно, — сказал он, взглядывая на Морган, — но те люди сумели изменить нашу память, чтобы мы все забыли.

— Разве можно так сделать? — спросила Элиз.

— Воспоминание никуда не делось, — пояснила Морган, — только путь к нему был прегражден. Но я могу устранить преграду прямо сейчас, если ты хочешь.

Элиз посмотрела на Эшвина и снова повернулась к Морган.

— Покажи мне, — только и сказала она. Морган опустилась перед ней на колени:

— Думаю, мне будет легче, если ты расслабишься. Закрои глаза и подумай о чем-нибудь приятном.

— Как, например?..

— Я не знаю, — ответила Морган. — О пляже, о музыке, о чем угодно, что тебе приятно.

Тут Элиз покраснела, но закрыла глаза, как было велено, и откинулась на спинку дивана. Морган дотронулась до ее лба кончиком пальца. Третий глаз появился в центре ее лба, как и ожидал Эрик. Эшвин взвился с дивана от изумления, даже больная лодыжка почти не помешала. Эрик приложил палец к губам. Глаз был того же цвета, что и два собственных глаза Морган, но он был меньше в размерах и как бы нечеткий, почти неопределимый. Он явно проявлялся не физически, а был некой проекцией. Эрик мысленно пообещал себе изучить этот вопрос в деталях.

— Что это такое, черт побери? — требовательно спросил Эшвин. Он побледнел и отступил от Морган на такое расстояние, какое только могло найтись в маленькой гостиной.

— Помолчи! — огрызнулся Эрик. — Я все объясню потом.

Что-то происходило между двумя женщинами. Эрик следил за временем по часам, ему было интересно высчитать, сколько времени ушло у Морган на восстановление ниточки памяти. Три с половиной минуты спустя Морган разорвала контакт, а ее третий глаз к тому времени уже давно исчез.

— Что это такое было у Морган на лбу? — настаивал Эшвин. — Мне показалось, я видел...

— Глаз? — предположил Эрик.

— Так ты его тоже видел? — Эшвин встревоженно посмотрел на Элиз. — С тобой все в порядке?

— Все в порядке, и я все помню, — сказала Элиз с оторопью в голосе. — Как я могла это забыть?

Ее глаза сияли, а бледная кожа покраснела. Еще один физический отклик, который стоит включить в список, решил Эрик.

Элиз покачала головой и улыбнулась:

— Теперь все встало на свои места. Мне не передать, какое это облегчение. А то я уж было думала, что рехнулась.

— Что встало на свои места? — спросил Эшвин. — Что ты вспомнила? Что происходит?

— Развалины, Эш, — ответила Элиз. — Эрик прав. Мы нашли твои развалины.

— Я бы не смог такое забыть, никогда, это точно, — сказал Эшвин.

— Они скрыли от нас воспоминание, — пояснила Элиз.

— Они? Что это за «они», прах их побери?

— Чизвики и остальные из их… каббалы. — Странно, что подобное слово исходило из уст Элиз. — Почему они это сделали, Эрик?

— Они что-то скрывают, — сказал тот.

— Что? Что может быть настолько важным? И зачем тогда было нас туда отправлять?

— Я не знаю, Элиз. Но у меня есть несколько догадок.

— Так, хватит! Может кто-нибудь мне сказать, что происходит? — Было видно, что Эшвин снова рассердился.

Это не характерно для него, подумал Эрик. Что у него за дар и почему он так на него влияет?

— Ты и так это знаешь, Эшвин, — сказала Морган с улыбкой. — Иди садись, и я помогу тебе вспомнить.

Он секунду поколебался.

— Ладно, давайте покончим с этим. — Он присел на краешек дивана и едва не заскрежетал зубами.

Морган засмеялась:

— Ты же не у зубного врача, знаешь ли. Больно не будет.

— Лучше начинай, — ответил он.

Морган кивнула и попросила его закрыть глаза. Он сильно зажмурился, и она покачала головой. Потом она и сама закрыла глаза и прикоснулась к его лбу. Глаза Элиз округлились при виде третьего глаза, но она ничего не сказала, только закинула голову и перестала смотреть на Морган.

Эшвин, видимо, гораздо больше сопротивлялся, потому что прошло шесть с четвертью минут, пока она не отпустила его.

— Ты полагаешь, что расслабился? — сказала она, потирая виски.

— Я старался как мог, — ответил он напряженным голосом.

— Теперь ты понимаешь, — подытожил Эрик. — Чизвики решили, что мы должны обнаружить эти развалины. Думаю, что там был и элемент случайности, потому что никто не заставлял нас сходить с основной тропинки, но я думаю, что Чизвики подозревали, как все обернется. А что до произошедшего в зале и до преподнесенных нам даров, этого я пока не могу объяснить.

— Но зачем? — спросила Элиз. — К чему стирать воспоминание о даре у наделенного им?

— Они пытаются защитить нас, — сказал Эрик. — Я слышал, как об этом говорили Ричард и Гордон.

— Это невероятно. — Эшвин потряс головой. — Этот ублюдок Поррик все время был в курсе дела. Я знал, что где-то его уже видел.

— Поррик? Что это еще за Поррик такой? — спросила Морган.

Эшвин рассказал им обо всем, что произошло возле пруда Холлоу; тон его был ровным, но дышал яростью. Потом настал черед Элиз объяснять, что за видения ее посещали. Морган описала происшествие в библиотеке, а Эрик подробно изложил, как они восстановили события поездки в Гримвитскую впадину.

— Ну вот у нас и появилось чуть больше кусочков головоломки. — Эрик потер руки. — Пока у нас не все ее части, но кажется, дары усиливают наши природные склонности.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Элиз.

— Ну, я стал еще большим последователем логики, — ответил он. — Морган еще больше стала разбираться в психологии, воображение Эшвина заработало с новой силой, а ты еще глубже настроилась на волну других людей. Интересно, что сталось с Джеймсом? Помоги нам всем Господь, если он теперь горазд попадать в беду еще чаще.

— А где, собственно, Джеймс? — поинтересовалась Морган. — Он тоже там был и во всем участвовал. Я думала, он будет здесь сегодня.

— Я не могла до него дозвониться, — пояснила Элиз, — Я говорила с одним из его соседей по квартире, и тот сказал мне, будто Джеймс уехал по работе в Манчестер, что-то в этом духе. Полагаю, за квартиру он заплатить «забыл». Мобильный его по-прежнему выключен.

— Нам нужно его найти, — сказал Эрик. — Он не знает, что происходит, и это может поставить его под удар.

— Что нам делать? — спросил Эшвин. — Очевидно, что они не оставят нас в покое и мы не можем пойти с этим в полицию. Ричард последовал за Морган в библиотеку, и Поррик сказал мне, что за нами присматривают.

— Они меня волнуют не так сильно, — вмешалась Морган, — как этот тип Тэг. Как он вписывается в картину событий? Ричард и Поррик хотя бы помогали?

— Я не знаю, — признал Эрик. — Однако я смог провести кое-какое исследование. Узнать удалось немного, но хоть что-то.

— Продолжай. — Враждебность Эшвина, кажется, пошла на убыль.

— Когда я был в воспоминаниях Морган, мне стало ясно: хотя мы прошли примерно через одно и то же, сущности, посетившие нас, звались по-разному. К тому же они произносили разные благословения и прикоснулись к нам в разных местах. В моем случае сущность назвала себя Рафаэль и его благословением был Элоим Саваоф.

— Где он к тебе прикоснулся? — спросила Элиз, и глаза ее сияли от нескрываемого интереса.

— К горлу.

— Ханиэль дотронулся досюда. — Элиз показала на солнечное сплетение.

— Интересно, — сказал Эрик. — И вот я начал от трех отправных точек: Рафаэля, Элоима Саваофа и Пентаграммы. Последнее было самым простым. Большинству известно, что это символ используется в магических оккультных церемониях. Однако не так широко известно, что пентаграмма защищает вызвавшего ее, пока он находится в ее пределах. С Рафаэлем тоже было несложно. В Библии есть множество упоминаний об архангеле Рафаиле. А вот что такое Элоим Саваоф, я обнаружил не сразу. Это одно из древнеарамейских имен Бога. Дословно оно означает Бог Воинств. Написание и произношение немного разнятся, но значение всегда одно.

— Это не много нам дает, — нахмурилась Морган.

Эрик заметил, что она не казалась утомленной после восстановления памяти Элиз, а потом Эшвина. Упрочился ли ее дар, или она просто обрела опыт в его использовании?

— Каждый по отдельности не дает того результата, — согласился Эрик, — но поиск по всем трем именам привел к туманным ссылкам на тайное общество под названием «Просветляющий Восход». Трое франкмасонов предположительно основали лондонский капитул в тысяча восемьсот сорок третьем году. Однако существует множество противоречивых сведений о них и их организации. Я также нашел упоминания о них, датируемые более ранним периодом. Ходили слухи, что у них есть свой тайный храм где-то на склонах горы Хередом. И, хотя я не могу найти эту гору ни на одной современной или древней карте, я раскопал ссылку на Роберта Брюса, короля Шотландии, основавшего королевский орден X. Р. Д. М. в одна тысяча триста четырнадцатом году. Возможно, это и есть пресловутый Хередом.

— Эрик, я знаю, что ты любишь историю во всех ипостасях, — сказал Эшвин, — но как нас все это касается?

— Касается по двум причинам: во-первых, они утверждали, что обладают знанием о тайных развалинах где-то на севере, которые никому не удалось обнаружить. — Эрик сделал паузу, чтобы все смогли обдумать сказанное. — Во-вторых, они утверждали, что знают древнееврейскую церемонию под названием Малый изгоняющий ритуал Пентаграммы. В процессе ритуала человек воображает вокруг себя пентаграмму, пылающую синим огнем, которая защищает его от всех посторонних сил. Ритуал взывает к пяти архангелам, в том числе к Рафаэлю, и использует в качестве заклинания иудейские имена Господа. Как, знакомо тебе это?

— Именно это и произошло в библиотеке, — сказала Морган.

— И я так считаю. Или что-то подобное.

— Ты к чему клонишь, Эрик? — спросил Эшвин. — Что Чизвики принадлежат к какому-то культу, а нынче вербуют новобранцев? Они не очень-то похожи на сектантов.

— Ни к чему я не клоню, Эшвин. Это все, что я до сих пор смог обнаружить, но очевидно то, что открытий предстоит еще множество.

— Ты упомянул об иудейских именах Господа, — сказала Элиз. — Иегова Саваоф не одно из них?

Эрик покопался в своей фотографической памяти.

— Да. Их всего десять, но это одно из них.

— А Шаддай эль-Чаи? — спросил Эшвин.

— И оно тоже.

— Господи Иисусе, — пробормотал Эшвин.

— А вот это вряд ли, — проговорил Эрик, явно забавляясь.

— Так что нам теперь делать? — спросила Морган. — Я терпеть не могу просто сидеть и ждать.

— Ясно, что мы не можем в данный момент обратиться к властям, — сказал Эрик. — Хотя я считаю, что от этой возможности не стоит отказываться в будущем, когда мы добудем веские доказательства. Самая большая проблема для нас — незнание. Мы просто не знаем, с кем и с чем имеем дело. Самое полезное, на что я способен, — узнать побольше о Просветляющем Восходе. Морган может мне помочь, будучи опытным исследователем. Нам также нужно отыскать Джеймса и поделиться с ним всем, что мы узнали. Элиз, давайте вы с Эшвином его поищете? И если мы разобьемся на пары, то будем в большей безопасности, чем поодиночке. Согласны?

— Посмотрим, что удастся сделать, — сказала Элиз. — От соседей Джеймса, похоже, будет немного толку.

— Попробуй поискать в его любимых местечках, — предположила Морган.

— Джеймс любит гулять по Кэмденскому рынку, когда ему нужно пройтись и подумать. Я могу попытать счастья там, — предложила Элиз.

— Разве его сосед не сказал, что Джеймс уехал в Манчестер? — возразил Эрик.

— Да, но не сказал, надолго ли, — ответила Элиз. — Может быть, он уже вернулся или приедет через день-другой.

— Ладно. Не отключайте телефоны и заряжайте их вовремя, — посоветовал Эрик. — Мы должны быть всегда на связи.

Остальные кивнули: ничего не оставалось, как перейти к делу.

 

ДЖЕЙМС

Внутри коттеджа была длинная просторная комната без единой перегородки. В камине, что располагался против двери, потрескивал огонь, а две кровати у стены были уже застелены. Низкий деревянный стол занимал середину комнаты, вокруг лежали диванные подушки и покрывала. Звериные шкуры и ковры украшали стены, душевая кабинка с прозрачными стенками занимала один угол. Кроме этого, никакие достижения цивилизации сюда допущены не были, насколько мог судить Джеймс. Вместе с тем в доме было чисто и уютно, и ему сразу пришлась по вкусу простота деревенской обстановки.

— Я подогрею карри, — сказала Лили через плечо. — Устраивайся поудобнее, пока я готовлю ужин.

Она занялась котелком, который висел на кованом кольце над огнем в камине, а Джеймс уселся возле стола между подушками. До него донесся дразнящий аромат. Видимо, это были травы, но он не мог отгадать, какие именно.

Лили помешала содержимое котелка и стала расставлять тарелки и приборы. Джеймс любовался ее фигурой, пока она хлопотала по хозяйству. Сильный запах карри заполнил хижину, и его желудок отозвался урчанием.

— Вот, держи. Я же сказала, что позабочусь о тебе, правда? — сказала Лили и подала ему тарелку.

Джеймс искоса взглянул на нее, одновременно пробуя блюдо. Кто эта женщина? Почему она так добра к нему? Может ли она действительно чувствовать вибрации, как и он, или это некий искусный обман? Наверное, может: как ни старался Джеймс, он не ощущал никаких вибрирующих эманации, исходящих от нее. Его новообретенное чувство ощущало ее как сплошную мраморную стену, неделимую сущность, гладкую на ощупь и непроницаемую.

Огонь в камине громко потрескивал. Джеймс устал, и это было неудивительно, учитывая, как долго он шел по горам. Карри было вкусным, и он наслаждался теплом, распространяющимся по телу. Они ели в тишине, но это не была напряженная тишина. Наконец Лили отставила свою тарелку.

— Так ты хочешь узнать, что происходит?

Джеймс набил рот и жевал не спеша, чтобы дать себе время подумать.

— Да, я думаю, что кое-что объяснить стоило бы.

— Точно.

Она откинула свои пушистые темные волосы от лица, и ее красота выбила у него почву из-под ног почти в буквальном смысле слова. Он в уединенном коттедже в Озерном крае с восхитительной женщиной в модном комбинезоне и только и делает, что задает вопросы. Он что, спятил?

— Давай начнем с того, что тебе уже известно, — начала Лили. — Ты способен чувствовать сигналы вокруг себя, наподобие вибрации от музыки. Они эхом разносятся по всему телу, но начинаются в районе паха. Все верно?

Он кивнул.

Она дотронулась до его лобка сквозь джинсовую ткань.

— Это называется коренная чакра. — Лили заулыбалась, заметив его явное смущение. — Она позволяет тебе чувствовать вибрации. Ты уже догадался, что они такое?

Джеймс откашлялся.

— У меня есть подозрения.

— И каковы они?

— Я бы лучше послушал, что об этом скажешь ты.

Джеймс поставил тарелку и скрестил руки на груди, пытаясь принять бесстрастный вид. Похоже, ему это не удалось, потому что она попыталась подавить улыбку и не смогла.

— Тебе объяснить научно или мистически? — уточнила Лили.

— Давай сначала попытаем счастья с наукой.

— Хорошо. Так, мне бы вспомнить, с чего начать.

Она остановилась и чуть больше опустила молнию своего комбинезона, открыв ему роскошную белую кожу и ложбинку между грудей. Джеймс отвел глаза, но это стоило ему невероятных усилий.

— Научное объяснение не слишком подробно, поэтому мы быстро с ним покончим. Физика учит нас, что все вещества и материи являются энергией в определенной форме. Если расщепить атом до его начальных частиц, то получится атомная решетка или матрица. Как-то так. В любом случае, названия тут не важны. Важно то, что все виды материи суть энергия. Так вот, некоторые формы материи более активны, чем другие. Это означает, что активная сущность менее стеснена, чем стабильная. У камня, например, форма строго контролируема. У газа — нет. Поэтому газ — более активная сущность. Пока тебе все понятно?

— Едва-едва, — признался Джеймс со страдальческой миной.

— Хорошо. Итак, физика привела нас к пониманию того, что все, по сути, есть энергия, а вещества являются только более или менее контролируемыми формами энергии. И тут оставшиеся пробелы заполняет мистическое объяснение. Готов?

— В нетерпении. — Джеймс ненавидел наставнический тон, особенно когда не понимал и половины сказанного. Будто он слушал в этом коттедже Эрика.

— В мире мистики энергия — это сила. Сила — это то, что делает сущности активными. Чем больше силы в веществе, тем больше у него потенциал активности...

— Я недопонял, — перебил ее Джеймс.

— Возьмем поленья в камине, — сказала Лили. — По большей части они инертны, пока к ним не применена сила.

— Огонь, — сказал Джеймс.

— Точно. Пламя высвобождает энергию поленьев, но только когда их форма разрушается.

Джеймс раздраженно помотал головой. Только он начал было что-то понимать...

— Форма — это то, что заключает энергию в определенные очертания. Так что в случае с древесиной форма самого дерева придала очертания ветвям. Когда ветка отломилась, ее форма была уже задана. Но так как она отсоединилась от силы дерева, ее собственная форма стала тонкой и хрупкой. Поэтому сухое дерево горит лучше зеленых веток. Форма ослабла, поэтому силам стало проще освободиться.

— Понятно, — медленно протянул Джеймс. Наконец-то он уловил смысл.

Лили подалась вперед, и Джеймс с трудом не отвел взгляд.

— Поэтому все физические тела есть выражение взаимодействия между силой и формой. Воздействуя на ту или другую или на обе сразу, ты можешь изменить состояние любого физического объекта.

Она улыбнулась ему победно.

— Стоит только щелкнуть пальцами?

— Конечно нет. — По ее лицу промелькнуло мимолетное раздражение. — Вибрации, которые мы чувствуем, — это выражение силы и формы. Ты заметил разницу между одушевленными и неодушевленными предметами?

— Конечно. Живые предметы куда более сложны.

— Правильно. Но почему?

Он пожал плечами:

— Откуда мне знать?

— Потому что форма, заключающая в себе сущность камня, куда сильнее той, что окружает живое растущее существо. Другими словами, любое живое существо обладает куда большими возможностями, чем бездушный валун. — Она склонилась к нему в ожидании, словно он был на пороге какого-то важного открытия.

— Ладно, в этом есть смысл, но ты не сказала мне ничего нового. — Джеймс потер глаза. — Ты подменила термины, и только.

— Нет, не только, ты просто не до всего еще додумался. Итак, подводя итог, ты ощущаешь волны энергии, известной как сила, и форму, которая заключает ее в определенных очертаниях в мире физических предметов. И вот тут мы доходим до мистики, дающей нам знания, неведомые науке. И сила, и форма — это всего лишь проявления сознания. — Она смотрела за его реакцией, склонив голову набок.

— Черт побери! Энергия и вещество — это выражение сознания? Что это-то должно означать? Нет уж. Извиняюсь. Мне невдомек, о чем это ты.

— Да, я знаю, что это трудно, но я не могу объяснить понятнее. У тебя есть способность менять силу и форму посредством твоей способности ощущать их. Понятно?

— Нет. Ну, может быть. Так ты говоришь, что мы можем изменять вещество, влияя на вибрации?

— В общем, да, но все немного сложнее. Ты можешь настроить свое сознание на совокупность силы и формы, и, делая это, ты можешь изменить ее проявление. Давай я лучше покажу тебе. — Она взяла лучину с пола возле очага. — Помнишь наше полено? Сконцентрируйся на его сущности, на взаимодействии силы и формы. Ты чувствуешь вибрации?

Джеймс сфокусировал все внимание на коренной чакре. Ощущение было такое, будто он ушел в себя. Поле зрения сузилось, а звук, запах и осязание померкли перед расцветом его нового понимания.

— Да. Она... неподатливая.

— Правильно. — Лили положила лучину обратно на пол. — Эта деревяшка мертва, она уже не может принять иную форму, кроме нынешней. Это также объясняет, почему вибрации ясны и просты. Они отдаются эхом лишь на одной волне, потому что у них только одна возможность проявиться. А сейчас я попытаюсь изменить ее форму, нарушая ее сущность, вот так...

Мраморная стена Лили внезапно испустила резкую тонкую вибрацию. Джеймс почувствовал, как она достигла лучины. Ритмический сигнал устоял только на миг, а после рассыпался на миллион диссонирующих нот. Еще полсекунды спустя деревянная лучина взорвалась, усыпав комнату мелкими щепками.

— Господи! — Джеймс попытался прикрыть лицо руками. Когда он опустил руки, Лили опустилась перед ним на колени.

— Джеймс, ты тоже можешь это делать. Я знаю, что можешь. У тебя есть способности. Я чувствовала, что ты сделал с той падающей веткой. Ты отбросил ее, защищая себя. Я могу развить этот инстинкт до уровня умения. Тебе нужно только позволить мне показать тебе путь к знанию. — Она приблизилась к нему, между ее лицом и его были буквально несколько сантиметров.

Все обрело четкие контуры. Он чувствовал, как в его жилах пульсирует кровь, что он не может глубоко вдохнуть, видя изгиб ее губ. Снова повеяло неуловимым ароматом трав. Он вдруг понял, что это ее собственный — только ее — особый аромат.

— Нет, я всего лишь простой парень, — запротестовал Джеймс. — Даже слишком простой. Мне всего лишь нужен актерский ангажемент. Ничего из этого... ничего такого. — Трудно было сосредоточиться, когда она была так близко.

— Ты не обычен, Джеймс. Уже нет.

— Чего ты хочешь? — Это был почти шепот.

— Чтобы ты остался со мной. Вот и все. Таких, как мы, больше нет, Джеймс. Будь со мной. Вместе мы сможем добиться чего угодно.

— Я нужен тебе, — оторопело произнес Джеймс, — хотя ты умеешь делать все эти потрясающие штуки? — Неверие в то, что она ему показала, боролось с наивысшим изумлением оттого, что он мог показаться ей привлекательным. Приступ безумной веселости, как тогда, в лесу, вернулся. — Это самое сложное, во что мне придется сегодня поверить.

Лили сидела на корточках, и выражение ее лица невозможно было разгадать. Ее запах и присутствие переполняли его.

— Ты забываешь, что я вижу не только внешнюю оболочку. Я чувствую твою сущность, стремящуюся ко мне. Ты неможешь сам ее чувствовать, потому что находишься в центре ее, но ты можешь разделить сущность с кем-то другим.

Она склонилась к нему и обвила руками его голову, прижала ее к своей груди.

— Отпусти свои земные чувства и ощути мою сущность рядом с твоей, — прошептала она в его волосы.

Даже с закрытыми глазами, Джеймс представлял ее себе слишком живо. Обольстительный изгиб ее бедер, безупречная кожа, округлости грудей.

Отпусти.

Джеймс задышал глубоко, вдыхая ее аромат. Аромат был сильным и свежим, но не цветочным, как большинство духов. Он вызывал воспоминания о зеленых полях и весне.

Отпусти.

Щекой он чувствовал бархатистость ее ложбинки, и ему до боли хотелось прикоснуться пальцами к ее обнаженной коже.

Отпусти.

Во рту у него пересохло, он дышал часто, с трудом. Его вожделение требовало возможности почувствовать ее вкус.

Отпусти.

Биение ее сердца наполнило его барабанные перепонки, заглушая все прочие звуки. Его руки крепче сомкнулись вокруг ее талии.

Отпусти.

Внутри его расцвела ее сущность. Ритмичные вибрации запульсировали и запели в его коренной чакре. Сила ее существа была сложной мелодией энергии. А внешние границы ее существа мерцали гибкой стеной ее формы, заключавшей в себе ее сущность, эта форма была эластична, предполагая возможность изменения.

Отдаленная часть Джеймса осознавала, что они срывали с себя одежду, их обнаженные тела льнули друг к другу, поцелуи перемежались укусами, пока они сплетались в объятиях. В какой-то момент он оказался внутри ее, и сияющая стена ее формы выгнулась, подалась, когда его сущность вошла в ее существо.

Точка их контакта колебалась и содрогалась. Это было почти невыносимо, но они искали гармонию, взбираясь все выше, выше, к новым высотам. Каждое чувство было напряжено до предела, так они пролагали свой путь к единению. Он почувствовал, что она стала отставать, но медлить не мог. Он потянулся к ее сущности и прикоснулся к центру ее существа, чтобы она осталась с ним. Она содрогнулась и откликнулась. Он не знал, было ли это ее тело или ее существо, но разделять их было уже не нужно.

И вот он замер на грани.

Мощь их силы в тот момент расширила их форму до невозможных пределов. Джеймс взорвался, освобожденное напряжение хлынуло потоком, его выносливость уступила место неисчерпаемому наслаждению. Он погрузился глубже, чем залегали экстаз и боль, глубже надежды и страха, глубже даже себя самого, на самое дно бесчувственности.

 

РЭЙЧЕЛ

Рэйчел застыла на полушаге. Со всех сторон подступали деревья, но следы Джеймса были ясно видны на снегу. Она закрыла глаза и вобрала свою сущность в себя, концентрируясь на коренной чакре. Чакра закрутилась вихрем и открыла путь к таинству Адонай Мелех. Оно заструилось по всему ее телу, открывая вибрирующие сигналы силы и формы, которые составляли физическую проекцию. Отдаленное остаточное трепетание от того, что кто-то воспользовался таинством, все еще резонировало у нее в паху. Раз Рэйчел так отчетливо это чувствовала, то он должен быть очень близко.

Это мог быть только Джеймс.

Она шла за ним вот уже две недели. Уследить за ним было несложно. Прежде всего Джеймс был совершенно не в курсе, что за ним следят. Она была благодарна за это блокировке памяти, воздвигнутой Ричардом. К тому же Джеймс был такой высокий, что люди обычно помнили его, и в толпе он был виден издалека. Однако, если он начнет экспериментировать со своим даром, ей придется рассказать ему обо всем.

И о грозящей ему опасности.

Она поспешила дальше по его следу. Маленькая тропинка, по которой он шел, соединилась с дорогой пошире. Как ни спешила она его найти, бдительности она не теряла.

Дорога шла в гору. Она напрягла чувства до предела в поисках подсказки, чего ей ждать. Природа производила впечатление естественной, хоть и очень неподвижной. Почти ожидающей. Рэйчел сошла с дороги и пошла среди деревьев, делаясь с каждым шагом все более осторожной.

Что-то тут было не так.

Вроде бы все как обычно, но инстинкт подсказывал ей, что это лишь видимость. Она проверила силу и форму деревьев вокруг себя, но неприятного резонанса не было, никакого искаженного эха, которое могло бы предупредить ее о грядущей опасности.

Дорога повернула направо, и Рэйчел ушла еще глубже под прикрытие деревьев. Сквозь ветви стал виден коттедж, сложенный из грубо отесанных камней под сланцевой крышей. Тонкая струйка дыма поднималась из трубы, но ни Джеймса, ни кого-либо другого видно не было. Рэйчел заметила две цепочки следов на снегу. Его огромные следы она узнала сразу, но другие отпечатки были меньше и ближе друг к другу.

Он приехал сюда повидаться с женщиной?

Рэйчел присела рядом со стволом дерева, чтобы все обдумать. Если у Джеймса есть девушка, Рэйчел должна была бы об этом знать. Все в этой его поездке говорило о ее спонтанности. Зачем он приехал в Озерный край? Этот вопрос по-прежнему озадачивал ее, но инструкции Ипсиссими были ясны: они должны защищать своих подопечных, но не более того. По крайней мере, пока их каббала не распалась.

Мысль о том, что их каббала распадется, была леденящей... Но сейчас ее главная миссия — защитить Джеймса. Рэйчел двинулась к левой стороне коттеджа, подальше от единственного окна в поле ее зрения.

Что-то просвистело в воздухе. Инстинктивно она упала на землю. Что-то промелькнуло в том месте, где долю секунды назад была ее голова. У нее было время заметить темное змееподобное тело, извернувшееся среди деревьев для новой атаки. Все, чему обучили Рэйчел, пришло ей на помощь, и она прибегла к таинству Адонай Мелех, заставив воздух вокруг черной твари отвердеть. Тварь застыла, будто врезалась в каменную стену, черная часть ее тела билась и трепыхалась в хватке Рэйчел.

Тварь была бестелесной, как длинная черная лента серпантина. Рэйчел никогда не видела подобных существ, но в Великой библиотеке слышала упоминания о тварях, существовавших между островками мироздания. Она попыталась объять ее сущность, угадать, чем является эта тварь. Ее эманации были насквозь фальшивы, они больше напоминали отдаленное эхо, а не сложную мелодию, обычно исходившую от живых существ. Кровь отхлынула от ее лица, когда она поняла, что это означает.

Только слугам Суровости было под силу нырнуть между пластами мироздания и отловить такую пустую, но голодную тварь, как эта. Она была неживой, она была воплощением вакуума, формой без силы, ищущей, чем бы заполнить свою пустоту.

Рэйчел хотела убежать, но она не могла оставить Джеймса на милость подобных тварей. Вторая черная лента появилась среди деревьев и заструилась, приближаясь к ней. Рэйчел заключила в ловушку и ее, но тут же появилась третья, а за ней — и четвертая, и пятая. Струи тьмы лились среди деревьев, извиваясь и корчась в воздухе. Она попыталась сдержать их, но усилие, необходимое для борьбы со всеми разом, было ей не по плечу.

Твари надвигались, и она переменила тактику, проникая в их существо и пытаясь сокрушить их форму. Должно было получиться; они должны были рассыпаться в прах у ее ног. Вместо этого они впитывали ее усилия и набирали мощь, высасывая из нее таинство Адонай Мелех.

Рэйчел успела только издать вопль ужаса и протеста, когда они опрокинули ее, обволакивая темными, как ночь, лентами.

Рэйчел очнулась и обнаружила, что лежит на спине, с широко раскинутыми руками и ногами. Все ее тело болело, и каждая из чакр вдоль позвоночника замерзла до ужаса, и хорошо, если не была заморожена. В ее коренной чакре пульсировал сгусток боли. В помещении было темно, пол был твердым. Где-то журчала вода, а затхлый воздух наводил на мысль о подземелье.

Она попыталась сесть, но кольца черного металла сковывали ее лодыжки и запястья. Полосы металла напомнили ей о лентоподобных существах, которые взяли ее в плен.

Конечно же, только один из Падших, именуемых Повелителями Суровости, был достаточно могущественным, чтобы позволить твари с пустой оболочкой вторгнуться в плоскость материального. Если так, то в опасности сейчас все, не только Джеймс. Ей нужно было предупредить свою каббалу.

Рэйчел проверила кандалы на прочность. Но нет — она была еще слишком слаба. Она закрыла глаза и вместо физической силы обратилась к своему дару. Сущность материала завибрировала внутри ее, пока она прощупывала ее форму в поисках бреши в структуре. Боль в паху усилилась, но она от нее отмахнулась.

Вот. Получилось.

Рэйчел растянула форму металла. Вокруг ее распятого тела появились черные языки пламени. Они загорелись в ногах, побежали вдоль рук и дальше, к голове, заключив ее тело в страшную огненную пентаграмму. Языки пламени плясали по углам пентаграммы, пронзая болью все ее существо. Пламя было не согревающим, а леденящим, высасывающим все ее тепло и жизненные силы. Каждый миг какая-то ее частичка умирала, сдаваясь на милость пустых оболочек. Для Рэйчел это было за пределами возможного. Она больше не могла концентрироваться на кандалах, и пламя тут же погасло.

Последний спазм сотряс ее тело, и она осела на пол, едва дыша от боли и дрожа от холода, который пробрал ее до мозга костей.

Медленно приходя в себя, она все отчетливее слышала звук, который невозможно было ни с чем спутать, — что-то двигалось к ней из темноты. Оно шло размеренным шагом, и ей стало еще холоднее, ледяные мурашки страха побежали по телу, стараясь проникнуть в трещины ее самообладания.

К ней приблизилось что-то древнее.

Что-то смертельно опасное и злобное.

Она рванулась в своих кандалах, пробуя совладать с ними простой силой. Ничего не вышло, и она снова попыталась добраться до их сущности, пусть даже придется опять рискнуть и вызвать черный огонь, но она уже поддалась панике — мозг не подчинился.

Существо вошло в помещение, и холод сгустился настолько, что даже кожа отозвалась болью. Рэйчел зажмурилась от подступающей враждебности, но безжалостные пальцы разжали ей веки. Белокожая женщина в черном комбинезоне улыбнулась ей. Блеск ее идеально ровных белых зубов был почти ослепительным в сравнении с длинными, ниже плеч, волосами цвета воронова крыла.

— Привет, Рэйчел, — сказала она; голос ее был низким и хрипловатым. — Ты знаешь, кто я?

Рэйчел в ужасе уставилась на женщину: узнавание поразило ее, как раковая опухоль.

— Вижу по тебе, что да. В этом мире ты можешь звать меня Лили. Тебе удобно?

Рэйчел ничего не ответила. Ужас сковал ее и пришпилил к земле, как насекомое для препарирования.

— Я надеюсь на это. Нам обеим должно быть приятно. — Лили взяла с пола за головой Рэйчел длинное лезвие. — В обычной ситуации я воспользовалась бы таинствами, чтобы тебя вскрыть, но это было бы не слишком мудро внутри Пентаграммы Защиты. Поэтому мы это сделаем по старинке.

Рэйчел дернулась, когда Лили склонилась над ней с лезвием, разрезав на ней джинсы спереди и раздвинув разрезанные края. Точно так же она разрезала и белье Рэйчел.

— М-м-м, какие мы темнокожие, какие мы ядреные. Мне нравятся такие экзотические женщины. Вы обычно более страстные.

Лили откромсала рукава куртки, после чего разрезала ее спереди сверху донизу, не обращая внимания на молнию. Она отбросила остатки куртки и ловко, одним движением, прорезала блузку и бюстгальтер под ней. Потом сбросила изувеченную одежду в одну кучу и уставилась на обнаженное тело Рэйчел.

Беззащитность вывела Рэйчел из ступора. Она снова рванулась в своих кандалах в отчаянной попытке разорвать их. Лили позволила ей попытать счастья, явно наслаждаясь тщетой усилий пленницы. Спустя несколько минут Рэйчел затихла, поняв, что все бесполезно.

— Точно так же в первый раз чувствовала себя Ева, — сказала Лили. — Обнаженной. Беззащитной. Опустошенной. Но единения не достичь без уязвимости.

Лили холодно улыбнулась, опустив нож между ног Рэйчел. Кандалы не позволили Рэйчел сжать ноги, а ее дар покинул ее. Она закрыла свое сознание от Лили и стала читать древние слова молитвы, поручая свою душу Преблагому Господу.

Даже при том, что Рэйчел заключена в подземелье, Марджи узнает, что она пересекла границы этого мира. Пожизненная связь между членами их каббалы была единственным каналом, по которому Рэйчел могла послать им предупреждение.

Лили задержала занесенную над ее пахом руку.

— Тебе больше не стоит волноваться за Джеймса. За ним я присмотрю. — Слова ласкали гениталии Рэйчел.

Страх душил Рэйчел, наполнял ее ощущением пустоты, тошнота подкатывала к горлу. Собрав воедино все мастерство, которому ее обучили в Храме, Рэйчел бросила свой последний вызов:

— Он узнает... что ты... демон.

Лили улыбнулась и прикоснулась губами к темным складкам половых губ Рэйчел. Коренная чакра пришла в движение, и пять ее лепестков раскрылись между ног Рэйчел. Та направила каждую толику воли на сопротивление, напрягаясь, чтобы не позволить этой твари вторгнуться в свою сущность. Однако чакра продолжала открываться, и Лили прижалась к ней ртом, высасывая из нее жизнь, выходящую пульсирующими волнами энергии.

Боль взорвала тело Рэйчел, между ее ногами извергался вулкан. Она закричала и рванулась в кандалах. Рвались мышцы и сухожилия, но она ничего не чувствовала. На одну бесконечную секунду пламя ада объяло Рэйчел. А после она погрузилась в океан экстаза — ее тело нежилось в волнах наслаждения. Блаженство затопило ее и сделалось почти невыносимым. Еще одну вечность она пробыла в исступленном, совершенном восторге, а потом поняла, что вечность экстаза и вечность агонии — одно и то же.

Но вот и то и другое кончилось, оставив Рэйчел в огромном вакууме такого холода и пустоты, что нервы ее разом оцепенели. Она сломалась, внутри все рушилось под ее продолжительный отчаянный крик, а Лили высасывала остатки ее сущности.

Последний вопль Рэйчел повис в воздухе, словно обвинение, хотя Лили была уже далеко. На память о Рэйчел остались только иссушенная оболочка да изрезанная одежда.

 

МАРДЖИ

Боль поразила ее неожиданно. Она ощутила ее в паху: пламенеющие лепестки раскрылись в ее коренной чакре и, распускаясь, стали тянуться вверх по позвоночнику. Марджи споткнулась и уронила поднос с едой.

Рэйчел.

Кто-то позвал ее, голос от страха срывался на визг. Марджи попыталась ответить, но ее челюсть свело судорогой от боли. Агония сменилась мучительным приливом удовольствия. Марджи тщетно пыталась вдохнуть всей грудью. И вот все ощущения схлынули, оставив только опустошение в глубине души.

Еще через миг она поняла, что лежит вниз лицом на кухонном полу. Чьи-то руки тормошили ее, тащили вверх, испуганные голоса звали, но она не могла сосредоточиться. Дыра — то место, где внутри ее была Рэйчел, прошлась по ее душе, как смертоносный ураган.

Марджи не могла понять, что кричит, пока Гордон не ударил ее. Пощечина была резкой и безжалостной и все же не шла ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю Рэйчел. Однако удар заставил Марджи моргнуть, и в этот момент она поняла, что рядом Ричард. Он поймал ее взгляд и удержал его.

Возвращайся, Марджи. Возвращайся вслед за мной.

Ричард был ей надежной опорой, и она, хоть и не без труда, вернулась к реальности. Но она по-прежнему не чувствовала Рэйчел, и это могло говорить лишь об одном.

Слезы заструились по ее щекам, ее разрывали ужас и скорбь. Она закрыла лицо руками и зарыдала: горе затопило ее и не оставило места ничему другому.

Рэйчел мертва.

Их каббала разрушена.

История повторилась, только это помогло Марджи отогнать подступавшие болезненные воспоминания о прошлом.

Ричард ласково заговорил с Марджи, смягчая ее душевные страдания, врачуя самые болезненные из ран. Остальные члены каббалы стояли вокруг нее полукругом, точно защищая. Гордон задавал Ричарду вопросы сдержанным тоном, рядом с ними суетился Поррик.

Они захотят узнать, что случилось. Им необходимо знать.

— Нам нужно уходить, — сказала Марджи. Голос был хриплым, и заговорить ей стоило огромных усилий. Мужчины умолкли и настороженно взглянули на нее.

— Рэйчел мертва, наша каббала разрушена, как и предрекали Ипсиссими. Нам нужно искать прибежища в Храме.

— Марджи, с тобой все нормально?

В поле ее зрения оказалось лицо Гордона, нарочито невозмутимое, но кому, как не ей, было знать все о брате. Его строжайший самоконтроль не допустит, чтобы потеря затмила способность Марджи трезво рассуждать.

— Помогите мне подняться.

Сильные руки подхватили ее под локти и помогли встать. Она пошатнулась, но ее удержали.

— Что случилось? — Гордон держал ее за руку, в нем чувствовалось напряжение и настойчивость.

— Рэйчел мертва. — От этих слов и рот, и сердце ее будто подернулись пеплом.

— Это ты уже говорила. Как? Ты уверена? — Гордон больно сжал ее руку.

— Она не готова рассказывать, — заступился Ричард.

— Молчи. Я должен узнать.

— Я не знаю точно, как она умерла, — в замешательстве промолвила Марджи. — Я никогда ничего подобного раньше не чувствовала. Было похоже, будто ее душу... вырвали из тела, рывками, по одной чакре за раз. Гордон, только один из Падших мог сделать такое с Рэйчел. — Тут она ухватилась за его руку, отчаянно ища подтверждения этой догадки.

— Может быть, — согласился он. Его плотно сжатые губы выдавали глубокое волнение. — А что Джеймс?

— Я не могу понять. Мы не соединены, но Элиз может быть в курсе.

Гордон кивнул и отпустил ее, явно глубоко задумавшись.

Ричард и Поррик не отводили от нее глаз, особенно от волос.

— Что там такое? — спросила она.

— Твое лицо...

Поррик тронул свою щеку дрожащими пальцами, и она повторила жест. На ощупь ее кожа была холодной и огрубевшей. Она протиснулась рядом с Гордоном и подошла к зеркалу в прихожей. Из зеркала на нее смотрела незнакомка. Волосы стали мертвенно-седыми. Глубокие морщины прорезали лицо, и она показалась себе ниже ростом, точно за последние несколько минут она и вправду усохла.

В каком-то смысле так оно и было.

Она была эмоциональной осью их каббалы, тем клеем, что соединял пятерых воедино. С переходом Рэйчел в иные пределы ее жизненная сила и таинство Адонай Мелех были утрачены для них.

— Нам нужно пошевеливаться, — сказал Гордон. — Мы соберем Пятигранную каббалу и попросим прибежища в Храме.

Он начал было раздавать указания, но Ричард проигнорировал его.

— Марджи, ты как, оправишься?

— Я выживу, — сказала она.

Ричард крепко обнял ее, и Марджи почувствовала, как скорбь отпускает ее. Ей нужно теперь быть сильнее, даже более мужественной, чем раньше, несмотря на усталость, порабощающую ее волю.

Она отпустила его и сфокусировалась на ауре Ричарда. В воздухе материализовались цветные ленты света, опоясавшие его полное тело. Отвратительно черное пятно затмевало его коренную чакру, но в остальном аура была сильна и чиста — от горловой чакры донизу.

Выступить против Тагирирона в библиотеке было смелым но безрассудным поступком. Падшие преуспели в исполнении своего обещания заклеймить Ричарда, Несмотря на неоднократные попытки Марджи очистить его от клейма, Тагирирон заразил Ричарда пустотой, снедающей его изнутри. Марджи успешно противостояла росту злокачественного вакуума, но неминуемая смерть Ричарда сулила стать прямой противоположностью судьбе Рэйчел, чью жизнь так внезапно вырвали из тела.

Глаза Марджи снова наполнились слезами, и только что обретенная решимость рассыпалась, словно хрупкое стекло. Никто не мог представить, что все так обернется. Никто, кроме Ипсиссими. Почему они бросили их каббалу на произвол судьбы?

— С нами покончено, Гордон, — сказал Поррик. Тон показался грубым, в нем послышалась истеричная нотка. — Все было кончено еще до того, как началось. Как можно рассчитывать, что мы защитим их, при неполной каббале? Ответь!

Ричард отвел Поррика на шаг в сторону.

— Теперь не время спорить. Ипсиссими предупредили нас, что так произойдет. Мы не хотели в это верить, но теперь у нас нет выбора. Поэтому мы отведем их в Храм и приложим все усилия, чтобы их уберечь.

— Всех пятерых, — настойчиво промолвил Гордон.

— Ты что, черт возьми, из ума выжил? — заорал Поррик. — Рэйчел мертва! Ты что, не слышал, что сказала Марджи? Ее душу вырвали из тела, и, что бы за существо это ни сделало, оно, скорее всего, овладело и Джеймсом. Ричард и Марджи того и гляди лишатся всех сил, и я не хочу, прах тебя побери, быть следующим. Пора положить конец нашим потерям. Нужно просто сграбастать тех четверых, что еще у нас остались, и увести их в Храм.

Из сакральной чакры Поррика вырвалось ярко-оранжевое сияние. Как часто случалось с посвященными в таинство Шадпай эль-Чай, страх давал пищу его гневу. В этот раз Марджи позволила ему накричаться вдоволь. Она была слишком измучена, чтобы восстанавливать его эмоциональное равновесие.

— Успокойся, — сказал Ричард. — Паника нам сейчас совершенно ни к чему.

— Успокоиться? Посмотри на нас, бога ради! — Поррик ударил кулаком в стену. — Наша каббала распалась, поэтому нам больше не достичь единства. Мне кажется, в нашем случае паника уместна.

— Моя каббала распадалась и до этого, — сказал Гордон мрачно, — и ее восстановили. Ты принес клятву, когда присоединился к нам, Поррик. После стольких лет вместе не время бросать нас.

— Ну, никто и не говорил о том, чтобы бросить вас или орден.

— Заткнись, Поррик, — сказала Марджи усталым голосом.

— Так, мы знаем, что Морган восстановила их память, — сказал Ричард, меняя тему.

— Сейчас Эрик наверняка занят поиском ответов на вопросы. — Гордон потер подбородок.

— В данный момент они наиболее уязвимы, — подытожил Ричард. — Они унаследовали способности, которых им пока не понять, и ищут ответы, которых им не найти. Мы не можем их так бросить. Надо взять их с собой.

— Я согласен, — ответил Гордон. — Но без Джеймса нельзя. Нам нужны все пятеро.

— Чертов Джеймс! — ругнулся Поррик. — Из-за него мы уже потеряли Рэйчел.

— Мы заключили именно такую сделку с Ипсиссими: все пятеро, — настаивал Гордон. — Без Джеймса они могут нас не принять.

— Проклятье! — снова возмутился Поррик. — Его хранительницей соглашалась быть Рэйчел, а не я. Ты рискуешь всеми из-за одного.

— Может, Ипсиссими поймут, — предположил Ричард.

— Ты думаешь, Ипсиссими смирятся с тем, что один из членов Пятигранной каббалы будет предан слугам Суровости? — спросил Гордон.

— Лучше потерять одного, чем всех пятерых, — настаивал Поррик.

— Твоя правда, — сказал Ричард.

— Мы не можем так поступить, — увещевал их Гордон. — Один или пятеро — это не имеет значения. Мы не пройдем испытание.

— Мы поклялись защищать наших собратьев в таинствах, — напомнила Марджи. — Рэйчел приняла смерть, исполняя свою клятву защищать Джеймса. Я знаю, ты смотришь на ситуацию в целом, но мы прежде всего должны исполнять свои клятвы как хранители. Я клялась защищать Элиз и рискну собой, чтобы спасти ее, так же как поступила Рэйчел по отношению к Джеймсу. Ипсиссими предугадали, что мы окажемся в затруднении, и проинструктировали нас. Мы должны принять их указания.

Гордон нахмурился, поглядев на нее и двоих других — мужчины кивали в знак согласия.

— Вы полагаете, что нам доверено принятие решения. Посмотрим, что произойдет, когда мы скажем его друзьям, что не собираемся взять с собой Джеймса.

 

ЭЛИЗ

Всюду, куда бы ни смотрела Элиз, покупатели и лотки с товарами запрудили Кэмден-роуд, главную артерию знаменитого лондонского Кэмденского рынка. Кого там только не было: от явных туристов до лондонцев самых разных национальностей — они и делали Лондон тем центром смешения культур, каким он стал.

Хотя Элиз не собиралась ничего покупать, она перешучивалась с торговцами, и яркие цвета оберток их товаров на время отвлекли ее от более мрачных мыслей.

Эшвин держался подле нее, играя роль самого заботливого супруга, а Элиз не возражала. Ничего не произойдет, пока вокруг столько народу, а внимание, которое он наконец-то проявил, было ей приятно. Они все бродили и бродили по рынку, но мыслями она постоянно возвращалась к Джеймсу. Он на мели, одинокий и беззащитный. Им нужно его найти. Нет ничего важнее этого.

— Я не думаю, что он найдется на главной улице, — сказала Элиз. — Скорее в одном из боковых переулочков.

— Может, нам стоило поискать в одном из его любимых пабов? — ответил Эшвин.

Она взглянула на него, но он уже снова высматривал Джеймса в толпе.

— Нет, — ответила Элиз. — Он обещал мне после слушания, что будет держаться от них подальше. В конце концов, он должен сейчас откладывать деньги на выплату штрафа.

— Так мы просто бродим в надежде, что нам повезет?

— Да, это, в общем-то, так. Давай зайдем сюда, — сказала Элиз, поддавшись импульсу.

Она нырнула в переулок и потянула Эшвина за собой. Ему было неспокойно, но он не сопротивлялся.

Переулок был узким. Лотки по обеим сторонам позволяли только двоим пройти бок-о-бок. Элиз долго рассматривала какие-то безделушки, а Эшвин стоял на цыпочках, глядя поверх людских голов. Надежды найти Джеймса в такой толчее не было, но они обещали себе хотя бы попытаться.

Элиз уже была готова идти дальше, когда обратила внимание на истертые ступени. Потрескавшиеся и потемневшие от времени, они вели вниз, в подвал, и, поворачивая влево, пропадали из виду. Она бросила взгляд на Эшвина. Он мотнул головой в сторону главной улицы.

Много лет назад Джеймс рассказал ей об эксклюзивном клубе, часто посещаемом актерами в поисках работы. Он назывался «Холл» или что-то в этом роде. Она не могла припомнить, где он находится, но была уверена: к нему ведет лестница — вниз. Было мало шансов, что это то самое место, но выглядело оно достаточно сомнительным и вполне могло нравиться Джеймсу.

Ступеньки были круче, чем казались на первый взгляд. Элиз споткнулась уже на второй и едва не упала: удержалась она, только вцепившись в перила ближе к первой площадке. В страхе она припала к металлической трубе перил, от избытка адреналина ее трясло.

— Черт! Как ты меня напутала! — Эшвин подхватил ее под локоть и посмотрел на нее сверху. — Мне уже показалось, что ты сейчас скатишься по этой лестнице кубарем. Как ты, жива?

— Да. — Она освободила свою руку. — Как ты думаешь, что там внизу?

— Ничего интересного. Пойдем отсюда.

Элиз перегнулась через перила, всматриваясь. В тусклом свете виднелся небольшой внутренний дворик. Он был замусорен обычными продуктами жизнедеятельности города: пустыми бутылками, целлофановыми обертками и старыми газетами. Нелепая старая палатка стояла посреди дворика. Когда-то ярко окрашенные, стенки ее выглядели теперь обветшалыми и обшарпанными. Выцветшие буквы над входом возвещали: «Гадание на картах Таро».

— Пойдем отсюда, — поторопил Эшвин. — Здесь мы не найдем Джеймса.

— У меня такое чувство, что мы вообще его не найдем, — ответила она. — По крайней мере, без чьей-то помощи. Может, гадание нам поможет? Хотя бы укажет нам нужное направление?

Эшвин закатил глаза:

— Ты же знаешь, что это пустая трата времени и денег.

— Как ты можешь так говорить, Эш, если сам используешь сверхъестественную медитацию в работе? Сила мысли велика и удивительна. Посмотри на Морган, если тебе нужны доказательства.

— Морган не имеет ничего общего с гаданием на колоде разукрашенных карт и вешанием лапши на уши легковерной публике.

— Ты называешь меня легковерной? — Элиз даже не попыталась улыбнуться и свести все к шутке. — Делай что хочешь, но я не боюсь просить о помощи.

Элиз стала спускаться вниз, осторожно переставляя ноги. Эшвин пошел за ней, ворча вполголоса. В узком туннеле лестницы слышимость была отличная, так что, когда они спустились, уши у нее горели.

Полотнище плотно закрывало вход в палатку, но табличка над входом убеждала: «Входите». Элиз замерла в нерешительности и взглянула на Эшвина. Тот снова закатил глаза — и отдернул завесу.

— Есть кто живой? — позвал Эшвин.

Звук пропал в тишине палатки, заглушённый тканью тента. Он пожал плечами и вошел. Следом за ним протиснулась Элиз — ей не хотелось оставаться в запущенном дворике одной.

Внутри палатки было темно, а обставлена она была на удивление необычно. В центре стоял старинный деревянный стол сплошь покрытый рунами и мистическими фигурами, вырезанными на его поверхности. Два видавших виды деревянных кресла стояли друг против друга у стола, а стены покрывали разного рода изображения. Элиз узнала наиболее распространенные, такие как зодиакальные созвездия, но большинство она не могла распознать. Хрустального шара, слава богу, не было видно, но она углядела несколько потрепанных книг по нумерологии. На столе лежала колода карт Таро, там же стояла и чашка кофе.

Эшвин взял чашку в руки:

— Еще теплая.

— Угощайтесь, — произнес глубокий грудной голос. Эшвин едва не выронил чашку, когда из-за перегородки в дальнем конце палатки появился молодой чернокожий мужчина. — Хотя должен предупредить вас: кофе порядком остыл.

— Извините, — сказал Эшвин, стряхивая капли кофе с рукава своего пиджака. — Мы звали, но никто не откликнулся, так что...

— Вы все равно решили войти. — Мужчина широко им улыбнулся, показав ряд ровных зубов. — Ну, так мне и надо, раз оставил табличку при входе.

— Вы гадаете на картах Таро? — спросила Элиз.

— Да. Не такого вы ожидали гадателя, правда?

— Если честно, да.

— Ничего, — сказал он. — Меня часто не воспринимают всерьез, но у меня есть все необходимое. — Он указал на свое одеяние. Черная мантия до колен с рукавами по локоть была расшита ярким орнаментом. — Тайны Вселенной, — произнес он нараспев своим глубоким баритоном, — облаченные мирозданием. — Он величественно уселся за стол. — Переняв опыт древних мудрецов, я могу открыть тайны прошлого, настоящего и будущего. — Он засмеялся, закончив речь.

Элиз подумала — и решила, что смех этот ей приятен. Эшвин поймал ее взгляд и кивнул в сторону выхода.

— Ты можешь идти, если хочешь, — сказала она как можно мягче.

Он замялся, не решаясь оставить ее одну.

Боковым зрением она видела золотистое свечение, окружающее гадателя. Кажется, свечение исходило от его тела, а поток кружащихся звезд сиял над его головой. Они были так ярки, что Элиз прикрыла глаза рукой. Когда она снова взглянула на него, его аура рассеялась. Улыбка не сошла с уст гадателя, но выражение лица посуровело, и глаза стали непроницаемыми.

— И так вы видите. Но понимаете ли вы, о чем ваши глаза говорят вам?

— Что такое? — Эшвин смотрел поочередно то на Элиз, то на бесстрастного гадателя на картах. — Что стряслось?

— Этот человек, — сказала Элиз. — Он как мы.

Гадатель взял колоду карт и стал ее тасовать.

— Что ты имеешь в виду — «как мы»?

— Он отмечен, вот здесь. — Элиз показала верхнюю часть лба.

— Это называется коренная чакра. — Гадатель так и не поднял взгляда от своей колоды.

Элиз скользнула в кресло напротив него; любопытство перебороло в ней осторожность.

— Что вы можете рассказать мне?

Он широко ей улыбнулся:

— Вы знаете что-нибудь о Таро?

— Не много.

— Элиз, — вмешался Эшвин, — мы должны кое-кого искать, помнишь?

Прорицатель разложил карты по столу.

— Опыт подсказывает мне: то, чего мы ждем от других, — это часто всего лишь то, чего недостает нам самим. Верьте, и может быть, поверят в вас.

— Что вы под этим подразумеваете? — спросил Эшвин.

— О, я не знаю. Но звучало солидно, не правда ли?

— Элиз? — в последний раз призвал ее Эшвин.

— Я решилась, — сказала она, наиболее точно скопировав Морган.

— Сколько это будет стоить? — спросил Эшвин, смиряясь с неизбежным.

— Это решать ищущему, — ответил гадатель глубоким баритоном.

— Хватит уже строить из себя глас судьбы. — Эшвин повернулся к Элиз. — Я подожду на улице.

— Закройте дверь, когда будете выходить, — попросил его напоследок гадатель.

Эшвин резко задернул за собой завесу.

— Вдвоем нам все же будет лучше.

— Почему?

— Его аура повлияет на гадание.

Он посмотрел на нее проницательным взглядом и продолжил:

— Лучше ищущему узнать о Таро побольше еще до начала гадания, иначе он приходит к поспешным заключениям и не слышит моих пояснений. Карты нельзя трактовать буквально или отдельно друг от друга.

— Я понимаю, — сказала Элиз.

— Тут и кроется надувательство: все карты Таро могут быть разделены на младшие и старшие арканы. Аркан — это глубочайшая тайна, посему старшие арканы — это секреты побольше, а младшие — поменьше. Вы пока следите за мыслью?

Элиз завороженно кивнула, не желая выдавать истину — насколько больше она знала о Таро.

— Замечательно. Существует двадцать два старших аркана. Эти карты описывают наиболее значимые моменты человеческого опыта — тяжелый труд, тяготы жизни, перемены, все положительные моменты. Младшие арканы разделены на четыре масти. Жезлы символизируют творчество, действия или движение. Кубки — масть эмоций и духовного опыта. Мечи относятся к интеллекту, мыслям и рассуждениям. А пентакли отвечают за практичность, безопасность и материальные блага. — Поясняя, гадатель открывал в качестве примера называемую карту.

— Хорошо, — сказала она.

— Теперь, как я уже говорил, нельзя истолковывать карты Таро по одной, потому что на них влияют соседние карты. Это означает, что их нужно трактовать в контексте, создавая картину вашей жизни. Вы понимаете?

— Да.

— Хорошо. Так что вы хотите узнать? — Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся ей в ожидании.

— Один мой друг в опасности. Он пропал, и нам нужно найти его.

— А, отношения. — Прорицатель ободряюще ей улыбнулся. — Большинство спрашивает именно о них.

Элиз выдохнула с облегчением. Она боялась, что он станет задавать неудобные вопросы.

— Возьмите колоду и тасуйте ее рубашкой вверх, — продолжил он. — Пока вы это делаете, я прошу вас подумать о важных в вашей жизни людях и об отношениях, которые вас с ними связывают. Подумайте о том, с кем вы близки, а с кем — нет. Подумайте о том, с кем у вас много общего, и о том, с кем — ничего. Можете вы это сделать?

— Конечно.

Гадатель передал Элиз карты. Ее пальцы будто чуть загудели, когда прикоснулись к картам. Карты были крупнее и толще обычных игральных, с позолоченным обрезным краем, богато украшенные причудливыми завитушками.

Элиз тасовала карты, беря по одной то сверху, то снизу. В палатке воцарилась тишина. Она сконцентрировалась на великолепных картах, скользящих в ее ладонях.

Кто-то, с кем у нее было много общего, и кто-то, с кем не было. Джеймс и Морган предстали перед ее мысленным взором. Джеймс улыбался ей, а Морган с пренебрежением смотрела в сторону.

Кто-то, с кем она была близка, и кто-то далекий. Эшвин поглядел на нее заботливо, а Эрик неодобрительно нахмурился.

Голос прорицателя пророкотал в тишине:

— Подумайте о том, какими эти люди были раньше, кем они были. Потом выложите пять карт в форме креста.

Элиз вернулась мысленно к студенческим временам — думала о вечеринках, о долгих разговорах, длившихся до рассвета, о победах и разочарованиях. Вспоминая, она выловила крестообразно пять карт.

— Хорошо, — мягко сказал гадатель. — Теперь подумайте о том, кто эти люди сейчас, об испытаниях, выпавших на их долю. И выложите еще пять карт поверх первого креста.

Она повиновалась его указаниям, выложив еще пять карт рубашкой вверх.

— Теперь я хочу, чтобы вы подумали о своем предназначении. Почему вы здесь? Что вы должны сделать? И после выложите последние пять карт сверху этих десяти.

Элиз попыталась представить себе предназначение, но это было слишком сильное определение для ее скромной жизни. Будущее всегда представлялось ей неведомым, и все, что она могла себе вообразить, — это кем они станут как профессионалы через десять лет. Элиз разложила последние пять карт, и отрешенность, владевшая ею, улетучилась.

— Для некоторых людей, — промолвил предсказатель, — гадание может стать волнующим или духовным событием. Оно может затронуть душу и дать глубокое понимание. Если вы чувствуете себя необычно, это в порядке вещей.

— Со мной все нормально. — Она улыбнулась ему в подтверждение своих слов. — Так с чего мы начнем?

— С вас, конечно, потому что вы — центр группы.

Он подался вперед и перевернул лицом вверх средний набор карт, поглядел на них с минуту, перед тем как заговорить.

— Эта карта говорит о том, кем вы были. — Он постучал пальцем по нижней карте, на которой была изображена прекрасная женщина с крестом на груди, сидящая на троне. «Верховная жрица». Эта карта принадлежит к старшим арканам. Она говорит, что в прошлом вы были пассивны, терпеливо ожидая перемены в окружающих людях или обстоятельствах. Но вы также были одарены прекрасной интуицией, позволявшей вам чувствовать то, что для других оставалось таинственным и непознанным.

На второй карте был изображен мужчина в мантии с деревянным посохом в каждой руке.

— Пара жезлов говорит нам, что настоящее требует от тебя смелых поступков. Жезлы вообще масть действия и движения, это и есть самое трудное, с чем вы столкнулись в ваших взаимоотношениях. Но так как эта карта из младших арканов, ситуация не станет для вас неразрешимой. Заметьте, что карт этой масти всего две. Это означает, что вам предстоит решать задачу один на один.

Элиз тут же подумала о Джеймсе. Что же еще это могло означать?

— Верхняя карта — это карта вашего предназначения. — Он указал на ангела с сияющим нимбом и двумя кубками. Карта называлась «Умеренность». — Эта карта тоже из старших арканов и символизирует компромисс, баланс и целительство. В контексте взаимоотношений это могущественная роль. Вы будете той, кто удержит остальных четверых вместе, сдерживая и врачуя тех, кто вас окружает. У вас есть на данный момент вопросы о гадании?

Ее взгляд переместился с карт на широкое лицо гадателя. Как он мог постичь так много? Дрожь пробежала по ее телу. К этому гаданию не отнесешься как к чепухе.

— Нет, — ответила Элиз. — Пожалуйста, продолжайте.

— Очень хорошо. — Он обратился к тем картам, что были выложены справа от нее. — Эти карты представляют того, кто близок вам.

Нижняя карта изображала рыцаря верхом на гарцующей лошади, с деревянным посохом в одной руке.

— «Рыцарь жезлов» говорит нам о ком-то, кто проявлял творческий подход и энергию в прошлом, однако был переменчив и склонен кидаться из одной крайности в другую. Намерения таких людей искренни, но дух склонен к невоздержанности.

Элиз усмехнулась, представив, что было бы, услышь Эшвин подобное описание. Наверное, к лучшему, что он вышел на улицу.

Средняя карта в этой тройке именовалась «Луна». На ней были изображены две собаки, которые лаяли в ночное небо а луна хмурилась на них сверху.

— «Луна» говорит нам, что этот человек сейчас испытывает страх, тревогу и замешательство. Такие люди склонны к фантазиям и ярким мечтам, а это приводит к потере направления или потере сосредоточенности. В контексте этих карт, в свете «Луны» виден изменчивый дух «Рыцаря жезлов». Из-за этого и ввиду того, что эта карта из числа старших арканов, те сложные задачи, которые решает сейчас этот человек, имеют величайшее значение.

Он сделал паузу и посмотрел ей в глаза. Что-то подсказывало ей, что он знал, о ком они говорят.

— Эта карта тоже из старших арканов. — Гадатель на Таро указал на последнюю из трех карт. Она называлась «Звезда», на ней была изображена обнаженная женщина, наполняющая бассейн водой, а над ее головой светились звезды. — Эта карта означает надежду, вдохновение, творчество и щедрость. Она говорит нам, что если человек будет способен преодолеть трудности «Луны», то он станет «Звездой» и в средоточии его существа воцарится безмятежность. Когда нечто создается из равновесия, такое создание безупречно. — Он поднял глаза, давая ей возможность задать вопросы.

Элиз отрицательно помотала головой и сказала:

— Продолжайте.

Прорицатель взял пять карт, лежавших слева.

— Эти карты представляют того, кто далек от вас. Это может означать действительное расстояние или пропасть в ваших отношениях, которую вам не преодолеть. Не делайте ошибки, предполагая, что люди, далекие от вас, не важны в вашей жизни. Если они появились в этом гадании, они имеют значение.

Нижняя карта называлась «Король мечей». На ней был изображен король, сидящий на троне с мечом в правой руке.

— Интересно, — сказал гадатель. — Этот человек — властная и уверенная в себе личность. «Король мечей» говорит нам, что он интеллектуал, наделенный ясным умом, но часто в ущерб эмоциональному балансу и способности чувствовать.

Снова — грубоватый, но достоверный портрет, на этот раз Эрика.

— Трудности, с которыми столкнулся этот человек в данный момент, представлены картой «Император». — Прорицатель указал на центральную карту, изображающую короля, сидящего на троне со скипетром в правой руке. — Она означает упорядоченность, разум и властность. Следовательно, настоящее требует привести хаос в порядок, найти принцип или понять систему. Так как карта принадлежит к старшим арканам, мы понимаем, что задача перед ним трудновыполнимая и представляет собой поворотный момент в его жизни. Заметьте, во всем гадании нам встретились две фигуры, сидящие на троне. Это намекает на человека, которому нужен контроль или власть. Однако «Солнце» говорит нам, что, если он справится с нынешними задачами, его судьбой станет не властвование, а просвещение.

Элиз посмотрела на последнюю карту. Гермафродит сидел верхом на белой лошади, а над ним сияло солнце.

— Это карта сильной интуиции, жизненной силы и уверенности, — продолжил гадатель. — Она может означать, что человеку придется поступиться властью ради познания, но точно сказать трудно. Взаимосвязи запутанны и сложны.

Элиз сильно жалела, что при ней нет диктофона, — после она могла бы прослушать запись.

— Три карты над вашей картой представляют того, с кем вы близки. Эта любовь основана не на внешней привлекательности, это любовь, проистекающая из заботы о том, кого вы принимаете таким, какой он есть, и с кем у вас есть что-то общее.

Нижняя карта открыла изображение молодого человека держащего пятиконечную звезду, заключенную в круг.

— «Паж пентаклей» говорит нам о том, что этот человек игрив, как ребенок, живет ради удовольствия и действует импульсивно. Он непредсказуем и симпатичен, но часто не умеет распоряжаться деньгами и проматывает все нажитое.

Джеймс — не узнать его было невозможно.

От средней карты у Элиз перехватило дух, как ни предупреждал ее гадатель не толковать карты по отдельности. Карта «Дьявол» изображала женщину и мужчину, прикованных к трону крылатого демона.

— «Дьявол» символизирует зависимость, невежество и пессимизм. Он говорит нам, что этот человек находится в какого-то рода рабстве, возможно, зависимости от привычки, даже не осознавая этого. Так как это карта старшего аркана, мы знаем, что сейчас ситуация обострена, возможно, этому человеку угрожает опасность.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, молча: выражение темных глаз было необъяснимо.

— Ввиду того, что вашей задачей является выступать от имени другого, предположу, что этот человек нуждается в вас. — Гадатель вернулся к изучению карт.

Последняя карта изображала королеву в короне, со скипетром, сидящую на троне.

— «Императрица» говорит нам, что если этот человек сможет освободиться от своей рабской зависимости, то жизнь его будет причудливой, изобильной, а здоровье — крепким. Эта карта тоже из старших арканов, у нее есть прямая связь с земным, то есть материальным, благополучием. Заметьте, что она означает полную перемену судьбы относительно той, что предсказал «Паж». Это довольно редкое сочетание.

Он обратился к последнему набору карт, лежащему лицом вниз:

— Эти карты представляют того, с кем, вы думаете, у вас не много общего. Может статься, что он снисходит до вас или просто является отражением тех ваших черт, которые вы не одобряете. В любом случае этот человек не того уровня, к какому стремитесь вы.

Нижняя карта называлась «Отшельник». На ней был нарисован человек в плаще с капюшоном, держащий фонарь и опирающийся на посох. На средней карте был молодой человек с нимбом, свисающий с дерева вниз головой. Надпись гласила, что это «Повешенный». Прорицатель поджал губы, перевернув ее. Последняя карта называлась «Колесница» и изображала вооруженного человека, едущего в колеснице, в которую были запряжены два сфинкса.

— У вас интересные друзья, — сказал гадатель. — Это гадание — одно из самых сложных, не только потому, что все трое принадлежат к старшим арканам, но и потому, что «Повешенный» — одна из наиболее загадочных карт во всей колоде.

Потирая виски, он склонился над картами. Элиз ловила каждое его слово.

— «Отшельник» говорит нам, что взор этого человека обращен вовнутрь, но он любопытен. Он ищет ответы в себе, жаждет правды, но нуждается в уединении, чтобы постичь значение истины. Такова сущность «Отшельника». «Повешенный »учит нас, что, сдаваясь на чью-то милость, мы выигрываем. Отдавая что-то, мы приобретаем. Урок «Повешенного» в том, что мы должны поддаться происходящему, чтобы его постичь. Вместе эти две карты говорят нам, что этот человек найдет истину не в уединении, а в принятии взаимоотношений между уединением и любопытством. Здесь есть также элемент самопожертвования, который я не могу постичь, этот человек, конечно же, одиночка, он обо всем имеет свое представление и не очень-то полагается на других.

Он задумался на миг, собираясь с мыслями.

— «Колесница» обещает победу и вершину самообладания, если человек сможет перебороть себя и отдаться на милость судьбы. Здесь кроется ирония «Повешенного». Самодисциплина достигается отказом от склонности к одиночеству, внушаемой «Отшельником». Победа в поражении — вот итоговый парадокс. Мне жаль, если я объясняю непонятно.

Прорицатель замолчал на минуту-другую, оглядывая лежащие на столе карты. Элиз заерзала в своем кресле, ожидая когда он заговорит. Секунда проходила за секундой, и тишина становилась все ощутимее. Наконец он поднял голову и уставился на нее широко распахнутыми темными глазами. Она снова мельком увидела кружение яркого света у него над головой и попыталась отгадать, что оно означает.

— Обычно я этого не предлагаю, но в вашем гадании присутствует необычайное количество карт старших арканов. — Даже отдаленные нотки юмора полностью исчезли из его голоса. — Если вы решитесь, я мог бы погадать на всю группу. Вы бы этого хотели?

Элиз взглянула на оставшуюся колоду на краю стола. Часть ее разума взывала к осторожности, но более решительная часть хотела докопаться до истины.

Она ощутила покалывание в пальцах, когда выкладывала еще три карты лицом вниз. Прорицатель несколько секунд смотрел ей прямо в глаза, его зрачки полностью сливались с черной радужной оболочкой.

— Эта карта представляет ваше прошлое. — Он перевернул нижнюю карту, открывшую башню в огне. В башню ударила молния, и люди падали с ее вершины вниз на скалы. — «Башня» — это кризис, перемена, откровение.

— Эта карта относится к настоящему. — Он перевернул среднюю карту, на которой было изображено огромное колесо в небесах. Сверху на нем восседал сфинкс, а покоилось оно на демоне, другие же крылатые создания кружили вокруг него в облаках. — «Колесо фортуны» — это предназначение, шанс, великое видение.

Гадатель перевернул последнюю карту, прищелкнув пальцами.

— Эта карта показывает ваше будущее. — Обнаженная женщина держала два скипетра, окруженных цепью. В каждом углу карты была изображена голова какого-то животного только в левом верхнем углу была человеческая голова. — Единство, гармония, осуществление. Три карты из старших арканов. Это... большая редкость. — Он встал и разгладил свое одеяние.

— Что-то не так? — Элиз тоже встала, выведенная из равновесия его реакцией.

— Вокруг вас вращаются жернова судьбы. Вмешательство в их промысел может быть катастрофическим. Я не могу больше ничего вам сказать. Пожалуйста, простите меня. — Он поклонился и направился от стола прочь.

— Подождите! — крикнула Элиз. — Я... я вам еще не заплатила.

— Платы не нужно, — сказал он, едва обернувшись. — Карты сами все рассказали.

— Ну так скажите мне хотя бы, как вас зовут, чтобы я могла поблагодарить вас должным образом.

Тогда он обернулся, но она не могла разгадать выражение его лица.

— Вы можете называть меня Рид, потому что этим я и занимаюсь. А теперь, полагаю, вам пора идти. Вас ждут.

Он ушел через прорезь в ткани палатки, и в этот момент она услышала громкие голоса во дворе.

Эшвин.

Ее сковал страх, но она вспомнила, что говорил ей прорицатель: настоящее требует от нее решительных поступков. Эшвин спорил со светловолосым угрюмого вида человеком, и казалось, до рукоприкладства остаются считанные мгновения. Ощущение чего-то знакомого воззвало к ее сознанию. Элиз повернулась к ступенькам и встретилась глазами со стоящей там женщиной. Она узнала ее — и сердце ее забилось чаще, пока они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Это была миссис Чизвик — постаревшая и согбенная, но все же та самая женщина.

Глубокое инстинктивное знание прошло между ними будто ток. Элиз сосредоточилась на облике пожилой дамы, и бледно-желтый цветок распустился в районе ее живота. Он был слабым, почти прозрачным, но он сказал Элиз все, что она хотела знать.

Мужчины, должно быть, почувствовали этот молчаливый диалог, потому что их спор прекратился. Миссис Чизвик не обратила на них никакого внимания и сказала Элиз:

— Пойдем. Пришло время сказать тебе то, что ты должна знать.

Элиз прошла мимо мужчин и взяла миссис Чизвик за руку. Она не чувствовала никакой угрозы, только добрую волю и, может быть, капельку сожаления. Вместе они одолели лестницу: молодая женщина поддерживала пожилую на пути к серому свету дня, а мужчины следовали за ними, храня грозное молчание.

Пара черных глаз наблюдала за ними из тени, но их обладатель не вмешивался в происходящее.

 

МОРГАН

Шорох переворачиваемой страницы или кашель, раздававшийся время от времени, были единственными звуками в читальном зале Дома Сената. Тишина должна была бы помочь Морган сосредоточиться на том, что она читала. Однако язык ученых шестнадцатого века был архаичен, а смысл зачастую противоречив, и хотя она знала, что это исследование важно для нее, никак не могла вчитаться текст. Она потеряла нить авторских рассуждений еще на полпути: они наполовину состояли из предположений, наполовину из догадок; а чувство, что за нею наблюдают, заставило ее обернуться и посмотреть через плечо назад.

Было нелегко забыть, что произошло здесь в прошлый раз.

Этот садист Эрик настоял, чтобы она вернулась в библиотеку. Статьям в Интернете нельзя доверять, сказал он. К тому же он усваивал больше, пробегая глазами страницу, а не картинку на мониторе. Все это было замечательно, но не на него же здесь напали.

У Эрика точно не возникало никаких проблем с концентрацией. Он с головой ушел в толстый том, в котором описывалось происхождение ордена Просветляющего Восхода, и его, похоже, совершенно не волновало, что Морган отвлекается, и это злило ее еще пуще.

— Эрик, я думаю, нам надо уйти. — Это прозвучало резко, но она ничего не могла с собою поделать.

— Почему? — Он даже не оторвал взгляда от страницы.

Она выхватила у него книгу, заставляя его посмотреть ей в глаза:

— Потому что я устала, голодна и напугана и из этих ощущений ни одно не доставляет мне удовольствия.

Эрик моргнул за стеклами очков.

— Но мы только сдвинулись с мертвой точки.

— Что, правда? И как ты пришел к этому выводу? Большая часть прочитанного мною — суеверный бред, противоречащий сам себе на каждом шагу.

— Да, это так, — признал он, — но некоторые постулаты встречаются снова и снова в разных документах. А уж ты-то должна знать, что такие перекрестные ссылки указывают на глубоко скрытую истину.

Морган нахмурилась, и Эрик поспешил продолжить:

— Например, члены ордена Просветляющего Восхода изучали философские аспекты иудейской каббалы, мистический неписаный закон, по легенде идущий от Авраама.

— И?.. — Морган изобразила заинтересованность: все лучше, чем вчитываться в один и тот же абзац сотню раз.

— В своем первоначальном виде, — продолжал Эрик, — каббала была известна как тайное общество, толковавшее истинное значение Библии. Каббалисты верят, что Ветхий Завет — не более чем метафора. Их тайны были доверены бумаге не ранее одиннадцатого — тринадцатого веков. С тех пор завуалированные и скрытые ссылки на них были в искаженном виде применены по разным назначениям, таким как карты Таро и гематрия. Это явление порой называют алхимией.

— Гематрия? — На этот раз Морган не пришлось изображать интерес.

Эрик ухмыльнулся:

— Присвоение числовых значений буквам для вычисления тайного смысла текста. Это завораживает, не правда ли.

— Да уж, но как это все связано с нами?

Эрику было несвойственно отклоняться от темы изыскания, но против такой исторической загадки ему было не устоять.

— Мне нужно дочитать, но мне представляется, что адепты Просветляющего Восхода изучали два основополагающих документа. Сефер Йецира, Книга творения, описывает создание Вселенной, как самоотождествление Господа, в десять этапов. Эти этапы, или эманации, называются сефирот. Подразумевается, что каждая сефира обладает уникальными свойствами, включая выражение имени Господа, высвобождающее его мощь.

— Завораживает, — процедила она саркастически.

— Морган, одно из таких имен — Элоим Саваоф.

— Ты о том имени, которое слышал там, в развалинах?

— Именно. — Эрик коротко кивнул. — Второй документ называется Книга Зогар. По поводу даты ее написания не утихают споры, но предполагается, что в ней содержатся ключи, раскрывающие тайное значение первых пяти книг Библии.

— Которые описывают создание Вселенной, изгнание человека из рая и грехопадение.

— Замечательно, — похвалил ее Эрик. — Ты помнишь, чему тебя учили в воскресной школе.

— Удовольствия мне это не доставляет, — парировала Морган, недовольно скривившись.

— Все эти темы как-то связаны, — продолжил размышлять Эрик. — Я пока не уверен, но каббала, похоже, находится в эпицентре событий. И еще один нюанс. Везде упоминается цифра «пять». Я уверен, что это неспроста.

— Нас пятеро. — Кожу на лбу Морган стало покалывать, и она беспокойно оглянулась.

— Ив группе Чизвиков пятеро участников. И у пентаграммы пять углов и сторон. И Книга Зогар посвящается первым пяти книгам Библии.

— Ладно, может, в этом ты и прав. Но до закрытия зала осталось совсем ничего, так что хорошего понемножку.

— Успеть бы только дочитать этот том. Я знаю, что скоро докопаюсь до сути.

— Тогда давай дочитывай.

Морган со вздохом вернулась к своей книге и попыталась сосредоточиться на словах. После двух абзацев ее внимание снова рассеялось. Нашли ли Эшвин и Элиз Джеймса? Стоит ли ей и дальше корпеть над диссертацией после того, что сказал Тэг? Произошедшее с момента столкновения в стенах библиотеки ставило под сомнение самые основы ее жизни. Если она не психолог, то кто же? Кем является Морган Биллинг без этой докторской степени?

Какое-то неуловимое ощущение отвлекло ее от неутешительных мыслей. Это было похоже на знакомый запах, который ни с чем не связать в памяти, или на воспоминание, настолько смутное, что узнавание происходит только инстинктивно. Морган не могла определить источник, но у нее чесался лоб, и этого было довольно.

— Эрик, мне кажется, сюда кто-то идет.

Он поднял голову и посмотрел на нее, уловив напряженность в ее голосе.

— Кто? Куда?

— Я не знаю, — ответила она, оглядываясь вокруг себя. — Но они приближаются.

Эрик захлопнул книгу.

— Пора идти. — Он схватил их сумки и направился к лифту. — На лифте или по лестнице?

— Я не уверена.

— Морган, прикрой лоб, — прошептал он.

Она натянула берет до бровей, поняв, что проявился третий глаз. Эрик нажал кнопку вызова лифта, одновременно поглядывая в сторону лестницы и остальных дверей. Он был настороже, но не впадал в панику. Ощущение усилилось, и Морган задрожала.

— Оно приближается, — пробормотала она себе под нос.

Двери лифта разошлись, а за ними оказались Гордон Чизвик и Ричард.

Мистер Чизвик первым оправился от неожиданности.

— Как раз те, кого мы искали, — сказал он дружеским тоном.

Эрик шагнул вперед и заслонил собою Морган.

— Вам нечего опасаться. — Мистер Чизвик поднял обе ладони кверху. — Мы пришли к вам на помощь.

Двери лифта стали закрываться. Ричард придержал их, и они с мистером Чизвиком вышли на площадку.

— Боюсь, ваши намерения остаются для нас неизвестными, — произнес Эрик.

Морган удивилась тому, как ровно звучит его голос. Чувство общности, преследовавшее ее, исходило от Ричарда. Он почувствовал, что она смотрит на него, улыбнулся ей и иронически закатил глаза в адрес остальных двоих. Почему ее так притягивает этот человек? Ее лоб запульсировал от смутного осознания.

— Что не удивляет, учитывая обстоятельства, — признал мистер Чизвик. — Но вам доподлинно известно, что мы вас защищали.

— Чего вы от нас хотите? — спросила Морган, выглядывая из-за плеча Эрика.

— Рассказать вам правду, моя дорогая. Ни больше ни меньше.

— Да неужели? — с издевкой процедил Эрик. — Не опоздали ли вы на пару-тройку недель?

Тень раздражения промелькнула по лицу мистера Чизвика, исчезнув настолько быстро, что Морган едва заметила ее.

— Мы все в большой опасности с тех пор, как Джеймс исчез. Сейчас мы все заинтересованы в том, чтобы вы были вооружены необходимыми знаниями.

— И что это за знания? — Эрик сжал руку Морган, чтобы та промолчала.

— Только не здесь. — Мистер Чизвик оглядел библиотеку.

— Тогда где же?

— В доме Эшвина и Элиз, — ответил Ричард. — Мы встретимся с ними, а также с Марджи и Порриком.

Морган пытливо заглянула в серые глаза Ричарда и не увидела в них лжи.

— Эрик, мне кажется, им можно доверять.

— Уверена? — спросил он, рискнув взглянуть на нее.

— Да.

Эрик вздохнул.

— Ладно. Мы выслушаем вас. Надо понимать, что вы дорогу знаете?

Мистер Чизвик улыбнулся и нажал кнопку вызова лифта.

 

ГОРДОН

Было очевидно, что они ему не доверяют.

Легко было их понять, вот только времени на это совсем не осталось. Тонкий налет вежливости, навеянный предложением Элиз выпить чаю или кофе, мог улетучиться в любой момент.

Гордон поставил чашку с недопитым чаем на кофейный столик. Марджи и Поррик выпрямились, как по сигналу, но Ричард продолжал молча смотреть в окно. С момента его столкновения с Тагирироном в библиотеке он временами впадал в апатичную отрешенность.

Элиз и Эшвин сидели на диване, держась за руки. На ее лице в равной мере отражались настороженность и любопытство, но он смотрел на гостей с неприкрытой враждебностью. Морган сидела справа от Элиз и внешне выглядела собранной, хотя даже не прикоснулась к чаю. Эрик выбрал одно из кресел с жесткой спинкой возле обеденного стола, так же как и Гордон.

— Позвольте мне начать со слов благодарности, — заговорил Ричард глубоким низким голосом, используя тембр как неожиданный прием, чтобы разрядить напряжение. Эрик был ключом к этому разговору. Остальные последуют за ним, так что речь адресовалась преимущественно ему. — У вас нет причин нам доверять, — продолжил он, — но вы открыли для нас двери своего дома и готовы нас выслушать.

Марджи закивала. Это им на руку. Она самая искренняя в каббале, ей поверят прежде, чем ему.

— Я подозреваю, что у вас множество вопросов, и надеюсь ответить хотя бы на некоторые из них сегодня же. — Голос его зазвучал более решительно. — Но будут и такие вопросы, на которые я ответить не смогу, либо потому, что у меня недостаточно знаний, либо потому, что тема запретна.

Эрик зашевелился, но Гордон не поддался искушению выложить им сразу все, что он имел сообщить. Они поклялись хранить тайны Ипсиссими и Храма, и эту клятву они сегодня не нарушат.

— К тому же вам столь много предстоит узнать, что мне нечего и надеяться рассказать все за один присест. Вам потребуется время, чтобы усвоить все преподнесенные знания и чтобы оценить, как распорядиться ими.

— Пора бы уже и начать, — хмуро сказал Эшвин.

— Я понимаю ваше нетерпение, — отозвался Гордон. — Полагаю, Эрик вам уже рассказал что-то о каббале после того, как ваша память была восстановлена?

Лицо Эрика осталось непроницаемым, но глаза Элиз расширились, и Гордон понял, что попал в точку.

— Каббала, как ее понимают сегодня, — это искаженная совокупность знаний. Ее изначальные истины изменили до неузнаваемости, хотя они всегда были завуалированы либо с помощью кода, либо с помощью метафор. Вы согласны, Эрик?

Эрик никак не отреагировал, разве что его вечно мрачное выражение лица стало еще мрачнее. Гордон восхитился его самообладанием.

— На то есть две веские причины. Во-первых, хранители этого знания позволили ему превратиться в прах, потому что давным-давно было решено, что это наиболее безопасный путь. Во-вторых, тайны каббалы всегда передавались изустно. Они переходили от поколения к поколению, их рассказывали у костра, в глубине пещер и позже — в генизах, тайных местах внутри храмов. Даже наиболее ранние тексты являются сравнительно недавними дополнениями, искаженными многовековыми пересказами и приукрашиваниями. Истинная мощь в другом.

Лицо Эрика по-прежнему оставалось безучастным, но Гордону было понятно, что тот слушает. Их родство в таинстве Элоима Саваофа напомнило о себе.

— Первый и наиважнейший символ в каббале — это Древo жизни.

Гордон вынул из рюкзака свиток и развернул его на кофейном столике, прижав по углам блюдцами. Рисунок был несложный: одиннадцать кружков, расположенных на трех параллельных стволах, каждый соединен с соседним вертикальными, горизонтальными и диагональными линиями. Центральный ствол образовывал и основание, и вершину Древа.

— В этом Древе сокрыты основополагающие тайны каббалы, — продолжил Гордон. — Десять кружков известны как сефирот, или олицетворение Господа. Считается, что, когда Айн Соф, каковой является воплощением Господа, превосходящим постижимое человеком, решил отобразить Вселенную как мы ее знаем, Его творческий порыв воплотился вот в таком Древе. — Гордон набросал изломанную линию через все круги, начав от Кетера и зигзагообразно, как молния опуская ее вниз, соединяя круги в порядке их нумерации. — Каждая сефира есть элемент реальности, какой мы ее знаем, движущейся от абстрактного к физическому...

— Существует одиннадцать сефирот, — прервал его Эрик мягко, но веско.

— Нет, только десять, — ответил Гордон. — Последний кружок, о котором вы говорите, — это Даат, или знание. — Гордон указал на кружок на центральном стволе, сразу под вершиной. — В библейском смысле это самосознание, коим Древо познания наделило Адама и Еву. Его присутствие разделило Древо жизни на три столпа, которые вы видите сегодня. Правый столп известен как Столп Милосердия, левый — как Столп Суровости, а центральный — как Столп Сознания.

— Добро, зло и совершенство, — пробормотал Эрик.

— Правильно.

Что ж, этот мальчик явно сделал домашнюю работу.

— Вы перейдете к делу в обозримом будущем? — спросил Эшвин.

Гордон покачал головой. Как он похож на Поррика: нетерпелив и беспокоен в равной степени.

— Мы считаем, что Сотворение мира не завершено. Даат отделил человечество от Айн Соф, триединства трех наивысших сефирот. Это разделение создало почву для постоянной борьбы за первенство между силами Милосердия и Суровости. Орден Просветляющего Восхода призван примирить враждующих, объединяя человечество под эгидой Столпа Сознания, единственного истинного пути к Господу. — Гордон пристально посмотрел поочередно на каждого из членов новой каббалы. — И каждый из вас был избран, чтобы помочь нам.

Это было все, что он решился поведать им на данный момент.

Морган, Эшвин и Эрик заговорили одновременно. Когда их голоса утихли, в воздухе повис только вопрос Эрика:

— Почему мы?

— Этого я не могу вам сказать, — ответил Гордон. Он примирительно поднял вверх руки, предвидя их возражения. — Что я могу вам сказать, так это то, что вы вчетвером, да еще Джеймс, в какой-то мере сами вызвались исполнить эту миссию. Вам не удалось бы обнаружить развалины поодиночке. Только вместе вы смогли пройти все преграды, которые стоят на пути к этому священному месту.

— Я не понимаю, — сказал Эшвин. — Объясните.

— Спиритическое число человечества — пять, — продолжил Гордон, — потому что в человеческой душе пять элементов. Каббала представляет эти пять элементов.

— Это чакры, — сказала Элиз. — Вот что они есть. Каждый цветок — это выражение души человека.

— Почти. — Гордон улыбнулся ей. — Душа человека — это выражение пяти нижних сефирот, которые творческий импульс Айн Соф изваял из плоти. Чакры есть метафизическое воплощение каждой из сефир, а также источники ваших даров. Вместе вы образуете пятигранник каббалы, мощнейший символ человеческой души.

— Где Джеймс? — спросил Эрик.

— Мы не до конца уверены, — без колебаний ответила Марджи. — Одна из нашей каббалы, Рэйчел, оберегала его, но мы утеряли контакт с ней. Очень вероятно, что она мертва, а он попал под влияние слуг Суровости.

— Что это означает? — спросила Элиз и крепче сжала руку Эшвина.

Гордон тяжко вздохнул. Потеря Рэйчел причиняла ему острую боль, скрытую под внешней маской ледяного самоконтроля.

— Древо жизни показывает нам, что в мире существуют две силы, обреченные на извечную, но тщетную борьбу за превосходство. Мы считаем, что последователи Суровости захватили Джеймса и его хранительницу Рэйчел.

— Суровости? — повторила Морган, обращаясь к Ричарду. — Ведь так вы называли того человека в библиотеке? Слугой Суровости?

— Да. — Ричард с силой потер лицо, но затравленное выражение притаилось в его глазах.

Дополнительных пояснений от Ричарда не последовало, и на первый план выступил Гордон.

— Столп Милосердия олицетворяет собою все самое добродетельное в человеческой натуре. Честность, самопожертвование, преданность, ученость и праведность. В основополагающем смысле это сама жизнь, ибо все эти добродетели помогают нам развиваться и расти. Столп Суровости — прямая противоположность. Он представляет собой все наши пороки, все наши слабости и страхи. В буквальном смысле Суровость есть отсутствие жизни, потому что она суть конфликты, упадок, жесткость, бездушие и пустота. Ни жизни, ни роста, лишь бесплодие и бездеятельность.

— Короче, добро и зло, говоря другими словами, — подытожил Эшвин.

— Все это намного сложнее, чем просто добро и зло, — ответил Поррик.

— Оставьте свои споры на потом, — сердито оборвала их Элиз. Она обратилась к Гордону: — Так вы ведете к тому, что Джеймс может сейчас быть пленником тех, кто поклоняется пустоте и смерти?

— По сути, да, — признал Гордон. Кровь отлила от лица Элиз.

— Именно поэтому вам нужно укрыться в убежище Храма Просветляющего Восхода, — заключил Гордон. — Слуги Суровости придут и по ваши души, а без Рэйчел мы не сможем вас защитить.

— Зачем? — спросила Морган. — Чего им от нас нужно?

— Они хотят обрести власть над вами в своих собственных целях, — неожиданно ответил Ричард.

Возможно, разговор о Суровости вызвал его интерес, решил Гордон.

— Тот, кто приставал к вам в библиотеке, — один из них, — прибавил Ричард.

— Какая им польза от власти над нами? — спросил Эрик. — Наводит на подозрения, что у нас есть доступ к чему-то, чем они хотят завладеть.

— Этого я тоже не могу вам сказать, — ответил Гордон. Парень соображает быстро, может, даже слишком быстро. — Но старшие над нами, в Храме, могут.

— Забудьте о Храме, — вмешалась Элиз. — Что с Джеймсом? Мы не можем его бросить.

— Он для нас недоступен, — ответила Марджи. — Мы дали клятву охранять вас — каждого поодиночке. Теперь, когда Рэйчел умерла, мы не можем поставить под удар четверых в погоне за одним.

— Так вы знаете, где он? — спросила Элиз. — Скажите мне.

— Где-то в Озерном крае, — откликнулся Гордон. — Последняя весточка, полученная нами от Рэйчел, дала понять, что она следит за ним именно там. Может быть, нам удастся до него добраться, когда вы укроетесь в Храме, но до этого мы не станем даже пытаться.

— Где этот Храм? — спросил Эрик.

— На севере.

— Где именно на севере?

— Далеко на севере, — ответил Гордон. — Его местоположение — тайна.

— Ну кто б сомневался, прах побери, — процедил Эшвин. — у вас, ребята, куда ни плюнь — все тайны. Только что вы говорили, что расскажете нам все, что нам нужно знать, и тут же отказываетесь отвечать на любой наш мало-мальски значимый вопрос.

— Это в Шотландии, — сказал Поррик. — И закроем тему.

Эшвин гневно на него воззрился.

— Я предупреждал, что будут темы, на которые мне запрещено говорить, — мягко заметил Гордон. — Если вы согласитесь укрыться в Храме, старшие над нами смогут ответить на все ваши вопросы. У нас есть фермерский дом неподалеку от Озерного края. Мы можем переночевать там и заодно навести справки о Джеймсе, но нам нужно отправляться в Храм. Только так мы сможем защитить вас.

Гордон затаил дыхание, хотя старался не выдать своего напряжения. Он хорошо поработал над наживкой. Это — ответ для Эрика, безопасность Джеймса — для Элиз и защита — для Эшвина и Морган. Но заглотят ли они приманку?

— Почему мы должны вам поверить? — спросила Элиз.

— Мы ничем вам не навредили, — ответила Марджи. — И я знаю, что ты, Элиз, чувствуешь нашу доброжелательность.

— Может, и так, но и открыто вы с нами не говорили, — промолвила Морган. — Сказали бы вы нам хоть слово, если бы мы с Эриком не восстановили память?

— Наверное, не так скоро, — признал Ричард, — но обязательно сказали бы. Мы не все были согласны с тем, чтобы держать вас в неведении, но мы надеялись, что незнание убережет вас от опасности. — Ричард взглянул на Гордона.

— Только не уберегло, ведь правда? — констатировал Эрик. — Джеймс попал в беду, а вы теперь хотите, чтобы мы последовали за вами и укрылись в некоем тайном месте, ничего не зная ни о вас, ни о вашем драгоценном ордене, ни о том, что вообще творится. Не слишком заманчивая перспектива.

— У вас есть идея получше? — ласково поинтересовался Гордон.

— Нам нужно побыть одним и обсудить наше решение, — сообщил Эрик.

— Конечно, — ответил Гордон, теперь уже уверенный в их ответе.

— У меня, правда, есть последний вопрос. — Эрик подался вперед, пристально глядя сквозь линзы очков. — Что находится под развалинами?

Гордон откинулся и глубоко вдохнул:

— Наиглавнейший ответ на все вопросы, которые вы могли задать, Эрик.

 

ДЖЕЙМС

Джеймс покачивался на волне, как безвольная водоросль, ставшая игрушкой противоборствующих течений. Он лежал на спине, широко раскинув руки и ноги, в его светлых глазах отражалось бескрайнее небо. Море омывало его тело и вода забивалась в уши. Прямые волосы ореолом стояли вокруг головы, словно заросли ламинарии. Он лежал на волне, радостно впитывая мгновения неожиданного спокойствия.

На каком-то уровне сознания Джеймс знал, что это происходит во сне. Его мозг говорил ему, что он плывет по теплому соленому морю, но его нервные окончания вступали с ним в спор, потому что одежда оставалась сухой. Его качал прибой, а тело оставалось неподвижным. Небо без единого облачка простиралось над его головой синей бесконечностью, хотя глаза Джеймса были закрыты. Он был в Озерном крае, в сотнях миль от средиземноморского миража, и все же он был и в нем.

Его тревожило то, что он находится в двух местах одновременно. На миг он напрягся, пытаясь сосредоточиться на известной ему реальности, но море не отпустило.

Соленая вода сомкнулась над его лицом и заструилась в его открытый рот, как жидкий воздух. Она заполнила его легкие, но он продолжал дышать. Горизонт погрузился в сверкающую зеленую водную гладь.

К нему осторожно подбирались видения и тут же бросались прочь. Одно было смелее остальных, оно подплыло почти на Расстояние вытянутой руки. Джеймс проплыл сквозь оставленный им след и мельком увидел мальчишку, пинающего футбольный мячик на улице какого-то пригородного поселка. Образ улетучился, оставив след из пузырьков и смутное ощущение узнавания. Знал ли он этого мальчика?

Ближе подплыли другие видения. Он смотрел на них завороженно. Они скользили мимо, безразличные к его присутствию, а он восхищался их необычностью и грацией.

Пузырь воздуха проплыл мимо его лица, и он увидел высокого мужчину в темном пальто, смеющегося, с сигаретой в одной руке и пивной кружкой в другой. Еще один пузырь — и снова тот же мужчина, произносящий на сцене монолог перед восхищенной публикой.

Этот знакомый на вид человек появлялся повсюду, куда бы ни взглянул Джеймс. Он сидел на лекции в большой аудитории, перед тем как сцена сменилась и он увидел драку на темной улице. Он стоял один посреди зала суда, отовсюду на него с осуждением смотрели недружелюбные лица. Теперь он был в баре с четырьмя другими людьми, слезы подступали к горлу от слов одного из них. Говорила женщина со светлыми вьющимися волосами.

В его бессознательном мелькнула догадка, но механизм до конца не переключился.

Ярко-синее видение подплыло к нему, извиваясь по течению изящными волнообразными движениями. Оно остановилось, изучая его, и он увидел пылающую голубым пламенем пентаграмму, горящую в воздухе над каменным полом. Видение развернулось и отбыло, унося с собой свое сияние. Сильное ощущение дежавю боролось с полудремой, но приближающийся темный пузырь отвлек его.

Оттенок морской волны стал насыщеннее при приближении этого пузыря. Всепроникающий холод пронизал воду. Пузырь подплыл ближе, но единственное, что было в нем различимо, — это очерчивающие его тени. Стали слышны два голоса, словно шепот в подводной пещере, искаженный толщей воды.

— Ты уверена, что он не слышит тебя?

— Да, Саммаэль, я уверена. Он погружен в собственные раздумья и не вынырнет оттуда, пока я того не пожелаю.

— Не убивай его, Лилит. Он нужен нам живым.

— Я это прекрасно знаю, но доставлю себе иное удовольствие.

— Удовольствие приведет тебя к краху, как приводило доселе.

— У тебя есть свои заботы, займись ими, Саммаэль. Надеюсь, ты не отважишься указывать мне на мои. Какие меры ты предпринял, дабы обезопасить инициированного в таинство Элоима Саваофа?

— Покуда никаких, но его жажда знаний делает его уязвимым. Он достаточно скоро дозреет до жатвы.

— А что до остальных?

— Тагирирон попытался подобраться к темноволосой женщине, но безуспешно.

— Он глупец, а нам его ошибки не по карману.

— Вмешался адепт Просветляющего Восхода, но Тагирирон заверил меня, что эта помеха скоро будет работать на нас.

— Ему помешал один-единственный адепт ордена? Как такое могло случиться?

— Он призвал на помощь защиту своего ангельского престола. Тагирирон не мог открыть свою истинную сущность на глазах той женщины.

— Я готова это понять, но у нас почти не осталось времени.

— Я в курсе, Лилит. Гамалиэль готов напасть на индийца. Тот чудаковат, даже среди людей, и пока что умудрялся уцелеть только благодаря помощи своей светловолосой подруги.

— В ней кроется величайшая угроза, — произнес женский голос. — Какие шаги предпринял Орев Зарак?

— Никаких. Он полностью признал, что не смог найти слабости, за которую мог бы зацепиться.

— Это нелепо! Она смертна, а значит, склонна ошибаться. — Воистину так, но наилучший способ ослабить ее — через других. Они более податливы, а в одиночку она не выстоит.

— Ореву Зараку будет весьма удобно, если мы сделаем за него всю работу. Мы должны нарушить единство их каббалы. Только он может этого добиться, сломив ее. Попомни мои слова — в ней ключ ко всем нашим устремлениям.

— Я понял, но доносятся также и тревожные вести о том что в этом мире проявился Метатрон. Мы должны удвоить бдительность.

Женский голос что-то ответил, но диалог пропал из виду вместе с пузырем. Джеймс содрогнулся. Вода стала более холодной и мутной. Пришло время всплывать на поверхность, пока толща воды не придавила его к самому дну. Он поднимался медленно, как воздушный шар, выпускающий воздух и стремящийся подняться на поверхность, пока совсем не сдулся. Внезапно он заспешил. Толща воды давила на него, однако вода же его и выталкивала, и какое-то время он колебался в равновесии. Столб золотого света пронизал воду — и тени бросились врассыпную.

Внутри светового столба зазвучало одно-единственное приказание:

— Восстань!

Воду прорезали когти, сомкнувшиеся вокруг его тела. Они поднимались вверх, разрезая волны, чтобы вынырнуть к сияющим небесам.

Поверхность океана уменьшилась, солнце играло бликами на его зеленой глади. Соленая вода потоком лилась из его рта и ноздрей. Мокрые волосы облепили ему лицо, а соль разъедала глаза.

Первое пробуждение ледяного ужаса зашевелилось в глубине его души.

Зеленый океан разделял два противоположных берега. Один покрывала тьма, в то время как другой озаряло рассветное солнце. Крылья над его головой мерно хлопали, неся его по воздуху.

Струи ветра омывали его тело, но, чувствуя это, он сознавал, что где-то он лежит неподвижно. Когти сомкнулись плотнее вокруг его безвольного тела, но Джеймс не почувствовал боли.

Они летели к залитой солнцем земле, приближаясь к цели с невероятной скоростью. Каменистые овраги под ними чередовались с вереницей холмов. Мерные взмахи над его головой прекратились — крылья распахнулись, чтобы медленно планировать вниз. Деревья-гиганты вырисовывались в сплошной массе листвы, покрывавшей землю. У изгиба круто поднимающейся долины блестело озеро, и снова его посетило чувство смутного узнавания.

Он уже видел это озеро.

Он был тогда среди холмов и деревьев.

Тогда он искал что-то. Нет, кого-то.

Они кружили над озером по все более тугой спирали. Когти выпустили его без предупреждения. Ветер и волны бросились ему навстречу.

Он услышал слова за миг до того, как достиг поверхности: «Когда час пробьет, помни, что нет несмываемых пятен». Это произнес глубокий мужской голос, в котором слышалась неуместная нотка иронии. Но в нем была и теплота утешения.

Джеймс с силой врезался в воду — и больше ничего не помнил.

 

МОРГАН

— Вчера вы говорили, что чакры — это метафизическое воплощение пяти элементов человеческой души, — сказал Эрик с заднего сиденья. — Что вы под этим подразумевали?

Морган изумленно посмотрела на Эрика. Он промолчал большую часть пути по трассе Ml, отвергая все ее попытки начать беседу. Мистер Чизвик, казалось, тоже был удивлен. Он развернулся на переднем пассажирском сиденье, чтобы посмотреть Эрику в лицо перед ответом. Ричард вел машину и не отводил глаз от дороги.

— Да, я это говорил, — согласился мистер Чизвик. — Вы хотите обсудить это сейчас или дождемся остальных?

Морган бросила взгляд через плечо на вторую машину, в которой ехали Эшвин, Элиз, Поррик и Марджи. Она по-прежнему не могла поверить, что они на это решились. Их спор был долгим и безрезультатным, каббала Чизвиков уже давно испарилась, а он все продолжался. В конце концов довод Элиз о том, что они не могут бросить Джеймса, победил. Ее упорство поразило всех. Обычно она не цеплялась за собственное мнение с такой настойчивостью. Морган была согласна, что у них есть моральные обязательства перед Джеймсом, но не могла отделаться от мрачных предчувствий в отношении этого Храма в Шотландии.

— Почему бы не провести время с пользой? — изрек Эрик.

Она уловила лживую нотку в его голосе. Он никогда не говорил о важнейшем для него деле — получении знаний — с небрежением.

— Ладно. — Мистер Чизвик отрегулировал свое сиденье, усаживаясь поудобнее. — Первое, о чем вы узнаете, когда познакомитесь с каббалой поближе, — это о том, что существуют пласты понимания. Когда Элиз сказала, что чакры представляют собой пять элементов человеческой души, она все верно описала — на начальном уровне. Все сводится к десяти сефирот Древа жизни. Как я говорил вчера, каждая сефира представляет одно из десяти воплощений Господа. Три верхние сефирот выше нашего понимания, их отделяет вакуум, созданный Даатом. Они представляют наиболее отвлеченные, творческие воплощения Айн Соф, также известные как Высшие таинства. Только один человек полностью овладел ими, и, как гласит Библия, в результате этого он вознесся на небо.

— Кто это был? — спросила Морган.

— Его звали Енох, — ответил мистер Чизвик, — и о нем известно, что, когда он овладел тайной мудростью, позже названной каббалой, он стал архангелом Метатроном. Нижние пять сефирот представляют телесное воплощение Божьей воли и являются источниками тех таинств, которые наградили вас вашими дарами.

— И посему каждая из сефирот представляет собой сторону человеческой души, — подытожил Эрик.

— Все верно. Вы схватываете на лету.

— Расскажите мне о таинствах, — сказал Эрик, не приняв комплимент.

— Десятая сефира дает начало таинству Адонай Мелех, его еще называют Нефеш, или животный дух, — пояснил мистер Чизвик. — Нефеш — это жизнь внутри нас, наша связь с физическим миром, или, с чем некоторые поспорили бы, с землей. Адептам Адонай Мелех, таким как Рэйчел и Джеймс, Дарована способность изменять силу и форму физических объектов. Это невероятно мощный дар.

Эрик впитывал знания молча, хотя мысль о том, что Джеймс обладает подобным даром, встревожила Морган.

— Девятая сефира является источником таинства Шад-Дай эль-Чаи. Поррик и Эшвин — братья в этом таинстве. Руах, который некоторые ошибочно принимают за воображение на самом деле есть разумность, отличающая нас от животных. Это способность к осмыслению, предугадыванию идей и воплощению их в реальность. В отличие от таинства Адонай Мелех, направленного на связь с физическим миром, адепты Шаддай эль-Чаи имеют дело с возможным, вызывая к жизни никогда не существовавшие явления и предметы. Опасный и зачастую непредсказуемый дар.

Вполне правдоподобно, подумала Морган. Эшвин уходил в себя и был непредсказуем с того самого момента, как они обнаружили развалины. Это было очевидно, хотя бы для нее: в нем шла внутренняя борьба.

— Восьмая сефира отвечает за таинство Элоима Саваофа — дар, общий для нас с вами, Эрик. Нешамах — или наивысший разум среди человечества, как его называли ранее, — проистекает из этой сефиры. В наши дни его назвали бы логикой, или, возможно, рационализмом. Адепты Элоима Саваофа владеют навыком размышления, рассуждения, поиска решений и общения. Они мыслители, их рассудительность — важный баланс для таинства Шаддай эль-Чаи.

— Вне всяких сомнений, — откликнулся Эрик. Мистер Чизвик сдержанно ему улыбнулся, после чего продолжил:

— Из седьмой сефиры проистекает таинство Иеговы Саваофа. Хая — это живой дух, связующий нас с Господом. Поэтому Марджи и Элиз могут ощущать ауры окружающих их людей. Они воспринимают физическое и эмоциональное состояние человека. Адепт Иеговы Саваофа — эмоциональное средоточие любой каббалы, или объединяющая сила любой группы, если хотите.

И снова Морган поразила точность данного определения. Элиз была единственным человеком в их компании, который со всеми ладил. Она ставила интересы любого из них выше собственных, что было и ее силой, и ее ахиллесовой пятой.

— Шестая сефира есть источник таинства Элох Ве-Даат. Она является проводником Йехида, той части человеческой, которая отличает нас от других. Адепты Элоха Ве-Даа-та способны проникать в сознание других, что уже явили миру Ричард и Морган. Йехида, наверное, самый абстрактный и наименее изученный из всех пяти элементов.

— Они, кажется, становятся тем отвлеченнее, чем выше забираешься по Древу жизни, — заметил Эрик. Он посмотрел в окно и произнес спокойно: — И что произойдет, если соединить эти пять таинств в одну каббалу?

Мистер Чизвик ответил не сразу, и, когда он заговорил, Морган почувствовала, что говорит он с опаской.

— Великая сила, великая простота и великая ответственность. — Мистер Чизвик отвернулся, отвергая тем самым дальнейшие попытки обратиться к той же теме.

Они замолчали, и Морган стала смотреть на мелькающий за окном пейзаж. Солнце клонилось к горизонту, и розовые оттенки заката окрасили небо. Дневной свет уже почти померк, когда Ричард свернул с Ml на проселочную дорогу. Дорога становилась все хуже и хуже, пока наконец не перешла в грунтовую. По обеим ее сторонам росли деревья, поэтому до самого конца пути, когда свет фар осветил его, они не могли разглядеть фермерский дом в конце дороги.

Он был больше, чем ожидала Морган. Массивные каменные стены и узкие бойницы окон придавали ему сходство с крепостью, хотя входная дверь была жизнерадостного зеленого цвета и сад вокруг дома был весьма ухоженным. Внутри дома было темно, так что Морган не удалось больше ничего разглядеть. Ричард остановил машину на полукруглой подъездной дорожке, и Поррик остановился прямо за ним.

Морган отвела Элиз в сторону, пока мужчины разгружали машину, и спросила, как прошло путешествие. Оказалось, что в обоих автомобилях ничего существенного не случилось, при этом Поррик и Марджи отказались — даже без подробностей — обсуждать Храм.

Через несколько минут мистер Чизвик проводил их в дом. Солнце скрылось за свесом крыши, и сразу похолодало.

Голоса во сне Морган были непостоянны, как море: то нахлынут, то отступят, покачиваясь на звуковых волнах. Сначала она едва осознавала их присутствие. Они были недостаточно громкими, чтобы привлечь осознанное внимание, поэтому им внимала низшая часть ее сознания, а высшую ничто не тревожило.

Модуляции голосов были странно искажены. Некоторые голоса были приглушенными и едва слышными, другие — визгливыми и резкими. Ее бессознательное сосредоточилось больше на звучании голосов, чем на словах, пытаясь уловить нюансы звучания каждого в отдельности. Они все ускользали от нее, колеблясь на грани слышимого спектра. Но они приближались.

Тон голосов изменился. Приглушенный шепот стал резче, агрессивнее, будто спор приближался к драматичной развязке. Ее стали терзать сомнения.

Не разбудить ли ей телесную оболочку? С любопытством, но не без опаски она послала на разведку свое новое шестое чувство. Теперь оно было гораздо более сильным, его не сдерживали страхи и препоны сознания.

Элиз беспокойно спала на второй кровати в комнате, отведенной им двоим, во сне ее тревожил Джеймс, снова и снова появлявшийся в сновидениях. Все остальное казалось обычным, и Морган ушла из снов другой женщины, в которых та отчаянно пыталась кого-то защитить.

Ее восприятие заскользило прочь из темной спальни в пустой коридор.

Она почувствовала Эрика и мистера Чизвика в гостиной возле камина. Эрик был сама сосредоточенность, он изучал каббалу, а мистер Чизвик смотрел на него и с опаской, и с гордостью. Эрик был близок к тому, чтобы совершить прорыв, но Морган не могла понять, какой именно.

Ни один из них, казалось, не замечал приближения все более отчетливо звучащих голосов.

Она оставила их наедине с их непростыми размышлениями и осмотрела другие комнаты дома.

Эшвин спал во второй спальне. Сны его были живыми и яркими, и он вздрогнул из-за какой-то привидевшейся ему опасности. Она подтолкнула его сознание глубже в царство сна, где оно было недоступно страхам, и отправилась дальше.

Марджи спала одна в маленькой спальне, непомерная усталость окутывала ее, как кокон. Эмоционально и физически эта далеко не молодая женщина была измождена до предела, она даже не шевельнулась от легкого прикосновения сознания Морган.

В расположенном рядом кабинете, временно превращенном в спальню, Поррик спал тем же неспокойным сном, что и Эшвин. К нему Морган не приближалась, опасаясь бушующих в нем эмоций.

Ричард также нашел пристанище в кабинете. Он спал лишь наполовину, часть его сознания рыскала вокруг, но она еще не определила источник его беспокойства. Она поприветствовала его, но не стала делиться своими тревогами, предпочитая сначала завершить бесплотный «обход» дома. Звучание голосов становилось все слышнее, но они точно не были внутри дома.

Во всяком случае, пока не были.

Морган попыталась распространить свое восприятие за пределы дома, но неодолимая стена тишины преградила ей путь. Высшая часть ее разума обнаружила этот феномен еще тогда, когда они прибыли к дому, потому что ей не удалось мысленно проникнуть вовнутрь. По всему ее телу пробежала дрожь, когда она переступила через порог, и в кончиках всех пальцев ощущалось покалывание.

Мистер Чизвик объяснил феномен тем, что вокруг дома воздвигли мистическую защиту. Удалось создать такой барьер, который не пропускал сквозь себя высшие силы, позволяя проникать вовнутрь только физическим объектам. Морган было интересно, как этого удалось добиться, но эту тайну ей предстояло разрешить как-нибудь в другой раз.

Она снова мысленно обратилась к несмолкающему хору голосов. Как она могла слышать их?

Если они не были внутри дома и не могли проникнуть снаружи, то откуда же шел звук?

Теперь каждый голос можно было различить: некоторые из них мычали, некоторые завывали. Понять слова было невозможно. Она напрягла все силы, чтобы перевести их гортанный говор, но сначала ей удалось уловить лишь тональность этого языка. Безумие и страшное отчаяние проскальзывали в их голосах, отчего их речь искажалась почти до нечленораздельности. Похоже, только проклятые могли так говорить.

Даже обессилевший Ричард мог теперь их расслышать.

Она перенесла свое внимание с отдельных личностей на всю группу. Каждый голос звучал, будто мучимый демонами, но все они выкрикивали одно и то же. Это было чье-то имя.

«Ричард».

И он их слушал.

Мистический барьер, окружавший дом, вдавился вовнутрь. Несколько мгновений он выдерживал натиск, прогибаясь все больше, но наконец поддался. Гомон голосов, выкрикивающих то восклицания боли, то вопли радости, пронесся по жилым комнатам и прогрохотал по коридору. Вошедшие протопали мимо двери в комнату, где съежилась она, и ввалились в ставший ныне спальней кабинет. Крики сгустились до оглушающего крещендо: «Ричард! Ричард! Ричард!» — и тут дом снова погрузился в тишину.

Но она знала, что они уже не одни.

Что-то примкнуло к ним.

Зло.

Она разбудила свое тело, впрыскивая в кровь адреналин, чтобы быстрее начать действовать. Последнее, о чем успела подумать спящая Морган, передавая бразды правления высшей части сознания, была надежда, что она не опоздала.

В спальне Морган царила тьма, тяжелая и плотная, как черный бархат. Она лежала неподвижно, только сердце стучало да уши прислушивались, пытаясь уловить тот звук, что ее разбудил. Дом был тих, но его переполняло напряженное ожидание.

Она потянулась к лампе, стоящей возле кровати, лишь на короткое мгновение испугавшись, когда поняла, что она не у себя в квартире. Она была на ферме Чизвиков, вдали от ярких лондонских огней. Ночи здесь, в деревне, были черны и безмолвны.

Сознание собственной беззащитности окатило ее будто холодной водой.

Она вспомнила, что выключатель на стене возле двери, и стала нащупывать его, не выбираясь из безопасной постели, потому что ей все еще казалось, что что-то может накинуться на нее из темноты. Лампа без абажура внезапно зажглась, заставив ее сощуриться.

Элиз спала на второй односпальной кровати. Она застонала, когда зажегся свет, потом повернулась и с головой укрылась одеялом.

Казалось, что в комнате все в порядке. Пустовато немного, но ведь это всего лишь гостевая спальня. Морган посмотрела на настенные часы. Эта мерзкая штуковина не давала ей уснуть, но наконец доказала свою пользу, показав, что сейчас только двадцать минут четвертого.

Она проспала меньше четырех часов. Морган выбралась из постели и надела шерстяной свитер. Она спала в джинсах и в футболке, не слишком доверяя своим так называемым хранителям. Эрик сказал, что ложиться не будет и всю ночь не спустит с них глаз, но она все равно оставалась в полной готовности.

На случай чего? Каббала Чизвиков ведь не собиралась их убивать.

Морган выключила свет, чтобы он не мешал Элиз, и приоткрыла дверь. В дальнем конце коридора был виден камин с тлеющими в нем углями. Камин отделял кухню-столовую от гостиной. Эрик и мистер Чизвик, должно быть, там со своими книгами.

Остальные двери были закрыты, в том числе и дверь в кабинет, в котором спали Поррик и Ричард. В доме царили мир и покой, но Морган не могла отделаться от ощущения, что нужна Ричарду.

Словно под воздействием силы мысли, дверь кабинета открылась. Что-то в ее осторожном, медленном движении насторожило Морган. Она оставила щелку в собственной двери и стала смотреть. Было плохо видно, она рассмотрела только, что кто-то крупный вышел из комнаты. Похоже, это был Ричард, но двигался он какими-то рывками, будто координация его была нарушена, и Морган вспомнила кукольные представления, на которые ходила в детстве. Почему он так идет? Не случился ли у него приступ сомнамбулизма?

Морган выбралась в коридор и плотно закрыла за собой дверь в спальню. Она нащупала выключатель и щелкнула им, наполнив узкое пространство резким искусственным сиянием.

Ричард застыл.

— А, вам тоже не спит... — Слова замерли на ее губах.

Черные фурункулы испещряли голую грудь Ричарда. Мышцы его лица свело судорогой, от чего глаза и рот причудливо искривились. Морган почувствовала уже знакомое покалывание во лбу, когда он прибегнул к таинству Элох Ве-Даат. Когда открылся его третий глаз, он был черен, как ночь за окном.

Яростный рык вырвался из горла Ричарда. Он сделал к ней три нетвердых шага. Не веря своим глазам, она смотрела, как его ладонь взлетает и, описав широкую дугу, врезается в ее щеку. Пол стремительно подался ей навстречу, и боль пронзила щеку.

Удар разрушил ее оцепенелое удивление, и она закричала.

Ричард наклонился, чтобы сгрести ее в охапку, но застыл, затряс головой и захныкал. Он закатил глаза и дернулся всем телом, как рыба, пойманная на крючок. Остался открытым только его третий глаз, но он больше напоминал черную дыру, пустую и безжизненную.

— Помнишь меня, сучка? — Голос был знаком ей, но это не был голос Ричарда.

Она попыталась отползти. Ричард ухватил ее за волосы и притянул близко к себе.

— Тэг. Это нетрудно запомнить.

Тем же манером, за волосы, он потащил ее по коридору. Она пыталась поспеть за ним на четвереньках, стараясь только не упасть.

Они успели спуститься на две-три ступеньки, когда она услышала глухой звук падения. Ричард замешкался и выпустил ее волосы. Морган подняла голову как раз в тот миг, когда Эрик отлетал от широкого торса Ричарда.

Ричард восстановил равновесие и со всего маху врезал кулаком в лицо Эрику. Эрик упал, а его очки зазвякали по напольным плитам. Ричард поднял ногу, чтобы размозжить Эрику голову, но тут из спальни вылетел Эшвин и как таран врезался ему в бок. Массивная фигура с поднятой ногой не удержалась, и оба тела грохнулись на пол, молотя друг друга наобум.

Ричард перекатился на живот и встал на четвереньки, жутко оскалившись. Эрик поднялся, но он явно не пришел в себя, к тому же истекал кровью. Эшвин лежал на спине. Он ударил Ричарда в лицо, от чего тот покачнулся. Потом Эшвин снова нацелился, но Ричард уже ждал его и ухватил за ногу, злобно выворачивая ее обеими руками. Звук треснувшей кости был громким, как пушечный выстрел. Эшвин закричал и свернулся калачиком, ухватив себя за лодыжку. Морган успела заметить, что в конце коридора появился силуэт мистера Чизвика, когда Ричард схватил ее за горло.

— Не подходи ни на шаг ближе, не то сверну ее костлявую шею! — прорычал голос Тэга.

Ричард поднялся и потянул Морган за собой. Сильные пальцы вонзились в нежную кожу ее шеи, почти перекрыв кислород.

Эрик нашарил свои очки, но даже не двинулся, чтобы вмещаться. Элиз метнулась к Эшвину и втащила его назад в спальню. Морган почувствовала, что Марджи и Поррик у нее за спиной, но никто не посмел подойти, пока Ричард держал шею Морган в тисках рук.

— Кто ты? — требовательно вопросил мистер Чизвик.

— Угадай, — ответил Тэг устами Ричарда. Он сделал два приставных шага в направлении мистера Чизвика и входной двери, но не ослабил хватку ни на миг.

— Один из проклятых, — сказал мистер Чизвик, пожав плечами.

— Какая прозорливость, — презрительно фыркнул Тэг. — Что-нибудь потолковее придумаешь? — Он подтащил Морган еще на несколько ступеней ближе к выходу.

— Мне это представляется малозначительным. Морган почувствовала, что сзади к ним подступил Поррик. Воздух проходил в ее легкие, но едва-едва.

— Нет, это много значит, — хвастливо заявил Тэг. Мистер Чизвик отступил, по-прежнему оставаясь между ними и входной дверью.

— Хорошо, если ты настаиваешь, но ты ведь не убьешь девушку. Она нужна тебе живой.

Тэг втащил Морган в открытое пространство гостиной. Поррик и Эрик подступали сзади, так близко, как только могли. Мистер Чизвик продолжал стоять перед входной дверью, а двое стояли за спинами Морган и ее похитителя, поэтому Тэгу пришлось волочь ее дальше, на кухню.

— Она все равно достанется мне. Мертвая она почти ничем не хуже, чем живая. — Тэг омерзительно ухмыльнулся и лизнул Морган в щеку, подтверждая сказанное.

— Для твоих целей это не одно и то же, — ответил мистер Чизвик.

В душе Морган всколыхнулся гнев от того, как невозмутимо он себя вел. Почему он ничего не предпринимает?

— Да что ты знаешь о моих целях, пигмей?

Тэг швырнул Морган на лавку. Удар о скамью захватил ее врасплох, и она упала на пол, ловя ртом воздух. Мужчины не успели и с места сдвинуться, как Тэг схватил один из стульев и запустил им в окно. Стекло разбилось, осколки посыпались и на незащищенную голову Морган. Эрик и Поррик бросились к ним, но Тэг уже поднял Морган над головой.

Он и не собирался выходить через входную дверь, как думали остальные.

Морган понимала, что ей конец, если он вытащит ее из дома. Что бы ни ожидало ее там, в ночи, оно сулило ей гибель. Она метнула свои страхи и отчаяние в Ричарда, ее третий глаз открылся как раз в момент соприкосновения с его израненным сознанием.

Верхние слои разума Ричарда не сопротивлялись ей, и она мастерски проскользнула сквозь них.

Ей было нетрудно найти голоса. Она слышала, как они выкрикивают приказания и брань внутри его рассудка. Внутри его бушевала яростная битва, и Ричард ее проигрывал, но битва еще не кончилась.

Она пронеслась по закоулкам его сознания, поднимаясь спиралеобразно к источнику противоборства. Все, что она видела, говорило о безжалостном покорении огнем и мечом. Внезапное нападение на психику вызвало чудовищные разрушения. Слабый и неподготовленный, Ричард отступил к самой сердцевине самосознания, где сейчас и развернулась битва за абсолютное господство над его разумом.

Она продиралась сквозь нити сознания, за ее спиной будто выросли крылья, мощь которым придали страх и инстинкт самосохранения. Еще через миг она достигла сердцевины его сущности. Бледный шар света, который был средоточием личности Ричарда, был окружен мрачным облаком ненависти и голосами тех, кого мучили демоны. Сияющие усики все еще соединяли душу Ричарда с его телом, но Тэг отсекал их один за другим. Когда он завершит свое темное дело, Ричард станет всего лишь воспоминанием, потерянным в своей же собственной голове.

Ее охватил гнев, и она послала сосредоточенное усилие своей воли прямо во вражеское облако — словно шаровую молнию. Она явно застигла облако врасплох, и оно распалось на две половины, Ричард тут же принялся собирать воедино свои угасающие силы, его сердцевина засияла ярким свечением.

Облако вздыбилось, пытаясь одновременно оттеснить ее и подавить сопротивление Ричарда. Морган почувствовала тревогу Тэга: он не мог так же крепко удерживать Ричарда, воевать против нее и поддерживать брешь в защите дома — и все это одновременно. На это было нужно слишком много сил — слишком даже для него.

Морган воспользовалась своим преимуществом и насела на облако Тэга, выживая его двойным давлением своего страха и своей ярости. Тэг поддался, но снова собрался и закружил вокруг нее, пытаясь изолировать ее от Ричарда. Инстинктивно она поняла, что нельзя этого допустить, и бросилась точно в центр сущности Ричарда, в сердцевину его души.

Морган и Ричард слились воедино. Она почувствовала, как ему плохо и больно, ощутила всю грязь, замаравшую его тело. Ее тело прошло через онемение в тот момент, когда другая сущность завладевала им, почувствовав отмирание нервных окончаний. Она ощутила его ужас и беспомощность, стыд от того, что его заставили сделать.

Каждая частичка ее существа, что еще не слилась с Ричардом, отшатнулась в панике. Она хотела сбежать куда глаза глядят из этого зараженного и опустошенного места.

Вместо этого она вобрала его в себя.

Ее подчинение Ричарду было полным и безграничным — одно желание слиться полностью, стать единым целым. Она отказалась от всего, что делало ее той, кем она была, и вместо этого впитала его страдания. В свою очередь, Ричард вобрал в себя ее непокорность врагу и в ней заново обрел силы бороться.

Усики сияющего света проросли и потянулись из их единого восприятия, прорезая черноту Тэга и заново обретая подобие контроля над телом Ричарда. Вопль ярости, протеста эхом раздался в их двух существах, когда Тэг отступил, с боем сдавая каждую завоеванную пядь. Облако нападало на них снова и снова, окутывая их тьмой. Но их объединенная мощь превосходила его силу.

Борьба прокатилась по внутреннему миру Ричарда — вечная битва между свободной волей и рабством. На внешних границах их единого существа Тэг все же был изгнан, и выбор снова принадлежал Ричарду. И тогда он отсек их соединение — так неожиданно, что Морган попросту вывалилась из его головы.

 

ДЖЕЙМС

Пронзительный крик ярости прорезал ночь. Джеймс вскочил на ноги, едва проснувшись.

Это не мог быть человек. Голосовые связки человека уж точно не могли исторгнуть подобный звук.

Во тьме он содрогнулся. Дом был тих и недвижен, лишь иногда потрескивали угольки в догорающем очаге. Запах дыма пропитал воздух, а угли освещали полутемное помещение. Он различал силуэты деревянной мебели, составляющей обстановку его нынешнего дома.

Ничто не двинулось во тьме, поглотившей последние нотки этого отчаянного крика. Лили по-прежнему спала, ее дыхание было почти неразличимо. Она не шевельнулась, когда он накрыл ее одеялом. В отсветах огня лицо ее казалось хрупким. Его идеальные очертания были окружены ореолом прекрасных черных волос.

Как она изумительно прекрасна!

Даже близость не смогла умерить его очарованность этой поразительной женщиной. Джеймс Стиплтон никогда не мог провести более сорока восьми часов в одной комнате с женщиной, как бы великолепна она ни была. А как давно он здесь? Неделю? Две? Время больше не имело никакого значения.

Он закрыл глаза и отдался во власть чувства, которое сам не мог определить. С тех пор как он нашел Лили, его существование целиком поделилось на секс и глубокий сон, требовавшийся на восстановление сил после ее неукротимых запросов. Если бы тогда, в баре, кто-то сказал ему, что его ждет подобное, Джеймс поставил бы ему выпивку и произнес бы тост за его здоровье. Но теперь об этом стоило хорошенько подумать.

Джеймс ощущал себя совершенно потерянным.

Энергетика Лили подавляла его. Один лишь взгляд в ее зеленые глаза — и все его жизненные приоритеты, все устремления превращались в ничто. Полная зависимость от нее тревожила его чрезвычайно.

А еда стала отдаленным воспоминанием.

Он всегда был тощим как жердь, но о его аппетите слагали легенды, он и пары часов не мог прожить, не поглодав чего-нибудь. Казалось, они ели вместе то карри несколько месяцев назад, но голода он не чувствовал; он чувствовал только пустоту.

К тому же Лили дала ему странное указание никогда не выходить без нее на улицу. Он, конечно, спросил ее, почему так, но она не ответила, предпочтя вместо этого удовлетворить свое ненасытное либидо, что в тот момент его совершенно устраивало. Больше Джеймс ее об этом не спрашивал, но и наружу не выходил.

Лили была не из тех женщин, просьбы которых можно игнорировать.

Он пожал плечами и стал изучать отражение своего обнаженного тела в темном оконном стекле. Оно было более худым, чем обычно. Все волосы с его тела исчезли, без них он выглядел гладким и костлявым. Видимо, Лили побрила его. Почему он не помнил, как она это делала?

По его телу плясали отсветы пламени, разбрасывая тени, подчеркивавшие его угловатый силуэт. Только его мужской орган выглядел здоровым. Он был темно-розовым, почти красным. Было видно, как он съеживается под воздействием холода. Джеймс снова пожал плечами: учитывая, насколько ударно этому богатству пришлось поработать, немудрено, что оно выглядит натруженным.

Ночь сквозь стекло смотрелась гостеприимно. Он прислонился к оконной раме, уставившись на лунную дорожку, сверкающую на снегу меж темных деревьев. Невредно бы немного подумать. Джеймсу казалось, что он проспал несколько дней подряд. Он поразмыслил, не разбудить ли ему Лили, но решил не делать этого.

И тут ему явилось видение.

На опушке материализовалась фигура, как будто выступившая из никому не заметной складки темной ночи. Пару мгновений спустя фигуру окружил золотистый свет, казавшийся еще ярче на фоне черных деревьев. Видение соткалось в облик темнокожего мужчины. Он помахал Джеймсу и направился к коттеджу.

Там никого не должно было быть. Так сказала Лили.

Джеймс бросился к двери, чтобы предупредить незнакомца, когда его настигла вибрация. Сверкающие волны неведомых сил впечатали его в стену коттеджа. За его стенами неведомое существо невероятной силы грохотало, словно землетрясение. Тонкие созвучия пробегали сквозь тело Джеймса, но они были так сложны, что он сумел постичь только начальные структуры. Сила и форма водили друг с другом хороводы, создавая вихри из мириад сочетаний. Джеймс пал на колени; эта сущность превосходила все когда-либо им виденное.

Создались новые формы. Они струились от деревьев за хижиной. Они были странными... Были скорее отсутствием формы, чем ее присутствием. Джеймс попытался сосредоточиться на них, вобрать в себя их сущность. Они скользили в воздухе, как змеи, излучая форму, но не силу, почти как если бы были воплощенной пустотой.

Их сутью был голод. Неистовый и неутолимый.

Джеймс перестал сосредоточиваться на непонятных формах и открыл глаза. Человек стоял неподвижно метрах в шести от дома. Вокруг него все сверкало, как под лучами солнца, казалось, он чего-то ждет. Легчайший шорох движения отвлек внимание Джеймса от незнакомца. Ленты, словно вырезанные из ночной тьмы, вились среди деревьев. Он насчитал минимум дюжину, когда они устремились к человеку на улице как сгущающийся вихрь тьмы.

Какое-то время картина не менялась: твари окутали человека темными лентами. После этого удар грома прокатился по ночному небу, и следом засияла вспышка света. Свившаяся кольцами тьма занялась пламенем, в огне ее хватка слабела, пока не осталось ничего, кроме концентрических колец тлеющего пепла на земле. Лили застонала во сне, но не проснулась.

Незнакомец повернулся к застывшему в окне Джеймсу и поманил его пальцем.

Джеймс отодвинул засов, даже не поняв, что делает. Лили недвижно лежала на постели. На пороге он застыл, вспомнив ее предупреждение.

— Теперь можешь выйти, — сказал темнокожий мужчина глубоким баритоном. — Больше они никого не потревожат.

Голос почему-то был ему знаком. По каким-то причинам он напомнил ему о когтях и быстром полете над волнами.

Джеймс ступил в ночь, и, хотя он был совершенно голый, холод его не тронул. Он пошел по снегу к сияющей фигуре, надеясь, что это всего лишь одно из его безумных сновидений.

— Боюсь, что нет, — сказал незнакомец. — Ты совершенно точно не спишь — впервые за долгое время.

Незнакомец был чуть ли не на голову ниже Джеймса, кожа его была очень темной. Завитки коротко стриженных волос обрамляли широкое лицо, которое выдавало добрый и веселый нрав, несмотря на серьезное выражение. Тысяча вопросов вертелась на языке у Джеймса, только успевай выбирать.

— Джеймс, — сказал мужчина тоном, соединяющим понимание и нетерпение, — у нас нет времени на игру в вопросы и ответы, договорились? Так что ты просто слушай, что я тебе скажу, и делай, как велено. Как думаешь, ты с этим справишься?

Джеймс кивнул, опасаясь, что голос ему не повинуется.

— Вот и молодец. Еще два момента. — Незнакомец поднял два темных пальца. — Во-первых, эта женщина не для тебя. — Он указал на темный коттедж. — Лучше уходи, пока цел, дружище. Понял?

Джеймс снова кивнул, не зная, что обо всем этом думать.

— Во-вторых, боюсь, что ты нездоров. Настолько нездоров, что на самом деле можешь помереть, и поверь мне, многие люди сильно расстроятся, если это случится, поэтому умирать не советую. Это ясно?

— Что со мной не так? — Голос Джеймса был хриплым после долгого молчания.

— Давай просто скажем, что ты запачкался и теперь тебя надо почистить. В конце концов, отчистить можно что угодно. — Он подмигнул Джеймсу, как будто говорил о совершенно понятных вещах. — А теперь дуй отсюда со всех ног. Когда она проснется, чтобы и духу твоего тут не было.

Человек повернулся и ушел точно так же, как появился.

— Погоди! Кто ты, прах тебя побери? — спросил Джеймс удаляющуюся фигуру.

Человек ухмыльнулся через плечо:

— Можешь называть меня Рид, потому что этим я и занимаюсь.

Рид шагнул в сторону, в никуда — и исчез. Я точно спятил, подумал Джеймс. Либо спятил, либо до сих пор сплю.

Он глянул вниз на снег в поисках следов, подтверждающих, что Рид и в самом деле был здесь. Вместо этого он вдруг осознал, что стоит на куче пепла. Страх снова объял его, и он отпрыгнул на нетронутый снег.

Что за чертовщина тут творится? Он содрогнулся, но не от холода.

Джеймс посмотрел на мрачный коттедж, потом на тропку, что вела назад, в цивилизацию. Бес с ними, с вещами, надо сваливать отсюда.

 

ГОРДОН

Ему никогда не забыть этих последних минут, не забыть до конца дней.

Человек, когда-то бывший Ричардом, держал Морган над головой, сила у него была невероятная. Он собирался швырнуть добычу в разбитое кухонное окно, не думая выйти через дверь, как все они ожидали.

Эрик бросился к ней в последней отчаянной попытке помешать неотвратимому, но Гордону было ясно, что ему не успеть добежать. Плечи Ричарда напряглись — он готовился вышвырнуть Морган наружу. Потом, в последний миг, они оба застыли — и открылся третий глаз Морган.

— Стой! — прокричал Гордон так властно, как только смог. Эрик едва успел затормозить.

— Что происходит? — Он так и не отводил глаз от двоих у окна.

— Она добралась до него посредством таинства Элох Ве-Даат, — ответил Гордон. — Сейчас вмешиваться нельзя, иначе они оба могут умереть.

Едва он договорил, как Ричард зашатался и уронил Морган на плиточный пол. Она упала со всего маху, но тут же перевернулась, чтобы видеть его.

Ричард нетвердо стоял, держась за скамью, и его лицо обретало знакомые черты. По измученному лицу бежали слезы, и он пытался что-то сказать. Что именно, невозможно было разобрать. Гордон, правда, догадывался, что говорил он: «Простите. Я не хотел».

Ричард схватил осколок стекла со скамьи и крепко его сжал в трясущейся руке. Он сказал что-то Морган тихим голосом, который невозможно было расслышать, и вонзил осколок себе в горло. — Нет!

Вопль Морган прорезал тишину, когда стекло разрезало горло Ричарда. Кровь полилась по его широкой груди. Он упал на колени с жутким булькающим хрипом. Она вцепилась в Ричарда, рыдая, но он уже не мог бороться за жизнь. Он осел на пол, глаза его остекленели.

Много позже, благодаря своей фотографической памяти, Гордон припомнит едва различимое темное облако, вылетевшее из окна в ночь. Но теперь его внимание было привлечено только к Морган, которая, вся залитая кровью Ричарда, рыдала на его плече.

Эрик снова направился к Морган, на этот раз медленно, когда нечеловеческий вопль ярости разорвал тишину ночи. Он раздался вне дома, вырвав их из общего состояния шока и скорби.

Вопль угас, но его сменили зловещие звуки движения по всему дому. Гордон почуял невероятное давление, навалившееся на древнюю защиту, сокрытую в земле вокруг фермерского дома. Давным-давно ее создали члены ордена, и эти магические укрепления должны были вспыхнуть, если лазутчик от сил Суровости подойдет к ним слишком близко. Тагирирон, теперь потерявший контроль над Ричардом, пытался прорваться сквозь них.

Гордон оценил ситуацию. Поррик стоял у входа в прихожую, огромными от ужаса глазами глядя на тело Ричарда. Эрик с застывшим лицом утешал Морган; она недвижно лежала поперек тела Ричарда, и вокруг них уже натекла лужа крови. Эшвина, Элиз и Марджи нигде не было видно.

— Поррик!

Ирландец моргнул, но не ответил, не в силах отвести взгляд от расползающейся лужи крови. Гордон щелкнул пальцами и снова позвал Поррика по имени. Затравленный взгляд ирландца нехотя встретился с глазами Гордона.

— Иди и заведи генератор. Первым делом они отключат электричество. Нам нужно переключиться на независимый источник. Шевелись!

Поррик вздрогнул, как будто его отвлекли от каких-то размышлений. Потом кивнул и бросился прочь по коридору. Гордон проводил его взглядом. Нервы ирландца были на пределе, и Гордон не был уверен, можно ли будет на него положиться, когда от этого будет зависеть жизнь.

— Эрик!

Тот поднял глаза. Губа его уже распухла от полученного удара, но вид был бесстрашный. Крепкий парень.

— К нам гости. — Он мотнул головой в сторону двора. — Оттащи ее подальше от окна, к центру комнаты. — Он не стал ждать реакции Эрика, зная, что на него положиться можно.

Гордон пошел по коридору искать троих остальных. Он дошел до половины коридора, когда свет погас, погрузив дом в непроглядную тьму. Он замер, привыкая к темноте, борясь с редким для себя желанием выругаться.

Генератор взревел, оживая, в другом конце дома. Лампочки замигали и зажглись. Горели они, правда, слабее, чем раньше, отбрасывая тревожные тени по углам и за мебелью. Ну да сойдет и так.

— Марджи? Ты где?

— В гостевой спальне.

Гордон быстро преодолел оставшееся расстояние. Эшвин лежал на полу, бледный, несмотря на оливковый оттенок кожи. Глаза его, правда, пылали яростью, что было хорошим признаком. Марджи и Элиз склонились над ним с встревоженным видом.

— Как он?

— Повреждена лодыжка, — ответила Марджи. — Мы с Элиз объединили усилия, чтобы ускорить процесс естественного выздоровления, но без Рэйчел или Джеймса нам не срастить кость. Он не сможет много пройти.

У Марджи был изможденный вид. Даже кожа посерела. Тот Гордон, который все еще был ее братом, содрогнулся от такого зрелища, но другому Гордону было сейчас не до сочувствия.

— Это не важно, — сказал Гордон. — Мы все равно не собирались отсюда выбираться. Они бы тогда переловили нас по одному. Мы окопаемся здесь. Можете отвести его в подвал?

Марджи кивнула.

— Что с Морган? — Эшвин, поморщившись, сел.

— С ней все нормально. Давайте поднимайте его — и вперед. У нас очень мало времени. — Гордон повернулся на каблуках и пошел назад по коридору. Сколько у них времени? Повсюду вокруг он чувствовал, как неприкосновенность дома поддается. Рушились защитные заслоны. В лучшем случае у них оставались считанные минуты.

Он вернулся в гостиную и увидел, что Эрик оттащил Морган от мертвого тела Ричарда. Девушка была в оцепенении, похоже, в глубоком шоке. Это было не ко времени, потому что скоро она им понадобится.

— Послушай меня. — Гордон сел на корточки перед Морган. — Горевать будем потом. А пока что мы живы, и я собираюсь сохранить нам жизнь. Мне нужно знать, могу ли я на тебя рассчитывать.

Морган подавила рыдание, не глядя ему в глаза. Время уходило. Пора было прибегать к решительным мерам.

— Ричард отдал за тебя жизнь, — резко бросил Гордон. — Не дай его жертве пропасть впустую.

Морган резко вскинула голову, и в глазах ее вспыхнул гнев.

— Не смей, чертов ублюдок, винить меня в его смерти! — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Вы притащили нас сюда. Вам и отвечать. Мы не просили нас во все это впутывать.

Хорошо, что она разозлилась. Он повторил вопрос:

— Могу я на тебя рассчитывать?

— Пока можешь, — бросила Морган, — но этот разговор не закончен.

— Я искренне надеюсь, что у тебя будет шанс порвать меня в клочья, — ответил Гордон со слабой улыбкой. — Эрик, проверь ставни на всех окнах и засовы на всех дверях.

— Я уже проверил вестибюль и кухню, — ответил Эрик. — все заперто накрепко.

Гордон почувствовал прилив гордости за самообладание Эрика.

— Молодец, парень. Теперь проверь весь оставшийся дом, особенно кабинет. Ричард мог отпереть окно, перед тем как напасть на Морган.

Эрик бросился прочь по коридору.

Если бы только у них было на несколько недель больше. Они еще не готовы к такому противостоянию. Даже после нескольких дней обучения действующая в полную силу Пятигранная каббала могла бы склонить чашу весов в их пользу.

— Что от меня требуется? — спросила Морган. Заградительные заклятия, окружавшие дом, пали в тот момент, когда Гордон обдумывал ответ. Он почувствовал, как они лопнули, будто резинка, растянутая чересчур сильно. Перед его глазами заплясали круги, когда сознательный удар его воли прокатился взрывной волной, устремляясь наружу. Боль была недолгой, но интенсивной, как сильнейшая мигрень на десяток секунд. Еще один нечеловеческий вопль сотряс тишину ночи. Гордон ухмыльнулся. Кто бы там ни прорывался через заслоны, мысленная атака Гордона настигла их, как удар бича. Люди в доме получили небольшую отсрочку.

— Быстро! Помоги мне оттащить этот коврик в сторону.

Он взялся за один конец тяжелого домотканого ковра, лежащего в центре гостиной. Морган ухватила другой конец, и вместе они оттащили ковер в сторону, открыв люк в полу, очевидно ведущий вниз.

— Полезай в подвал. Мы можем забаррикадироваться внутри и активировать второй ряд заграждений. Это наша Последняя линия защиты. Торопись!

Когда он ушел, она уже боролась с засовом. Его не открывали десятилетиями, и он, видимо, заржавел. Гордон выскочил в коридор и проревел: «Быстро в гостиную, бегом!»

Его голос пронесся эхом по обшитому деревом коридору. Тут же в нем появились Марджи и Элиз, удерживающие между собой Эшвина. Но шли они слишком медленно. Он бросился дальше по коридору, в конце которого появился Поррик.

— С дороги! — рявкнул Гордон на двух женщин. Он перекинул Эшвина через плечо, как делают спасатели на пожаре. — Помогите Морган открыть люк в подвал — и бегом внутрь! — Женщины замялись, опасаясь, что он не удержит свою ношу. — Бегом! — заорал он на них.

Они бросились прочь, и он пошел за ними так быстро, как мог.

— Поррик? — просипел он, едва переводя дух. Ну почему это не произошло, когда он был моложе?

— Иду следом.

— Ты в арьергарде. Прикрой меня.

— Понял. — Страх придал голосу ирландца жесткость.

Гордон с трудом дошагал до вестибюля, где увидел, что девушки открыли люк с помощью рычага. Каменные ступени вели вниз, но они в нерешительности ждали наверху.

— Во имя Господа, — проревел Гордон, — пошевеливайтесь, вы...

Он так и не закончил предложение. На дом навалилась тишина, и вместе с ней пришел цепенящий холод. Инстинкт приказал ему бежать, но Гордон не мог пошевелиться. Остальные только смотрели на него, неподвижные, как статуи.

Все застыло внутри дома: время, звук, движение.

От удара содрогнулась входная дверь. Оконные стекла посыпались, но тело Гордона осталось недвижимым. Дверь снова содрогнулась, и одна из оконных рам треснула от невероятного давления. Дом осаждали со всех сторон, пока они были парализованы холодом.

Только глаза Гордона могли двигаться, они смотрели то вправо, то влево, вбирая все детали нападения. Чудовищный удар сотряс дверь, и от тяжелой дубовой дверной коробки полетели щепки. Затрещали оконные ставни, некоторые из укрепленных деревянных панелей потрескались. Гордон мельком увидел лицо в одном из разбитых окон, едва ли человеческое, покрытое волосами, и оно тут же исчезло.

Им нужно было срочно ретироваться в подвал. Прямо сейчас.

Холод вокруг них усилился, ужас кружил на ледяных крыльях над их головами. Ему никогда за всю жизнь не было так страшно. Хотелось захныкать и забиться в дальний угол. Гордон пытался оттеснить это ощущение, но оно было сильнее его, оно парализовало его страхом. Остальные страдали так же. По лицу Марджи катились слезы, а глаза Поррика настолько расширились, что казалось, могут выпасть из глазниц.

Но ни один из них не двинулся с места. Дверная коробка треснула под очередным тяжелым ударом, и дверь сорвалась с одной из петель. Теперь он мог слышать даже дыхание снаружи, глубокое и похотливое. Клыки подтачивали деревянное полотно по краям, пытаясь зацепиться за что-то и поддеть его. Оставалось времени меньше, чем понадобится им всем, чтобы забраться в подвал. Дверь того и гляди падет.

Давным-давно Гордон изучал Семь Преисподних, известных также как Шеол. О них говорилось, что кроме душ нечестивцев там нашли прибежище и другие существа. Упоминание о них было туманным, но подразумевалось, что эти твари не были Адамовыми детьми. Когда Бог создал Адама и Еву, эти существа были заслуженно сосланы в Шеол, чтобы больше их никто не видел. Но Падшие, Повелители Суровости, поработили их ради своих собственных целей. Гордону никогда не встречались эти мифические существа, но не было сомнений в том, что грубые когти, терзающие фермерский дом, не земного происхождения.

Звук шагов отвлек внимание Гордона от трескающегося дерева. На секунду ему почудилось, что одна из тварей уже пробралась в дом, но это был всего лишь Эрик. Едва различный нимб светился вокруг его тела. Он двигался мучительно медленно, как будто шел под водой, напряженная борьба с парализованными мышцами явственно отображалась на его лице.

Холод сгустился. Эрик продолжал идти к Гордону, почти в агонии переставляя ноги, шаг за шагом. От него исходил жар, и он хмурился от яростной сосредоточенности, не склоняя головы перед страхом.

Одна из оконных рам вдавилась вовнутрь и выпала. Щепки и осколки стекла усеяли пол. Что-то крупное пыталось забраться внутрь сквозь узкий оконный проем.

Гордон направил каждую частицу энергии, какую он смог наскрести, на то, чтобы шагнуть навстречу Эрику. Тот продолжал приближаться, между ними осталось от силы полметра. Рука Гордона дернулась, и тут же взвизгнула входная дверь — ее сорвало со второй петли. Мощный засов, державший дверь, стоял намертво, но вот дереву было не устоять против натиска.

Гордон протянул руку, и Эрик с усилием подошел к нему. Одна из тварей заколотилась в дверь со все возрастающей силой.

Как в замедленной съемке, их пальцы соприкоснулись.

Между их руками вспыхнул свет, общий дар в таинстве Элоима Саваофа соединил их. Тепло заполнило руку Гордона до самого плеча. И дальше оно прошло, как лавина, по всему его телу, смывая оцепенение ужаса.

Дверь распахнулась вовнутрь, держась под странным углом на последней петле. Мощный стальной засов, столь преданно державший оборону, упал на пол с металлическим лязгом.

Гордон рассмеялся. Бастионы дома пали, но это не имело больше значения, потому что он теперь не боялся. Быстрыми шагами он шел от одного к другому, прикасаясь к ним и освобождая от забытья, передав им тепло.

Эрик уводил Морган вниз по ступеням. За ними шли Элиз и Марджи, поддерживая хромающего Эшвина. Чей-то крупный силуэт обрисовался в дверном проеме. Он стоял на двух ногах, и его лапы заканчивались когтями. Лицо было почти человеческим, но когда он повернулся, чтобы понюхать воздух, Гордон с омерзением увидел второе оскаленное лицо на затылке твари. Тварь была большая, под два метра ростом, и ее покрывала шерсть. По всему ее телу выступали устрашающего вида шипы, а голову покрывал зазубренный твердый гребень.

Эта жуткая тварь уж точно была призвана из глубин Шеола. Гордону не нужно было изучать ее ауру, чтобы понять, что это пустое существо, жаждущее жизни. Оставалось всего несколько секунд, пока тварь не привыкнет к свету и не начнет бойню.

Он снова призвал таинство Элоима Саваофа. Ему не хватало времени на то, чтобы полностью прибегнуть к Бене-Эло-хим, восьмому своду ангелов при его сефире, пока тварь не накинулась на него, но он не мог не попытаться. Гордон соединил пальцы обеих рук перед центром лба и начал произносить священное заклинание.

Ате — «Ты есть» — провибрировало по всему его телу.

Поррик встал подле него, также призывая таинства, но Гордон не мог отвлечься ни на минуту.

Тварь фыркнула и издала трубный рев.

Гордон опустил руки, сложив их перед пахом, и пропел:

— Малкут («Царствие»).

Поррик кинулся к зеркалу на стене и вытащил что-то яркое и мерцающее. Тварь прыгнула вперед и нависла над ирландцем, но Гордон не смел отвлечься, он не мог рискнуть своим ритуалом.

Его пальцы переместились к правому плечу, и тело содрогнулось от Ве-Гебура. «Сила».

Тварь набросилась на Поррика, замахнувшись когтями. Поррик защищался сверкающим предметом. Мог ли это быть какой-то меч? Тварь взревела от боли, и запах паленой плоти достиг ноздрей Гордона. Осталось еще одно заклинание — и крест будет завершен.

Вторая фигура протиснулась в дверь. Ее пронзительный вой раздался по всему дому. Первая тварь была ранена, что насторожило вторую, и теперь она кружила вокруг Поррика, прежде чем напасть.

Гордон прикоснулся к левому плечу. Ве-Тедула прозвенело как колокол. «Величие». Где-то глубоко его душа запела.

Тварь бросилась на Поррика. Ирландец и не пытался отразить атаку. Он согнулся, уперев длинное лезвие рукоятью в бедро. Тварь насадила себя на пылающий клинок, как на вертел, но повалилась вперед, погребая под своей тушей Поррика. Предсмертный визжащий вопль монстра был настолько оглушительным, что Гордон едва не утратил сосредоточенность. Вторая тварь напрыгнула на первую, когтями срывая дымящееся мясо с дергающихся костей. Нога Поррика двинулась под огромными телами, но — бесполезно. Ему не освободиться без посторонней помощи.

Ле-Олам запульсировало по телу Гордона, и его пальцы застыли над сердцем. «Навеки».

Еще две твари втиснулись в комнату. Ростом поменьше первых двух, но более кряжистые, каждая с четырьмя лицами, на каждом лице — свое зверское выражение.

Как эту мерзость только земля носит?

Они замялись при входе, озирая бойню, а после зашаркали по направлению к Гордону. С глубоким вдохом Гордон возвел руки над головой и триумфально выдохнул:

— Аминь. Конец.

Экстатическая сила Свода наполнила его.

— Я призываю Бене-Элохим именем Элоима Саваофа! — прогремел Гордон.

Столп ярко-голубого света озарил его. Он запрокинул голову назад, и в его горловой чакре завертелся вихрь божественного света. Твари остановились в замешательстве перед этим неожиданным преображением.

Раздался хор ангельских голосов. Вспыхнул свет, и соединенные голоса хора взмыли вверх в идеальной гармонии. Появились яркие сияющие точки, они трепетали в широком луче бирюзового света. Формой напоминавшие крохотные пентакли, они кружили вокруг головы Гордона, как рой пчел.

Одна из них вырвалась из бирюзового луча и как пуля пробила дыру в одной из тварей поменьше. Тварь взвыла, падая, из рваной раны в широкой груди толчками выплескивалась густая кровь. Еще один пентакль вырвался ярким вихрящимся смерчем из ангельского луча, сметая на своем пути вторую тварь, которая ринулась было спасаться бегством. Тварь номер два подняла голову от своей добычи, но, не успев даже вскрикнуть, была повержена одной из острых как бритва звезд, пропоровших ей один из четырех глаз.

Остававшиеся за пределами дома монстры взвыли, почуяв смерть своих собратьев. Они протискивались в комнату и нападали на Гордона, но еще на подходе их сражали пятиугольные мстители. У дверей выросла гора трупов, их зловонная кровь заливала пол.

Бойня закончилась, когда пала последняя из осаждавших дом тварей, и вокруг воцарилась тишина. Ничто не двигалось во тьме за дверным проемом. Гордон знал, что слабеет. Энергия, потребовавшаяся на поддержание таинства Бене-Элохим, истощила его силы.

Из тьмы выступила фигура и прошла через дверь. Это был худой мужчина с зелеными глазами и волосами, зачесанными назад от высокого лба. Ударом ноги, обутой в тяжелый ботинок, он отпихнул мертвую тварь со своего пути, одет он был во все черное.

Одна из сияющих звездочек бросилась к нему, как ракета. Он поймал ее рукой в перчатке, растер крошечного светлячка и стряхнул пыль для пущего эффекта.

— Беги! — прошептал голос в голове Гордона. — Мы не можем победить такого противника.

Незнакомец улыбнулся и одернул пальто. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, когда все оставшиеся пентакли, призванные Гордоном, ринулись к нему светящимся вихрем. Знакомец поднял обе руки в отражающем жесте, и свет врезался в невидимый барьер. Сила столкновения была невероятной. Гордон покачнулся, хоть его и поддерживал лучангельского света. Незнакомца отбросило назад к стене, которая треснула от удара. Человек поднялся на ноги, на лице его застыла усмешка, и он стал приближаться.

Сила Гордона ускользала от него. Единение с Бене-Эло-хим прерывалось. Он пытался удержать его, но связь оборвалась, и защита покинула его. Ангельский свет мигнул и погас. Гордон, споткнувшись, отступил, и ухмылка незнакомца сменилась улыбкой триумфатора.

Человек сказал:

— Никто не может бросить вызов Повелителю Суровости и уцелеть.

Гордон запрокинулся назад и упал прямо в открытый люк подвала, тяжело прокатившись по всем ступеням до самого пола. Последнее, что он увидел, было удивленное лицо Падшего.

 

МАРДЖИ

Пришла ее пора.

Марджи не была ясновидящей, но знала, как распознавать знаки. Сила покидала ее, и способность призывать таинство Иеговы Саваофа — тоже. Было бы здорово успеть передать свои знания Элиз, пока она не ушла из жизни, но, видно, это ей не суждено. Она знала: их каббала обречена с момента смерти Рэйчел. В неполном составе им нечего и надеяться противостоять силам Суровости. И Ипсиссими это тоже знали.

С их бездействием ей было труднее всего смириться.

Марджи вела Эшвина вниз по каменным ступеням, пока Гордон и Поррик отчаянно защищали их отступление. Это было столь же благородно, сколь и тщетно, — как раз то, чего можно было от них ожидать.

Что ж, ей еще доведется сыграть свою роль.

Она закрыла глаза и ориентировалась в темноте на ощупь, ведя пальцем по каменной стене. Она никогда сюда раньше не спускалась, но была прекрасно знакома с планировкой. В пятиугольное основание комнаты была вписана пентаграмма, пять стен вокруг нее представляли собой и физический, и мистический барьер. Но защиту надлежало сначала активировать, а после поддерживать силами людей.

Пятеро из них добрались до подвала, да только это были не те пятеро. Защитная пентаграмма требовала присутствия представителя каждой из нижних пяти. Рэйчел мертва, а Джеймс пропал, поэтому ей придется занять их место, чтобы воззвать к таинству Адонай Мелех. Это, наверное, будет выше ее сил, но разве у них есть выбор?

Наверху раздавался громкий шум битвы. Кто-то проревел что-то угрожающее, и тут же раздался звук тяжелого падения. Гордону и Поррику долго не продержаться. Марджи дошла до дна подвала, но времени зажечь свечи не было.

— Слушайте меня все, — сказала Марджи. — Закройте все свое внешнее восприятие и слушайте душой. Вас притянет к определенной части комнаты. Идите туда без промедления. Времени на объяснения нет. Просто выполняйте. — Она уже почувствовала свое место, угол буквально затягивал ее, и в воздухе она чуяла присутствие своей сефиры.

Не теперь. Элиз займет ее место. Марджи слушала, как остальные четверо распределились по темной комнате. Эшвин последним занял свое место, его хромающую походку и стоны боли легко было отличить.

Марджи пошла вдоль стен до пустого угла. Легкое покалывание пробежало по ее коже, когда она заняла место, но и только. Это была не ее сефира, и таинство Адонай Мелех не признавало ее.

— Один из вас должен начать активацию, — сказала Марджи. — Сфокусируйтесь на месте, где стоите. Почувствуйте его притяжение. Оно знает вас. Вы его часть. Соберите свою внутреннюю сущность там, где архангелы коснулись вас. Там средоточие вашего таинства. Теперь представьте себе пламя. Вы разжигаете его, заботливо раздуваете в целый костер. Дайте ему зажечься, и пусть оно распространится по всей этой комнате. Вам нужно сосредоточиться. Сейчас.

Марджи замерла в ожидании. Она не могла активировать свой угол, но когда остальные создадут достаточный импульс, он вырвется, как язык огня, и воспламенит и ее.

— Быстрее! Времени почти не осталось, — поторопила она.

Оранжевый огонек засиял в одном из углов комнаты. Хорошо. Эшвин призвал Шаддай эль-Чаи. Полсекунды спустя расцвел желтый огненный цветок, и она поняла, что Элиз призвала мощь Иеговы Саваофа. Голубой огонь Элоима Саваофа мигнул и родился во тьме, за ним появилось ультрамариновое пламя Элоха Ве-Даата. Марджи почувствовала, что в ее теле рождается сила Адонай Мелех. В ней не было ничего общего с Иеговой Саваофом. Вокруг нее засиял красный огонь, и между ее ног расцвела боль — таинство Адонай Мелех черпало и без того истощенную энергию ее коренной чакры.

Разноцветные огни поднялись от камней и осветили углы комнаты. Они ринулись к центру, пересекаясь друг с другом, чтобы соединиться в единую защищающую пятиконечную звезду. Сила распространилась по их телам в момент соединения линий, и дар каждого увеличился пятикратно. Ничто не могло их разрушить, ничто не могло проникнуть в их единение.

По крайней мере, до тех пор, пока держится Марджи. Боль между ее ног была мучительной.

Прямо над ними прогремел взрыв — и в люк ничком упало чье-то тело, покатившись по ступеням. Гордон. Тело падало со ступеней, как соломенное чучело. Времени помочь ему не было. Им нужно завершить ритуал.

Пять стен комнаты возродились к жизни. Защитный огонь поднимался все выше и выше. Пять цветов смешались и превратились в сверкающее серебро. Защитный барьер укрепился, когда его попыталась пробить волна ненависти. Зло ощущалось даже сквозь кокон их объединенных сил. Снова и снова вражья воля набрасывалась на пылающие стены, пытаясь пробить их, но бастионы держались.

Они пока побеждали. Суровости было не разрушить пентаграмму.

Словно ливнем их окатывали ужас и отчаяние, но они стойко держались. Огонь поднимался все выше и выше, тесня их противников. Но и боль в коренной чакре Марджи усилилась. Рот ее открылся в беззвучном крике, когда запылал красный огонь. Это было слишком. У нее не хватит сил.

Тело ее скорчилось от непомерной натуги. Энергия, которой она поддерживала столп, истощала ее. Атаки сверху не утихали, они нападали на ее угол, будто чувствовали, что она слабеет.

Нет! Ей нельзя сдаваться. Не теперь, когда они в безопасности. Не сейчас.

Ее дух норовил ускользнуть из тела. Ей было уже почти нечего отдать Адонай Мелех.

— Отдохни, дочь моя, — произнес голос в ее мозгу. — Я приму твою ношу. — Золотая фигура выступила из тьмы.

— Вы удержите стену? — спросила она, ускользая все дальше от съежившейся оболочки, бывшей некогда ее телом.

Она неотчетливо разглядела, но, кажется, губы видения озарила улыбка. Оно взяло Марджи за руку и притянуло к себе. Великая ноша была снята с ее плеч, и Марджи почувствовала себя невероятно легко. Фигура отпустила ее и вошла в столп алого огня.

Золотое сияние отодвинуло в сторону сморщенную оболочку. Она уставилась на пожухшее тряпье и поняла, что это останки ее тела. Теперь золотистая фигура стояла на ее месте. Рука ее была поднята то ли для салюта Марджи, то ли для прощания с ней. А может, в попытке выразить и то и другое.

Она парила, ее уносило вверх. Как странно. Она проплыла над пентаграммой и увидела, как пламя взметнулось вверх, все такое же ярко-серебристое, но теперь с золотыми искрами. Пылающие стены раздвинулись, оттесняя темную силу, беснующуюся за ними.

Теперь она поднималась все быстрее, пройдя сквозь пол и груды трупов странных искореженных существ. Все выше, она без малейшего сопротивления проскользнула сквозь потолок и крышу. Тьма осадила дом, нависнув над ним как тяжелое грозовое облако, но серебристый искрящийся золотом свет теснил это облако. Тьма учуяла исход Марджи и взвыла будто от неутолимого голода, но напасть ей было не под силу. Теперь Марджи была в безопасности.

Марджи поднималась все выше в ночное небо, и все громче раздавались приветственные голоса. Яркий столп света омыл ее лучом того оттенка, что она видела лишь раз в жизни, и все мысли о земной битве покинули ее.

Она вернулась домой.

 

САММАЭЛЬ

Зал был пуст и недвижен для всех, кроме самого зоркого наблюдателя. Посвященный в таинства мог бы учуять присутствие Саммаэля, да и то вряд ли. Немногие по доброй воле забредали в это место, потому что это был Аваддон, последнее прибежище Повелителей Суровости.

Бесплотная тень Саммаэля парила над плитами пола, неуверенность лишала его обычной для него убежденности. Возвращение сюда... приводило его в замешательство. Он смаковал это ощущение, как редкое ценное вино. В последние годы он редко чувствовал что-либо, кроме жгучей ненависти к тем, кто бросил его в этот застенок давным-давно. Зал имел форму пятиугольника, и стены его величественно вздымались ввысь. Арочный свод терялся в бескрайней тьме. Причудливый мозаичный рисунок украшал стены и пол, картины сменяли друг друга, повествуя об истории Сотворения мира. Саммаэля не трогали эти красоты.

Это место было темницей, ею оно и оставалось.

Аваддон был построен без окон и без дверей. Он служил Усыпальницей Падшим, вечным памятником сгубившей их гордыне. Пока их души бродили на свободе, их тела были навек заключены в седьмом круге Шеола, в Аваддоне.

Саммаэль скользнул ближе, оглядывая саркофаги без крышек, занимающие все пять углов зала. Высеченная из цельных глыб обсидиана, их сияющая черная гладь странно дисгармонировала с бледной кожей их обитателей. Он сосредоточился, и едва заметные силовые линии прочертили пол.

Они сложились в фигуру, слишком хорошо знакомую Саммаэлю.

Падшие веками пытались разрушить эту Пентаграмму Защиты, но тщетно. Изнуренные и истощенные, они покинули свои тела и устремились к миру людей. Каждый из них нашел себе занятие и развлечение по сердцу, живя за счет людей, но тела их оставались взаперти, навеки скованные заклятием пентаграммы. До сих пор.

Саммаэль опустился подле одного из саркофагов, изучая заостренное лицо, которое когда-то давно было его лицом. Оно было овальным, закруглявшимся к подбородку и к макушке. Широко расставленные глаза фиалкового цвета были испещрены золотистыми крапинками. Губы были тонкими и изящно очерченными.

Тело Саммаэля было гладким, лишенным волос, с выпуклым животом и длинными конечностями. Кожа его была молочно-белой, с легким золотистым оттенком. Лишь шрам между ног нарушал безупречное совершенство его тела: отсутствие репродуктивных органов бросалось в глаза.

В душе Саммаэля забурлила ненависть, грозя единой волной унести с трудом обретенный контроль.

Заключить их тела в Аваддон на веки вечные, позволив душам парить безоглядно, — это наказание было почти переносимым. Но вот кастрировать их, как скот, было просто непростительно.

Однако физические увечья были всего лишь символом. Айн Соф лишил их возможности к сотворению жизни. Они могли влиять, манипулировать и даже обладать, но не воспроизводить себе подобных. Даже создавать что-либо действительно свое они были неспособны. Единственное, что им оставалось, — действовать через людей, подвергаясь всем ограничениям, которые налагал этот способ действия. Таково было проклятие Суровости, их основополагающий недостаток, который они собой олицетворяли.

Со временем Падшие, некогда стоявшие во главе свода ангелов, научились жить за счет людей, словно пресловутые пиявки, искривляя и извращая все, к чему они прикасались в отместку за это их поглотила отупляющая человеческая щелочность и тщета, и все их претензии на божественность были утрачены.

Надежда и исступленное стремление сдерживали гнев Саммаэля. Их освобождение из этой гробницы зависело от пяти смертных, которых и взрослыми-то можно было назвать лишь с натяжкой. Эти люди были ключом к темнице, редким шансом для Падших преодолеть сдерживающие их стены.

Он смаковал иронию происходящего. Играет ли с ним Айн Соф? Саммаэль и его братья были низвержены и лишены Господней милости, когда знание Даат, внезапное самосознание людей, разделило Древо жизни на три отдельных столпа. Так нет ли иронии в том, что человечество, возможно, и послужит в итоге орудием их искупления?

Какой изящный парадокс.

Саммаэль еще на один миг задержался над телом, а после нырнул в свою неподвижную плоть.

Он выбрался из саркофага, движения его были дергаными и нескоординированными. Тело онемело, забыло, как ходить, но в остальном телесная оболочка прекрасно сохранилась. Странно было снова носить то же тело. Ощущение было и знакомым, и чужим.

Да, он был прав, когда пришел сюда. Плитки пола под его ногами нагрелись, словно намекая на сокрытую под ними силу. Саммаэль направился к чистейшей воды сапфиру в Центре пентаграммы. Он был огромным, около метра в диаметре, и формой повторял форму зала. Это был не просто драгоценный камень. Он коснулся прозрачной поверхности кончиками длинных пальцев. В глубине камня в ответ на его прикосновение взметнулся вихрь.

Искорка света появилась в глубинах сапфира. Он сосредоточился, призывая искру расцвести. Крошечная точка вспыхнула, и бесцветные лепестки пламени взметнулись в сердце драгоценного камня. На его поверхности проступили мерцающие письмена. Надпись была на арамейском.

Этот издревле проклятый сапфир был краеугольным камнем темницы Падших. Его невозможно было разрушить, не сломав структуры всего сущего, лишь только у Айн Соф достало бы сил одолеть его. Однако камень был неодушевленным. Его можно было провести, и этим шансом собирался воспользоваться Саммаэль.

Саммаэль возложил длинные персты на лик камня и, взывая к его силе, призвал к себе остальных Повелителей Суровости. Он чувствовал, как камень стремится прочь, собирая призванных.

Они придут.

У них нет выбора.

На зов Аваддона откликнется любой из избравших путь Суровости, особенно Падшие.

 

ГРИМВИТСКАЯ ВПАДИНА

В пустынной небольшой впадине над самой землей пролетела сова. Она облетела впадину кругом, высматривая добычу, когда небо едва-едва посветлело. Осыпавшиеся останки кладки тут и там виднелись в траве равнины, но ничего съедобного не шевельнулось в тени крыльев хищницы. Она снова закружила, сужая зону поисков, пока ей не попался подходящий для отдыха валун.

Мощные крылья мастерски управляли полетом, пока не раскрылись в последнем взмахе, после чего птица приземлилась на камень. Она пригладила перышки, даже не подозревая, что пересекла кольцо защитных заклятий, не дозволяющее существам более разумным подступить так близко к развалинам.

Ей скоро нужно было возвращаться к родному гнезду.

Валун под ней содрогнулся. Застигнутая врасплох, она немедленно поднялась в воздух. Яркое густое свечение заструилось из-под земли, приглушенное слоями земли и камней, Но не укрывшееся от зоркого совиного глаза. Она полетела прочь из этого нехорошего места на пределе возможностей своих крыльев.

Некоторое время земля продолжала сотрясаться, иссеченные непогодой камни кладки скатывались в траву. Постепенно странный свет померк и земля замерла. Опустилась тревожная тишина.

 

ЛИЛИТ

Лилит открыла глаза, вернувшись в коттедж после осады фермерского дома. Зрачки присвоенных ею глаз сократились, привыкая к тусклому свету, струящемуся через окна. Ее дух чувствовал себя неуклюжим и неповоротливым, находясь в чьей-то плоти, но у кожи и костей были свои преимущества.

Она перекатилась на постели в поисках Джеймса, намереваясь утолить свой всегдашний голод. Его не было. Она резко села, невзирая на мышечную боль в чужом теле.

Где он может быть? Она не давала ему позволения просыпаться.

Она стремительно встала с постели, разбрасывая по сторонам подушки и одеяла. Джеймса нигде не было видно, хотя его одежда была разбросана по полу. Невозможно. Он не мог вынырнуть из моря самосозерцания без посторонней помощи.

Она остановилась и посмотрела на отражение своей наготы в темном стекле. При обычных обстоятельствах она могла бы полюбоваться этим безупречным телом, но не теперь.

Кто-то украл у нее Джеймса.

Непрочная деревянная дверь рассыпалась в щепки от ее гнева. Лилит прошла по снегу и деревянным обломкам, прощупывая окрестности восприятием, расширяя охват. Небо было низким и угрожающим, а ее маленькая долина угнездилась меж очертаний двух холмов. В пределах долины законы природы подчинялись ее воле. Ничто не росло, ничто не двигалось, ничто не жило без ее дозволения.

Однако, несмотря на ее полный контроль над природой, Джеймса и след простыл.

Куда девались тени-кандалы? Даже если бы Джеймс смог прийти в сознание, их ему было бы не одолеть. Они бы стреножили его, окутали складками теней, из которых не вырваться даже адепту Адонай Мелех, как не удалось вырваться Рэйчел.

Лилит призвала черных, похожих на ленты тварей, но они не откликнулись на зов. Ища этому объяснение, она увидела на снегу кольца пепла.

Лишь немногие существа обладали достаточной силой вернуть тени-кандалы назад в промежутки между оболочками мироздания, и лишь одно из этих существ могло свободно перемещаться в этом мире. Зная теперь, с кем имеет дело, Лилит села на снег, скрестив ноги, и отпустила свой дух на свободу из телесного плена.

Джеймс не мог уйти далеко. Даже если он научится скрывать от нее свое присутствие, она все равно его найдет. Она знает его. Ему не спрятаться. От нее ему не укрыться. Никогда.

Зов пришел, когда ее дух взмыл вверх. Он цеплялся за ее бесплотную сущность, зов настойчивый, необоримый. Ее влекло в Аваддон.

Не сейчас, бездари и кретины!

Она метнула насмешливую ярость, как снаряд, в жерло туннеля, открывшегося над ее головой, зная, что ей нужно отыскать Джеймса. После того как Тагирирону не удалось захватить темноволосую девушку, Джеймс был единственным из каббалы, кто был подконтролен им. Нельзя дать ему уйти. Не сейчас.

Проход материализовался как воронка пустоты. Она сопротивлялась его всасывающей силе, чтобы остаться и найти Джеймса, но призыв был сильнее ее. Она мельком увидела картину, как он, голый, пробирается по сугробам, и тут воронка ее поглотила. Она мерцала, заглатывая Лилит, поглощая ее яростные вопли, а после вмиг исчезла.

Низкие раскаты грома прокатились по холмам, возвещая приближение дождя. Небеса разверзлись, и разразился ливень, безжалостно хлестал землю ледяными струями.

Забытая всеми обнаженная фигура сидела под дождем, даже не мигая, а дождь заливал ее пустые зеленые глаза.

 

САММАЭЛЬ

Саммаэль отступил от сапфира, когда клич был брошен. Сила зова волнами расходилась от камня, собирая остальных Повелителей Суровости. Эта команда до сих пор отзывалась покалыванием в его руке. Ах, как сладка была эта власть! Снова прикоснуться к ней, попробовать ее на вкус, на ощупь, своей собственной плотью. Это было удовольствие настолько утонченное, что его едва можно было вынести.

Как они научились жить без этого?

Вспышка света померкла, угасли бесцветные языки пламени, в глубине камня мерцали пять точек. Одна погасла — магический камень распознал его присутствие в Аваддоне. Было возмутительно, что этот бездушный предмет и есть его страж, но к камню его приковывала сила, которую даже ему было не постичь.

Зияющая темная круговерть раскрылась над Саммаэлем, сотрясая зал. Тень отделилась от пустоты и стремительно увеличивалась, пока оттуда с жутким криком не вылетела гигантская птица. Ее перья были иссиня-черными, а клюв — чуть меньше руки Саммаэля.

Второй огонек погас внутри сапфира, будто в сердце драгоценного камня его задул ветер.

Над головой Саммаэля кружил огромный ворон, мощные крылья гоняли воздух по всему залу. Он стоял неподвижно, ждал, пока птица не выберет одно из тел. Ворон с криком устремился вниз и уселся на край одного из саркофагов с телом. Ворон медлил, склонив голову и уставив на Саммаэля один черный блестящий глаз. Тот не двинулся с места, так же глядя в ответ немигающим фиалковым взглядом.

Тайное собрание созвано, и не время теперь выказывать слабость или неуверенность.

Ворон пожал крыльями очень по-человечески — и впился когтями в неподвижное тело. Когти прошли сквозь кожу, не оставив и следа, хищник и его жертва сливались воедино. В какой-то момент Саммаэль видел их обоих одновременно — человеческую грудь закрывали вороновы крылья. После чего вторая фигура, похожая на Саммаэля, поднялась.

— Приветствую тебя, Саммаэль.

— Приветствую и тебя, Орев Зарак. Благодарю за прибытие.

Орев Зарак, Ворон Раздора, кивнул издевательски-любезно. Внешне он был копией Саммаэля, его отличали только манерность и стать.

— Ну, выбора-то ты мне не дал. Зов Аваддона не оставишь без внимания.

— Твоя правда, но я счел, что это место подчеркнет серьезность ситуации, — ответил Саммаэль, обведя рукой остальные тела.

Орев Зарак собирался ответить, когда открылись еще одни врата. В этот раз врата были текучей массой тьмы. Никаких физических очертаний, глазу было не за что зацепиться, да и не было у тьмы никаких углов. Еще одна тень выбралась наружу.

Отвратительная вонь наполнила зал, и ноздри Саммаэля затрепетали от омерзения. Запах! Не сдерживаемая препонами человеческого обоняния, густая гнилостная вонь была почти невыносима для его недавно разбуженного тела. Странно, но от вони он почувствовал себя более живым, чем когда либо, и это только укрепило его решимость.

Остальные Падшие подчинятся его воле. Они должны.

Густая, тягучая жижа заструилась из врат, она падала на пол, образуя лужу на древних плитах пола. Запах был тошнотворным, и он отвернулся, заметив, что только два огонька остались гореть внутри сапфира.

Лужа испражнений сгустилась у него на глазах, в ней пульсировала жизнь. Из омерзительного болота выступила бесформенная фигура. Едва ли человекоподобная, несмотря на наличие двух ног разной длины, фигура, казалось, разлагалась на ходу. Ее внутренние органы были отчасти видны, по ним сквозь все отвратительное тело пульсировала черная слизь. Вонь усилилась, когда тварь прищурила один молочно-белый глаз, тогда как два других были наглухо залеплены гноем.

— Привет, Гамалиэль, — сказал Орев Зарак. — Присоединяйся к маленькому пикнику, который затеял Саммаэль.

Тварь шагнула к нему, качаясь, и прорычала что-то невнятное сквозь лоскуты мертвой кожи возле рта.

— Избавь меня от излишней театральности, Гамалиэль, и оденься наконец, — сказал Саммаэль.

Тварь снова заворчала, но повернулась и метнулась по воздуху на добрых семь метров, приземлившись на одно из тел. Бледная плоть впитала ее, и фигура пошевелилась.

— Не признаешь ты яркую индивидуальность, — проворчал Гамалиэль. — Ты, Саммаэль, всегда был занудой.

Саммаэль не успел ответить, а две пасти врат уже распахнулись перед ним. Из первой с пронзительным воплем ярости вылетела Лилит. Даже будучи духом, она приняла форму женщины — прекрасной, обнаженной, не считая завитков черных волос, сплетающихся вокруг головы в ореол смерти. Она парила над Саммаэлем, ее изумрудные глаза горели яростью.

— Зачем?

— Так было нужно, — ответил Саммаэль.

— Ты оторвал меня! — Ее голос был тихим и угрожающим.

Лилит не могла причинить ему вреда, но планы Саммаэля зависели от того, умерит ли она свои аппетиты.

— Займи свое место и встань рядом с нами. Чем скорее мы завершим это, тем скорее ты вернешься к тому, что мы прервали.

Лилит смерила его взглядом кобры, приготовившейся к броску, но сделала, как он велел. Прекрасная нимфа исчезла ее дух по спирали устремился в неподвижную грудь, словно маленький черный торнадо. Как и остальные тела, ее тело было лишено половых признаков и все же сохраняло оттенок женственности.

Саммаэль повернулся, чтобы не пропустить последнего из прибывших. Тагирирон был почти невидим — он был чуть заметнее жаркого марева, искривляющего воздух. Очевидно, перенапряг силы, атакуя деревенский дом.

— Давай, — сказал Саммаэль с ноткой нетерпения, — займи свое место.

— Я не могу, — сказал Тагирирон. Речь его была едва слышным шепотом. — Если я надену плоть здесь, то не смогу уйти отсюда, пока не восстановлюсь.

— У тебя и так не хватит мощи, чтобы создать врата из Аваддона, так что можешь прямо сейчас начинать излечение. — Саммаэль даже не пытался скрыть свое пренебрежение. — Зачем ты вообще потратил столько сил, нападая на Пятигранную каббалу? Это было глупо и расточительно.

— Мне посмели помешать, а я не смог с этим смириться, — признал Тагирирон. — К тому же я был уверен, что мне удастся сломить их.

— Ты так и не научился ничему с тех пор, как нас низвергли? — спросил Саммаэль с сардонической усмешкой, исказившей его черты.

Тагирирон не ответил, он медленно парил к последнему неподвижному телу. Его дух окружил тело некоей мерцающей аурой. Оживление заняло больше времени, чем в любом из предыдущих случаев.

Тагирирон сел в саркофаге, потом неуклюже, будто тело его закоченело, выбрался из гробницы. Пять пар фиалковых глаз посмотрели друг на друга впервые за много веков. Момент был критический, тут нужно было действовать осмотрительно.

— Зачем меня сюда призвали? — вопросила Лилит, вышагивая вокруг собравшихся, словно пантера в клетке.

Саммаэль оставил ее вопрос без внимания. Он уселся на теплые плиты пола в позе лотоса, скрестив руки так, что каждая из ладоней оказалась на противоположном колене. Это была древняя поза, символизирующая доверие, ибо любой принявший ее не мог напасть на другого.

— Я привел вас сюда, — молвил Саммаэль, — чтобы понять, захотите ли вы снова обрести то, что некогда было вашим.

Он остался неподвижным, оценивая их реакцию. Тагирирон сел первым, повторив его позу. Невелика победа — у Тагирирона практически не было выбора.

Орев Зарак посмотрел на стоящего напротив Гамалиэля.

— Что ты имеешь в виду?

— Сядь, — позвал Саммаэль. — Сядь, как мы сидели до Низвержения, до того, как нас несправедливо лишили милости, пока Адамовы дети не узурпировали нашу власть.

Орев Зарак колебался.

— Сядь, — призвал Саммаэль, и в его тоне засквозили повелительные нотки. — Я напомню вам обо всем, что поставлено на карту.

Выражение лица Орев Зарака ожесточилось, но Гамалиэль сел подле Тагирирона.

Лилит перестала ходить туда-сюда и настороженно посмотрела на них.

— Что это ты задумал? — требовательно спросила она. — Зачем напоминать нам о том, что давно известно?

Саммаэль вгляделся в глубину ее глаз. Она была готова слушать. Ему это было видно.

— Сядь. — На этот раз это была просьба. И обещание. Орев Зарак опустился на корточки, усаживаясь в древнюю позу диалога. Лилит смотрела, как он присоединяется к собранию, но не двинулась, чтобы примкнуть к ним. На тот момент Саммаэль решил не обращать на это внимания.

— Тысячи лет мы участвовали в Испытании Столпов. Снова и снова Ипсиссими выступали против нас, но никто не одерживал решительной победы. Человечество остается неисправимо порочным, оно не в состоянии выбрать между двумя Столпами. Так мы закоснели в тщетной борьбе, а Адамовы дети бьются над проблемой, которой им никогда не решить.

— Ты стал философом, Саммаэль, — сказал Орев Зарак. От удивления он это почти прокаркал.

— Нет, всего лишь реалистом. Мы погрязли в навязанной нам борьбе, в которой невозможно победить. Поэтому я предлагаю самоустраниться.

— Невозможно, — сказал Гамалиэль. — Наши тела заточены в этой гробнице. У нас не будет надежды на спасение, если только мы не докажем свою правоту, показав, что человечество пошло по пути Суровости. Только после этого Айн Соф уничтожит следы неудачного эксперимента с детьми Адама и отпустит нас из Аваддона. Выйти из этой битвы — значит признать свое поражение.

— Вот здесь ты ошибаешься, — ответил Саммаэль. — Мы найдем себе замену.

Лилит слушала, но он на нее и не взглянул.

— Чепуха, — возразил Орев Зарак. — Кто вообще может нас заменить?

— Пятигранная каббала.

— Что? — Голос Тагирирона окреп от внезапной надежды, которую заронил в их души Саммаэль. — Как такое может произойти?

Лилит уставилась на Саммаэля, на лице ее отражалось раздумье.

— Ты не спятил, Саммаэль? Это невозможно. — Тон ее был категоричен.

— Я верю, что возможно, — ответил он с уверенностью, которая утихомирила остальных. — Сапфиру требуются пять тел, чтобы приковать их в Аваддоне. Он не знает, что тела требуются именно наши.

Все разом заговорили, но Саммаэль поднял руку, требуя тишины.

— Гамалиэль прав. Нам нужно делать вид, что мы продолжаем подводить этих пятерых к пути Суровости. Совместными усилиями мы можем сыграть на слабостях Пятигранной каббалы, посеять раздор и противоречия. Но у них всегда должна оставаться свобода выбора. Овладением ничего не добиться. — Саммаэль увидел, как понимание осветило лицо Лилит.

— Нет! Я не позволю ему уйти.

— Ты уже упустила его, Лилит.

— Я могу его вернуть! — прорычала она.

— Пусть они пока думают, что выиграли. Это сделает их более уязвимыми.

— Да, — согласился Орев Зарак. — В этом есть мудрость. Слушайте Саммаэля.

— Нет. — В ее тоне отрицание смешалось с угрозой.

— Какая тебе радость от украденного человеческого тела взамен твоего собственного? — спросил Саммаэль. — Отрекись от обладания мальчишкой, дабы обрести нечто большее. — Он чувствовал, что она колеблется. — Неужели ты забыла, кем мы были когда-то? Неужели ты не хотела бы это вернуть?

Эмоции стремительно сменяли одна другую на лице Лилит.

— Как было когда-то? Даже способность к репродукции? — Ее шепот был полон такой тоски, такого ожидания, что тронул даже черствое сердце Саммаэля.

— Я обещаю.

Она скользнула на пол, грациозно подгибая под себя ноги.

— Как?

— Аваддон неуязвим, — начал Саммаэль с ледяной улыбкой, — потому что стоит в отдалении от прочего Сущего. Есть только один момент, когда этот закон не срабатывает.

— Во время Испытания Столпов, — молвил Гамалиэль задумчивым тоном.

— Точно. — Саммаэль даже не пытался скрыть свое торжество. — Мы должны похитить их из-под самого основания Столпа Милосердия.

— Но как? — повторил Тагирирон, чьи глаза мерцали алчным огнем.

Остальные четверо подались вперед — и так и сидели, пока Саммаэль разъяснял свой план. Все их противостояние его ведущей роли прошло, как только неизбежное падение Пятигранной каббалы стало очевидным.

Круг истории будет прерван. На этот раз человечество вернет Повелителей Суровости на их законное место.

 

МОРГАН

Солнце встало, но его частично скрывали деревья, растущие на восточных холмах. Ранние лучи пронизывали густую листву, от чего вокруг лежала странная красноватая дымка. Ветерок принес отчетливый запах угля и пепла.

От деревенского дома почти ничего не осталось.

Они остановились на вершине холма и повернулись, как один, молча взирая на разрушения. Дом был сплошной дымящейся развалиной, синие плети дыма поднимались в рассветном воздухе. От огня стены дома разрушились, образовав вокруг фундамента каменное кольцо, как будто оставшееся от гигантского костра. Все внутри этого кольца выгорело дотла, даже павшие друзья и враги.

От двух машин, припаркованных возле дома, остались едва узнаваемые исковерканные груды металла. Даже окружающий сад был искалечен и изрыт, будто о него точили огромные когти. Масштаб столь опустошительной жестокости был невероятен. Морган поежилась на холодном ветру.

Выжившие тоже были не в лучшей форме. Эшвин тяжело опирался на Элиз и старался не наступать на поврежденную ногу. Лицо Эрика опухло, его покрывали синяки. Элиз выглядела на десять лет старше, так же чувствовала себя и Морган.

В самом плачевном состоянии был Гордон. Лидер, отдающий приказы, которого знала Морган, исчез, остался только пожилой человек, согбенный непомерным горем.

Морган смотрела, как ветерок развеивает дым. Ее гнев на Гордона за смерть Ричарда развеялась точно так же. Утро было тихим, как будто и птицы не знали, как приветствовать такой рассвет. Она все вслушивалась, ждала воя сирен, возвещающих прибытие пожарных бригад, но никто так и не приехал.

Это зрелище напомнило ей о развалинах, которые они нашли в Гримвитскои впадине. Неужели там много веков назад случилось то же самое? Неужели история повторяется? Неужели выжившие тогда так же смотрели на свой тлеющий храм и задыхались от отчаяния, как она задыхается теперь?

По щекам Морган струились слезы, оставляя светлые тропинки на закопченном лице. До сих пор жизнь Морган была четко спланирована, она осторожно ступала с одной заботливо вырубленной для себя ступеньки на другую. В последние несколько недель все это изменилось. Все, что ей казалось доподлинно известным, ныне ставилось под сомнение. Даже ее смутные несформировавшиеся взгляды на Бога подверглись испытанию, но не было времени осмыслить и это.

Однако две вещи она знала точно.

Первая: Ричард, Поррик и Марджи остались лежать среди пепла, они мертвы. Они уже не проснутся и не посмеются над этим воспоминанием за завтраком. Это реальность.

Вторая: ей уже не вернуться ни к своей диссертации, ни к той карьере, которую она так тщательно распланировала. Невозможно вернуться к той жизни после всего, что она увидела и узнала. Ее прежняя жизнь тлела вместе с обломками деревенского дома, но, на удивление, это не стало источником скорби.

Морган длинно, прерывисто вздохнула — и отвернулась от тлеющего дома. Солнце повисло над верхушками деревьев, и лучи заставили ее сощуриться. Почему-то ей подумалось о Ричарде и о том ордене, к которому он принадлежал.

Ордене Просветляющего Восхода.

Она улыбнулась сухой и горькой улыбкой. Решимость ее еще больше укрепилась. Она снова повернулась к дымящимся обломкам и попрощалась с тремя погибшими. Их дело было теперь ее делом. Их жертва требовала этого. Она доведет дело до конца, чего бы это ни стоило.

Вы слышите меня? Я обещаю.

Ветер всколыхнул траву, но не было иного знака, что ее клятва услышана.

Гордон первым нарушил тишину:

— Пора двигаться дальше. — Он отвернулся от дома и прикрыл глаза от солнца. — Мы должны идти на север.

— И что потом? — спросил Эшвин.

Одной рукой он опирался на Элиз. Она плакала. Гордон повернулся и встретился с ним взглядом.

— Есть только одно место, в котором можно укрыться от слуг Суровости, и это Храм Просветляющего Восхода.

— Вы и вправду считаете, что мы будем доверять вам после всего случившегося? — спросил Эшвин. — Вы говорили, что сможете нас защитить, и вот к чему это привело.

Лицо Гордона окаменело, но он ничего не ответил.

— Отстань от него, Эш, — сказала Элиз. — Это не его вина.

— Я хочу пойти, — сказал Эрик.

— Куда это? — с неверием переспросил Эшвин. — В Храм?

— Да. Я хочу знать, что к чему. Почему все это происходит. — Лицо Эрика, как и у остальных, было в саже, но под слоем грязи выражение его было решительным. — Там я смогу получить ответы на все вопросы, правда, Гордон?

— Да, — промолвил мистер Чизвик усталым голосом. — Вам всем нужно идти со мной, но у меня нет больше сил спорить. Делайте как знаете.

Он повернулся и прихрамывая пошел прочь. Его одинокая фигура напомнила Морган, что не она одна потеряла кого-то. Искалеченное тело бедной Марджи лежало на полу кельи, и никто не выразил желания отыскать останки Ричарда и Поррика.

— Я не знаю точно, что нам дальше делать, — призналась Морган, — но уверена, что нам стоит держаться вместе.

— Я согласен, — сказал Эшвин, — что бы мы ни решили делать, мы сделаем это вместе.

— Нужно идти в Храм, — настаивал Эрик. — Больше некуда. Не пойдем же мы, в самом деле, в ближайший полицейский участок просить защиты! Кто нам поверит? Без Гордона у нас нет ничего.

— Есть сожженный дом, — предложила Морган. — Это довольно существенное свидетельство. Если бы мы показали им...

— Нет, — сказала Элиз.

— Видишь, Элиз согласна со мной, — вступил Эрик. — Нам нужно принять предложение Гордона.

— Нет, — повторила она. — Я имела в виду, что не пойду туда.

— Что? — Эрик заморгал глазами за закопченными стеклами очков.

— Я не пойду ни в Храм, ни в полицию, — сказала Элиз, качая головой.

— Но я думал, ты согласна, что нам стоит держаться вместе? — запротестовал Эшвин.

— Наверное, стоит, но я все равно никуда не иду.

— Элиз... — начал Эрик.

— Так, вот только не начинай, — резко оборвала она. — Я устала быть разумной и уравновешенной. Я устала жить в постоянном страхе. И я устала чувствовать свою ответственность за всех. Я буду делать то, что считаю правильным, и никто меня не остановит.

Морган уставилась на нее в изумлении.

— Что ты собираешься делать? — спросил Эшвин; на его лице было написано понимание.

— Я собираюсь найти Джеймса.

— Но ты даже не знаешь, где он, — возразил Эрик.

— Нет, знаю, — отшила его Элиз. — Где-то в Озерном крае. Ричард говорил нам.

— Да, но как ты его найдешь? — допытывался Эрик.

— Мне понадобится помощь того, кто чует присутствие другого человека на расстоянии, — сказала Элиз. Она повернулась к Морган, в ее голубых глазах сиял призыв.

Морган знала, что именно так им и следует поступить. Им не справиться без Джеймса. Все пошло наперекосяк после того, как он исчез. Она коротко кивнула и была вознаграждена улыбкой облегчения на лице Элиз.

— Мы с Морган найдем его и привезем обратно в Скиптон, — сказала Элиз, поворачиваясь к обоим мужчинам. — Вы отправляйтесь в Храм в Шотландии, а потом снова встретимся в той маленькой гостинице.

— Но у нас даже нет мобильных, — запротестовал Эшвин. — Вы будете совсем одни.

Элиз прижала палец к его губам:

— Мы делаем то, что должны, Эш. Мы с Морган, если что, сможем за себя постоять.

— Я пойду с вами.

— Тебе нельзя. С твоей-то лодыжкой. Вместе мы будем идти чересчур медленно, а Джеймсу мы, возможно, понадобимся раньше, чем ты выздоровеешь. Нам нужно найти его сейчас же. Я знаю, что мы должны так поступить. Пожалуйста, верь мне.

— Я не хочу, чтобы мы разлучались. — Эшвин сказал это утвердительно, но Морган услышала просительные нотки.

— Я знаю, — сказала Элиз, — но с вами все будет хорошо. Верьте в себя — и вера поможет вам.

Эшвин бросил на нее странный взгляд — в нем смешивались смирение и отчаяние.

— Иди с Эриком, — убеждала его Элиз. — Не оставлять же его одного. Мы снова увидимся в Скиптоне, — Она поднялась на цыпочки и поцеловала его долгим поцелуем.

Морган отвела глаза и поймала взгляд Эрика. Лицо его было непроницаемо, но ей было ясно, что сцена его не тронула. Ничто не остановит его на пути в этот Храм.

Элиз отступила от Эшвина, и Морган увидела, как слезы вскипают у него на глазах.

— Я буду осторожна, — сказала Элиз, хоть он и не произнес ни слова. Она повернулась к Морган. — Пойдем. — Это было едва различимо на слух.

Элиз тут же зашагала на восток к ближайшей дороге. Солнце освещало ее со спины, и Морган вдруг показалось, что вокруг ее золотистых волос виден нимб. Она на секунду замялась и встретилась глазами с обоими мужчинами.

— Встретимся в гостинице, — сказала Морган. — Не пропадайте слишком надолго.

Эрик поднял руку в прощальном жесте, но Эшвин не ответил, его темные глаза впились в удаляющуюся фигуру Элиз. Морган никогда не видела такого беззащитного и потерянного выражения на его лице. Тут же воскресла давно подавляемая боль — вот если бы кто-нибудь так же любил ее.

Морган поспешила вдогонку за Элиз, попутно размышляя, во что же они ввязываются. Вдали от жара тлеющего дома было прохладно, и она потерла руки, чтобы согреться. Она оглянулась назад лишь раз. Эшвин и Эрик догнали Гордона. Все трое шли на север, но гораздо медленнее, чем Элиз на юг.

Порывы холодного ветра гуляли по центральной улице Уиндермера. Небо над головой было темным, нависающие дождевые тучи говорили о близком ливне. Солнце садилось, по холмам уже полз туман. Морган поежилась и поплотнее запахнула куртку.

Булыжник мостовой и сланец стеновой кладки сливалась в сплошную серую массу, иногда разбавляемую синим пятном. В свете угасающего дня Уиндермер выглядел унылым и непривлекательным.

Морган ходила следом за Элиз целый день, стучась в двери маленьких гостиниц и частных домов, где сдавались комнаты внаем, в надежде найти хоть след Джеймса. Сейчас она хотела уже только одного — снять комнату, залезть в горячую ванну и просушить мокрую одежду.

Казалось, прошло несколько дней с тех пор, как они ушли от дымящихся руин фермерского дома. Они шли по полям и лесам в одних джинсах и футболках, не защищающих от пробирающего до костей холода, пока не наткнулись на проселочную дорогу. Водитель проезжавшего мимо грузовичка пожалел их, перепачканных и усталых, и подвез до Скиптона. Как только они там очутились, Элиз скупила половину всего имеющегося в местном магазине туристского снаряжения по своей кредитке, обнаруженной в кармане джинсов. Морган чувствовала себя глупо в яркой непромокаемой куртке и термобелье, но походные ботинки были удобными, и ей наконец-то было тепло. От необходимости слоняться по улицам в такую погоду настроение ее вовсе не улучшалось.

— Элиз, с нас, пожалуй, на сегодня хватит, — сказала она. — Давай вернемся к машине, поедем в какую-нибудь гостиницу и поужинаем. А завтра продолжим поиски. — Они еще днем взяли машину напрокат в Скиптоне и проехали почти восемьдесят километров на северо-запад до Уиндермера.

— Нет, — сказала Элиз, и волосы, собранные в хвост, дернулись, как бы вторя отрицательному ответу. — Солнце еще не село, и мы не успели проверить все гостиницы.

— Нет никакой гарантии, что он вообще сюда приезжал.

— Я это знаю, — резко бросила Элиз. — У Джеймса нет машины, и денег на ее прокат тоже нет. Он мог добраться до Озерного края только на общественном транспорте, а железнодорожная ветка заканчивается именно здесь.

— Мы даже не знаем, по-прежнему ли он в Озерном крае. Так недалеко и до ссоры, а меньше всего Морган сейчас хотела ссориться.

— Ричард сказал, что он был здесь. Ты хочешь сказать мне, что он нам лгал? — Элиз сердито смотрела на нее, уперев руки в бока; нижняя губа ее дрожала от сдерживаемых чувств.

— Нет, этого я не хочу сказать. — Морган сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. На самом деле Элиз на нее не сердилась, ей просто отчаянно хотелось найти Джеймса. — Ладно. Я понимаю, что дело не во мне. — Поддавшись импульсу, она обняла Элиз и была удивлена силой ответного объятия. Она отступила, но не выпустила руки Элиз из своей.

— Мы найдем его, ладно? Но сейчас нам надо найти себе ночлег. Согласна?

— Прости меня, — сказала Элиз со вздохом. — Нельзя было говорить так о Ричарде. Я не хотела быть неблагодарной просто я волнуюсь за Джеймса.

Вид у нее был несчастный, да и у Морган настроение было не из лучших.

— Все мы за него волнуемся, Элиз. Но если мы будем на взводе, это делу не поможет. Он мог сойти с поезда в Кендале или Бернсайде, да где угодно. Нам это неизвестно. Рано или поздно мы нападем на его след. Немного терпения — и все получится.

— Терпение — дело хорошее, Морган, но есть ли у нас время на это? По-моему, нет. — Огорченная Элиз взвалила рюкзак на плечо. — Мне правда жаль, что я сорвалась и набросилась на тебя. Мир?

— Нет еще, — сказала Морган с улыбкой. — Сначала ты найдешь мне теплый дом для ночлега, и чтобы перед сном я могла полежать в горячей ванне.

Они жалобно застонали в один голос и тут же улыбнулись друг другу. Подспудное соперничество, тлевшее между ними, уходило в небытие, уступая место более глубокой дружбе.

Это было неожиданное, но приятное открытие.

 

ЭЛИЗ

Элиз подошла к последнему дому с объявлением о сдаче комнат в конце улицы. Морган устало плелась за ней; ливень явно не шел на пользу ее настроению. Элиз знала, что ее упорство чрезмерно, но ей было не избавиться от ощущения, что на поиски Джеймса остается все меньше времени. Это не было логическим умозаключением — интуиция в чистом виде. Только вот объяснить это Морган было бы непросто. Элиз просто знала, что надо найти Джеймса как можно скорее. Перед лицом такой уверенности она была готова сносить некоторые лишения.

Они устало брели по Холли-роуд, забрызганные водой из луж едва ли не до колена. Новые походные ботинки Элиз не промокали, но джинсы промокли насквозь и облепляли икры тяжелой тканью. Она мысленно пообещала себе купить резиновые сапоги по колено и нехотя признала, что Морган была права. Им надо поскорее найти ночлег.

Из гостиниц Уиндермера, до которых от вокзала можно добраться пешком, «Мэйсторн» была единственной, еще не проверенной ими. На улице горело всего несколько фонарей, так что им приходилось рассчитывать на приглушенный ставнями свет из окон окрестных домов, чтобы разглядеть под ногами мостовую.

Первой сквозь пелену дождя проглянула желтая вывеска, потом показался белый забор. Элиз попыталась в темноте найти на ощупь засов на калитке. Пришлось повозиться, но калитку она все же открыла и прошла по дорожке к входной двери. Два эркера с белыми переплетами окон выступали из тьмы, но остальной дом скрывался во мраке.

Элиз ступила под свес крыши и подвинулась, давая и Морган возможность спрятаться от дождя. Массивный медный дверной молоток украшал входную дверь. Элиз воспользовалась им и постучала, заодно потопав ногами, чтобы стряхнуть хоть немного воды с одежды. Голоса, глухо звучащие внутри дома, заспорили, кому идти открывать, и вот кто-то включил в прихожей свет, высветивший арку из цветного стекла над их головами.

Дверь открылась, и за ней обнаружился худой человек. Он был невысок, едва ли выше Морган; его рыжеватые волосы сильно поредели. Блекло-голубые глаза и угреватая кожа дополняли портрет.

— Да? — произнес человек. Его тон и выражение лица недвусмысленно заявляли о том, что его напрасно потревожили.

— Здравствуйте, — сказала в ответ Элиз. — Подскажите, пожалуйста, не останавливался ли у вас некий Джеймс Стиплтон за последние несколько недель?

— А кто вы такие, что задаете мне подобные вопросы?

— Мы его друзья, — ответила Морган. — Он пропал три недели тому назад, и последнее, что мы о нем знаем, — то, что он собирался сюда.

— В наш дом?

— Нет, это нам доподлинно неизвестно, — признала Элиз, — но точно в эти края.

— Ничё про это не знаю. Доброй ночи.

Человек собрался закрыть дверь, но Элиз вцепилась в нее.

— Тогда как насчет комнаты? — спросила она. — Нам нужно где-то переночевать.

— Все занято, — отрезал он. — Попытайте счастья на Хай-стрит. У них должны быть свободные номера в это время года.

Без лишних слов он захлопнул дверь у них перед носом. Элиз взглянула на Морган:

— Не кажется ли тебе, что тут что-то скрывают?

— Угу.

— Ну ладно же!

Элиз схватила дверной молоток и трижды громко стукнула в дверь. Они подождали, но никто не откликнулся. Элиз снова заколотила в дверь, да так, что та затряслась. Если этому типу известно что-нибудь про Джеймса, то она из него это выудит, не боясь показаться назойливой.

Дверь распахнулась.

— Я велел вам убираться, — сказал мужчина. — Если вы не уйдете, я вызову полицию.

— Прекрасно, — кивнула Элиз. — Им-то вы и объясните, что именно вы от нас скрываете о нашем пропавшем друге.

— Я сказал вам, что ничё об том не знаю. А теперь проваливайте!

Лицо его приняло свекольный оттенок. Элиз не могла понять, почему пара простых вопросов так вывела его из себя.

— Гэри? Кто там? — спросил женский голос из прихожей.

— Никто. — Гэри принялся уже закрывать дверь, но женщина снова заговорила, на этот раз ближе.

— Погоди-ка минутку. — Женщина появилась в дверном проеме и положила руку на плечо Гэри.

Он немедленно умолк, а она оглядела двух вымокших до нитки девушек. Женщина была на полголовы ниже Гэри, кареглазая, с волосами до плеч. Она вела себя открыто и дружелюбно, но ее внешность портили слишком крупные зубы. Элиз вздохнула с облегчением. Человеку с таким лицом можно было доверять.

— Меня зовут Дженни. Мы с Гэри — владельцы «Мэйсторн». В чем там у вас дело?

— Меня зовут Элиз, а это Морган. Мы лондонские друзья Джеймса Стиплтона. Мы думаем, что он приехал в Озерный край, а после пропал. Все, что мы хотели узнать, — это останавливался он здесь или нет.

Дженни повернулась к Гэри:

— Давай-ка возвращайся к телевизору и смотри футбол, Дорогой. Я тут разберусь.

— Ладно, только смотри ни во что не впутывайся. Помни, что сказала та дамочка.

И Гэри отправился восвояси, даже не взглянув на девушек, стоящих на пороге.

— Вы уж простите моего ворчуна. Его прямо бесит, если кто не дает ему смотреть футбол. Давайте заходите. — Дженни посторонилась, чтобы они вошли.

Роскошный пушистый ковер устилал прихожую. По одной ее стороне наверх взбегала лестница, а по другую сторону располагались несколько дверей. Элиз успела заметить, как Гэри скрылся за одной из них, в проеме которой виднелась лестница, ведущая в цокольный этаж.

— Он был здесь? — спросила Элиз, глядя прямо в карие глаза Дженни. Она видела, что женщина приняла сказанное за утверждение, да так оно и было.

— Ага. Приехал в такой же погожий вечерок, и время было похожее. Стоял тут, где вы сейчас стоите, и портил мне ковер — текло с него как с огромного пугала огородного. Промокший был до нитки.

Элиз улыбнулась. Она словно наяву увидела, как по сутулым плечам Джеймса сбегают капли дождя, будто он стоял рядом с ними.

— Как он сюда добрался, вы знаете? — спросила Морган.

— Он сказал, что сам из Лондона, было такое. Он искал работу в Манчестере, оттуда и приехал на поезде.

Морган повернулась к Элиз с торжествующей ухмылкой. Их предположения подтвердились.

— Знаете ли вы, где он сейчас? — спросила Элиз. Дженни нахмурилась и оглянулась назад, не слышит ли ее Гари.

— Ну, тут вот какое дело. Он все выспрашивал про коттеджи в горах. Говорил, туда приезжают какие-то творческие люди, артисты, что ли. Я ему рассказала, как туда дойти, но снаряжения у него совсем не было. Даже подходящей одежды, вот как на вас. Только джинсовая куртка. Он сказал, что, может, вернется, но больше я его не видела. Счет он, правда, оплатил, так что я о нем и забыла, как тут...

— Как тут — что? — заинтересовалась Элиз.

— Появилась та женщина. Она решила, что он не оплатил счет. Все пыталась всучить нам плату за неделю проживания, но чтобы мы про него молчали. Будто я и так не могу держать язык за зубами.

— Как ту женщину звали? Как она выглядела?

— Нет, она не назвалась, да и платила наличными. Роста она примерно вашего. — Дженни кивнула в сторону Морган. — Длинные черные волосы, идеальная белая кожа, зеленые глаза. Хороша, чертовка, но холодная как лед. У меня от нее мурашки побежали по коже. Она сказала, что с Джеймсом все в порядке и волноваться не стоит. — Дженни понизила голос. — Вот потому Гэри и не хотел никого пускать на постой. У такой дамочки небось найдутся влиятельные друзья. — Она ухватила себя за нос.

— Вы не могли бы указать нам путь к тем коттеджам? — попросила Морган.

— Могу в лучшем виде. Дам вам карту, где проложен маршрут, все честь по чести. Но лучше дождаться, когда Гэри не будет дома, так что это подождет до завтра.

— Спасибо, — сказала Элиз. — Это нам очень поможет.

— Джеймс не попал в беду, как думаете? — спросила Дженни. — Мне он показался таким хорошим парнем.

— Надеемся, что нет, но точно мы не знаем, — ответила Элиз. — Спасибо, что уделили нам время.

— Эх-м, — кашлянула Морган.

— Что?

— Ванна.

— Ах да! — Элиз снова повернулась к Дженни. — Вы не Могли бы приютить нас на ночь! Пожалуйста!

— Ну... — Дженни бросила взгляд в глубь дома.

— Мы уйдем завтра ранним утром, — взмолилась Морган — Обещаем.

— Тогда ладно. Есть у меня свободная комната с двумя кроватями.

— А там есть своя ванная? — спросила Морган.

— Конечно.

— Тогда мы согласны.

Элиз пошла наверх за Дженни и Морган. Они напали на след Джеймса, но легче ей не стало, напротив, дурные предчувствия только сгустились. Кто та таинственная женщина, подкупившая Гэри? Страх сковал ее, и она едва поспевала за своими спутницами.

 

ДЖЕЙМС

Собак не хватает, решил Джеймс. Огромных косматых воющих зверюг, выслеживающих его по снегу. Он должен был бы от них убегать, двигая обмороженными ногами, ища опоры в жидкой грязи. И тяжело выдыхать облачка пара. Ветви деревьев свистели бы на бегу, сучья раздирали незащищенную кожу. Вот так должно было быть. Он же сбежал, черт побери. Почему она не преследует его?

В этом-то и проблема.

Часть его не хотела убегать. Она хотела быть с Лили, а не сбегать крадучись ранним утром, будто он нашкодивший школьник. Он слишком часто поступал так в прошлом. Она уж точно заслуживала лучшего.

...ты на самом деле можешь помереть, и поверь мне, многие люди сильно расстроятся, если это случится...

Слова Рида, не его собственные, преследовали его со всей силой абсолютной убежденности. Потому что другая часть Джеймса сознавала — если он не уйдет от Лили сейчас, то этого не случится никогда. Во всяком случае, пока он жив.

Возможно ли такое: оказаться физически зависимым от другого человека?

Внутренний спор не утихал, и тихая предрассветная пора дисгармонировала с его внутренней бурей. Снег хрустел под его босыми ногами, но холод не проникал вовнутрь. Он знал, что сейчас очень холодно, но это знание его не тревожило. Воздух был колючим и бодрящим, но что его более всего сейчас волновало, так это лес.

Странно, что он так остро почувствовал жизнь на пороге смерти. Не к этому ли аргументу прибегали наркоманы? Жить без наркотиков — это все равно что наполовину умереть. По-настоящему живешь только под кайфом. Или что-то в этом роде.

Джеймс перестал думать и сконцентрировал внимание на своей коренной чакре. Сложные эманации силы и формы почти пришли в норму. Чем больше он отдалялся от коттеджа Лили, тем чище они становились.

Вокруг все оживало, росло, и было просто невозможно не чувствовать себя здесь обновленным.

Лили учила его, что он не способен почувствовать свои силу и форму. Невозможно манипулировать собственным телом, потому что та энергия, которая для этого нужна, как раз и есть то самое, чем он пытается управлять. Но даже при этом Джеймс мог понять, что в буйстве окружающей жизни он как мертвое пятно. Что-то она у него отняла, что-то существенно важное: у него почти ничего не осталось.

Он предположил, что отнятым была сама жизнь. Нет сомнения, у такого, как Эрик, нашлось бы объяснение и получше, но... Он остановился.

Эрик, Элиз, Эшвин, Морган. Он ушел сто лет назад и даже не думал о них все это время, хотя они столько для него сделали. Что сегодня за день-то? Не пора ли ему выплачивать штраф?

Медленно краска стыда залила его лицо. Элиз сходит с ума от беспокойства, а он думает только о своих трудностях. Какой же он круглый идиот. Надо было найти телефон и сообщить им, что с ним все в порядке.

Джеймс поспешил вниз по тропинке, все мысли о преследовании отступили. На горизонте всходило солнце, и он уже чувствовал близость Уиндермера на другом берегу озера.

Тропка вилась между деревьев, иногда в прогалинах виднелось озеро. Солнце отбрасывало блики света, отражающиеся и сверкающие на его поверхности, от чего вода казалась зеркалом. Это будто бы напомнило ему о чем-то, но воспоминание ускользнуло.

Физическая нагрузка ему уж точно не повредит. Поход по снегу и пересеченной местности разогнал его кровь и заставил мозг работать. Он так много всего забыл, а может, не забыл, но запутался, и уже не мог отделить реальность от вымысла.

Тропка круто изогнулась, и показался берег озера, уютно устроившийся между двумя высокими холмами. Солнце засияло ярче, и отсвет от воды на миг ослепил его.

...помни, что отчистить можно что угодно.

Снова слова Рида подгоняли его, пока он спускался с холма. Они ему приснились или были наяву? Он не был до конца уверен.

Джеймс уставился на водную гладь; в нем боролись необходимость позвонить Элиз и принужденное желание вернуться к Лили. Он шагнул к воде и почувствовал, что это... правильно. Он почувствовал удовлетворение в глубине души, в том месте, которым он ощущал силу и форму.

Больше ему ничего не требовалось.

Решено. Джеймс побежал к озеру и нырнул. Вода должна быть ледяной. Но — нет. Она приняла его как родного, сделала его тело легким, ласкала его обнаженную кожу. Джеймс снова почувствовал себя как в том сне наяву, когда видения появлялись и снова упархивали, но сейчас все было по-другому. Теперь он все осознавал. Он был настороже и видел все необычайно ясно.

Джеймс вынырнул, глубоко вдохнул и снова погрузился под воду. С каждым взмахом рук он удалялся от коттеджа, от Лили, от всего, что там произошло.

Он нырнул еще глубже, погружаясь в мир синевы и зелени. Вода смывала пережитое, очищая его до самых сокровенных глубин каким-то непостижимым образом. Джеймс едва ли не всерьез ожидал увидеть, что за ним в воде остается грязный след, но сзади вились только мириады пузырьков.

Ощущение было чудесным, и он без конца плыл, нырял все глубже, оставался под водой дольше, пока вода не хлынула в его тело через открытый рот. На него накатила паника, но вода была легкой, искристой, и страх ушел.

Озеро наполнило его легкие, и Джеймс продолжал плыть, не нуждаясь больше в кислороде, дыша самой водой. И только тогда он понял, как он был пуст.

Он был словно кувшин, в котором остался один осадок, или как стакан с задержавшейся в нем последней упрямой каплей. Озеро устремилось в него, освежая, наполняя до краев.

Джеймс оплакивал все то, что отняла у него Лили.

Он вынырнул на другом краю озера. Там островками лежал снег, но дорога была шире и явно более часто использовалась. Он пошел по мелководью на берег, выходя из воды только потому, что он переполнился ею, — жизненные силы, радость бытия заполнили его доверху. Он так давно не ощущал себя самим собой, что чувство это было почти чуждым.

Он долго стоял на берегу, наслаждаясь тусклым зимним солнцем. Его не душил кашель, вода не рвалась из легких наружу. Ощущение жизненных сил осталось, хотя сознание чистоты озера чуть угасло, как будто вынули некую духовную заглушку и знание медленно утекало.

Страх вытек вместе с озерной водой.

Он никогда не понимал, насколько многое его пугало. Очевидным страхом была тюрьма, но и множество других страхов пробралось в его сознание наряду с этим. Страх неудачи, боязнь одиночества или опасение огорчить других. Озеро смыло их все, заменив глубокой уверенностью. Это было странное чувство, но он был твердо намерен свести с ним близкое знакомство.

Перед ним простиралась дорога, и он принял ее приглашение. Ему надо было во что-то одеться до прихода в Уиндермер, но пока можно было импровизировать. Он только хотел услышать голос Элиз, рассказать ей, как он изменился, что он узнал. Она так много для него сделала, что он хотел... что?

Чего он действительно от нее хочет? Может быть, в этом кроется больше, чем он поначалу думал.

Ты никогда не будешь принадлежать ей, потому что навсегда останешься моим.

Голос был бесплотным, чуть более слышным, чем вздох на ветру. И все же он удерживал Джеймса.

Он знал этот голос.

Это прикосновение.

Ты не сможешь от меня уйти, Джеймс, никогда. Я всегда буду с тобой.

Джеймс закрыл глаза, радость и отчаяние разрывали его надвое. Он направил свой дар на поиск, зная, что она должна быть неподалеку. Эманации вокруг него кружились и искрились, и вдруг их сменило что-то противоестественное. Сила и форма, вырвавшиеся из-под земли позади него, были столь мощными и агрессивными, что он незамедлительно вернулся к осознанию земного.

Пылевой торнадо взметнулся над землей, всасывая снег и бурелом в тугой спиралеобразный вихрь. Сучья, снег и комья грязи кружились в воздухе, вычерчивая сложный след, пока не замерли внезапно на полпути. Они ринулись к центру спирали, как будто притянутые магнитом.

Перед ним обрела форму женщина. Это была не прекрасная девушка с волосами цвета воронова крыла, которую он помнил, это была другая Лили. Мерцающий снег вместо белой кожи. Блестящие темные листья, струящиеся по голове и плечам. Веточки заменили пальцы, и два маленьких камушка были вместо сосков. Даже лобковые волосы были воспроизведены порослью травы, прихваченной инеем, — зрелище одновременно отталкивающее и привлекательное.

Джеймс воззрился на нее в благоговении. Это воплощение Лили было много ближе к природным основам, чем та женщина, что была ему знакома. Энергия, впитанная им из озера, померкла, стала несущественной на ее фоне. Она была землей, самой воплощенной Матерью Природой, сильной, сексуальной и всемогущей. Лили поманила его пальцем. От этого жеста веточки заскрипели и затрещали. Джеймс преодолел последние метры между ними без страха.

Им суждено быть вместе.

 

ЭЛИЗ

Дорога была скользкая, и Элиз предельно внимательно вела машину по петляющей колее. Этим утром она проснулась с тем же ощущением спешки, необходимости скорее найти Джеймса. Наверное, ей снился Рид, гадатель на Таро, потому что после пробуждения в ее памяти были его слова.

Настоящее требует от тебя смелых поступков.

Да, он был прав. Она может быть кроткой всю оставшуюся жизнь, но теперь, вот только теперь, она должна быть львицей. Элиз тронула ногой тормоз и агрессивно свернула, влетев в поворот на скорости.

— Элиз, помедленнее, — сказала Морган.

— Не волнуйся. Я знаю, что делаю.

— Я волнуюсь не о твоем вождении, — молвила Морган потусторонним голосом.

— Что стряслось? — Она затормозила.

— Там впереди что-то, — сказала Морган, — что-то... массивное. Я не понимаю, что это такое.

— Ты про животное? Может, олень?

— Нет, нет. Это нечто разумное. — Морган развернулась и схватила Элиз за руку, лицо ее побледнело. — И оно нас ждет.

Они подъехали к повороту, и машина заскользила, ее занесло на льду. Элиз отчаянно выруливала. Машину увело резко влево, но вот Элиз все же уговорила ее выровняться. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения, так она вцепилась руками в руль, хотя они уже остановились. Величественное озеро расстилалось справа от них между двух крутых холлов. На склонах тут и там лежал снег, а редкие лучи солнца серебрили поверхность воды. И тут Элиз увидела его.

Джеймс.

Спиной к ним.

Безумец, он был без одежды — в такую-то погоду, но это был, без сомнения, он.

Элиз распахнула дверь и попыталась освободиться от ремня безопасности.

— Постой, — ухватила ее за запястье Морган. — Тут есть что-то еще. — Трясущимся пальцем она указала на то, чего не заметила Элиз.

Небольшая фигура стояла против Джеймса. С этого расстояния казалось, что она мерцает, будто снеговик. Голова, как на шарнире, повернулась к ним, и взгляд пронзил Элиз. Даже на таком расстоянии этот взгляд был как сильный удар, отвергающий ее существование, словно нечто ненужное. Она заколебалась, обретенная было уверенность испарялась под влиянием этого испепеляющего презрения.

Джеймс шагнул к этой фигуре, и внимание Элиз снова вернулось к нему. Она резко нажала на гудок, и его громкий сигнал расколол тишину. Удивленный, он обернулся, и Элиз заставила себя выйти из машины на трясущихся ногах.

— Джеймс, — только и смогла вымолвить она. Ей столько всего хотелось сказать, но все наболевшее она вложила в одно это слово.

Оно прозвучало до обидного тихо после оглушительного рева гудка, но ему, казалось, придало сил. Он отшатнулся, чтобы защититься от женщины-снеговика.

Элиз с трудом пошла в сторону Джеймса, несмотря на предупреждения Морган. Морган не может понять. Это тот самый миг. Что бы ни случилось, Элиз должна была оставаться смелой.

Ради Джеймса.

Ради себя.

Ради всех пятерых.

Элиз побежала по снегу. Женщина-снеговик манила Джеймса, пальцы-прутики напоминали когти. Он снова шагнул к ней, и Элиз закричала. Звук разнесся далеко над водой.

Пошатываясь, Джеймс шел к мерцающей фигуре, раскинув длинные руки в широком беззащитном жесте. Элиз, оскальзываясь, бежала по грязи, но — слишком медленно. Ее противница увеличивалась по мере приближения Элиз, торжествующая улыбка виднелась над плечом Джеймса.

Неожиданно, в последний миг, Джеймс выбросил вперед кулак, вошедший в мягкое снежное брюхо. Торжество сменилось болью, и женщина-снеговик взвыла то ли от ярости, то ли от боли, а скорее, от того и другого. Звук был оглушающим. Он пригнул Элиз к земле. Она закрыла голову обеими руками. Фигура увеличивалась, и Джеймс рядом с ней показался карликом, настолько невероятным стал ее размер. Шквал звука не прекращался, вой только нарастал, он проникал в мозг Элиз даже сквозь пальцы, заткнувшие уши.

Джеймс стоял неколебимо перед возвышающейся над ним снежной женщиной, слившись с ней в смертельной схватке, не умея или не желая освободиться. Элиз пробиралась к нему на четвереньках. В ее ушах пульсировал неумолчный вопль, но она стремилась только добраться до Джеймса.

Впоследствии Элиз утверждала, что ползла к нему минут десять, на самом же деле ей понадобилась лишь десятая часть этого времени. Боль сломила ее защитные силы, внедрилась в самую глубь, и Элиз внезапно узнала кое-что о твари, против которой боролся Джеймс. Ее охватил миллион чувств: ненависть, ярость и, как ни странно, горечь от постигшего ее предательства.

Она запомнила ноги Джеймса. Точнее — его пятки, если говорить точнее. Голые, не защищенные от снега, они дрожали, как и все его тело, в борьбе со снежной женщиной. Элиз рухнула ему на ноги и прижалась к ним лицом. И тут вопль прекратился.

Он упал на землю, обмякший и вялый. Элиз, должно быть, тоже потеряла сознание, потому что в следующий миг она почувствовала, как ее трясет Морган.

— Прекрати. Со мной все нормально. — Слова дались ей с трудом, но возымели эффект. Морган ее отпустила, и Элиз села.

— Оно пропало, — сказала Морган, обводя глазами окрестности, как будто сама не вполне себе верила. — Оно грохнулось наземь вон там. — Она указала на место в паре метров от них.

— Что это была за чертовщина? — В устах Элиз ругательство звучало странно, но она заслужила право ругаться.

— Откуда мне знать, прах побери? — ответила Морган.

— Джеймс?

— Без сознания.

— Да, как же, — сказал он, со стоном усаживаясь. — Ах, дьявол, как больно.

Его правая рука почернела и была явно вывихнута.

— Что эта тварь тебе сделала? — в ужасе спросила Морган.

— Обожгла меня, сука. Погодите чуток. — Он поднялся на ноги и с трудом пошел к озеру.

— Что ты делаешь? — спросила Элиз. Она пошла за ним на заплетающихся ногах.

— Проверяю одну теорию.

Джеймс сунул руку в воду — и завопил. Вены на его шее взбухли, а исторгнутые им проклятия уподобили робкие ругательства Элиз вежливой беседе за вечерним чаем. Рука, вынутая из исходящей паром воды, была розовой, только еще заживающей, но целой. Женщины уставились на него в изумлении, после чего Элиз задала вертевшийся на языке вопрос:

— Джеймс, что это была за тварь?

— Это была беда. Как и большинство женщин, — сказал он с улыбкой.

Улыбка была неуверенной и будто подернутой сожалением, но Элиз больше ничего и не было нужно. Она бросилась к нему на грудь, и он засмеялся, прежде чем ответить на ее яростное объятие.

Они не разнимали рук, пока Морган вежливо не покашляла:

— Гм, если позволите, один вопрос. Где это ты растерял всю свою одежду, Джеймс?

Искренне удивленный, Джеймс посмотрел вниз, и Элиз тоже, после чего краска стыда начала заливать ее лицо.

— Эту историю, моя дорогая Морган, — сказал он, радостно ее обнимая, — надо рассказывать за кружкой пива. А пока суд да дело, не найдется ли у вас лишней одежонки?

— Посмотрим, что я смогу сделать. — Морган закатила глаза и глянула на Элиз, отчего та подавилась сдавленным смешком.

Они пошли к машине, не слишком спеша, но и не медля. Джеймс не подавал виду, но Элиз понимала, что ему хочется как можно быстрее убраться из этого места.

Когда они забрались в машину, Элиз бросила взгляд на ту точку, где исчезла женщина-снеговик. Не осталось ничего, что напоминало бы о ее существовании, и это не утешало, потому что Элиз преследовало ощущение: кем бы ни была та тварь, ее интерес к Джеймсу не угас.

Чем скорее они отсюда уедут, тем лучше.

 

ЭШВИН

Эшвин со вздохом отложил книгу. Эрик и мистер Чизвик даже не шелохнулись, спрятав головы за кожаными переплетами своих книг, как и подобало таким, как они, книжным червям. Он прошелся по библиотеке Раннох-Лодж, дома, где они остановились. Полки ломились от старых книг. Старинная деревянная обшивка стен потускнела от темных мазков времени. Он снял с полки один томик, потом другой, но отложил оба, не способный сосредоточиться ни на чем, кроме Элиз.

Мистер Чизвик заложил страницу и поднял на него глаза:

— В чем дело?

— А вы как думаете, в чем дело? — спросил Эшвин. — Мне тошно сидеть здесь и ждать, в то время как Элиз и Морган могут быть в опасности.

— Нам с ними никак не связаться. Придется нам поверить, что они смогут за себя постоять.

— По части веры в людей я не большой мастак.

— Я знаю, — сказал мистер Чизвик с раздражающей улыбкой.

— Почему бы нам прямо сейчас не пойти в Храм? — спросил Эшвин.

— Не так громко. — Мистер Чизвик посмотрел на закрытую дверь. — Мы не можем туда пойти, пока я не уверюсь, что твоя лодыжка выдержит это путешествие. Дорог там нет, идти придется по пересеченной местности, а я тебя не понесу.

— Я вам сказал, что с ногой все в порядке. — Эшвин с трудом говорил ровным голосом.

— Вчера ты хромал, — сказал Эрик, не отрывая взгляда от книги.

— Спасибо за поддержку, друг, — огрызнулся Эшвин.

— Пожалуйста, — откликнулся Эрик.

— Я понимаю, почему тебе не сидится на месте, — сказал мистер Чизвик. — Но постарайся набраться терпения.

— Да вы хоть слушаете меня? Хоть один из вас? Я вам говорю, что готов идти прямо сейчас! — Вся беспомощность Эшвина, возраставшая вместе с расстоянием, отделявшим его от Элиз, была вложена в эту последнюю фразу. Даже Эрик поднял голову.

— Ладно, — сказал мистер Чизвик. — Успокойся. Тут возле деревни есть крутой холм, за которым — горное пастбище и лес шотландских сосен. Туда, вверх, идти около часа и обратно с полчаса. Если ты в одиночку пройдешь этот путь за два часа, я признаю, что ты осилишь дорогу. Договорились?

— Вы просто пытаетесь от меня избавиться. — Эшвин понимал, что говорит как обиженный ребенок, но ничего не мог с собой поделать.

— Смотри на это как на выгодный всем уговор, — ответил мистер Чизвик с полуулыбкой.

— Вы уверены, что это разумно? — спросил Эрик.

С момента битвы за фермерский дом прошло не так уж много времени, но Эшвин видел: Эрик все чаще обращается к Гордону за советом. Старик даже как-то воспрял духом от такой веры в него, а вот Эшвина эта перемена тревожила. Эрик раньше никогда ничьих советов не спрашивал.

— С ним все должно быть в порядке, мы совсем недалеко от Храма, — ответил Гордон. — Предупредительные системы сработают, стоит кому-нибудь прибегнуть к таинствам.

Завели тоже новую моду: говорить о нем, будто его здесь нет.

— Ладно. Увидимся через два часа.

Эшвин протопал прочь из библиотеки и вернулся в комнату, которую делил с Эриком. Он переоделся в теплую походную одежду, купленную для них мистером Чизвиком, и надел сверху ветровку. Выходя из парадной двери дома, Эшвин прихватил походную палку на случай, если лодыжка начнет его беспокоить. Лодыжка была туго перебинтована, но он не чувствовал той уверенности, которой бравировал перед Гордоном и Эриком.

Маленькая деревушка Кинлох-Раннох купалась в лучах не по сезону яркого солнца, хотя здесь, в Грампианских горах, погода могла перемениться в любой миг. Милая живописная деревушка располагалась на берегу озера Лох-Раннох. Множество каменных домиков и безмятежность, разлитая по всей деревушке, покоряли столичного жителя вроде Эшвина. Крутой подъем, о котором сказал ему мистер Чизвик, был на самом деле предгорьем к целой цепочке пиков и скалистых вершин.

Эшвин шел по неведомой дороге, пока она не сменилась каменистой тропой. Она взбиралась все круче, и вскоре он стал смотреть лишь себе под ноги, упорно карабкаясь вверх.

Следующий час или около того подъемы и плато, на которых пасся скот, сменяли друг друга. Восхождение оказалось непростым, и он наслаждался физической нагрузкой.

Пот струился по груди Эшвина, несмотря на свежий ветерок. Его вывихнутая лодыжка болела, но не мешала идти. Наконец, взглянув вверх, он увидел метрах в пятидесяти ровную площадку. Непокорные черные волосы Эшвина лезли ему в глаза, и он, откинув голову, собрал их в хвост. Где же эти чертовы сосны?

Он шел дальше, скрипя зубами, через силу преодолевая последние метры. На вершине холма перед ним развернулось пастбище, по густому зеленому ковру которого рассыпались овцы, похожие на упавшие с неба белые облачка.

Эшвин взглянул вниз с холма — и усилия его были вознаграждены потрясающим видом на Кинлох-Раннох. Отсюда Деревушка казалась сплошной массой каменных домов и старинного вида заборов, окруженных пышной листвой. Холмы окружали деревню со всех сторон, их цепочка обрывалась только у сверкающих вод Лох-Раннох и Лох-Таммель. Над ними виднелась гора Шихаллион, самый высокий пик в округе.

Деревья, о которых говорил мистер Чизвик, были на дальнем краю пастбища. Эшвин пошел к ним, мечтая, чтобы рядом была Элиз. Он сел у основания шотландской сосны и понял, что устал больше, чем хотел себе признаться. Иглы устилали землю мягким ковром, и Эшвин уставился в небо, следя за быстро летящими по нему облаками.

Ничто его не отвлекало, и мысли Эшвина снова вернулись к безумию последних недель. Так много всего произошло за короткое время, что ему казалось, он все время идет вслед за обстоятельствами, а не делает свободный выбор.

Даже ребенком он часто уходил от всех, чтобы побыть в одиночестве. Эшвин был лишен этой роскоши с тех пор, как они набрели на те развалины, что могло отчасти объяснить его нынешнюю неуравновешенность.

Как ни странно, было благом побыть вдали даже от Элиз. Когда ситуация стала выходить из-под контроля, он понял, что все больше от нее зависит. Что-то изменилось в их отношениях, и, хотя они оставались близкими людьми, он не был уверен, что ему нравится эта перемена.

Эшвин закрыл глаза и попытался подумать о чем-нибудь другом. Мышцы его ног одеревенели от подъема, плечи тоже были напряжены. Боль в лодыжке была терпимой, и безмятежность поляны лишь напоминала ему, как долго он не был в мире с самим собой.

С тех самых пор, как они нашли эти чертовы развалины, что-то внутри Эшвина будто скручивалось в спираль все туже и туже. Элиз помогла ему, смягчив поверхностные уровни его сознания и тела, но теперь, когда ее не было, напряжение навалилось на него с новой силой. Было важно совладать с ним — и ради себя, и ради тех, кто от него зависел.

Он глубоко дышал, вбирая аромат сосновой хвои и почвы-Запахи земли наполнили его ноздри, и ему почудилось, будто он способен попробовать на вкус резкую наэлектризованность приближающейся грозы. Эшвин отдался на милость ритма тела, давая ему увести сознание куда придется. Мысли угасли, когда он погрузился в приливно-отливный ритм своих легких.

Эшвин впал в транс.

Сердце Эшвина билось как сумасшедшее, и он часто дышал, когда пришел в себя. Среди сосен царил полумрак, и он запаниковал, испугавшись, что ушел слишком давно и уже наступила ночь. Но тут свежий ветер отогнал гряду облаков, и неяркий дневной свет вернулся.

Паника отступила, он снова задышал нормально. Солнце светило уже под другим углом, но сместилось несущественно, поэтому вряд ли он долго пробыл в трансе. Может, от силы час, но ему все равно было не по себе.

Ощущение глубокого покоя объяло его, когда он впал в транс, но теперь даже крохи той безмятежности исчезли без следа. Что-то помешало ему, преждевременно вывело из транса, но что?

Эшвин повернул голову и попытался рассмотреть хоть что-нибудь в полумраке леса. Он пошевелился, стараясь не наделать шума. Мог ли его транс быть прерван предчувствием опасности?

Он продолжал вглядываться в поверхность холма, но ничто не двигалось в сосновом бору. Как бы то ни было, увесистая походная палка, зажатая в его руке, внушала уверенность. Проходили секунды, но вокруг все оставалось недвижимым.

Может, он все выдумал? Да и ладно, могло быть хуже.

Что-то мелькнуло в зарослях, он заметил движение краем глаза. И дело было не в игре воображения, он слышал шорох в подлеске. Эшвин повернулся, пытаясь увидеть, что это было. Ничего. Горький привкус страха наполнил рот.

Кто-то преследует его.

Чертов Гордон. Обещал ведь, что здесь он будет в безопасности.

Палка задрожала в его руке. Эшвин оставался неподвижным, но глядел в оба, едва дыша. Выжидающая тишина опустилась на кроны сосен. Почему он раньше ничего не заметил? Это напомнило ему о сумасшедшей гонке вокруг пруда Холлоу, когда неизвестный бегун преследовал его. Неужели снова он?

Ужас застыл в его груди, как глыба льда.

Только не это. Пожалуйста, только не это.

Он сосредоточил все внимание только на тенях среди деревьев, на сжатой в руках палке да на биении своего сердца. Он ждал, нутром чуя, что что-то произойдет.

Снова шорох. На этот раз слева от него. Так враг не один? Он ухватил палку обеими руками, подняв ее перед собой, как меч. От адреналина мышцы едва не свело судорогой.

Время замедлилось, и его чувства обострились до предела. Волоски над верхней губой встопорщились и встали дыбом. Палка стала продолжением его руки, каждый узел и сучок врос ему в кожу. Каждый мускул его тела напрягся перед борьбой или бегством.

Фигура в лохмотьях поднялась из листвы меньше чем в десяти метрах от него. Ее покрывали грязь и листья, и Эшвин ужаснулся, как близко к нему подобрались, а он даже не заметил этого. Тварь испустила пронзительный визг и бросилась прямо на него. Эшвин успел разглядеть бешено вращающиеся глаза в окружении косматых волос, пока тварь стремительно приближалась.

Эшвин замахнулся палкой, сжав ее в обеих руках, и попал твари по плечу. Палка весила слишком мало, чтобы остановить мчащегося, будто таран, врага, и существо в лохмотьях набросилось на него, опрокинув вместе с собою, два тела замолотили друг по другу всем, чем только можно.

Грязные когти потянулись к лицу Эшвина, а зубы впились ему в плечо. Коктейль из боли и адреналина придал Эшвину сил, и он сбросил напавшего. Тот с треском врезался в ствол сосны. Воздух вырвался из легких врага, и Эшвин понял, что тот задыхается, но его это не остановило. Его ослепляла ярость.

Он вскочил на ноги и бросился на противника. Он замолотил кулаками по лицу, по рукам и ногам врага. Грязная тварь все пыталась вздохнуть и не могла защищаться. Эшвин осыпал ее градом ударов, теперь нанося их локтями и коленями, потому что сбил до крови костяшки пальцев. Жертва Эшвина свернулась калачиком и не делала никаких попыток отбиться.

Наконец неистовство покинуло Эшвина, от него осталось оцепенение и одышка. С пальцев капала кровь, но было непонятно, чья она. Его противник застонал, и тут Эшвин понял, что он повторяет одни и те же слова снова и снова.

— Хватит. Пожалуйста, хватит.

Но кроме того, голос был ему знаком. Он повернул истерзанное тело и отвел одну его руку в сторону. Съежившийся человек сначала сопротивлялся, но после дал Эшвину добраться до лица, поняв, что бить больше не будут.

Весь покрытый синяками и ссадинами, на удивленного Эшвина смотрел Поррик.

— Ты жив! — Это прозвучало глупо, но он не мог поверить глазам. Все полагали, что Поррик сгинул в огне, обратился в пепел вместе с фермерским домом.

Ирландец уткнулся лицом в грязь и захныкал.

— Прости. Я не знал, что это ты, — сказал Эшвин.

Он чувствовал себя виноватым и в то же время злился на себя за это. Хоть они и не пылали друг к другу любовью, Эшвин не причинил бы Поррику зла, если бы знал, что это он. А еще ему было страшно узнать, что он способен на такую безудержную жестокость, не важно, оправданную или нет.

— Не надо было тебе на меня нападать, — сказал Эшвин, оправдываясь. — Зачем ты вообще на меня напал?

Поррик по-прежнему ничего не отвечал, он либо бормотал себе под нос, либо плакал, как ребенок. Эшвин подался к нему, но Поррик отпрянул.

— Не трожь меня! — завопил он так свирепо, что Эшвин отскочил назад.

— В чем дело? Я же извинился.

— Мне больно! Хватит. Пожалуйста, хватит! — Поррик снова свернулся клубком, раскачиваясь и хныча.

— Я к тебе не прикасаюсь.

Эшвин отступил еще дальше. Что, черт побери, творится с этим типом?

— Поррик, послушай меня. Мистер Чизвик и Эрик в деревне внизу. Мы тебе поможем.

— Не подходи ко мне. — Поррик пополз от него вверх по склону. — Ты ищешь колодец, вот что ищешь! Держись от меня подальше. — Глаза его бешено вращались.

— О чем это ты? Это я, Эшвин. Это же вы, паршивцы, изначально втравили нас во все это безобразие. — Может, от обиды и оскорблений Поррик придет в себя?

— Не отрицай этого. Я видел твое отражение в колодце. Оно ждет, когда ты его освободишь.

Они оба замерли на миг, обвинение повисло в воздухе между ними.

— Что за колодец? — медленно спросил Эшвин. — О чем ты говоришь?

— Ты только дурака не валяй! — Ирландец бросил на него откровенно злобный взгляд.

Эшвин вспомнил свой транс — как он всегда представлял, будто падает в глубокий колодец самосознания. Было ли это простым совпадением или нет, но по его спине побежали мурашки.

— Поррик, ты несешь чушь. Я не знаю ничего ни о колодце, ни об отражении.

— Не ври мне! — прорычал Поррик. — Ты выпустишь это, и все мы будем обречены.

— Поррик, я правда не знаю, о чем ты. Пойдем вместе со мной в деревню. Мистер Чизвик тебе поможет.

— Нет, нет. Внутри колодца возможно все. Правила к хаосу неприменимы. — Поррик повернулся и бегом помчался к деревьям.

У Эшвина были считанные секунды, чтобы принять решение. Он мог либо побежать за Порриком, надеясь увести его особой в Раннох-Лодж, либо избрать более безопасный путь и рассказать все мистеру Чизвику и Эрику. Странное ощущение дежавю овладело им, пока он смотрел, как убегает Поррик. Каким-то образом он знал, что ему придется сделать выбор самому, и никто не помешает и не поможет ему. После всей неясности и ожидания неотвратимость момента принесла ему облегчение.

Эшвин догнал Поррика среди сосен. Ирландец взбирался на холм на четвереньках, как животное. Эшвин ухватил его за лодыжку и вывернул ее, уложив его на спину.

— Ты пойдешь со мной.

— Беги! — закричал Поррик. — Беги, пока ты еще... — Ирландец вдруг изогнулся от дикой боли. Он упал на землю и забился среди сосновых игл. — Прекратите, прекратите! А-а-а, пожалуйста, хватит! — В углах рта Поррика запенилась слюна, и тело одеревенело. — Хорошо, хорошо! Я это сделаю. — Эти слова были исторгнуты болью.

Припадок прошел; Поррик тяжело дышал. Он снова захныкал и стал ругаться, что было больше на него похоже. Эшвин ждал, пока ирландец соберется с силами. Истерзанная фигура поднялась на ноги, лицо уже опухало под кроваво-грязевой маской. Слезы проложили на лице Поррика узкие белые дорожки. В колтуны волос набились листья, а отрепья, надетые на нем, были сплошь забрызганы грязью, но Эшвин видел, что в его взгляде сквозит вызов.

— Сначала я должен тебе кое-что показать, — сказал Поррик отрывисто.

— Колодец?

Поррик не ответил. Он просто повернулся и снова захромал вверх по холму. Если не вырубить ирландца хорошим Ударом, не было способа вернуть его без борьбы, а этого между Ними уже было достаточно.

Что такого важного хочет показать ему Поррик? Дрожь предвкушения стала лучами расходиться из пупка Эшвина.

Он распрямил плечи и задумался, всем ли смельчакам так отчаянно хочется по-маленькому. Поррик вел его к вершине заросшего соснами плато. Дождь так и не пролился, но Эшвин заметил залегающие между деревьями длинные тени. Дневного света осталось на час, много — на два.

Оба они взбирались вверх молча, держа при себе свои мысли и сберегая силы. Чем выше, тем больше менялся ландшафт. Мягкий подъем стал более крутым и каменистым, а сосны уступили место более низкорослым и морозостойким деревьям и стелющемуся кустарнику, который царапал ноги. Камни выступали из земли под странными углами, а одежду едва не срывал ветер. Сначала он казался освежающим, но потом конечности Эшвина начали неметь, в то время как тело обливалось потом.

— Далеко еще идти? — прокричал он.

Ирландец не остановился и никак не подал виду, что хотя бы услышал вопрос. Он продолжал неистово взбираться вверх, будто от этого зависела его жизнь.

Поррик взобрался на вершину скалы и скрылся за ее кромкой. Эшвин остановился и посмотрел вниз, как только ирландец скрылся из виду. Сосновый бор, в котором он впал в транс, был ясно виден. Отсюда сосны казались маленькими и чахлыми. Он глянул наверх и осознал, как опасно было его положение. Один умело сброшенный обломок скалы — и он покойник. Не в этом ли и состоит план Поррика? Тревога придала Эшвину сил, и он одолел последние метры.

Каменная плита выравнивалась и образовывала естественное углубление, полукруглое по форме и около десяти метров в поперечнике. Поррик в нерешительности мялся на другой стороне, казалось, он спорит сам с собой. Между ними зияла грубо вырубленная дыра, шириной в метр, уходящая в глубь скалы. Эшвин осторожно подошел к краю. Быстрым взглядом он рассмотрел естественный колодец, неглубокий, но наполненный темной недвижной водой.

— Это то, что ты хотел мне показать? — спросил Эшвин.

— Ты нужен Элиз, — сказал Поррик мертвым голосом. Он машинально указал на колодец.

— Что?

Это что же, какой-то фокус? Эшвин подобрался ближе к краю дыры. Поррик не шелохнулся, поэтому Эшвин осмелился посмотреть вниз. Что-то мелькнуло в глубине воды. Он попытался отскочить, но было уже поздно. Черная вода снова застыла, а отражение поднялось на поверхность. Эшвин склонился над ним, чтобы получше рассмотреть, не слушая отчаянных призывов рассудка. Пупок болел. Иголки, словно от онемения, пронизывали руки и ноги. Поррик в ужасе застонал, но внимание Эшвина было приковано к тому, что лежало под мерцающей темной гладью.

Его периферическое зрение сузилось, пока в пределах видимости не осталось только самое дно колодца. У Эшвина было ощущение, будто его увлекает в темный туннель, только света на другом его конце не было. Его отражение заколыхалось под ним, и мышцы пресса стали сокращаться, когда откликнулась его сакральная чакра.

Колодец вытягивал из него силы, всасывал его в себя. Он попытался отпрянуть, но его держали слишком крепко. Что-то таилось в глубине колодца. Что-то, что хотело выйти наружу. Оно призывало его, манило к себе. Эшвин боролся, но принуждение было сильнее. Ему придется посмотреть.

Отражение заколыхалось. По воде пошла рябь, как будто в глубине шла борьба. Он мог видеть... что-то. В темном зеркале медленно соткалось воедино лицо. Человек, которому оно принадлежало, смотрел на него снизу вверх. У отражения была темная кожа, как у Эшвина, и длинные блестящие волосы, будто покрытые маслом. Тело было стройным и пропорциональным.

Эшвин жадно впитывал эту картину. Так он выглядел бы, если бы стал совершенством. Он благоговейно глядел на отражение. Оно, в свою очередь, смотрело на него одновременно знакомым и чужим взглядом, в котором были естественное достоинство и уверенность, коим Эшвин мог только позавидовать.

Поррик закричал от ужаса, но вопль оборвался, будто кричавший задохнулся. Отражение приблизилось к краю колодца, обеими руками упершись в кромку воды, разделявшей их. Это были руки Эшвина, воспроизведенные до мелочей. Эшвин наклонился и прижал свои ладони к тем, в воде. Он попытался воспротивиться, но теперь он сам стал отражением и был вынужден копировать все его движения.

Вместо воды его руки дотронулись до теплой кожи. Ток узнавания пробежал по его рукам, когда их пальцы сплелись, и оба образа соединились. Эшвин запаниковал, но его отражение улыбнулось и потянуло его в колодец. Страх придал Эшвину сил, и он рванулся прочь от темной глади. Они так и стояли, тяжело дыша, но ни один не мог перебороть другого. — Помоги мне, Поррик!

Ирландец не ответил, но пара огрубевших рук рванула Эшвина назад за плечи. Отражение удвоило усилия, однако ему было не сравниться с их соединенной массой. Какой-то миг Эшвин и Поррик шатались, а после повалились назад. Но двойник не собирался сдаваться. Вспышка света заплясала отсветами перед глазами Эшвина. Когда к нему вернулось зрение, он с ужасом увидел, что его близнец встает на ноги. Такого не могло быть. Это невозможно. На лице его отражения появилась беспощадная ухмылка, и оно подобрало камень размером с его голову, темным взглядом постоянно удерживая глаза Эшвина. Поррик отступил, когда отражение подняло камень высоко над головой.

«Ты не смеешь».

Слова эти никто не произнес, однако Эшвин их слышал. В замешательстве он обернулся — и увидел золотистую фигуру, переливающуюся над каменным плато. Она указала перстом на камень. Камень распался, осыпав его двойника каменной крошкой.

Отражение Эшвина удивленно уставилось на свои руки, а потом гневно воззрилось на незнакомца. Оно побежало к краю дыры и нырнуло вниз, исчезнув с плато и из поля зрения. Призрак повернулся к Поррику, и Эшвин снова услышал голос в своей голове.

«Отпусти его, Гамалиэль».

— Как пожелаешь, Метатрон, — ответил Поррик не своим голосом.

Его голова внезапно почернела, вязкая жижа хлынула изо рта, ноздрей и ушей. Пятно расползалось и между ног, черная жижа, струящаяся по его груди, соединялась с более мощным потоком, хлещущим ниже пояса. Жижа стояла лужей у ног Поррика, она собралась в пузырящуюся массу грязи. Отвратительно бесформенная тварь восстала из грязевого болота, а Поррик, покинутый тем, кто владел им, упал на землю.

Черная дыра открылась над Гамалиэлем, будто повернувшись на невидимых петлях. Он подпрыгнул, нырнул в туннель и пропал.

Сияющая фигура прошла мимо Эшвина и заглянула в колодец. Она склонилась и окунула персты в воду. Из колодца с шипением пошел пар. Фигура повернулась лицом к Эшвину, и на миг ему показалось, что он узнал ее.

«Веруй, Эшвин, и воздастся тебе по вере твоей».

Призрак отвернулся и шагнул в никуда. Эшвин моргнул, не веря собственным глазам. Он снова стоял на каменистом плато один, не считая не приходящего в себя ирландца.

И тут наконец полил дождь.

Он начался постепенно, осыпая капельками его непокрытую голову, но все усиливался. Струи жестко секли тело. Ледяная вода стекала по шее за ворот, обильно орошая спину и грудь. Эшвин содрогнулся, и ему пришло в голову, что под таким дождем в горах можно запросто простудиться. Что бы ни означало все произошедшее, обдумать это предстоит позднее.

На непослушных ногах он пошел к краю каменного плато. Солнце тонуло у горизонта, отбрасывая розовато-лиловые блики на проплывающие облака. С такого расстояния было похоже, что кто-то разжег гигантский костер, но аналогия не утешила и не согрела его. Крутые склоны и громады деревьев скрывали разлитые внизу огни Кинлох-Раннох. Он был здесь один, и у него оставалось около получаса дневного света, да еще отражение поджидало его среди деревьев.

Потом он вспомнил о Поррике. Тот лежал там же, где упал. Эшвин поспешил к нему.

— Поррик? — Нет ответа. — Поррик!

Эшвин потряс его, но безрезультатно. Тот даже не застонал. Может, он мертв? Выглядело похоже. Лицо его было вспухшей массой синяков и засохшей крови, а под этой коркой проступала мертвенная белизна.

Он взял Поррика за запястье и попытался нащупать пульс. На ощупь кожа ирландца была холодной и влажной, но это ничего не значило — кожа Эшвина была такой же. Он прижал пальцы к вене. Ничего. Он прижимал их под разными углами, боясь, что неверно слушает пульс, но Поррик даже не шевельнулся.

Внезапно Эшвин впал в ярость. Этот ирландский ублюдок не может быть мертвым. Просто не может! Он слишком многое должен объяснить, не может он так просто умереть на этой чертовой груде камней.

Дождь смешивался со слезами Эшвина. Надо было держаться. Расклеиться сейчас было бы самоубийством. Эшвин присел на корточки и попытался мыслить. Дождь все шел, осыпая каплями человека и скалу, не делая между ними различий.

Дышит ли еще Поррик? Эшвин глянул на его грудь, но не смог различить движения. Эшвин склонился над ирландцем и прислушался. Нечто, отдаленно напоминающее вздох, достигло его уха.

— Поррик!

Эшвин снова его затряс, но обмякшее тело в его руках оставалось безвольным. Почему он не может очнуться? Прямо на его глазах небо темнело, а дождь все усиливался. Им надо выбираться отсюда, пока силы не покинули Эшвина.

Эшвин усадил Поррика и с трудом взвалил себе на плечо. Поррик сильно потерял в весе с момента битвы за фермерский дом, но усталые мышцы Эшвина и без того протестовали, а лодыжка дрожала от напряжения. Слава богу, дорога шла под гору. Если бы надо было взбираться вверх, им ни за что бы не дойти.

Эшвин начал спуск. В сгущающейся тьме это давалось с Трудом. От дождя камни стали скользкими, а балансировать он мог только одной рукой, второй он придерживал Поррика. И идти надо было медленно. Если он упадет, то может уже не подняться.

Он оскальзывался и оступался несколько раз, удерживаясь на ногах лишь чудом. Однажды он даже упал на спину, так и проскользив до резкой остановки — он уперся в подножие большой скалы. Ноги его будто поджаривали на огне, но Эшвин изо всех сил старался не обращать внимания на боль.

Мистер Чизвик и Эрик точно должны искать его. Ему бы только дотянуть до пастбища. Там уж они его найдут.

Каменистый склон сменился более мягкой почвой. Низкие кусты в темноте выглядели черными пятнами. Эшвин почти до предела исчерпал свою выносливость, но продолжал упорно идти, зная, что смертельно опасно сейчас останавливаться. Им нужно найти какое-то подобие убежища, если не удастся дойти до деревни, потому что дождь и переохлаждение в эту минуту их злейшие враги.

Он продолжал тащиться вперед, едва различая, куда ступает. Раз ему показалось, что он видит огни, но не был уверен. Он даже решил, что Поррик разок пошевелился, но тот не отвечал на его вопросы, так что, видно, ему показалось.

Даже сейчас, когда он был утомлен до предела, его воображение подсовывало ему разные видения. Сумасшествие какое-то. Богатое воображение было и благословением, и проклятием всей его жизни. Оно было источником вдохновения а корнем всех его сомнений.

Больше он не мог лгать себе самому. Не теперь. Смятение, Суверенность и эгоизм были определяющими чертами его жизни. Они были причиной любого провала и повисавшим ввоздухе сомнением после любого успеха. Они искажали даже его личные отношения. Он не любил Элиз так, как она его любила. Он любил исходившее от нее постоянство. Это было то, чего он не мог достичь сам.

Жизнь Эшвина открылась ему — и он устыдился.

Даже после развалин он не пытался докопаться до правды, как Эрик, и не поддерживал остальных, как Элиз. Нет, он все принимал близко к сердцу, тут же отстраняясь, чтобы решить, что это означает и что делать ему. Где было его сочувствие к остальным, тоже страдающим и напуганным? Его эгоизм был столь нерушимым, что он едва мог это выносить.

Теперь с этим покончено!

Если ему суждено умереть сегодня на этом несчастном склоне, то случится это тогда, когда он отдаст долг Поррику и остальным.

Впервые за бог знает сколько времени — сколько он себя помнил — Эшвин был абсолютно уверен, что ему нужно делать: доставить Поррика в деревню. Не было ни сомнений, ни надуманных страхов, ни неуверенности, только задача — и решимость справиться с нею. Его тело все так же болело, ему было холодно и страшно, но его разум больше не воевал с воображением, и в этом было основное отличие от прошлого.

Эшвин свирепо ухмыльнулся во тьме. Ему предстояло извиняться за всю прожитую жизнь, и у него на это, быть может, всего одна ночь. Жизнь иногда чертовски несправедлива.

 

САММАЭЛЬ

Внимание Саммаэля было приковано к двум людям, которые с трудом спускались с горы после нападения Гамалиэля. Адепт Просветляющего Восхода был на волосок от смерти, но это было несущественно. Индиец был травмирован, но сохранил цельность рассудка, в этом все дело. Он мог бы убить их прямо сейчас, но это только отдалит приход неизбежного. Рано или поздно появился другая каббала, чтобы пройти Испытание Столпов.

Даже Саммаэль не может прервать ход времен.

Логика не помогала: ему все равно хотелось увечить и уничтожать тех, кто заместил Падших. Саммаэль поддался жажде крови, хотя она своим неистовством туманила ясность его мысли. Это все, что ему осталось. Они отняли у него столь много, низвергли его так глубоко, что одна лишь ненависть оставалась ему — как камень, о который он оттачивал клинок своей воли. Ненависть он никому не отдаст.

Никогда.

Саммаэль опустился на вершину горы, дрожа от тщательно сдерживаемой ярости. Скоро. Скоро он освободится от навязанных ему оков. Нужно еще потерпеть. Он требовал дисциплинированности от других, теперь он должен потребовать ее от себя. Еще немножко.

Его духовная форма менялась в ответ на внутреннюю бурю, переходя от одной внешности к другой так стремительно, что любому возможному наблюдателю удалось бы увидеть только мерцающую завесу света. Лжеобвинитель носил множество масок, и теперь они быстро сменяли друг друга. Усилием воли он остановил смену лиц и принял свое любимое обличье.

Каштановые волосы обрамляли доброе лицо с карими глазами и мягкой бородой, ниспадающей на грудь. Развевающиеся одежды и мягкая линия рта делали Саммаэля похожим на современную версию иконы Иисуса Христа. Возможность манипулировать событиями в этом обличье всегда забавляла его.

Гамалиэль и Орев Зарак спустились, чтобы присоединиться к наблюдению, две тени заняли оба фланга. Гамалиэль был в своей обычной отвратительной телесной оболочке, сляпанной кое-как. Сегодня у него было три ноги и короткая рука, растущая из середины груди. Гротескная голова нелепо болталась на сломанной шее, а выпученные глаза вращались на стебельках. Орев Зарак скользил по воздуху в вершинах деревьев — огромный ворон прорезал закатный сумрак.

Спуск стал менее крутым и каменистым. Вокруг купами рос жесткий кустарник, а в каменистых ямках образовались лужи. Их добыча остановилась у одной из них попить и трогала лицо, глядя на свое отражение — мышцы играли у него на спине, пока он зачерпывал рукой воду, не подозревая, что за ним наблюдают.

— Симулякр похож на индийца, но не идентичен, — заметил Саммаэль.

Если у его плана был хоть малейший шанс сбыться, то светловолосая женщина должна была принять симулякр за своего партнера. Если она обнаружит подмену, реакция может быть опасной.

— Это невозможно исправить, — ответил Гамалиэль. Тень недовольства закралась в тон Саммаэля:

— Ты сказал мне, что он извлек свое отражение из колодца. Почему же тогда они не одинаковые?

Прежде чем ответить, Гамалиэль раздраженно закудахтал.

— Это правда, но колодец — не зеркало. Оно показывает не то, что есть, а то, что может быть. Когда индиец посмотрел в него, колодец показал ему наибольший из его страхов: как мы подозревали, это его слабости. Но отражение — лишь часть его сущности, более темная и жестокая, существования которой в себе он боится. Они не могут быть идеально похожи, потому что симулякру недостает тех качеств, которые нравятся в себе человеку.

— Сходство достаточное. — Орев Зарак склонил голову, чтобы изучить их птичьими глазами-бусинками.

— Ты уверен? — спросил Саммаэль.

— Из всех присутствующих я лучше всех овладеваю людьми, — ответил Орев Зарак. — Если будет нужно, я смогу изменить его внешность и поведение. Он сойдет за оригинал.

— Тогда забирай этого, — сказал Саммаэль с блаженной улыбкой.

Орев Зарак снялся с ветки и устремился вниз на мощных крыльях, как черная стрела. Саммаэль сосредоточился на ничего не подозревающей жертве, глядящей на свое отражение. Орев Зарак сокращал расстояние между ними, все быстрее устремляясь к подножию холма. Театральность действа была отнюдь не обязательна, но Саммаэль все равно наслаждался зрелищем.

Может, у симулякра сработал инстинкт или так совпало, но в последний момент он вскинул голову. Его глаза округлились от ужаса, когда он увидел опускающегося на него огромного ворона, чьи крылья были широко раскрыты, а когти выпущены. Он отпрянул назад, скорее благодаря защитной реакции, чем от удара. Крылья ворона обвились вокруг его головы, когти вонзились в беззащитное лицо. Симулякр боролся, пытаясь вцепиться в ворона. Его пальцы проходили через бесплотную оболочку птицы и впивались в собственное тело.

Они упали, и отражение безнадежно покатилось по земле, пытаясь избавиться от Орев Зарака. Оболочка ворона растворилась и сложилась в человеческое лицо, как в маску палача.

Отчаянные крики жертвы ослабли, она даже пыталась нырнуть лицом в лужу воды, но тщетно. Орев Зарак разлился по его лицу, как жуткая нефтяная пленка, вливаясь во все отверстия, пока крики сначала не превратились в бульканье, а потом не стихли вовсе.

Симулякр обмяк, когда Орев Зарак овладел своей новой телесной оболочкой. Фигура дернулась раз в конвульсии — и застыла лицом в воде. Саммаэля не волновало, что человек может захлебнуться. Теперь он был во власти Орев Зарака, тот не позволит симулякру умереть.

Даже если захочет.

Особенно — если захочет.

Наблюдение за охотой напомнило Саммаэлю, что он еще не загнал свою добычу. Какое-то время он следил за тем, кого звали Эриком, ожидая шанса, который рано или поздно представится. Мальчик хоть и наивен, но силен в таинстве Элоима Саваофа, им нелегко будет управлять. Саммаэль не мог вселиться в него, как в того типа внизу. Нет, Эрик должен обладать свободой выбора. Только тончайшая материя полуправды, переплетенной с ложью, сможет его обмануть.

Была старинная поговорка, такая древняя, что даже Саммаэль позабыл ее происхождение: сначала разбей сердце, потом сокруши разум. Жаль, но тварь, только что завоеванная ими, послужит тем скальпелем, которым он вырежет сердце Пятигранной каббале. Как только девушка-блондинка окажется в заточении, остальные станут беззащитными, включая Эрика.

Симулякр поднялся из грязной воды. Лицо его кровоточило, так он сам себя поцарапал, но он отсалютовал им, хоть и нервным жестом. Орев Зарак явно контролировал тело.

Саммаэль собрался уже исчезнуть, когда над его головой открылись врата. Он знал, кто это, потому что и Орев Зарак, и Гамалиэль были рядом, а Тагирирон оставался в ловушке в Аваддоне. Он помедлил один миг, не желая спорить, но нужно было удостовериться, что Лилит отпустила того высокого парня.

Эта динамика решила дело.

Врата раскрылись — и Лилит скользнула сквозь их черный зев. Щель закрылась, выбросив ее ладную фигурку со щелчком, как от туго натянутой резиновой ленты.

Лилит была вне себя от ярости. Ее окружал нимб потрескивающего электричества, и, хотя это была только иллюзия, избранная ею под настроение, она рассказала Саммаэлю о многом. Он подождал, пока она соберется с мыслями, ему было любопытно, какие новости предстоит услышать.

— Джеймс свободен! — выпалила она.

Саммаэль ждал, зная, что продолжение должно последовать.

— Он воссоединился с блондинкой и брюнеткой. Это хорошо. Задача Орев Зарака теперь проще.

— Трудно было его отпустить?

Лицо ее скривилось в жуткую гримасу.

— Вовсе нет. Он... — Она остановилась, чтобы восстановить самоконтроль. — Он освободился сам.

Признание поколебало уверенность Саммаэля.

— Он сам? Как?

— Он впитал часть моей сущности, и сука-блондинка соединилась с ним, дав ему силы, чтобы освободиться.

Электричество струилось по волосам Лилит. Саммаэль засмеялся, ирония происходящего была ему дороже осторожности.

— Тебе весело, Саммаэль? — Тон ее голоса был предупреждающе мрачен.

— Ну, Лилит, я просто поражен тем, какой ты хороший учитель. В конце концов ученик стал наставлять учителя.

— Я могла убить его, если бы захотела. — Она дрожала от едва сдерживаемого гнева.

— Да, я уже развлек себя подобной мыслью. Так скажи, почему ты его не убила?

Она плюнула на землю, за это оскорбление придется заплатить позже.

— Он нужен нам, ты помнишь об этом?

— Если они погибнут, будет другая каббала, которая пройдет испытание. Рано или поздно.

— Нет, он — тот самый, — ответила Лилит. — Воды озера очистили его, и он владеет таинством Адонай Мелех, как никто другой. Если кто и займет мое место, это должен быть он.

— Чему ты его научила?

Веселость Саммаэля сменилась гневом. Это неожиданно. И может поломать все его планы.

— Уже не так смешно? — Улыбка Лилит каждым изгибом губ источала злобу. — Я не учила его ничему важному, только простейшим вещам, например как управлять сущностью предметов. Он не знает ничего об Испытании Столпов или четырех мирах Бытия. Он дурак и невежда.

— Дурак и невежда, владеющий таинством Адонай Мелех и самостоятельно высвободившийся из твоих объятий. Это делает его воистину опасным дураком.

Лилит скрестила на груди руки:

— Тебе его не достать.

— Физически, может быть, но он по-прежнему невежда.

— Может, стоит убить остальных? Если мы разрушим каббалу...

— Нет, — сказал Саммаэль. — Мы разрушим их изнутри, а не снаружи. Теперь у нас есть необходимое оружие.

Он посмотрел на подножие холма, где шагал надевший плоть симулякра Орев Зарак. Да. План еще может сработать. Хитрость всегда была лучше открытого противостояния. Тагирирон был тому доказательством.

— Мне нужно время, чтобы оценить последствия того, о чем ты мне рассказала. Не делай ничего поспешно.

Лилит вскинула голову от скрытого упрека, но ничего не ответила.

Саммаэль сосредоточил свою энергию и оттолкнулся. Перед ним открылась щель, и он ступил в нее, отправляясь в свое убежище. Лилит открыла вторые врата и также исчезла.

Оба они забыли о Гамалиэле, который слился с пейзажем и слушал их диалог с превеликим интересом. Он отбросил свое гротескное обличье, как только эти двое отбыли, и принял вид своего настоящего тела, заключенного в Аваддоне. Потом он слетел к Орев Зараку, все еще овладевающему своей новой телесной формой.

— Саммаэль что-то утаивает от нас, — сказал Гамалиэль.

Орев Зарак уставился на него глазами Эшвина и молча слушал, пока Гамалиэль рассказывал о подслушанном.

 

ЭШВИН

Вот и совсем стемнело. В небе не было звезд, по которым он мог бы ориентироваться, а луна если и была, то ее скрывали облака. Эшвин все тащился вперед, боль ослепляла его сплошной пеленой, конечности онемели от холода, легкие и ноги жгло будто огнем. Пот и дождь пропитали одежду, а плечо ныло под весом Поррика, который лежал как колода.

Все, что он мог, — продолжать идти вниз. Рано или поздно он придет в долину и там позовет на помощь. Он мог дойти и до Кинлох-Раннох, если бы бросил Поррика, но кто мог гарантировать, что потом он сможет его найти.

Эшвин продолжал идти, его вели только упрямство и целеустремленность. Он продвигался сквозь леденящую тьму и потоки ледяного дождя, пока что-то не ударило его по лицу. Удар был несильным, но от неожиданности Эшвин отпрянул. Он пошатнулся, пытаясь устоять, но вес Поррика утянул его вниз, и они кучей свалились на землю.

На него навалилась усталость. Он так и лежал, с хрипом вдыхая холодный воздух, чувствуя, как боль в ногах утихает. Слава богу, земля была не слишком твердой. Даже, наоборот, довольно мягкой. Крепкий аромат сосновой хвои ударил ему в нос. Удивленный, Эшвин поднял голову — и увидел темные ветви сосны прямо над собой. Он врезался прямо в дерево, даже не заметив его.

Они могут найти здесь какое-никакое прибежище. Надежда придала ему сил. Он заставил свое усталое тело двигаться, взял Поррика под мышки и подтащил к стволу дерева. Теперь они оба были под защитой, нужно было только согреться.

Земля углублялась, образовывая впадину в несколько метров в диаметре. Высокие сосны окружали углубление кольцом, защищая его от ветра и дождя. Эшвин заполз в ямку и с радостью обнаружил сухой настил из иголок. Собравшись с силами, он перебрался через край ямы и потащил Поррика к найденному убежищу.

— Смотри не помри мне тут, Поррик Макговерн. Я вытащу нас отсюда, и потом ты сможешь все мне рассказать, ты, паршивец. Только будь со мной.

Эшвин не знал, слышит ли его ирландец, но пока он говорил, ему казалось, что он не один.

— Нам бы огонь развести. У тебя спичек не найдется? Поррик лежал неподвижно, как труп.

— Я и не надеялся. Курение — это яд. Кстати, я бы сейчас согласился получить огонь вместе с перспективой больных легких. — Он нес чушь, но ему было все равно.

Эшвин заполз в яму поглубже. Слой сухих иголок тянулся до края ямы. Мокрая земля образовывала границу, которую ему не хотелось пересекать. Он расчистил пятачок в центре ямы, горстями сгребая иглы и веточки в подобие маленького вигвама.

Эшвин размышлял над кучкой иголок. Должен же был быть хоть какой-то способ разжечь эту фиговину. И тут пришло вдохновение.

Он прополз к краю их убежища, где земля была мягкой и влажной. Земля легко поддавалась, когда он стал разрывать ее руками.

— Мне нужно что-то, в чем удержится вода.

Поиск в карманах принес ему фольгу от шоколадки. Он разорвал ее по шву и расправил по краям вырытой ямки серебристой стороной вверх. Вода сразу стала наполнять ее.

Эшвин нетерпеливо смотрел, как его самопальное зеркало наполняется дождевой водой. По его телу пополз холод. Теперь, когда он не двигается, замерзнуть ничего не стоит. Лучше бы его план сработал.

Чаша наполнилась наполовину, когда он склонился над ней, чтобы защитить от ливня. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть свое отражение, поэтому он ждал вспышки молнии.

Поррик однажды предостерегал его от слишком пристального всматривания в свое отражение. После того, что случилось у колодца, теперь он понимал почему. Но наверняка его дар можно обернуть им на пользу, особенно когда на кону жизнь.

Эшвин представил себе ярко горящий огонь — огонь свечи. Он вытеснил из воображения холод, боль во всех мышцах и хлещущий дождь. Вместо этого он сосредоточился на внутренней точке, прямо под пупком, как его учила Марджи в фермерском доме.

Молния осветила небо, и вода стала недвижной, как черное зеркало. Крошечное пламя мелькнуло в его глубине. Эшвин потянулся к нему и тут же отдернул руку с обожженными большим и указательным пальцами.

Да, это было чертовски глупо.

Как только он перестал сосредоточиваться, пламя исчезло. Он закрыл глаза — и на этот раз представил себе свечу целиком, горящую с одного конца. От жара огня плавился и капал воск, и дым наполнил его ноздри. Все это предстало до мельчайших деталей перед его мысленным взором.

Снова сверкнула молния, и он открыл глаза, оправляя видение в воду. Поверхность выровнялась, и свеча соткалась в глубине воды. Он прикоснулся к поверхности зеркала, и основание свечи поднялось к его руке. На ощупь оно было твердым, и Эшвин наудачу потянул его из воды. Стеклянный блеск исчез, когда свеча проходила сквозь поверхность, после чего вода вернулась в нормальное состояние.

Инстинкт выживания управлял им теперь, так что ему некогда было упиваться сотворенным чудом. Отползая назад в яму, он заслонял драгоценный огонь своим телом. Пламя лизнуло маленькую горку веток, и они занялись. Огонь быстро распространялся, поглощая свою скудную пищу.

Эшвин понял: понадобится что-то посущественнее, чтобы поддерживать пламя. Ему удалось найти несколько сухих сосновых шишек и упавших веток, разбросанных по земле. Он скормил их разгорающемуся огню, радостно ухмыляясь их потрескиванию и постреливанию. Эшвин потирал руки над костром. Руки болели, что он счел за добрый знак. Он подтащил Поррика поближе, развернув его лицом к огню. Кожа ирландца была как лед, и он стал растирать ее, чтобы кровь добежала быстрее. Наверное, они были слишком близко к огню, но ему было все равно. Тепло было благословением.

— Мы справимся, Поррик. Если я смогу поддерживать огонь, мы прорвемся. — Эшвин оставил его лежать там и пошел искать хворост.

Почти нормальный цвет лица вернулся к Поррику к тому времени, как Эшвин пришел обратно. Может, костер смягчил черты его лица, но теперь он выглядел скорее спящим, чем полумертвым.

— Знаешь, Поррик, — сказал Эшвин мягко, — я был очень несправедлив. Ты меня выручил тогда у пруда Холлоу, а я вместо благодарности только оскорблял тебя. То, что ты не сказал мне правды, уже было отвратительным, но то, что ты посмел помочь мне, было и вовсе непереносимо. Прости меня за то, что я винил тебя за помощь. Надеюсь, ты простишь меня.

Какое-то время Эшвин следил за костром, сонливость и танцующие огоньки повергали его в задумчивость. Сон был врагом, его следовало опасаться.

— Если тебе от этого полегчает, то ты не единственный, с кем я так поступал. Сказать по правде, я никогда не выносил Эрика. Я не мог вынести того, что у него всегда на все есть ответ. Я-то постоянно боролся со своими призраками, а этот уверенный во всем ублюдок ничего не упускал. Вот поэтому, наверное, я всегда мог поладить с Джеймсом. У него тоже все наперекосяк, как и у меня, только еще более очевидно. Мне за его спиной легче прятаться, выходит.

— О боже правый, — простонал Поррик. — Отправь меня в ад, чтоб мне больше не слышать этой самобичующей бредятины.

Эшвин даже вздрогнул от неожиданности. Ирландец все так же лежал на боку, но пламя плясало в его светлых глазах.

— Ты проснулся! — Не самое толковое его замечание, но ничего более умного ему в его оторопелом состоянии в голову не шло.

— Похоже на то, черт побери мою невезучесть.

— Что с тобой случилось? Что это была за тварь, вытекшая из твоего тела?

Поррик закрыл глаза от явной боли, а после ответил:

— Это долго рассказывать, и мне сейчас не хочется это делать. Где мы? — Он придвинулся поближе к огню — сплошь трясущиеся лохмотья да хилая плоть.

Эшвин помешал угли в костре и подкинул дров так, что костер разгорелся не на шутку.

— Где-то в сосновом бору. Ниже колодца.

— А как мы сюда попали?

— Я принес тебя, но дальше идти не могу. Совсем вымотался.

— Ты нес меня всю дорогу с горы?

Эшвин кивнул.

— Как ты разжег огонь? — Поррик говорил мягко, но не отводил глаз от лица Эшвина ни на минуту.

— Я наплевал на дружеский совет, гласящий, что дары могут быть опасны. — Эшвин устало улыбнулся.

— Ну тогда ладно. — Поррик кивнул. — Думаю, я смогу это пережить.

Они какое-то время молчали, глядя на огонь и пытаясь согреться.

— Все это похоже на новый Руклин, — пробормотал Поррик.

— Руклин? Что это? — спросил Эшвин, готовый к чему угодно, лишь бы не думать о холоде.

— Руклин — это крупнейшее поражение нашего ордена — в отблесках пламени было видно, как ожесточилось лицо Поррика. — Догадываюсь, что Гордон не рассказывал вам об этом.

— Нет. А должен был?

— Наверное. Но его драгоценные клятвы никогда ему не позволят. — Поррик плюнул в огонь. — Ты спас мне жизнь, так что, полагаю, заслужил право узнать, насколько все может быть плохо.

Ирландец наклонился к огню, глядя в самое сердце костра.

— Те развалины, что вы нашли в Гримвитской впадине, — это все, что осталось от Руклинского собора. Монахи, защищавшие собор, предпочли сжечь его дотла вместе с собою, чем позволить ему перейти не в те руки.

— Почему? — спросил пораженный Эшвин. Поррик продолжал, будто и не слышал вопроса:

— Шел одна тысяча триста восьмой год. Почти год минул с тех пор, как рыцари-тамплиеры во Франции были окружены, разбиты и подвергнуты пыткам. Столько времени потребовалось слугам Суровости, чтобы понять, что Священная реликвия никогда не была во Франции. Нет, она была спрятана в недрах скромного собора на границе Йоркширской равнины, о котором почти никто не слышал. Ах, какая самонадеянность. — Поррик покачал головой.

— Чья самонадеянность? Слуг Суровости?

— Нет, ордена Просветляющего Восхода. — Поррик пнул землю носком ботинка. — Они считали, что могут привезти ее из Леванта, из Святой земли, и уследить за ней. Выбрать пятерых лучших монахов, назвать их каббалой — и все небесные врата распахнутся перед ними. Идиоты!

— Поррик, я не понимаю. Что распахнется? Тот бросил на Эшвина хитрый взгляд:

— Теперь уж ты скоро это узнаешь. Дело в том, что орден вмешался в то, во что не следовало вмешиваться. За считанные месяцы силы завоевателей пересекли канал, но все, что обнаружили слуги Суровости, — это пепел и тела праведников. Примерно двадцать лет спустя черная чума выкосила всю Европу.

— Ты хочешь сказать, что эти события взаимосвязаны?

— Я хочу сказать, что опасность катастрофы трудно переоценить. — Поррик взял палку и помешал тлеющие угли; на лице его застыло мрачное выражение.

— Что с тобой происходило после фермерского дома? Мы все думали, ты погиб.

— Если бы! — Поррик вздохнул, и, кажется, его гнев утих. — Я предпочел бы об этом не говорить. Раны еще... свежи. Ты знаешь, о чем я.

— Ага. — Эшвин не хотел быть слишком настойчивым. — Я просто хотел знать, против чего мы боремся, вот и все.

Впервые Эшвин признал, что они с Порриком по одну сторону баррикад. Тот одобрительно посмотрел на Эшвина, этот прорыв от него явно не укрылся.

— На нас напали твари, каких я никогда не видывал, — сказал Поррик, снова обращаясь к костру. — Гордон попытался сдержать их, но ему не хватило времени, чтобы призвать силу Бене-Элохим. Поэтому я использовал таинство Шаддай эль-Чаи, чтобы вынуть из небытия меч и дать ему время завершить ритуал. Глупый был поступок, право. Автомат был бы намного полезнее, но мы не всегда можем контролировать импульс сотворения. — Поррик ткнул палкой в угли. — В общем, я убил одного, но он свалился на меня, и мне никак не удавалось освободиться. Полагаю, все остальные спаслись, потому что ты до сих пор жив.

— С трудом, — ответил Эшвин мрачно. — Мы забрались в подвал и составили пентаграмму. Мы поддерживали ее, сколько могли, а потом... я, видно, отключился, потому что в следующий миг для меня уже настало утро. И Марджи... она погибла. Правда, мистер Чизвик выжил.

— Марджи принесла себя в жертву, — сказал Поррик срывающимся голосом. Он ткнул палкой в костер, будто сделал выпад мечом. — Она знала, что ей не хватит сил, чтобы заменить Джеймса.

— Мистер Чизвик сказал то нее самое. — Эшвин замялся. — Мне искренне жаль. Она настоящий борец и сражалась до конца.

— Да, это правда. — Поррик вздохнул. — Было бы лучше, если бы я тоже погиб. Тогда бы они не смогли использовать меня.

— Они? — Эшвин наклонился к самому огню и потер руки.

— Падшие.

— Падшие? Это кто такие?

Поррик не без труда сел и сгорбился над огнем. Мерцающий свет отбрасывал тени на его лицо, невозможно было сказать, какая часть была в грязи, а какая — в синяках.

— Согласно древнейшим верованиям, — начал Поррик, — Падшими стали пять архангелов, коих выделял Айн Соф, пока они не были низвергнуты. Их тела заточены в Аваддоне, седьмом круге Шеола, или ада, пользуясь общеупотребительным названием. Они могут свободно облетать грешную землю в бестелесном обличье и, при определенных обстоятельствах, вселяться в тела людей. В этом мире они — Повелители Суровости.

— Они что, демоны, ты это хочешь сказать?

— Если ты поклонник вашей Библии, то да, похоже на то. Они ненавидят жизнь, потому что их собственную у них отняли. Верь мне, пока один из них был внутри меня, я понял, что их ненависть к нам не имеет пределов. Он... пытал меня. — Лицо Поррика скривилось под грузом воспоминаний, и Эшвину стало стыдно за то, что он поднял эту тему.

— Тагирирон, один из Падших, нашел меня, — продолжил Поррик. — Он хотел забрать Морган, но не смог до нее добраться, наверное, потому, что вы активировали пентаграмму, и он решил убить меня. Гамалиэль, еще один Падший, вмешался...

— Гамалиэль, — прервал его Эшвин. — Ты спрашивал, слышал ли я когда-нибудь это имя. В ту ночь, когда ты... спас меня у пруда Холлоу. А потом его снова упомянули у колодца.

— Правильно, — согласился Поррик. — Таинство Шаддай эль-Чаи — капризный дар. Если использовать его с Милосердием в сердце, оно может вознаградить тебя независимостью мысли и талантом к творчеству. Это то, к чему тебя будет подталкивать Габриэль. Гамалиэль, в свою очередь, — прямая антитеза всему, что олицетворяет Габриэль. Когда Суровость использует Шаддай эль-Чаи, результатом становятся только иллюзии и потеря ощущения реальности, и Гамалиэль — их повелитель.

— Так Милосердие — это хорошо? — спросил Эшвин.

Глаза Поррика сузились.

— Лучше Суровости, наверное. Но талант к творчеству, наша способность подражать Господу не должны подчиняться ничьей воле. Порой это легче сказать, чем сделать.

Эшвин рассеянно смотрел на угли, пытаясь осмыслить услышанное.

— Итак, Гамалиэль, один из Падших, решил забрать хотя бы меня, — продолжал Поррик. — Ты не представляешь, что это такое — ощущать, как что-то пробирается, ползает внутри тебя. Тебя загоняют в какой-то пыльный чулан твоего же сознания, откуда ты смотришь, как тебя заставляют делать чудовищные вещи. — От воспоминания Поррик содрогнулся. — Осадок от него до сих пор остался во мне. Я его чувствую, он пытается заставить меня сказать и сделать то, чего я сам ни за что бы не сделал. Я не могу так прожить всю оставшуюся жизнь. Мне хочется одного — вырезать эту заразу из себя. Вырезать ее из своей головы.

Эшвин вдруг понял, что Поррик говорит уже не с ним. Это был уже диалог с самим собой, будто Поррик на что-то себя уговаривал.

— Поррик!

Взгляд ирландца стал отвлеченным, сосредоточенным на чем-то, видимом ему одному.

— Поррик!

Поррик моргнул и перевел взгляд на Эшвина.

— Ты не сказал мне, зачем ты понадобился Гамалиэлю. Почему он не убил тебя?

— Чтобы добраться до тебя. Откуда-то они знали, что больше всего ты боишься самого себя. Подведя тебя к колодцу и заставив в него заглянуть, я превратил этот страх в реальность.

Его внутренние демоны выпущены наружу. Может ли что-нибудь быть хуже?

— Но почему?

— Они намерены использовать твое отражение, чтобы как-то причинить вред Элиз.

От ужаса Эшвин покачнулся.

— Нет, — прошептал он в замешательстве.

— Они умны. Они знают, что она — краеугольный камень всей вашей каббалы. Стоит сломить ее — и ваша связь распадется. Тогда они спокойно перебьют вас поодиночке.

Слова Поррика словно ножом взрезали сознание Эшвина. Они собирались причинить зло Элиз с помощью его отражения, а она решит, что это он. Они уничтожат его единственный шанс на искупление, и он не успеет загладить вину.

— Нам надо дойти до деревни, — сказал Эшвин. — Мы должны попытаться найти ее.

— Думаю, хотя бы с первым мы справимся. — Поррик кивнул в сторону подножия холма.

Эшвин повернулся и увидел вдалеке неровно двигавшиеся к их костру огни.

— Эшви-и-ин! — Это был голос Эрика. Они, должно быть, заметили костер или почуяли, что он воспользовался таинством.

— Мы здесь! — заорал он.

Отдых и лечение подождут. Ему нужно предупредить Элиз.

Эшвин медленно выплывал из глубокого сна. Его тело болело и жаловалось в ответ на любое усилие. Хуже всего дело обстояло с мышцами ног и спины, где боль сплеталась в клубки, которые было не распутать под кожей. Лицо его было обветрено, иссечено непогодой, и он был ужасно утомлен. Упадок сил давил на него тяжким грузом. Он был еще и голоден но не мог заставить себя пошевелиться. Вместо этого он уговорил себя открыть глаза.

В поле зрения оказались стены Раннох-Лодж. Он пару раз моргнул, пытаясь вспомнить, как тут оказался.

Хоть он и не полностью пришел в себя, но воспоминания о походе назад в деревню все же вернулись к нему. Путь дался с трудом, ковылять и спотыкаться пришлось вдосталь. Эрик нес Поррика, на тот момент он был сильнее всех. Мистер Чизвик поддерживал Эшвина, вместе они пробирались на ощупь к огням лежавшей внизу деревни. Он приложил все силы, чтобы объяснить, что Элиз грозит опасность, не вдаваясь в подробности того, что случилось у колодца. В ответ мистер Чизвик пообещал, что попытается передать предупреждение. После этого Эшвин мало что помнил. Все воспоминания о ночи слились в сплошной холод, перемежающийся с пронзительной болью в вывихнутой лодыжке.

— Ну, видал я тебя в состоянии и получше. — Перед ним появилось улыбающееся лицо Эрика. Большой фолиант заботливо помещался в изгибе его руки.

— Да, бывало лучше, — прокаркал в ответ Эшвин. — Отправил ли мистер Чизвик кого-то с предупреждением к Элиз?

Эрик нахмурился:

— Насколько я понимаю, нет, но она знает, что поставлено на карту.

— Да-да, но... — Речь Эшвина сошла на нет и перешла в приступ кашля.

— Я сейчас дам тебе попить. — Эрик вернулся с бутылкой родниковой воды. — Не спеши, — предупредил он. — Лучше пей понемножку.

Эшвин снова лег и понял, что болят даже мышцы живота. Была ли хоть одна часть тела, которая не болела?

— Который сейчас час?

Эрик посмотрел на свои часы:

— Половина двенадцатого.

— Тогда почему закрыты ставни?

— Потому что сейчас ночь. Ты проспал остаток той ночи и весь сегодняшний день.

— Что? — Эшвин резко сел и тут же пожалел об этом. У него закружилась голова, и он едва не упал с постели. У него вырвался стон.

— Спокойнее! — Эрик поймал его и снова уложил.

— Но нам необходимо найти Элиз. Она в опасности. И только по моей вине. Я должен предупредить ее.

— Ты не в состоянии куда-либо идти.

— Ты не понимаешь, — взмолился Эшвин, — она подумает, что это я.

Глаза Эрика сузились.

— Поясни.

Эшвин закрыл глаза, чтобы избежать испытующего взгляда Эрика. Глубокий вдох, и он заговорил:

— Это Поррик нашел меня, а не я его. Только это был вовсе не Поррик. Что-то сидело внутри его, контролировало его. Он сказал, что это был Гамалиэль.

— В каббале говорится, что Гамалиэль — один из Падших, — сказал Эрик невыразительным голосом.

— Правильно, так говорил и Поррик. — Эшвин описал, что произошло у колодца.

— Продолжай. — Лицо Эрика оставалось непроницаемым.

Эшвин не мог встретиться глазами с этим разумным всезнающим взглядом. Как он мог признаться во всем произошедшем Эрику?

— Прости, Эрик. Я не могу сейчас об этом говорить. Мне нужно... время, чтобы все разложить по полочкам. Я не до конца понимаю, что произошло. — Эшвин ненавидел эти слова за слабость, они шли из прошлого. Ему было дурно.

Эрик снова оценивающе поглядел на него и едва заметно кивнул. Он вышел из комнаты и вернулся с большой чашкой бульона.

— Осторожно, он горячий.

Эшвин сжал чашку в обеих руках, наслаждаясь теплом.

— Гордон был счастлив снова увидеть Поррика, несмотря на его плачевное состояние, — сказал Эрик. — Я впервые видел, чтобы он улыбнулся с тех пор, как погибла Марджи.

— Да ну, это может быстро пройти, как только он узнает, что случилось с этим бедолагой.

— Может, ты и прав. — Взгляд Эрика быстро метнулся к сбитым костяшкам Эшвина. — Поррик был довольно сильно избит. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Эшвин опустил чашку и посмотрел Эрику прямо в глаза:

— Он напал на меня. Я не знал, кто это. Я только защищался. Боже правый! Да он бы умер, если бы не я.

— Расслабься, Эшвин. Здесь тебя никто не обвиняет. Я просто спросил. — Эрик пододвинулся к каминной решетке и стал греть руки.

Эшвин осознал, что стоит на перепутье. Если он не скажет Эрику правду сейчас, он останется один. А это было бы слишком близко к тому, что сказал Поррик о распаде их каббалы. Он знал теперь, что есть важное различие между самодостаточностью и эгоцентризмом. Надо покончить с этим прямо здесь и сейчас.

— Эрик?

— Да? — Эрик повернулся лицом к Эшвину, без какого-либо определенного выражения.

— Поррик был просто приманкой — его использовали, чтобы заманить меня в горы. Там был колодец или... дыра в скале. Я посмотрел в него и... — Эшвин запнулся, подыскивая нужные слова, — Меня заставили посмотреть в глаза моему самому жуткому страху. Я видел его отражение в колодце, Эрик. И — это был я. Мое собственное отражение вышло из колодца. Оно где-то бродит теперь. Оно выглядит точь-в-точь как я, только воплощает все мои самые тайные страхи. Оно попыталось убить меня, а потом сбежало. И Поррик говорит, что им воспользуются против Элиз. Поэтому нам нужно найти ее. Она же не узнает, что это не я, пока не станет слишком поздно.

Эрик сел на край кровати и поправил на носу очки.

— Если Поррик говорит правду и этот твой близнец охотится на Элиз, то ее это обманет ненадолго. Она знает тебя, знает твою ауру. Ничего не выйдет.

— Но что, если ему отведена только роль убийцы? Полное сходство поможет приблизиться и выполнить задание.

— Нет, не думаю. Если бы Падшие хотели нашей смерти, мы были бы уже мертвы. У них на уме, видимо, что-то другое. Но им не провести ни Элиз, ни Морган.

— Может быть. Я не принял во внимание дар каждой из них, но я все еще думаю, что мы должны хотя бы предупредить их.

— Эш, я понимаю, что ты сейчас должен чувствовать, но у нас нет с ними связи. Наши телефоны сгорели вместе с фермерским домом. Все, на что мы способны, — это развернуться и пойти в Озерный край. Но мы уже почти дошли до Храма. Если я задался целью узнать, что происходит, то мне нужно знать то, чего не говорит мне Гордон. Если ты решил пойти за девушками, я не смогу пойти с тобой.

— Понятно, — резко бросил Эшвин. — Ответы тебе важнее людей.

— Эш, это несправедливо. Каждый из нас должен привнести максимум того, что может. Поэтому Элиз выбрала Морган, чтобы они пошли вместе. А ты прекрасно уравновешиваешь меня. Это никак не касается моего личного крестового похода за знаниями.

Эшвин с трудом поборол тревогу и раздражение.

— Извини. Я не хотел выразиться так резко, как это прозвучало.

— Хотел, но это ничего. — Эрик попытался улыбнуться. — Наших девушек голыми руками не возьмешь, даже не думай. Они справятся. А тебе сейчас не время принимать решения. Мы должны тебя отмыть и подлечить. Ты сможешь дойти до душа?

— Думаю, да.

Эшвин подавил желание продолжить спор. Все же Эрик его не убедил.

Эрик помог Эшвину выбраться из постели и дохромать до ванной. Его одежда была сплошь заляпана грязью и усыпана сосновыми иглами. Эшвин прислонился к дверному коску, собираясь с силами, чтобы раздеться.

— За постельное белье не волнуйся, — сказал Эрик. — Я сейчас перестелю постель.

— Спасибо. Эрик?

— Да?

— В своих исследованиях ты не натыкался на имя Метатрон?

— Конечно натыкался.

— Кто это?

— Сложно сказать. В некоторых текстах его объявляют в прошлом человеком по имени Енох, сыном Каина. Говорится, что Каин был зачат Евой от Саммаэля, и это был первородный грех, из-за которого человечество лишилось милости Господней. Еноха приняли на небо и, очевидно, сделали ангелом. В Книге Бытия, стих пять, строфа двадцать четвертая, говорится: «И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его». Он также известен как Высокий ангел, потому что он охватывает десятую сефиру. В других источниках он именуется воплощением Шекинах или даже самим Сыном Божьим. К сожалению, тексты часто не совпадают.

— Что такое Шекинах? — спросил Эшвин, нахмурясь.

— Ну, это предмет отдельного разговора, потому что вкратце этого не объяснишь. Вот, наверное, самое полное определение, которое мне удавалось найти. — Эрик сосредоточился и продекламировал на память: — «Таинство Шекинах, кое есть таинство Бога и человека, человека, подобного Элоиму, и отношений между явлениями вверху и внизу, и связи ради союза в земной форме небесного союза, и преобразования ее силами прочих ради промысла Божия в этом мире».

— Эрик, я понятия не имею, что все это означает.

— Шекинах — это средний Столп Сознания, или Столп Совершенства. Она есть выражение Древа жизни, того, что христиане могут назвать Святым Духом.

— А Метатрон — проявление этой Шекинах?

— Да, или, может быть, ее брат, Сын Божий. Тексты трактуют это двояко. Отчего это ты вдруг заинтересовался эзотерической литературой? Я думал, это мой удел.

— Мне кажется, я виделся с ним прошлой ночью, — сказал Эшвин — и сполна насладился выражением лица Эрика, как только до того дошел смысл сказанного.

 

ЭРИК

Эрик подкинул поленьев в огонь, сложив их так, чтобы они горели подольше, до самого утра. В комнате и так было жарко, но Эшвину это не повредит после его неравной борьбы с Северным нагорьем. Эшвин похрапывал, но спал спокойно, без вздрагиваний и метаний, тревоживших его первый сон.

Рассказ Эшвина глубоко взволновал Эрика, хотя тот не был уверен, полностью ли он точен. Появление Метатрона было неожиданным и добавило новое измерение к головоломке, которую Эрик только было начал складывать. Чего надеялся добиться Гамалиэль, используя отражение Эшвина, чтобы причинить вред Элиз? Эрик был уверен, что Падшие не пытаются истребить Пятигранную каббалу. У них, должно быть, есть иной план.

Пытаться сложить все факты в единую картину, владея неполной информацией, было трудно.

В комнате, где спали они с Эшвином, стояла невероятная духота. От жары даже думать было невозможно. Эрик схватил пальто и выскользнул за дверь. Гордон и Поррик были в комнате напротив, их бормотание едва доносилось до него. Без сомнения, его брат в таинстве Элоима Саваофа тоже пытается пролить свет на происшедшее.

После того что случилось с Порриком, Гордон категорически запретил кому-либо покидать дом. Тем не менее Эрик был готов нарушить приказ. Ему отчаянно нужно было подумать в одиночестве, не отвлекаясь на уход за Эшвином, сбросив груз надежд, которые возлагал на него Гордон. К тому же далеко он не уйдет.

Эрик спустился вниз как можно тише. Внизу он повернул налево и пошел по коридору к черному ходу. Дверь была закрыта, но он сумел отпереть ее и тайком выбрался наружу.

Было очень холодно, большая часть звезд была окутана облаками, оставшимися после грозы, под которую прошлой ночью попали Эшвин и Поррик. Зыбкий свет дома помог ему кое-как рассмотреть время на своих электронных часах — было 2.47.

Эрик пошел через сад, наслаждаясь прохладой воздуха, такой желанной после духоты жаркой комнаты.

— Добрый вечер, Эрик. Приятное время для прогулки, не правда ли?

Эрик резко остановился: он не заметил человека, который стоял в тени. Говоривший был одет во все черное, поэтому видны были только его руки и лицо. Трудно было рассмотреть его черты, но кожа была белой, а волосы — черными. Самым интересным был его голос. Он был богатого тембра, изысканный, а выговором напомнил ему Гордона, если бы тот подчеркивал, что он выходец из Старого Света.

— Кто вы? — Эрик смог не выдать голосом волнения и страха.

— Да, с этого и нужно начинать, — одобрительно молвил незнакомец. — У меня много имен, все их слишком долго называть, да это и не актуально для целей данного разговора. Достаточно сказать, что я твой враг, но ты можешь звать меня Саммаэль, потому что таково мое первоначальное имя.

Он отвесил Эрику издевательский поклон.

— Саммаэль? Как в «Лжеобвинителе»? — Эрик даже не скрывал своего недоверия.

— А, так ты знаком с некоторыми моими заслугами. Тот самый.

Белые зубы сверкнули в тени, скрывающей его лицо. Мне это представляется весьма маловероятным.

Саммаэль наклонился вперед. За его спиной распахнулись черные крылья с жуткими когтями на концах. Огненные круги зажглись вокруг его глазниц и рта, а голос усилился до громового рокота.

— Ты этого ждешь, юнец? Я разочарован, что твои ожидания пошли на поводу у Голливуда.

Несмотря на весь свой самоконтроль, Эрик сделал шаг назад.

— Чего ты хочешь? Зачем ты здесь? — Он выпалил это слишком быстро.

Саммаэль вернулся в свое прежнее обличье и улыбнулся:

— Вот теперь наша беседа перетекает в более продуктивное русло. Молодец! — Он ступил на гравийную дорожку, которая делила лужайку надвое, и камешки захрустели под его ботинками. — Я здесь затем, чтобы предложить тебе иную точку зрения, отличную от навязанной тебе смолоду.

— Неужели? — Эрик был вынужден пойти вслед за Падшим, дабы продолжить беседу. Какая-то часть его сознания усомнилась в собственном здравомыслии. Ведь перед ним был один из Повелителей Суровости, а он с ним разговаривает. — И что вы под этим подразумеваете?

— Вот именно к этому я и веду. Я не причинил тебе никакого вреда, не угрожал тебе, кроме того момента, когда ты пытался удостовериться в том, кто я и из чего сделан, и все же ты полагаешь, что прогуливаться с одним из Падших — чистейшее безумие. Почему? Потому что тебя научили верить в это. Это не та истина, до которой ты дошел своим умом.

— Вы и вправду считаете, что я должен поверить вашим россказням?

— Ты можешь извратить правду или избегать ее, Эрик, но мы оба знаем, что ты — порождение этого общества. Ты веришь, что я — воплощение злой силы, и поэтому мне нельзя верить, такие убеждения ты унаследовал от других. Это не твое мнение, которое ты независимо доказал и всесторонне взвесил.

— У меня есть доказательства вашей злонамеренности, ответил Эрик. — Вы убивали людей, которых я знал, пытали и увечили других и безжалостно преследовали моих друзей. Мне не нужно других доказательств того, что вы — зло.

Что он вытворяет? Намеренно провоцировать эту тварь было не слишком умно.

— Это правда, что люди, которых ты знаешь, пострадали. Не я в ответе за их страдания, но признаюсь, что ответ за это несут мои коллеги. Мы не всегда приходим к единому мнению о методах достижения цели. Но, Эрик, ты должен понимать, что само твое определение зла было усвоено от кого-то другого, как и твоими родителями, и их родителями. Все дело в верованиях и морали, унаследованных тобой. Я даю тебе возможность изменить это наследие для следующего поколения и тех, что придут вслед за ним.

— И змей подал Еве яблоко с Древа познания, — холодно улыбнулся ему Эрик. — Мы уже однажды сделали эту ошибку, и, полагаю, не без вашей помощи.

— Как мило, что ты помнишь. — Саммаэль остановился и повернулся к нему. Он был невысок, но казалось, он нависает над Эриком. — Ты хочешь докопаться до сути происходящего? Почему эта участь выпала тебе? Что всем от тебя нужно? Я могу ответить на эти вопросы, Эрик. Дать полные и безоговорочные ответы, а не полусырые пояснения и наукообразные измышления. Я знаю истину.

— Возможно, но это будет только лишь ваша версия истины, не правда ли?

— Прекрасно, Эрик. Ты обратил мою же логику против меня. Но скажи мне вот что: о чем рассказали тебе адепты Храма Просветляющего Восхода? Рассказали ли они тебе, что обнаружение развалин было чистой случайностью? Рассказали ли они, что принесенные ими обеты заставляли их утаивать от вас знания? Ты действительно веришь, что вашими дарами могли наградить не тех людей? Веришь?

Эрик хранил молчание, но тот факт, что ему нечего возразить, был равносилен признанию.

— И ты вправду считаешь, что мы ищем вас из-за ваших Даров? Как это по-человечески эгоцентрично — считать, что вся борьба затеяна из-за вас. Сотни, если не тысячи людей имеют дар, подобный твоему, в той или иной степени. Нет в тебе нет ничего особенного. Отринь свою гордость, как пришлось поступить и нам, и послушай меня.

Саммаэль наклонился к нему, выговаривая слова с неприкрытой враждебностью.

— Ты ничто. Никого не волнует, кто ты такой. Ни священников в Храме, ни меня и моих Братьев, и уж точно не твоего сиятельного ангела-хранителя Метатрона. Их заботит только то решение, которое тебя попросят принять.

У Эрика не было выбора. Он должен был спросить:

— Какое решение? О чем это вы?

Саммаэль сел на холодную землю, скрестив ноги, и положил левую ладонь на правое колено и правую — на левое.

— Сядь. Нам понадобится время. Сколько именно, зависит от твоего ума.

Эрик заколебался, бросил взгляд на дом, но он уже услышал слишком много, чтобы просто развернуться и уйти. К лучшему ли, к худшему, но он выслушает Саммаэля до конца. Эрик сел на траву как преданный ученик, это сходство от него не укрылось.

— Священное Писание учит нас, что Бог сотворил мир за шесть дней, — сказал Саммаэль. — А в день седьмой Он отдыхал от трудов. Человек был сотворен в шестой день, но духовное число человека — пять, потому что человеческая душа включает в себя пять элементов. Ты и твои друзья представляете собой каждый из элементов души. Поэтому пентаграмма в развалинах приняла вас — потому что вы смогли соединиться и стать чем-то большим. Ты пока следишь за моей мыслью?

Эрик кивнул.

— Вот и славно. Далее, как ты знаешь, для человечества все сложилось не очень-то хорошо. Не будет нескромным признание в том, что к этому сильно приложили руку Лилит и я. — Саммаэль тут же развеял эти слова небрежным жестом. — Как бы там ни было, когда Адам и Ева вкусили метафорического плода с Древа познания, их низвергли с Божьих небес. Почему? Потому что плод дал им знание о добре и зле, о нравственности, о правильном и неправильном. Они стали подобны Богу, как считали тогда мы, потому что они могли увидеть разницу между отсутствием и присутствием. Что есть сущность Милосердия и Суровости. В основополагающем смысле человечество обрело понимание той творческой искры, что оживляет Вселенную, и той пустоты, что может ее уничтожить. Этот крестовый поход для людей до сих пор не закончен, но я уверен, что конечная цель близка. Посмотри на прогресс в квантовой физике, в анализе генома человека, на возню со стволовыми клетками. Осталось немного — и наука раскроет сами основы этого мира.

— И что потом? — спросил Эрик. Саммаэль укоризненно погрозил ему пальцем:

— Сначала урок истории. Итак, это знание стало известно как Даат, и оно вбило клин между Небесным венцом, каковой есть Айн Соф, и нижними сефирот, формирующими Небесную основу. Будто тело отделилось от разума.

— Да, все это я уже слышал, — вмешался Эрик, сам пораженный собственной дерзостью.

— Знал ли ты также, что я и другие Повелители Суровости превратились в бесполые существа и были низвергнуты с Божественных небес в наказание за грехопадение человечества? Даже теперь наши тела заключены в Аваддоне, а на Небеса доступ закрыт и людям, и архангелам. Так продолжается многие тысячи лет, так что не смей мне говорить, что тебе это уже известно.

— Я читал кое о чем из этого, — признал Эрик, поддавшись страху вопреки своим намерениям. — Я даже понял что-то из прочитанного, но мне не под силу понять, как все это связано с нами.

— Терпение. Ты знаком с Древом жизни?

— Да, оно отражает взаимоотношения между десятью сефирот и разделяется на три столпа — Милосердия, Суровости и Сознания.

— Да не повторяй ты мне параграфов из учебника! Я веками поддерживал создание разноречивых переводов и противоположных друг другу теорий, пока истина не оказалась полностью погребенной под пластами пустой породы. Понимаешь ли ты, что все это означает?

— Кое-что, — признался Эрик.

— Это потому, что необходимо знать тот язык, на котором тексты изначально были написаны, чтобы постичь полноту значения. Я — Хранитель знания среди Повелителей Суровости. Только я знаю всю истину. — Саммаэль мимолетно и без тени веселья улыбнулся Эрику. — Древо жизни — это графическое отображение намерений Господа в момент создания Вселенной. Он использовал качества десяти сефирот, чтобы создать мир Ассиах, который вы зовете Землей. Столпы Милосердия и Суровости представляют собой выбор, продиктованный нравственностью: сравнить или осудить, добро или зло. Называй это как хочешь. Средний столп Сознания превосходит их оба. Это столп существования, бытия. Бог — это не добро и не зло, Он есть жизнь. В нем нет ни сочувствия, ни осуждения, только бытие. Если человек хочет быть подобным Богу, он должен подняться над такими вопросами. Только тогда он снова станет воистину един с Господом. Ты должен отринуть Даат, знание о нравственности, и примкнуть к среднему столпу.

— И все же я до сих пор не понял, как это все относится к нам. — Эрик почувствовал, что Саммаэль ходит вокруг да около, и насторожился. Это создание дышало смятением веры и обманом.

— Всегда стремиться к сути, — молвил Саммаэль. — Мне это по душе. Раз уж тебе довелось говорить с одним из древнейших небесных созданий, оставайся верен своей цели. Ты с этим справляешься.

Эрик не знал, должна ли похвала польстить ему.

— Итак, к делу, — сказал Саммаэль. — Все люди обладают коллективным сознанием, черпая его из верований и ценностей, характерных для времени, в которое эти люди живут — это ваше наследие, о котором я упоминал ранее. Считай это коктейлем из столпов Милосердия и Суровости, похмельем от плода с Древа познания.

Саммаэль смолк, уперев палец в грудь Эрика.

— Пытался ли ты понять, что определяет новую эпоху в истории человечества?

Эрик отрицательно покачал головой, увлеченный, несмотря на собственные опасения. Как не увлечься? Прямо перед ним вершилась история.

— Это сдвиг в сознании. Новый способ мышления. Новый набор верований и нравственности, если хочешь. Это совокупность всех этих вещей. На протяжении веков пятеро обыкновенных людей проходили Испытание Столпов, в ходе которого они должны были сделать выбор — к какому столпу примкнуть. Последняя каббала откликнулась на призыв к испытанию в середине восемнадцатого века. Нешама, то есть ум, и Нефеш, то есть инстинкт выживания, были сильнейшими. Это были бы вы с Джеймсом, родись вы в то время. Результатом стали индустриальная революция и бум в развитии технологий. Это был брак по любви между интеллектом и материальным миром, между Нешама и Нефеш. Но остальные элементы души томились в бездействии. Подошел рубеж тысячелетия, и снова наступило время проходить испытание, определить направление развития следующего поколения людей. Вот именно это и относится к вам.

— Вы хотите сказать мне, что нам вверена миссия формирования следующей эпохи в развитии человечества?

Саммаэль кивнул.

— Но мы обыкновенные люди, — запротестовал Эрик. — Как такое может быть?

— Не обыкновенные, а типичные. Поэтому вы и были избраны. А что до того, как это возможно, так в тех развалинах скрыто много больше, чем одна только каменная пентаграмма. Ваш выбор повлияет на коллективное бессознательное всего общества. Это произойдет, конечно, не сразу, но со временем. Изменятся мечтания. Сместятся направления. Время и силы будут направлены на достижение иных целей. Я видел это не раз. Войны наемников и кровопролитные походы сменялись веками здравомыслия и расцвета искусств. Гедонизм, Идеализм, безразличие. — Саммаэль отмахнулся пренебрежительным жестом. — Все они на одно лицо. Человечество движется по кругу между пятью разновидностями, определяющими человеческую душу. Люди ходят по давно проторенным тропам, а Небеса остаются разделенными, пока вы не возвыситесь над этой цикличностью.

— Почему вы рассказываете об этом мне? — Эрик лихорадочно усваивал необъятное знание, открывшееся ему.

— Почему? — Саммаэль закатил глаза. — Потому что у меня есть свой корыстный интерес, естественно.

— А именно?

— Если мне суждено пребывать на этой планете в духовном обличье, то я лучше буду здесь в качестве главного Повелителя Суровости. Если ты окажешься сильнейшим в своей каббале, то Нешама возобладает и следующая эпоха будет для меня намного более занимательной. Но истинная причина, по которой я пришел сюда, — желание освободить Падших. В наказание за гордыню нас заключили в Аваддоне, где мы обречены на вечное изгнание, пока вы не возвыситесь над той нравственностью, что была привита вам нами. Великая Реставрация начнется не раньше, чем вы примкнете к среднему Столпу Сознания. Идеальный союз между человеком, Господом и его верными слугами, ангельским собором. Поэтому, как видишь, это в наших интересах, равно как и в твоих, чтобы вы преуспели.

— Тогда зачем обманом разлучать нас? Зачем убивать членов каббалы Гордона?

— Некоторым из нас трудно отказаться от своих привычек. — Саммаэль пожал плечами. — Другие Повелители мне неподконтрольны и прислушиваются ко мне не всегда. Но тебе лично я могу гарантировать безопасность.

— Если мы действительно нужны вам настолько, насколько описали вы, вам придется гарантировать нам много большее, прежде чем я приму то, что вы предлагаете.

Саммаэль улыбнулся, но совсем не весело.

— Я здесь не затем, чтобы добиться принятия, а для того, что передать знание.

— Так почему ранее никто не избрал средний столп? — спросил Эрик, поерзав на холодной земле.

— Все не так просто. Ты не можешь вот так выбрать любой из столпов на свое усмотрение. Выбор рождается внутри тебя в соответствии с твоей сущностью, с тем, что в твоем сердце и в душе — Я не могу завладеть тобой и после просто пройти испытание. Айн Соф почувствует мое присутствие, и ничего хорошего из этого не выйдет. — Даже Саммаэль содрогнулся при мысли о подобном вероломстве.

— Так вы хотите, чтобы я нашел какой-нибудь способ... примкнуть к среднему столпу?

— Нет, — ответил Саммаэль строго. — Я хочу, чтобы ты был независим. Я хочу, чтобы ты поднялся над вопросами добра и зла, отринул унаследованные принципы, общепринятое самосознание, а после сделал выбор. Ты должен убедить остальных сделать то же самое, если мы хотим переломить тот цикл, который, словно тюремщик, управляет всеми нами.

Эрик затряс головой. Слишком много на него свалилось и слишком быстро. И все это было весьма... Весьма правдоподобно. Все кусочки головоломки, которые разложил Саммаэль, совпали с тем, что Эрик узнал от Гордона и в самостоятельных исследованиях. В чем была ловушка, которой он имел все основания ожидать?

— Как мне понять, что все это правда?

— Не верь ничему из сказанного мною, — молвил Саммаэль с легкой улыбкой. — Выясни все сам. Спроси Ипсиссими в своем драгоценном Храме. Они не ответят, потому что считают, что твой выбор должен быть независим, на него нельзя влиять. Как сказал тебе и я. Поэтому другая каббала оберегала тебя от нас. У тебя есть все необходимые способности, чтобы докопаться до истины. Узнай ее. Это свойственно тебе.

Саммаэль поднялся.

— Я должен идти. Помни, никому ты не интересен, интересно лишь решение, которое ты примешь. Нет более сокровенной правды, чем эта. — Он отвернулся.

Эрик не видел ничего в темноте, но почувствовал, что Саммаэль собрался уйти.

— Подождите, — сказал он. — Есть кое-что, чего я не понимаю. Почему вы позволили нам вкусить плод с Древа познания, зная, что это приведет к катастрофе и человечество и вас самих?

— Потому что мне так было велено, — ответил Саммаэль. Лицо его превратилось в маску гнева и ненависти. — Изначально было решено, что вас отделят от Айн Соф, чтобы вы научились тому, чему должны научиться, дабы обрести единение с Ним. А мы продолжаем страдать за ваше невежество.

Эрик почувствовал, как на него выплеснулись ненависть и горечь, копившиеся веками, но путеводная нить разговора не дала ему пропасть в этой буре.

— Есть еще одна вещь, которую я должен знать. Что скрыто под развалинами?

— Есть пределы даже тому, что я могу рассказать тебе, не поставив под удар Испытание Столпов, — ответил Саммаэль. — Достаточно сказать, что это вторая половина краеугольного камня нашей темницы в Аваддоне. Мы с тобой связаны более тесно, чем ты когда-либо сможешь понять. Прощай.

Саммаэль исчез, оставив Эрика в размышлениях над последней загадочной фразой. Чуть позже Эрик встряхнул головой и принялся изучать то место на земле, где сидел Саммаэль. Не осталось никаких следов, которые могли бы выдать недавнее присутствие Падшего. Еще об одной загадке ему предстояло подумать посреди сплетаемой вокруг него сложной паутины.

 

МОРГАН

Морган внезапно проснулась в темноте. На одну жуткую секунду ей показалось, что она слышит шепот голосов из фермерского дома, но бормотание оказалось лишь эхом потревоженных снов.

Прошел день с тех пор, как они нашли Джеймса у озера. По молчаливому согласию они решили остановиться в гостинице «Мэйсторн». Только Джеймс отказался от комнаты, предпочтя спать под открытым небом. Это, конечно, было весьма странно, но позволило избежать вопросов о месте его пребывания.

Джеймс изменился. Хотя бы это было очевидно. Кроме того, что он решил спать на природе, он стал казаться более серьезным и склонным к самоанализу. Морган и Элиз не поддались соблазну и не стали спрашивать о том, что он пережил. Они сообразили, что его каким-то образом удерживали насильно, и в это была замешана снежная женщина на берегу озера, но на эту тему он не распространялся. Что до Рэйчел, то Джеймс не знал, что она шла за ним, и не видел ее даже краем глаза.

И все же по выражению его лица, появлявшемуся, когда он оставался в одиночестве, было понятно, что в его жизни произошли кардинальные перемены.

Они отпраздновали воссоединение в местном кабачке, обменявшись тихими рассказами за кружкой пива. Джеймс был необычайно сдержан в выпивке. Морган восстановила его память о ходе событий в развалинах, но это открытие, казалось, его не поразило. Скоро обсуждение коснулось догадок об истинных мотивах каббалы Чизвиков, но даже оно не вызвало искреннего интереса Джеймса. Казалось, его мысли блуждают далеко. Такое поведение было не лучшим способом вознаградить Элиз и Морган за их усилия.

Морган до сих пор была под хмельком. Когда она выпивала лишнего, ей всегда снились яркие, живые сны, и уснуть было непросто.

Элиз от этого явно не страдала. Морган слышала, как ровно она дышит на постели около другой стенки.

Чертовщина... Который теперь час? Морган перекатилась на другой бок и прищурилась. Электронный циферблат сказал ей, что сейчас полчетвертого утра.

Морган тихонько зарычала и перекатилась на спину. Какой проклятый час! Она удобно устроилась и немного полежала не шевелясь, балансируя между сном и явью. Она поразмыслила, не пойти ли в ванную, но не захотела вылезать из постели.

Легкий шум донесся от двери. Ощущение чужого присутствия вернулось и окрепло. Чувства, которые она едва могла воспринять, говорили ей, что рядом кто-то есть. Морган лежала без движения с распахнутыми глазами. Тяжелые ставни на окне были закрыты, поэтому видно ничего не было. В комнате было тихо, слышалось только дыхание Элиз. Морган спрашивала себя, уж не мерещится ли ей всякая чертовщина.

Темная тень выступила из угла комнаты и подошла к постели. Это не была игра света и тени, потому что фигура заслонила от нее часы, проходя мимо них. Морган хотела было заорать, но не смогла. Она снова стала напуганным ребенком — если шелохнуться или подать голос, чудище тебя съест. Ее единственный шанс был в том, чтобы молчать и не двигаться под одеялом.

Тень заколебалась в изголовье ее кровати. Ей показалось, что она различает темное лицо и длинные волосы, но видно было плохо. Может, это Джеймс? Надежда умерла, едва появившись. Уж конечно, он бы что-нибудь сказал, будь это он.

Морган оставалась в напряжении, не зная, что ей делать. Тень склонилась над ее лицом, и она почувствовала на своей щеке ее теплое дыхание. И тут случилось нечто абсолютно неожиданное.

Губы решительно коснулись ее лица. Они покрывали поцелуями ее щеки, пока искали губы лежащей женщины.

Морган была так шокирована, что не смогла сразу отреагировать. Это точно был мужчина. Она чувствовала ямочку на его подбородке. Он добрался до ее рта до того, как она пришла в себя от удивления.

Морган пыталась его оттолкнуть, но он был слишком силен. Он чуть отстранился и прошептал: «Тсс! Тебе это может понравиться ». Она открыла рот, чтобы возразить, но его язык уже мягко скользнул внутрь ее рта, двигаясь нежно и страстно. Кто бы это ни был, целоваться он умел. Ее оторопь уступила место неожиданному удовольствию.

Он, видимо, почувствовал, что она расслабилась, и отнял губы от ее рта, продвигаясь по линии подбородка к нежной коже ее шеи. Морган было так хорошо, что она не противилась происходящему, но ей нужно было знать, кто это. Если это Гэри, гадкий рыжий пигмей, владелец гостиницы, ее стошнит.

— Кто это? — прошептала она, не в силах придумать более коварный вопрос.

— Не будем все портить разговорами.

Ответ прозвучал нечетко, потому что его губы целовали ей ложбинку за ухом. Это было великолепно. Ее тело откликнулось, и тут она осознала, что голос ей знаком.

— Подожди. Я хочу знать, кто ты. — Морган не собиралась позволить все, что угодно, этому типу, не зная, кто он такой. — Оставь меня сейчас же, не то я закричу и перебужу весь дом.

— Нет, ты не станешь кричать, — сказал он ей на ушко. — Мы же не хотим разбудить Элиз.

От изумления она наконец-то узнала голос:

— Эшвин? Это ты?

— Конечно. А кого ты ждала?

Она попыталась ответить, но он закрыл ей рот поцелуем снова прижимая ее к кровати. Его рука скользнула к вырезу ее ночной рубашки и стала ласкать ей грудь. Головокружение и алкоголь замедлили ее мысли, но тело ее знало, чего хочет. Она выгнулась, подставляя грудь его рукам.

Что она творит?

— Я всегда хотел тебя, Морган, — прошептал он. И снова рот Эшвина сомкнулся с ее ртом, язык ласкал ее губы. — После всего, что случилось, — он яростно поцеловал ее, — я теперь это знаю.

— Но... — Она пыталась заговорить, едва не задыхаясь в его неистовых объятиях. Его пальцы сжимали ее сосок, от чего по ее телу волнами прокатывались боль и наслаждение. Связные мысли отступали. — Что ты здесь делаешь? А как же Элиз? — Она снова его оттолкнула, и это стоило ей многих усилий. Разве не этого она хотела в далекие времена после колледжа?

— Тише, тогда нам удастся провести эту ночь вместе. — Он забрался на край кровати, уперевшись в ее бедро твердой выпуклостью. — Я расскажу ей завтра.

— Но она здесь совсем близко. — Все происходило слишком быстро. — Я не могу с ней так поступить.

— Если ты не будешь шуметь, она никогда ничего не узнает.

Рука Эшвина очертила контур ее живота под одеялом. Пальцы на миг остановились в ямке ее пупка — и тут же заскользили дальше вниз.

— Я сделал неверный выбор в ту ночь, когда ты пришла ко мне тогда, еще в университете. Я всегда сожалел об этом.

Он откинул одеяло и поднял вверх подол ее рубашки, пальцы скользнули по лобку и тут же двинулись дальше, вниз.

Морган едва не застонала. Она сделала робкую попытку остановить его, но он только отвел ее руку.

— Ты говоришь одно, а тело твое — другое. — Кончик его пальца скользил между половых губ, уже влажный, и ей до боли хотелось еще.

— Прошу тебя. Нам нельзя этого делать.

Ее протест прозвучал слабо даже для нее самой. Эшвин не обратил на него внимания, палец его замер у самого ее лона, дразня ее, он описывал им легкие круги. Страстное влечение прогнало туман хмельного сна, не дававшего ей ясно мыслить, но мозг включался не так быстро.

Зачем он это делает? Это совсем на него не похоже. Что, если на самом деле это не Эшвин? Где Эрик и Гордон? Она не могла отчетливо видеть его лицо. Что, если это был просто кто-то с похожим голосом? После всего, что она пережила, невозможного почти не осталось.

— Стой! — прошипела она. Ее голос прозвучал громче, чем она хотела. Элиз заворочалась. — Остановись. Я не стану этого делать. — Уже мягче, тише, но более настойчиво.

— Я знаю, чего ты хочешь, Морган.

Он отнял руку и стал расстегивать ремень. После этого она услышала легко узнаваемый звук расстегиваемой молнии.

— Нет! Не смей! — Она попыталась отодвинуться от него, но он лег на нее сверху, и его превосходящий вес пригвоздил ее к постели.

— Не объясняй, что мне делать, — сказал он сквозь стиснутые зубы.

Он раздвинул ей ноги своими коленями, в то же время высвобождая член. Его пенис коснулся ее бедра, и Эшвин подвинулся выше, к ней. Ей хотелось крикнуть, но если это и вправду Эшвин, Элиз просто не переживет.

Нет. Действовать нужно иначе.

Морган направила свое сознание, как иглу, в его разум, целясь в незащищенную часть мозга, отвечающую за прикосновение. Снаряд устремился к цели, но разбился о темную стену, защищающую его сознание. Он срикошетил в нее, усеяв ее мозг осколками боли.

Что-то сидело внутри Эшвина, контролируя его, как тогда — Ричарда, только битва за этот разум была уже проиграна. Если она не проникнет за эту стену, ей его не остановить а на такое проникновение нужно время, если оно вообще возможно.

От отчаяния Морган закричала, призывая Элиз. У нее не было другого выбора.

Эшвин не сделал попытки утихомирить ее, сфокусировав свое внимание на удовлетворении своей страсти. Морган по-прежнему боролась с ним, когда зажегся свет, на время ослепив их всех. Наконец-то Эшвин остановился и взглянул вверх. Элиз стояла возле выключателя, сонно моргая. В глазах ее мелькнул ужас, когда она увидела двоих любовников в объятиях друг друга. Это точно был Эшвин, но Морган могла разглядеть и кого-то другого в глубине темных глаз.

Эшвин скатился с кровати и застегнул брюки. Одна из тесемок ночной рубашки Морган была оторвана, ее темный сосок блестел от его слюны. Морган потянула на себя одеяло, чтобы прикрыть наготу, краснея от стыда.

— Эш? Что ты делаешь? О боже мой! — Элиз побледнела, в ее голубых глазах стояли слезы.

Он не ответил, предпочитая застегивать ремень и заправлять рубашку. После чего он вышел из комнаты, будто ничего не случилось. Морган смотрела ему вслед и изумлялась. Что это было? И ни слова не скажет? Что, черт возьми, происходит?

Даже Элиз была поражена его молчаливым уходом. Она оторопело смотрела, как он удаляется. Потом ее взгляд переместился на Морган. Гнев осушил слезы.

— Ты! — Она нацелила на нее палец, глубоко, порывисто дыша, пытаясь совладать со снедавшей ее яростью. — Я считала тебя подругой, а вместо этого ты занимаешься сексом с моим любимым, причем когда я сплю в той же комнате! Ее слова звучали как обвинение.

— Стой! — вклинилась Морган, подняв вверх ладони. — Это не то, что ты думаешь.

— О, будь любезна, только без этих отговорок! Он всегда тебе нравился! Он рассказывал мне, как ты пришла к нему той ночью.

— Это было давно и не имеет ни малейшего отношения к настоящему. Я проснулась, и он уже был рядом, целовал меня. — Я его об этом не просила. К тому же это не совсем он. В нем кто-то есть, кто владеет им, как Ричардом.

— Хватит мне твоего вранья, Морган! — Но на лице Элиз промелькнуло сомнение.

— Говорю тебе, это не Эшвин. Думай, Элиз, думай. Стал бы он приходить сюда и пытаться переспать со мной, если ты спишь рядом? Конечно нет. Все подстроено, чтобы столкнуть нас лбами.

Элиз не ответила, но Морган видела, что она обдумывает сказанное.

— Ты должна мне верить, — взмолилась Морган. — Я удивилась не меньше тебя, когда проснулась и он стоял рядом со мной. Я сначала даже не знала, кто это такой.

— Сначала? — Элиз пронзила ее взглядом. — Значит, когда ты уже поняла, что это он, ты все равно допустила, чтобы все это случилось? — Элиз снова впала в бешенство, явно не в силах мыслить разумно.

— Нет, я не это имела в виду. Я спала не крепко и была пьяна. И не понимала, что происходит.

— Ты лжешь, Морган. Даже если ты говоришь правду и Эшвин на самом деле не Эшвин, ты все равно этого хотела! Хотела ведь? Признайся.

Глаза Морган заволокло слезами.

— Нет, Элиз. Прошу тебя. Я ведь позвала тебя на помощь, помнишь? Я пыталась сопротивляться, но он был сильнее. Я проникла в его мозг, чтобы его остановить, и тут обнаружила, что им овладели. Поверь мне.

— Скажи, что тебе это не понравилось. Скажи, что ты не хотела, чтобы это произошло.

Морган замялась, и выражение лица Элиз ожесточилось.

— Я верила тебе, и вот как ты мне отплатила? Ты все это растоптала ради нескольких грязных поцелуев с Эшвином. Ты мне противна! — Элиз вылетела из комнаты и побежала вниз вслед за Эшвином.

Морган выбралась из постели и сбросила порванную рубашку. Она взяла что-то из одежды и стала натягивать на себя, чтобы пойти за Элиз. Несмотря на все грубости, что недавно звучали, Элиз была эмоционально ранимой и не имела понятия о том, с кем ей предстоит столкнуться.

И Эшвин, и Элиз исчезли из поля зрения к тому моменту, как она вышла на лестничную площадку. Дженни и Гэри стояли в дверях своей спальни.

— Что происходит? — спросила Дженни, протирая глаза. Ей явно было не по душе, что ее разбудили.

Морган не затруднила себя ответом, а развернулась и побежала вниз, перепрыгивая разом по две ступеньки.

 

ДЖЕЙМС

Сон не шел к Джеймсу вовсе, так что он давно уже перестал пытаться заснуть. Вместо этого он гулял по полю по ту сторону Холли-роуд, наслаждаясь одиночеством и возможностью поразмыслить. Было по-прежнему темно, после полуночи прошло несколько часов — судя по звездам и температуре воздуха. Ночь была тихая, ничто не мешало его прогулке, позволяя выплеснуть излишки бурлящей в нем энергии.

Полоса света пролегла поперек дороги. Он остановился, пытаясь понять, в которой из комнат зажегся свет. Тут же вспыхнул второй огонек, тоже наверху, и он почувствовал укол страха. Что происходит? Все должны бы спать в этот час. Он побежал во весь дух через поле и перепрыгнул через забор, не обращая внимания на вибрирующую сущность асфальта, пока бежал по дороге.

Чья-то фигура выскользнула из входной двери гостиницы и быстрым шагом пошла к калитке. Трудно было рассмотреть на таком расстоянии, но Джеймс мог поклясться, что это Эшвин.

Что он тут делает?

— Эш? Эй, Эшвин! Это я, Джеймс! — Он замахал руками, пытаясь привлечь внимание друга.

Эшвин заметил его и выбежал из калитки, но побежал во весь дух в другую сторону.

Что этот кретин вытворял? С чего бы ему убегать?

У Эшвина была фора метров в сто пятьдесят, но Джеймс легко настиг его. Они бежали по дороге; Эшвин бросил взгляд назад через плечо. Всего один взгляд на выражение его лицасказал Джеймсу, что дело плохо, и весьма. На лице Эшвина была написана ненависть.

Джеймс сосредоточился на асфальте. Длинная лента дороги превратилась в поток твердых вибраций, от которых он стиснул зубы накрепко. Он вправду ненавидел эту пакость. Укрепив свой дух, Джеймс проник в его сущность и заставлял вибрации ускорять ритм, пока они не завибрировали с двойной скоростью против обычной.

Асфальт расплавился, и Эшвин по щиколотки погрузился в теплую смолу. Он рвался вперед, пытаясь выпутаться, но Джеймс вернул асфальт в нормальное состояние, вмуровав его в покрытие дороги.

— Эшвин? Это ты?

Эшвин не отвечал, и это насторожило Джеймса. Что-то тут явно было нечисто.

Время шло, и Джеймсу было все легче владеть таинством Адонай Мелех. Концентрация энергии в коренной чакре стала почти второй натурой. Джеймс сосредоточился на сущности другого мужчины. Сложные мелодии разливались вверх и вниз по его оболочке, тесно облегающей силу его естества. Его резонанс был глубоким, но было в нем что-то искусственное, как будто это была качественная копия с оригинала, Джеймс также заметил, что часть сущности Эшвина не резонирует вовсе. Зона вокруг его головы не откликалась, будто голова окружена холодным мрамором. Он только раз до этого встречался с таким явлением.

Лили.

— Ты не Эшвин, — сказал Джеймс.

Самозванец прекратил попытки вырваться и взглянул на Джеймса.

— Выпусти меня. — Голос был не Эшвина.

— Нет, не выпущу. Кто ты?

— Ты не знаешь, с кем имеешь дело.

— Случаем, не с приятелем Лили? — спросил Джеймс. — Твои методы напомнили мне о ней.

— Я не стану перед тобой отчитываться, — проскрипел в ответ самозванец.

— Пока не отчитаешься, не сдвинешься с места, — мрачно пообещал Джеймс. — Что ты делал в гостинице? Если ты причинил вред моим друзьям, ты об этом пожалеешь. У меня был хороший учитель.

Самозванец рассмеялся.

— Ты не посмеешь тронуть меня. Отпусти меня, покуда не пострадал сам.

— Я думаю, что все наоборот, — парировал Джеймс. Он сосредоточился на окружавшем пленника воздухе, приказав ему сжиматься, пока не вылезут глаза самозванца.

Мертвая часть сущности самозванца изменилась, стала расти и распространяться за пределы черепа. Джеймс не понимал, что происходит, но ему показалось, он узнал бегущую с тонущего корабля крысу. Что ж, может быть, он и не в силах прикоснуться к этой сущности, но он может предотвратить ее бегство.

Джеймс сосредоточился на оболочке сущности пленника, манипулируя его формой, с тем чтобы тот не смог сбежать. Тело цепенело, пока не стало твердым, как статуя. Это было очень опасно. Он мог легко убить кого-то, изменяя его форму.

Мертвая сущность билась о стену, возведенную Джеймсом, в ярости отскакивая от ее краев.

«Что ты наделал?»

Джеймс покачнулся от неожиданности. Пленник не мог говорить, но Джеймс услышал вопрос внутри себя.

— Ты никуда не уйдешь, пока я не получу необходимые ответы, — сказал он со всей доступной ему уверенностью.

— Джеймс!

Это была Элиз. Он не повернулся к ней, не хотел ослаблять концентрацию, пока эта тварь была перед ним.

— Отойди! Это не Эшвин. Тут какой-то обман.

Элиз не восприняла его предостережение и продолжала бежать к ним, он слышал ее шаги. Поддерживать стену вокруг пленника и говорить в одно и то же время было невероятно трудно.

«Может, у тебя есть сила, но опыт стоит большего».

Что-то острое вонзилось Джеймсу между глаз, ослепив его болью. Он упал на колени, его горло конвульсивно сжималось от дикой боли, которая рикошетом отразилась в его черепе.

— Черт! — едва выдавил Джеймс. — Это зверски больно. Он толком ничего не видел. Перед глазами плясали круги, а голова будто была набита опилками.

Элиз подбежала к нему, поднимая его на ноги.

— Ты как, ничего?

— Да, вполне. Просто сунул нос куда не следует, как всегда. Держись от него подальше.

Джеймс снова сосредоточился на сущности самозванца, подтвердив свои подозрения. Мертвая сущность улизнула, оставив за собой вихрь трепещущих звуков. Оболочка незнакомца осталась нетронутой, но что-то было не так со скрытой внутри ее силой. Эманации кружились в диком бесконтрольном танце.

— Что с ним стряслось? — В вопросе Элиз прозвучало отчаяние.

— Элиз, я не думаю, что это Эшвин. Очень похож на него, но не он.

— А что, если он? — спросила она. — Может быть, с ним случилось что-то плохое. Например, он забыл, кто он такой. — Горе ожесточило ее голос. — Что он говорил тебе, Джеймс?

— Ничего, но, что бы там его ни контролировало, оно оставило его тело. Я не уверен, но думаю, это было нечто вроде Лили.

Самозванец вдруг страдальчески взвыл. Джеймс освободил его тело, и человек уткнулся головой в обе руки, ужасно крича.

— Отойди!

Джеймс отодвинул Элиз за спину и сам шагнул за пределы досягаемости незнакомца. Тот выл, как раненый зверь, бился и метался по асфальту, сковывавшему его ноги.

— Боже, что с ним творится? — Элиз зажала рот обеими пуками. Она, похоже, не могла осознать, что это не Эшвин.

Морган догнала их, задыхаясь и заправляя рубашку. Элиз на нее даже не взглянула.

— Джеймс, не подходи к нему. Кто-то завладел Эшвином.

— Это не Эшвин, всего лишь какая-то оболочка, — ответил он, — что бы ни было внутри его, теперь оно далеко. Я не смог это удержать. Боже, у меня голова просто раскалывается.

— Давай я помогу. — Морган взяла его за голову обеими руками и сконцентрировалась. Призрак глаза мелькнул на ее лбу — и растворился.

— О, уже намного лучше, — сказал Джеймс. — Спасибо.

— Она сегодня всем помогает, — сказала Элиз недобрым тоном.

Морган не ответила, но на ее лице отразилась боль. Джеймс поглядел на девушек, но ему хватило ума сменить тему:

— Что нам с ним делать?

Человек все еще подвывал и пытался высвободить ноги.

— Ты уверен, что это не Эш? — спросила Элиз.

— Абсолютно, — ответил Джеймс. — Это тело — только имитация человеческого существа. Это не то, что я ощущаю, когда сосредоточиваюсь на тебе. Сама посмотри.

Элиз кивнула и отвела взгляд от пленника.

— Ты прав. У него даже нет синего свечения. У каждого живого существа оно есть. Как могло статься, что у него его нет?

— Чем бы он ни был, ему больно, — сказала Морган. — Посмотрите на него.

Человек замер, тихо плача и держась за виски.

— Я не думаю, что он живой, — задумчиво сказал Джеймс, — наверное, больше сотворенный. Что он делал в гостинице?

Элиз отвела глаза и ничего не ответила, только сжала губы в тонкую линию.

— Я спала, когда он вошел в комнату, — сказала Морган покраснев. — Он... он попытался совратить меня, и, когда я не смогла остановить его, я позвала Элиз. Когда она включила свет, он просто поднялся и ушел.

Элиз фыркнула, но Джеймс не обратил на это внимания.

— Он просто взял и вышел?

— Да, просто вышел, — сказала Морган, кивнув.

— Ну, это неполное повествование, — выдавила Элиз, от горечи ее голос стал неприятным.

— Я говорила тебе, что не знала, что происходит, — снова объяснила Морган.

— Конечно. — Элиз скрестила на груди руки и повернулась к Морган спиной.

— Вы можете продолжить спор в доме, — подытожил Джеймс. — Сейчас нам нужно решить, что делать с ним. — Он кивнул на несчастного пленника. — То, что контролировало его, причинило непоправимый вред, когда ушло. Мы не можем отвезти его в больницу. Никто не знает, на что он способен.

— Почему ты не спросишь его, чего хочет он сам? — предложила Морган.

— А ты уверена, что это хорошая мысль? — спросил Джеймс.

— Ну, если он не отвечал за свои действия, не стоит ли нам предоставить ему выбор? — Морган бросила укоряющий взгляд на Элиз.

Джеймс покачал головой. Женщины. Ему никогда их не понять.

— Ладно. Попробуем так и поступить. — Он повернулся к пленнику. — Ты меня понимаешь?

Человек замычал, но не сказал ни слова.

— Чего ты хочешь? Мы можем тебе помочь? — спросила Морган.

Самозванец снова завыл и вцепился ногтями в свое лицо. Потом он вымолвил довольно отчетливо: «Убить! Убить. Убить!»

— Он о нас или о себе? — спросила тихим голосом Морган.

Элиз заплакала. Видеть Эшвина в таком плачевном состоянии было для нее слишком, даже если на самом деле это был не он.

— Мне больно. Убей-й-й! — Слова были едва различимы.

— Ты хочешь, чтобы мы убили тебя? — Элиз от ужаса едва выговорила подобное предположение.

Человек закивал головой так истово, что задрожал всем телом.

— Что они с тобой сделали?

Элиз почти сломалась, и, наверное, момент настал, подумал Джеймс. Не могло быть другого объяснения тому, что случилось в гостинице. Что бы там ни контролировало это брошенное теперь создание, оно действовало точно и с четким намерением. Оно четко знало, что делает. Если бы Джеймс захотел причинить боль Элиз, то не было бы пути более краткого, чем действуя через Эшвина.

— Морган, отведи Элиз обратно в вашу комнату. С этим я разберусь.

— Нет! Я останусь здесь, — сказала Элиз голосом, выдающим близкую истерику.

Джеймс ухватил ее за талию и поднял в воздух, так что их лица оказались на одном уровне. Он добился ее внимания.

— Делай, как я говорю. Марш в дом, сейчас же! Мы найдем настоящего Эшвина завтра. — Он поставил ее на землю и подтолкнул к Морган.

Сопротивление Элиз угасло, и Морган повела ее за руку, иногда едва не волоча за собой по улице. Джеймс повернулся лицом к самозванцу:

— Что-то от Эшвина ведь есть в тебе, правда? Человек закатил глаза и оскалил зубы. Он выглядел пациентом сумасшедшего дома.

— Убей! Убей! Убей! — Пленник выдыхал призыв сквозь стиснутые зубы.

Джеймс знал, что эта тварь кинется на него мгновенно если ее не будет сдерживать асфальт. Он укрепился духом перед тем, что собирался сделать, и призвал таинство Адонай Мелех.

Он не мог проникнуть в сущность того, кто контролировал это тело, он не принадлежал к этому миру. И было очевидно, что эта человеческая оболочка тоже к этому миру не принадлежит.

Джеймс завладел сущностью человека. Ощущение было странным и неприятным, будто это было неполное отражение чего-то целого. Другого способа описать это в голову не приходило. Он собрал волю воедино и велел форме раскрыться. Структура сопротивлялась, но дар Джеймса был слишком силен. Он отделял один за другим каждый скрывающий истину резонанс, пока не осталось ни одного.

Сила сущности самозванца растворилась, диссонирующие ноты свистели и шипели повсюду, как сильно сжатый пар, вырывающийся из старого котла. Вибрации сгустились в рев, когда разложившаяся сущность человека взорвалась вокруг него. Джеймс не отступил перед атакой, удерживаемый на месте собственной силой.

Когда все утихло, он открыл глаза. В дороге образовалась яма глубиной в стопу, в ней стояла неподвижная черная вода, в которой отражались звезды. Кроме этого осталась лишь пара ботинок и кучка одежды, частично вмурованные в дорожное покрытие. Тела не осталось, оно вернулось туда, откуда пришло.

Экзорцизм истощил и опустошил Джеймса. Он впервые обратился к силам, данным ему, чтобы управлять жизнью и смертью.

Он становится таким, как Лили.

Она гордилась бы им.

 

ЭРИК

Эрик из последних сил взобрался на последний склон — и остановился, чтобы отдышаться. Рюкзак стал натирать ему плечи, и он отрегулировал лямки поудобнее. Гордон ушел вперед на добрых двадцать метров, Эшвин шел прямо за ним. Поррик едва-едва поспевал за всеми.

Перед ними воздвиглась гора Шихаллион. Они уже миновали ее предгорье, и с этого высокого плато деревушка Кинлох-Раннох казалась едва заметной точкой. С севера беспрестанно дул ветер, неся на своих крыльях предвестие ледяного дождя со снегом. Плотное черно-фиолетовое облако спускалось с Грампианских гор навстречу путникам. Эрик надеялся, что Храм уже близко. Иначе им придется несладко.

Эшвин держался особняком с того момента, как понял, что никто не откажется от похода в Храм ради того, чтобы найти Элиз. Эрик не осуждал его за эту тревогу, но поиск ответов в Храме стал для него насущным с тех пор, как две ночи тому назад он встретил Саммаэля.

Он не поделился этой информацией ни с кем. Если он был согласен хоть с чем-то из сказанного Саммаэлем, так это с необходимостью самому докопаться до правды. А тот факт, что его посетил один из Падших, может исказить те ответы, что дадут ему Ипсиссими.

Гордон дал Поррику только сорок восемь часов на восстановление после всех испытаний, после чего собрался в поход.

К чести ирландца, тот не возражал, но все стрелял глазами по сторонам, словно в любой момент ожидая атаки. От этого все были на взводе.

— Далеко еще идти? — спросил Эрик, помогая Гордону одолеть последний подъем.

Его пожилой спутник тяжело дышал, глядя, как к ним идут остальные. Они, должно быть, уже прошли миль пять, большую часть из них в гору.

— Уже близко. Мы почти пришли.

На гребень горы взобрался Эшвин, а за ним и бледный Поррик в круглой ермолке на светловолосой голове. Оба обливались потом, и ни один не спросил о причинах остановки.

— Я не вижу ни одной тропинки, — сказал Эрик. — Как мы узнаем дорогу?

— А чего ты ждал, указателей? — спросил Гордон с ироничной усмешкой.

— Конечно нет, но я все же ожидал увидеть хоть какие-то доказательства присутствия человека.

— Как я говорил тебе с самого начала, — сказал Гордон, — Храм надежно укрыт. Я удивлен, что такой смышленый парень, как ты, да сих пор этого не усвоил.

Эрик раздраженно нахмурился. Гордон все время подводил его к разгадкам каких-то тайн, точь-в-точь как Саммаэль. От этого сравнения становилось не по себе.

— Ладно, — сказал Эрик. — Ты говоришь, что Храм рядом, но его скрывали веками. Ты не боишься, что его обнаружат с помощью самых современных технологий, поэтому сие означает, что его невозможно увидеть с воздуха, что может означать лишь одно: что он либо закамуфлирован, либо..." Эрик умолк от внезапного озарения. — Он под землей! Он под горой, а не на ней.

Гордон заулыбался.

— Но у меня создалось впечатление, что в Храме живет множество людей, так что получается какая-то бессмыслица.

— Не много людей, — ответил Гордон, — а нужные люди.

— Пусть так, но, если Храм под землей, вам не добыть достаточно еды, если не разбить рядом садов и огородов, а они привлекут внимание.

— Так оно и было бы, действуй там общепринятые правила, — сказал Гордон в своей обычной загадочной манере. — У нас есть несколько человек, таких как Джеймс, которые могут попросить Мать Природу быть более щедрой, к тому же в Храме редко бывает более пятидесяти адептов за раз. В конце концов, наше служение — в миру.

— Как вы находите этих людей? — спросил Эрик.

— Так же, как нашли и вас, — ответил Гордон. — Мы все нутром чувствуем собрата в таинствах. Поэтому мы наблюдаем за ними и, если они подходят, делаем им предложение.

— А все ли последователи так же таинственны, как ты? — Это были первые слова Эшвина с тех пор, как они покинули Кинлох-Раннох.

Этим утром он проснулся более спокойным и рационально мыслящим после полноценного сна. По всей видимости, ему снилось разбитое зеркало и он решил, что Элиз вовсе не в опасности. Объяснение, которое он представил Эрику, было туманным и путаным, но он хотя бы согласился продолжить поход к Храму.

— Вряд ли, но тебе не представится возможности убедиться в этом, — признался мистер Чизвик.

— Почему нет? — Эшвин скрестил на груди руки.

— Потому что мы считаем, что наш орден не должен на вас влиять. Считайте себя почетными гостями, с которыми обслуге брататься не дозволено.

Значит, Саммаэль был прав. Он содрогнулся, но никто этого не заметил.

— Мне все равно, — сказал Эшвин, пожав плечами. — Чем раньше мы уйдем оттуда, тем скорее найдем Элиз.

— Еще мысли будут? — Гордон улыбнулся еще шире, но с места не сдвинулся.

Эрик осмотрелся. Крутая скала преграждала им дальнейший путь, и не было ни единой обходной тропы. Поррик переступил с ноги на ногу и пытливо посмотрел на поверхность скалы.

— Эш! — тихо позвал Эрик.

— Что?

— Я думаю, мы пришли.

Гордон улыбнулся им и остановился в каком-то метре от скалы.

— Это и есть вход в Храм Просветляющего Восхода. — Он указал на скалу. — Под ней туннель, ведущий вниз, к Храму.

Эшвин бросил на Эрика озадаченный взгляд.

— И как нам туда пробраться?

— Вход — это проверка Сознания, — ответил Гордон. — Его создали, чтобы он пропускал только одаренных таинствами, но он также проверяет ваше внутреннее сознание или, скажем, ваше отношение к трем столпам. До сих пор есть расхождения в том, какое толкование вернее. Давайте я лучше покажу.

Гордон закрыл глаза и прикоснулся к скале. Камень задрожал под его рукой и раскрылся перед ним, как гранитный занавес, распахивающийся над сценой. Проем был темным треугольником, но пожилой человек вошел туда бестрепетно, и камень обрел прежнюю форму.

— Меня это тоже чертовски напугало в первый раз, — сказал Поррик мрачно.

Ирландец пошел вслед за Гордоном, ссутулившись перед самым входом. В скале открылся вход, увеличивавшийся почти до размеров Поррика. Из глубины выглянули сталактиты и сталагмиты, напомнившие Эрику неровные зубы. Поррик задрожал, но шагнул в зловещую пасть. Когда он исчез, скала вернулась к прежнему виду.

Эшвин обернулся к Эрику:

— Мне всякой странной чертовщины хватит уже на всю жизнь, а тебе?

— Да уж, согласен, — ответил тот. — Хочешь пойти первым?

— О нет! — Эшвин покачал пальцем перед лицом Эрика. — Это ты настаивал, чтобы мы сюда пришли. Иди первым.

Эрик ухмыльнулся:

— Так ты не против остаться тут в одиночестве?

Эшвин обдумывал это секунду-другую, после чего взглянул на него без тени симпатии.

— Умен, паршивец, ничего не скажешь.

Он подошел к скале и последовал примеру Гордона, закрыв глаза и положив руку на поверхность камня. Эрик не смог представить, что должно твориться у него в мыслях. Черное круглое зеркало появилось в скале. Оно было диаметром в человеческий рост и таким темным, что Эрик мог видеть в нем отражение Эшвина.

Эшвин, видимо, почувствовал его появление, потому что его глаза мигом открылись — ион задохнулся, узнав его.

— Нет! Боже, пожалуйста, только не это. Я не смогу пройти через это снова, — сказал Эшвин. — Мое отражение вышло из точно такого же зеркала; Я не могу войти в него.

— Нам нужно войти туда, Эшвин. Гордон сказал, что вход отражает твое сознание. Представь что-то положительное. Подумай об Элиз.

Слова Эрика возымели немедленный эффект. Эшвин перестал пятиться и содрогнулся, напомнив Поррика настолько, что сходство казалось невероятным. Эшвин подошел к зеркалу и впился взглядом в самую его глубину. Он что-то сказал, но Эрик не расслышал слов. Отражение двигалось отдельно от Эшвина, положив ладонь на внутреннюю поверхность зеркала. Эшвин поднял свою руку в ответ, и между ладонями промелькнула искра оранжевого света. Из-за Эшвина Эрику было плохо видно, поэтому он отошел немного в сторону, чтобы разглядеть происходящее. Светлое пятно увеличивалось в размерах, образуя цветок с пятью лепестками. Цветок вспыхнул, ослепив яркостью.

Когда Эрик снова смог видеть, Эшвин уже исчез.

Эрик подошел к скале, с нетерпением ожидая того, что предстоит увидеть ему. Раскат грома заставил его повернуться по направлению к Кинлох-Раннох. Приближающаяся гроза была сплошной массой сердитых черных туч, из их рваных краев на землю хлынул дождь.

Он снова обернулся ко входу и закрыл глаза, представляя себе развалины и все, произошедшее потом. Воспоминания были яркими и живыми, но одна картина была еще более отчетливой и ясной — горящие в темноте под капюшоном глаза Саммаэля. Уверенность Эрика испарилась под этим взглядом, и он открыл глаза, чтобы избавиться от него.

Три прохода открылись перед ним в скале. Они были огромны, буквально возвышались над ним. Колонны по краям поддерживали три тяжелых свода, и на каждой был начертан свой символ. На том, что слева, была изображена женщина с завязанными глазами, в свободных одеждах, держащая весы с двумя чашами, — Правосудие. На том, что справа, был летящий голубь с веточкой в клюве — Милосердие. А на центральном своде был карикатурный портрет Эрика.

Так сбылось еще одно из предсказаний Саммаэля. Эрик сдвинул очки на лоб, пытаясь логикой победить страх. Оставаться на плато под дождем ему не улыбалось, но и подыгрывать Саммаэлю он не собирался, выбрав один из трех столпов. Действительно ли в них его единственный выбор?

Эрик снова закрыл глаза, яростно размышляя. Почему ему нужно выбирать что-то одно из трех? Почему он не может выбрать все три пути или не выбирать ни один из них?

Земля задрожала, и легкий ветерок коснулся его лица.

Когда Эрик снова открыл глаза, перед ним была одна дверь, на ее своде не было ни рисунков, ни иных изображений. Эрик улыбнулся, наслаждаясь этой маленькой победой. Кто-то однажды сказал ему, что самоубийство — это победа обстоятельств над воображением, потому что, если как следует посмотреть, всегда найдется другой выход. Эрик ступил во врата, уцепившись за эту мысль.

Скала закрылась за ним, и небеса разверзлись, пролившись дождем на все, что осталось снаружи.

 

ЭРИК

Тьма была кромешная. Эрик осторожно шагнул вперед, жалея, что у него нет палки, чтобы ощупывать перед собой землю. Стены по обеим сторонам туннеля были шершавые на ощупь, но неровности выдавались не настолько, чтобы это было опасно.

— Эшвин? Гордон? — Голос Эрика эхом отразился от стен каменного коридора.

Яркий свет вспыхнул прямо перед ним без предупреждения.

— Свети этим где-нибудь еще, — сказал Эрик, прикрывая глаза рукой.

— Извини. — Гордон бросил каску в руки Эрику. — Надень это. Выключатель сзади сверху.

Эрик напялил шахтерскую каску и щелкнул выключателем на ее затылочной части. Второй лучик света прорезал тьму.

— Не совсем то, чего я ожидал, — вымолвил Эрик, постукивая по краю каски.

— Правда? А чего ты ждал? — спросил Гордон.

— Ну, я не знаю. Свечей, керосиновых ламп, чего-то такого, устаревшего.

— На дворе двадцать первый век, Эрик, а не четырнадцатый. Можем воспользоваться и достижениями техники, если они нам полезны. Пойдем. Двое других ждут.

Гордон пошел в глубь туннеля. Эрик держался за ним, по пути изучая стены шахты. Казалось, туннель вырублен в цельной скале. Как же такое могли построить сотни лет назад? Такой шедевр зодчества потребовал бы множества сильных рук, как же построившие туннель сумели сохранить его секрет?

Стены были неровными, а пол — идеально гладким. Он поблескивал в луче фонаря. Эрик присел и провел рукой по поверхности пола. Руку в ответ стало покалывать. Несмотря на все свои исторические познания, Эрик лишь однажды видел пример столь искусной обработки камня — в туннеле под развалинами в Гримвитской впадине.

— Эрик... Эрик... Эрик... — Голос его пожилого спутника эхом отразился от стен туннеля. — Мы тут не собирались застревать на весь день... день... день...

— Ладно, я и с первого раза все понял, — пробормотал Эрик, спеша дальше по проходу.

Туннель вился внутри скал, сворачивая то направо, то налево, пока Эрик окончательно не потерял ориентацию в пространстве. Казалось, они спускаются, но сложно было сказать наверняка. Здесь не было знакомых ему ориентиров, поэтому он мог бы блуждать по кругу бесконечно, далее не осознавая этого.

Гордон скрылся в изгибах и поворотах где-то впереди, и его качающийся фонарь уже не был виден. Эрик пошел быстрее, не желая оставаться в темноте один, как бы его поведение ни смахивало на панику. Он преодолел крутой поворот — и обнаружил всех остальных.

Эшвин и Поррик смотрели куда-то в другую сторону, своими фонарями высвечивая глубину шахты, уходящую строго вниз прямо перед ними. Гордон резко обернулся к Эрику, глядя себе под ноги, чтобы не ослепить его светом фонаря на каске.

— Я удивлен тем, что ты так замешкался, — сказал старик. — Мне казалось, что тебе не терпится добраться до Храма.

Выражения его лица Эрик не видел, но по голосу услышал, что тот посмеивается.

— Я всего лишь удивлялся, как удалось сохранить создание такого туннеля в секрете, — сказал Эрик. — На это должна была потребоваться уйма рабочих рук. Им пришлось погибнуть здесь ради сохранения тайны? Может, их замуровали в боковом коридоре туннеля, как рабов в Древнем Египте? Эшвин и Поррик повернулись, явно негодуя; от яркого света двух фонарей Гордон зажмурился.

— Не людские руки создали то место, которое вы скоро увидите, — ответил Гордон. — И я могу уверить вас, что никто не погиб при его постройке.

— А, значит, снова тайна, — сказал Эрик, даже не постаравшись скрыть свое недовольство и раздражение.

— Да, снова тайна. — Гордон повел рукой в сторону шахты. — Но я могу сказать вам, что Храм — это олицетворение пяти таинств. Будучи таковым, это место является сверхъестественным и не подчиняется обычным законам природы. Давайте покажу, что я имею в виду. — Он пошел к краю шахты, за каждым его шагом следили лучи трех фонарей.

Камень под ногами Гордона подернулся рябью, будто гранитные волны накатывались на берег одна за другой. Эрику показалось, что он услышал едва уловимую песнь, но звук угас еще до того, как он разобрал хоть слово. Каменная платформа отделилась от края шахты. Всего миг назад ее там не было.

Гордон повернулся лицом к ним, улыбаясь, несмотря на слепящие его лучи фонарей.

— Это последний спуск к Храму Просветляющего Восход. От имени нашего древнего ордена я приглашаю вас пожаловать в него.

Он кивнул и спустился в шахту.

Эрик в изумлении смотрел за тем, как шахта поглощает Гордона. Следующая каменная плита появилась на месте первой. Поррик последовал за Гордоном в черную дыру. Появилась третья площадка, но ни один из двоих оставшихся не двинулся.

— Знаешь, это забавно, — сказал Эрик, ощутив не характерную для себя необходимость нарушить тишину. — Я ратовал за то, чтобы мы пришли сюда, а теперь, стоя на пороге, Мне трудно вытереть ноги и войти внутрь.

— Как часто говорят, бойся своих желаний, — сухо ответил Эшвин. Воцарилась неловкая тишина, после чего он заговорил снова: — Слушай, я тоже чертовски напуган, но давай уж закончим начатое.

Эшвин приблизился к шахте и ступил на ожидающую его платформу, сдавленно ругнувшись сквозь зубы, Эрик не двигался, пока его друг не пропал из виду, но слышал голос Эшвина, долетающий из глубины:

— Как лифт, только без кнопок.

Смех Эшвина был наигранным, но он развеял неуверенность Эрика. Достойно или нет, но он все равно туда войдет.

Еще одна плита появилась, как только Эрик подошел к краю шахты. Она была с метр в ширину и около двух в длину. Он ступил на ее край, не давая себе времени на раздумья. Как только он перенес вес на плиту, та устремилась вниз, набирая скорость в своем контролируемом падении.

В пути платформа не касалась ни единой поверхности. Единственным свидетельством того, что Эрик движется, было мелькание камня в маленьком лучике его фонаря. Судя по скорости, они спускались очень быстро — в самое сердце горы. Его подмывало прикоснуться к стене, чтобы убедиться, но он решил этого не делать, памятуя о предупреждении Гордона насчет сверхъестественной природы Храма.

Платформа замедлила ход, и приглушенные звуки разговора стали слышнее по мере его приближения к дну шахты. Если бы он не был так сосредоточен, то вряд ли ощутил бы остановку. Трое мужчин были заняты тихой беседой на полукруглой площадке. Эрик присоединился к ним и хотел было заговорить, но так и не смог ничего вымолвить. Огромная пещера разинула перед ними пасть, одним своим размером подавляя воображение.

Потолок возносился ввысь, образуя идеальный купол, будто гигантский колосс срезал верхушку с горы Шихаллион и выбрал из нее сердцевину, после чего вернул верхушку на место.

Гордон повернулся и увидел оторопевшего Эрика. Он улыбнулся и взял Эрика за руку, ненавязчиво направляя его к остальным.

— Великолепно, правда?

Эрик мог только кивнуть в немом восхищении.

— А вот и Храм.

Гордон указал на дальний конец пещеры, и снова Эрик застыл в изумлении. Под ними простирался город, окруженный пятью внушительными отрезками стены, составляющими пятиугольник. С этого расстояния он мог видеть и здания, и улицы, и озеро. Но людей Эрик не видел.

— Он выглядит как крепость, — пробормотал Эшвин.

— Так и есть, — согласился Гордон. — Во время его строительства идея возможной осады городов определяла стиль британской архитектуры. Его построили как цитадель, отсюда и стены, и прочая военная атрибутика. Вы увидите, что внутри все совсем иначе.

Эрик понимал, о чем говорит Гордон. Внешние стены были грозной преградой, достойной первой линией обороны. Главная башня, стоящая в центре Храма, также была хорошо укреплена, ее шпили возвышались над всеми окрестными зданиями.

— Храм разделен на шесть частей, — сказал Гордон. — Видите пять основных каналов, которые лучами расходятся из центра? Они делят храм на пять секций, каждая из которых посвящается одному из таинств. Ближайшая посвящена таинству Адонай Мелех. Его адепты выращивают овощи, держат скот и добывают иные предметы первой необходимости для жизни здесь. К их ордену принадлежала Рэйчел и будет принадлежать Джеймс, если решит стать посвященным.

Эрик улыбнулся при мысли о Джеймсе-садовнике. Трудновато было такое представить.

Территория, о которой говорил Гордон, была мало застроена. Большая ее часть была покрыта колосящимися полями и буйно зеленеющими садами, было и маленькое озерцо, которое он заметил раньше. Но как же они получают урожай без солнечного света? Откуда, собственно, здесь вообще свет? Хоть они и были под землей, светом была пронизана вся пещера. Эрик до сих пор не обращал на это внимания, слишком он был ошарашен сводом и храмом.

Он выключил свет на своей каске и огляделся в замешательстве. На глаза не попалось ни единого источника света, и все же пещера прекрасно освещалась. Он хотел спросить об этом Гордона, но тот уже продолжил свои пояснения.

— Участок слева от нас посвящен таинству Элоима Саваофа, это тот орден, к которому принадлежу я. — Гордон улыбнулся Эрику. — Мы в ответе за знания, поиск правды и мудрости в древних манускриптах. Мы также документируем историю человечества и ведем учет накопленным им знаниям. То длинное здание, что ты видишь в центре, — главная библиотека. Наисовременнейшие методики обработки изображений и архивирования используются нами для сохранения научной и культурной информации, определяющей развитие человечества как вида. Тебе не найти столь подробных документов нигде в мире.

— Это кажется довольно странным, — сказал Эшвин.

— Почему же?

— Ну, это мало согласуется с древними традициями вашего ордена.

Гордон пожал плечами:

— Как я сказал Эрику, мы пользуемся технологиями, полезными нам. Та земля справа, напротив нашей, посвящена таинству Шаддай эль-Чаи. Поррик принадлежит к этому ордену, как можешь принадлежать и ты, Эшвин.

— Когда-нибудь, — печально согласился Поррик. — В отличие от таинства Элоима Саваофа адепты Шаддай эль-Чаи имеют дело с тем, что могло бы быть, а не с тем, что есть. Они мечтатели, идеалисты и изобретатели, пытающиеся изменить путь, по которому идет человечество. Это зачастую неблагодарный и бесплодный труд.

— Четвертая секция, — нахмурившись, продолжил Гордон, — та, дальняя от нас, слева, — она посвящена таинству Элох Ве-Даат. Они стремятся раскрыть истинную сущность индивидуальности, проникая в сознание. Адепты этого таинства верят, что путь к Айн Соф идет изнутри. Поняв, как опыт определяет личность, из этих уроков можно извлечь и общее знание о том, как моделировать коллективное сознание. Раскройте тайны группового сознания — и возможность Великой реставрации, то есть воссоединения с Айн Соф, станет реальностью. Ричард принадлежал к этому ордену, будет в нем и Морган.

Территория, посвященная Элох Ве-Даат, располагалась на дальнем краю Храма, и мало что было видно отсюда. Домики казались маленькими и разбросанными как попало, в противоположность симметричным линиям, очевидным во владениях ордена Элоима Саваофа. Там было много открытого пространства и много садов. Эрик был уверен, что Морган бы там понравилось.

— По другую руку расположена пятая секция, посвященная таинству Иеговы Саваофа. Это центр исцеления и духовной жизни Храма. Так же как Марджи была некогда центром нашей каббалы, Элиз теперь является сердцем вашей.

Эшвин глянул на Эрика с нескрываемым упреком.

— А что за здание в центре? — спросил Эрик. — Оно выглядит как крепость.

— Это шестая часть Храма, хотя на самом деле она довольно обособлена, — ответил Гордон. — Это дом Ипсиссими и зала Великой Пентаграммы.

— Ипсиссими — вожди Просветляющего Восхода, — процитировал Эрик. — Те, кто способен ответить на вопросы, на которые вы ответить не смогли.

— Правильно, — согласился Гордон. — Они — персонифицированное воплощение пяти таинств и клятв, которые моя каббала принесла им.

— Как нам туда спуститься?

Внезапно Эрик осознал, что ему позарез нужно дойти до Цели путешествия, узнать, солгал ли ему Саммаэль и не солгал ли ему Гордон. Возможно, это была бы единственная стоящая информация. Хоть такая мысль и не утешала.

— Следуйте за мной.

Пожилой человек подошел к краю площадки и стал спускаться по крутым ступеням, неровной змейкой ведущим к полу пещеры. Им потребовалось почти десять минут, чтобы добраться до низа и начать последний переход к стенам Храма. Там, на земле, чем ближе они подходили, тем внушительнее возвышались над ними стены.

Все шли молча. Слова казались неуместными в просторе и тишине пещеры.

Четверо путешественников остановились у внешнего контрфорса. Эрик вытянул шею, пытаясь понять, смотрит ли кто-нибудь на них сверху, но Храм продолжал хранить гнетущую тишину. Не было ни ветерка, и все же он поежился.

Гордон знаком попросил их подождать и подошел к стене. Он прикоснулся ко лбу указательным и средним пальцами, потом прижал ладонь к стене и сказал: «ATE». Камень засветился по контуру его руки. Он провел ладонью до земли и сказал: «МАЛКУТ». На камне загорелась вертикальная линия.

— Что он делает? — спросил Эшвин.

— Смотри, — ответил Поррик.

Гордон поднял руку вровень с правым плечом и сказал: «Ве-ГЕБУРА». Свет усилился, заставив Эрика сощуриться. Рука Гордона скользнула к правому плечу, и он снова заговорил. «Ве-ТЕДУЛА». Потом он вернул руку в центр горящего креста и сказал: «Ле-ОЛАМ».

Камень треснул, и Эрик уловил шепот Гордона: «Аминь» Сияние меркло, и Эрик убрал руку, которой прикрывал глаза. Гордон стоял у подножия большого креста, появившегося в стене. Он был раз в пять выше человека и широк достаточно, чтобы пятерым войти одновременно плечом к плечу.

— Пойдемте, — сказал Гордон, входя в Храм.

 

ДЖЕЙМС

Холмы Национального парка Йоркширской долины мелькали мимо Джеймса — он смотрел на них через окно машины, взятой Элиз напрокат. После пышных зеленых лесов Озерного края долина выглядела едва ли не пустыней. Элиз сидела на водительском месте, сосредоточенно нахмурив брови и следя за петляющей дорогой. Трасса А65 пролегала через центр парка, извиваясь меж небольших лощин и над журчащими ручьями.

Элиз вела машину быстро, резко входя в повороты и газуя где только можно. Было ясно, что она еще не отошла от событий прошлой ночи и все так же злится. Хоть она и согласилась с тем, что человек, пытавшийся соблазнить Морган, был не Эшвин, она не собиралась прощать Морган. Было трудно сказать, насколько далеко Морган позволила зайти совратителю, но Джеймс знал, что когда-то она питала к Эшвину нежные чувства. Стоило разворошить золу этого костра, как тут же обнаружились еще тлеющие угли.

Что до Морган, то она сидела на заднем сиденье, угрюмая и безучастная. Возможно, она заново переживала давно похороненные страдания. Если так, то Джеймс ей сопереживал. Непростая это участь — хотеть того, кого никогда не получишь.

Джеймс вздохнул и уставился в карту, лежащую на его коленях. От Уиндермера до Скиптона около сорока пяти миль по прямой, а значит, скоро они прибудут. И что тогда? Он не был уверен, но понимал, что вряд ли две девушки вскоре обнимутся и помирятся.

После того как он избавился от самозванца в обличье Эшвина, Джеймс отправился в гостиницу, чтобы объяснить произошедшее. Там он обнаружил, что Морган погрузила Дженни и Гэри в глубокий сон, чтобы они не вмешивались в дальнейшие споры и скандалы. Этим они с Элиз и занялись — устроили скандал. А Джеймс старался держаться от них подальше.

И все же спустя какое-то время поток взаимных обвинений и оскорблений иссяк. Морган вылетела из номера, хлопнув дверью, а Джеймс предложил Элиз прилечь и отдохнуть. Она не сказала ему ни слова, но в постель легла. Морган предпочла спать внизу на диване, а с утра возобновились ядовитая пикировка и обмен уничтожающими взглядами.

Джеймс никогда такого не видел. В ситуации, где два парня могли подраться, а потом мирно запить это дело пивом, Элиз и Морган не выказывали ни тени раскаяния или стремления к примирению. Выступить мировым судьей ему тоже не дали. Он все равно был при них, так что ему оставалось только терпеть эту холодную недобрую тишину, чтобы не навредить еще пуще. У него это вызывало нервный тик.

— До сих пор не могу поверить, что вы не договорились, как держать связь с Эшвином и Эриком, — сказал Джеймс. Рискованный способ начать беседу, но он надеялся, что хоть так заставит их разговаривать друг с другом.

— Нам повезло, что мы вообще выбрались из того дома живыми, — ответила Морган. — Как-то не случилось тогда мобильного телефона под рукой.

— Да, но зачем вам было расставаться? Теперь мы понятия не имеем, где двое других.

— Мы искали тебя, — отрывисто сказала Элиз. — Эрик твердо решил идти в Храм, а мне было необходимо найти тебя. Нам хватило времени лишь на то, чтобы договориться о встрече в гостинице Чизвиков. Может быть, там нас будетждать сообщение от них.

— А если нет?

— Я не знаю, Джеймс, — сказала Элиз напряженно. — Так далеко я не загадывала.

Машина съехала на обочину, и из-под колес полетел гравий. Джеймс решил больше не выспрашивать. По крайней мере, пока Элиз за рулем.

— Ладно, остынь. Чизвики могли оставить нам какие-то подсказки на такой случай.

— Мистер Чизвик явно говорил нам не все, — сказала Морган. — Мне было видно, что он сдерживается и утаивает что-то, но у меня не было возможности его прозондировать. Он для этого слишком хитер.

— Когда мы доберемся до гостиницы, мы там все хорошенько осмотрим — вдруг что найдется, — сказал Джеймс.

Обе девушки опять погрузились в молчание, и он понял, что друг с другом они так и не заговорили — каждая обращалась только к нему. Черт, плохо дело. Он прямо-таки мог предугадать грядущее: «Джеймс, попроси Морган передать мне масло». Будто они снова школьники. Лучше бы Эшвину объявиться поскорее и разобраться с этим безобразием, покуда они не свели его с ума.

Долина осталась позади, и дорога окунулась в море деревьев и домов. Скиптонский замок выглядел великолепно в лучах восходящего солнца, показавшегося из-за ближайшей горы. Ностальгическое чувство захлестнуло Джеймса, когда он вспомнил их первый приезд сюда.

Элиз сняла ногу с педали газа, и они въехали в город, высматривая знакомые приметы. Джеймс заметил герб Скиптона, по которому они определили свое местоположение. Это там, — сказала Морган, указывая направление.

Элиз свернула на Санрайз-стрит, и они поехали вверх по Улице. Джеймс едва не вздрогнул, когда увидел наконец гостиницу. Там-то и начались все их загадочные приключения. Мистер Чизвик отправил их на поиск развалин, явно зная, что произойдет дальше.

Элиз припарковалась и выключила зажигание. Никто недвинулся с места; они смотрели на дом, и каждый был погружен в свои мысли.

— Ну что ли, пойдемте, — сказал Джеймс с энтузиазмом которого на самом деле не чувствовал. — Посмотрим, есть ли у них свободные номера.

Ни одна из девушек не улыбнулась ему в ответ, выходя из машины.

Джеймс прошел по дорожке к входной двери. Жилище Чизвиков было больше, чем ему помнилось. Казалось, верхний этаж нависает над ним и явно не рад его приходу. Чушь. Это всего лишь дом. Он сменил восприятие без раздумий. Вибрации заместили кирпичи и бетон. Здание было старое, но строили его на совесть и укрепили изнутри. Кроме этого, ничего предосудительного в нем не обнаружилось.

Морган и Элиз топтались за его спиной на крыльце перед домом. Казалось, они нервничают, как преступники перед взломом.

— Ладно, — сказал Джеймс, — толкаться не обязательно.

— Как нам войти? — спросила Морган.

Джеймс повернул медную ручку — и дверь распахнулась вовнутрь на хорошо смазанных петлях. Прихожая была точно такой, какой он ее помнил, — цветные половички, толстый ковер, лестница по одной из сторон прихожей.

— Что не так? — тихо спросила Элиз.

— Я просто думал о Чизвиках, — ответил Джеймс. — Они любили этот дом. Странно, что они оставили дверь незапертой.

— Может, они спешили, — предположила Элиз.

— Вряд ли, — возразила Морган. — Мистер Чизвик ни за что бы не забыл запереть парадную дверь. Кто-то, вероятно, взломал ее.

— Это меня и беспокоит, — сказал Джеймс. — Морган, ты можешь... — Он повел рукой, указывая на ее лоб и подразумевая третий глаз, но умолк, завидев выражение лица Элиз.

— Что с тобой? — Он был готов откусить себе язык, как только произнес это.

— Что со мной?! Я скажу тебе что. — Элиз указала пальцем на Морган, и лицо ее залила краска. — Мне не нужно, чтобы в мое сознание вмешивались такие, как ты, так что и не думай говорить со мной, если не собираешься извиниться.

— Ты, самодовольная корова! — напустилась на нее Морган. — Я не собираюсь вечно мириться с твоим комплексом неполноценности. Думай, что хочешь. Я знаю, что ничего дурного не сделала.

— Комплексом неполноценности! — Лицо Элиз еще более покраснело. — Ну наконец-то ты честна со мной. Понадобилось всего-то десять лет, чтобы ты призналась, что на самом деле думаешь обо мне.

— Боже правый, да прекратите же это немедленно, обе! — Эрик встал между враждующими сторонами. — Сколько раз мне повторять тебе, Элиз? Это был не Эшвин. Морган подставили, чтобы ты отреагировала именно так. Морган, нам меньше всего нужно сейчас воевать между собой, так что прекрати сеять вражду.

— А я продолжаю утверждать, что все зашло слишком далеко, — сказала Элиз, едва не в слезах. — Сказанного назад не воротишь. Я всегда догадывалась о том, что узнала только сейчас.

— Черт, какая чушь, — ответил Джеймс. — Вы обе расстроены. Вы обе наговорили в пылу ссоры лишнего, чего на самом деле не думаете. Что с того, дьявол дери?

— Мы говорим о доверии, Джеймс! — Злые слезы показались в глазах Элиз. — Нельзя просто сказать: «Прости!» — и считать, что все улажено.

— Я сказала тебе, — крикнула Морган, — что не знала, кто это! Когда поняла, сразу позвала на помощь. Почему ты не хочешь принять это и все забыть?

Элиз повернулась спиной к Морган, которая тоже стала хлюпать носом.

— О боже! — Джеймс решительно шагнул в прихожую. — Я иду в дом. А вы делайте что хотите.

Он обошел нижний этаж, проверяя его, все еще не в силах поверить, что Чизвики оставили дом незапертым случайно. Казалось, ничто не изменилось. Книжные полки и шкафы в столовой выглядели обычно. Даже антикварная мебель стояла на своих местах, так что о грабителях, похоже, речь не шла.

Коридор кончался закрытой дверью. Джеймс поднажал на нее — и она открылась. За дверью обнаружилась чистая кухонька, сияющая в лучах послеполуденного солнца, которое проникало сквозь кухонное окно. Множество ножей располагалось на настенных держателях, а плетеная дверка вела в любовно обустроенную кладовую для продуктов. Дворик, в который выходило кухонное окно, сплошь зарос травой; в нем было лишь несколько клумб и гараж.

Словом, все было удручающе обычным.

Джеймс вернулся в прихожую и увидел, что Морган роется под лестницей.

— Что-нибудь нашла?

Она покачала головой.

— Где Элиз?

Морган указала пальцем вверх, и выражение ее лица было таким мрачным, что Джеймс едва не выругался. Ничто, кроме чуда, не сократит пропасть между этими девушками.

Ладно, всему свое время, в том числе и примирению. Уж чем он не мог похвастаться, так это талантами дипломата. Джеймс взбежал по лестнице, перепрыгивая чрез две ступеньки.

— Что мы ищем? — спросила Морган, шедшая за ним.

— Откуда мне знать?

Он остановился на площадке. Ближайшая дверь вела в ванную. Две гостевые спальни были слева, так что с этого края исследовать было нечего. Вместо этого Джеймс пошел в другуюсторону.

Дальняя часть дома оканчивалась двумя комнатами. Джеймс открыл первую из них и обнаружил, что за ней хозяйская спальня. Большое окно смотрело на крышу гаража и на сад. Через стекло струился солнечный свет, придавая комнате приветливый вид.

Джеймс походил по спальне, заглядывая во все углы, следом за ним, не отставая, шла Морган. Обстановка напоминала картинку из журнала, посвященного дизайну. Две кровати выглядели антикварными, на них были красивые и приятные на ощупь стеганые покрывала. Гладкие деревянные панели покрывали стены. Настольные лампы примостились по обе стороны кроватей, а в одну из стен был встроен платяной шкаф.

Джеймс присвистнул.

— У этого старика Чизвика, видать, водились деньжата. Давай заглянем в другую дверь.

На другом конце площадки появилась Элиз:

— Нашел что-нибудь?

— Нет. Правда, за этой дверью мы еще не были. Джеймс повернул ручку, но обнаружил, что дверь заперта.

Он потряс ручку и снова поднажал, но дверь не поддалась.

— Так, отойди-ка. — Он отогнал Морган подальше от себя, поближе к Элиз.

Джеймс сосредоточился на гармонии двери, фокусируясь на ее твердой форме, — и изъявил свою волю. Дверь взорвалась, усыпав все вокруг щепками. Джеймс ухмыльнулся дамам.

— Круто, правда?

— Может, в следующий раз произведешь поменьше разрушений? — сказала Элиз.

В комнате было темно, но, кажется, это был кабинет. Две стены были заставлены книжными полками; судя по переплетам, на них стояли старинные книги. Антикварный стол занимал дальний конец комнаты, он стоял возле единственного окна. Тяжелые ставни не пропускали солнечный свет, но Можно было разглядеть стоящий на столе современнейший компьютер. Металлический шкаф для бумаг занимал один из углов.

Морган прошла к окну и раздернула шторы. Она демонстративно уселась за стол и включила компьютер. Элиз фыркнула и обратила свое внимание на шкаф с бумагами. Ящики гремели в металлическом корпусе, но не выдвигались.

— Давай-ка я, — сказал Джеймс.

— Поосторожнее! — предупредила Элиз. — Не уничтожь содержимое.

Джеймс приложил палец к замку и сконцентрировался. Тот расплавился под давлением его воли и позволил открыть ящики. Элиз стала перебирать бумаги. Джеймсу это скоро наскучило, и он отправился к Морган.

— Как тут у тебя?

— Не так уж успешно, — ответила она. — Вход защищен паролем.

Морган ввела несколько вариантов, но безуспешно.

— Ребята, — сказала Элиз, — вы должны взглянуть на это.

Джеймс и Морган подошли к ней. Рука Элиз, державшая цветную папку, дрожала.

— Что это такое? — спросил Джеймс, чувствуя смутное разочарование. Он едва ли не всерьез ожидал, что они обнаружат какой-нибудь тайный лаз или другой ключик к секретам Чизвиков. А не какие-то бумажки.

— Это досье на меня, — сказала Элиз. — В этом ящике их еще четыре, по одному на каждого из нас. В них содержатся все официальные сведения: метрики, копии дипломов, страховка, налоговые декларации, выписки по банковским счетам. Здесь все наши документы, без исключения.

— Мерзавцы! — бросила Морган. Она выхватила свою папку и зашуршала ее страницами. — Они шпионили за нами!

— Так я сначала и подумала, — сказала Элиз, — но потом я присмотрелась получше. Это не копии, это оригиналы.

Она подождала, пока до них дойдет смысл сказанного.

— Ну и что? — спросил Джеймс. Ему нравилось уже то, что девушки снова заговорили друг с другом.

— Разве ты не понял? — удивилась Элиз. — Если Чизвики изъяли нас из всех архивов, не оставив копий, значит, они стерли все данные о нас. Официально мы никогда не существовали.

— Зачем им все это делать? — спросил Джеймс.

— Может, чтобы никто не стал искать нас, если мы не вернемся, — мрачно предположила Элиз.

— Глупости! — насмешливо парировал Джеймс. — А как же наши семьи и друзья, коллеги по работе? Не могут же они заставить всех забыть о нас.

— Они же заставили тебя забыть о поездке к развалинам? — ответила Морган. — У этих людей есть возможность отсоединять воспоминания целыми цепочками. Я проделала это с Дженни и Гэри. Они совсем ничего не помнят о прошлой ночи, а ведь я еще только учусь.

— Они разбирают нашу жизнь по кирпичику.

Элиз потерла руки, будто от холода. Конечно же, Марджи не одобряла подобных действий.

— Запросто отдал бы им свою жизнь, — мрачно промолвил Джеймс. — Я не буду очень скучать по ней.

— Ну может, ты и готов жертвовать своей жизнью, — сказала Элиз, — но у нас с Эшвином кредит за квартиру... работа. Правда, теперь все это не кажется мне столь существенным, как раньше.

Джеймс фыркнул:

— Эшвин терпеть не может свою работу. Ты рассказывала мне об этом после слушания в суде. А сама-то ты смогла бы просто вернуться в больницу после всего этого?

— Я не знаю, — призналась Элиз, — но и просто исчезать я не собираюсь. Я единственный ребенок. Для моих родителей это будет трагедией.

— Кто говорит, что надо исчезнуть? — спросил Джеймс. Он подумал о Лили и побледнел. Зачем бы еще каббале Чизвиков уничтожать эти бумаги?

— Видимо, Элиз права, — сказала Морган. — Она сейчас на больничном, правильно? Эшвин в очередном отпуске, Эрик тоже. Джеймс без работы, а я и в лучшие времена прихожу когда хочу. Было бы легко написать заявления об увольнении и послать их по почте, подписав их за нас с помощью сканированных с этих документов росписей. — Морган потрясла своей папкой. — А наши мобильные телефоны изжарились в пекле, так что никто не знает, как с нами связаться и где мы.

— К тому же ни у кого из нас нет детей, — добавила Элиз. — Мы все из небольших семей, так что родственников у нас немного. Так выбирают и преступников-камикадзе — людей без связей, правда?

— Черт! — сказал Джеймс с чувством.

 

ЭШВИН

Мистер Чизвик и Поррик вошли в открывшийся проход во внешней стене Храма. Эшвин смотрел, как они уходят, и его раздирали противоречия. Когда он снова предстал перед своим отражением, он понял, как далеко продвинулся. Храм Просветляющего Восхода и вдохновлял, и подавлял его одновременно, но тот душевный подъем, который он испытывал, был реален. Эшвин был насторожен, но все же полон уверенности, и уверенность эта была долгожданной и незнакомой гостьей.

Эрик и Эшвин вошли в отверстие-крест вместе. Края прохода были гладкие, без видимых швов, и за шесть шагов они дошли до конца. Насколько Эшвин мог судить, стена была сделана из цельного куска гранита. Может, это была лишь облицовка, которой строители прикрыли отдельные камни кладки, но Эшвину в это не верилось.

Внутри территория Храма выглядела на удивление обыденно. Аккуратно подстриженные газоны простирались от огромной внешней стены до подножия группы строений из песчаника, расположенных в тридцати-сорока метрах от нее. Дорожки, усыпанные блестящими белыми камушками, прорезали лужайку, соединяя между собой здания. Кроме стены, единственной видимой странностью был широкий канал, выкопанный в земле. Он шел от самой стены в сердце Храма.

Гордон и Поррик ждали их на верхней площадке лестницы, спускающейся к каналу.

— Куда нам теперь? — спросил Эшвин, желая нарушить необычно гнетущую тишину.

— В зал Великой Пентаграммы, — ответил мистер Чизвик. — До него можно дойти только по одному из пяти каналов.

Мистер Чизвик и Поррик стали спускаться по лестнице, не оставив Эрику и Эшвину другого выбора, кроме как последовать за ними.

Канал был выложен тем же гранитом, что и внешняя стена. По обеим сторонам были двери, но все они были закрыты и ни на одной не было ручки.

Мистер Чизвик и Поррик шли впереди, беседуя так тихо, что Эшвин и Эрик не слышали их. Ирландец казался взволнованным, и это было необычно. Его ведь должно радовать возвращение домой или нет? Разве здесь они не в безопасности?

В стенах Храма было так тихо, что Эшвину это совсем не нравилось. Он замедлил шаг и схватил Эрика за локоть:

— Что тут происходит?

— Что ты имеешь в виду? — Взгляд Эрика блуждал по Храму, вбирая каждую его черточку.

— Давай обойдемся без этого, — ответил Эшвин. — Я тебя знаю достаточно хорошо, чтобы понять, когда ты встревожен.

Эрик улыбнулся Эшвину жалкой улыбкой.

— Я лишь готовлю себя к тому, что предстоит, вот и все. Пот каплями выступил на лбу Эрика, и Эшвин почувствовал себя много хуже прежнего.

— Мне уже волноваться?

— Просто будь настороже, — сказал Эрик тихо. — Что-то не так, но не знаю, что именно.

— Согласен. Где все люди?

— Гордон сказал нам, что они скроются от нас, помнишь? Они не хотят, чтоб прислуга браталась с гостями, и все такое.

— Да, я помню. — Эшвин оглянулся. — Необычайно удобно, не правда ли?

— Отступать уже поздновато, Эшвин.

— Ага, знаю, но давай туда не пойдем.

Эрик понимающе хмыкнул. Чуть дальше в русле канала мистер Чизвик и Поррик остановились и повернулись друг к другу. Ирландец сказал что-то, чего Эшвин не расслышал, и мистер Чизвик ответил, резко его обняв. Поррик зарыдал и вцепился в своего пожилого спутника, как ребенок, которого отнимают у отца.

Эрик в замешательстве посмотрел на Эшвина, и тот в ответ пожал плечами.

Поррик отпустил мистера Чизвика и отер слезы с лица. Он легонько кивнул мистеру Чизвику, и тот свистнул. Одна из дверей в стене канала распахнулась, и пять человек в мантиях вышли из нее. Низко надвинутые капюшоны скрывали их лица, но Эшвину не нужно было видеть выражения их лиц, чтобы угадать их намерения. Они окружили Поррика, который не сопротивлялся, и сопроводили его к разверстой двери.

— Эй! — Крик Эшвина расколол тишину.

Он побежал вперед, и Эрик не успел его удержать. Эшвин сперва врезался в плечо одной из фигур в капюшоне. Та упала, и Эшвин закружился на месте, отчаянно размахивая кулаками, чтобы сдержать остальных.

— Стой! — прогудел над суматохой голос Поррика. Эшвин остановился и понял, что ни одна из фигур в мантии не попыталась защититься или напасть.

Эрик схватил Эшвина сзади и потащил назад, подальше от этой группы.

— Эш, не вмешивайся. Мы здесь не за этим.

Эшвин сопротивлялся, пока не увидел, что упавший человек был не мужчиной, а женщиной. Белокурые волосы обрамляли миловидное лицо, только она до сих пор не могла отдышаться. Она неуверенно поднялась на ноги и снова закрыла лицо капюшоном.

— Бога ради, Эшвин, — сказал Поррик, — оставь их в покое.

— Но они собираются... причинить тебе боль. — Эшвин с трудом подыскал слова, которые описали бы его интуитивное ощущение.

— Я знаю, что ты хочешь мне добра, но просто не вмешивайся. — Поррик взглянул на мистера Чизвика, равнодушно следящего за происходящим. — Пожалуйста, я тебя прощу.

Эшвин беспомощно смотрел, как женщина снова заняла свое место в круге и как они проводили Поррика в открытую дверь. Ирландец был для Эшвина как магнит, их братство в таинстве ощущалось как притяжение. Эрик не отпускал Эшвина до тех пор, пока дверь не захлопнулась с глухим грохотом и они не услышали, как засов с другой стороны встал на место.

Поррик не обернулся ни разу.

— Что происходит? — Эшвин обратился к мистеру Чизвику. — Куда они его увели?

В глазах Чизвика стояли слезы, но его звучный голос не выдавал волнения:

— Поррик знал, что так и будет. Он предпочел это судьбе изгоя. Это было только его решение.

Эшвин схватил мистера Чизвика за лацканы пиджака и притянул к себе, их лица оказались совсем близко.

— Что они с ним сделают?

— Порриком владел один из Падших, — ответил мистер Чизвик. — Попытайся представить, на что это похоже, Эшвин. Такое ты не сможешь ни забыть, ни пережить. Я не знаю, что он говорил тебе об этом, но, верь мне, слова не могут передать мучений, выпавших на его долю, и они все еще терзают его.

— Ответь, черт побери, на мой вопрос — Эшвин встряхнул мистера Чизвика.

— Остынь, Эш, — запротестовал Эрик.

— Они попытаются очистить его.

— Очистить его? Что это значит? — Эшвин отпустил мистера Чизвика, который спокойно поправил на себе пиджак.

— Люди в мантиях, которых вы видели, — это адепты из другой каббалы, — сказал мистер Чизвик. — Их задача — изгнать тень, оставленную Падшим в душе Поррика. Иначе его ждет участь Ричарда.

— Что это должно означать? Говори яснее.

— Проще говоря, они используют соединенную мощь пяти таинств, чтобы выжечь метку Гамалиэля из души Поррика.

— Ты сказал, они «попытаются»? Так пока не ясно, преуспеют они или нет?

— Нет.

— Какие у них шансы? — спросил Эшвин.

— Фактически никаких. Никто до сих пор не пережил ритуала.

Эшвин уставился на пожилого человека, не веря своим ушам. Поррик избрал для себя смертный приговор, и мистер Чизвик отступил и дал ему уйти.

— Но я спас его. Там, в горах. Мы стали друзьями.

— Эшвин, — Эрик положил руку ему на плечо, — Поррик знал, на что шел. Он просил тебя не вмешиваться.

— Что, обязательно погибнуть всем? — Эшвин едва говорил сквозь слезы, от которых перед глазами стояла пелена. — Так все и должно быть?

— Так, верно, и кажется, друг мой, — сказал мистер Чизвик. — Твои слезы делают тебе честь, но ты можешь воздать ему почести лучшим способом. Доведи дело до конца. Пусть его жертва будет не напрасной.

— Вы все на свете используете как инструмент для достижения цели? — Эшвин пытался говорить гневно, но весь гнев превратился в горе. — Даже смерть одного из вас?

Лицо мистера Чизвика ожесточилось.

— Если бы я мог позволить себе роскошь иного выбора, неужели ты думаешь, я бы его не сделал? — Горечь в его голосе была, наверное, самой сильной эмоцией, которую они могли заметить. — Ты потерял человека, которого знал меньше месяца, и друга, с которым был близок три дня, — продолжил мистер Чизвик. — Я потерял товарищей, которые были со мной дольше, чем ты живешь на свете, не говоря уже о сестре, так что не смей говорить мне о том, что я использую горе как инструмент! Я гораздо лучше знаком с его бесконечной болью, чем ты.

И снова Эшвин осознал, что был не прав. Только то, что мистер Чизвик не демонстрировал своих чувств, не означало что он их не испытывал.

— Вы правы, — покаянно сказал Эшвин. — Я был эгоистом, впрочем, как всегда. — Он глянул на дверь, поглотившую Поррика, и попытался говорить ровно. — Чертов ирландец. Никогда его не любил. — Он утер глаза рукавом.

— Пойдемте, — сказал мистер Чизвик.

Он повел их по дну канала к залу Великой Пентаграммы, не глядя по сторонам. За ним равнодушно следовал Эшвин; его мысли вернулись на гору, где он спас Поррику жизнь. Его усилия не пропали даром. Даже если у Поррика не было шансов пережить ритуал, Эшвин хотя бы дал ему шанс выбрать, как окончить свою жизнь.

Разве можно назначить цену за сохраненное достоинство?

Когда он вынырнул из этих мрачных мыслей, крепость Ипсиссими возвышалась прямо над ними. Канал заканчивался кованой аркой. Очаги и фонари высвечивали длинный туннель, ведущий в самую глубину крепости. Путь был открыт, но мистер Чизвик не собирался туда идти. Он повернулся к двум молодым людям.

— Моя роль как вашего проводника и защитника здесь закончена. — Хотя он говорил это им обоим, смотрел он на Эрика. — Мне не позволено входить в зал Великой Пентаграммы вместе с вами. Вы должны пойти одни.

— Почему? — Эрик нервно поправил очки.

— Этот вопрос вы должны будете задать Ипсиссими, но мне и самому было бы любопытно услышать ответ. — Мистер Чизвик посмотрел на Эрика понимающим взглядом.

В этот миг Эшвин понял, что мистер Чизвик соглашался не со всем, что делают его повелители. Доверие к Чизвику возросло, но ценой его веры в Ипсиссими.

— Следуйте главным коридором, и он приведет вас к Великой пентаграмме, — сказал мистер Чизвик. — Не отклоняйтесь от этого пути и не открывайте никакие двери. — Он наполовину отвернулся и вдруг остановился. — Мне всегда было труднее всего прощаться, — пробормотал мистер Чизвик. Он выпрямился. — Я хочу, чтобы вы знали, что для нас было честью служить вашей каббале. И я знаю — что бы ни случилось, вы выстоите и не предадите сами себя.

Он снова помедлил, не в силах посмотреть им в глаза.

— Много всего произошло, и я знаю, вы чувствуете себя марионетками в чужих руках, но я вас за это не виню. Я надеюсь, что вы будете помнить мою каббалу и меня с любовью, как я буду помнить о вас.

Мистер Чизвик пошел прочь, опустив голову, шаг его был совсем не стремительным.

Эшвин знал, что в последний раз видит этого человека. По лицу Эрика было понятно, что он чувствует то же самое. Несмотря ни на что, мистер Чизвик заслужил их ответное благословение.

— Иди с миром, Гордон, — сказал Эрик, удивив Эшвина неброской силой чувства в голосе.

Мистер Чизвик не откликнулся, но то, как на миг замедлился его шаг, подсказало Эшвину, что он уловил прощение в прощальных словах Эрика.

 

ЭРИК

Хоть на этот раз Эрик не стал пытаться отрицать или скрывать свои чувства. Гордон ушел, и боль от этого расставания превосходила все, что он мог вообразить.

— Я знаю, что ты чувствуешь — тихо сказал Эшвин. — Они со временем становятся частью тебя, правда?

— Так и есть. — Эрик вздохнул. — Ему не хотелось уходить от нас, ты это знаешь.

— Да, теперь я это вижу.

Эрик подумал об Эшвине. Тот уже был не тем человеком, каким вошел в Храм.

Эрик посмотрел на русло канала. Сутулая фигура Гордона пропала среди каменных стен и запертых дверей. Очень похоже, подумал он. Пропал среди препятствий и преград, преграждавших им путь. Но столько всего оставалось невыясненным, столько осталось недосказанным. Ему было трудно смириться с этим. И Гордону было трудно тоже, ясно как день.

— Итак, как я понимаю, у нас два пути, — сказал Эшвин обыденным тоном. — Либо мы идем за Гордоном и уходим отсюда, либо идем вовнутрь. На самом деле все просто.

— Не думаю, что теперь нам дадут уйти, — сказал Эрик. — Нас ожидают.

— Думаю, ты прав. Что ж, тем легче выбрать. Пойдем внутрь.

Эрик кивнул, и вдвоем они шагнули в арку. Коридор был довольно узкий и необычайно длинный. Вдвоем они могли идти бок о бок, но только совсем рядом друг с другом. Потолок над ними образовывал такую же арку, как та, что была при входе, а стены были покрыты черным с прожилками мрамором. Как и предупредил их Гордон, двери были по обе стороны на равном расстоянии друг от друга.

И снова жутковатое чувство какой-то инопланетности окружающей обстановки охватило Эрика. Кто создал это место? Как оно могло существовать, закупоренное под землей? Он отогнал эти тревожные вопросы и сосредоточился на своем крестовом походе за истиной.

— Гордон сказал оставаться в главном коридоре и не открывать дверей, правильно?

Голос Эшвина эхом разнесся по коридору, и у Эрика появилось ощущение, что слышно его далеко.

— Правильно.

— Интересно, что там за ними?

Эрик остановился и взял Эшвина за локоть.

— И не думай.

— Не думай — чего? — спросил Эшвин мечтательно.

Эрик тряхнул его:

— Не ходи никуда, иначе ты можешь открыть одну из дверей, а Гордон не велел нам этого делать. Просто сосредоточься на зале Великой Пентаграммы. Ни на чем больше, хорошо?

— Конечно, — сказал Эшвин, кивнув.

Они продолжили путь в тишине. Коридор не изгибался и не поворачивал, хотя казалось, что он сжимается, но то была оптическая иллюзия из-за параллельных стен, уходящих вдаль. Чем дальше они продвигались, тем больше казалось, что воздух противостоит их вторжению. Их шаги стали медленнее, делать их было все труднее. Двое мужчин продолжали с трудом пробираться к концу коридора, разрываясь между желанием сбежать и стремлением завершить свое путешествие.

Плечом Эшвин чувствовал Эрика, но это не раздражало. В нем нарастало напряжение, оно было почти ощутимым, и физическое соприкосновение напоминало ему, что он не один.

Их омывали волны жара, пот пропитал их и без того запачканную в пути одежду. Оба тяжело дышали. Коридор заканчивался всего в нескольких метрах от них, но Эрик не видел ничего за этим порогом. Все, что он перечувствовал с тех пор, как они набрели на развалины, набросилось на него: подъем и изумление, приступы разочарования, искусно переплетенные с тревогой и измождением, а временами — ужас и скорбь. Эрик закрыл глаза и пошел дальше, плечом к плечу с Эшвином, надеясь, что решимость Эшвина доведет его до цели.

Сопротивление неожиданно исчезло — и они упали на пол. Первым, что увидел Эрик, были плитки пола. Они были сделаны из какого-то древнего сланца. Эрик взглянул вверх и онемел от изумления. Пять огромных колонн поддерживали сводчатый купол, парящий высоко в воздухе. Воздух был прохладен, а зал погружен в тишину, нарушаемую лишь звуком их шагов по каменным плитам.

— Он слишком огромный, чтобы поместиться в крепости, — прошептал Эшвин, повторив мысли Эрика.

— Может быть, это иллюзия?

Эшвин и Эрик отправились в глубину зала, впитывая прохладную безмятежность этого места. Ощущение вечности наполняло атмосферу, оно было и смиряющим, и требующим уважения к себе. В колоннах были вырезаны некие символы, привлекшие внимание Эрика.

— Похоже на арамейский или еще более древний язык, — заметил Эрик.

— Ты можешь их расшифровать? — спросил Эшвин.

— Может быть, но без всякой уверенности, к тому же это займет какое-то время.

— Что можно извлечь из этого? — Эшвин указал на основание колонны.

Четыре желоба в плиточной кладке исходили из единой точки, соединяя колонну с четырьмя остальными. Римские цифры были начертаны в углу, за ними следом шли символы, еще менее поддающиеся дешифровке. На дуге, соединяющей два внешних желоба, были какие-то метки.

Эрик опустился на колени рядом с Эшвином.

— Это выглядит как «С», после которого идет «V» и еще три черты. Если это римские цифры, то получается число «сто восемь».

— Знаешь, на что похожа эта дуга? — сказал Эшвин. — Это напоминает мне геометрию. Ну, как дуги, которые чертят внутри угла.

— В этом есть смысл, — признал Эрик. — Пять углов, каждый по сто восемь градусов. Вместе они образуют сумму в пятьсот сорок градусов, что есть общая сумма углов пятиугольника. Полагаю, оттого он и называется залом Великой Пентаграммы.

Эшвин не ответил. Краска отлила от его лица, он смотрел поверх плеча Эрика. Эрик медленно повернулся, боясь того, что ему предстоит увидеть.

Пять высоких фигур скользили по направлению к ним. На каждой было белое одеяние с большим капюшоном. Вуали из белого кружева скрывали их лица, а колышущиеся рукава — руки. Простой золотой поясок стягивал каждую мантию в талии.

Казалось, они летят над полом, грациозно, как парус на ветру. Остановившись в нескольких метрах от них, средний поднял руку и указал на Эшвина. Эрик смог разглядеть изящный золотистый палец, поднявшийся над манжетой. Глаза Эшвина закатились, и он упал.

— Что вы делаете? — закричал Эрик.

Он упал на колени подле Эшвина и схватил его за запястье, нащупывая пульс.

«Спокойствие, — сказала центральная фигура. — Он только спит».

Голос был мелодичным, мерно повышающимся и нисходящим. Они терпеливо ждали, пока Эрик осмотрит Эшвина. Насколько Эрик мог судить, Эшвин действительно спал глубоким сном.

Эрик повернулся к ним, отдавая себе отчет, что он одинок и мало что понимает.

— Зачем вы поступили так с моим другом?

«Этот разговор предназначен для того, кто стремится к пониманию, а не предпочитает силу воображения».

— Что бы это значило?

«Это значит, что разговор предназначен для тебя одного, Эрик. Когда придет время, Эшвину не нужно будет знать то, что мы расскажем тебе».

Пять белых фигур развязали золотые пояски, и их одежды упали на пол. Эрик попытался не ахнуть, но тщетно. Они не были людьми. Бледная кожа с чуть золотистым оттенком сияла в свете свечей, на ней не было никаких неровностей или волос. Их туловища были толще и короче, чем человеческие, а конечности — тоньше и длиннее. Головы были овальные, сужающиеся к подбородку и к затылку. Фиалковые глаза, посаженные над тонким носом и узкими губами, изучали его.

— Вы! — Эрик в ужасе отступил, узнав те создания, что были в развалинах.

«Мы — Ипсиссими, — сказали они в унисон, — Пятигранная корона. Мы примкнули к Столпу Милосердия и назначены Айн Соф, Главным таинством. Мы опекуны человечества».

— Держитесь от меня подальше, — сказал Эрик, прижимаясь спиной к одной из огромных колонн.

Один из Ипсиссими подошел к Эрику с повернутыми кверху ладонями, общепринятым жестом миролюбия.

«Прости нас, если, мы привели тебя в смятение. Приветствие есть некий ритуал. За то время, что мы оберегали эволюцию человечества, многие, такие как ты, представали перед нами. Каждого мы приветствовали одинаково. Ты пятидесятый. Это самое священное и мощное из чисел, потому что таков итог союза между духовным числом человека, то есть пятеркой, и десятью сефирот, провозглашенных Айн Соф».

Пятеро Ипсиссими подогнули ноги под себя и сели в позу лотоса, каждая из рук лежала на противоположном колене.

«Пожалуйста, сядь, — сказал центральный Ипсиссими. — Нам понадобится время, сколько именно — зависит от твоих знаний».

Неконтролируемая дрожь пробежала по телу Эрика: он узнал позу и слова, так похожие на позу и речь Саммаэля.

— Я для начала хочу узнать, что вы такое, — сказал он. — Не что вы делаете и кто вас назначил, а что вы в действительности такое.

Пять пар фиалковых глаз бесстрастно осматривали его. Эрик почувствовал, что они беззвучно общаются, ищут консенсус.

«Ты помнишь нас с того момента, как мы наградили тебя благословением сефиры. Не опасайся, что это случится снова. Я Рафаэль. Это Габриэль, Ханиэль, Михаэль и Сандалфон. Мы возглавляем, низший свод ангелов».

Эрик не мог в это поверить. Почему ему не сказал Гордон? Почему о них умолчал Саммаэль?

— Каковы ваши взаимоотношения с Падшими?

«Они наши братья».

Эрик сполз на пол. Пять архангелов. Он был лицом к лицу с пятью архангелами. Немыслимость ситуации пошатнула даже его сдержанность.

— Как это может стать возможным? Я умер?

«Нет, ты не перешел последний предел. Храм стоит в том месте, где твой мир, Ассиах, накладывается на мир Йецира, дом для свода ангелов. Правила обоих миров применимы в этом месте, потому что иначе мы не смогли бы предстать перед тобой в своем естественном обличье».

— Накладывается? Я не понимаю. Вы утверждаете, что вы из другого мира?

«Время для нас с тобой ограничено, а нам о многом нужно рассказать. Тебе многое станет яснее, если ты будешь слушать, а не вопрошать. Вы впятером должны воссоединиться, перед тем как пройдет Испытание Столпов, поэтому остается мало времени».

— Так это правда. Нам предстоит определить направление следующей эпохи человечества, как сказал Саммаэль. — Было бессмысленно лгать о визите Саммаэля. Уж конечно, Ипсиссими все знают.

«Брат Саммаэль готовит и подает правду по рецептам, подходящим ему как нельзя лучше. Он многое опустил, а тебе необходимо знать это, чтобы принять решение самому. После долгого обсуждения мы решили передать тебе это знание сейчас».

— А цена? — спросил Эрик. Веками царившие мифы и традиции религии предупреждали его не доверяться этим существам без оглядки.

«Большая ответственность в свое время».

Архангелы ждали, когда он обдумает предложение. Эрик глубоко вздохнул.

— Согласен. Что ж, я послушаю, что вы мне скажете.

 

ЭЛИЗ

«Элиз. Эли-и-из!»

Мужской голос выдернул ее из иллюзорного мира.

«Проснись, красавица. Вернись ко мне».

Голос был настойчивым, мягким, но неотразимо притягательным, как шутливый отцовский упрек, произнесенный с улыбкой. И голос звучал знакомо.

«Вот так. Возвращайся. Я жду тебя внизу у лестницы».

Элиз открыла глаза. В ее спальне в гостинице Чизвиков было темно, и, похоже, кроме нее, там никого не было. Морган отнесла свои вещи в спальню с двойной кроватью, а Джеймс занял хозяйскую спальню, так что ей ничего больше не оставалось, как занять комнату с четырьмя отдельными кроватями.

«Иди ко мне».

Голос угас, когда она проснулась, но Элиз знала, что это был не сон. Кто-то звал ее. Она не боялась, хотя стоило бы, если в доме оказался незнакомец.

Элиз отбросила одеяло и выбралась из постели. Ей казалось, что тело ее легко и эфемерно. Она прошла босиком по ковру. Овевающий ее обнаженную кожу воздух был теплым и, казалось, придавал сил. Она где-то потеряла свою пижаму, но это было не важно.

Дверь спальни была открыта, хотя вечером она ее запирала. Лампа не горела, и лунный свет был единственным источником освещения. Элиз остановилась возле двери на площадку и бросила взгляд на свою постель. Там вырисовывалась чья-то фигура. Она моргнула и посмотрела еще раз, ее разум отвергал увиденное.

Женщина с вьющимися светлыми волосами спала в ее постели. На ней была пижама Элиз, и она улыбалась во сне. Элиз в ужасе ухватилась за дверной косяк, как только узнала свое тело. Серебристая нить протянулась от спящей женщины к животу Элиз как раз над солнечным сплетением, мерцая в темноте.

«Иди ко мне, красавица. Все хорошо».

Так, значит, она не проснулась, раз все еще может слышать голос из сна. Как странно. Спокойное звучание этого голоса усмирило охватившую ее панику. Элиз послушалась, вышла из спальни и прошла через площадку, скользя над ковром, как летний ветерок.

Гостиница тоже выглядела иначе. Все оставалось на своих местах, но мебель, стены и даже пол казались далекими, будто тонкая пелена отделяла ее от них.

Она остановилась на лестнице и рукой погладила деревянный шар, увенчивающий перила. Он казался цельным, но ее ногтям было его не поцарапать. Элиз почувствовала всепоглощающее желание рассмеяться — и поддалась ему. Звенящие нотки смеха запрыгали вниз по ступеням. Она почти что могла их увидеть, стоило лишь присмотреться.

От радости она будто летела вниз по лестнице, едва касаясь каждой второй ступеньки. Возможно, так человек чувствовал бы себя на Луне: на его плечах не лежала бы тяжелая длань гравитации. Она снова захихикала.

«Сюда», — сказал голос, в тон которого вкралась нотка нетерпения.

Смех сменился любопытством. Почему ей так знаком этот голос? Где она могла его раньше слышать? Воспоминание ускользало, но витало мучительно близко. Элиз сбежала по лестнице и повернула в прихожую, почти забыв о серебристой нити, тянущейся за ней по ступеням.

Чудесно было не чувствовать страха. Здесь ничто не могло причинить ей вреда. Зачем бы кому-либо это делать? Она была сгустком света, легким, как облако, излучающим вокруг себя добро.

Элиз впорхнула в гостиную, радость и ощущение чуда наполняли ее с ног до головы. Темная тень ждала ее в кресле мистера Чизвика. Элиз в замешательстве вернулась с небес на землю.

— Кто вы? Зачем вы звали меня?

Мужчина посмотрел вверх и улыбнулся. Белые зубы сверкнули, контрастируя с черной кожей.

«Ты разве не помнишь меня, Элиз?»

— Конечно помню. — Память на лица не подвела ее. — Вы гадатель на Таро с Кэмденского рынка. Вы назвались Ридом.

«Очень хорошо, красавица. Я рад, что ты помнишь».

— Что вы тут делаете? Мы умерли? — Она еще больше пала духом при мысли о смерти. Это было бы огорчительно.

Рид засмеялся низким грудным смехом.

«Ты всегда была моей любимицей, Элиз, знаешь ли ты об этом?»

— Нет. Так, значит, я не умерла?

«Нет, ты не умерла».

— Я сплю?

«Возможно. Мы рядом с миром Иецира, где-то между физической и духовной сущностями, между пробуждением и сном, если хочешь. Поэтому ты можешь видеть дом, но не можешь потрогать».

— Какое облегчение. — Она взлетела чуть повыше.

Рид снова засмеялся.

«Уверен, что тебе легче».

— Что вы здесь делаете?

«Я пришел, чтобы кое о чем тебе напомнить. Ты помнишь наше гадание на Таро?»

— Да. — Она снова опустилась на землю, потому что вопрос напомнил ей о ее обязательствах.

«Карты Таро легли так, как было предсказано, и твои друзья разыграли их как могли. Ты помнишь свои карты?»

— Да, — сказала Элиз слабым голосом. — «Верховная жрица», двойка жезлов и «Умеренность».

«Великолепно, красавица. Ты переросла пассивную, доверяющуюся интуиции Верховную жрицу и превратилась в смелую женщину, жаждущую помочь другу, как и предсказывала двойка жезлов. Но ты не достигла Умеренности, той роли целительницы, миротворца, которая соединит твою каббалу воедино под средним столпом».

— Я знаю, простите меня. — Пол больно впился в ее ступни. — Я не знаю, когда все пошло не так.

«Нет, знаешь».

Элиз посмотрела в темные, влажно мерцающие глаза Рида. С этим человеком невозможно было кривить душой и увиливать. Но гнев придал ей сил. Он заставил ее поставить под вопрос те аспекты ее жизни, в которых она раньше никогда не сомневалась. От этого она не желала отказываться.

«Ты отказываешься преодолеть свой гнев в отношении Морган».

— Но она хотела, чтобы это произошло! — крикнула Элиз. — Вне зависимости от того, был ли это Эшвин или нет, ей это понравилось. Она хотела этого. Она всегда хотела его.

«И что же? Разве ты не можешь представить себе ту боль, что она, должно быть, чувствует, вынужденно глядя на него рядом с тобой? Морган виновна лишь в одном: она задумалась, какой могла бы стать ее жизнь, будь Эшвин с ней. И ни в чем больше. В глубине души ты знаешь, в чем кроется твой гнев».

— Во мне. — Слова вылетели прежде, чем она успела их проглотить.

«Да».

— Но я не сделала ничего дурного.

«Твоя праведность отталкивает тех, кого ты любишь. Откажись от нее — и ты увидишь, что они по-прежнему тебя любят. Услышь свое сердце, Элиз. Почему ты на самом деле гневаешься?»

Она обдумала вопрос, и правда, которую она столь долго отрицала, наконец вырвалась наружу:

— На самом деле Эшвин мне не подходит. Так было всегда. Мы больше добрые друзья, нуждающиеся друг в друге, чем любовники.

«Да».

Рид сочувственно ей улыбнулся.

Странное дело. Она должна была горевать из-за того, что расстается с Эшвином, но облегчение от долгожданного признания истины было сильнее, чем огорчение.

Эшвин ей не пара.

Она испытала это признание на прочность и не нашла возражений в своем сердце.

И после этого откровения ее гнев в отношении Морган улетучился.

— Спасибо.

«Пожалуйста, красавица. Но не грусти. Есть другой, он ждет твоего тепла».

Рид поднялся. Элиз заметила, что золотистая нить шла от него и исчезала в потолке.

«Я должен идти, но скоро мы снова увидимся».

— Подождите. Кто вы? Ну, на самом деле. Скажите мне правду.

Рид коснулся ее щеки, глаза его в лунном свете были непроницаемы.

«Я больше чем человек и меньше чем ангел. Я и эмиссар Господа, и воплощение Его. Я парадокс, я исключение. — Рид широко ей улыбнулся. — Спорим, сейчас ты жалеешь, что спросила».

Она улыбнулась ему в ответ:

— И да, и нет.

Нить натянулась и повлекла Рида к потолку, пока он не скрылся из виду.

— Вы не так уж изменились с нашей первой встречи, — сказала Элиз. — Все такой же загадочный.

Ее серебристая нить потянула ее обратно к телу. Элиз скользнула над ковром и провальсировала по коридору. Не мешало насладиться напоследок легкостью — прежде чем снова попасть в плен гравитации.

Элиз вспорхнула вверх по лестнице, запрятав мысли об Эшвине и Морган в чулан своего сознания, по крайней мере на время.

 

ЭРИК

Эрик сидел на плитах пола рядом с обнаженными Ипсиссими. Все было словно не наяву, кроме лежащего рядом Эшвина, погруженного в глубокий сон.

«Ты ищешь истину в тех событиях, в которые ты был вовлечен?» — спросил Рафаэль.

Эрик кивнул.

«Чтобы предрекать будущее, ты должен привязать себя к настоящему и прозревать прошлое. Мы поселились здесь на заре существования человечества. Мы вместе с вами были изгнаны из рая, как и Саммаэль с его каббалой. Мы видели, как повторяется человеческая история, снова и снова, и только одно изменилось — ее цикл стал короче. Эволюция человечества ускоряется. Гордон и его каббала последними проходили Испытание Столпов, и было это всего двести пятьдесят лет назад».

— Что? — прервал его Эрик. — Вы хотите сказать мне, что Гордону больше двухсот пятидесяти лет?

«Да, и ему, и его сестре Марджи. Разве он вам не говорил?»

— Нет. — Эрика поразило это открытие.

«Гордон и Марджи оказались последними выжившими членами предыдущей Пятигранной каббалы. Они пришли к нам в середине восемнадцатого века, и испытание их каббалы привело к тому, что тебе известно как индустриальная революция».

— Но как они могли прожить так долго?

«Их защищали таинства. Ты тоже можешь прожить долго, если ничто не помешает этому».

— А Поррик и остальные? Они были частью той же самой каббалы?

«Нет, Поррик, Ричард и Рэйчел присоединились к каббале позже».

— А что случилось с остальными членами первой каббалы Гордона?

«Их судьба не важна, ибо каждое испытание уникально и предсказать его невозможно».

— Я думал, что нужно прозревать прошлое, чтобы предсказывать будущее, — сказал Эрик нахмурившись. Ответ Рафаэля был таким, как предрекал Саммаэль, и это тревожило Эрика.

Рафаэль улыбнулся, и улыбка смягчила его инопланетное лицо.

«У меня нет времени, чтобы спорить с тобой, Эрик, хотя мне был бы приятен такой спор. Нужно многое тебе рас сказать, и возможно, не все имеет смысл излагать. Впитай столько, сколько сможешь, ибо знание есть твоя единственная защита. Тебе ведь знакома история Сотворения мира?»

Эрик кивнул.

«Хорошо. Тогда я объясню истинную Доктрину Космологии, а не метафоры, составляющие Священное Писание, ибо секрет того, с чем ты сейчас столкнулся, кроется в истоках. Когда Айн Соф решил проявить Себя, Он сделал это единой вспышкой света. После этой вспышки он проявил себя в десяти качествах, или сефирот. Гордон рассказывал тебе об этом?»

Эрик снова кивнул, не желая перебивать.

«Десять сефирот простираются на четыре мира, или плоскости бытия. Самая низкая, Ассиах, — это материальная вселенная. Мир Йецира принадлежит десяти ангельским сводам. Одаренные люди могут прикоснуться к этой плоскости, но для большинства она недосягаема. Мир Бриа — это элементарная плоскость, где силы Айн Соф существуют вне формы. Очень немногие люди из вашей расы смогли достичь его. Высший мир, Ацилут, закрыт и для людей, и для ангелов. Это единственный из миров, в котором Айн Соф един со своим творением. Три остальные мира страдают от отсутствия Его сущности».

— Я читал что-то из этого в книгах о каббале, которые мне давал Гордон, — сказал Эрик. — Однако мне остается понять, как это должно касаться моей... каббалы.

«Терпение, — ответил Рафаэль. — У тебя есть дар самому докапываться до истины. Это только наша правда. Древо жизни иллюстрирует представление Айн Соф о Вселенной. Созидательный импульс рождается в мире Ацилут. Он проходит через десять сефирот, набирая силу и форму, в конце концов проявляясь в физическом мире Ассиах. Но три из четырех миров не едины с Айн Соф. И Бытие остается несовершенным, ибо человечество несовершенно».

— Этого я не понимаю. Почему мы в ответе за это несовершенство? Разве человек не создан по образу и подобию Божию?

«По образу — да, но не подобию Его. Чтобы человечество достигло единства с Ним, сначала вам нужно преодолеть добро и зло. Поэтому Айн Соф разделил Древо жизни на три столпа. Столп Милосердия и Столп Суровости образуют Древо знаний. Средний Столп — Сознания — представляет собой истинный путь к Айн Соф, поднимающийся над правильным и неверным, достигающий необычайно высокого уровня бытия. Изгнание человека из рая не было его виной. Так было предопределено, это было частью их эволюции в богоподобное состояние. Падшим было велено совратить первых детей Адама, как нам было велено противостоять Падшим. Так и началась борьба человечества, война с нравственностью, присущей их природе. За этой битвой мы наблюдали тысячелетиями».

— И мы каким-то образом должны нарушить этот цикл, — раздраженно сказал Эрик. — Так, что ли?

Ипсиссими не предложили ему ничего такого, что ему не скармливали прежде.

«Мы не провидцы, Эрик. Наступило новое тысячелетие, и пятидесятая каббала примет испытание. Это знаменательная пора. Мы должны верить, что перемена возможна».

Эрик оглядел пять одинаковых лиц, смотрящих на него.

— Я по-прежнему не понимаю, почему это выпало на нашу долю. Мы простые люди. Или были такими. — Эрик сохранял спокойное выражение лица и ждал, дадут ли ему архангелы тот же ответ, что и Саммаэль.

«Поодиночке, возможно, да, но вместе вы представляете пять качеств человеческой души. Джеймс — это Нефеш, инстинкт выживания. Эшвин — это Руах, импульс творения. Элиз — это Хая, то есть душа. Морган — это Йехида, индивидуальность. И ты — Нешамах, интеллект. Вместе вы объединяете таинства пяти низших сефирот и соединяете те три мира, что отъединены от Айн Соф. Когда вы предстанете перед Столпами, в ваших силах будет вернуть Айн Соф во все четыре мира, и Вселенная снова обретет гармонию, которая ей предназначалась. Мы называем это Великой реставрацией».

— Но у вас в этом Храме есть и другие, наделенные теми же дарами, что и мы. Почему не они?

Рафаэль помолчал немного, склонив свою заостренную голову для молчаливого совета со своими братьями. Он поднял голову и взглянул на Эрика фиалковыми глазами, в которых сверкала радость.

«Ты ставишь под сомнение свою избранность, и в то же время сам твой вопрос доказывает, что мы выбрали достойного. — Тень улыбки промелькнула по лицу архангела. — То, что я скажу тебе сейчас, никогда не рассказывалось другому смертному. Веками мужчины и женщины ордена Просветляющего Восхода охраняли тайну, которую они называли Священной реликвией, никогда толком не зная, что это такое. Теперь пришло время раскрыть эту тайну».

Эрик подался вперед в предвкушении. Это было то, зачем он пришел — за тем, о чем отказался говорить Саммаэль.

«Как ты знаешь, священное число человечества — пять. Шесть — число ангелов, семь — Вселенной. Но количество сефирот — десять. Когда Айн Соф создал Вселенную, Он бросил драгоценный камень со своего трона в бездну, чтобы сверкнула первая вспышка, из которой родилось все остальное. Этот драгоценный камень зовется Шетлиа, и он, как говорят, представляет собой огромный цельный сапфир, который является краеугольным камнем всего Бытия. До того как бросить его в бездну, Айн Соф начертал на нем Священное Имя, и надпись эта была как черное пламя на драгоценном камне. Он дохнул на нее, и Шетлиа распался надвое, воплощая раскол между путями Милосердия и Суровости. Ты знаешь Шетлиа под другим именем. Ты угадаешь его, Эрик?»

Эрик покачал головой, зачарованный смыслом рассказа Рафаэля.

«В Исходе, глава 24, стих 12, Господь говорит Моисею: «И сказал Господь Моисею: взойди ко Мне на гору и будь там; и дам тебе скрижали каменные, и закон и заповеди, которые Я написал для научения их». Закон — это тайное изустное учение, известное как каббала. Две каменные скрижали, известные как десять заповедей, на самом деле метафора для десяти сефирот, тайных законов Бытия».

— М-м-м, разве Моисей не расколол скрижали?

«Символически — да, чтобы обозначить отсутствие Господа в низших мирах, но настоящие скрижали сделаны из Шетлиа. Разбить их — значит уничтожить все сущее. Одна половина Шетлиа нашла прибежище в зале в самом сердце Аваддона, к ней навеки прикованы тела Падших. Другая покоится в каменном склепе, погребенном под руинами собора, которые вы тогда нашли».

Эрик моргнул от изумления.

— Вы хотите сказать, что мы обнаружили одну половину десяти заповедей?

«Да, — согласился Рафаэль. — По этой причине вы были избраны следующей Пятигранной каббалой. Каждого из вас испытают в отношении одной из заповедей, и результат испытаний определит следующую эпоху человечества».

Частично Эрик следил за мыслью Рафаэля, но другая часть его мозга соединяла намеки, оброненные Гордоном и Саммаэлем, связывая их с этим новым знанием. Если и было другое правдоподобное объяснение, то он его не видел.

Пять архангелов воспарили и встали на ноги.

«Наше время с тобою истекло».

— Подождите! — Эрик вскочил на ноги. — Мне еще так о многом нужно вас расспросить. Вы не можете сейчас уйти. Я только-только добрался сюда.

«Правда?»

У Рафаэля не было бровей, которые он мог бы поднять, но Эрик услышал насмешливое изумление в его голосе.

«Ты должен сейчас же уйти из Храма. Через два дня будет зимнее солнцестояние, и на зов Шетлиа необходимо откликнуться до того момента. Остальные ждут вас в Скиптоне. Вы должны спешить».

— Почему? Что такого важного в солнцестоянии?

«Это время перемен, время, когда четыре мира Бытия пересекаются. Испытание Столпов должно произойти в этот день, или вам придется ждать еще год».

— Но у меня осталось столько вопросов, — запротестовал Эрик.

«Да, жажда знаний сильна в тебе. Так было и с твоим наставником, но у тебя теперь есть необходимые знания. Говори сам за себя — и все сложится. Иди».

Архангелы надели свои одежды и снова стали фантомами. Они выплыли прочь из зала Великой Пентаграммы, и Эшвин пошевелился. Эрик чувствовал себя очень похоже: как будто он стряхивал сон невежества, чтобы проснуться с более глубоким, более полным пониманием мира.

 

ЭШВИН

Сводчатый потолок над головой. Холодные плитки впиваются в спину. Навязчивый запах пота и чего-то сладкого. Эшвин моргнул и резко сел, вспомнив, где он.

— Вовремя ты проснулся. — Эрик сидел меньше чем в метре от него, прислонившись спиной к огромной колонне.

— Что случилось? — Эшвин обшарил взглядом окрестности в поисках Ипсиссими.

— Расслабься. Их нет.

— Что они со мной сделали?

— Усыпили.

— Зачем?

— Я не уверен, что знаю это, — сознался Эрик, — но храпел ты достаточно громко, чтобы разбудить даже мертвецов. Как ты себя чувствуешь? — Эрик, казалось, растерял изрядную долю своей былой самоуверенности.

— Довольно хорошо, если честно. — Тело Эшвина стало гибким и хорошо отдохнуло, будто он проспал много часов подряд или только что вышел из транса. — Как надолго я вырубился?

— Максимум на полчаса, однако нам уже надо идти.

— Но...

Эрик оборвал его:

— Я объясню все потом, Эш. Верь мне: если я говорю, что надо идти, то пора идти.

Он помог Эшвину подняться и пошел к коридору, по которому они пришли в зал Великой Пентаграммы. Эшвин попытался сориентироваться в происходящем. Сначала Эрику не терпелось сюда добраться, а теперь он уносил отсюда ноги. Но если они уйдут, они смогут найти Элиз, так что Эшвин и не думал возражать.

Узкий коридор простирался вдаль, но двери исчезли. От удивления Эшвин остановился.

— Пойдем, — позвал Эрик.

Он шел по коридору, решительно расправив плечи. Они шли совсем недолго и очень скоро наткнулись на тот канал, где расстались с мистером Чизвиком.

— Что за чертовщина? — Эшвин осмотрелся, не веря своим глазам.

— Это зрительный образ, — сказал Эрик. — Наш путь теперь определен. Нам больше не нужно делать выбор и разные двери открывать не предстоит. Так что идем дальше.

Эшвин хотел спросить; откуда ему это известно, но Эрик не дал такой возможности. Они снова прошли по ступеням. Эрик поднимался, выпрямив спину, не глядя по сторонам. Точно как мистер Чизвик.

Что произошло с Ипсиссими? Эшвину не терпелось узнать, но он держал рот на замке. Эрик, очевидно, был не расположен к разговорам, а Эшвин не стал растрачивать силы, экономя их, чтобы поспевать за быстрым шагом друга.

Хотя бы канал не изменился. Одинаковые двери без ручек располагались по обе стороны, и мысли Эшвина вернулись к Поррику. Что они делают с ним? Мертв ли уже ирландец? Он содрогнулся при мысли о том, как выжигают прикосновение Гамалиэля из души этого бедняги. Ему казалось, это похоже на наказание, а не на исцеление.

Внешняя стена заслоняла горизонт. Крест, который открыл Гордон, остался на месте, и ничто не преграждало им путь. Эшвин не мог поверить, что они вот так запросто выйдут оттуда.

— Эрик?

— Не сейчас. Сначала нам надо выбраться отсюда. Позже будет предостаточно времени для вопросов и ответов.

— Ты говоришь, как мистер Чизвик, — тихо сказал Эшвин.

Эрик бросил на него странный взгляд.

— Как он?

Эшвин кивнул. Все происходило чересчур быстро. Им гораздо больше времени понадобилось, чтобы добраться до Храма, чем на бегство из него. Что это значит?

Они прошли через стену вместе, Эшвин до последней секунды ждал, что сейчас опустится решетка или створки ворот захлопнутся у них перед носом. Он сразу запретил себе думать об этом, опасаясь, что мысль воплотится в реальность. Неестественная тишина Храма была теперь еще очевиднее, потому что никто не пытался нарушить ее разговором.

Они начали непростой подъем по крутым ступеням, ведущим к шахте. Двое мужчин поднимались в тишине, единственными звуками, нарушающими их шествие, были катящиеся вниз камешки да их тяжелое дыхание. Две из четырех горняцких касок были там же, где они их оставили.

— Что теперь? — спросил Эрик. — Тут нет платформы, чтобы увезти нас наверх.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Эшвин. — Мне кажется, ритуалы и заклинания Гордона — чистая показуха. Может, он просто мысленно велит платформе появиться, а может, она и сейчас здесь, просто нам нужно позволить себе ее увидеть?

— Кто знает? — пожал плечами Эрик. — Я думаю, тут, внизу, все возможно.

— Давай я попробую.

Эшвин подошел к шахте и закрыл глаза, представив себе каменную полку, подплывающую к нему и останавливающуюся. То, как шумно вздохнул Эрик, подсказало ему, что что-то произошло. Он открыл один любопытный глаз. Каменная платформа материализовалась точно так, как он себе представлял.

Эшвин ухмыльнулся Эрику.

— Удивительно, чего можно достичь, если хорошенько поразмыслить.

Эшвин ступил на площадку, и она взмыла вверх, набирая скорость, пока стены шахты не слились в сплошное пятно. У Эшвина закружилась голова, но он держал руки по швам. Платформа остановилась у входа в туннель. Фонарь на его каске рассекал тьму, высвечивая пустой проход. Эрик прибыл несколько секунд спустя и затопал прочь по туннелю, не вымолвив ни слова. Эшвин пошел за ним, не зная, что и думать о поведении друга.

Они следовали по извилистому пути сквозь скалы. Эшвин снова заметил, что путь назад дался намного быстрее, чем дорога к Храму. Эрик обогнул поворот и остановился. За его спиной резко тормознул Эшвин. Он видел выход из туннеля сразу за спиной Эрика, но не это заставило его остановиться.

На полу лежала каска, ее фонарь едва горел. Тусклая лампочка освещала белый конверт. Эрик поднял его и выключил свет на своей каске, сняв ее и оставив возле уже лежащей на земле. Эшвин сделал то же самое.

— Ты не вскроешь его?

— Когда выйдем, — ответил Эрик.

Он сунул конверт во внутренний карман куртки и вышел из туннеля. Легкая дрожь пробежала по телу Эшвина, когда он выбрался наружу, с облегчением вдыхая свежий воздух. На землю опустилась ночь, накрапывал легкий дождик.

— Надо найти ночлег, — сказал Эрик, направляясь к ближайшей группе деревьев.

Эшвин шел за ним, осторожно ступая на мокрые камни, чтобы не поскользнуться. Эрик вынул конверт из кармана, как только они укрылись от дождя, и вскрыл его ногтем. В конверте было написанное от руки письмо в одну страничку и пачка пятидесятифунтовых купюр.

— От кого это?

— От Гордона, — ответил Эрик, щурясь в лунном свете. — Я узнаю его почерк.

— Что он пишет?

— Если ты заткнешься хоть на секунду, я прочитаю его вслух.

Эрик просмотрел письмо, прежде чем прочесть его Эшвину.

«Дорогой Эрик!

Если ты похож на меня, а мне хотелось бы думать именно так, то ты наверняка чувствуешь себя обманутым, читая это письмо. Ты прошел долгий путь за знанием, а в итоге обрел только опыт. Не относись к этому дару с пренебрежением. Я кое-что знаю о твоих трудностях, и я могу тебе сказать, что в конце концов опыт значит больше, чем знания.

Ты также можешь задаваться вопросом, почему я так и не сказал тебе о своей роли в последней Пятигранной каббале. Это упущение было призвано защитить и тебя, и меня. Искушение произвести на тебя впечатление моими мыслями и верованиями было велико, но нельзя было ему поддаться. Надеюсь, ты простишь меня за это.

Помни, что тебе нет надобности понимать все, ибо не все можно понять. Воистину в этом и есть сущность таинств. Возвратись в развалины и позволь опыту быть твоим проводником. Нет более великой истины, чем понимание, что у событий есть только та важность, которую мы им придаем.

Твой друг

Гордон Чизвик».

Эрик сложил письмо и постучал им по зубам.

— Ты знаешь, старый паршивец прав, — сказал Эшвин. — Это то, чему я научился. В кандалы страха и неуверенности мы заковываем себя сами.

— Да, он мудрый человек, — согласился Эрик. — Он и не может быть иным, прожив столь долго.

— Не хочешь ли ты теперь мне рассказать, что за чертовщина тут происходит?

— Расслабься, Эш. Дорога до Скиптона долгая — хватит на то, чтобы я попытался все объяснить.

 

ЭЛИЗ

Дождь барабанил по стеклу и вдали гремел гром, когда она проснулась. Элиз наслаждалась роскошной возможностью понежиться в теплой постели, раз погода уж настолько испортилась. На тяжелом свинцовом небе непроницаемая толща облаков скрывала солнце.

Ночной визит Рида занимал ее больше всего. Она помнила все — от сказанного им до того, что она ощутила и осознала. Все хранилось в памяти, что было необычно, потому что чаще всего она помнила свои сны только урывками. Элиз мысленно пожала плечами и решила не пытаться анализировать происшедшее.

Рид сказал, что на самом деле это был не сон.

Она выбралась из постели, надела тапочки и халат кремового цвета, нашедшийся в шкафу. Волосы были в беспорядке, но ей было все равно. К тому же в доме царила тишина: это означало, что остальные, скорее всего, спят. Элиз отперла дверь спальни и прошла в холл.

Странно было идти тем же путем, что и прошлой ночью. Она отчетливо осознавала прикосновение халата к коже, шершавость перил под ладонью и чуть застоявшийся запах в доме. Все те мелочи, что обычно оставались незамеченными, внезапно потребовали ее внимания.

Элиз отправилась на кухню — она была на редкость голодна. В дверях она остановилась. И Джеймс, и Морган уже проснулись и читали разные страницы одной газеты. У Джеймса были растрепаны волосы, и она подавила желание их пригладить. Чашка его застыла на полпути к губам.

Морган жевала тост и просматривала колонку о жизни знаменитостей. Оба не заметили присутствия Элиз.

Сцена выглядела такой мирной и домашней, что было легко забыть, зачем они здесь.

«Ты отказываешься преодолеть свой гнев в отношении Морган».

Рид был прав. Если она сейчас не разберется с этим безобразием, потом такая возможность может не представиться. Но даже теперь ей не хотелось нарушать этот драгоценный миг, когда все казалось нормальным.

Джеймс поднял глаза от газеты и улыбнулся ей. Смешливые морщинки появились в уголках его светлых глаз.

— Доброе утро. Я не знал, что ты проснулась.

— Доброе утро, — ответила Элиз, улыбнувшись ему в ответ. — Я не уверена, что совсем проснулась.

Морган не подняла глаз от газеты, и от этого Элиз почувствовала себя неловко.

— С тобой все нормально? — спросил Джеймс, пристально вглядываясь.

— Да, но есть кое-что, о чем мне нужно сказать вам. Вам обоим.

Это привлекло внимание Морган. Она подняла глаза, всем видом выражая равнодушие.

— Прошлой ночью я кое-что поняла, — сказала Элиз. — Я осознала что тебя, Морган, нельзя винить в том, что случилось в Уиндермере. Я поняла, что сердилась на одного-единственного человека, и человек этот — я сама, но легче было отыграться на тебе, чем взглянуть в лицо правде — правде о моих истинных отношениях с Эшвином. И я поняла, что должна перед тобой извиниться. Прости меня, Морган, если можешь.

Элиз завершила свою исповедь быстро, не будучи уверенной в том, что справится с нахлынувшими эмоциями. Морган глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— И я прошу прощения, Элиз. Я чувствую себя очень виноватой. Я не хотела, чтобы это произошло. Я и вправду не знала, что творится, но и ты была права. Частично я наслаждалась этим, считая, будто это Эшвин. Я чувствую себя ужасно.

Морган расплакалась. Элиз обвила шею подруги руками и просто тихо обнимала ее. За все то время, что она сердилась на Морган, она ни разу не позволила себе задуматься о ее чувствах. Вина, наверное, разъедала Морган изнутри.

— Это не твоя вина, — сказала Элиз и сама плача от сопереживания. — Это был не Эшвин, а будь это даже он, все равно это была бы не твоя вина. Он и я не созданы друг для друга. Я теперь это знаю, так что ты ничего между нами не разрушила. В глубине души я давно это знала, но теперь я наконец-то могу это признать.

Морган отстранилась.

— Ты из-за этого расстаешься с ним? Но он ничего не сделал. Он невиновен!

— Ш-ш-ш! — Элиз приложила палец к губам Морган. — Ни он, ни кто-либо другой не виноват, просто так все сложилось. Я думала, что смогу как-то наладить наши отношения. Теперь я просто честна сама с собой. Я знаю, что приняла верное решение. — Она глянула на Джеймса — на его лице было написано изумление. — Я надеюсь только, что с ним и с Эриком все в порядке.

Грусть Элиз от расставания с Эшвином смягчилась: с ее души будто груз сняли, и ликование, которое она ощутила при встрече с Ридом, вернулось.

— Ты и вправду меня прощаешь? — спросила Морган.

— Мне нечего тебе прощать. — Элиз поцеловала Морган в заплаканную щеку.

— Я просто хочу, чтобы все между нами было как тогда, когда мы искали Джеймса.

— Все уже на своих местах, — сказала Элиз. — Уже все хорошо.

Морган порывисто обняла ее за талию, зарывшись лицом в халат Элиз. Элиз погладила ее по голове и поймала взгляд Джеймса.

Джеймс был тронут их примирением, но у нее было чувство, что он скрывает какие-то более глубокие эмоции. Он закатил глаза, выражая порицание бурным дамским проявлениям дружбы, но ее ему было не провести своим обычным беспечным видом. Элиз улыбнулась ему и снова услышала слова Рида.

«Есть другой, он ждет твоего тепла».

Да, и это она каким-то образом всегда знала.

 

ОРЕВ ЗАРАК

— Ты знаешь, что ему нельзя верить, — сказал Гамалиэль. — Мы знали это с самого начала.

— Я не оспариваю этого, — ответил Орев Зарак, подавляя жгучее желание взъерошить несуществующие перья.

Гамалиэль настоял на том, чтобы принять свое обычное обличье, хотя они даже не вернулись в Аваддон. В настоящий момент они сидели на вершине горы Шихаллион, что было неосмотрительно близко к той местности, где их могли обнаружить Ипсиссими. Зато здесь было меньше шансов, что их заметят другие Повелители Суровости.

— Тогда что ты предлагаешь с этим делать? — требовательно вопросил Гамалиэль.

— А зачем бы мне что-то делать? Ты слышал о плане Саммаэля. Он может сработать.

— Может. — Гамалиэль поднялся на ноги и зашагал вверх и вниз по склону. — Но может и не сработать. Это рискованно.

— И?.. — Орев Зарак обуздал свое нетерпение.

Гамалиэль всегда размышлял вслух.

— Я не люблю рисковать. И ты не любишь.

— Воистину так, и все же я не вижу, к чему нас это приведет.

Орев Зарак склонил голову к плечу, понимая, что делает это в силу привычки, но он был не в силах ее преодолеть.

— Я думаю, нам стоит добиться гарантии своих ставок. — Гамалиэль замер, ожидая реакции собеседника.

— Это мудро, учитывая то, сколько поставлено на кон, — согласился Орев Зарак. — Лилит?

— Она чересчур увлечена предложением Саммаэля. К тому лее я не доверяю ее аппетитам. Насколько мы знаем, она может пожелать сохранить статус-кво. Она устроилась в этом мире лучше, чем кто-либо из нас.

— В Аваддоне мне так не показалось, — возразил Орев Зарак. — Но опять же она может быть столь же лживой, как и Саммаэль.

— А Тагирирон бесполезен. Если с ним чем-нибудь поделиться, он будет считать, что у него есть лишний козырь. Так что остаемся только мы с тобой.

— Получается так. У тебя есть предложение?

— Есть. — Гамалиэль замялся. — Радикальное. Орев Зарак улыбнулся ему:

— Мне оно уже нравится. Расскажи.

— Нет. Я покажу тебе. — Гамалиэль вытянул руку; бледно-золотые пальцы дрожали.

«Даже в духовном обличье», — подумал Орев Зарак. Радикал, ничего не скажешь.

— Почему я должен тебе верить? — спросил Орев Зарак.

— Ты можешь не верить, но зачем тебе верить Лилит или Саммаэлю? Разве мы не связаны теснее, чем они?

— Не пытайся опутать меня своими иллюзиями. — Орев Зарак поднялся на ноги. — Я Ворон Раздора, и я развею их в прах.

Гамалиэль отступил, по-прежнему с вытянутой рукой:

— Никаких иллюзий, лишь еще одна альтернатива. Да или нет?

Правда была в том, что ни одному из Повелителей Суровости нельзя было доверять. Но если бы Орев Зараку пришлось выбирать, то первым шел бы Тагирирон, потому что он был тупее всех, а после — Гамалиэль.

— Тогда — да. — Орев Зарак пожал руку брату и пошел на риск.

Гамалиэль ухмыльнулся и направил всю энергию в пять таинств, активировав разом все чакры. Материя Ассиах треснула под давлением пяти сил, вызванных им к жизни. Открылись врата, ведущие в некую точку Йецира, мира ангельского свода. Несмотря на свои опасения, Орев Зарак позволил Гамалиэлю ввести себя туда.

С минуту он обозревал то место, куда они попали.

Высокие острия скал, громадные и неколебимые. Под его босыми ногами — холодные плиты пола. Холодный ветер овевает лицо. И это было реальностью, значит, они утратили свою духовную форму.

— Что ты наделал? — Орев Зарак повернулся, как вихрь, к Гамалиэлю, который отступил и разорвал связь между ними. Врата закрылись, и Орев Зарак понял, что уже слишком поздно. Их присутствие заметили.

— Спокойствие! — сказал Гамалиэль. — Мы должны были прибыть сюда, но я не знаю, как нас примут. Что бы ты ни делал, не провоцируй их, иначе быть нам прикованными в Аваддоне, как Тагирирон.

Он был прав. Их судьбы были теперь не в их руках, и все же Гамалиэлю придется заплатить за свою двойную игру.

Орев Зарак выпятил грудь и встал плечом к плечу с Гамалиэлем, и тут из тени зала Великой Пентаграммы выступили пять фигур. Далекий угрожающий гул ангельских голосов слышался вокруг. Ипсиссими разоблачились и встали перед своими отверженными братьями.

— Что вы здесь делаете?

Может, это сказал один из них, а может, все разом. Трудно было сказать, когда на них было направлено столько приведенных в боевую готовность сил. Стальные кинжалы сверкали в их сжатых кулаках. Орев Зарак усилием воли заставил себя стоять неподвижно.

— Мы ищем переговоров, — сказал Гамалиэль.

— Это не дозволяется.

А, это был Габриэль, заклятый враг Гамалиэля.

— Неверно, — ответил Гамалиэль. — Просто нет такого прецедента, что меняет дело, если вы можете презреть свои драгоценные правила.

Габриэль сделал шаг вперед, но Ханиэль удержал его. Ненависть обуяла Орев Зарака при виде старого врага. Их взгляды встретились, и слова больше были не нужны.

— Насмешки мало помогут вам здесь, — сказал Рафаэль, как всегда спокойный и разумный. — Чего вы хотите?

— Считаете ли вы, что следующая Пятигранная каббала преуспеет в испытании? — Вопрос был настолько прямым, что даже Орев Зарак удивленно посмотрел на Гамалиэля.

— Не нам судить об этом, — ответил Габриэль, но слова его теперь звучали неубедительно.

— Зная глубину его страхов, я думаю, индиец потерпит поражение, — сказал Гамалиэль. — А Орев Зарак считает, что и девушка-блондинка не справится.

Орев Зарак никогда этого не говорил. Если уж на то пошло, он думал как раз наоборот, но сохранял непроницаемое выражение лица.

— Итак, вы хотите нарушить ход истории, исказив процесс, а не устранив его участников. — Это снова заговорил Рафаэль. Он всегда на лету схватывал то, что подразумевалось, в точности как Саммаэль.

— Я хочу завершить это, — сказал Гамалиэль. — Ибо мы чересчур долго боролись, не видя результата. Милосердие приблизилось к победе не более, чем Суровость. Если мы не можем прекратить эту битву, то как это смогут сделать чада Адама?

— Это не нам решать, — молвил Сандалфон.

— А я говорю, что нам, — возразил Гамалиэль. — Если Падшие могут принять правила Милосердия, то Ипсиссими должны быть готовы нарушить их во имя Суровости. Как же еще это может закончиться?

Габриэль шагнул вперед.

— Я изучил ваши методы за долгие годы борьбы, и я утверждаю, что верить вам нельзя. — Он рассек воздух перед лицом Гамалиэля клинком своего кинжала. Разрез раскрылся, обнажив врата, похожие на врата Падших, но не совсем такие. — Уходите сейчас, покуда я не отправил вас назад в Аваддон.

Давление со всех сторон подталкивало их к разрезу. Орев Зарак не был до конца уверен, воплощает ли Гамалиэль свой величайший обман или на самом деле верит в сказанное, но он знал, что мост между Падшими и Ипсиссими наведен. Лишь время покажет, кто пройдет по нему.

Разрез поглотил их, и они перенеслись назад в мир Ассиах, далеко от зала Великой Пентаграммы и Ипсиссими.

 

ЛИЛИТ

Женщина по имени Лили Тэйлор стояла на крыльце дома номер 17 по Санрайз-стрит. На улице было темно, и ее это радовало, потому что та ее часть, что принадлежала Лилит, собиралась сделать нечто доселе неизведанное, и под покровом ночи это было проще.

Простая деревянная дверь. Не защищенная никакими барьерами. Хрупкая преграда для таких, как она. Одно мановение руки — и она разлетится на мелкие кусочки. Это было заманчиво. Было заманчиво взять то, чего ей хотелось, взять назад свое слово в сделке с Саммаэлем, поддаться сжигающему ее желанию прежде всего. Это было все, чем она жила долгие годы изгнания. Единственное, что сохранило ей здравый рассудок. У Саммаэля была его ненависть, а у нее были ее желания.

Только сейчас ей хотелось того, что невозможно получить.

Если она вернет себе Джеймса и при этом окажется, что Саммаэль прав, Джеймс будет испорчен ее сущностью, и она потеряет все шансы на искупление. Но если он ошибался и Пятигранная каббала не справится с испытанием, тогда она вернется туда, откуда начинала, только еще и без Джеймса.

Джеймс выдержал противоборство с ней. Никому из людей это уже давным-давно не удавалось. Да, помогла светловолосая девушка, но именно Джеймс сказал «нет». Это было невыносимо, приводило в ярость и делало его в высшей степени вожделенным.

Простая деревянная дверь.

Мановение руки — и останутся только щепки.

Та ее часть, которая была Лили, вместо этого постучалась.

Звук получился гулким и, казалось, отозвался эхом в пустых глубинах дома. Она ждала, несвоевременно задумавшись о том, который теперь час. Различие дня и ночи было тем, что имело для нее хоть какое-то значение, а вот людям были необходимы часы и дни, чтобы отмерять отведенное им время, будто точное измерение могло продлить их краткие жизни.

На улице не было машин. Должно быть, уже поздно. Она снова постучалась, на этот раз громче. От предвкушения по ее человеческому телу побежали сладострастные мурашки. Над нею зажегся свет. Послышался топот ног по лестнице. Явно больше одной пары. Лили отступила в тень, желая посмотреть, кто выйдет.

Мужской и женский голоса заспорили. Она узнала голос Джеймса — и ее восторг усилился. Ощущение родилось во взятом взаймы теле или в ней самой? Это было так странно. Ей было не справиться с захлестывающими ее эмоциями. А самое тревожное было в том, что ей это нравилось.

Просто дверь. Для нее это не препятствие.

Дверь приоткрылась.

— Есть кто-нибудь?

Его голос, низкий и подозрительный. Дверь была теперь закрыта только на цепочку. Это было так абсурдно, что она едва не засмеялась.

— Кто здесь? — снова позвал он.

Он не мог увидеть ее при слегка приоткрытой двери, поэтому она ждала, зная свою жертву. Он захлопнул дверь, откинул цепочку и распахнул дверь настежь. При верхнем свете трудно было разглядеть что-либо. Она вышла из тени, пока он не призвал таинство Адонай Мелех.

— Ты! — только и смог вымолвить он.

Она изучала его лицо, пока он осознавал, кто перед ним. Настороженность сменилась удивлением, потом страхом и омерзением. Ни тени страсти, или сожаления, или раскаяния. Гнев душил ее, но она совладала с ним.

— Привет, Джеймс Майлс Стиплтон.

— Нет, — сказал он, неистово качая головой. — Нет, нет, нет.

— Пожалуйста. — Она придвинулась к нему, протягивая руку к его лицу. Он отпрыгнул, как будто в ее руке извивалась змея. — Это не то, что ты думаешь.

— Не то, что я думаю? — хрипло переспросил он. — Ты едва не убила меня, а тут объявляешься и ведешь себя так, словно я не перезвонил тебе после первого свидания.

— Я здесь не за этим.

— Джеймс? — Светловолосая сучка позвала его из глубины дома.

Лилит сдерживала переполняющий ее гнев, не желая, чтобы он это заметил.

— Оставайся там, — сказал он через плечо. Его лицо ожесточилось, когда он обернулся к ней. — Чего ты хочешь?

— Тебя.

Просто и искренне. Более чем искренне. Он был ей необходим. Это была физическая необходимость.

— Я в это не верю. — Он взъерошил пальцами и без того лохматые волосы. — После всего, что ты со мной сделала. — Он замолчал, собираясь с мыслями. — Я теперь знаю, что ты такое. Элиз и Морган мне все рассказали. Что ты задумала, Лилит?

— Я Лили, — сказала она. От отчаяния ее голос звучал грубо. — Разве ты не видишь? Я хочу быть Лили.

— Нет. Со мной это не пройдет. Нет.

Вот наконец-то та тоска, которую она хотела услышать. Она была близка к цели.

— Джеймс!

Светловолосая мерзавка появилась за его плечом. Их глаза встретились, и Лилит пришла в ярость, увидев неукротимую решимость в глазах другой женщины.

Элиз взяла Джеймса за руку, все так же глядя ей в глаза:

— Тебе его не видать.

— Мне? Мне не видать? — прошипела Лилит. — Не смей мне указывать! — Она собрала волю в кулак, вызывая в себе все женское.

— Нет! — Джеймс шагнул между ними, найдя в себе силы противостоять ей. От привлеченных сил воздух вокруг потрескивал.

Лилит обнаружила, что не может. Не может совладать с ним. Не с Джеймсом, единственным победившим ее человеком, а с единственным человеком, которого она должна поразить. Это открытие стало и удовольствием, и агонией, любовь и ненависть сплелись столь тесно, что стали неразделимы.

— Так ты выбираешь ее? — Слова просочились сквозь зубы Лилит. Она заставит его сказать это.

— Да.

Он больше не шутил, он был уверен. Он так сильно изменился, а катализатором перемен была она. Почему он этого не видит?

— Тогда это на твоей совести.

Она вытащила из кармана револьвер и уперла ствол себе в подбородок, так, чтобы он видел. Обыкновенное оружие для обыкновенной смерти. Он не попытался ее остановить, и она еще больше обезумела от ярости.

Еще миг. Последний шанс для него. Для них. Лили спустила курок. Миг ослепляющей боли — но и только. Она знала только, что девушка закричала, а Джеймс выругался; это было последнее, что слышал ее дух, воспаривший от кровавого месива.

Лили Тэйлор была мертва. И та часть Лилит, вину которой еще можно было искупить, которая могла претендовать на какую-то человечность, умерла вместе с ней.

Она парила над домом, когда Джеймс и эта сука запаниковали и забегали. Девица, которую Тагирирон пытался схватить в фермерском доме, помогла им втащить тело в гостиницу. У одного из них хватило ума выключить везде свет, пока никто ничего не увидел, и они незаметно поднялись по ступеням парадного крыльца. Кое-кто из соседей высунулся из окон, но темноволосая женщина быстро погрузила их в глубокий сон.

Несколько минут спустя тревога улеглась.

Колебание эманации подсказало ей, что она не одна.

— Да, Саммаэль? — напряженно произнесла Лилит.

— Теперь ты удовлетворена?

Она не услышала радости в его голосе, но она знала, что он доволен, просто хорошо себя контролирует.

— Да.

— Так мы поступим, как я предлагал? — настаивал Саммаэль.

Она повернулась к нему, чувствуя, что ему нужны ее слова, точно так же, как она ждала, что скажет Джеймс. Возможней ангелы и люди не так уж и различаются.

— Мы последуем твоему плану.

 

ЭШВИН

Эшвин припарковал взятый напрокат автомобиль в длинной тени тесно стоящих домов. Солнце приближалось к линии горизонта, над городком Скиптон моросил дождь. На улице выл ветер, и Эшвин поежился, хотя в машине было тепло. Эрик сидел на переднем пассажирском сиденье, задумчиво глядя на гостиницу Чизвиков.

— О чем думаешь? — спросил Эшвин. Ставни были закрыты, но видно было, что внутри горит свет.

— Я думаю, что они там, — сказал Эрик. Мы знаем, что никого из каббалы Чизвиков там не может быть, значит, это свои.

— А что, если нет? Что, если это один из Падших или их приспешников?

— Я так не думаю, — ответил Эрик. — Я думал об этом по пути сюда. Никто не остановит нас, когда мы снова пойдем к развалинам. Нам ведь необходимо пойти туда, правильно? Я бы больше тревожился о том, что случится, когда мы доберемся туда, а не о нынешней ситуации.

— Ты так собирался меня успокоить?

— Нет, Эш. Пойдем постучимся в парадную дверь и посмотрим, что будет дальше.

Эрик выбрался из машины, и Эшвину ничего не оставалось, как пойти вслед за ним.

— Я все еще не понимаю половины из сказанного тебе Ипсиссими.

— Я тоже, — признался Эрик, переходя Санрайз-стрит и обходя припаркованные машины.

Двое мужчин прошли по дорожке и остановились перед гостиницей. Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как они были здесь в прошлый раз, и Эшвин знал, что он за это время стал другим человеком.

С тех пор как он это понял, ему стало любопытно повидать остальных. Что, если они в доме? Изменились ли они так же, как он сам? Нашли ли они Джеймса?

Эрик открыл калитку, за ним по тропинке шел Эшвин, пробираясь по лужам. Он взошли по ступеням, и Эрик остановился, занеся кулак над дверью. Он глянул на Эшвина, словно говоря: «К черту сомнения!» Эшвин пожал плечами.

— Кто там? — громко и требовательно спросили из-за двери.

Эшвину понадобился один миг, чтобы узнать голос Джеймса. В нем было больше глубины и властности, чем он помнил.

— А ты как думаешь? Открывай, Джеймс, — сказал Эрик. Эшвин услышал голоса по ту сторону двери. Морган? Дверь открылась, и Джеймс предстал на пороге, его лицо освещала широкая улыбка.

— Разрази меня гром, как здорово видеть вас обоих! — Он привлек их к себе, крепко обняв.

Когда Джеймс отпустил их, Эшвин изучил лицо потерянного друга. От забот у его глаз залегли морщинки, но в остальном все казалось обычным.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал Эшвин. — Как всегда, неряха, но все же хорош.

Джеймс рассмеялся:

— Эш, можешь ругать меня хоть весь день. Я не возражаю, настолько я рад тебя видеть.

Он шагнул в сторону, чтобы они увидели ожидающих в прихожей Элиз и Морган. Эшвин бросился в дом и обнял Элиз. Она тоже обняла его, но отвернулась, когда он попытался ее поцеловать.

— Что случилось? — спросил Эшвин.

— Не сейчас, — ответила Элиз. — Поговорим позже.

Он отпустил ее; в глазах стоял вопрос, но она печально улыбнулась и посмотрела в сторону. Эрик вошел вслед за Эшвином, говоря с Морган и дружески ее обняв. Он потрепал Джеймса по плечу и приобнял Элиз. Морган улыбнулась, когда Эшвин сжал ее в объятиях.

— Давайте расположимся в столовой, — сказала Элиз. — Я принесу нам всем чаю или кофе, и мы поговорим обо всем, что случилось.

— На это нет времени, — сказал Эрик, качая головой. — Нам нужно идти прямо сейчас. Я объясню все по пути.

— О чем ты говоришь? — спросила Морган. — Вы же только что приехали.

Остальные посмотрели на Эшвина, который лишь закатил глаза — он уже привык к поведению Эрика.

— Сегодня двадцать первое декабря, — сказал Эрик, своей серьезностью ослабив радость воссоединения.

— Ну и?.. — спросил Джеймс.

— Сегодня день зимнего солнцестояния, и Ипсиссими сказали мне, что мы должны вернуться в развалины и пройти Испытание Столпов до заката. Мы с Эшвином, как могли, торопились поскорее добраться сюда из Шотландии. У нас осталось около часа до заката, поэтому идти надо прямо сейчас.

— Погоди, — сказала Морган. — Что за Испытание Столпов и почему его надо проходить именно сейчас?

— У нас просто нет времени. — Эрик схватился за ручку входной двери. — Я объясню столько, сколько смогу, по пути, но вам придется просто поверить мне на слово, что это очень важно. Джеймс, вам троим понадобится непромокаемая одежда и прочная обувь. У нас на улице машина. Если постараемся, то поместимся туда все.

Джеймс вопросительно посмотрел на Эшвина.

— Я бы сделал, как он говорит, — сказал Эшвин. — Я понимаю не все, что он мне рассказал, но если Эрик утверждает, что нам пора, то я ему верю.

— Мне этого достаточно, — сказал Джеймс. — Я едва не свихнулся, просто сидя тут с нашими девушками. — Он затопал вверх по лестнице за походным снаряжением.

— Ты уверен, Эрик? — спросила Элиз. — Мне кажется... все так поспешно.

— Ты разве не хочешь, чтобы все закончилось? — ответил Эрик.

— Я... — Элиз бросила взгляд на Эшвина и покраснела.

— Ну, я-то хочу, чтобы все это было позади, — мрачно констатировала Морган. — Пойду помогу Джеймсу собрать снаряжение.

Эшвин попытался поймать взгляд Элиз, но она избегала смотреть ему в глаза. Что происходит?

— Я заведу машину, — сказал Эрик.

Дверь захлопнулась за ним, и Элиз с Эшвином остались наедине.

— Я волновался за тебя, — сказал Эшвин, начиная разговор. — И все еще тревожусь.

— И я волновалась, — выпалила Элиз, бросаясь в его объятия. Это была не та реакция, на которую надеялся Эшвин, но хоть что-то.

 

ПЯТИГРАННАЯ КАББАЛА

Эшвин остановил машину на грязной обочине. У него было пугающее ощущение, что она им больше не понадобится, но было приятно знать, что машина у них все-таки есть. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая облака в кроваво-красный цвет.

— Я все еще не понимаю, Эрик, — сказал Джеймс. — Мне кажется, мы очень многое додумали и слишком мало знаем достоверно.

Джеймс был стиснут на заднем сиденье между девушками, колени его едва не упирались в плечи. Эрик сидел на переднем пассажирском сиденье и, несмотря на сумерки, без тени сомнения направлял Эшвина к тропке, ведущей к развалинам.

— Простите, что не могу объяснить лучше, — ответил Эрик.

— Иногда нужно просто верить, — сказал, обернувшись, Эшвин.

Все сидящие на заднем сиденье посмотрели на него с удивлением.

— Я верю тебе, — сказала Элиз в тишине. — Я тоже не могла уследить за всем, что ты рассказал, но я вижу, как мы соединены нашими аурами. У каждого из вас есть чакра, которая светится ярче остальных, но она и окрашивает вашу ауру в один цвет.

— Где эти чакры? — спросил Эрик.

— У Морган это лоб, у Эшвина — живот, у Джеймса — пах, у тебя — горло, — ответила Элиз без промедления.

— В этом месте архангелы коснулись каждого из вас? — спросил Эрик.

Все кивнули.

— Тогда я, наверное, не ошибусь, если скажу, что наши дары усиливаются вблизи развалин, — сказал Эрик.

— Для этого Испытания Столпов, про которое ты говорил нам? — спросила Элиз.

— Да, я так полагаю.

— Так что нам нужно делать? — спросил как всегда практичный Джеймс.

— Я не знаю, — признался Эрик. — Гордон прошел через это, и он сказал мне, что нас поведет опыт. Я думаю, нам просто нужно туда пойти и посмотреть, что произойдет.

— Довольно незатейливо, — сказал Джеймс. — Мне это по душе.

— Ну а мне нет, — объявила Элиз. — Мне хотелось бы лучше представлять себе, что нас ждет.

— Должен заметить, что я согласен, — вставил Эшвин.

— Я знаю, знаю, — устало сказал Эрик, — я правда вас понимаю, но у нас нет времени на колебания. Мы должны вернуться в развалины, пока не село солнце, иначе все, что мы пережили, было напрасно. Это самое меньшее, что мы можем сделать в память о жертве, принесенной во имя нас.

— Нам пора идти, — сказала Морган отрешенным голосом. — Нас зовут. — Взгляд ее блуждал, на лице было отсутствующее выражение.

— Зовут? Кто зовет? — спросил Эшвин.

— Шетлиа.

— А что с ней стряслось? — с тревогой спросила Элиз.

— Шетлиа — это сапфир, о котором я вам рассказывал, — пояснил Эрик. — Он символизирует десять сефирот, или законов Бытия. Одна половина его покоится под развалинами.

Морган открыла дверь и выбралась наружу. Холодный воздух встряхнул Эшвина и вернул его к действительности. Он странно себя чувствовал — будто некая коварная сила обретает над ними власть.

— Пойдемте, — сказал Эрик. — Больше некогда разговаривать.

Он вышел из машины и застегнул куртку. Остальные последовали его примеру. Джеймс с наслаждением размял ноги.

Морган, как лунатик, пошла к тропе, Эрик поспешил за ней. Джеймс и Эшвин, расположившись по обе стороны от Элиз, шли за Эриком, который уже держал Морган под руку. Эшвин замечал те мелочи, которые укрылись от него в первый раз. Ручей Дибб вспенивался над валунами, светлячки закатного света мерцали на его темной стремительной глади. Где-то вдалеке мычали коровы, стайки скворцов мчались наперегонки у них над головой. Земля была неровная, и участки густой травы, раскиданные по равнине, казались островками в удлиняющихся закатных тенях.

— Нам нужно держаться вместе, — сказала Элиз. — Будьте рядом, и все будет хорошо.

— Что-то происходит, — сказал Джеймс тихо. Он расстегнул свою куртку и стряхнул ее с плеч.

— Что ты делаешь? — спросил Эшвин.

— Я не могу толком чувствовать силу и форму через эту искусственную ткань.

— Сейчас совсем не время снимать одежду!

— Оставь его, Эш, — вступилась Элиз.

— Он замерзнет, — запротестовал Эшвин.

— Нет, не замерзнет. Я видела его голым на снегу, и его это ничуть не тревожило.

Эшвин уставился на нее, на лице его было написано осуждение, но она больше ничего не сказала. Джеймс скинул все, раздевшись до трусов. Эшвина знобило от одного только взгляда на него.

— Там что-то впереди. Похоже на... пузырь, — удивился Джеймс.

Эшвин собирался спросить, о чем это он, но тут в его сознании расцвела картина.

Снег на берегу озера. Обнаженный Джеймс стоит перед прекрасной женщиной из снега, вместо волос у нее темные листья. Борьба. Элиз прорывается сквозь оглушающие вопли на помощь Джеймсу, картина померкла, и Эшвин вернулся в долину. Откуда взялось это видение? Что такое случилось с Джеймсом?

— Уже близко, — сказал Джеймс. Он смотрел мимо них на что-то, видимое ему одному.

— Что это с ним? — спросил Эшвин.

— Я думаю, он сосредоточивается, — ответила Элиз.

— На чем?

— На том, что там впереди.

Новая картина возникла в воображении Эшвина.

Чаша, на дне которой — разрушенный собор. Земля светится благодаря огромному источнику подземного света. Сгусток энергии, окружающий прогалину, невидимый невооруженному глазу. Призраки и духи кружат вокруг сферы, пытаясь пробраться вовнутрь, но не находя входа. От их горестных криков он поежился.

Эшвин оступился, и это вернуло его к действительности. Он споткнулся об обломки камня на заваленной скальной крошкой тропе, ведущей к развалинам.

Эрик и Морган ждали остальных в начале тропинки.

— Мы готовы к этому? — спросил Эрик.

— Нет, — сказал Эшвин без особого убеждения.

— Там, — сказал Джеймс, показывая вперед. — Это начинается там.

— Ты видишь их? — спросила Морган. — Им так отчаянно нужно пробраться вовнутрь.

Она посмотрела вверх и указала на что-то в сумерках. Страх пробежал по затылку и шее Эшвина. Неужели видения приходили от остальных?

— Эрик, — позвала Элиз, — пусть все держатся поближе ко мне. Мы не имеем права потерять кого-нибудь.

— Да, мы должны держаться вместе, — ответил Эрик без всяких эмоций.

Что-то загадочное происходило с ними, но, кажется, Эшвин был единственным, кто это замечал. Джеймс вел их по каменистой тропе. Элиз шла прямо за ним, Эшвин — слева от нее, Эрик — справа, Морган — в арьергарде.

Еще одно видение вспыхнуло в голове Эшвина. На этот раз он узнал часть его.

Колода карт Таро была разложена в форме креста на старом деревянном столе. Кто-то говорил, и голос был отдаленно знаком. Рука указала на карту, и все стало ясно. Элиз в центре связующая сила между ними. По горизонтальной оси — близость и расстояние; по вертикальной — сходство и различие.

Эшвин вернулся в сознание, но понимание осталось — пять элементов человеческой души, связанные вместе сочувствием Элиз. Вместе они были чем-то большим.

Эшвин моргнул и попытался стряхнуть с себя растерянность. Теперь он понимал, что происходит. Знания и интуиция Элиз передались ему.

Джеймс остановился и уставился в пространство перед собой.

— Я почти касаюсь сферы. Нельзя разрывать связь между нами внутри ее.

— Подожди, — сказала Элиз. — Есть один способ. — Она закрыла глаза и сосредоточилась.

Эшвин смотрел на ее прекрасное лицо. По ее вискам стекал пот, и золотистые завитки прилипли к лицу. Призрачный серебристый нимб появился вокруг ее тела. Аура усилилась, и над ее солнечным сплетением расцвел желтый цветок. Эшвин уже однажды видел это, поэтому его удивило, когда из середины цветка выросли четыре серебряные тычинки, а не одна.

Они вились по воздуху, словно в поиске чего-то. Одна пробиралась к Эшвину, но он не боялся. Это была часть Элиз, стремящаяся к нему, обнимающая его, связывающая их воедино. Серебристая нить коснулась его живота, соединяясь с его сакральной чакрой кольцом оранжевого пламени чуть ниже пупка.

Мощная сила защищающей любви, которую испытывала к нему Элиз, потекла по связующей нити. То была не страсть любимой, а сестринская нежность. В первый раз было иначе, но у Эшвина сейчас не было времени это обдумать, потому что он настроился на волну остальных.

Морган закрыла глаза, когда серебряная нить соединилась с ее чакрой между бровей. Ей не нужно было видеть — каббала могла делать это за нее. И когда Морган разделила свой дар со всеми, духовное наследие давно умерших людей стало слышным. Весь спектр человеческих эмоций открылся им, ошеломляющий и своей силой, и своим разнообразием.

Еще одна нить простерлась к коренной чакре Джеймса. На них нахлынули мерцающие волны энергии. Эшвин чувствовал их в своем теле — странное сочетание звука и ощущений. Джеймс был прав — тугой пульсирующий ком энергии окружал прогалину.

Последняя нить соединилась с чакрой на горле Эрика. Бесстрастная логика хлынула в их слияние. Его дар быстро проанализировал информацию, наводнившую их сознание, отсортировал ее и категоризировал, сдержал лавинообразный поток данных. Все обрело резкий фокус, вплоть до самой крохотной былинки. И с чувствами, усиленными пятикратно, Эшвин стал частью чуда Бытия в самом полном смысле слова, прикасаясь к каждой из плоскостей существования человека.

Наверное, так можно чувствовать себя, будучи Богом.

Они прошли сквозь внешнюю оболочку сферы разом и пошли по тропинке, которая извивалась вокруг холма, а потом спускалась в поросшую травой естественную чашу.

Здания в центре прогалины то появлялись в поле зрения, то исчезали. В какой-то момент Эшвин увидел огромный собор, его шпиль уходил высоко в небо. Потом собор исчез, ничего не осталось, только обломки на земле. В следующий миг появились грубо обработанные каменные глыбы, напоминающие Стоунхендж, но тут же они сменились видением гигантских голов с острова Пасхи. Пирамида мелькнула и пропала, и все картины подсвечивал идущий из-под земли свет.

Сменяющиеся видения мелькали теперь быстрее, и у Эшвина заболели глаза. Соединенная сила их даров овладела ими, открыв тайну сотен людей, спустившихся в долину. Некоторые шли рядом с ними, другие спускались возле дальней разрушенной стены храма, но все они держали строй — группы по пять человек шли в форме креста.

Одни были в придворных средневековых нарядах, других едва прикрывало полунищенское крестьянское тряпье. Эшвин видел воинов и священников, рыбаков и фермеров. Некоторых можно было угадать по манере одеваться, но иные носили совершенно незнакомые платья и головные уборы. Некоторые каббалы едва могли сойти за людей, они больше походили на неандертальцев или других примитивных жителей Земли, но было у них нечто общее для всех — связующие их серебряные нити.

Даже в состоянии наивысшей сосредоточенности разума Эшвин затрепетал при виде этих людей. Должно быть, это другие Пятигранные каббалы, прошедшие Испытание Столпов в иные века. Это озарение поразило и вдохновило его, ибо перед ним был итог человеческого существования, запечатленный в одном мгновении. Каббала Чизвиков, наверное, тоже была здесь, но он их не видел.

Их каббала дошла до дна чаши и направилась к развалинам дома капитула. Остальные каббалы присоединились к ним, как сужающееся кольцо человечества, сфокусированное в одной точке. Была ли эта точка поворотной для бытия? Большая имплозия вместо большого взрыва?

Это, по-видимому, пришло от Эрика. Эшвин не думал ничего такого, но его индивидуальные мысли не брались теперь в расчет. Они шли извилистой тропой мимо обвалившейся каменной кладки, все ближе подходя к открытому лазу. Круг продолжал смыкаться вокруг входа, хотя так много людей там все равно не смогло бы поместиться. Та часть Эшвина, которой была Морган, могла слышать их мысли. Они повторяли одно и то же слово, снова и снова.

«Шетлиа, Шетлиа, Шетлиа».

Они резко остановились перед самым лазом. На этот раз туннель был полон света, он отливал неземным сиянием. Остальные каббалы исчезли, и они остались одни. Не считая того, что ожидало их под землей.

Джеймс первым спустился по ступенькам. За ним Элиз. Эшвин испытал загадочное ощущение, будто он был в двух местах одновременно. Он спустился после Элиз, сразу за ним шли Эрик и Морган.

Каменный туннель был точно таким, каким его помнил Эшвин, — неровные стены и потолок, но неестественно гладкий пол. Заимствованными у других чувствами он ощущал, что пол — вовсе не скала, а поверхность огромного сапфира. Джеймс вел их в глубь свечения, замедлив шаг возле двери в каменный зал. Волна восторга окатила их, когда они переступили порог. Разноцветные колонны огня появились в каждом углу, направляя каждого к отведенному ему месту.

Серебряные нити утолщились и стали удаляться от Элиз, пока каждый из пятерых не оказался соединенным непосредственно с тем, кто стоял рядом, а не через Элиз. Самосознание Эшвина уменьшилось до размеров искорки, его сменило их общее сознание.

Знакомая форма пентаграммы мерцала серебром на полу зала. Они поняли, что это символ силы, потому что он мог существовать, только когда все пять точек были соединены друг с другом. Наилучший символ для Пятигранной каббалы.

Потолок и пол исчезли, и они остались в подвешенном состоянии в колоннах света. Вверху и внизу появились мерцающие грани Шетлиа. Две половины сапфира сияли белым светом, и знаки проступали на его поверхности, как ожившие темные языки пламени. Они не могли прочесть письмена, но знали, что это Священное Имя Бога, разделенное на части, мощное отражение разделения между Создателем и мирозданием. Колонны света, поддерживающие Пятигранную каббалу, были единственным, что связывало две половины воедино.

Созвучный звон колоколов пропел в их телах, эхом вырвался из каменного зала и устремился в необъятные пространства космоса. Пять фигур появились в каждой из половин Шетлиа и встали на страже по обоим концам колонн света. Ипсиссими и Падшие, ангелы-представители Милосердия и Суровости, обратили свои фиалковые взоры к Пятигранной каббале.

Знакомая фигура материализовалась в центре пентаграммы. Образ Рида, темнокожего гадателя на картах Таро и Метатрона, золотистой фигуры, обликом сходной с высоким импозантным мужчиной, колебался взад-вперед. Таинственный дух снизошел на собравшихся, необъятное сознание, сосредоточившее свое внимание на этом месте, на этом мгновении во времени.

«Я — Метатрон, воплощение Священного Шекинах. Я представляю средний Столп Сознания».

Метатрон не говорил вслух, но слова отдавались в каждой части их тел. Его речь пробуждала глубокое инстинктивное узнавание, в котором было все о прошлом, настоящем и будущем человечества.

«Йехида», — сказал Метатрон и указал на колонну Морган. Пентаграмма наполнилась ультрамариновым светом, когда колонна выросла вширь и ввысь. Ничто не существовало во Вселенной, кроме Морган и противостоящих архангелов, объединившихся по обе стороны от нее.

«Я — Михаэль, Я — Благодать», — сказал архангел справа от нее. Он коснулся коренной чакры Морган между бровей своим бледно-золотистым перстом.

Внутреннее восприятие Морган переполнилось сценками из ее жизни. Они мелькали у нее в голове, полувидения-полунамеки из ее прошлого, так быстро, что были едва узнаваемы.

Она играла с отцом, он щекотал ее большими руками, чтобы рассмешить. Любовь маленькой девочки наполнила ее, ранимая и сильная, нерассуждающая любовь.

Мать утирала ей слезы, успокаивала, убаюкивала ее. Она вновь почувствовала восхищение и любовь к матери, такие же сильные и не знающие сомнения.

Первый мальчик Морган обнимал ее, и она впервые вкусила сладкую дрожь сексуального желания. Любовники сменяли друг друга, но ни один не задел ее так глубоко, как она надеялась.

Потом она познакомилась с Эшвином. Сначала она видела в нем друга, позже стала восхищаться его творческим талантом и тайным нежеланием соответствовать ожиданиям других. Он достаточно отличался от остальных, чтобы удерживать ее интерес, но был не настолько другим, чтобы стать ей чуждым. И было неизбежным то, что однажды они сделают следующий шаг.

За окном убогого дома шел дождь — то жилище Эшвин делил еще с пятью студентами университета. После того, как она предложила ему себя, он прикоснулся к ее лицу с величайшей нежностью, и в тот миг она поняла, что он вне ее досягаемости. Она не слышала его слов. И его извинений. Все, что знала Морган, — что она вверила ему свое счастье, а он растоптал его, выбрав Элиз.

После этого Морган больше никогда не позволяла себе быть ранимой.

Друзья и наставники играли каждый свою роль, наполняя ее теплотой и силой, но больше никогда она не испытывала всепоглощающей и нерассуждающей любви. Она позволяла некоторым мужчинам разделять с ней разные периоды ее жизни, но считала невозможным по-настоящему довериться кому-либо из них.

Впервые в своей жизни Морган осознала общий итог всей любви, которую ей отдали люди и которую, в свою очередь, отдала она.

Баланс был не в ее пользу.

Михаэль отступил, и к ней с кривой улыбкой подошел ангел с левой стороны. Он прижал подушечку пальца к ее третьему глазу, и прикосновение было хоть и легким, но холодным.

«Я — Тагирирон. Я — Пустота».

И снова лавина воспоминаний заполнила ее мозг, несясь так быстро, что она смогла выхватить лишь несколько эпизодов из течения — малышка Морган, закатывающая скандал матери из-за того, что та танцевала с отцом и целовалась с ним под музыку. И вот она была подростком и танцевала с молодым человеком на глазах своего разъяренного парня, после чего ухажеры подрались. Брошенный поклонник рыдал в телефонную трубку и умолял ее вернуться, но она была глуха к его мольбам. И после — спальня в гостинице «Мэйсторн», когда ее соблазнял тот, кого она приняла за Эшвина, в то время как Элиз спала в соседней постели. Может, она и не первая это начала, но она так никогда и не простила до конца Эшвину того, что он выбрал Элиз, а не ее. В тот момент часть ее хотела показать ему, что он упустил.

Тагирирон показывал ей, как она использовала любовь и секс, словно инструменты для достижения своих целей. В нее влюблялись, а она боялась ответить на чувства, опасаясь из-за любви стать ранимой. В сути ее жизни близость была принесена в жертву амбициям.

Видения ушли. Метатрон встал перед ней и возложил руку ей на лоб.

«Выбор сделан. Столпом Суровости правит Йехида».

Ультрамариновый свет померк. Световая колонна Морган потускнела, а она опустилась к нижней половине Шетлиа, пока их осознание ее присутствия не превратилось в ничто.

Метатрон указал на Джеймса и сказал: «Нефеш».

Колонна Джеймса вознеслась ввысь, наполняя пентаграмму красным светом, как будто все вокруг было залито кровью. Джеймс стоял в центре света, с архангелами по обеим сторонам, перед лицом Метатрона.

Джеймс знал, что слева от него стоит Лили. Все архангелы выглядели одинаково, и все же он это знал. Как он мог не знать? Архангелы коснулись его коренной чакры одновременно.

«Я — Сандалфон. Я — Чистота».

«Я — Лилит. Я — Порочность».

Сцена сменилась. Джеймс стоял в одиночестве на берегу озера, где он сошелся с Лили. Планета содрогалась под ним так, что он не понимал, что происходит. Медленное и тяжелое существо было непостижимым и все же явно живым. Люди были паразитами на этом огромном существе, они приходили на миг, чтобы тут же быть забытыми. Джеймс осознал это — и ощутил себя ничтожным, и в то же время его это успокоило.

«Пойми, что ты уникален. — Слова пришли от Сандалфона, который спешил воззвать к нему в этот миг просветления.— Ты — апофеоз Бытия, и ты же — всего лишь часть его. Прими свое место милостью того, кто наделил тебя жизнью, и живи Его щедротами».

«Все это могло бы быть твоим, — отвечала Лили. Обещание в ее голосе ласкало его слух. — Ты способен управлять окончательной силой жизни и смерти. Ты уже явил это однажды. Не принимай ограничений, которыми тебя хотят связать. Стремись как можно дальше ввысь и управляй всем, что видишь».

Джеймс закрыл глаза и вобрал в себя сознание планеты. Она была юна, хотя прожила миллиарды лет. Она помнила времена, когда галактика была иной, а солнце светило ярче. Галактика тоже обладала самосознанием, своеобразным и неуклюжим. Она знала свое место в космосе среди дрейфующих систем и помнила древние времена, когда Вселенная была меньше. А галактики постарше помнили то время, когда вообще ничего не существовало, только бездна и явленные Господом первые элементы Бытия, появившиеся в единственном луче света, коим был Шетлиа.

Джеймс понимал эти вещи только на базовом уровне. Он осознавал, что все в жизни взаимосвязано, и у всего есть своя роль, не важно, крошечная или непостижимо огромная. Ему не хватило бы слов, чтобы объяснить это, но на миллисекунду Джеймс был един с мирозданием в самом полном смысле.

«Выбор сделан, — сказал Метатрон. — Столпом Сознания управляет Нефеш».

Метатрон обнял Джеймса, и красный свет его колонны стал сокращаться до тех пор, пока две половинки Шетлиа не соприкоснулись. Дух, снизошедший на Пятигранную каббалу, сгустился, как будто невероятно огромное существо пошевелилось во сне.

«Руах». — Метатрон указал на световую колонну Эшвина.

Она наполнила пентаграмму между двумя половинами Шетлиа оранжевым светом. Когда свет чуть померк, черный горный колодец снова предстал перед Эшвином. На этот раз он не страшился смотреть в него. Двое архангелов смотрели на него из неподвижной воды.

«Я — Габриэль. Я — Независимость», — сказал первый.

«Я — Гамалиэль. Я — Обман», — сказал второй.

Оба слились с отражением Эшвина. Он изготовился перед борьбой, когда его отражение застыло в неподвижности. И тут неожиданно отражение заговорило.

«Ты — парадокс, Эшвин. У тебя есть сила, но ею правит страх. Ты мыслишь творчески, но неоригинально. Ты позволяешь любить себя, но сам не любишь. Ты прекрасен, и это делает тебя уродливым. Ты человек, живущий в тени самого себя».

Внутри его вскипал гнев. Может, слова так жалили из-за того, что исходили из его собственных уст, а может быть, оттого, что они были очень близки к правде.

— Ты ошибаешься, — сказал он. — Я совладал с тобой, когда вошел в Храм. Я снова смогу это сделать.

Его отражение фыркнуло, и вода потемнела.

«Ты — лидер, но ты ничто без поддержки других людей. В тебе довольно мудрости, но ты остаешься глупцом. У тебя есть талант, но ты не в силах его применить. Ты привлекателен и жалок одновременно».

— Неправда. — Эшвин изо всех сил пытался совладать с эмоциями, зная, сколь многое поставлено на карту.

«У тебя есть видение, но нет направления. Ты смело берешь, но ничего не даешь взамен. У тебя есть характер, но нет сознания того, кто ты такой. Ты восприимчив, тебя легко обвести вокруг пальца. Ты — отражение человека, которым ты мог бы стать».

Вода стала черной, такой глубокой и беспощадной, что Эшвин больше не мог видеть свое отражение.

— Ты не я, — через силу бросил он в бездну. — Ты нечто, сотворенное из моих страхов. Я боюсь, это правда, но не тебя, а только того, кем я могу быть.

Он сосредоточился, используя свой дар восприятия, чтобы показать, кем он стал. Вода посветлела — и его отражение вернулось. Оно выплюнуло ему в лицо поток оскорблений, но Эшвин не обратил на них внимания. Он больше не хотел подпитывать свои страхи и самокопание. Вода в колодце окрасилась в яркий сливочный цвет, а оскорбления сменились похвалами. Его отражение едва заметно кивнуло — и колодец пропал, его сменил золотой лик Метатрона.

«Выбор сделан, — сказалМетатрон. Он коснулся коренной чакры Эшвина. — Столпом Суровости некогда правил Руах, но теперь преобладает Столп Милосердия».

Оранжевый свет угас, и колонна Эшвина стала белой. Его сущность слилась с действительностью, как сущность Морган, но — поднявшись к верхней половине Шетлиа, а не опустившись к темной нижней половине.

«Хая».

Метатрон указал на Элиз, и ее желтый свет наполнил пентаграмму.

«Я — Ханиэлъ. Я — Забота».

Ханиэль положил руку на солнечное сплетение Элиз, и мир завертелся.

Элиз лежала в кровати среди кучи подушек. Она обливалась потом и мычала, как животное, а ноги были широко раздвинуты. Вокруг нее суетились люди. Что это было?

Ее тело внезапно сжалось. Волны боли шли от ее раздутого живота. Она удивленно таращилась на свое большущее чрево.

Родовые схватки... больничная роба... она рожает.

Элиз не дали времени осмыслить это. Боль и слезы заместили удивление. Кровь и пот не оставили ей времени на замешательство. Силы были на исходе, и с этим тоже нужно было постоянно бороться. Потуги все продолжались, пока она окончательно не забыла о пентаграмме, архангелах и столпах света. Она могла сосредоточиться только на потугах и стонах, пока маленький комочек жизни не вышел на свет.

Элиз закричала от боли. Ребенок откликнулся тоненьким плачем. После этого перед ней появился Джеймс, улыбаясь, показывая ей их сына. Невероятное счастье затопило Элиз, и она знала, что это любовь — абсолютная, нерассуждающая и цельная преданность своему ребенку. Она потянулась к ребенку, но его забрали.

«Я — Орев Зарак. Я — Противоборство».

Падший возложил руку на ее солнечное сплетение, и тьма пеленой опустилась на ее глаза.

Когда ее взор прояснился, Элиз шла с коляской по аллее. Была ночь. По асфальту был раскидан мусор, и во многих домах по обеим сторонам окна были заколочены фанерой. Она поспешила прочь, ища защиты на хорошо освещенной улице. Ее каблучки стучали по грязному асфальту, и она везла коляску сквозь хаос, отчаянно стараясь поскорее уйти из этого места. Неряшливого вида мужчина в грязных джинсах и фланелевой рубахе выступил из тени. В руке у него был длинный изогнутый нож.

— Не спешите так, дамочка, — сказал он грубо. — Никуда вы не успеете. — Он махнул ножом перед коляской, и она остановилась.

Элиз опустила руку в сумку, чтобы отдать ему кошелек. Вместо него она нащупала гладкий металлический ствол. Она знала, что это револьвер, но продолжала рыться в сумке, надеясь избежать насилия. Но в сумке не было ничего, кроме оружия. Пальцы Элиз сомкнулись на рукояти. Мужчина снова взмахнул ножом и шагнул ближе. Элиз вынула револьвер, щелчком сняла его с предохранителя и прицелилась.

— Пожалуйста, не заставляйте меня стрелять. — Она так дрожала, что даже голос ей едва повиновался.

Мужчина засмеялся.

— Ты правда полагаешь, будто такая тупая курица, как ты, способна меня застрелить? — Он бросился вперед, и Элиз спустила курок.

Выстрел был оглушительным. Пуля попала человеку в плечо, и он упал, выронив нож и ухватившись за раненое плечо. Ее ребенок заплакал. Элиз от ужаса уронила револьвер и бросилась прочь, толкая коляску с опасной скоростью.

Яркие фонари в конце аллеи обещали ей видимость безопасности. Она запыхалась и вспотела, но на этот раз от страха и чувства вины. Элиз почти бежала по улице, желая как можно дальше убежать от насилия. Ее мускулы помнили увесистость пистолета в руке и отдачу в плечо от выстрела.

Ее сознание настигло ее, когда она ждала зеленого сигнала светофора. Она застрелила человека. Элиз Сизон, чья жизнь целиком была посвящена помощи другим, сестринскому делу, наставила дуло пистолета на другого человека.

Ей стало плохо от мысли о том, что она натворила, но другая ее часть так и не раскаялась. Человек угрожал ее ребенку. Насилие ведь можно оправдать, если оно защищает невинных?

Элиз боролась с этой дилеммой, пытаясь доводами разума оправдать свои поступки. Он угрожал самому важному в ее жизни, но кто она была такая, чтобы судить его? Насколько она себе представляла, он мог и не знать других способов выжить, кроме грабежа. И все же как она не могла позволить тогда, так и сейчас она никому не позволит причинить вред своему ребенку.

Метатрон и двое архангелов опустились с крыши здания, выходящего фасадом на улицу.

«Я — Забота», — снова сказал Ханиэль.

«Я — Противоборство», — повторил Орев Зарак.

«Выбирай!» — призвал Метатрон.

— Я не выбираю ни того ни другого.

Элиз взяла ребенка из коляски. Это был мальчик с прямыми волосами, как у Джеймса, и голубыми глазами, как у нее. Дрожа перед грядущей жертвой, она вложила ребенка в руки Метатрона. Это было самое трудное в ее жизни, даже спасать Джеймса от Лилит было не так сложно. Ее трясло от противоречивых чувств, когда она снова заговорила.

— Забота и противоборство могут быть частью человеческой природы, но принятие их — это единственный путь, который ведет нас к будущему.

Метатрон смотрел в ее полные решимости голубые глаза и улыбался.

«Средним Столпом правит Хая», — сказал он, обнимая ее одной рукой.

Желтая колонна Элиз сокращалась, пока две противоположные половины Шетлиа не соприкоснулись. Сияющий дух усилил свое присутствие. Внутри пентаграммы нарастало давление, и ощущение пробуждения стало более мощным, более неотвратимым.

«Нешамах».

Метатрон повернулся к Эрику, и его колонна выросла, наполнив пентаграмму голубым светом. Как и раньше, двое архангелов появились перед ним, ноги скрещены в позе лотоса, руки положены на противоположные колени. Они знаком попросили Эрика сесть, что он и сделал, не зная, на что они опираются в пустоте между двумя половинами Шетлиа.

«Я — Рафаэль. Я — Истина», — сказал архангел справа от него.

«Я — Саммаэль. Я — Ложь», — сказал другой архангел.

Эрик содрогнулся, услышав эти слова. После этого оба противостоящих архангела заговорили в унисон.

«Ты можешь задать нам три вопроса на свой выбор».

Эрик моргнул в замешательстве. После того как он разделил со всеми те испытания, которым их подвергли, он не ожидал, что ему предложат такой выбор. Неужели это уловка? Было ли все дело в том, задаст ли он верные вопросы, или в том, получит ли он верные ответы? Наверное, это и будет его первый вопрос: единственный способ удостовериться.

— Почему мне дается выбор?

«Ты — Нешамах, — ответил Рафаэль. — Высший разум, который отделяет человечество от остального Бытия. Ты понимаешь разницу между правильным и ложным и учишься на своих ошибках. Тебя создали по образу Айн Соф, но посредством Нешамах ты можешь стать чем-то большим, чем одним лишь Его отражением. Вопросы, которые ты задаешь, говорят нам о том, как далеко ты продвинулся».

После заговорил Саммаэль:

«Я однажды уже говорил тебе, что, когда придет время, никому будет не интересно, кто ты такой, интересно будет только твое понимание. Вслушайся в слова Рафаэля. Вот и доказательства, если тебе они нужны. Эти слова — всего лишь данная тебе возможность предать самого себя».

Эрик нахмурился. Казалось, оба говорят правду, но очень уж разнилось сказанное ими. Возможно, все дело было в том, под каким углом зрения рассматривать вопрос. В конце концов, кто-то может верить в то, что нечто есть истина, хотя фактически она таковой не является. Чем тревожиться об истинности, он лучше сосредоточится на точке зрения. Эрик улыбнулся. Он сам их испытает.

— Назовите то единственное, в чем вы друг с другом согласны.

Вопрос застал врасплох обоих архангелов. Они в замешательстве посмотрели друг на друга. Некий молчаливый диалог произошел между ними, после чего они повернулись к нему. Это длилось один краткий миг, но Эрик знал, что одержал маленькую победу.

«Истина и Ложь — это вымысел сознания, старающегося оправдать свои поступки, — сказали они вместе.— У событий есть лишь одно значение — то, которое мы им придаем».

Эрик задумался о тайном смысле этого ответа. Не это ли хотел сказать ему Гордон в прощальном письме? Если в одном этом они сходились, то все эти вопросы были мистификацией, придуманной, чтобы загнать его в капкан Столпов Милосердия и Суровости. Господь не требует истины, Он просто существует, свободный от столь незначительных пут. Поэтому, если он и дальше будет задавать вопросы, он только отдалится от Среднего Столпа. Эрик повернулся, чтобы обратиться к Метатрону, но рука сомкнулась вокруг его горла.

«Задай последний вопрос», — сказал ему на ухо Саммаэль.

— Не буду, — выдохнул Эрик. — Отпусти меня.

«Тебе меня не одолеть. Задавай свой вопрос».

«Саммаэль, — предупредил его Рафаэль, — ты не смеешь. Ты не должен вмешиваться в испытания».

Саммаэль пропустил это мимо ушей.

«Зерно вопроса уже проросло в твоем сознании, Эрик. Спроси о знании, которого ты жаждешь».

Вопрос действительно всплыл на самую поверхность сознания. Он пытался отмахнуться от него, подавить его, но необходимость ответа переполнила его, необоримая и неизбежная. Одно ему так никто и не объяснил, и это разрасталось внутри Эрика, пока необходимость знать не превысила даже необходимость дышать.

Каковы взаимоотношения между человечеством и ангельским сословием?

Каббала показала ему, что человечество страдает, равно как и Падшие, и Ипсиссими. Судьбу изгнанных Адама и Евы повторили и ангелы. Почему таков ход событий и что это значит?

«Да, — возликовал Саммаэль. — Ты хочешь узнать? Тогда говори».

«Метатрон, — запротестовал Рафаэль, — он угрожает испытанию».

Две половины Шетлиа содрогнулись, и молния мелькнула на их поверхности. Колонна Эрика закачалась и потемнела.

«Успокойся, Рафаэль, — сказал Метатрон. — Это часть испытания».

«Ты жаждешь знать, — бушевал Саммаэль в сознании Эрика. — Я чувствую это в тебе. Спрашивай, ибо это в твоем характере!»

Саммаэль принялся трясти Эрика за шею, как тряпичную куклу, словно хотел вытрясти из него слова.

Вопрос вертелся на языке. Эрик не мог больше его сдерживать:

— Что это значит — быть ангелом?

Саммаэль издал ликующий вопль. Он выбросил Эрика из круга света и занял его место.

«Так стой теперь во тьме изгнания и забытого служения! — прогрохотал Саммаэль. — Смотри в лицо вечному равнодушию и страдай от ошибок, совершенных не тобой, и ты познаешь в мельчайших деталях существование Падших. А я теперь займу твое место и умру, после чего вернусь на седьмое небо, которое не сможет больше отринуть меня, пока ты разлагаешься в забвении в Аваддоне. Придите, братья, путь открыт. Займите места Пятигранной каббалы, мы возвращаемся домой».

Лили пришла на место Джеймса, шипя на него и выпуская когти, но не в силах его достать. Столп Сознания защищал его от влияния и Милосердия, и Суровости, и она взвыла от ярости.

Тагирирон бросился вперед за сущностью Морган. Перед ним встал Михаэль, и они сцепились прямо перед ней, ни один не в силах взять верх.

Увидев бесплодные попытки Лилит, Орев Зарак не стал стараться добраться до Элиз, но занял свое место. Гамалиэль дрогнул на своем месте, как будто желая добраться до Эшвина, но Габриэль встал на его пути, весь ожидание. Метатрон мрачно следил за противоборством.

— Остановитесь! — закричал Эрик, и окрик был таким повелительным, что все замерли.

Человеческие и ангельские взоры обратились к нему, балансирующему на самом краю границ Шетлиа, в одном только шаге от кромки Бытия.

— Ты однажды сказал мне, Саммаэль, что мы не такие уж и разные, — сказал Эрик хриплым после попытки удушения голосом. — Что мы связаны воедино теснее, чем мне дано знать. Я вижу теперь и твою правду, и твои уловки. Но ты предал себя, потому что мы оба — дети Господа, и нам отведены определенные места в том замысле, который мы не в силах до конца постичь. Поэтому ты не можешь занять мое место, Саммаэль, точно так же, как я не могу занять твое. Это знание — мой последний дар всем вам.

Эрик рубанул по серебряной нити, связывавшей его с пентаграммой и Пятигранной каббалой. Она лопнула, и он упал в бездну.

«Нет!» — завизжал Саммаэль.

Колонна Эрика сожгла Падшего жестоким беспощадным светом. Фигура, выползшая из голубого сияния, была оборванной дымящейся развалиной, без тени ангельского величия.

Метатрон воздвигся над Саммаэлем, высокий и величественный.

«Разве ты ничему не научился, Саммаэль? У тебя есть вековые знания, но ни капли их мудрости, ибо юноша изрек истину. Все мы дети Айн Соф, и это испытание столь же для тебя, сколь и для них. Вернись на отведенное тебе место и более нас не тревожь».

Метатрон отвернулся от Саммаэля, и Падший растворился в тени, как ему и было приказано. Голубой свет колонны Эрика колебался и мигал, его будто задувало, как пламя свечи ветром. Две половины Шетлиа опасно заколебались в углу Эрика.

Метатрон вернулся на свое место в центре пентаграммы. Испытание завершилось.

«Нефеш и Хая будут главенствовать в следующей эпохе. Творческий дар Руах — это дело веры, а индивидуальность Иехида будет пуста. Интеллект Нешамах будет отсутствовать, его место займет истина».

Метатрон воздел руки и соединил ноги. Обе половины Шетлиа заискрились. Саммаэль все продолжал уменьшаться и исчезать, а Рафаэль увеличивался. Золотистая аура окружила Метатрона, и Древо жизни проступило на его теле.

Древо появилось в виде трех мерцающих столпов, три сефирот сияли над головой Метатрона как звездный балдахин, а пустота Даат вилась под ними. Руки его покоились на четвертой и пятой сефирот, и они явились как крутящиеся маховики энергии, в то время как нижние пять сефирот слагались в крест.

Сефира Морган располагалась у Метатрона на груди. Она выглядела как зияющая пустотой дыра. Желтый огонек смирения Элиз сиял на правой части груди, а истина Рафаэля посверкивала слева. Прямо под сефирой Морган белый свет независимости Эшвина освещал ноги Метатрона. У основания Древа, которое символизировали ноги Метатрона, красный огонь существования Джеймса сиял как пьедестал.

Метатрон закинул назад голову и прокричал громоподобным голосом: «Да будет так!».

И голос, от которого содрогнулась Вселенная, ответил: «ДА БУДЕТ ТАК!».

Божественное присутствие Айн Соф все усиливалось, пока даже архангелы не были вынуждены закрыть глаза перед сиянием Его величия. Каждая часть их тел светилась внутренним светом, осознание Его присутствия было полным и острым. И вот Он исчез без предупреждения, но Его полет они ощущали еще долго. Две половины Шетлиа исчезли. Столпы света погасли, исчезли Ипсиссими и Падшие.

Метатрон оставался на миг дольше, Древо жизни сияло сквозь его тело. Его прощальные слова были обещанием, растворившимся во тьме:

«Да будет так».

 

ДЖЕЙМС

Когда Джеймс очнулся, он знал, что все позади.

В каменном зале было темно, и он толком ничего не видел. Это был первый признак того, что все кончилось. Он сел и попытался проникнуть сквозь тьму посредством своего дара, но эманации силы и формы были такими тусклыми, что он их едва различал.

Было к тому же еще и холодно, поэтому он подтянул свои длинные ноги к груди, обнял их руками и стал раскачиваться, сидя на полу. Ощущение потери захлестнуло его. Что хуже — когда дают то, чего ты не хочешь, или когда это, нежеланное, отбирают, как только ты привык к нему? Только время могло ответить на этот вопрос.

Эмоции кипели в нем. Он продолжал раскачиваться, стараясь справиться с ними. Так много всего случилось, что уйдет немало времени, чтобы во всем разобраться. Воспоминания об испытании тревожили его, но они были слишком свежи и трепетны, и Джеймс отложил их на потом.

Он неуверенно поднялся на ноги. Место между ног, которое, как он теперь знал, было его коренной чакрой, саднило и болело, поэтому идти он мог только враскорячку. Он оперся одной рукой о стену и пошел наугад в темноте к соседнему углу, когда ушиб палец на ноге обо что-то мягкое, застонавшее в ответ.

— Эшвин? Это ты? — Он опустился на колени и помог Эшвину сесть. — Как ты, нормально?

Эшвин попытался ответить, но вместо этого спазм сжал его желудок, и все его содержимое оказалось на Джеймсе и на полу.

— О, спасибо, друг. Надеюсь, тебе полегчало.

— Да, думаю, уже получше, — ответил Эшвин. — Прости за это.

— Не страшно. Ты можешь встать?

— Думаю, да, но мне по-прежнему нехорошо.

— Ладно, только когда снова начнет тошнить, не целься больше именно в меня.

Джеймс помог Эшвину подняться на ноги. Оба они прислонились к стене.

— Нам полегчает, как только мы выберемся наружу.

Джеймс потащил Эшвина за собой, стараясь найти других, ощупывая руками стену. Он остановился, когда нащупал вход в зал.

— Жди здесь. Я найду остальных.

— Точно как в прошлый раз, — сказал Эшвин с усмешкой. Смех был невеселым и неискренним.

— Будем надеяться, что этот раз и в самом деле последний, — сказал Джеймс мрачно.

— Аминь.

Джеймс пошел назад, обходя зал против часовой стрелки, нащупывая свой путь в темноте. Стена внезапно ушла из-под его руки, и он опустился на колени, одной рукой ухватив кого-то за лодыжку.

— Я не сплю, — сказала во тьме Элиз. — Помоги мне встать. — Он поставил ее на ноги и сжал в крепком объятии. — Я так рада, что все позади, — промурлыкала она на его груди.

Джеймс погладил ее по голове. Это было естественно — как обещание всего, что ждет их в будущем.

— И я рад. Мой дар угасает.

— И мой, — сказала Элиз. — Но мы сделали верный выбор.

— Да, правда, — подтвердил Джеймс. — Лучший из возможных.

— Морган будет расстроена. Для нее все прошло не очень-то гладко.

— Да, знаю, но я больше волнуюсь за Эрика.

— О, бедный Эрик, — промолвила Элиз, и у нее перехватило дыхание. Она содрогнулась и уткнулась в голую грудь Джеймса.

— Пойдем, надо найти его и убираться отсюда.

Элиз хлюпала носом, но он почувствовал, как она кивнула.

Они нашли неподвижное тело Морган в следующем углу. Элиз погладила ее по щеке, и та резко проснулась, неровно и порывисто дыша.

— Все хорошо, Морган, — сказала Элиз. — Это всего лишь я.

— Я подвела вас, — сказала Морган убитым голосом. — Я была такой эгоисткой.

— Ш-ш-ш, все уже прошло.

— Во мне такая пустота. Это ужасно.

— Это ощущение пройдет, — сказал Джеймс. — Ты разве не чувствуешь, как оно исчезает?

— Я... думаю, да.

— Ты можешь подняться? — спросил Джеймс. — Я думаю, нам всем станет легче на открытом воздухе.

— Да.

Джеймс оставил Морган с Элиз и нащупал дорогу к последнему углу.

— Эрик? Ты меня слышишь?

Ответа не последовало, но Джеймс обнаружил, что Эрик, съежившись, лежит на полу. Его очки упали рядом, и Джеймс положил их ему в карман.

— Пусть с тобой все будет в порядке, пожалуйста. — Джеймс склонился над лицом Эрика, чтобы услышать дыхание, но не услышал ни звука. — Проснись, Эрик.

Эрик не откликнулся. Что-то рушилось внутри Джеймса.

— Джеймс, — позвала Элиз, — неси его к нам. — Ее голос был тверд, несмотря ни на что, и это придало Джеймсу сил.

— Правильно, — сказал он, глубоко вдохнув, чтобы успокоиться. Он перекинул Эрика через плечо, как спасатель-профессионал, после чего с трудом пошел обратно к каменной двери и дальше за своими друзьями по туннелю.

Они шли молча, лишь предупреждая иногда друг друга о торчащих тут и там камнях. Низкий потолок все время заставлял Джеймса наклоняться, и в конце концов ему ничего иного не осталось, как наполовину волочь за собой Эрика по полу. Эшвин остановился, чтобы помочь ему, и вместе они стали управляться много лучше.

Туннель посветлел, и Джеймс стал различать две темные тени девушек, шедших впереди. Они дошли до ступенек и, тратя последние силы, поднялись под ним к неласковому холоду ночи. Облака частично скрывали луну, и свежий запах дождя поселился в развалинах. Лунный свет соткал на земле лоскутный ковер из теней, а холодный ветерок заставил Джеймса поежиться.

— Положите его вот там, — сказала Элиз, указывая на лужайку мягкой травы.

Эшвин и Джеймс повиновались; Джеймс уже стучал зубами от холода.

Элиз склонилась над Эриком, ее сестринский опыт пришелся как нельзя кстати. На вид он не был ранен, насколько мог судить Джеймс. Ни единого синяка на горле — ни следа от попытки удушения, предпринятой Саммаэлем. Элиз засучила его рукав и попыталась нащупать пульс.

— Его больше нет, — наконец сказала она сквозь слезы.

Трое остальных опустились на колени у тела, объединенные своей скорбью. Морган отчаянно зарыдала, и Джеймс задумался, о ком она на самом деле горюет. Эшвин все качал головой и держал холодеющую руку Эрика с яростной силой. Что до Джеймса, он впечатывал облик Эрика в свою память, давая клятву никогда его не забывать.

— Он победил их, — сказал Эшвин. — Он был слишком умен. Видели вы их лица, когда он их спросил о том единственном, в чем они согласны друг с другом? Вот поэтому Саммаэль и заставил его задать тот последний вопрос. Он был слишком умный.

— Я думаю, Саммаэль уже расплачивается за это, — заметил Джеймс.

— Как-то Эрик разгадал, что ангелов тоже испытывают, — добавила Элиз, в чьих глазах светилось удивление.

— Он знал! — Эшвин ударил кулаком по земле. — Эрик знал, что нечто подобное произойдет. Он с самого Храма знал, что как минимум одному из нас не суждено вернуться, точно как в каббале Чизвиков.

— Почему непременно должно быть так? — печально спросил Джеймс.

— Только Эрик мог бы объяснить тебе это, — сказала Морган. Она выглядела изможденной, будто из нее вынули всю душу. — Как же мы без него?..

— Я не знаю, — содрогнувшись, сказал Джеймс, — но как вы думаете, он бы не возражал, что я возьму его куртку? Я напрочь замерз.

— На, возьми мою. — Морган сняла с себя куртку и отдала ее Джеймсу, и тот с благодарностью ее принял.

— Но штаны мне все же не помешают.

— Они так и лежат там на тропинке, — ответил Эшвин отсутствующим тоном.

Он глубоко вздохнул, и воцарилась тишина.

— Нам нужно похоронить Эрика здесь, — наконец сказал Эшвин. — Никто его не потревожит, и так будет лучше.

— Я согласна, — сказала Элиз. — Мы не можем забрать его с собой.

— Но что же нам делать? — истерично воскликнула Морган. — Мы не можем просто вернуться в Лондон без него. Кто-нибудь станет задавать вопросы.

— Ты полагаешь, что мы вернемся? — возразил Джеймс. — Вы и вправду хотите вернуться к своей прежней жизни после всего, что произошло? Лично мне не особенно-то есть к чему возвращаться. Ни работы, ни дома, зато можно огрести полгода тюрьмы. Я согласен с Эшем. Давайте похороним Эрика здесь, а потом уничтожим наши досье в гостинице Чизвиков, чтобы не осталось никаких официальных данных о нашем существовании. Мы можем зажить новой жизнью, начать с чистого листа. Что скажете?

— Это... увлекательно, — признала Морган, — Меня больше не интересует карьера психолога после всего, что случилось. Но что будет с нашими семьями и друзьями? Мы не можем просто исчезнуть.

— Не насовсем, это правда, — согласился Джеймс. — Но ты можешь покопаться в памяти нескольких человек, может, вложить им ложные воспоминания, скажем об автомобильной аварии, и потом просто остаться частью прошлого. Сотни, если не тысячи людей исчезают в Британии ежегодно.

— Но мы же не поступим так с самыми близкими? — спросил Эшвин. — Им ведь мы можем раскрыть секрет.

— Конечно, — ответил Джеймс.

— Нет, — ответила Морган. — Мой дар истощается, как вы сами говорили. Это невозможно.

— Но может стать возможным, — заспорил Эшвин. — Гордон и Марджи проходили Испытание Столпов, а их дар остался в силе. Может быть, есть способ как-то его возобновить. Какими-нибудь тренировками, скажем. Но для этого нужно будет отправиться обратно в Храм.

— Нет, мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь, спасибочки, — сказала Морган. — Больше никогда.

— Морган, Эрик мертв, и мы никогда от этого не избавимся, — произнесла Элиз. — Храм, быть может, наша единственная надежда залечить эту рану. Я знаю, что уже не смогу вернуться к прежней жизни. Я не вынесу обыденности после всего, что мне довелось увидеть.

Темные глаза Морган наполнились слезами, и она встряхнула головой.

— Да, и я не смогу. — Ее тело содрогнулось от глубоких рыданий.

— Нам не обязательно принимать решение прямо сейчас, — сказала Элиз, привлекая Морган в свои объятия.

Джеймс встретился глазами с Эшвином.

— Нужно что-то, чем мы будем копать.

Эшвин кивнул и огляделся в поисках какого-нибудь подобия лопаты. Элиз увела Морган подальше от тела Эрика, на минуту оставив Джеймса наедине с ним. Он посмотрел в небо, потом оглядел прогалину.

— Я знаю, что ты где-то рядом, Эрик, — ласково промолвил Джеймс. — Ты слишком умен, чтобы бессмысленно погибнуть. Где бы ты ни был, да благословит тебя Господь, мой друг; мы будем по тебе скучать. Подожди нас. Не так уж нескоро мы снова будем вместе.

Джеймс вынул очки из кармана своего друга и надел их на него. На миг ему почудилось, будто дух Эрика стоит рядом с ним в знак сочувствия. Снова подступили слезы, но их удержало сознание того, что Эрик не ушел. Не насовсем.

Эшвин вернулся с острым камнем и несколькими палками. Общими усилиями они вырыли яму, достаточно большую, чтобы в ней поместилось тело Эрика. Земля была мягкой после прошедшего дождя, но они все равно продвигались небыстро.

Элиз вернулась с Морган, и обе казались спокойнее после того, как побыли вместе. Обе они поцеловали Эрика в лоб, и Морган коснулась пальцами его коротких волос. Джеймс и Эшвин подняли тело Эрика и подтащили его к неглубокой могиле. Опускали его, держа под руки. Это было странно, но действенно.

— Это неправильно, — сказала Элиз. — Он заслуживает большего.

— Может быть, вы не откажете мне, — сказал чужой голос. Рид выступил из теней; его темная кожа сливалась с ночной тьмой.

— Ты! — сказал Джеймс.

Это звучало почти обвинением.

— Да, я. — Рид подошел к краю могилы и посмотрел вниз, на Эрика. — Это естественно, что вы сейчас скорбите, но вы должны понять, что его жертва была необходима.

— Мы — должны? — иронично уточнила Элиз.

— Я знаю, вам это кажется непереносимым и несправедливым, но Эрик знал, что кто-то из вас должен быть принесен в жертву испытанию, чтобы крепче связать остальных. Так было со всеми остальными Пятигранными каббалами. Ипсиссими сказали ему об этом, и он принял на себя ответственность. Равной его уму была только его храбрость.

— Но я все так же не понимаю зачем, — возразила Элиз. — Зачем он должен был умереть?

Рид улыбнулся. Легко было забыть, кто он на самом деле, когда он улыбался.

— Элиз, для этого тебе нужно будет понять то мое воплощение, которое есть Метатрон, представитель Сознания, а это займет у нас много-много лет. — Он поднял руку, чтобы Элиз не возражала. — Но я постараюсь. Когда Саммаэль попытался занять его место, у Эрика не было иного выбора, кроме как помешать ему исказить испытание. Он решил сделать это, шагнув с края Шетлиа, самой грани Бытия. Раз Нешамах внезапно не стало, Шетлиа в ответ очистила его колонну. Поэтому Саммаэля вытолкнуло из света, и Эрик восторжествовал.

— Но почему он погиб? — спросил Эшвин. — Это ведь должно было быть только испытание. Уравновешивание весов. Оно не должно было стоить ему жизни.

Рид посмотрел себе под ноги.

— Боюсь, один человек из Пятигранной каббалы всегда приносился в жертву, иногда даже не один. Хотя ни один не заходил так далеко, как Эрик. Его дух заточен в Аваддоне, и ему понадобится какое-то время, чтобы найти дорогу домой.

— Ты хочешь сказать, он в аду? — спросил Джеймс.

— Нет, не в том смысле, который подразумеваешь ты. Аваддон — это не столько место, сколько пространство между мирами. Оно не существует в том смысле, который поняли бы вы, потому что его создали, чтобы не дать возможности Падшим облекаться в свои истинные тела в вашем мире. Но, как я сказал, он не сможет запретить духу Эрика отыскать путь домой. И Падшие не смогут причинить ему вред, потому что он владеет мощью Саммаэля, пока не найдет выход оттуда.

Минуту-другую они переваривали это молча.

— Если вас это утешит, — продолжил Рид, — его самопожертвование определило следующую эпоху развития человечества. В ней будет гармония между физическим и духовным, это будет время истины и доверия, но ценой индивидуальности. Это будет золотой век для людей.

— И все равно он слишком дорого за это заплатил, — сказал Эшвин.

— Да, я могу понять, почему вы так считаете, — согласился Рид. — Идите в Храм Просветляющего Восхода. Вы больше не увидитесь с Ипсиссими, но другие адепты ждут вас. Они излечат ваши раны, телесные и иные, и они могут научить вас, как обрести былую силу в таинствах, если вы этого пожелаете. Но знайте... — выражение лица Рида ожесточилось, и та его часть, что звалась Метатроном, на время засияла, — цикл не завершен. Только две части человеческой души примкнули к Среднему Столпу. Испытания продлятся, пока не примкнут все пять. И этот день станет концом того мира, который мы знаем, и началом чего-то нового. Мне нужно теперь вас оставить, но я полагаю, что мы встретимся вновь, когда следующая каббала предстанет перед испытанием. Прощайте.

Рид повернулся и пошел прочь. Решительный разворот его плеч и упругая походка отметали возможность дальнейших разговоров. Миг спустя он исчез, будто скрывшись под завесой небытия.

Джеймс взглянул на покоящегося в земле Эрика. По телу разливалась тяжелая усталость, но он уже забрасывал тело друга землей. Эшвин помогал ему, а Элиз и Морган стояли у кромки могилы немыми свидетелями. Они все молча попрощались с Эриком. Из камней давно разрушенных стен Джеймс и Эшвин сложили пирамиду на могиле Эрика, чтобы запомнить это место.

Еще одна тайна, еще одна жертва, принесенная земле.

К тому времени, как Джеймс с Эшвином закончили, восток озарился рассветными красками. Подобающий салют павшему, подумал Джеймс, после того, что они пережили, и того, что готовило им будущее.