Лепер и Лессепс. – Жизнь в Лашенэ и мечты о канале. – Первые попытки осуществить проект. – Неудача. – Хлопоты по хозяйству. – Известие о смерти Абасса-паши. – Лессепс поздравляет нового хедива. – Ответ Саида. – Приезд Лессепса в Александрию. – Прием. – Свидание с хедивом. – Поездка в пустыню. – Исторический день. – Записки Лессепса о канале. – В Каире

Занимая консульский пост в Александрии, Лессепс очень часто ездил во Францию и обратно. В одну из таких поездок его задержали в карантине у самой Александрии. Чтобы убить время, он попросил своего коллегу по консульству прислать ему что-нибудь для чтения и среди прочего получил книгу Лепера, в которой трактовалось о прорытии Суэцкого перешейка. Лессепс с увлечением прочел эту книгу, и с этой поры идея Лепера стала его собственной и все больше и больше овладевала его фантазией. Оставшись не у дел в 1849 году, он удалился в Лашенэ, имение своей тещи, госпожи Деламаль. Он хлопочет здесь по хозяйству, но мысль его – постоянно в Египте, над песчаной полосой, отделяющей Красное море от Средиземного. После тревожной жизни дипломата, в глуши деревни эта мысль становится почти тиранической idee-fixe. Лессепс набрасывает наконец записку об этом предприятии, его друг переводит ее на арабский язык. Начинается зондирование почвы в Египте вокруг хедива Абасса-паши. Тщетная надежда!... Хедив не согласен. Лессепс обращается к Порте, но там его отсылают к хедиву. Проект отбрасывается в сторону, Лессепс еще сильнее ухватывается за сельское хозяйство и постройку образцовой фермы.

В середине сентября 1854 года он по горло занят этими работами, окруженный каменщиками и плотниками. Приходит посыльный с почтой. Дело обычное: рабочие не спеша передают один от другого корреспонденцию и газеты – и так до Лессепса на леса. Лессепс тоже, не покидая работы, пересматривает почту и вдруг читает: Абасс-паша умер, его преемник – Магомет-Саид... Он бросил работы и поспешил домой, чтобы поздравить нового владыку Египта, своего бывшего друга. Он написал Саиду, что живет на свободе, в тиши деревни и будет рад увидеть его, когда он вернется из Турции. Ответ не замедлил – хедив ждет Лессепса в первых числах ноября.

7 ноября 1854 года в восемь часов утра пакетбот “Ликург” доставил Лессепса в Александрию. На берегу путешественника ожидали морской министр Гафуз-паша, старый приятель, голландский консул и придворная карета. Лессепса повезли в загородную виллу хедива, верстах в четырех от Александрии, на берегу канала Махмудиэ. Почести этим не кончились. На лестнице виллы стояли шпалерами слуги и приветствовали Лессепса по-египетски, опуская правую руку до земли и затем поднимая ко лбу. Немного позже явились сановники. “Не изменился ли Саид?” – думалось Лессепсу, и он очень ловко разведал у придворных о вкусах хедива, умственных наклонностях, приближенных, “обо всем, как говорит он, что нужно знать, когда делаешься гостем принца...” Оказалось, что Саид не забыл приятеля, много говорил о нем в ожидании приезда и теперь собирается взять с собою на военную прогулку в Каир во главе десятитысячного войска.

Наконец Лессепсу доложили, что хедив примет его в полдень во дворце Габбари. Как опытный дипломат, Лессепс помнил, что даже на сердце друга может хорошо подействовать фимиам лести. Он разукрасился знаками отличия и в назначенный час отправился к хедиву. Саид встретил его с восторгом. Этикет был отброшен. Контраст между прошлым и настоящим еще стоял перед глазами хедива, и он с оживлением говорил о своем минувшем, о притеснениях отца, о покровительстве Лессепса, наконец, о своем желании осчастливить Египет. Лессепс очень тонко поддерживал священный огонь этого желания: пусть разгорается – когда настанет момент, он развернет перед Саид ом проект канала...

Лессепс вернулся к себе в одиннадцать часов вечера. По роскошной освещенной лестнице он поднялся, поддерживаемый курьерами, и, хотя не нуждался в этом, все-таки с напускным хладнокровием отдался в их руки, “как друг государя, привыкший к этим знакам почтения”.

О канале разговора с хедивом все еще не было. Лессепсу было известно, что отец хедива был против и что сын почти того же мнения. Однако он не оставлял надежды и посвящал в свою тайну придворных хедива.

13 ноября началась военная прогулка. Хедив был уже в походе, когда Лессепс покинул свою виллу в шестом часу утра. Он ехал на лошади, ответном подарке хедива на подарок Лессепса (револьверы, бывшие в то время новостью в Египте). Другую лошадь вели под уздцы. За ними шли два верблюда с багажом, два каваса на лошадях и два саиса пешком. Рядом с Лессепсом ехал паша Зюльфикар. Верный идее, Лессепс говорил о канале.

Погода благоприятствовала дороге. Небо чуть затуманивалось. Чуть заметный морской ветерок освежал лицо. Кругом лежала песчаная равнина, глубоко взрезанная колесами только что проехавшей египетской артиллерии. В 11 часов путники перекусили, не слезая с лошадей, шоколадом, которым вместо оружия набили пистолетные кобуры. В половине третьего они достигли первой стоянки хедива и войска.

Хедив отдыхал. Рядом с его палаткой была поставлена другая для Лессепса и Зюльфикара. Две железные кровати с хорошим матрацем под шелковым ватным одеялом, на полу циновка, два складных стула и стол из красного дерева – таково было убранство палатки. Прибывшим подали кофе и трубки. Затем внесли тазы и серебряные умывальники. Когда гости умылись, их опрыскали розовой водой и подали завтрак. Вместо стола принесли род подноса на ножках. Ножей и вилок не было, и Лессепс уже хотел приняться за пищу руками, когда ему предложили вилку, нож и тарелку севрского фарфора. Повинуясь воле пророка, пили воду, но воду прекрасную, с кусочками льда.

Грохот музыки возвестил, что хедив проснулся. Лессепс поспешил из палатки, Саид выходил из своей. Он был весел. Ему удалось переправить артиллерию через озеро, тогда как всем это казалось невозможным. Беседа продолжалась, благодаря стараниям француза, о новых мерах, о счастии Египта. Все это вело к тому, о чем пока еще умалчивалось.

Стоянка затянулась на три дня. Ожидали прибытия двух полков пехоты и двух – кавалерии. 14 ноября по деревенской привычке, а отчасти под влиянием пробуждавшейся лагерной жизни, Лессепс поднялся в пять часов утра. Солдаты выходили из палаток. Небо было чисто и еще покрыто звездами. Луна озаряла равнину, обнаженную, но не лишенную прелести. Послышался голос хедива, и Лессепс пошел к нему. После трубок и кофе им подали лошадей, чтобы ехать навстречу наступавшим полкам. Затем был смотр, стрельба египетских артиллеристов в цель – что ни выстрел, то мимо, – и наступила ночь... И тут и там загорелись бивачные огни. Музыканты хедива наигрывали марши всех стран. У палаток собирались кружки. Слышалось пение и мерные удары руками... Среди этой мирной идиллии хедив хандрил по случаю промахов своих артиллеристов. Он заперся в палатке, отказавшись от пищи. Лессепс обедал один с Зюльфикаром.

На следующий день он встал по-прежнему рано. В пять часов утра он был уже на ногах и в ночном костюме умывался перед палаткой, “как верный мусульманин”. Лагерь начинал пробуждаться. В воздухе свежело перед рассветом. Лессепс ушел в палатку, чтобы одеться потеплее, и вернулся полюбоваться восходом. Восток был ясен, запад омрачали тучи. Вот несколько лучей позолотили небо, и вдруг напротив загорелась яркая радуга, перекинувшись от юга на север. “Признаюсь, – говорит об этом Лессепс, – у меня сердце забилось сильнее, потребовалось усилие с моей стороны, чтобы остановить полет воображения, которое видело в этом знак союза, упоминаемый Библией, и затем действительный союз Востока с Западом и день, назначенный для успеха моего проекта”.

Из этих размышлений Лессепса вывел голос хедива. Саид был оживлен – и у него был свой проект. Ему захотелось обозреть свое войско с окрестных холмов. Он звал с собою Лессепса. Оба сели на лошадей и поскакали к холмам по согревавшейся равнине; небольшая свита и батарея – следом за ними. Остановились у каких-то развалин. Место понравилось хедиву; глаз достигал далеко, пустыня сбегала отсюда, слегка холмясь, и наконец расстилалась, как море. Саид приказал перенести сюда свою палатку и привезти дилижанс, род походной спальни, которую тащили полдюжины мулов. Затем он уселся с Лессепсом в тени этой махины. Стрелки сложили перед ними бруствер из камня, сделали в нем амбразуру и приладили к ней пушку. Сайд становился все веселей и оживленней. Когда вдали показались темные массы египтян, он приказал дать салют: хедив приветствует войско. С прибытием армии свита увеличилась генералами. Все были в каком-то приподнятом настроении, зараженные веселостью хедива. Часы показывали десять – время завтрака. Лессепс сел на лошадь и, салютуя Саиду, заставил ее перескочить через бруствер. Это всех удивило и всем понравилось. Лессепс как будто вырос в глазах хедива и свиты, и сам довольный произведенным эффектом, он продолжал дорогу к своей палатке. Он чувствовал, что если судьба проекта решится не сегодня, то тогда уже очень нескоро, быть может никогда.

В пять часов вечера он вернулся к хедиву. Подъезжая, он опять перескочил через преграду, и с тем же эффектом. Расположение духа Саида не изменилось. Он был по-прежнему весел и улыбался. Он усадил Лессепса рядом с собою на диван и долго пожимал ему руку. Они были одни. Вечерело. В отверстие палатки виднелся запад, озаренный закатом. Это напомнило Лессепсу зрелище утра. Он чувствовал твердость и спокойствие и решил приступить к серьезной беседе... Он начал излагать хедиву проект, который от долгих размышлений представлял себе отчетливо, в ярких красках. Магомет-Саид слушал с интересом. Когда Лессепс окончил изложение и попросил замечаний, хедив сделал их как человек, схвативший суть дела, и затем сказал: “Я убедился. Я принимаю ваш план. О средствах его исполнения мы потолкуем дорогой. Это дело решенное, вы можете положиться на меня”.

15 ноября 1854 года Лессепс представил хедиву записку о канале.

“Соединение Средиземного моря с Красным, – говорилось в записке, – посредством мореходного канала представляет собою предприятие, польза которого привлекала к себе внимание всех великих людей, царивших или временно господствовавших в Египте: Сезостриса, Александра, Цезаря, арабского завоевателя Амру, Наполеона I и Магомета-Али.

Соединительный канал между Нилом и обоими морями существовал уже в древности: в первый период, период, неизвестный по продолжительности, при древних египетских династиях; в течение второго периода – 445 лет со времени первых преемников Александра и римского владычества за четыре века до Магомета и, наконец, в течение третьего – 130 лет после завоевания Египта арабами.

Прибыв в Египет, Наполеон приказал комиссии инженеров заняться вопросом, нельзя ли восстановить или улучшить этот путь сообщения. Вопрос был решен утвердительно, и когда Лепер передал Наполеону доклад комиссии, то получил ответ: “Дело великое, не мне, однако, заниматься его исполнением. Со временем турецкое правительство покроет себя славою, осуществив этот проект”.

Настал момент исполнить предсказание Наполеона...” Эта искусно составленная записка несомненно должна была польстить самолюбию хедива. Принимая ее, он становился как бы преемником великих людей, своих предшественников, и сам выдвигался в ряды великих. С этих пор он – решительный и неуклонный сторонник Лессепса. Здесь сказался отчасти и постоянный антагонизм Египта с Турцией, затаенное, под видом покорности, стремление к независимости. Немудрено поэтому, что дело двигалось вначале очень быстро и при постоянном участии хедива.

24 ноября, уже в Каире, Лессепс, по совету хедива, побывал у консулов держав и познакомил их с проектом. В принципе все соглашались, лишь консул Англии ответил, что не имеет инструкций. Однако этих инструкций не ждали. 25 ноября, во время приема, хедив объявил, что решил прорыть перешеек. Он при всех обласкал Лессепса, и когда тот – частное лицо – уезжал с приема, то действительно мог себя чувствовать особой. Он уехал из дворца в парадной карете, запряженной четверкой белых лошадей. По узким улицам Каира неслись рысью. Когда встречались прохожие или толпа у лавок стесняла дорогу, кучер не жалел кнута, несмотря на запреты Лессепса. Протестов, впрочем, не было. Для этих воспитанников деспотизма это было обычно, в порядке вещей, и даже более того: отведав кнута, они умилялись и восклицали: “Макаллах (слава Всевышнему)! Должно быть, важный господин”.