РИЧАРД

Те чувства, которые испытывал Ричард, входя в зал Великой Пентаграммы, так и не стали для него привычными за годы служения. Да и как можно к такому привыкнуть, если сам воздух искрится чистотой, а под ногами — освященная земля... Каждый шаг каббалистов ощущался как осквернение этой чистоты.

В зале высились пять огромных колонн, поддерживающих высокий потолок. Пол был из синевато-серого сланца. В таком огромном помещении только с высоты птичьего полета можно было сложить узоры на полу в громадный рисунок. Великая Пентаграмма была единым монолитом из обсидиана, отполированного до ослепительного блеска, из каждого угла фигуры вздымалась колонна. Древнеарамейские буквы покрывали его поверхность, и в некоторые моменты, которых Ричард никогда не мог предугадать, они светились загадочным светом. Говорили, что изнутри можно обнаружить и другие символы — те, что недоступны свету дня. Милосердие и Суровость, присутствие и отсутствие, равновесие Древа жизни.

Это Ричард постигал... и немного большее. Идеальные пропорции Великой Пентаграммы были источником ее силы. Каждая сторона была ровно в десять пядей, и каждый угол был ровно в сто восемь градусов. Заклинания и молитвы на арамейском замыкали внешние границы, храня ее неприкосновенность.

Так же было и с его каббалой, его братьями в таинствах. Группу могли составить только пять человек, каждому был дан один из даров таинств. Так же, как и пентаграмма, которая образовывалась только с помощью пяти линий, начинавшихся там же, где они и заканчивались.

Ричард с остальными каббалистами стоял в ожидании в центре Пентаграммы, и каждый смотрел на свою, предназначенную только ему колонну. На людях были простые черные мантии, напоминающие о тех ушедших днях, когда накидки с капюшонами скрывали адептов веры от преследования. Настали времена большей терпимости, но древние традиции и обязанности сохранились.

Звук тяжелых дубовых дверей, открывающихся в дальнем конце зала, прервал раздумья Ричарда. Ипсиссими — главенствующие над членами древнего ордена — выступили из тьмы. Все они были в искрящихся парчовых ризах, а лица невозможно было разглядеть под белыми кружевами вуалей. Опоясывающие их плетеные золотые кушаки были единственным, что указывало на высокий ранг. Длинные подолы риз создавали впечатление, что люди скользят по полу, распределяясь по кругу, становясь по углам Пентаграммы, каждый у своей колонны. Не было слышно звука шагов по изразцам, поэтому Ричард считал: под ризами скрываются босые ноги.

— Мы — Ипсиссими, Пятиугольный венец Просветляющего Восхода. Мы — хранители Древа жизни, и мы будем заботиться о нем до возвращения. Это наша цель, Великая реставрация — наша работа.

Их голоса лились странной мелодией, слова были наполнены силой. Их речь звенела в плотной тишине зала, и казалось, что звон скрывает еще один пласт смысла, который Ричард чувствовал, но не понимал.

Ричард с остальными членами своей группы преклонил колени в знак почтения. Ипсиссими повернулись лицом к колоннам. Из складок их одеяний появились стальные кинжалы. Их рукояти были просты и полностью лишены орнамента, но остро заточенные грани сверкали в отблесках свечей. Ипсиссими разом подняли кинжалы к своим лбам острием вверх.

— ATE.

Заклинание отдалось во всем зале. Каждый из них перевернул лезвие и опустил к паху острием вниз.

— МАЛКУТ.

Это прозвучало уже громче, и эхо продержалось дольше, чем в первый раз. Звук прошел сквозь тело Ричарда, и у него заломило зубы. Каждый из Ипсиссими описал клинком круг по часовой стрелке к правому плечу.

— Ве-ГЕБУРА.

Клинки сверкнули в полукружии против часовой стрелки и замерли у левого плеча.

— Ве-ГЕДУЛА.

Перехватив рукояти, они сделали выпад кинжалами.

— Ле-ОЛАМ.

И наконец они погрузили кинжалы в колонны.

— Аминь.

Голубое пламя появилось возле ног Ипсиссими и лизнуло их одежды. Они не обратили на это внимания — и повернулись к Ричарду и его соратникам по каббале.

— Призываем тебя, Малаим, И Элоим, Бене-Элохим, И Херувим, Скрепленные Ишимом, Храните нас во имя Его.

Пентаграмма, вспыхнув, ожила. Синее пламя выхлестнуло по внешним краям Пентаграммы, и колонны преобразились из обычного камня в лучи ангельского света. Ричард сосредоточился на предназначенной ему колонне. Камень будто подернулся ультрамариновой дымкой, цветом Тифэрэта, шестой сефиры Древа жизни. Он хоть на миг попытался увидеть Малаима, ангельское воплощение, приданное Тифэрэту, во внутреннем вихре колонны, но свет был слишком ярок для его смертных глаз.

— Свершилось, — в унисон молвили Ипсиссими. — Четыре мира слились воедино против вторжения. Говорите, не опасаясь, что услышат непосвященные.

Ричард и остальные члены каббалы сняли капюшоны, открыв лица, но Ипсиссими остались невидимыми за своими тонкими кружевными вуалями.

Гордон сделал небольшой шаг вперед, на это ему давали право его возраст и старшинство по рангу.

— Досточтимые Ипсиссими, мистические печати, хранившие Священную реликвию, сломаны. Таинства потревожены новым составом каббалы, который был вызван на испытание.

— Время пришло, — согласно молвили Ипсиссими. — Они — следующая Пятигранная каббала, и Пресвятой готовится снова стать судией детей Его.

— А какова наша роль в испытаниях, о Досточтимые? — спросил Гордон. — Были ли мы правы, скрыв от них правду?

— Вы правильно стремитесь оберегать их, потому что вы должны хранить их до времени испытаний. Они скоро станут владеть таинствами и привлекут к себе также внимание сил Суровости.

— Можете ли вы нам помочь? — спросил Гордон, как было оговорено ранее. — Можем ли мы воззвать к защите Храма?

— Этого вы не можете сделать. На Пятигранную каббалу не должны влиять ни Милосердие, ни Суровость, чтобы у ее членов остался шанс избрать путь Сознания. Так устроено Древо жизни.

— Нам не выстоять в одиночку, — сказал Ричард, нарушая протокол, — Простите меня, но вы это знаете. Вспомните сожжение Руклинского собора. Когда приспешники Суровости штурмовали ров, орден решил не вмешиваться. Каббалистический пентакль Эдвина перестал существовать вместе со всем накопленным знанием. Вы должны нам помочь уберечь новых членов пентакля от бед, пока не придет их время.

— Если мы пойдем на это, мы поставим под удар само испытание, ради которого они появились на свет, Ричард Таллис. Именно их сила привлекает к ним прислужников Суровости. Научите их контролировать дарованные им таланты — и вы сможете избежать опасности.

— Разумеется, мы сможем воспользоваться Храмом как последним прибежищем? — спросила Рейчел. — Выдать их слугам Суровости было бы куда хуже.

Ипсиссими смолкли на мгновение, хотя Ричард чувствовал, что они совещаются между собой. И вот они снова заговорили.

— Придет время, когда вас спросят о том, о чем вам запрещено говорить. Придет время, когда знания и опыт покинут вас, когда распадется ваш пятигранник и все вокруг будто померкнет. Придите к нам в ту пору, но не прежде. Поступив иначе, вы создадите почву для вражды между силами Милосердия и Суровости, которая не по силам этому хрупкому миру.

— Мы поняли вас, — сказал Гордон.

— Понять не достаточно. Гордон Чизвик, станешь ли ты наставником тому, кто зовется Эриком, до поры его испытаний?

— Стану, — ответил Гордон звучным глубоким голосом.

— Марджори Чизвик, станешь ли ты наставницей той, кто зовется Элиз?

— Стану, — ответила она серьезно, но с мягкой улыбкой.

— Рейчел Азура, станешь ли ты наставницей тому, кто зовется Джеймсом?

— Да. — Спокойная констатация факта была характерна для нее.

— Поррик Макговерн, станешь ли ты наставником тому, кто зовется Эшвином?

— Я им стану, — ответил Поррик, хотя его голос выдавал беспокойство.

— И Ричард Таллис, станешь ли ты наставником той, кто зовется Морган?

— С радостью.

— Быть посему. Разыщите своих подопечных и расскажите им то, что позволяют вам ваши обеты. Берегите их до зимнего солнцестояния, когда миры столкнутся и око Пресвятого взглянет на нас.

Ипсиссими извлекли кинжалы из колонн ангельского света, и те мгновенно обратились в обычный камень. Синий огонь Великой Пентаграммы обратился в угли, слабо светящиеся во время исхода Ипсиссими, которые скользили белыми тенями в мире тьмы.

Место было неподходящим, чтобы обсуждать согласие, которое они с таким трудом добыли у Ипсиссими. Но Ричард бросил взгляд, в котором сквозило облегчение, на Поррика и Рейчел, более молодых собратьев по каббале. Он держался молодцом, но, несмотря на это, страх лишь сгустился и поселился еще глубже в его душе.

 

ЭШВИН

Эшвин всматривался в свое отражение в темной стеклянной стене офиса. Может быть, такое впечатление создавал полумрак — большая часть люминесцентных ламп была выключена, — но выглядел он изможденным и усталым. Было поздно, почти все ушли домой. К сожалению, у него была срочная работа. Все равно ее невозможно было выполнить в срок, но все же дом нынче был для него непозволительной роскошью.

Две прошедшие в «Персепшн» недели были невыносимы. Кин загружал его работой, подбрасывая по новому проекту буквально через день. Он их все выполнил и даже смог завершить несколько прежних проектов, порученных лично ему, и у него еще оставалось время для рисунков и набросков, для которых он даже не прибегал к трансу.

Но эта феноменальная работоспособность далась ему недешево. Он настолько устал, что даже перспектива щедрой премии не уберегла бы его от переутомления, если бы он попытался продолжить работу в том же темпе.

Эшвин закрыл на миг глаза и позволил себе отвлечься от работы. Он вспомнил о простых и понятных годах детства.

Он в зоопарке. Отец, высокий, статный, с крупными руками, подводит его к каждой клетке и называет обитателей. Эши топал за ним с широко распахнутыми глазами, восхищаясь многообразием жизни.

Отец рассказывал ему, как каждое животное приспосабливается к своей среде, использует свои уникальные навыки выживания, но как при этом все они зависят друг от друга. Это было простое объяснение устройства экосистемы, как понял потом подросший Эшвин, но тогда он этого не понимал.

Они вошли в павильон, где содержались ядовитые змеи и пауки, рыбы, выглядящие как камень, и медузы, способные убить безвольными на вид щупальцами. Отец сказал, что и им есть место в Божьем замысле, но Эши боялся этих гадких тварей.

Он смотрел, как кормят скорпиона. Его спинка была темно-шоколадной, под цвет земли в террариуме. Отец рассказал ему о покровительственной окраске, но это только больше встревожило Эши. Зачем это Богу прятать таких опасных существ?

Брюшко скорпиона было темно-бордовым, но внимание малыша, смешанное с восхищением и ужасом, было приковано к изогнутому смертоносному хвосту. Какие-то истины не нуждались в пояснениях: даже если бы он никогда не видел скорпиона, инстинкт подсказал бы ему, откуда исходит опасность.

В террариум бросили кузнечика. Эши с ужасом смотрел, как скорпион метнулся к жертве и поймал ее, ухватив клешнями и жаля хвостом. Он заплакал, не в силах принять объяснения отца о «законах природы».

С того момента Эши осознал, что мир может быть жестоким и опасным, и все его последующие открытия не изменили этого убеждения...

Его сны наяву оборвались внезапно. Эшвин сильно вспотел, несмотря на кондиционер, сердцебиение его участилось. Воспоминание было настолько живым, ощутимым, будто он только что прожил это время заново. Он почти почувствовал тяжесть отцовской руки на своем плече.

Но это было невозможно. Папа умер больше четырех лет назад, и Эшвин тосковал по нему так же сильно, как если бы это случилось вчера, — время не залечило эту рану. Много месяцев после папиной смерти Эшвин приходил к нему на могилу и говорил с памятником, обрисовывал проблемы, обсуждал пути их решения, точно так же, как они разговаривали до его ухода. Со временем он устал от безответных бесед и от надежды, что за его преданность ему воздастся каким-нибудь сверхъестественным образом. Оглядываясь в прошлое, он понял, что потерял не только отца — часть его уверенности в себе ушла вместе с ним, и никакие здравые рассуждения не смогут ее заменить.

Он впал в мрачное настроение, что всегда означало одно — пора идти домой.

У Элиз в больнице ночная смена, значит, ему предстоит готовить ужин самому. Чем дольше он задержится, тем более вероятно, что еду придется заказывать навынос в ресторане, а с деньгами сейчас напряженно — с тех пор, как они одолжили Джеймсу две тысячи соверенов. Он подумал, не позвонить ли ему в больницу Элиз, просто чтобы услышать ее голос, но потом отговорил себя. Элиз почувствует его настроение и встревожится, а она и так в последнее время много переживает.

Что-то промелькнуло по полу его офиса.

Эшвин замер и задержал дыхание. Он расслышал легкий шуршащий звук, явно издаваемый кем-то маленьким и юрким, бегущим по бумагам. Дежавю накрыло его, словно ледяная волна, потрясение было нешуточным. Перед его мысленным взором промелькнули клешни и хищно изогнутый хвост.

Эшвин подобрал под себя ноги и осмотрел ковер. Ничего, кроме притаившейся в засаде тишины. Он проверил стол, ничего не нашел, но инстинкт просигналил: «Опасность». Эшвин оттолкнулся ногами от стола и, отъехав в кресле, проверил место, на котором только что сидел. Ничего.

Что это с ним приключилось?

Это было нелепо. Он стоял посреди комнаты, оглядывая ее не будучи в силах отогнать видение. Отражение в стеклянной стене его офиса напомнило ему напуганного ребенка. Эшвин фыркнул от отвращения.

— Вот что бывает, когда переработаешь, — сказал он вслух.

Эшвин запер дверь на ночь и пошел мимо опустевших столов и кабинетов, не глядя по сторонам. А после его ухода в офисе осталось нечто — наблюдающее и выжидающее.

Ключ повернулся в замке, и Эшвин приналег на дверь, потому что она туго открывалась в холода. В прихожей горел свет, и телевизор тоже работал, что было странно, потому что Элиз должна была быть на работе.

— Ау! Элиз, это ты?

Она появилась на верхней площадке лестницы, закутанная в его халат.

— Привет.

— Почему ты дома? Я думал, ты сегодня работаешь.

Ее светлые кудри были убраны, так она обычно причесывалась для работы, но, поднявшись по ступенькам, Эшвин заметил, что глаза у нее покрасневшие.

— Что случилось? — спросил он, обнимая ее.

Она тоже обвила его руками и зарылась лицом в его пиджак.

— Я не знаю, что со мной не так, — сказала она, подавив рыдание.

— Так что стряслось?

— Она отправила меня домой, — сказала она ему в плечо.

— Кто?

— Камилла, старшая сестра.

— Почему?

— Просто отправила.

— Ну ладно. Выкладывай. — Он мягко ее встряхнул.

— Я не могу этого объяснить, — сказала Элиз сквозь слезы.

Эшвин знал ее достаточно хорошо, чтобы понять — ничего вразумительного он от нее не добьется, пока она не успокоится.

— Ладно. Давай я налью тебе чаю.

Он повел ее в кухню, поставил чайник и протянул ей салфетку. Вместо протянутой салфетки она взяла всю пачку и слабо ему улыбнулась.

— Как прошел твой день? — спросила она, перед тем как высморкаться.

Он засмеялся:

— День был долгим. И тебе придется как следует постараться, чтобы отвлечь меня от него.

Он налил чаю им обоим и повел ее в гостиную. Они вместе сели на диван, и Элиз пила чай, постепенно приходя в себя.

— Меня отправили домой, потому что я была расстроена, — сказала Элиз, отводя глаза от Эшвина.

— Ну, ты в последнее время и вправду не в настроении, — осторожно подтвердил Эшвин. — И чересчур чувствительна. Катрина, одна из моих бывших коллег, пережила в свое время подобное. Пару недель спустя оказалось, что она беременна. Ты не думаешь... ну, ты поняла. — Он умолк, вопросительно пожав плечами.

Элиз засмеялась, но без особой веселости:

— Не волнуйся, Эш, проблема не в этом.

— Ну ладно, а в чем же тогда?

— Я не уверена, что смогу объяснить. — Элиз сжала чашку в ладонях. — Я не то чтобы не в настроении, это как будто... — Элиз взглянула на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых застыло трогательно-ранимое выражение. — Ты сочтешь это бессмыслицей.

— Продолжай. — Не понятно почему Эшвин вдруг напрягся из-за переменившегося тона их беседы.

— Мои настроения меняют другие люди. Как будто я впитываю их эмоциональные колебания или что-то в этом духе, — сказала Элиз. — В больнице столько горя. Я чувствую его повсюду. Оно так ощутимо, что я почти могу его потрогать — боль, отчаяние, страх забивают все прочие эмоции. А сегодня вечером я отнесла кое-какие медикаменты и разговаривала с Дженис в отделении скорой помощи, когда спасатели провезли кого-то в операционную. Его даже не успели переложить с носилок. Кажется, попал в аварию. Повсюду кровь. Это было ужасно.

— Но ты это видела и раньше. Почему это так взволновало тебя теперь?

— Дело не в боязни крови. — Она подалась к нему, и лоб ее прорезали морщины, пока она подбирала нужные слова. — Я стояла в паре метров от стола, чтобы не мешать им работать. Я хорошо его рассмотрела, когда с него срезали одежду. Внезапно вокруг его тела появился свет. Какое-то слабое синеватое свечение. Оно исчезло, когда я посмотрела прямо на него, но если я смотрела чуть в сторону, оно возвращалось. Аура, или как там ее назвать, стала меркнуть. Она стала молочно-голубой, как дымка, потом замерцала крошечными искрами. Они сверкали серебром и исчезали одна задругой. Я не знаю, сколько это продолжалось, несколько минут, не больше. Они вызвали врача, но та пришла слишком поздно. Свечение померкло, а бледный туман поднялся над его телом и... мне кажется, рассеялся. Пару секунд спустя спасатели прекратили реанимацию.

— Что ты хочешь сказать? Что ты видела его дух или что? — Страх снова скрутил внутренности Эшвина в тугой узел, отчего его вопрос прозвучал грубовато и с недоверием.

— Эш, тот человек умер, и я это видела. Я видела, как его душа покинула тело.

— И ты кому-то об этом рассказала?

— Нет, конечно нет. Но мне стало не по себе. Этот человек был молод, и я видела, что он совсем не успел пожить. А я ничем не могла помочь. Я заплакала и не могла остановиться, даже зная, что старшая сестра не спускает с меня глаз. Часть его горя перешла ко мне, как мне кажется, потому я и не могла успокоиться. Тогда меня отправили домой, а теперь я не хочу туда возвращаться. Никогда.

— Тсс! Хватит! Ты просто устала. Завтра тебе будет лучше. Он гладил ее по голове и думал, стоит ли рассказать ей о своем видении. Нет, это не лучшая идея; ее сейчас нужно убаюкать и успокоить, а не рассказывать о надуманных детских страхах.

К тому же происходило что-то странное, и, пока не станет ясно, что это такое, Эшвин не хотел придавать неизвестному явлению силу, признавая его существование.

 

ДЖЕЙМС

Ветер был такой сильный, что дождь косыми струями хлестал Джеймса, с головой спрятавшегося в свое поношенное пальто. Он предпочел бы провести вечер в каком-нибудь уютном пабе, но в поисках работы вынужден был покинуть свою скромную квартирку.

На метро он добрался до Ковент-Гарден, вышел на темную ветреную улицу и пошел в «Лаундж», по направлению к Темзе. Если бы он прислушался, то расслышал бы печальный плеск реки неподалеку.

В «Лаундж» частенько захаживали молодые актеры, чтобы напомнить о себе и, если повезет, найти работу. Официально это не было место для найма, но молодые полные надежд таланты всегда появлялись там.

Джеймс был не новичок в этой среде и знал, что все устроено иначе. Шансы — у тех, кто знает нужных людей, и у тех, у кого есть наставник — корректная формулировка, означающая готовность переспать с кем-то из влиятельных людей. Если и там не обломилось, то оставалась слабая надежда познакомиться с продюсером через знакомого знакомых.

Серебристый звонок блеснул в свете уличного фонаря возле обычной на вид двери. «Лаундж» располагался в подвале, так что никогда не догадаешься о его существовании, пока кто-нибудь не приведет тебя туда. В актерской профессии абсолютно все зависит от нужных знакомств.

Джеймс нажал на кнопку звонка и улыбнулся в камеру видеонаблюдения. Ларри вспомнит его, хотя последний раз он приходил довольно давно. У этого парня фотографическая память на лица. Видно, потому он и служит охранником на входе. И еще потому, что может быть невероятным грубияном. Мужской голос сказал:

— Да?

Искаженный динамиком, голос звучал грубо и хрипло.

— Ларри, ты как? Впусти меня, друг. Тут чертовски холодно.

— Без проблем, мистер Стиплтон. Заходите, пожалуйста. Дверь щелкнула, и Джеймс пошел по узкой лестнице вниз к гардеробу.

— Как дела, Джеймс? Давно не виделись.

Ларри был парень видный — в ширину почти такой же, как в высоту. На нем был стильный черный костюм и серебряная цепь на шее, которую Джеймс втайне считал немного педерастическим атрибутом. Впрочем, бритая голова и руки в татуировках говорили, что с этим парнем лучше не шутить.

— Да неплохо, спасибо, друг, — ответил Джеймс. — Выпал ненадолго из привычного круга. Решал всякие вопросы, понимаешь ли.

— Слышал про это. — Ларри гнусно ухмыльнулся. — Видно, такая судьба была у той телефонной будки.

— Угу. Знаешь, я не хочу, чтобы все про это узнали. Может помешать мне получить новый ангажемент.

— Может, да, а может, и нет. — Ларри почесал подбородок. — Иногда дурная репутация может открыть нужные двери. Вам теперь есть чем похвастаться, почему бы не воспользоваться шансом?

А это была мысль.

— Да. Спасибо за подсказку.

— А в остальном все хорошо? — Ларри поглядел на него. — Вы какой-то бледный. Больше обычного.

— Мне не по себе последние две недели, — признался Джеймс. — Никак не избавлюсь от проклятого кашля. Видно, из-за загрязненного воздуха.

— Пора бросать курить, друг. Давайте возьму ваше пальто.

— Спасибо. Никто важный сегодня тут не объявлялся?

— Есть немножко, — ответил Ларри. — Энтони Кингстон тут. А еще Мэл Кромптон, хотя она здесь с компанией, так что подобраться к ней, наверное, будет непросто. Нужна работа?

— Ага. Я играл в пьесе в театре Буш, в Сток Ньюингтон, но — месяц тому назад. Мне бы подобраться поближе к театрам Уэст-Энда, если это возможно. Чем нынче занят Кингстон?

— Не в курсе, друг. Лучше его спросить.

— Так и сделаю. Бывай, Ларри.

Джеймс неспешно прошагал в главный бар и смерил глазами помещение. В одном углу стояла пара видавших виды бильярдных столов. В дальнем конце был бар, а справа от него вдоль всей стены располагались куполообразные ниши. Вокруг танцпола группками беседовали люди. Сотни свечей освещали клуб, колеблющиеся язычки пламени создавали готическую атмосферу. Стены украшали постеры со сценами из фильмов, в большинстве своем черно-белые; при свечах они смотрелись еще более стильно. Создавалось необычное впечатление столкновения двух миров — шика прежних дней и стиля рок. Джеймсу нравилось это эклектичное пересечение двух миров, сошедшихся в одной точке.

Негромко играла фоновая музыка, едва ли не заглушаемая гулом голосов и смехом. Джеймс прошел к бару, заказал пинту пива и снова огляделся.

Кто может предложить работу, которая ему так отчаянно нужна?

Кингстона легко было заметить в окружении кучки подхалимов. Джеймс не был знаком с ним лично, но был известным человеком в театральных кругах. Следовало изловчиться и найти кого-нибудь, кто его представит.

Джеймс подобрался ближе, чтобы получше рассмотреть сидящих, и вдруг ощутил, что комнату трясет. Стены колебались, бильярдные столы дрожали. Вибрация наплывала со всех сторон, и купола над нишами зазвонили, как церковные колокола. Он зашатался от такого натиска и ухватился за одну из колонн, поддерживающих потолок...

Колебания стихли, все вернулось в норму.

Что это, черт побери, было?

На миг он почувствовал, будто каждый человек в помещении резонирует внутри него. Диджей по-прежнему настраивала динамики и усилитель, так что бесполезно было грешить на звуковую систему. Больше никто здесь не отреагировал на тряску. Может, кто-то добавил что-то покрепче в его пиво?

Джеймс доковылял до ближайшей ниши и рухнул в кресло. Ему было все равно, сочтут ли его грубияном. Он должен был сесть, чтобы попросту не упасть.

— Перебрали? Бывает.

Он не обратил внимания на сказанное и спрятал лицо в ладонях. Что это с ним? Он чувствовал себя отвратительно. Ему было не вдохнуть, словно воздух сгустился, и из груди рвался мучительный кашель.

— С вами все в порядке? — Голос был женский, теперь более сочувствующий.

— Отвали, — пробормотал Джеймс в ладони.

— «Отвали»? Ты сел за мой столик и говоришь мне «отвали»? Ты кем себя считаешь, твою мать?

В чем-то она была права... кто бы она ни была. Он поглядел сквозь пальцы и увидел темные волосы и маленькие белые руки. Лицо женщины оставалось в тени.

— Простите, — сказал Джеймс, выпрямляясь. — Я не хотел вам хамить, просто я не очень-то хорошо себя чувствую. Я вас оставлю в покое буквально через минуту.

— Ну, тогда хотя бы сделайте мне одолжение и скажите, кто вы. — Она подалась к нему и милостиво улыбнулась — лицо ее было одним из прекраснейших лиц, которые он когда-либо видел. На бледной коже темные, изогнутые, как вороново крыло, брови взлетали над поразительно зелеными глазами. У нее были полные алые губы, которые на миг открыли идеально ровные белые зубы — после чего сомкнулись в ожидании.

Джеймсу и раньше встречались красивые женщины, с несколькими он даже умудрился переспать, но эта, он знал, была вне его досягаемости.

— Еще раз простите, что потревожил вас. — Джеймс поднялся, но она прикоснулась к его руке. Прикосновение было легким, но неодолимым. Он скользнул назад в кресло.

— Сначала мужлан, потом джентльмен. Кто же ты? На этот вопрос он тщетно искал ответ всю свою сознательную жизнь, поэтому для ответа он выбрал ее первый вопрос.

— Меня зовут Джеймс. Джеймс Майлс Стиплтон. — И зачем он ей это сказал? Он ненавидел свое второе имя.

— Да. Ты и похож на Джеймса. Тебе уже лучше?

— Полагаю, да. Говорят, красота благотворна и исцеляет, — сказал он, наконец-то собравшись с мыслями.

Она засмеялась.

— Уже льстим, Джеймс Майлс Стиплтон? Можешь пока звать меня Лили.

— Пока?

— Может, я представлюсь и полным именем, когда мы получше друг друга узнаем.

— Ты актриса? — Дурацкий вопрос. Конечно да. Иначе зачем бы она была здесь?

— Порой меня уличали в подобном. — Лили улыбнулась, и Джеймс снова разглядел безупречные зубы. Он глаз не мог отвести от ее рта.

— Ну, в нашей профессии это комплимент.

— Да, полагаю, что это так. — Она отхлебнула красное вино из своего бокала, и Джеймс попытался не пялиться на нее слишком откровенно.

— Ты работаешь сейчас? — спросил Джеймс.

— О, у меня всегда есть что-нибудь под рукой. А ты? Он не смог заставить себя соврать ей. Только не этой девушке.

— Нет, я как раз без гроша в кармане.

— Это плохо. Мне кажется, ты тот еще... оригинал. Ты знаешь Энтони? Энтони Кингстона? Он как раз сейчас набирает актеров. Я видела сценарий.

— Нет, мы не знакомы. — Джеймс попытался сохранить невозмутимость; ни к чему сейчас выглядеть отчаявшимся.

— Прекрасно. Давай я тебя представлю.

Лили вывела его из ниши. Она была ростом ему по плечо, и ее ручка тонула в его руке, маленькая и хрупкая, но ее самообладанию можно было позавидовать. На ней было простое черное платье, перехваченное в талии витым серебристым ремешком. Подол платья развевался, пока она вела его через танцпол к Кингстону с его прихлебателями. Ошарашенный Джеймс шел за ней, стараясь не сутулиться.

Что в этой женщине было столь притягательным? Она, конечно, была красива и элегантна, но этого было мало, чтобы так его впечатлить. Что бы это ни было, он никогда и никого так не хотел и никогда не чувствовал себя таким неспособным противостоять этому желанию.

— Энтони, дорогой.

— О, привет, Лили. Я не видел, как ты пришла. Как ты, моя дорогая?

Кингстон поцеловал ее в обе щеки, по-европейски. Это был невысокий, изнеженный на вид человек с жидкими, расчесанными вдоль лба назад волосами, как на изображениях Цезаря. Джеймсу опять стало нехорошо. Гомосексуальным мужчинам он всегда был не по душе.

— Прекрасно, спасибо, — ответила Лили. — Я хотела представить тебе своего спутника. Его зовут Джеймс Майлс Стиплтон.

Джеймс вздрогнул при упоминании своего второго имени, скрыл это, слегка улыбнувшись, и подавил в себе желание поклониться.

— Джеймсу нужен ангажемент, — сказала Лили. — А ты ведь сейчас подбираешь актеров?

— Искал, — ответил Кингстон, — но все отменяется, потому что мы не получили той дотации, на которую рассчитывали. Мне жаль.

— Ну и ладно. — Улыбка осветила лицо Лили. — Я слышала, что Тейлор продюссирует новый фильм в Манчестере. Может, нам отправить Джеймса на пробы? Как ты думаешь?

Кингстон удивленно на нее глянул:

— Ну, полагаю, да. Если ты считаешь, что стоит.

— Считаю, — сказала Лили. — Мне пора идти, но спасибо тебе, ты так мил. Поручаю Джеймса твоим заботам.

Она тоже расцеловала Кингстона в обе щеки и повернулась к Джеймсу. У того внутри что-то оборвалось от ее улыбки, и он понял, что обречен.

— Была рада знакомству, — сказала она, пожимая ему руку. — И удачных проб. Энтони даст тебе адрес. Пока.

Он смотрел, как она легко выпорхнула из комнаты, не в силах постичь внезапные перемены в своей судьбе.

— Изумительная девушка, — сказал Кингстон, бросая на него проницательный взгляд. — Если бы мне нравились женщины... ну, я уверен, вы понимаете. Почему бы нам не присесть, чтобы вы рассказали мне о себе?

Кингстон взял его под локоть и повел к свободной нише. Джеймс изо всех сил старался не спугнуть удачу.

 

МОРГАН

Морган пропустила свою библиотечную карточку через сканер, и двойные двери Дома Сената, в котором находится библиотека Лондонского университета, открылись. Лифт привез ее на четвертый этаж, после чего она поднялась еще на два пролета по лестнице.

Секция психологии была в северном конце здания. Морган привычно преодолевала узкие проходы между книжными полками. Несколько человек шли в противоположном направлении, но большинство остановились и уступили дорогу, чувствуя ее целеустремленность. В этой библиотеке одна из лучших в стране коллекций литературы по психологии. Она знала, что ключ к ее докторской диссертации прячется где-то здесь.

В секции содержались материалы по свойствам личности и интеллекту. Она нашла учебник Стернберга и Руцгиса, из которого уже черпала полезные сведения, и сняла его с полки. Две статьи представляли особенный интерес: «Корреляция между личностными характеристиками и различными свойствами интеллекта» и «Соотношение социального интеллекта и личности».

Морган побрела к своему любимому рабочему месту, уже на ходу перелистывая страницы. Книжные полки окружали небольшое свободное пространство, вмещавшее всего два стола, так что там ее редко тревожили. Какое-то время она читала, иногда выписывая кое-что в тетрадь или грызя карандаш.

— С этим учебником вы только зря теряете время, — произнес мужской голос.

Она повернулась к нарушителю спокойствия. Тот, кто заговорил с ней, мужчина, одетый в черный пиджак и водолазку, сидел за ближайшим столом — позади нее. Кожа у него была бледная и гладкая, без единого признака щетины. Электрический свет мерцал на его блестящих черных волосах, нефритово-зеленые глаза внимательно ее изучали. Морган решила про себя, что он привлекательный, только чересчур уж лощеный; она предпочитала мужчин, менее озабоченных своим внешним видом.

— Простите, я не хотел вас напугать. — Его речь была правильной и четкой, с легким акцентом, принадлежность которого ей было не определить.

— Вы меня не испугали, — сказала она, возвращаясь к Стернбергу и Руцгису.

— Нам надо бы поговорить, Морган. Она отложила книгу — и вскинулась:

— Откуда вам известно мое имя?

Кем этот парень себя воображает? Она в библиотеке, а не в каком-то там баре.

— Можете звать меня Тэг.

— Я не об этом вас спрашивала. Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Вы хотели знать, кто я такой, вот я и сказал вам.

— Я этого не произносила.

— Я знаю, что не произносили, но вы об этом подумали. — Он помолчал, смерив ее зелеными глазами. — Я знаю довольно много о вас, Морган Биллинг. Возможно, больше, чем вы сами.

— Кто вы такой? — Нотка беспокойства вкралась в ее раздраженный тон.

— Я сказал, что меня зовут Тэг. Это не такое уж экзотическое имя. И больше не заставляйте меня повторяться. Понятно?

Морган сглотнула и оценила расстояние между ним и лестницей.

— Я быстрый. Вам мимо меня не проскочить. — Он улыбнулся ей, словно хороший знакомый, но от его абсолютной уверенности веяло холодом.

— Что вам нужно? — Она не любила быть напуганной. Это приводило ее в ярость, вызывало агрессию.

— Вопрос не в том, чего хочу я, Морган, а в том, чего хотите вы. — Тэг подался вперед. — Вам был дан дар. Дар, память о котором стерли, чтобы скрыть его существование. Но я могу помочь вам вспомнить. И не только это, я могу показать вам, как использовать свой дар. И вам придется сделать для меня только одно.

— О чем это вы бредите, прах вас побери? — Она поднялась, надеясь, что ее блеф удастся. — Все, что вы можете для меня сделать, — это отвязаться. — Она схватила свою сумку, но тут острая боль пронзила ее переносицу, как игла.

«Сядь. Я еще не закончил».

— Господи.

Морган рухнула как подкошенная возле своего стола, держась за голову. Боль тут же прекратилась.

Она взглянула на Тэга сквозь завесу волос. Его губы не шевелились, тем не менее она ясно его слышала. Внутри головы, прямо в мозгу. А такое невозможно. Все это не имело ни малейшего смысла. Очень хотелось счесть его порождением бреда, но он знал, как ее зовут и где ее найти.

И он говорил непосредственно с ее сознанием.

Она пыталась сообразить, что это значит, но его нетерпеливое постукивание пальцами по столу распугало все здравые мысли.

— Уже лучше, — утомленно молвил Тэг. — Теперь послушай, что я тебе скажу. Все эти книги вокруг тебя, — он обвел жестом книжные полки, — ничего не стоят. Эти милые общепринятые психологические теорийки, с которыми так бережно носитесь вы с коллегами, являются чистейшим невежеством в сравнении со знанием, которое предлагаю я. — Тэг улыбнулся, но взгляд остался сосредоточенным. — Я могу показать тебе все секреты сознания. Я могу открыть тебе таинства. Все, о чем я прошу, — это чтобы ты позволила показать тебе путь к ним.

— Довольно!

Второй мужчина, появившийся в главном проходе, был облачен в черную мантию, закрывающую тело от шеи до пят. Он был среднего роста, но коренастый, с бритой головой и серыми глазами. Его мантия мерцала в искусственном свете. Это мерцание напомнило Морган искажение света в жарком мареве.

— Она не твоя, — сказал плотно сбитый незнакомец Тэгу. — Уходи.

Что за чертовщина тут происходит? Морган отодвинулась от них обоих вдоль своего стола.

— Хочешь прыгнуть выше головы? — ответил Тэг. — Убирайся или останешься меченым до конца своих дней.

— Я знаю тебя, Тагирирон, Повелитель Суровости. Повелеваю тебе открыть свою истинную сущность.

Тэг вскочил:

— У тебя нет на то полномочий, адепт.

Сероглазый человек широко расставил ноги, вытянул руки вперед кистями к Тэгу и Морган. Он закрыл глаза и заговорил нараспев:

Бледно-голубой огонь показался из его кистей и ступней, и побежал по его телу, соединяя каждую из точек с тремя другими, а после устремился вверх, чтобы соединиться в точке прямо над его головой. Пылающая голубая звезда очертила его тело, неотличимая от знаменитого рисунка человеческого тела да Винчи.

— Именем пяти ангельских чинов — Малаима, Элоима, Элохима, Херувима и Ишима — я приказываю тебе явить себя.

Очертания Тэга дрогнули, как будто он прошел сквозь поток воды, и внешность его исказилась. Он прорычал что-то на неизвестном гортанном наречии, и тени библиотеки слетелись к его сжатой в кулак руке. Они сплелись в шар тьмы, который он метнул в другого человека. Скрытая мантией фигура пошатнулась от удара, а голубое пламя зашипело. Тэг повернулся к Морган вполоборота — и вдруг его не стало. Она пялилась на то место, где он только что стоял, не веря своим глазам.

— Что за чертовщина? — Она попятилась от стола, но наткнулась на неодолимое препятствие в виде шкафа. Книги попадали на пол. Она безумно озиралась, пытаясь понять, куда делся Тэг, но он исчез. Видно, тут какой-то фокус или иллюзия.

Стон заставил ее повернуться к человеку в мантии. Тот схватился за бок и упал на колено, очевидно от боли. Язычки пламени угасли, и он растворился вслед за ними, исчезнув из виду, как последняя картинка слайд-проектора сразу после выключения.

Морган сидела, тратя драгоценные секунды, пытаясь осмыслить, что произошло. У нее была галлюцинация? Или сказался стресс, вызванный психологическим напряжением во время работы над написанием диссертации?

Стул Тэга валялся на полу точно так, как он отшвырнул его. Это было измеримо. Это было реально.

Она схватила свою сумку, тетрадь и побежала по коридору, в спешке роняя книги. Добежав до первого этажа, она уже едва дышала. На нее косились, но она не поддалась стремлению выложить все о происшедшем. Как будто время сжалось между появлением Тэга и ее бегством из читального зала. Все произошло так быстро, что ей оставалось только бездумно реагировать. Теперь время снова расширялось — и ее разум догонял его.

Что ей следует делать? Сказать охране, что на шестом этаже с ней заговорил человек, испарившийся, когда пламенеющий призрак в мантии изгнал его? Ее примут за сумасшедшую. И может быть, будут правы.

Что, если все это ей только привиделось? Или не привиделось, просто так развились и расцветились определенные внешние раздражители. Возможно, человек в мантии был просто монахом, шедшим по библиотеке. А Тэг мог оказаться просто расставлявшим книги библиотекарем, узнавшим в списке посетителей ее имя.

Нет. Ей не под силу рационально объяснить происшедшее. Что ей было нужно, так это поговорить с кем-нибудь. Кто бы наверняка ее выслушал. Морган выскочила из библиотеки, пробежав сквозь так называемые охранные рубежи, проверявшие всех посетителей.

Она не нашла в себе сил спуститься в метро и поймала вместо этого такси, внимательно оглядев водителя, перед тем как забраться внутрь. Водителем был молодой индиец, выглядел он достаточно безобидно. Она задумалась, не паранойя ли у нее, но решила, что доля параноидальной подозрительности нынче не повредит.

— Куда поедем, мисс? — Акцент водителя был очень сильным, но, как ни странно, это ее успокоило.

— Клапам, Бартоломью-стрит, двадцать три.

Ехали минут сорок. Быстро переехать через Темзу не удавалось в любое время суток, на этот раз пробки были меньше обычного. Такси остановилось возле длинного ряда домов — каждый на две семьи. Морган постаралась не дрогнуть, услышав сумму, расплатилась — и побежала вверх по лестнице, включая свет на попадающихся по пути площадках.

Лестницу замыкала массивная неприветливая деревянная дверь. Морган глубоко вздохнула. Ее сердце по-прежнему трепетало, несмотря на долгую поездку в такси. Сейчас ей больше всего были нужны стабильность и прагматизм. И бокал чего-нибудь покрепче. Все три составляющих ждали ее внутри.

Она постучала в дверь, зная, что звонок намеренно отключен.

— Кто там?

— Впусти меня, Эрик. Мне надо поговорить с тобой.

Ключи зазвенели, когда он стал отпирать дверь. Она протиснулась мимо него и закрыла за собой дверь.

— Что у тебя за спешка? — спросил Эрик. На нем были свитер шоколадного цвета, удобные бежевые брюки, немного ему великоватые, и темно-коричневые мокасины. Это была максимальная степень «домашности», которую допускал для себя Эрик.

— Мы одни?

— Это что, шутка? Потому что если это так, то это шутка дурного тона.

— Я и не думала шутить.

Неготовность Эрика проявлять дружескую поддержку давно была камнем преткновения между ними, особенно после того, как в прошлом он намекал ей, что у них много общего.

Морган осмотрелась в его безупречно чистой квартирке. Большинство стен было занято книжными полками. В свои прежние посещения она узнала, что все книги разделены на категории, а внутри каждой категории расставлены по именам авторов. Маленький столик занимал угол комнаты, а четыре кожаных кресла и такой же диван были равномерно расставлены по оставшемуся пространству. Был и телевизор, но она знала, что Эрик почти никогда его не смотрит.

— Что с тобой случилось? — спросил Эрик. Тон его был больше недоуменным, чем раздраженным.

— Извини. — Морган наконец смогла вздохнуть, до этого она все стояла, затаив дыхание. Его спокойное любопытство смутило ее. Она думала о происшедшем сейчас, и оно казалось ей безумным. Эрик наверняка станет насмехаться над ее рассказом, но ей нужно было кому-то довериться. — Извини, что потревожила тебя. Просто... — Как бы это поточнее сказать?

— Просто что?

— С тобой в последнее время ничего странного не случалось? — спросила Морган, пробуя воду, перед тем как нырнуть.

— Странного? — Он бросил на нее проницательный взгляд.

— Да. Чего-нибудь необычного? Не такого, как всегда?

— Мне известно значение слова «странный», Морган.

— Ну и?..

— Твое посещение считается?

— Я серьезно, Эрик. Ничего сверхъестественного не происходило?

Эрик уселся в одно из черных кожаных кресел, перед тем как ответить.

— Вообще-то было несколько необычных происшествий. Как ты узнала?

Она опустилась на краешек дивана, нервы ее были до сих пор слишком напряжены для того, чтобы усесться отдыхать в кресло.

— Расскажи мне.

Он поизучал ее пару мгновений, потом поправил на носу очки.

— Начнем с того, как я теперь сплю. Я никогда не спал как младенец, но последнее время мне удавалось проспать не больше двух-трех часов за ночь. И я от этого не страдаю. Никакой сонливости, усталости или раздражительности.

— И?.. — Морган престранно себя чувствовала: будто слышит то, что ей уже и так известно. Было похоже на смесь предвидения, интуиции и дежавю.

— Ну, ты знаешь, что я всегда отличался организованностью. Тут нет ничего удивительного. Любой историк тебе скажет, что это непременное условие преуспеяния в нашей профессии. Но последние несколько недель были уж очень... жестко структурированными. Даже для меня. Я заново каталогизировал все свои книги, разобрал и подшил все свои записи с университетских времен, завершил и снабдил перекрестными ссылками некоторые из теорий, над которыми работал многие месяцы, и выявил новые взаимосвязи, мысль о которых раньше не приходила мне в голову. Это невероятно.

Эрик улыбнулся ей редкой, искренней улыбкой.

— Что-нибудь еще? — Она не могла от души разделить с ним его очевидный триумф после того, что случилось в библиотеке.

— Только одно: кажется, у меня теперь фотографическая память.

— Что? Ты не можешь овладеть фотографической памятью вот так, — сказала Морган, щелкнув пальцами.

— Я знаю, знаю, — ответил Эрик примирительно, — но это правда. — Он снял с одной из полок Полный оксфордский толковый словарь и подал ей. — Открой на любой странице и прочти часть словарной статьи.

Морган открыла словарь наугад и прочла вслух часть статьи:

— Направление в этике (возникло в античной философии), признающее критерием нравственности и основой поведения человека стремление к счастью.

Эрик прикрыл на миг глаза, а потом произнес:

— Эвдемонизм. Существительное. Не признает классовой сущности нравственности и игнорирует общественную закономерность ее развития. Происходит от греческого eudaimonia, означающего счастье, блаженство. — Он улыбнулся. — Страница пятьсот пятнадцать.

Она сверила номер страницы:

— Это поразительно. Как ты это делаешь?

— Я прочел его от корки до корки девять дней назад. Не знаю как, но теперь это все здесь. — Он постучал себя по виску. — Теперь твоя очередь. — Он пронзил ее напряженным взглядом.

— Еще один момент. Кто-нибудь задавал тебе вопрос о дарах?

Эрик отрицательно покачал головой. И она ему рассказала. Все. Начиная со Стернберга и Руцкиса вплоть до ее бегства вниз по ступеням библиотеки. Он не прерывал ее, даже не моргнул ни разу. Морган ощущала, будто он впитывал каждое слово, сказанное ею.

Когда она закончила, Эрик сказал:

— На самом деле в этом есть смысл, хоть и весьма причудливый.

— Правда? — Она не могла скрыть облегчения. — Я боялась, ты решишь, что я спятила.

— Это потому, что ты поддаешься эмоциям. Попытайся хоть минуту мыслить логически.

— Я пришла сюда не за нотацией, Эрик.

Он не обратил на ее реплику никакого внимания.

— Что мы знаем? — Он откинулся в кресле и согнул указательный палец. — Для начала, в библиотеке к тебе обратились два странных типа, говоривших о каком-то даре. Ты не ощущала в себе никаких новых способностей?

Морган отрицательно покачала головой.

— Так. Во-вторых, похоже, есть две противоборствующие группировки. — Эрик загнул средний палец. — В-третьих, хотя ты и не осознала в себе никаких перемен, я их уже ощутил. Из этого мы заключаем, что случившееся с тобой в библиотеке касается и меня, а может, и остальных.

— Так ты хочешь сказать, что я интуитивно почувствовала, что нужно прийти именно к тебе? — Морган даже не дала себе труда скрыть свой скептицизм.

— В это так трудно поверить? Но давай на минуту оставим интуицию в покое. Если мы примем на веру то, что все мы претерпеваем некие изменения, тогда некое событие, катализатор, должно стоять у истоков этих перемен. Я изучил все, что хранит моя память, но не смог набрести ни на одно событие, подходящее под это определение. А ты?

— Я... да нет. Но те два типа в библиотеке могли просто неудачно надо мной подшутить.

Эрик улыбнулся:

— Я так не думаю, да и ты тоже, иначе бы не пришла сюда вся вне себя от тревоги.

Да, тут он ее подловил.

— А теперь о наших гипотезах, — продолжил Эрик. — Предположим, что этот тип, Тэг, сказал правду. Если кто-то поработал с нашей памятью, это объяснило бы, почему мы не можем припомнить исходное ключевое событие. Я это вот к чему. Если он мог говорить с тобой без слов, напрямую, мысленно, то, может быть, он способен на большее. Все говорит об этом, хоть и не становится от этого менее сюрреалистичным.

— Эрик, это опровергает все теории о том, как работает наш мозг, изученные мной. — Его логические выводы правда были опасно убедительны. — И должна заметить, меня удивляет, как быстро ты со всем этим смирился. Мне это так и не удалось, хоть я и пыталась.

— Как я уже упоминал, это из-за потраченных тобой эмоций, — ответил Эрик. — Представь, что тебя это не касается. Думаю, поможет.

— В том-то и дело, что касается, Эрик. Касается моей жизни!

— Ну ладно. — Он поднял обе руки в примирительном жесте. — Мне кажется, мы должны немного обдумать происходящее. Принести тебе чашечку чая?

Она замялась, боясь показаться вульгарной.

— Лучше виски.

— У меня его нет.

— Тогда придется обойтись чаем. Эрик одобрительно покивал:

— Сейчас принесу.

Звук хозяйственной суеты в кухне — кипящего чайника, позвякивающих чашек — был таким привычным, что успокоил расшалившиеся нервы Морган. Как ни странно, доводы Эрика возымели действие, но даже разумные доводы было непросто проглотить. Особенно если исходили они от такого прагматичного человека, как Эрик. И если у нее теперь какой-то дар, почему он никак не проявил себя?

— Держи. — Эрик протянул ей большую кружку горячего чая.

— Спасибо. — Она отпила чуть-чуть, пытаясь распробовать. — Ромашковый?

— Да. Мне казалось, он подойдет.

Морган жалобно улыбнулась и обхватила кружку руками, согревая ладони.

— Я еще немного поразмыслил об этом, — сказал Эрик. — Очевидно, что мы упустили из виду множество факторов, но, я надеюсь, ты не против, если я чуть дальше продвинусь по пути предположений?

— Конечно. Почему бы и нет? Трудно представить себе что-нибудь еще более причудливое.

— Если один мозг смог непосредственно общаться с другим, то, думается мне, эти два мозга должны быть на одной и той же... волне, используя метафору из радиотерминов. И если так оно и есть, у тебя, очевидно, проявился дар.

— Но...

— Не ты ли говорила мне некоторое время назад, что сознание может находиться в поле, генерируемом мозгом?

— Да, но это не доказано.

— Пусть так, но не следует ли из этого, что тот, кто способен проникать в мозг другого, может и манипулировать этой областью сознания?

— Тем самым ты хочешь сказать, что я способна изменять человеческую память?

— Нет, — сказал Эрик, широко улыбаясь. — Наоборот, я надеюсь, что ты можешь ее восстанавливать.

— Не дури. Я не выказывала никаких подобных способностей.

— А ты пыталась?

— Конечно нет. И прекрати ухмыляться.

— Прости. Давай на пробу проведем простой эксперимент. Посмотрим, сможешь ли ты передать мне мысль.

— Не говори глупостей!

— Несложную мысль, — продолжил Эрик. — Что-нибудь, о чем ты сейчас думаешь. Поему бы тебе не попробовать показать мне, что случилось в библиотеке?

Она отпила ромашкового чая, скрывая смущение. Лучше брось надо мной подтрунивать. Я и не шучу. Клянусь, — ответил он без тени улыбки. Она поставила чашку и придвинула свое кресло поближе к Эрику. Тот нахмурился из-за передвинутого кресла, но ей было все равно.

— Дай мне свои руки, — сказала она.

Эрик послушался, и она уставилась ему в глаза, концентрируясь на происшедшем в библиотеке. Воспоминания были четкими и ясными перед ее мысленным взором. Она представила, что снова там, снова вдыхает запах старых книг, ощутила свое удивление, когда Тэг с ней заговорил. Потом она представила, что Эрик тоже там, с ней. Что он сидит на том же стуле. Что он — на самом деле она. Она едва ли не впихнула в него свои воспоминания.

Ощущение было такое, будто внутри ее черепа раздувается шар, до тех пор, пока ей не стало почти больно. Воспоминания остались при ней, но она тем не менее знала, что они перешли и к нему.

— Я это вижу, — промолвил пораженный Эрик. Его глаза блуждали. — Чувствую, как пахнут книги. Какой неудобный стул! Кто? А, вот и тот тип, о котором ты говорила. Тэг. Уверенный такой мерзавец. Тебе было страшно. А вот и второй. Боже правый, он появился просто из ниоткуда. Он горит. Черт! Что это было? Бежать. Я бегу вниз.

Морган прикоснулась к его лицу:

— Эй, возвращайся оттуда.

— Это было невероятно. — Он моргнул, сосредоточивая взгляд. — Я был там. Был тобой. Это...

Эрик умолк, уставившись на ее лоб. Рот его захлопнулся с довольно слышным щелчком.

— Что? Что такое? — Она дотронулась до лба.

— На миг мне показалось, что я видел... — Эрик собрался с мыслями и снова посмотрел на нее. — Я видел. На мгновение у тебя посреди лба появился третий глаз. Он был нечетким, но я точно его видел.

— Что? — Она помчалась смотреться в зеркало, висевшее на стене. Ничего не увидела. Резко развернулась к Эрику и бросила: — Ты все-таки насмехаешься!

— Нет. Он там был. Поверь мне.

Она снова прикоснулась ко лбу, но кожа была ровная, без единого прыщика. Что это творилось с ними обоими? Какой-то третий глаз... Она где-то видела подобное, но воспоминание ускользало от нее.

— Послушай, — сказал Эрик, — готова ты пойти еще на один эксперимент?

— Что пришло тебе в голову на этот раз? — Она снова села, чтобы не было так заметно, как у нее дрожат ноги.

— Это был не каламбур, правда?

— Ах, как забавно. — Морган недовольно нахмурилась.

— Я снова и снова проверял свои воспоминания, пытаясь определить в точности тот момент, когда я изменился. Все сводится к тем выходным, что мы провели с Джеймсом в Скиптоне. Скажи мне, ездили ли мы к Гримвитской впадине на равнине?

— Да. Мистер Чизвик рассказал нам, где это, помнишь?

— Помню. Можешь ты описать озеро?

Она задумалась, пытаясь представить себе озеро.

— М-м-м, нет, я не припоминаю. Но я знаю, что мы туда ездили.

— Точно, но и я ничего не помню. Ты уже говорила с остальными?

— Я звонила Элиз поблагодарить ее за выходные и договориться о переводе денег Джеймсу, но на том и все. — Морган пожала плечами. — Я была занята.

— А не упоминала Элиз о чем-нибудь странном?

— По голосу казалось, что у нее стресс, но сама она ничего такого не говорила.

Эрик ухватил ее за руку.

— Морган, я думаю, что-то случилось с нами на том озере. Что-то, чего никто из нас не помнит, но что бы это ни было, оно и сейчас управляет нашими судьбами. Ты только что взяла кусок своих воспоминаний и поместила их в мою голову. Как думаешь, смогла бы ты сделать то же самое, только наоборот? Как думаешь, ты сможешь забрать у меня воспоминания?

Понятия не имею. До сегодняшнего дня я бы сказала, что ты спятил. Теперь я уже в этом не уверена. — Она затрясла головой от необъятности свалившихся на нее откровений. — Эрик, я только что поделилась с тобой своими воспоминаниями. Это... беспрецедентно. — Она встала и прошлась по комнате, нахлынувшие мысли не давали ей покоя. — В данный Момент я думаю, что все возможно.

— Я стану вспоминать поездку в Гримвитскую впадину. Я хочу, чтобы ты поискала что-нибудь аномальное в моих воспоминаниях. Ты можешь это сделать?

Морган закусила губу.

— Я постараюсь.

— Готова?

Действуя по наитию, она прикоснулась кончиком пальца к середине лба Эрика. Несильный электрический импульс прошел через ее кожу. На этот раз она представила, что сидит в том же кресле, где Эрик, что у них одно на двоих тело. И попыталась представить, что она — это он.

Она смотрела, как он погружается в воспоминания...

Дорога заканчивалась овражком, где шаткий деревянный мостик был переброшен через реку Дибб в качестве переправы. Они припарковали минивэн на поросшем травой берегу и вышли из машины. Тропинка, ведущая к Гримвитской впадине, вилась между грядами низких холмов, обрамляющих Йоркширскую долину. Он остановился и осмотрел одно из деревьев, закрывавшее вид на тропу с дороги. Слово «Гримвит» было вырезано неровными буквами прямо в коре, и надпись была подчеркнута небольшой стрелкой, указывавшей в глубь Национального парка. Она почувствовала удовлетворение. Это было то самое место. Приятно ощутить свою правоту.

Морган содрогнулась, поняв, что она впитывает мысли Эрика как свои собственные. Его воспоминания были настолько живыми и сильными, что она легко может забыть, кто она такая и зачем все это затеяно. Она осознавала, как важно не потерять цель и направление поисков.

Она шла по тропке в ботинках Эрика, щурилась на облака через его очки, оценивая, пойдет ли дождь, и гадая, как долго еще добираться до впадины. Она посмотрела через плечо и увидела, что за ней идут Морган и Эшвин. Что-то промелькнуло в его мыслях как молния, прежде чем он скрыл это. Что бы это ни было, осталось ощущение зависти и обиды, но его самодисциплина подавила эти чувства, прежде чем она поняла, о чем речь.

Малая часть сознания Морган, которую она не соединила с Эриком, была поражена. Она всегда знала, что он необычайно умен, но теперь понимала, что это впечатление было слишком поверхностным. Он контролировал свой дух в невероятной степени. Каждый мотив, каждое побуждение, каждый импульс были соразмерены доводами разума. Она никогда не видела подобного. Должно же у него быть хоть что-то, не столь жестко контролируемое?

Она снова шла в его теле, разговаривала с Джеймсом и Элиз, когда все они остановились. Джеймс сказал что-то, что Эрик пропустил мимо ушей, и потом они все снова шли назад к минивэну.

Эрик прервал их связь.

— Ты видела? — спросил он. — В моей памяти провал, как будто кусок вырезан. Это неестественно.

— Да, естественным это не кажется.

— Ты можешь посмотреть, что не так? — настойчиво попросил он.

— Пока не вижу. Покажи мне все снова.

Морган снова дотронулась до его лба и...

Она шла по тропинке, рядом шли Джеймс и Элиз. Джеймс остановился и поднял руку, указывая на что-то. Она повернулась и увидела...

Щелк!

...Они втроем шли назад к минивэну.

— Подожди, — сказала Морган. — Можешь ты остановиться там, где ты поворачиваешься и смотришь, на что указывает Джеймс?

— Конечно.

Джеймс остановился и указал на...

— Остановись здесь.

Морган сосредоточилась на его воспоминании, выискивая отгадки провала в памяти. Что могло послужить тому причиной?

— Я ничего не вижу, — сказала Морган.

— Да, я знаю, — ответил Эрик. — Не изучай картинку; я уже пересмотрел все свои воспоминания. Ищи что-то, что могло создать перебой в них.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю. Это ж ты у нас доктор-мозговед, черт побери. Положись на свой инстинкт.

Она глубоко вдохнула, расслабляясь, и отвлекла себя от видения тропинки. Что могло прервать память? Может быть, они с Эриком подступились к проблеме не с той стороны? Она искала в его памяти какие-то признаки вмешательства, но они и так были уверены, что вмешательство было. Так почему не подойти к делу с другой стороны?

Как бы она попыталась изменить чью-то память? Могла ли она стереть воспоминание из чужого сознания? В Штатах успешно опробовали лекарство, которое блокирует воспоминания о травмирующих событиях от перехода в долгосрочную память, если применить лекарство вскоре после происшедшего события. Выходит, память можно отключить, но как?

Современная теория гласит, что мозг человека способен хранить гораздо больше сведений, чем может вместить обычная человеческая память. Обучение особым мнемоническим приемам может повысить процент вместимости памяти, создавая новые связи с хранящейся и вспоминаемой информацией. Можно заставить человека забыть, перекрыв способность вспомнить какое-то событие. Другими словами, прерывая связь с памятью.

Во время работы над дипломом Морган прочла статью одного нейропсихолога, предлагавшего теорию о воспоминаниях как о синаптических нитях, соединенных воедино через упорядоченные клетки. Знания, используемые ежедневно, он представлял как наиболее прочные и толстые нити, потому что они укреплялись постоянным использованием. Более давние события или редко используемые знания зачастую плохо вспоминаются, потому что их нити слабее и тоньше. Этим объясняется синдром, который люди часто описывают как «вертится на языке». В таких случаях мозг знает, что нужная информация содержится в нем, но не может проложить к ней путь по истончившейся нити.

Так вот, если память — лишь синаптические нити, то, видимо, некоторые из них можно изъять из полотна.

— Можешь больше не вспоминать ту поездку, — сказала Морган. Она открыла глаза и прервала контакт. — Так мы ничего не добьемся.

— Почему? — Эрик откинулся в кресле и протер очки краем свитера.

— У меня есть мысль получше.

— Что я должен делать?

— Я не совсем уверена, — сказала Морган. — Я думаю, тебе нужно уступить мне контроль на какое-то время.

— Что? — побледнел Эрик.

— Ты слышал меня.

— Мне... трудно это сделать. — Он скрестил руки, и жест был красноречивее слов.

— Я знаю, что трудно, но, думаю, это единственный способ. Ты должен полностью открыть мне свое сознание. Я клянусь жизнью, что буду изучать только гримвитские воспоминания.

— Другого способа нет?

— Не приходит в голову. И я даже не уверена, что этот способ сработает.

— Это утешает.

— Мы попробуем или нет?

Эрик не ответил, но закрыл глаза и наклонил голову поближе к ее руке. Через установившуюся между ними связь она почувствовала, как его сознание раскрывается, как рушатся барьеры дисциплины и самоконтроля. Морган устремилась к тем воспоминаниям, которые они изучали. Она поборола искушение пережить их снова — и изменила точку зрения, выискивая нечто, соединяющее все воспоминания о Гримвите воедино.

Сначала ничего не происходило. В раздражении она представила все воспоминания о Гримвите как дорогу, соединяющуюся с другими событиями тех выходных, до и после поездки в долину. Ничего. Должна быть какая-то структура, объединяющая воспоминания, все по порядку. На этот раз она представила гримвитскую поездку как одну длинную катушку кинопленки, которую можно увидеть в целостности, а не кадр за кадром.

Мерцающая серебристая нить появилась, извиваясь сквозь мозг Эрика. Она сияла все ярче и ярче, пока Морган смотрела на нее в изумлении, мерцая и соединяя, перекрещиваясь и сплетаясь. Наконец мозг Эрика стал живой сетью светящихся нитей.

Так вот как устроен его мозг, думала пораженная Морган. Тот нейропсихолог был прав. Синаптические связи отвечают не только за посыл нервных импульсов телу. Они — проводники знания, опыта и осмысления, и все это определяет личность человека. А в сердцевине сознания Эрика был мягкий серебристый круг света, соединенный с бесчисленными светящимися нитями. Это было прекрасно. Она, затаив дыхание, смотрела, как перед ней раскрывается хрупкое вместилище.

— Морган? Морган!

Голос был настойчив, он отвлекал. Она попыталась его не заметить, но он продолжал звать ее.

— Что? — Ее голос прозвучал отстранение даже для нее самой.

— Что ты делаешь?

— Что я делаю? Я... изучаю тебя.

— Прекрати это.

— Это так прекрасно.

— Морган! Ты сказала, что не станешь этого делать. Отпусти меня! — Гнев, переполнивший контакт между ними, был настолько осязаем, что ее будто ударили.

— Эрик? О черт!

— Сейчас же прерви связь! Верни мне контроль!

— Черт, черт, черт!

— Морган, прерви связь!

— Нет, нет. Все в порядке. Я теперь поняла. Все так сложно, но в то же время так изысканно просто.

— Уйди из моего разума!

— Подожди, я знаю теперь, как восстановить твою память. Потерпи еще немного. Верь мне. Пожалуйста.

Он помолчал.

— Заканчивай быстро.

На нее навалилась усталость, и ощущение спешки стерло воодушевление от прошлой эйфории. Как долго она пробыла в его сознании, пытаясь понять его устройство? Слишком долго. И это было выше ее сил.

Торопясь, она нашла ту нить, которая изначально соединяла события в Гримвитской впадине. Она отделила ее от всего остального — и нанесенный урон стал очевиден. Там, где воспоминание должно было представлять единую непрерывную нить, что-то перерезало ее. Разорванные концы основной нити были соединены вместе, искусно создавая иллюзию целостности воспоминания, в то время как вырезанная часть воспоминания оставалась вне клубка нитей. Потому Эрик и не мог ничего вспомнить.

Она разняла нить в месте искусственного соединения дрожащими пальцами разума. Потом она соединила начало вырезанной нити с основной. Усталость сгустилась и вгрызлась в ее лоб изнутри. Она присоединила второй конец отрезка к основной нити — и вышла из памяти.

Розово-зеленые круги плавали у нее перед глазами, и это было все, что она могла сделать, чтобы поддержать связь с Эриком.

— Все готово. Вспоминай!

Они шли по тропке, когда обнаружили усыпанную камнем стежку. Она обвивала холм, откуда открывался вид на скрытую прогалину и развалины в ней. Эшвин впал в неистовство и настаивал, чтобы они ушли, но Эрик понимал, что уже заворожен всем этим. Потом он обнаружил лаз, и больше историк в нем не умолкал. Ступени вели в туннель и к каменной двери.

Сияющая синяя рука появилась и привлекла его к себе, пальцы приковали его к стене, и показалось синее пламя, но оно не обжигало. Колокол сотряс стены подземного зала, и появилось золотистое видение, назвавшее себя Рафаэлем.

Он благословил его именем Элоима Саваофа, и его пылающий палец вошел в горло Эрика. Тот упал на колени, задыхаясь. Что-то запульсировало в центре пентаграммы, но тут сознание покинуло его.

Джеймс нашел его, и возвращение из тьмы состоялось в буквальном и переносном смысле слова. Человек схватил его за руку. У человека было три серых глаза. Его разум был открыт, но тот человек снова закрыл его. Однако теперь он вспомнил. Человека звали Ричард, и он вместе с Чизвиками погнал их, словно отару овец, прочь от развалин.

Морган разорвала их связь и тяжело осела на пол. Головная боль пульсировала внутри ее черепной коробки, болели все мышцы шеи и плеч. Она как в тумане осознала, что Эрик подкладывает ей подушку под голову.

— Там, в библиотеке, был Ричард, — сказал он. — Тот сероглазый человек.

Она хотела ответить, но слова не выговаривались; как девятый вал, ее захлестнуло изнеможение.

 

ЭШВИН

Солнце утонуло за горизонтом, ветер и косые струи дождя взлохматили темные волосы Эшвина, вымочили его с головы до ног. Небо сотрясли раскаты грома. Эшвин поглядел на низкие облака, неповоротливо-пухлые от еще не пролившейся влаги, городские огни освещали их темные подбрюшья.

Ветер был колючий, и он предпочел накинуть капюшон на голову перед началом пробежки.

Парк окружали три основные дороги: Виппс-кросс-роуд на юго-западе, Снэрсбрук на севере и Холлибуш-Хилл на востоке. С западной стороны располагался пруд Холлоу, туда-то и направился Эшвин легкой трусцой.

Он держался подальше от дорог и огней автомобилей, проносившихся мимо. Было достаточно светло, чтобы разглядеть, куда он бежит, но ночь надвигалась быстро. Не самая подходящая погодка для пробежки. Он увидел еще только одного бегуна в яркой непромокаемой ветровке, удаляющегося по тропинке парка. Что ж, его это устраивало. Он стремился не столько побегать, сколько остаться наедине с собой.

Для Эшвина бег был чем-то вроде медитации. Тут он пользовался возможностью не мыслить сосредоточенно, но дать естественному ритму тела заместить внешнюю суету. Он нашел нужный темп и продолжил бег, а мысли его устремились в даль.

Элиз вернулась на работу после того случая в отделении скорой помощи, но ему было видно, что ей до сих пор не по себе. Да и ему было неспокойно.

Что-то было не так.

Это было нелепо, но Эшвин был уверен, что за ним следят. Одно и то же лицо все время попадалось у него на пути — в поезде, отраженное в витрине магазина, на другой стороне улицы — в ожидании зеленого света в толпе других пешеходов. Оно так примелькалось, что Эшвин мог бы его зарисовать: русые волосы обрамляли тонкие черты лица этого человека с крючковатым носом, с мешками под глазами и печально опущенными уголками губ.

И это было еще не все. Вчера днем он нашел рисунок развалин, который сам набросал в день слушания по делу Джеймса. Рисунок напомнил ему о чем-то так настойчиво, что он почти почувствовал, что был в этом месте. Но такое было невероятно. Он решил, что видел что-то похожее в кинохронике, но объяснение его не удовлетворило.

Он споткнулся на выбоине в тропинке, едва не вывихнув лодыжку. Пруд Холлоу был уже близко. Его темная поверхность была испещрена кругами от падающих капель дождя. Лягушачий хор приветствовал разгулявшуюся стихию, а утки стремительно плавали по поверхности воды. Тропинка огибала пруд, неожиданно извиваясь и поворачивая.

Эшвин миновал скамейку, отмечающую половину пути вокруг пруда. Это означало, что он одолел почти милю — четверть от протяженности его обычной пробежки.

Еще один бегун следовал за ним метрах в ста. Это был не тот же спортсмен, которого он видел раньше: этот был одет в темный спортивный костюм, и на голове у него был капюшон. Он, правда, хорошо бежал, меряя тропинку длинными мощными шагами.

Дождь прекратился, и стихнувшее на время дорожное движение образовало небольшой островок тишины. Это вывело Эшвина из равновесия, будто он оказался в темноте совсем один. Было едва видно, куда он бежит, и рассудочная часть его «я» задалась вопросом, что он тут делает.

Он снова оглянулся через плечо. Второй бегун сокращал дистанцию между ними. Хотя Эшвин не мог видеть лица этого человека, он знал, что тот смотрит прямо на него. Эшвин побежал быстрее, стараясь сохранить расстояние между ними.

Все параноидные страхи последних двух недель ринулись к нему с новой силой. Люди преследуют его. Он совсем один. Что-то происходит с Элиз, и в нем самом что-то изменилось.

Ночь сузилась до ветра, дождя, его контролируемого дыхания и преследователя за спиной. Эшвин бежал, его подгоняли ужас и неизвестность.

Ветер залетел под капюшон, и дыхание Эшвина обдало холодом. Холод дошел до легких, и Эшвин понял, что не сможет и дальше бежать так же быстро. Он замедлил бег и снова наудачу бросил взгляд через плечо. Бегун никуда не делся, только приблизился еще больше, лицо его все так же оставалось в тени.

Ноги Эшвина занемели и едва двигались. Ветер ударил плетью и совсем откинул капюшон. Волосы рассыпались по лицу, дождь забарабанил по голове. Он едва выстоял перед этим натиском и краем глаза увидел, что другой бегун пугающе близко.

Он попытался напрячь свои уставшие мышцы, но из них было уже не выжать скорости. Молочная кислота вскипала в ногах, и он едва не споткнулся о корень, восстановив равновесие в последний момент. На какое-то время Эшвин прибавил скорость, хотя и был вымотан до предела.

Эшвин перешел на шаг и собирался встретить своего преследователя лицом к лицу, когда что-то врезалось в него сбоку. Он закричал, падая, от удара о землю в легких совсем не осталось воздуха. Он остался лежать, пытаясь отдышаться, а сваливший его человек с трудом поднялся на ноги, неловко вертя что-то в руках. Это был не тот бегун, потому что этот мужчина был одет в джинсы и темно-синее пальто.

Свет прорезал темноту, когда незнакомец выхватил тропинку из тьмы лучом мощного фонарика. Эшвин перекатился на колени и глотнул холодного воздуха.

Незнакомец в пальто проверил, нет ли кого в противоположной стороне, но бегун исчез.

— От чего ты убегал? — спросил мужчина с ирландским акцентом.

Эшвин поднял руку, защищая глаза от света.

— Там... был... человек. Другой... бегун.

Луч ушел от его лица и снова прощупал темноту. Эшвин сел на корточки. Ноги его тряслись, а сердце билось как у зайца. Он встал, и боль вонзилась в его лодыжку.

— Как он выглядел? — спросил ирландец.

— Я не знаю. Я не видел его лица. Может, выключите фонарик?

— Ну, сейчас тут никого нет. Иди домой. — Ирландец ушел во тьму едва ли не на полуслове.

— Постойте! Я подвернул ногу.

Ирландец повернулся и посмотрел на него. Машина, свернувшая на Виппс-кросс-роуд, осветила его лицо.

— Погодите, — сказал Эшвин. — Я вас знаю!

У ирландца были русые волосы, нос крючком и тонкие губы.

— Ах, знаешь?

— На днях вы были в Сохо.

— Правда? Это что, преступление?

— Кто вы?

— Звать меня Поррик, и я знаю много мест получше, чтобы поболтать. — Он закинул руку Эшвина себе за плечо, чтобы тот мог опереться на него, а не на поврежденную ногу. — Пошли. Отведем тебя к машине.

— Стоп. Откуда вы знаете, где моя машина?

Поррик смерил его взглядом, перед тем как ответить.

— Ты приезжаешь сюда каждый вторник и четверг, вне зависимости от погоды, чтобы пробежать вокруг этого клятого пруда. Не понимаю я, почему бы тебе не побегать по тихим улочкам возле своего дома.

— Мне нравится в парке... подождите. Вы следили за мной.

— Эврика, Эйнштейн. Теперь мы наконец уйдем отсюда?

— Почему? Что вы здесь делаете?

— Я мог бы задать тебе тот же вопрос. — Поррик глянул в сторону пруда, и ухмылка сползла с его лица.

Эшвин нахмурился:

— Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?

— Только когда знаю, что спрашивающий не готов принять ответ.

— Что бы это значило?

— Это значит, что некоторые сведения могут быть опасны, — ответил Поррик. — А теперь заткнись и побереги силы.

Превозмогая боль и едва передвигая ноги, они дошли до машины Эшвина, но теперь хотя бы дождь лил не так сильно.

— Вести сможешь? — спросил Поррик.

— Не думаю, — сказал Эшвин нехотя. — Мне слишком больно давить на педаль: не выжать тормоз.

— Ладно. Давай мне эти чертовы ключи.

Эшвин замялся. Поррик уже признался, что следил за Эшвином, и отказался ответить на все значимые вопросы. По мнению Эшвина, это называлось не иначе как преследованием. Но если бы ирландец хотел добить Эшвина, у него было предостаточно возможностей. Эшвин отдал ключи и с гримасой боли рухнул на пассажирское сиденье.

Поррик вел машину молча, только кивая в ответ на указываемые Эшвином направления поворотов. Он явно знал, куда едет. Отсюда следовало еще множество вопросов, но ирландец ясно дал понять, что не настроен общаться. Еще несколько минут в молчании — и он свернул на Граттон-стрит и припарковался у дома. Поррик выключил двигатель и открыл водительскую дверь.

— Кто-то был там, — тихо произнес Эшвин. — Я его видел. Может, да, а может, нет. Граница между реальностью и возможностью гораздо призрачнее, чем тебе кажется, — сказал Поррик.

Они выбрались из машины, Эшвин тяжело оперся на пассажирскую дверь.

— Ты ведь знаешь, что происходит. Мне кажется, я заслуживаю посвящения в эти тайны.

Поррик схватил Эшвина за рубашку и притянул к себе.

— Теперь послушай меня. Ничего ты не заслуживаешь, понял? Ни-че-го! Ты получишь свои чертовы ответы, когда мы соберем вместе всех пятерых, но не прежде. А пока дам тебе совет, который может сохранить тебе жизнь. Не смотри слишком подолгу в зеркала или на любые другие свои отражения. И бога ради, обуздай это свое буйное воображение. Понял? — Он подтолкнул Эшвина ко входу и бросил взгляд в начало улицы.

Эшвин уставился на него в изумлении.

— Нет. Все это не имеет ни малейшего смысла. Что плохого может быть в зеркалах?

— Просто помни, что я сказал, хорошо? — мрачно сказал Поррик. — Если кто-то пристанет к тебе с разговорами о дарах, беги оттуда во весь дух.

— С вывихнутой ногой?

— Элиз тебя вылечит.

— Как? Она тоже в это замешана?

— Конечно. Все вы, впятером, погрязли в этом по уши. Но не волнуйся, мы за вами присматриваем. Теперь скажи мне еще одну вещь. Слышал ли ты когда-либо имя Гамалиэль или упоминание о Суровости?

— Нет. А надо было?

— Хорошо. Тогда у нас, может быть, еще есть шанс. — Поррик поднял воротник своего пальто и ушел в ночь.

 

ЭЛИЗ

Элиз отпила вина из бокала, положила ноги на диван и прислушалась к перестуку дождя по крыше. Там, на улице, был Эшвин на своей пробежке. Он говорил, что это его расслабляет. Она для этого предпочитала бокал мерло.

Двумя важнейшими составляющими в жизни Элиз была помощь другим людям и ее отношения с Эшвином. Она вкладывала всю душу в то и другое на протяжении последних четырех лет, но теперь все расползалось по швам, и она не знала, что делать.

Все это началось тогда, когда в отделении скорой помощи умер тот пациент. Если бы она не была тогда на отделении, если бы не видела того свечения вокруг его тела, все было бы нормально. Но она была там, она видела это, и теперь ее жизнь безвозвратно переменилась.

Старшая медсестра настояла, чтобы Элиз отдохнула неделю. Эшвин счел это неплохой мыслью, но она объяснила, что таким образом в больнице определяют, сможет ли она продолжать выполнять свои обязанности. Это утихомирило его энтузиазм. Они прожили бы какое-то время на зарплату Эшвина, но если им придется так жить больше нескольких месяцев, они потеряют возможность оплачивать свою драгоценную ипотеку.

И вообще, Эшвин не то чтобы очень поддерживал ее в эти непростые времена. Он нервничал, впадал в мрачное настроение и явно что-то скрывал. Сначала она думала, что он стал таким из-за напряженной обстановки в «Персепшн», но дни шли за днями, и она все больше беспокоилась.

С ней что-то происходило. И с ним тоже, но он отделился от нее, не желая ничего обсуждать.

Она пыталась выкинуть из головы тот случай в больнице. В конце концов, так мог преломиться свет или стресс сыграл с ней злую шутку. Оба этих объяснения были приемлемы, пока то же самое не произошло снова.

Она пошла в супермаркет за покупками и увидела там женщину, склонившуюся над морозильной камерой. Слабое синее свечение появилось вокруг тела женщины, за ним последовали цветные светящиеся полосы света, обвивавшие ее голову и туловище. Они пропадали, когда Элиз всматривалась в их цвета, но если она смотрела на ту женщину периферийным зрением, они оставались видимыми. Туманный серебристый свет исходил от живота женщины. Крошечные искорки сияли сквозь эту ауру, и Элиз осознала, что женщина беременна.

Такая решительность была ей несвойственна, но она подошла к той женщине и спросила, не ждет ли она ребенка. Та посмотрела на нее с опаской и нехотя сказала, что да, ждет. Она сама узнала об этом только три дня назад и не успела сказать об этом даже мужу. Элиз пожелала ей удачи и поспешила прочь; ее била крупная дрожь.

С тех пор видения появлялись чаще, но их всегда вызывало какое-то особое состояние организма. Элиз не знала, как это понимать, и, конечно, не сказала об этом на работе — это было равносильно заявлению об увольнении по собственному желанию. Она пыталась узнать ответ у своих карт Таро, но каждый расклад еще больше ее запутывал.

Зазвонил телефон, и она вскочила, торопясь к нему, пока не включился автоответчик.

— Алло?

— Элиз, это Эрик.

— А, привет. Все в порядке?

— Не совсем. — Голос Эрика был сух, как обычно, но в нем чувствовалась напряженность.

— Что случилось?

— Я до сих пор пытаюсь это понять, если честно, — ответил Эрик. — Слушай, вы с Эшвином будете завтра дома?

— Завтра ведь пятница? Я не дежурю, но Эшвин будет на работе.

— Скажи ему, чтобы взял отгул. Нам с Морган нужно срочно с вами поговорить. Мы приедем к вам в половине одиннадцатого, ладно?

— Как все серьезно! Мне уже волноваться?

— Может быть. Происходит много странного, и мне кажется, пришла пора нам обменяться наблюдениями. Я сейчас выясняю кое-что, так что пока не буду больше распространяться.

Элиз едва смогла вымолвить:

— Что ты подразумеваешь под «странным»?

— Об этом завтра, ладно? Позови еще и Джеймса, если дозвонишься до него. Мне он пока не перезвонил.

— Я постараюсь, но я тоже давно его не слышала. Его мобильный отключен, и кто-то другой отвечает на телефон у него дома, видимо сосед.

— Ну, мы и вчетвером справимся, если придется. До завтра.

— Пока. — Она положила трубку и постучала ногтями по зубам. Что такого важного знают Эрик и Морган? И почему им было не сказать ей об этом сейчас? Что-то происходило со всеми ними; это касалось не только ее и Эшвина. Ей даже немного полегчало.

Во входной двери заскрежетал ключ, и порыв холодного ветра возвестил возвращение Эшвина. Элиз поспешила ему навстречу, она жаждала рассказать ему о звонке Эрика. И тут она заметила его застывшее лицо, какое видела у пациентов в состоянии шока, и обратила внимание, что он старается не ступать на левую ногу.

— Эш! Что случилось?

Она бросилась к нему, чтобы поддержать. У него заледенели руки, и она стала растирать их, чтобы кровь побежала быстрее. Он моргнул и сфокусировал на ней взгляд.

— Я подвернул лодыжку.

— Я говорила тебе не бегать по ночам, да еще в такую погоду.

— Да, говорила. — Он замолчал, и она поднырнула под его левую руку, чтобы восстановить равновесие.

— Ты совсем промок. Пойдем. Надо тебя согреть. Элиз повела его вверх по лестнице, взяв на себя как можно больше нагрузки. Они дошли до верхней площадки и поковыляли к ванной. Она усадила его на крышку унитаза, пустила горячую воду в ванну и занялась осмотром его лодыжки. Голеностоп уже довольно сильно распух.

— Что случилось?

— Я оступился.

— А как ты тогда добрался до дома? Ты ведь не мог вести машину?

— Меня отвез один человек. — Голос Эшвина звучал отстраненно, как часто бывало в последнее время.

Она решила не обращать внимания и помогла ему раздеться. Он вздохнул, опускаясь в горячую ванну, и закрыл глаза.

Успокоенная его покорностью, Элиз засуетилась и стала искать соль для ванны и эластичные бинты. Глянув краем глаза, она увидела легкую дымку, окружающую оливковую кожу Эшвина. Цветные полосы света материализовались вокруг его обнаженного тела. Светло-оранжевое свечение над его пупком доминировало в ауре, и она сконцентрировалась на этой точке, старательно избегая смотреть прямо на него, на случай если вдруг перестанет контролировать выражение своего лица.

Оранжевый свет замерцал, и воздушный цветок вырос из его пупка. У него было пять ярких лепестков, и пораженная Элиз смотрела, как каждый из них начинает пульсировать, колеблясь в такт его дыханию. Изящный цветок раскрылся, каждый из лепестков выгнулся так, что был виден водоворот света, кружившийся в центре. Остальная его аура была сравнительно недвижной, почти безжизненной.

Серебристый усик показался из крохотного цветка, слегка подрагивая и извиваясь в воздухе. Он удлинялся и приближался к ней. Она была слишком изумлена, чтобы испугаться.

Внезапная вспышка интуиции подсказала ей, что тело Эшвина пытается самоисцелиться. Она подошла к хрупкой тычинке, глядя на нее лишь краем глаза. Та была от нее в десятке сантиметров, когда она почувствовала, что внутри ее что-то расцветает. Только так она могла описать яркий всплеск ощущений, затопивших ее.

Желтый цветок распустился над ее солнечным сплетением. Как и у цветка Эшвина, у него было пять лепестков, раскрывшихся так, что стал виден водоворот света. Цветок выпустил серебристый усик, в точности такой, как у Эшвина. Они обвились друг вокруг друга, и ощущение единения заполнило сознание Элиз. Оба усика запульсировали, и сила стала передаваться от нее Эшвину.

Ее цветок заколебался и померк, а цветок Эшвина наполнился светом. Контакт продолжался считанные секунды, после этого усики разомкнулись. Оранжевые лепестки цветка Эшвина перестали трепетать и сомкнулись. Как только последний лепесток занял свое место, Элиз увидела, что они плотно улеглись внахлест, сияя изнутри от света, который они призваны защищать. Еще пару ударов сердца спустя он скрылся из виду, в тот же момент пропал и ее цветок.

Дыхание Эшвина замедлилось, и, когда он открыл глаза, выражение его лица было ясным и настороженным. Она осела на пол, застигнутая врасплох внезапной усталостью.

Слабая улыбка тронула губы Эшвина, и он промолвил:

— Что ж, кажется, нам пора поговорить.

 

ДЖЕЙМС

— Джеймс Стиплтон пришел к мистеру Тэйлору, — объявил Джеймс самым уверенным голосом.

— Да ну! — Персональный помощник мистера Тэйлора отодвинула клавиатуру и внимательно вгляделась в него сквозь толстые линзы очков.

Она страдала излишним весом, ее кожа была нездоровой, и довершали образ недружелюбные манеры. Он ждал продолжения, но она так и таращилась на него в молчании.

— Меня порекомендовал Энтони Кингстон, — пояснил Джеймс. — Из Лондона. У меня есть его визитка. — Он взмахнул визиткой, которую Энтони дал ему по просьбе Лили. Дама даже не моргнула в знак понимания.

— Он сказал мне прийти в офис мистера Тэйлора в Манчестере по поводу нового фильма, продюсируемого им. Он сказал, что обо всем договорился.

— У мистера Тэйлора на сегодня встреч не назначено. Вас неверно информировали. До свидания. — Женщина снова отвернулась к своему монитору.

Могло случиться так, что сегодня был не тот день, но вернуться в Лондон и приехать сюда еще раз на следующей неделе было невозможно. У него не было ни времени, ни средств на такое путешествие.

— Извините, — настойчиво продолжил Джеймс, — не могли бы вы еще раз проверить его расписание? Я приехал из самого Лондона. — Ему стоило труда говорить ровным голосом.

— Мне, конечно, жаль, что вы даром потратили время, потому что у мистера Тэйлора все же нет встреч на сегодня. — Ассистентка перемежала свой ответ барабанной дробью по клавиатуре.

— Но откуда вы знаете? Вы ведь этого даже не проверили?

— Мне не нужно проверять, — гневно воззрилась на него дама.

— Почему нет?

— По двум причинам, — сказала она, загибая свои пухлые пальцы при перечислении. — Первая: в этом офисе нет никакого мистера Тэйлора, только мисс Тэйлор. Вторая: мисс Тэйлор нет в офисе сегодня, завтра и до конца недели. Она уехала отдыхать на две недели. Поэтому становится ясно, что вы не в курсе того, о чем так долго рассуждали. Теперь уходите, пожалуйста, пока мне не пришлось позвать охрану.

— Погодите секундочку, — увещевающим тоном сказал он. — Так он оказался ею?

— Я как раз об этом вам сейчас и сказала.

— Да, верно. А мы не могли бы позвонить мисс Тэйлор, чтобы это уладить? Меня действительно просили сюда сегодня приехать. Видите, у меня здесь на визитке написан ваш адрес.

Надо отметить, что ни имени, ни должности к адресу приписано не было.

— Нет. Она... на... отдыхе. Вы специально строите из себя дурака?

— Нет, — сказал Джеймс со вздохом. — Просто в отчаянном положении.

Что-то в его голосе заставило ее чуть смягчиться.

Послушайте, люди вроде вас приходят сюда каждый день. Я видела какие угодно фокусы, и все эти люди в отчаянии, поверьте. Лично я хотела бы вам помочь — вы довольно прилично выглядите, — но я не могу связаться с мисс Тэйлор. Она на отдыхе. А когда она отдыхает, то отменяются все звонки, электронная почта, никакой связи вообще. Так что я не смогла бы с ней связаться, даже если очень захотела бы.

— Но ведь у нее есть мобильный или что-то подобное?

— Вы, кажется, недопоняли. Человек для того и уединяется, чтобы избавить себя от всех этих телефонов, электронных почт и так далее. К тому же в той части Озерного края прием не особо качественный.

— Понятно. — Джеймс потер ямочку на подбородке, обдумывая детали плана. — Могу ли я в таком случае оставить сообщение?

— Конечно.

Ассистентка поднялась и извлекла «Поляроид». Она тут же его сфотографировала, напугав внезапной вспышкой.

— Ой! А это было зачем?

— Вы ведь приехали на пробы?

— Ну да.

— Теперь у нас в архиве будет ваше фото.

Она выдала ему анкету для заполнения; в ней нужно было указать его профессиональный опыт и контактную информацию. Джеймс дал адрес Элиз и Эшвина, потому что из его квартирки его выселили за неуплату аренды.

— Так мисс Тэйлор любит природу?

Глаза ассистентки сузились.

— Не злоупотребляйте благосклонностью фортуны. Я сделала для вас все возможное. Теперь вам пора.

— Вы правы. Я ухожу.

Он попрощался с ней взмахом руки и пошел в вестибюль к лифтам. Было бы неплохо получить побольше информации, но можно было начать и с местоположения. В конце концов, в Озерном крае не могло быть слишком много уединенных домов, достойных телепродюсера.

Безумие — пытаться ее выследить. Он это знал. Многое говорило о том, что мисс Тэйлор просто вышвырнет его, не дав ни единого шанса убедить ее отсмотреть его на роль. Особенно если ее ассистентка сказала правду о тех трюках, на которые шли другие потенциальные актеры. Но вариантов у него было мало. Жить ему было негде, заработка не было, и вся его наличность должна была пойти на уплату его доли штрафа, так что Лондон стал местом негостеприимным. Ему предстояло либо служить официантом за гроши, либо приторговывать, либо отбывать полугодовой срок в тюрьме. Или он мог предпринять еще один, последний и самый отчаянный рывок. Лили сказала, что Тэйлор захочет с ним встретиться. Джеймс ухватился за эту возможность, потому от всех остальных его с души воротило.

Вокзал был в десяти минутах ходьбы от офиса мисс Тэйлор. Когда он дошел до вокзала, план решительного штурма был готов.

Он встал в очередь за билетом.

— До какой станции мне ехать, чтобы оказаться в Озерном крае? — поинтересовался он, дойдя до окошка.

— До Уиндермера, это конечная станция, — сказал ему человек в окошке. — Она точно посередине Озерного края.

— Спасибо, тогда мне один билет до Уиндермера.

Стоимость отобразилась на цифровом дисплее, и он отсчитал нужную сумму из своего скудного запаса наличности. Через полчаса он уже устроился в кресле у окна в вагоне второго класса — поезд под перестук колес выезжал из Манчестера.

Он проспал большую часть путешествия, разбудил его только приступ кашля. Кроме него в поезд сели всего несколько пассажиров, поэтому Джеймсу удалось открыть окно, и прохладный воздух, которому он подставил лицо, помог ему отдышаться.

Шел дождь, когда поезд причалил к перрону в Уиндермере. Он накрапывал так незаметно, что казался просто туманом, сочащимся с неба, которое окрасилось сиреневым заревом ранних сумерек. Запах прелых листьев и отдаленные признаки приближающейся грозы насыщали воздух.

Джеймс вздохнул полной грудью, с удовольствием впитывая тонкие ароматы земли. Никто из контролеров не подошел к нему проверить билет, поэтому не у кого было спросить, куда идти. Он вскинул свой кожаный рюкзак на плечо зашагал с платформы по пандусу. Дождь струился по его лицу и стекал за поднятый воротник. Но он, как ни странно, не возражал. Здесь дождь был хотя бы чистым в отличие от лондонского.

Очертания Уиндермера медленно выступали из тумана. Большинство зданий было построено из серо-стального сланца, из-под закрытых ставен окон струился свет. Одна-единственная машина проехала по главной улице, и временами мимо пробегали местные жители, пряча головы под зонтами. Стояла благодатная тишина.

Он обратился к одному из бегущих, спросив, как пройти к ближайшей гостинице. Женщина живо разъяснила ему, как найти искомое, и поспешила дальше. «Вниз по улице, повернуть направо, идти по Холли-роуд. Вы не пройдете мимо». Джеймс поблагодарил ее жестом, но она была уже далеко, стараясь поскорее скрыться от дождя.

Станет ли телепродюсер искать убежища в таком тихом омуте, как этот? Ах да. Уединение. К этому она стремилась. Он тяжело пошел дальше, не позволяя себе думать о дерзости своей последней решительной попытки.

Холли-роуд была больше похожа на загородную грунтовую дорогу. Несколько гостиниц стояло по одну сторону усыпанной гравием улицы. По другую сторону было чистое поле; сейчас, в темноте, было трудно сказать, пасется ли там скот. В первых трех гостиницах свободных номеров не было, и он стал было настраиваться на бесприютный ночлег на холодной платформе, когда разглядел еще одну гостиничку в самом конце улицы. Маленькая белая вывеска с черными буквами объявляла, что в пансионе «Мэйсторн» свободные номера есть.

Несколько замечательных эркеров украшали фасад здания. Их белые оконные рамы блестели в пробивающемся между портьерами свете. Дверь находилась глубоко в стене, образуя нишу как раз на случай дождя.

Сад был безупречен, и зеленые плети вьюнков ползли вверх по узнаваемым сланцевым стенам, видимо характерным для этой области. Он на миг сосредоточился на здании, и эманации глухо отозвались в его теле. Джеймс не мог объяснить почему, но он почувствовал, что это надежный, заслуживающий доверия дом.

Он позвонил в звонок и стал ждать. Приглушенные голоса внутри заспорили, кому идти открывать. Еще через несколько секунд дверь открыла женщина. У нее были темно-каштановые волосы до плеч, открытое лицо и крупные зубы. Если бы надо было угадать, он сказал бы, что ей хорошо за тридцать, но ему никогда не удавалось толком определять такие вещи.

— Здравствуйте, — сказал он ей и тепло улыбнулся. — Я только что приехал в Уиндермер и ищу, где остановиться. На вывеске написано, что у вас есть свободные номера.

— В этих местах люди представляются своими именами, а не тем, что им надо.

Он не мог угадать по ее тону, шутит она или нет, поэтому сказал прямо:

— Правильно. Извините. Джеймс. Джеймс Стиплтон.

— Уже лучше. Меня зовут Дженни. Деньги у вас есть?

— Есть немного, — признался он.

— Ну, тогда вам лучше войти, чтобы больше не мокнуть.

Дженни отошла от двери и впустила его в прихожую. Он снял вымокшую джинсовую куртку и стряхнул воду с рюкзака, перед тем как войти.

— Извините. Зонтик я забыл.

— Да это ничего, хотя вы, вероятно, купите себе зонт еще до отъезда. Ох и напугали вы меня там, у дверей, да и лужа с вас натекла большущая. — Она нервно засмеялась. — Давайте-ка вас высушим. — Дженни закрыла за ним дверь. — Думаю, вы захотите принять горячую ванну и съесть горячий ужин.

— Звучит изумительно. От еды я уж точно не откажусь.

Дженни смерила его взглядом:

Да уж, не помешало бы нарастить мяска на ваши кости. Тушеное мясо пойдет?

— Более чем, — ухмыльнулся он и потер урчащий живот.

Она снова засмеялась, но уже более естественно, и повела его наверх, в маленькую комнату с небольшой кроватью. Комнатка была милая и старомодная, наподобие дома его бабушки и дедушки до их смерти. Обои были в маленький синий цветочек. На каждой стене висело по меньшей мере по два рисунка, в большинстве своем это были пейзажи. На постели лежало роскошное толстое пуховое одеяло, а кровать на вид была мягкая.

— Ванная в конце коридора слева, — сказала она, указывая направление. — У нас нынче нет других гостей, сейчас уже не сезон, так что не спешите освободить ее, пользуйтесь на здоровье. Столовая внизу, это вторая дверь слева от входа. Ужин подается до девяти. Тушеное мясо готово, поэтому нужно только несколько минут, чтоб его разогреть. Но за это нужно платить дополнительно, учтите. Номер стоит тридцать соверенов в сутки, это с завтраком. Есть вопросы?

— Нет, — сказал он. Тридцать фунтов почти очистят его кошелек, если не считать тех трех сотен фунтов, что лежат на его счете для выплаты штрафа.

— Так, вытирайтесь-ка, пока не простудились до смерти. Если что понадобится, звоните по телефону, он у кровати. Наберите девятку, чтобы связаться со мной или с Гэри. Это моя вторая половина.

— Спасибо, Дженни. — Он благодарно ей улыбнулся. Она ответила еще более широкой улыбкой и вышла из комнаты.

Он снял ботинки и с удовольствием поставил ноги на мягкий ворс ковра. От его ободряющего кошачьего прикосновения пальцы на ногах стало покалывать. Ему уже стало лучше. Теперь оставалось только найти мисс Тэйлор.

На следующий день он поднялся рано, то есть до десяти. Завтрак состоял из тарелки овсянки, яичницы, бекона, котлет и нескольких чашек кофе. Он все это жадно съел, задавая вопросы о местных достопримечательностях, когда рот был не занят. Дженни была свободна от домашних дел, поэтому охотно отвечала, вынув брошюры и карты пешеходных маршрутов, пересекающих Национальный парк вдоль и поперек.

К сожалению, ни в одном проспекте не было информации, которую он искал.

— Мне говорили, что Озерный край часто служит убежищем утомившимся шишкам большого бизнеса, — сказал Джеймс. Он ни разу про такое не слыхал, пока личный ассистент мисс Тэйлор случайно не проговорилась, но он не хотел вызвать подозрения у Дженни.

— А, да. Это правда. Жизнь в этих местах идет чуть помедленнее, чем в больших городах.

— Так что, где-то рядом есть курорт?

— Хвала богу, нет, — сказала она фыркнув. — Как будто мы позволим им понастроить тут такого. Там, за Конистон-Уотер, есть несколько коттеджей, да и все. Нам тут не нужны небоскребы, в наших благословенных местах.

— Да уж точно, — согласился Джеймс. Он откашлялся и глотнул еще кофе. — Я думал собрать друзей и увезти их из города в тихое уединенное место, — сказал он, импровизируя. — Знаете, наподобие кочующих художников. Пока я здесь, было бы неплохо осмотреть те коттеджи. Вы не знаете, как мне дойти до них пешком?

— Конечно знаю. Давайте я покажу вам на карте.

Дженни нацарапала указания на полях карты и предупредила, что прогулка получится преизрядная. Джеймс поблагодарил ее, заплатил по счету и сказал, что на вторую ночь, по-видимому, не останется, но если снова окажется в этих краях, то остановится именно у них. Она едва не силой всучила ему старый зонтик, заметив, что он неподобающе одет для пешей прогулки, а без зонта просто простудится и умрет. Он снова поблагодарил ее и поспешил удрать, пока она не задала излишне проницательных вопросов.

День был пасмурный, но хотя бы не было дождя. За одну ночь в Уиндермере его кашель прошел путь от ужасного до терпимого, что он приписал отсутствию лондонского смога. Мало того что Дженни накормила его до отвала, так он еще и прекрасно себя чувствовал.

Он отправился в путь быстрым шагом. Указаниям Дженни было легко следовать, и вскоре он пошел вверх в гору, удаляясь от городка. Иногда сквозь деревья проглядывала вода, и он предположил, что это озеро Уиндермер.

Местами стали попадаться островки снега, и пар вырывался изо рта в воздухе, холодеющем по мере того, как он забирался все выше и выше. Бодрящий холод вызвал у Джеймса состояние повышенной бдительности и острой наблюдательности, а то и гиперчувствительности.

Тропка влилась в дорогу пошире, на ней уместился бы и внедорожник. Судя по карте, он был уже близко к коттеджам. Джеймс пробирался по снегу и старался не думать о своем голодном желудке. Часов у него не было, так что он не знал, сколько времени прошло с завтрака, но ему представлялось, что это было много часов назад. Впереди, между голых ветвей деревьев, показался коттедж с остроконечной крышей.

Джеймс почти дошел, и вот тут у него расшалились нервы. Он репетировал речь в адрес мисс Тэйлор всю предыдущую ночь, объясняя ей, почему был вынужден нарушить ее уединение и почему он так идеально подойдет для телепроекта, о котором он ничегошеньки не знал. Лили знала мисс Тэйлор, и их знакомство могло что-то дать, но Джеймс и о Лили практически ничего не знал. Он даже не мог с ней связаться.

Его появление здесь раньше казалось ему допустимым риском при смелой игре, но сейчас он даже в своих собственных глазах был лишь навязчивым преследователем. Он попытался отогнать от себя эти мысли и после поворота тропинки оказался прямо перед домом.

Стены были сложены из камня, а крыша покрыта сланцевой черепицей. Потемневшие деревянные балки поддерживали свесы крыши, выступающие над стенами. Тоненькая струйка дыма поднималась из единственной трубы.

Что он, прах его побери, тут делает? Если именно мисс Тэйлор, а не какой-нибудь другой бонза из киношных или рекламных магнатов действительно живет здесь, почему она вообще должна быть ему рада? Она вызовет полицию, что наиболее вероятно, и как минимум никогда больше не захочет его видеть. В конце концов, сюда она приехала, спасаясь от таких, как он, а не для того, чтобы встречаться с ним с глазу на глаз в уединенном домике.

Джеймс отступил под деревья, чтобы снова все обдумать.

С другой стороны, что ему терять? В Лондоне его ждет разве что тюрьма. Либо заключение — либо жизнь, полная разочарований и разбившихся надежд. Конечно, на время его приютят друзья, но он не хотел быть им в тягость. Чтобы выжить в Лондоне, он должен стать таким же жестким и бескомпромиссным, как сам город.

Сухой треск послышался над головой. Джеймс посмотрел вверх. Большая ветка обломилась под весом снега и падала прямо на него. Времени на раздумья не было, сработал инстинкт. Он нырнул влево, в то же время отталкивая вибрации падающей ветки. Ветка врезалась в землю с громким «у-у-ух».

Он перекатился и отдышался. Ветка лежала в паре шагов от него. Она была огромная и тяжеленная. Джеймс поглядел на дерево, потом на то место, где стоял только что, и снова на упавшую ветку. Она должна была его прихлопнуть.

Он содрогнулся, поняв, что как-то умудрился отклонить падение ветви, сдерживая ее вибрации.

— Привет, Джеймс. Какой неожиданно приятный сюрприз — видеть тебя здесь.

Между деревьями появилась женщина. Она была одета во все черное, от дизайнерских спортивных ботинок для ходьбы до непромокаемого комбинезона и горнолыжной куртки того же стиля. Даже ее волосы были черны как ночь. Этот эффект делал центром внимания ее бледное лицо и поразительно зеленые глаза. Он попытался отыскать ответные слова, но ничего вразумительного на язык не шло.

— Ты же помнишь меня. Я — Лили, — объявила она драматическим шепотом, — если ты вдруг забыл.

Он только стоял и пялился, не в силах осознать, что она здесь делает.

— Эй, ay! — Она помахала рукой в перчатке перед его лицом. — У тебя язык не примерз к нёбу?

Он помотал головой:

— Нет.

Боже, он и забыл, как она прекрасна.

— Ну и отлично. Было бы очень некстати.

Она одарила его озорной улыбкой и протянула ему руку. Он пожал ее и стоял как прежде, только стряхивая снег.

— Что ты тут делаешь? — спросил Джеймс. Это было не слишком изящное начало, но то единственное, на что он сподобился.

— Я могла бы спросить тебя о том же. — Она усмехнулась; ровные белые зубки были под стать фарфоровой белизне кожи.

— Я думаю, Кингстон облажался, — сказал Джеймс, — потому что мисс Тэйлор не было в Манчестере, когда я приехал туда. Ее ассистентка проговорилась, что она уехала отдыхать в Озерный край, и я решил попытать счастья и постараться найти ее тут.

— Правда? А ты, случайно, не в обратную сторону идешь? — спросила она, кивая в сторону коттеджа за его спиной.

— Да, думаю, не в ту. Я не хотел быть нежеланным гостем, вот и все, но мне очень нужна работа. Думаю, я постеснялся.

— Всегдашняя ошибка, — сказала Лили; улыбка на ее губах растаяла. — Никогда нельзя сомневаться. Мне такая ошибка дорогого стоила.

— Ну, так что же здесь делаешь ты? Мне казалось, что мы так больше и не увидимся после «Лаундж».

— Приехала сюда отдохнуть неделю или две. В уединении.

Она улыбалась, пока он наконец не сложил два и два.

— Ты? Ты и есть мисс Тэйлор?

— Рада познакомиться, — сказала она и протянула руку.

Он пожал ее руку, не зная, что сказать или сделать дальше.

— Но почему ты просто не представилась?

— Я сказала тебе, что представлюсь полным именем, только когда получше тебя узнаю. — И снова озорная улыбка осветила ее лицо.

— Ты уже узнала меня получше, так, что ли?

Ее глаза сузились, и он понял, что при свете дня они нефритового цвета.

— Я почувствовала, что ты сейчас сделал с веткой, Джеймс. И я также почувствовала, что произошло в «Лаундж», но тогда не была уверена. А теперь уверилась. У нас есть нечто общее, Джеймс Майлс Стиплтон. У нас с тобой один дар на двоих. Дар, который привел тебя ко мне, и я знала, что так произойдет.

Она сумасшедшая? Или он безумен? Или они оба спятили? Им впору устроить посреди зимнего Озерного края такое же развеселое чаепитие, как у Сумасшедшего Шляпника. Джеймс засмеялся; он не знал, что бы еще сделать.

— Послушай, — сказала Лили, хмурясь, — есть вещи, которые тебе нужно знать. Важные вещи. Я могу их объяснить.

— Что, правда? — захихикал он.

— Слушай, я все знаю. Я знаю про вибрации, я знаю, почему тебе стало плохо, и знаю, что произойдет дальше, потому что со мной было то же самое. Так что прекрати дурачиться.

— Ну ладно, — сказал он, все еще усмехаясь. — Я внимательно слушаю. Я уже давно не жду от жизни смысла.

— Поосторожнее со скептицизмом, — предупредила Лили. — Мне кажется, куда удобнее будет в доме, а тебе?

— Конечно. — Он не смог подавить последнюю ухмылку, — После вас.

Лили нахмурилась, глядя на его веселье, но повела его к коттеджу. Он пошел вслед за ее ладной фигуркой по глубокому снегу. Улыбка постепенно сползала с его лица: он стал осознавать, как сильно его жизнь теперь зависит от этой женщины. Беспокойство свернулось в его груди калачиком, и улыбаться расхотелось.

 

ЭРИК

Черное такси остановилось у тротуара, и Эрик отсчитал названную сумму, пока Морган выбиралась из машины. Эрик бдительно осмотрел оба конца улицы, захлопывая за собой дверцу. Ничего. Если кто-то за ними и следил, то делал это достаточно скрытно.

— Неужели это так уж обязательно? — раздраженно спросила Морган.

— Я не знаю, — признался он. — Но немного предостеречься не помешает, это же ничего не стоит.

— Полагаю, да.

Она открыла калитку и прошла по короткой дорожке до входной двери. Эрик еще раз огляделся и последовал за ней. Они позвонили. Появилась Элиз с неуверенной улыбкой на лице.

— Привет. Вы вовремя. Я как раз... что случилось?

— Давай войдем, — сказал Эрик. — Нам нужно о многом поговорить.

Элиз впустила их, ее лицо было озабоченным. Эрик прошел в гостиную следом за Морган. Эшвин сидел на диване, одна его нога была уложена повыше, с повязкой на лодыжке.

— Как вы оба, все хорошо? — спросил он, попытавшись подняться.

— Сиди где сидишь. — Морган толкнула его назад на диван.

— Что у тебя с ногой? — спросил Эрик.

— Подвернул, когда бегал, но все не так плохо, как кажется, Элиз ее... помассировала немного — и отек почти спал. — Он подвигал пальцами на ноге, и Эрик заметил, каким взглядом посмотрела на него Элиз.

— Принести кому-нибудь кофе или чаю? — предложила Элиз.

— С этим можно подождать, — сказал Эрик.

— Ты куда-то спешишь? — спросил Эшвин. — Вы же только что пришли.

— Я знаю про ваши дары.

Улыбка на лице Эшвина застыла, а Элиз вцепилась в спинку дивана. Это объяснило Эрику все, что он хотел понять.

— Пожалуйста, Элиз, присядь, — настойчиво попросила Морган. — Тебе и правда нужно послушать то, что он скажет.

Эрик сел в кресло, откуда ему был виден каждый, а Элиз опустилась на диван рядом с Эшвином. Морган предпочла сесть на пол и облокотиться на кофейный столик, дожидаясь, когда Эрик начнет.

— Я думаю, следует начать с нашей поездки в Скиптон, — промолвил Эрик. — Тогда все и началось.

— Что началось?

— Тсс, Эшвин! — цыкнула Элиз. — Я хочу услышать все, что он пришел сказать нам.

— Вы помните ту прогулку, которую мы совершали по равнине, когда ходили к Гримвитской впадине? — спросил Эрик.

— Конечно, я помню, — сказал Эшвин. — Я же и вез вас туда.

— Да, ты был за рулем, — согласился Эрик. — Ты можешь описать мне прогулку?

Эшвин нахмурился, старательно припоминая.

— Ничего не можешь вспомнить?

— Не могу, точно.

— И я не мог. — Эрик подался вперед, удостоверяясь, что все слушают его с неослабным вниманием. — И тому есть веская причина. Они отняли у нас это воспоминание.

— Что ты подразумеваешь под «отняли воспоминание»? — спросила Элиз. — И кто «они»?

— Не так сразу, — ушел от ответа Эрик. — Я могу вам рассказать, как они это сделали, но не думаю, что вы мне поверите. Лучше Морган вам это покажет.

— Эрик, ты нас пугаешь, — вмешался Эшвин. — Прекрати говорить загадками и просто скажи, что ты имеешь в виду.

— Нам всем преподнесли дары, — пояснила Морган. — Они, кажется, разные у каждого из нас, но мой дает мне возможность... — она помедлила, подыскивая точные слова, — вторгаться в мозг других людей, так, наверное. Я не могу объяснить это лучше. Я помогла Эрику вспомнить то, что ему надлежало забыть.

— Это полная чушь, — проговорил Эшвин. — К чему это вы оба ведете?

— Успокойся, Эш. — Элиз дотронулась до его руки, и выражение его лица смягчилось.

— Эшвин, ты был там с нами, — сказал Эрик, — и я могу это доказать. Чуть меньше месяца назад ты нарисовал развалины, сидя у себя в офисе. И этот рисунок крайне взволновал тебя.

Эшвин побледнел.

— Как ты узнал о рисунке?

— Ты сам рассказал нам, когда мы нашли те развалины, — мягко произнес Эрик. — Мы туда пошли, наяву, и там скрыто нечто, о чем нам не следует знать. Я так и не понял, как именно, — сказал он, взглядывая на Морган, — но те люди сумели изменить нашу память, чтобы мы все забыли.

— Разве можно так сделать? — спросила Элиз.

— Воспоминание никуда не делось, — пояснила Морган, — только путь к нему был прегражден. Но я могу устранить преграду прямо сейчас, если ты хочешь.

Элиз посмотрела на Эшвина и снова повернулась к Морган.

— Покажи мне, — только и сказала она. Морган опустилась перед ней на колени:

— Думаю, мне будет легче, если ты расслабишься. Закрои глаза и подумай о чем-нибудь приятном.

— Как, например?..

— Я не знаю, — ответила Морган. — О пляже, о музыке, о чем угодно, что тебе приятно.

Тут Элиз покраснела, но закрыла глаза, как было велено, и откинулась на спинку дивана. Морган дотронулась до ее лба кончиком пальца. Третий глаз появился в центре ее лба, как и ожидал Эрик. Эшвин взвился с дивана от изумления, даже больная лодыжка почти не помешала. Эрик приложил палец к губам. Глаз был того же цвета, что и два собственных глаза Морган, но он был меньше в размерах и как бы нечеткий, почти неопределимый. Он явно проявлялся не физически, а был некой проекцией. Эрик мысленно пообещал себе изучить этот вопрос в деталях.

— Что это такое, черт побери? — требовательно спросил Эшвин. Он побледнел и отступил от Морган на такое расстояние, какое только могло найтись в маленькой гостиной.

— Помолчи! — огрызнулся Эрик. — Я все объясню потом.

Что-то происходило между двумя женщинами. Эрик следил за временем по часам, ему было интересно высчитать, сколько времени ушло у Морган на восстановление ниточки памяти. Три с половиной минуты спустя Морган разорвала контакт, а ее третий глаз к тому времени уже давно исчез.

— Что это такое было у Морган на лбу? — настаивал Эшвин. — Мне показалось, я видел...

— Глаз? — предположил Эрик.

— Так ты его тоже видел? — Эшвин встревоженно посмотрел на Элиз. — С тобой все в порядке?

— Все в порядке, и я все помню, — сказала Элиз с оторопью в голосе. — Как я могла это забыть?

Ее глаза сияли, а бледная кожа покраснела. Еще один физический отклик, который стоит включить в список, решил Эрик.

Элиз покачала головой и улыбнулась:

— Теперь все встало на свои места. Мне не передать, какое это облегчение. А то я уж было думала, что рехнулась.

— Что встало на свои места? — спросил Эшвин. — Что ты вспомнила? Что происходит?

— Развалины, Эш, — ответила Элиз. — Эрик прав. Мы нашли твои развалины.

— Я бы не смог такое забыть, никогда, это точно, — сказал Эшвин.

— Они скрыли от нас воспоминание, — пояснила Элиз.

— Они? Что это за «они», прах их побери?

— Чизвики и остальные из их… каббалы. — Странно, что подобное слово исходило из уст Элиз. — Почему они это сделали, Эрик?

— Они что-то скрывают, — сказал тот.

— Что? Что может быть настолько важным? И зачем тогда было нас туда отправлять?

— Я не знаю, Элиз. Но у меня есть несколько догадок.

— Так, хватит! Может кто-нибудь мне сказать, что происходит? — Было видно, что Эшвин снова рассердился.

Это не характерно для него, подумал Эрик. Что у него за дар и почему он так на него влияет?

— Ты и так это знаешь, Эшвин, — сказала Морган с улыбкой. — Иди садись, и я помогу тебе вспомнить.

Он секунду поколебался.

— Ладно, давайте покончим с этим. — Он присел на краешек дивана и едва не заскрежетал зубами.

Морган засмеялась:

— Ты же не у зубного врача, знаешь ли. Больно не будет.

— Лучше начинай, — ответил он.

Морган кивнула и попросила его закрыть глаза. Он сильно зажмурился, и она покачала головой. Потом она и сама закрыла глаза и прикоснулась к его лбу. Глаза Элиз округлились при виде третьего глаза, но она ничего не сказала, только закинула голову и перестала смотреть на Морган.

Эшвин, видимо, гораздо больше сопротивлялся, потому что прошло шесть с четвертью минут, пока она не отпустила его.

— Ты полагаешь, что расслабился? — сказала она, потирая виски.

— Я старался как мог, — ответил он напряженным голосом.

— Теперь ты понимаешь, — подытожил Эрик. — Чизвики решили, что мы должны обнаружить эти развалины. Думаю, что там был и элемент случайности, потому что никто не заставлял нас сходить с основной тропинки, но я думаю, что Чизвики подозревали, как все обернется. А что до произошедшего в зале и до преподнесенных нам даров, этого я пока не могу объяснить.

— Но зачем? — спросила Элиз. — К чему стирать воспоминание о даре у наделенного им?

— Они пытаются защитить нас, — сказал Эрик. — Я слышал, как об этом говорили Ричард и Гордон.

— Это невероятно. — Эшвин потряс головой. — Этот ублюдок Поррик все время был в курсе дела. Я знал, что где-то его уже видел.

— Поррик? Что это еще за Поррик такой? — спросила Морган.

Эшвин рассказал им обо всем, что произошло возле пруда Холлоу; тон его был ровным, но дышал яростью. Потом настал черед Элиз объяснять, что за видения ее посещали. Морган описала происшествие в библиотеке, а Эрик подробно изложил, как они восстановили события поездки в Гримвитскую впадину.

— Ну вот у нас и появилось чуть больше кусочков головоломки. — Эрик потер руки. — Пока у нас не все ее части, но кажется, дары усиливают наши природные склонности.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Элиз.

— Ну, я стал еще большим последователем логики, — ответил он. — Морган еще больше стала разбираться в психологии, воображение Эшвина заработало с новой силой, а ты еще глубже настроилась на волну других людей. Интересно, что сталось с Джеймсом? Помоги нам всем Господь, если он теперь горазд попадать в беду еще чаще.

— А где, собственно, Джеймс? — поинтересовалась Морган. — Он тоже там был и во всем участвовал. Я думала, он будет здесь сегодня.

— Я не могла до него дозвониться, — пояснила Элиз, — Я говорила с одним из его соседей по квартире, и тот сказал мне, будто Джеймс уехал по работе в Манчестер, что-то в этом духе. Полагаю, за квартиру он заплатить «забыл». Мобильный его по-прежнему выключен.

— Нам нужно его найти, — сказал Эрик. — Он не знает, что происходит, и это может поставить его под удар.

— Что нам делать? — спросил Эшвин. — Очевидно, что они не оставят нас в покое и мы не можем пойти с этим в полицию. Ричард последовал за Морган в библиотеку, и Поррик сказал мне, что за нами присматривают.

— Они меня волнуют не так сильно, — вмешалась Морган, — как этот тип Тэг. Как он вписывается в картину событий? Ричард и Поррик хотя бы помогали?

— Я не знаю, — признал Эрик. — Однако я смог провести кое-какое исследование. Узнать удалось немного, но хоть что-то.

— Продолжай. — Враждебность Эшвина, кажется, пошла на убыль.

— Когда я был в воспоминаниях Морган, мне стало ясно: хотя мы прошли примерно через одно и то же, сущности, посетившие нас, звались по-разному. К тому же они произносили разные благословения и прикоснулись к нам в разных местах. В моем случае сущность назвала себя Рафаэль и его благословением был Элоим Саваоф.

— Где он к тебе прикоснулся? — спросила Элиз, и глаза ее сияли от нескрываемого интереса.

— К горлу.

— Ханиэль дотронулся досюда. — Элиз показала на солнечное сплетение.

— Интересно, — сказал Эрик. — И вот я начал от трех отправных точек: Рафаэля, Элоима Саваофа и Пентаграммы. Последнее было самым простым. Большинству известно, что это символ используется в магических оккультных церемониях. Однако не так широко известно, что пентаграмма защищает вызвавшего ее, пока он находится в ее пределах. С Рафаэлем тоже было несложно. В Библии есть множество упоминаний об архангеле Рафаиле. А вот что такое Элоим Саваоф, я обнаружил не сразу. Это одно из древнеарамейских имен Бога. Дословно оно означает Бог Воинств. Написание и произношение немного разнятся, но значение всегда одно.

— Это не много нам дает, — нахмурилась Морган.

Эрик заметил, что она не казалась утомленной после восстановления памяти Элиз, а потом Эшвина. Упрочился ли ее дар, или она просто обрела опыт в его использовании?

— Каждый по отдельности не дает того результата, — согласился Эрик, — но поиск по всем трем именам привел к туманным ссылкам на тайное общество под названием «Просветляющий Восход». Трое франкмасонов предположительно основали лондонский капитул в тысяча восемьсот сорок третьем году. Однако существует множество противоречивых сведений о них и их организации. Я также нашел упоминания о них, датируемые более ранним периодом. Ходили слухи, что у них есть свой тайный храм где-то на склонах горы Хередом. И, хотя я не могу найти эту гору ни на одной современной или древней карте, я раскопал ссылку на Роберта Брюса, короля Шотландии, основавшего королевский орден X. Р. Д. М. в одна тысяча триста четырнадцатом году. Возможно, это и есть пресловутый Хередом.

— Эрик, я знаю, что ты любишь историю во всех ипостасях, — сказал Эшвин, — но как нас все это касается?

— Касается по двум причинам: во-первых, они утверждали, что обладают знанием о тайных развалинах где-то на севере, которые никому не удалось обнаружить. — Эрик сделал паузу, чтобы все смогли обдумать сказанное. — Во-вторых, они утверждали, что знают древнееврейскую церемонию под названием Малый изгоняющий ритуал Пентаграммы. В процессе ритуала человек воображает вокруг себя пентаграмму, пылающую синим огнем, которая защищает его от всех посторонних сил. Ритуал взывает к пяти архангелам, в том числе к Рафаэлю, и использует в качестве заклинания иудейские имена Господа. Как, знакомо тебе это?

— Именно это и произошло в библиотеке, — сказала Морган.

— И я так считаю. Или что-то подобное.

— Ты к чему клонишь, Эрик? — спросил Эшвин. — Что Чизвики принадлежат к какому-то культу, а нынче вербуют новобранцев? Они не очень-то похожи на сектантов.

— Ни к чему я не клоню, Эшвин. Это все, что я до сих пор смог обнаружить, но очевидно то, что открытий предстоит еще множество.

— Ты упомянул об иудейских именах Господа, — сказала Элиз. — Иегова Саваоф не одно из них?

Эрик покопался в своей фотографической памяти.

— Да. Их всего десять, но это одно из них.

— А Шаддай эль-Чаи? — спросил Эшвин.

— И оно тоже.

— Господи Иисусе, — пробормотал Эшвин.

— А вот это вряд ли, — проговорил Эрик, явно забавляясь.

— Так что нам теперь делать? — спросила Морган. — Я терпеть не могу просто сидеть и ждать.

— Ясно, что мы не можем в данный момент обратиться к властям, — сказал Эрик. — Хотя я считаю, что от этой возможности не стоит отказываться в будущем, когда мы добудем веские доказательства. Самая большая проблема для нас — незнание. Мы просто не знаем, с кем и с чем имеем дело. Самое полезное, на что я способен, — узнать побольше о Просветляющем Восходе. Морган может мне помочь, будучи опытным исследователем. Нам также нужно отыскать Джеймса и поделиться с ним всем, что мы узнали. Элиз, давайте вы с Эшвином его поищете? И если мы разобьемся на пары, то будем в большей безопасности, чем поодиночке. Согласны?

— Посмотрим, что удастся сделать, — сказала Элиз. — От соседей Джеймса, похоже, будет немного толку.

— Попробуй поискать в его любимых местечках, — предположила Морган.

— Джеймс любит гулять по Кэмденскому рынку, когда ему нужно пройтись и подумать. Я могу попытать счастья там, — предложила Элиз.

— Разве его сосед не сказал, что Джеймс уехал в Манчестер? — возразил Эрик.

— Да, но не сказал, надолго ли, — ответила Элиз. — Может быть, он уже вернулся или приедет через день-другой.

— Ладно. Не отключайте телефоны и заряжайте их вовремя, — посоветовал Эрик. — Мы должны быть всегда на связи.

Остальные кивнули: ничего не оставалось, как перейти к делу.

 

ДЖЕЙМС

Внутри коттеджа была длинная просторная комната без единой перегородки. В камине, что располагался против двери, потрескивал огонь, а две кровати у стены были уже застелены. Низкий деревянный стол занимал середину комнаты, вокруг лежали диванные подушки и покрывала. Звериные шкуры и ковры украшали стены, душевая кабинка с прозрачными стенками занимала один угол. Кроме этого, никакие достижения цивилизации сюда допущены не были, насколько мог судить Джеймс. Вместе с тем в доме было чисто и уютно, и ему сразу пришлась по вкусу простота деревенской обстановки.

— Я подогрею карри, — сказала Лили через плечо. — Устраивайся поудобнее, пока я готовлю ужин.

Она занялась котелком, который висел на кованом кольце над огнем в камине, а Джеймс уселся возле стола между подушками. До него донесся дразнящий аромат. Видимо, это были травы, но он не мог отгадать, какие именно.

Лили помешала содержимое котелка и стала расставлять тарелки и приборы. Джеймс любовался ее фигурой, пока она хлопотала по хозяйству. Сильный запах карри заполнил хижину, и его желудок отозвался урчанием.

— Вот, держи. Я же сказала, что позабочусь о тебе, правда? — сказала Лили и подала ему тарелку.

Джеймс искоса взглянул на нее, одновременно пробуя блюдо. Кто эта женщина? Почему она так добра к нему? Может ли она действительно чувствовать вибрации, как и он, или это некий искусный обман? Наверное, может: как ни старался Джеймс, он не ощущал никаких вибрирующих эманации, исходящих от нее. Его новообретенное чувство ощущало ее как сплошную мраморную стену, неделимую сущность, гладкую на ощупь и непроницаемую.

Огонь в камине громко потрескивал. Джеймс устал, и это было неудивительно, учитывая, как долго он шел по горам. Карри было вкусным, и он наслаждался теплом, распространяющимся по телу. Они ели в тишине, но это не была напряженная тишина. Наконец Лили отставила свою тарелку.

— Так ты хочешь узнать, что происходит?

Джеймс набил рот и жевал не спеша, чтобы дать себе время подумать.

— Да, я думаю, что кое-что объяснить стоило бы.

— Точно.

Она откинула свои пушистые темные волосы от лица, и ее красота выбила у него почву из-под ног почти в буквальном смысле слова. Он в уединенном коттедже в Озерном крае с восхитительной женщиной в модном комбинезоне и только и делает, что задает вопросы. Он что, спятил?

— Давай начнем с того, что тебе уже известно, — начала Лили. — Ты способен чувствовать сигналы вокруг себя, наподобие вибрации от музыки. Они эхом разносятся по всему телу, но начинаются в районе паха. Все верно?

Он кивнул.

Она дотронулась до его лобка сквозь джинсовую ткань.

— Это называется коренная чакра. — Лили заулыбалась, заметив его явное смущение. — Она позволяет тебе чувствовать вибрации. Ты уже догадался, что они такое?

Джеймс откашлялся.

— У меня есть подозрения.

— И каковы они?

— Я бы лучше послушал, что об этом скажешь ты.

Джеймс поставил тарелку и скрестил руки на груди, пытаясь принять бесстрастный вид. Похоже, ему это не удалось, потому что она попыталась подавить улыбку и не смогла.

— Тебе объяснить научно или мистически? — уточнила Лили.

— Давай сначала попытаем счастья с наукой.

— Хорошо. Так, мне бы вспомнить, с чего начать.

Она остановилась и чуть больше опустила молнию своего комбинезона, открыв ему роскошную белую кожу и ложбинку между грудей. Джеймс отвел глаза, но это стоило ему невероятных усилий.

— Научное объяснение не слишком подробно, поэтому мы быстро с ним покончим. Физика учит нас, что все вещества и материи являются энергией в определенной форме. Если расщепить атом до его начальных частиц, то получится атомная решетка или матрица. Как-то так. В любом случае, названия тут не важны. Важно то, что все виды материи суть энергия. Так вот, некоторые формы материи более активны, чем другие. Это означает, что активная сущность менее стеснена, чем стабильная. У камня, например, форма строго контролируема. У газа — нет. Поэтому газ — более активная сущность. Пока тебе все понятно?

— Едва-едва, — признался Джеймс со страдальческой миной.

— Хорошо. Итак, физика привела нас к пониманию того, что все, по сути, есть энергия, а вещества являются только более или менее контролируемыми формами энергии. И тут оставшиеся пробелы заполняет мистическое объяснение. Готов?

— В нетерпении. — Джеймс ненавидел наставнический тон, особенно когда не понимал и половины сказанного. Будто он слушал в этом коттедже Эрика.

— В мире мистики энергия — это сила. Сила — это то, что делает сущности активными. Чем больше силы в веществе, тем больше у него потенциал активности...

— Я недопонял, — перебил ее Джеймс.

— Возьмем поленья в камине, — сказала Лили. — По большей части они инертны, пока к ним не применена сила.

— Огонь, — сказал Джеймс.

— Точно. Пламя высвобождает энергию поленьев, но только когда их форма разрушается.

Джеймс раздраженно помотал головой. Только он начал было что-то понимать...

— Форма — это то, что заключает энергию в определенные очертания. Так что в случае с древесиной форма самого дерева придала очертания ветвям. Когда ветка отломилась, ее форма была уже задана. Но так как она отсоединилась от силы дерева, ее собственная форма стала тонкой и хрупкой. Поэтому сухое дерево горит лучше зеленых веток. Форма ослабла, поэтому силам стало проще освободиться.

— Понятно, — медленно протянул Джеймс. Наконец-то он уловил смысл.

Лили подалась вперед, и Джеймс с трудом не отвел взгляд.

— Поэтому все физические тела есть выражение взаимодействия между силой и формой. Воздействуя на ту или другую или на обе сразу, ты можешь изменить состояние любого физического объекта.

Она улыбнулась ему победно.

— Стоит только щелкнуть пальцами?

— Конечно нет. — По ее лицу промелькнуло мимолетное раздражение. — Вибрации, которые мы чувствуем, — это выражение силы и формы. Ты заметил разницу между одушевленными и неодушевленными предметами?

— Конечно. Живые предметы куда более сложны.

— Правильно. Но почему?

Он пожал плечами:

— Откуда мне знать?

— Потому что форма, заключающая в себе сущность камня, куда сильнее той, что окружает живое растущее существо. Другими словами, любое живое существо обладает куда большими возможностями, чем бездушный валун. — Она склонилась к нему в ожидании, словно он был на пороге какого-то важного открытия.

— Ладно, в этом есть смысл, но ты не сказала мне ничего нового. — Джеймс потер глаза. — Ты подменила термины, и только.

— Нет, не только, ты просто не до всего еще додумался. Итак, подводя итог, ты ощущаешь волны энергии, известной как сила, и форму, которая заключает ее в определенных очертаниях в мире физических предметов. И вот тут мы доходим до мистики, дающей нам знания, неведомые науке. И сила, и форма — это всего лишь проявления сознания. — Она смотрела за его реакцией, склонив голову набок.

— Черт побери! Энергия и вещество — это выражение сознания? Что это-то должно означать? Нет уж. Извиняюсь. Мне невдомек, о чем это ты.

— Да, я знаю, что это трудно, но я не могу объяснить понятнее. У тебя есть способность менять силу и форму посредством твоей способности ощущать их. Понятно?

— Нет. Ну, может быть. Так ты говоришь, что мы можем изменять вещество, влияя на вибрации?

— В общем, да, но все немного сложнее. Ты можешь настроить свое сознание на совокупность силы и формы, и, делая это, ты можешь изменить ее проявление. Давай я лучше покажу тебе. — Она взяла лучину с пола возле очага. — Помнишь наше полено? Сконцентрируйся на его сущности, на взаимодействии силы и формы. Ты чувствуешь вибрации?

Джеймс сфокусировал все внимание на коренной чакре. Ощущение было такое, будто он ушел в себя. Поле зрения сузилось, а звук, запах и осязание померкли перед расцветом его нового понимания.

— Да. Она... неподатливая.

— Правильно. — Лили положила лучину обратно на пол. — Эта деревяшка мертва, она уже не может принять иную форму, кроме нынешней. Это также объясняет, почему вибрации ясны и просты. Они отдаются эхом лишь на одной волне, потому что у них только одна возможность проявиться. А сейчас я попытаюсь изменить ее форму, нарушая ее сущность, вот так...

Мраморная стена Лили внезапно испустила резкую тонкую вибрацию. Джеймс почувствовал, как она достигла лучины. Ритмический сигнал устоял только на миг, а после рассыпался на миллион диссонирующих нот. Еще полсекунды спустя деревянная лучина взорвалась, усыпав комнату мелкими щепками.

— Господи! — Джеймс попытался прикрыть лицо руками. Когда он опустил руки, Лили опустилась перед ним на колени.

— Джеймс, ты тоже можешь это делать. Я знаю, что можешь. У тебя есть способности. Я чувствовала, что ты сделал с той падающей веткой. Ты отбросил ее, защищая себя. Я могу развить этот инстинкт до уровня умения. Тебе нужно только позволить мне показать тебе путь к знанию. — Она приблизилась к нему, между ее лицом и его были буквально несколько сантиметров.

Все обрело четкие контуры. Он чувствовал, как в его жилах пульсирует кровь, что он не может глубоко вдохнуть, видя изгиб ее губ. Снова повеяло неуловимым ароматом трав. Он вдруг понял, что это ее собственный — только ее — особый аромат.

— Нет, я всего лишь простой парень, — запротестовал Джеймс. — Даже слишком простой. Мне всего лишь нужен актерский ангажемент. Ничего из этого... ничего такого. — Трудно было сосредоточиться, когда она была так близко.

— Ты не обычен, Джеймс. Уже нет.

— Чего ты хочешь? — Это был почти шепот.

— Чтобы ты остался со мной. Вот и все. Таких, как мы, больше нет, Джеймс. Будь со мной. Вместе мы сможем добиться чего угодно.

— Я нужен тебе, — оторопело произнес Джеймс, — хотя ты умеешь делать все эти потрясающие штуки? — Неверие в то, что она ему показала, боролось с наивысшим изумлением оттого, что он мог показаться ей привлекательным. Приступ безумной веселости, как тогда, в лесу, вернулся. — Это самое сложное, во что мне придется сегодня поверить.

Лили сидела на корточках, и выражение ее лица невозможно было разгадать. Ее запах и присутствие переполняли его.

— Ты забываешь, что я вижу не только внешнюю оболочку. Я чувствую твою сущность, стремящуюся ко мне. Ты неможешь сам ее чувствовать, потому что находишься в центре ее, но ты можешь разделить сущность с кем-то другим.

Она склонилась к нему и обвила руками его голову, прижала ее к своей груди.

— Отпусти свои земные чувства и ощути мою сущность рядом с твоей, — прошептала она в его волосы.

Даже с закрытыми глазами, Джеймс представлял ее себе слишком живо. Обольстительный изгиб ее бедер, безупречная кожа, округлости грудей.

Отпусти.

Джеймс задышал глубоко, вдыхая ее аромат. Аромат был сильным и свежим, но не цветочным, как большинство духов. Он вызывал воспоминания о зеленых полях и весне.

Отпусти.

Щекой он чувствовал бархатистость ее ложбинки, и ему до боли хотелось прикоснуться пальцами к ее обнаженной коже.

Отпусти.

Во рту у него пересохло, он дышал часто, с трудом. Его вожделение требовало возможности почувствовать ее вкус.

Отпусти.

Биение ее сердца наполнило его барабанные перепонки, заглушая все прочие звуки. Его руки крепче сомкнулись вокруг ее талии.

Отпусти.

Внутри его расцвела ее сущность. Ритмичные вибрации запульсировали и запели в его коренной чакре. Сила ее существа была сложной мелодией энергии. А внешние границы ее существа мерцали гибкой стеной ее формы, заключавшей в себе ее сущность, эта форма была эластична, предполагая возможность изменения.

Отдаленная часть Джеймса осознавала, что они срывали с себя одежду, их обнаженные тела льнули друг к другу, поцелуи перемежались укусами, пока они сплетались в объятиях. В какой-то момент он оказался внутри ее, и сияющая стена ее формы выгнулась, подалась, когда его сущность вошла в ее существо.

Точка их контакта колебалась и содрогалась. Это было почти невыносимо, но они искали гармонию, взбираясь все выше, выше, к новым высотам. Каждое чувство было напряжено до предела, так они пролагали свой путь к единению. Он почувствовал, что она стала отставать, но медлить не мог. Он потянулся к ее сущности и прикоснулся к центру ее существа, чтобы она осталась с ним. Она содрогнулась и откликнулась. Он не знал, было ли это ее тело или ее существо, но разделять их было уже не нужно.

И вот он замер на грани.

Мощь их силы в тот момент расширила их форму до невозможных пределов. Джеймс взорвался, освобожденное напряжение хлынуло потоком, его выносливость уступила место неисчерпаемому наслаждению. Он погрузился глубже, чем залегали экстаз и боль, глубже надежды и страха, глубже даже себя самого, на самое дно бесчувственности.

 

РЭЙЧЕЛ

Рэйчел застыла на полушаге. Со всех сторон подступали деревья, но следы Джеймса были ясно видны на снегу. Она закрыла глаза и вобрала свою сущность в себя, концентрируясь на коренной чакре. Чакра закрутилась вихрем и открыла путь к таинству Адонай Мелех. Оно заструилось по всему ее телу, открывая вибрирующие сигналы силы и формы, которые составляли физическую проекцию. Отдаленное остаточное трепетание от того, что кто-то воспользовался таинством, все еще резонировало у нее в паху. Раз Рэйчел так отчетливо это чувствовала, то он должен быть очень близко.

Это мог быть только Джеймс.

Она шла за ним вот уже две недели. Уследить за ним было несложно. Прежде всего Джеймс был совершенно не в курсе, что за ним следят. Она была благодарна за это блокировке памяти, воздвигнутой Ричардом. К тому же Джеймс был такой высокий, что люди обычно помнили его, и в толпе он был виден издалека. Однако, если он начнет экспериментировать со своим даром, ей придется рассказать ему обо всем.

И о грозящей ему опасности.

Она поспешила дальше по его следу. Маленькая тропинка, по которой он шел, соединилась с дорогой пошире. Как ни спешила она его найти, бдительности она не теряла.

Дорога шла в гору. Она напрягла чувства до предела в поисках подсказки, чего ей ждать. Природа производила впечатление естественной, хоть и очень неподвижной. Почти ожидающей. Рэйчел сошла с дороги и пошла среди деревьев, делаясь с каждым шагом все более осторожной.

Что-то тут было не так.

Вроде бы все как обычно, но инстинкт подсказывал ей, что это лишь видимость. Она проверила силу и форму деревьев вокруг себя, но неприятного резонанса не было, никакого искаженного эха, которое могло бы предупредить ее о грядущей опасности.

Дорога повернула направо, и Рэйчел ушла еще глубже под прикрытие деревьев. Сквозь ветви стал виден коттедж, сложенный из грубо отесанных камней под сланцевой крышей. Тонкая струйка дыма поднималась из трубы, но ни Джеймса, ни кого-либо другого видно не было. Рэйчел заметила две цепочки следов на снегу. Его огромные следы она узнала сразу, но другие отпечатки были меньше и ближе друг к другу.

Он приехал сюда повидаться с женщиной?

Рэйчел присела рядом со стволом дерева, чтобы все обдумать. Если у Джеймса есть девушка, Рэйчел должна была бы об этом знать. Все в этой его поездке говорило о ее спонтанности. Зачем он приехал в Озерный край? Этот вопрос по-прежнему озадачивал ее, но инструкции Ипсиссими были ясны: они должны защищать своих подопечных, но не более того. По крайней мере, пока их каббала не распалась.

Мысль о том, что их каббала распадется, была леденящей... Но сейчас ее главная миссия — защитить Джеймса. Рэйчел двинулась к левой стороне коттеджа, подальше от единственного окна в поле ее зрения.

Что-то просвистело в воздухе. Инстинктивно она упала на землю. Что-то промелькнуло в том месте, где долю секунды назад была ее голова. У нее было время заметить темное змееподобное тело, извернувшееся среди деревьев для новой атаки. Все, чему обучили Рэйчел, пришло ей на помощь, и она прибегла к таинству Адонай Мелех, заставив воздух вокруг черной твари отвердеть. Тварь застыла, будто врезалась в каменную стену, черная часть ее тела билась и трепыхалась в хватке Рэйчел.

Тварь была бестелесной, как длинная черная лента серпантина. Рэйчел никогда не видела подобных существ, но в Великой библиотеке слышала упоминания о тварях, существовавших между островками мироздания. Она попыталась объять ее сущность, угадать, чем является эта тварь. Ее эманации были насквозь фальшивы, они больше напоминали отдаленное эхо, а не сложную мелодию, обычно исходившую от живых существ. Кровь отхлынула от ее лица, когда она поняла, что это означает.

Только слугам Суровости было под силу нырнуть между пластами мироздания и отловить такую пустую, но голодную тварь, как эта. Она была неживой, она была воплощением вакуума, формой без силы, ищущей, чем бы заполнить свою пустоту.

Рэйчел хотела убежать, но она не могла оставить Джеймса на милость подобных тварей. Вторая черная лента появилась среди деревьев и заструилась, приближаясь к ней. Рэйчел заключила в ловушку и ее, но тут же появилась третья, а за ней — и четвертая, и пятая. Струи тьмы лились среди деревьев, извиваясь и корчась в воздухе. Она попыталась сдержать их, но усилие, необходимое для борьбы со всеми разом, было ей не по плечу.

Твари надвигались, и она переменила тактику, проникая в их существо и пытаясь сокрушить их форму. Должно было получиться; они должны были рассыпаться в прах у ее ног. Вместо этого они впитывали ее усилия и набирали мощь, высасывая из нее таинство Адонай Мелех.

Рэйчел успела только издать вопль ужаса и протеста, когда они опрокинули ее, обволакивая темными, как ночь, лентами.

Рэйчел очнулась и обнаружила, что лежит на спине, с широко раскинутыми руками и ногами. Все ее тело болело, и каждая из чакр вдоль позвоночника замерзла до ужаса, и хорошо, если не была заморожена. В ее коренной чакре пульсировал сгусток боли. В помещении было темно, пол был твердым. Где-то журчала вода, а затхлый воздух наводил на мысль о подземелье.

Она попыталась сесть, но кольца черного металла сковывали ее лодыжки и запястья. Полосы металла напомнили ей о лентоподобных существах, которые взяли ее в плен.

Конечно же, только один из Падших, именуемых Повелителями Суровости, был достаточно могущественным, чтобы позволить твари с пустой оболочкой вторгнуться в плоскость материального. Если так, то в опасности сейчас все, не только Джеймс. Ей нужно было предупредить свою каббалу.

Рэйчел проверила кандалы на прочность. Но нет — она была еще слишком слаба. Она закрыла глаза и вместо физической силы обратилась к своему дару. Сущность материала завибрировала внутри ее, пока она прощупывала ее форму в поисках бреши в структуре. Боль в паху усилилась, но она от нее отмахнулась.

Вот. Получилось.

Рэйчел растянула форму металла. Вокруг ее распятого тела появились черные языки пламени. Они загорелись в ногах, побежали вдоль рук и дальше, к голове, заключив ее тело в страшную огненную пентаграмму. Языки пламени плясали по углам пентаграммы, пронзая болью все ее существо. Пламя было не согревающим, а леденящим, высасывающим все ее тепло и жизненные силы. Каждый миг какая-то ее частичка умирала, сдаваясь на милость пустых оболочек. Для Рэйчел это было за пределами возможного. Она больше не могла концентрироваться на кандалах, и пламя тут же погасло.

Последний спазм сотряс ее тело, и она осела на пол, едва дыша от боли и дрожа от холода, который пробрал ее до мозга костей.

Медленно приходя в себя, она все отчетливее слышала звук, который невозможно было ни с чем спутать, — что-то двигалось к ней из темноты. Оно шло размеренным шагом, и ей стало еще холоднее, ледяные мурашки страха побежали по телу, стараясь проникнуть в трещины ее самообладания.

К ней приблизилось что-то древнее.

Что-то смертельно опасное и злобное.

Она рванулась в своих кандалах, пробуя совладать с ними простой силой. Ничего не вышло, и она снова попыталась добраться до их сущности, пусть даже придется опять рискнуть и вызвать черный огонь, но она уже поддалась панике — мозг не подчинился.

Существо вошло в помещение, и холод сгустился настолько, что даже кожа отозвалась болью. Рэйчел зажмурилась от подступающей враждебности, но безжалостные пальцы разжали ей веки. Белокожая женщина в черном комбинезоне улыбнулась ей. Блеск ее идеально ровных белых зубов был почти ослепительным в сравнении с длинными, ниже плеч, волосами цвета воронова крыла.

— Привет, Рэйчел, — сказала она; голос ее был низким и хрипловатым. — Ты знаешь, кто я?

Рэйчел в ужасе уставилась на женщину: узнавание поразило ее, как раковая опухоль.

— Вижу по тебе, что да. В этом мире ты можешь звать меня Лили. Тебе удобно?

Рэйчел ничего не ответила. Ужас сковал ее и пришпилил к земле, как насекомое для препарирования.

— Я надеюсь на это. Нам обеим должно быть приятно. — Лили взяла с пола за головой Рэйчел длинное лезвие. — В обычной ситуации я воспользовалась бы таинствами, чтобы тебя вскрыть, но это было бы не слишком мудро внутри Пентаграммы Защиты. Поэтому мы это сделаем по старинке.

Рэйчел дернулась, когда Лили склонилась над ней с лезвием, разрезав на ней джинсы спереди и раздвинув разрезанные края. Точно так же она разрезала и белье Рэйчел.

— М-м-м, какие мы темнокожие, какие мы ядреные. Мне нравятся такие экзотические женщины. Вы обычно более страстные.

Лили откромсала рукава куртки, после чего разрезала ее спереди сверху донизу, не обращая внимания на молнию. Она отбросила остатки куртки и ловко, одним движением, прорезала блузку и бюстгальтер под ней. Потом сбросила изувеченную одежду в одну кучу и уставилась на обнаженное тело Рэйчел.

Беззащитность вывела Рэйчел из ступора. Она снова рванулась в своих кандалах в отчаянной попытке разорвать их. Лили позволила ей попытать счастья, явно наслаждаясь тщетой усилий пленницы. Спустя несколько минут Рэйчел затихла, поняв, что все бесполезно.

— Точно так же в первый раз чувствовала себя Ева, — сказала Лили. — Обнаженной. Беззащитной. Опустошенной. Но единения не достичь без уязвимости.

Лили холодно улыбнулась, опустив нож между ног Рэйчел. Кандалы не позволили Рэйчел сжать ноги, а ее дар покинул ее. Она закрыла свое сознание от Лили и стала читать древние слова молитвы, поручая свою душу Преблагому Господу.

Даже при том, что Рэйчел заключена в подземелье, Марджи узнает, что она пересекла границы этого мира. Пожизненная связь между членами их каббалы была единственным каналом, по которому Рэйчел могла послать им предупреждение.

Лили задержала занесенную над ее пахом руку.

— Тебе больше не стоит волноваться за Джеймса. За ним я присмотрю. — Слова ласкали гениталии Рэйчел.

Страх душил Рэйчел, наполнял ее ощущением пустоты, тошнота подкатывала к горлу. Собрав воедино все мастерство, которому ее обучили в Храме, Рэйчел бросила свой последний вызов:

— Он узнает... что ты... демон.

Лили улыбнулась и прикоснулась губами к темным складкам половых губ Рэйчел. Коренная чакра пришла в движение, и пять ее лепестков раскрылись между ног Рэйчел. Та направила каждую толику воли на сопротивление, напрягаясь, чтобы не позволить этой твари вторгнуться в свою сущность. Однако чакра продолжала открываться, и Лили прижалась к ней ртом, высасывая из нее жизнь, выходящую пульсирующими волнами энергии.

Боль взорвала тело Рэйчел, между ее ногами извергался вулкан. Она закричала и рванулась в кандалах. Рвались мышцы и сухожилия, но она ничего не чувствовала. На одну бесконечную секунду пламя ада объяло Рэйчел. А после она погрузилась в океан экстаза — ее тело нежилось в волнах наслаждения. Блаженство затопило ее и сделалось почти невыносимым. Еще одну вечность она пробыла в исступленном, совершенном восторге, а потом поняла, что вечность экстаза и вечность агонии — одно и то же.

Но вот и то и другое кончилось, оставив Рэйчел в огромном вакууме такого холода и пустоты, что нервы ее разом оцепенели. Она сломалась, внутри все рушилось под ее продолжительный отчаянный крик, а Лили высасывала остатки ее сущности.

Последний вопль Рэйчел повис в воздухе, словно обвинение, хотя Лили была уже далеко. На память о Рэйчел остались только иссушенная оболочка да изрезанная одежда.